Окна широкого мира

Никогда не путешествуйте с малознакомыми людьми. С другой стороны: именно в поездке можно быстрее всего понять человека («парня в горы тяни – рискни», как спел классик). Поездки вообще крайне информативны, что очевидно. Тут-то и узнаешь весь объем странностей, присущих твоим спутникам, и ваших несовпадений: идейных, психологических, пищевых, алкогольных – и пр. А заодно объем собственной терпимости и толерантности. А я еще, увы, не научился уходить от столкновений…
Бывает, попадаешь в компанию «либералов», которые клеймят тебя мракобесом и шовинистом лишь за то, что ты не разделяешь их взгляды об ужасном отечестве. Бывает, попадаешь в компанию людей, «обретших веру», как они сами себя называют, и уже сам готов третировать их мракобесами и шовинистами, ибо – как их еще назвать?
Я давно живу среди людей «группы риска», поэтому ничему не удивляюсь. И куда податься бедному путешественнику, вышедшему за заколдованный периметр своей волшебной горы? То одни докопаются, то другие! То мои «пищевые запреты» несовместимы с пищевой распущенностью сформировавшейся команды, то слишком много водки… А я как-то за последние годы расслабился, отвык от некоторых запахов и разнообразного свинства.
Больше не случается гармоничных компаний, пусть это и раньше было делом ненадежным. Поэтому остается уповать на домик с садиком, который видишь новыми глазами, вернувшись из впечатлительной поездки, где я заглядывал в окна широкого мира...
Это присказка. А сказка – вот она...

Еще в начале года у Лёни и Саши Л. возникла светлая идея повторить на масленицу наше прошлогоднее приключение, то есть поездку в Архангельск на венчание Лёни, в том же составе, но в другом направлении: вместо Архангельска – на дачу Саши на Валдае. И так отметить годовщину лёниной свадьбы.
Ближе к намеченной дате (21 февраля) выяснилось, что Свету, жену Лёни, не отпускают с работы, поэтому будет присутствовать один Лёня, который уже, оказывается, приехал из Архангельска в Москву, но не позвонил (в своем стиле).
Я колебался до последнего, но Лёня и Саша меня уговорили.

Ехали медленно... Саша предложил заехать за нами в Жаворонки, но я отказался: это точно не ускорило бы процесс.
...Мы встали полвосьмого и даже погуляли с собаками. Влажный ветряный день, +3, мелкий дождь. Вагон электрички был полон. Почти полчаса ждали ребят у метро Аэропорт на ветро-дожде. Наконец появился Саша с Ирой на голубом «Форде»-минивэне. Лёня с Эдиком и Юлей застряли где-то в пробке на Кольцевой. Доехав до Кольцевой, мы тоже застряли.
Еще нам надо заехать в строительный центр за некоей деталью для сашиного соседа по валдайскому дому. Для него же надо купить корм для собак. Зато этот сосед должен натопить дом Саши к нашему приезду. Но с ним нет связи, что напрягало Сашу всю дорогу.
Слушали Джона Сурмана. И я был рад, что еду не с православными, которые слушают в дороге радио «Радонеж» и крестятся на каждый попавшийся храм.
В «Ленте» два экипажа встретились. Здесь мы брали продукты по длинному списку. Набрали на 11 тысяч. Отдал Саше пять тысяч – свою часть за подарок Лёне (мультиварку – эту идею подбросила Пеппи) и продукты. В Клину новая остановка – ради хлеба и молока.
Следующая остановка в «Пит-стопе», кафе на трассе. Пеппи стала спрашивать Иру и Сашу о работе для моего сына Вани. Ира посоветовала пойти воспитателем в ее или подобную школу для детей с замедленным развитием. Зарплата 40 тысяч.
Лёня хочет встретиться с Леликом Мамоновым, братом Пети и гитаристом из «Звуков Му». Он живет безвылазно в деревне Ящерово под городом Валдай – и готов подъехать к трассе, лишь попросил позвонить, когда мы будем приближаться. Еще мы обсудили с Лёней платную трассу вокруг Вышнего Волочка... Тем не менее – они ушли прямо, не заметив, что мы свернули. И отказались возвращаться. Поэтому мы пролетели 75 км одни, под писк антирадара, который дал Эдик Саше. Смеркается, а мы все едем.
На Валдае мы были уже в темноте. Встали на развилке – так чтобы ребята нас не проехали. Саша захотел, чтобы мы открыли портвейн. Портвейн настоящий, португальский, три бутылки. Саша его лишь понюхал. Сыр в качестве закуски. Появились ребята – и мы зазвали Лёню в машину, выпить с нами. Он выпил и ушел к своим. Оказывается, он позвонил Лелику только теперь, и мы опять ждем.
Ждем, чуть-чуть пьем. Ребята тем временем уехали на другую сторону шоссе, где и встретились с Леликом и его женой, не предупредив нас об этом. Саша удивляется и негодует: он хотел познакомиться с Леликом, как и Ира, которая даже специально прослушала концерты «Звуков Му».
Все же нам предложили подъехать, и я даже снял всех вместе на чей-то смартфон. Ира, жена Лелика, подвижная, смешливая полная женщина. Лелик высокий, сутулый, с темной бородкой. Он молчалив и соглашается на все придумки жены. Лёня договорился, что мы приедем к ним в Ящерово послезавтра, после Иверского монастыря, куда православные мечтают попасть.
Дальше была кривая и заснеженная пятидесятикилометровая дорога до деревни Саши – все выше в гору. Вдруг под днищем машины что-то заскрежетало. Несколько раз мы останавливались и не могли понять, что это? Наконец поняли: оторвался и повис провод ручного тормоза. Саша, в свете фар нашей «охраны», лег на дорогу в снег, залез рукой под днище и куда-то подсунул провод. Но он скоро оторвался опять. И так два раза, пока я не предложил прикрутить его чем-нибудь. У Эдика нашлись хомуты, и Саша мужественно присоединил провод к какой-то железяке под днищем.
Но это было только начало, ибо скоро дорога стала вообще малопроезжей из-за глубокого снега, и на очередную горку мы не смогли въехать. Все вышли, Саша попытался въехать один, но с тем же успехом. Пришлось прицепить «Форд» тросом к «Лендроверу» Эдика. «Лендровер» вело во все стороны, но все же машины поднялись.
По сторонам дороги – леса. Попались и несколько темных деревень без признаков жизни.
Чтобы затолкать машину на площадку у ворот дома Саши потребовались усилия двух мужчин и Пеппи. У дома горит свет, к дому сквозь снежную целину прокопана тропинка. Это обнадеживает.
