366 снов на Благуше. Часть 8

                Часть 8
                Что это было? В небо ли паденье
                Иль в бездну вознесенье?
               
                (И.Т.)
Сон 59
Он оказался в кромешном мраке. Некоторое время, стоя у запертой железной двери, он ждал, когда глаза привыкнут к темноте, но напрасно: ни одно окно не светилось, и даже силуэты домов слились с черным небом. На миг ему показалось, что он ослеп, но с облегчением увидев тонкий сияющий серп луны на беззвездном небе, решил наощупь искать путь со двора, однако, сделав первый шаг, он, не заметив ступеньку, подвернул ногу и упал. Скованная морозом земля поднялась и изо всех сил ударила его по лицу и потом расступилась, принимая в свое лоно. Падение было медленным и долгим. Вначале царила мертвая тишина, но затем ее прорезал резкий звон колокола, который сменила непрерывная оглушительная какофония, как будто тысячи кандалов били о железные прутья решеток. Временами этот железный шум  прорезали истошные вопли и пронзительный свист, а иногда кто-то  издалека пытался докричаться до тех, кто был здесь, и ему отвечали  на множестве языков голоса, прораставшие сквозь эту безумную симфонию.
Открыв глаза, он почувствовал, что  медленно опускается все ниже и ниже по каменному колодцу, в который выходили маленькие зарешеченные окна. Они были освещены жарким багровым пламенем, на фоне которого вырисовывались черные силуэты, изо всех сил колотившие чем-то по железным прутьям.
«Что это?» – спросил он, хотя никого не было рядом.
«Раз в тысячу лет  им разрешается в течение получаса поколошматить цепями о решетки темницы, а кто хочет, может попробовать докричаться до родных и близких в Чистилище и даже в Раю. Однако редко кто получает ответ. В остальное  время здесь царит ничем не нарушаемая тишина, – объяснил Феликс. – Да, кстати, ты, конечно, выполнил мою просьбу?» – «Какую?» – «Убрал крест с той могилы?»
Прутья решеток превратились в бесчисленные черные кресты на могиле капитана, оплаканного безумной немой.
«Обещания надо выполнять».
Красивое лицо Феликса приблизилось к нему вплотную, расплылось и превратилось в сине-зеленую, цвета плесени, безволосую кошачью морду с торчащими усами-проволоками. Железные когти впились в его плечо...
Чудовищный концерт внезапно смолк, словно обрезанный ножом.
«Не надо», – тихий, едва различимый запоздалый голос тонкой струйкой протек  из-под ножа.
Лучше смерть, чем терпеть такую боль. Но ведь это и есть смерть.

Сон 60
Над зеркальной гладью бассейна, озаренной серебристым лунным светом, колыхались, словно белые лилии на длинных стеблях, огромные чепцы монахинь. Их тонкие длинные шеи покачивались едва в такт еле слышным трелям, доносящимся из беседки на берегу. Их голубоватые веки были опущены, и неподвижны были сжатые бескровные губы. А трели лились и лились, оплетая все вокруг прозрачными хрустальными нитями.
К самому краю бассейна подступал темный еловый лес, в котором живые и мертвые деревья переплелись столь тесно, что составляли одну нераздельную черную массу, в которой светились…
Что это было? Как Инго ни напрягал зрение, он не видел, что блестело и мерцало в глубине чащи. Когда же он, наконец, увидел, его стал бить озноб, хотя ночь выдалась на редкость теплая. Это были глаза. Они смотрели прямо из стволов деревьев, из сплетения сучьев, а иные как будто висели в воздухе, время от времени перелетая с места на место, но не приближаясь к монахиням, как будто тайная сила удерживала их.
Инго стоял и смотрел, и ему казалось, что тело его, постепенно истаивая, растворялось в ночном мраке, и в конце концов у него остались только зрение и слух. Он не ощущал ни холода, ни усталости; все чувства как будто умерли в нем. Не было ни страха, ни восхищения, ни содрогания, ни восторга.
Постепенно черная мгла стала сереть, и вдруг оглушительно, перебивая друг друга, запели птицы, и жизнь вернулась в Инго, он стал чувствовать и понимать.


