Георгий Тарасов.
ВЛАЖНЫЙ ВЕТЕР
Роман
2
Георгий Тарасов
3
Георгий Тарасов
ВЛАЖНЫЙ ВЕТЕР
Роман в двух частях
Дюссельдорф
2015
4
Георгий Тарасов. Влажный ветер
Copyright © 2015 Георгий Тарасов
Редактор: Евгения Жмурко
Дизайн и оформление: The Val Bochkov Studio © (USA)
Издательство ZA-ZA Verlag: www.za-za.net
D;sseldorf, с. 391
ISBN: 978-1-326-38747-1
Эта книга о Мечте. Если ты человек, то именно она тобою
управляет, ведет тебя и награждает. И совсем необязательно ее
оформлять в слова и понятия. Смок Беллью и думать не думал,
сбегая из осточертевшего Фриско на Аляску, что он пошел за
мечтой. Но он пошел на ее зов и получил награду — вечную и
ослепительную. И, в качестве бонуса, получил Север, строгий и
чистый.
А гонка за золотом — так, антураж, повод…
Море в этой книге — тоже фон, хоть и чарующе прекрасный,
и, может быть, более значимый, чем само действо. Майк Воро-
нов, гонщик, взявший приз ленты Атлантики в 2014-м, глава
парусной школы, заметил, что книга сия — неплохой учебник
по морскому делу для начинающих. Точнее, для тех, кто еще не
начал, но не прочь…
5
СОДЕРЖАНИЕ
ВЛАЖНЫЙ ВЕТЕР_____________________________________7
ВСТУПЛЕНИЕ ____________________________________________________8
МОРСКОЙ ФАСАД ________________________________________________9
АДМИРАЛ _____________________________________________________11
ТОСКА ________________________________________________________17
ПОРТ _________________________________________________________20
КРАЖА ________________________________________________________24
КАРАМБОЛЬ ___________________________________________________33
НОЧНОЙ ЗАЛИВ_________________________________________________38
МОРСКАЯ СЛАВА________________________________________________40
НЕЖДАННОЕ ЧУДО ______________________________________________53
НЕВА _________________________________________________________56
ПРЕСНОЕ МОРЕ _________________________________________________61
НОВАЯ ЛАДОГА _________________________________________________68
СТАРТ _________________________________________________________74
ДОМ СТАРОГО КАПИТАНА ________________________________________81
СОРТАВАЛА ____________________________________________________95
6
РУССКИЙ SOS _________________________________________________ 122
ПРОВАЛ______________________________________________________ 126
НОЧЬ С ПРИРОДОЙ ____________________________________________ 137
ФИННЫ В ГОРОДЕ!_____________________________________________ 139
ДОМ РУССКОГО ЛОЦМАНА ______________________________________ 144
ВЛАЖНЫЙ ВЕТЕР, ХРОНИКА ВОЗВРАЩЕНИЯ____________ 150
НЕВА ________________________________________________________ 150
ЛИХОРАДКА __________________________________________________ 159
СТАРТ _______________________________________________________ 162
ТАЙМ-АУТ____________________________________________________ 167
СЛУГА ДВУХ ГОСПОД ___________________________________________ 173
НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ _________________________________________ 184
LOOTINAPELTO ________________________________________________ 185
СВИРЬ _______________________________________________________ 192
НЕМНОГО О ВЕПСАХ, ФИННАХ И РУССКОЙ РЕКЕ _____________________ 198
ОНЕГО _______________________________________________________ 206
ПЕТРОЗАВОДСК _______________________________________________ 217
ВСЕРЬЕЗ _____________________________________________________ 239
ПЕТРОЗАВОДСК — ПИНДУШИ____________________________________ 244
РУССКИЙ СЕВЕР _______________________________________________ 259
ПИНДУШИ ___________________________________________________ 264
7
АРХИПЕЛАГ КИЖИ______________________________________________273
ОСТРОВ ЗАБВЕНИЯ _____________________________________________279
ТУМАН _______________________________________________________290
НАГРАДА _____________________________________________________293
ВНИЗ ________________________________________________________296
МОТОБОТ ____________________________________________________309
ЛБОМ В СТЕНУ_________________________________________________333
К НЕЙ ________________________________________________________375
СЛОВАРЬ МОЧЕНЫХ СЛОВ _______________________________________380
8
ВЛАЖНЫЙ ВЕТЕР
Лене Бурдейник
ВСТУПЛЕНИЕ
С рождения я мечтал о приключениях, но…
Как-то обыденно мечтал, бутафористо. Школа, уроки, экза-
мены, сессии, работа, заработки. Мечта же была в каком-то па-
раллельном мире, с жизнью, как таковой, не пересекалась. Да и
мечты были какие-то приземленные. Но Мечта, неясная, не-
осознанная и почти неощутимая, проявляла свою власть надо
мной, меня не спрашивая, и обыденной жизнью моею совсем не
интересуясь. А у меня над нею власти не было. Никакой. И я,
очертя голову, кидался в какие-то дикие авантюры, совершенно
не понимая, зачем я это делаю.
Или меня туда кидали, не спрашивая моего мнения.
Я не знал этого, но меня трепала Мечта.
Таким манером я прожил несколько жизней, совершенно
между собой не связанных. Общим было только мое туловище
со всеми причиндалами — мозгом, сознанием, мироощущени-
ем. Все эти жизни кончались более-менее катастрофично, как
будто я тренировался умирать, ведь возврат к прошлой жизни
после катастрофы был объективно невозможен, точь-в-точь, как
после физической смерти. Я — дитя природы, но, все-таки дитя,
до ее мудрости мне далёко. Она устроила так, что человек не
помнит свою жизнь до рождения или после смерти. И это гу-
манно, в жизни любого человека полно того, что хотелось бы
вернуть, но после смерти-то, как? А я помнил все свои, и, ох,
как это хреново, прости, Господи…
Но одну жизнь мне удалось прожить дважды. О ней и речь.
В море под парусом я попал случайно, с черного, можно ска-
зать, хода. Сначала надо было помочь соседу подготовить яхту
к навигации, потом подвернулся случай устроить сына в парус-
ную школу, потом пришлось помогать детям, тренерам, капита-
9
нам, гонщикам, друзьям, знакомым, кого-то спасать, что-то чи-
нить…
И только через несколько лет на обрывистом берегу Новой
Ладоги я понял, что у меня не только есть мечта, но я уже дер-
жу ее в руках — воплощенную, и во всей своей неприкрытой
красе. Она вела меня сквозь все мои суматошные жизни, чтобы
в тот момент, когда я созрел для этого счастья, она поняла это, и
упала мне в руки. И природа ласково потрепала меня по моей
дурной башке. Но все это, как и прошлые мои жизни, кончилось
скверно.
И четверть века воспоминаний. Горьких и тяжких — я знал,
до какой степени невозможно возвращение. Я не знал, у кого
вымолить пропуск к мечте, не знал, как ее вернуть, или хотя бы
искать, отчаявшись, я просто написал о том, что было в той
жизни, это была даже не исповедь, а надрывная мольба к мате-
ри-природе, я с ума сходил от того, что она меня забыла.
Она тут же услышала мой сиротский плач и сделала все по-
своему, гораздо лучше, чем я бы намечтал себе сам. Правда, и
эта жизнь кончилась катастрофой, неизмеримо более тяжкой,
чем в первый раз, но я сижу в тишине предрассветного сада, и
не горюю о прошлых жизнях. Мать-природа научила меня меч-
тать так, чтобы мечта воплотилась.
Бог троицу любит, и я верю, что тронет мою усталую голову
влажный ветер, и я снова выйду в море. Не просто выйду, а для
того, чтобы сделать самое главное в жизни.
Я же теперь не просто мечтаю.
Я знаю, как это делать.
МОРСКОЙ ФАСАД
Вообще-то «Морской Фасад» Санкт-Петербурга — это свал-
ка. И то, что она бывшая, дела не меняет. И то, что навалили
песку, изображая порт, тоже фасад не красит. А уж из космоса
фоточки… Здоровенный желтый язык лезет из Невской губы,
того и гляди, Балтийский океан слизнет. Балтике, правда, боять-
ся нечего, гигантская стройка века как-то сама собой заглохла, и
10
понятно, почему. Экологически проект, мягко говоря, не обос-
нован, именно так выразились в Ляйпциге деликатные немцы на
конференции по экологии и попросили доработать. Жестковато,
правда, попросили. С намеками более прозрачными, чем бал-
тийские воды…
Наши, понятное дело, сразу дали стройке красный свет.
Только не надо думать, что в очередной раз перед западом про-
гнулись, плевать они на этот запад хотели, пока газ не кончился.
Просто средства, отпущенные на «Фасад», разворовывались ни
шатко, ни валко, мало ли, его всё-таки придется заканчивать, а
тут такая удача! Ну, а раз в обозримом будущем предъявлять
результаты героических трудов не потребуется, то и деньги ух-
нули в прорву сразу и беспрепятственно. А виновата экология.
Это она, ссука такая, не дала строительный подвиг совершить.
И не надо меня обвинять в измышлениях и злопыхательстве.
Все остальные объяснения сложнее, а значит, дальше от исти-
ны. Да и назад оглянитесь — на десять, двадцать, тридцать лет
назад. Хоть на полвека. Сотни раз было именно так. Везде. На
БАМе, дамбе, целине. Иначе и быть не могло. И не будет. Ведь
не рабочего же с Балтийского завода в «Морском Фасаде» се-
лить! У него зарплаты и на дверную ручку от элитной квартиры
не хватит. На хату в таком муравейнике разве что работорговец
из Чечни наскребет, да и его на деньги жать хлопотно, проще
кинуть, ничего не построив, и смыться по окончании губерна-
торского срока туда, где уже все давно построено. И искать ни-
кто не будет. Расчет предельно прост, ограбленному балтийцу
не до вопросов, куда мадам Обещалкина из городничих смы-
лась, он с голоду дохнет, у него каждая секунда на счету…
А я выползаю через заднюю калитку гаражного кооператива
и спускаюсь к морю. По свалке. И беру правее, метров на три-
ста, туда, где несет Нева все ещё хрустальные воды Ладоги в
залив, не давая желтому зловонному языку замутить Маркизову
Лужу. Меня подкашивает от усталости, жарит сверху неимо-
верно, всё-таки +40° для Питера многовато, и черт знает, что
чуют бедуины, увидев оазис, но фигня это все по сравнению с
тем, что чую я в предвкушении объятий невской воды…
11
И не плюхаюсь я в реку, как жаба, а почтительно соскальзы-
ваю, как змей, извилисто от прикосновения прохладной влаги, и
быстро, чтоб вдоль дна — туда, туда, где ещё холодней, где,
повиснув над песком и редкими водорослями, видишь в голубо-
вато-сером сумраке, как несет тебя течение вдоль дна, в залив.
И хочется дальше, дальше в море, и вынырнуть, наконец, на
другом берегу, и поверить, наконец, своим глазам, что вот он,
маяк Варнемюнде…
Так ведь и в Неве вынырнуть не дали, только вверх пошел,
свист гребного винта нарастает до крещендо, я переворачива-
юсь на спину, и в паре метров над собой вижу кильватерный
след и скользнувший ромб катерного днища. Ещё один пучегла-
зый морячок зарулился. Все как у Кунина: «Надрючит форму и
давай рулить»… Мне и выныривать не надо, чтоб узнать, кто за
штурвалом — вон они, денежки разворованные, у меня над
башкой шастают…
Воздуху полно, я ещё и минуты под водой не пробыл, и, от
греха подальше — наискось вверх, вдоль дна, и выползаю на
бережок на манер крокодила, но уже по другой причине: берег-
то — свалка, мало ли на что наступишь…
Фасад…
Жарит солнце и жарит, а кожа прохладна и невесома. Не
прожарить светилу меня, а только погреть, и мягонько его лучи
стирают с меня кожу, смывают вместе с прохладой воды обо-
лочку, годы, расстояния, звон катеров и гидроциклов. Уши
стаяли и стекли по щекам в безмолвный мир великой Невы, и не
слышат уже этой какофонии, а лишь шелест парусов и басови-
тый рев «Метеоров» — всё как двадцать лет назад…
АДМИРАЛ
— Иваныч, я каждый раз снизу мокрый, когда мы в море
выходим. А теперь ещё и липким буду…
Борин голос из аккумуляторной ямы громыхает металлом и
вроде как даже пахнет кислотными испарениями…
— Что тебе опять не слава богу?
12
Адмирал развалился на крыше машинного отделения и даже
не шевельнулся, к Бориной придирчивости и дотошности он
относится с должным пониманием…
Адмиралом его год назад окрестил Витька-Кранец, капитан-
механик Кронштадтского яхт-клуба.
Мы втягивались тогда в акваторию Новой Ладоги, моторных
судов было штук шесть. Каждый волок на буксире караван яхт,
от минитонников до шестерок, и первым шел наш «Дель-
фин» — ни дать ни взять, флагман. Все было до дури торжест-
венно, и я даже запулил ракету в небо, когда мы прошли прием-
ный буй, но торжество слегка омрачилось, все пирсы были за-
биты, швартоваться с такими хвостами было некуда, и строй
превратился в карусель, а волховское течение сносило все это
великолепие в Ладогу. На отмели, скалы и все прочее, чем бога-
та Волховская губа. На яхтах лихорадочно вешали подвесники
и заводили штатные двигатели, у кого что было, а Игорёша Жу-
ков, у которого хватило ума поставить мачту, пока ещё тащи-
лись на буксире, так просто задрал паруса, увалился под ветер и
на хороших ходах вылетел из этого котла.
Иваныч же среагировал мгновенно, двинул сектор оборотов
вперед, я охнул, глядя, как натянулся буксирный конец, но все
обошлось, «Дельфин» уже вытягивал караван в струнку против
течения. Минуту спустя Кранец выполнил тот же маневр, за
ним вытянули свои буксиры и остальные. Капитаны яхт и так
знали, что делать, и, начиная с последнего, заводили моторы и
отчаливали. Буксиры не скидывали, просто рубили — струну не
развяжешь… Рёв «Полундра!!!» с последней лодки, команда
предпоследней падает на дно кокпита, свист обрубленного кон-
ца, шлепок его о такелаж и снова — «Полундра!!!»…
Яхты поодиночке своим ходом втянулись в марину и втис-
нулись к пирсам, но катерам там явно места не хватало.
Яхты поодиночке своим ходом втянулись в марину и втис-
нулись к пирсам, но катерам там явно места не хватало. Радио,
понятное дело, не было никакого, мегафонов тоже, так что от
рева капитанского вода в Волхове прогибалась. Правда, не
краснела, Волхов и не такое слыхивал…
13
Ниже марины был пришвартован дебаркадер, на борту его
возник директор Новоладожского яхт-клуба и начал размахи-
вать руками. Он, правда, и орал что-то, да только зря надрывал-
ся, моряцких глоток ему было не перекричать.
Иваныч смело переложил руля и двинул прямо к дебаркаде-
ру. Шел он виртуозно, швартовка сулила быть идеальной, но
директор почему-то начал подпрыгивать. К флажной сигнали-
зации его телодвижения не имели никакого отношения, посему
Иваныч их презрительно проигнорировал.
А зря.
Он стоял на руле в рубке с открытыми иллюминаторами,
жилистые руки уверенно покоились на рогах штурвала, его ме-
дальное лицо освещало бронзовым светом бак судна, и пронзи-
тельный взор голубых глаз высекал искры победного салюта с
лееров и носового флагштока, когда «Дельфин» получил
страшнейший удар в левую скулу и лег на правый борт.
Меня приложило боком о леера, звону было на всю аквато-
рию, но судно почему-то не тонуло, мало того, обороты спали
до холостых, значит, Иваныч был жив и в сознании, даже сек-
тором газа мог шевелить, причем правильно. Я охнул, ощупал
бок, тут же скользнул в воду с правого борта и поднырнул под
левую скулу.
Мама моя, ну и валун! Надо ж на такое напороться…
Когда я вынырнул, то первое, что увидел — открытый пря-
моугольный иллюминатор рубки, и в нем, как в раме картины,
прикуривающий Иваныч… Он затянулся, оторвал беломорину
от губы и осведомился:
— Что там?
— Гром-камень. На котором Медный Всадник стоит…
— Цел?
— Вроде не раскололи…
— Ага… Я, вообще-то, про борт…
— Вмятина. С пол-меня. Но, похоже, не сосет.
— Странно…Боря, сныряй в форпик, посмотри, течи нет?
Я перелез через леера и растянулся на палубе. Облака плыли
надо мной в головокружительной вышине, и не было им до ме-
ня дела — ни до запоздалого страха моего, прижавшего меня к
14
нагретым солнцем доскам, ни до везения моего, ни до чего во-
обще. Прыгни я в воду, а не скользни, они так же и плыли бы
себе и плыли, и оставшиеся здесь, в этом мире люди любова-
лись бы ими, и невдомек им было бы спрашивать у белоснеж-
ных странников, что со мною сталось, они просто смотрели бы
на их величавый неспешный полет…
Боря вылез из форпика, пробормотал:
— Порядок, аккурат в противоледовый пояс угодило. — По-
том присмотрелся ко мне и спросил:
— Чтой-то ты зеленоватый какой-то?
— Там, Боря, справа — такой же… Заклинило нас…
— Постой, ты же всегда в воду сигаешь! Свечкой. Как ты
башку не разбил?
— Вот-вот… А тут скользнул…Почему-то…
— Давай-ка водки! Пошли…
— Ага…
«Дельфина» стаскивали часа полтора в два смычка, крон-
штадтский торпедолов и местный сейнерок и, соответственно,
три команды — спасателей и аварийного судна — в торжествах
по случаю открытия «Кубка Ладоги–89» не участвовали, мы
размашисто бухали в дебаркадере. Корабельные запасы мы вы-
дули в течение часа, Постепенно, часа за три мы заглотили все,
что можно было достать в радиусе километра. И вот тогда, с
последним стаканом в руке, поднялся Кранец и провозгласил:
— За спасение непотопляемого флагмана!
А в дверь ввалился Саня Романов, капитан «Ингрии», и вы-
ложил на стол фото, снятое полароидом финской корреспон-
дентки. На нем был запечатлен горделивый Юрий Иванович
Семякин, капитан «Дельфина», главный тренер яхт-клуба Ки-
ровского Завода, старший судья соревнований, за секунду до
таранного удара о валун.
Витька-Кранец сглотнул, глянув на чеканный фас Иваныча,
хлопнул целый стакан и, припечатав фоточку, рявкнул:
— Адмирал!!!
15
УНЫНИЕ
Боря уселся на срез аккумуляторной ямы и повертел в руках
тестер.
— Адмирал, ты в курсе, что в море судно с толкача завести
ещё никому не удавалось?
— Да. И двигатель запустить, раскрутив винт — тоже.
— Надо же! Ну, раз все знаешь, думай, три банки осталось…
«Дельфин» — лоцманский бот, 36 метров по борту, 72 тон-
ны, силовая установка — двенадцатигоршковый дизель 300л.с.,
и вспомогач — дизелек в 27 лошадей, то ли 4Ч6, то ли 4Ч4, не
помню, короче, чахотка или чехарда, в зависимости от настрое-
ния механика.
Система запуска — стартером, или с ресиверов сжатым воздухом.
Аккумуляторов полагалось 12 штук, это на запуск маршево-
го двигателя, для обеспечения всех пользователей хватало и
шести, если, понятное дело, эхолот не включать… Штормовали
мы в эту навигацию изрядно, и яму пару раз заливало, но было
не до батареек, похлеще беды грозили… Батарейки, естествен-
но, такого презрительного отношения не перенесли и стали
сдыхать одна за другой.
Заявки на новые исправно тонули в бухгалтерии Кировского
Завода, а батарейки дохли себе и дохли. Мы с Борей бились над
ними, как могли, но против химии не попрешь, пластины суль-
фатировались, и оставалось только сдавать их на вес, как гряз-
ный свинец. Даже с шести аккумуляторов маршевую шарманку
не провернуть, а четыре, что были вчера — какой тут автоном-
ный запуск?
