Я был популярен

Моего попугая зовут не Полли и не каким-либо другим из имен,
данных птицам, но его зовут Иван Демьяныч.
Он получил это название вполне по выпавшему шансу.
Однажды, когда мой человек Поликарп чистила клетку, он
вдруг сделал открытие, без которого моя благородная птица-еще
назвали Полли. Моего ленивого слугу внезапно осенила идея
что клюв моего попугая очень похож на нос нашего деревенского лавочника
Иван Демьяныч, и с тех пор имя и отчество нашего длинноносого лавочника прилипло к моему попугаю. Из этого днем Поликарп и вся деревня окрестили мою необыкновенную птицу “Иван Демьяныч”. По воле Поликарпа птица стала персонажем, и лавочник потерял собственное имя, и до конца своих дней он будет известен среди жителей деревни под прозвищем “магистрат попугай.”
Я купил Ивана Демьяныча у матери моего предшественника, судебного следователя Поспелова, который умер незадолго до моего назначения. Я купил его вместе со старой дубовой мебелью, разной ненужной кухонной утварью и, в общем, всем
предметы домашнего обихода, оставшиеся после умершего. Мои стены до сих пор
украшены фотографиями его родственников, а портрет бывшего жильца до сих пор висит над моей кроватью. Покойный, худощавый, мускулистый мужчина с рыжими усами и толстой нижней губой, сидит, глядя на меня вытаращенными глазами из своей выцветшей рамы орехового дерева все время, пока я лежа на его кровати.  Я не сделал ни одной фотографии, я покинул дом таким, каким нашел его.
 Я слишком ленив, чтобы думать о моём комфорте, и мне не надо ни трупов, ни живых людей, висят на моих стенах, если последние пожелают этого.
* * Прошу читателя извинить за подобные выражения. История Камышева
 богата ими, и если я не опускаю их, то только потому, что я
 счел это необходимым в интересах характеристики
 автор напечатает свой рассказ полностью.—А. Ч.

Ивану Демьянычу это показалось таким же душным, как и мне. Он распушил свои
перья, расправил крылья и выкрикнул фразы, которым его
научили мой предшественник Поспелов и Поликарп. Чтобы занять в некоторые
путь мой послеобеденный досуг, я сел перед клеткой и стал
наблюдать за движениями моего попугая, который усердно пытался, но
безуспешно, убежать от мучений, которые он испытывал от
удушающей жары и насекомых, обитавших в его перьях . . . .
Бедняжка казалась очень несчастной. “Во сколько он просыпается?” донесся до меня басовитый голос из вестибюля.
“Это зависит от обстоятельств!” Ответил голос Поликарпа. “Иногда он просыпается в пять часов, а иногда спит как убитый до утра. Все знают, что ему нечего делать”. “Вы, я полагаю, его камердинер?”
“ Его слуга. Не приставай ко мне, придержи язык. Разве ты не видишь, что я
читаю? Я заглянула в вестибюль. Мой Поликарп был там, развалившись на большом
красном сундуке, и, как обычно, читал книгу. Сонными, немигающими
глазами, сосредоточенными на книге, он шевелил губами и
хмурился. Его явно раздражало присутствие незнакомца,
высокого бородатого мужика, который настойчиво стоял возле сундука
пытаясь вовлечь его в разговор. При моем появлении мужик
сделал шаг от сундука и вытянулся по стойке смирно.
Поликарп выглядел недовольным и, не отрывая глаз от книги, слегка приподнялся.
"Что вам угодно?"
Я спросил мужика. "Я от графа, ваше благородие." - Спросил я. - Что вам нужно?" - Спросил я. "Что вам нужно?" - Спросил я мужика.
“Я от графа, ваше благородие. Граф шлет вам свой
привет и просит вас немедленно прибыть к нему...” -“Граф прибыл?” - Спросил я, сильно удивленный.“Именно так, ваша честь. Он прибыл прошлой ночью. . . . Вот письмо, сэр. . . ”

“Какой дьявол привел его обратно!” - проворчал мой Поликарп. “Два
лета мы мирно прожили без него, и в этом году он снова
превратите район в свинарник. Мы снова не сбежим без позора”.

“Придержите язык, вашего мнения не спрашивают!”

“Меня не нужно спрашивать . . . . Я буду говорить без приглашения. Ты снова придешь домой
от него в пьяном виде и искупаешься в озере прямо как есть, в
всей своей одежде.... Мне потом придется ее почистить! Они не могут быть
чистить в течение трёх дней!”
“Сколько сейчас делаешь?” Я спросил мужик.
“Он только что сел обедать, когда он послал меня к вам. . . .
Перед обедом он рыбачил в купальне, сэр... Какой там ответ?
Я вскрыл письмо и прочел следующее:“Мой дорогой Лекок, если ты все еще жив, здоров и не забыл своего вечно пьяного друга, не медли ни минуты. Облачайся в
свою одежду и лети ко мне. Я прибыл только вчера вечером и уже
умираю от скуки. Нетерпение я чувствую к вам не знает границ. Я
Сам хотел приехать повидаться с тобой и увезти в свою берлогу,
но жара сковала все мои конечности. Я сижу на одном месте.
обмахиваюсь. Ну, как ты? Как поживает твой умный Иван Демьяныч?
Ты все еще воюешь со своим педантом Поликарпом? Приезжай скорее и расскажи
мне все.—Твой А.К.”

Не нужно было смотреть на подпись, чтобы узнать
пьяный, размашистый, уродливый почерк моего друга, графа Алексея
Karn;ev. Краткость письма, его претензия на определенную
игривость и живость доказали, что моему другу с его ограниченными
способностями, должно быть, пришлось изорвать много почтовой бумаги, прежде чем он смог составьте это послание.Местоимение “который" отсутствовало в этом письме, и были тщательно избегаемы наречия оба были грамматическими формами, которые редко встречались подсчет выполнялся за один присест.
“ Какой тут ответ, сударь? ” повторил мужик.
Сначала я не ответил на этот вопрос, и каждый здравомыслящий человек
на моем месте тоже колебался бы. Граф любил меня и
совершенно искренне навязывал мне свою дружбу. Я, со своей стороны, чувствовал ничего похожего на дружбу графа; я даже не нравился. Поэтому было бы честнее раз и навсегда отвергнуть его дружбу, чем идти к нему и притворяться. Кроме того, поехать к графу означало еще раз окунуться в ту жизнь, которую мой Поликарп охарактеризовал как “свинарник”, который два года назад, во время пребывания графа на его поместье и до его отъезда в Петербург подорвало мое крепкое здоровье и высушило мой мозг. Эта разгульная, непривычная жизнь, полная зрелищ и пьяного безумия, не успела подорвать мою конституцию, но она сделала меня печально известным во всем правительстве.
 Я был популярен.
А.П. Чехов.