Мистический рассказ Бабка. Сила Рода. Глава 14

Зло отвоевывает для себя только дни и часы для власти, но побеждает всегда тот, кто умеет оправдать свое рождение, тот, кто способен умножать добро. Другие же проигрывают.

Большак прижал руку к сердцу, и они с хранителем принялись за работу.

*******

Время для ведуньи превратилось в томное и тяжелое ожидание. Голос больше не говорил с ней, и было непонятно почему. Если бы захотел, мог бы за секунду вынуть из ведуньи душу и отправить на тот свет.

Значит, не мог. Значит, останавливало что-то.

Вика потеряла счет времени. Помещение, где она находилась, не было похоже ни на какое земное сооружение, в нем не имелось стен, но выйти она не могла, потому что куда бы не двигалась, все – равно возвращалась к странному портрету — единственному предмету, который находился рядом.

Пахло туберозой. Ребенок теперь вел себя спокойно, даже слишком спокойно для такого срока, почти не шевелился. Но почему-то ведунью это не беспокоило, впрочем, так же как и все остальное.

Пестрота и многообразие жизни как-то незаметно перестало ее интересовать. Она не принимала пищу, не ходила в уборную, не хотела спать. Она вообще больше ничего не хотела. Только стояла и подолгу смотрела в одну точку – глаза женщины с портрета.

Все желания в ней умерли. Воспоминания о своей жизни, о Максе, о маме, о Большаке заслонились мертвым спокойствием и отрешенностью. Прекрасное жуткое лицо незнакомой женщины на портрете постоянно манило к себе.

Вике постоянно хотелось смотреть в эти неживые, завороженные тайной глаза, разглядывать безумно-волнующую улыбку на белом как мел, лице, видеть тонкий, словно разрезанный надвое рот, который, как казалось, ведунье, хотел говорить с ней.

И она вслушивалась, вслушивалась, отодвигая себя от прежнего мира, и никак не могла услышать то сокровенное, что непременно хотела услышать.

Вялая ленность овладела всем телом. Часто случалось, что, когда ей вспоминалась прежняя жизнь, тут же все вокруг нее, и этот портрет тоже, начинало кружиться. А потом вместо воспоминаний в голове появлялись странные шумы, писки и неразборчивые скрипы.

Холодный сумеречный свет иногда появлялся на короткое время, а потом надолго пропадал. Но теперь и его ведунья встречала равнодушно. Только портрет теперь волновал Вику и слова, которые должны были быть им когда-нибудь произнесены.

Постепенно к ведунье пришла уверенность, что услышать слова те можно, только если самой стать похожей на женщину с портрета, и началось страшное. Губы ее постепенно истончались и наполнялись жесткой нежностью, в глазах появлялась холодная глубина.

А в глазах женщины с портрета теперь все чаще ведунья замечала мерцание синего пламени, которое очаровывало и лишало воли, лишало памяти. Так секунда за секундой, час за часом ведунья теряла себя под холодным взором жутких глаз.

Глубоко погрузившись в состояние томного бессилия, в какой-то момент она вышла из оцепенения, потому что тишину нарушил голос. Но это не был голос женщины с портрета, это был другой – пугающий и знакомый голос.

– Теперь, когда ты отвыкла от мирской суеты, я предлагаю тебе подумать еще раз и принять единственное верное решение, – голос убаюкивал, дарил спокойствие и негу.– Согласна ли ты получить вместо грубого земного солнца и нервного трепыхания человеческих страстей блаженное успокоение, мир в душе и вечную жизнь? Я могу сделать тебя такой же желанной и притягательной для каждого, как женщина на этом портрете.

Что ты чувствуешь, когда смотришь на нее? Также будут смотреть и на тебя. Смотреть и восхищаться. Взамен я прошу немного. Нужно только подписать бумагу о том, что о твоем ребенке буду заботиться я. Нет, нет, мне это не трудно, я лишь хочу оградить тебя от лишних забот, которые обычно терзают материнские сердца. Среди этих переживания невозможно обрести вечную жизнь и покой, поэтому бумага станет для тебя спасением.

Ведунья ощутила, как в ее душе сплетаются в удивительном противостоянии восторг и ужас. Но, не успев даже подумать об ответе, почувствовала, как живот резко шевельнулся, и кольнуло в боку. Ощущения жуткого холода, а потом невыносимого жара сменили друг друга. Потом снова боль отразилась в ее глазах, и дьявол понял. Ребенок пытается причинить боль матери, чтобы та снова почувствовала себя живой, а значит, вспомнила себя.