Перспектива проста, как грабли черного цвета: штормец,
скажем, судно валяет, волна растет, идти можно только мордо-
тыком, и тут встает дизель. Неважно почему. Лениво ему, ска-
жем, молотить. Запустить нечем. Плавучий якорь выбросить все
едино не успеешь, да и не из чего его тут состряпать, хоть одна
косая волна да найдется, даст в скулу, даст ещё, развернет судно
лагом к волне, оверкиль, и считай потом на дне, сколько банок в
аккумуляторной яме было…
16
По инструкции выход из строя даже одной батарейки —
предпосылка к аварийной ситуации, судно эксплуатации не
подлежит. Завод батареек не дает, а купить АКБ-190, танковый
аккумулятор, это, извините, не с нашей зарплаты… И не с
двух… Да и в продаже их тогда не было…
Но все эти ужасы не для России. Куда железному дураку
против русского механика? Ошвартовавшись у стенки, с мар-
шевого заводили чехарду, она набивала воздухом ресиверы,
шесть баллонов из-под кислорода. Увидь такое пожарная ин-
спекция, всю команду тут же у пирса утопила бы в назидание:
кислородный баллон в машинном отделении, где полно масла
— да безопаснее нитроглицерин в стеклянной банке носить! Но
у нас других не было, а кислород давно выветрился. Так что мы
не парились, и автономный запуск выглядел так: четыре полу-
дохлых батарейки, плюс сжатый воздух, медицинский эфир — в
коллектор, и начинает громыхать чахотка. Она греется минут
пять и добивает растравленные ресиверы, потом с них запуска-
ется маршевый. Пошли…
Просто все.
Но это было вчера.
А сегодня с трех — никак. То есть, совсем никак. Даже если
нырнуть, и за винт подкручивать…
А послезавтра на гонки в Кронштадт. Потом Сосновый Бор.
Чемпионат Ленобласти. А через неделю в Ладогу…
Лежим на баке …
Боря изрекает:
— Иваныч, звони на завод.
— Не позорься. Сам знаешь, что скажут…
Боря переворачивается на живот.
— Жора, а, правда, за Университетом танковый полигон?
Недалеко ведь…
— Там броневую плиту поднимать затрахаешься. Да и как
унесешь?
— Ндаааа….
И тут до меня доходит…
— Адмирал, а Кирзавод ведь к морю выходит. Там есть, где
пришвартоваться?
17
— Да у него собственный порт, никому не подотчетный,
причалы больше, чем у «Рыбфлота».
— А охрана?
— Не видел…
— Кировский завод выпускает трактора «Кировец» в огром-
ном количестве. Двадцать четыре штуки в смену. Я, между про-
чим, на нем водителем-испытателем работаю, когда навигация
закрыта. А на «Кировце» АКБ-190 стоят. Две штуки. Пошли.
Адмирал тут же взвился:
— Ты что? Красть предлагаешь?
— Нет! Я на дно не хочу. Яхт-клуб чей? Кировского завода.
Просто перераспределение ценностей. Как Ленин учил. Пошли.
— Хрен вам! Я на это не подписываюсь!
— Так мы с Бобом ночью «Делфак» угоним и сопрем, ещё
легче будет…
— Правильно, Жора. А накроют, все едино адмиралу отве-
чать…
— Скоты вы, а не команда. Набрал животных по тавернам.
Чё расселись, заводи!!! Боцман, жаба, если ещё раз кранцы на
борт не втянешь, к винту привяжу…
— Я тебе для такого дела шкерт не выдам… Журнал «Кро-
кодил» включи, повеселимся.
Журнал «Крокодил» — это рация «Сейнер» на девятом кана-
ле, переговоры в порту. Как бы вам объяснить… Представьте,
что Жванецкий Трафальгарскую битву комментирует. Ну, вот…
ТОСКА
Я больше никогда не выйду в море. Нет таких денег… Я чуть
не каждый день выхожу из своего гаража на берег, до него всего
сто метров, и смотрю на море…
Да, я старею, и мне положено брюзжать, но бог мой, куда ка-
тится мир? Тридцать лет назад шестилетние мальчишки пре-
дельно жестоко и обидно высмеивали тех, у кого полоскалась
шкаторина паруса. Высшим шиком считалось идти с идеально
набитым сейлом не то, что на тренировке, просто на перегоне.
18
Они гонялись… Гонялись всегда и везде, они высасывали
скорость из каждой мелочи: до одури полировали лодки, вы-
прашивали у отцов текстолит, коричневатый, самый лучший
для парусных лат. Они хватались на берегу за иголки и зашива-
ли порванные бешеными оверштагами латкарманы, они строга-
ли и шкурили рули и шверты, ночами возились с эпоксидкой и
стеклотканью, а ведь могли разоружиться и просто идти до-
мой…
А если кто получал гиком по башке, обваливая знак, то к бе-
регу он уже подходил с клеймом «Пучеглазый морячок», и
смыть его можно было только первым местом на какой-нибудь
серьезной гонке типа Закрытия Сезона…
А я смотрю на то, что ходит по акватории Финского залива
сейчас. Такие крейсера нам и не снились: кевлар, майлар, со-
вершенные обводы, GPS, 3D, титановый рангоут и чёрта в сту-
ле. А вон у того полощется не то что стаксель, грот, и вон тот
только со второго раза поднял спенкер, и ходят они черт знает
как, будто и не знают, куда им надо, и все, сплошь, капитаны —
морские окуни…
С выпученными глазами…
А может, я просто завидую…
Мне не кажется прошлым то, что было. Вот же, Марфа та-
щит свой «Луч» на слип, и вдруг лицо её растягивается в улыб-
ке: я иду к ней, а это значит, что ей не надо втаскивать лодку в
эллинг, разоружаться, а можно сразу идти домой. Или бежать в
Стрельнинский парк целоваться с Сашкой Киренковым по
кличке «Керенский», у них целых три часа, тех, что ушли бы на
разоружение. А все потому, что ветер свеж, и море в барашках,
и «папа Жора» похож сейчас на мальчишку, который дорвался,
наконец, до любимой игрушки, «Луч» — самая шустрая и рис-
ковая из одноместных яхт. А в такой ветер…
Я ещё чинно выхожу из бухты, прохожу две первые пары
входных буев, чуть привожусь к ветру и курс — прямо в закат-
ное солнце! Я пру к солнцу, высасывая из яхты все, что только
возможно, ступни под ремнями, на срезе борта уже не задница,
а подколенные сгибы, я черчу по волнам затылком — и вот она,
удача!!! Ветер зашел, я пру уже не в бейд, а галфинд, цепляю к
пузу трапецию, вскакиваю и упираюсь ногами в борт.
19
Яхта вильнула на грани срыва, чуть добрал шкот, тут же рас-
травил, и понеслось!!! Форштевень уже не шлепает по волне, он
режет её с хрустом и свистом, и свистит ветер — в вантах, таке-
лаже, в морде моей, кажется, уши сейчас оторвет ветром, брыз-
ги сливаются в напористый душ, затылок чертит в море бороз-
ду, шкот в левой руке дрожит и вибрирует, а в правой подзужи-
вает удлинитель румпеля. Только полный кретин может рулить
в перчатках, босой рукой, лучше б — без кожи, можно почуять,
как яхта поет мне о том, что ей нужно, и я подпеваю ей, мы го-
нимся, гонимся…
Гонимся за солнцем…
Мы не дадим ему закатиться…
А я вхожу в бухту через несколько часов и не могу ответить
на Ольгины вопли — где, мол, я шлялся, — у меня сорвана
глотка…
Я орал от восторга… Я орал морю, что я его люблю…
И я орал это ветру…
Я ещё работал в «Домене», когда привел в яхт-клуб пятилет-
него сына, он даже не умел плавать. Афанасьич, мой первый
капитан, сделал нам царский подарок, сам об этом не зная, он
сказал, что в клуб пришли новые тренера, переехал в Питер из
Кронштадта Юрий Иваныч Семякин с женой Ольгой, тоже тре-
нером, и детская спортивная школа выпала из летаргии. Я боял-
ся за Игоря и, чтобы быть с ним рядом на воде, выпросил у них
весельную «Пеллу», куда уселись со мной два таких же безго-
ловых отца. На третий день нас окрестили «Службой спасения»,
потом в эллинге я нашел полудохлый трехсильный «Салют»,
перебрал его и повесил на «Пеллу».
В «Домене» надо мной тряслись, как над хрустальной вазой,
и я стал дико шантажировать начальство, выторговывая всевоз-
можные отгулы, выходные, заделался донором, раздувал ко-
мандировки, покупая потом билеты на вокзале у проводников,
только бы как можно больше быть в клубе. А потом вообще
уволился и ушел на «Кирюху»…
Осень и зиму я вкалывал, как проклятый, на конвейере и по-
лигоне, пил, правда, за четверых, но с первой же навигации
Юра выторговал мне переводку в яхт-клуб с сохранением сред-
20
ней зарплаты. По судовой роли «Дельфина» Юра был капита-
ном, Боря Михалевский штурманом, я — боцманом, по сетке
яхт-клуба мы числились капитан-механиками, а в ДСШ — тре-
нерами, но все эти звания в России такая хрень, что никто этому
значения не придает, каждый просто делает то, что в этот мо-
мент нужно…
А здесь «нужно» было в полном согласии с моим «хочу»…
А звания?
Перед морем все равны…
ПОРТ
Адмирал не терпит в рубке посторонних. И Боря тоже. И
Кранец. И Румпель, Афанасьич, Кяэр, Коновалов. Да все почти,
кого я знаю…
Гуманисты…
Я не терплю никого. Я хочу быть с ЭТИМ один на один. Я с
подветра обваливаю приемный Стрельнинский буй и целюсь в
закрытую часть главного фарватера. В порт. Гулко молотит ди-
зель, и проплывают вдоль бортов поросшие кустами гранитные
валы.
Вы, те, кто возит сюда друзей и девок на шашлыки, видели
вы хоть раз в лунной ночи пришвартованную к недосыпанной
гряде баржу, деревянную баржу, пахнущую смолой и каменной
пылью, притащенную сюда боевой галерой? Видели ли вы тени
ободранных мужиков, согнанных со всей Руси, пленных шве-
дов, латов и эстов, валящих в море с баржи неподъемные глы-
бы? Гляньте вправо, в сторону Южного берега, вот же стоят
парами плашкоуты с решетчатыми башнями из неошкуренных
бревен, в которых стоят ряжи — пятиметровые, грубой обтески
гранитные столбы. И на талях в башне поднимают гранитный
валун, вот он дошел до верхней точки копра, крик старшого —
«Ууухх!!!», секунда — Ддуух!!!, удар по торцу ряжа, и на пол-
метра он влетает в дно… «Вииирууууй!!!» — пополз валун
вверх. И снова — «Ууууххх — Ддухх!!!». И с каждым ударом
ход ряжа короче. Хоть бы и совсем встал — будут бить, пока не
21
скроется под волной, чтоб при самой низкой воде его никто ви-
деть не мог. А потом пойдут вдоль пунктира ряжей неспешно
галеры, останавливаясь у каждой подолгу, забьют в них кольца
толщиной в руку и продернут нескончаемую цепь. Не то что
фрегат или галера, баркас не пройдет…
А тайна ряжевой преграды уйдет на дно моря, все строители
полягут, кого не прибьет и не покалечит, тот от голода дойдет
да от труда непомерного, некому рассказать будет, что не след
незваному гостю с фарватера сворачивать. А фарватер со всех
точек пристрелян, хошь кинжальным, хошь фланговым огнем,
враз любую лайбу разметут, только и успеешь подумать: вот
она, русская артиллерия…
И на дно. Не лезь, куда не зовут.
Нету трехсот лет, не нужна машина времени, слишком много
на дне душ загубленных, и все, что видели они, видит каждый,
кто идет по морю в Питер: новехонький шпиль Петропавлов-
ского собора, иглу Адмиралтейства в лесах, и просеки, просеки,
просеки. Рубят лес, и звук нескончаемый этот дробью барабан-
ной вбивает в тебя: ты идешь в город тысячи топоров…
Вывалится из-за тучи луна, расстелет по зыбкой воде сереб-
ряную реку, и войдет в неё шестивесельный ботик. Далеко ещё
ему до музейного стапеля, не скоро он встанет в кильблоки в
домике на правом берегу Невы, а стоит на корме бес двухмет-
ровый, нога в ботфорте — на кормовой банке, румпель в под-
мышке, треплет ночной бриз редкие волосы, и щерятся кошачьи
усы над капризной губой самодура. А глаза — бешеные. По-
пробуй, вякни при нем, что он не великий, как раз топора и от-
ведаешь. Вон их сколько в стольном городе…
Нужна ночь для того, чтобы это увидеть? Не знаю… Я и
днем это вижу. И драккары норвежские вижу — вражины, ко-
нечно, но вот так вот решиться — ночью, при луне, а то и без
нее, по незнакомому морю, в устье бешеной реки, незнамо куда,
не ведая, кого встретишь — как тут не зауважать?
А вот его, беса этого, просто не терплю — ни славу его ду-
тую, ни самодурство его беспредельное, ни жестокость его, ни
презрение к тем, кто прихоти его дурацкие костями своими оп-
лачивал. Иван Третий без особого шума скандинавов и немцев
за Нарову и из Ингрии выбил, и народу столько в море да в бо-
22
лота не уложил. И иго монгольское в реку Угру картечью вбил,
а кто что про него помнит?
И уж совсем никто ничего не знает про тех, что стояли с за-
палами у чудовищного органа из орудийных стволов на высо-
ком берегу Угры, сметая пороховым смерчем степную империю
в прошлое. Тех, кто надрывался на строительстве Московской и
Нижегородской крепостей, кто таскал тесаные плоские камен-
ные плиты на стены Ивангорода и загонял олонецкой сталью
загостившихся варягов в студеную Вуоксу…
А я стою на руле и вхожу в порт самого строгого города на
свете. Он холоден и прям, он прозрачен и продут ветром, в нем
столько неба… Он не скребет его домами, он раскинулся, скре-
стив под головой руки, закинув ногу на ногу, в гигантской дель-
те холодной реки, и умудряется смотреть на небо снизу вверх
высокомерно. Он презирает небо? Нет… Он любит его и насла-
ждается им, он ценит его величие и прозрачность, он не мешает
ему красоваться над собой. Но он знает и себе цену. Петра тво-
ренье? Вряд ли, слукавил Александр Сергеевич, сам-то камер-
юнкером был. Из царских рук кормился. И долги его многоты-
сячные государь император оплатил. Так что, пожалуй, реве-
ранс это насчет Петра. Перед кормильцем. Зря он город к царю
прицепил, повыше у города творец.
Дуреют заезжие гости от мистики питерской, холодности его
и гордости, а нет тут никакой мистики, просто все. Это аристо-
крат высшей пробы, он не подпустит к себе кого попало, ему
нужен только равный себе. Войди в него, задрав подбородок —
ты будешь чужим… Ты пришел из чужого и принес с собой чу-
жое. Не трясись над тем, что принес, положи все у крепостных
стен и встань во весь рост, таким, какой ты и есть на самом де-
ле. Не кичись тем, что нажил в чужих краях, здесь это не нужно.
Если кто и нужен городу, так только ты сам. Без доспехов, ор-
денов и чемоданов.
Я родился здесь, и предки мои лежат в его земле, но сколько
же воды в Неве утекло, прежде, чем он меня признал. И вот то-
гда…
Тогда он вернул мне все, что я положил на его алтарь, вер-
нул с лихвой, царской и щедрой. Он не просто пускал меня к
себе, когда мне плохо, он вел меня по скверам, паркам и набе-
23
режным, усаживал на скамеечки и гранитные бордюры, гладил
меня ветром по моей дурной башке и звенел для меня цепями и
тросами флагштоков. А потом сажал меня на парапет стрелки,
показывал рассвет над крепостью, и я снова рождался. Он не
ленился каждый раз, когда я слабел, напоминать мне, что я ве-
чен. Так же как и он.
Его никто не строил.
Он был здесь всегда.
Порт… Порт…
В детстве он казался мне чудовищным. Уродливым. Согла-
ситесь, повисшие вороньи клювы портовых кранов — это вам
не шпили дворцов. И звучал таким диссонансом в строгом го-
роде хаос скрежета чудовищных механизмов. Все просто, я ви-
дел их издалека. С горба Николаевского моста, с крыш домов
своего острова. И порт оттуда, с крыш и мостов, был неподви-
жен. Но вот я вхожу в Угольную гавань, и он зашевелился. На-
тужно ворочаются стотонные краны, нет для них неподъемных
грузов, раскатываются створки громадных доков, и глаза на лоб
лезут от зрелища выходящих из них кораблей. А заезжий гость
в полста тысяч тонн валит влево, уворачиваясь от бульбы выхо-
дящего из дока судна и нависшего над нею лезвия форштевня.
На головокружительной высоте надо мной рубка оранжевого
гостя, сотни тонн стали между нами — борт и ребра шпанго-
утов, палуб и переборок, но видны мне мокрая от холодного
пота спина рулевого и костяшки его пальцев на манипуляторе,
белые от напряжения. А в эфире царит густой мат на всех язы-
ках, рев и хохот облегчения, когда все обошлось…
И царский рокот диспетчера.
— «Балтийский–26» — диспетчеру.
— Слушаю, двадцать шестой.
— Прошу добро на выход из Лесной гавани.
— Добро…
— «Амур–1157» — диспетчеру. Отрабатываю реверс перед
закрытой частью.
— Отставить реверс, у вас по корме плавкран.
— Диспетчер! Не могу отставить, реверсирую. У меня что-то
по носу плавает!!!
24
— Не плавает!!! На входе в закрытую часть буксир «Ще-
гол»!!!
— Что ж ты, милый, поперек-то? Тараню же…
— Я успеваю!!!
— Да ну? Успеваешь, потому, что я реверсирую! А плавкра-
ну кранты. Да и мне… Глубоко здесь, диспетчер?
— Эхолота нет? Штурманца разбуди, пусть в лоцию загля-
нет. «Амур»! Малый вперед!!! Немедленно…
— Буксир «Щегол» вышел из закрытой части!
— Элвис покинул здание. Лети уж… Щегол…Сегодня твой
день.
— Диспетчер — «Амуру»! Отставить засорять эфир!!!
— «Амур–1157» — диспетчеру. Есть отставить!
— Вали в моря. Свободен…
— Валю. Привет «Щеглу».
КРАЖА
— До цеха твоего далеко?
— Километра полтора…
— Да как мы его потащим??? Он же хрен знает сколько ве-
сит…
— Мы и до цеха не пешком. Нам этих батареек штук шесть
надо, минимум…
— Жора, ты больной? Весь завод на плечах не унесешь…
— Не собираюсь. Ни весь, ни на плечах. Дети… Прогресс —
великая штука. А вам все бы горб надрывать.
Я наконец увидел то, что высматривал. Вообще-то мы по-
рядком отошли от причальной стенки, где стоял ошвартован-
ный «Дельфин», и топали втроем по шпалам, когда из-за манев-
рового тепловоза мелькнул желтый бочок трактора.
— Любуйтесь, вот он, краса и гордость советского тяжелого
машиностроения: К-701, двенадцать горшков, 300 сил, коробка-
полуавтомат, 24 передачи… Кто такую хрень покупает? Только
б соляры в баках хоть пару литров…
25
Я взлетел по трапу на площадку кабины, дернул щуп — по-
рядок, в левом баке литров пятнадцать.
— Чё встали, лезь в кабину!
У Саньки Петрова загорелись глаза, и он взлетел на трактор
в момент, Борька вякнул последними остатками рассудительно-
сти:
— Накроют. И как ты из канавы вылезешь, он же тут полго-
да, наверное, как застрял. И ключи?
— Херня…
Я дернул из-под пассажирского коврика пакет с документа-
ми и ключами, открыл замок, ткнул большим пальцем зеленую
кнопку стартера, ура, батарейки не сдохли, трактор реванул,
выбросив облако сизо-черного дыма.
Машина сидела и впрямь паршиво, она всосалась в грязь ка-
навы, и только это не дало ей опрокинуться, видать, перегон-
щик со сборки был здорово пьян, что так вмазался, ну да они
другими и не бывают.
Но это не мне судить, мы на площадках не лучше…
Счастлив тот, кто живет в неведении, как их любимых коней
делают. Конвейер ждать не будет, 15 минут — движение, пока
он стоит, надо провернуть кучу операций и отогнать машину на
площадку, или перегнать из цеха в цех, а это иной раз километр
с гаком. Да ещё вернуться к следующему движению. Бегом. Вот
и гонят перегонщики машины по заводу на пределе, иной раз —
задом, некогда разворачиваться. Машину-то по конвейеру крюк
за хвост тащит. И бьются за милую душу, и переворачиваются.
