Овено

Глава 1.

О, великая гора, о великое Большое Богдо, у подножия которого сейчас организовали палаточный лагерь, мы, небольшая группа туристов. Когда я впервые увидел эту гору меня обуял восторг, обычный детский восторг с некоторой примесью невообразимого уважения к природе, в частности, и великой степи. Если так подумать, разве это первая гора, которую я видел в своей жизни, или быть может она является какой-либо невообразимо высокой, или же раскинувшейся на многие километры, или быть может она облает причудливой формой? Нет, совсем нет, всего лишь сто пятьдесят два метра возвышающиеся над уровнем моря, пусть за счёт нахождения в прикаспийской низменности высота Большого Богдо становилась на порядок выше, но даже при этом разве это походит на высоту настоящей горы, устремляющейся в высоту и разрезающей длань небосвода своими пиками? Снова, думается мне, ответ будет нет, особенно в сравнении с великими горами мира, что вздымают свои могучие скальные пики в сторону великого космического ничто усеянного звёздами. Так в чём же уникальность Большого Богдо, почему эта одиноко стоящая гора так поражает разум любого, кто увидит её?

Ответ прост, и он сразу пришёл ко мне, когда я только увидел её, в тот момент, когда мы уже проехали долгий путь, в тот момент, когда мой взор упал на неё. Чтобы вы понимали, перед этим моментом перед тем, как я впервые увидел её, был долгий путь. Изначально самолётом до Волгограда, до ближайшего к этому месту города с аэропортом, после не малого пути на автомобиле, по прямому практически не сворачивающему астраханскому тракту вдоль могучих водных потоков рек Ахтубы и Волги, вдоль величественного Волго-Ахтубинского междуречья, довольно уникального места для этих степных мест.

Нам довелось остановиться в небольшом военном городке на ночёвку – Ахтубинске, планировали остановиться лишь на ночь, но в итоге остались на несколько, а всё из-за рассказов о займище. Да и погода с временем года позволяли для вылазки в это необычайное место. Что такое займище? А это и есть собственно междуречье, только именуемое таким необычным для неместного словом. Хтонические, нетронутые долины, разрезаемые Ахтубой и её притоками, редкими дубравами, усеянными вязом и клёном, уходящими прямиком к своей границе, к великой и могучей Волге. Мы остановились в займище на две ночи на базе отдыха и полноценно отдохнули. Кто чем был занят, женщины без умолку разговаривали, развалившись на одеяле для пикника, пока мужчины во всю рыбачили. Я же с милой мне подругой ушёл в дубравы вяза, в тенистые зоны этого солнечного края, этого неправильного юга. Даже осенью, а были мы в тех краях именно осенью, в сентябре месяце, днём стояла жара, градусов тридцать пять в тени точно днём, довольно непривычно для нас для этого времени, никто из нас даже не надел взятые с собой кофты, как разделись по прилёту, так и оставались. Мы вдоволь насладились природными видами, роскошными зелёными пойменными долинами, уже скошенными техникой и усеянными тюками сена. Россыпью грибов, хоть самих видов грибов в этих краях совсем не много, но грибов самих по себе пруд пруди, особенно шампиньонов, особенно в степи. Вот мы и двинулись дальше, за Ахтубинском повернув на лево в сторону Казахстана, прямиком на посёлок Баскунчак, к солёному озеру с таким же названием и Великому Богдо.

По пути удивляли виды. Вот, вроде, что может удивлять в степных видах, когда ты уже вдоволь на них насмотрелся по дороге на автомобиле добрые двести километров от Волгограда. Но нет. Нет же, это были совсем другие виды. Вдоль астраханского тракта степь не была такой пустынной, да всё ещё степь, но не столько пустынная как здесь. Здесь в отличии от тех видов было действительно пусто. Благо, ровная дорога вела нас вперёд, нашим напарником выступал поезд, он двигался в том же направлении, что и мы по железной дороге, она шла прямо по соседству с трассой. Помимо трассы и железнодорожных путей толком ничего и не было. Редкие, очень редкие чабанские точки и ещё на много более редкая растительность. Её на самом деле практически толком и не было никакой. Ни деревца, ничего. Степные травы периодически устилали глинистую поверхность земли, да редкие размашистые перекати поле пересекали нам путь, или же выступали нашими компаньонами в дороге. Жаль мы не поехали в эти места весной, местные из посёлка, который мы в будущем посетим, из Баскунчака, рассказали нам, что весной степь усеяна зелёными травами и красными тюльпанами. Ах, и запах, запах полыни ни с чем не спутать, учуяв однажды, а если провести достаточно времени в этих местах, а после вернуться в весеннюю пору, то можно осознать, что вот он давно забытый запах, которого долгое время не хватало.

Вот наконец и начала виднеться гора, мы были несказанно рады. Несколько дней туристами, компания из близких друзей, количеством в шесть человек в таком необычном и знаковом месте. Прежде чем мы прибыли в посёлок Баскунчак было ещё одно знаковое событие. Тридцать третий разъезд. Пока мы ехали я читал книгу. Если по началу необычайный вид степи поражает, то впоследствии начинает наскучивать. Пребанально скучно наблюдать за вереницей электрических столбов по плоской степи, с редким вкраплением одиноко стоящих деревьев. В процессе чтения, я всегда обращаю внимание на всё, что происходит на экране телефоне и в один момент, мгновенно пропала любая связь, в тот момент, когда я поднял голову, чтобы посмотреть в окно, то увидел синий знак с белой рамкой, гласящий “Тридцать третий разъезд”. Что это значит, о чём это говорит, никто не знал, но факт оставался фактом, связь пропала начисто и появилась только в момент приближения к посёлку Баскунчак. Но это событие сделало своё неприятное дело, оно запустило низменные животные механизмы, как минимум моего организма, у меня появилась тревога. И вполне обоснованная тревога, с чего бы это так резко пропадать связи? С чего это происходит? Кто знает, быть может, здесь находится секретная военная база, что блокирует любые сигналы в определённом радиусе, или же, прямо, как в рассказах великого мастера ужасов, в глубине этих глинистых земель лежит метеор, что излучает цвет из невиданных миров. Кто знает.

Уже смеркалось, как мы прибыли в посёлок. В посёлке нас сходу встретила мусульманская мечеть и всего лишь несколько асфальтированных дорог. Навигатор показывал двигаться прямо, мы ему не смели не доверять. В пути, я обратил внимание на необычность этих мест, мало где встретишь такое количество железнодорожных материалов, растащенных по дворам. Из бетонных шпал, складывалось такое ощущение, делали всё. Заборы, фундаменты, пристройки, да всё, что только можно было, а в комбинации с деревянными шпалами, складывалось ощущение, что весь посёлок только и построен из этих двух материалов. Дальше мы остановились в Малом Баскунчаке перекусить. Мои компаньоны развлекались, угостили местного деда бутылочкой хорошего коньяка и слушали его рассказы. Рассказывал он много о чём. О величии этих мест, о величии огромного солёного озера и Большого Богдо, в частности. О подземных пещерах, что уходили глубоко под землю и о том, что никто их так полностью и не исследовал, известно лишь то, что они уходят на столько глубоко, что выходят под само солёное озеро, а стены тех пещер усеяны соляными отложениями.

Я, конечно, осуждал их поступок, в спаивании деда, но была ещё одна интересная история, лично для меня. История об Овено, история о демоне степи, как его называли люди, или же духе природы, как его величали буддисты. Дед поведал о том, что некогда, до прихода большевиков Большое Богдо, было местом поклонения буддистов-калмыков. Они часто приходили покланяться на гору, к буддистскому обо и изваянию Белого Старца. С приходом же большевиков, как известно во всю продвигался атеизм, и обо вместе с изваянием снесли. После этих событий, люди начали погибать при весьма странных обстоятельствах, а местные стали периодически видеть, не то призрака, не то демона, не то действительно духа, И ни кто, совершенно ни кто, не мог объяснить, как он выглядит, лишь был слышен поднимающийся шквальный степной ветер и его музыкальные переливы. После этого рассказа, дед замолчал, допил последний глоток, и отвёл глаза, наполненные преисполненным страхом, пред неведомым и непостижимым. Для нас же это была всего лишь легенда и ничего более. Ещё одна среди многих, услышанных за долгое время. Мы двинулись дальше в путь, с непреодолимым желанием поскорее добраться до места назначения.

Вот и она. Гора. Я никогда не забуду этого зрелища. Величественная громадина, атлант поднявшийся из земной тверди, чтобы водрузить на свои плечи могучий звёздный небосвод, распростёршийся над ревенными степными массивами. Сама по себе гора, находись она среди дремучих северных лесов, или же других могучих гор, не представляла бы из себя бы ничего, только лишь небольшой холмик. Но здесь. Уж нет, извольте. Здесь она была древнегреческим титаном, что вышел из своей темницы и застыл посреди степи. Вокруг Великого Богдо не было ничего выше. Самое удивительное не только в один, два, или может пять километров, а на многие сотни километров. Одинокая, могучая, внушающая благоговейный трепет. Именно трепет довелось испытать мне, когда я впервые увидел её, разве мог ли я испытать, что-либо иное, кроме этого, макабрического чувства, перед неведомым великим и громадным. Ещё, в тот момент мне почему-то вспомнился Эдорас из легендариума величайшего фентези. Такая же степь, такие же кочевые конюхи были хозяевами этих степей, прям как Рохирримы, но, к сожалению, не обзавелись своим городом-крепостью на этой горе, как Рохан. Ох, а как бы величественно это смотрелось сейчас.

Глава 2.

