Защитники города

Разодетая купчиха, пышнотелая и румяная важно шла по улице. За ней спешила молодая симпатичная служанка с большой корзиной, накрытой плотной тканью, и загорелый работник средних лет с мешком на плече. Купчиха возвращалась домой с рынка. На ее мясистом лице застыла высокомерно-торжествующая улыбка, видимо купчиха удачно сторговалась.
Я разгружал доски, голый по пояс, потный и пыльный. При ее приближении я почтительно поклонился. Она даже не заметила меня. Я для нее никто. Я безликий рабочий, выполняющий любую работу за еду, кров и немного денег.
Хозяйка, приютившая меня, была очень властная и строгая женщина. Ее муж владел большой обувной мастерской, роскошным двухэтажным особняком и хозяйством из порядка двадцати коров и сорока свиней. Фактически всем управляла жена, командуя покладистым мужем направо и налево, и держа в ежовых рукавицах трех дочерей. С работниками она была очень требовательна, но с теми, кто хорошо работал, - щедра. Она знала, что если бы не деньги, все работники давно бы от нее ушли. Только мне она позволяла поблажки: спать до обеда и уносить из кухни немного еды.
Я брал еду не для себя, а для Рикки. Он жил на окраине города в заколоченном сарае и днем никогда оттуда не выходил. Я каждый раз тихо стучал, приоткрывал дверь и протискивался в сарай. В углу под кучей тряпья, прячась от солнечных лучей, лежал Рикки.
- Привет, я принес еды, - неизменно говорил я.
Куча тряпья неуверенно шевелилась, и оттуда доносилось хриплое прерывистое «спасибо». Я оставлял еду у двери и выскальзывал из сарая, плотно закрыв дверь.
По шумному яркому городу я спешил домой. Работы было много, а время до конца дня летит быстро. Люди вокруг тоже спешили, суетились, громко разговаривали и смеялись. На рыночной площади было особенно многолюдно, шумно и пестро. Горожане оживленно торговались, суетливо двигались вдоль прилавков, осматривая товар, обменивались новостями и сплетнями.
Но был среди этого гама уголок спокойствия. В дальнем конце площади под раскидистым дубом неподвижно сидел человек. Это Дон. Лицо его было полно неземного умиротворения, глаза закрыты, руки обращены ладонями к людям. От него исходили волны гармонии и благодати, словно тепло от ночного костра. Горожане считали его святым, почтительно кланялись, проходя мимо, или стояли на коленях в трех-четырех шагах, беззвучно шепча просьбы и молитвы.
Я тоже почтительно поклонился Дону и поспешил дальше.
- В сторону! Разойдись! – вдоль улицы мне навстречу неслись всадники на красивых вороных скакунах. Они были в богатых одеждах, но среди них один выделялся. Он не просто выглядел богато, но утонченно-роскошно и надменно-аристократично. Это Арвендэл, сын одного из председателей Высшего Круга, что управлял городом.
Я прижался к забору, чтобы меня не покалечили копыта дорогих скакунов местной знати, и снова поклонился, на этот раз со всем возможным почтением. В городе непочтительность к власти каралась очень строго.
- Осторожно, милая, - недалеко стояли парень и девушка. Девушка была та самая служанка купчихи. Мускулистый и высокий, парень  прикрыл ее собой, чтобы лошади не сбили ее с ног. Я знал этого парня. Это был Патрик, молодой помощник кузнеца.
- Ты такой смелый, - кокетливо сказала служанка, хлопая длинными ресницами.
Парень покраснел и смутился, глядя на подругу щенячьими, полными восторженной любви глазами.
Солнце неспешно проваливалось за горизонт, и город наполнялся еще большей суетой, но если днем эта суета веселая и легкая, то теперь она тревожная и нервная. До наступления ночи люди спешили загнать скотину, закрыть ворота и самим спрятаться в дома, за тяжелыми окованными железом дверьми, закрытыми на широкие засовы и мощные замки. Город наполнялся тревожным ожиданием. Страх расползался по пустынным молчаливым улицам, которые всего пару часов назад были шумными и веселыми. Все знали, что на город ночью нападали чудовища.
Об этом не принято говорить, чтобы не навлечь на себя страшную беду, чтобы не привлекать к себе и близким внимание страшных существ. Все в городе делали вид, что ночью ничего не происходило. Они закрывались в домах и ложились спать с неясной тревогой, готовые при малейшем подозрительном шуме вскочить с постели и бежать в подвал-бункер, закрывшись от чудовищ еще одной толстой и крепкой дверью.