Или, как этот вот, в канаву влетают. Влетел и влетел, поди, оп-
редели, кто его выкатывал? Потом вытащат, отрихтуют на пло-
щадке — получи, товарищ заказчик, новехонького коня. А у
него, может, полрамы переварено. И кабина кувалдой в ноль
выбита. И стекло оконное, из цеха сперли да подрезали в раз-
мер. И тосол давно слили…
Что-то мне подсказывает, что и «Жигули» так делают…
Я скосил глаза влево. Боже мой, Санька, старше меня на пять
лет, окончил театральный, играл в норильском театре, спился,
бросил, вернулся в Питер, работал сварщиком на Кирюхе аж 12
лет. Борька, 22 года парню, механик богом данный, штурма-
нец — закачаешься. После мореходки два сезона на «Сеняви-
26
не», рыбу потрошил, год уже, как в яхт-клубе работает. Никуда
нам от этого: парус — это навечно…
Хоть шлагбаум поднимать, но в яхт-клубе…
В принципе, опыт подсказывал воткнуть два моста, обе по-
ниженные, и в режиме пахоты за пару минут тихо выковырять-
ся из канавы. Ага, как же… Да мне семь лет сейчас, и я сижу
почти что в танке! И я знаю, что с ним делать!!! А рядом два
таких же безголовых охламона. Я что их, обману??? В самых
светлых надеждах обману??? Чуда лишу??? Приключения??? Да
у меня пятнадцать тонн под задницей и триста коней в упряж-
ке!!!
Я чуть трогаю ход газа — отзывается, повышенная, кочергу
на вторую, слив плааавно на себя, как подхватило, откинул
ступню, и педаль — в пооол!!!
АААААААААААААааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Уоооххх и мооощь…
Он рывком выскакивает из канавы, фонтан грязи — в небо,
перескочил три пары рельсов, пока летел, я заорал: «Голо-
вы!!!», — да шиш там успели, оба они треснулись о крышу, а я
уже в полете перекинул на четвертую, и с ревом, вдоль путей —
к цеху. Потом рассказывали, что я и сам ревел. Не помню…
К цеху подкатываем чинно и плавно, не фиг светиться, Боря
вещает:
— Кретин, чё так газовать-то было?
— Гидроусилитель… Больше газу — легче руль… Конст-
рукция…
— Врешь.
— Не. Просто не все говорю…
Саня бьет Боба по затылку.
— Глохни! Штаны высохнут, зато есть, что вспомнить.
— Свои суши…
Знаете, что такое русский работяга?
На сгон конвейера положено восемь человек. Их распреде-
ляют по операциям. За пятнадцать минут между движениями
конвейера они должны успеть сотворить бездну этих самых
операций. Отвертеться хоть от одной невозможно, это вскрыва-
ется мгновенно, тут же и расплата страшная: конвейер стопорят,
27
все без премии. А это — два дня работы в ноль, просто даром, и
с работы уйдешь часа на два позже… Плюс все под неусыпным
оком мастера… Нормативы — жестче скорпионьего панциря,
поэтому на сгоне ни одного жирного водилы не встретишь. От-
вечаю…
А мы приходим на работу и на костях доминошных кидаем,
кому домой идти, чтоб на сгоне осталось четверо. А то и трое,
если кто с похмельем справиться не смог. Было и по два, но это
трудно, партейку в домино между движениями сгонять не уда-
ется. И не думайте, что просто нормы гуманные, как раз наобо-
рот… Свежих, никогда не работавших на конвейере, восемь во-
дил на сгон поставить, пусть и после недельной тренировки,
унесут их со смены варёными. Это в лучшем случае. Хорошо,
нести недалеко, до санчасти метров триста…
А ещё, бывает, по запарке ворота собьешь, оператор пока
кнопки жмет, пока они раскатываются, а тебе некогда, пять ми-
нут осталось, а с Алексеевской площадки километр бежать, ши-
банешь в ворота навесным устройством и полетел. А друзья-
товарищи, которым недалеко гнать, пока ты норматив по бегу
сдаешь, подкатят две машины, один навеской ворота припод-
нимет, другой передком толкнет, встали полотнища на верхний
рельс катком, готово, починили. А мастер и слюну сглотнуть не
успел, не то что к трубке потянуться, ремонтников вызвать…
Ну, и аварии, конечно… Мне, помнится, МАЗ из Ярославля,
моторами груженый, дорогу не уступил, так я ему кабину сво-
ротил, водила с дверью на ушах метра на три на асфальт вышел.
И ведь всех же при въезде на завод под подписку инструктиру-
ют: у «Кировца» преимущественное право движения на всей
территории завода! Хоть директорская «Волга» под рыло поле-
зет. Так ведь в голове дырок много — в одно ухо влетело и не
задержалось, все едино лезут, вроде современных водил: сто
километров стажа — разойдись, я пучеглазый водятел! Потом
не знает, как из скрученного железа выпутаться. А железо оно и
есть железо, что германское, что японское, что год ему от роду,
что два дня, оно миллионы стоило, пока в него такой памперс
не сел…
Спросите — зачем всё-таки такая гонка? Почему не восемь, а
четыре? Или три? Два? Просто все. Зарплата за смену на всю
28
бригаду. Вот и делим на поменьше, чтоб побольше. Чтоб было
за что надрываться. А кто ушел, тоже не в обиде: за воротами
пивка, и понеслось, выходной…
Господи, как же всё-таки страшно…
Как страшно идти по разбитым ухабам, помойным обочинам,
мимо закопченных стен, оглохнув от гула и рева, в ноги бьют
струи пара и швыряют грязью трактора, несущиеся на предель-
ной скорости, и дикий аромат — соляры, мазута, пыли, гадкой,
кирпично-бетонной, кашель от красного дыма только что вы-
пущенной плавки, на губах мельчайшая железная пыль, рядом
штамповочный цех, и струя водочного перегара — от соседа,
встречного, от тебя самого, если ненароком в воротник дох-
нешь, картину мира не красит. Не мир это… Ад. Таким он меня
и встретит, там, сразу же после светлого коридора… И треть
своей жизни советский человек проводит здесь. В аду. Да ещё и
вкалывает, как проклятый…
Я твердо знаю, что справедливости в этом мире нет. Потому
что невозможно придумать кару тем, кто устроил такую жизнь
для человека. Для того, чтобы воздать им по справедливости,
даже у дьявола кишка тонка.
Разве что бог…
А человек… Знаете, это так странно… Даже здесь можно
увидеть теплый след руки Человека. В западных боевиках са-
мые страшные сцены стараются снять именно в заводских це-
хах. Понятно, почему, тут жути нагонять не надо, и так страшно
до судорог. Ну и противно, конечно. А мне чуть обидно. Ведь
тот, кто строил это, думал о тех, кто здесь будет работать. Вы-
сота потолков, форма перекрытий, все рассчитано, чтоб человек
не задохнулся, не покалечился. Чтоб было ему светло, тепло и
удобно. Ветер, влажный ветер, сметающий года, сдунет пыль и
грязь с неотмываемых прокопченных окон, отчистит ураганным
дождем красный и серый кирпич кладки, и сверкнет охрой леп-
ной наличник вокруг вымытого стекла, и заблистает заводское
окно церковным витражом, и не подавит, а восхитит того, кто
разглядел мощь чудовищных стен и механизмов. И кто-то са-
жал здесь деревья и разбивал газоны, присмотрись, этим ство-
лам по сто лет, а то и больше, значит, хотел кто-то, чтоб зелень
радовала того, кто оторвал голову от станка, распрямился и
29
вздохнул. Смыть грязь — и сверкнет завод непонятной, пугаю-
щей и мощной красотой, станет таким, каким он был тогда, сот-
ню лет назад. Был… Был…
Он не знал, когда строился, что станет каторгой…
Как тайга не знала, что станет лесоповалом…
Как Русь не знала, что станет Советским Союзом...
Как человек не знал, что он станет представителем рабочего
класса…
С ревом, чуть присев на задние ноги, вылетает из цеха зад-
ним ходом К-703 и, не разворачиваясь, задом летит к Алексеев-
ке на предельной скорости, 47 км в час. Мог бы сто, было б и
сто, за рулем Эдик. Вот двести — вряд ли, разве что партия в
домино неоконченная на столе… Я свищу, как Соловей-
разбойник, Эдик повернул голову, заметил, дал отмашку, поря-
док, смена та, что надо.
Это мы удачно зашли…
Мы входим в цех, и сразу к столу в курилке, за шумом ком-
прессоров нас не слышно. Я наклоняюсь к Николиному уху и
шепчу:
— Дуплись, век воли не видать… Лошадью ходи…
— Пшел…Редиска…
— Сам ты… Овощ. Корнеплод.
— Дул бы ты отсюда, водоплавающий. Люди тут.
Домино, конечно, забросили, и тут с площадки вернулся Эд-
вард.
— Жора, тебя каким ветром занесло?
— Короче так, мужики… Дело есть.
— Ну?
— Батареек надо. Штук десять. Как раз вы четверо и я на пя-
том. Из канавы вынул.
— Как унесешь?
— Лайба в порту.
— А спецключ? Контейнера вскрыть?
— У Эдика есть.
— Я вписался??? — Эдик встал в позу Дзержинского на
Шпалерной улице.
— Себя спроси. От себя по рылу и получишь…
30
— А нам что отколется? — Коля не был бы Колей, если б не
спросил.
— Ничего. Мандраж и чувство выполненного долга.
— Да на фига тебе?
— На судейском судне батареек нет, а завод не дает.
Илья заржал так, что слезы брызнули. Он заливался, хлопал
себя по ляжкам, мотал головой и сыпал нечленораздельным ма-
том. Бригадир и есть бригадир. Вождь. Запевала. Через секунду
ржали все.
— Жора, все знают, что ты псих, но такое… Спереть у госу-
дарства и положить ему в другой карман?
— Это я ради Николы. Чтоб его совесть гражданская не
грызла. Обыкновенной-то у него нет. Сразу про откат завякал…
— Ты чё, козел???
Рука у меня вылетела змеей вперед и чуть вправо, цапнула
его за кадык и тут же отпустила.
— Подавился? Козлом? Переваривай, пока люди решают…
— Николай, ты не прав! — провещал телевизионным голо-
сом Илья.
— Дурни…
Коля прокашлялся:
— Нормально подъехали, через полчаса обед. Все успева-
ем…
— Ну вот. А откат — я тебе конфетку на камбузе выпрошу.
— Помельче… Вот такую — Коля развел руками метра на
полтора.
— И таблеток от жадности. Ведро.
Боря с Саней только головами вертели, внимали… Саня, на-
конец, опомнился, вытащил сзади из-под ремня пузырь чачи, и
протянул в круг.
— А, мужики?
Компрессора наддали, и цепь конвейера лязгнула.
— Движение! — рыкнул Илья, схватил бутыль, скусил проб-
ку, крутанул ёмкость винтом, влил в себя ровно четверть и про-
тянул дальше. Пузырь тут же опустел, и парни рванули к кон-
вейеру.
— Эдик первый!!! Ключ!!! — проорал я им вслед, Илья
только граблей махнул, и так все ясно…
31
— Погнали! — я повернулся к Сане с Борей.
Трактор несся в порт, криминально кренясь на поворотах.
Риска — ноль, но на свежего человека действует слабительно.
Боря задумчиво поинтересовался:
— А щас-то куда гонишь?
— Нам шланг нарубить надо. А сначала найти его. Прямо к
«Дельфину» нельзя, нефиг светить его, так что метров двести
пехом. И бегать нечего. А трактор на предельной, значит, из
цеха в цех. Цехов много, но все это конвейер. Сборка, обкатка,
там рабочий моточас накатывают, мойка, покраска, ремплощад-
ка, комплектация, отстой, погрузка. Мы недокрашенные, так
вроде как из сборки на обкатку едем. И по направлению почти
совпадает. Ни одна падла стопарнуть права не имеет, получит-
ся, что вроде как конвейер остановил. А за такое и сесть можно.
— Пи…шь…
— Ну, сесть — не сесть, а с работы вылететь — в легкую…
— А чё за шланг?
— Ну, батарейку снял, мотор же не глушишь, машину ото-
гнать надо на площадку, вроде как там батарейки сперли, а
клеммы-то на проводах заизолировать надо. Шлангом проще
всего, натянул и бросил в контейнер. На площадке пацаны ма-
шину заглушат, трубки снимут, выбросят.
Боря мотнул головой и вздернул подбородок:
— А когда «ЗнаТоКи» понаедут? Не докопаются? Отпечатки
там, то, сё…
— Заметил, парни все в перчатках? По паре на смену дают.
Сам завод заботится о честном имени рабочего класса.
— Лихо у вас отработано! Что, каждый день крадете?
— Первый раз.
— Иди ты…
— Не пойду. Еду. Не отвлекай водителя, в канаве заснешь.
Вообще-то я не о дороге думал, а где взять шланг, но господь
призрит убогих, повернув к порту, я допер. Я тормознул у ста-
рого полуразбитого вагона, аккурат между путями и пирсом.
— Боря, дуй на лайбу — ножницы по металлу, топор, и ключ
на сорок девять с половиной. Мухой!!! Сань, за мной!
32
Мы с Сашкой подскочили к вагону и стали отстегивать
шланги тормозной пневматики. Шланги оказались очень тол-
стостенными, и Саня пробурчал:
— Ножницами хрен…
— Топор на что? Обух на рельс, шланг на лезвие, и кувал-
дой.
— Кормилицей? Вас с Бобом шиш поймешь. Ключ на сорок
девять…
— На сорок девять — ручник, молоток. А на половинку
больше — уже кувалда…
Боря с бега оценил ситуацию, кинул мне кувалду, поставил
топор обухом на рельс, Саня положил на него шланг, я грох-
нул — обрубок отлетел на пару метров. Порядок…
Из-за угла депо послышался рев — заволакивая место пре-
ступления пылью, к порту неслись четыре «Кировца»…
Боря задумчиво посмотрел на инвалидный «Дельфин», ско-
сил глаза на колонну, и змеиным голосом прошипел:
— Доноры…
Адмирал, белый, как мел, выруливал от пирса в акваторию
порта. Он только в клубе после третьего стакана придет в себя,
всё-таки масштаб разбоя был слишком непредвиденным. Он,
как манны небесной, ждал хоть одной батарейки, а тут…
Эдик вспарывал контейнера, мы с Саней вырывали оттуда
аккумулятор, на рысях тащили сорокакилограммовую дуру на
судно и кидали в яму, где уже сидел, скорчившись, Боб, тут же
устанавливая их и подключая. Илья натягивал на клеммы сило-
вых проводов резинки и кидал в контейнер, Коля и Алик стояли
на стреме, в десять минут все было кончено, «Дельфин» отва-
ливал, а я, стоя на юте, орал Илье, он последний, как капитан
тонущего судна, лез в кабину крайнего трактора.
— Мужики!!! Завтра в клубе!!! Ближе к вечеру. На всю
ночь!!!
— Заметано — Илья усмехнулся — Ходовые испытания…
Может, и нельзя все это было делать… Возможно. По мне,
так все правильно. Опять же, есть, что вспомнить…
Я и вспоминаю…
33
КАРАМБОЛЬ
— Боб!!! Реверс!!! Хоть пару секунд!!!
— Нет. Капиталка. Пирс тарань.
— Хрен. На слип выброшусь…
Чем мне нравятся аварии в море — есть время их прочувст-
вовать. А то и обсудить. Острее все как-то… Не то что в тач-
ке — трах, и в кювете… Нечем насладиться.
Боря стоял на руле, когда мы прошли приемный буй, и на
носовом флагштоке висели створы Стрельны. Я сидел на штур-
манском столе, уперев ноги в эхолот, и поглядывал на входные
буи фарватера, торчащие неподвижно в кофейной от грязи воде.
Намыв. Ну и пусть намывают. Район за районом, дамбу за дам-
бой, когда-то ведь намоются. А у Невы здоровья хватит, сдует
всю эту кофейню в море и уложит на дно. Только, похоже, не
при нашей жизни. А хотелось бы увидеть весь залив прозрач-
ным. Наверное, нигде такой акватории в мире нет, она не голу-
бая, не синяя… Просто прозрачная.
Если не гадить.
Голова моя медленно поворачивается назад, на буи. Вот под-
катила волна от форштевня, они кивнули, раз, другой, и запля-
сали. Возмутились. Я хмыкнул.
Тон движка чуть изменился, стал звонче, еле-еле, я глянул на
Борю, он впился глазами в термометр, двинул сектор до малого,
я скользнул ему за спину и стал снимать картинку, мало ли…
Расклад ясен, если с движком что не так, Боря — в машинное
отделение, я — на руль.
Не так…
Боря метнулся вниз, я схватился за рога и двинул сектор на
«самый малый», на термометре было под сто. Амба… Охлаж-
дение. Щас он застопорит движок, до пирса метров четыреста,
инерцию не погасить, вход в бухту узкий, повилять тоже не
удастся, яшку не бросишь, шпиль заклинен, давно до него руки
не доходили… Глаза превратились в дальномер, мозг бешено
считает траектории — нет, нет, нет… Все не то…
Тишина. И каскад тихих звуков — плеск воды, голоса на бе-
регу, скрип рулевого механизма, щелканье эхолота, на фиг его-
34
то врубили, металлические звяки из машинного. Никогда такого
не слышал. Всё дизель глушил…
Управлять моторным судном без тяги — дело шаманистое,
чем обернется любое движение руля, шиш знает, да и слушается
судно его почти никак. Зарулить налево, в парадную гавань,
чтоб в конце её выброситься на мель, нереально, слишком кру-
то, даже под движком не у всех с первого раза получается, во-
рочаются… Переть прямо в реку Стрелку, и рубануть мачтой об
мост? Все б хорошо, мачту заварим, да только поперек курса
понтон с пришвартованными яхтами, аккурат перед мостом.
Всё на дно пустим. А все остальное — набережные и пирсы…
Стенки… И только справа довольно широкий слип, по которо-
му дети яхты втаскивают на берег. Но его прикрывает короткий
мол высотой метра три. Как дугу описать, чтоб на слип?
Я подкручиваю рога вправо-влево, еле слушается, зараза, но
хоть так хода погасить, заодно потренироваться таким корытом
управлять, мне все никак его не почувствовать…
Не знаю, учат ли такой рулежке в мореходке, но, по-моему, и
инструкторов по такому предмету днем с огнем не сыщешь: кто
в такой момент в рубке побывал, навек закается…
Ходов ещё полно, кранты светят во весь рост, мысли какие-
то дурацкие: пароход утоплю — посадят, я ж без судоводитель-
ских прав, Иваныча скинут, на фиг меня за руль пустил, и т.д. Я
с ужасом инспектирую свою голову — пусто там, блин, ничего
толкового, щас же вмажемся!!!
Я удивленно скосил глаза на свои руки, они скатывали ба-
ранку влево, причем круто, я ещё не понял, что я делаю, и тут
дошло, я ухмыльнулся, и меня затопил такой дикий азарт, кото-
рого и в армии испытать не довелось…
Ну, если получится…
Ширина гавани метров сто пятьдесят, на левой стенке пара
кранцев, колеса от «Кировца», если попасть скулой вскользь на
излете, то примерно к слипу носом отбросит, может, и подру-
лить удастся. Опять же, тормознет такой удар, может, вообще
хода погасит…
Я иду к стенке… Руль прямо…
Двадцать метров…
Десять…
35
Я толкаю правый рог штурвала резко вниз, спицы слились,
вращаясь, я тут же тормознул его, подержал руль в таком поло-
жении пару секунд и крутанул обратно, на «прямо».
Удар.
Не так и страшно, устоял, нос отбросило поперек гавани
почти, хода уменьшились вдвое, но много ещё, много… Рулить
приходится размашисто, но я, ещё когда вилял на входе в бухту,
притыркался, и нос корабля неуверенно, но неизбежно целится
в центр слипа… Ох, на полкорпуса же вылетим, как его потом
поднимать, на борт же ляжет…
И вот тут я ору в машинное:
— Боб!!! Реверс!!!
А ведь он там ничего не видел. Он сидел в машинном отде-
лении, ниже ватерлинии, и до последнего пытался починить
движок, я слышал по звукам. Он получил удар неожиданно, я
совсем забыл про переговорную трубу, мы ею почти не пользо-
вались, управление двигателем из рубки. Там, внизу, считай,
под водой, в тишине под плеск воды, борт семидесятитонного
катера грохнул в гранитную стенку со скоростью узлов в семь,
судно отшвырнуло от стенки, а он продолжал чинить. И разо-
брался, в чем дело! И понял, что запуск двигателя хоть на се-
кунду грозит капитальным ремонтом, а это кранты навигации.
И он слышал плеск воды и знал, что судно ещё идет: в стену, в
слип, на дно, из машинного не видно…
Я уже прижался спиной к задней стенке рубки, сжал штурвал
и уперся согнутой ногой в приборную стойку: вот он, выброс на
берег…
Перекрывая все и всяческие звуки, зашипел воздух из реси-
веров, провернулся редуктор, и я захохотал — Боря поставил из
машинного движок на реверс, перекрыл подачу топлива, чтоб
дизель не завелся, и в режиме запуска крутил мотор. И, стало
быть, винт…
«Делфак» почти неуловимо сел носом в воду, тормознул, со-
всем чуть-чуть, но как, сука, вовремя…
И въехал слегка носом на слип, как вёсельная «Пелла».
