Комментарии к песням БГ - 1-3 93г

Изо: сижу, работаю, но мешает голова за деревом



«Иван и Данило»

Вместе  с Никитой их уже трое.

 "Скажут: "это мило /не более/, но ведь давно прошло»»

 Курит папиросы, чтоб лучше получались Иваны и Данилы. Он пишет книги у всех на виду.

Персонажи лирического героя - персонажи персонажа.

 Думает: "дык" - так он и сам Иван и Данила.

Жертва собственной книжной интриги, т.е. своего вымысла /также: "все ваши интриги уже есть у меня в книгах"/

 Вылезли из кустов, где их крестила святая Софья.

 Сначала сказали "мило" - проявили снисходительность, но потом, когда он им уже надоел своим русским духом: "так ведь было и прошло".

Вот ведут Ивана с Данилой на обозрение в Михайловский сад, заставляя изображать народную жизнь: "ну, там сменяете друг у друга шило на мыло".

«Меняя» – делясь. Или мыться решили и избавиться от всего, что может служить холодным оружием. Им нечем больше заняться в этом саду.

 Вся песня обошлась без женского пола, только в конце появилась какая-то подозрительная белая кобыла.

 В исполком таки сунулся. "Чушь" - пустое слово, а "бред" - опасное слово.

 "Он глядит на них глазами" - фраза из разряда "она будет двигать собой".

 "Пил - не пил", курение у всех на виду - мелкотравчатый выпендреж. Заяц из "Ну, погоди". Какой-нибудь местный шкет, "рокер". Клеши вчерашние /Борины !/, а алюминий сегодняшний: т.е. на заборе вчерашние клеши. Ставит мат и шах, а никто не реагирует - так он заставит их упасть, это заяц говнючий.

  Что-то ни в одни из этих вылупленных глаз смотреть не хочется.

   Собственно, у этих народно-лирических героев нет других примет, кроме имен. Это не полноценные персонажи книги жизни, а только всё же жертвы интриг рокеров, умников и исполкомов с их фольклорным отделом:   "это ново" - сказали в Михайловском саду.

   Но в тоже время не то, чтобы просто был "денек такой хороший", что   два встречных, еще не истасканных мужика показались невесть кем -  скорее наоборот, настроение у "лирического героя" скверное, обрыдли   и рокеры, и умники. Так что, вывод: не бывает лирика-субъекта без   лирических объектов.

  Тиглат Палисар - был начальник, стал президент-царь, шах, бай.

  Орфей - поэзия, Пифагор - науки, Еврипид - драматургия. Всё ведь из   Антики взято. И все они спутники "цара", ему служат.

   А вслед за диктатурой идет гэбист. Так что, лихие люди Иван и Данило,   собирайте и шило, и мыло. С помощью орфистов и еврипидов и гэбист на   сирень потянул.

  Но пройдут и они, и снова пойдет, воскреснет Иван и Данило, русский   народ.

  Задача поэта: сказать о том, что ему нравится "о–о!"

  В деревне он вроде бы никаких Иван-Данилов не видел. Не самому идти   в народ, а народ завести в Петербург. 

 Интриги, попойки, лирика - столичная штучка с лорнетом; и друзья   соответствующие.

   Места сочинений песен /идей песен/ у него всегда очевидны. Тоже и с   настроением, какое у него было в этих местах /без настроения нет места, и  наоборот/.

…Нечто иностранное, типа коммунизма, всё, чем прикрывают свою азиатчину.

   Против местных начальников: "Разбирают Расею на княжества"?

   "Сирень" - а может и женское имя /типа "Лилия"/. Проститутка для лихих людей, у которых нет собственной "белой кобылы". 


 "Дубровский"

 Боря на аэроплане /предпочитает  лайнеру так же, как дуду предпочитает синтезатору/.

   Современное поэтическое /как и всякое остальное/ мастерство  действительно где-то стало сродни научному, порождающему аэропланы. Это не небо "вообще", это только наше небо,  наш уровень; мы летаем в некоей неопределенности и нас она может устраивать, но людям нужно что-то определенное и это побуждает нас  двигаться дальше /или же формализовываться/…

  "Не прячь глаза, Адам". Да, Бог видит только наши глаза…  Для зрячего глаза - это написанная картина. Но трудно пред Богом не прятать - лучше уж прятать, не быть бесстыжим в придачу, а слушать  Его в сумраке. Ему нет нужды  искать нас - Он всегда рядом, самый  ближний. Он рядом, но нам нужно-таки поднять глаза. Подними глаза и  увидишь Бога. 

 Бросил и рыцарство, и бунтарство. Есть кому мстить, но важно, чтобы  мстил Бог в нас /"Мне отмщение, Я воздам" - Бог всё делает через людей, и у Него свой метод, не "око за око"/. "Радостно дышит" - оттолкнувшись от ненависти сразу к радости не придешь. Это он скорее на  публику демонстрирует, как хорошо отказываться от ненависти!  "Не плачь" - Дух-Утешитель. "Не плачь, Бог плачущих избрал, подними  глаза - увидишь".

