Виданое невиданное, или ведомое неведомое

         
             В то утро Ия решила, что пора заняться получением загранпаспорта взамен изжившего свой срок, правда, теперь неведомо зачем. Ну, да ладно: не будем о грустном. Ию всегда страшило упоминание о госуслугах, МФЦ  и прочих современных структурах, которые, вроде, призваны облегчать жизнь, но которых она чуралась по разным, только ей ведомым, причинам. Лучше своими ножками сходить в районный ОВИР, как в прежние время, а там уже всё пойдёт в заведенном порядке, хотя приятных воспоминаний от предыдущих паспортных походов у неё не осталось.
             А пока она подходит к месту назначения, любуясь вышагивающим перед зданием красивым охранником, затянутым в чёрную форму. Ия углубляется  во двор,  боясь увидеть привычную толпу жаждущих и  страждущих, но там, к счастью, никого нет. В комнате на первом этаже что-то происходит: народ по очереди подходит к единственному действующему окну и что-то выясняет. Доброжелательная дама, видимо, откликнувшись на растерянный Иечкин вид и узнав о цели её визита, направляет её в другую комнату, где никого нет, но  все окна зашторены. Возникающие вопросы задавать некому,  ибо тебя никто не встречает и помощи не оказывает: до всего доходишь сам, набив несметное количество шишек. В углу мрачно стоит автомат – один из тех,  которых Иечка в принципе боится, не зная, чего от них ждать.
            Прислушиваясь к доносящимся из-за шторки приглушённым голосам, Ия решается вслух воззвать  о помощи, при этом не теша себя надеждой быть услышанной и отреагированной-на. Неожиданно шторка приоткрывается,  и в небольшом просвете появляется приятное женское лицо. Может, покажи ей в тот момент бабу-ягу, которая  бы откликнулась на зов, и она бы  показалась Ие красавицей.
           Происходит краткий, практически безнадёжный,  разговор, деталями которого не стоит обременяться.  Получив явный отказ, Ия упорно продолжает молчаливо стоять перед  пока-ещё-не-задраенным окном. Наконец, доброе служебное сердце не выдерживает: сотрудница  просит Иин паспорт и куда-то удаляется. Через пять минут Иечке,  не верящей своему счастью,  вручают заветный бланк анкеты с приколотым бумажным огрызком,  на котором нацарапана дата  визита для сдачи документов.
           Это была неслыханная победа, если учесть, что номерков на ближайшие две недели автомат не выплёвывает за их отсутствием, а «мониторить» их появление в компе, начиная с полночного боя часов, Ие не под силу.
           Захлебываясь счастьем, она выкатилась во враз-зазеленевший дворик, полный цветов, птичьего пения и прочих радостей жизни.
         
           Ну, подумала Иечка, такое событие надо отметить, но чем? Хотя бы прогулкой по набережной, такой знакомой, такой родной, теперь так редко посещаемой с тех пор, как насовсем ушла ближайшая  подруга, жившая неподалёку. 
           Иечка обдумывает маршрут, выходя на набережную Невы. День довольно прохладный, если не сказать, холодный. Дует сильный западный ветер, свежо. Набережная безлюдна, если не считать  снующих машин. Ия поворачивает направо, туда, где  конец цивилизации и выход на просторы Финского залива. Издалека видны мощные фигуры хранителей Горного института, застывшие в схватке перед зданием, построенным в начале девятнадцатого века крепостным графа Строганова, ставшим прославленным архитектором А.Н. Воронихиным, автором Казанского собора.  Подойдя ближе и стоя  на гранитном парапете у воды,  Ия рассматривает архитектурные детали.  Парадный вход венчает треугольный фронтон с фризом, на который вернулся двуглавый орёл, сменивший советский серп и молот.  Внутри здания есть парадные залы - Колонный, Малахитовый и Зал кариатид, но свободного доступа туда нет – это вам не Венский Университет! Десятки раз Ия проходила мимо, но никогда не поднималась по ступенькам к величественному двенадцатиколонному портику. Сегодня ей неудержимо захотелось  это сделать,  и Нева  ещё шире раскинула пред ней свои воды. Стоя на гранитных ступенях, Ия вспоминает, как до постройки дамбы их всегда  заливало во время почти ежегодных наводнений, которые регулярно показывали по ТВ по всей стране. Вид бушующих волн и залитой водой набережной  приводил в ужас  Иечкиных родителей, живших на Украине  и обрывающих телефон, чтобы удостовериться, не захлестнула  ли стихия дитятко, уехавшее в этот ужасный город.  Ия пускается в обратный  путь, помахав на прощание «Красину», героическому ледоколу, спасшему итальянцев, застрявших во льдах в 1928 году.  Теперь он навечно пришвартован там, где его торжественно встречали в Ленинграде почти сто лет назад.
         
