Атланта. Глава 2. 8

And it seems so that I definitely doubt her.
She's so fine but then again
I've been knowing her for a long long time

Blackchords — Oh No

Утреннее пробуждение для Глеба оказалось поистине мучительным. Тело ломило так, что каждое движение причиняло нестерпимую боль.

С трудом поднявшись с постели, и потерев виски, словно пытаясь таким незамысловатым способом избавиться от головной боли, он тщетно пытался вспомнить, сколько выпил вчера.

А когда к синдрому утреннего похмелья примешалась мысль о завтраке и сборах госпиталь, (мероприятия мероприятиями, но выполнение обязанностей ещё никто не отменял), он почувствовал себя настолько плохо, что покинув позже комнату, чтобы привести себя в порядок, еще долго не мог справиться с тягостным чувством душевного опустошения, граничившего с приступами тошноты.

Ковалец наверное там уже рвет и мечет, недоумевая, куда это мог подеваться один из самых доблестных «практикантов» госпиталя, умудрившийся на протяжении месяца опоздать три раза, но  обещавшего больше так не поступать.

Сегодня ему вновь «посчастливилось» нарушить эту клятву, но не испытывая ни малейшего угрызения совести по этому поводу, Глеб был изрядно удивлен, почему его это ни разу не тревожило.

Нет, ему и раньше приходилось появляться в госпитале с некоторым опозданием, но чтобы опоздать настолько — такое в его практике было впервые.

Хорошо, если ему удастся сегодня незаметно проскочить мимо начальства, и сделав вид, будто он находился там с самого утра, как ни в чем не бывало приступить к своей работе. Но что будет, если избежать зоркого глаза этой женщины не получиться?!

От одной мысли попасть на очередную раздачу «комплиментов» парню стало немного не по себе.

Конечно, полагаться на благополучное расположение звезд на небосклоне было бесполезно.

Стало быть, действовать придется самостоятельно. Но о том, что произойдет, если идею воплотить в реальность не получиться, о последствиях своего поступка Глеб предпочитал не задумываться.

Заставить себя пойти сегодня в госпиталь он не мог, но и серьёзного повода пропустить этот день почему-то тоже не находилось. В противном случае кто-то из старшего персонала нажалуется отцу на его прогулы, и тогда ему точно несдобровать.

«И почему я должен возиться с этими ранеными, когда не успел даже толком закончить Гарвард?» — просыпаясь с такими мыслями в голове, он испытывал желание проигнорировать визит в госпиталь.

Но чем дольше он там находился, тем больше ему начинало казаться, что эта война началась слишком рано, чтобы за этот период он мог на полную проявить свои способности в медицинской сфере.

Начнись она немного позже, тогда возможно ему проще было ориентироваться в её хитросплетениях, а пока приходилось довольствоваться посредственной практикой, томясь ожиданием окончания всего этого «бардака».   

Возымев к раненым непреодолимое отвращение едва ли не с первых дней, Глеб тем не менее продолжал с ними возиться под присмотром своего наставника — мистера Коллинза, — опытного пожилого хирурга, чьи лучшие годы пришлись на времена Мексиканской войны, — игнорируя замечания опытного персонала.

Наблюдая за корявой работой своего ассистента, дряхлеющий хирург не переставал удивляться тому, где именно тот научился так странно накладывать швы и обрабатывать огнестрельные раны, нарушая правильность одного процесса за другим, но не спеша признаваться, где он учился, Глеб сочинял всякую ахинею, утверждая, что его учителем был фельдшер из Алабамы, а больше он ничего не знает. 

Стараясь выкинуть из головы мысли о госпитале, он схватил со стола бутылку в надежде забыться остатками спиртного, но стоило ему отвинтить пробку, и заглянуть на дно, как новая волна негодования с головой накрыла парня. Бутылка оказалась пустой.

«Что за черт? Я не мог так много выпить!» — разозлившись, он перевернул её верх дном, пытаясь столь удивительным способом вытряхнуть оттуда спиртное, но когда и эта процедура не принесла особого результата, зашвырнув бутылку куда подальше, Глеб поднялся наконец с постели, и стараясь не обращать внимания на снедавшую его головную боль, начал неторопливо одеваться.

Да, у него талант напиваться, не превращаясь при этом в законченного алкоголика.

Просидев вчера в гостиной до тех пор, пока не закончилась выпивка, он кое-как добрался в потемках до своей спальни, а потом ещё долго не мог раздеться перед сном. Пальцы были настолько непослушными, что изрядно провозившись с пуговицами на рубашке, в итоге он лег спать, в чем есть, то есть в своей парадной одежде, и напрочь забыв об этом казусе под утро, ещё долго не мог её отыскать, рыская по комнате, и заглядывая под мебель, пока не обнаружил её на себе.

