Мистический рассказ Бабка. Сила Рода. Глава 9

Домовой зажмурился и прошел по узкой тропе, задевая ветки кустов, в дом. Внутри было тихо, лишь откуда-то снизу пульсировало чье-то бормотание. Голос показался знакомым, и Большак вздрогнул от догадки. Тут же представил себе бабку Анисью, облитую мягким свечным светом, сгорбленную над толстой тетрадью.

Отыскав глазами дверь в подпол, Большак спустился. Бабка Анисья стояла в углу, резкие морщины на ее лбу говорили о том, что она на чем-то сильно сосредоточена. Большак сделал шаг вперед и окликнул ее. Анисья подняла глаза, и тут же домовому показалось, будто огромная птица взмахнула крылом над морем и сотни брызг окатили его с ног до головы. Брызги падали ему на лицо, волосы, одежду и сложно было определить, что это, капли моря или чьи-то слезы.

Что-то новое впитывалось в него вместе с этим каплями, то у чего пока не было названия. И это неизвестное вызывало в домовом дрожь и благоговение. Большак потряс головой и зажмурился. Когда открыл глаза, Анисьи рядом уже не было. А на сундуке стояло зелье, то самое, которое Большак своими руками передал хранителю.

Вспомнилось, как пришлось туго в борьбе с Дарьей, которая никак не хотела отпускать Макса. Как та впивалась в него своими ногтями, пытаясь отобрать зелье, как пинала с целью разбить банку, как натравливала на него острых как иглы черных ос, и как он молил о помощи дух Анисьи, потому что больше никто на всем свете не мог ему помочь.

Когда он очнулся, Дарьи уже не было рядом, а защитный экран валялся, разбитый на блестящие магические осколки, которые перешептывались между собой, не понимая, что им дальше делать – объединяться или возвращаться в свой мир.

Кто заставил Дарью бежать, Большак так не понял. Может, Анисья пришла на помощь, а может, и сам он что-то такое сделал, чего уже не объяснить и не вспомнить. Домовой завертел головой, почесав то место, которое когда-то было правой ладонью.

«Здороваться с кем-то, – пришла мысль из прошлой жизни, когда он совсем не верил в приметы, и в домовых, – с кем бы это? Неужто с Анисьей? – потер он виски и протянул руку к баночке.

Та засветилась зеленоватым светом и позволила взять себя крепкой мохнатой рукой.

– Теперь все будет хорошо, - выдохнул Большак, оглядевшись еще раз. Слишком странным казалось, что баночка с магическим зельем так просто оказалась у него в руках. Но вокруг никого не было. Он пожал плечами и молча повернулся к выходу.

Как только он поднялся из подпола, сильный ветер в комнате чуть не свалил на пол, пришлось даже отвернуться, чтобы сделать вдох, и прижать к себе баночку, почти впечатать в себя, а то мало ли что.

Через несколько секунд порыв ветра стих. Большак заметил, что все окна в доме закрыты, двери тоже. «Откуда ж ветер?», – домового пробила зябкая дрожь. В комнате резко потемнело, и теперь она освещалась только слабым светом фонаря с улицы.

– Откуда фонарь-то? – снова изумился Большак, – кусты у дома помню, а фонарей ни одного не заметил. Вдруг Большак заметил, что как-то тесно ему стало в своей шкуре, будто его, как шарик воздухом накачивают, а одежка снаружи давит. Глянул на свои рыжие лапы и обомлел. На голой руке проступали на коже темные точки, из которых, похоже, не так давно росла шерсть. – Неужто в человека превращаюсь?

– Именно в человека, – раздался завораживающий голос откуда-то сверху и воздух вокруг качнулся.

– Но как же? Значит, я отработал свое и теперь в Рай попаду? – то ли обрадовался, то ли испугался Большак, в растерянности замерев посередине комнаты и подняв голову.

– А это не мне решать, – ответил голос, – срок твой быть домовым еще не закончен, пять месяцев земных не прожито. Но ты же не простым домовым теперь сделался, а особенным, потому что не желал себя в борьбе за добро. Просили за тебя, умоляли, чтобы награда тебе от высшей силы дарена была. Поэтому тебя сюда и отправили.

Такой выбор на земле не делается. Там мысли чужие и желания путать голову могут, с толку сбивать. А здесь ты один на один с собою. Так что выбирай, как тебе дальше жить, человеком ли родиться? В награду дадим семью тебе хорошую, любящую. Или на тот свет проситься? Ежели в рай попадешь, то горя и забот знать не будешь. Или же домовым на веки вечные рядом с сильными остаться и жизнью своею постоянно рисковать, лишения терпеть. А может, и обиды. Вспомни-ка, как тебя в доме Анисьи привечали.

– А ежели не в рай? – Большак втянул голову в плечи, и она показалась ему слишком длинной и неповоротливой, не как раньше.

Голос ничего не ответил, и только воздух тихо качнул занавески в комнате.

