Философия девяностых
Борис Ихлов
Вырождение левых обусловлено вырождением рабочего движения.
Ревущие 90-е - это катастрофа, разрушение промышленности. Россия потеряла свыше 50% предприятий.
90-е – это разгул ничем не контролируемого бизнеса, перестрелки, рэкет, рейдерские захваты предприятий, оккупация России американскими и европейскими монополиями.
Философия 90-х есть отражение того хаоса, который царил в стране.
Началась эта философия задолго до распада СССР, еще с Адама Смита, который указывал, что рабочий класс в силу своего тяжелого отупляющего труда не способен на сознательную борьбу. Ту же мысль Эдуард Бернштейн оформил следующим образом: рабочий класс не может вырваться на рамки экономической борьбы, задача партии – привнести в темную, инертную материю рабочего класса политическое сознание. То есть, рабочим нужен поводырь, духовный пастырь, вождь.
Макс Вебер (1864-1920) утверждал, что у капитализма протестантские корни, хотя это противоречит историческим фактам: ни гёзы Фландрии, и третье сословие и санкюлоты Франции никакого отношения к протестантизму не имели.
«Преимущественно кальвинистская Шотландия не стала столь же экономически успешной, как Нидерланды, Англия или Новая Англия или. В XVI веке коммерческим центром Европы стал Антверпен, управляемый католическим правительством. Также отмечалось, что в XIX веке кальвинистские Нидерланды прошли процесс индустриализации значительно позже, чем католическая Бельгтя, ставшая одним из центров промышленной революции в континентальной Европе», - отмечается в Википедии.
Вебер полагал, что в основе капитализма – не объективное стремление увеличить прибыль (независимо от желаний капиталиста), а стремление к предпринимательству. То есть, он видел в капитализме только прогрессивное начало, негативные стороны, которые отмечал еще Мандевиль, тем более, ограниченность капиталистического способа производства оставались вне внимания Вебера.
Вебер утверждал, что жадность не есть характерная черта капиталиста, она свойственно всем людям от природы. То есть, Вебер не понимал, что в капиталистическом обществе менталитет рабочих определяется господствующими буржуазными отношениями.
Вебер игнорировал противоречие между рабочими и буржуа, отрицал классовую борьбу, считал бессмысленным противопоставление капитализма и социализма, т. к. бюрократия присуща любому способу производства. То есть, Вебер не понимал классовой сущности бюрократии. Ленин же утверждал, что при социализме «каждый долен стать бюрократом», каждая кухарка не может управлять государством, но она должна учиться этому.
Тем не менее, Вебер точно усмотрел слабые стороны рабочего движения.
«Еще несколько десятилетий тому назад, - пишет он, - было бы совершенно напрасной тратой увеличить вдвое плату силезскому рабочему, нанятому за «аккордное» вознаграждение выкосить кусок луга, с цель повысить его производительность труда, он просто стал бы работать вполсилы, ибо и так мог бы заработать вдвое» (История хозяйства: очерк всеобщей истории социологии и экономической истории», Пг.: Наука, 1923).
Конечно, тяжелый обезличивающий труд не может не вызвать лени, но ведь так и было: когда в 1990-м шахтеры Кузбасса добились от руководства оплаты «копытных» (времени ходьбы до шахты), они снизили производительность труда. То есть: 1) стремление рабочих к достатку ограничено, 2) они не могут быть солидарны со смежниками. Всё это дало властям возможность стравливать с шахтерами железнодорожных рабочих.
В 60-е – 80-е годы Д. Белл и др. противопоставили марксизму мифологемы деидеологизации и информационного общества. На смену деления общества на рабочих и буржуа приходят «информационные сообщества», классовый антагонизм «размывается» (Bell D. The social Framework in Information Society. Microelectronics Revolution. Oxford, 1980).
В конце 60-х размножилсь теории, согласно которым рабочий класс передал роль гегемона другим слоям общества. «Май 68-го поставил под вопрос то, что революционеры – это самые угнетенные и самые бедствующие слои населения. Сегодня подлинные борцы – это студенты и учащиеся» (Krivin A., Zeller F. Les chenins de la revolution. P., 1977).
