Тяжёлое наследство князя Василия

 Этот стон у нас песней зовётся… Песней о человеческой жадности, подлости и равнодушии, и в то же время песней о всепоглощающей любви и самопожертвовании. И вся эта какофония чувств произошла в небольшом губернском городе Смоленске в середине 19 века. До написания «Анны Карениной» Льву нашему Николаевичу ещё более 15 лет, а над Днепром уже бурлят нешуточные страсти. Но начнём мы, мой дорогой читатель, со скорбного события, каковое закрутило-завертело карусель судебных разбирательств вокруг богатого наследства.
  Итак, 25 марта 1867 года около 12 часов пополудни в номере № 31гостиницы Мамонтова, что у Москворецкого моста, после тяжёлой и продолжительной болезни скончался отставной капитан князь Василий Петрович Друцкой-Соколинский-Ромейко-Гурко. Полицией эта смерть была признана естественной, так как князь более года болел водянкой и сопутствующими ей сердечными припадками.31 марта Московской палате гражданского суда женой действительного статского советника Екатериной Павловной Забелло явлено духовное завещание князя, составленное в её пользу. «…действительная статская советница Екатерина Павловна Забелло в последние годы моей жизни со мной разделяла все труды, ходила за мной в моих тяжких …, и потратила на меня всё своё состояние, доходившее, как объявляю я по совести, до шестидесяти тысяч рублей серебром. В вознаграждение ей Екатерине Павловне Забелло за все понесённые труды и потери завещаю я всё своё благоприобретённое движимое имущество, какое где-нибудь и когда-нибудь окажется…а равно в усадьбах моих в селе Соломине Смоленской губернии Духовщинского уезда и при сельце Петропавловском, Терпилово тож Калужской губернии Мещёвского уезда…мой конский рысистый завод в полном его составе, находящийся при селе Соломине, отделение завода при сельце Петропавловском. Также отказываю в вечное владение госпоже Забелло благоприобретённую землю, находящуюся в городе Смоленске на Поповом поле в 3-й части города, как необходимую принадлежность конского завода с выстроенными на земле этой конюшнями и флигелями для конюхов.» Составленное отставным юнкером Трифоновым в гостинице Мамонтова 25 марта завещание было подписано князем Василием Петровичем и свидетелями: священником Соловьёвым, подполковником Заваровым, доктором 4-й московской гимназии Поляковым и присяжным стряпчим Постниковым (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 74, листы 30-31) 31 марта завещание было засвидетельствовано московскими судебными чинами.
    13 апреля Екатерина Павловна представила завещание в Смоленскую палату уголовного и гражданского суда для распоряжения о приведении означенного завещания в исполнение. Также 11 сентября к возмещению в Смоленске были представлены три векселя за подписью князя Василия на общую сумму в 40 00 рублей серебром. Однако, когда становой пристав Духовщинского уезда в присутствии члена дворянской опеки Лабута и назначенного оной опекой опекуна имения подпоручика Берестовского приступил 9 июля 1867 года к описи движимого имущества умершего князя в сельце Соломине вместе с прибывшим наследником поручиком князем Петром Петровичем Друцким-Соколинским-Ромейко-Гурко и его поверенным Орловским, управляющий имением мещанин Павлов заявил, что подполковник Заваров сказывал ему, якобы духовное завещание и другие документы, составленные от имени покойного князя, подложные и за участие в их составлении он, Заваров, получил от Забелло вексель на 1500 рублей. Этот рассказ Заварова слышал также и дворянин Самуйло. Сведения о подложности завещания духовщинский исправник отправил прокурору смоленского окружного суда. На столе у прокурора уже лежала докладная записка прямого наследника князя Василия Петра Петровича Друцкого-Соколинского-Ромейко-Гурко в каковой сей достойный муж выражал сомнения в подлинности завещания и векселей и просил провести дознание. Такая же записка была направлена князем Петром и прокурору Московской судебной палаты. В смоленском городовом управление действительно был представлен к возмещению вексель на 1500 