Сон 61
Утро было серое, холодное и дождливое. Когда Инго вошел в хижину, Герберт еще лежал в постели. «Мне что-то не здоровится, – сказал он хрипло, – пойди покорми карпов, да смотри, чтобы каждому досталось: самые жирные и вкусные, они самые ленивые и неповоротливые».
Инго взял миску с накрошенной белой булкой и кусочками нежного мяса и отправился к пруду. Впервые Герберт поручил ему столь ответственное дело.
По дороге Инго, по утрам испытывавший особенно острый голод, не удержался и съел часть рыбьего корма.  Белая сдоба и мягчайшая, таящая во рту телятина – такого он еще никогда не пробовал. С заметно опустевшей миской он подошел к пруду.
Он сыграл на флейте мелодию, которой научил его Герберт, и карпы, услышав знакомую музыку, показались на поверхности. Их золотая чешуя искрилась и переливалась в темной воде, а толстые губы сладострастно причмокивали, когда им доставались лакомые крошки.  А самый большой карп как-то хитро подмигнул ему: «Уж я-то все знаю. Но – молчу. Ведь мы, карпы, немые».
Но поведение карпов не особенно занимало Инго. Мысли его были далеко. Перед глазами стояли колышущиеся  чепцы на тонких стеблях-шеях. Но напрасно искал он следы своего ночного видения. Трава была не примята, на песчаных дорожках не осталось ни следа. Внезапно он увидел: что-то белело на ярко-зеленой росистой траве. Это был тончайший белоснежный батистовый платочек. Инго поднял его и поднес к глазам.
Он был вышит белым по белому, и вначале Инго показалось, что рисунок подобен морозному узору на стекле, но, приглядевшись, он стал различать города, леса, горы, долины, людей – и у каждого свои черты, свое выражение, своя судьба, и ему показалось, что жизнь каждого прошла перед ним, как на сцене.
«А что мы тут делаем, молодой человек?» – внезапно  раздался позади жирный голос. Так и есть: это был аббат. Его огненная курчавая шевелюра, словно нимб, обрамляла круглое красное лицо, а болотного цвета маленькие глазки  пристально смотрели на Инго, точнее, на то, что он держал в руках. «Платочек!» Толстые губы аббата расплылись в хитрой плотоядной улыбке, и неожиданно он стал неимоверно похож на того самого карпа, который минуту (или час) назад подмигнул Инго. «Откуда он у тебя? Ты что, его украл?» У Инго потемнело в глазах. «Отче! Клянусь!» – «Ладно, ладно, – насмешливо сказал аббат.  – Ты для этого пока еще слишком глуп. А платочек ты лучше мне отдай. Никак найдут его у тебя? Чем ты оправдаешься?»  С этими словами он взял у оцепеневшего Инго платочек, сунул его в рукав и тяжелой походкой, чуть прихрамывая, пошел прочь. Через минуту он остановился и оглянулся. «Хорош, небось, карпий корм? – с добродушной иронией спросил он. –  Ты губы-то вытри, а то Герберт заругает».


Сон 62
С этого утра единственным желанием Инго стало – нет, не вернуть, а только еще раз увидеть изумительный платочек. Его постоянно мучила мысль, что он не успел разглядеть его чудесные образы, а увиденное не смог сохранить в памяти. Странно, но он тогда совсем не думал  о той, что обронила его. Он ничего не делал для осуществления своего желания и совсем не думал о путях его достижения. Он только денно и нощно  вызывал в памяти запомнившиеся образы и фрагменты, дополняя своей фантазией забытое и не увиденное. Ложась спать и закрывая глаза, он видел перед собой уже не темноту, а белое кружево, и сплетение нитей открывало для него целую Вселенную.
И вот однажды в сплетении белых фигур и узоров  он увидел лицо. Смуглое, с едва заметным румянцем и глазами – черными, большими и такими скорбными, что у Инго комок подступил к горлу. И все. Он больше не видел чудного узора, порожденного сплетением волшебных нитей. Только это лицо видел он во сне и наяву.

Сон 63.
Месяц шел за месяцем, наступил Адвент, а снега все не было. По мере того, как приближалось Рождество, Инго все чаще думал об Исландии, своей далекой родине. А что он помнил о ней?
Бесконечная снежная равнина; выбивающиеся из-под камней голубые  цветы; вой холодного сырого ветра; жар очага, у которого теснилось множество темных фигур и – светлая теплая женщина – его мать. А потом – страшный грохот, отчаянные крики, бушующий океан пламени, и – сильный удар по голове, который внезапно уничтожил весь этот ад. И после наступило блаженство и легкость.  Инго медленно летел по темному коридору навстречу золотому сиянию и дивной, сладостной и очень знакомой музыке. Вокруг него кружились темные тени, они что-то говорили и как будто о чем-то умоляли, но он не мог различить их речи и не чувствовал их прикосновения. И вдруг он услышал ясный, высокий, жалобный голос: «Чистая душа, возьми меня с собой!» Но Инго, до сих пор летевший почти не шевелясь, вдруг сделал резкое движение, испугавшись этой внезапной просьбы и желая ускорить свое движение к свету.
Просьба больше не повторялась, полет продолжался, но, когда он приблизился к концу туннеля, сияние оказалось таким ослепительным, что обожгло глаза Инго. Он зажмурился, отпрянул, и вдруг ледяной вихрь подхватил его и повлек вниз, крутя и ударяя о невидимые каменные выступы. Инго боялся открыть глаза, пошевелиться и, несмотря на адскую боль, хотя бы застонать, дабы не привлечь к себе внимание страшных чудовищ, притаившихся в расселинах скал и, скрежеща зубами, ожидавших добычу… А потом боль прекратилась, вихрь стих, но падение продолжалась, покуда Инго не ударился обо что-то мягкое и теплое. 

