Глава 7

Два месяца полк простоял в летних лагерях, близ границы, по вседневно пыля по дорогам Даурской степи, давя траками песчаник, а порой и проводя стрельбы в безлюдной глухомани и тогда,  в низинах, по оврагам висело глухое эхо разрывов, да чваканье крупнокалиберных пулемётов. Свободные от смен экипажи занимались обыденным армейским делом: Несением караульной службы, мелкий ремонт техники, чистка личного оружия, стирка, штопка и конечно же письма! Особенно получения их в армии большая радость! Всплеск эмоций, ликующий восторг нескончаемых, в захлёб, рассказов, впечатлений, новостей и конечно же тоска по дому, от соприкосновения в письмах с родными и любимыми девчонками. А Вадима в очередной раз ждало разочарование, писем от Вики не было. Жгла досада – что происходит, ты где Вика?..
Спустя два месяца, ночью, на первое сентября, полк в лагерях, подняли по тревоге и впервые, за службу, получили по полному боевому комплекту обученные уставным законам, солдаты, относились к таким приказам спокойно.
А через полчаса танки, по батальонно, ушли в ночь к китайской границе. Весь сентябрь несли патрульную службу на десятикилометровом расстоянии от границы. На отведённом участке батальона каждый день проносились МИГи, чаще вертушки-вертолёты барражируя над головами танкистов. В течении месяца, по солдатскому проводу, дошло что полк подняли по тревоге из-за Чехословакии – интересно с какого перепугу?.. Но приказ есть приказ и службу нести надо. За месяц острота напряжения спала экипажи слегка расслабились и службу, как говорится, несли в пол уха. В Даурских степях осень год на год не приходится и в этот год она была мягкой, небо, как обычно, высокое и ясное, давило зноем, духота, тёплая вода в походных фляжках, сухой паёк, однообразие раскалённой степи, до чёртиков всем обрыдла! На дворе октябрь, а духота как в бане, Монголия напоминала о себе, дышала рядом. Ни ветерка, ни облачка на небе, до самого горизонта.
Вот и сейчас, перекуривая, экипаж разместился кто где, но лишь бы в тенёк от расплавленного солнца. И лишь Сурков Генка, полуголый, коричневый от загара, лежал на горячей броне подстелив спецовку и втягивая носом раскалённый воздух.
-  Кажется дождь будет… - Мечтательно зевнул он.
-  Креститься надо, когда кажется. – Отозвался Сенька.
Не обращая внимание на слова Сеньки, Сурков руками вытер потное тело, продолжил:
-  Эх, в баньку бы… Чего мудрят? Где Чехословакия, а где мы? Перестраховщики!
-  Оделся бы… - Снова отозвался Сенька, стоя у запасных баков, - высвечиваешь как маяк, не ровен час умоют тебя жёлтолицые.
-  Да ладно командир! Целое лето как дерьмо в прорубе, надоело!
Сенька промолчал, да и что говорить, это тихая каждодневная однообразность, всем порядком надоела. Хотелось домой в казарму, в привычный ритм армейских будней, в парную баньку, с хлебным квасом, на каменку, в увольнительную и хоть малость окунуться в гражданскую жизнь, а здесь… Как пёс на привязи! Маета.
Сенька присел на корточки. Вадим, звякнув гаечным ключом, бросил его в инструментальный ящик, закрыл его и вытирая о комбинизон промасленные руки, полез за сигаретой. Сурков оторвав голову от брони, попросил:
-  Оставь на пару затяжек…
-  А, твои где? – Забрасывая на спину шлемофон и прикуривая от спички, отозвался Вадим.
Сенька засмеялся:
-  А, в своих руках, чужая баба, всегда лучше!
-  Не жмись. – Не обращая на Сеньку внимание сказал Сурков:
-  В, полку верну.
-  Сколько? – Не выдержал Сенька. – Две затяжки…
Сурков досадливо махнул рукой и опять откинулся на броню. Вадим достал сигарету и протянул Суркову:
-  На кури на здоровья. – И обращаясь к Сеньке спросил:
-  Что-то долго комбат молчит…
Не отвечая Вадиму, но как бы обращаясь ко всем, Сенька спросил:
-  А, где Кенжебулат?