Приехали…
36
Мы уже с час валяемся на баке, Боря прямо на решетке, а
я — прислонившись к фальшборту. Мы не заводили концы, не
швартовались, «Дельфин» так и стоял носом на слипе, мы по-
чему-то четко знали, что ему ничего не грозило, никакой качкой
его не смоет, мало того, абсолютно были уверены, что стащить
его удастся запросто, хотя бы и простым « Арамисом». Мы ни о
чем не говорим, мы переживаем, смакуем и гордимся. Хотя…
Все в прошлом… Воспоминания…
Азарт именно схлынул, другого слова не подберешь, мощно,
широким потоком, как сто тысяч тонн воды по слипу. Сейчас
только ручейки. Скоро высохнут. А я уже не верю, что это я на
руле стоял. Хоть кол на голове теши, не верю! Не могу себе та-
кого представить. Я никогда не учился судовождению. Тем бо-
лее, аварийному. Весь мой опыт до яхт-клуба — весельная лод-
ка в Петергофском пруду. С мамой. Она меня грести учила. Ну,
подвесники ещё на севере, когда шабашил. Плоты на Ловати и
Мсте. Всё. И мореходов в роду, ну никого! Совсем. Не иначе,
генетическая память. Что, интересно, она ещё мне подсунуть
может?
На борт влез Адмирал и стал бить в бубен…
— Что это за цирк в гавани? Вы сдурели? Мне уж откуда
только ни звонили…
— Куда? — Боря приподнял чуть голову.
— Домой! Я ж выходной сегодня. Весь телефон оборвали.
Верка ляпнула, что «Дельфин» утонул.
— Мог. А пока только замена прокладки правой головки
блока…
— А чего было?
— У последней пары буев прокладку просекло, вода — в
горшки, я движок стопанул, чтоб гидроудара не было. А Жора в
слип воткнулся…
— Поделись.
— Вы вперлись на диких ходах, метались по всей акватории,
таранили пирс парадной гавани, потом в слип врезались. Вам
просто повезло, что в кранец попали и никого не утопили!!! А
уж что на слип выбросило, так это… Короче, дуракам везет…
Боря смотрел на него немигающим взглядом, и, наконец, ти-
хо сказал:
37
— Нет, Иваныч, это не нам везло. Это «Дельфину» повезло.
— Да ладно…
Я потянулся, глянул вверх и добавил:
— Спроси меня — как? Одно скажу, я так не умею. И нико-
гда не знал, как надо. А уж повторить, точно — хрен!
— Что вы мне гнете??? Что вы «Дельфином» в биллиард в
гавани играли?
Боря захохотал, как помешанный, и ржал долго, пока не от-
пустило, только сейчас до меня дошло, что ему в машинном
пострашнее, чем мне в рубке было. Наконец, он выдавил:
— Ага. От борта в середину…
— Да пошли вы в жопу! Он без ходов неуправляем!
— Значит, не все ты про него знаешь…
Мне это надоело. Я надел повинную морду и завещал:
— Боб, в самом деле, что мы за хрень несем, никто ж не по-
верит. Тьфу ты, героизм какой-то… Черт с ним, адмирал правду
должен знать, ему ж отдуваться.
Боря тут же подхватил:
— Ладно, закладывай…
— Короче, свалили вы с Ольгой вчера, а мы с Борькой в
«Витамин», взяли литр, до пирса донесли полстакана, остальное
куда-то по дороге делось. Пошли назад, искать. Лабаз уже за-
крыт был, мы у цыган пару стволов взяли. Эти донесли. Ну и
сидели себе на юте. А я ужрался, полстакана в море вылил, Боб,
чтоб я не напился, вторую бутылку в воду швырнул. Что даль-
ше было, не помню, но рыбаки из рыбсовхоза рассказывали, что
у них поутру тюлени сети рвали, рыбу таскали, а тут один к ним
подплыл, пьяный в дупель, и ластой так — «Айда, мол, в яхт-
клуб, там водку за борт льют». Ну, они на восток и ломанулись.
Пока доплыли, то, сё… А он, гад, основной-то у них, прочухал,
с какого судна водка сыпалась, а тут мы как раз в гавань и ва-
лим, ну они нас на слип и затолкали…
— Это тебе тюлень растолковал?
— Не. Рыба нашептала. Я по-тюленьи не очень…
— Складно. Только, чтоб Михалевский за борт пузырь
швырнул, не то что полный, а просто с запахом, а ты водку за
борт вылил??? Я лучше в биллиард поверю.
Боря помотал головой.
38
— Не стоит, Иваныч. Накладно. В звезде героя 52 грамма зо-
лота. Да к званию ещё орден полагается.
— Сутулова, третьей степени. И Шнобелевская премия. Лад-
но, что делать будем? Ремонт не детский, считай, полдвижки
пересыпать.
— Начхать. Твое дело прокладку привезти часа через три-
четыре. И бухла. Вечером парни с завода придут, за батарейки
ответить надо. Ты ж на колесах?
— Ну.
— Гони в Рамбов, в ремзону за прокладкой. От «3-Д-6» тоже
подойдет.
— Пасть закрой, килька!!! Учить меня вздумал! Через три
часа буду…
— Что головы повесили, соколики? Вот она!
— Прокладка — это хорошо. Пить надо бросать.
— С чего на этот раз?
— Жора учебник по «3-Д-12» посеял, как головку тянуть, не
помним. «Звездочкой»? Или «улиткой»? Она ж на шесть горш-
ков, длинная, чуть не так затянем, выгнет…
— Руками!!! Дети. Ставьте, давайте. Помню я…
НОЧНОЙ ЗАЛИВ
Это только кажется, что море широкое и большое, на самом
деле шляться по нему рекомендуется только по еле освещённым
тропинкам, чуть с фарватера слетел — или днищем на какую-то
дрянь, или в сети влетишь, на винт намотаешь. На лоцию Фин-
ского залива глянешь — сплошь двойные кресты в яйцах, клад-
бище погибших кораблей. Больше я видел только на входе в
Сортавалу. И расходиться с нашим радио — русская рулетка в
чистом виде, то ли ты борт кому пропорешь, то ли тебе…
Когда «Москвич» Ильи, набитый водилами с «Кирюхи»,
тормознулся у пирса, мы уже успели не только собрать и опро-
бовать движок, но и перебрать якорный шпиль, и по стакану
хлопнуть за успешный ремонт.
39
Под бульканье и звон хрусталя Илья торжественно запустил
двигатель с краденых аккумуляторов, в закатное небо грохнули
шлюпочные ракеты, фальшвейеры полетели в воду, ныряя и
распускаясь на воде невиданными цветами, банкет стал наби-
рать обороты. Мы уже орали песни и собирались отходить, ко-
гда с другого берега гавани прилетела на грохот и звон первая
ласточка, врач детского спортивного лагеря Вера…
Через четверть часа на борт приземлилась целая стая, рассе-
лась, постепенно сбрасывая на палубу лишние перышки, на
леерах, настиле бака и только что отремонтированном шпиле.
Водительская братия вмиг преобразилась из грубых мужиков в
каких-то кавалергардов, адмирал, конечно же, все опошлил,
сказав, что в этой оргии он участвовать не намерен, и свалил
домой, а я, выруливая из бухты, не мог отделаться от ощуще-
ния, что управляю бальным залом Зимнего Дворца. Или Мень-
шиковского, на худой конец…
Господи, сколько ж крови коммунисты вылили из русского
мужика, а она так и осталась голубой. Смотрите, вот же Эдик
стоит, сельский парень с Волхова, три года всего в Питере, ра-
бочий Кировского завода, а ветер морской изогнул его тело не-
мыслимым винтом. Он стоит рядом с выбравшей его дамой, на
миллиметр ближе, чем просто вежливый собеседник, он при-
крыл её не просто от ветра, от всего, что может её потревожить,
тело напряжено и расслаблено одновременно. Оно тает от бли-
зости дамы и готово тут же сорваться куда угодно — за борт, в
небо, к черту на рога, туда, куда укажет взмах ресниц его собе-
седницы… Этому невозможно научить, такое — только в кро-
ви… Знаю прекрасно, что будет потом, но сейчас, сейчас… На-
летит влажный ветер, и сверкнут на его сапогах давно заслу-
женные золотые шпоры, и затянет его изящную фигуру рыцар-
ский пояс…
Боря сидел на штурманском столе, откинув голову на стену,
весь залитый изумрудным светом ходового огня, когда в рубку
поднялся Илья, залитый красным, как хорошо потрудившийся
тореадор.
— Дамам сюда ходу нет?
— Нет. Хвост обрубаешь? Чем тебя Земфира не устраивает?
40
— Попозже… Вкусно тут как-то у вас… Черт знает, что чув-
ствую…
— Море. За руль хошь?
— А как тут?
— Стань за мной, смотри. Возьми глаза, гляди вперед, крас-
ный буй мигающий видишь?
— Глаза?
— Бинокль…
— Аааа, понял… Ага. Вижу…
— Теперь без глаз.
— Нет. Хотя… Вот он!!!
— Теперь назад смотри, створы видишь? Две полосы белые
друг над другом?
— Вижу.
— Это как прицел. Корма должна быть в створе, пока до буя
не дойдешь. Если уйдешь со створов — подруливай, чтоб со-
вместились. Ясно?
— Ага.
— Все. Держи за рога. Помни одно, это не тачка, он не сразу
на руль отзывается. Пошевели понемногу, привыкни. Смотри
все время на буй, как глаза устанут, моргни, повернись на ство-
ры, организм у человека правильно устроен, моргнешь всегда
вовремя. Давай…
В дверь рубки просунулась копна волос с хитрой мордочкой.
Земфира…
— Брысь!!!
— Вы чего, мальчики?
— Брысь, сказал, за борт вылетишь!
Она убралась, мы с Борей постояли у Ильи за спиной, поня-
ли, что все в порядке и, прихватив пузырь, пошли на бак…
МОРСКАЯ СЛАВА
В прошлый раз мы с Борей пили на баке два года назад, и это
вышло нам таким боком, что даже молчать об этом противно.
Так что скажу. В назидание будущим поколениям, чтоб не ста-
41
вили на руль кого попало. Мы Лешу поставили. Парень Леша
неплохой, только ссытся, и глухой. Бытовала в яхт-клубе Арк-
тического училища такая поговорочка. Не то чтоб это правдой
было, просто образная констатация того, что с удачей Леша за-
всегда на контркурсах был.
Шлем его за водкой, для скорости сажаем на велосипед, на
обратном пути у него само собой выкатывается переднее коле-
со — пять пузырей вдрызг! А денег больше нет. И ведь любому,
кто ходил с водкой, известно доподлинно, что из множества
бутылок бьется только одна. У Леши — все.
Саня Душный купил ВАЗ — 2108, восьмерку, по тем време-
нам тачка — круть, сидим, обмываем. Ездим периодически за
бухлом. Сначала все вместе: Саня за рулем, скрестив руки, да-
вит на педали. Я справа, рулю. Боря сзади, вытянув вперед ру-
ку, переключает по Саниной команде передачи. Красота. Потом
по одному. Когда появился Леша, не заметили, но бухло, зараза,
опять кончилось. Послали Лешу. Пришел пешком. Без бухла.
Заклинило третью передачу, врезался в дуб. И ведь выбрал же
дерево потверже. Спецом вдоль аллеи ходили, высматривали,
точно, дуб только один. И так далее. Везучий, короче, парень…
Да-с, а в позапрошлом годе я скинул очень вкусную халтуру,
сварил и поставил дюжину решеток в Астробанке. После разда-
чи всех откатов и выплаты зарплат у меня на руках осталось
налом 52 тонны, сумма, даже с учетом инфляции, охрененная,
полгода можно прожить безбедно. Беда была в том, что выдали
пятерками, еле влезло в спортивную сумку. Войдя домой под
приличным газом, я гордо переломил сумку пополам, и вывалил
пачек пятьдесят жене на кровать. Отслушав восторженный визг,
я почувствовал себя настоящим добытчиком и чванно попер в
свою комнату. Недолго чванился. Она влетела следом, визг из-
менил и тон, и смысл:
— А тебе зачем столько денег???!!!
— Слушай, там у тебя на койке… Ты хоть раз в жизни
столько видела? Тебе что? Мало?
— Ты пропьешь!!!
— А ты нет?
— Тебе и рубля нельзя давать!
42
— Ты, мать, совсем ошалела. Пока не озверел, объясняю:
большая часть пойдет на инструмент, аренду, транспорт и взят-
ки. Чтоб дело не остановилось. Чтоб каждый месяц такое отры-
вать удавалось. Ну и попью, конечно. Чуть-чуть…
Я ещё думал, шутки… Зря думал. Когда дошло, закинул су-
марь на плечо, вышиб ногой дверь и свалил. Ноги, конечно, до-
несли до Невы, прям к метеоровскому причалу. Себя не помня
от злости, я купил билет, плюхнулся в кресло, и «Метеор» по-
нес меня в Петергоф. Когда выскочили в залив, я дернул мол-
нию на сумке и задумчиво почесал мозг — в сумке было полно
джина, рома, и всего, что полагается пиратам на стоянке, зря я
Сабатини, Стивенсона и Эдгара Аллана По так внимательно
читал. И ведь не помню, где покупал. Ну, раз есть…
Из Петергофа я на тачке добрался до клуба и шлялся по не-
му, как неприкаянный, ну никого же не было! Как вымер. Даже
протрезвел маленько от удивления.
Разгадка нашлась в домике вахты Арктического училища,
там сидел Боб и резал из кожи заготовки для бумажников, у не-
го своя халтура. Под стакан он меня и просветил, что все ушли
в Кронштадт, на гонки. Блин, мог бы и сам догадаться.
Я приоткрыл сумку и продемонстрировал Боре содержимое.
— Давай лайбу какую фрахтанем, и в Кронштадт! А?
— Тебе б все деньги тратить. Вон, «Гном» стоит.
У причального понтона напротив вахты одиноко покачивал-
ся цельносварной белый катерок, метров шесть, осадка — 0.8,
27 лошадей, по обводам этакий мини-сейнерок тонн на пять-
шесть… Ненастоящий какой-то… «Гном», короче…
— Накроют… Угон ведь…
— Не пыли, его неделю никто не хватится. Некому хвататься.
— Пошли.
Мы прошли последнюю пару выходных буев, Боб стоял на
руле, я разливал, когда Михалевский сдавленно заорал:
— Это-то здесь откуда???
На баке стоял Леша. Он, гад, как потом выяснилось, с вахты
в училище смылся и в каюте дрых. Хорошо дрых, даже выход в
море проспал…Боб дернул шишку фиксации руля и вылетел из
рубки на палубу. Я — за ним.
43
— Ты что здесь делаешь, Лепрекон хренов???
Боря сгреб его за грудки, взбешен он был на полном серьезе,
но я от выпитого был добродушен и присоветовал:
— Чего звереть, выкинь за борт, и все дела…
— Винт, падла, загнет или заклинит, с него станется…
— Ну, давай к леерам его привяжем, в Кронштадте выкинем.
— Только если снаружи, чтоб палубы не касался… Блииин,
ну кранты же и нам, и «Гному», кто такую хрень на борту вы-
держит???
— О! Стой. Мысля есть. Только держи его покрепче.
Я нырнул в рубку и выскользнул оттуда с бутылью рома «St.
Michel» емкостью 0,7 литра.
— Лёшенька, милый, щас мы твою непруху на вшивость
проверим. Отнесись к этому спокойно, как к научному экспе-
рименту. Пей, давай. До дна.
— Сдохну… — это были его первые слова.
Боря отпустил его, и потрепал отечески по волосам. Накло-
нился чуть, и умиротворяющее прогудел:
— Что мы, звери? Постепенно. Минут пять у тебя. И заку-
сить дадим. И запить. Дадим, Жора?
— А то… Пей, давай.
Пять — не пять, но минут за сорок пузырь он ушатал, правда
и мы помогли. Но несильно, так, по полстакана. А Леша сомлел,
и мы его на ют оттащили, чтоб глаза не мозолил. И ведь что ха-
рактерно, до острова Котлин дошли, как по ниточке, никаких
приключений. Лешу сгрузили на пирс, а сами ввалились в тре-
нерскую. Это был подлинный триумф, у всех сидящих за сто-
лом был откровенный недопой, а на столе для борьбы с ним
стояла всего-навсего трехлитровая банка с разливным пивом, на
треть пустая. И тут — мы, все в белом. С сумарем…
В Кронштадте много чего рассказывали про тот тихий июнь-
ский вечер, и не один год. Версий было много, истины никто не
добился по одной простой причине: все версии были осколками
мозаики, их просто надо было сложить вместе. И разгром в
пивбаре «Риф», и покер на деньги в ресторане на столе с со-
рванной скатертью, и разоруженный и сброшенный в канал
патруль, и гонка от группы захвата комендантской роты по тер-
ритории строго охраняемой ремзоны, где стояли на ремонте
44
боевые корабли, и стрельба шлюпочными ракетами по ментов-
ским тачкам, и многое другое. И драки, драки, драки…
Очнулся я в гробу в носовой каюте фалькбота. То, что это
именно он, я определил, ещё не открывая глаз, ощупав перебор-
ку, набор тонких досок обшивки «ёлочкой» ни с чем не перепу-
таешь. По плеску волн в борт я понял, что яхта на ходу, причем
приличном, по кренам вроде в левый бейд идем, но вот чье ко-
рыто и куда прём — туман… Гроб — это койка в носовой каю-
те: справа борт, слева переборка форпика. Сверху палуба. Тор-
чат только ноги, и то не все. Нырнуть в него легко, а вот вылез-
ти… Чуешь себя крысой, у неё тоже заднего хода нет. Вылез,
короче. На румпеле — Кранец.
— Вить, куда идем?
— Выпить дай!
— У меня-то откуда?
— Ты, сволочь, на сумке с бухлом дрых!!!
— Ох, ма… Щас…
Я пересчитал задом трап, влез в гроб и вытянул сумку, на ко-
торой, оказывается, дрых. Заглянул. Действительно, сволочь…
Вылез наружу, сел в кокпит рядом с рулевым и распатронил
сумарь…
— Прости, Вить, засранца, больше не буду…
— Такое не прощают. Наливай.
— А кто на шкотах?
— Серега, кто ж ещё? Так он мне и дал свою посудину, как
же… Румпель!!! Дуй сюда, у этой гниды совесть проснулась…
— Ещё нет. — Я лихорадочно открывал пиво, жадно его гло-
тал, одновременно шаря рукой в сумке… О! Нашел… Румпель
показался из-за стакселя, поднырнул под грот, присел в кокпите
на банку и достал из рундучка под нею стаканы. Когда первая
бутылка из-под водки полетела за борт, Румпель спросил меня:
— Ну? Хоть что-нибудь вспомнил?
— Не-а… А есть что?
— Тогда лучше и не старайся. Только заруби себе на носу,
тебе года три в Кронштадт ходу нет… Пока весь призыв не
сменится.
— Ой, ё… А куда идем-то?
— На четвертый форт. Там тебя Боря с «Гномом» дожидается.
45
— А он как? Нормально?
Тут они так заржали с Кранцем, что я решил не углубляться
в расспросы, распечатал следующую, но сам особо не налегал,
жратвы в сумке не было. Только деньги и пойло. С перепоя ме-
ня трясло, ветер мало помогал, а похмеляться дальше было
опасно, на пустое пузо можно было и откинуться. Кранец изу-
чающе посмотрел на мой дергающийся глаз, оценил вибрацию
пальцев, непроизвольную мимику, и изрек:
— Дуй вниз. На камбузе пошарь.
Хлеб, сало, засохший сыр, лук, слава богу, что добрался…
Черт знает, сколько я всего этого сожрал, трезвому б на неделю
хватило. Только через полчаса унялась дрожь, и я вылез на па-
лубу. В трех кабельтовых маячил четвертый форт.
Какими только извилистыми путями не движется отягощен-
ное спиртом сознание…
Самое интересное, что зачинщиком конфликта с патрулем
был именно Боря, он им деликатно намекнул, что его стаж в
море повыше, чем у сундука и двух патрульных матросиков
вместе взятых. Они возмутились: Боре на вид-то лет двадцать
всего, почем им знать, что он по морям с шести лет шастает.