"Не плачь", "не спи" - что лучше можно сказать: утешил слабых, побудил к действию сильных. Горение сквозь холод и лед: трудное горение, ожидание как подвиг. Страшной силы накал; ведь и лед не топится, крепится; и из чего составилось горение среди снегов тоже неизвестно: борьба духов.

 Наверное, книжку перечитал или кино посмотрел.

"Проснись, смотри: ероплан новых времен летит". В конце его самого уже нет, а только один аэроплан всё проигрывает пластинку.

 Красавец Дубровский на красивом аэроплане - вот и красивая песня. "Не плачь, хлеб будет - вон он пишется в небе".

 В самой повести нет ничего подобного, она прозрачно мучительна. Он утешает их, Машу с Дубровским, придумывает им счастливый конец - он утешает Пушкина.

 "Лебединая сталь в облаках" - только уже не сталь: молодость прошла.

 Слова "тихий, неброский" - это настроение автора вставлено.

 Техника на службе неба, а не земли, как места забвения неба.

 Во время полетов понял, что "некому мстить" - летал еще с оружием. Мотив "пусть живут как хотят" стал частым - уход от людей, уход в страдание. Он бросил оружие любви и радости, надоело метать бисер перед свиньями - в канаве той публика сидит.

 Сквозь холод и лед, закатно горят написанные Борей слова…

 Сменил  "Невский проспект" на "моя Кострома" - это  не остановит движения к одиночеству.

 Иерусалим горящих звезд.

 Стало похоже на такой простой романс /как-то слышал по ТВ в исполнении какой-то старой милой дамы/…

 Напоминает о "был глас с небес: се Сын Мой" /"была надпись на небе" /но тогда было много неграмотных !//

Аэроплан музыки, мотива, настроения - он пишет слова, текст песен.

"Я здесь!" - этот голос небесного Иерусалима в Борином лице теперь навечно будет звучать для плачущих в темноте - но будут ли плакать: они назовут темноту новым днем. Да и плачущие успевают забрести в такие места, такие щели, что до них не докричишься.

 Крылья, как иконостас - это лучше, чем иконостас, как крылья.  Крылья, сделанные шикарно художественно, а не просто цветно и нарядно. Ретро - его ощущение ценности ветхости /"тихий, неброский"/.

 Проповедь одной только Маше - так и надо к ближним особо обращаться.

 "Солнце взойдет" - ему сверху, может, оно, солнце уже видно; может, потому он и красивый как икона /на которую можно молиться/, что освещен уже солнцем.

 "Солнце взойдет и будет искать нас".

 "Вышел из леса" - где обнимался с волками и воронами.

"Некому мстить" - как говорит моя мама: "это не они, это сатана в них". А почему именно в них? Да и мсти ты именно  сатане в них.

 Кажется уже кто-то додумывался писать лозунги на небе  с помощью самолетов.

 Как Боря найдет свою Машу, если все Маши прячут глаза-души: "что прячете: стеснительность или усмешку".

 "Я здесь, на небе" - легко его там Маше /и Богу! "Не прячь от Бога свое небо / найти.

Чтоб прочитать то, что пишет этот аэроплан, надо очень следить; он ведь не оставляет чернильного, дымового хвоста, красотой "заметает следы".

 Кони беспредела

 Перекличка с "конями привередливыми".

Звери, цвета, имена - в каждой песне.

 И все-таки мастерства и сдержанности слишком много, человечность не пытается прорваться напрямую - его жизнь устроена иначе. Всё сублимируется в системе образов - которая и красива и нова, но все же находится в рамках расширения культурой своего сознания. Боря и владелец этой системы и работник на ее нивах, бурлак при барже, коневод при конях. Типовой парадокс: понимание жизни или воспевание ее отнимает самую жизнь /так и у всех: «зарабатывание» на жизнь отнимает все силы, всю свежесть/. Т.е. его работа - это попытка философии в жанре стихотворения, песни через систему образов. Выход в Жизнь есть только внутри работы, внутри поэзии. Да жизнь артиста и не может не быть не условной. Но отсюда и совершенство образов: жизнь всё размывает, обесцвечивает, лишает имени. Поэзия, являясь метафизикой, родственна философии, это попытка философствовать с другого края /и с тем же успехом. Может, если соединить эти два несъедобных плода, получится что-то?!/. У всех поэтов дело обстоит примерно так же.

 Спас плюс Сирин - вот и получается: конь, но надушенный, завитой /что-то околоцарское/. И вот этот-то конь искренно молится Богу...

"Солдатики любви" - эту войну Дубровский в канаву кинул?

