Горчичник

Мало кто из людей любит больницы. Лежать в них невесело, да к тому же вредно для ментального здоровья и веры в гуманистические идеалы человечества.Причем даже если ты действительно болен. А уж если бодр, здоров и весел …Вот тогда то и случаются больничные истории , которые потом уходят в народ и становятся байками.

Итак, в темную эпоху становления нашего светлого будущего мой отец служил на Северном флоте, летал штурманом в одном из экипажей в Североморске. Не знаю как сейчас, но в те доперестроичные времена за здоровьем летчиков следили и трепетно его охраняли. Два раза в год ясноглазые соколы страны складывали крылышки и ложились в госпиталь на комиссию. Длилось все это сомнительное удовольствие неделю, а то и две. Представляете, каково было лежать взаперти молодым здоровым мужикам? Телевизоров естественно нет, интернет свои сети еще не раскинул, разговоры все переговорили еще за первый день. Время еле тянется. Поэтому неудивительно, что фантазия ищет выхода и принимает иногда те еще формы.

Летал в отцовском экипаже вторым штурманом забавный персонаж. Все звали его Берд. Этот усеченный вариант фамилии, которая по известным причинам останется в тени, приклеился к нему быстро и намертво. Ох, и намучались с ним в полку. Дело в том, что Берд любил, мягко говоря, выпить. Причем несмотря на офицерское звание пил не по-интеллигентному, когда после пары рюмочек тебе открываются особенности категорического императива Канта, а со всей пролетарской дурниной. Его душа при этом разворачивалась настолько, что сворачивала набекрень и мозги. И тогда пожалуйте вам и выбитые стекла, и гонки с топором по всему гарнизону за собственной женой, и другие неблагородные выходки. В трезвые периоды Берд ничем не выдавал буйного нрава, хотя на розыгрыши был горазд в любом состоянии. Но именно госпитальные каникулы каждый раз провороцировали у него от скуки всплеск такой творческой фантазии , что Берд вполне мог бы конкурировать с создателями современного треш-контента.

Представьте себе.. 6 часов. Утро, как говорили бессмертные классики, еще молодо и чисто. Госпиталь просыпается. Медсестры позвякивают шприцами в процедурках. Санитарки моют коридоры. В палатах мощный храп сменяется звуками зевания и характерного звучного кашля, призванного помочь человеческим внутренностям увидеть, какого цвета раковина в палате. В это время начинается особое оживление и в самом интимном месте госпиталя, которое все уважающие себя офицеры и мичманы предпочитают обходить стороной. Попавшие туда ведут себя тихо, чаще задумываются о смысле жизни , спокойно реагируют на тыканье персонала и избегают смотреть в глаза дежурной медсестре. Кто хоть раз это пережил, сразу поймет, что речь о клизменной.

В один из дней изнывающий от тоски и безделья Берд тоже проснулся пораньше. Полежал, потянулся, посмотрел в потолок - ничего нового. Встал, пошатался по палате и вышел в коридор. Аккуратно, по краешку, прошел вдоль вымытого коридора . Заглянул в процедурку. Милочка-предмет обожания всего отделения- пересчитывала флаконы с физраствором и что-то записывала в журнал. Берд постоял пару секунд и с ловкостью ярмарочного вора стянул пачку горчичников. Подождал реакции, но Милочка и бровью не повела. Берд поплелся дальше, вертя в руках совершенно бесполезные для него горчичники. У клизменной стояли три потенциальные жертвы будущих манипуляций. Их бледность и унылый вид не давали усомниться в цели ожидания. Берд улыбнулся как Люцифер из диснеевской «Золушки» и исчез в ближайшем туалете.

Туалет у клизменной ничем не отличался от любого другого больничного туалета. Он представлял собой небольшое помещение с раковиной цвета поздней осени и несколькими кабинками с перегородками, не доходящими до потолка. На одной надпись «не работает», в другой нет замка на двери, в третьей нет даже унитаза, и санитарка Марья Петровна оставляет в ней ведро с тряпкой. Таким образом две оставшиеся кабинки принимали на себя весь удар выделительных систем брутальных пациентов . Берд проскочил в одну из них, осторожно встал на унитаз и выкрутил единственную на весь туалет лампочку , потом вытащил из лотка на стене бумагу и положил на ее место горчичники . Зашел в соседнюю кабинку, заперся и стал ждать.

