Лесков гений

Лесков гений, которого России еще предстоит обрести:


Николай Семенович Лесков родился 16 февраля 1831 года в небольшом орловском селе Горохово.

Отец мальчика, вышедший из семьи священников, невзирая на уговоры родни, не доучившись в духовном училище, подался «Орловскую уголовную палату», где заслужил безукоризненной службой дворянство. Оставшись до скончания века семинаристом-аккуратистом, Семен Лесков благодаря уму, поповской хватке и божьей помощи распутывал самые сложные криминальные дела, случавшиеся в Орловской губернии.

Когда сыну было 8 лет его отец, не бравший мзды, от гражданских и уж тем более уголовных элементов был вынужден покинуть службу и перебраться жить на Панин хутор.

Коленька Лесков с трудом закончил два класса «Губернской гимназии» его с ранних лет манила жизнь простых русских людей, угнетала латынь, тягомотина точных наук и затхлость палочного образования.

Шестнадцати лет отроду Лесков пошел по следам отца и поступил в «Орловскую палату уголовного суда».

В 1848 году он перевелся служить в киевскую «Казенную палату». Помимо посещения присутственного места Николай ходил на лекции в недавно открытый «Киевский университет», изучал славянские языки, посещал иконописные мастерские, и встречался с многочисленными паломниками, приходившими в «Мать городов русских».

В 1857 году Лесков оставил службу ради работы в компании «Шкотт и Вилькенс» принадлежавшей его тетушке. Путешествуя по стране, молодой коммивояжер знакомился с обычаями, нравами, бытом и легендами десятков областей Российской империи.

Позже став маститым литератором он с достоинством говорил, своим напыщенным оппонентам, что не изучал свой народ по разговорам, с кучерами, прачками и горничными, он сам и есть суть исконного русского народа.

В 1860 году Лесков перебрался в Санкт-Петербург, где опубликовал в «Отечественных записках» «Очерки оп винокурению в Пензенской губернии». Николая Семеновича ждало поистине великое литературное будущее, не выпусти он 30 мая 1862 года в «Северной пчеле» свое журналистское расследование «О пожарах в Петербурге».

В статье рассказывалось как после пожаров в «Апраксином» и «Щучьем» дворах по городу разнесся слух, что столицу с разных концов запалили 300 «образованных смутьянов». Лесков сам в тот день видел как разозленные подлым преступлением мужики и бабы ловили на улицах студентов и лупцевали их почем зря. С газетных страниц автор призвал полицейские власти опровергнуть слухи, или рассказать гражданам кто и для чего поджигал столичные здания.

После публикации статьи молодой журналист стал, презираем как в среде «силовиков», так и либеральной общественности. Первые возненавидели борзописца за то, что тот осмелился требовать от власти «разъяснений», вторым же пригрезилось, что он попросил у либеральствующего императора закрутить в стране разболтавшиеся гайки.

Александр II увидев статью Лескова скомкал газету и гневно сказал: «Какую ложь написал подлец».

Так что после «зажигательной статьи» Николай Семенович оказался под перекрестным огнем двух противоборствующих сторон, особенно его, невзлюбили воинствующие либералы, пытавшиеся тогда, как и сейчас растоптать любого несогласного с их мнением.

Продолжая работать в «Северной пчеле» в 1864 году Лесков опубликовал свой премьерный роман «Некуда». Сюжет, которого выстраивается вокруг социалиста Вильгельма Рейнера и нигилистки Лизоньки Бахеровой. На страницах книги автор с нескрываемым отвращением описывал вождей зарождавшегося в России революционного движения.

Роман произвел эффект разорвавшейся бомбы, питерская интеллигенция узнавала в некоторых героях конкретных людей повсеместно горланивших о либеральной свободе необходимой России как воздух. «Неполживые» записали «Некуда» в список романов созданных на деньги Васьки Долгорукова шефа жандармов и начальника III отделения.

После выхода «Некуда» Дмитрий Писарев третий после Чернышевского и Добролюбова, великий русский критик начал публичную травлю Лескова, призывая всех порядочных людей не сотрудничать с этим «стукачком-с».

На долгие годы отечественные либералы навесили на Николая Семеновича ярлык «предателя демократических свобод», лишив его возможности публиковаться в ведущих литературных журналах страны.

Первое издание романа разошлось как горячие пирожки, дело дошло до того, что книга появившаяся на книжных развалах у перекупщиков, не задерживалась и там, читатели хватали «Некуда» даже с 50%-ой наценкой.

Завистников из литературного цеха больше всего раздражало, что Лесков, не посещавший правильные литературные солоны, выставки, не «кушавший» водку с нужными людьми написал произведение, за которым гонялись читатели, чей волнообразный спрос на книгу отмечался продавцами и издателями в 1865, 1867, 1879, 1887, 1889 годах.