Вдруг Вике стало очень больно в районе пупка, живот скрутило, а потом показалось, что по ногам струится кровь темным густым ручейком, и затекает в ее обувь. Ведунья вскрикнула и опустила глаза. Нет. Крови не было.

Теперь пульс зашкаливал, разгоняя притихшую кровь по холодным венам. Все события последних часов или дней складывались одно к одному и создавали общее ощущение присутствия чьей-то воли, заменившей ее собственную волю. Сильные толчки под ребра продолжались, и с каждым толчком ведунья быстрее приходила в себя, вспоминая события, приведшие к этому портрету.

Вдруг женщина с портрета заговорила, и Вика испытала таинственный восторг, будто получила давно желаемое.

– Я хочу навсегда подарить тебе умиротворение, покой и радость. Оставь нам ребенка, подпиши бумагу, и мы подарим тебе вечную жизнь.– Голос женщины был похож на тонкий золотой звон.

Ведунья зачарованно смотрела на портрет, от которого струился холодный синий свет, такой успокаивающий и обещающий, что рот ведуньи сам раскрылся и...

Сильный толчок под ребро заставил ее сложиться пополам. Острая боль будто сняла, наконец, пелену с глаз, за которой пряталась реальность. Вика вскрикнула от боли, а потом, приложив обе руки к животу решительно сказала:

– Нет! – Я не отдам своего ребенка. Никогда!– выпятила она грудь вперед и задрала подбородок. Напряженное лицо побелело и взмокло от пота.

Громкий хохот раздался со всех сторон и портрет с женщиной вдруг задвигался. Краска на нем начала трескаться, обнажая второй холст с уродливым изображением рогатого чудовища. Пять секунд и жуткий треск сменился злобным звериным рычанием. Чудовище с портрета скалилось и готовилось к прыжку.

– Порвет, – поняла Вика, почуяв, что нож в ладони зашевелился. Все ее желания сейчас съёжились до одного – спасти ребенка. На страх уже не оставалось сил.

Ведунья замерла в ожидании прыжка, губы ее беззвучно зашептали молитву.

*****

На Земле начался дождь.

Луна этой ночью светила так ярко, что фонари оказывались ненужными. Удивленные люди в городах и селах выходили на улицы под дождь ведомые непонятным всеобщим желанием, пропитаться этой влагой и увидеть другого человека.

Они не обращали внимания на дома, которые сейчас казались черно-белыми театральными декорациями, не обращали внимания на деревья, будто сделанные из папье-маше. Они видели только людей, чувствовали их как себя, проникались их болью и плакали от взаимного сострадания и любви.

Чувство общего восторга от объединения по цепочке передавалось по всей планете. Большак, не стесняясь слез, плакал на плече хранителя.

Со стороны луны поднималось в небо большое светлое пятно, напоминающее фигуру человека, внутри все переливалось разными цветами. Потом оно приняло форму креста и заслонило собой луну.

Внутри креста началась безумная игра красок, которая вскоре достигла апогея своей яркости. Крест вспыхнул и пропал.

***

Переливающееся большое распятие плотно легло в ладонь ведуньи. Рогатое чудовище на холсте повело носом, зафыркало. Голос зазвучал так блекло, что ведунья даже не разобрала кинутых ей слов. Кажется, это была латынь.

Вика решила больше не ждать прыжка и с вытянутым вперед распятием приблизилась к холсту. Чудовище, будто рыба, раззевающая жабры и рот на разделочной доске, заметалось, и ведунья поняла — оно боится распятия.

Белый туман, слишком густой для земного тумана, поднимался снизу вместе с миллиардами голосов. Голосов, которые желали друг другу добра. Как только первые молекулы коснулись холста – край его тут же обуглился. После очередного обозленного рыка холст порвался напополам, и чудовище с рогами метнулось вверх, не желая соприкасаться с опасным для него туманом.

Вика прижала к себе распятье, почувствовав дикую слабость. Необъяснимый страх накатил на нее и сбил с ног. Теплая рука хранителя дотронулась до живота. Вика различила облегченный вздох Макса.

Продолжение в следующей главе…