Canto six

ВСЮ НОЧЬ ЗВЕНИТ ЛЮБОВЬ, ЗВЕНИТ ПЕЧАЛЬ

    С развитием автоматизированной хирургии и созданием высокотехнологичных оборудований, управляющих миниатюрными роботами, практически все профессии, связанные с медициной претерпели глобальные изменения, и теперь в больницах всем заправляли не сведущие в искусстве врачевания айтишники, пишущие коды, ежечасно совершенствующие различные программы, разработчики операционных систем для компьютеров, безошибочно ставящих диагноз, а функции медсестры, вопреки укоренившемуся в обществе мнению перестали ограничиваться введением иглы в вену, поскольку в колледже нас целенаправленно обучали правильной постановки запроса, обрабатываемого искусственным интеллектом, и, по сути, мы являлись операторами, контролирующими безукоризненность выполнения четко сформулированных задач машинами, а перфекционисты вроде Айсис Каранджи брали на себя ответственность объяснять отрицающим очевидные привелегии шагающего вперед восьмимильными шагами прогресса технофобам, заставшим правление царя Гороха, именующим смартфоны «этими вашими энторнэтами», что человек, в отличие от андроида ошибается гораздо чаще, и летальность во время хирургических вмешательств снизилась до одного процента с той поры, как скальпель перекочевал из human’s palm в схожее с паучьей лапкой крепление, управляемое программным обеспечением, сбоящим в худшем случае раза два в год, не ведающим о таких понятиях как «усталость», «эмоциональное выгорание», «депрессия», «непредвиденная ссора с домочадцами», совершенствующимся с каждой проведенной операцией и нацеленной на успех даже в случаях, когда шансы спасти пациента сводятся к смехотворным пяти процентам, несколько лет назад вынуждавших эскулапов пожимать плечами и, стыдливо отводя взор, оглашать больному приговор, втолковывая, что высока вероятность не очнуться после наркоза, посему лучше смириться с неизбежным, загодя попрощаться с родственниками и sans regrets отчалить к иным берегам в утлом суденышке скалящегося Харона. В мои обязанности входил в основном прием страждущих, выслушивание жалоб, утешение, введение перечисленных симптомов в специальное поле, распечатка рецептов и заверение в том, что они проживут еще триста шестьдесят восемь миллионов веков и застанут правнуков, однако начинала я, of course, с мытья полов, расстилания клеенок под спинальниками, перекладывания еды в контейнеры, погрузки использованных стаканов в посудомоечный аппарат, и лишь спустя десять месяцев Даная Лавуазье, сурового вида дама, пристально следящая за всеми своими подчиненными, одобрила мое повышение и дала понять, что не осуждает продиктованной гуманизмом умерщвления пожилой женщины в обход правил учреждения, поскольку сама не могла спокойно наблюдать за трясущимися кистями и хриплым голосом, с надрывом повторяющим «let me go». Трижды я отказывалась выписывать производящему крайне мутное впечатление мистеру Гейзенбергу, уверявшему, что мучается от бессонницы, и как выяснилось чуть позже, интуиция меня не подвела, потому что Титий, скрывавший от супруги и детей первые признаки деменции, вздумал уйти до того, как трансформируется с пускающего слюни несмышленыша, ограбил одну из аптек, разжился-таки сильнодействующими нейролептиками и совершил задуманное, и Даная, похвалив меня за preservation of credibility, потому что мадам Гейзенберг намеревалась подать иск на страховую компанию, отказавшуюся выплачивать полную стоимость приобретенного Титием полиса, и было страшно вообразить, какой разгорелся скандал, если б я, задумавшись о ерунде, снабдила самоубийцу транквилизаторами, угнетающими дыхательную систему, если переборщить с дозировкой.
