Предсказания Пелагеи

 
  Главы из романа "Совесть человечества"

 Вера Павловна  выходила из вестибюля отеля в сопровождении немецкого барона фон Штайнца, когда портье попросил ее к телефону Сердце непонятно отчего тревожно забилось. В конце концов, мало ли  кто  мог звонить, но дурное  предчувствие  не обмануло. Хрипловатым прокуренным голосом Хромой сообщил ей, что Дмитрия подстрелили
 - Но паниковать не стоит – он идет уже на поправку, -  поспешил успокоить ее рецидивист. - Да я и не позвонил бы, если бы  Пелагея не взяла с меня слово.  А я хоть и рос как трава придорожная, в  пионерах  и комсомольцах не ходил,  но пожилых людей не привык обманывать.
  - Вера, выдержала паузу, стараясь сохранить хладнокровие, но когда почувствовала, что связь прервется, запаниковала  и  потребовала  подробностей.
  - Как подстрелили? Что с ним? Да  объясни ты толком. 
     Но в ответ посыпались гудки. То ли звонок в самом деле сорвался, то ли  Хромой избавил себя от лишних объяснений.
   - Фрау Вера, вы так бледны, чем я могу помочь? -спросил фон Штайнц. - Он так мечтал, что эти холодновато синие глаза  как два бесценных бриллианта будут светить  ему всю его оставшуюся жизнь. Ему так хотелось быть рыцарем этой роскошной русской женщины с   горделивой как  у королевы  осанкой и  манерой говорить.  Он видел много русских женщин, обаятельных, необычайно красивых, но в них ему не доставало породы, то, что было с избытком у Веры.
 
      Вера  Павловна  была  уверена, что причина  покушения  на  жизнь мужа – происки его врагов на почве финансовых разборок. «Дмитрия  хотели убить, чтобы завладеть его имуществом и деньгами. Он – жертва  конкурентов, а  может, и  компаньонов. Время такое, что совершенно невозможно  разобраться, откуда ждать  опасности – от друзей или врагов.  Да  и  какие у  Дмитрия  друзья!  Рецидивист  по  прозвищу  Хромой, отсидевший больше половины  жизни в лагерях и  тюрьмах,  поднявший  большие деньги на несчастье людей?  Или  Федор  Игнатов -  авантюрист и  прохиндей?  Он ведь  спит и видит ее в своей постели, так и  мечтает,  увести  у    Дмитрия из-под носа,  а  тот  хоть и  умный, а все же дурак -– ничего не желает  замечать.
- Если вам когда-нибудь понадобится помощь – я к вашим услугам, - сказал на прощание фон Стайнц
- Спасибо, при случае  я обязательно воспользуюсь вашим предложением         
  Забыв обиды, Вера Павловна  первым  же  рейсом  вылетела в Москву. За час до  посадки  она  позвонила отцу, но его на месте не оказалось. Тогда набрала канцелярию, сообщила номер рейса и время вылета.
 -  Павел Алексеевич на совещании у генерального,  как освободится, я ему сразу  же передам, - ответила секретарь  почтительным тоном дочери шефа.
       Вера Павловна  удивлялась  странной  метаморфозе, произошедшей с ней.  Еще  вчера  собиралась  подавать на  развод,  завела любовника,  не желая мириться с  тем,  что муж изменяет ей направо и налево, флиртовала с немцем, настойчиво добивавшимся ее руки,   а  сегодня  на крыльях любви летит  к  мужу  в  больницу.
    А  ведь она в  какой-то момент  даже задумала его проучить, да  так, чтобы  набирался  ума   в травматологическом отделении.  И  вот, казалось бы,  желание ее сбылось по полной программе – вероломный гуляка в больнице. Но  она не рада. Ненависть, копившаяся  в  ее  душе годами, лопнула  как мыльный пузырь.  Сквозь мутноватую пелену воспоминаний проступали счастливые эпизоды  из  их семейной жизни, которых было немного, но они были.
      Она должна проявить великодушие, пусть  он  увидит, кто в трудную минуту готов протянуть ему  руку  помощи. Она  войдет    в  палату,  и  он все поймет.
      