Все б обошлось, но сундук пистолет вытянул, такого небрежно-
го обращения с оружием я не стерпел, и пришлось их в канал
покидать, а ведь пришли мы, между прочим, на площадь, на
Собор полюбоваться, колено у памятника Степан Осичу пре-
клонить. Выкинули коленце…
Да-с, так вот о сознании… Боря армию закосил — в дурке
полежал, и понятие о военных у него было смутное, в основном
из книг и телека. Он их почему-то считал деятельными, преду-
смотрительными, агрессивными, изворотливыми, и вообще ка-
кими-то шпионистыми. А посему рванул на «Гном», спасать
судно, которое вояки могли и обязаны были, по его мнению,
заарестовать, раз с его командой сцепились. То, что «Гнома» мы
сперли, сути дела не меняло, он чуял себя капитаном, груз от-
ветственности размазал его по всей акватории, и он улизнул из
гавани, успев шепнуть дежурному по клубу, что ждет команду
на четвертом форту. Штирлиц хренов.
46
«Гном» стоял даже не у стенки, а на якоре, мы спьяну так к
нему швартанулись, что чуть не утопили оба корыта. Я переки-
нул на «Гнома» заветный сумарь, сам свалился в воду, еле вы-
лез на яхту, у неё борт пониже, опять рухнул в воду, и перешел
на борт только с третьей попытки. Корабль казался брошенным,
в башке заметались Бермуды, НЛО и прочая хрень, я чуть не
запаниковал: грохоту-то было, мертвый встанет. Ну, думаю,
щас и восстанут…
В каюту дверь открывал — дрожал, ей-богу. Отлегло. Оба.
Дрыхнут. Леша — хрен с ним, но Борю я всё-таки растолкал, да
так, что он и на палубу-то сам вылез. Катерок маленький, мет-
ров шесть, в машинном отделении не повернуться, дизельная
двустволка чихала прямо в морду, но заводиться — шиш, акку-
мулятор подсел; короче, через полчасика хмель выдуло. Вылез
на палубу, дышу… И Боря, этак ехидно, в нос мне — пузырек…
У меня аж позвонки хрустнули, как голову отдернул — эфир!
— В рубке нашел. Понял, как они дизель заводили?
Помянув недобрым словом хозяев «Гнома», и в особенности
механика, полез обратно в машинное. Плеснул эфира в коллек-
тор, крутанули — затарахтел…
Вообще-то осознание того, что мы ничего не помнили про
свои похождения, радости нам не прибавило, и ужасы за кормой
нам мерещились один страшнее другого, так что пить мы осте-
реглись. Да и на риск мы пошли дикий — от четвертого форта к
Стрельне фарватера нет, перли чуть не по сетям и мелям, а та-
кое и у трезвого не у всякого прокатит, но идти вдоль крон-
штадтского берега к корабельному фарватеру после вчерашнего
цирка в колыбели российской морской славы? Увольте.
На траверзе Петергофа страхи нас малость отпустили, и мы
стали переглядываться; вот тут-то на палубу и вылез Леша. Та-
кую глупость, что мы сотворили, даже похмельем не объяснить,
я и через двадцать лет понять не могу, как это нас так угоразди-
ло, но мы поставили Лешу на руль, взяли пузырь и пошли на
бак.
Какой там выпить, разлить не успели, двигатель встал. Два
часа — ни вздоха. А ведь даже не перекуривали. Тут Леша за-
гремел в переборку. Мы выскочили, на нас валил буксир. Здо-
ровый, гад, тонн на триста. Якорный конец был коротковат,
47
норд-вест свежел, и нас за те два часа, что мы копались с движ-
ком, утащило аккурат на главный корабельный фарватер. Пред-
ставьте себе неподвижную жабу на трассе Москва — Ленин-
град. Много у неё шансов? Ну вот…
Врать не буду, я растерялся, это Боря лупанул красной шлю-
почной ракетой чуть не в рубку буксиру. Только потом я допер
флаг вверх тормашками повесить. Ну, они и так все поняли,
взяли нас за ноздрю, только предупредили, что с фарватера не
сойдут, дотащат до Стрельнинского буя, а дальше уж сами…
А нам и это — манна небесная. Катер-то краденый. Как объ-
яснить, что это он возле Петергофа делает в открытом море? А у
Стрельны ещё туда-сюда. Вряд ли поверят, но врать можно уже
упорно, тюлени там за швартов утащили, течения, ветра, то, сё…
На траверзе яхт-клуба мы расстались, предварительно спла-
вив Лешу на буксир со строгим наказом позвонить с первого же
телефона на вахту, чтоб буксирнул кто-нибудь, и сразу со всех
ног в клуб, уламывать кого угодно, но чтоб нас в гавань втащи-
ли, ежли по телефону никто не сподобится. За буксир мы особо
не переживали, во-первых, не наш, во-вторых, за пару часов
хода до Питера Леша вряд ли успел бы такую посудину здоро-
венную загубить. Хотя, черт его знает…
А норд-вест свежел. И волна уже метра полтора. А у «Гно-
ма» формула 2.0 от силы. Простыни б рвать на якорный канат,
чтоб хоть как-то якорь взял путем, так нет их, простыней. Все
концы, что на этом железном ящике были, уже в ход пустили, с
себя ремни стащили, мало. Тащит к берегу, и все тут.
Казалось бы, в чем беда-то? Выбросит на берег, и все дела.
Потом подойти на другом катере с длинным концом и стащить.
Да только между нами и берегом — ряжи… Долбанет о гранит-
ный столб, и на дно. Неглубоко, вроде, но метра три есть, хва-
тит, чтоб достать невозможно было. Да и до берега в шторм па-
ру верст плыть — тоже штука гадательная. Хотя, что тут гадать,
руки-ноги через полчаса сведет, не Майами. А жив останешь-
ся — утоплый катер на тебя повесят, век не расплатишься. Это
только своим просто рисковать. А за «народное» враз в тундру
загремишь.
До отчаяния было далеко, но тоскливо очень. Бессильно как-
то. Хрен его знает, что делать. Надежда, собака, расхолаживала.
48
Вот, мол, Лёха дозвонился давно, братья-моряки снаряжают
суда, рвут на выручку. Как в кино. Мы с Борей уже друг на дру-
га поглядывали, из чего б ещё хоть метр веревки сделать, когда
запела надежда победную песнь в полный голос.
Из бухты, милях в двух от нас, выходила «Лира», флагман
парусного флота Кировского Завода, двухмачтовая шхуна, эта-
то нас утащит за милую душу в любой шторм. Шла она без па-
русов, под мотором, но силовую установку её мы знали пре-
красно, 70 сильная «Volvo-Penta», рядный дизель, четверка, са-
ми её центровали, при установке часов пять возились, где её
Боря Юдин достал, капитан «Лиры», ума не приложу…
Боб дал три красных ракеты поперек курса, я запалил
фальшвейер, и мы чуть не приплясывали под эту цветомузы-
ку — вот оно, морское братство, в чистом виде!
Мимо прошла. Боря последнюю ракету ему в транец запу-
лил. Не долетела. Не всегда закат на море — красиво. И уходя-
щая в закат надежда — повод, и немалый, для грусти и разоча-
рования, несмотря на буйство красок.
Жизнь — невеселая книга. «Лира» перевернула очередную
страничку, открылась следующая. Я чуть не сделал её послед-
ней, брякнув:
— А на баке мы так ещё и не пили. Давай… Чего уж теперь-
то?
— Полезли лучше в машинное. Вот если и там кранты…
— Да. Тогда и нажремся…
Через час стемнело, мы разбили ходовой фонарь, извлекли
лампочку, и соорудили какую-то облезлую переноску, головка
двигателя была уже снята, наши головы ободраны, при такой
качке мы бились обо что попало, а в машинном, да ещё тесном,
острых углов хватает; сколько повреждений мы там устрани-
ли — ни я, ни Боря не помним. Половину мы нашли наощупь,
на стенке висела куча запчастей, прокладки, фильтра, форсун-
ки… Механик, видать, собирался делать чуть ли не капиталку, и
хорошо запасся, даже инструмент кой-какой был, по крайней
мере, болты пассатижами не затягивали, но перебрали мы его
только к утру. В башке всю ночь крутилась бессмертная фраза
Кейси Брауна из «Guns of Navarone»:
49
«…а самый ржавый и никчемный кусок железа почему-то
присоединен к гребному валу…»
Мы вылезли на палубу, глянули на зюйд-ост, картина не по-
радовала. Судя по начертанию береговой линии, мы уже влезли
в зону ряжевых преград, хорошо, ветер поутих. Говорить нам
было нечем, переглядываться тоже, Боб полез в рубку, я, в ма-
шинное. Плеснул эфира в коллектор, возвел глаза к палубе над
башкой, и взялся за ручку кривого стартера, слава богу, конст-
рукция двигателя предусматривала запуск врукопашную, ну
ещё Боб из рубки подсобит стартером от полудохлой батарейки.
— Пуск!!!
Хрен там. Только эфиром хлопнуло.
Я откинулся назад, тускло глядя на внутренности машинного
отделения, понуро обозревая эту свалку металлолома. Катер
качнуло, и солнечный луч, пробившийся сквозь откинутый люк,
высветил какую-то, явно левую, замасленную веревку, свисав-
шую, как казалось, с подволока. Так, обрывочек, в ладонь дли-
ной. Ещё не веря себе, я потянул руку к топливопроводу, и на-
щупал отсечный клапан, ну конечно же, мент!!! Он должен сра-
батывать от перегрева, отсекать подачу топлива, но, понятное
дело, давным-давно этого не делал, его когда-то подвязали, да
так и оставили. Ну, шкертик оборвался, клапан-то движок и за-
глушил. А толкаясь вдвоем в темноте машинного, мы этот об-
рывок никак заметить не могли.
— Щас, Боря, щас…
— Что там???
— Щас…
Я лихорадочно искал хоть какую веревку, на себе, в машин-
ном, но все пошло на якорный канат. Наконец, нащупал какой-
то провод, прицепил к веревке, чтоб до стартера достать, схва-
тился левой за ручку запуска, правой натянул веревку клапана,
и заорал:
— Давай!!!
Затарахтел, падла, и без всякого эфира. Не зря перебрали.
Пружина клапана была тугая, чем его заклинить, чтоб не пе-
рекрыло подачу соляры, я себе не представлял. Только собой. И
я повис на веревке, проорав сквозь грохот дизеля:
— Мне отсюда никак!!! Сам!!!
50
Борина тень мелькнула в проеме трапа, загрохотали шаги по
палубе, он выбирал якорный канат врукопашную. Так вот поче-
му у моряков главный спорт — перетягивание каната! До берега
доберусь, всех шашлыков гонять на это дело буду. До восемна-
дцатого пота. Пригодится…
Черт знает, сколько он яшку выбирал, наконец, на палубе
звякнуло, прогрохотали шаги по настилу. Тени я уже не видел,
смачно чавкнул редуктор, я чуть не упал, пошли…
Я понимал, что прямо в гавань — ни в коем случае, налетим
на что-нибудь, только к приемному, а уж оттуда домой, но зна-
ли б вы, как я Боба проклинал…
Руку менять приходилось, наверное, каждые пару минут,
провод резал кисть нещадно, а поворота все не было. Башка за-
нималась черт знает чем — счислением пути, сносами, ветрами,
дрейфом, скоростью судна, попытками вспомнить лоцию — где
и какие тут течения, передаточными числами редуктора и про-
чей хренью…
А что с меня взять, мочи держать не было, и так хотелось,
чтоб Боря, вот прямо сейчас, переложил руля, и лег на финиш-
ную прямую…
И вот, наконец, хорошо качнуло, дало в скулу по-
настоящему — поворот! Катер лег на борт, склянка с эфиром
слетела, треснулась о решетку пайолы, мерзко запахло, даже
сквозь солярный выхлоп, заполнивший все машинное, и катер
пошел в порт по прямой.
Кто сказал, что человек умирает один раз? Умер я в машин-
ном тогда. И подыхал столько в этом угаре, что по времени как
раз бы на ещё одну жизнь хватило. Только скверную я там
жизнь прожил. Очень скверную.
Я все понимал: что он швартуется, что закидывает веревки,
что стопорит движок, что иначе просто нельзя. Но все это —
время. Время… И я никогда никого так не смог ненавидеть, как
его. Вот за эти пятнадцать секунд.
Я ещё вылез до плеч по трапу, Борьке было бы страшно не-
удобно меня вытаскивать из этой тесноты. Он вцепился мне в
плечи, и волок на палубу, потом дальше, на понтон причала,
там я, наконец, рухнул на спину, он говорил потом, что я был
натурально зеленый от отравления, как самая настоящая лягуш-
51
ка, на массаж сердца и искусственное дыхание не отзывался. Он
наклонился, чтоб оживить меня, как положено, «рот — в рот», и
тут меня вырвало ему прямо в лицо. Отомстил, короче…
А он перевернул меня набок, чтоб я не захлебнулся, отвалил-
ся на спину и начал ржать…
Всё-таки гороскоп — не звук пустой, едва почувствовав, что
могу шевелиться, я полез на брюхе в воду: я — скорпион, под
знаком воды родился… Булькал я там этак с полчаса. Да и вы-
пил этой воды немало, желудок вычистил до блеска. Потом, об-
наглев, вообще нырнул, полежал на дне, и вылез из купели все-
го живого более — менее употребительным…
— Чего ржал-то? Истерика?
— У меня б кто так тачку угнал!!!
— В смысле?
— Ну, представляешь, угнали, через пару дней вернули. С
перебранным движком…
Тут и я заржал…
— Так вот кто на этой одиссее наварился! А кто механиком в
Арктическом?
— Хрен знает. Новенький какой-то.
— Надо его на спирт раскрутить. За капиталку…
— Вякнем только, нам хвост накрутят.
— Оторвут.
— Вот именно. Ты как?
— Нормально. Говорят, при отравлении пиво помогает…
— До него ещё дойти надо. А не молоко?
— Пиво, пиво. Молоком только желудок чистить…
— Давай-ка — Уодки! Уыпьем Уодки…
— Ага. Бери сумарь, тащи меня в дом. Сам-то я не очень…
Я пытался перебирать ногами, но это было так, бутафория. И
фактически он меня тащил на плече, так мы и вписались в до-
мик вахты. Там нас ждал хороший удар по нервам, за столом
мирно сидел Леша. Боря выронил меня, сумку, подскочил, и
треснул его в скулу…
— Ты!!! Ты!!! Мы чуть не сдохли!!! Ты где был???
Боря держал его за глотку, а Лёха давился:
— Да я с порта звонил!!! Со всех остановок!!! Потом сюда!
Здесь всю ночь бегал, никто! Ни одна…
52
— Брось его, Боря… Люди. Что с них взять?
Боб его не отпускал, глотку у меня саднило, не до разговоров
было, я ткнул Борьку ногой сзади под колено, он упал и отпус-
тил Лешку.
Я прислонился поудобнее к косяку, посмотрел на них и вы-
давил:
— Давайте, всё-таки, нажремся. Повод хоть куда…
Отпущенный на покаяние Лёха смотался в «Витамин» на го-
ру за пивом и обильной жратвой, мы надрали в парнике огурцов
и помидоров. Лёшка ничего не потерял и не разбил по дороге, и
этого уже было достаточно для благодушного настроения. Но
мы неторопливо пили ещё спокойнее, чем требовали обстоя-
тельства…
Напряг из нас вылетел, наверное, там, на пирсе. Последнюю
вспышку принял Лёха. Он пытался расспросить нас, в чем, соб-
ственно, дело, и что это мы такие ошалелые, но мы только от-
махивались. А потом и отмахиваться перестали. Зуд по всему
телу от отравления становился все тише, фантомные сигналы по
нервной системе пробегали все реже, мыслей было много, но
если собрать их все и смять в комок, то вышло бы всего-
навсего:
«Ну и ладно…»
Я отвалился, наконец, от стола, завалился на койку, и закинул
руки за голову. Боря разлил по последней и тихо проговорил:
— А ведь как ни крути, подвиг. Героическое деяние… При-
ятно.
— Нам с тобой. И все. Не, в следующий раз я геройствовать
только на публике буду, пусть зрят. Может, тогда что отколется
за подвиги полезное…
— Посмотрим. На слове ловлю.
— Лови. Смотреть только будешь, или впишешься?
— Я дурак ещё круглее тебя. Впишусь, конечно.
— Знаю.
Он как-то странно оглядывался и моргал, теребил горлышко
бутылки и нашаривал сигареты, и тут я понял, в чем дело.
— Борька, дурак, этого не стесняются, на мою морду по-
смотри…
По моему лицу давно уже текли слезы…
53
НЕЖДАННОЕ ЧУДО
А сейчас мы сидели на решетке бака и смотрели на свои ру-
ки. Будут дрожать или нет? Я не выдержал первый, сглотнул и
сказал:
— Илья — не Лёха…
— Крупнее…
— Ну, если той же масти, тогда сразу на дно. Без мучений.
— Разберемся. Давай за это, чтоб без мучений.
Я придержал стаканы за донышки, Боря разлил, завинтил
пробку и для верности зажал пузырь коленями. Тронув стаканы,
мы синхронно вытянули уши к корме…
Не, дизель с тона не сбился. Чокнулись. Выдули. Я посмот-
рел в открытый люмен на Илью, стоявшего на руле, обвел
взглядом ночной залив, вдохнул осторожно ветра…
И вдруг так обмяк, что пришлось почти лечь, опершись на
локоть. бог мой, я и не представлял, что это напряжение держа-
ло меня два года, что во мне столько времени сидел крепчай-
ший осколок суеверного страха. Того самого, который нахлы-
нул на меня тогда, два года назад, нахлынул в тот момент, когда
все кончилось, и мы швартанулись к понтону…
И я понял и признался себе, что рвало меня тогда так отча-
янно не только от отравления, но и от страха…
Чуть екнуло опасение, что Борька меня засмеет, плевать, я
уже поворачивался к нему, чтоб признаться, как я тогда пере-
трусил, а он откинулся на спину, сорвал пробку и стал хлестать
из горла, захлебываясь и жадно. Оторвал пузырь ото рта, стук-
нул намеренно затылком в настил, и заорал на весь залив:
— Отпустииилоооо!!!!!
Мы плясали, громыхая сапогами в палубу, отмахивая такт
бутылкой, орошая водкой окрестности, мы орали, глуша дизель
и распугивая чаек и тюленей, пузырь полетел в сторону, мы
вцепились друг другу в плечи, и скакали по всей палубе, то го-
лова к голове, то запрокинув морды к небу, и орали, орали…
В Кейптаунском порту
С пробоиной в борту
54
«Жаннетта» поправляла такелаж.
Но, прежде чем уйти
В далекие пути
На берег был отпущен экипаж…
Черт знает, сколько это длилось, нас уже рвал восторг на
части, вот, сейчас, сердце же не выдержит такого восторга…
В исступлении я прыгаю на фронт рубки, через люмен про-
тягиваю руку, двигаю сектор оборотов на «Стоп», Борька уже
вышиб стопор шпиля, якорь полетел в черную воду, а мы, с
двух бортов — за ним.
Не, всё-таки надо было рыбой родиться…
Лежу на дне ночного залива. Темно? Шиш вам. Надо просто
вверх смотреть. Блики, вспышки… Слабенькие, но есть. Только
здесь можно ощутить такое полное чувство защищенности без
одиночества. Ты прикрыт трехметровой толщей прозрачной
воды, никого рядом нет, звуки не тревожат, просто информи-
руют: вот вдалеке «Метеор» зудит, вот по каналу пыхтит басо-
вито купец. Что-то еле уловимо плещет, волночки на поверхно-
сти, а блики, блики света — лунного, городских огней, ходовых
огней судов, просто напоминают, что ты не один, стоит только
вынырнуть…
Вдруг поверхность моря вспыхнула надо мной сверкающим
серебром, жидким, переливающимся, фантастическим по своей
красоте, а толщу воды, саженях в десяти от меня, пробил наис-
кось прозрачно-серебряный столб света, в котором засверкали
искры — рыбки, песчинки, водоросли, звездная алмазная
пыль… Я чуть всплыл ото дна и замер, такое надо впитать…
Впитать на всю жизнь…
Черт, воздух кончился. Я оттолкнулся от дна, вылетел по по-
яс на поверхность, и тут же в меня ударил свет прожектора.
— Дурень!!! Убери, три киловатта, я ж ослепну!!!
Рядом уже плескался Боря.
— Ну твой Илюха и орел. За пару минут просек, где прожек-
тор включать…
— Дай бог ему всего на свете… Видел?
— Да. В серебре купался… Охренеть…
— Самая вкусная радость — нежданная…
55
— Ладно, мы свое получили. По гроб жизни хватит. Полезли
на борт.
— Ага. Народ, поди, черт-те что подумал.
— Пусть думает. Народу полезно…
А народ и думать не стал — посыпался с двух бортов в во-
ду…
— Жора!!! Да продирай ты зенки, в конце концов!!! Девятый
час уже!