Дом большой, двухэтажный, с крестовой крышей, оббит аккуратной светлой вагонкой. Он стоит на холме, с одной стороны озеро, с другой – опять лес. Где-то ниже и выше – домики односельчан. Рядом с домом большой высокий сарай и беседка под двускатной крышей. В беседке – длинный стол и куча светильников бильярдного типа.
Дом начинается с большой веранды, она же кухня-столовая. Оказывается, дом сложен из толстого оцилиндрованного бревна. И в нем уже живет жук-древоточец, как пожаловался Саша.
Из кухни – дверь в большую комнату с печью. Тут неожиданно тепло. Из этой комнаты – две двери ведут пока в единственную комнату за печью. Отсюда же лестница на холодный второй этаж, дыра перекрыта утеплителем. На втором – еще две комнаты, одна – сестры Саши, со всей обстановкой и плазмой на стене. В большой комнате – два дивана, большое кресло, стол. Много мебели и прочих объектов со съемок, в том числе «Левиафана» (Саша работает бутафором у Звягинцева).
Тут предполагается просмотр фильмов.
На кухне есть мойка с краном и водой, но удобств в доме нет. Нужник (издевательского голубого цвета) находится в стороне от дома, ниже по склону, куда не прокопана тропинка. И нет лопат. Поэтому Саша пошел к соседу, тоже Саше, который живет в небольшом домике за сосновыми посадками. Лёня пошел за компанию – и был восхищен каким-то старинным крестом и иконой, увиденными в доме. Мы получили две лопаты, и вдвоем с Лёней взялись копать тропинку к даблу. Я останавливал Лёню от усердия: осенью на стройке храма под Архангельском он упал с лестницы и сломал ключицу. Он тяжело дышал, охал, но рыл. В это время девушки готовили, а Саша вновь разжигал печь.
Наконец, сели за стол. Вино, водка (купленная Лёней и Эдиком в большом количестве), виски, 11-летний бренди. И ящик пива, привезенный Эдиком. Тосты за Лёню, дом, хозяев и пр. Вручили Лёне мультиварку последней модели, даже со сковородкой. Очевидно, сам готовить он на ней не будет.
Саша, который год назад в Архангельске был в завязке, пьет и пьет много, поэтому хорошо напивается. Раздражает запах жаренной рыбы. Икон в доме нет, и Лёня разложил на окне маленький складень. Саша рассказывает про соседа Сашу, про деревню, как долго искал место для дачи. Оказывается, это именно здесь в лесу нашли Маресьева. И в лесу установлен памятник.
Саша никогда не бывал заграницей – не сложилось. Зато имеет условную судимость или даже две за торговлю травой и амфитаминами. Чтобы не сесть после второго задержания – продал квартиру...
На втором этаже дубак, поэтому нам с Пеппи разложили диван в большой комнате, причем пьяный Саша настоял, чтобы его застелили так, а не этак. Они с Лёней спят в маленькой комнате за печкой. На другом диване спят Эдик и Юля.

В девять начался длинный подъем. Впрочем, Эдик будит всех по-казарменному, громким голосом. И эта бесцеремонность злит Пеппи.
Комбинированный завтрак: кто-то ест кашу, кто-то омлет, который сделала Пеппи.
Солнце и легкий мороз. Теперь можно разглядеть местность. С крутого берега увидел большое замершее озеро (Шлино), ограниченное лесом. На озере пара палаток рыбаков. На берегу – баньки. Ниже нас – богатые дома, один принадлежит свидетелям Иеговы, по словам Саши. У них большое хозяйство, разводят дорогую птицу.
Выше, на холме, остальная деревня. Среди невысоких сосен видна церковь-часовня новой работы. Саша рассказал, как ее строитель-меценат предложил ему возглавить местный приход. «Да я еврей!» – сообщал Саша. Это, мол, не важно, даже хорошо. «Я неверующий!» – но и это, типа, не беда...
Православные, естественно, захотели церковь осмотреть, и он пошел к «старосте» деревни Николаю за ключами. Николай пришел сам. Это семидесятилетний мужчина, из местных старожилов. В его хозяйстве есть даже трактор. А еще банька на берегу озера, на которую в субботу мы можем рассчитывать.
Церковь тоже из оцилиндрованного бревна, сделана аккуратно, в северном стиле, но внутри очень маленькая, даже для семерых. Зато у нее имеется колокольня, куда мы забрались. Больше всего понравился вид с нее – на озеро, деревню и всю округу. В колокола решили не звонить, хотя Лёня уверяет, что Эдик умеет.
Прошли часть деревни – до таблички, что отсюда начинается «Тропа Маресьева», маршрут до места его обнаружения в лесу двумя плавскими мальчиками (деревня называется Плав). Мы решили попробовать пройти по тропе до памятника. Саша сказал, что это три с половиной километра....
Это не много, если бы это была нормальная дорога. На нехоженном проселке наст держал только Пеппи в хозяйских валенках, но никого больше. А под настом – снег по колено, куда все по очереди проваливаются. Саша, Ира и даже иногда Пеппи то и дело снимали и вытряхивали из валенок снег. С полпути Лёня, Эдик и Юля решили возвращаться. А мы дошли почти до леса, наст стал тверже, идти стало легче... И тут Саша заявил, что надо идти не в лес, а левее – вверх на холм, через заснеженное поле, вовсе без дороги. Это предопределило результат.
К полю-поляне в лесу мы взобрались вдвоем. Пеппи даже влезла по лесенке на смотровую площадку на дереве. У Саши и Иры дела обстояли совсем плохо: они без конца проваливались, падали, Саша промочил валенки, а Ира перестала вытряхивать из них снег. Мы с Пеппи дошли до леса. Никакой обещанной дороги тут нет. Пеппи даже зашла в лес. Тут стала проваливаться даже она – и ничего не нашла.
Саша не может понять, как получилась такая промашка? Мы попили чая из пеппиного термоса и пошли назад. Все равно хорошо.
– Будет ли нас ждать обед? – мечтательно спросил Саша.
– Нет, – уверенно сказал я.
Дома нас ждал Лёня со стопкой бренди и лимоном. Они тут уже хорошо посидели и выпили. Никто ничего, разумеется, не готовил.
Девочки принялись за готовку, жарили картошку на печи, в которой Саша снова развел огонь. Пеппи в новой мультиварке сварила тыквенный суп. Я шинковал для него ингредиенты специальной штукой, типа компостера. Юля варила уху. За обедом один Саша ест какое-то мясо. Обильный и разнообразный алкоголь, после которого Лёня срубается.
А мы снова идем гулять, на этот раз на озеро. Около заснеженных бань скатились с Пеппи с горки на своих куртках, а Пеппи еще раз на сумке. Осмотрели баню, в которой нам, возможно, удастся попариться. Это баня по-черному, без трубы, я такую еще никогда не пробовал.
