Эпилог

THIS IS THE SILENCE OF ASTOUNDED SOULS

    - А потом что? - Киана, единственная дочь наших друзей, Сета и Кеммы, с которыми мы нашли общий язык на скромном суаре, организованном  неподражаемой Шэрон Кляйнедди и дизайнером женской одежды Лигором Соччини, стараясь не показывать свой страх слишком явно, требовательно уставилась на меня из-под густой челки, скрывающей высокий лоб. Как и предсказывал Хрейдмар, наша телепортация из восьми скандинавских миров в иную параллельность прошла успешно, и, оглядываясь назад, я порой ловила себя на том, что воспринимаю эмблянское прошлое как странный, подергивающийся постепенно пеленой забвения сон, пригрезившийся мне в одно из пасмурных бессолнечных утр, царящих в созданном Камиллой paradise, потому что полинявшая, тускло мерцающая в пустоте life without sense по всем фронтам проигрывала расцвеченному всеми цветами радуги посмертию, с распростертыми объятиями принявшего меня в свое лоно.
    - Тонкоствольные липки в рощице задрожали в предчувствии беды, - понизив voice до зловещего хрипа, продолжила я сочиненный специально для частенько остававшейся у нас с ночевкой малышки рассказ (ее родители de temps en temps отправлялись в путешествие, чтобы хотя бы изредка побыть вдвоем и наверстать упущенное, поскольку конфетно-букетный период они пропустили, не в силах сдерживать свою страсть после увенчавшейся успехом одиссеи на замершую в преддверии апокалипсиса планету) и накрыла ладонью маленький светильник на тумбочке, позволяя мраку сгуститься, а теням на потолке свесить вниз когтистые конечности. - Девушка, поздно вечером возвращавшаяся от бабушки к жениху через Проклятый лес, повстречала свирепого ликантропа, отдаленно напоминающего дальнего родственника твоего отца, дядюшку Упуаута, только в отличие от волкоголового бога разведки, одаривающего тебя сладостями, изготовленными в прекратившем свое существование Ликополисе, он был полностью покрыт серой шерстью и передвигался слегка прихрамывая, опираясь на передние лапы. «Милый варульв, не кусай меня», - пискнула юная дева, поздно осознавшая опрометчивость своего решения. - «Хочешь, я подарю тебе свои парчовые туфельки?», но монстр, оскалившись, проворчал, что для его мохнатых лап такая обувь непригодна, загнал бедняжку на дуб, довел до истерики, наслаждаясь воплями жертвы, а затем с корнем выдрал дерево, и когда суженый нашей героини, заслышав душераздирающий вопль, вскочив на коня, прискакал in heart of Cursed Forrest, то обнаружил разодранное в лохмотья платье, окровавленную кисть, клок волос, с горя повесился, и черные вороны выклевали его широко распахнутые глаза,  скормили своим деткам его сладкий язычок, а из бровей и ресниц свили чудесное гнездышко.
    - Нарисуешь мне завтра тело расчлененной идиотки, попершейся в заведомо опасный лес? - зевнув, Киана перевернулась на живот и, положив кисть под щеку, смежила веки. - И гирлянду из кишечника, обмотанную вокруг тернового куста. И насаженную на ветвь печень. И тетушку Сехмет, разрубившую пополам Нефтиду.
    - Непременно, ma cheree, - кивнула я, выключая ночник и подтыкая свесившееся с кроватки одеяло. - Whatever you want, darling. Buenas noches.
    Поднявшись на второй этаж, я заглянула в living room, где в кресле у замолкшего граммофона задремал Джуни, взгляд на которого вызывал storm of emotions in my throat, точно я проглотила нерассасывающийся ком меда, обжигающего горло сладостью, стекающую ниже, чтобы забурлить огнекипящей магмой внизу живота. Пока мы жили в небоскребе, деля этаж с Маршаллом и Корделией, я всякий раз, когда мы оказывались вдвоем в лифте, с бешеной скоростью ползущего наверх, мысленно сдирала с себя и него ненужную одежду и воображала, как мы занимается любовью в самых диких позах, изображенных в индрийской Камасутре. Life after death was not calm and serene like the sea in bright weather: оставленные Талассией травмы давали о себе знать и post mortem, that’s why Баттербоу occasionally хандрил, замыкался в себе, не позволял приближаться, беззвучно плакал, остервенело писал что-то в своем блокноте, чтобы сжечь в раковине, однако я знала, что ради меня этот мужчина пойдет на все, и мне было неважно, что vita nostra не похожа на sweet fairytale, и мне приходится прикладывать усилия, step by step приручая моего малость одичавшего тигренка, постепенно сводя на нет оставленные когда-то шрамы целящими поцелуями. Я бы даже, скорее всего, разочаровалась, если бы наша история закончилась слащаво, с привкусом синтетического сиропа, ведь даже двадцатимесячный несмышленыш understood, что la vie (et la mort) - череда черно-белых полос, и далеко не всякому следует бороться за place under sun, because there’s a possibility, что у тебя слишком светлая кожа, и воздействие прямых солнечных лучей попросту губительно for your pale skin. Придерживая заметно округлившийся живот, я, поддавшись соблазну, наклонилась и провела указательным пальцем по спинке носа, вспоминая his kisses, hoarse breathing and moans in our bedroom, солоноватый вкус пота на языке, смущенное «перестань». По идее, забеременеть там, где время зацикленно и катится румяным яблоком по фарфоровому блюдцу с расписанными краями невозможно, но Ангрбода посоветовала не медлить, так что мы успели зачать ребенка в Железном лесу, где законы бесплодия на лишенных поти мертвецов не распространяются, и я уже чувствовала, что совсем скоро разрожусь мальчиком, таким же красивым как Джуниор, и, согласно пророчеству Хнума, они с Кианой образуют пару, достигнув определенного возраста. Девочка-смерть, позвонив мне однажды, намекнула, что в курсе, частичка какой именно богини поработила мои глаза, но я вежливо отказалась от this knowledge, ответив, что подобная информация не должна беспокоить ту, что совсем скоро станет матерью и жаждет всю себя посвятить любимому мужу, материнству и, конечно же, творчеству. Три недели назад мы finally переехали в коттедж с замечательным садом, расположенный метрах в пяти от жилища Марни, и одну из узких комнат со скошенным ceiling я переоборудовала под кабинет, приобрела компактный стол, печатную машинку, попросила Нингаль раздобыть для меня кучу справочников из эвропейских и гомериканских библиотек и набросала тезисно пару сюжетов, сплетающихся, согласно первоначальной задумке воедино где-то в середине полуавтобиографического романа о любви со вкраплениями мистики и мифологии, а начать, полагаю, я обязана с того, что вид из окна, выходящего в палисадник с цветущими мальвами, плавающими в искусственном пруду кувшинками и миниатюрной ивой, подметающей длинными зелеными косами вымощенную желтым кирпичом дорожку, завораживал своей безупречностью.