– Ежели не в Рай? – повторил вопрос домой. И снова тишину получил в ответ.

Маленькая короткая скамейка тихо скрипнула у холодной печки.

– Прямо как у Анисьи, – улыбнулся он и присел на скамеечку, которая показалась теперь совсем малюсенькой.

– Принять решение надо быстро, пока до конца не превратился в человека. А то пойдешь не по своей воле, а туда куда направят.

Большак задумался. Прав был голос, если бы он в доме Анисьи сейчас был, то точно попросился бы обратно домовым к ведунье с хранителем. А тут мысли в голову лезут всякие нехорошие. Обида накатывает. Вспоминал, как ведунья по своей неопытности демонов в дом притащила, которые следом шли за Верой. И Большак всю ночь с ними бился, дом отбивал, а после ему и спасибо не сказал никто. Ведунья все собиралась ему помочь, да так и не собралась, на чужих людей время тратила, а своего помощника не баловала.

Вспомнил, как придумал способ спасти ведунью с помощью ее покойного отца и научил всему ее мать, Наталью Владимировну. Если бы не от тогда, уже давно бы Варька Вику сгубила. Но нет, снова не оценили никто из того семейства, восприняли как должное.

Вспомнил, как рисковал жизнью, пытаясь выгнать из дому погостника, когда тот пришел за обещанным. Вспомнил, как пытался достучаться до ведуньи, когда к ней пришел Иван под магическим воздействием Варьки, а она в это не верила и Большака не слышать не хотела, впустив постояльца в дом Анисьи.

Тогда фраза ведуньи застряла в голове и как заноза потихоньку начала воспаляться в его душе: «Я сама знаю, что можно, а что нельзя». Больно зазвучали в его голове короткие слова ведуньи, той, которой он уже несколько раз жизнь спас к тому времени, да научил колдовским премудростям. И учил не абы как, а будто дочь свою, которой у него никогда в прошлой жизни и не было.

Вспомнил, как предупредил ведунью, чтобы куклу оберег с собой всегда носила, а Вика, кажется, только и делала, что всюду ее забывала и обижалась, что он, как с ребенком, с ней разговаривает. А как с ней иначе – то, если порой вела себя как ребенок?

И вот Дарья теперь.. Ведь предупреждал же он ведунью, что не быть добру от этой Дарьи. Только кто его слушал?

– Может и правда лучше в Рай, али в хорошую семью родиться? – Большак снова вздохнул, и скамеечка в ответ скрипнула.

В комнате темнело.

– Ну? Ты принял решение? – знакомый голос заставил вздрогнуть Большака.

Обиды, которые сейчас вышли на поверхность свежими воспоминаниями, разъедали его изнутри. Большаку захотелось в уборную, когда он жил человеком, всегда тянуло в уборную, когда нервничал. Сейчас только вспомнил как это. И огорчился. Мысль о том, чтобы отправиться в рай и забыть про заботы возникла снова.

Вдруг перед глазами мелькнула картинка как ведунья лежит у печки спиной к двери. Лицо в темноте скрыто, волосы на подушке кажутся очень темными. Не определить, спит или нет. И пахнет от нее шампунем с крапивой, и почему-то молоком. И запах этот нежный такой, приятный. Лежит она себе опустошенная, беззащитная. И кроме него - Большака - защитить-то ее некому. Хранитель свои то дела еле разгребать успевает. И так захотелось ему сейчас забраться на кровать, сесть ей на ноги, придавить покрепче, чтобы точно знать – пока он здесь сидит, ничего с ней случится.

Вспомнил Большак свои обиды давние и подивился. Неужели это он только что все худое вспоминал, что из-за ведуньи чувствовал? Как же так, что за несколько минут столько разных чувств в нем поместились?

Поднял он руку, растер лицо. И шерсти-то уже нет на нем. И вдруг застыдился. Сам себя застыдился, будто вместе с шерстью с него обиды старые как луковая шелуха отпали.

– Да как же я жить смогу дальше, если знать буду, что ведунью и дом свой оставил? Что ж во мне без ведуньи-то останется? Только мертвая пустота внутри.

– Я выбираю вернуться к ведунье домовым, а то кто ж ребеночка-то нянчить будет? Да и пропадут они без меня. А обиды... На то они и обиды из прошлого, чтобы в прошлом их оставлять. И прощать.

– Выпьешь зелье Анисьино, будет по твоему, – после минутного молчания раздался голос. – Но помни, это твой выбор, его не переделаешь.

Следовать за этой мыслью Большаку совсем не хотелось, страшно было опять думать, а силы почти иссякли. Выпил залпом содержимое из баночки зажмурившись. И глаза открыл.

Открыл и натолкнулся на собственный взгляд в зеркале. Голова его медленно растворялась в отражении. Минуты хватило, чтобы он снова перестал отражаться в зеркалах.

Страха не было, а почти головокружительная легкость. Вот и хорошо. Большак снова становился домовым. Теперь уже по собственному выбору.


Продолжение в следующей главе…