Конечно, это подтасовка, т.к. в конце 60-х именно рабочие США, Италии, Франции играли первую скрипку, студенты выступали всего лишь в рол застрельщиков. И не люмпены являются действительно революционерами. Тем не менее, начиная с 80-х, противостояние рабочего класса и буржуа отходит на второй план, уступая место противоречию между капиталистическими государствами.
Теория Глинчиковой
В статье «Может ли быть товаром интеллект и продукт его труда» доктор политических наук А. Г. Глинчикова пишет: «Общественный труд по характеру принято разделять на умственный и физический. Это запутывает дело. Стоило бы исходить из иного подразделения на труд творческий, целью которого является изобретение, открытие нового, качественные изменения наличного бытия, и нетворческий, целью и задачей которого является функционирование на уже достигнутом уровне, с заданным наперед результатом... Эти два вида общественного труа имеют совершенно разные законы функционирования, определяемые не уровнем развития производительных сил, а самой природой того или иного вида труда» (Вопросы философии, №3, 1997, С. 3).
Это некорректно. 1) Даже если умственный труд не творческий, он радикально отличается от физического. 2) Ручной труд – как правило, нетворческий – кроме труда скульптора или физика-экспериментатора. Т.е. в процессе общественного разделения труда деление труда на умственный и физический есть определенный существенный момент этого отношения, он имеет общий характер и его нельзя игнорировать. 3) Мы увидим ниже, деления труда на творческий и не творческий – не достаточно.
Понятно, что на волне либерально-демократической пропаганды философия старалась обеспечить интеллигенции размежевание с пролетариатом, точнее, с рабочим классом.
Продукт творческого труда не может быть товаром, утверждает Глинчикова и дает определение в духе «Капитала» Маркса: «Это продукт, у которого производство и потребление совпадают».
«Вот уже не одну тысячу лет, - пишет Глинчикова, - человечество неуклонно развивает производительные силы, всё более и более вытесняет живой труд из процесса непосредственного производства материальных благ, высвобождается общественное время, выталкивая все большее и большее количество людей в сферу «самореализации», творческого, интеллектуального труда». У Смита и Маркса «вопрос о характере труда оставался за скобками, не имел прямого отношения к типу общественного устройства, т.е. по сути к способу организации труда».
Глинчикова путает (а престижный журнал это печатает): типу общественного устройства соответствует не способ организации труда, а способ производства. Во-вторых, Маркс не оставляет вопрос о характере труда за скобками, ведь характер труда, наемный, и выделяет такой класс общества, как пролетариат.
В-третьих, Маркс не оставляет за скобками и вопрос о содержании труда, он определяет абстрактный и конкретный труд. Он не называет труд творческим или не творческим, но дает характеристику физического труда рабочего: тяжелый, черный, монотонный, однообразный, отупляющий обезличивающий (Экономическо-философские рукописи 1844 года). Творческий труд Маркс называет «всеобщим» (Критика Готской программы).
Другое дело, что Маркс предпочел делить общество п характеру труда, но не разделил наемный пролетариат по содержанию труда: на рабочих и прочих наемных. (учителей, врачей, ученых и т.д.). Отсутствие этого деления стало основой того, что Маркс определил абстрактность труда через сферу обмена, рынок, через отчуждение продукта труда, но не распространил абстрактность на первичную сферу производства. Таким образом, поскольку стоимость создается абстрактным трудом, возникла ложная мысль, что деньги можно отменить путем отмены рынка.
Ляпов в тексте Глинчиковой масса, сразу чувствуется доктор политологических наук: «Товарообмен – акт добровольный». Всерьез ли это пишет Глинчикова? Рабочий идет на завод обменивать свою рабочую силу на деньги далеко не по своей воле.
Еще перл: «… представьте, что на рынок выходит человек с товаром, способ потребления которого известен только ему самому. Подобный продукт если и станет товаром, во всяком случае, не раньше, чем хотя бы кто-то еще помимо производителя сможет угадать по его виду для чего он предназначен и аак его использовать. Т.е. только в том случае, если в природе, структуре самой вещи будет заложен характер ее потребления (если характер ее потребления будет общественно узнаваем в структуре вещи). Труд, затраченный на производство полезной вещи, выступает как предметное свойство этой вещи, как ее стоимость… добровольно можно обменивать лишь те вещи, которые можно сравнить. Следовательно, для того, чтобы вещь стала пригодным к обмену товаром, чтобы она имела нечто общее с теми вещами, на которые она обменивается, и в то же время отличалась бы от них. Это возможно лишь при условии, что если само физическое тело вещи может служить эквивалентом, полномочным представителем способа ее потребления. Продукт же, производство и потребление которого совпадают, не подлежит обмену, ибо его производство нельзя обменять на потребление».
