Нити судьбы

   
  Рита Кубанская               

                Любаше               

                Нити судьбы

Я – Руслана. Это имя мне, еще не родившейся, дал мой папа. Он не знал пол будущего ребенка, но имя и мальчик, и девочка имели бы одно – мое. Так звали папиного друга – капитана Руслана Лугового, который ценой собственной жизни спас его, молодого, необстрелянного лейтенанта – выпускника военного училища, сразу же после выпуска попавшего в лапы чудовищной афганской войны. « Живи, Серега, дети – это такое счастье. А ты еще не видел собственное дитя. Как жалко, что я так мало был со своим сыном...» Это были последние слова умирающего командира.
Родилась я. Папа после ранения и госпиталя вернулся домой. Он стал инвалидом и его комиссовали. Он с мамой ездил на родину погибшего капитана к его семье – жене и сыну. Несколько лет подряд посылались посылки ко дню рождения не знакомого мне мальчика. А однажды посылка вернулась назад: адресат выбыл. Семья, вероятно, переехала к родственникам в другой город. Так был потерян след людей, перед которыми папа чувствовал себя в неоплатном долгу.
Я стала помнить себя с папиных криков по ночам. «Этого не может быть, – говорили мне бабушка и мама. – Ты была слишком мала, чтобы помнить». Но я рассказывала им такие детали, что они, удивленные моей малолетней памятью, вынуждены были поверить мне. Страшнее слов Афган, душманы, ущелье и вертушка у меня в детстве не было. Их все время кричал папа во сне. Мама успокаивала папу, как бабушка меня, испуганную, в соседней комнате. Давала пить ему лекарства, делала уколы. Я не знала значения этих слов, я не спрашивала о них у родных, я твердо знала одно: в четыре года моего красивого и доброго папу унесли от всех нас эти страшные слова и все, что было связано с ними.
Тогда-то я и решила стать врачом, мне казалось, что я бы уж точно спасла своего отца. Он был нам так всем нужен! Никто лучше него не читал книги, не придумывал удивительные сказки, не любил так трогательно и нежно нас троих, маму, бабушку и меня. Врачом я не стала, просто не смогла физически: анатомичка с ее вечными клиентами победила меня. Я стала фармацевтом: сначала – медицинский колледж, теперь – заочно медицинский институт. С тех пор прошло больше двадцати лет. Мы так и живем все вместе: старенькая моя бабуля – мама моего рано ушедшего из жизни папы, мама, так и не вышедшая больше замуж, и я со своим любимцем – добрейшим Рэем породы колли. Был, правда, в нашей жизни период, когда я выходила замуж и в доме впервые за много лет звучал мужской голос – голос моего мужа. Но то ли он не пришелся нам ко двору, то ли я его так быстро разлюбила (или не любила вообще?), но в девятнадцать, спустя полгода, я уже была свободным человеком.
Друзья зовут меня Русей, бабушка – Ланой, а мама – моим полным именем – Руслана. Только так звал меня папа, так зовет меня и мама. В моем возрасте мама стала вдовой. Два года после смерти папы мама ежедневно после работы приходила на кладбище к нему. «Ирочка, – уговаривала ее бабушка, – не рви ты себе сердце. Мы ведь все вместе ходим к Сереже в выходные дни. Одной опасно вечерами, да еще в таком месте». – «Мама, я если не поговорю с Сережей – мне еще хуже, поверьте». И бабушка смирилась.
Не один раз мудрая наша бабушка пыталась образумить маму, ей хотелось, чтобы мама как-то устроила свою личную жизнь. «Ну что вы, мама, где же я найду такого, каким был наш Сережа?» За двадцать прожитых без папы лет такого человека для мамы не нашлось. И мне еще такой человек не встретился. Может, уже и не встретится никогда? А если вдруг встретится, я почувствую это сразу – это я знаю точно.
– Ланочка, доживу ли я до правнуков, так хочется понянчиться с ними?
– Доживи уж, бабуль, а то сильно на тебя обижусь. Ты уж постарайся.
– И ты меня не подведи, внученька, – улыбается моя старушка грустными глазами. Печаль навсегда застыла в них после смерти сына.