Считалось, что город проклял злой волшебник. Было это так давно, что никто не мог сказать точную дату. Волшебник зачаровал ближний лес, открыв там проход в иной мир, страшный и темный. Через него каждую ночь выходили чудовища и нападали на город. Их не убавлялось, сколько бы их ни убивали. Много храбрецов поодиночке и большими отрядами отправлялись в лес, чтобы найти и уничтожить портал. Ни один из них не вернулся назад, а чудовища продолжали приходить к городу, лезть на стены, ломать ворота, чтобы полакомиться теплой человеческой кровью.
Страшные сказки рассказывали старожилы о том, как однажды на исходе ночи чудовища ворвались в город и принялись убивать людей, особым чутьем находя каждого спрятавшегося, разрушая любые стены и замки, оставляя за собой только трупы и руины. Лишь рассвет остановил страшную бойню.
На защиту города выходили хорошо вооруженные и обученные отряды во главе с умными и опытными командирами. Наутро из всего отряда в живых оставались единицы. И только эти единицы в итоге могли каждую ночь сдерживать чудовищ и защищать город.
Моя хозяйка поспешила в дом, под  сомнительную защиту каменных стен. Я остался во дворе. Проходя мимо, она бросила на меня не свойственный ей взгляд. В нем не было привычной строгости, он был наполнен тревогой, надеждой и теплом.
- Удачи, Брайан, - прошептала она, закрывая дверь.
Я взял меч и отправился за стены города встречать чудовищ. На мне не было шлема и кольчуги, я полагался лишь на свои умения и ловкость. Вместе со мной вышли Рикки, Дон, Арвендэл и Патрик. Сегодня мы защитники города. Пока мы были живы, горожане могли спать спокойно.
Тихо струились сумерки, размывая предметы, пряча детали. Вдалеке виднелась темная громада Зачарованного леса. Ночь надвигалась мягко и незаметно. В потемневшем небе проступили звезды, луна окрасила окрестности в бледные молочно-белые тона.
Со стороны леса послышался слабый шорох. Это первые чудовища подбирались к нам на мягких лапах. Не все они ловкие и бесшумные. Есть большие и неуклюжие, бесформенные, словно соломенный тюфяк, есть тонкие и гибкие будто змея, есть как рысь быстрые и подвижные, есть похожие на медлительных черепах, защищенные прочным панцирем. Однако все они имели острые когти, клыки и бивни, а также ярко оранжевые напоенные жаждой убийства глаза.
Я сделал медленный выдох, ощутив окружающий мир каждой клеточкой, вобрав его в себя, растворившись в нем. Мои органы чувств обострились до предела, рука сама легко ушла в сторону, приняв на клинок первого нападающего. Его оранжевые глаза погасли, пасть, полная смертоносных зубов, захлопнулась, а лапа опустилась, не успев вонзить мне в шею бритвенно острые когти. Начался бой, который продлится до самого рассвета.
Рядом со мной сражался Патрик. Он орудовал широким тяжелым топором. Недостаток мастерства он компенсировал недюжинной силой и яростью. Он никого не боялся и отчаянно бросался в пасть каждого чудовища, чтобы разрубить его на части. Его вело вперед, давало ему силу и храбрость величайшее из человеческих чувств – любовь. Она же служила ему надежным щитом от ранений и щедро отсыпала ему везения в непростых ситуациях.
Мне было жаль Патрика. Он, как и многие защитники до него, сражавшиеся за любовь, непобедимы только, пока любовь в них сильна и горяча. Как только любовь начинала остывать, а это происходило с каждым, защитник слабел, и чудовища немилосердно раздирали его на куски. Мне было жаль парня, но я надеялся, что в нем проснется разум, и он бросит это гибельное дело до того, как его пылкая влюбленность хоть на немного охладеет.
Слева от Патрика находился Дон. Он не убивал чудовищ, он также сидел перед стенами города, как и под дубом на площади, и также излучал умиротворение и гармонию. Монстры обступали его плотным кольцом, но ближе, чем на пять шагов, они не могли к нему приблизиться. Они злились и бесновались, рычали и рвали воздух, но пробиться к нему не могли, как ни старались. Дон никого не убивал, но и не пускал в город. Он был для чудовищ непреодолимой преградой.