Все промолчали и Сенька уже с раздражением,
 повторил вопрос:
-  Рамазан где?
-  Да вон ковыляет. – Отозвался Сурков, показывая рукой в сторону.
Со стороны границы, тяжело переваливаясь, шёл Кенжебулатов, нёс здоровое ведро.
-  Ты где был? – Спросил Сенька у подошедшего Кенжебулатова.
-  Вот воды холодной принёс – и он опустил в тень до краёв наполненное ведро, с чистой прозрачной водой, - здесь метров двести родник нашёл, водичка зубы ломит. Можно поменять во фляжках.
-  А, Калаш твой где?
-  В, боевом отсеке.
-  То, что воды свежей принёс, это хорошо! А вот без автомата отлучаться, это хреново! Приказ для всех один, без «ружьишка» -  ни-ни, от брони.
-  Ты чего прицепился?
-  Комбат узнает, мне первому холку намылит!
-  Так не видел же, чего разоряться?
-  Раз не видел, два, а потом на всю катушку! И потом докладывать надо куда отлучаешься.
-  Так вот, уже доложил.
-  Не умничай!
Кенжебулатов Рамазан пожал плечами, молча отошёл и присел рядом с Вадимом, тихо спросил:
-  Чего он завёлся?
-  Перегрелся. Не обращай внимания. – Вадим писал письмо подложив под колено Сенькин планшет.
Он наконец-то недавно получил от Вики весточку и сейчас, в минуту перекура, сел за ответ.
Рамазан спросил:
-  Опять пишешь?
-  Как видишь.
-  Всё той же?
Вадим кивнул в ответ. Рамазан снова спросил:
-  Ответа от неё так и нет?
Вадим улыбнулся, отрываясь от письма:
-  Получил, но письмо слишком давнишнее, ещё летом писала. Ума не приложу, почему с таким опозданием?..
Откуда ему было знать, что это письмо последнее, чудом прорвавшееся через все запретные кордоны. Рамазан кивнул и только добавил:
-  У нас, казахов, говорят – пиши кратко, проси мало, уходи быстро.
-  Ты к чему это сейчас?
-  Так подумалось, о своей Сулушаш, как она там?.. – И поднявшись он отошёл от Вадима.
Проводив его взглядом Вадим вновь углубился в письмо. Весь экипаж знал, что Вадиму редко стали приходить письма от Вики, по- товарищески сочувствовали ему, но молчали, да и что они могли сказать? Когда у них у самих, там, где-то далеко, на вольной гражданке, ждали такие же девчонки, а может уже и нет…
Между тем Сенька продолжал сердиться и нервно вышагивал вдоль танка. Сурков докурил сигарету, взобрался на ствол орудия, сел свесив ноги обращаясь к Сеньке:
-  Ну чего ты топчешься как маятник перед глазами? Остынь! И расскажи эдакое, похабное, у тебя здорово получается!
Сенька взглянул на чистое небо, низко чуть в стороне прошла парочка МИГов, звуком тяжело придавливая всё живое. Проводив их взглядом взобрался на броню, достал сигарету, закурил. Выпуская облако дыма успокоено молвил:
-  Есть один, наш Целиноградский.
-  Анекдот что ли?
-  Да.
-  Почему Целиноградский?
-  Потому что там родился и гуляет по Союзу.
-  Трави давай! – Согласился Сурков.
Сенька, с абсолютно спокойным лицом, от которого Сурков начинал похихикивать, дымя сигаретой, выложил анекдот:
-  Зима. Белая степь. Светит яркое солнце. Из райцентра в город идёт такси, за бортом тридцать пять градусов мороза. Возле аула Караегин, на трассе стоит аксакал, голосует. Такси останавливается. Аксакал спрашивает:
-  Ай шопр, Селиноград идёшь?
-  Еду. – Отвечает таксист.
-  Добизёшь?
-  Довезу, садись.
Аксакал садится. Едут. Уже подъезжая к городу, водитель спрашивает:
-  Тебе куда, отец?
-  Казахша мещеть знаешь?
-  Знаю.
-  Туда ходи, жаксы?
Водитель в ответ кивнул. Подъезжают к мечети, аксакал спрашивает:
-  Синок, сколько с мене?
-  Вот смотри, - отвечает водитель показывая на счётчик, - десять рублей.
