Глава 8

После посещения отца Вадима и бабушки, Сенька в их рассказах уловил какую-то недосказанность в отношении Вики. И Вернувшись домой, слегка уставший, от принятой водочки, упал в кровать и подумал: «всё завтра иду к Вике.»
Но ни завтра, ни после завтра, ни через неделю Сенька к Вике не попал. Закружили встречи с армейскими друзьями, походы по ресторанам и кафе, с водочкой и брызгами шампанского, с очаровательными, после армейского голода, женщинами… Видя ненасытность и цинизм друзей, Кенжибулатов, как-то не заметно отошёл от них. Сенька очнулся, когда сестра Ольга сокрушённо спросила:
-  А, не пора ли браться за ум? - И Сенька сам себе сказал – тпру! Всё хватит! – И вспомнил о Вике.
В первой половине декабря, во второй половине следующего дня Сенька на такси подкатил к Викиному дому. Буран неистовствовал, порывы его крепчали с каждым часом. Ураганный ветер смешал небо и землю и уже ничего не различалось вокруг, на расстоянии вытянутой руки. В этой круговерти стонало всё живое и не живое, шум и свист, хохот и грохот, висел  над городом, в толще обезумевшей бури. Сенька, подгоняемый ветром, не осмотрительно, влепился в подъезд и с усилием открыл входную дверь. Споткнулся о снежный намёт и чертыхнувшись, влетел на лестничную площадку второго этажа. Отдышался отыскивая нужную дверь, позвонил. Дверь распахнул высокий, долговязый парень с рыжей бородкой – ну и глиста! – Подумал Сенька, а в слух спросил:
-  Соловьёва Вика здесь живёт?
В прихожей появилась Вика. Сенька узнал её сразу, как будто бы знал Вику вечность, причём видел её только раз и то на фотографии. Сенька приложил ладонь к ушанке, отрекомендовался и передал пакет с сапожками, мысленно восхищаясь её красотой и растерянностью. Следом вышла ещё одна женщина,  - мать, - подумал Сенька и улыбнувшись кивнул ей головой.
Вика судорожно прижала сверток к груди, тревожным взглядом смотрела на Сеньку и он, переходя на, ТЫ, успокаивающе произнёс:
-  Не переживай. Вадим жив и здоров, чего и тебе и вам всем желает. Правда огорчён, что с дембелем отсрочка, но это не на долго, до весны. – И Сенька улыбнулся Вики.
Анна Михайловна, тоже пряча свою растерянность, вышла в перёд за Вику и пригласила:
-  Вы раздевайтесь и проходите. Мы здесь чаёвничаем, вот и вы с нами, погреетесь, на улице то метёт.
-  Да уж, не май месяц. – Согласился Сенька с охотой снимая шинель и взглянул на сапоги…
Анна Михайловна, перехватив его взгляд, сказала:
-  Ничего, проходите. Не будем нарушать формы.
-  Спасибо! – Поблагодарил Сенька, снимая шинель и вешая её на вешалку, повернулся к присутствующим.
-  Ого?! – Удивилась Анна Михайловна, - такой молодой и уже с боевым орденом! – И она отступила на шаг, приглашая гостя на кухню.
Сенька заметил, как отшатнулась Вика, вжимаясь в косяк двери, с широко открытыми глазами, смотрела на грудь Сеньки. Он прошёл мимо Вики сел за стол, на указанное место, а Вика, затравленно продолжала смотреть на Сенькин красный орден. Прижавшись спиной к косяку двери и побелевшими пальцами сжимала свёрток. Долговязый парень куда-то исчез, а Сенька подумал, глядя на Вику: «И чего стоит, как вкопанная ни здрасти тебе, ни восхищения, ни радости, ни каких эмоций. Язык что ли отнялся?» - Анна Михайловна, наливая Сеньки чай, спросила:
-  У вас боевая награда, за что, если не секрет?
-  Да нет, никаких секретов. Обычная армейская работа.
-  За обычную работу орден?! – Удивилась Анна Михайловна, - вы не скромничайте, так не бывает. – Она пододвинула ему чашечку чая, - пейте, согревайтесь.