    Снабдив очередного посетителя, жаловавшегося на упадок зрения одноразовым пропуском в офтальмологический кабинет для коррекции близорукости с астигматизмом, я перенаправила завсегдатая-ипохондрика, ищущего у себя симптомы прекративших существование болезней к старательной Айсис, талдычащий, что после дачи клятвы Гиппократа не может отлучиться в уборную, если в коридоре остается хоть кто-то, нуждающийся в ее помощи и собралась купить шоколадку, пачку сока и прогуляться по расположенному в пятидесяти шагах от здания клиники парку, внимая трелям свиристелей, дабы хоть немного размяться после пяти часов сидения на шатко-скрипучем стуле и разложить все имеющиеся знания по полочкам for understanding, что все-таки стряслось в ту пятницу, и могла ли встреча с таинственным Джуниором мне померещиться, при условии, что подарок в автомобиль подбросил тайный поклонник, воспылавший страстью к Статилии Ротшильд. Пятнистый день, смурнея и яснея каждые двадцать минут, мерил периоды по своим, вальяжно-медлительным часам, и от его миганий появлялся стимул de temps en temps подходить к окну своего кабинета выходящего на проспект полководца Кнорринга, наблюдать за переменчивостью пейзажа, то окутанного зыбким полупрозрачным мраком отбрасываемых кронами деревьев теней, то подсвеченным нестабильным radiance прожектора, находящего лазейку в просветах between clouds, словно затеяли игру, споря, как долго тучи смогут блокировать sunshine, изолировать планету от запальчиво-оранжевого гнева раскаленного газового гиганта, по заверениям астрономов, находящимся на последней стадии своей эволюции и готовящегося истощить все запасы водорода и раздуться аки жаба, почуявшая приближение опасности. Гигантская клумба со скамейкой, очутившись ровнехонько в центре желтого параллелограмма, разделенного затем на два поменьше, неравнобедренные треугольники с изломанными гипотенузами заползли на бортик фонтана с обнаженной прелестницей, с интригующей физиономией прикрывающей ложбинку сложенными ковшиком пухлыми ладонями: своенравное солнце выпростало из-за сгустка облаков щупальца лучей, пошарило по влажному after rain чернозему, лоскутами валяющихся там и сям, между стеснительными фиалочками на тоненьких стебельках, швырнуло конфетти бликов на дорожный знак (кренящийся в сторону крест на синем квадрате - стоянка запрещена) очертила полудужье радуги над мостом через хрустально позвякивающий канальчик и, вооружившись перфоратором, просверлило еще несколько дыр в хмари нависающего куполом небосвода, свесило еще десяток-другой конечностей эдакими спагеттинами, умудрившимися нанизаться на отверстия дуршлага и устремиться вниз под разными углами. Две ночи подряд я не могла скоординироваться со своим альтер эго, приступить к продюсированию очередных идей, забывалась давяще-каменным сном мертвеца, заколоченного в саркофаге и, выныривая из липкого омута гранитного небытия и терзаясь думами о том, почему внезапно my dreams, доселе поражающие красочной осознанностью, вдруг превратились в репетицию смерти, прислушивалась к шелесту листвы проникающие через неплотно притворенную створку of window, - прохладный ночной ветер полоскал all the night звезды и разбухший отсыревший полумесяц (будто кто оттяпал край у тусклой губки и прилепил - и так сойдет! - on the sky) в обсидиановой лохани и, утомленно вздохнув, занавесил the moon мреющей простынкой устремившихся ввысь клочьев тумана, чтобы никто до срока не увидел результата кропотливого труда, а распечатанный в припадке фанатичного поклонения на глянцевой бумаге портрет Вадима Бокова со скептично-высокомерно вздернутой мышцей над левым глазом (при этом седая куцая бровь, желая сохранить свою independence вопреки живой мимике великого гомериканского писателя), как бы усмехаясь, говорил, что мне с ванильно-снежными стишками, воспевающими soledad до него очень далеко, и я, соглашаясь с авторитетным мнением кумира, хватала лежащий на тумбочке коленкоровый томик, перечитывала особенно полюбившиеся строчки из поэмы («я верю не безумно: гибель мне судьба готовит в пламенном огне, чтоб умерев, я возродился снова в четверг июньский, семьдесят второго») и побарывала attack of sleepless, грезя в слепой черноте пеленающего меня вакуума о воссоединении со стеариновым двойником, услужливо принимающим любую форму по первому же велению. Мне