Дурачась и фотографируясь, компания устремилась через заснеженное озеро, мимо палаток рыбаков (оказавшихся пустыми), до леса на другом берегу. Здесь есть импровизированное место отдыха: конструкция из тонких палок с остатками целлофана, самодельный стол и лавки. Ребята пошли назад, а мы с Пеппи уселись за стол пить чай из термоса.
Вечером – кино. Саша развернул большой экран, настроил проектор, работающий от компа. Сперва он поставил фильм Линча про отрезанное ухо («Синий бархат»). Но никто не захотел его смотреть. Тогда он поставил немецкий фильм «Виктория» (2015 года) – про испанскую девушку из берлинского кафе, которая знакомится с несколькими местными отморозками, тусит с ними по ночному городу. Наконец, отморозки решают ограбить банк (точнее, их вынуждают гангстеры, так как один из них попал на деньги). И она в этом участвует. Все гибнут, кроме нее, а она уходит с деньгами.
Достаточно неплохой фильм, снятый «одним дублем», с хорошей актерской игрой, особенно у девчонки.
Стоило фильму кончиться, Эдик стал его комментировать: мол, какая же героиня красава, как всех развела, как она во всем виновата, всеми манипулировала и добилась своего.
Это было настолько ни с чем не сообразно, что я ввязался в спор, переместившийся на веранду, где мы пили чай.
Эдик заговорил про мужчин-подкаблучников – и потом повторил это раз пять, чем выдал свои комплексы, и про женщин, которые их соблазняют...
– Православные уверены, что если сучка не захочет – кобель не вскочит? – спросил я.
– Так и есть, – согласился он, не обращая внимания на Юлю.
Я увидел в его словах его личный и православный страх перед женщиной.
– Это не страх, а объективность, – возразил он. – Женщина – носитель греха, через нее произошел Первородный грех, который никто не отменял.
Я напомнил, что Адама и Еву выгнали из Рая вовсе не из-за несчастного яблока, а за то, что тогда еще многочисленные боги боялись что, отведав от дерева познания, а потом еще вечной жизни – перволюди станут «как они», то есть богами…
Он этого места не помнит. Я уже привык, что у православных очень избирательное знание Библии.
В любом случае, меня восхищает их вера в мстительного бога, который за грех Евы наказывает всех ее потомков, к ее греху не имеющих отношения.
Оказывается, имеющих. И Эдик раскрыл мне страшную тайну, о которой никто нигде не прочтет, даже в Библии, но которая изустным преданием гуляет в кругу настоящих и проверенных верующих. Дело в том, Ева согрешила вовсе не тем, что ослушалась и съела яблоко, это все фигня! Главное ее преступление – что она переспала с Сатаной под видом Змея! От чего и родился Каин – иначе откуда мог бы появиться сей изверг? И всех потомков Адама и Евы милосердный Бог наказывает не за то древнее гастрономическое прегрешение, Он же не настолько мелочен! – но лишь за то, что часть семени Змея постоянно сохраняется в женщине, как в инкубаторе, и передается из поколения в поколение. Ибо согласно «православной биологии» женщина может сохранять где-то в недрах себя семя ее прежних сношений – и беременеть от него. Благодаря чему в благочестивых белых семьях вдруг рождаются мулаты! Вот и мы поэтому такие нехорошие: потомки Каина – и самого Змея!..
– Как возможно совокупление со змеем с точки зрения анатомии? – спросил я.
(Понятно, у греков женщины залетали и от лебедя, и даже от дождя, но это же богомерзкое язычество!) На этот вопрос я получил убедительный ответ, что хитрый Сатана уж несомненно нашел способ!
Отсюда же происходит истина, что женщина является «сосудом греха» и должна бояться и слушаться мужа...
Версия, что ни говорите, занятная, фрейдистская даже! Кстати – в русле древней мифологии (история с яблоком, впрочем, тоже). А то, что противоречит Писанию, то для истинных православных еврейская Библия не указ! Они ведь уверены (то есть мой просвещенный адепт был уверен), что и 10 Заповедей сообщил нам Иисус Христос. А еще он путал Ноя и Лота, и, естественно, отрицал эволюцию, теперь путая Дарвина и Эйнштейна...
А человек учится в Свято-Тихоновском православном университете, врать не будет!
Меня удивило, что женщины, которых я весь вечер защищал, сидели и молчали, как истинно православные жены. А ведь Эдик оскорблял их беспрерывно.
Я предположил, что он сторонник «Домостроя». Да, разумеется, а как же иначе? Ведь мужчина – царь, а жена – молчаливая прислуга. Православие очень удобно мужчине: можно не стараться, чтобы его любили.
– О чем еще мечтать? – усмехнулся я.
Но оно хорошо и для женщины, согласно Эдику, ибо избавляет ее от ее врожденной склонности блудить и убивать (нерожденных) детей!
Я напомнил, что христианские фанатички еще как убивали детей, только бы они не стали язычниками, причем давно родившихся, а не зародышей. Он этих фактов тоже не знает, но если это правда, то одобряет. 
При этом для него православие – это «две заповеди Христа»: «возлюби ближнего» и «не убий». Но это совсем не заповеди Христа, учу его я, а взято из Ветхого Завета. И «возлюби ближнего» – это, прежде всего, – возлюби соплеменника. А «не убий» – анахронизм из 10 Заповедей Моисеевых – ибо спустившись с Синая с этими заповедями и найдя евреев придавшихся золотому тельцу, Моисей велел сынам левитиным опоясаться мечом и пройти от одной стены стана до другой – и убивать всех встречных и всех ближних, даже родственников! Вот и «не убий»!
Но Эдику плевать на Моисея, ибо все заповеди дал Христос.
– Где?
– В Нагорной проповеди.
– Это не заповеди! Удивительно, ты не знаешь основ собственной религии. Ты ссылаешься на Содом и Гоморру и при этом отрицаешь Ветхий Завет, откуда христианская доктрина черпала пророчества о Христе...
Тут Эдик включил юродивого, что, мол, он рад спору, услышал мою точку зрения.
Так мы рубились больше двух часов, все уже ушли спать. Наконец, пошел спать и Эдик. И еще светил мне фонариком, когда я вошел в темную комнату. И нашел в постели каменную и недовольную Пеппи. Мол, мы не давали никому спать... Потом оттаяла.

Утром Лёня ушел на второй этаж и полчаса что-то бубнил, видно, молился или читал «правила».
Снова комбинированный завтрак. Потеплело, но солнца нет. На машине Эдика поехали в Иверский монастырь на Валдайском озере. Мы с Пеппи как всегда в третьем заднем ряду, «на галерке».
После ночного спора все православное мне противно. Впрочем, интерес к архитектуре сохранился. Я вспомнил, как давным-давно я останавливался в Валдае по дороге в Питер, куда первый раз поехал на своей машине со своей бывшей женой, и увидел через озеро этот монастырь, показавшийся мне не то воскресшим Китежем, не то святочной картинкой...