Сенька слегка замялся, ему порядком надоело рассказывать о событиях, того октября. Порой выходило как похвальба и не каждый бы верил, если б не орден. В Союзе мало просачивалось информации о локальных черезвычаек и если вдруг такое случалось, то СМИ, говорило об этом взахлёб, восхваляя вооружённые силы. Но в основном народ был в неведении. И Сенька пояснил:
-  Там же как кому. Кому больше, кому меньше, а дело то общее, держава!
-  Выходит вам больше?
-  Не одному мне, роте, экипажу.
-  А, подробнее?..
Сенька посмотрел на Вику. Её большие, небесной голубизны глаза, были полны слёз и в них плескалось отчаяние и боль. И какое-то нежное чувство, шевельнулось в душе у Сеньки, не то ласка, не то гордость, за Вадима и мелькнула приятная мысль: «Какая красивая пара, Вика и Вадим!» - А в слух сказал:
-  В общем то всё нормально. Встали заслоном нашим погранцам.
Анна Михайловна вдруг спросила:
-  Может чего по крепче?
-  Если вместе с вами? Не откажусь!
Анна Михайловна достала из серванта, початый коньяк, пару рюмочек, налила себе и Сеньке.
Сенька вопросительно посмотрел на неё, спросил:
-  А Вике?
-  Она не пьёт.
-  А, парню, он кто?
Анна Михайловна, словно не слыша вопроса, позвала:
-  Олег! Ты где?
Парень появился в дверях, встал рядом с Викой.
-  С, нами выпьешь? – Спросила Анна Михайловна.
Олег кивнул. Он был слегка взволнован, блуждал взглядом, уводил в сторону… Анна Михайловна, достала ещё рюмку и наполнила её для Олега.
-  Ну, что ж… - Задумчиво произнесла она, - давайте выпьем за нашу армию и за вас танкистов!
-  Спасибо!
-  Но вы нам расскажете?..
-  Расскажу. – Согласился Сенька.
***
Танк шёл на предельной скорости, оставляя за собой плотный шлейф пыли. В боевом отсеке было душно и Сенька высунулся из люка башни, да и обзор был лучше. Уже совсем рядом, казалось, вот за соседней сопкой, доносился гул боя, но каждый раз выскакивая на новую сопку, горизонт закрывала следующая гряда. Встречный ветер бил в глаза высекая слезу и казалось, по горизонту, идёт дождь. Он напряжённо вглядывался в перёд к надвигавшейся гряде сопок и сердце учащённо билось. Сходу влетели на самый высокий горб гряды и сразу же, в лощине, увидели бой. Редкая цепочка Советских пограничников, прикрывая друг друга огнём, не отходила от своего рубежа, а как бы перемещалась вдоль него. Скрываясь за естественными укрытиями, вела сосредоточенный, прицельный огонь по непрошенным гостям. Сенька прижал под горлом ларингофоны, почти закричал:
-  Стой!!!
Танк встал, качнув стволом. Три бывших Советских танка Т-34, наседали на пограничников, вели беспорядочный огонь из всех видов оружия. Один из пограничников лежал с перебинтованной головой и часто склонял её к огромному валуну, отдыхал, а за тем вновь прикладывался к автомату и поливал свинцом наседавших. Другой лежал рядом и бил короткими очередями из пулемёта, сметая башенный десант противника. Остальные пограничники, перебежками, перемещались на более удобные позиции. Один из танков шёл на пулемётчика, второй, оторвав раненую голову от валуна, взял в руки гранатомёт и теряя последние силы, поджёг наседавший танк и, сам окровавленной головой уткнулся в круглый камень и ветер трепал, из-под бинта, его смолянистый волос. Пулемётчик подхватил раненого бойца и стал отползать, волоча на боку раненого товарища. Перегруппировавшиеся пограничники плотным огнём прикрывали отход пулемётчика с раненым. Сурков повёл стволом вращая башню. Сенька нырнул в низ, задраил люк и приник к триплексу, крикнул Суркову:
-  Работал чтоб как в аптеке, ювелирно!!! – И тут же Кенжибулатову, - а ты азиатская душа, как швейная машинка, без перебоя, снаряд за снарядом! – И оторвавшись от триплекса, крикнул Вадиму:
-  Вперёд! Люк закрой
И танк рванулся на встречу смерти…
Первый снаряд выпущенный Сурковым ушёл перелётом, Кенжибулатов отбросил замок и из казённика вылетела гильза, потянуло кислым запахом сгоревшего тротила, Кенжибулатов вогнал в ствол новый снаряд.