Мама учительствует, бабушка давно на пенсии и я – вечный странник, ищущий удобный случай, чтобы вырваться на природу (по выражению бабули, как «горная коза с рюкзаком по горам мотаюсь»). В этом году мой отпуск сорвался. Пришлось ездить в командировки для заключения договоров по поставке лекарств – мои туристы ушли без меня. Пассивный отдых не для меня. Уж если случилось так, что я в кои веки осталась дома, значит, надо что-то предпринять сейчас. «Девочки, – мое традиционное обращение к маме и бабушке, – а не сделать ли нам нашу квартирку поуютней и посвежее?» Ну разве кто-нибудь сможет мне помешать, если я уже что-то решила? Вот уже побелены потолки, почищены и промыты обои, блестят из-за чистых штор первозданной белизной свежевыкрашенные двери и окна. «Ириша, ты посмотри на энергию этой молодой леди, она так и бьет из нее ключом». Энергия действительно бьет, а делать уже по дому нечего. На работу еще только через неделю. Вот скука!
– Ба, а не рвануть ли мне на Озера?
– -Рвани, – соглашается она, – только, пожалуйста, не с рюкзаком и палаткой. Тебе будет одной неинтересно.
– Мама, ну сколько можно изъясняться молодежным сленгом? – Это обращение к бабушке. Маме – преподавателю русского языка и литературы – этого не понять: у нее каллиграфический почерк и чистая русская речь. Я и бабуля – полные антиподы ей.
– Ланочка, возьми термос и мой чаек.
– Ба, я ведь буду жить под крышей, меня накормят и напоят.
– Возьми, – твердит она.
– Беру. – Я младшая – должна уступать. Да и чаек у бабушки исключительный, состоящий из семи трав. А вот каких – не знает никто.
– Может быть, у меня свой секрет? – отстаивает свою независимость моя травница.
Пять часов езды на автобусе, и я на Озерах. Здесь, в Синегорье, знаешь с детства все горы, все большие и маленькие озера, все родники и все легенды, сложенные о них. Казалось бы, ничего нового не сулит тебе встреча, а все равно испытываешь дикий восторг и какую-то приподнятость настроения, когда попадаешь в зону насыщенного елового аромата.
Вот так цивильно отдыхать мне приходилось только в летних лагерях, чтобы не думалось ни о еде, ни о ночлеге. «А что, в этом тоже есть своя прелесть, – утешаю я себя. – Народу на базе отдыха не много – середина августа. Понежусь, как все порядочные люди, в лучах уходящего солнышка, может, и искупаться еще успею». Себе на удивление попросила, чтобы меня ни к кому не подселяли. «Стареешь, Руська, изменяешь своим привычкам».
Я жаворонок. Проснулась рано, натянула спортивный костюм – и бегом вокруг базы отдыха. Привыкла с Рэем гулять по утрам. Потом завтрак с традиционной кашей, чаем и хлебом с маслом и сыром. По тропинке в лесу пошла к роднику, я лет семь-восемь не была здесь, может, и нет его уже вовсе? Жив-здоров, журчит. А вода вкусная, ледяная, зубы чуть-чуть ломит.
Заварила бабулин чаек в термос и пошла на пляж. Здесь немноголюдно. Солнышко припекает – закрыла шляпой лицо, вернее, нос, чтобы не обгорел: он и так вечный повод для насмешек у моих друзей. Стало жарко. Единицы смельчаков потянулись к воде. Щучье – самое глубокое и холодное из озер, но я его почему-то люблю больше всех. А, была не была. Вода обжигает, интенсивно плыву. Выхожу на берег совсем другим человеком – бодрым и энергичным. Как кстати бабушкин термос с чаем из родниковой воды!
– Папка, можно я с тобой?
– Нет, Даниил, я сказал нет.
Это по соседству со мной расположился мужчина с мальчиком лет семи-восьми. Мужчина шел к озеру, у него было сильное тренированное тело. Я невольно засмотрелась, так красиво он плыл.
– Сам плавает, а меня не взял, – то ли мне, то ли себе говорит мальчуган.
– Вода и вправду могла бы быть теплее, – утешаю я моего юного собеседника.
– Но ведь вы – женщина и не испугались холодной воды.
– А ты – ребенок.
– Но я же мужчина, – твердит мальчик.
Я рассматриваю этого мужчину. Миндалевидные огромные карие глазенки и светлые, соломенные волосы. Тоненький, с острыми плечиками и коленками.
