Когда вода великого потопа...

Когда ты умер, мне, как последней жене, сообщили последней, спустя месяц после похорон. Я уже привыкла тебя по полгода не ждать из запоя, пока на даче не похолодает и не кончаться дрова. Давно прошло то время, когда я ездила за тобой, выискивала по загаженным, заваленным барахлом и пустыми бутылками вонючим досчатым домишкам, таскала на капельницы, плакала, грозила, ругала, носилась по этому чертовому треугольнику Кампана. Потом я это оставила, я замерзала, переставала спать, толстела, впадала в анабиоз. Теперь можно выдохнуть и выпить коньяку. За годы жизни с тобой можно по пальцам пересчитать, когда я позволяла себе обезболивающее. Ты больше не появишься, клянясь в любви и верности, пропахший бомжами и проспиртованный до пяток, страшный, как смертный грех. Я рассмеялась, и твой отчим бросил трубку, хотя он, я думаю, больше всех рад, что он тебя пережил. Просто из твоей смерти, почти не касаясь твой жизни, выходит прекрасный сюжет. Ты мне сам рассказывал, что много лет назад, когда ты ехал на машине ночью на эту самую твою дачу, на шоссе у поворота на Рощино сбил бомжа какой-то мужик. Он тебя остановил и попросил вызвать ГАИ. А ты ему посоветовал, чтобы тот просто уехал, ведь никто не видел, зачем, мол, мужику эти неприятности. Прошло тридцать лет и этим бомжом стал ты, и водитель, сбивший тебя у поворота на Рощино, уехал, и никто ничего не видел. И ты провалялся в морге неопознанным месяц или все два, теперь мне это не важно. Куда ты шел? Куда тебя понесло? Твоя очередь была идти за бухлом, курево кончилось? Конечно, я не пойду по поселку это выяснять. Ты и так в последнее время все чаще был скорей живой мертвец, пропивший машину, 25 работ, двух детей, меня, себя. Как все это случилось быстро по нашим меркам. Тридцать лет назад я хотела написать о тебе роман, когда мы познакомились, так ты меня поразил, как мужчина, как любовник, как человек. Таких я не видела раньше, ты меня потряс, тем что был как-то внутренне свободен, жил легко, тратил не считая, женщины не могли тебе отказать, ты не знал в них меры. А как ты водил машину, это была отдельная песня, с тобой я никогда не боялась ездить, даже когда отказали тормоза. И тебе не нужно было врать и выкручиваться, жизнь была за тебя, парень с Васильевского острова. Ты меня оживил этой своей легкостью и фартовостью, ты стал для меня своеобразный трамплин, я много лет считала тебя своим лучшим другом, больше чем секс-партнером. Столько переговорено, столько пережито, такие слова, такие дела. Этот некролог, собственно, никому не нужен. Твои женщины нашли себя в этой жизни без тебя - кто в семье, кто в алкоголе. Никто в 20-ть, 30-ть лет не верит в такой финал, когда вокруг искрит жизнь, столько возможностей и соблазнов. Ты, как будто пытался все успеть, был неутомим и не остановим. Мы умудрялись находить друг  по каким-то левым телефонам, каким-то обходным путям. Я неслась с маминой дачи по лесной дороге, в грозу, чтобы успеть приехать домой, потому что ты собирался заехать. Ты всегда заезжал между халтур, выпить кофе и поспать, потом тебя опять выносило из моей жизни. И, напоследок, принесло окончательно. Я спросила: "Ты ко мне жить или умереть?". Ты ответил: "Жить", обманул и восемь лет убивал себя на моих глазах. Что только не говорили мне специалисты в данной области, жены тех, кто вырвался из западни, никакие советы, никакие варианты не подошли. Потому что все в один голос твердили: "Только, если он захочет сам", а ты так и не захотел. Помню, когда Аллу Демидову спросили: "Почему вы, кто был рядом, его не уберегли?", она ответила: "Нельзя остановить самолет, который идет на взлет". Жаль, что ты - не Высоцкий, и даже не Венечка Ерофеев, хоть как-то для меня была бы оправдана моя роль в этой простой бытовой истории. Хор подруг, поющий мне в уши, что я могла бы потратить эти восемь лет на что-то более важное - на себя, на детей, путешествия, не понимает, что я и без них это знаю. Мне обидно не за потраченное время, а за то, что у меня не получилось, у хора получилось,а  у меня нет. Я даже не минуты не сомневалась, что меня не известили о похоронах из-за дачи.  Огромная профессорская дача в элитном поселке, в окружении знаменитых историй и потомков знаменитостей. Одно сплошное "знаменитых", от слова "знамение" или "знамя". Прокуренная, провонявшая бомжами, пропитая, сильно поиспользованная, даже какая-то изнасилованная, дача представляет для твоих родственников основную ценность, а я представляю определенную опасность, как прямая наследница. Когда ты умирал в алкогольном бреду, все как-то спокойно жили в дали от тебя, стыдясь и сетуя. Это был их выбор, который я так и не смогла сделать. Жизнь без тебя очень манила, но была несбыточна, можно это называть созависимостью, можно чем-то другим. Но отказаться от тебя я не смогла, как не рвалась из паутины. Что жизнь заканчивается, я это физически ощущала и пыталась не провоцировать чувство будущей вины. Бывало, что я так хотела с тобой развязать, что тоже хотела, чтобы тебя не было, чтобы тебя у меня забрали. Потом когда это проходило, я очень радовалась, что это желание ушло, вот такие качели. И теперь нам с тобой остается только дата - сорок дней, сорок сороков. "И чудаки, еще такие есть...", можно повыть потихоньку себе под нос. Я не пойду на кладбище, я не хочу знать, куда тебя закопали, не хочу встречаться с твоими родными. После этой даты, я, наконец-то смогу раздать твои вещи, чтобы они не валялись у меня по дому. Когда нет человека, его вещи ему не замена. Я с дачи свои книги вывозить не буду, пусть твои дети делают с ними, что хотят. А то мне последнее время казалось, что мне, как и твоим родным, была важнее твоя дача, чем твоя жизнь, хотя без тебя я на ней жить-то и не могла. И ты был честнее меня, я же тоже предатель, и в прошлом алкоголичка, мне повезло, я вырвалась, я это скрываю, как могу под благородным фасадом, а ты нет. Чудом со мной не случилось то, что случилось с тобой, и еще никто не сказал, что не случится. Поэтому мы расстаемся совсем, я не хочу с тобой встретиться там, за чертой, не хочу, чтобы ты знал мои настоящие мысли, мое настоящее лицо. Пусть тебя встретят там твои алкаши, пусть вы будете молоды и здоровы, и свободны. Пусть вам там ничего не будет за бездарно пропитую жизнь.