удалось внушить себе, что Баттербоу - выдумка, и в одной из ответвлений, сочиненных беспокойно накручивающим фуэте в черепушке мозгом, я то вытаскивала из багажника совершенно новые кроссовки сорок четвертого размера, приобретенные в подарок Гиацинту, с которым у меня в той параллельности сложились доверительные отношения и вручала молодому человеку, то выклянчивала в качестве уплаты за подвоз поцелуй, и будь у меня хотя бы толика таланта или, на худой конец, наглости перед внутренним цензором в лице бабушки и критически сощурившейся голограммой бессмертного благодаря своим произведениям мистера Бокова, я, пренебрегая ведением хозяйства, наваяла бы отвратительный в своей бездарности роман с героиней отважной, не пасующей перед трудностями и, of course, отдельную главу посвятила бы подробным описаниям интимных взаимодействий с возлюбленным, списанным с Джуниора, чтобы хоть в катронажно-бутафорской, насквозь фальшивой реальности у меня случился умопомрачительный коитус, изобилирующий вызывающими тошноту у ценителей литературы тошноту. Вернувшись в больницу, я, ощущая прилив бодрости, спровоцированный резким скачком сахара в крови, сунулась в раздевалку, чтобы подкрасить губы, пройтись матирующими салфетками по т-зонам и припудрить черные точки, оставленные некачественной тушью, открыла металлический шкафчик, напоминающий те, что устанавливают в гомериканских школах и неохотно проинспектировала свое отражение, беспристрастно напоминающее, как сильно настоящая Тилли отличается от до блеска вылизанной копии, не имеющей изъянов: девять лет назад во время стажировки в президентской клинике на улице Натт-о-Даг я едва не ослепла, - в полуподвальном помещении, где роботизированный прозектор вскрывал труп пятидесятипятилетней Камены Хайдеггер туристки из Иудалии, схлопотавшей пулю в шею от удирающего от полицейских грабителя ювелирного магазина, взорвались светодиодные лампы (мэрия так и не сподобилась оперативно выделить средства на замену проводки), и несколько крошечных осколков крошечными осами впились в щеки, попали в глаза, и хотя first aid мне оказали на высшем уровне, и зрение, хвала Фортуне, сохранилось, радужка навсегда утратила монохромность, because в результате воздействия регенерационных кислот в местах повреждения образовались серебрянные прожилки, создающие впечатление, словно разрозненные зеленовато-ореховые лоскутки of my iris налепили поверх серебристой фольги, и если я не тушевала дефект цветными контактными линзами, некоторые дурно воспитанные индивиды бесцеремонно спрашивали, насколько хорошо я их вижу и обидчиво прицокивали языками, поскольку я в свойственной мне манере подобные реплики пропускала мимо ушей. Запустив руку in the locker, я, напоровшись на что-то массивное, не похожее ни на связку ключей с брелоком, ни на флакон «madame Jamais», вздрогнула, подцепила указательным пальцем тяжеленный венец с ромбовидным сапфиром в окружении созвездий камушков помельче, нахмурилась, теряясь в догадках, what the hell was this, догадалась, что, скорее всего, это - самый настоящий раритет, как и оказавшийся отлитым из редчайшего сплава золота с медью эдельвейс с алмазным напылением (оценщик, к которому я обратилась, долго допытывался, где я достала столь занятную вещичку, изумляясь отсутствием пробы), поморщилась, испытывая злость на нахала, нарушившего границы личной территории, завернула находку в пакет и решила в пятницу утопить these gifts в ближайшем водоеме, уговорить хозяйку апартаментов оснастить подъезд камерой и, проверив, не испарилась ли (мало ли?) из кошелька наличность, передумав обновлять макияж, understood, что меня буквально трясет, и я не в состоянии охарактеризовать обуявшие меня feelings по причине воцарившегося inside урагана, посеявшего хаос, вынудила госпожу Лавуазье вколоть мне расслабляющий мышцы препарат (солгала про месячные) и до шести вечера, нацепив на фейс доброжелательную улыбку, консультировала, отвечала на вопросы, подписывала назначения, поставила капельницу беременной девушке, стремительно худеющей из-за жуткого токсикоза, обсудила со словоохотливой Каранджи выходку сибанского миллиардера Джоэла Барретта, зверски изнасиловавшего пьяную любовницу и оправдывавший свое преступление тем, что злоупотреблявшая алкоголем прошмандовка спровоцировала его и подспудно желала оказаться в его объятиях.