За ним могли прислать из госпиталя хоть конвой, чтобы доставить его на рабочее место, он с места не сдвинется, пока не приведет себя в порядок! Опрятность и чистота были всегда у него на первом месте.

И пусть сами процедуры по приведению себя в порядок порой утомляли его своей рутинностью, стоило ему вспомнить запущенный вид раненых, которых им приходилось оперировать с мистером Коллинз, от которого за милю несло таким табаком, что этот запах не могли перебить даже больничный смрад крови и лекарств), доводы рассудка брали верх над его ленью, и бросая все силы на поддержание своего внешнего облика в надлежащем порядке, из графика ежедневных рутинных процедур он старался не выбиваться.

Умывшись, парень внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале. Слегка осунувшееся бледное лицо с залегшими под глазами тенями, растрепанная до неузнаваемости челка, расширенные зрачки его полубезумного взгляда, — внешний вид оставлял желать лучшего.

Неужели это и вправду он? Молодой человек, казалось, почти не узнавал себя. Но если представшая его взору унылая картина действительно являлась правдой, тогда с выпивкой ему, пожалуй, и вправду пора было завязывать.

Ещё раз бросив нечаянный взгляд на свое отражение, Глеб невольно ухмыльнулся. Да, с таким надменным выражением лица как у него, настоящих друзей обретет он нескоро. Стоило какому-нибудь случайному незнакомцу оказаться под прицелом его проницательного взгляда, как у того начинало складываться впечатление, будто этот тип с «нахальным выражением лица» замышляет что-то серьезное против него.

Но ни о чем таком, разумеется, не думая, Глеб начинал ловить в свою сторону косые взгляды, удивляясь, почему окружающие, с которым он даже не успел толком обмолвиться словом, смотрят на него волком, вызывая на бой. Ему чудом удавалось избегать новых конфликтов.

Потянувшись за стаканом с раствором, состоявшего из соды, воды, мяты и лимонной кислоты, он прополоскал рот, а потом ещё раз «полюбовавшись» своей физиономией, вытер лицо, направляясь в гостиную. Завтракать ему абсолютно не хотелось, но простоять на ногах в госпитале до конца смены без кофеина было невозможно.

Обернувшись при звуках шагов, экономка, пожилая и наполовину глухая дама, которую Семен Аркадьевич порекомендовал им в качестве прислуги, пожелала ему «Доброе утро», но давно привыкнув игнорировать подобные приветствия, словно в комнате никого не было, Глеб без всякого энтузиазма уселся за стол в ожидании завтрака.

Правила хорошего тона давались ему нелегко, и ни видя никакой пользы от употребления словосочетаний вроде «Спасибо», «Благодарю», «Спокойной ночи», «Здравствуйте», и прочее, он редко использовал их в обиходе. А когда обстоятельства все же вынуждали его прибегнуть к подобным фразам, то из его уст они звучали зачастую с насмешливым подтекстом.

— А что у вас сегодня на завтрак? — переспросил Глеб, с подозрением уставившись на дымившийся кофе. — Как всегда помои?!

— Постыдились бы называть так мою стряпню, — неодобрительно покачала головой женщина, не до конца, правда, расслышав, что ей говорят, но, в целом, уловив тон обращения.

Экономка немного глуха, поэтому собеседнику, стремившегося донести до её ведома собственную просьбу, приходилось по меньшей мере, несколько раз повторить саму фразу, чтобы она все поняла, разговаривая при этом на таких повышенных тонах, что сам разговор мог запросто стать достоянием соседских ушей.

Общение с такими людьми утомляло до бесконечности. По этой причине Чехова избегала с ней длительных «переговоров», ограничиваясь рекомендациями в письменном виде. И только один Глеб, находя особый «шарм» в беседах с глухим человеком, чей мозг на три четверти находился во власти старческого маразма, мог часами вести болтать с ней о всякой ерунде, по десять раз повторяя одну и ту же фразу, пока экономка не понимала, о чем вообще идет речь.

Становясь время от времени невольным слушателем этой комической «болтовни», Чехова не переставала поражаться его терпению, когда другой на его месте давно бы занялся своими делами, и не изматывал разговорами глухого человека.

Наведываясь к ним по графику, в обязанности экономки входило приготовление завтраков и ужинов, а также поддержание порядка в доме за приличное жалование. Пообедать «практикантам» редко когда удавалось, потому что раньше вечера их из госпиталя не отпускали, а экономке за счет этого приходилось меньше готовить.

— Можете, налить ваш кофе Семену Аркадьевичу, — он все вылакает как собака, — насмешливо добавил Глеб, отодвигая в сторону чашку.

— Что вы сказали? — по привычке переспросила экономка, не разобрав его речь.

Тот был вынужден повториться, переходя на повышенные тона.

Не ожидая, что её стряпню оценят настолько низко, пожилая дама лишь печально улыбнулась в ответ, продолжив как ни в чем не бывало возиться с кофейником.