рублей, выданный госпожой Забелло подполковнику Заварову. Имперская бюрократия и при производстве судебного следствия дело отнюдь не быстрое, так что только 22 апреля 1868 года к допросам свидетелей приступил судебный следователь 7-го участка города Москвы коллежский советник Муликовский. Ему нужно было расписать по часам последний день жизни князя Василия в гостинице Мамонтова, тот самый день, когда было подписано духовное завещание, а также собрать информацию о совместной жизни князя и сбежавшей от мужа действительной статской советницы Екатерины Забелло и их финансовых отношениях. А если учесть, что большинство свидетелей проживало в Смоленской и Калужской губерниях, Муликовскому данное расследование не внушало большого энтузиазма. Начал следователь с опроса персонала гостиницы Мамонтова и проживавших в Москве свидетелей, заверивших завещание князя. Также у московского нотариуса Ратькова нужно было выяснить всё о трёх бессрочных векселях на имя Екатерины Забелло на общую сумму в 40 000 рублей серебром. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 15-25)
  И всё же, дорогой мой читатель, давайте отвлечёмся от бумаг судебных, и поговорим немного о любви. В 1856 году на должность адъютанта при военном губернаторе Смоленской губернии генерал-лейтенанте Николае Александровиче Ахвердове поступил поручик Рижского драгунского полка князь Василий Петрович Друцкой-Соколинский-Ромейко-Гурко. И видимо на каком-то из больших балов молодой князь повстречал свою любовь, тридцатиоднолетнюю жену действительного статского советника Екатерину Павловну Забелло. Инспектор смоленской врачебной управы Франц Степанович Забелло был старше своей жены на двадцать два года, и к 1856-му году прижил с Екатериной двух сыновей. От блестящего кавалерийского офицера жена штатского генерала Екатерина Павловна потеряла голову, ушла от мужа и, поселившись отдельно, полностью отдалась любовной страсти. Общество конечно же осудило молодых людей, но пока им благоволил губернатор Ахвердов, молодые люди могли не обращать внимание на злые шушуканья за спиной. Но всё течёт, всё меняется. Генеральствующий грузин стал сенатором и выехал из Смоленска в столицу, а князь Василий, потеряв должность, увёз возлюбленную в своё калужское имение село Петропавловское. И жили они долго и счастливо, так мне хотелось бы закончить это повествование, да куда там.
   Как выяснилось князь был не очень рачительным хозяином, и много раз занимал деньги у своей Екатерины. Екатерина Павловна как могла пыталась заставить Василия Петровича заниматься своими имениями, с её подачи был уволен управляющий Петропавловское Иван Ефимович Каришевский, но как говориться, не в коня корм. Хотя свой рысистый конный завод и весь скот в сельце Соломине князь Василий госпоже Забелло продал, но она не захотела оформлять своё владение оным. Любовь, господа мои, любовь. Но жизнь она как зебра, полоска белая, полоска чёрная. В 1864 году тяжело заболел старший сын Екатерины Павловны Степан Францевич Забелло, каковой по болезни был отчислен из 3-го Московского юнкерского училища. Екатерина уехала из Калужской губернии в Москву для лечения сына. Князь Василий переехал в Соломино Духовщинского уезда. Но уже на следующий год ей пришлось бросить все свои дела и мчаться в Смоленск. Тяжело заболел князь Василий. Несколько месяцев князь пролежал в доме своей матери Ольги Ивановны Новицкой, но смоленские врачи ничем помочь больному не смогли. А деньги для поездки в Москву на лечение пришлось искать госпоже Забелло. Ни мать, ни брат Пётр денег князю Василию одолжить не захотели. Екатерине Павловне удалось занять 1000 рублей у падчерицы помещика Гедеонова Екатерины Алексеевны Макаровой, да и то под залог Попова поля. А Попово поле, дорогой мой читатель, это большое пустопорожнее место в третьей части губернского города за церковью Петра и Павла, то самое место, где нынче находится железнодорожный вокзал. И князь Пётр в семидесятых годах содрал с городской управы немаленькую компенсацию за отчуждение этого участка под вокзалы и железнодорожные пути.
