Глава 119

Котелок загремел и покатился под лавку.
— Ах, чтоб тебя, — заругался мельник.
Жена подхватилась, ловко подняла не вовремя подвернувшийся чугунок, убрала подальше на полку.
— В хату зайти нельзя, всё валяется, порядку никакого. Две лахудры толкутся, за целый день кашу никак не сварят.
Когда отец не в духе, лучше уползти из хаты куда подальше и не показываться ему на глаза. Да только вот две причины не дают этому сбыться. Первая — это то, что пришло время обеда, куда же денешься? Надо подавать хозяину. А вторая, дочка — человек самый подневольный. А единственная дочка — тем более. Никуда не уползти, негде укрыться.
Мельник сел на лавку, женщины, жена и дочь, торопливо стали накрывать на стол.
— Чтоб я ещё когда бабу послушался! Тьфу!
Мельничиха покосилась на разгневанного мужа. Её, что ли когда послушался? Что-то она не припомнит.
— Нет! Подавай им жениха, да молодого, да пригожего. Тьфу!
Маниша почувствовала, как сердечко её ухнула куда-то под тяжестью несчастья. Какая беда пришла — пока неизвестно, но таким гнусавым тоном отец говорил только о Лане.
— Вона, как получилось. Забрали твоего голубя сизокрылого. Под белы рученьки и в город, на расправу. Вместе с отцом.
Горшок выскользнул из внезапно ослабевших рук Маниши и рухнул на пол, забрызгивая подол её сарафана горячей юшкой.
— Ах, ты паскуда косорукая, — мельник проворно метнулся к дочери, и она в ужасе сжалась.
— Отец, отец, — бросилась наперерез Мельничиха, и, как всегда, весь удар взяла на себя. Разъярённый мельник швырнул её в стену, постоял над побледневшей дочерью несколько страшных мгновений, повернул к столу.
— Задушить паскуду мало.
Мать, пошатываясь, вновь полезла в печь.
— Я что, день целый буду тут на вас любоваться?
Маниша, опомнившись, стала помогать матери.
Лишь когда значительно опорожнился горшок с пареной репой и мясом, хорошо, что Манише в дырявые руки попалось не главное блюдо, мельник соизволил просветить своих баб.
— Я даже специально поспрашивал народ, что да как. Забрали обоих. Говорят, украли в городе у самой княжны какую-то вещицу драгоценную. Вот вам и жених.
— Да невжель Ивар красть будет? — робко возразила Мельничиха.
— А ты сбегай, спытай в городе. Можа, князь тебе расскажет, — захохотал мельник.
Манишу трясло. Боялась что-нибудь в руки взять. Если ещё что опрокинем, мать уже не поможет.
— Говорил я, что за Бурого из Быстрого Ручья надо выдавать девку. А они голосить: старый, обрыдлый. С лица воды не пить!
Внезапно Маниша обернулась к отцу и, сузив синие глаза, сказала, и в словах слышалась несокрушимая твёрдость:
— Ищите тогда меня на другой день после свадьбы в Русе.
— Цыц! — страшно вытаращил глаза мельник.
Но Маниша продолжила, хотя сердце её трепетало, как перепуганная птица:
— Одну уже отдали за Асипу?
И тут третий котелок полетел. Не выдержал мельник, схватил громадной рукой своё любимое блюдо и запустил в дочь. Только остатки репы шмякнулись о печь. И на этот раз котелок разбился вдребезги. Маниша страшно раскрыла глаза и не шелохнулась, даже когда глиняная посудина пролетела рядом с её лицом.