Пока остальные раскладывались, мы с моей вечной спутницей, Аней, двинулись на гору уже в сумерках. Мне не требовалось многого для жизни, тут я рассуждал, что либо всё, либо ничего, либо максимальные удобства, либо никакие. Так и здесь, в походе в лагере у горы мне было достаточно одноместной палатки со спальным мешком внутри, и всё. От этого то, я так быстро и был готов к ночёвке в этих диких местах. За Аню всё делал её парень, наш общий друг. Таким образом для нас двоих выдалось время, чтобы прогуляться и посмотреть на степные просторы в сумраке надвигающейся ночи. Мне нравилось проводить время с Аней, нас с ней связывали не только долгие узы дружбы, но и общее похожее мировоззрение, любовь к природе и живым существам. Качественное общение, вот, что мы давали друг другу, находясь в компании, то, что не давал ей её молодой человек – Игорь. Он при этом раньше частенько от этого бесился, от того, что ей нравится проводить время со мной и частенько они ругались по этому поводу, но со временем Игорь стал относиться к этому более спокойно и уровень его доверия к своей любимой несказанно вырос. Я же между тем никак не мог понять смысла от отношений в которых тебе, в данном случае Ане, не то, чтобы некомфортно, а в большей степени скучно, и, что для восполнения внутренней энергии нужен кто-то другой из вне, помимо любимого человека.

Мы поднимались на верх, болтая обо всём подряд. Темы были, как и всегда, наши любимые, но сейчас, одной исключительной для нас темой была конечно же эстетика, окружающей нас действительности. Многообразие и величие этих предельно пустынных и ровных равнин, которое мы особенно ощутили на верху Большого Богдо. На верху был невероятный вид, который, к сожалению, мы толком и не видели из-за уже опустившейся ночи. Виднелись огни всех уровней Баскунчака, дальние огни Казахстана, до которого здесь было практически рукой подать, несколько десятков километров, и огни нашего лагеря у подножия. На самом деле, я и не знаю для чего мы с Аней пошли сюда ночью, ничего толком не было видно, но в большей степени прогуляться, думается мне, и поговорить, по созерцать окружение. Единственная вещь, которая хорошо и отчётливо была видна на вершине Большого Богдо, это скала необычной формы. Впервые, когда я взглянул на неё, она мне напомнила профиль старинного шлема средневекового война. Только вдуматься, если бы эта скала не была скалой, а была действительно старинным шлемом, что уже покрылся грязью и глиной за долгие годы своего затхлого существования на этой невысокой вершине, каких невообразимых размеров была голова и тело, к которой она крепилась, того война, что носил этот, некогда оставленный здесь шлем. Остаётся только гадать и воображать. Мы оставили позади работу нестихающего степного ветра, да нечастых проливных дождей.

Когда мы с Аней вернулись, лагерь был поставлен. Четыре палатки, две двуместные, для двух пар, и две одноместных для меня и Андрея. Палатки стояли полукругом, в центре трещал костёр, с уже водружённым на нём котелке. Вторую часть полукруга заканчивали наш фургон, и наш проводник, точнее его конь, что пристроился в противоположной стороне от фургона. Когда мы его встретили, Муни, нашего проводника, а его мы нашли заранее, ещё до того, как прибыли сюда, никто не остался не под впечатлением от него. Худощавый мужчина, уже в годах, был на лошади, с ружьём на перевес. Удивил именно его образ, в котором он перед нами предстал. Сразу же, при первом его виде, воображение рисовало картину смуглого пастуха на резвом коне, что гнал отару овец сквозь песчаные насыпи. Муни стоял у котелка за приготовлением пищи. Он обещал накормить нас национальным казахским блюдом, бешбармаком. Баранина уже была готова, мы с Аней слишком долго гуляли, и за это время старый баран уже успел отдать все свои сладостные мясные соки в воду, в которой он варился, образовав бульон, и полностью размягчившись. Можно было бросать сухие листы теста, необходимые специи и доводить блюдо до готовности. Что этот смуглый степной маг бросал в бульон мне не ведомо, но вкус превзошёл все ожидания. По сути, вышел тот же суп, но вкус, да, вкус был совсем иным. Мясной, слегка пряный, освежающий полость рта, такой резкий и совсем непривычный вкус баранины. Точно половина нашей группы отказалась есть по причине не любви к баранине, а мне что, я с удовольствием отведал этого блюда.

Далее был отдых, мы собрались вокруг костра. Кто на чём сидел, лично я на своём любимом походном кресле мешке, то, что нужно для приятного отдыха у костра. Андрей играл на гитаре, многие подпевали. Чудесный момент. В кое-то веки я наслаждался моментом. Не отвлечённый своими фантазиями и мечтами, не в прошлом или будущем, а именно здесь и сейчас. Непосредственно здесь в кругу своих близких друзей. Все пили, кроме Муни - нашего проводника. Он держался особняком от алкоголя и привезённых нами съестных припасов, ибо не был уверен, что за мясо в них использовано. А вообще, меня очень удивил менталитет южан. Они через чур подвижные, много жестикуляций, и особенно очень быстрый говор. Говор, это прям то, что бросается мгновенно в глаза. Кто-то даже пошутил над Муни, что южане говорят быстро, чтобы не быть убитыми опасной фауной здешних мест или не расплавиться от палящего солнца под сорок градусов в тени. Поэтому то и стараются побыстрее выплюнуть свои мысли да двигаться дальше. Он лишь улыбнулся на эту шутку и продолжил говорить.

Так продолжалось несколько часов. Муни уже пошёл спать, пристроившись рядом со своим конём. Состояние членов группы было разным. Девушки – Аня и Рита был практически трезвыми, из парней самым пьяным был Андрей, самый неприятный из всей нашей компании. Лицемерный, нарцисичный, с немалым количеством признаков наличия тёмной триады в собственной личности. Так было не всегда, все мы дружили с детства, за исключением Риты, девушки Саши, и долгое время общались. Конечно, со временем все меняются, любовные переживания, расставания, предательства, да и банально наследственность. Андрей оскотинился больше всех. Неприятный человек, но никто ему ничего не говорил из уважения к долгим годам дружбы, что перевалили уже за несколько десятилетий. Мы с Сашей и Игорем, были примерно в равной кондиции, слегка пьяненькие расслабленные, получали удовольствие от момента. Так бы и продолжалось, пока этот невообразимый имбецил Андрей не начал приставать к Рите. А Александр самый рьяный из нас человек не стал терпеть и началась драка, тут же, мгновенно. И так же быстро и закончилась, всё же нас взрослых и крепких мужчин было достаточно, чтобы разнять две пьяные рожи.

Андрей, побитый пошёл спать к себе в палатку, все остальные остались на местах. Меня попросили сделать чай, впрочем, как и всегда, да мне и не было это не в удовольствие, не буду скрывать. Угостить близких мне друзей, хорошим качественным чаем, правильно заваренным и настоянным. В этом месте не было моего любимого чайного сервиза для чайных церемоний, но разве имеет значение из какой посуды употреблять такой чудесный и приятный напиток, как чай, думается мне, что нет. Все сидели с чашками чая. В моих руках был совершенно новый и необычный для меня калмыцкий чай, что я взял на пробу в здешних краях. Молочный, сладкий, чайный и в тоже время солоноватый. Интересный вкус. Пакетированный правда, но такой необычный, а последнее время не было в моей жизни никаких новых вкусов. Только, быть может, за исключением цикория, интересный, однако напиток, ни в коем случае не заменитель кофе, а совершенно другой, иной вид напитка, не менее чарующий и роскошный.

Больше не было цельного коллектива, все были вместе, но разбрелись по кучкам. Игорь пошёл спать, Аня болтала вновь со мной, а Саша с Ритой между тем тихо болтали в сторонке. Наши с Аней беседы были, как всегда, ни о чём и обо всём одновременно. Такие приятные и такие наполненные. На душе было очень хорошо, так спокойно и приятно, вплоть до того, пока я не обернулся в сторону парочку в сторонке. Они сидели на заготовленной сидушке. Саша успокаивал свою любимую, после происшествия с Андреем, на её лице было отвращение с невероятной злостью. Рита была новенькой в нашей компании. Если Аня была частью компании ещё до начала отношений с Игорем, то вот Рите пришлось стать частью компании. Вечно такая милая и приятная, обходительная, сейчас она сидела с омерзительно противным лицом и топила жука-навозника в небольшой ямке наполненной какой-то жидкостью.

Ох, когда я это увидел, вечно спокойный я закипел, да, впрочем, этого и не было видно по мне. Как она смеет отбирать жизнь у живого существа, у того, кто просто проходил мимо и попался под горячую руку одной расстроенной и обиженной женщины. Это живое существо, пусть и не такое умное и разумное, как мы люди, но оно живое, любое живое существо достойно жизни, и никто не вправе отбирать её. Даже если бы у того, кто это делал были бы возможности её возвращать. Да и при этом, разве можно назвать глупым существо, что может ориентироваться по звёздам, выстраивая свой путь по белым пятнам на чёрном небосводе. Думается мне, что нет. Она не вправе. Но я опоздал и ничего не успел сделать. Когда я подошёл к ним, жук перестал подавать хоть какие-нибудь признаки жизни, полностью отдавшись жидкости, что стала его аморфным пристанищем. Я развернулся и ушёл, чувствуя сверлящий взгляд в спину. Конечно, я рассказал это Ане, мы поговорили и об этом, как два человека, что невероятно ценят дар жизни, нам было жаль жука. Аня, пожелала спокойно ночи и пошла спать, история с жуком её расстроила, а я остался допивать чай.

Глава 3.

