Анна-царевна

 
     Сразу говорю, это тяжелый рассказ. Такое бывает в жизни.

     Я проснулся.   Открываю глаза. Вижу, чашка на столе.  Птицы поют за окном. Муха мимо пролетела. Ой, хорошо...

    Раннее утро, а я уже выспался.  Светит ярко солнце.  Не печет, не жарит. Не повар оно, не бабушка у печи, кашей не накормит.   Для этого они и есть, родители,- все, бабушка, папа, мама, - чтоб заботиться обо мне. Без них,  как без солнышка, никуда. Была бы сплошь черная ночь.

    Ноги у меня уже на полу. Как раз в том  месте, где  яркое  солнечное пятно, где пол теплый. Я приятно позевываю. Еще одно мое движение, и день начался окончательно.  Я как котенок безотчетно выгнул  спину,  потянулся,  легко соскочил  с кровати: утро, утро, утро... Прыгай сколько хочешь, скачи,  играй! Можно было бы попытаться летать, как воробей,  если бы только умел. Не умею. Ну, и не надо. Улица вся передо мной.
    Иду умываться в сени. Умывальник  и полотенце уже там.  Он крайне нужная вещь, как санки зимой, как лопата летом. Прошли холодные дни. Все понятно, зачем.
    Сегодня  понедельник. Мамы нет дома. А умывальник чем  занятная вещь?  Знаете,  какого он цвета? Не угадаете, ни  у кого такого нет.  Всякого, сразу скажу, зеленого, желтого, синего.
    Это солидное незамысловатое сооружение, оно из  алюминия, это наш нержавеющий Мойдодыр. Он  живет у нас с незапамятных времен. Для меня   рядом стоит скамеечка. Чуть выше моих  ладоней висит  бачок водой. На дне его есть стерженек с  круглой тяжелой бляшкой, она  тянет пробку  вниз. Надавишь, по стерженьку  ринется вода, опустишь – ход ей закрыт. Все гениальное просто.  Воду приходится приносить  из кадушки.   Мне пока воду домой из колодца не доверяют  носить. Мал еще. Сколько мне лет? Шут знает. Девять. В третий класс пойду. Вот сколько.
    А умывальник столько раз перекрашивался, и для всякого цвета найдется  свое местечко, умывальник пестрый как попугай. Любимый семейный Мойдодыр. Я иногда так долго умываюсь,так долго,  что в нем кончается вода. Бабушка тогда кричит из дома, что такого чистюлю птичка в гнездышко унесет.  Нет на нем только черной и белой краски. Он  весело  и забавно смотрится как в доме, так и в сенях. Такая шутливая у нас семейная привычка - красить заново облезлый наш умывальник на первое апреля в новый цвет, краска на нем долго не держится.
    Я  окончил второй класс. Пишу, считаю.  Как все в школе. Домашние задания делаю аккуратно. По русскому все понятно. Точки, запятые, вопросительный знак. По арифметике уже  трудно.  Складывать, вычитать легко, но  в ней задачки. Надо придумывать, изобретать. Вот кем, я изобретателем буду. Книжки с трудными задачами писать. Для старшеклассников.  Учебники стопочкой лежат недалеко от стола, где чашка с молоком. Сверху как раз учебник арифметики. Теперь они мне без надобности. Я теперь пойду в третий класс.  Там парты побольше,  учебники другие.
   
    День начинается не с мухи, а с солнца и бабушки. Она всегда дома, Как стол, умывальник, как я. Едва проснулся, а она уже чугунками у печи гремит.
   - Ой, ты проснулся? - притворно удивляется она.  - Сухой проснулся?
   Противная бабка, что у нее за шуточки. Раньше было такое дело. А теперь  я большой. Я не обиделся. Что с нее возьмешь. За такой вопрос Вовка  бы в нос получил, но я не дерусь, а бабке-то что сделаешь...
   - Ну, ты бабуль! Я ведь про тебя не спрашиваю. Что пристала?
   - Да вот уж. Большой стал. Огрызаешься. Иди, умойся. – умиротворенно говорит она, и я бегу в  сени. Опять серый хлеб, молоко, каша.
 