 "К странному привели; все козыри в грязи вымазали" - такие слова можно просто пробормотать в растерянности. Они всегда были в грязи, но свой свет заслонял чужую грязь, а сейчас уже поздно козыри менять, а значит нужны действительно беспредельные усилия, чтобы выжить в храме, оказавшемся хлевом. "Запрягай мне коней беспредела, чтобы смочь идти пешком". Беспредел на беспредел - не для того, чтобы вывернуть их колесницу к Богу, а чтобы хотя бы самому спастись между беспределами.  Рок, "секс", красота, православие, авангард в искусстве и само искусство, политики и "массы", друзья и возлюбленные - вот сколько было козырей… Лучше на своем свободном малом месте строить свое малое новое, беря для него добрые зерна отовсюду /как муравей и как Робинзон Крузо/. И нет любви без ненависти /без ненависти нет ревности в любви, а теплая любовь и неразборчива и бессильна/.

 Выпил по-русски, но еще и соблазненный петербургским шиком этого занятия.

 Он – бурлак, который в «подсознании» намеревался затащить на небо весь мир. Небо, которое он еще не понял как следует. Не понял и мир. Всё от доброты своей: "будь добр и не промахнешься". Но Бог - это справедливость /Христос - это любовь к справедливости; и она оказалась иной, чем справедливость фарисейская, несмотря на всю их историческую и народную законность /все религии похожи именно на иудейство /Христос разрушал храмы, а они за это Ему самому воздвигли храм, Христос воевал с религиями, а они в этом нашли импульс для обновления религий!// Сирин, Спас и тот кто ногами до неба: "два брата умных, а третий дурак". Когда нас не спасает наш ум, есть надежда что спасет наше юродство. Запад /начало новаций в красоте/ вкупе с русским духом, накладываясь  на  христианство и приводит к нео-православию /не к греху, но к химере/. У меня же русское начало связано с природой, а западное с прозаичностью и трезвостью в новациях и потому результат их наложения на христианство /понятое не только как доброта и любовь, но как справедливость /побуждающая к доброте и любви: во мне  самом таких побуждений нет/ иной.

 Петь можно от тоски, горя или от радости /точнее, от их предчувствий: когда они сбываются, то владеют нами/ - эстетизм же  превратил это естественное дело в декламацию, а значит и в демагогию. Только она бывает иногда не жестко социально заказанной /впрочем, петь то, чего не содержится в общественной атмосфере /пусть и подпольной/ - это нонсенс /ну, скажи вполголоса соседу на ухо/, а значит в неявной форме заказ есть всегда /другое дело, заказ может быть довольно неплохим /для всех "хороших ребят"/ и  со временем ты вроде бы получаешь большую свободу рук//. Завязанность на общество есть всегда, а она всегда противоречит Христу /в лучшем случае будешь чем-то, вроде Никодима или Аримафея/. Надо вернуть всему начальную чистоту: петь, если есть чувство, думать всерьез, без красот и истерик и т.д. Но да не будет чувств у не думающего и мыслей у не чувствующего. Нужно брать не у Антики, а у евреев - это не прихоть Бога была их предпочесть.

 Ни одной женщины – может, как раз были нелады: она бы не позволила водить дружбу с "водкой без хлеба" /беспомощный: за хлебом сам не догадается сходить/.

 Итак, выходит, что в мой первый ряд - Ван Гог, Бах, Толстой и Достоевский /не говорю об Евангелии - оно еще выше/ - ты, Борь, все-таки не попадаешь /а причислял - наверное, как единственного современника/. Но попадаешь во второй - туда, где, в частности, Соломон, Рембрандт. Это уже ряд трагедии, но все-таки с положительным концом, итогом /трагедии бывают разные - жанр распространенный/.  Это ведь тот случай, о котором в Евангелии сказано: "спасутся, но как из под огня".


«Бурлак»

«Мирила нас  зима диктатуры. Бурлак на замороженной реке, т.е.  не у дел. Все-таки не пойму: то "начнем подготовку к зиме", то опять о весне. "Разлив - потоп" - о нынешней анархии, преддверии диктатуры?

 "Почему ты молчишь" - а почему ты кричишь?!

 Со Спасом в головах неизбежно во поле кранты.

Про отпускание грехов, про пост представление смутное, мистикой, "спасительным ядом" отравленное. А всё ведь очень просто. И раз не открывают на стук, значит не туда стучишься, не в дверь, а в стену - Христос всегда открывает, у Него и дверей нет. Он всегда рядом и это Он сам стучит и просит нас /в известной притче из Евангелии/ - и нам надо только чутко прислушиваться, не спать и не кричать. Бог всегда прощает нам всё, что можно простить; если же что-то остается не прощенным, то, значит, нам надо в чем-то измениться, надо искупить свой грех.