Господь всемогущий, нет, пожалуйста защити меня от него, эти мысли и воззвания возникли не спроста в моей голове. Тогда я видел нечто невообразимое, нечто от чего можно помешаться рассудком и никогда более не стать прежним, нечто, что всё же оставило своей след в моём сознании. Я стоял у своей палатки и заглядывался на Большое Богдо, и видел то, что видеть не то, чтобы не должен был, а что, в общем и целом, не должен был видеть ни как. Тогда я видел неизмеримого великана, что крадучись двигался в сторону одинокого пика. Он передвигался так, будто воздух не был для него воздухом, как в нашем понимании, а в большей степени был густым киселём. На столько его движения были плавны и неторопливы, а то, как он ставил ногу на поверхность земли совершенно не поддавалось осознанию. Ни одного звука, даже самого лёгкого и едва ли слышного, нет, совсем тишина, будто он сделан из ваты, и его внутренности не издавали звука. Наконец, он добрался, колоссальный и невообразимый, он наклонился к горному пику и протянул свои лапища к нему. Грохот, подобный раскатам грома, множество крушащихся камней летели с горы. Титан поднял шлем, который я видел прежде на вершине, когда был там с Аней. Он всё так же неторопливо надел шлем и под раскатистые каменистые звуки двинулся прочь. Прочь в сторону степи, туда, где никого нет, кроме дикой природы. В те пустынные места, где обитают его товарищи. Великан исчез за горизонтом. Напоследок он повернул голову в мою сторону, честное слово, было ощущение, что он смотрит прямиком в мои глаза своими глазами озёрами. Тогда, меня пробрали мурашки. Раскатистые звуки давно прекратились, но всё же ещё долгое время было слышно мягкую поступь гиганта.

Тут я открыл глаза, всего лишь сон. Всего лишь сон! Как же я был рад. Но сон сделал свою грязную и мерзкую работу, он оставил тень сомнения в глубине меня, тень страха и кошмарного ужаса. Тревога посетила меня. Тревога этакая чертовка, она никогда не ждёт приглашения, как только видит возможность выйти на просторы неподверженной человеческой психики, она тут как тут. Конечно, к общему впечатлению кошмара на яву добавлял ветер. Стенки палатки вдувались внутрь. Ох, а звук стоял доподлинно неприятный. Гул, гудение множества маленьких крылышек за стенками палатки, вот, что это был за звук. Он давил на уши и спелся с чертовкой тревогой. К горлу подступил ком, психика вышла из равновесия, она приготовилась к неведомому для неё. Решив, что-нибудь сделать, я вышел на улицу, мне нужно было успокоиться. Холодный рассудок и голый рационализм спасители в подобных ситуациях.

Снаружи не было ничего. Было тихо. Костёр давно потух, лишь несколько красных головешек внутри него потрескивали, да краснели от ветра. Проводник спал рядом со своим конём, а насчёт ребят я не сомневался, они были по палаткам. Да и было слышно храп Игоря, этот медвежий гогот было слышно из любой точки лагеря. В районе Большого Богдо кучковались облака, в свете луны образовывая интересные формы и очертания. Мне показалось, что я увидел в них очертания гиганта из моего фантасмагорического сна. Но, определённо, к счастью, всего лишь очертания из облаков. Ветер завывал, всё, что могло ходить ходуном ходило от него. Ветер, судья этих земель, порой он действительно решает, стоит ли жить или нет, но сейчас это был только ветер. Приятный, осенний степной ветер, слегка прохладный и освежающий.

С моего пробуждения прошло совсем немного времени, оказывается Морфей потревожил меня своим сном за пару часов до рассвета. Это время я провёл с пользой для себя, а в большей степени для своего рассудка. Ещё с вечера у меня был заготовлен кипяток в термосе, сейчас уже разбавленный покрошенной ромашкой, книга в руках и приятная обстановку, на сколько позволяла ситуация. Все возможные усилия я старался приложить для своего успокоения. По прошествии пяти минут, отфильтровав полученный напиток, я его закончил, долив порционные сливки и растворив порцию цветочного мёда. Роскошный напиток, мало того, что вкусный, так при всём при этом ещё и хорошо успокаивающий. Так и прошло несколько часов, под поглощение мягкого цветочного напитка и за поглощением очередной порции букв, я даже не заметил, как прошло это время. В мою палатку постучались.

За книгой, мало того, что я не замечал. Как летит время, так и не обращал внимания на то, что происходит вокруг меня. Во всю кипела бурная деятельность в лагере. Проснулись абсолютно все, за исключением только лишь проводника, он продолжал растворяться во сне в своём уединении. Ребята готовились. Игорь занимался завтраком. Банальный, но главное питательный. Походная каша, что может быть лучше, чем каша, со сладким чаем, который я на дух не перевариваю, с бутербродами, с которыми сладкий чай всё-таки идёт на ура. Девочки собирали сумки в поход, а Андрей с Сашей сидели рядом с Игорем. И, что самое главное ни духа злобы в их голосах. Вот она мужская дружба, вечером бьют друг другу морды, а на утро, как ни в чём не бывало разговаривают. И, что самое удивительное, это всё искренне, ни грамма притворства.

По завершении завтрака, как было точно всё готово. Взяты достаточные запасы воды, еды, заряжены телефоны, и конечно же запас чая в мою небольшую группу, куда уж без него. Мы разделились на две группы. Почему? На самом деле ответ довольно прост. Саша с Андреем ещё до ругани хотели сходить на солёное озеро, оно было, как раз у подножия Большого Богдо. Мы же с Аней, хотели подняться на верх, и особенно я, в частности я, хотел взглянуть на ту скалу, что так запала мне в память, что приснилась той ночью и напугала до чёртиков. Тревога так, к сожалению, и не ушла, чувство кома у горла так и осталось при мне, и не покидало моего бренного тела до последнего момента в тех диких местах, предостерегая меня, о надвигающейся беде.

И так мы отправились на гору. С нами, как телок, бредущий за своей мамой, увязался Игорь, уж простит он меня за эти слова, и проводник Муни, так же пошёл с нами. Проводник пошёл непосредственно исполнять свои обязанности, курировать нас, и рассказывать, то, о чём мы могли узнать только из интернета, или же совсем никак, ибо эта информация передавалась из поколения в поколения, из уст в уста.

Мы пошли тем же путём, коим ходили до этого с Аней, в сумраке начинающейся ночи. На Богдо вело два пути, мы пошли более долгим, но не таким утомительным, и на самом деле, чтобы пойти вторым путём, более быстрым, пришлось бы обойти гору практически полностью. Поэтому подъём был неторопливый. По началу, Муни начал нам рассказывать об этих местах, о горе и о местных преданиях. Я не слушал, мне никогда не было интересно слушать экскурсии, банально зачем. Зачем слушать уже пережёванную кем-то информацию, быть может даже растянутую, когда её можно узнать самому, особенно в современное время, во время, когда любому доступны любые библиотеки и знания мира, стоит лишь протянуть руку. К сожалению, сейчас руки большинства, они то тянутся к смартфонам, но совсем не за информацией в онлайн библиотеках, только для того, чтобы провести в телефоне добрый часок другой в приложениях с короткими видео, от коих с лёгкостью развивается клиповое мышление и никакой смысловой нагрузки.

Поэтому я шёл сам себе на уме. По песчаной глиняной земле путём, которым возможно в своё время взбирались калмыки-буддисты для вознесения молитв своим божествам. По степной земле, которую многие годы назад топтали кочевые народы верхом на своих лошадях, с верой, в своего хана. Сейчас на этой земле более не было ни одного из государств, что существовали в те незапамятные времена, а их приемники являлись лишь блеклой копией некогда действительно великих империй.

На нашем пути было раскинуто множество камней и один меня привлёк, он был такой необычной формы, непривычной для обычного камня. Многогранный, он очаровывал меня, как адепта перфекционизма, своими правильными, и не привычными для дитя природы, гранями, такой выбивающийся из общего фона обычных осколков песчаника. Я подобрал его, а на обратной стороне увидел не то древнего моллюска, не то ракушку, не то морскую звезду, банально не мог опознать по причине отсутствия у меня необходимых знаний. Его древние окаменевшие останки привлекли меня, человека, который никогда не бывал у моря и постоянно откладывал поездку к воде, из-за вечно влекущих гор, окаменелости привлекали хотя бы своей принадлежностью к морю.

Как раз, в тот момент, когда я забросил окаменевшие останки в карман, от чего карман тут же потяжелел, я переключил своё внимание на парочку впереди и Муни параллельно идущего им. К сожалению, я не запомнил полностью, что он говорил, но помню до сих пор, что он рассказывал, о том, что когда-то давно вся территория прикаспийской низменности была морем. Огромным Каспийским морем, которое в своё время сузилось до нынешних размеров и так и осталось в этих пределах. А Большое Богдо было островом посреди некогда не менее великого моря. От чего, как я расслышал этот рассказ, мой внутренний вопрос сразу же унялся, о том, откуда здесь на вершине взялись окаменевшие остатки. Ещё Муни попросил не брать ничего с собой, ибо, это не наше. Я повиновался, хотя и не понял его в каком смысле “это не наше”, от того ли, что это заповедник, или по какой другой причине, и выложил окаменелости на землю.

Так мы и шли на верх, кто чем занимался, но каждый, за исключением Муни, восторгался и ужасался красоте, окружающей нас. Сплошная плоская равнина, желтоватая, с салатовыми вкраплениями, с минимальными перепадами по высоте и абсолютная ровная от горизонта и до горизонта. Не удивительно, что здесь постоянно дует ветер, ему не за что зацепиться, не куда задуть или остановиться даже на секунду, прежде чем он достигнет нас своим мягким касанием. Здесь ощущается свобода, не ограниченная ничем, ни вековыми деревьями, ни водными просторами океана или моря, нет, только ты один на один с естеством, с непостижимым и никогда необъятным для человека, каковыми бы не были наши познания и успехи в науке. Здесь, помимо свободы человек ощущает себя маленькой песчинкой посреди огромного мира, который невозможно объять ничем. Даже посёлок, Нижний Баскунчак, который прекрасно отсюда виднелся, казался невероятно ничтожным.