Монастырь и вблизи неплох, после свежей реставрации. Белые стены, кирпично-красные наличники, эффектные шатры на башнях монастырских стен, с золотыми ангелами на шпилях. В храмы, где застряли православные, не заходили из принципа.
Вышли на берег озера, закованного льдом, откуда виден город. Времени у нас мало: в два часа начало двухчасового сеанса в местном бассейне, где все хотят, наконец, вымыться. Есть там и сауна. И все это – за двести рублей. У меня имеется и отдельная цель – заменить молнию на моем ботинке. Она разошлась, ботинок соскакивает, и я не могу нормально ходить. Привязал его к ноге веревкой, как нищий, и в таком виде пошел в бассейн.
В бассейн (из-за православного разгильдяйства) мы опоздали, плавок нет, как и резиновых тапок, шапочек... Шапочки, однако, нам дали, кому-то достались и тапки. Главное, что, наконец, душ! А потом большой бассейн с дорожками. Людей мало, и из нашей компании я плаваю один, потом с Пеппи, потом присоединился Лёня – разрабатывать руку. И плавал упорно и долго. В сауне я показал Ире «банную йогу». Снова бассейн, где я с удовольствием нарезаю «круги». Первый бассейн этой зимой. Ушел из него последним, уже даже свет погасили...
Помимо бассейна в спортивном центре есть волейбольная площадка, тренажерный зал, зал для пинг-понга и пр. А рядом – ледовый дворец. Пили чай в кафе на втором этаже. На экране конец фильма «Служили два товарища», сцена с лошадью. И я вспомнил соответствующие стихи Туроверова: «Уходили мы из Крыма...»
Саша честно пытался найти ремонт обуви в городе Валдай, но 23 февраля все закрыто. Остановились у «Пятерочки» и «Магнита». Люди пошли за рыбой, а я, вслед за решительной  Пеппи, – в отдел обуви и одежды. Тут нет молний, зато Пеппи нашла зимние ботинки за 980 р., которые мне неожиданно подошли. А себе она нашла непромокаемые зимние штаны. Люди уже ждут нас. Потом был магазин с хлебом и прочим.
Наконец едем в Ящерово, к Лелику Мамонову. Там у него был один Лёня, двадцать лет назад. Несколько лет назад я ночевал в этой деревне, но жил у Борова. Поэтому долго кружили по деревне, попадая в разные неправильные места, хотя получили ориентировку от Иры, жены Лелика.
Это оказался последний дом перед тупиком и склоном. Обыкновенная изба в три окна с пристроенной верандой. У дома стоят засыпанная снегом «Победа» и иномарка. Ира встречает нас в золотом пиджаке и золотых сапожках с блестками: «сценический костюм», как она его назвала. Она чешет словами и показывает дом. У них натуральное хозяйство, Лелик сам рубит головы уткам, «плачет, а рубит». Одну зарубили «для нас» – и уже готовят, хотя у православных «мясопуст», как просветил меня Лёня.
Часть веранды не отапливается и завалена хламом, как сарай. На ее теплой части расположена тесная кухня. Потом большая комната с наряженной елкой и гирляндами, заставленная вещами... Работает телевизор. Большой иконостас соседствует с музыкальными колонками и всякой аппаратурой, печь и любительские картинки на стенах. Это все, что я пока увидел.
Мальчики, под руководством Лелика, уезжают за другой, хорошей рыбой, которую разводят на местной ферме, девочек Ира вознамеривалась привлечь к готовке, в том числе уже купленной рыбы. Но я увожу Пеппи гулять, пока еще светло. Я хочу показать ей дом Геры.
Темнеет, я плохо помню, где он? Поплутав, я все же его нашел. Тропинки к дому нет, от забора до дома – нетронутый снег. Дом закрыт. В свое время Гера произвел здесь грандиозное строительство, хотел устроить, типа, культурно-музыкального центра, но все бросил, теперь живет в Севастополе, снимает квартиру. Там ему лучше дышится. Я давно предлагал Гере все это продать и купить в Крыму участок, где выстроить по моему проекту нормальный дом, а не это самопальное непойми что...
Мы походили по открытому сараю с остатками дров. Дом Борова тоже выглядит необитаемо, ворота завалены снегом.
Возвращаясь через деревню, не встретили ни одного человека. Лишь попались две машины. Вернулись одновременно с мальчиками, купившими дорогущих живых карпов. Потом эти карпы бились на кухне в тазу...
Оказалось, что в доме есть неработающие удобства (замерзла труба) и маленькая комната с гитарами. Пеппи сразу узнала «Фендер», «Гибсон» и прочие... Ира спросила: не играю ли я? Я сказал «нет», но сашина Ира выдала меня, возразив, что играю, она слышала. От меня требуют игры, я неопределенно пообещал. На самом деле, все хотят, чтобы играл Лелик...
Пеппи сделала два овощных салата (один за другим, по мере исчезновения). Ира попросила Лелика что-то сделать с карпами, и уже выпивший Лелик просто долбанул карпов головой об пол на веранде, прямо перед входной дверью. Отчего на полу образовалось кровавое пятно. Это было для меня слишком – и мы снова ушли гулять.
Вернулись к началу обеда. Начинался он, естественно, с долгой молитвы. Эдик не пьет, хотя я предложил быть трезвым водителем: пить мне здесь совершенно не хочется.
Ира частит рассказами: как жила в Англии семь с половиной лет – была «женой английского посла», как познакомилась с Леликом, влюбилась, ездила на Валдай, как они устраивали тут вакханалии, так что однажды всех загребли в менты, но ее, как «жену английского посла», быстро выпустили... Как добивалась развода, как «обрела веру» – после посещения здешнего храма, про все чудеса, «голоса» и прочее, про что любят рассказывать православные, особенно неофиты.
Она рассказала про жизнь в деревне, после Лондона. Хотя она и здесь жила с няней, которая ходила за ее маленьким сыном. У сына английский с рождения, поэтому он, ожидаемо, победил на какой-то олимпиаде по английскому.
И про публикацию своих стихов (она еще пишет стихи!) в некоем литературном сборнике, про свою карьеру певицы, хотя никогда не пела... Как они с Леликом учились в Свято-Тихоновском православном университете... Рассказала и про их долгое увлечение героином... С «голосами» все стало ясно.
...Заодно Ира сделала много комплиментов моей внешности.
Лелику, оказывается, 58 лет, он 58 года, и Петя – его брат по матери. И фамилия у него совсем не Мамонов (как его величает Лёня), а Бортничук. Лелик тощий и длинный, Ира низенькая и полная. Он мрачный, она веселая. У него черные волосы без седины, ему никак не дашь его лет, несмотря на бурную жизнь. Нос кончается как бы «сливой». Речь невнятна, особенно, когда выпьет.