   Итак, Екатерина Павловна находит деньги на лечение и увозит князя Василия в Москву. После консультаций с профессором Иваном Петровичем Матюшенковым, пара поселилась на даче Дмитриевской в Сокольниках. Через месяц переехали на дачу Попова. На природе князю стало лучше, но осенью 1866 года Екатерина Павловна перевозит возлюбленного в номера Мамонтова. Для князя был снять одноместный номер в два окна, в котором перегородкой была выделена тёмная спальня. При князе Василии с мая месяца находились Екатерина Павловна Забелло с сыном Степаном и дворянин Пятницкий. 21 марта 1867 года князь Василий подписывает три векселя на общую сумму в 40 000 рублей серебром, которые заверяются в маклерской книге нотариуса Ратькова. Заёмное письмо на эту сумму было заверено надзирателем 3-го квартала Мясницкой части города Москвы капитаном Егором Фёдоровичем Шульцем. В ночь с 24 на 25 марта князь, почувствовав себя гораздо хуже, попросил вызвать священника. Пётр Тимофеевич Соловьёв священник церкви Святого Георгия что на Яндове исповедовал и отпустил грехи князю. Рано утром был вызван отставной юнкер Трифонов, который со слов князя Василия написал духовное завещание, которое князь Василий подписал при свидетелях. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 25-26,84,139,174,264)
     Возвернёмся к сухим следственным делам. 24 июня 1868 года в Пятницком частном доме в присутствии товарища прокурора Московского окружного суда следователь Муликовский опрашивал поручика князя Петра Петровича Друцкого-Соколинского-Ромейко-Гурко. Заметьте не допрашивал, а опрашивал, почему князь не был приведён к присяге. Пётр свет Петрович никого не обвинял в подложном составлении духовного завещания своего покойного брата, но обращал внимание следствия на факты, каковые заставляют его прийти к убеждению, что завещание и векселя подложны. Во-первых, с начала 1861 года появляются акты в пользу госпожи Забелло: сохранная расписка на 25 000 рублей, каковая, как выяснилось написана собственноручно дворянином Дм итрием Евсигнеевичем Шванским, о чём оный дворянин заявил 10 и 20 октября 1867 года в Смоленской палате уголовного и гражданского суда. В суде Шванского попросили воспроизвести расписку, и подчерк его полностью совпал с оригиналом. Во-вторых, Пётр Петрович просил обратить особое внимание на ограбление сельца Петропавловское юнкером Степаном Францевичем Забелло. Об этом безобразии князя Петра также проинформировал дворянин Шванский. Упоминал князь и акт, составленный духовщинским уездным исправником и представителем дворянской опеки, со слов управляющего имением Соломино Духовщинского уезда смоленского мещанина Алексея Ивановича Павлова. Показания Павлова подтвердил и дворянин Семён Бонифатьевич Самуйло. Который якобы тоже слышал хвастовство подполковника Заварова о векселе от Забелло на 1500 рублей. Дальше князь Пётр просто скатился в пошлую мелочность. Ему, мол, как единственному и законному наследнику князя Василия Екатериной Забелло не представлено никакой описи имущества, оставшегося после смерти брата. А имущество было, якобы князь Василий уезжал в Москву на дормезе, гружёном большим количеством сундуков и чемоданов. Но судебным приставам Екатерина Павловна Забелло указала в гостиничном номере для описи только грязное бельё. А ведь именно сейчас, вещал князь Пётр, ведётся переписка по удовлетворению иска надворной советницы Екатерины Афанасьевны Верещагиной по сохранной расписке князя Василия на 3000 рублей. Вспомнил Пётр Петрович и богатую ильковую шубу Василия Петровича, каковая так и не была найдена. И конечно же сиятельный князь не забыл потоптаться на истории любви своего «горячо любимого брата» (не забываем, что денег на лечение Василия Петруша не дал ни копейки) и генеральши Забелло. Мол, не было у Екатерины Павловны по уходу от мужа никаких серьёзных денежных сумм, полностью за свой счёт содержал её Василий Петрович. А в последнее время и вовсе князь к Екатерине охладел и часто удалялся в село Соломино. Пётр Петрович был крайне раздосадован тем, что Екатерина Павловна Забелло самолично не сообщила ему о смерти брата. О скорбном событии князь узнал во время своего пребывания в имении жены в Области Войска Донского на берегу Азовского моря. Сначала ему поведал новости из столицы генерал Пилсудский, а немного позже пришли известия от Духовщинского уездного предводителя дворянства Константина Александровича Апухтина и уездного исправника Николая Фёдоровича Беллинсгаузена (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, листы 15,16,56,57)
