Поездка в Запорожье

             

… На маленьком районном вокзалишке Дуська Ковригина, по-деревенски прозванная Корвигой, быстролётно вглядывалась в лица снующих туда-сюда пассажиров дабы не нарваться на каких-нибудь знакомых из деревни, которым придётся объяснять куда и зачем она едет. Председатель колхоза не отпускал в поездку - шла самая страда, осенняя уборка урожая, но у Корвиги болело сердце за сына Валерика, давно не славшего писем и не приезжавшего домой.
Стараясь быть незаметной, Дуська отворачивала лицо, наполовину упрятанное в полушалок, если чей-то взгляд задерживался на ней. До города, где жил сын,  ходил прямой поезд. Это Корвига знала, так как несколько раз туда ездила. Поезд был удобный, потому как без пересадок.
«Сутки туды, сутки обратна. Ладна, потеряю дня три – отбряшуся у деревни, у бригадира и председателя!»  – думала Дуська, становясь в длинный хвост очереди к кассе. Перед нею стоял пожилой мужчина в окружении пяти сумок, чемодана и рюкзака. По мере продвижения мужика к кассе, двигалось по заплёванному полу вокзала и всё его имущество.
«Как жа ён у поезд будить залезать?!» – дивилась Дуська.
Сама-то она в первый раз была налегке, собралась по-скорому -  будто убегала, а в те, прежние свои приезды, «экипировалась» ничуть не меньше этого дядьки. Ведь столько всегда везла гостинцев: от себя, от родни, от кумовей. Тут были сумки с солёным салом – самым наипервейшим деревенским «продухтом», с гусями-курями;  сетки с банками мёда и варенья и много чего всякого другого. Та же кума Клавка как-то приткнула-привязала к чемодану подушку для крестника Валерика – внутри чемодан был забит гостинцами. Конечно, весу в подушке немного, и всё ж, неудобно, неловко было тащиться с такой поклажей. А подушка, и впрямь, была хороша! Пышная  и мягкая, набитая только что надранным гусиным пером и пухом, и пахло от неё свежестью утреннего морозца – такой запах исходил от новой материи, плотной наперницы. Прохожие, улыбаясь, оглядывались на странную тётку, со всех сторон увешанную сумками да ещё этим чемоданом-подушкой.
Продвигаясь в очереди, Дуська посмеивалась про себя: надо ж, какая была, молодая, сильная! Такие тяжести таскала на себе! На ту же подушку плюхалась не один раз, пока доходила с остановки до далёкого дома, до сыновней квартиры. Бывало уставала и выматывалась так, что готова лечь, упасть на эту мягкую благодать, утонуть в ней, раствориться и больше никуда не торопиться, не делать шагу…
А сейчас, шажок за шажком, шажок за шажком, и … Дуська обрадовалась: стоявший перед ней, загруженный поклажей дядька, уже всунулся в окошко кассы. Подходила её очередь.
И тут Корвигу бросило в жар: из её головы совсем-насовсем выскочило название города, куда она собралась. Бывает же такое... В окошке нарисовалось пухлогубое личико с кудряшками на лбу: «Вам куда, тётя?»
– Ох, точна, тётя Мотя! Тока не смейся, дочичка, у мине штой-та память отшибла. Забыла я названью етого города.
– Да вы что, женщина?! Пьяная, что ли? Как это можно забыть! – премилую мордашку кассирши обезобразила гримаса недовольства.
– Ды подожди ты, доча! Не серчай. Если ба я была тока выпимши! А то, ить, терезывая, как стякло. И у ротя еще не было ни макова зёрнышку! – Дуська страшно разволновалась,– Етот город, доча, на Вукраиня. Тама крепка многа заводов. И ещё, дочичка, у етом названию говоритца, уродя, как про снег.
Очередь засмеялась, загудела, зашумела. Корвигу стали оттеснять, отталкивать от кассы. Она же мёртвой хваткой схватилась за железную решетку, обрамляющую окошко.
– Баб,  на Украине знаешь, сколько городов?! – оттирал Дуську от кассы мощными плечами большеголовый парень, – Даже не перечислишь! А шахтёрских сколько?! Есть в нём шахты?