– Слушай, – утешаю я мальчика, – здесь очень много озер, это самое холодное. А есть и поменьше, там и вода теплее.
– Правда? – радуется он.
А вот и сам папа мальчика.
– Здравствуйте, – приветствие обращено ко мне.
Я ответно киваю головой («Это неприлично», – сказала бы мама и была бы права).
– Дань, ты тете не надоел?
– Ну что вы, – смотрю на стоящего передо мной мужчину, и мое сердце, традиционно больше двадцати лет находящееся в левой стороне грудной клетки, куда-то ухает вниз.
«ВоТ, Руська, тебе и пришел конец. Столько лет оно молчало, твое сердце, а тут – семейный человек и на тебе!»
– Папка, – выручает меня от неловкости Данька, – тетя Лана здесь все знает, тут есть озера и с теплой водой.
– Правда? – полувопросительно-полусерьезно спрашивает мужчина, – а кто же там воду подогревает?
У меня не хватает сообразительности продолжить шутливый диалог. Такой словесный ступор со мной не случался давно. И опять меня спасает мальчик:
– Солнце, папа, солнце.
–Я вижу вы с сыном уже познакомились. Меня зовут Владимир.
– А я – Лана.
– У тети Ланы вкусный чай, – улыбается мальчик.
– Хотите? – Мое первое осмысленное действие с момента нашего знакомства.
– Спасибо, не откажусь. В этом озере точно никто водичку не подогрел. А чай у вас, действительно, замечательный.
– Это семитравье моей бабушки, – объясняю я. А потом рассказываю историю появления всех озер своим новым знакомым.
– Вы местная?
– Почти. Я из Петропавловска, это триста километров от Боровской зоны. Здесь мы с друзьями еще со школьных времен все исследовали.
– А мы с сыном москвичи. Как-то упустил я из-за работы это лето. Мне один знакомый давно говорил о вашей казахстанской Швейцарии, а я все не верил. Теперь вижу – не хуже. Чуть-чуть тепла бы.
– Синоптики обещали, – вставляю я слово, – дней пять будет жарко.
– A обойти эти озера нельзя, на экскурсии возят по этим местам?
– Нет, только на Боровое.
– Как бы нам на всех озерах побывать? Здесь машину можно взять на прокат?
– Не знаю.
– Па, – хитро улыбается Данька, – ты всегда говорил, что если очень-очень нужно, значит, и можно. Тетя Лана, а Вы поедете с нами?
Своим вопросом мальчик на сей раз загнал меня в тупик.
– Сын, у тети Ланы могут быть свои планы. – Лицо Владимира обращено ко мне.
– Ну почему же, я с удовольствием, – вновь обретаю я голос. – Лето тоже идет у меня не по плану: мои друзья уехали на Байкал без меня. Я предпочитаю активный отдых.
– Вот и хорошо, завтра сразу после обеда и поедем, а я к этому времени постараюсь найти нам машину.
Погода в последующие дни, действительно, была чудной, как будто специально по нашему заказу. В августе в наших краях такая погода – редкость. Мы поднимались на Синюху, Володя – и на Слона тоже, я, чтобы Даньке было не скучно, была с ним внизу. Купались в Боровом, Малом и Большом Чебачьем, Аыртау. Ездили в Зеренду. Три дня жили в домике на Челкаре. Это море-озеро поразило не только мальчика, но и Володю тоже.
– Папка, ты смотри, настоящее маленькое море, и вода тут соленая! – восторженно кричал Данька, играя с набегающими на него волнами.
Мы жгли костер, варили уху из пойманной мужчинами рыбы, собирали грибы в лесу.
– Тетя Лана волшебница, ну почему мы с тобой не видим грибы, а она из подо мха их вытаскивает? – это опять Данька.
– Так я же выросла в грибном краю и здесь часто бываю, – оправдываюсь я.
Никогда в моей жизни не пролетало так быстро время, как эта неделя. Нам было хорошо втроем. Володя рассказал, что его жена, Данькина мама, умерла по небрежности молодого врача, оперировавшего ее несколько лет назад. Мальчик знает маму по фотографиям. А живут они с Володиной мамой. Чаще всего Данька бывает с бабушкой, потому что он, Володя, занят и подолгу отсутствует дома, выезжая в командировки.
