Деревянные пули. Любовь

                Глава девятая

                Любовь

        Лисичкина проснулась первой. Зная, что Гулевич Степан любит поспать, она старалась не шевелиться, чтобы его не разбудить. Его волнистые волосы рассыпались в беспорядке и казались зеленоватыми на фоне свёрнутой гимнастёрки, положенной под голову вместо подушки. На подбородке Степана и над верхней губой пробивался пушок. «Совсем мальчишка ещё, - подумала Елена, - какой из него мужик вырастет, зависит от меня. Ловко я Магдалину провела. Люби, пока любится, девочка! Ха-ха! Береги свою девственность, только Стёпу тебе уже не обнять. Мой он. Мой!» Прокричали первые петухи. Она решилась встать, отвернула край тулупа и бесшумно соскользнула с полки. Спустилась вниз, оделась, собрав бесстыдно раскиданные вечером вещи. Стараясь ступать как можно тише, вышла из бани во двор. Слова: «Эх, бесстыжая ты! Бесстыжая!» – испугали её.
        – Люб он мне, - автоматически ответила она.
        – И давно это между вами? – допытывалась мать Степана.
        - С того дня, когда к вам Кошкин приезжал.
        – Никак, с вечёрки увела?
        – Он провожал меня. Не гневайтесь. Люб он мне!
        – Заладила – "люб, люб!" А то, как Дорошкевичи доложат куда следует о твоих делишках, о красных бандитах? Ты об этом подумала?
        И тут случилось то, что чаще называют истерикой. Всегда самоуверенная, смелая Лисичкина просто непросто разревелась. Она плакала навзрыд, плакала взаправду, поскольку постоянное напряжение, риск быть схваченной недругами, ответственность за беспомощных раненых партизан утомили Елену. И сердце матери дрогнуло, та подошла и погладила плачущую девушку по голове. Тихо произнесла:
        - Ну будет… Будет… Слезами ничего не исправить.

                *  *  *
 
        Тем временем Казимир Дорошкевич внимательно следил за женщинами в соседском дворе. Последние события сильно тревожили его, мучила бессонница. Казимир не спал вторые сутки. О, если бы он знал, кто возьмёт в этой войне верх, белые или красные. Он тогда непременно принял бы правильное решение. Но трудолюбивый крестьянин не знал этого и после долгих размышлений решил, что победят белые. Во-первых, они у власти. Во - вторых, руководят военными грамотные офицеры. В–третьих, им помогают многие государства. А кто помогает красным бандитам? Никто. Но, тем не менее, они продолжают упорно сопротивляться. Кроме того, эти фанатики собирают возле себя всё новых и новых добропорядочных людей. Больше всего огорчало то, что Гулевич Степан скрутился с Еленой Лисичкиной. Накануне его сын подрался с этим юношей. Теперь сын собрался поступить в Польский легион, чтобы бить большевиков. Отпускать его или нет, этот вопрос и мучил Казимира.  Да ещё сильно расстроилась милая его сердцу доченька Магдалина. И хотя дочь свои отношения со Степаном скрывала, любящий отец об этом догадывался и втайне надеялся укрепить родственные связи с преуспевающим домом Гулевича Антона. Теперь, наблюдая за рыдающей бандиткой Лисичкиной, Казимир понимал, что надежды на укрепление родства рушатся и последующие события круто поменяют жизненный путь Магдалины. И не только Магдалины…

