История старого дерева

Что ты плачешь, дитя? Маму потеряла? Ну-ну, не бойся: здесь не настолько большой парк, чтобы заблудиться, мама скоро тебя найдет. Только не ходи никуда, постой рядом со мной. А я тебе историю расскажу, чтобы не скучно было. Хочешь? Что ж, тогда слушай.
Когда я была совсем молоденьким деревцем — примерно как ты сейчас, — вокруг здесь были одни поля, и посреди них стоял этот дом. Тогда еще новенький. Можешь себе представить — ничего вокруг, настоящий пустырь? Не веришь? Говоришь, не могло так быстро измениться? Так оно и не быстро менялось. Мы, липы, живем долго — гораздо дольше вас, людей. Молодой я была больше ста лет назад.
Поначалу Дом стоял пустой. Он тосковал в одиночестве. Дома ведь строят, чтобы в них жили, и они не любят пустовать. А потом в него приехал человек. Я не запоминаю людских имен, так что буду называть его Музыкант, ладно? Почему Музыкант? Потому что он им был — писал музыку.
Он любил нас и слышал. По-настоящему слышал — люди редко так умеют. По утрам на рассвете приходил пообщаться с нами, а потом возвращался в Дом. Видишь вон то окно? Обычно он садился возле него за столом и писал. Я тогда маленькая еще была, но если потянуться чуть-чуть вверх, могла его увидеть. Особенно, если было тепло, и он открывал окна.
Я любила наблюдать за Музыкантом в такие минуты. Он то строчил что-то, не поднимая головы; то хмурился и грыз карандаш; то улыбался, глядя в парк и на нас, а потом опять строчил. Иногда он уходил в другую комнату, и тогда оттуда доносилась музыка.
Я сама не видела, мне другие рассказывали, что в той комнате стоит инструмент — большой такой, черный, блестящий, на трех ножках. Из него-то музыка и звучит, когда Музыкант на клавиши нажимает. А, так он называется рояль? Спасибо, дитя, я запомню.
Хотя в эти утренние часы музыка была не настоящая — обрывки, кусочки мелодий… Настоящая музыка звучала по вечерам, когда Музыкант возвращался с прогулки по лесу. Лес тогда начинался прямо вон там, за конюшней. Какая же это была музыка, дитя… И я, и мои сестры — да весь парк — замирали в восхищении и боялись даже листьями шелестеть, чтобы не помешать. Я так радовалась, что мне повезло вырасти именно здесь.
Потом что было? Потом Музыкант уехал и не вернулся. Слуга его вернулся, а он — нет. Не знаю, что с ним стало. Умер, наверное — вы, люди, так мало живете. Ну что ты, дитя, опять плачешь? Не надо. Это было давно. И музыка-то ведь осталась. Понимаешь? Она жива до сих пор.
Здесь поселились другие люди. Они сделали из Дома Музыканта музей. Тогда-то и построили вот эту часть — видишь? — ту, что с балконом. Зачем? Я тоже сначала недоумевала, ведь Дом был без нее такой ровный. А потом меня осенило — люди хотели оставить в комнатах Музыканта всё так, как было при нем. Но им самим-то тоже надо было где-то жить, вот они и построили эту часть.
Тут совсем мало посетителей было тогда. Не то, что сейчас! Зато к основателю музея приезжали родственники и друзья. Ох, и весело было — особенно летом. В крокет и серсо играли. Не знаешь, что за игры? Они старые очень, сейчас люди их подзабыли. Но я слышала, в музее им обучают, если кто захочет. Можешь попросить, чтобы тебя тоже научили.
И музыка по-прежнему звучала. Они все играть умели. Не так чудесно, как Музыкант, но всё равно красиво.
Основатель музея тоже умер однажды — здесь, никуда не уезжал.
А еще несколько лет спустя наступило страшное, тревожное время. Да, называется «война», ты права. Но тогда я этого еще не знала. Началось с того, что люди засуетились и стали вывозить из музея вещи. Я страшно расстроилась — думала, музей куда-то перевозят, и не останется здесь ничего от Музыканта, не будет звучать музыка из раскрытых окон. Я тогда впервые пожалела, что родилась деревом и не могу сдвинуться с места.
А потом началось самое ужасное. Ты не знаешь, дитя, как это страшно. И желаю тебе, чтобы никогда не узнала. Кругом грохотало, всё горело, земля дрожала, люди кричали. Появились громадные грохочущие машины. Знаешь, такие металлические, у них еще впереди пушка торчит? Да, танки, правильно. Они сломали ворота, убили несколько моих сестер. Мы тоже плакали и кричали, но нас никто не слышал.
Потом приехали еще — на двухколесных тарахтящих машинах. Мотоциклах, да. Они громко говорили и кричали на чужом языке. Распоряжались в музее, как у себя дома. Выбрасывали прямо на снег оставшиеся вещи. Нет, это происходило не совсем зимой — в конце ноября. Но снег уже лежал. Зимы в то время были куда холоднее, чем сейчас.
Я к тому времени стала уже высоким деревом и могла заглядывать в окна. Что они творили в Доме, дитя, ты не представляешь! Ужасные, гадкие люди. Тогда-то я поняла, почему музейщики вещи увезли. Молодцы: вовремя успели.
К счастью, те люди недолго здесь хозяйничали. Пришли наши и выгнали их. Дом убрали, в порядок привели. Но в комнатах всё равно было пусто, тоскливо без привычных вещей.
Что? Да, конечно, вернулись вещи — когда война закончилась. Видишь, какой Дом сегодня красивый, ухоженный. И музыка в нем снова звучит. О, смотри — экскурсия идет. Хочешь послушать? Я всегда с удовольствием слушаю: они так интересно рассказывают, и каждый по-разному.
А вот и мама нашлась! Я же говорила — не стоит бояться.
Прощай, дитя. Может, еще встретимся. Вот только ты не вспомнишь ни меня, ни моей истории. Люди забывают, когда становятся взрослыми. Редко кто помнит — как тот Музыкант, который жил в этом Доме.