Глава 122

Рано поутру, когда малые ребятишки ещё спали, петухи вовсю кричали, а хозяйки переделали кучу дел, Лябзя гнала корову на пастбище. Вместе с другими сельчанами.
— Что такое? — тревожно переговаривался народ. — Ай, Яшма проспал? Или что с ним случилось?
Не дождались сегодня коровушки своего пастуха.
Пригнали на поле — нет Яшмы на том месте, где он всегда был. Кто-то из самых расторопных уже сбегал к нему домой — там тоже нет его.
Стали решать, кого оставить со стадом.
— Давайте, хочь мы с дедом Вихором, — задребезжал голос старого Кочерыжки.
Ладно, общество согласилось, обещало прислать ребятишек, какие пошустрей, на помощь.
— Гляньте-кось, — вдруг раздался Крыпочкин изумлённый голос.
Все проследили за её взглядом, и разговоры смолкли. Из леса на опушку выезжал всадник.
— Двое… Кабутто, парень и девка…
У баб уже и языки зачесались. Во, молодые пошли, ни стыда, ни совести, среди бела дня, да при всём честном народе…
— Еремей! — ахнул самый глазастый. — И Василиса? Глянете-кось, кабутто, Василиса.
Стали озираться, а где Видборичи? Нет их. Проспали, что ли?
— Вчерась ихний Малой только от князя вернулся с Мамалыхиным сыном. Полны карманы золота привезли. Княжеского сынка, говорят, с того света вытащили. А теперь другая радость пожаловала.
Когда подъехали Еремей с Василисой, народ молча расступился, пропуская их в круг. Еремей остановил Орлика.
— Здравы будьте, добры люди, — весело поздоровался Еремей. Василиса улыбнулась.
— И вам здоровьица, — раздались нестройные пожелания.
— Вернулись, стало быть? — опять не остался в стороне Кочерыжка.
— Вернулись, — согласился Еремей.
— Ну, милости просим.
Еремей тронул коня.
Лябзя задумчиво смотрела вслед… Долго… Какая-то неясная картинка стала складываться в голове.
Еремей, словно почувствовал это, обернулся:
— Тётка Лябзя, — крикнул он.
Лябзя, опомнилась, кивнула:
— Что?
— Благодарствуй за те слова, которыми ты меня тогда, в городе, надоумила.
Лябзя лишь глазами поморгала. Слова? Какие такие слова?
Народ обернулся к Лябзе:
— Что за слова? О чём он?
— Не помню…
— Во, седая макушка, — с досадой бормотали люди, расходясь по домам. — Когда не надо — рот не закрывается, когда надо — «не помню…». Тьфу.
— А что за слова такие? — спросила Василиса, когда уже подъезжали к селу.
— Да я уже так красиво не повторю. Хотя, первое время они у меня звучали в голове без перерыва. Но попробую. «На чужой сторонке и веселье чужое, а у нас и горе, да своё». И добавила, что «твоя Василиса одна своё горе переносит, а ты — веселись, коль весело». Тут-то мне и стало совсем печально…
Вечером слух по селу прошёл, что понаехала княжеская дружина, прошерстила лес, нашли логово разбойничье, мужика какого-то, обличьем страшного, видать, самого заглавного разбойника, бабу его. Ещё искали Яшму, но тот, как сквозь землю провалился.