 Снега замораживают кровь, а весной разливаются темные воды…

 Золотые крыла у Серафима с Золотой Орды.

 Он и людям стучит: "Открой!"

 "Отпусти мне первому" - напоминает: "дай нам сесть, Господи, по правую и по левую сторону".

 Перекличка: "тамбовской волчицей или светлой сестрой" и "к ангелам или среди зверей". Борь, ты единственный среди зверей, кто будет причислен к ангелам. Тоже и с твоей волчицей. В руках ангела и волчица обращается в светлую сестру.

 А вороны оглушительно молчат. И весь шум от этих "толи-толи", "вверх-вниз". "Я не могу без определенности". У него словно сужается дорога. А он привык к быстрому движению. У меня неопределенность была с самого начала и я научился с нею бороться. Узок, но высок, а я понизу.

 Выпьешь - чувствуешь себя русским в доску, по богемному Питеру походишь  - одолеет эстетство /выпьешь в Петербурге - вот тебе и синтез!/, а как в церковь сходишь, приняв похмельную головную боль за голос совести - так  мысли о Боге. Так же, как книгу прочтешь /или фильм или турпоездка/ - тоже чем-нибудь заразишься /поэт, ангел - это вечная молодость; можно говорить только о старости его молодости/. Меня тоже вдохновляло на воспевания всё, что угодно - пока не ощутил вполне, что принадлежу к роду труждающихся и утомленных.

 "Отпусти мне грехи, Господи и отпусти мне кровь, мир". Грехи мира проникают в кровь. Это был бы плач, только бурлаки не плачут.

 Бог всегда молчит, ибо хочет, чтобы мы слушали тишину - Он там. И раз Бог не грозит - это ведь уже хорошо, уже прогресс. Может еще и похвалит. Огонь нужен, чтобы выдержать гонку с выпуском всё новых песен?  живешь от песни до песни /но каждая - событие, праздник, огонь, около которого можно греться/.

«Звезда, не стесняйся" - чтобы быть ярче "бесстыжей звезды". Все новые секты весьма нахраписты. Нестеснению можно учиться только у бесстыжей звезды /и учатся: протестанты, например, один к одному берут музыку эстрадного шлягера или какого-нибудь революционного марша и приклеивают свои слова. Сатана служит Богу!/

 Было: с удилами, но в неопределенном направлении /"ко всему прекрасному"/, теперь же эти удила уценились /в самом деле: чего править, если направление неопределенно/. Но надо найти себя;  но когда ты не одинок и не свободен — вокруг целая толпа барышень, коней, волков и ворон - это уже невозможно. Он не стесняется прилюдно стучаться к Богу, но это жест отчаяния, ...Редкий вариант типичной истории: в молодости человек не нуждается в Боге, он сам как бог. Кончается же всё прозой и в этом религиозном смысле.  Молодость - это дар, который надо вложить, а не прокучивать. Т.е. надо отказаться от первой молодости, чтобы иметь вторую, последнюю. Отказаться от молодости, но пронести мечту о ней.

"Я почти готов, готов тебе петь": первое "готов" - в смысле "закончился", а второе - в смысле "приготовлен, в состоянии". И одно с другим действительно связано.

С золотыми крылами /у декаданса украденными/ кто хочешь себя "путеводной звездой" почувствует. Ты бы святому еще аэроплан подарил.

Вороны молчат, барышни пустое кричат - трактуй как хочешь.

 "Пал/Секам" - цветной телевизор осваивал /то сеча, то упал/.

 "Тащи меня Серафим бурлаком, как баржу".

 "Барышни" – кажется, в первый раз, как к людям иного поколения.

 "Широкий путь ведет в ад" - а для народов устраивают именно широкий, на узком такое несуразно огромное стадо невозможно гнать.

 В Евангелии нет рефрена "Боже, помилуй меня". /Есть притча о грешнике, который  бил себя в грудь, говоря: "помилуй меня грешного", но это не было устойчивым обрядом!/ Милостыню как нищие просят, а ведь Христос пришел сделать нас друзьями себе. Так Павел всюду говорит с дерзновением. Можно ли просить "помилуй", если в душе знаешь, что опять будешь грешить и потому предметы покаяния у тебя предусмотрительно сделаны долговременными /т.е. если знаешь, что не помилует, а значит всю жизнь надо осаждать и донимать, то ли юродствуя, то ли злобясь/. Мне отвратно и протестантское разовое покаяние. Любые "установления" когда, как, сколько раз и т.д. каяться /как и во всем остальном/ нелепы и свидетельствуют только о стремлении облегчить, упростить себе жизнь - тогда как именно сложность и трудность ее плодотворна. Все указания - это привилегия самой жизни, и она будет тебе их давать, если твоя жизнь будет исполнена подвизания и ты ей будешь интересен.

 В кулаке Бога кокаин: "религия - опиум для народа"!