Мистический рассказ Бабка. Сила Рода. Глава 10

Домовой открыл глаза и огляделся. Сразу насторожила тишина в доме. Краем глаза заметил блестящее на полу. Вилки и ложки валялись под столом, кухонное полотенце со стула съехало вниз, будто кто его швырнул. Женские всхлипы тут же переключили внимание Большака.

Вика сидела на раскладушке, где недавно лежала ее мама, и всхлипывала. Большак повел носом. В доме пахло крупной ссорой, плохими словами и обидой. Он такое сразу чуял, потому и не любил. Сразу все другие запахи уходили на третий план, и в носу аж свербило от неприятных ощущений.

Слышал он, что братья его — домовые, когда в доме кто скандалил, хозяев миру учить начинали. То вещи их прятали, то по ночам пугали. Но Большак про себя знал, что не пойдет на такое. Больно дорога ему была Вика.

Хоть сам себе и не признался ни разу, но как увидел ее впервые, так и шлепнулся от восхищения со скамейки. А потом уговорил Анисью, чтобы та приворот на Борьку не делала, жизнь девушке не портила. А оно вон как потом обернулось – ведуньей стала. Может, поэтому в домовых и остался. Не ради себя, а ради нее. Теперь у него и смысла-то другого жить не было, кроме как рядом с Викой быть да оберегать.

– Большак! – обрадовалась Вика, почуяв шевеление воздуха в углу, – как хорошо, что ты вернулся, я уж думала совсем одна останусь. Все меня бросили, мама домой уехала, Макс меня не понял и тоже ушел, сорока летает непонятно где, и даже Урсика не видно.– Викины плечи задергались. Она закрыла лицо руками и заплакала, уткнувшись в новую шерсть Большака, как в жилетку.

Домовой чуть сам не прослезился, но не оттого, что ведунью бросили, а оттого, что она его так душевно встретила, доверилась, душу открыла. А ведь даже не спросила как он, что было с ним, и как сейчас себя чувствует… Ну да ладно, все равно она ему самое дорогое существо теперича.

Весь вечер разговаривали они о разном. Ведунья рассказала, что отругала Макса за то, что не рассказал ей про ее новые способности, которые сам же ей тайком и передал. Хорошо, что дочка во сне пришла к ней и просвятила, правда, Максу она этого тоже не рассказала, в отместку. Так он до сих и пор и думает, что Вика сама догадалась. А он ведь и не винился, считал, что так и надо, что ей учиться следует саму себя раскрывать, иначе не станет никогда сильной ведуньей. Из-за этого и повздорили. И мама во время скандала дверью хлопнула и ушла, потому что Вику тоже неправой посчитала. А Макс следом за ней исчез.

– Так что один ты у меня остался, Большачичек, – ведунья обняла его как подушку, прилегла и притихла.

– Спит, – понял Большак по сопению, вылез из-под ее рук да как вскрикнет. Сначала рот прикрыл, чтобы не разбудить, а потом понял, тут не молчать, тут кричать надо что есть мочи. Куклы-оберега в доме не было. Каждый угол, каждый сантиметр просканировал – нет оберега и все тут.

Не выдержал Большак, заголосил изо всех сил так, что голос его как объявление на вокзале прозвучал.

Вика вскочила, ничего не поймет, только головой крутит.

– Вика, кукла! Оберег твой! Ее нет в доме! – закричал Большак, приложив лапу к сердцу, боясь, что оно вот-вот остановится от волнения.

Вика замерла сначала, потом нахмурилась пытаясь вспомнить что-то. Поглядела исподлобья, наклонив голову вбок, перевела взгляд на дверь, а потом рухнула на раскладушку и заплакала.

– Кто приходил? Кто? – не унимался Большак, вспоминая, как выходить из дома, к которому он привязан, потому что куклу следовало быстро разыскать.

Только память его оказалась, будто клочками выдранная, может, не восстановилась еще после перерождения, а может, высшие специально ее стерли, чтобы не выходи;л больше из дому. Ни при каких обстоятельствах.

– Вика, – почти потряс домовой за плечи поникшую ведунью, – кто забрал?

– Это Макс, – голос ведуньи был напряжен, она встала и заходила по комнате, – это Макс, – повторила ведунья еще раз и села на раскладушку.

Теперь лицо ее было мертвее тени.