Минут через двадцать послышались торопливые шаги. Кто-то, подгоняемый двухлитровой клизмой, влетел в темный туалет. Сначала заскочил в кабинку без замка. Но душа настоятельно требовала уединения без риска неожиданного контакта с другими оприходованными пациентами. Несчастный выскочил, ринулся в соседнюю. Споткнулся о ведро, получил шваброй по голове и жалобно взвыл. Ситуация становилась критической. Жидкое содержимое урчащего на все лады кишечника готово было подобно Ниагаре вот-вот низвергнуться вниз ,обрекая своего хозяина быть предметом насмешек долгие годы. Бедняга заметался между закрытыми кабинками , отчаянно дергая ручки. Берд свирепо рявкнул: «Занято!», чуть было не спровоцировав аварийный каловый выброс . Наконец свободная кабинка была найдена. Победно щелкнула задвижка, и туалет огласили торжествующие звуки освобожденного измученного кишечника, блаженные стоны и вздохи удовлетворения. Вся это звуковая феерия длилась довольно долго. Затем наступила короткая тишина. Берд выжидал. Наконец послышался звук смыва, небольшая возня , и спустя пару секунд все отделение огласилось диким ревом раненого медведя, который , почуяв в боку рогатину, вопрошает небо «За что?».

Свежий горчичник сделал свое дело. Несчастный выл и матерился, мастерски выстраивая такие изощренные сравнения и обещая невидимому противнику такие казни, что Берд восхитился и решил запомнить некоторые особо меткие обороты , чтобы при случае удивить свою видавшую виды жену этими филологическими изысками. За первым горчичником последовал второй и третий. Бедняга не оставлял попыток избавиться от жгучей боли, надеясь с помощью бумаги унять огненный жар. Но нормальной бумаги не было, и новые порции горчицы превратили многострадальную пятую точку в гордость гамадрила, претендующего на место вождя стаи. Единственным спасением была вода, но бедняга никак не мог нащупать шпингалет, чтобы вырваться из злополучной кабинки.Тогда со всем отчаянием человека, за спиной которого бушует пламя, он навалился на дверь и вышиб ее вместе с петлями. Поддерживая рукой штаны, несчастный устремился к раковине за спасительной влагой. Однако эффект оказался не таким живительным, как того требовала измученная плоть. Ругая на чем свет стоит главврача больницы , начмеда и представителей водоканала ( этих то за что??), бедняга потрусил в сторону сестринской.

Берд вылез из укрытия и оценил масштабы бедствия. Дверь была выдрана с мясом, а это сводило количество пригодных для уединения кабинок до критической цифры. При таком количестве пациентов это не сулило ничего хорошего. Кроме того Берд не был злобным. Возможно, в нем даже заговорила совесть. Во всяком случае перекуров в этот день было больше чем обычно. Полковые остряки потом рассказывали, что Берд, движимый сочувствием , пожертвовал пострадавшему брату по оружию свою сметану для обработки обоженных мест. Но, дескать, сметана быстро превращалась в творог, добавляя ситуации ненужную комичность. А над беднягой и так все ржали. Так что от таких процедур пришлось отказаться. Отец всегда говорил, что это полная ерунда, и пострадавшего вылечили простой мазью от ожогов. Причем лечение было не лишено приятности, учитывая ,что Милочка сама обрабатывала раненого. Неожиданным плюсом стал ремонт туалета. Больничное начальство так расщедрилось, что ко всеобщей радости даже поставило в одну из кабинок новый унитаз, безжалостно вытеснив Марью Петровну с ее инвентарем, и вкрутило лампочки не только в кабинки, но даже над раковиной, что было совсем уж ни к чему. Так что в принципе, все закончилось не так уж плохо
.
Думаете, Берд угомонился? Не тут- то было, но об этом будет другая история.