           Идти обратно было легче, так как ветер дул в спину, слегка подгоняя Иечку. Вскоре началась  её любимая «гармошка» - это когда дома стоят  не в линейку, а  как бы уступами, прижимаясь к соседу  частью  торцевой стены. Пришедший из Голландии строительный способ был выбран неслучайно: он защищал окна домов от ветра с залива.
           Как бы погружаясь в историю, Ия с наслаждением неспешно шагает вдоль  этих домов,  создающих  неуловимую прелесть и очарование. Неожиданно внимание привлекает скромное объявление на стойке у дома. Любопытная Ия читает и ничего не понимает – Домовая церковь Анастасии Узорешительницы. Никаких внешних признаков духовности нет – типичный особняк восемнадцатого  века. Движимая любопытством, она открывает дверь. Неприветливый дежурный разрешает войти. И начинается Иин поход по лабиринтам многократно перестроенного здания  с интересной историей. 
           С начала восемнадцатого века на Васильевском острове стало строиться множество подворий.  Это здание было первоначально построено в 1720-х  годах по проекту великого архитектора Доменико  Трезини, автора Петропавловского собора. Подворье использовалось Синодом для приезжих архиереев, которые здесь и служили. Обществом был открыт приют для сирот, столовая для бедных. В 1923 году  подворье было закрыто, церковь уничтожена. В самом здании разместилось бюро проверки ртутосодержащих приборов. В 1994 году здание было возвращено Русской Православной Церкви. Братство немедленно начало восстанавливать доведенное до полной разрухи и залитое ртутью здание. Когда впервые открылись двери домового храма, в центре его возвышалась огромная аэродинамическая труба.
           Ия блуждала по замысловатым переходам, заглядывая через стеклянные двери в церковь,  рассматривая  в витринах древние артефакты, извлечённые при реставрации здания.  Прочитала историю самой Анастасии, сожженной за веру на костре  и причисленной к лику святых. В традиции Русской православной церкви она известна как Анастасия Узорешительница, потому что облегчала («разрешала») страдания узников-христиан и помогала при родах.
      «Здесь по-домашнему уютно», - выходя, думала Иечка. «Надо будет поделиться знаниями с народом». Счастливая сделанным открытием,  она идёт по набережной, делающейся всё более оживлённой по мере приближения  к Благовещенскому мосту.
            
            А вот и бывший районный суд, ещё  не так давно невзрачное красное здание. Теперь суд куда-то подевался, а на его месте красуется роскошный особняк,  известный как «Дом Боткина». Особняк Боткина  был первоначально построен по проекту великого архитектора петровской эпохи Ж.-Б. Леблона, а Трезини руководил его строительством. В  конце девятнадцатого века современный облик зданию придал  архитектор Бруни в стиле эклектики. Нынче в этом особняке поселился, по распоряжению председателя Госсовета, «Музей-институт семьи  Рерихов». У Николая Рериха в этом году большой юбилей, но здесь хочется рассказать о человеке, гораздо менее известном публике, но оттого не менее значительном.
            В этом году исполняется 175 лет со дня рождения выдающегося коллекционера, художника, академика исторической живописи Михаила Петровича Боткина. При жизни владельца здесь размещалось его обширное собрание, включавшее коллекции предметов античного мира, эпохи Ренессанса, большое количество редкостей со всего мира. По воскресеньям его собрание было доступно для публики, фактически являясь частным музеем. Боткин и Рерих сотрудничали семнадцать лет в Рисовальной школе Императорского Общества поощрения художеств,  и не всегда их отношения были безоблачными. Но Николай Рерих был благодарен своему старшему товарищу за преподанные жизненные уроки, а Михаил Боткин в конце своей жизни назвал Рериха своим единственным другом.
            В 1917,  в условиях военного времени, вдова коллекционера - Екатерина Никитична Боткина, обратилась к руководству Русского музея с просьбой принять на хранение собрание мужа. В музей перевезли 32 опечатанных ящика с произведениями коллекции. По условиям договора, подписанного 19 апреля 1917 года,  «если собрание не будет взято обратно владелицею или её наследниками из Музея в течение года после заключения мира с Германиею, собрание или не востребованная его часть переходит в собственность Музея». Через месяц, 29 мая того же года Е. Н. Боткина умерла; в музей поступила копия её духовного завещания на имя дочери — Екатерины Михайловны фон-Энден. Но собрание так и осталось в собственности Русского музея. В 1919–1920 годах из Русского музея в Эрмитаж был передан 31 ящик с коллекцией М. П. Боткина; в Русском музее остался лишь ящик № 27 с произведениями древнерусского искусства.
         