   Персонал гостиницы Мамонтова, коридорных и ночного швейцара, следователь Муликовский допрашивал, почему-то в присутствии князя Петра. А как же тайна следствия, воскликнем мы? И вот уже в мыслях появляются первые сомнения, а всё ли честно у нас со следствием. Коридорные Нестор Михайлов, Сергей Емельянов и помогавший им мальчик Герасим Леонтьев практически единогласно показали, что номер покойного князя находился прямо напротив буфета, в котором они находились безотлучно. А буфет в гостинице Мамонтова снабжён большой стеклянной дверью, и коридорные могли видеть всех, кто приходил к князю. Также коридорные под присягой показали, что священник Соколов не появлялся в гостинице утром 25 марта, а приехал только вечером на панихиду. Да и юнкера Трифонова гостиничные служители в тот день утром не наблюдали. Что показательно, и 21 марта, в день, когда были подписаны векселя, коридорные никого в коридоре с маклерской книгой не видели. А вот ночной швейцар гостиницы Мамонтова бессрочноотпускной унтер-офицер 10-го Ингерманландского гусарского полка Николай Тихонович Андреев показал, что священника привезли ночью и прошёл он в гостиницу через чёрный ход. И рано утром 25 марта отец Пётр приходил в гостиницу. Нет, дорогой читатель, никто не тряс кулаками перед носом коридорных и требовал от них правды, никто. Их просто отпустили. Но в деле имеются ещё и показания портнихи Татьяны Соколовой, которая с самой осени помогала ухаживать за князем госпоже Забелло. Она показала, что весной 1868 года её нашли в Москве трое неизвестных мужчин и предлагали очень хорошие деньги, если Соколова на следствии расскажет историю выгодную князю Петру Петровичу. Татьяна отказалась. И как мы видим не всех свидетелей смогла подкупить шайка Петра Друцкого-Соколинского. А что это именно спаянная сходностью интересов шайка вы, дорогой читатель, увидите по мере нашего повествования. (ГАСО, фонд 15, опись1, дело 17, лист 62,73-74).               
   Проверило следствие и книги публичного нотариуса г. Москвы Ратькова. В книге за 21 марта чин по чину указаны 3 векселя за номерами 492 (на 15000 рублей), 493 (на 15 000 рублей) и 494 (на 10 000 рублей). Имеются все нужные подписи князя Василия Петровича и приписка, что деньги получены князем Друцким-Соколинским-Ромейко-Гурко от Екатерины Павловны Забелло наличными деньгами. По показаниям нотариуса Ратькова, для заверения векселей он посылал в номера гостиницы Мамонтова своего писца мещанина Алатырцева с маклерской книгой. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 90-92).
   Вызванный к следователю подполковник Заваров смог внятно объяснить происхождение векселя на 1500 рублей. 200 рублей Екатерина Павловна Забелло взяла у подполковника в долг на похороны князя Василия, а 1200 рублей покойный князь был должен Заварову за порубку леса в его, Заварова, имении в Духовщинском уезде для устройства поташного завода. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 535,536)
  Поняв, что с наскоку дело не разрешить, князь Пётр уехал из Москвы в Смоленскую губернию. Но сидеть сложа руки в своих духовщинских имениях не стал. Видимо с его подачи смоленская палата уголовного и гражданского суда провела почерковедческую экспертизу подписей князя Василия Петровича на духовном завещании и векселях в пользу Екатерины Забелло через сличение подписей князя на бесспорных документах. Надо ли говорить, что несколько учителей чистописания смоленских гимназий и чиновников Казначейства и Государственного Банка признали подписи князя Василия на духовном завещании, векселях и старой сохранной расписке на 25000 рублей в пользу госпожи Забелло спорными. Правда вот передачу конного рысистого завода и всего рогатого скота в имении Соломино никто оспорить не мог. Посему 9 июня 1867 года поверенный Екатерины Павловны Забелло некто Мейердорф приехал в Духовщину для оценки и распоряжения этим имуществом. Немец оказался достаточно боязливым, и, остановившись в Духовщине на постоялом дворе, начал наводить справки о сельце Соломине и его обитателях. Мейердорф выяснил, что в селе уже несколько дней кутит князь Пётр вместе со своими друзьями Шванским, Самуйло и Пятницким. Буквально вчера у него в гостях побывали духовщинский исправник и уездный предводитель дворянства. Также удалось вызнать, что Пётр Петрович выслал на дорогу соломинских крестьян с приказом «схватить заезжего немца и привести в Соломино». Убоявшись за свою жизнь, поверенный поспешил уехать из Духовщины. Также он сообщил Екатерине Павловне, что князь Пётр подарил двух рысаков с конного завода какому-то высокопоставленному чиновнику из Департамента юстиции в Санкт-Петербурге (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 837-838).