-  Ой-бай-и! – Восклицает аксакал, недовольно цокает языком, достаёт беременный портмоне, вытаскивает пять рублей и подаёт водителю, выходит.
Водитель ловит аксакала за руку:
-  Погоди отец! Ты чего мне пять рублей суёшь? На счётчике десять…
-  Ой-бай, сволищь! Акмак! Ти тоже ехаль, б…ят!
Сурков свалился со ствола и на четвереньках пополз содрогаясь от смеха, мяукая и хрюкая, упёрся головой в каток. Кенжебулатов, прикрыв лицо руками, трясся одними плечами, а Вадим, отложив письмо удивлённо поглядывал на Сеньку – и откуда в нём столько небылиц? И ведь не повторился ни разу. А тот невозмутимо сидел на броне и чадил сигаретой.
***
Шлёпая гусеничными траками, танк дрожа в степном мареве, плыл по гребням сопок и его рокот, как волны, то накатывал на широкую степь, то глубоко исчезал в лощинах. У всего экипажа приподнятое настроение, наконец – то возвращались в гарнизон. Шли на предельной скорости, держа дистанцию. Пыль, передних машин, плотной стеной окутал замыкающий танк Вадима.
-  Возьми в сторону! – Крикнул Сенька, - да люк закрой, дышать нечем!
-  Тебе и так будет нечем, - огрызнулся Вадим, - ветра почти нет, куда в сторону? Метров на полста, в обе стороны, темень! – Но люк всё же задвинул, сам советуя Сеньки:
-  Ты лучше внимательнее гляди в свой «перископ» и если что, подсказывай!
Сенька безнадёжно махнул рукой, но к триплексу приник, тьма густой пыли, почти плотно, закрывала видимость, с досадой сел на своё место. В отсеке было душно, покачиваясь в такт езды, задремал, склонив голову на грудь…
Вздрогнул и очнулся от резкого толчка и громкого мата, хлопая, спросонья, глазами, не соображая, сквозь гул работающего двигателя, заорал:
-  Что?! Что случилось! – И приник к триплексу, видя след пыли удаляющейся колонны.
Машина стояла. Вадим заглушил двигатель, с пересохшим от жары голосом, хрипло ответил:
-  Трак порвало…
Парни открыли люки, стало свежее, Сенька взорвался матом:
-  Как порвало?! Ты куда смотрел, Вадим! Это прямая твоя обязанность!
-  Чего орёшь? Захотела и порвалась, комбату доложи лучше!
Сурков и Кенжибулатов,  выскочили наружу.
-  Дозагорались, твою мать! – Выскакивая следом из башни, зло сплюнул Сенька.
Гусеница широкой лентой распласталась за катками и только два последних прижимали оторванное звено к почве. Сенька вызвал комбата, доложил о поломке.
А Сурков глядя на далёкий уже, пыльный след колонны, с грустью сказал:
-  И отряд не заметил потерю бойца…
Отключив связь с комбатом, Сенька сказал ребятам:
-  Давай дружно навалимся, устраним это дело, нас будут ждать у развилки дорог, у трёх сосен.
Эти одинокие три сосны, словно свечи, крепко держались за землю толстыми пальцами корней, разбросав в стороны лохматые руки у развилки степных дорог, как указатели на все три стороны.
Доставая длинную монтировку-лом, Сенька договорил:
-  От помощи отказался. Думаю, ленту сами натянем, а Вадим?
-  А, ты чего меня спрашиваешь? Ты командир, сказал, значит сказал.
-  А-а-а!!! – Заводясь и бросая монтировку-лом, заорал Сенька. – Как что ответственное так на меня! А как в самоволки бегать, - Сенька прикрой. А тут молчите, онанисты хреновы!..
-  И чего завёлся? – Дружелюбно остановил Сенькин мат Сурков. – Сделаем! – И полез за инструментом.
-  А, чего он!.. – Всё ещё возмущаясь и уже тише матерясь, засуетился Сенька.
