Глава 95

Вернувшись домой после долгого отсутствия, первое, что увидела Лябзя в своём дворе — это та самая злополучная кубышка, которую она когда-то спрятала под крыльцом, а потом её утянула собака. А теперь она, эта кубышка, лежала на самом видном месте, и только каким-то чудом глаза многочисленной родни, которая вместе с ней радостно протискивалась с улицы в родной двор, были устремлены куда угодно, но не на кубышку. И Лябзя поняла, что это ненадолго, поэтому надо было срочно что-то предпринять.
Но не такой она человек, чтобы растеряться в момент, когда теряться никак нельзя.
— Гляньте-ка, крыша-то, крыша, — удивлённая Лябзя указала рукой вверх, в сторону крыши. И пока родня стояла и пыталась что-то там, на крыше, рассмотреть, Лябзя ловко нагнулась, подхватила кубышку и спрятала за пазуху.
— Да что с крышей? — наконец, не выдержал отец. — Что ты там увидела?
— Показалось мне, — смиренно произнесла Лябзя.
— Тьфу ты, забубённая. Следующий раз покажется — молча любуйся.
Остальные члены семьи с неодобрением посмотрели на свою непутёвую родственницу. Да… похоже, дуреет с каждым днём. И так с большим прибабахом была, а на покосе, стыдно людям в глаза смотреть, связалась с дитём малым, подружку себе нашла, Миланю, Михея дочку. И кашу с ней варила, и по ягоды бегала, и косички плела. Лучше бы за своими так смотрела. Нет, не дождёшься. Наоборот, у Хомки так и норовила рыбу утянуть и «подружке» отнести, чтобы та в уху погуще добавляла.
Были подозрения, что Лябзя хочет через малую к Михею подобраться, понравиться ему, чтобы в жёны взял, но, по правде сказать, на кой она ему нужна. Он мужик уважаемый, работящий, за него любая, ну, или почти любая, пойдёт. А Лябзя что? Ни рожи, ни кожи, ни приданного особого. Что было — мыши сгрызли, да моль поела. А то и сама пораздавала немало. С дурью девка! Так что, если на Михея Лябзя рассчитывает — напрасен её расчёт.
Но, может, и нет у неё в голове таких мыслей. Потому как, с другой стороны если посмотреть, боится она его, вроде. Он мужик добрый, иной раз и обратится к ней, а тут она, словно язык проглотила, стоит, ни мычит, ни телится. А потом и вовсе норовит улизнуть куда-нибудь подальше. Разве порядочные бабы так себя ведут? Тьфу.
Словом, Лябзя привыкла, что в её сторону родня слишком часто плевалась, поэтому к отцовскому неодобрению отнеслась с привычным спокойствием.
По приезду все взялись за многочисленные хлопоты. Легко сказать, месяц почти дома не были. Тут только успевай поворачиваться, пока всё не утрясётся в привычный вид. Вот Лябзя и поворачивалась, а кубышка за пазухой поворачивалась вместе с ней, обжигая грудь. Зелье, всё-таки, приворотное.
— Беги, хоть корову в стадо отгони. Слышь, Лябзя, — донёсся голос матери.
— Что, матушка? Звала?
— Да говорю, сходи корову отгони на пастбище, пусть попасётся. Что она во дворе стоит, мычит. Солнце ещё высоко.
Лябзе только это и надо. Не успела мать оглянуться, как ворота закрылись за коровьим хвостом.
Выходя из села, Лябзя всё больше по сторонам смотрела, лихорадочно раздумывая, куда на этот раз кубышку припрятать, корова же увидела родное стадо, по которому за месяц разлуки соскучилась изрядно, ускорила шаг, поэтому на идущую навстречу девочку обе обратили внимание не сразу.
А когда почти поравнялись, от коровы внимания не прибавилось, а вот Лябзя застыла с разинутым ртом и прижатыми к груди руками.