     В  Шереметьево  ее  встречал  отец. Он  приехал   на своей  служебной черной  «Волге», но без водителя , сам за рулем. Предстоял серьезный разговор без свидетелей. Ему  не терпелось рассказать  дочери,  какой  у  нее  муж  негодяй  и проходимец.  Павел  Алексеевич  был крайне  раздосадован,  когда  узнал,  что дочь  решила немедленно приехать к  мужу. Стоило ли  из-за подонка прерывать отдых.  Значит, несмотря ни  на что, все еще любит негодяя.  Он уже не  был  уверен, что добьется  от  дочери  безоговорочного  решения  подать заявление на  развод.  Что за народ  бабы! Ведь клялась, уверяла, что  безразличен  ей   муженек  как прошлогодний снег. Неужели  и   на этот раз  простит. А простит –  сотру негодяя  в порошок. Собственно, прокурору и не надо было ничего предпринимать: враги Дмитрия только ждали момента, когда он  оставит его без своего покровительства.
      Вера Павловна прижалась к отцу. Ее  печальные  заплаканные  глаза, усталость и тревога,  проступавшие на лице сквозь косметику, еще больше злили его и огорчали. «Из-за  кого она так страдает!  Он ответит мне за каждую ее слезинку!»
       -   Что  с   ним,  папа?
      - Не думал я,  что ты так будешь переживать, - посетовал  отец, когда  они сели в машину…
    -  Он  выживет?
   -   Да,  идет на поправку…   Только лучше бы он  загнулся, гад…
-Как ты можешь, папа?
- Кода ты узнаешь, что он натворил, запоешь по-другому.
- Неужели опять бабы!
- Не бабы, а  малолетние  рабыни, наркотики, четыре трупа...
 - Вот тебе  газетка,  почитай. Изложенные в ней факты  проверены  мной лично. Осрамил,  сукин сын,  на всю страну опозорил.  Еще отцом меня называл – иезуит проклятый. В Мосгордуму, видите ли, собирался баллотироваться! Закрыть бы  его  лет  на десять…
     Она слушала  отца  и  одновременно   взахлеб, читала, -  каждый абзац, как глоток  яда…
    Прочитав до  конца  статью  и    выслушав рассказ   отца,  и  нисколько не сомневаясь, что все сказанное и  написанное  - правда,  она  собрала волю в  кулак  и твердо произнесла:
-Он мне больше не муж
- Молодец, дочка, молодец! Хваля, горжусь, - обрадовался отец.
    В   красивых  синих  глазах Веры  появился  стальной  блеск. Словно  душа ее отца вселилась в  нее, и она смотрела уже на мир его глазами -  холодными, недоверчивыми и подозрительными.
       Оставалось только решить -   ехать или  не ехать в больницу. Тут уж  не  до благородства. И теперь вряд ли  она  будет  выглядеть  победительницей. Но  посмотреть на него бледного, жалкого,  в  больничной койке,  пережившего страх смерти, и  швырнуть ему в лицо разоблачительную статью -   такого удовольствия   она не хотела себя лишать.
    -  Едем в больницу! Я  скажу ему,  что между нами все кончено, что бы он забыл мое имя.
    -  А ,  может,  по   телефону – и дело с концом? - предложил отец.
    - Нет, я  хочу плюнуть ему в лицо, увидеть его  смятение...
     - Будь по-твоему,  -  согласился отец и включил  сирену, чтобы не застрять в пробке.
    - Я  подъеду   через   полчаса. Надеюсь,  этого времени тебе  хватит, чтобы  без церемоний разорвать  с ним отношения, - сказал  он,   подъехав к воротам клиники.
   - Хватит десяти минут.   
  -  Тогда я  подожду.      
        Зарецкого уже перевели из реанимационного отделения  в   одноместную  комфортабельную,  оснащенную по последнему слову медицинской техники  палату. Пуля  Ахмеда  пробила  ему  легкое,  едва не задев сердце. Но несмотря  на реальную угрозу жизни,  большую потерю крови,  кризис миновал.  Операция  в лучшей клинике страны   позволит   ему  уже через  неделю встать на ноги. А  пока он  не поднимался с постели,  нуждался в уходе, но с  каждым  часом силы его прибавлялись.   Он  был  бледен, но той  бледностью, которая уже набирает свежесть. А   как  дьявольски красив – даже в больничной койке.  Белокурый  принц.  Он  вздрогнул, увидев Веру   в  дверях,  попробовал  встать, ожидая, что она, как в таких случаях полагается, остановит его: «Лежи, лежи, дорогой, тебе надо набираться сил».  Но она не остановила, и в красивых синих глазах ее он увидел знакомый холодный блеск, который не предвещал ничего хорошего.