И всё-таки, по маленько раскачавшись, дружно взялись за работу, переговариваясь, подшучивая друг над другом и дело весело пошло. С ремонтом провозились час. Когда всё закончили, побросав инструмент, закурили. Солнце шло к закату и тучи мошки с комарами, с противным писком, липли к потным, грязным лицам, к рукам. Экипаж лениво отмахивался, перебрасываясь словами. Со стороны границы, приглушённо донёсся раскатистый звук. Сурков задрал голову к чистому бездонному небу, сказал:
-  Странно, туч нет, а гром гремит…
Все промолчали, разморено и лениво привалившись к каткам. С ново бухнуло. Сенька поднялся с корточек, взобрался на танк из-под руки оглядел горизонт, с нависшим солнцем. Сурков, Вадим и Кенжибулатов поднялись от катков, тоже посмотрели в даль,  вечернего горизонта, туч не было и, тут же опять бухнуло, несколько раз, а за тем, лёгким порывом ветра донеслась глухая дробь…
-  Стреляют… - Не уверенно промолвил Сурков.
Все тревожно переглянулись. С ново, но уже отчётливее послышалось чваканье бегущего по размытой грязи.
-  Ротный лупит! – Уверенно и твёрдо сказал Рамазан, - я стук этого пулемёта не перепутаю ни с каким другим пулемётом.
-  Похоже. – Согласился Сурков. – Густо ложит.
Вадим, с отчётливой тревогой, посмотрел на Сеньку, торопливо сказал:
-  Доложи комбату, чего стоишь, с рукой, поднятой? Машина готова и, мы ближе всех…
Сенька кубарем скатился в люк, ребята последовали за ним, надев шлемофоны. Через треск слышали разговор, комбат приказал ждать, рота возвращается вместе с соседним полком, прошелестел и лопнул отрывок мата…
-  Довоевались! – Сказал хмуро Сенька, - границу оголили, успокоились. Кому-то здорово влетит за это, может статься и погон…
-  Не каркай! – Отозвался Вадим, - лучше скажи, чего ждать? Они чёрте где, а мы вот под боком!
В подтверждении слов, вновь, долетели раскаты.
-  Чего сидишь?! – Возмутился Вадим, - не слышишь? Там драчка, а ты как сова, только глазами лупаешь,
- и он отвёл люк в сторону.
-  И то верно… - Не определённо согласился Сурков.
Эхо раскатов сместилось левее, ближе к одинокому танку с экипажем. В этом месте граница выступала подковой и по прямой до неё было километров пять, может чуть больше.
-  Ладно, стратег, - отозвался Сенька, - там тоже головы есть, разберутся.
-  Время теряем старик! – Нетерпеливо возразил Вадим, - мы ближе всех!
-  Отстань! Сам знаешь, инициатива наказуема.
-  Не пори чепухи! Это смотря где, в создавшейся обстановке она поощерима, действуй командир!
-  Давай Сеня. Тебе и карты в руки! – Поддержал Вадима Рамазан.
-  Не карты, флаг! – Улыбнулся Сурков.
Сенька сдвинул шлемофон, почесал затылок, не уверенно отозвался:
-  Слыхали приказ? Ждать! – Он тоскливо посмотрел на ребят, парни правы, но приказ…
Приказ комбата в смущении, тормозил Сеньку с решением, а парни молча ждали, что предпримет командир…
Вадим не выдержал:
-  Ты хоть раз можешь самостоятельно принять решение?!
-  Могу-могу-могу!!! – Зло огрызнулся Сенька, - но приказ!
Он никак не мог переступить выше этого. Приказ ждать сковал Сенькину инициативу. Он не был трусом, но твёрдо понял, для себя, что любой приказ должен беспрекословно выполняться, чётко и в срок. А тут ещё Вадим с экипажем, нетерпеливо, смотрели на него и Сенька совсем растерялся. От границы с ново бухнуло, долетел не приятный звук, как по стеклу металлом…
-  Всё. – Глухо сказал Вадим, - если ты сейчас не дашь команды, я тебе съезжу по роже, за тех пацанов, которые там грызутся и ждут нас, а за тем сам, поведу машину, понял!
Сенька, до боли, крутанул желваками скул, остро взглянул на ребят, отчаянно крикнул:
-  А-а-а, пля, заводи! Кенжибулат бронебойным, второй фугас! Сурков наводи чётко, бей без промоха! Рацию отключить, пошёл!
И наклоняясь к уху Вадима, перекрывая рёв мотора, крикнул:
-  Загремим мы с тобой под трибунал!