Любые товары – это продукты человеческой деятельности, производство которых и потребление – разные процессы. Да, стихи, картины уникальны (почти), но Маркс указывал в 1-м томе «Капитала», что духовные ценности тоже имеют стоимость. Но как вам песня, которую никто не знает, как потреблять??
«Всё говорит о том, - пишет далее Глинчикова, - что если существуют такие продукты человеческой деятельности, характер потребления которых не овеществлен однозначно в структуре товарного тела, т.е. полезность которых в принципе не может носить характера общепризнанности, а также если мы найдем продукт, производство и потребление которых совпадают оставляют единый процесс, т.е. продукт, который нельзя произвести, не потребляя, и потреблять, не производя, то такого рода продукты не могут быть товарами».
Глинчикова либо сознательно искажает марксизм, либо в ее голове всё перепутано. Она пишет: «Возрастание стоимости может вытекать из товарообмена лишь в том случае, если в него вступает такой товар, потребление которого становится процессом производства новых стоимостей»
У Маркса: рабочая сила – такой товар, при обмене которого возникает прибавочная стоимость.
Глинчикова продолжает: «А это возможно лишь при условии, когда потребление рабочей силы носит общественно производственный характер, а воспроизводство – частный. Таким специфическим продуктом и была рабочая сила особого типа. Именно вследствие этого противоречия процесс производства рабочей силы отделяется от процесса ее потребления, стоимость рабочей силы – от ее потребительной стоимости, что и делает возможность превращения рабочей силы в товар. Таким образом, рабочая сила нетворческого труда способна создать в себе противоречие товара, полноценно воспроизводится в процессе товарообмена».
У Маркса – «противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения». Присвоение не есть потребление, капиталист не потребляет всю прибавочную стоимость.
Глинчикова и здесь путает, у Маркса – всё наоборот.
Единство и взаимозависимость стоимости и потребительной стоимости видны из того, что стоимость возникает и существует только при наличии потребительной стоимости, потребительная стоимость товара может проявиться лишь постольку, поскольку данный предмет производится именно как товар, т.е. обладает стоимостью. Их противоположность в том, что в процессе обмена конкретные потребительные стоимости приравниваются через свою противоположность – абстрактную стоимость. Стоимость не содержит ни одного качества, в потребительной стоимости не заключена имманентно стоимость. В этом противоречивом единстве уже содержится в возможности основное противоречие капиталистического способа ведения хозяйства – между его общественным характером и частным характером свойственных ему отношений собственности.
Т.е. из противоречивости товара вытекает противоречие капитализма, а не противоречие капитализма «сверху» навязывает противоречивость товару. Но как могла в голову Глинчиковой прийти такая химера, как совпадение воспроизводства рабочей силы и ее потребление? Отдых и еда как процесс воспроизводства рабочей силы не могут совпадать с процессом производства товара, т.е. с процессом потребления рабочей силы. Или Глинчикова считает, что противоречие капитализма запрещает рабочему на своем рабочем месте точить гайку и одновременно жевать бутерброд?
«Парадокс заключается в том, - продолжает Глинчикова, - что рабочая сила нетворческго труда, на антагонизм которой капитализму так рассчитывал Маркс, вполне адекватна капиталистическому способу производства, прекрасно воспроизводится по его законам и начинает противостоять ему только тогда, когда люди начинают претендовать на нечто большее, чем роль рабочей силы нетворческого труда.
Труд нетворческого характера наиболее адекватным образом организуется. Обменивается и воспроизводится в рамках товарно-денежных отношений через механизм рынка… труд творческого характера, какую бы видимость ни приобретало его подключение к иному виду труда по самой своей природе не развивается, не обменивается и не воспроизводится по законам товарно-денежных отношений, ели и реализуется рынком, то очень специфически».