      Основные свидетели обвинения проживали постоянно в Смоленской губернии, следователю Муликовскому пришлось составлять для них опросные листы и передавать свидетелям через смоленских судебных следователей. Это была обычная практика того времени, не разъезжали судебные чиновники по командировкам, дорого сие. Опросники были совсем небольшие, всего-то на пару страничек, однако, если управляющий Павлов и дворянин Самуйло просто ответили на вопросы московского следователя, параллельно обвиняя Екатерину Забелло в корыстолюбии, в проживании за счёт князя Василия и в непорядочности, то дворянин Дмитрий Евсигнеевич Шванский, сорока двух лет от роду, православный, приложил к опроснику ещё и некий отзыв аж на десять листов. «Расписывая ручку», сей «достойный представитель дворянского сословия» ударился в такие воспоминания, что французские гламурные романы отдыхают. Давайте, дорогой читатель, посмотрим, как сей «сладострастный прыщ» описывает знакомство его с Екатериной Павловной Забелло. «…я возвращался вместе с князем Василием из клуба. Идя с ним под руку, он пригласил меня зайти к его любовнице Екатерине Павловне Забелло. Удивясь этому эксцентрическому предложению князя, в столь поздний час ночи, я долго не решался зайти, но когда вспомнил, что Екатерина Забелло так прославлена в Смоленске своим соблазнительным поведением, что имя ея у всех на языках, что все вокруг провозглашают её эмансипированной женщиной, которая так часто меняет своих прелестников, то я из любопытства решился зайти. Проходя мимо её квартиры (она жила в Смоленске напротив дома Звягина), я взглянул на окна, в них не было света. Князь слегка постучал в окно, тотчас же вышла молодая прекрасная девушка и отворила калитку во дворе. Мы вошли. Обогнув угол налево, мы вошли в дом через заднее крыльцо. Князь оставил меня в зале одного, а сам скрылся. Я остался впотьмах. … Я оставался в каком-то неловком положении, но тут раздался знакомый мне звук серебряных шпор (князь тогда служил адъютантом при военном губернаторе).  Князь, не говоря ни слова, схватил меня под руку и увлёк в спальню генеральши Забелло. Она была раздета и лежала в постели. На столе стояла лампа с матовым колпаком и разливала таинственный свет на обнажённые плечи и грудь Екатерины Павловны (от ведь как романтичен, собака!). Она лежала в очаровательно- грациозном положении, облокотясь головою на свою голую руку. Пряди волос падали в беспорядке на обнажённые плечи. Разоблачённая грудь колыхалась, как волны утихающего моря. Одним словом, она поразила меня.» И дальше в том же духе.
  По словам Шванского, Екатерина Павловна желала видеть его у себя на квартире едва не каждый день, заходить запросто. Вскоре он стал, якобы, «домашним человеком» для госпожи Забелло. Не будем разбирать прочие «влажные мечты» дворянина Шванского, понаписал он в своём отзыве на десяток дуэлей. Якобы, князь при нём раздевался в спальне Екатерины Павловны и ложился с ней в постель. Вся беда, что своём опусе Шванский, помимо романтических воспоминаний, описывает Екатерину Забелло как «…женщину, которая сладким коварством, самой святотатственной хитростью и отвагою чуть не увлекла его, Шванского, на край пропасти.» Дмитрий Евсигнеевич указывает на то, что все эти десять лет, Екатерина Павловна жила за счёт князя Василия, не имея никаких средств к существованию. Что расписку от 25 января 1861 года написал  не князь Друцкой-Соколинский –Ромейко-Гурко, а вовсе даже он, дворянин Шванский, под диктовку Екатерины Забелло, как некий образец. Из чего выходило, что и подпись князя Василия на оной расписке есть подделка. Также Шванский упомянул о некоем письме, писанным Пятницким под диктовку князя Василия брату своему Петру, в каковом больной князь утверждал, что не хочет выдавать в пользу Екатерины Павловны Забелло и её сына Степана каких бы то ни было денежных актов, как бы они его об этом не просили.  (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 410-424)
      Тут нужно, кстати, обратиться к опроснику дворянина Пятницкого, который утверждал в письменном виде, что братья Василий и Пётр не общались около 12 лет. И Пётр Петрович навестил брата, уже больного, только в доме их матери Ольги Ивановны. Да и о, как мы помним, не захотел помочь деньгами на лечение в Москве, каковые изыскивала Екатерина Павловна.  Да и Шванский писал в своём отзыве, что братья виделись только в доме матери своей. Упирал так же Пятницкий на то самое, заветное, письмо, в каковом князь Василий, якобы, уведомлял брата Петра о том, что не будет выдавать никаких денежных документов на имя госпожи Забелло. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 399)
  Надо сказать, что вся пошлость и гадость службы судебного следователя заключается в том, что сей чиновник, разбирая дело, должен проверить все версии и предположения, какими бы бесчестными они не были. Мы уже с вами, дорогой читатель, видим, да, думаю, и Муликовский понимал, что не побоюсь этого слова шайка лжесвидетелей, собравшаяся вокруг князя Петра Петровича, всеми правдами-неправдами пыталась оболгать, обесчестить и унизить Екатерину Павловну Забелло. И во всей этой грязи в поисках истины предстояло копаться следователю Муликовскому и товарищу прокурора Орловскому. На допросе Екатерины Забелло судебным чинам нужно было выяснить, как происхождение сохранной расписки от 1861 года на 25 тысяч рублей серебром, так и предсмертных векселей, подписанных князем Василием. А также разобраться, владела ли Екатерина Павловна Забелло денежными средствами с которых могла кредитовать своего любовника.