Мне казалось, что я давно знаю Даню и его папу. Нелепость? Завтра я уезжаю, а они остаются еще на неделю. А сегодня я приглашена в ресторан. Хорошо, что, уступив бабуле, я взяла блузку и юбку. В чем бы я пошла сегодня? Не в джинсах же? «Постой, ведь раньше тебе было все равно», – твержу я себе. «А сейчас не все равно!»
Звучит голос Джо Дасена – любимая пластинка моих родителей. Данька, объевшись и положив голову на стол, смотрит на нас танцующих. «Продлить бы это мгновение», – обжигает мысль. «И ничего не надо больше», – обманываю я себя. «Мне надо больше, больше, мне надо все!»
– Лана, вы не слышите? – возвращает меня в реальность голос Володи.
– Слышу, – говорю я. – Это на меня музыка действует...
Провожающим меня Володе и Даньке дарю свой термос и бабушкину фитозаварку. Им они еще пригодятся. Традиционно обмениваемся телефонами.
Данька подает сложенный вдвое листик:
–Это вам рисунок на память, только посмотрите его уже в дороге.
Вот и все. На рисунке, взявшись за руки, стоят три человека – мужчина и женщина, а посередине ребенок. «Спасибо тебе, Данилка». Противные слезы бегут и бегут по моим щекам, и ничего я не могу с этим поделать...
– Бедная моя девочка, – вздохнула мама.
– И ничего и не бедная, – это уже бабуля.
От них ничего не скрыть.
Какая ужасная неделя, долгая-предолгая, как утомительны дни, какие бесконечные бессонные ночи. Я вся там, в воспоминаниях, где мне тревожно и радостно одновременно.
– Руслана Сергеевна, вас к телефону бабушка. – У нас так принято: говорить, кто звонит!
– Ба, что случилось?
– Ничего, купи фруктов на обед и чего-нибудь сладенького к чаю.
– Хорошо, – послушно соглашаюсь я.
– Володя, – теряюсь я, видя его у своего дома.
– Мы решили не лететь через Астану, а уехать поездом из Петропавловска. Ты не против?
Разве я могу быть против, если мы уже в подъезде, и я ощущаю крепкие Володины руки и губы... Только грохот открываемой железной двери заставил нас, как школьников, отпрянуть друг от друга. «Ты заколдовала нас своим чаем», – слышу Володин голос.
Бабушка в платье, привезенном ей два года назад мной из Киева и не разу не надеванном с тех пор («Нет повода» – была вечная отговорка), колдует на кухне. Рэй пребывает в радостном возбуждении: он любит детей.
Блестят глазенки у помогающего ей Даньки.
– Вам понравился мой рисунок?
– Очень, – шепчу я.
– Лана, не могла бы ты Даниилу показать альбом, где ты в детстве заснята? – спрашивает Володя. – Ему это очень хотелось.
Данька смотрит альбом, а мы раздвигаем стол в большой комнате. Скоро придет мама – будем обедать.
– Папа, смотри, смотри, это же мой дед, дед!
– Что? – застыли мы в дверном проеме.
На фотографии – мой папа со своим другом Русланом Луговым, который подарил ему еще пять лет жизни.
– Но ведь ты – Лана? – первым приходит в себя Володя.
– Так зовет меня бабушка. Папа звал меня только Русланой...
Плачет бабушка, плачет моя мама. Но это слезы радости, а не печали.
Утомленный дорогой и всем происходящим, уснул Данилка. А мы идем в город: я хочу показать его Володе.
– 3наешь, очень уютный, чистый городок, какой-то домашний, – говорит он. – Может, это оттого, что здесь живете вы все?
– Может быть, – отвечаю я.
– Руська, – слышу знакомый голос, – ты где пропала? Как много ты потеряла, что не поехала с нами! – кричат мне переполненные впечатлениями от поездки на Байкал друзья.
Я представляю им Володю, договариваемся о встрече и расходимся.
– Так ты еще и Руська? – удивляется Володя.
– Угу, – как бука отвечаю я.
– Ты правда много потеряла? – спрашивает меня он.
– Нет, – счастливо улыбаюсь я, наконец-то я поверила во все происходящее с нами, – приобрела я гораздо больше! Все!