— Продрал, продрал… Лезу…
Врал я, конечно, я их только на палубе разлепить смог. На
часы глянул — ёшкин кот! И двух часов не спали… А Боря уже
вкручивал сверло в голову:
— Адмирал насчет оргии сто пудов прав был: надо хоть как-
то прибраться…
— Ладно, давай. Я — обе каюты, ты — все остальное…
Пустые бутылки свалили в коффердам, те, в которых хоть
что-то было — в ящик на камбузе, две полных — в рубку, белье
и все остальное запихали в парусную кису, в общем, даже палу-
бу продраить успели. И ведь вот что занятно — все, на что я
натыкался во время уборки, в рамки хоть каких-то приличий
никак не укладывалось, а ощущение от вчерашнего было на
редкость возвышенным. Да, мы грубы, циничны и беспринцип-
ны по общим меркам, девахи наши и того хлеще. И наш разнес-
частный пароход даже при ближайшем рассмотрении больше
всего напоминал этой ночью общественную баню древнего Ри-
ма времен упадка империи. На нас можно навесить и дикий
лексикон, и разврат, и пьянство, наши разговоры не выбивались
из рамок самых примитивных тем. Но встал из ночного моря
сверкающий город, все ближе и ближе он, и вот встретил нас
распахнутыми крыльями Николаевского моста. Рванули от бе-
регов сверкающие дорожки золотистого света, и на самый пре-
красный город на свете смотрят завороженно с палубы восхи-
щенные дети. Дети, получившие то, о чем мечтали, но давно
устали надеяться — Чудо. Власть города беспредельна, ему не-
возможно нахамить; они стояли тихо и восторженно, они впи-
тывали чудо и боялись его потревожить словом и движением,
здесь неуместным.
56
И только в темном заливе сорвалась со стопоров замершая
на пару часов оргия, приняв самые бесшабашные формы, по-
нятно, почему: от страха. От страха того, что остался за кормой
сверкающий волшебный город, что впереди — мрак залива, и
дальше — беспросветной жизни, полной каторжного труда и
безнадежности. Страха того, что город снов и мечтаний никогда
не вернется.
Но это совсем не так. Никогда жизнь уже не будет унылой и
беспробудной. Они знают, что чудо на свете есть.
Они видели его собственными глазами…
А город снов — вот он! В него всегда можно вернуться.
Или хотя бы вспомнить…
НЕВА
Мы уже сороковую минуту пытаемся пройти мыс Святки на
Ивановских порогах. Диспетчершу мы уже давно свели с ума,
суда, идущие сверху, кроют нас в хвост и в гриву, снизу нам
тоже достается, но, правда, не так злобно — против течки
удерживать судно всё-таки не в пример легче, а нам с Борей,
честно говоря, не до воплей и не до смеха. Даже на мат времени
нет. Черт знает, с какого перепуга Нева вспухла в середине лета,
но течение на порогах узлов шесть-семь, вода высока, а у нас на
буксире четыре крейсера. И «Самый полный» не дашь, движок
закоптит, а на «полном вперед» те же самые семь узлов. Ну,
может, восемь… Абзац.
Счастье, что я на руле стою, то, что Боря вытворяет, мне яв-
но не по силам и не по уму: он оседлал «Каму», рацию для пе-
реговоров в речной обстановке, и, как мне кажется, уже взял на
себя функции диспетчера на Святке. И нехило с этим справля-
ется. По крайней мере, всем судам от Меньшиковской гряды до
Володарского моста он доходчиво втолковал, ЧТО именно пы-
тается проползти через Ивановские пороги, обгонять нас никто
не пытается, а встречные расходятся с нами с ювелирной точно-
стью, чуется, что в рубках капитаны. Да оно и положено. Не то
место, чтоб на вахтенного офицера такое сгрузить…
57
Я рулю не только руками, но и животом, в рубке тесно. Ра-
ции, что «Сейнер», что «Кама» — здоровенные ящики, плюс
эхолот — вообще комод какой-то, да и радар бог знает какого
года рождения, лампы с ушами, чуть не с водяным охлаждени-
ем, а Боре за моей спиной нужен проход, он летает с борта на
борт с отмашкой. Её тоже видеть надо, экспонат для музея на-
родного творчества: метровая палка от швабры с фотовспышкой
на одном конце, на другом — четыре батарейки питания, при-
крученных изолентой. И пусковая кнопка токарного станка в
качестве выключателя. Эта уже намертво приделана, проволоч-
кой. Без отмашки никак, не у всех, кто по Неве ходит, рации
есть. Далеко не у всех…
Я, конечно, проклинаю на все лады то, что к нашему хвосту
прицеплено, но нет худа без добра — по крайней мере, судно не
рыскает, рооовненько так ползёт… Но уж дюже медленно…
Правая рука зудит неимоверно, мочи нет сдерживаться и не
двинуть сектор на «Самый полный», но это точно катастрофа —
двигатель закоптит, за пару минут потеряет мощность, а то и
заклинит, четыре яхты, «Дельфин», все это собьется в кучу, и
полетит по течению вниз, на скалы, в берег, под форштевни
идущих сзади кораблей. На дно. А из Невы выплыть, да на по-
рогах, этого ещё никому не удавалось…
Глаз все время стреляет вправо, на створ мыса. Господи, как
мне хочется, чтоб он сдвинулся, наконец, к корме, я уже живо-
том подталкиваю руль, чтоб хоть призрачно толкнуть посудину
вперед. Мозг где-то вдали отмечает Борины переговоры по ра-
ции, но я их не понимаю, и слышу их очень издалека, и ничего
для меня уже нет на этом свете, кроме форштевня судна и рву-
щейся под него вспененной на порогах воды…
Два часа ночи, ни черта же, по сути, не видно, но я чую каж-
дый изгиб водной поверхности, каждую волну, похоже, даже
камни все на дне вижу, только б выиграть ещё хоть метр скоро-
сти, только б проползти этот треклятый мыс. И глаз уже вправо
не стреляет. И рогов штурвала я не чувствую в руках, пальцами
и ладонями я двигаю по миллиметру перо руля, там, в воде за
винтом, отсюда, прямо из рубки… И глаза давно вылезли из
головы, они свешиваются с носовых лееров и до рези всматри-
ваются в воду, которую так медленно режет форштевень… И
58
нет уже у меня живота и груди — это киль судна, распарываю-
щий воду, я сам, всем телом, протискиваюсь сквозь суводи го-
ловокружительного течения, а сердце громыхает двенадцатью
горшками маршевого двигателя…
— Пить будешь?
— Что???
— Пить, говорю, будешь? Я уж тебя третий раз спрашиваю.
Прошли, слава богу…
Я хлопнул глазами и пришел в себя: ё-моё, уже мили две по
гладкой воде идем, с двумя судами разошлись. И стопка на при-
борной доске…
— Борь, порули… Что-то я того…
— Давай…
Стопарь я хлопнул сразу, как Боб за руль взялся, даже не чо-
каясь, курить не стал, а только тер и тер глаза, как будто их в
башку обратно запихнуть хотел…
Ощущение было очень знакомым, наконец, я его вспомнил.
Студентом, бывало, зачитаешься в электричке какой-нибудь
матфизикой перед экзаменом, обо всем забудешь — и на тебе,
остановку проехал… Как Шурик в «Наваждении». Никогда не
понимал, как над этим смеяться можно? Это ж такой кайф, от
всего мира отрешиться. Не тот мир вокруг, чтоб на него без
продыху смотреть…
Боря сидел на штурманском столике и рулил ногой, всунув
её между спицами штурвала, а я лениво полистывал лоцию.
— Ого! Смотри-ка, Ивановские — самое сложное место для
судоходства на Неве.
— Вообще-то во всей Европе.
— Иди ты…
— Из мореходки ещё помню…
— Да ну… Врешь. Или преп цену набивал. Из патриотизма.
— За что купил, за то и продаю. Хотя, может, и стращал…
Ты особо не расслабляйся, бухта Петрокрепость скоро.
— Каналом пойдем?
— Блин, там не разгонишься. Погода, вроде, ничего, шас
прогноз как раз будет, в бухте добро запросим. Дадут, так Ладо-
гой пойдем…
59
У меня внутри непроизвольно ёкнуло. Шторма на Ладоге я
разок хлебнул, что это такое, я представлял себе хорошо. Три
года назад мы шли с маяка Сухо в Волховскую губу, четырна-
дцать миль всего, на сварном баркасе с дизельком, тонны на
три. Вдарило на второй миле, и я здорово охренел от происхо-
дящего, все, правда, обошлось, но осадок, как говорится, остал-
ся. Сейчас, правда, плюсов было полно: «Дельфин» — не бар-
кас, судно вполне мореходное. Вот только буксир…
Я столкнул Борькину ногу с руля, и пошел на ют, смотреть
буксирные концы и просветить капитанов буксируемых яхт на-
счет наших авантюрных планов. Подошел к корме и заорал ру-
левому «Ингрии»:
— Кэпа буди!!!
— Сдурел? Пять утра!
— Буди, говорю!!! И остальным передай…
Рулевой попинал в переборку, минут через пять вылез Сашка
Романов. С таким матом… Я курил и наслаждался. Красиво
кроет… Он выдохся, и я проорал:
— Ладогой пойдем. Вы как?
— Нормально. На хрена будить-то было?
— Положено. Других спроси.
— Не дурнее нас. Согласны.
— Сань, вы всё-таки ракеты под рукой держите, мало ли что.
Из рубки назад хреново видно.
— Я тебе в затылок запулю, увидишь.
— Концы проверьте.
— В рубку вали, мазута. Твое дело в Сортавалу не зарулить
вместо Волхова…
— А тебе не все равно?
— До Сортавалы у нас водки не хватит…
— Веско. Вали, спи дальше…
Я не торопясь пошел к рубке, оттягивая время — панорама
была просто сногсшибательной. Нева распахивалась, станови-
лась широченной, справа крытые доки завода «Пелла», даль-
ше — высокий берег с тончайшим кружевом молодых берез в
парке воинской славы, и вдали — город Шлиссельбург. Сле-
ва — невысокий берег, весь в кустах, с желтыми отмелями и
редкими домишками совершенно крестьянского вида, и прямо
60
по курсу из золотой рассветной воды, закрывая восходящее
солнце, из невысокого островка, омываемого золотом и багрян-
цем рассветной реки, вырастала крепость. А дальше, за нею,
угадывалась беспредельная серебристая ширь пресного моря…
И в который уже раз окутались башни и стены клубами по-
рохового дыма, засверкали стальные клинки, сотни лодок, още-
тинившихся, как ёжики, фузеями с примкнутыми штыками, на-
битых солдатами в суконных мундирах с белыми портупеями,
сгибая весла, рванули с левого берега к острову, и вой и грохот
поплыли над Невой…
А с берега через головы солдат громыхали залпами демидов-
ские пушки, расстилая над водой струи порохового дыма, и би-
ли с треском в стены, лопающиеся в мелкие брызги от ударов,
чугунные ядра…
Ветер шевельнул волосы, пропало наваждение, и тут же сме-
нилось следующим. Туман веков стер с горизонта крепость,
смыл город на берегу, оставив лишь несколько серых соломен-
ных крыш приземистых изб, только что сонные рыбаки налегли
на весла, бросая сети и верши, и гнали к берегу, быстрей, быст-
рей, ещё быстрей, воды уже, казалось, не касались длинные,
остроносые челны. А со стороны рассветного солнца, будоража
серебряную гладь озера, с легкими кренами, закрывая горизонт
полосатым парусом, и поблескивая бляхами на выставленных
вдоль бортов щитах, валил, огибая остров, задрав гордо драко-
нью голову над рекой, варяжский драккар…
С воем и писком заверещала рация, я поднялся в рубку, взял-
ся за штурвал, а из рации уже сыпалось:
— Судно, идущее снизу с буксиром в бухту Петрокре-
пость — диспетчеру!
Боря взял микрофон:
— Катер «Дельфин» — диспетчеру. Прошу прогноз на сутки
в озере.
— Диспетчер — «Дельфину». Записывайте. Норд — ост, два
метра-метр в секунду. Ясно. Видимость за горизонт, волна пол-
метра, метр.
— «Дельфин» — диспетчеру. Прошу добро на выход в Ладогу.
— «Дельфин», какая у вас формула?
— С буксиром — 2.5.
61
— Добро. На «Кубок Ладоги» идете?
— Так точно. Судейское судно…
— А каналом? Ваши полсуток уже как прошли…
— Не успеваем.
— Диспетчер — «Дельфину». Даю добро на выход в озеро.
Удачи!
— Спасибо.
ПРЕСНОЕ МОРЕ
Я скосил глаза правее, на вход в Александровский канал.
Новоладожский, в смысле. Старый канал, гранитом на входах
отделанный, его ещё Миних рыл. Только он далековато от озе-
ра, и сразу почти стал зарастать, не было протока воды. Так что
функций своих выполнить он не мог, дороговато чистка обхо-
дилась. И раз уж второй прорыли, не считаясь с расходами, ста-
ло быть, нужда в нем была. И немалая.
Два года назад мы тащили финнов на «Кубок Ладоги» и кэп
ихний забунтовал, в канал переться ему не хотелось, дело это и
впрямь муторное и нудное. Пришлось лезть к ним на яхту по
буксирному концу и втолковывать, что прогноз неважный, и
стоит потерпеть. Вся сила убеждения разбивалась о то, что по-
аглицки финн шпарил через пень-колоду, а моих полсотни фин-
ских слов дела не поправляли. Смелости ему было не занимать,
но по мне, так смелостью такого качества можно б было с кем и
поделиться. А то и вовсе в воду её слить, слишком много там от
дури было. Мне уже было предложено перебираться обратно на
катер, они, мол, своим ходом через Ладогу пойдут, когда я пус-
тил в ход последний аргумент, надеясь на то, что, хоть и финны,
но буржуи же всё-таки, деньги должны считать уметь. И я, мед-
ленно выговаривая слова, привел историческую справку, что до
революции ни одна страховая компания не оформляла страхов-
ку судам, идущим через Ладожское озеро. Справочка в цель по-
пала, кэп с лица сбледнул, но отступать ему не хотелось, и я
ещё четверть часа распространялся, что они очень нас обяжут,
если морем не пойдут, долго, мол, и лениво перевязывать бук-
62
сир, они в середке почти были. Короче, он милостиво согласил-
ся, я полез обратно, а в гордую страну Суоми поползло очеред-
ное подтверждение того, что русские, все, сплошь, трусы и лен-
тяи, а главный в России по этому делу — судья-стартер Киров-
ского яхт-клуба. Вот и будь после этого вежливым и заботли-
вым.
А вход в канал проплывал мимо, вид его и впрямь не обна-
деживал: у какого-то разбитого понтона стояла пара полупри-
топленных ржавых кораблей, дальше — покосившаяся обшар-
панная землечерпалка, и какие-то не то склады, не то свалки. Не
блазнит туда лезть. И по обломкам ползали местные сталкеры…
Неуютно.
Впереди разворачивалась ширь озера, солнце поднялось вы-
ше, и поверхность водной глади переливалась черным с сереб-
ром вокруг катера, и золотисто-голубым вдали. Я поймал себя
на мысли, что в Ладогу я вхожу из Невы первый раз в жизни, и
вообще-то мне страшненько, и стоит подобраться, мало ли
что…
То, что мы с Михалевским оказались на «Дельфине» всего-
навсего вдвоем, да ещё с таким хвостом, было из разряда чуда,
и я здорово мандражировал от ответственности, в случае аварии
ответить за ущерб было совершенно нечем. У меня даже судо-
водительских прав нету. Самоучка, можно сказать. Хотя чуда
тут не было ровно никакого, просто все. Как русский блин.
Иностранцы все пришли загодя, отметились в таможне на Мор-
ском вокзале, и дальше поперли в Новую Ладогу, кто своим хо-
дом, кто на буксире у катеров Центрального яхт-клуба и клубов
БМП и ВМФ. Позавчера в наш клуб пришла флотилия из
Кронштадта, посидели, попили, адмирал пересел на торпедолов
к Кранцу, они подцепили всех, кого можно, и дунули в моря. А
нас оставили дожидаться отставших, у «Дельфина», мол, ско-
рость больше, типа, догоним где-нибудь в Кривом Колене, там-
то Иваныч на «Дельфин» и пересядет со всем судейским корпу-
сом. Только ждать пришлось почти сутки, пока «Ингрия» доб-
ралась из Соснового Бора, да ещё трое наших подтянулись,
хвост оказался вдвое тяжелее, чем рассчитывали. Пока ждали,
задул приличный ост, метров на пятнадцать, по заливу шлепали
вдвое дольше, чем обычно, в Неву воды нагнало, короче, удача
63
по всем параметрам. Иваныча тоже было малость жаль: что с
нами, он и понятия не имел, на «ТЛ»-е рации нет.
Идти по озеру было на редкость легко, на выходе нас обо-
гнал какой-то «Амур», я пристроился ему в кильватер, и пер,
как по проспекту, он, правда, здорово наддал и через час, пол-
тора, исчез бы из поля зрения, но сзади шел ещё и «Балтий-
ский», так что поводырей нам хватало. Погода была просто
прелесть, когда берега пропали из виду, я наслаждался ширью,
красотой и безмятежностью, скука от однообразия меня нико-
гда не терзала…
Просто тихо и хорошо…
Я вытянул шишку фиксации руля, и вышел на бак, лег на
решетку и свесил башку вниз, на воду любовался. Стеклянная
вода, режущий форштевень — гипноз, ей-богу. Когда я выходил
из рубки, Борька колдовал на штурманском столе с лоцией,
причем по-серьезному. Я заметил, что он пустил секундомер,
когда мы проходили приемный невский буй, достал инструмен-
ты и занимался вплотную счислением. В принципе, это на фиг
не нужно было, но он всегда этак вот развлекался, когда мы
шли по градуснику в открытой воде, и я очень его за это ува-
жал, люблю людей, которые учатся и тренируются тогда, когда
это вроде бы и незачем. И тут же меня самого стыд кольнул,
валяюсь же, бездельничаю, а «Дельфин»-то кривой: вмятину в
левой скуле, после того, как Иваныч в Волхове валун таранил,
так и не выправили, судно чуть влево тянет, ну и какое тут на
хрен счисление, если судно зигзугом прёт? Вся борькина работа
насмарку. Так что встал я и в рубку поперся. Подруливать. Ма-
ло ли что…
Когда я это пятнышко увидел, нутро у меня упало прямо на
палубу. Это сейчас с климатом какая-то хрень сотворилась, по-
году и на пару часов не угадаешь. А вот тогда большинство мо-
ряцких примет работало безотказно. А может, я в море давно не
был…
А тогда это песочное облачко с левого борта настроение мне
испортило основательно.
— Борь, глянь…
64
Я протянул руку влево и показал на желтоватый приплюсну-
тый глаз над горизонтом, который стал уже затягиваться се-
ренькой дымкой, скрадывавшей границу воды и неба.
— Это ещё что?
Пока он смотрел и спрашивал, мутно-серая полоска на гори-
зонте налилась свинцом, скорость шторма была потрясающей…
— Минут десять у нас, может, пятнадцать. Черт, вот не по-
везло… И с норда, нет чтоб мордотыком. Заваляет…
Интересно, что он опять вернулся к своим картам и инстру-
ментам, что-то вычерчивал и замерял, хватал то секундомер, то
циркули, потом вылетел на бак с биноклем, и минуты три ос-
матривался, как будто искал что-то. Потом вошел в рубку и по-
ложил бинокль в пенал.
— Борь, сходи, предупреди.
— Не дураки. Сами уже все поняли.
— Мы где?
— На траверзе Зеленца. Если здорово ударит, в Кобону пе-
реть придется.
— Ты мне не пи…и, ты мне пальцем покажи!
Боря сунул палец в рот, вытащил его, поставил стоймя, типа
ветер определял, и уверенно рубанул на зюйд:
— Туда!
Вот тут и свистнуло. Солнце исчезло мгновенно, вода по-
желтела, дождь несся параллельно воде, волны росли на глазах,
острые, частые, через пару минут ветер стал срывать с них
гребни, и видимость упала до пары десятков метров. Судно за-
рыскало, как припадочное, я вперся глазами в градусник, и все
из башки вылетело, только б удержать «Дельфин» на курсе. Я
бога благодарил за то, что сразу же на меня нахлынуло то ощу-
щение единства с судном, которое было на порогах, у меня да-
же бок левый заныл, как будто именно в него волны молотили.