-  Готово! – Крикнул он.
Сенька прильнул к триплексу, Вадим не сбавляя вёл свою машину на сближение. Кенжибулатов бил короткими очередями пулемёта по десанту. Передний Т-34 рванулся на встречу, две стальные громады неслись друг на друга в лобовой таран, расстояние быстро сокращалось. Сенька оторвался от трипликса, бешено взглянул на Вадима, заорал:
-  Твою мать!!! Куда прёшь?! Люк закрой!!!
Сурков удивлённо посмотрел на Вадима, зло сплюнул себе под ноги и припадая к прицелу произвёл выстрел.
-  Вадим!!! – Снова крикнул Сенька.
Вадим зло молчал, сосредоточенно, работая рычагами. Снаряд выпущенный Генкой накрыл Т-34, но танк выскочил из взметнувшейся земли, огня и дыма. Его ответный снаряд ударил рикошетом в башню и со свистом ушёл в сторону. Пока Рамазан заряжал орудие, а Генка наводил прицел и громко с отчаянной злостью орал слова из старой, фронтовых лет
песни:  - Моторы пламенем пылают!  А башню лижут языки! Судьбы я вызов принимаю! С её пожатием руки! – Он вытирал рукой взмокший лоб и производил выстрел, и снова приникал к прицелу, пока Рамазан перезаряжал орудие, продолжал орать:
-  Нас извлекут из-под обломков! Поднимут на руки каркас! И залпы башенных орудий! В последний путь проводят нас!
Сенька, не отрываясь от триплекса, корректировал огонь и орал матом:
-  Ну чего мажешь?! Падла! Урою гада! В душу! В мать!
-  Есть снаряд! – Раз за разом, кричал Рамазан.
-  Молодец!  Кенжибулат, настоящий сын Казахского народа! – В ответ кричал Сенька и уже Суркову:
-  Огонь!!!
-  Погоди-погоди, командир в пол голоса говорили губы Суркова, вращавшего прицел, - сейчас я их отправлю к поперечной маме, узкоглазых чертей…
-  Огонь!!! Бл…! – Заорал Сенька и весь сжался, «всё, хана!» - И мысленно допел песню: «В углу заплачет мать-старушка, слезу рукой смахнёт отец и дорогая не узнает, какой танкиста был конец…»
Злые слёзы выступили на глазах Кенжибулатова. Последний снаряд Сурков всадил под срез башни Т-34. Вспыхнуло пламя, отрывая башню и в этот ад ударил грохот тарана, опрокидывая загоревшуюся машину. Сенька больно ударился, но не оторвался от триплекса, закричал охрипшим голосом Суркову:
-  Генка! Второй уходит, видишь? Азимут тридцать!
Кенжибулатов крикнул:
-  Есть снаряд!
Второй танк Т-34, остановился на вершине сопки, выстрелил и в то же мгновение ответил Сурков. Сенькин танк подбросило, вместе с пламенем брызнули осколки разорванной гусеницы, покорёженных катков, танк завертелся и заглох, потянуло чёрным дымом и корма облизнулась пламенем. Сенька отбросил люк, выглянул наружу и увидал как возле последнего Т-324, взметнулась стена разрывов. Над головой низко прошли вертушки, всаживая в сопки длинные шлейфы ракет. Он оглянулся на зад и увидел свою роту, она на полном ходу вела огонь, прикрывая его подраненную машину.
-  Наши!!! – Радостно заорал Сенька и кубарем падая в боевой отсек и тут же осёкся.
Вадим полулежал завалившись на бок, от плеча по всей руке, густо, по комбинезону, стекала кровь. Осколок от разорвавшегося снаряда ударил по открытой крышке люка и рикошетом разворотил предплечье, в жуткой кровавой улыбке. Он был бледен и казалось не дышал. Сурков суетился рядом, накладывал жгут. Сенька подхватил Вадима прижал его спину к своей груди, выкрикнул:
-  Горим! Всем наружу! – И захлёбываясь слезами, повторял:
-  Ну говорил - говорил же, люк закрой, ведь говорил же…
Вадим вздрогнул ресницами, открыл глаза и увидел Сеньку, через силу, улыбнулся, сказал:
-  Старичок, трак порвало…
-  Да какой к чёрту трак! – Размазывая теперь слёзы радости, что Вадим жив, застонал Сенька. – Наши пришли, слышишь? Наши! А нам выбираться надо, сможешь?