День вдруг показался Большаку дрянным, и все, что сегодня произошло, бессмысленным и никому не нужным. Если хранитель забрал оберег у беременной ведуньи, значит, нет в этом мире добра, и никогда не будет.

Вика пребывала на грани истерики и не могла вымолвить ни слова. Мысли ее сначала гоняли друг друга по кругу, а потом совершенно истощились. Подол платья задрался, обнажив бедро. Ведунья легла на раскладушку, и взгляд ее застыл на одной точке на потолке.

Большак хрипло дышал возле ведуньи, сжимая ее ладонь.

– Этого не может быть, не может. Хранитель не стал бы отбирать у тебя оберег, он же сам подарил его и к тому же он отец твоего ребенка, и не раз спасал тебя. – Большак тряс головой, выпучив глаза, и поглаживал руку ведуньи.

Вика никак не реагировала, лежала без сил и смотрела в одну точку.

– Так нельзя, нельзя, – Большак сжал ее ладонь так, чтобы она вскрикнула от боли, – поднимайся, надо искать. Сейчас. Нельзя лежать и ничего не делать.

В окно раздался стук. Вика и Большак моментально повернули головы на звук. Ведунья подошла к окну — никого. Только отвернулась, опять: тук-тук, тихонько по стеклу. Тут в лунном свете и разглядела ведунья знак. Это жук стучался ее окно. Стукнулся еще пару раз об стекло и свалился.

Вика накинула пальто, выскочила из дому, да к окну. Свет от луны хоть и яркий был, но всё равно с трудом отыскала она черное тельце на снежной наледи.

– Жук? Зимой? Мертвый?– Вика взяла его в дом, сама не зная зачем. Возможно, ей проще было бы принять появление живого жука, а после разобраться, зачем он явился не в свое время. Явно прислали его. Только вот кто и зачем?

Большак глянул на жука, которого ведунья положила на печь, да сплюнул. Что-то не так было с гостем, что-то не так.

Вика снова разделась и легла. Идти на поиски куклы она не собиралась.

– Ну и пусть. Путь не будет оберега,– говорила она вслух, — я и сама много чего уже умею, и ребеночек тоже непростой. Справимся. Обязательно справимся без хранителя. И Будем с Большаком жить себе потихонечку, и малышку воспитывать. А когда Макс одумается, даже не порог не пущу, – Вика зло сжала зубы и стиснула кулаки, так что острие ножа в ее ладони среагировало, почуяв опасность.

«Плохо дело», – думал Большак, сидя на скрипучей скамейке у печки и краем глаза наблюдая за жуком, – ведунья сейчас на хранителя сильно осерчала, но это ничего не меняет. Оберег надо вернуть. И точка. Сам я выйти не могу, значит, надо как-то заставить ведунью это сделать.

Домовой почесал лоб, сбе;гал в подпол, вернулся, проверил дохлого жука. Вика все так же лежала, как пришибленная, уставившись в потолок. Возня Большака у печки заставила ее все же открыть рот.

– Ты что там делаешь? – сдавленным голосом спросила она.

– Дело делаю, в отличие от тебя, – Большак хмуро взглянул на нее и принялся топить печь.

Мука; просыпалась на пол, вода пролилась на стол. Большак то и дело вздрагивал. Впервые в жизни он делал особый курник по рецепту Анисьи.

«Хорошо, что я вообще про него вспомнил. Теперь главное, чтобы Вика ничего не заподозрила и съела хотя бы кусочек. А там, глядишь, и подымится, и силу свою почувствует, и куклу вернуть захочет. А без ентого курника, чую, с ней говорить бесполезно», – Большак вытер пот со лба.

– Не смотри на меня, – голос ведуньи был холодным и пустым, а руки лежали сложенные на груди.– Я прошу не смотри на меня, – она привстала, наблюдая, как Большак заталкивает в печь пирог.– Ты с ума сошел? На ночь глядя пироги печь?

– Так ты ела-то когда последний раз? – Большак следил за каждым словом, чтобы не проговориться. А ребеночек у тебя тоже голодненький. Вот съешь кусочек, и веселее станет.– Большак говорил с Викой как с маленькой, сюсюкая, – не зря Анисья всегда твердила: «Ежели серединка сыта, то и краешки танцуют».

Вика посмотрела на Большака с подозрением, но отвечать не стала. Понимала — прав он. Ей поесть давно бы надо уже было.

Продолжение в следующей главе…