Наконец на верху, я обнаружил на месте скалу-шлем древнего война, который приснился мне ночью, и даже стало как-то немного спокойнее на душе, но тревога никуда не ушла. Особенно, от увиденного впоследствии. Я обратил внимание на такую чарующую и кажущуюся неестественной в дикой природе другую скалу. Она была похожа, нет даже не на сыр, не на губку. Да, она была похожа на пчелиный улей. Ячейка к ячейке, они хоть и не были идеальными, но очень близкими друг к другу, и всегда, когда в природе находится, что-либо столь идеальное по своим пропорциям или геометрическим очертаниям, а как известно природа не жалует ровностей и предпочитает в большей степени хаос, в таком случае невольно задумываешься, а действительно ли этот объект естественного происхождения.

Так и здесь, мне, как человеку, с очень развитым воображением и фантазией, которому порой тяжело даются некоторые книги, в которых слишком хорошо и в красках описывается, что-либо отвратное и омерзительное для меня самого, как человеку такой породы, мне тяжело видеть подобное этой скале. Сразу - сразу в голове возникли чудные идеи о роях земляных гигантских, судя по размеру ячеек, ос, бороздящих степные просторы. И кто знает, быть может, тот звук, что я слышал ночью, похожий на шум миллиона маленьких крылышек, быть может, это был вовсе не ветер, трущийся о палатку своими воздушными потоками, а действительно, рой древних воздушных созданий, выходящих на охоту по ночам. К чёрту, к чёрту все этим мысли. Я отогнал их в тот момент, решил насладиться моментом и как раз вовремя.

В мои уши проникли звуки. Я совсем не ожидал их услышать здесь на голых равнинах. Я услышал музыку! Такую необычную, отчасти свистящую, отчасти протяжную, но это была определённо музыка, я не мог ошибиться. Подняв голову, я начал смотреть по сторонам, дабы найти источник музыки, сперва на Аню с Игорем, нет, они мило болтали в сторонке, телефоны были по карманам. После я зыркнул на Муни. Изначально он смотрел вдаль, а когда обернулся и увидел моё многозначительно удивлённое лицо, то заулыбался и сразу понял от чего я состроил такую гримасу. Он повернулся в сторону скалы с ячейками сот и махнул на неё, как бы указывая мне, что музыка исходит оттуда. Не поверив ему, я решил без слов убедиться, верно ли понял его, и только через эмоции и мимику своего лица поинтересовался у него, верно ли я его понял, он вновь улыбался, и снова махнул головой. Удивительно! Скала поёт! Поющая скала! Меня это невероятно удивило, и сама музыка, она была столь необычна. Только неподвластный ветер, мог создать такую музыку, своими случайными задувами воздушных потоков и мелодичными переливами. Соты в скале создавали подобие музыкального духового инструмента, что-то среднее, думаю я, между окариной и волынкой. Свистящее и протяжное. Мелодичное и чудно необычное. Любой с музыкальным слухом, и особенно с любовью к флейте или волынке, подобно мне, заслышав однажды не сможет забыть этой музыки. Музыки ветра.

Такому и так столь удивительному моменту добавило не то, чтобы драматизма, нет скорее атмосферы, событие, знаменательное в большей степени для меня нежели для других. Муни, как человек привыкший, уже не обращал внимание на подобные вещи и лишь смотрел в степную даль, влюблённые, продолжали мило болтать, и, между прочим, так и не обратили внимания на музыку, а зря.

У подножия скалы я заприметил жука навозника, опять, точно такого, как вчера, а удивило меня, то, что пока, что это единственное живое существо, что я видел в степи, за исключением птиц. Я уселся на корточки перед ним, чтобы по ближе его рассмотреть, и он отличался от привычного жука, панцирь, был многоцветным, переливающимся необычным сиянием между красным и оранжевым. При этом панцирь, был будто бы не свежим, даже не знаю, казалось будто либо это давно сброшенный панцирь старого жука, или же очень старый жук. Также, как правило жуки катают свежие шары, а шар этого необычного пришельца был высохший, потрескавшийся, никогда не видел такого. Ох, да, точно! И ещё одно! Золотистые, пульсирующие прожилки в местах сочленения частей панциря. Столь необычно это было.

Глава 4.

Мы двигались к пещерам. Муни, как местный и опытный двигался впереди, Аня с Игорем позади него, я замыкал группу. Андрей с Сашей остались в лагере. Саша, чтобы упокоиться, Андрей, чтобы следить за Сашей и с верой, что появится Рита. Да, к ужасу, исчезла Рита, прекрасный и новый член нашей группы друзей. Это произошло в пещерах. Мы поделились на две группы прежде, тогда Саша, Рита и Андрей пошли на озеро, но решили ослушаться Муни и направиться в пещеры самостоятельно. По рассказу Андрея, спустя несколько десятков минут Рита исчезла в переходах и бесчисленных ответвлениях подземных пещер. Они пытались найти её сами, но решили вернуться, ибо опасность заблудиться самим была невероятно высока, и Андрей направился к нам, когда мы были на вершине, со стороны красной части горы. Он бежал в нашу сторону по тропинке, кричал и размахивал руками. Муни тогда сразу же напрягся, он почувствовал, что произошло нечто зловещее, коренастый калмык не ошибался, интуиция его не подводила. Так и сейчас, уже будучи в пещерах, он опирался на свои познания, опыт прожитых лет и хорошо развитую интуицию, в попытках найти девушку. Мы потратили изрядное количество времени на поиски, но не удачно. Муни задумался.

Аня с Игорем остались осматривать близлежащие ответвления и туннели пещер, Муни строго настрого запретил углубляться внутрь, приказав ни в коем случае не лезть в глубь этих пещер, не знамо их проходов, в особенности после исчезновения Риты. Мы с Муни пошли наружу, точнее он подался наружу, а я проследовал за ним. Пока мы пробирались к выходу, он рассказывал, о том, что даже он в своих преклонных годах не смеет лезть в самую глубь пещер, они ещё до конца не исследованы.  Порой на всю ширину степей слышатся невообразимые звуки, как считают старцы, что они исходят отсюда, из этих полостей в земле. И множество людей пропадало в их переходах и галереях, по этой то причине, он строго на строго и запретил идти им одним в пещеры без него, в качестве путеводителя, теперь же в итоге, после того, как ребята второй группы ослушались его, все мы пожинаем плоды их решения.

Снаружи, Муни отошёл на несколько метров, присев на карточки, начал разглядывать землю под собой. В какой-то момент, не знаю, показалось ли мне это от переживаний, от перезаряда испытанных эмоций за день, но клянусь, честное слово, я видел, как коренастого калмыка пробрала дрожь по всему телу. Я видел, как каждый челн его тела протрясся, задевая собой следующий и так по цепочке. А после, я видел его глаза. Вылезающие из орбит, наполненные ужасом, что шёл изнутри самого человека, мне никогда не забыть его взгляда. Неожиданно, он встал на ноги, сложил пальцы для свиста, и просвистел на всю округу, так сильно, что уши заложило, а после прочищения их, ушей, в них остался звон. Ветер разнёс его свист по всюду, на добрые десятки километров от нас, легко подхватив, некогда свою часть, вдохнутую коренастым калмыком в виде воздуха в лёгкие, ветер забрал её обратно в свою плотную среду из воздушных масс и погнал дальше, переливаясь в вязких потоках.

На самом деле, наше путешествие обрело странный оборот ровно с того момента, как мы разделились, но при этом, наше путешествие приобрело ещё и нотки абсурда и безумия, в некотором смысле трепещущего страха и кошмара, по крайней мере для меня, в тот момент, когда я увидел Муни, когда он изучал перед этим землю под собой. Сейчас я продолжал наблюдать за ним, и его действия были не менее завораживающие и не более понятны чем прежде. Он достал из своей сумки небрежный прямоугольник, но лишь на мгновение я смог взглянуть на него, прежде чем он начал над ним орудовать. Спустя некоторое время, он поставил его на свою сумку, очень ровно, и запела музыка. Да, вновь музыка в этих пустошах, и вновь она была свистящая и протяжная, похоже, это был музыкальный инструмент. Теперь я мог разглядеть его ближе. Со сторонами примерно двадцать на семь сантиметров, он был собран из множества полых цилиндров длинной, которая была и по совместительству толщиной прямоугольника, сантиметров шесть, они были собраны в виде прямоугольника и перемотаны бечёвкой по периметру в два ряда. Материал цилиндров по внешнему виду напоминал солому, но думается мне, это был камыш или другая подобная трава этих краёв. Большая часть цилиндров была закупорена, не то ватой, не то похожим на неё материалом, другого цвета, отнюдь не белого.

Судя по всему, отверстия были закупорены, чтобы создать протяжную фоновую флейтовую музыку, которую мог создать только ветер. Но для чего? Задавал я себе этот вопрос в тот момент, определённо пораженный происходящим у меня на глазах, в сумерках надвигающегося звёздного небосвода, в свете мириады звёзд. Ага, я помню, как тогда, в следующий момент я понял для чего это было сделано, но вначале я заметил приближающегося коня Муни, изначально пыль позади чёрной точки, а после и его самого, он приближался параллельно действиям Муни. Тот же, в свою очередь достал второй такой же прямоугольник, приложил ко рту, и начал играть. Да, родилась музыка, неестественная для человеческого уха, не знакомая и столь инородная, что её тут же пытается отторгать психика. Это смешение происходило незаметно, фоновая протяжная, свистящая музыка, от прямоугольного духового музыкального инструмента смешивалась со звуками, из такого же, только не закупоренного прямоугольника у его рта и создавала. Боги, это не описать словами. Это можно и нужно прочувствовать. То, как от звуков этой богоподобной музыки зарождавшиеся мурашки со спины, пробегали по всей её поверхности, до кончиков пальцев всех имеющихся конечностей. То, как к этим двум источникам звука ещё примешивался, звук задувающего, нескончаемого ветра. Да, это волшебно.