-  Попробую…
И они с трудом выбрались наружу, в объятие экипажа и роты.
***
Сенька закончил рассказ, от волнения, не спрашивая разрешения, закурил. Вика не шелохнувшись по прежнему стояла у косяка, с пакетом в руках и тихо плакала. Анна Михайловна молчала, низко опустив голову, нервно переворачивала, в пальцах рук, откуда- то взявшийся карандаш. Может быть, в этот момент, она искренне сожалела о своих чудовищных препонах, по отношению к дочери и Вадиму, может быть… Парень с бородкой, вновь, не заметно исчез. А Вика смотрела на Сеньку и токая отчаянность плескалась в её глазах, что она застонала. Сенька, затянувшись глубоко сигаретным дымом, затушил её и поднявшись подошёл к Вике. Она вздрогнула от прикосновения Сенькиных рук, на своих плечах и взгляд её, ещё больше наполнился слезами. Сенька улыбнулся ей, успокаивающе сказал:
-  Ну, что ты, Вика! Это было давно, а сейчас он служит и всё у него нормально! Видишь, даже сапожки тебе прислал. Ты не горюй, на таких пацанах как он, мир держится! И знаешь почему? – Сенька помолчал, искренне, глядя в заплаканные глаза Вики, - потому что есть ты и другие такие девчата, которые ждут. Только ты пиши ему за ради бога! В армии без писем, а ещё без писем от любимой, тоска.
Вика горько всхлипнула и ещё судорожнее прижала свёрток, словно боясь, что его сейчас отнимут. Она хотела ответить, но не смогла, слёзы душили её. Сенька снял с плеч руки и снова спросил:
-  Напишешь ему?
От этого вопроса Вика разрыдалась бурным потоком слёз и медленно опустилась по косяку на корточки, почти теряя рассудок…
-  Что с тобой?! – Взволновано спросил Сенька.
Анна Михайловна, поднялась из-за стола, подошла к Сеньке и тихо проговорила:
-  Не напишет она… Она замужем. Прости её и нас за Вадима, так получилось…
-  Замужем?! Зачем? Когда? – И Сенька оторопело взглянул на Анну Михайловну.
-  Видать не судьба, так тоже бывает…
-  А, как же письма?! Мы экипажем читали, восхищались! Как будто нам их писала, выходит, лгала? Обман! – Сенька ещё не веря услышанному, посмотрел на Вику.
Она по бабьи скулила уткнувшись лицом в пакет.
-  Не было обмана Семён, - ответила за дочь Анна Михайловна, - всё было верно и правдой, а теперь нет. Долго рассказывать, да и поздно уже…
Только теперь до Сеньки дошёл молчаливый смысл Викиных слёз. Он с брезгливым отвращением посмотрел на Вику и неожиданно спросил:
-  Муж тот с бородкой?..
Вика впервые кивнула Сеньке в ответ.
-  Та-ак… – Произнёс Сенька, - дописались, и расписались, ловко! Уж лучше б он погиб, с верой и надеждой в любовь, чем сейчас узнать эту устрашающую для, него, новость. Эх ты!..
Анна Михайловна, совсем чужим голосом, произнесла:
-  Не судите её, а то сами судимы будете, не виновата она! Будьте великодушны и оставьте нас, видите она не в состоянии, сейчас объясняться.
Вика опять горько зарыдала. А Сенька, с ревностной обидой за Вадима, подумал: «Как ноги раздвигать так умиляться, как отвечать так плакать.» А в слух сказал:
-  Не разводи мокроту! Наберись смелости и напиши, а то я сам напишу, открытым текстом, с русским выражением!.. – Сенька подошёл к вешалке, снял шинель и уже одевшись сказал:
-  Дура ты дура! Променять такого парня, не понимаю… - И не прощаясь вышел.
Уже выскочив на улицу, захлебнулся плотным зарядом снега, с ненавистью подумал: «Ну шалашовки! Как вам после этого верить? Дешёвки!» - Хлопнула дверь подъезда. Сенька обернулся. К нему раздетая выскочила Вика, повисла обхватив его за шею и жарко поцеловала в губы:
-  Прости! – Сказала она. – Я сама напишу, прости!
