Солнце встает с востока. 58. Почти дежавю

Вечером пошел снег. И тут Нина Николаевна разнервничалась: как быть с отоплением на квартире в переулке, температура воды на минимуме, если знакомые Васи полезут в котел, то они все в нем поламают.

Она ворвалась к Туренину в комнату с диваном, где  он в последнее время просиживал все вечера, мол, надо ехать и что-то решать.

«Позвони Вере, чтоб они ничего там, в котле не трогали, - он был уверен, что те приедут со своей постелью, поэтому, подумав, добавил. - Пускай укроются двумя одеялами».

Нина Николаевна позвонила Вере.

«Нет, - сказала та, - они еще не приехали, но скоро будут».

Туренин сидел за столом, Нина Николаевна – на диване.

-Не надо было соглашаться, - повернувшись к Нине Николаевне, сказал Туренин. – Теперь переживаем. Интересно, говорят, что из Сум не выпускают. Эта, как ее?

-Как ее?

-Верещук. Никуда я не поеду. Будет, что будет.
 
На следующий день часов в десять позвонила Вера. Она разговаривала с Таней. Та сказала, что в это время с вокзала выезжает автобус с турками.

-Откуда? Собирайтесь. Мы с мамой вас туда отвезем.

-Но это еще неточно. Может, уже и нет его там, - сказала Вера. Одним словом, она не верила в затею сегодня, сейчас уехать из города, к которому на бешенной скорости приближался громко бахкающий фронт.

Туренин только выпил кофе, небритый вскочил со стула, мол, нечего разбираться, это такая возможность! ее ни за что не надо упускать, упустим - потом кусай локти, надо ехать.

«Тебе же сказали, что автобус ушел», - слабо возразила ему Нина Николаевна.

Снег начал таять. На тонких веточках деревьев высели капли воды. Улицы, по которым они мчались на машине, были непривычно пустыми.

-Калитка открыта, - заметил Туренин. – Кабаев нет. Ты говорила, что это они только  такие  расхлябанные. Оказывается, не одни они.

-Может, эти из Сум, - Нина Николаевна еще с вечера была настроена против них.

У многодетных он не любил сначала Елисея – мальчика восьми лет, а потом уже и всю их семейку.  Елисея - за то, что умный и подлый. Подлость его в том, что тот обязательно должен сделать назло, Туренин решил, что для того, чтоб не казаться хорошим. Быть умным и хорошим он не хотел. Ему рассказывали, что так делать нельзя: вот зачем он бил ногой в дверь? – не пускали его гулять, но он не исправлялся. «Уже не исправишь», - говорил о нем Туренин.

Ему нравилась Маша – мама Елисея, ее внешность. Он видел в ней русскую красавицу.

Ярослав был недостоин ее.

Но когда она родила Эмильку, то сильно изменилась, внешне, прежде всего, превратившись в этакую матушку, мать семейства, в Матрону.

К такому определению подтолкнуло ее и то, что она очень религиозна. У нее что ни слово, Бог.

-Им в Швейцарии, должно быть, хорошо. Лучше, чем на Украине, - заметила Нина Николаевна.

-Там хорошо тем, у кого ничего нет здесь.

Они не первый раз говорили о них, Нина Николаевна  - о том, что те, возможно, еще вернуться, мол, оставили мебель, старенькую и никуда не годную, но и она имеет цену, Туренин  один раз соглашался, да вернутся – но чаще склонялся к тому, что там и останутся. Они и мечтать не могли о таком. Швейцария – их шанс, для них большая удача.

-И дверь открыта, - вдогонку к сказанному произнес он.

Они вошли в подъезд – сначала Нина Николаевна, за ней Туренин.

-Нет, нет. Позвоним Вере из квартиры, - когда направившись на второй этаж, он поднялся на две ступеньки, - остановила его Нина Николаевна. Это, примерно, там, где стоял Марк, когда он спускался сверху и плюнул на него. Или не плюнул? Хотел, но не плюнул. Проглотил слюну.

-Почему? Я пошел бы туда. Назло. Чтоб позлить. А лучше, вообще, устроить катастрофу.

-Этого я как раз и боюсь. Катастрофы. Ты невоспитанный. Не умеешь себя вести. Такого тебя я не люблю.

-Ненавидишь, - подсказал ей он.

-Ненавижу. Так бы и взяла все равно что, что под руку попадется, и била бы, била этим тебя по лысой твоей голове. На, - она протянула ему ключ, - открой. У меня не получается.

Он сошел со второй ступеньки, где некоторое время стоял и слушал нотации Нины Николаевны, вниз, на секунду отвлекшись на крашенные доски, которых прежде не замечал, дальше - разглядел в сегодняшних событиях некоторое повторения того, что было: ступенька, на которой стоял Марк - мелочь, все должно было начаться с открытой двери (дверь в квартиру не в счет), и сказал с досадой:
-Вот так.

-Как у тебя получилось?

-Этому надо десять лет учиться.

-Я так и знала, что ты так скажешь.

Они вошли в квартиру. Там, в ней ничего не изменилось, все было тоже, только возле шкафа в прихожей стояли матерчатые тапки на картонной подошве. Их раньше здесь не было. «Забыли или оставили», - сказал про себя Туренин.

-Это они оставили открытой калитку, - сказал он, держа в голове мысль про тапки, что не могли их забыть, потому что бросили на виду (на видном месте), под ногами, а специально оставили, для них, чтоб они или выбросили их, или же, как деньги, на их усмотрение.