            Погруженная в мысли об обязательном посещении экспозиции, посвящённой Михаилу Боткину, Ия не заметила, как перед ней предстал ещё один особняк  в прекрасном  состоянии с  ухоженным палисадником, который образовался именно благодаря «гармошке». Иечке здание кажется знакомым, но она не может сразу припомнить почему. Вскоре до неё доходит:  в недавнем прошлом у этого дома  была дурная репутация, о которой говорил весь город, понизив голос. Это был знаменитый клуб чисто мужского содружества - весьма процветающее элитное заведение годов этак девяностых. Теперь этот туманный ореол остаётся на памяти только древнежителей. Сегодня там распальцованный отель, банкетный и выставочный залы,  и многое другое в одном флаконе. Свое имя особняк получил в честь знаменитого архитектора второй половины девятнадцатого века Александра Брюллова, автора проектов Пулковской обсерватории, Михайловского театра, Лютеранской церкви на Невском проспекте.
            Отныне осмелевшая  Ия  отваживается войти в крохотный вестибюль, где прямо от двери начинается узкая, довольно крутая  мраморная лестница, пышно украшенная живой-неживой растительностью, по которой прямо к Ие спускается владелец, вернее, арендатор заведения. Он почему-то сразу завёл с Иечкой беседу, вернее, произнёс речь,  которая не могла не вызвать  у неё уважения и интереса – столько было энтузиазма и самоотдачи в его рассказе об истории создания этого пространства  и его функционировании. Он пригласил Ию тут же осмотреть художественную выставку, где художники могут демонстрировать одну работу, как сейчас модно  говорить, совершенно бесплатно. В распахнутую дверь  зала она увидела пышно-накрытые столы для очередного банкета. Вежливо поблагодарив за приглашение,  Иечка отказалась.
         
            Покинув Дом Брюллова, Ия уже начала ощущать  переизбыток чувств от полученных впечатлений. Но расслабляться было рано, поскольку  впереди маячило подворье Оптиной пустыни со знаменитым храмом Успения Пресвятой Богородицы - величественным собором,  соперничающим  по красоте с косящимся на него с противоположного берега   Исаакием. Много десятилетий он, в отличие от прославленного собрата, представлял собой жалкое, запущенное зрелище, конца которому не предвиделось.   Но не так давно, как кажется Ие, всё переменилось, и  бывший каток опять стал действующей церковью.
            Каждый раз, пересекая Неву по Благовещенскому мосту, Ия непроизвольно задерживает взгляд на куполах церкви. Но долгие годы она была уверена, что отреставрирован лишь фасад,  а внутри, в лучшем случае, выбеленные стены. Каково же было её изумление, от которого у неё даже дыхание перехватило, когда она переступила порог церкви и ахнула, увидев красоту интерьера.
            За долгую историю у этого подворья было много владельцев, и к концу девятнадцатого века здание пришло в совершеннейший упадок. В то время оно принадлежало Киево-Печерской лавре, и   митрополит Киевский и Галицкий, часто приезжавший в Санкт-Петербург, ходатайствовал перед Синодом о перестройке подворья и своей резиденции.  Новый храм в честь Успения Пресвятой Богородицы был заложен 15 августа 1895 года по проекту выдающегося архитектора Василия Антоновича Косякова,  автора Морского собора в Кронштадте, церкви Милующей Божьей Матери на Большом проспекте  и ряда других известных проектов. Храм был торжественно освящен при огромном стечении народа. Великолепные певчие, приехавшие из Киева,  способствовали огромной популярности церкви у прихожан. Внутри,  по стенам был  сплошной расписной ковёр работы московских живописцев. Внешние стены церкви  были богато украшены майоликовыми изразцами. Но в 1897 году страшное наводнение затопило храм,  и Василий Косяков придумал оригинальный способ защиты ставнями, сохранявшими храм при повторных  бедствиях.
             В 30-х годах церковь  была закрыта,  имущество  разграблено, но само здание,   слава господу, уцелело. В 1935 году церковь  была превращена в склад, а в 1961 году там открылся первый в Ленинграде каток с искусственным льдом. На этом катке начиналась знаменитая на весь мир Ленинградская школа фигурного катания. В процессе преобразования в спортивное сооружение  фрески со стен  соскоблили, метлахскую плитку пола взломали. Каток оказывал на здание разрушительное действие: от постоянной сырости стены повреждались грибком и разрушались. Лишь в 1991 году подворье отдали мужскому монастырю Оптиной пустыни. Позднее  начались работы по воссозданию живописи церкви.  И наконец, в 2011 году был заново собран исчезнувший после 1935 года иконостас.
             Ие захотелось отвесить низкий  поклон Василию Косякову: его храмы восхищают в Кронштадте, в Гавани Васильевского острова, на берегу Невы, в других городах России. Бесспорно, своей красотой город обязан таким архитекторам как Трезини, Воронихин, Захаров, Растрелли, Росси, Монферран. Но отныне для неё Василий Косяков непременно войдёт в  список гениальных мастеров своего дела, чей труд и талант дают возможность и право говорить о  городе в восторженных тонах.
         