— Я уже сколько раз вам говорил, что не завтракаю по утрам, — молвил Глеб, подпирая ладонью подбородок. — По утрам я только пью, потому что… — продолжил он, но заслышав у двери знакомые шаги, замолк на полу-фразе.

Остановившись на полпути, Чехова одарила его таким презрительным взглядом, что на мгновение ему стало не по себе, и как ни в чем не бывало приблизившись к столу, заняла свое место, хватая чайную ложку и пододвигая к себе поближе чашку, куда тут же принялась насыпать сахар. Валерия заметно нервничала, и её взбудораженный вид не прошел мимо бдительного ока сводного брата.

Замолчав, Глеб принялся за ней следить, чтобы уловить удобный момент для нападения на неё с новым упреком, лишь бы обратить на себя её внимание.

Заметив под её глазами тени, он пришел к выводу, что она, должно быть, проплакала из-за кого-то всю ночь, не подумав, как это отразится на её внешнем облике сегодня. Что ж, тем хуже для неё. 

— Слишком много сахара кладешь, — язвительно отозвался он, насчитав третью по счету ложку.

— Мне все равно, — отчеканила она так, не поднимая глаз.

— Гордеев толстую тебя любить не будет.

Швырнув чайную ложечку об стол, Чехова бросила на него свирепый взгляд.

Глеб машинально улыбнулся, довольный произведенным эффектом. Брошенные им невзначай слова достигли своей цели. Эмоции других людей служили ему своего рода адреналином, который он получал от жизни, и ежели у него возникала возможность заполучить их таким нехитрым способом, он никогда от этого не отказывался.

И только сводная сестра, обладая достаточно спокойным характером, чтобы не реагировать на каждую его выходку, некоторое время оставалась неуязвимой для его колкостей. Точнее делая вид, будто эти нападки совсем её не трогают. До сегодняшнего утра.

Сколько она себя помнила, их совместные завтраки всегда проходили в подобном духе. Либо Глеб паясничал перед ней, пребывая в бодром расположении духа, не забывая сплетничать об их общих знакомых и её друзьях, (в особенности доставалось бедолаге Рудаковскому, имевшего неосторожность открыться ей в своей симпатии), либо они сидели за столом как два посторонних человека, избегая даже смотреть друг другу в глаза.

Вспоминая свои посиделки с Гордеевым, и мысленно сравнивая ту атмосферу с нынешней обстановкой, Валерия не переставала удивляться искренности первой, и недружелюбию — последней. Тот завтрак ни шел ни в какое сравнение с этим.

Не горя желанием остаться здесь ещё пару лишних минут, Чехова встала из-за стола, и быстро извинившись перед экономкой за свой отказ, направилась к выходу из кухни.

— Как? Вы разве не будете завтракать? — удивилась женщина, провожая её недоумевающим взглядом.

— Я не голодна, — холодно бросила она.

По крайней мере, для неё сегодня завтрак закончен, тем более есть под насмешливым взглядом сводного брата ей не хотелось. Ринувшись следом за ней, пока она не успела покинуть комнату, Глеб преградил ей путь.

— Послушай, Чехова, давай мирится, — виновато пролепетал он, пытаясь найти оправдание своему вчерашнему поведению на аукционе. — Понимаешь, я вчера немного перебрал со спиртным...

— Я смотрю, ты совсем потерял берега, — резко ответила она, ощутив на своей талии его руку. — Вчера оскорбляешь, сегодня извиняешься, завтра, чего доброго опять начнешь ругаться… — с издевкой бросила она, не испытывая никакого желания выслушивать его запоздалое «раскаяние». — Если уж взялся следовать какой-то одной линии поведения, так будь добр, следуй ею до конца. Почему ты все время лицемеришь?

— Но я же прошу у тебя прощения, ты разве не видишь?! — сказал он, привлекая её к себе.

— Довольно! — оттолкнув его, Чехова торопливо шагнула к двери, и словно почувствовав, что он собирается броситься за ней вдогонку, резко обернулась: — И не ходи за мной, я пошла переодеваться!

Проводив её взглядом, некоторое время Глеб все ещё оставался на месте, не зная, что предпринять, а потом, вздохнув, вернулся обратно к столу, чтобы покончить с завтраком, только теперь уже в одиночестве.

— А ты оказывается непростой противник, — проговорил он вслух, с безразличным видом уставившись на свою чашку с остывшим кофе.

Надолго ссориться с «сестрой» он не собирался, но преодолеть стену отчуждения, возникшую между ними после вчерашнего вечера, будет уже непросто. И хотя эта легкая их пикировка с утра была отнюдь не новым для него явлением, Чеховой тем не менее удалось набросить тень грусти и принужденности на весь остаток этого дня.

Глава 2.9

http://proza.ru/2024/06/03/933