                *  *  *
          …Японский карательный отряд прибыл в Рогачёвку по Лесной дороге со стороны Серебрянки. Всех жителей, даже малых детей, согнали на огромный пустырь - площадь у костёла. Сбором людей на сходку, выполняя приказ майора Канимура, занимались казаки. Японская же рота повзводно выстроилась у стен этого религиозного здания. На колокольне был опять установлен пулемёт, у дверей выставлены часовые.
         С южной стороны голубого неба ярко светило солнце. Тёплый ветер приносил с сопок устойчивый запах сосновой смолы. Радостно щебетали птицы и заливались лаем сельские собаки.               
         Начальник отряда майор Канимура не спеша подошёл к настороженной толпе. Навстречу японцу вышел староста, вытянув перед своей грудью поднос с огромным караваем белого хлеба с солонкой.
         – Опробуйте, - произнёс он, склонив голову.
         Майор хорошо разбирался в традициях местного населения Амурской области, отломил кусочек хлеба, обмакнул в соль и, тщательно пережевав, проглотил.
         – Хорош, - произнёс японец и похлопал старосту по плечу. Затем заговорил на своём языке.
         Толпа заволновалась, поскольку никто не понял, о чём майор говорит. Только волновался народ напрасно, из строя вышел молодой казак и на чистом русском произнёс:               
         - Господин майор благодарит за тёплый приём. Но его интересуют большевики, которые у вас прячутся.
         Толпа снова зашумела. Успокоил людей староста. Он поднял руку вверх и громко ответил на интересующий японца вопрос.
         – Своих большевиков мы в тюрьму пересадили. А вот двое суток тому назад в Рогачёвку заходила целая армия. Эти разбойники грабили нас, угрожали всех уважаемых в деревне людей перевешать на сучьях сосен. Спасу от них не было.
        Выслушав перевод, японский офицер вновь заговорил. Крестьяне молчали, ожидая перевода. Переводчик не заставил долго ждать. Уточнив кое-что у иностранца, он спросил:
         - Почему же вы не дали им отпор?
         – С дробовиков…- крикнул кто-то из деревенских жителей.
         Народ снова зашумел.
         Услышав перевод, японец вновь заговорил. Говорил он много, не беспокоясь, сможет переводчик понять всё или нет.
         – Командование хорошо вас понимает. Мы всем, кто твёрдо решил бороться с большевиками, выдадим оружие, - настолько коротко звучала его речь на русском.
         – Ура! – крикнул староста.
         – Ура-а-а! – закричала толпа.
         Усерднее всех кричал Тимофей Карлович. Идея получить даром оружие и патроны ему понравилась. Понравилась она ещё многим состоятельным крестьянам села. Помалкивали только бедные и те, у кого кто-то из семьи партизанил. Партизаны и местные руководители Советской власти с утра убежали в лес. Расселились они и по ближайшим заимкам. А предупредил красных мальчишка из Серебрянки, который, пока японцы и казаки там пороли плетьми сторонников Советов, умудрился убежать из села. Этот малый был Гулевич из родовой ветви Хомутковых, ближайший родственник Гулевича Франца Ивановича, члена земской управы, расстрелянного большевиками. Видно, никто из присутствующих белоказаков не мог подумать, что может произойти такой казус, и выпустили парнишку из села. Поэтому, когда карательный отряд вошёл в Рогачёвку, сторонники земства и белогвардейцев его с нетерпением ждали. Из красных партизан в селе остался только Коля Кучерявый, поскольку напился ханы* и был пьян. Несмотря на его состояние, казаки добросовестно выполнили приказ японского офицера: «Всех жителей доставить на площадь». Они в повозке привезли на площадь и свалили пьяного Кучерявого в снежную жижу с краю пустыря. И никто из карателей не обратил бы на него внимания, если бы в какой-то момент Николай не встал. А встав, покачиваясь, двинулся на казаков, при этом завопил:
         - Да я вам сейчас свиные рыла начищу!
         Даже попытался одного из казаков ударить в лицо кулаком, но промахнулся и со всего маха упал в грязь, чем вызвал смех не только казаков и японцев, но и односельчан.               
       – Это кто? Большевик? – спросил старосту через переводчика японский офицер.               
        - Блаженный, - автоматически ответил глава Рогачёвки, - напьётся, ходит по деревне, со всеми дерётся. Давеча и с красными бандитами дрался.
        – Хи-хи-хи, – захихикал японец.
       – Ну, мы же не бандиты! Э-э-э… Мы представители законной власти, - возмутился один из казаков, - выходит, он не уважает власть?
        – Что с дурашки взять, - пожимая плечами, пробормотал староста.
        – Это кто дурашка? Я? Да я сейчас тебе... – возмутился Кучерявый и попытался вырваться из рук казаков. Ему это не удалось.
        – Всыпьте пару плетей, - приказал старшина казакам, - для порядка.
        Казаки прикатили толстое в человеческий рост бревно. Завели граммофон. Под игру граммофона уложили Николая вдоль бревна и крепко-накрепко связали верёвками. Спустили портки. Затем двое молодцеватых казаков скинули тулупы, засучили рукава на гимнастерках и только после этого стеганули Кучерявого по оголённому месту. Тот взвыл и с ещё большим усердием принялся материть своих истязателей. Но чем больше он матерился, чем больше он дёргался на бревне, тем веселее становилось окружающим.               
         – Будет с него, - с усмешкой решил старшина, и распорядился расквартировываться казакам на ночлег в селе. Следом за казаками двинулись по крестьянским домам японцы и разномастное сопровождение карателей из числа управления Серебрянской волости. Да и Кучерявый долго на бревне не задержался. Сердобольные бабы развязали «красного бандита», а мужики отвезли на Заречную улицу, где свалили пьяного у его маленькой покосившейся халупы. Разгорячённые от длительной ходьбы, возбуждённые и перепуганные, соседи, вернувшись с митинга, внесли героя дня в помещение. Пожалели Николая: свой же.
          В селе запахло паленым пером птицы. Заскулили подраненные собаки. Вечерело. Впереди была ночь, местные жители чувствовали, что она будет беспокойной.
________________________________________
 *Китайский некачественный спирт