А их гребни уже перехлестывали через бак, судно тяжко качало,
и приходилось чуть подруливать влево каждый раз, как нос ока-
зывался в подошве волны…
Серфинг, мать его…
Пяти минут не прошло, как слева свистнула ракета, потом
ещё одна, обе красные, мы с Борей переглянулись, но тут Сашка
пальнул белой. Боб схватил ракетницу, зарядил зеленую и вы-
65
стрелил на юг, почти вдоль воды, курс указал. Прямо у меня над
ухом. В окно… Скотина такая. Кинул её в стол, и ссыпался из
рубки на палубу. По мне, так его часа три не было. Сто раз ус-
пел подумать, что его смыло. Наконец ввалился, весь мокрый,
протиснулся за мной в левый угол рубки, и включил радар. И
опять стал колдовать над картами. Я не вытерпел:
— Что делаем?
— В Кобону идем. Их заливает по-черному.
— Ну, идем. А поконкретнее?
— Ща, погоди. Может, в радар маяк Кареджи увижу.
Он сунул лицо в маску радара, и не отрывался минуты две.
Потом выпрямился и схватил секундомер. Склонился над кар-
той, что-то бурчал, и я опять не выдержал:
— Ну что там? Видел?
— Шиш там. По счислению пойдем.
— Утешил. Рассказывай. Только карту покажи сначала. И
точку.
— Смотри.
Это сейчас я знаю, что то, что было нарисовано на карте, на-
зывается прокладкой. А тогда я морские карты и читать-то тол-
ком не умел. Но Боб меня на раз чуял, и в двух словах объяснил
так, что и баран поймет:
— Мы здесь. Идем этим курсом ещё минут пять. Потом опи-
сываешь плавную циркуляцию на юг, так, чтоб на весь маневр
ушло минут пять. Иначе яхты на хрен оторвет. Дальше прём
чисто на зюйд. Что хошь делай, но на курсе удержи. Идем час
примерно, от Зеленца до Кобоны фарватер провешен, по нему
сворачиваем влево и в канал.
— Командуй.
Не выпуская из рук секундомера, он опять вперся мордой в
маску радара. Но радости это ему не принесло, мыс Кареджи
был слишком низок, мы его так и не увидели. Он оторвался от
радара, замер, подняв руку с секундомером, взмахнул им и ска-
зал:
— Давай.
Я начал плавно закладывать поворот. Что только в башке не
вертелось, все, что я читал о море, все что слышал и видел, не-
слось там со скоростью пулеметной очереди, и слетала с воспо-
66
минаний шелуха, оставляя лишь то, что имело настоящую цен-
ность, информацию о том, КАК это надо делать… Чаще всего
вспоминался «H.M.S. Ulisses» Маклина, и грело душу то, что
это не Северный Ледовитый Океан. И не стреляют, слава богу.
Всё-таки бесполезных знаний не бывает, «Дельфин» лег кур-
сом на зюйд, но рыскал он отчаянно, волны били в корму, и я
прибавил оборотов. Боря задрал брови, но я тут же огрызнулся:
— Корма не транцевая, мне не удержать. Пересчитывай.
Он посмотрел на тахометр, на лаг, склонился над картой и
пробурчал:
— Минут сорок…
— Ага. Фарватер — буями?
— Вехами.
— Твою мать. И как эту швабру разглядеть?
Дальше все было очень скверно. Я б и рад описать, да не
помню ничего. Помню, что дождь был почему-то желтый, вода
серая, и холодно страшно. Ну и просто страшно. Про время ни-
чего не знаю, не было его. Левым виском я видел, как Боря
склонялся к лоции, замирал, разрешая в уме какие-то дикие
уравнения, заглядывал в градусник и каркал противным голо-
сом команды на руль. Страх и холод испарились сразу, как
только я увидел прямо по носу нордовую веху фарватера, всё-
таки чудо это было то ещё, да ещё из разряда просто невероят-
ных: как можно попасть точно на веху с двенадцати километров
хода по штормовому морю? Пивной бутылкой в Луну уго-
дить — шансов больше. Ветер чуть зашел на вест, поэтому веху
я оставил правым бортом, чтоб не намотать на винт якорный
конец, и довольно круто стал описывать левую циркуляцию, и
только довернув ее, увидал сквозь дождь зюйдовую веху у себя
за кормой, на правой раковине. Меня разобрало любопытство, и
я осведомился:
— Как думаешь, это которая пара?
— А пес её знает…
Боря тянул из пачки сигарету, и до меня дошло, что часа три
я не курил точно…
— Пес-то знает… А штурман — ни уха, ни рыла. Может пе-
сиков в мореходку набирать надо?
— Рули, давай.
67
— Что-то в бочину слабо бьет, наверное, берегом прикрыты
уже?
— Черт его знает, мыс Кареджи длинный и дугой чуть-
чуть…
— И чертей — тоже в мореходку…
— Там их и так…
Я увидал следующую пару вех, и у меня наконец-то отлегло,
правильно шли. Я потянул сигарету, закурил, и откинулся задом
на штурманский стол. Благодааать… Через четверть часа из
желтой мути дождя всплыли берега, и мы чинно вошли в про-
току. Я аккуратно вписался в канал, скинул до шести узлов, и
передернул плечами, то ли занемели они, то ли натружены бы-
ли, и от этого движения зверски захотелось выпить. Боб уже
тащил из стола бутылку, мы дернули по полстакана, тут грох-
нул выстрел, и мимо левого люмена свистнула красная ракета.
— Твою мать! Что, потеряли что ль кого? — Боб вылетел на
палубу и двинул на корму.
Через минуту вернулся и сказал:
— В берег тыкайся. Постоим часок.
— Чего ради?
— Нам-то хорошо. А они там замерзли — кранты. Погреться
надо.
— А…
Мы ткнулись в берег, яхты за нами, мы скинули с носа трап,
но все оказалось не так просто, экипажи на борт пришлось бук-
вально втаскивать, они на ногах не держались от холода. Мы их
стащили вниз, в машинное, и они облепили горячий движок.
Водка — само собой. Но без движка бы они, может, и не очуха-
лись бы…
Я незаметно выбрался из машинного, прошел в каюту и лег
на банку.
Закрыл глаза. Прикинул, что на самом деле произошло. По-
нял — точно чудо. Стал засыпать. И последней мыслью перед
сном сверкнуло:
Любое чудо должно быть тщательно подготовлено…
68
НОВАЯ ЛАДОГА
Я сижу на траве в скверике, затылок иву подпирает. Траву
шевелю пальцем, длинная… Шелковистая. С постамента смот-
рит Суворов Александр Васильевич. Хорошо, мимо меня. Мне б
его взгляда не выдержать. Он бы меня и трезвого выпорол —
даром, что не сторонник телесных наказаний был. За страх.
Страшно мне. И не потому, что трезвый. Хотя, может, и от
этого тоже. Сколько ни думаю, все выходит, что я случайный
какой-то. Невероятный. За пределами теории вероятности и по-
явление мое и то, что жив ещё… Оно, конечно, может, и везет.
Да только не бывает везения такого. Прогулка по Ладоге в Ко-
бону меня здорово подкосила, сто верст нудной ходьбы по ка-
налу вообще доконали: во-первых, напряжно рулить в канале,
во-вторых, делать особо нечего, разве что рояль в голове дви-
гать, а он все по кругу норовит, ворочается, мозг утаптывает. И
думы все об одном: а если бы не…
Если бы не сперли батарейки, могли заглохнуть. На дно. Ес-
ли б прокладку двигателя пробило позже, здесь, в Ладоге, или в
Неве. На дно. Если бы у Михалевского «Правила судовожде-
ния» от зубов не отлетали, если б рациями он не владел вирту-
озно, хоть и двоечником в мореходке был… Если б повернуть
не решились, встали бы мордой к волне, экипажи позамерзали
бы. Вода плюс шесть, полчаса, и притащили бы в Новую Ладогу
гробы коллективные на буксире. Если б у Саньки ракет под ру-
кой не оказалось. Если б Борька счислением не развлекался…
Если б рука дрогнула на руле… Хоть раз бы дрогнула… На
дно… Если б веху, швабру эту, стоящую торчком в штормовом
море, не разглядели бы… Волна метра три, а веха два, от силы.
Серенькая. Стерлись краски давно. Если б тогда с правого борта
прыгнул, а не соскользнул. Если бы… Если бы…
Может, и вправду кто меня хранит? На фига? Тоже, мне, со-
кровище… Чего меня хранить-то? Для чего? Один хрен, испор-
чусь когда-нибудь естественным путем, поизношусь, и стану
непригоден для эксплуатации. Одна дорога, в утиль. Чего ж я
такого не доделал, что сохранился до сих пор? Не знаю… И
сказать — никто не скажет…
69
Я ещё и ещё раз гоняю по памяти цепь случайностей, ну не
лезет она в рамки теории вероятности, ну никак не лезет, даже
близко не стоит. И это я ещё не все вспомнил. Чем больше
вспоминаю, тем дальше от реальности. Сказка какая-то. Что за
сказочник придумал? Страшная, по сути, но все главы удачно
кончаются.
Не бывает…
Так и тянет господа бога к этому делу за уши притянуть.
Только несправедливо это будет. Мне как-то за всю жизнь в го-
лову не пришло о нем всерьез подумать. Обрядов там, постов,
молитв, отродясь не исполнял, верить в него вообще не доводи-
лось, так, к слову только… Ну, богохульствовал ещё… За что ж
ему меня беречь? Но я ж, живой! Вот тебе и седьмое доказа-
тельство…
А все, что со мной поганого случалось, все это я сам наворо-
тил, пенять не на кого. Да ещё пью, как лошадь, это уж совсем
ни в какие ворота. Не иначе, со страху пью… Вот эту-то неза-
тейливую слабость как раз очень хотелось бы свалить на кого,
бес, мол, попутал. Да только его за хвост к этому пристегивать
тоже несправедливо. Что-то я ни разу не видал, чтоб дьявол мне
водки нацедил, и стакан в глотку влил... Все как-то сам. И до
чертей не допивался, вроде… По крайней мере, не видел тако-
вых. Даже издали. А в себе искать корень своего везения как-
то… Неприлично, что ли…
Я совсем отлип от ивы, и растянулся на траве. К яхт-клубу
идти не хотелось, в городе тоже, вроде, делать нечего. Куда се-
бя деть? Ничего не понимаю. Завтра старт регаты, все в при-
поднятом, а кто и в лежку, дым коромыслом, веселится народ.
Один я, как сыч, валяюсь. Осадок, конечно, мерзкий на дне ор-
ганизма плещется. Войти в гавань не успели, адмирал разорал-
ся — где, мол, шлялись, он, видите ли, весь извелся, мы ж почти
на сутки опоздали. Боря ему пытался втолковать, что шторм
задержал, удирать пришлось, да куда там… Иваныч так орал,
что насквозь через глотку видно было, что чует он, сам виноват
во многом, так и подмывало спросить, а чего это, мол, ты с
Кранцем поперся, «Ингрию» не дождавшись? С Кронштадтской
братией побухать невтерпеж было? Да только не спросил, по-
жалел, что ли? Или нарываться не хотелось. А когда Ольга по-
70
дошла и верещать начала, совсем с души своротило от казенных
формул. Всех, мол, подвели, чуть не сорвали регату… Радио
сплошное.
Смылся, короче.
Голову назад закинул, ларек квасной в стене хлебозавода.
Квас у них тут вкуснющий, так и на него денег нет, все как-то
просадить умудрился. Только и остается, что в небо смотреть,
там ничего раздражающего нет. Смотришь и ни о чем не дума-
ешь. Точнее, не так. Смотришь на облака и думаешь ни о чем.
Просто думаешь ничто. Ишь ты, как выразился… Но, точно.
Облака тянутся вереницей сквозь листву берез, и голова сна-
чала пустеет, потом наливается спокойствием. Плевать, что они
там орали про меня. Про меня ведь только я все знаю. Это они
от незнания. А я доволен. Не просто от того, что жив, и слава
богу. Подумаешь, снаряд мимо пролетел… Тут покруче, вроде
как мы с Борькой этот снаряд от себя оттолкнули. А ведь точно
в череп метил. Есть чему радоваться. Тихо, спокойно, пусть про
себя, но радоваться. Вот и буду. И вспомнить есть что.
И снова стали хлестать через бак волны, пенные гребни за-
ливали рубку, земля закачалась, как палуба, хлынул морозный
косой дождь, но тепло мне было, и баюкал меня ветер, тихо-
зеленый, пахнущий травой и листвой, и штормовой одновре-
менно. Я заснул, глубоко и спокойно.
Что будет, когда я проснусь? А будет то, что мне интереснее
всего на свете: вода и ветер, мощь природы и творений рук че-
ловеческих, запредельная усталость и дикий азарт, головолом-
ки, и самые высокие в жизни ставки, и сорванный банк у швар-
товой тумбы причала, скорость и голод, жизнь, самая яркая, ка-
кую только можно представить, и самое главное в этой жизни,
то, что она имеет весомый, вполне осязаемый смысл.
Я неважно отношусь к людям. И терпеть не могу с ними бо-
даться. Вообще спорт презираю, как таковой. Тратится столько
сил, умения, упорства. Нет, чтоб на полезное дело. А не на то,
чтоб доказать, что ты выше всех на стенку писаешь. И ставки
грошовые — медальки, посуда, зависть проигравших. Но есть
природа. И вот с нею я готов цапаться когда угодно и как угод-
но, хотя бы потому, что она требует только одной ставки — го-
ловы. Других она не признает. И когда ты выигрываешь у неё
71
эту ставку, происходит настоящее чудо, мало кому понятное:
оказывается, что проигравших нет. Просто она в очередной раз
признала тебя своим. И ты выигрываешь весь мир. А смысл?
Смысл в том, что играю я за людей. Хоть их и не люблю. И за
природу: человек ведь — её творение.
Прелесть…
И страх смылся.
Сплю…
К вечеру я глаза продрал, и ноги вынесли меня на высокий
берег Волхова, над клубом. И высоко стою, и далеко вижу, все
подо мной, гавань, река. Левее озеро, гранитный вход в Старо-
ладожский канал, шлюз, и мачты, мачты… Каскад звуков, ти-
хих и понятных. Дети визжат, сигая с гранита в воду. Кто-то
переговаривается. Звенят тросы на флагштоках и рангоуте.
Плеск воды вроде даже слышно. И шелест берез. А гул сотен
голосов и музыка на пирсах громче, чем все остальные звуки,
но почему-то фоном… И закатное солнце вроде как потрескива-
ет от собственного жара, валясь в Ладогу. Ярило…
Синью темной подернулось небо по кромке справа, а в зени-
те, неподвижными шторами, перистые облака. Розовые мазки
на голубом куполе мира. Сколько воздуха. Дышу. Нет, вру,
вдыхаю… Пью, не напьюсь…Так вдохнул, что звон в ушах ко-
локольный. Голову опустил, подбородок на грудь, выдыхаю.
Медленно, со смаком… И-эээххх…
Глаза вниз опустил, аж зашипел от унижения. Руки на груди
скрещены. Нога — вперед… Наполеон, мать твою. Во, позор-
то… Как вспомнил, кем он был, вообще завертелся на месте,
как кот с подожженным хвостом. Три войны затеял, все три
бездарно проиграл, в рот ему дышло, три раза драпал, армии
свои на произвол судьбы бросал, чванный неудачник. Точь-в-
точь, как я. Слава богу, хоть славы такой позорной мне снискать
не довелось. Всё-таки хорошо, когда тебя мало кто знает. Так
бы и дал себе в глаз. Опять настроение под откос полетело. И
накатила слабость. Нет, ноги не подкашивались и конечности не
дрожали. Я опять оглянулся на прошлые приключения, и нака-
тила неуверенность: в следующий-то раз, может, и не повезет…
72
Я ведь никогда по-настоящему в себя не верил. Упрекнет
кто-нибудь — теряюсь. Ищу, где виноват. Нет, чтоб сразу обви-
нителя послать куда подальше, чтоб дух мне не подрывал, сразу
в себе копаться начинаю. Вон, адмирал наорал. А что я ему от-
вечу? Он весь из себя моряк, на флоте служил, потом коман-
дующего военно-морской базы на адмиральской «Чилите» во-
зил, тренер, яхтсмен, корки у него всевозможные, а я кто? Са-
моучка. Какое-то магическое благоговение перед документами
и званиями. Как в кровь въелось. Совок багровый. Кто там
брякнул: «Надо выдавливать из себя по капле раба…»? Дурак
был. Полоснуть по вене, чтоб враз все вылилось. Выживешь —
навек свободным будешь, помрешь — туда и дорога…
И тут до меня дошло, что делать это надо прямо сейчас. По-
чему-то я знал, что пришло время выбора. И ноги действитель-
но подкосились. И сел я прямо на землю, вытянув ногу, и со-
гнув другую в колене. Голову на колено положил. Дошло, что
шутки с природой кончились. Теперь — только всерьез…
Она стояла передо мной — не женщина, не соперница, не
враг и не друг. Она не звала меня на бой, не предлагала поме-
ряться силами, она даже не улыбалась, просто изучающе смот-
рела на меня. Решусь, или нет?
— Здравствуйте.
— Здравствуй.
— Мне ещё страшно. Можно, я подумаю?
— Можно.
— Я боюсь, что не получится.
— Все боятся.
— Но ведь я могу и не выбирать. Пусть все идет, как и шло.
— Ты все можешь. Даже не выбирать.
— Но тогда это буду уже не я.
— Ты и сейчас — не ты.
— Но ведь, если я проиграю, меня не будет! Вообще никако-
го…
— А сейчас ты какой?
— Не знаю. А если я выиграю? Что я выиграю?
— Себя.
— Но проигрыш — это смерть! Я люблю жить! Мне есть,
что терять.
73
— Тогда садись в автобус и езжай домой. Забудь про море.
Когда-нибудь потом сделаешь выбор. Если случай подвернется.
— Вы безжалостны. Я ж всё-таки Ваш сын.
— У меня вас много. Шесть миллиардов. Я нянчусь только с
беспокойными.
— Спасибо за комплимент. А когда это будет?
— Не знаю. И знать не хочу. Это всегда случается вдруг.
— Тоскливо. Ладно, посмотрим…
— И что ты решил?
— А Вам, что, интересно? Ничего я не решил… Рабом быть
не хочу. И вызов бросать не буду. Это ведь необязательно?
— Бесполезно. Так точнее.
— Ладно, пойду. Разберемся. А вы красивая…
— Бабник. Наглец. Подлиза.
— Детей обзывать непедагогично. До встречи.
— А я с тобой и не расставалась…
Я шел нога за ногу по пирсам и понтонам и неважно видел
то, что творилось даже под самым носом. Так, на задворках соз-
нания полустертым маркером ставились отметки: такелаж пере-
тягивают, перекладывают груза, балансируя яхты, пробуют
движки, что-то строгают, клеят. Готовятся. А часа три назад
можно было предположить только одно: что все будут в лежку,
так бухали, с ума сойти…
Накрыло гавань сумерками и огоньки «летучих мышей», фо-
нариков и переносок, стали бивачными кострами армии, затих-
шей перед боем. Завтра… Завтра…
И ведь их никто не загонял в этот бивак — сами. Они шли
ради этого на огромные жертвы, в прорву летело все: деньги,
труд, отпуска, отгулы, отработки, контры с семьями и родст-
венниками, все, лишь бы оказаться здесь. Не из-за медалей же, в
самом деле, и не за вазу из гжельского фарфора. Ради чего?
Черт разберет… Ладно, на финише узнаю. Если дойду…
Я сидел на пирсе, свесив ноги, и смотрел на воду, когда по-
дошел Боря. Он был трезв, как и я, тоже карман до дна вычер-
пал.
— Жора, чтой-то ты серый какой-то? Как не в себе…
— В себе, в себе. Поговорил тут…
— С кем?
74
— С матерью природой.
— Псих.
— Знаешь, Борька, может, я и псих, только поверь мне на
слово, ждет нас какая-то хрень из разряда вон…
— Это она тебе? Природа?
— Считай, что так.
— Разберемся. Спать пошли, выпить все равно нечего.