Закончив играть, Муни положил оба прямоугольника в свою сумку, оседлал прибывшего коня, сделав необычный знак рукой, он зыркнул на меня и ускакал. Ускакал в далёкие степные дали, за горизонт. Почему? На это я не могу ответить даже самому себе. Ответ на этот вопрос можно узнать лишь у одного человека, которого я видел в последний раз в тот момент, быстро удаляющегося от меня на своём резвом коне.

Так я и оставался стоять у входа в пещеры, оцепеневший от совершенно непонятного для моего рассудка действа, что произошло передо мной прежде, пока меня не окрикнули Аня с Игорем. Они закономерно, а если быть более точном это было Анна, поинтересовались, где находится наш проводник, на что я тут же дал ответ, что его нет более с нами, он ушёл, точнее ускакал. Аня, в отличии от дуболома Игоря, удивилась и предложила выдвигаться в сторону лагеря, ибо на улице уже начинало темнеть, а до лагеря следовало ещё прежде добраться. Она проверила заряд батареи, которого было достаточно, и ещё более удивилась после, что на её телефоне не было связи. Мы, я и Игорь, как и любой в подобной ситуации, машинально проверили и свои телефоны, связи также не было, и вот, что самое удивительное, что операторы у нас были разные. Мне эта ситуация напомнила тридцать третий разъезд, что мы проезжали по дороге в это место, и как раз там также необоснованно и необъяснимо пропадала связь.

Наша троица двинулась в сторону лагеря. Я, как обычно пустился в пространные рассуждения в своей голове. Люблю я это состояние, оно в некотором смысле уникальное и доступно совершенно не каждому человеку. Первое, что оно даёт, это фоновый мыслительный процесс. Да, да, именно фоновой. То есть, например, нужно мне решить какую-нибудь задачу, неважно какую. Починить кран, прикрутить полку, отремонтировать машину, всё, что угодно не важно, и мне это не даётся сразу и нужно это обдумать. Что я делаю, абстрактно кладу нужную мне задачу в фоновый отдел своего мозга и всё, занимаюсь своими делами. В какой-то момент, рано или поздно решение придёт само по себе. Это похоже, на популярную зарисовку со старинными изобретателями девятнадцатого, двадцатого века, когда решение приходило в их голову само по себе, и в такой момент они выкрикивали: “Эврика”. Второе, так это сильная концентрация на конкретной задаче, с игнорированием любых источников внешнего шума. Так и здесь, Аня с Игорем шли болтали, и делали это довольно громко, особенно Игорь, а мне хоть бы хны. Я был сконцентрирован на своих мыслях. Старался выстроить цепочки, и разложить их по полочкам, по блокам.

Тогда я задавался вопросом, стараясь сложить общую картину в своей голове происходящего. О пропаже Риты, странном поведении парней, отсутствующей связи, и покинувшего нас Муни – проводника. Особенно, меня удивляло, то, из-за чего он нас покинул, а как мне довелось понять, и думается, что понял я всё же верно причину, это были следы парнокопытного животного. Обычный след от копыта, но не лошадиного. Если след от лошадиного копыта округлый, доли копыта, что вдавливают землю, примерно равные, и след в большей степени напоминает два полукруга рядом друг с другом с вертикальным зазором между ними, то этот след несколько отличался. Также, как и у лошадиного две части, но, зазор меньше, гораздо меньше, едва ли заметен, и они не в виде полукругов, а в виде капель, повернутых близко друг к другу своими вершинами. В общем и целом, это всё. Ещё было много кусочков степных трав поверх следа, да это, думается мне ветер по орудовал. Совершенно не понимаю, что вызвало такую ужасающая реакцию у Муни, ибо никогда мне не доводилось слышать о плотоядных копытных животных. Это и ввело меня в привычные для меня рассуждения. Так за своими рассуждениями, как член стаи, что слепо следует за своим вожаком, я проплёлся за ребята до самого лагеря.

Ох. Дальше события развивались столь стремительно, главное ничего не упустить, и не забыть. Когда мы прибыли в лагерь, мы не увидели ничего! Совершенно ничего! Костёр не горел, и никого не было видно, ни Саши, ни Андрея. Вот они минусы развитой интуиции, мгновенное ощущение чего-то зловещего, если не случившегося, то, как минимум надвигающегося, ибо люди не пропадают просто так, а если и пропадают, вдруг куда отошли, то отзываются на крики. На наши крики никто не откликнулся, особенно это странно, учитывая Игоря, голосистого, очень голосистого и громкого от природы человека, который даже если захочет не сможет снизить громкость своего голоса. Так продолжалось пару минут, пока мы не услышали шорох от нашего фургона.

Аня начала слегка светить, включив фонарик на телефоне, и приготовила свой перцовый баллончик, я и Игорь вооружились, кто чем. Я взял увесистое палено, ещё первое, первобытное оружие человечества, дубина, Игорь взял металлический прут от треноги для готовки на костре. Боевая троица, была готова защищать себя и свою жизнь. Мы медленно крались к нашему многоместному фургону. Неспеша, аккуратно крались, стараясь не издавать ни звука. Аня в пол тона освещала наш путь, пока моё сердце бешено колотилось. Я подошёл к задней двери фургона, Игорь пошёл открывать перекатную дверь, а Аня освещала нам место. Мы условились, что Игорь открывает дверь, врывается внутрь фургона и атакует, то, что шуршало внутри, я же стою на изготовке сзади, вдруг нарушитель решит бежать через заднюю дверь. Когда Игорь с криком открыл дверь фургона и ворвался внутрь, не ожидал я, совершенно не ожидал, увидеть в последствии того, что я в итоге увидел.

Внутри был Андрей. Худощавый, дрожащий от страха и весь в синяках. Хоть он и был не самым хорошим человеком, но мы были рады его видеть и первый же вопрос был, о том куда делся Саша. Пока он рассказывал свой рассказ, мне довелось сразу обратить внимание на природу его синяков, а именно, что они были оставлены человеком, а не любым другим существом или же любым другим предметом, нет, это были именно синяки от кулаков. Характерной формы, синие, с артериальными и венозными прожилками. Это наводило на определённые размышления.

Честное слово, когда он начал свой рассказ, я совершенно серьёзно к нему отнёсся, хотя и не исключал собственных подозрений о нём, о пропаже Саши, но, когда он начал рассказывать совершенные небылицы, это слышалось бредом. Он поведал нам о том, что они с Сашей были в лагере, ждали нас и поисковый отряд, который мы вызвали. Было ещё светло. После, в один момент, по его словам, это произошло практически мгновенно, Саша поменялся. Саша начал винить в пропаже Риты Андрея из-за обиды на него. Из-за прошлой ночной перепалки и небольшого рукоприкладства, и мол это он подстроил поход в пещеры, чтобы она в них и пропала. Далее он озверел, кинулся на Андрея, и начал его избивать. Куда Андрею, щуплому, худому парню, до защиты от хорошо слаженного Саши. Андрей быстро получал удар за ударом, после, опять же с его и только с его слов, Саша замер, взглянул вперёд и ринулся вперёд к озеру. До озера было совсем недалеко, буквально пара десятков метров, слышимость была очень хорошей, а после последовали крики со стороны озера. Андрей кое-как встал и увидел, как в озере плещется Саша, он сделал такой вывод по болтающимся рукам из-под соляной кромки, и ринулся на помощь Саше. Прибежав, он слышал странный звук, протяжный, свистящий, будто ветер играет свою музыку, тогда я заметил, что его описание похоже на мои ощущения от поющих скал, он слышал его лишь фоном, когда пытался помочь Саше. Он в солёной воде, мне неведомо и, думается, никому это также неизвестно, как толстейшая соляная поверхность провалилась, но факт оставался фактом, в озере был человек, и озеро не хотело его отпускать. Саша медленно погружался в солёную воду, хотя и не должен был, ибо солёная вода выталкивает бренное человеческое тело. Андрей огляделся в панике, он ничего не мог сделать, на его глазах тонул человек, он заметил тень в далеке. Когда последняя фаланга Сашиного пальца окунулась в воду, стих и тот необычный музыкальный протяжный звук, и Саша исчез в недрах из воды и соли.

Сейчас его состояние было совсем плачевным, конечно, помимо физического и нервного истощения, к которым добавлялись ещё и побои, его состояние усугубляла его пошатнувшаяся психика, или рассудок, кому как удобнее. Конечно, увиденная человеком смерть накладывает свой отпечаток на рассудок человека, так же, как и первая настоящая любовь, сейчас рассудок Андрея был подвижен, он был пластичен к изменениям и в то же время совершенно нестабилен и уязвим.

Аня, хоть и ненавидела его всей душой и сердцем, но не могла не проявить сострадание к человеку, или любому другому существу. Она запихнула все свои эмоции, по отношению к конкретному человеку, сидящему перед ней, в тяжелейшем состоянии, глубоко внутрь и отдалась одному из любимых дел, помощи. В лагере стояла тишина, каждый ушёл в свои мысли и рассуждения. Аня старалась разговаривать с Андреем, чтобы его пластинчатый в данный момент рассудок не трансформировался в ночной тишине в нечто ужасное. Мы с Игорем занимались обустраиванием лагеря. Игорь разжигал костёр, параллельно разговаривая с Аней, чтобы не сойти с ума, а я же, как всегда, ушёл в пространные рассуждения в своей голове. Мы, лично, даже в большей степени я, думал, что всё самое страшное позади. Впереди, как минимум нахождение тел, но если рассуждать более оптимистично, как я обычно и делал, то была вера в нахождение их живыми, стоит только дождаться помощи, которую вызвали ещё когда пропала Рита, когда ещё была связь. Но, я ошибался, и признаю это. Как и любой человек, я мог ошибаться.