Сон 64
Он лежал в углу на соломе в темноте, у очага сидели какие-то незнакомые люди, но матери среди них не было. «Где я?» – спросил он, и испугался своего слабого сиплого голоса. Люди повскакали со своих мест и окружили Инго. «Слава Богу! Ты проснулся!»
Он спал 20 лет. 20 лет назад, когда он был ребенком (какого возраста, никто не помнил), Сигурд со своими людьми ночью напал на двор его отца. За несколько минут перебиты были все. Уцелел только старший брат Гуннар, который вынес из огня маленького Инго и вместе с ним нашел убежище у дальних родственников.
Инго сочли погибшим, но накануне похорон брат приложил к его губам осколок зеркала и доказал всем, что жизнь еще теплилась в нем.
Шли годы, а Инго спал. Время от времени брату удавалось вывести его из полного оцепенения и заставить съесть несколько ложек жидкой каши, после чего Инго опять засыпал на несколько дней.
Со временем брат построил собственный дом, завел семью. Его жену звали Хельга, у него было трое сыновей.  Он умер за неделю до пробуждения Инго.
Хельга отвела его на могилу.  «Чистая душа, возьми меня с собой», – вспомнил он бесплотный тихий голос.  «Как он говорил?» – спросил он. – «О, у него был громовый бас. Стены дрожали, когда он говорил», – ответила Хельга.
«Не он», – подумал с облегчением Инго, но, когда они в сумерках подходили к дому,  нелепый вопрос пришел ему в голову: «А какой голос бывает у души, лишенной тела?»
После ужина Хельга сказала Инго: «Спокойной ночи. Да смотри, не спи крепко, а то опять не проснешься». Какой там сон! За 20 лет Инго выспался на всю оставшуюся жизнь. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в кромешную темноту. Вдруг он увидел, как  Хельга встала, зажгла свечу и опустилась на колени перед Распятием. «Господи, спаси душу Гуннара, – прерывающимся от рыданий голосом шептала она. – Прости грешнику его преступления. Вспомни, как любил он своего несчастного брата».

Сон 65
Наутро, едва рассвело, Хельга вышла за водой. Немного погодя Инго незаметно выскользнул из дома и нагнал ее у озера. «Ты молилась за брата?» – спросил он. «За кого мне еще молиться?» – сухо ответила она, не глядя на Инго. Чтобы хоть как-то утешить ее, Инго робко заметил: «Зачем ты так плакала? Ведь добрый Гуннар в раю». Хельга, горько усмехнувшись, села на камень. «Ты глуп, как ребенок. Впрочем, ты и есть ребенок, хотя тебе уже не меньше тридцати». Инго невольно взглянул на свое отражение. В прозрачной глубине озера он увидел желтоватое, в мелких морщинках, детское лицо. «Нет ни одной заповеди, которую бы Гуннар не нарушил, – сказала Хельга. – И умер без покаяния. Только тебя он любил – бесполезную спящую куклу». – «А тебя?» – «Меня? – лицо Хельги окаменело. – Он убил моего мужа и взял меня себе: ему нужна была работница, а соседи не хотели отдавать за него замуж своих дочерей, потому что у него была дурная слава. Я должна была убить его или себя, но…» Хельга вздохнула и долго молчала. Неожиданно она сжала  маленькую холодную руку Инго своей большой горячей рукой. «Только ты его оправдание перед Богом, – прошептала она, глядя ему в глаза, - и только ты спасешь его душу. Ты не можешь жить, как все. Ты чист и безгрешен, ты святой, – все быстрее шептала Хельга, до боли сжимая руку Инго и как будто впадая в исступление. – Молись за него, невинная душа, припади к ногам Спасителя и омой их своими детскими слезами – и Бог во имя тебя простит нераскаявшегося грешника».
Неделю спустя Инго плыл на корабле на юг – в Норвегию. В ушах у него все еще звучал низкий голос Хельги: «Не забывай о своем предназначении. Ни один человек в мире никогда больше не напомнит тебе о нем».
«Чистая душа, возьми меня с собой», – вновь вспомнил Инго знакомый голос и зарыдал. «За что мне это? За что?» – повторял он с детским упрямством, желая заглушить неизбежный ответ.