   На допросе 30 сентября 1868 года Екатерина Павловна Забелло показала, что ей 43 года, веры православной, жена действительного статского советника, проживает временно в Москве в гостинице Мамонтова (1 квартал Пятницкой части), знает языки русский и французский. На вопрос о наличии у неё денег госпожа Забелло представила рядную запись из которой было видно, что перед свадьбой своей дочери помещик поручик Павел Егорович Соколовский передал ей в приданное денежного капитала 8 715 рублей серебром, бриллиантов и других галантерейных вещей на 2200 рублей серебром, платья и мебель на 6 314 рублей серебром. В общей сумме приданное составило 17 715 рублей серебром или 62 002 рубля ассигнациями. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 147-151) Также Екатерина Павловна утверждала, что на свадьбу ей преподнёс в подарок 10 000 рублей серебром её дядя со стороны матери генерал-лейтенант Николай Андреевич Реад. С этим утверждением следствие поспорить не могло, так как погибшего на Крымской войне боевого генерала допросить было невозможно.
      Утверждение Шванского о написании им сохранной расписки Екатерина Павловна категорически отрицала, призвав в свидетели бывшего мосальского городничего майора Николая Петровича Бахметьева, каковой зимой 1861 года лично заверил писанную собственноручно князем Василием расписку в Мосальском городском правлении с приложением печати. Эти сведение судебному следователю также предстояло проверить. Много чего интересного о князе Петре Петровиче поведала судебным чиновникам Екатерина Павловна. Вовсе не по своей воле в конце лета уехал из Москвы дворянин Пятницкий. Как выяснилось, он состоял в тайной переписке со Шванским, докладывая через него князю Петру все перипетии жизни князя Василия и Екатерины Павловны, параллельно пытаясь выкрасть долговые расписки князя госпоже Забелло. Сейчас же, в 1868 году, князь Пётр Петрович всеми возможными способами разоряет имение Соломино Духовщинского уезда, чтобы не было возможности с его доходов возместить представленные Екатериной Павловной векселя на 40 тысяч рублей серебром. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 103-105) От генеральши Забелло следователь и товарищ прокурора с удивлением узнали, что имение Петропавловское Калужской губернии было заложено в 1867 году за 10 тысяч рублей некоему помещику Чехочёву. Деньги были нужны на продолжение лечения князя Василия, но большая часть суммы была удержана Московской палатой гражданского суда по запретительным статьям, ибо князь Василий был много кому должен. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 101) Тут же прояснилась и судьба той самой ильковой шубы за которую так ратовал князь Пётр. Меховое изделие было продано в Москве через контору некого Дорфнера, так как после конфуза с Петропавловским на лечение князя требовались деньги и немедленно. Каковой факт вскоре и подтвердил владелец конторы Дорфнер, представив судебному следователю финансовые документы.
   Смогла Екатерина Павловна уличить во лжи и дворянина Шванского. Как мы помним Дмитрий свет Евсигнеевич утверждал, что сохранная расписка от 12 января 1861 года написана вовсе не князем Василием, а им Шванским собственноручно. Московским чиновникам Екатерина Павловна Забелло указала, что Шванский находится под гласным надзором полиции за растрату, произведённую им в столичном отделении Государственного банка. И в расходной книге Духовщинского полицейского управления имеется собственноручная Шванского роспись о получении им 5 января 1861 года кормовых денег лично. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 104)
 16 ноября 1868 года был допрошен квартальный надзиратель 3-го квартала Мясницкой части города Москвы капитан Егор Фёдорович Шульц, каковой подтвердил, что ему в квартал принесли для заверения руки князя Василия Друцкого-Соколинского-Ромейко-Гурко заёмное письмо в каковом, указывалось, что вместо предыдущего письма на 30 000 рублей серебром, князь выдаёт Екатерине Павловне Забелло новое заёмное письмо на 40 000 и оформляет векселя на эту сумму. Без самого князя квартальный надзиратель не имел права заверять документы, поэтому Шульц отправился в номер 31 гостиницы Мамонтова, взяв с собою печать квартала, где князь Василий слово в слово пересказал ему содержание заёмного письма и объяснил происхождение лишних 10000 рублей. Эти деньги накопились процентами от его, князя Василия, неплатежей Екатерине Забелло в течение многих лет.