Я вспомнил, как ходил на концерты «Звуков», как первый раз услышал Петю на кассете, до всяких «Звуков» – и это было свеже и неожиданно... Лелик не хочет говорить о Пете, он с ним в ссоре: тот не сообщил ему о смерти отца.
– Ну, это нормально?! – кричит Лелик, апеллирую к гостям.
Неожиданно не хватило алкоголя, и ребята полетели за ним в Валдай. Пьяный Лелик стал настраиваться, а мы с Пеппи опять пошли гулять. Я не могу быть в доме: душно, запах мяса и рыбы, шум Иры, православные речи Лёни и Эдика...
Ночная деревня с падающим снегом. Я досадую, что с Лёней стало невозможно говорить, что православные могут говорить о чем-нибудь лишь с точки зрения их веры, по любому поводу поминая Бога, чудеса... Им хочется говорить лишь о благостном факте своего воцерковления, как им теперь хорошо, все ясно – и какие слепцы другие, которые этого не понимают! Любое явление жизни они «расшифровывают» с точки зрения своих догматов и вбитой в них системы оценки. Как правило, это люди плохо образованные, но благодаря православной софистике и предрассудкам уверенно судящие обо всем и считающие себя очень умными. Такими же когда-то были местные марксисты, рассматривающие весь мир и все в мире с точки зрения своего догматического инструментария.
Но если бы православным это давало бы любовь, делало бы их терпимее! Напротив, они полны желчи, презирают все чужое, унижают женщин. Они не признают равенства людей, ненавидят свободу. Если «Русская идея» может базироваться лишь на православии, то уж лучше интернационализм и построение коммунизма!..
Когда мы вернулись – Лелик уже играл, заставив пол педалями и примочками. Он откровенно сказал, что играть не умеет, никогда не учился, не знает нот – и чтобы это скрыть, использует примочки. Играет правда, как дилетант, много хуже Миши Ветра, хотя, может быть, это результат пьянства... (По словам Иры, они не пьют, пьют только, когда приносят друзья, а друзья бывают не часто.)
Ира добивается, чтобы он играл то, подо что она может петь. И он послал ее на х... А она в ответ его. И тут же восхищается и обнимает...
Выдала всем сборник с ее стихами – и хочет знать впечатление. Все хвалят, я молчу. В сборнике нашел Олесю Николаеву и Зульфикарова. Типичная «братская могила».
В перерыве Лелик спросил у Пеппи: как ей его игра? Она честно ответила, что услышала мало гитары и много примочек. Он обнял ее, поднял на руки – и поблагодарил за правду.
Ира сказала, что Лелик «делает свой фимиам», а она хочет своего. Наконец, он подключил ей микрофон и включил «нулевку». Она запела одну из песен «Звуков Му» («Отдай мои вещи»), он подыгрывал. В общем, пела неплохо, попадала. Потом «пропела» два своих стихотворения из сборника, про червей и Москву. На любителя.
Для православных все это очевидно было бесовством. И едва кончился концерт, Лёня и Эдик накинулись на Лелика. Лелик совершенно пьян, но, не выпуская гитару, спорит с ними о вере, а те что-то безуспешно ему доказывают. Саша не может оторваться от утки. Ее едят даже Эдик с Юлей, хотя им «нельзя».
Я почти не пил и совершенно трезв. Кровавое пятно на полу невероятно коробит меня. Не хочу быть в этом доме. Еще и среди этих «обретших веру» людей... Мы с Пеппи снова ушли в долгий поход по Ящерово, туда, где еще не были. И говорим обо всем этом дурдоме.
Мы вернулись, когда люди уже прощались на улице. Лёня восхищался появившимися в небе звездами... Он, оказывается, решил остаться – и приехать завтра вместе с Леликом и Ирой, которых к себе, алаверды, пригласил Саша. И это был очень хитрый поступок, хотя по виду нелепый: совершенно пьяный Лелик, очень пьяная шумная Ира. На улице Лелик начал добиваться теперь у меня: как он играл? И я сказал, что не очень. Он согласился, и опять сказал, что не умеет играть.
– А кто умеет? – пошутил я.
– Да, даже Хендрикс не умеет! – воскликнул Лелик.
...Едва мы отъехали, Эдик стал анализировать хозяев, у которых мы только что были. Сперва мне было интересно, потому что у меня тоже осталось очень противоречивое впечатление. Но он говорил очень зло, высмеивал Лелика, Иру, снова гнобил женщин и использовал свою «красаву», вроде в похвалу ее способности делать так, как ей хочется. Из всего выходило, какие они ужасные и совсем не православные. И Лёня вел себя неправильно, был непоследователен в отстаивании «истины» от этого так называемого «искусства»... (Типа, что если это не приближает к «истине», то такое искусство не нужно – и надо было это говорить...)
– Заметили, как Лёня был терпим и смиренен с ними? Он даже с попами так себя не ведет!
Саша напомнил ему, что они – его старые друзья, и он проверяет себя по ним, как камертоном (!).
Эдик с этим согласился – и напал на достоинства камертона с точки зрения православной догматики.
– Остапа понесло, – сказал я.
– У тебя нет наушников? – спросила Пеппи.
Увы, она сама их вынула из рюкзака.
Саша оправдывает Лёню, что тот сказал что-то случайно. А Эдик в ответ вещает, что случайностей не бывает, что всем управляет Бог, даже любая снежинка падает по его воле.
– А как же свобода воли? – спросил Саша.
Да, Господь дает свободу, но это не значит, что он не знает, как ты поступишь и куда пойдешь, в рай или в ад!..
– Эти православные доктринеры все знают про Бога и его намерения, про ад, рай, словно ходят к Богу, раскрывая дверь ногой, – сказал я на «галерке» Пеппи.
– Я сейчас взорвусь! – ответила она.
– Я тоже, но держусь. Поговорим о своем...
Но говорил я все равно об этом же – о странной шизофрении православных, которые за всем видят символы, намеки, послания и т.д. Через все это (вещи, явления, случаи) Бог разговаривает с ними. Утверждение известное, банальное – и чего-то стоит лишь при факте существования Бога. А раз базовое утверждение недоказуемо, то и все подобные разговоры – сотрясение воздуха.
Но продолжать было сложно – под громогласные рассуждения Эдика.
– Все, что должно произойти – произойдет! – гордо вещает он.
– В философии это называется «ленивым софизмом», – сообщил я сзади.
Это ему, естественно, не интересно, философию он не признает...
На примерно сороковой минуте своего монолога он снова взялся за Лёню – и припомнил ему его «нелепые» рассуждения о звездном небе: «Зачем такая красота создана Богом, если до этих звезд – сорок тысяч лет?»