***
Вика стояла у косяка двери и с ужасом слушала рассказ Сеньки. Под ней ходуном ходил пол, спазмы слёз душили горло, нечем дышать, слова застыли на задохнувшимся языке, в слезах, от бессилия, чего-то изменить, лишь лихорадочные мысли раскалывали череп: «Я потеряла, убила свою любовь, безвольно, не успев насладиться ею полной грудью, даже на короткий миг, она только теплом у лица пахнула… А, он там умирал в танке, за мою, любовь…» А, её пальцы рук сжимали пакет, как бы сжимая мускулистые плечи Вадима. И лишь на миг вспыхнул бархатный взгляд Вадима: « Вадик!.. – Простонала её душа – милый мой герой!» Силы надломили её и, она сползла по косяку, а Сенькины слова били и били её по щекам, а она ничего не могла на них ответить, теряя рассудок. Вика вздрогнула от стука закрывшейся двери. Всё, он ушёл в буран, в пургу, на тот чистый берег, к её Вадиму, чтобы снова прокрутить кадры назад, прильнуть к триплексу и орать благим матом, отдавая команды, за неё, за людей, за державу, стоявшую за его плечами. «Мальчики! Родные! Что же я делаю?»
Вика встрепенулась, какие-то силы подняли её и подхватили, схватив ртом воздух, кинулась к  двери. Заряд снега ударил ей в лицо. Он не ушёл, он ещё стоял, упрямо склонившись к ветру, он ещё был здесь, на этом берегу, милый, родной! И Вика горячо поцеловала его в губы, как бы поцеловала бы Вадима.
… Она безмолвно вернулась, подняла пакет и прижала его к груди, ей казалось, что он ещё хранит тепло Вадима, тепло друга его Сеньки. Вика с нежностью ощущала, на губах, горький привкус табака Сеньки, как некогда у Вадима и, услышала голос Олега:
-  Пошли домой, Вика…
-  Домой?! Куда домой? – И она посмотрела на мать, с горечью произнесла:
-  Э-эх, мама!..
-  Доченька… - Анна Михайловна хотела подойти, может как-то объясниться, но Вика, в ужасе отпрянула от неё, простонав грудью:
-  Не подходи… - И посмотрела на Олега, ответила:
-  Нет у меня дома, нет матери, нет отца, никого нет, вот только это… - И она теснее прижала к груди пакет.
***
Сенька весь заснеженный, вернулся домой и сестра Ольга с порога спросила:
-  Ты чем расстроен? Из-за погоды?
И Сенька, раздевшись, всё ей рассказал, что узнал, что видел и даже про отчаянный поцелуй Вики, который показался ему очень сладким. Ольга слушала не перебивая, а когда Сенька замолчал, сказала:
-  И такое в жизни случается. Забудь!
-  Как это забудь? А что я напишу Вадиму?
-  А, ты не пиши.
-  Как не пиши? Такого я от тебя не ожидал! Он же будет спрашивать, причём в каждом письме.
-  Писать пиши, отвечай на его письма. А о Вики ни слова! Приедет, сами разберутся.
-  Ты его не знаешь, его просьбы, будут с настойчивым постоянством, а я?..
Ольга покачала головой, ответила:
-  Ты не знаешь всей сути их прежних отношений, а значит не тебе судить о сегодняшнем дне.
-  Ну и что? – Не согласился Сенька, - мне достаточно того, что я знаю.
-  Это недостаточно. И вообще это не твоего ума дело!
-  Не-ет. Я так не согласен! – И Сенька потому говорил так, что проверял самого себя, в правильности своего решения, не писать.
-  Ну, что ты такой червивый! – Не выдержала Ольга упрямства Сеньки. – Он тебе друг?
-  Друг!
-  А раз друг, молчи. Сам же рассказывал, что в армии не легко, пожалей его, даже родители не пишут, понимают и Вика просит, а ты заупрямился. Он не знает правды, есть надежда, а она, как известно, умирает последней. Если он любит её, простит, а вернётся, может заберёт от мужа и такое бывает, а тебе туда влезать ни к чему!
Сенька был удовлетворён советами Ольги, совершенно правильно понимая, что молчание, золото!