В Калуге по опросному листу из Москвы был опрошен отставной майор Николай Петрович Бахметьев, бывший в 1861 году Мосальским городничим. Он подтвердил, что зимой 1861 года, проезжая в Москву по подорожной смоленского губернатора, князь Василий и Екатерина Павловна Забелло останавливались в Мосальске. В городническом правлении князь собственноручно написал закладную расписку на 25 000 рублей, каковая и была заверена городничим приложением печати. Сей факт могут подтвердить чиновник Пётр Иванович Ивановский и судебный пристав Пучковский, на 1868 год – столоначальник полицейского управления города Медыни. Копию расписки, как положено было, Бахметьев отправил в губернское правление через Мосальскую почтовую контору. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 190-195)
  Проверяя сведения, полученные от свидетелей, Муликовский заметил странную закономерность. Большинство свидетелей со стороны Петра Друцкого-Соколинского в настоящий момент состоят у него на службе, мало того, и Шванский, и Пятницкий в своё время находились под следствием и были осуждены один за растрату, другой за игру в штосс. В конце 1868 года в Москву пришло сообщение от смоленских следователей, что Шванский, явясь на квартиру к Екатерине Павловне Забелло в пьяном виде, при свидетелях, титулярном советнике Василии Сабуняеве и чиновнике Ксенофонте Глебове, пал на колени перед Екатериной Павловной, прося у неё прощения за все те мерзости и подлости, каковые он ей сделал в деле с князем Петром. Генеральша Забелло послала пьяного Шванского …к князю Петру. ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 280)
  Ещё 8 декабря 1867 года Смоленская палата гражданского и уголовного суда приказала духовщинскому полицейскому управлению передать Екатерине Павловне Забелло рысистый и рогатый скот из имения Соломино. Судебные чиновники проверили жалобу генеральши о том, что в Соломино от недостаточного и дурного корма происходит падёж скота. Екатерина Павловна перевела полученную живность в арендованное ей сельцо Девочкино Духовщинского уезда. Тут, кстати, мы сталкиваемся с правовым казусом. Как мы помним, в 1866 году князь Василий продал свой рысистый завод и весь рогатый скот за 15 000 рублей серебром Екатерине Павловне. Она же до самой смерти князя не оформила купчей крепости, и поэтому князь велел внести рысистый конный завод в Соломино и его филиалы в Петропавловском Калужской губернии и на Поповом поле в губернском городе Смоленске в своё духовное завещание. И вот тут и случился конфуз. Отказать во владении проданным скотом судебные чиновники Смоленска Екатерине Павловне не смогли, но вот всё недвижимое имущество, перечисленное в завещании, оказалось предметом уголовного разбирательства и было передано в управление дворянской опеки. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 17, лист 250)
   Между тем как Екатерина Павловна, так и подполковник Заваров и поверенный Постников передали следователю Муликовскому всю имеющуюся у них переписку князя Василия. А вот князь Пётр Петрович упоминавшееся выше письмо от брата своего о финансовых документах в пользу генеральши Забелло следствию передать не захотел. Упирал князюшка на то, что получил письмо из рук Пятницкого более чем через месяц после смерти князя Василия, и явление сего письма нанесло бы урон чести князя Петра Петровича Друцкого-Соколинского-Ромейко-Гурко. Надо сказать, что князь Пётр вёл себя достаточно своеобразно. В начале 1869 года он продал лесную дачу при сельце Михайловке и собирался выехать за границу, о чём московским следователям сообщила Екатерина Павловна. Князя попросили задержаться до полного выяснения обстоятельств уголовного дела.