То есть: Глинчикова повторяет утверждение ленинградской школы советских философов, что рабочий класс уже не является гегемоном, что гегемоном является интеллигенция. Она повторяет утверждение Ноама Хомского, что рабочий класс уже сошел с политической сцены.
Но, во-первых, утверждение, что труд начинает противостоять капиталу лишь при желании творческого труда – неверно. Постоянная борьба рабочих за наиболее выгодные условиях продаж своей рабочей силы тому пример. Даже в конце 60-х в США, Италии и Франции, когда эта борьба явно выходила за рамки тред-юниона, когда рабочие требовали ликвидировать отупляющий конвейерный труд, когда они устанавливали Советы на заводах, чтобы избавить Италию от коррупции, когда сами налаживали на «Сюд Авасьон» производство и сбыт – не требовали творческого труда. Даже в Октябре 1917-го – не требовали.
Во-вторых, не нужно ситуативную картину выдавать за концептуальную, как это делал еще Бернштейн, утверждая, что борьба рабочего класса ограничена экономизмом: рабочие уже создавали самостоятельно и Парижскую коммуну, и Советы.
Рано или поздно настанет момент, когда рабочие на уровне всеобщего осознают, что угнетает не столько малая зарплата, сколько обезличивающий труд.
Из чего вытекает «в-третьих»: какой бы ни был сегодня (ситуативно) рабочий класс. Он продолжает оставаться гегемоном: только он до конца последовательно может выступить за ликвидацию старого общественного разделения труда, дробящего обществ на классы. Только рабочий класс выступит за бесклассовое общество, только рабочий будут стремиться уничтожить себя как класс людей, содержание труда которых – обезличивает.
В стремлении отделить интеллигенцию от рабочего класса, как от чего-то лишнего, повторяя штамп противопоставления «поэта и толпу», Глинчикова доходит до маразма. Разобьём пунктам.
1) «Реализация продукта труда, - пишет она, - может давать прибыль, но воспроизводство самой способности к труду находится уже за пределами механизмов стоимостей».
Что хочет сказать Глинчикова? Что способность к творческому труду – вне рыночных и производственных отношений? А как же «Деньги» Золя, «Финансист» Драйзера, «Утоление Жажды» Коптяева» «Время, вперед!» Катаева, «Легенда о Тиле Уленшпигеле» Шарля де Костера, «Док Кихот Ламанческий Сервантеса, «Гроздья гнева» Стейнбека и т.д., и т.д., и т.п.
У Глинчиковой способность к творчеству оторвана от производственной жизни общества, она у нее зарыта не то в биологии, не то в божественном откровении. Но то же можно сказать и о нетворческой рабочей силе – отдых, биологическое воспроизводство – тоже за пределами механизмов стоимостей.
2) «Только человек, активно пытающийся понять себя и других и выразить это понимание в искусстве или в науке, способен видеть и чувствовать те этапы, которые прошло человечество на этом пути. Именно это и означает, что продукты творческой деятельности являются непосредственно общественными не только по характеру их производства, но и п характеру их потребления. Т.е. интеллектуальная рабочая сила и продукты ее труда не содержат противоречия общественного производства и частного потребления, без которого невозможно превращение продукта в товар».
3) «Вознаграждение интеллектуала не есть стоимость его рабочей силы, в действительности, это есть только плата за уже произведенный продукт, который отличен как от него, так и от его рабочей силы… У интеллектуала нельзя купить его рабочую силу, а только ее продукт».
То есть, Глинчикова утверждает, что при капиталистическом строе поэты, композиторы, писатели, живописцы, певцы не покупаются с потрохами. Всерьез ли она это утверждает?
Для Глинчиковой продажа произведений искусства – это торговля на Арбате.
Но если бы у интеллектуалов покупали бы продукт, а не рабочую силу, не было бы НИОКР, не было бы ни космоса, ни компьютеров, ни генной инженерии и т.п.
Что касается стихов, книг, картин, музыкальных произведений, то они не продаются непосредственно автором, в данном случае – точно такое же отчуждение продукта труда – посреднику.
4) «Капитал все менее эффективен при воспроизводстве интеллектуальной рабочей силы. Ценности индустриальной цивилизации имеют исторические и социально-экономические границы. Ограниченность этих ценностей становятся все более очевидными».