Глава 5.

Мы сидели вокруг костра. Из семерых, что прибыли на это место для организации лагеря и знакомства с местностью, осталось четверо. Проводник – Муни исчез, Рита пропала, а Саша, ох его вероятнее всего нам было жаль больше всего. Относительно Риты, ещё теплилась надежда на то, что она жива, стоит дождаться утра, дождаться прибывших спасателей и мы обязательно найдём её, главное в это верить, а вот Саша, ох, Андрей видел, как озеро забрало его и в его случае оставалась вера хотя бы в нахождение его опухшего от воды тела, для успокоения семьи. Костёр мерно трещал в ночи, мы обступили его, каждый сидел, кто на чем, но, что определённо изменилось, так это, то, что мы сидели очень близко друг к другу, едва не касаясь. Каждому из нас было страшно, мы искали защиты, пусть не физической или душевной, в большей степени защиты для наших пошатнувшихся сегодня рассудков. Искры подхватывались дымом вместе с мельчайшими песчинками золы и завивались вверх, к звёздам.

Сказать по правде, я даже и не знаю сколько мы тогда так просидели. Длились ли наши посиделки час, два или гораздо больше, никто не следил за временем, каждый наслаждался спокойствием, и думается мне мыслями, о том, что не оказался на месте несчастных влюблённых. Я, сварил на всех чай, ромашковый, именно чай, не голую ромашку, коей люблю её пить сам, большинство людей не переваривают её в таком виде. В правильных пропорциях ромашковый чай творит чудеса, успокаивает нервы, начинает тянуть в сон, это было его время.

У Игоря закончился чай, он подошёл к котелку в центре лагеря, когда со стороны единственного свободного прохода к лагерю, послышался шорох. Все застыли, Игорь с чашкой в руках и половником полным ромашкового чая, Аня на рыбацком стуле с чаем в руках, я в своём излюбленном кресле-мешке. Андрей напрягся больше всех, за сегодня он был единственный, кто пережил большое количество переживаний и был непосредственно их свидетелем и участником. Его глаза расширились от ужаса, он ожидал нечто ужасное внутри своей души, пока сердце бешено колотилось, пока его рассудок собирал последние свои неразрушенные и не задетые тьмой части для последней обороны от сил неведомых и пугающих. В его душе теплилась надежда в одну простую вещь, что шорох, который они слышали издал дикий зверь. Любой, неважно который, волк или лисица, заяц или суслик, да даже если бы это была гадюка или медведка, он был бы рад каждому из них, или всем вместе, главное это было бы осязаемо и вполне способное для принятия его пострадавшим рассудком.

На свет вышел Саша. Да, да, именно Саша! Почивший член группы, поглощённый солёной водой этого не менее великого чем Большое Богдо озера. Шёл он, слегка пошатываясь, каждый шаг раздавался в ушах хлюпаньем, таким едва слышным, но каждый раз, когда этот звук доходил до ушей становилось не по себе. Каждый раз, когда хлюпающий звук разносился по округе меня передёргивало, по всему телу происходил нервный импульс, а вместе с ним и за ним, в частности, пробегали мурашки. Честное слова, своим боковым зрением я видел, как кружка чая в руке Андрея затряслась и заходила ходуном. Уже у костра, я обратил внимания, что Саша был весь белый, вероятно из-за подсохшей соли. Одежда стала слегка ломкой и стал слышен хруст, особенно уж у костра, она то тем более начала сохнуть на порядок быстрее нежели в прохладной осенней ночи. Ещё несколько шагов и он достиг нас. Никто не двигался. Стояла тишина. Я слышал бешенное биение своего сердца, слышал дыхание своих друзей, слышал, как в стакане Андрея всплёскивался чай, и слышал, как заговорил Саша.

Боги! Лучше бы я этого не слышал, мне никогда не забыть этого, и до сих пор порой этот эпизод является ко мне в виде ночных кошмаров, и было даже пара случаев слуховых галлюцинаций. Как такового и голоса то не было, он не был обычным, устрашающим, или грозным, изменённым от того, что в молодого парня, что-то вселилось потустороннее, нет, его голос был другим. Когда я его слышал складывалось ощущение похожее на звук, как будучи ребёнком ты дуешь в соломинку, торчащую в стакане с жидкостью. Да, да, именно этот звук, булькающий, звук выходящих пузырьков воздуха из полости полной жидкости. Этой полостью теперь, вместо стакана с содовой в детстве, служили его желудок и лёгкие, они были полны солёной водой, а как иначе быть желудку и лёгким утопленника. Честное слово, я хоть уже и говорил прежде, но вновь моё воображение играло со мной злую шутку. Каждый раз, когда я слышал этот булькающий звук я видел, как пузырьки воздуха поднимаются из уже опухшего с отмирающими стенками желудка, полного солёной воды.  Поднимаются вверх, через трахею и пищевод, из лёгких, через горло и изо рта в наши уши. Каждый раз, когда он говорил помимо бульканья изо рта извергалась вода.

Он продолжал двигаться к нам. И теперь на свету костра мы могли его полностью разглядеть. Синий, опухший, с соляной коркой, засохшей на нём. Его кожа была бледно синей с белым соляным налётом. Первым не выдержал Андрей, и разве это удивительно? Его рассудок, так долго державшийся, и едва ли восстановившийся после утопления Саши, нет он не просто дал сбой, нет, его рассудок покинул его. Как бы это не было грустно говорить, Андрей сошёл с ума, тут же, в тот момент, как сперва услышал попытки Саши говорить, а после и увидел его бледную кожу.

Сперва Андрей атаковал Сашу, выбросил руку вперёд и ударом кулака в нос, повалил его на землю. Саша даже не пытался встать, слегка вертелся только и всего, при падении прилично забрызгал всё вокруг водой. После Андрей застыл. Прям в прямом смысле застыл на месте. В том положении, в котором он остался после удара Саши, в этом положении он и остался, на слегка согнутых ногах, с опущенными практически до земли руками. Понять, что он жив можно было только по вздымающейся тощей грудной клетке. Так прошло не много времени, минута, может две, в тот самый момент, когда Саша, или то, чем он теперь стал, забралось в наш лагерь, время замедлилось. Это стало похоже на то, как если представить время в виде жидкости, которая прежде спокойно текла, а теперь стала тягучей, как мёд, вязкой, как дёготь, таким стало время, и ещё более устрашающе смотрелось, и ощущалось, то, что все действия не были замедленны в этой вязкой жидкости, времени, все они были такими же, как и прежде. Андрей медленно, очень невероятно медленно закрутил головой, влево и вправо, и каждый раз казалось, что ещё пара градусов и всё, его шея переломится, но нет, каждый раз он не доводил эти лишние градусы и возвращался назад головой. При этом стойка его так и оставалась неизменной, но лишь до поры до времени. Следом он резко упал на спину. Он извивался, как змея, его спина резво выгибалась в районе лопаток, а сам он смеялся, истерически и пугающе. Я видел! Я видел, как он смеялся, повернув в мою сторону голову, он бешено вздыхал, не знаю сколько ударов в секунду билось его сердце, не мене сто пятидесяти это точно, с таким же темпом он при этом и дышал, и из его глаз лились слёзы. Без остановки. Его глаза, ещё одна вещь той ночи на ровне с попытками того, во что превратился Саша, говорить, навсегда запечатлелись в моей памяти. Его глаза, полные боли и страдания, непонимания и отрицания. В тот момент его рассудок вытолкнул личность Андрея из его тела в коллективное бессознательное, именно в тот момент, тот Андрей, которого мы знали перестал существовать. Но это было лишь начало.

Музыка! Вновь музыка наполнила мои уши, всё таже музыка, которую я слышал на верху у поющих скал, таже музыка, которую я слышал у странных приборов Муни, таже музыка, о которой рассказывал Андрей, которую он слышал на озере. Она не была прям точь-в-точь такой же, конечно, конечно же она отличалась, своими переливами и протяжностью, эта была более глубокой, думается мне, а даже если быть более точным, она проникала на много более глубоко нежели прежде, прямиком в самые недра человеческой души, если она для этого готова и приспособлена. Коей, к сожалению, не оказалась душа и психика Игоря. Ничего страшного не произошло, особенно на фоне произошедшего прежде, он всего лишь лёг на землю в позе эмбриона, зажал уши руками, и завопил, нечеловечески, совершенно другими частотами нежели мог так кричать человек. На самом деле, я долгое время рассуждал после, почему же на него эта музыка ветра произвела такое впечатление, кто знает, быть может, потому что он был обычным, тем из большинства, кто наполняет этот мир. Одним из тех, кто проживает свою жизнь, ничем не интересуясь и ни к чему не стремясь, тем, увлечения которого были приземлёнными и обычными, тем, кто был таким, как все, в отличие от нас с Аней. На Андрея уже ничего не действовало, его личности с нами не было, а мы с Аней, реагировали нормально, пока остатки Саши, продолжали ворочаться на земле. Музыка становилась громче, пока не появился он!