      Сегодня мы идем к нашей тетке Сане. Это недалеко. У нее дом  не больше нашего. Но в  нем особенный запах. Тетя Саня работает на бумажной фабрике возле страшной машины. Около тряпкорубки. Она  мне с работы зимнюю фуфайку с таким запахом принесла.  Солдатского цвета, почти новую, без заплаток. Дома  у  нее все фабрикой пахнет.
     Тетке попадаются иногда вещи, вполне хорошие,  второго сорта. Постирать, иногда подштопать, вот и все.  Второй  сорт не брак. такие жалко под ножи пускать. Она их откладывает,  Люди хорошо разбираются в  вещах.  И она что-то приносит домой. Я в такой одежке уже зиму проходил.  Зачем новую фуфайку шить, все равно вырасту, руки из  рукавов до локтя торчать будут.

   Я несу в подарок   божью коровку. Это для Ани. По пути  подобрал. Аня старше меня немного, но вот беда, лежит, не вставая, много лет то сидит, то лежит. Ходить не может. Всегда, как помню, так было. Парализованная, что-ли.  К ней подходишь, у кровати стул стоит.  Она добрый человек.  читает книжки, перелистывает страницы непослушными руками.
    Даже нашу районную газету читает,  «Вперед» называется. Тетя Саня для  нее газетку специально выписала.  И когда она на работу уходит, Аня остается одна. Иногда приходит к ней пожилая женщина, я ее  почти не знаю, издалека, глухонемая, и сидит с ней.  Они как-то понимают друг друга. Ведь человек рядом всегда нужен.   
   Посажу я божью коровку в стеклянную банку с крышкой,  листочек кину, поставлю  пусть смотрит. Потом, через день  приду, отпущу. Хорошее дело,  Ане  будет интересно.   На крылышках  у букашки  белые точки,  это у всех одинаково, это как цифры на часах, от одного до двенадцати.   Пусть Аня смотрит.  Не комар, букашка безобидная.

   Бабушка идет со мною. Прорабатываем, как всегда инструкцию, как себя  вести.  Буду я  себя вести, ага.  Через пять минут на улицу убегу, ищи в поле ветра!

   Бабушка назвала Аню однажды Анна-царевна. Как же, целый день она ничего не делает.  Ну, царская невеста! Ходи себе  по комнатам  во дворце,  да в окошко выглядывай. Пить, есть принесут. Почему бабушка так сказала?  Не позавидовала ведь. Наверно от вечной усталости.  Домашнее хозяйство, все на нашей бабушке. И этот поход для  нее выходной. Праздник. Вот и царевна!
    А ведь у  меня жизнь тоже царская! Как это я раньше не догадался?  Поел и на улицу! К друзьям или в магазин за хлебом. Небо синее, пруд синий, ветер, деревья. Огород. Все твое.

   У нас есть корова Зинка. Мышастая, комолая. Цвет такой. мышиный. И добрая, как никто на свете.  Глаза большие, темные,  фиолетовые,  печальные и всегда в краешке глаза слезинка. Нас жалеет.
  У тетки  коровы нет.  Бабушка несет бидон молока.  Свежее молоко полезно.
 
                ***   
    Но все произошло не так, как я ожидал. Я  раньше  о ней  и не думал. Не воспринимал ее как живое существо. иногда  правда играл в ней в города, Но всегда  побеждал. У меня уже тогда были в запасе Антверпен и Гаага, Париж и Брюссель, потому что любил читать книжки. 
   Я поставил перед Аней на столик чистую полулитровую банку  с моей козявочкой, и дальше с Аней произошла  настоящая истерика. Она вдруг расплакалась. Зарыдала и не  могла успокоиться. Господи, ведь  у нее не было возможности  даже во двор выйти, не выносила ее мать. Я знал, что она как пушинка весит, да и ростом  она не больше чем я. Я не знал, чем ее успокоить, бабушка заквохтала как курица, я взял банку, и услышал: «Оставь!»  Окно было открыто, я выбежал на улицу  нарвал желтых одуванчиков. Бабушка села около Анечки, до того она прибиралась в доме, а я примчался с десятком цветочков, поставил этот букет около нее. Никто никогда не дарил ей цветов. Это  ее удивило, она заулыбалась и  перестала плакать.
      Боже, как у меня болело сердце. Вот как люди умнеют! Через душевную муку,   через  осознание чужой беды. Плох тот человек, в котором только стальные жилы.  Еще говорят, для жизни нужны крепкие нервы. Такие  у врачей. У меня не получается.
 