Что такое ценности индустриальной цивилизации, Глинчикова не раскрывает. Или она хочет сказать, что в индустриальной цивилизации нет высоких ценностей? Космос – это не заслуга индустриальной цивилизации? С другой стороны, когда Глинчикова писала статью, она еще не знала, что вскоре будет открыт бозон Хиггса, обнаружены гравитационные волны, стало ясно, что вещество в Вселенной составляет лишь 5%, будет доказана теорема Ферма, создан графен, качественный скачок произойдет в компьютерной индустрии. Глинчикова не могла еще знать, что общество на планете вступает в эпоху упадка, в всей науке и во всём искусстве начнется затяжной кризис.
5) Переходим к апофеозу, зачем, собственно, Глинчикова написала свою статью.
«В интересах дальнейшего развития и выживания человечества (!!! Б. И.) необходимо найти такие принципы эффективности общественных вложений, которые позволили бы более гармонично сочетать индустрию, социокультурную и природную сферы… на основе соотношения средств и целей».
Причем тут цели и средства – неясно. Но Глинчикова грозит человечеству гибелью, если не воспользуются ее идеями. Общественные вложения должны быть вложены в Глинчикову, она-то уж знает, как гармонично сочетать индустрию и культуру. До нее – никто не знал и даже вопросом таким не задавался. И как общество жило без этого сочетания?! Важное, важное направление мысли – сочетать!
«Независимость между качеством «трудового вклада» и вознаграждения за него – объективно присуще интеллектуально творческому труду», - пишет Глинчикова.
То же самое говорили либеральные идеологи перестройки, на встрече с студентами и аспирантами в ДАС МГУ в 1984 году артист Ларионов говорил о Спасском, Марке Тайманове, Карпове и др.: «Сколько платить шахматисту? Бог мой, да сколько он захочет!»
Глинчикова не определяет, сколько платить художнику, она даже не ставит вопрос о том, что стоимость продукта его творчества не измеряется рабочим временем. Цена творческой рабочей силы либо устанавливается капиталистом как цена крайне квалифицированной рабочей силы, либо определяется на распродажах произведений искусства и может стоить сколько угодно.
«Из того факта, что интеллектуально творческий труд как неотчужденный по своей природе имеет свои собственные законы развития, вовсе не следует, что нельзя ставить вопрос об эффективных формах подключения этой сферы общественного труда к системе рыночных отношений. Для России эта проблема имеет сегодня особую актуальность. Если уроки Октября 1917 года не будут вовремя поняты, если современные реформаторы, слепо копируя западные рыночные модели, не выведут, наконец. сферу культуры и образования из прочих социальных благотворительных программ и не поставят перед собой причинную задачу выработки стратегии и механизмов подключения сферы культуры к сфере индустриально-рыночного производства, если снова не удастся найти формы сосуществования этих двух сфер в рамках индустриального общества, то Россию ожидают два пути Первый – постепенный дрейф в сторону разрушения территориальной, экономической, политической и социокультурной целостности. И второй – возвращение к внеэкономическим формам принуждения и управления обществом
С переходом к автоматизированному производству экономическая потребность в массовом производстве интеллектуального потенциала будет постоянно нарастать».
То есть, Глинчикова приветствует ослабление функции государства, она сторонник свободно-рыночных отношений, она поддерживает реформы и потому она противник октября 1917 года. Но она уже понимает, что с этими реформами (п лекалам США и ЕС) она сам может оказаться невостребованной. Потому она хочет советовать властям, как подключать ее, Глинчикову, к рыночному беспределу.
Теперь переходим к экономическо-философскому апофеозу.
6) «Нужда может заставить человека вступить на путь самореализации в творчестве или на путь зарабатывания средства к существованию нетворческим путем. Следовательно, выбор творческой самореализации вовсе не является простым следствием потребности вознаграждения. Что-то другое толкает человека на путь самореализации как средства существования. Это «что-то другое» и есть цель и причина творческого труда. Глинчикова будто не знает, что толкает человека к творческому труду. Первая причина – родители, дети артистов – как правило, артисты . Вторая причина – никто не хочет идти на завод, завод – это казарма. Как говорил Марк Твен: «Я понимаю, что умственный труд тоже вызывает пот. Н я ни за какие блага в мире не соглашусь махать кайлом хотя бы месяц».