Я не знал изначально, что это был за зверь, но Господи, Он был величественен и внушал такой неестественный трепет. Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного не перед чем, кроме изысканий природы, древних лесов или высочайших гор, плоских равнин и болотистых плоскогорий, нет, только величественные создания матушки-природы могли внушать такой благоговейный трепет в меня. Он был таким же зверем, как и все, с такими же пропорциями, как у правильных зверей, без дёрганных движений, нет, всё было естественно, за исключением Его внешнего вида. Да и во внешнем виде Его не было ничего страшного и даже череп копытного травоядного рогатого животного едва ли страшил, нет, он внушал как раз таки другое чувство в перемешку с иными его отличиями. Это было парнокопытное, на четырёх лапах, с густой шерстью, маленьким, как у зайца или оленя, хвостиком сзади и черепом вместо головы. Белёсый, не переливающийся на свету череп рогатого животного был вместо привычной головы, рога были прямыми утолщёнными снизу, они сужались кверху и в верхней точке смыкались друг к другу, оставляя небольшой зазор между собой. Ещё одно отличие, что я заметил, и что Его разительно отличало, и что я не заметил изначально, точнее не понял, что это Его отличительная черта. А именно, Его шерсть. Это не была шерсть, я называю Его шерсть словом “это”, потому что едва ли она была шерстью и лишь имитировала Его шерсть своим видом. Вместо шерсти у Него было степное разнотравье. Жёлтые высохшие, свежие зелёные, тёмно-зелёные, едва ли не синие, колючие и пушистые, травы степей, они заменяли Ему шерсть. Едва ли это можно было заметить издалека.

Сайгак, а это был именно он, точнее то, что его имитировало своим внешним видом, и что не поддавалось никаким объяснениям, неторопливо подошёл к границам лагеря. Границей нашего лагеря я считаю самый далёкий свет, что давал наш костёр. Как только я увидел Его, то сразу же встал и подошёл ближе к Ане, попятив немного назад, я понимал, что Игорь сейчас не в состоянии защитить свою любимую, и я как её близкий и давний друг обязан её защитить, она и не была против, взяв меня за руку. Сайгак неторопливо шёл по лагерю. Он щипал травы своей имитацией сайгачьей нижней раздвоенной губы и периодически обнюхивал территорию. Так же он неторопливо осматривался, каждый раз останавливая взгляд на каждом из нас. Неожиданно после его взгляда, Саша успокоился, и больше не предпринимал попыток встать, Андрей так и продолжал истерически смеяться, вероятно тут нечем ему было помочь, а Игорь перестал кричать. Наступила тишина. В конечном итоге Его взгляд остановился на нас с Аней, и Он неторопливо двинулся к нам. В тягучем замедленном времени и не менее тягучем и замедленном пространстве, Он рассекал их, выпадая из новых образовавшихся законов вселенной в этой области. Я на удивление был спокоен в отличии от Ани, она была на грани, я чувствовал это по её руке, но, опять же, моя рука позволяла ей быть только на этой грани и не выходить за неё, не теряя самообладания и расслоившегося от ужаса рассудка.

Буквально в четырёх метрах Он остановился. Остановился и начал смотреть на меня, своими пустыми глазницами, которые заменяли, я даже не знаю, что их заменяло. Я думал, что Он смотрит не просто на меня или в мои глаза, а именно так Он и делал, было ощущение, что Он смотрит внутрь меня, прямо в мою душу, неведомо для меня зачем, но ощущение было пугающим, похожее на ощущение, что за тобой кто-то наблюдает, вот на что это было похоже. Когда я смотрел в Его глаза, в глазницы, мне казалось, а может и не казалось, может так на самом деле и было, мне казалось, что я вижу вселенную, мириады звёзд в Млечном Пути, с гигантской, колоссальной чёрной дырой в центре нашей галактики.

После обмена взглядами, я медленно сел на корточки, прямо напротив Него, при этом не отпуская свою руку от Ани, я понимал, что это залог её здравого рассудка, тоненькая нить между сумасшествием и реальностью, обычная мужская рука. Я сел на корточки перед Ним, слегка протянул вперёд руку, и издал звук, не знаю откуда он взялся, он был не похож ни на что, и он взялся сам по себя из меня. Едва ли я смогу его объяснить, но всё же этот звук был где-то внутри меня, на моей подкорке, в моём бессознательном. Он опустил голову, после подняв её, двинулся ко мне, я не дрогнул. Приблизившись ко мне, я протянул руку ещё сильнее вперёд, без единого резкого движения. Всё было плавно, я не хотел Его испугать резкими движениями. Он дотронулся своим носом, точнее его имитацией, до моего пальца. Он был мягкий и тёплый, прям, как у живого существа! Я сделал ещё несколько аккуратных движений и начал гладить его. Сперва по носу, после по голове и боку. Он не был против.

По руке Ани я почувствовал, что ей стало легче, она уже так сильно не боится, повернулся к ней и только при помощи мимики своего лица передал ей безгласый, лишь видимый мимикой вопрос, она махнула головой в знак согласия. Теперь я мог её отпустить и немного вздохнул с облегчением, ситуация разряжалась и становилась спокойнее. Дальше, так же неторопливо, я достал из кармана сладкий батончик из орехов и мёда. Анемия, будь она не ладна, всегда заставляла носить с собой что-нибудь съестное, а уж лучше сладкое, то, что быстро даст глюкозу, а значит гемоглобин и кислород моему мозгу, иначе, как бывало, обморок. Мы стояли в паре десятков сантиметров друг от друга, Он терпеливо ждал пока я разворачиваю батончик, а после с удовольствие вкусил его, прежде обнюхав. Неторопливо, Он поглотил его в два укуса, медленно разжёвывая. В конце этого немого действия, лишь имеющего не зримый глас двух живых существ, Он вновь медленно махнул головой, развернулся, и направился за границы лагеря. Не спеша, лапа за лапой, Он двигался во тьму. Постепенно, чем ближе Он был к выходу, протяжная, свистящая музыка ветра, становилась всё тише. Музыка была с нами всё это время, она никуда не уходила, и постоянно присутствовала с нами. В конце, Он также растворился во тьме, как в ней прежде и появился. Незаметно смешался с ней. Вместе с Ним окончилась и музыка, а когда Он совсем исчез, я услышал уведомление в телефоне.

Глава 6.

Прошло шесть лет. Целых шесть лет с момента нашей поездки к Большому Богдо! Домой мы вернулись в четвером. Родители Саши хотя бы получили его тело для предания земле. Ритиным родителям повезло гораздо меньше. Когда мне, а в тот же момент и всем подряд начали приходить уведомления, нас нашли, не сразу, конечно, минут через десять, но мы были обнаружены поисковым отрядом спасателей. Изначально они выехали по вызову от нас самих для поисков Риты, но так и не смогли найти группу молодых людей у горы, что их вызывали. После, как мы не вышли на связь, начали уже поступать звонки и запросы на розыски от наших родителей, а учитывая, что все родители знали друг друга и поддерживали связь, было не удивительно, что они сложили два и два, и решили, что вся группа, все дети, то есть мы, пропали, просто испарились, на столько, что даже нельзя было определить местонахождение наших телефонов. Когда же нас нашли, всё было рассказано, что случилось с Ритой, что она потерялась в пещерах, спасатели тут же начали поиски, но всё было тщетно. Они использовали все возможные виды поисков, карты пещер, геологов, водолазов, вообще всё, что только было доступно для людей, ничего не помогло. Едва ли даже было найдено её тело, и после поездки, на её похоронах, мы провожали девушку в последний путь, стоя у пустого закрытого гроба.

После событий наша дружба стала на порядок крепче, и даже Андрея, которого многие не любили в компании, и даже для него так и не пришедшего в себя, истерийного и помещённого в сумасшедший дом, отношение к нему стало лучше. Мы периодически навещали его, либо все вместе, либо по очереди. Препараты помогали, но не относительно его рассудка, а относительно его истерийности. Андрей стал спокойнее, да смеялся порой, но большую часть времени был относительно спокоен, по крайней мере лучше, на много лучше, чем прежде. Он пришёл за ним первым. Андрей резко исчез, уже забили тревогу и начали искать нашего теперь уже душевнобольного друга, но после Андрей вернулся, совершенно другим. Андрей был спокойным, даже в большей степени похожим на овоща, минимум движений, движения максимально плавные, если они и были, и минимум эмоций, будто последние частички личности, что ещё оставались в нём после тех ужасных событий, окончательно вымылись из него после Его прихода. Теперь, это была лишь телесная оболочка, без души, оболочка, которой нужно утолять физиологические потребности, и более ничего, только есть, пить, спать. Ни душевных, ни эмоциональных желаний, только физиология. С чего я решил, да и не только я и Аня тоже, что это приходило то Нечто, которое я кормил батончиком, персонал слышал протяжные, свистящие звуки, некоторым казалось, что они даже складывались в музыку, необычную, но всё же музыку. И ветер, конечно же ветер. Судя по всему, ветер неотъёмный Его спутник, где ступает Он, там дует ветер, что создаёт эту невероятную музыку.

Это произошло с Андреем незадолго после свадьбы Игоря и Ани. Да, да, они расписались. Порой, в сильных чувствах, в здоровых отношениях, сильно пережитое совместно настолько скрепляет двух людей, что они действительно начинают чувствовать себя родственным душами. Событие с Андреем омрачило дух молодожёнов, в частности Ани, она начала переживать, о том, что если Он пришёл за Андреем, то может прийти и за каждым из нас, а у неё теперь муж и ребёнок в скором времени.

Прошло пару лет. К сожалению, то, чего боялась Аня, произошло. Он пришёл за её мужем. Нежданно. Негаданно. Игорь исчез. Совершенно исчез, вышел с работы и пропал. Мы были уверенны, что это был Он, что это Он забрал Игоря, хотя и не знали была ли музыка, или ветер в момент его исчезновения. Быть может, наш дорогой друг сейчас лежит в лесном массиве с перерезанным горлом после случайной встречи с незнакомцем, а мы рассуждали о мистике и кошмаре. Всё же, вновь повторюсь, но пережитое накладывает свой отпечаток. Так было и у нас, но особенно с Аней. Теперь её начал покидать её собственный рассудок, не так, как с Андреем, а в другом плане. Развились ритуалы, и мысли, зацикленности, постоянно, она думала о том, что Он придёт и за ней, и за её ребёнком, за милой дочкой. В итоге, Аня из страха переехала ко мне вместе с дочкой Машей, маленькой трёхлетней малявкой. Мы начали жить вместе, но не как пара, а в большей степени, как духовные соседи, те, кто был связана чем-то большим нежели телесным или физическим, те, кто был связан друг с другом нитями мироздания, которые не возможно увидеть, а только почувствовать.