Свободолюбивый правдоруб не мог найти общего языка с революционерами, монархистами, охранителями, прогрессистами, реакционерами, западниками и славянофилами, каждой из групп он был не по душе. Николай Семенович обвинял коллег литераторов в том, что как они не пыжатся, а окромя нечистот ничего в русской душе не видят.

Творческая независимость Лескова заключалась в умении жить и писать автономно от всех политических лагерей, литературных групп и прочих заумствующих течений.

В знании простого русского народа с ним мог разве что поспорить Горький, успевший до начала писательской деятельности поработать грузчиком, столяром, пекарем, бурлаком, красильщиком, железнодорожником и нефтяником. Не случайно Алексей Максимович писал, что слюнтяи либералы не раз мордовали Лескова за его свободолюбие, но тот назло им восставал из пепла общественного презрения.

Горький первым оценил внутреннюю ширь и свободу Лескова:

«Вышло так, что писатель, открывший праведника в каждом сословии, во всех группах, - никому не понравился и остался в стороне, в подозрении; консерваторы, либералы, радикалы - все единодушно признали его политически неблагонадежным, этот факт является еще одним лишним доказательством, что истинная свобода обитает где-то вне партий».

Лесков как никто другой имел право упрекать Толстого и Достоевского в примитивизации православия. Народников в презрении к русскому народу. Западников в идолопоклонстве перед европейцами. Критиков в незнании особенностей «кухни» российской империи.

Сызмальства открывший в себе религиозность, автор был благодарен за это чудо отцу, вот что об этом писал он сам:

«Религиозность во мне была с детства, и притом довольно счастливая, то есть такая, какая рано начала во мне мирить веру с рассудком. Я думаю, что и тут многим обязан отцу. Матушка была тоже религиозна, но чисто церковным образом, - она читала дома акафисты и каждое первое число служила дома молебны и наблюдала, какие это имеет последствия в обстоятельствах жизни.

Отец ей не мешал верить, как она хочет, но сам ездил в церковь редко и не исполнял никаких обрядов, кроме исповеди и святого причастия, о котором я, однако, знал, что он думал. Кажется, что он «творил сие в Его (Христа) воспоминание». Ко всем прочим обрядам он относился с нетерпеливостью и, умирая, завещал «не служить по нему панихид». Вообще он не верил в адвокатуру ни живых, ни умерших и, при желании матери ездить на поклонение чудотворным иконам и мощам, относился ко всему этому пренебрежительно.

Чудес не любил и разговоры о них считал пустыми и вредными, но подолгу молился ночью перед греческого письма иконою Спаса Нерукотворенного и, гуляя, любил петь: «Помощник и Покровитель» и «Волною морскою». Он несомненно был верующий и христианин, но если бы его взять поэкзаменовать по катехизису Филарета, то едва ли можно было его признать православным, и он, я думаю, этого бы не испугался и не стал бы оспаривать».

Теперь понятно, почему сам писатель скептически относился к иерархам русской православной церкви, и ее властьдержащим представителям. Церковь запретила его шестой том за сочинения еретической направленности, а он в ответ рассказал читателям что «благодать Божия» не начинает действовать по указке церковных властей, к какой бы конфессии они не принадлежали.

Критики ругали его произведения за велеречивость, а он их за плохое знание родной речи, особенностей языка представителей разных сословий, профессий и сред обитания.

Император Александр II дед Николая II не любил творчество Лескова, а внук оценил произведения этого не признанного гения только в доме Ипатьева.

Находясь на пике могущества, недалекий Николай II располагал личной библиотекой насчитывавшей 15 000 томов. Василий Васильевич Щеглов, заведующий книгохранилищем «Зимнего дворца» ежемесячно выдавал государю для прочтения 20 книг, подобранных исходя из его интересов. Основное внимание уделялось новинкам, император должен был знакомиться с самыми значимыми произведениями созданными отечественными и зарубежными литераторами.

Ежевечерне во дворце устраивались «Романовские чтения», дети читали родителям и наоборот. В списке книг присутствовали самые несочетаемые авторы Гюго, Конандойл, Брэм Стокер, Гоголь, Метерлинк, Салтыков-Щедрин, Владимир Сладкопевцев.

За несколько месяцев до казни гражданин Романов впервые прочитал полное собрание сочинений Лескова. «Хозяин земли русской» не знавший своей империи и не любивший своего народа был потрясен высотами натуралистичности бытописания русской жизни достигнутой Николаем Семеновичем.

Царя поразила оценка русской православной церкви данная этим странным автором: «Это точно не христианство». После этих слов предавший свою страну император внезапно понял всю глубину слов Льва Толстого о Лескове: «Погружаясь в его произведения, чувствуешь истинную Русь».

Благодаря Лескову только перед смертью царю удалось приоткрыть тайну души непонятого им народа, которым он волею судеб правил без малого долгих 23 года. Прочитай Николай II до коронации 12-томное собрание сочинений Лескова, вполне вероятно история нашей страны сложилась бы по-другому.