  Их, эти самые обстоятельство, в своём отзыве смоленской палате уголовного и гражданского суда подробнейшим образом расписал товарищ прокурора Орловский. Своим смоленским коллегам московский чиновник указывал, что показания Самуйло, Шванского, Пятницкого и Полякова никакими более сведениями не подтверждаются. Все свидетели со стороны обвинения либо напрямую работают на князя Петра, либо имеют с ним давнее знакомство. Также было указано, что половина тех свидетелей в своё время находились под следствием и отбывали тюремные сроки. Не подтверждаются и сведения об охлаждении чувств князя Василия к Екатерине Павловне. Из их переписки складывается абсолютно другое впечатление. Показания же госпожи Забелло подтверждаются сведениями, полученными из других, независимых источников и большого количества опрошенных свидетелей. Проведённую же в Смоленске экспертизу почерка князя Василия московские судебные чины посчитали непрофессиональной. Исходя из вышеизложенного следователь Муликовский и товарищ прокурора города Москвы Орловский предлагают смоленской палате уголовного и гражданского суда закрыть дело «за неимением состава преступления». (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 74, лист 13-21)
   Однако позиции князя Петра Петровича в губернском городе Смоленске были весьма сильны и устойчивы. Смоленская палата уголовного и гражданского суда провела закрытое заседание, на котором рассмотрела резоны, выдвинутые московским следователем. Оные резоны смоленских чинуш не убедили. И упирая на результаты почерковедческой экспертизы, а также «на неистребование к делу судебным следователем от князя Петра Петровича Друцкого-Соколинского-Ромейко-Гурко письма от покойного князя Василия, переданное означенному Петру Петровичу дворянином Пятницким…» отправила уголовное дело в Москву на доследование. Также в Смоленске выразили удивление, почему свидетели, подписавшие духовное завещание князя Василия, проходят по делу в качестве свидетелей, а не обвиняемых. Думается мне, судебный следователь Муликовский «добрыми и нежными» словами поминал смоленских коллег, получив назад девятисотстраничный том уголовного дела. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 74, лист 1-6)
  И, как говорится, на следаке «повис глухарь». В 1870 году Муликовский попытался предъявить обвинение Заварову, священнику Соколову и другим фигурантам дела, но люди оказались вполне себе понимающими в закоулках имперской судебной системы. На допросах Заваров и компания все обвинения в свой адрес отвергли, и завалили судебного следователя отличными аттестатами и послужными списками. В январе 1872 года Муликовский вызвал на допрос Екатерину Павловну, но вместо неё 2 февраля в Пятницкую часть приехал её сын Степан. Который сообщил следователю, что матушка его жена действительного статского советника Екатерина Павловна Забелло умерла. Общение со Степаном Францевичем оказалось долгим, в результате чего Муликовский узнал много чего нового из жизни смоленской глубинки. Как выяснилось, ещё в 1868 году князь Пётр Петрович «за труды» в деле с Забелло подарил дворянину Шванскому село Беловатое и хутор Романово. Эту информацию Степану сообщил смоленский помещик Алексей Гедеонов, по словам Шванского «старик всегда ревностный к чести и правде». И вот к нему-то и явился Дмитрий Шванский, прося об услуге. На Дмитрии Евсигнеевиче долгов было, что блох на дворовой барбоске, и он слёзно просил Гедеонова, чтобы купчую крепость с князем Петром оформила падчерица Гедеонова Екатерина Макарова. Девица отказалась от такой сомнительной чести, даже не вышла к гостю. Точно не известно, возможно и невозможность обратить подарок в звонкую монету подкосило здоровье Дмитрия Шванского, каковой в 1869 году отдал Богу душу. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 74, лист 20-26)
 Надо вам сказать, дорогой мой читатель, имперская судебная система на слово Степану Францевичу Забелло не поверила. Пришлось предоставлять следственным органам удостоверение от пристава 3-го стана Духовщинского уезда Смоленской губернии в каковом «чёрным по белому» с приложением казённой печати сообщалось, что жена действительного статского советника Екатерина Павловна Забелло скончалась 21 сентября 1871 года в селе Лосеве Духовщинского уезда, на кладбище какового села и была погребена 27 сентября. (ГАСО, фонд 15, опись 1, дело 74 лист 187)
   К 1873 году у Муликовского просто опустились руки, дело не двигалось. 2 ноября Московский окружной суд указал судебному следователю 7-го участка города Москвы Муликовскому на его медлительность в деле Екатерины Забелло. 15 февраля 1874 года прокурором московской судебной палаты дело было передано временному следователю по особо важным делам Реутскому. Да и тот всё что смог сделать, это попытаться закрыть дело «за отсутствием состава преступления и смерти главной обвиняемой». Дело закрыли только в 1876 году.