— Не бойся, тётка Лябзя, это я, а не мой неуспокоенный дух, — засмеялась Хыля.
Но Лябзю это не особо взбодрило.
Хыля остановилась. Происходящее перестало её забавлять. Если дела так и дальше пойдут, можно и домой не попасть. Каждому встречному и поперечному придётся доказывать, что она не призрак.
Впервые подумала, что, может, было бы лучше вернуться домой в сумерках, но вспомнила, что сам волхв так распорядился. И время выбрал, и одежду, и научил, что сказать, когда чужие спрашивать начнут. Одной Тише разрешил рассказать всё, как было. Вот только Ярине едва не проговорилась от радости.
— Да не бойся ты, тётка Лябзя, это я.
— А как же ты…, — Лябзя не смогла высказать свою мысль до конца и молча указала на ноги.
— Колдовство было. Но теперь всё прошло. Вот от волхва иду, он мне помог. Пока вы были на покосе, он меня лечил. Теперь и я могу ходить.
Колдовство! Не, ну это было понятно с самого начала. И Кисеиха то же говорила. Вот только чудно, что Хыля смогла от него избавиться. Нечасто так случается. Лябзя почувствовала, что рада. Так рада, что глаза защипали, и горло сжалось.
Девочка улыбнулась тётке и побрела дальше. Но не таковская эта тётка, чтобы пропустить самое интересное. Даже не оглянулась на свою корову, хотя, правду сказать, никуда она не денется эта корова, до стада дойдёт, цела будет, повернулась и вместе с Хылей пошла в село.
А в селе Хыля поняла, насколько полезной оказалась эта неожиданная попутчица. Потому что все многочисленные объяснения добровольно на себя взяла тётка Лябзя.
Шли они вдвоём по селу: медленно и чуть вперевалочку Хыля, а рядом также медленно и тоже почему-то немного вперевалочку тётка Лябзя, переживая, как бы девочка не споткнулась, и готовая тут же кинуться ей на помощь. А на улицах народу не сказать, что полно, это потом уже ребятишки помчались по всем дворам оповещать население, а сначала было не очень много. И сперва Лябзя успевала втолковать ошеломлённым односельчанам каждому в отдельности, что произошло. Но на подходе к Хылиному дому толпа стала такой, что Лябзя решилась прокричать сразу всем:
— Радость у нас в селе. Чудо! Девочка пошла. Сколько лет ползала, а нынче пошла, — Лябзя остановилась на несколько мгновений, пытаясь точнее посчитать, сколько лет прошло, но народ зашумел. Поэтому она решила не отвлекаться пока на второстепенное. — Эта какая же паскуда такое сделала с девочкой? Змеищ-ща! Но заклятие ещё вернётся. Попомните моё слово! Худо будет той, кто навёл тогда порчу. Потому как вернётся оно к хозяйке и ударит её! — Пыря почувствовала, что разошлась, но остановиться уже не могла. А народ замер, слушает. И непонятно, почему в такой жаркий день многих стала пробирать дрожь. – Теперь мы подождём… И посмотрим, кто без ног останется… Или без рук.
Выскочили Кисей, Кисеиха, Калина и остальная многочисленная родня. Кто плачет, кто обнимается, кто в ноги к Хыле упал и встать не может. Потом опомнились, раскрыли настежь ворота, расступились. И впервые за долгие годы Хыля медленно вошла в них. Домой.
Долго народ ещё не расходился, стоял, дивовался.
А Лябзя повернула к Русе. Медленно шла по её высокому берегу, вниз по реке, любуясь солнечными зелёными далями, слушая радостные песни птиц. Когда остался далеко позади Берёзовый Кут, остановилась, вытащила из-за пазухи кубышку, положила её на толстый ивовый ствол, что клонился горизонтально к самой воде и ахнула по кубышке камнем изо всей моченьки. Брызнули осколки кубышки, брызнуло зелье в разные стороны. Смахнула Лябзя в воду всё, что осталось на стволе и пошла домой.