     Не сумев подняться на локтях,  он  виновато улыбнулся,  уронил голову на подушку.
    - Я все тебе объясню, никому не верь, слышишь...
   Она  презрительно усмехнулась, покрутила  в руке газету, скрученную в трубку, и   швырнула  ему в лицо.
  - Это  заказная статья…  В  ней  - все ложь…
   Тут вошла молоденькая медсестра,  вылитая фотомодель, приветливо улыбнулась Вере Павловне. Поставила на тумбочку  поднос  с  одноразовыми шприцами и ампулами  для  инъекций.
            И хотя  Вера  Павловна ни в чем не уступала ей, разве только годами, в  ее   победоносном презрении  появился горьковатый привкус.
       «Он не умрет от тоски и горя -  будет наслаждаться с такими, как эта. Как бы его  побольнее  ужалить? Нет,  уничтожить как личность, закрыть  лет на десять, как говорит отец,  и  дело с концом. Ей  даже показалось, что  медсестра и он  как-то загадочно переглянулись.  Неужели и с ней успел,  в  таком-то  состоянии.  Успел - не успел – все равно  не пропустит.
     Он прилег на бок  и, заведя руку за спину, попробовал спустить штаны, но неудачно. Медсестра, белозубо  улыбаясь,  сама  заголила ему  зад  и,  как  показалось Вере Павловне, - чрезмерно.
    Втыкая иглу в ягодицу,  медсестра  улыбнулась,  из раскрытого рта  высунулся  влажный  язычок,  как будто ей доставляло наслаждение  колоть Дмитрия.
      Изящные  пальчики вмяли  тампон  в  место  инъекции, обожгли  спиртом испещренную уколами  ягодицу.
      Она вколола ему еще несколько препаратов, испытывая терпение Веры.  Затем слегка подкрутила краник на капельнице,  чтобы  лекарство  медленнее капало   и,  загадочно  улыбаясь,    вышла из палаты.
-Так за  что  тебя подстрелили?- спросила Вера с презрительной усмешкой.
-А за что еще покушаются на жизнь бизнесмена?
- Убийца! Насильник! Маньяк!
- Ты сошла с  ума?! – испугался  Дмитрий, сразу же приподнявшись  на локтях.
    -  Вера  достала из сумки пистолет и  наставила на мужа.
    -  Выкладывай всю правду, только правду! -  (это была зажигалка, точная копия Макарова, но Дмитрий об этом не знал).
-  Клянусь  жизнью - я никого не убивал. Я поехал получить с негодяя  долг, а  он  открыл пальбу…
   В эту минуту снова вошла медсестра, увидев в руке женщины пистолет,  испуганно вскрикнула:
-  Что вы делаете? Я вызову охрану!
 - Это  шутка,  Валечка, -   сказал Дмитрий.
      Спрятав пистолет в сумку,  Вера Павловна  измерила презрительным взглядом медсестру  и, гордо вскинув голову,  направилась к двери.
- Вера, - крикнул он ей вслед.
   В дверях,  она  обернулась:
- Все  вопросы –  через  моего  адвоката
      По выражению лица дочери, отец понял, что томившая его долгие годы проблема наконец благополучно разрешилась.
    Вера   твердо пообещала отцу подать заявление на развод.   
    Но  ее еще мучило чисто женское  любопытство,  она решила  провести  собственное  расследование  и    выяснить все  до   мельчайших подробностей по делу о  рабынях и гибели четырех человек.. У нее  уже созрел  в голове  план  действий. Она встретится  с  Игнатовым – этот прохиндей  наверняка знает подробности. Расспросит    Хромого. Надо будет, переговорит с  этим журналистом. Она все  выяснит.  Но вначале посоветуется   с  Пелагеей.
      
