Два письма

Она(1)

День был ясным. Без единого облака. Прохожих слепило солнце, будто защищая честь обнажённого неба. Забавное и бесполезное дело, потому что очень мало людей запрокидывает голову и наблюдает за небесной наготой. Только представь, что такой чудак стоит у светофора. Он пялится вверх, раскидывает руки и танцует, игнорируя сигналы автомобилей, навязчиво требующих перейти дорогу. А он ведь никому не мешает, и даже не думает переходить на ту сторону, где тень от строящегося дома заслонит солнце, вмиг проглотит музыку в его голове, громко уронит его на землю; и ему придётся плестись на работу, куда он уже передумал идти.

Есть ли такие? Я отвечу за тебя: никогда их не встречала. Вот и сама назвала чудаком. Но давай придумаем новое слово. Наплюем на все правила, напишем свой толковый словарь, где антоним чудаку - чудОк. Пусть мозг сопротивляется, видя явную безграмотность, а мы проигнорируем и напишем свой язык. Сам погляди, послушай как близко "чудак" к "мудак". Ну и что, что чудОк словно чулок, а мы давай переставим ударение на "У" и, встретив однажды танцующего человека на пути к своим делам, не возьмёмся гудеть как те машины, не попытаемся вернуть его на землю, а назовём чУдоком. И может, присоединимся к нему, запрокинем головы, будем пялиться в уже нестесняющееся хохочущее небо, и петь. Петь что-то новое, ранее никем ненаписанное, нырять в эти приятно обволакивающие волны музыки, плавать в них, понимая, что эта музыка ни за что не ускользнет из памяти. Она не из тех, что дразнит, шантажирует своим уходом. Её не нужно отчаянно хватать за рукава, лишь бы оторвать хоть кусочек, чтобы запомнить. Она та самая. Не боится, что не оценишь, пройдёшь мимо, выплюнешь после очередной сигареты. Ей даже невдомек подобные выкрутасы. Такая как есть, не играет с тобой, приходит, дожидается, садится рядышком и скользит по струнам, отдаваясь в твои пальцы.

Давай напишем свой словарь. Другой язык. Без цели кого-нибудь ему обучить. Давай напишем книгу на этом языке. Без надежды, чтобы кто-то понимал и читал нас. Без меркантильности, без рамок и стандартов. Напишем её для наших пыльных полок. Пусть рядом будут Кафка, Фолкнер или Пруст. И пусть выбирают их, проходя мимо нас. А мы не будем чихать от пыли или злости, не станем очаровывать названием, красивым переплетом. Мы будем просто написаны. Как есть.

Он(1)

Прочёл про твоего чУдока, и вспомнил одну маленькую девочку, смотревшую какой-то фильм, и, в процессе, задумчиво сказавшую про одного из героев:
- Этот дядька подевОй.
- Какой-какой? – переспрашивали её взрослые?
– ПодевОй!
- Какой ещё подевой? Нет такого слова! Объясни толком?
- Ну подевой, подевой! – девочка не могла объяснить, хотя ей самой всё было предельно ясно.