– К чему он это говорил?
– Есть белая звезда, Джанетта, Если мчатся со скоростью света... – и т.д. – процитировал я.
– Что это?
– Один американский поэт.
– Американцы не могут написать ничего стоящего, у них ущербный алфавит, – припечатал он.
– А как же Шекспир? – спросил Саша. – Он тоже писал на этом языке. Разве он не гений?
– Гений, потому что стал гением даже вопреки алфавиту!
Это было последней каплей.
– Ты что – великий филолог? – спросил я. – Причем тут алфавит и литература? Может быть, хватит нести пургу?
– А почему ты мне затыкаешь рот?! В моей машине! В своей машине я говорю, что хочу!
– Ты говоришь уже почти час. Может быть, хватит?
– Я говорю не с тобой, а ты молчи в тряпочку!
– Очень вежливо!
– А вежливо затыкать мне рот?! Я хотел поговорить с друзьями!
– Ты даже не спросил: хотят ли они все это слушать?
– Я спросил их, Иру, и она сказала – да.
– Они сказали из вежливости, но ты превысил всякую меру.
Он стал допытываться: так ли это.
Саша ответил, что он говорит слишком безапелляционно.
– Жизнь безапелляционна! – заявил Эдик.
– А причем тут ты? Ты взял на себя смелость говорить от имени жизни? – спросил я сзади.
– Я говорю не с тобой! Мне не интересно, что ты там вякаешь!
– Взаимно!
Я почувствовал страшную злость и уже не мог остановиться, хотя Пеппи хватала меня за руки.
– Я везу тебя, и скажи спасибо! – сообщил Эдик
– Останови машину, я выйду!
Но он сделал вид, что не слышит.
– Ты понимаешь, как это некрасиво в моей машине указывать мне, что мне делать?! Я специально не пил, чтобы вести вас, мог бы почувствовать благодарность!..
– То есть – надо терпеть любой бред из благодарности, что ты нас везешь! Не много ли ты требуешь?
– Не много! А не нравится, не слушай! Заткни уши! Ты знал, куда и с кем едешь – и должен терпеть! Вот я же терпел тебя вчера и не реагировал на бред, который ты нес!..
– Какой именно бред?
– Ты оскорблял мою религию! И, значит, оскорбил меня!
А он, в отличие от меня, никого не оскорбляет.
Я напомнил, что он уже много раз оскорбил людей, у которых мы были, женщин, не говоря про меня. Он даже оскорбил Лёню, по сути упрекнув его в лицемерии.
– Ты оскорбил меня! – закричала Пеппи.
– Я люблю тебя больше всех! – съязвил он.
И заявил мне, что я мало жил, а потом я пойму истину того, что он мне теперь говорит.
– Я, вообще-то, старше тебя, – напомнил я.
– А ума не нажил! – возвратил он.
– Ты уверен, что все в жизни знаешь? – спросил я.
Он вдруг опять включил юродивого:
– Да, вы не знаете, с кем едете, а я, может быть, гений, я бог! – И смеется, показывая, что это, типа, театр, такая маска.
И он снова начал про американцев, что они не могут ничего написать, что они не люди, что они бомбили Югославию... И тут их взял под защиту Саша, но странным образом: мол, США – сверхдержава, а потому они могут вмешиваться. А Россия – нет.
Спор не утихал.
– У тебя просто логорея, болезненное недержание слов! – сообщил я Эдику.
– Ты должен попросить у меня разрешение говорить! – заорал он.
– С чего бы это?
– Я – хозяин машины, а ты здесь – никто!
Тут Пеппи закричала, чтобы он остановил машину! Я стал ее успокаивать: скоро приедем.
– Вот именно, – сказал Эдик. – Теперь это не честно, вот если бы раньше...
Она окаменела, сидела, как столбик (как она это потом назвала).
– Я могу замолчать, хоть на два дня, – вдруг сказал он. – Вы больше не услышите от меня ни слова! Однажды я молчал неделю, хотя разбился на машине...  Я за свои слова отвечаю! Я имел дело с такими людьми! С бандитами, чеченцами! А они следят за этим...
И за православие свое он отвечает, оно спасло его, когда он дошел до точки. И Юлю оно спасло от рака (от которого она умерла спустя два или три года – Песс.)... И какого-то офицера во время крушения подлодки, когда он пообещал Богу стать монахом, а теперь он настоятель такой-то... Вот, что вера в Бога делает!
Эдик вдруг стал смеяться, уверять, что он рад этому разговору и даже готов попросить у меня прощения.
– Не нужно мне это православное лицемерие, – сказал я.
– Так ты не простишь меня?
– Нет!
Так и доехали до дома. Тут Пеппи схватила искалеченную трехногую кошку, что тусуется у входной двери, и устроила «кисотерапию», как она это назвала. Мы ушли сидеть на лавочку над озером, закурили. Она постепенно успокоилась, перестала быть «столбиком».
Дома мы перетащили постель на второй этаж. Я спросил Сашу: сможет ли он отвезти нас завтра до Валдая, где мы сядем на поезд? Он вместе с Ирой стал уговаривать подождать до субботы, когда мы поедем все вместе. Пеппи предположила, что Эдик и Юля сами завтра уедут.
– Не уедут, – заверил ее я.
К тому же завтра сюда должны приехать Лелик и Ира, которых Саша из вежливости пригласил, и я не жду ничего хорошего.
– Я тоже, – сказал Саша.
Путешествие превратилось в полный бред.
– Ладно, поглядим, что будет завтра, – решил я.
Я сделал на втором этаже свет и читал...

Утром Эдик действительно молчал, изъяснялся знаками. Это выглядит нелепо, но как угодно, сам виноват.
Пеппи чувствует себя плохо, думает, что простудилась, Саша с Ирой напоили ее найденным анафероном.
В гости зашел сосед Саша, крупный, с крупным, довольно добрым лицом и длинными волосами. Перед его приходом убрали все крепкое спиртное. Это милейший человек, но не когда выпьет, сказал наш хозяин.
После завтрака ожидалось катание на лошадях, но Саша не мог дозвониться до Елены, хозяйки лошадиной фермы в соседнем селе. Сидеть в доме с неадекватным Эдиком нет никакого желания. Слава Богу, Пеппи почувствовала себя лучше – и мы пошли гулять.
Пасмурный день со снегом. Прошли всю деревню сверху вниз, вышли на дорогу среди леса. Говорили обо всех произошедших событиях, хотя говорить мне не хотелось. Скандал забрал все силы... Говорили и о Лёне, его тяжелой карме.