000

27.

           «Мальвина» жила  своей  обычной жизнью. Вере Павловне была известна лишь  открытая  для   глаз общества часть этой жизни, о другой же, теневой, она могла только догадываться. Ей  рассказывали об этом вертепе такие  вещи, отчего у нее волосы шевелились на голове.  Однажды она даже  устроила настоящую инспекционную проверку в  «Мальвине»  В поисках доказательств своих  смутных подозрений перевернула все верх дном,  врывалась в кабинеты.  Эльвира  открывала  ей все  двери, на которые она указывала, но  ничего ужасного не обнаружила. Вечером Дмитрий   упрекал жену: « Я же говорил, не верь никому!  Только позоришь меня».
         
     Пелагея  Марковна принимала у себя  очередного клиента,  пехотинца из бригады Хромого. В кабинете ясновидящей царил полумрак, со стен и  со всех углов выглядывали строгие  лики святых, перед некоторыми из них медленно таяли восковые свечи.
      Побывавший в различных передрягах боец  криминальной группировки даже слегка оробел . Вглядываясь в серебряную чашу, наполненную до краев освященной водой,  Пелагея  рассказывала  ему  о  его  прошлой жизни  так,  будто смотрела в книгу, в которой  все было о нем написано.
  -Не любил тебя отец, не признавал за родного, - говорила Пелагея.
  - Твоя правда, бабуля.
 - Вижу кровь на твоих руках...
 Обалдевший  пехотинец взялся за голову. Словно окутанный колдовскими чарами стал рассказывать  ясновидящей, какое у него  было трудное детство, как лупил  его отец, как убегал  из дома. Как попал в колонию по малолетству, как связался  с бандитами.  Кого  разорил,  кого собирается  разорить, а кого и замочить не прочь.
  -Зною, сынок, знаю, что много грехов нахватал,  но спасешься, если покаешься...
  Вера  прошла  со служебного входа к  Пелагее, тихонько отворила дверь, заглянула в кабинет. Увидев ее,  старушка поспешила  освободиться  от  разговорившегося  клиента.
-Ну  ты  даешь, Пелагея Марковна,  лучше любого  «следака»  раскрутила меня, развела  как  лоха…      
   - Вот  что  скажу  тебе,  сынок,  – наставляла  старушка,  выпроваживая его  через заднюю дверь, - крестись на  образа,  носи   обережек,  который я тебе подобрала. На церкву  не пожалей …      
   - А  ты  мне молитвочку путевую намалевала?
  -  Путевую, путевую…
 -   А  водицу  как надо  замутила?
  -  Как надо, как надо…  Тьфу ты, не замутила, а заговорила. Все   будет,   как  я   вещала. Только не убий больше, иначе  гореть тебе в аду.
    Разбогатевший на поприще рэкитирства боец Хромого хотел  лично отблагодарить Пелагею,  достал баксы.
- Нет-нет,  -  отпрянула старушка – деньги через кассу.
-Ну  молись за меня, святая, молись...
      
      Благообразный облик старушки, ее   раскатисто певучий голос, простые  добрые  слова  согревали  Веру, успокаивали,  умиротворяли. Вера сердцем чувствовала, полюбила  ее Пелагея, как родную дочь.  Да и кого ей было любить. Ни мужа, ни детей у нее не было. Так и осталась девственницей, не испытав бабьего счастья. Но ясновидящая не считала  себя несчастной. Как развалилась страны,   ушла в монастырь. Но пробыла там недолго. Помешал дар ясновидения. Стала она рассказывать послушницам про их прошлую жизнь.  Матушка - игуменья узнав об этом, упросила ее покинуть  стены храма. «Только  Богу одному известно будущее,  а  монастырской послушнице предсказывать грех»  - «А если Бог через меня вещает», - возражала монахиня.
–  «Окстись, Пелагея, гордыня тебя заела».
      