История эта далеко не нова. Ещё Чуковский в своих “От двух до пяти”, писал о том, что все дети творцы своего собственного языка, а взрослые их постоянно обламывают, возвращают в общее русло, вроде бы пытаясь учить говорить правильно, а на самом деле уничтожая полёт мысли, творчество, самобытность.
Знаешь, мне кажется, по-другому и быть не может. Мы всегда должны опримитивить себя, чтобы быть понятыми. Для нас очень важны чёткие значения слов – хороший-плохой, свой-чужой. Даже в этих привычных шаблонах мы умудряемся тотально не понимать друг друга и спорить до хрипоты о каких-то совершенно недоказуемых вещах. Человечество всё время пытается написать какую-то неоспоримую истину, не понимая, что пишет пальцем на водной глади. C другой стороны, если населить мир исключительно словотворцами, он окончательно сойдёт с ума и утратит всякий вектор развития.
Или всё не так, и из ничего рождается нечто? Из того же самого “подевого”? Маленькая девочка сотворила подевого, и сама, скорее всего, давно уже забыла об этом, а мне запомнилось, и я иногда задавался вопросом:  Кто всё-таки такой подевой дядька? Какие качества должны быть у дядьки, чтобы он стал подевым? Девочка смотрела на него очень серьёзно, с неким скепсисом, из чего можно было сделать вывод, что подевой – это не какой-то милый душка, способный понравится маленьким девочкам. С другой стороны, страха или отвращения тоже не было. Так что подевой, скорее всего не страшный злодей, не урод. Была в девочке какая-то сосредоточенность и сомнение. Поэтому подевой, скорее всего,  человек с каким-то подвохом, с хитрецой, непонятный, сомнительный, ненадёжный, с камнем за пазухой. Примерно с таким значением это слово осталось в моём личном словаре. При том, я мог совсем неверно истолковать значение, придаваемое ему девочкой. На моё восприятие могло наложиться само сомнение по поводу значения слова, и сам “подевой” стал от этого сомнительным человеком. Уже не важно. Главное, что если сейчас я хочу сказать, что человек вызывает у меня тьму разных сомнений, я говорю про себя: “Этот тип какой-то подевой”.
Разумеется, не использую это слово в разговорах с другими, ибо придётся слишком долго объяснять и остаться в итоге непонятым.
Если хочешь, можем пополнить подевым наш личный словарь. Вообще, “Подевые чудоки” –отличное название для нашей книжки. По крайней мере, если бы я увидел на полке книжку с таким названием, я захотел бы туда заглянуть, и узнать, о чём это вообще?
Ха-ха, вот я уже и пытаюсь очаровывать названием.
Ты права, своё лучше. Не знаю как у тебя, но по мне, самые смешные шутки - это чисто личные истории. Это не для всех, это для маленькой такой компании, огромный такой секрет. Когда большой зрительный зал смеётся сказанной со сцены шутке это тоже хорошо. Но самый дикий смех всегда накрывает внезапно, не к месту, некстати. Он очень личный, хорошо, если есть рядом один-два человека способные понять и разделить его между собой. Тогда смеха становится ещё больше. И вот вы, несколько неадекватов, ржёте, а вокруг все ходят с серьёзными лицами, и от этого вы ржёте ещё сильней, и понимаете, что даже если долго рассказывать, почему вам так смешно, никто, кроме изначально вовлечённых, ничего не поймёт.
Поэтому мне нравится твоя идея, просто писать, как есть. Не рассчитывая возможности коммерческого успеха, не планируя вековую славу, просто писать. Глобально, люди вообще пишут лишь с одной целью, сказать, что: “я был, я чувствовал, и вот, что я думаю, по этому поводу”. Не важно, прочтут ли это и кто и когда, важно, что оно высказано, вытащено из праха небытия.
Ну, вот мы уже и пишем свою книгу, первые её странички уже встали на полку вечности. Прямо туда, где стоит всё, когда-то написанное. Где Шекспир и Толстой, без всякого апломба, соседствуют с какой-нибудь пухлощёкой институткой, записывавшей в свой альбом стишки о первой и святой любви.
Потом она конфузливо прятала этот самый альбом куда-нибудь под матрас, в ужасе от того, что кто-то может его прочесть, и беспокойно засыпала, в тайне надеясь, что однажды его всё же найдёт и прочтёт красивый пышноусый кавалергард, захотев отыскать и саму чудную особу, сотворившую сии замечательные строки.

Она(2)

Подевые чудоки. Хм.. Первое, о чем я подумала - это как можно взять и наложить на чудока подевого. В моем воображении он, чудок, почти блаженный, несущий в себе чудо, безгреховный, в общем, человек, если не считать, конечно, его наплевание на работу, куда он передумал идти. У меня твой "подевой" свалился матрацем на чудока. Пыльным, с торчащими, уже проржавевшими и много повидавшими пружинами. И начал душить святость. Душить пылью сомнительных качеств, выгонять из него солнце. Но потом я сказала себе "стоп"! Это утопия. Так не бывает. А даже, если бывает, мне от этого как-то не по себе. Пыльно, что ли. И я погналась за своими мыслями, по пути поспешно хватая твои. Пришла к тому, что подевой чудок - это человек. Настоящий, не без греха. С ошибками, оскалом и душой, которая потёмки.
Ты, наверняка, я уверена, заглядывал в свою душу? Там ведь темно? В моей - да. Временами там даже сыро. Когда я захожу в свой, назовём его подвал, держа свечу, дабы осветить хоть часть души, свеча начинает юлить, задыхаться и тухнет в итоге. Хотя я не могу сказать, что совсем с собой не в ладах и себя не знаю. Знаю лишь наполовину, но происходит именно так. Так вот, в недавний свой поход по тёмным подвальным лабиринтам, я обронила свечу. Обожгло, запахло дымом. У него совсем незнакомый запах. Я, по окончанию нашей книги, может и дам определение всему тому, чему сейчас не в силах дать названий. Ведь мы пишем свой язык. Но пока -потёмки. И я присела рядом, где щипало. Там тихо очень. Да так, что было боязно нарушать эту тишь кривым, костлявым человеческим языком. Тебе может подуматься, что я ругаю язык, в частности русский. А это совсем не так. Просто на нем говорить с собой уже не выходит. И ты знаешь, я только что уловила мысль, что язык наш, который мы, вконец осмелев, взялись создавать, это язык души. Твоей и моей. И может он разный. Но вдруг один? Хотелось бы тебе его познать?