Но представьте себе, как дворники, слесари, сантехники, металлурги, шахтеры и пр. из-за безысходности вдруг становятся поэтами, музыкантами, художниками… Здорова ли Глинчикова?
«Как с помощью товарообмена (т.е. зарплаты) воспроизвести способность к творчеству? Способность к творчеству зарождается и развивается не из общения человека с товарами, а из общения с себе подобными. Конечно, гения не создать никакими условиями… но можно создать такую невыносимую для творческого общества экономическую ситуацию, при которой таланты просто не смогут раскрыться. Воспроизводство особой интеллектуально-творческой рабочей силы складывается из максимально доступного системного образования, воспитания, совершенствования системы массовых коммуникаций, выработке новых форм мобильности индивида в рамках общественной структуры юридического усовершенствования структуры социального общения. Поэтому процесс воспроизводства рабочей силы интеллектуально-творческого труда неотделим т ее общественного потребления-функционирования».
6.1) Интеллектуально-творческая рабочая сила не может быть товаром, поскольку процесс ее воспроизводства по сути есть одновременно процесс ее общественного потребления. Ибо то, что не имеет эквивалента, не может быть продано. Художника, конечно, можно вознаградить, можно даже назначить ему зарплату, но всё это еще не воспроизводство его способности творить. Способность к творчеству воспроизводится не хлебом, а уровнем и возможностями социального приобщения индивида к опыту современного и предыдущего поколений. И, хотя если человека не кормить, он умрет с голоду, и, следовательно, не будет творить, однако это вовсе не означает, что способность к творчеству является непременным атрибутом хорошо откормленного организма. Хлеб – лишь одно из условий творчества».
Итак, Глинчикова уточнила: творческая рабочая сила жует бутерброд, уже не рисуя пейзаж, а тогда, когда этот пейзаж жует общество. Дети в далекой сельской школе прочитали стишок – вот и восстановилась творческая рабочая сила поэта!
Из списка условий рождения способностей к творчеству Глинчикова исключила окружающую природу, уровень достатка, содержание труда… Но что имеет в виду Глинчикова под уровнем и возможностями приобщения к чьему-то опыту? Ведь если бы так было, в обществе никогда бы не зародилось творчество.
Но что ж это за такие «невыносимые эконмические условия»? Глинчикова не знает! Да ведь если б людей творческих обречь на положение Робинзона Крузо, чтобы они сами растили себе хлеб, шили бы себе одежду, стили бы себе жилище – они никогда ничего бы не сотворили. Творческие люди имеют возможность творить исключительно за счет черного труда рабочих и крестьян.
Источником сонетов Петрарки была его возлюбленная – но на вовсе не была ему подобна. Глинчикова представляет процесс творчества как табор самим себе подобных художников, кочующих из страны в страну. Убогость мысли доктора наук поражает. Глинчикова отрицает очевидное: в капиталистическом мире интеллектуально-творческая сила есть товар.
Противоречие между уникальным содержанием продукта труда художника и его обезличенной товарной формой есть противоречие капитализма. Точнее, сторона противоречия между трудом и капиталом.
В науке нет ничего, кроме ее практического применения, объяснял Маркс. Но Глинчикова на протяжении целой статьи отрывает творчество от производственной основы, делает вид, что эти две сферы не пересекаются, якобы творчеств – нечто независимое.
В-вторых. Глинчикова представляет дело так, будто способность к творчеству – нечто особенное, почти случайное или дар божий. На самом деле способность творить есть в каждом ребенке. Однако система производства ежегодно требует миллиард рабочих, этот миллиард никогда не падет в вуз, никогда не станет творить – разве что кроме рациональных предложений. Благодаря монотонному, однообразному обезличивающему труда в душе каждого ребенка гибнет Моцарт.
Глинчикова позаимствовала у Маркса форму, но в силу невежества наполнила ее идиотским содержанием: если производство и потребление вещи совпадает, то после ее производства ничего не остается. Наполним эту форму адекватным содержанием: творческой рабочей силой называется такая рабочая сила, потребление и воспроизводство которой совпадают. Смысл прозрачный: творчество для творческого человека есть часть его воспроизводства как человека, такая же, как суп с кашей.
Июнь 2024
Свидетельство о публикации №224060400453