Дошли до деревни Семенова Гора, где находится домик местного бича Юлика, самовольно выстроенный на берегу озера. Видел работу автолавки: в этой маленькой деревеньке нет магазина. Впрочем, магазина нет и в Плаве. Деревня очень настоящая: ни одного «современного» дома, лишь темно-серые бревенчатые одноэтажные избы, кое-где с провалившимися крышами.
На перекрестке стоит указатель: до Плава 3,4 км, до Марково – 2,2. Мы пошли в Марково. Попалась плотина-запруда с большой полыньей темно-бурой воды. Снег все сильнее. Недалеко от Марково увидели группу людей: три мужчины и женщина. Мужчины с бородами, на одном папаха. Он поздоровался с нами и заулыбался. В Марково я позвонил Саше: где ферма с лошадями? Оказывается, в Марково – и мы стоим прямо перед ней. Но хозяйке Елене он больше не звонил. Попробовал снова – и опять неудачно. У входа на ферму нас встретили три огромные собаки. Ферма немаленькая: несколько домов, сараев... И никаких людей, только лошади под снегом у дальней ограды, семь или восемь штук.
Прошли все Марково. Кажется, кроме фермы Елены – это совершенно вымершая деревня. На обратном пути снова встретили ту компанию, мужик в папахе снова поздоровался. Пеппи они напомнили укуренных: такие веселые.
– А должны были быть похмельные, – согласился я.
Мы хорошо идем, ботинки отличные, но разболелось колено. Невероятная тишина, лишь снежинки стучат о куртки.
Перекур и отдых с чаем в беседке-остановке необычной конструкции, с проемами, прикрытыми планками-жалюзи. Позвонил Саша: когда мы вернемся, не съездить ли за нами?
– Не надо. Будем через сорок минут.
Оказалось, что «староста» Николай растопил баню для родственников – и мы тоже можем сходить.
Но сперва была готовка для гостей. Первыми пошли мы с Пеппи. В предбаннике, где надо раздеваться – уличная температура. И в самой бане не шибко тепло. Эта баня по-черному. И хоть она уже проветривалась, остатки дыма ели глаза. Температура градусов 50. Вода в баке тоже подостыла, даже не смог нормально заварить веники. Все же обработал Пеппи, чуть-чуть побил себя. Помылись, не моя голову. Быстро оделись и по снежному склону рванули вверх.
Вместо нас пошли Саша и Ира. Я пообещал встретить гостей.
Гости скоро приехали. И Эдик тут же похерил свой обет. Ребята, особенно Лёня, очень хотят есть. Стол уже готов. Опять выпивка. Иру снова несет, она без устали болтает и снимает. Продолжает восхищаться моей красотой... Пришли из бани хозяева. Ира хочет петь – и что-то поет. Даже заставила меня – и я пою с сашиной Ирой «Утро туманное»...
Пришел сосед Саша – и тоже сел за стол. Саша Л. поставил на диапроекторе записи нашего путешествия – вместо Вейтса, под которого в одиночестве танцевал Лёня. Смотрели выборочно. Я обратил внимание, что на этих видео я почти все время молчу. И это мне понравилось. Надо так и продолжать.
И тут же схлестнулся с Ирой по поводу Исаакиевского собора.
– Надо отдавать церкви церковное! – настаивает она.
– Но Исаакий никогда не принадлежал церкви, – напомнил я.
– А его и не отдали, а передали в аренду на 49 лет.
– А почему бы не поступить наоборот: отдать его в аренду музею на тот же срок? – спросил я.
– Ты не понимаешь! – воскликнула она. – В алтаре хранится антиминс, в котором частицы мощей святых. И эти святые ужасно страдают, когда собор не принадлежит церкви!
– То есть страдание частицы мощей давно умершего «святого» – это важно, а страдание десятков или сотен живых людей, работников музея, которых выкинут на улицу – пустяки?!
Я разгорячился, меня стали успокаивать.
– Многие называют нас мракобесами, – призналась Ира.
– Да, вы – мракобесы, – подтвердил я.
И она похвалила мою смелость.
– Мало кто решается сказать это в глаза.
И тут же стала агитировать за веру, убеждать, что мне надо прочесть Владимира Лосского, сына Николая Лосского. Мол, через него она влюбилась в православие. И целует мясными губами в губы.
А потом Саша поставил свой любимый фильм про лунных фашистов. Пьяный Лелик заснул на диване. Мы с Пеппи ушли на второй этаж. Она уже поспала после бани два часа – и теперь улеглась опять. Я надел наушники и стал читать книгу о японских верованиях, найденную здесь. Иначе слушать это было невозможно.
Когда спустился, увидел, что Ира и Лёня обрабатывают соседа Сашу насчет православия.
– Держись! – посочувствовал я ему.
Потом пьяная Ира допытывалась у пьяного Саши Л. – что надо смотреть у Звягинцева и какое он снимает кино? Саша мучился, переглядывался со мной и уходил от ответов. Видно было, как это его достает, а Ира не отступала, извиняясь: мол, ей интересно, она живет в глуши. И снова пила.
Встала Пеппи и потянула меня смотреть на звезды. Небо напоминало планетарий. Ира тоже захотела гулять – и потребовала, чтобы сосед Саша сопровождал ее. Но он был готов делать это только с Лёней. Он хоть и пил, но держался хорошо.
Все уже легли. Троица ушла гулять, а мы с Пеппи пошли спать.

Проснулись в 11-ть. Я весь вечер пил воду и чай – и чувствую себя нормально. А Лелик и Ира не очень. Ира всем рассказала, что ночью описалась – и стирала трусы в раковине на кухне. Она, мол, панк – и верна традициям...
Сегодня все уезжают, поэтому надо съесть максимум продуктов. А некоторым надо и опохмелиться.
После завтрака выяснилось, что в машине Саши сел аккумулятор, и он не может ее завести. Стал пробовать завестись от машины Эдика.
Чтобы меньше контактировать с православными, мы с Пеппи снова пошли гулять, теперь вверх по деревне. То метель с ветром, то солнце. В конце деревни нашли несколько новых домов – в «русском стиле». Во дворе – машины, люди. По склону спустились к озеру и по снежной целине пошли к острову. Остров низкий, с погрызенными бобрами березами, ветер, глубокий снег. Пьем чай с конфетами, сев на поваленное дерево. Пеппи в своих новых штанах, ей тепло. И через озеро пошли к дому.
Машина завелась, а Саша договорился о лошадках. Но надо собраться и еще раз поесть. Все это заняло едва не два часа, поэтому на лошадок мы опоздали, к тому же потеряв по дороге машину Лелика и Иры.
Нас впустил местный конюх, полный мужчина с добродушным лицом, и повел в конюшню. Тут в стойлах те самые восемь коняг, которых я видел вчера. Все стали кормить их заготовленным кормом: морковью и хлебом. Потом в ход пошли сушки и печенье. Лошади жадно берут угощение, женщины визжат, особенно сашина Ира. Я после Калифорнии боялся их зубов, но они берут угощение очень нежно, губами.
