ВасьПетр и Гарри

Скорее всего сразу после института. Ну или музыкального училища… Или после еще чего-нибудь, после чего сразу отправляют в школу. А может по призванию и велению души? Или комсомольской путевке… Может. В 1974 году? В Харькове? Очень даже может быть!
Был он молодым, усатым и с модной стрижкой – мало по бокам, аккуратно наверху и чуть удлиненные «баки». В глазах бесенята и, встречаясь с ним взглядом, всегда казалось, что он вот-вот тебе подмигнет.
Звали его Василий Петрович и в нашем 4-В классе он вел пение. После первого же урока он стал ВасьПЕтром. С ним было интересно. В музыкальном классе к пыльной балалайке и двум мутно-медным трубам без мундштуков, внезапно добавился аккордеон, из которого учитель извлекал неожиданно приятные звуки. Чуть позже в классе появился проигрыватель, с набором рекомендованных РайОНО пластинок. Все это богатство хранилось в запирающемся шкафчике, ключ от которого был только у ВасьПЕтра. Мы переписывали в тетрадки и учили текст ну о-о-очень патриотических песен, кои и распевали звонкими детскими голосами, не всегда попадая в ноты.
«Нам нужны такие корабли на море,
Что б они могли с любой волной поспорить...» неслось из класса, и проходящая по школьному коридору завуч, удовлетворенно жмурилась.
ВасьПЕтр ходил по школе в строгом темном, ладно-сидящем костюме, сдержанно приветствуя «коллег по цеху». Если он кому-то и улыбался, то только нашей классной – Наталье Сергеевне, которая вела зоологию с ботаникой и была молода, симпатична и вразрез со школьной программой, вывозила наш класс на электричке в Васищево, побродить по сосновому бору.
По школе курсировали слухи о школьном хоре, о каком-то городском конкурсе, и за всем этим маячил силуэт усатого ВасьПЕтра с озорными глазами.
В один из дней мы обратили внимание, что взгляд главного школьного музыканта стал задумчиво-загадочным. Пожевав усы, он извлек из пузатого портфеля бобинный магнитофон и, когда мы завороженно замерли, на секунду высунул голову в коридор и, поплотнее прикрыв дверь, сказал:
- Ребята, музыка бывает разная. Вот есть такие иностранные музыканты… Называются они – группа «Битлс». Слушать будем негромко, поэтому прошу не шуметь…
Запись была не самого высокого качества, но после Богатикова, Зыкиной и Кобзона, льющаяся из небольшого динамика музыка, была просто откровением. На непонятном языке, с непривычным ритмом, а уж о голосах исполнителей и вообще…
Вроде тихо сидели, да и название группы не все запомнили, а может кто-то записал, но только на следующем уроке ВасьПЕтра уже не было. Наталья Сергеевна провела странный, скомканный «классный час», объявив под наше скорбное мычание, что у нас будет новый учитель пения… Потом нам что-то пояснили про «своеволие и несоблюдение школьной программы». Еще были странные слова типа «провокационный» и «идеологически-неверный», но такое запомнить в четвертом классе мы не смогли.
Новая учительница пения была «идеологически-верной» и абсолютно «непровокационной», на ее уроках учили мы нечто грустно-тягучее и «The Beatles» в следующий раз я услышал, когда государство приоткрыло краник, выпустив на экран телевизора в новогоднюю ночь единственную песенку в их исполнении.
А ВасьПЕтр так и остался в памяти – усатым, с модной прической, с магнитофоном в портфеле и бесенятами в глазах.

А вот рисование вел Гарри Евгеньевич. О-о-о! Большой, грузный, бородатый. В извечном коричневом костюме с перепачканными мелом рукавами. И не только его имя, которое он назвал глухим, запутавшимся в бороде баритоном, было необычным. Его рука. Его правая рука. Она едва выглядывала из рукава пиджака и поражала детское воображение короткими пальцами, растущими из непропорциональной, словно скомканной ладошки. Учитель, конечно, пытался прятать ущербную руку в карман, но все равно кто-то из одноклассников толкал локтем соседа: «Во! Во, смотри!»
 Почти сразу мы узнали, что Гарри Евгеньевич закончил художественный то ли институт то ли академию (это не точно) имени Сурикова (это точно) в Москве! Эту новость обсуждали на перемене завуч и учительница литературы, для которых бегающие вокруг десятилетние охламоны особого интереса не представляли, а вот нам было интересно. Как бородатый художник оказался в средней школе учителем рисования малолетние разведчики дослушать не успели, поскольку перемена была короткой, а нужно было еще побегать и поорать…
А еще мы узнали, что Гарри Евгеньевич (да, именно так, по имени-отчеству и непременно уважительно) волшебник. Левой рукой, мелом, на коричневой, поцарапанной местами школьной доске, со словами: «Давайте нарисуем колобка…», он рисовал лес и тропинку, лисичку с зайчиком и колобка на пеньке. Справа, чуть выше неуловимого комка теста располагался домик с безутешными дедом и бабкой. Левый рукав пиджака снова был в меле. Сначала мы пытались как-то перерисовывать с доски, а потом просто благоговейно наблюдали, как рождается чудо, совершенно не обращая внимания на ущербную правую руку мастера.
А вот когда субтильный троечник Валера Тимченко, которого для исправления посадили с красавицей-отличницей Таней Харченко… Когда это недоразумение со словами «Я злобный хорек Тимошка!» попыталось пристроить танин локон в качестве усов, нелепо двигая верхней губой… Когда класс отвлекся от рисования на невесть какое событие… Гарри Евгеньевич зажал один конец метровой линейки маленькими пальчиками, немного оттянул второй конец пальцами нормальными, и наградил «злобного хорька» линейным подзатыльником… Аж усы выпали…И звук такой странный – вроде как деревом по дереву…
Однажды Гарри Евгеньевич попросил принести на следующий урок фиолетовые обложки от старых школьных тетрадей. «Только снимайте аккуратно, чтобы дырочки от скрепок были маленькими. И попросите у родителей коробочку зубного порошка.»
Ни до, ни после на уроки рисования с зубным порошком я не ходил.
Мы рисовали зимний лес. Гарри Евгеньевич провел мелом на доске несколько линий и со словами «давайте здесь нарисуем тропинку, а вот здесь и здесь у нас будут елочки…», помог нам грамотно распределить сине-фиолетовое пространство.
В воздухе пахло мятой. Неумело нарисованный домик превратился в занесенную снегом избушку, а деревца, обычно с тощими ветками в нашем исполнении, в еловый лапник, перегруженный пушистыми сугробами. Тропинка, которая начиналась от порога избушки, после двух-трех неуверенных мазков, стала чем-то загадочным, исчезающем в волшебном зимнем лесу…
Мы возвращались домой, бережно неся листочки с нашими художествами, потому что в портфель они в развернутом виде не помещались, а складывать было страшно – вдруг слипнется и испортится. Не знаю как все, а я точно собирался хранить рисунок всегда! У каждого школьника сложилось ощущение, что он МОЖЕТ рисовать! Ну или может научиться рисовать. А уж в каком восторге были домашние! И за наши работы Гарри Евгеньевич никому не поставил меньше «четверки»…
Это были те немногие учителя с большой буквы, с которыми мне посчастливилось встретиться, те, которые вкладывали в детей не только знания, но и всего себя, те, благодаря которым школа вспоминается с улыбкой и теплом.
И уже много лет, каждый раз, когда я чищу зубы и пахнет мятой, я вижу зимний лес…