С каждым годом, было всё труднее смотреть на Аню. Она становилась всё более нервозной. Страх покорил её, она чувствовала себя в безопасности только рядом со мной. После, она решили предпринять отчаянную поездку, изменить то, что случилось. Задобрить Его, ведь что-то, тогда у Большого Богдо произошло, от чего Он рассердился на нас, чтобы Он не пришёл и по нашу душу, чтобы Он оставил нас в покое, и не сделал милую Машу сиротой. Аня поехала в буддистские края России. Она побывала везде, где только проповедуют буддизм в нашей стране. В одном дальнем храме, забытым всеми богами - богами всех религий, она смогла отчасти найти то, что искала. Она нашла учителя. Учитель, как она сама его называла, был приверженцем древних, на столько старых и затхлых вероучений, старее чем буддизм, шаманизм и друидизм, что едва ли сохранилось название этого вероучения. Но, что известно наверняка, так это то, что все три древних ветки, почитающих природу и ненасилие вышли из него, расселившись по миру, некогда они были одним целым, а сейчас разделились на части, и не являются тем, чем были, изначально потеряв свою силу.

Учитель рассказал Ане в том путешествие, а она была в нём одна без меня, что, то существо, что приходит за нами, это Овено, дух природы. Овено древнее самой цивилизации, Он древнее самих живых существ и сравним по возрасту с самим Богом или любым другим божеством. Овено соткан из ткани мироздания, Он связан с космосом, и над Ним не властно время. Защитник всего не человеческого, вот кем Он являлся. Учитель, конечно, сам был человеком, но это была лишь его оболочка, внутри него самого сидел дух самого Овена, учитель был истинным последователем Его. Как мне говорила Аня, что человек некогда был частью живой природы, был также соткан из ткани мироздания и напрямую связан со всем живым, некогда человек мог чувствовать всё вокруг себя, некогда, когда человек ещё не был человеком в самом худшем смысле этого слова, а был человеком, но утратил эту связь. Аня напомнила мне то ощущение, которое я чувствовал, когда мы видели Овено, тот благоговейный трепет, который мы испытали при Его виде, и который не смог полностью пережить Игорь, свалившись в позу эмбриона. Такой же трепет Аня испытывала при разговорах и виде учителя, в нём было что-то от Него.

Поездка Ани не была напрасна, она привезла, помимо информации об Овено и учении, привезла тот музыкальный инструмента, который я видел у Муни из двух прямоугольных пластин и трубочек. Учитель дал ей наставления и необходимые ритуалы не то, чтобы для задабривания Овено, скорее для искупления перед Ним, ведь, по словам учителя, если Он начал забирать нас, то был грех. Не похожий на христианский грех, нет, грех, а скорее даже вина, да, это слово подходит на много больше, именно вина была перед Ним, и Аня пыталась найти ключ для её искупления. Но Аня не успела. Овено пришёл за ней немного погодя. В тот момент, когда Он явился за ней, мы говорили по телефону, и у неё началась истерика, когда задул ветер, так бывало постоянно, а после, когда я услышал протяжный свист в телефоне, связь прервалась. Он забрал её.

Мы с Машей остались одни, а я так вообще последний из всей группы, за исключением Андрея, да едва ли считаю я его за живого полноценного человека, лишь оболочка. Я знал, что Он придёт и за мной, не знал почему, но ждал. Как только Аня пропала я отдал Машу её бабушке и дедушке. Каждый день навещал её, хоть и не был её биологическим отцом, но был её крёстным отцом, когда Аня с Игорем предложили мне им стать, тут же согласился. Я ждал. Сначала дни, после месяцы, а после уже даже пошли и годы. До сегодняшнего дня.

Как истинный адепт и поборник природы, мой выбор в своё время пал на загород большого города, в десятках минутах езды от прелестей цивилизации, но при этом без жизни в этой самой цивилизации, а в большей степени на природе. Была бы моя воля, переселился бы полностью в лес и жил бы, как аскеты древности.

Сегодня, день начался, как обычный выходной. Чашечка чая, завтрак, тренировка и книга. На время после обеда были планы сделать мясо на гриле, чем я и занимался. Готовил заранее замаринованное мясо, играла приятная расслабляющая музыка в моём телефоне, а я стоял у гриля. Было так хорошо и спокойно. Штиль, совсем не было ветра. Я давно принял свою судьбу, ещё тогда, когда в моей жизни произошли обстоятельства, когда я поздоровался за руку со смертью, когда моя жизнь разделилась на до и после, когда я, как старая личность совсем перестал существовать, меня вытолкнуло дыхание смерти в упор, и мне этого никогда не забыть. Когда начали пропадать дорогие для меня люди, не отрицаю переживал, но переживания были только из-за них, не за себя. В своей жизни в моём юном возрасте я был в гармонии с собой, в том состоянии, коего люди ищут десятилетиями и зачастую не могут найти. Это было похоже на сатори, на просветление в буддизме, когда человек отрезает от себя всё мирское и находится в абсолютной гармонии с самим собой и миром вокруг.

Когда задул ветер, не было ни паники, ни страха, ни ужаса. Я понял, что время пришло, что Овено пришёл теперь за мной. Ветер был другим, не таким, как обычно в этих северных лесах. Не сплошной, порывистый, гнущий кроны деревьев на мгновение и после повторявший порывы вновь. Деревья трещали, хрустели, летела разноцветная листа. Я снял мясо с огня, оно было готово. Разжевав кусочек мяса средней прожарки, я запил его парой глотков белого вина, и закончил вкус при помощи сливочного вкуса кусочка сыра. Взял батончик со стола, я стал ждать, рассевшись на крыльце.

Спустя пару минут, когда заслышалась вновь протяжная духовая музыка ветра, когда ветер вновь изменился и стал потусторонним, когда музыка стала громче, из деревьев показался Он, прям как тогда, шесть лет назад. Он шёл также не торопясь, щипал траву под собой, переходя от одного вида к другому. Теперь Овено был иным, иначе выглядел. Он не был похож на сайгака, подобно прежнему его облику в великих степях, нет, теперь Он был в виде местного оленя. С огромными раскидистыми рогами, закреплёнными на его черепе. Да, вновь вместо головы был череп, теперь уже оленя, с пустыми чёрными поглощающими глазницами, но был и нюанс, череп не был голым, череп был теперь покрыт травой вместо шерсти, впрочем, как и раньше, Он сам.

Неторопливо Он шёл ко мне. Постепенно приближаясь. Пучок травы за пучком, листик за листиком, и вот мы вновь друг на против друга. Но всё по-другому, иные декорации вокруг, иные места, иные мы, внешне оба, внутри, быть может только я, а может изменился и Он сам. В моей руке вновь был батончик, всё тот же ореховый, с кусочкам кислой клюквы, конечно я дал Ему вновь, и как мне показалось он Ему понравился. Овено быстро его съел и начал тереться своей головой об мою. В голове возник вопрос, что быть может Он хочет ещё, и неожиданно Овено махнул головой, сомневаюсь, что телепатия, скорее мимика и эмоции на моём лице задали ему вопрос, на который Он неожиданно для меня ответил. Буквально минута и Овено ел следующий батончик из моих рук. Когда Он закончил трапезу, Он подошёл ко мне ещё ближе и улегся в мои ноги, поставленные по-турецки, так, как это любят делать большие псы, захватывая твои ноги для ласки. Он лёг, положил голову на мою ногу. Посмотрел вверх, на меня, своими пустыми чёрными, как самая чёрная чернь этого мира, глазницами. Мне опять показалось, что я увидел космические переливы в его глазницах. Вновь что-то невероятное, сияния извне, сияния, которые никогда не встретить здесь на Земле. Цвета, гаснущие и возникающие в чёрных пустотах космоса, такие прекрасные и чарующие, но в тоже время ужасающие, если всё же впустить в свою голову осознание о тех далеких далях в которых они существуют, о том, что ты никогда их не увидишь и, вероятнее всего едва ли когда-нибудь увидит человечество.

Это было похоже в большей степени на немое прощание двух близких. Когда двое, а быть может дальше и больше людей, сидят в ожидании чего-то, что их разделит, неважно билет в дальние дали, последний вздох, или что-то ещё, неважно. Важно другое, что это неизбежно, все это понимают и принимают, все ждут того момента, когда всё закончится, а на душе, прямиком в её глубинах рвётся от горести и невозможности что-либо сделать внутренний ребёнок. Тогда я прощался с миром, окружающим меня, с величественными горами и раскидистыми лесами, бурными реками и глубокими озерами, с моими родителями, с моей любимой крёстной дочерью – Машей.

Я был готов. Овено это понимал. Он неторопливо встал на свои лапы, и пошёл вновь в гущу леса, я, встав, направился за ним. Он развернулся и слегка толкнул меня своим мшистым носом, развернулся обратно и пошёл к выходу. Первый, и вероятно единственный раз, я не понимал, что происходит, стоял в исступлении и в непонимании. Я продолжал стоять и смотреть за тем, как Он приближается к границам леса, как скрывается за деревьями. Не понимал, почему Он не пустил меня за собой, почему Он меня оставил. В моей голове было столь много вопросов, и невероятно малое количество ответов. И едва ли я мог получить их. Вот уже и прекратилась музыка. Утих ветер. Вновь настал штиль. Вот, я обнимаю Аню, исчезнувшую и теперь появившуюся из-за деревьев. Она появилась после ухода Овено, после того, как он её отпустил, после того, как стихла музыка ветра.