             С трудом оторвавшись от поразительной красоты и насыщенности интерьерной росписи церкви и поставив свечку, Ия в поисках выхода толкнула незаметную дверь и неожиданно оказалась в просторном дворе. Так вот оно какое,  оказывается, подворье! Теперь ей стало понятно значение слова – это вроде постоялых дворов, которых до революции было множество  и после которой они были преобразованы в гостиницы и доходные дома. Так и здесь: по периметру двора расположены внушительных размеров краснокирпичные дома, кое-где высятся деревья,  но двор довольно пустынный, хотя раньше там был знаменитый яблоневый сад. Несколько женщин, видимо, постояльцев,  сидят на скамейке, а сбоку от них, как-то скорчившись, видимо, от немощи и болезней,  примостился  бронзовый старец Амвросий Оптинский, прославленный  в лике святых. Многим известны выражения старца, ставшие крылатыми. Вот хотя бы это:
«Отчего человек бывает плох? Оттого, что забывает, что над ним Бог».
Как известно, он послужил прообразом старца Зосимы в романе Фёдора Достоевского «Братья Карамазовы».
       
              Шлагбаум и будка охранника вывели Иечку на линию – так называются улицы Васильевского острова. Она обожала эти тихие зелёные оазисы Васильевского  острова,  которым удавалось,  казалось бы, в двух шагах от шумных проспектов, сохранять тишину и покой  и создавать уют в обрамлении архитектурно-интересных зданий.
             А вот и Большой проспект, ведущий к станции метро. Но не надо торопиться: вкусный обед в Таверне Гролле завершит впечатляющий поход. Сидя в давно-облюбованном  уголке, выходящем окнами  на Большой проспект, Иечка вперемежку наслаждается  говяжьими щёчками и великолепным видом на славный Андреевский собор, на который сегодня сил уже точно не хватит.
       
             В качестве заключения небольшая зарисовка,  ставшая неожиданной частью повествования. Спустя две недели, заблаговременно приехав в ОВИР,   Ия заскочит в кафе, где на неё долго будет смотреть вошедшая супружеская пара. Насмотревшись, супруга подойдёт к Ииному столику  и спросит, не живёт ли она по такому адресу, где она видела Ию, гуляющую  с собакой. Собаки уже давно нет, но бывали  дни, когда Ия выгуливала собаку своей дочери. Потом последовало много вопросов, выдававших нехватку общения, хотя рядом сидел приятного вида муж.
             Дальше следует полуфантастическое продолжение истории с загранпаспортом. Ия потеряет написанный от руки номерок на приём, лишив себя последнего шанса на успех, но в назначенный день и час  всё то же приятное женское лицо выйдет из-за шторки  и пригласит Ию вне очереди  на оформление заявки. Потом оно за руку  отведет Ию к требуемому стенду  за необходимой информацией и сообщит дату получения паспорта.
            Окрылённая успехом,  Иечка делает последний шаг,  приближающий к заветной цели, и  бодро направляется  в сбербанк для оплаты пошлины.  В ожидании появления номера очереди на табло, удобно устроившись на диванчике, она слышит приветствие сидящей рядом молодой женщины. Иечкин мозг начинает судорожно работать, как обычно, в такой ситуации. Кто это? Бывшая студентка, аспирантка?  Видя неузнавание в Ииных глазах, женщина говорит: «Мы с Вами учились в студии живописи». Тоже не вчера.  Иечка заулыбалась, изображая радость встречи.  Уже потом, по дороге домой она по привычке анализировала всё происшедшее: ей была приятна собственная не то чтобы известность, но хотя бы узнаваемость, что девушек нашего возраста не может не радовать.
         
            "И ещё", - подумала Иечка, "зачем мне загранпаспорт, если столько интересного может произойти и столько нового и увлекательного можно узнать, даже  не покидая остров, ставший родным ровно полвека тому".