– Дык, сынок, наверна, есть. Есть и шахты. Тока мой Валерик работал на заводя. Огромнай такой завод, – Дуська тоже работала локтями, не поддаваясь натиску парня, прилагая всё еще сохранившуюся силу.
 На некоторое время очередь затихла, люди на миг прониклись участием к незадачливой пассажирке. Какой-то весёлый парнишка стал выкрикивать-перечислять города: Донецк, Донбасс, Харьков, Кривой Рог, Хмельницкий…
Очередь смеялась, и тоже старалась подсказывать: Львов, Черновцы, Днепропетровск…
Из толпы раздался голос: «А самый главный город чё не называете – Киев!» Кто-то выкрикнул: – Новокузнецк!
– Да ты что, чокнулся что ль? – бойкий весёлый парень накинулся на «голос», – Ни  хрена ты даёшь! Это ж  уже Сибирь! Своей страны не знаешь!
Дуська Корвига растерялась совсем, в поднявшемся переполохе ей ничто ни шло на ум, и ещё она очень боялась, что этот шум и крик привлечёт к себе новые лица и она будет кем-то узнана. Но на её счастье в холле вокзала толкались сплошь незнакомые люди. Дуська отошла от очереди, присев скраешку на диванчик.
 В кассе продолжалась продажа билетов. Корвига чуть не плакала. Она по-прежнему никак не могла вспомнить название города. Когда молодой парень-крикун выкупил себе билет и, рассматривая его, направился к выходу, Дуська кинулась к нему.
 – Что, тётка, никак не вспомнишь? – улыбался парень. – Ну, ты сообрази, может на что-то похоже, то название.
 – Подожди, сынок, минуточку. Уважь старую дурочку, – обрадовалась Дуська тому, что парень остановился и заговорил с нею.
 – Сынок! У етом названьи есть штой-та снежное. Вот постой-кя, есть песня одна, ие мои девки у школя на сценя пели…– она задумалась.
– Да говори ты быстрее, мать! У меня ж поезд! – поторопил парень Корвигу.
– Ну вот, сынок, та песня про Алешу. Ён уродя у Болгарии погибнул, – Дуська заторопилась, совсем разволновалась, полушалок съехал ей на плечи, и она даже забыла про свои опасения быть узнанной. Хватаясь за последнее, она решилась:
– Сыночик, дорогой, я чичас ету песню успомню и спою, – и тихонечко запела:  – Белеет ли в поля пороша, пороша, пороша,
Белеет ли в поля пороша иль … какые-та там …. ветры…гудять.
Стоить над горою Алёша, Алёша, Алёша,
Стоить над горою Алёша – В Болгарии русскай солдат…
Наблюдавшие за этой сценой, расхохотались:
– Ну и бабка! А ещё говорит, что не выпила! Поёт же!
– Бабка,  да тебе никак в Болгарию надо! Тут как раз и проходит поезд: «Москва – София».
– Ды  кыкая Болгария? – бедной Дуське было не до смеха, – Вы мине не путайтя! Я ж говорю, шту слово похоже на порошу. Ах, змеюская я дочь, усё ж позабыла! – сокрушаясь, Дуська схватилась за голову, – ох, глумная я, глумная, никакэй памяти нету!
И уже совсем отчаявшись, она негромко повторила:
 – Пороша, рожа, рожья…
Но чуть отошедший парень услыхал эти слова и заорал на весь вокзал:
 – Ах ты, мать твою так! Запорожье! Запорожье же! Ну, тётка! Ну, с ума   свела! Сказала бы сразу: на рожу похоже! А то снег, снег…  Про солдата даже вспомнила, а город никак…
 Парень метнулся в вокзальные двери, к своему поезду.
Корвига бросилась к кассе, на бегу повторяя: Запорожья, Запорожья…
Очередь на этот раз даже не роптала, расступилась. Из окошка кассы высунулась теперь уже подобревшая мордашка:
 – Скорее, скорее, женщина! Слава богу, что вспомнили! Ваш поезд вот-вот объявят, и стоит он всего две минутки. Проходящий.
… В поезде Дуська всем рассказывала про свою оплошность с названием города, все смеялись, и Дуське это нравилось, у нее отлегло от души: "Ну, значить, и с Валериком усё будить хорошо..."