На душе легче!

Последнее время я часто вспоминаю одну вологодскую деревушку. Лет тридцать  тому назад семьёй часто гостили там летом: сначала приезжали  одни, потом с маленькой дочерью, потом с подросшей дочерью и крохотным сыном. Нам всегда были рады и ждали.

Я закрываю глаза и мысленно спускаюсь по тропинке с пологого холма. В жаркий день идти по суглинку легко, а если прошёл дождь, то можно и вспомнить детство - скатиться с горки к  берегу  реки. Летом Вологда неспешно несёт свои воды, но весной запросто может снести лавы – навесной мост, что впереди. Я осторожно вступаю на него, и грубо строганые доски под ногами  начинают раскачиваться, сначала тихонько, потом всё сильнее и сильнее. Я балансирую как канатоходец, но идти надо, ведь обходная дорога слишком далеко. За лавами спасительная прохлада. Лес живёт своей жужжащей  и чирикающей жизнью, едва ли не заглушающей журчание реки, что прячется  правее, за  густой порослью дикого шиповника. Там, где в Вологду впадает Томашка - «черёмуховая» речка, таким именем назвали её в давние времена, можно искупаться голышом, и ни одна душа не увидит. На пути у меня мостик через  речку Томашку.  Если перегнуться через  поручни, на её дне можно разглядеть россыпь камушков. А вот и  следы зубов на стволах деревьев, значит, здесь поселилось семейство бобров. Хитрые, выбрали самое узкое место речки для строительства плотины.

Впереди поле. Когда-то оно засевалось овсом или рожью. В ветряный день  поле колышется как жёлтое море, и  я чувствую себя капитаном  корабля. Средь  волн то там, то здесь качаются  как крошечные лодочки озорные  васильки.
Теперь из-за других забот мы бываем в этих местах редко - раза два за лето. Дом стоит пустой, без хозяйской руки постепенно разрушается.  Заржавевшие петли калитки жалобно скрипят, словно плачут. Когда-то ухоженный палисад зарос сорной травой. Всегда грустно встречаться с опустевшим домом.

Последние несколько лет я  очень тревожилась за берёзку, что растёт у заброшенного соседского дома. Берёзы, как я узнала, живут сто, а то и двести лет. «Моему» дереву лет пятьдесят. Дом опустел, когда березка была совсем маленьким деревцем. Со временем он накренился, да так, что старая крыша чёрным коньком упёрлась в бело-розовый ствол. Казалось, неминуемым, что дряхлеющий монстр с пустыми глазницами снесёт, сломает берёзку. Каково же было моё удивление, когда дерево изогнулось луком, освободилось от гнёта! Крыша, лишившись  опоры, медленно проваливается вовнутрь, ломая  ветхие лаги одну за другой. Вот- вот старик сложится как карточный домик. А дерево вновь выпрямилось. Может быть со временем, сильный изгиб ствола  станет  вовсе  не заметен случайному путнику, но не мне!

Я хорошо помню тот день,  и как же с подросшими детьми радовались  тогда, что берёза победила! А мы то что - рыжие! И в доме закипела жизнь: промели и намыли полы, вымыли окна, перестирали занавески и высушили их на лугу. Перетрясли подушки, одеяла. Муж, который  всё это время обкашивал вокруг дома траву, смотрел на нас, городских сумасшедших, с удивлением, переходящим в тревогу и только головой качал. А когда убрали траву, взял в подполье ящик с ещё отцовским инструментом и наладил калитку, смазал петли вязким машинным маслом.
 
Вечером достали с печи самовар. За столом тесным семейным кругом сидели долго. Говорили о многом, вспоминали и нашу удивительную берёзу. Смотрели старые семейные фотографии. Легли поздно. На следующий день нужно было возвращаться в город. У околицы я обернулась. Дом весело поблёскивал окнами. На душе стало легче.