С другой стороны от меня стоял Рикки. Его не видно было в толпе монстров. Он, как и Дон, также не убивал их. Он принимал их в себя. Я не знаю, как ему это удавалось, то ли у него были особые способности, то ли он обладал тайным знанием, то ли он не совсем человек, я никогда не спрашивал его об этом. Но на моей памяти кроме него никто из защитников так не делал. Ему это удавалось с невероятным трудом. Всю ночь до самого рассвета полчища монстров пытались его убить, и перед каждым он раскрывался словно дитя, доверчиво тянущееся к материнскому теплу. Дитя, не испытывавшее ни грамма страха, малодушия или недоверия. И чудовища входили в него, легко проваливались внутрь. Теперь Рикки становился матерью, а они – его не родившимися детьми. И эти чужеродные дети продолжали попытки разорвать его изнутри, и лишь огромная сила воли помогала Рикки удержать их.
Я как-то спросил у Рикки об этом, когда принес в очередной раз еды:
- А если…? – я не договорил, испугавшись неосторожным словом накаркать беду.
Рикки меня понял.
- Они погибнут вместе со мной – с трудом ответил он.
Я знал, что он был невероятно силен, но, сколько он так протянет, я не знал.
Ночь только вступила в свои права, а мы уже полностью поглощены битвой. И самым выделяющимся среди нас был Арвендэл. Он был самым лучшим во всем. У него самый лучший, идеально острый и сбалансированный меч, выкованный самым искусным кузнецом города. Вдобавок меч был украшен самыми дорогими драгоценными камнями, которые при этом не выделялись, но лишь подчеркивали красоту самого оружия. У Арвендэла были самые лучшие доспехи, самые крепкие и при этом самые удобные и легкие, также искусно украшенные витиеватым рисунком. Короткий плащ словно небрежно наброшенный на плечи, эффектно развевался от порывов ветра, дополняя и без того идеальный образ.
Он был самым лучшим воином. Он в совершенстве овладел искусством владения оружием, проводя с утра до вечера в усердных тренировках с лучшими учителями. Арвендэл вызывал восхищение у всех без исключения женщин и зависть всех мужчин, даже самых смиренных и великодушных. Признаюсь, я тоже ему завидовал. Он – идеал, спустившийся с небес, чтобы показать нам всем, к чему нужно стремиться. Конечно, этот идеал обладал властью и огромными деньгами, что позволяло ему не отвлекаться на мысли о добыче пропитания и ежедневную обязательную рутину. Однако, имея значительно лучшие условия, чем другие, он действительно эффективно использовал их, а не спускал на праздное времяпрепровождение.
Единственная сложность была в том, что Арвендэл выходил защищать город не каждую ночь. Малейшая деталь, портящая его идеальность: пятно на плаще, синяк на теле, некрасиво сели доспехи или не то настроение, - и он оставался дома.
Но если он выходил, то у чудовищ не было шансов. Вот и сейчас он был королем этого боя. Одним взмахом руки он укладывал пять-шесть монстров, красиво уходя в сторону от острых когтей и зубов и ловко оттесняя врагов от стен города. Он успевал везде, и благодаря ему нам, остальным защитникам, можно было немного расслабиться. Даже возле Рикки монстров толпилось гораздо меньше, чем обычно.
Ночь тянулась медленно, усталость постепенно накапливалась даже в натренированных годами, привычных к таким нагрузкам мышцах. Начинали притупляться внимание и быстрота реакции, уходили наносная бравада, самоуверенность и кураж. Оставалось лишь главное, та движущая сила, что заставляла каждую ночь, несмотря ни на что, выходить за ворота и обнажать меч. У меня это чувство долга, ответственность за жизнь людей, за всех кто жил в городе: за детей, стариков, мужчин и женщин, за тех, кто меня знал и помогал, за тех, кто меня не знал, не обращал на меня внимания, не замечал на улице, кто никогда не скажет мне «спасибо».
И когда остынет любовь, померкнут и уйдут в небытие идеалы, вознесутся на небеса просветленные, погибнут в собственных внутренних битвах особые, я буду продолжать выходить за стены города, сжимая в руке меч и встречая чудовищ, пока моя рука сможет его держать, нога – сделать хотя бы шаг, а грудь – вдох.