Не сразу, но мы все же решили кататься. Конюх оседлал двух лошадей, небольшую Зайку и здорового Буржуя. Я снимал, как Пеппи садится с помощью Лёни на лошадь, а леликова Ира учила ее, что надо держать ее коленями...
– В шенкеля! – пояснил я.
Конюх подтянул ей стремена.
Пока я снимал, на другую лошадь не без труда забрался Эдик. Поэтому кататься Пеппи отправилась с ним, что я посчитал большой нелепостью. Они проехали по Марково и вернулись. Пеппи счастлива. Я сел на ее лошадь, потому что на Буржуя села Юля. Но кататься не стала, вместо нее поехал Лёня.
Последний раз я ездил на лошади на Тенерифе в 94-ом, когда моя коняга понеслась галопом по каменистому ущелью – и я чудом остался цел. И теперь Зайка порывалась перейти на бег, но я бдительно за ней следил. Однако я быстро приноровился и позволил ей побегать. И одновременно смотрел на окрестности, будто всегда так ездил. Проехали всю деревню до околицы и голого заснеженного поля, где развернули лошадей.
На обратном пути, недалеко от фермы ленин Буржуй вдруг встал и отказался идти вперед, хотя Лёня подбадривал его хлыстом. Видно, не хотел идти обратно в рабство. Поэтому я обогнал их, «красиво гарцуя», как мне тогда показалось...
У фермы мы распрощались с Леликом и Ирой. Она опять восхищается моей красотой – и снова призывает прочесть Владимира Лосского.
– А я уж останусь до конца мракобесом...
Едем двумя машинами к Валдаю. У шиномонтажа на трассе, где Саша хотел сбить лед с колес, мы распрощались с Эдиком, Юлей и Лёней, к общей радости.
Говорили, естественно, о православных, но без зла. Оказывается, из-за болезни Юле пять лет запрещалось вести половую жизнь. Это много объясняет в Эдике. К тому же он тоже учится в Свято-Тихоновском университете – и, видно, почувствовал себя гуру. Пеппи вспомнила, как год назад в Вологде, по дороге из Архангельска, где мы чинили джип Эдика, она долго сидела в кафе с Юлей – и удивилась, какая та оказалась открытая и веселая, совсем другой человек, чем когда она с мужем.
В «Пит-стопе» Пеппи вручила нашим спутникам сделанные ею книжки, которые они очень оценили.
От избытка чувств Пеппи пригласила ребят к нам в Крым – и с этого начался долгий неприятный спор с Сашей. Он повторил все либеральные мантры про присоединение Крыма, Донбасс, русскую агрессию...
– Что ты сказал бы, если бы лет через 20-30 лет китайцы на Дальнем Востоке проголосовали бы за присоединение Дальнего Востока к Китаю?
Мы поспорили об истории Китая, вспомнили опиумные войны... Он-то считал, что придумал убийственный аргумент.
– Если через двадцать-тридцать лет китайцев, которых там станет 70%, если станет, назовут оккупантами, – возразил я, – а их язык запретят и назовут языком оккупантов, а в Москве произойдет националистический переворот, поддержанный Америкой и прочими странами, и к власти придут люди, для которых все китайское – это что-то ужасное, и в силу всего этого китайцы проголосуют за присоединение Дальнего Востока к Китаю – я их пойму... Хотя аналогия сильно хромает: Китай существует тысячелетия, а Украину придумали в девятнадцатом веке, а создана была в двадцатом, как и «украинский народ». Это она завладела русскими землями, а не Россия украинскими...
Стали спорить о происхождении украинского народа. Я вспомнил Полтавскую перепись 1905 года, когда ни один опрошенный не назвал себя украинцем...
– А Шевченко?!
Я сказал, что язык Шевченко не имеет ничего общего с современным украинским, что свои дневники он писал и вовсе на русском, про рассказ Паустовского «Фиолетовый луч» – как Киев захватили войска Петлюры, говорившие на языке, который в Киеве никто не понимал. И который стал теперь официальным украинским языком. Говорил и про украинизацию и «коренизацию» в 20-30-х годах – и пр.
– Ты, наверное, много смотрел телевизор, и он изменил твои взгляды, – решил Саша.
...Россия для него недостойна Крыма и чего-либо вообще, потому что целиком в «энтропии», то есть разваливается. И ничего хорошего с Крымом не сделает. Она – лишь сырьевой придаток Запада, ничего не производит и пр. Я привожу примеры, он огрызается. Этого не хватало! Вот так поездка!
Пеппи рассказала про родной Ижевск, как изменился город, про родственников, бесплатную операцию на сердце ее племяннику...
Его не поддержала даже Ира. Она стала упрекать его, что он не слышит, что ему говорят, не хочет прислушиваться к чужому мнению, а он огрызается теперь на нее, меня же сравнил с православными, мол, такой же мракобес. А потом даже назвал шовинистом – лишь за то, что я не боюсь за Россию и не считаю ее ужасной...
Ближе к Москве женщины заговорили про собак. Саша мрачно молчал. Через пару часов он извинился за «шовиниста»: мол, в порыве спора сорвалось. Я уже боюсь за его состояние – и особенно за отношения с Ирой, которая на него обижена. Не православная она женщина.
За эту поездку я изменил отношение к ней. Год назад в Архангельске и мне и Пеппи она не очень понравилась. А она оказалась легкой, ответственной, надежной, явно не дурой. Перед поездкой мы сожалели, что Саша с ней не расстался (а хотел). Теперь я радуюсь, что этого не произошло. Бывает трудно понять человека...
Зато Саша, несмотря на мои возражения, довез нас до Жаворонок. Теплое прощание на ледяной дороге перед воротами. Пеппи пригласила их на свой день рождения. Ира, оказывается, регулярно читает меня в ФБ... Я с трудом вспомнил о своем автопарате в багажнике, а Пеппи забыла свой любимый термос.

...Позвонил Лёня и попросил прощения. Я думал – за то, во что втянул меня, но нет, просто у православных – Прощеное воскресенье. Потом увидел, что ФБ пестрит этими «прощениями».
Еще он посетовал, что мы мало говорили во время путешествия.
– Но о чем нам было говорить? Вы с Эдиком могли говорить только о православии, догматике и прочем. Ничто другое, кажется, тебя теперь серьезно не интересует...
И вспомнил общение с Эдиком.
Он стал оправдывать Эдика: на него очень сильно повлияла болезнь Юли... И кончил тем, что, несмотря на все разногласия, он, не колеблясь, пошел бы со мной в разведку...
Утешил. Впрочем, с ним бы я тоже пошел. Как уже не раз ходил...


2017-24