    Разъезжать на «Паккарде» я после приключившейся со мной странности не осмелилась, всерьез беспокоясь, что некий пришелец из далекой спиральной галактики потехи ради установил in my car хитроумный прибор, искажающий течение времени, зато полтора часа неспешной прогулки заменяли медитативные упражнения, и на прошлой неделе мне на ум пришла идея накалякать и выложить на каком-нибудь сайте детский рассказик о свободолюбивой Чайке, прилетающей в гости к живущей в многоквартирном доме Зайчихе, скармливающей прожорливой подруге сырники, и разматывая клубок фантазий, я ликовала, визуализируя собственное творение, хохотала до икоты, когда missis Seagull, в спешке снявшись с подоконника и крикнув, что опаздывает на заседание, минуту спустя вернулась, хлопнув крылом себя по лбу, проворчала, что забыла клубничное варенье, запихала огромную банку в висящий на шее сумку и, расцеловавшись с miss Hare, упорхнула в сторону океана (другого, не эмблянского, география местности, населенной говорящими животными, к сожалению еще не придумалась), к тому же погода вполне вдохновляла на walking slowly, потому что к дождю я всегда была готова, нося в сумке зонт и, признаться, стук капель по натянутому нейлону успокаивал разболтанные нервы пуще бокала красного вина, провоцируя имаджинировать красочные картинки миниатюрного городка, заключенного в стеклянный колпак, внутри которого, если  хорошенько его потрясти, образовывалась буря из сверкающей мишуры, и моменты подобных вдохновений я ценила намного больше, чем подброшенные мне кем-то сокровища стоимостью в сотни тысяч крон, которые Гиацинт Эссель упрятал бы в банковскую ячейку или продав коллекционеру, приобрел недвижимость в черте Гоккстольма. Я никогда не интересовалась инвестициями, отдавая себе отчет, что people моего возраста вовсю озабочены покупками акций, носятся с кредитной историей как с писаной торбой, утрамбовывают пачки наличных в так называемую «подушку безопасности», юзают какие-то приложения с кешбэками, добиваются инвестиций фондов в свои стартапы, когда как я могла с легкостью транжиры потратить последние девяносто крон на любимое пирожное, несколько суток ждать получки и радоваться opportunity надраить полки пустующего рефрижератора, а заодно устроить разгрузочный день - авось похудею килограмм на пять и буду выглядеть умопомрачительно в облегающем точеную фигуру платье - как Глория Торрадо или Клара Веллединь. Со стороны Статилия Ротшильд производила впечатление особы «не от мира сего», живущей так, точно умрет в любой момент, и наверное, именно это обстоятельство выделило меня из безликой толпы поглощенных думами о финансах никтожествах и позволило разглядеть истинную сущность Джуниора, единственного сына стервозной Таласии Баттербоу, погибшего сорок девять лет назад (тело юноши обнаружила некая Мод Хайдеггер, однофамилица или даже родственница покойной Камены, безмолвной свидетельницы несчастного случая в морге, некстати вздумавшая отдохнуть и с целью посерфить прибывшая в Борренцию, находящуюся на Тосканском полуострове, омываемом водами Атлантова моря) и, как вскоре мне объяснили, превращенного могущественной скандинавской богиней (без комментариев) в страшного горного тролля, обреченного скитаться вечность по планете в неприглядном обличии, лелея угасающую надежду, что in this fucking crazy world отыщется хоть один человек, способный развеять чары и подарить шанс перенестись в Центр Притяжения, созданный другим божеством (сама в шоке) для таких, как я, достойных вкусить бессмертия in magic place beyond time and space. В вечер среды, когда состоялась вторая наша встреча, утолившая горечь терзавших меня сомнений, стемнело в половине десятого, когда я, обогнувшая несколько кварталов, растягивала удовольствие от променада, не горя желанием слушать очередные визги скандального neighbour, обзывающего голубей «вонючими свиньями, засравшими капот его тачки» и прикидывая, во сколько мне обойдется переезд и съем жилья в другом районе. Морально готовая прикинуться глухой, я вошла в подъезд, занесла left leg на третью ступеньку, когда shadows in the corner, задвигавшись, плавно обступили мужской силуэт, и мое сердце, раздербанив решетку ребер, пробило кожу, вывалилось и распростерлось нечетким кровяным сгустком в аккурат между босоногих стоп седовласого исполина, на сей раз протягивающего мне сафьяновую коробочку с массивным перстнем, недвусмысленно сообщающую о серьезности намерений, и кусочки пазла, завихрявшиеся сужающимся книзу тайфунчиком, не позволяющие себя поймать, сложились наконец в цельную picture, заполнили пробелы, дали ответы на терзавшие подсознание вопросы, - the diadem and flower gave me this boy, человеком не являющийся, потому что - я впервые неимовернейшим усилием воли сумела оторвать восторженный sight от сосредоточенного лика, мазнуть взглядом по черной водолазке, обтягивающей вздымающуюся от рваных вздохов грудь, вскользь полюбоваться красотой коленей, рисунок которых превосходно просматривался через тонкую ткань серых штанов, заострить внимание на горбоносой тени широкоплечего монстра, проявившейся благодаря зажженными консьержем бра, конфликтующей со стройным станом застывшего напротив меня парня, и мне понадобилось ровно двадцать восемь секунд (какое изумительное совпадение), чтобы протянув руку, обхватить его запястье и убедиться, что cracked eyes меня все-таки конкретно подводят, because, ежели зажмуриться, сосредоточиться только на ощущениях (огромная, шершавая лапища, мизинец размером с три мои ключицы, жесткая как наждак ладонь), передающихся осязательно, то выходило, что в опасной близости от меня находится самый настоящий bergatroll, по легендам, обращающийся в камень под лучами беспощадно-жгучего солнца.