Расчеши малина

Жил мужик не тужил. Он жил в городе Петрозаводске. Ну, Петрозаводск город не так чтобы известный. Не Майкоп. Петербург город Достоевского. А Петрозаводск достоевский город. Он жил там на улице, ну, предположим, Петрова-Водкина. Одного тоже мужика спрашивают: а где тут у вас улица Петрова-Водкина? Приезжие из Майкопа. Он думал-думал: да у нас все улицы водкины!
Теперь пошёл такой читатель, что вынь да положь ему всю параферналию до точки конца. Что ж. Тут лучше всего вспомнить советский анекдот про Петрозаводск. Уже дальше этой точки нет и не может быть. Летят, значит, Брежнев и Никсон в самолёте над бескрайними просторами СССР. Никсон спрашивает: а что это там внизу россыпь огней? Это Москва. А это что? Это Майкоп. А два-три тусклых огонька на ладан дышат? А это, говорит Брежнев, Петрозаводск, экспериментальный город. Мы у них постоянно то воду, то электричество отключаем, то белый хлеб. Ничего, живут. Вот думаем – дустом их посыпать с авиации...
Мужик жил один, потому что не нашёл свою половинку. Каждую пятницу как штык он шёл в магазин, надев футболку с надписью Official Overdose Club, искать половинку. И потом овердозил до полного. Как некто Шива. Закрыв глаза на мир феноменов. Сам эпифеномен и человек, пока не проснулся.
В плане же сюжета и параферналии персонаж второстепенный. Вот как в романе-глыбе "Моби Дик" есть первостепенные и второстепенные герои. Скажи "капитан Ахав", или скажи "Моби Дик" – ну, всяк тоже скажет: это первостепенные действующие лица. А скажи "Измаил" – уже не то, уже возникают сомнения. А тем более он Ишмаэль. Зовите, мол, меня Измаил. Зовите. Имени же своего так и не назвал. Да и не надо. Второстепенный персонаж. Пол-Петрозаводска таких ходит.
А было, было мужику этому на роду написано – умереть во сне. Когда писаная красавица улыбнётся и скажет нараспев: "Расчеши-чеши малина, кады ягода-года!"
Но мужик этого не знал.
Знал кот, тёртый калач. Коты вообще сновидцы. То есть чужой сон им как мать родная. Обнимет и приголубит. Он там ходит как у себя на даче. И в ус не дует. Зовите, говорит, меня Ишмаэль. Так что кот остерегал. Ка-ак тока мужик на овердозе в сон упадёт – ну, кот уж на стрёме и коготь вострый наготове!
И ведь было. Было, было, пару или побольше того раз. Приходила красавица. Ну как – красавица. В наш просвещённый век если татушки в глаз не бьют, так уже ничего. Или там пирсинг. В причинное место вставлен, так уже ничего. Не сразу и напорешься. А если в нос, так это уже чего. И возникают сомнения.
Значит, только эта дура пасть свою разинет:
– Рас...чеши...
Так моментально боевой кот во всём оружии испустит такой, значит, ор – рог Шофар отдыхает! Просто муэдзин на Спасской башне. Не слыхали? Ну и слава богу. Мужик и проснётся. Ну сдуру по привычке сапоги надевать поверх тапочек. Типа "Р-рота падъём!!!"
Он служил, вишь. Дурь эта и осталась. В голову вбитая до точки конца. Ну, оклемается маленько. Отапорится. Воды, что ли выпьет. Что ж ты, сякой, меня поднял. Там такой сон! Такой сон. Ты мне всю обедню испортил. А того не знает, что знает кот и больше никто. Ну, гонялся пару или больше того раз с тапком за ним. В одном сапоге. Упал... Кот на шкафу сидит – усы как у Будённого! Со шкафа смотрит... Спас, спас. Вот это главное. А всякая прочая параферналия – это для сюжета вещь совсем не нужная. Без неё короче.
Девы в затруднении: как бы нам это обделать... Один и говорит:
– Мы, говорит, перевернём ситуацию.
– Как, как? Как перевернём?
– Во сне нам его не взять. Кот, собака,всю обедню испортит. Мы наяву запустим дрёму. Наяву все карты наши и все карты на одно лицо. А точнее – на одну задницу.
– Ну ты молодец.
И вот как-то раз после сытного обеда, знаете, да, спит наш кот развесив лапы со шкафа как митрополит допивши чашу. И чует он во сне – рыбой жареной пахнет... А надо сказать, что рыба в этой спасаемой квартире и не ночевала. Рыба как в том анекдоте: "Жора, жарь рыбу! – Так рыба вся! – Так жарь всю!"
Кот, значит, проснулся быстренько... И так, как был – в трусах Dream Academy, накоротке – к хозяину, богом данному.
А там уже такая dream, ни в одной академии не проходят. Сидят в обнимку, жарят, значит, рыбу уже практически всю, оба красные как первомаи. И не успел, вот тока-тока на дольку секундочки не угораздил кот: ка-ак разинет эта пасть свою... да ка-ак гаркнет на всю петрово-водкинскую:
– Эх расчеши-чеши малина... кады ягода-года!
А сама ничего такая, годявая. Ничего не в смысле ничего. А как раз наоборот.
Ну, тут кот – с катушек бряк, и весь. Что дальше было, он не знает. А я знаю.
С этих самых пор, и ровно в это же время на часах и в этот самый день тридцать четвёртого июня, стал являться им в виде живого. Но – и вот разница – не орёт ни капельки, а только рот разинет, постоит так – и обратно, туда: в свой сон...
Я не знаю, что хорошо, что плохо. Да и никогда не знал. Только знаю, есть эти дни для размышлений. Все, которые после тридцать первого. Тридцать второе, тридцать третье, тридцать четвёртое и так дальше. И чем дальше – тем больше возникает сомнений...
До точки конца? До многоточия...


4 июня 2024 г.