       - Да на тебе лица нет,  – всплеснула руками Пелагея Марковна, -  разглядев  лицо крестницы. – Щас я тебя приведу в порядок.
     Старушка   взяла  с   полки  пузырёк  с   каким-то зельем, подошла к иконе Николая Чудотворца, перекрестилась, потом приблизила пузырек к своим  губам, пробормотала молитву.  Живые ясные  глаза ее на миг замутились и снова просветлели.
    -  Теперь  выпей,  станешь сильной,  как  львица.  Голова наполнится светом. Освободишься  от мужских чар.  А про Димушку  вот  что  скажу тебе. Ты  не горюй - выкарабкается.  Я давеча об энтом  говорила  Хромому.
 -    А  по мне –  пусть хоть вместе  в могилу ложатся, извращенцы, упыри проклятые Я бы и денег не пожалела…
  -   Что ты, что ты! Не говори так. Другим человеком станет Димушка,  как  на  том свете побывает.
    - Так  побывал вроде
    - Да нет,  – еще все впереди.
     -А  что  в  конце-то   будет?
     - Что  в  конце будет – один  Бог ведает. Только вот что скажу тебе: никуда ты от  него не денешься, а он от тебя. Так что,  прощевай  ты  его.
    - Как же «прощевай», когда  из-за него столько  зла людям.
    - Все  равно -  вместе   будете!
   -  Он  же растлитель! Я его ненавижу, презираю!
   -  Спасется! Не погасла   в  нем  ешо искорка-то божья. Зараз  другим человеком станет. А то,  что  растлитель – так ведь почти в каждой бабе  черт сидит.
- Чего  мужикам  надо,  не пойму, – досадливо вздохнула Вера,  - чем я хуже кого-то? Вокруг меня иностранцы  даже увиваются. Один  немецкий  барон,  прослезился,  провожая меня.  Все звал к себе на родину, руку и сердце предлагал.
  - Краше тебя  никого  не встречала, - с нескрываемым восхищением произнесла старушка.- Разве только моя внучатая племянница Милочка такая  же  красавица, как ты. Обещала скоро приехать.
  - Это ей ты  деньги  отправляешь со своего счета?
 -  Да, на учебу. А знаешь, как она поет!
 -  Ты мне о ней не рассказывала
 -   Пелагея достала из ящика  дубового стола фото, протянула крестнице.
 -  Вот ее фотография, прислала из Киева, она там на артистку учится.
     Чувство ревности зашевелилось в сердце Веры.  Слишком хороша была  на снимке племянница крестной матери.
    Интересная мысль вдруг возникла в голове Веры Павловны: показать Пелагее фотографию журналиста и попросить ее силой своего дара повлиять на его решение напечатать статью против ее отца. Она полезла в сумочку.
-- У меня тоже есть фотография. Этот  человек вывел на чистую воду Дмитрия, И я ему благодарна. Но он может навредить моему отцу.
 - Пал Алексеичу!- стукнула себя по щеке Пелагея, - Батюшки! Он же племяшу моего вытащил из  бяды.  Дай-ка, дай-ка погляжу.   
Пелагея взяла фотографию Максима, глаза ее сделались строгими. Зрачки снова помутнели. Она подошла к иконе, стала истово молиться. Затем устремила взор в чашу с освещенной водицей.
- Богоизбранный он человек, - произнесла она загадочно и   насупила густые брови.
- Еврей, что ли? –  улыбнулась Вера Павловна.
- Почяму яврей? Да и не в энтом дело. Бабка моя рассказывала мне, что Бог  отправляет  на землю человеков, которые мир спасают. Будь осторожна с ним,  вот что я тебе скажу, он  не простой человек.   Силой обладает неземной, сам не ведая того.  Пуля его пока не берет. Запугать его нельзя. Подкупить – тоже. Послан он к нам сразиться со  Злом. Да чего-то плохо сражается.  А все-то женщины с толку сбивают.
   Пелагея снова заглянула в чашу. Перед  взором старушки  проносились смутные видения, и она прищуривалась, чтобы получше разглядеть происходящее события, ухватить важные для не детали.
 От мысли, что Пелагея вышла напрямую связь с потусторонним миром, Вера  невольно вздрогнула.
   - Что еще ты видишь, мама Пелагея ?
    - Вижу рядом с ним  девчонку. Это она  -  карающий меч Востока.  Если он осквернит  ее целомудренность – пропадет столица во грехе, яко обожравшееся порося в  сытном корыте.
- Нет-нет, мама  Пелагея, ты что-то путаешь, он просто  журналист, обычный человек, а  девочка эта -  несчастная рабыня...
-Разве ж я тебя, доченька, когда-нибудь обманывала?
- А сможешь ты ему  внушить, чтобы не упоминал он имя  моего отца в своих статьях?
- Ему силы небесные помогають, а я только ясновидяшая, доченька. Но не переживай,  Пал Алексеич  сделает ему предложенье, от которого он не сумеет отказаться.
- Какое еще предложение?
Вера Павловна не переставала удивляться тому, как Пелагея Марковна в нужный момент с  областного говорка умела переходить на обычную разговорную речь.Словно один человек на время подменял другого и  неожиданно исчезал.