   И у меня вдруг появилось сострадание. Раньше я  его не очень чувствовал.  Ну, всего-то, поймал  букашку, она  на травинке  сидела. Решил ее Ане отдать. Мне показалось  странным,у всех букашек точечки  черные а у этой белые. А это ее поразило. Не понимал я даже, что она  за человек. Все мы люди. А она на миг ощутила себя другой, кому-то кроме мамы нужной.  Вот что в жизни способна сделать неприметная  букашка.
    Конечно, я не понимал Аню. Слишком мал был для этого.  Но сочувствие крепло. Происшедшее не отпускало меня.
    И я  решил обратиться ко всем. Я решил написать в газету «Вперед».  Представьте себе письмо почти третьеклассника, с неровными буквами.  Измятый, замурзанный тетрадный листок. Тогда писали чернилами, и как не старайся, получалось не  очень аккуратно.
   Но я старался. Я сел за стол. Никто не должен  знать, о чем  я  пишу. Я   вытянул два листа из  середины тетрадки, я написал: Дорогая редакция! И сам заплакал, Слезы поползли вниз и попали  на  листок. Я выбрал момент, когда дома бабушки  не было, и можно было наплакаться всласть.
    Рабочий поселок, их много, не один наш. Школа. клуб, поликлиника. Привычная устоявшаяся жизнь. Вот оно, лето перед тобой.  Бегай, прыгай, вселись.  Десятый тебе год.  И вдруг что-то не так. Никому не объяснишь, что творится в душе. Это получилось мое самое откровенное письмо. В редакцию газеты. Я давно хотел им что-то написать. Я не знал там никого, но  вдруг представил себе в редакции отцов и мам, собравшихся  около письма, с носовыми платками, вытирающих мокрые глаза.   Я старался, взывал к их душам.  Я указал на конверте свой адрес.
   Написал в письме, что мне десять лет.  Что прошу о помощи. Что делать? Аня, она мне не сестра. Просто живущая  невдалеке девчонка. Живут с матерью вдвоем. Никому до нее дела нет. Все на работе у ее матери о ней знают, чем-то помогают, приносят конфеты, пирожки, но ни в школе,  ни в больнице до нее никому дела нет.   Да  и чем на работе могут тетке Сане помочь,  чем утешить?  Я не понимаю, что мне делать, подскажите!
   И  я все сделал  правильно. Мое письмо оказалось в райсовете, было передано в отдел здравоохранения, и что-то завертелось. Приехали из больницы, потом привезли ей коляску. Выписали направление в Институт травматологии, в город. Надо было ее сопровождать, и   с ней поехали ее мать и моя бабка. Бесплатный дали им билет. Как-то доставили в институт.  Там ее  принялись лечить, и чудо,  она встала на костыли. Но сил ей не хватило. На коляске она ездила по комнате, а по воскресеньям через порог деревенского дома, через сени, крыльцо переправляли ее мать и я.  Это было тяжело, мало у нас сил, но помочь больше некому.  Но стало легче. Спасибо божьей коровке. Я помнил про нее.
   Через четыре года Аня умерла.  Я помнил про одуванчики. И сейчас вспоминаю. Трудно сказать, что это было для ее матери и для меня.Но я всегда помню о них.


     Незабываемый ватник, пустой, доживающий свой век теткин  нежилой дом, место где щемит и не отпускает сердце.  Куда-то подевалась инвалидная коляска.  А дом стоит и уныло смотрит на улицу. Вот так.  Трудно делать добрые дела. Но надо.
   Они похоронены  рядом.  Тетка Саня Гилева и ее дочь.  Тяжелая бывает для меня туда экскурсия.