Это как с юмором, о котором ты пишешь. Самое смешное - очень интимное, не доступное уху другого априори. Я очень согласна здесь с тобой. И смех нарастает, щекочет до истерики, вдвойне сводит челюсть, когда он на двоих. Между двумя. Так и с языком души, мне сейчас кажется. Он усиливается, соединяясь, нарастает. Не знаю, что происходит с ним дальше, но предчувствие волнительное. По хорошему волнительное.
Сегодня видела фильм, где начинающая писательница, отдав на растерзание издательству свой труд, предпочла оставить его без названия и подписи. Конечно, цель у неё была вполне прозаическая - получить плату. Но цель имела и благородство - прокормить семью. У меня такой цели нет. А у тебя? Я хочу спросить, свыкся ли ты с моим, наверное, навязанным предложением писать без выгод? Материальных и тщеславных. А, быть может, наши письма будут неким противостоянием; моей цели и твоей, если они разные. Что неплохо, а даже раззадоривает. Но не подумай, что я хочу разложить перед тобой некий сценарий, отдать тебе роль оппонента, нет. В моей голове совсем нет инструкций, есть только рыхлое пока стремление, написать алфавит, затем слова, а дальше предложения и может песню душ - твоей и моей.
Признаюсь, у меня мелькают мысли, что кто-то когда-то нас прочтёт. Что поделать, я не чудок, который блаженный. Я подевой себе чудок, одну часть которого тянет к тщеславию и аплодисментам, другая же чуть шепчет на неизвестном пока языке о своём, неприземленном. И хоть бы не разорвало.

Он(2)

Ты забываешь один важный момент. Этот самый чудок, в глазах других, может быть самым отъявленным подевым. Разве посторонние знают, что он чудок? Для них он подевой человек.
Насчёт заглядываний в душу. Конечно, заглядывал, и хоть говорят, что чужая душа потёмки, но напротив, мы очень лихо умеем (или думаем, что умеем) разбираться в чужих душах, а вот разглядеть, что там в своей очень сложно. Вроде бы знаешь, где и что там есть, на каких местах стоит, но темно и натыкаешься на предметы, не понимаешь, в какой угол тебя занесло, силуэт какого-нибудь комода или кофта на плечиках кажется кем-то страшным. Раньше я очень любил самокопания, разбирательства со своей душой, а потом как-то забил, и сейчас стараюсь обходить себя стороной. Когда внутренний голос начинает что-то бубнить, стараюсь заглушить его, хоть чем. Читаю, пишу, фильм смотрю, листаю соц.сети, пью. Правда, когда ложишься спать, уже сложно отвертеться от свиданий со своей душой, но я и тут её обманываю, начинаю вспоминать таблицы футбольных чемпионатов, у кого сколько очков, кто там лучшие бомбардиры, размышлять, каковы шансы команд и т.д. Отвлекаешься и засыпаешь. Это не так скучно как считать овец, потому, что я болельщик и информация эта для меня любопытна, но, в то же время, она мне никуда не упёрлась и не тревожит внутренних тараканов. Это просто выдуманная реальность игры, причём, я в этой игре не участвую, никак не могу на неё влиять, только наблюдать и анализировать.
Иногда нужно как-то опростить себя, чтобы выжить, и потом, всё ведь, действительно просто. Даже самый гениальный человек не уникален, движут им такие же банальные вещи, как и всеми остальными.
А говорить с тобой, посредством этих писем, мне нравится, и хочется создавать язык души, понимать его, угадывать сходства, подмечать разности, да просто общаться на темы, которые редко получается поднять в обычном общении. В конце концов, это тоже игра, что-то вроде пинг-понга, только вместо шарика мы кидаем друг другу письма. Ты отбила, я вернул, ты отбила, я вернул. Разница в том, что в пинг-понге стараешься ударить так, чтобы соперник не отбил шарик, а я наоборот, должен ударить так, чтобы ты отбила и не уронила. Мы играем в одной команде, и наша задача постоянно держать шарик в воздухе.
Это как-раз и к ответу о противостоянии, и о том, согласен ли я писать без выгод. Блин, да я только этим и занимался, почти всегда. Для выгоды всегда приходилось писать всякую гадость, всё что для души – всегда было без материальной выгоды. А противостояние, я думаю, что будут моменты, когда оно возникнет, потом уйдёт, и снова возникнет и опять уйдёт. Распределить роли не получится, мы же работаем без сценария, да и не работаем даже, просто летим и поём. И да, пусть читают, если хотят, или пусть не читают, если не хочется, готов и к тому и к другому. Не буду переживать, если не прочтут, не буду стесняться, если прочтут. Самое главное, получать удовольствие от процесса. Я его получаю, спасибо тебе за это.