— Да, наверное, и, слава богу, что нечего. Пошли…
СТАРТ
Черт, ну что за акватория, стартовый буй бросить — и то про-
блема… Течение зверское, суводи сплошные, судно мотает, как
Адмирал его по нитке ведет, да ещё вниз по течению, неясно… И
по эхолоту ни черта не понять, надо, чтоб глубины были не
меньше трех метров, а он, пенсионер хренов, плюс-минус пять
выдает…Я стою на самой корме с якорем буя (на самом деле это
просто тяжесть, килограммов тридцать вкривь и вкось сваренно-
го железа, в виде противотанкового ежа), Боря чуть ближе к ми-
делю, на правом локте — сбухтованный якорный леер, перед но-
сом у него буй стоймя, такая железная раскрашенная бочка с
флагштоком и вымпелом. Тож кило на двадцать…
Иваныч ставит на холостой, «Дельфин» дрейфует вниз по теч-
ке, я сразу же с натугой швыряю якорь за корму, как можно даль-
ше, Боря вытягивает руку к корме, с неё кольцами слетает леер,
когда остается с полбухты, сбрасывает его в воду и, нагнувшись,
как штангист, рывком швыряет за борт красно-белый буй. Дать
сейчас ход никак невозможно, полно шансов леер на винт намо-
тать, время встало, мы с Борей застыли в позах броска, даже руки
вытянуты к бую. Торчит, сволочь, вертикально. Когда ж якорь
возьмет? Смываться уже пора, течение к берегу несет, что ж он,
гад, не ложится??? Вымпел покачивается на волнах, кивает, под-
дразнивает, ну что ж ты дразнишься, того и гляди щас в берег
вмажемся??? Лег, встал, опять прилег и вытянул наклоненный
флагшток вдоль течения. На Ладогу указал. Мы орем хором:
— Взяяяаааааалллл!!!!!!!!!!!!!!!!
75
Удар редуктора, вспенилась вода за кормой и «Дельфин»
стал описывать циркуляцию. Через десять минут мы стояли на
якоре аккурат напротив буя, стартовая линия готова…
Я залез на крышу рубки, прицепил на мачту судейский и
стартовые флаги и распрямился.
Бог мой, вот это зрелище! Ну, пусть не распахнуты пушеч-
ные порты, не натянуты над палубой сети, не строятся мушке-
теры на шкафуте и не раздувают фитили канониры на пушеч-
ных палубах. Но вот же он, флот, парусный флот, острый клин
белоснежных парусов, с рисковыми кренами от ладожского
свежака, несется из гавани на старт, в атаку…
Армада наискось пересекает Волхов, подходит к стартовой
линии, и начинается свистопляска, самый что ни на есть на-
стоящий морской бой, бой без пушек и залпов, без порохового
дыма и звона стальных клинков, но на грани абордажа — за ме-
сто, за выгодную позицию для старта. За ветер. За удачу. За то,
чтоб первым вырваться на волю, в Ладогу… Десять минут до
старта… Пять… Минута… Я скашиваю глаза на стартовый
флаг, он смотрит точно на нос судна. Ветер, как по заказу, старт
в чистую лавировку, сейчас… сейчас…
Ракета уже в стволе, полминуты, я защелкиваю ракетницу, в
левой — секундомер. Пятнадцать секунд — поднимаю ствол
вверх, на уровне плеча, десять — взвожу курок, пять секунд… Я
вытягиваю руку вертикально вверх, левую, с секундомером, впе-
ред, четыре, три, две, секунда… Вот оно!!! Сотни глаз буравят ме-
ня — и флаг взовьется, и хлопнет в небо ракета и взорвется небо
от крика, но это в момент старта, только в момент старта, а рассчи-
тать ход и поворот на старт можно только по движению рук судьи-
стартера, только это и свой хронометр могут подсказать капитану,
как стартовать. Ветер расстелил по земле траву, треплет кусты на
берегу, показывая изнанку листьев, рябит волнами реку, и срывает
брызги с гребней, я вижу все — натянутые струнами тросы таке-
лажа, палубы, разноцветные корпуса, пенные ходовые волны, снег
парусов. И все это закрывают глаза, сотни невообразимо огромных
глаз с расширенными зрачками, и в каждом зрачке азарт: на во-
лю!.. Сейчас мы вырвемся на волю... на простор!!! Господи, за что
такое счастье, ведь все это зависит сейчас от меня! Сейчас я, од-
ним выстрелом спущу их с цепи. На свободу…
76
НОЛЬ!!!
Выстрел — и ноздри втянули пороховую гарь, напрочь снес-
ло голову, это морской бой, настоящий, самый, что ни на есть
настоящий, с треском бортов и хлопаньем ткани, со свистом
ветра и бушующей водой, и я ору, срывая связки:
— СТАРТ!!!
Первые тут же легли оверштагом на правый галс и понес-
лись, сразу же забрав ветер, вон из бухты, на простор, осталь-
ные выжимали из своих курсов все возможное, с риском вре-
заться в берег, забирались выше по ветру, чтоб в последний,
самый шаховый момент повернуть, и, нагнав лидеров, отобрать
у них ветер. Какие тут к черту, шахматы! Доска колышется и
плещет, ветер сдувает с неё фигуры, клеток нет, доска беспре-
дельна, а противник ходит и ходит, не дожидаясь, пока ты со-
зреешь для ответного хода. И это не бой, это выше, тут никого
не убивают…
Сквозь свист ветра и рев гонщиков до меня шелестом дохо-
дят слова Адмирала:
— Опять? Мальчишка… Чего так орешь-то?
Я щелкаю рычагом затвора, вытаскиваю гильзу и протяги-
ваю её Адмиралу — сувенир победителю гонок.
— Страховка, Иваныч. А ну как выстрела не услышат, или
ракету проглядят? Гуманизм в чистом виде. Мудрость. Опыт,
можно сказать. А ты — «мальчишка»! Поклеп. Я и обидеться
могу…
— Пистолет отдай, тогда и обижайся…
— Шиш тебе! Вот конец старта отстреляю, тогда и полу-
чишь.
— Дружно ушли. Плотненько. Минут пятнадцать ещё, и ам-
ба. Борь, фальшвейер возьми, брызнешь, когда Жора пальнет.
— Чего ради?
— Телевидение. Вооон, на дебардакере стоят…
— Черт бы их драл! Из-за них и старт в реке дали? Мористее
было б безопаснее в сто раз.
— Да ладно тебе. Обошлось же.
— Понты никогда до добра не доводят…
Боря пошел в каюту, а Иваныч повернулся к судье-
протоколисту:
77
— Екатерина Осиповна, на старт два часа? Или три?
— Час, я думаю. Уже почти все ушли. Сейчас стартовую ве-
домость перепишем.
— Лады. Жора, засекай.
— Уже.
Я продемонстрировал ему лежащий на ладони секундомер.
До конца стартового времени оставалось двадцать пять минут.
Боря вылез на палубу с фальшвейером и начал, было, свинчи-
вать головку, но Иваныч положил ему руку на плечо, и заго-
ворщицки оповестил:
— В каюту пошли. Протокол подписать. Как раз успеваем…
Боря воззрился на него и, сглотнув, спросил:
— А есть чем?
— Есть, есть. Что б вы без меня делали…
Он ещё повернуться не успел, а мы уже, похохатывая, ссы-
пались по трапу вниз. Процедура подписания надолго не затя-
нулась, всё-таки два литра на двенадцать человек судейского
корпуса — как слону дробина, но главное, ритуал был соблю-
ден. Все будет в порядке…
За пять минут до конца стартового времени мы вылезли на
палубу, я загнал патрон в ракетницу, защелкнул её и поднял ру-
ку. Боря вытянул шнур фальша и намотал виток на палец для
верности. Секундомер… Выстрел!
Боря дернул запальный шнур, и струя огня ударила вниз,
сжигая рукав рубашки и прожигая кожу на руке. Фальш полетел
в воду и Боб сдавленно прорычал:
— Ммммммать… Кинули понт. Просроченный, сссука…
Я повернулся к Иванычу:
— Водка осталась?
— Шиш. Только одеколон.
— Тащи, зальем, спиртом надо… Врачиха где??? Здесь же
где-то валялась, загорала! Борь, ты как?
— Знобит…
— Ещё бы. Щас я…
Врачиху я нашел в каюте, голую, переодевалась для очеред-
ной солнечной ванны.
— Мадам, там по вашей части работенка есть. И желательно,
чтоб в таком виде, это пациента отвлечет.
78
Девица оказалась, что надо, даже бровью не повела.
— Что, ему так плохо?
Я смерил её взглядом и почесал снизу бороду.
— Плохо, не плохо, но лучше станет. Уверен…
— Ага, значит, в сознании. Уже лучше. Пойдемте…
Она всё-таки натянула шорты и мы пошли.
Я сидел в машинном отделении на корточках и под грохот
маршевого ковырялся с чехардой, содрал с неё стартер и вникал
в суть повреждений. Запуск она саботировала, можно было б и
плюнуть, маршевый работал, как часы, но Борька валялся в
каюте, и однорукому механику оставлять непорядок в машин-
ном после вахты мне не хотелось. Врачиха, кстати, заштопала
его по первому классу. Судя по повязке, он все предплечье спа-
лил, но она ему каких-то колес надавала, да и кольнула ещё, и
он даже спал, как сурок, ни на что не реагируя…
Мало того, перед сном дала ему совет помочиться прямо на
повязку, когда проснется, и торчать на ветру, если будет не-
втерпеж, чтоб обдувало, не фиг, мол, легкие надрывать. Во дает,
баба, а ведь по виду и не скажешь, фря какая-то гламурная. Всё-
таки здоровый цинизм — штука полезная. Воевала, что ли?
Снятый стартер вертел исправно, на двигателе — ни гугу, и я
стал постепенно звереть, потом дошло в чем дело, но кое-что из
агрегатов я уже успел попинать, а теперь громыхал крышками
рундуков в поисках наждачки, вымещая на них ярость на собст-
венную тупость. Нашел, наконец, зачистил фланцы стартера и
двигателя, сболтил и ткнул пуск. Затарахтел, зараза.
Вовремя.
Из магистрали первого контура охлаждения ударила струя
пара, и брызнул кипяток, я еле успел отскочить, но в кисть все
же попало, я зашипел, вспомнил Борьку, обложил все машинное
стоэтажным матом, треснул по машинному телеграфу и засто-
порил движок. Из переговорной трубы загудел Адмирал:
— Жора, что там?
— Первый контур. Дюрит пробило, полчаса.
— Добро, купнемся.
— На мостике!!! Отдать правый якорь!!!
79
В переговорке загремело, Адмирал зашелся от хохота: якорь
у нас один, цепь семьдесят метров, под нами двести… Я под-
нялся в боцманскую рубку, замер над фарфором и вылил, не
торопясь, содержимое пузыря на левую кисть. Полегчало ощу-
тимо, даже озноб утих, пора было лезть в машинное резать
шланги.
На палубу я выбрался минут через двадцать и слегка оторо-
пел: никто не купался, только загорали, Иваныч вообще резался
в шиш-беш с Аркашей, компьютерщиком…
— Юра, ты уже не водоплавающий?
— Айсберги растолкайте, тогда полезу…
— ?
Он продемонстрировал мне термометр на веревочке.
— Вода плюс шесть! Ниже ватерлинии зима…
— Неженки. А я вот здоровье поправлю!
Я забрался на крышу рубки и сиганул. Не знаю, сколько я
летел эти три метра до воды, но полтора из воды на борт я про-
летел раз в пять быстрее. Адмирал задумчиво потряс в кулаках
кости и осведомился:
— Ну, и как там? Что-то ты быстро.
— Градусник свой раздави! Там минус шесть…
— Нельзя его давить, там ртуть. Нарушим экологию свя-
щенного водоема. Как здоровье? Сильно поправил?
— Да пошел ты! Утопло здоровье, один организм остался…
Заводи, пойду к движку греться… Черт, ну и чудеса, никогда
так холодно не было…
— Скажи спасибо, Настасья ногу не отхватила…
— Кто???
— Мамаша Лох-Несского чудища. У неё со Змей-
Горынычем шашни какие-то были. Потом развод. А дочка
эмигрировала…
Иваныч бросил кости.
— Коша троечная. Нет у тебя теперь шансов, Аркаша. Это
тебе не кнопки нажимать, тут учиться надо…
— Хорош травить. По местам стоять, с якоря сниматься!
— Дааа, якорь. Зацепился, гад. Ты б нырнул, водолаз, по-
смотрел, а?
— Запросто. Айсберги только растолкай…
80
— Не царское это дело — льдины ворочать. Аркадий, ты в
проигрыше, отрабатывай. Футшток на левом борту…
Аркаша только глазами хлопал, морды-то у нас были —
серьезней некуда, но тут появилась Ольга с заранее открытым
ртом, и мы смылись, я нырнул в машинное, услышав напосле-
док:
— Мы на Валаам в этом году доберемся???
Адмирал, похоже, к рулю метнулся ещё быстрее меня, я ещё
с трапа не ссыпался, а маршевый уже загремел…
Всё-таки деревянным по уши надо быть, чтоб регаты судить.
Стою у борта, флаг в руке, жду финиша первого этапа: Новая
Ладога — Валаам. Часа полтора уже жду. Часть солнца просы-
палась на озеро, бликуют зайчики, а я то и дело жмурюсь от
них, как сытый кот. Из воды почти отвесно вырастают скалы
Никоновской бухты, поросшие корабельными соснами, даже
северный ветер их не согнул и не искорежил. Врут, поди, бота-
ники, про пинии итальянские втирали же в школе, что они от
ветра кривые. А здесь и ветра полно и сосны, как на подбор,
гренадеры…
И вот из-за скал, из-за сосен, на предельных кренах, натяну-
тая между ветром и пресным морем, режет воду белоснежная
яхта, она выжимает скорость из ветра и парусов, и рвется сюда,
к финишу… Все ещё беззвучно, она далеко, но видно, как мет-
нулись к носу яхты две фигурки, яхта подвернула курс на пол-
ный, и цветным пузом взлетел спинакер, парус полного хода.
Секунда, десять, и она уже не режет воду, а распарывает ее,
разбрасывая пенные брызги. Я завороженно смотрю, как она
проносится мимо меня — идеал стремительности, на корме
боевой финский флаг — голубой крест на белом поле, в кры-
же — натянутый золотой лук со стрелой, и в полборта — имя.
«Silistria».
Капитан на корме вскидывает руку со сжатым кулаком
вверх: — Победа! Я взмахиваю в ответ, и тут только понимаю,
что в руке у меня финишный флаг, и что я протабанил отмашку
финиша. Было б не так красиво, вовремя б махнул…
И ведь плевать мне, что Ольга скрипит про то, что я заснул,
что Катя губы поджала, что адмирал к разносу готовится, мне
81
от другого стыдно. Взмахом флага я должен был не только за-
фиксировать финиш. Я отдавал честь капитану. Победителю. А
я запоздал. Это бесчестно. И когда все кончится, я сойду на бе-
рег, пойду на «Силистрию» и буду просить у них прощения.
Это главное. Они меня поймут. Я найду слова, я расскажу им,
КАК это было красиво….
ДОМ СТАРОГО КАПИТАНА
— Боцман, подъем!
Я слетел со второго яруса, презрев все законы физики, раза в
три опередив ускорение свободного падения, наверное, так сле-
тали с коек матросы крейсеров при торпедной атаке…
Передо мною торчал ухмыляющийся Адмирал.
— Черт бы тебя. Какого…
— Пошли, дело есть.
Мы вылезли на палубу, и я глянул, наконец, на часы: пол-
восьмого утра, свихнулся Иваныч, ей-богу… Он полез в рубку,
а я стал вытаскивать сигареты. Интересно, а чтой-то я так со-
рвался от его вопля? Не в армии же. Затянулся пару раз, и тут
дошло: елки-палки, а ведь меня ни разу за четыре года никто
командой не поднимал! Не было такого случая. То есть, острые-
то ситуации были, но никто меня поднять не успевал, я всегда
вскакивал раньше, чем звали: то качка менялась, то тон двига-
теля, то шаги несанкционированные… А тут… Не иначе, блажь
какая-нибудь, раз не почуял. Ну, если не выпить позвал…
Иваныч вылез из рубки:
— Денег хочешь?
— Очень. За что?
— На «Ниинну» лоцман нужен с английским.
— А куда они собрались? В Онегу по шлюзам?
— В Ууксалахти. Может, выше, по Ууксе, к Питкяранте.
— Опомнись, Юра, у них штурман — Пекка, профессор, ка-
ких поискать, он штурманцом в «Сильялайне» работает лет
двадцать, по всему миру прокладки делал, лоции у них лучше
82
наших военных, им что, сорок миль по открытой воде не прой-
ти???
— Жора, тебе не один хрен?
— Да стыдно как-то…
— Во, дает. А экскурсоводом? Так пойдет?
— Не понял.
— Капитан, Аулис, здесь родился. В заливе Ууксы. Хочет
дом свой найти…
— Ого. Тогда конечно…
Я представил себе, как я искал бы свой дом через пятьдесят
лет. Да ещё тот, который у меня отняли. С боем… Я не знал, как
он уходил. Не знал, был ли свист снарядов и пожарища, я во-
обще позорно мало знал про ту войну, мне в голову не прихо-
дило, что я на чужой земле!!!
Вдруг отчетливо вспыхнуло видение: я стою в густом лесу
над обгорелым фундаментом, Пекка с Юсси давят мне на плечи,
я падаю на колени, и Аулис, чуть скривив доброе, мягкое лицо,
задирает мне голову, положив ладонь на лоб, и тихо, извиняю-
щимся голосом говорит: «Зачем? Зачем твой дед это сделал?
Прости…»
Мелькнула тусклой молнией финка, и я падаю головой
внутрь фундамента, поливая его кровью из перерезанного гор-
ла. Все справедливо…
Я мотнул головой, стряхивая наваждение, непроизвольно по-
тер горло и прохрипел:
— Ща… Шмотки возьму. И лоцию дай посмотреть.
— На кой черт?
— Может, хоть не так стыдно будет перед настоящим штур-
маном…
— Валяй. В рундуке под штурманским столом…
Я спрыгнул с борта на пирс, и вдруг спина стала читать мыс-
ли Адмирала: «Черт, везет же дураку, английский знает. Так бы
я с финнами пошел…» Я поежился, стряхивая остальное, со-
всем не хотелось слышать такие мысли, ну их к шуту, Адмирала
есть за что уважать, а это просто слабость. Да ещё и черт знает,
чья. Моя, скорей всего. Я опять тряхнул головой, скидывая и
это наваждение, и пошел к «Ниинне»…
83
На полпути наткнулся на шкотового с «Вивата», да так, что с
шага сбился и встал, как вкопанный.
— На «Ниинну»? Лапти не потеряешь? — он почему-то пре-
зрительно посмотрел на мои тапки. Я пошевелил торчащими из
драных кроссовок пальцами, и изумился:
— Гоночные. Не в штиблетах же!
И только тут до меня дошло, ЧТО передо мной стоит…
Откуда…
Только инструктажа мне тут не хватало! А его уже несло:
— Ну, иностранцы все же. Как-то неудобно. Что они поду-
мают?
— Обо мне ничего плохого. А вот как ТЫ на палубу попал?
Постарайся с ними не общаться, засмеют. Командарм Фринов-
ский жопой вперед по трапам спускался, когда наркомом ВМФ
стал. Ты что, по такой же славе стонешь? Не позорься…
Каким мерзким и стыдным стало волшебное карельское ут-
ро. Я шел по пирсу, машинально отмахивая правой рукой, как
стряхивая что-то ладонью с бедра. Мелькнул «Жук в муравей-
нике» Стругацких: «Не может вот так лихо мотаться на шее ма-
газинная винтовка весом никак не меньше полупуда, никак не
может… Так может только игрушечная, ненастоящая. Из па-
вильона. Из расстрелянного павильона…» Подделка… Поддел-
ка под человека. Как часто я их встречал — с пустыми подозри-
тельными глазами, четко знающих, что мне надо, и каким я
должен быть. В универе, в армии, на заводе, в институте. Но я
никому ничего не должен! Уже давным-давно. Все навязанные
мне рождением в этом государстве долги давно отданы. С лих-
вой, за всех моих потомков. Я уже почти забыл про этих, с пус-
тыми глазами. Выходит, зря. Даже здесь. Даже здесь… Гады…
Все могут изгадить… Кухарки. Неумелые ленинские кухарки.
Так проколоться! Моряки — народ суеверный, парусники тем
более, а уж гонщики…
И уж если мне хоть раз удалось взять приз, я никогда не сме-
ню обувь, в которой это сделал. Хоть режь меня, не сменю.
Ольга, детский тренер, сроду призов не брала, и, не зная, что
такое гоночные кеды, швырнула раз в бухту драные тапки Иго-
ря, моего сына. Они до воды ещё долететь не успели, а «три ки-
тайца», друзья, не разлей вода, Исмаилов, Федоров и Тарасов,
84
уже летели с трехметровой набережной в залив и выловили их,
несмотря на барражирующие по бухте катера и яхты. Один та-
пок сразу, за вторым ныряли минут десять на шестиметровую
глубину. И Ольга мгновенно поняла, что за глупость она сдела-
ла. А когда Адмирал ей растолковал, так ещё и извинилась пе-
ред восьмилетним мальчишкой, не знала, мол, что гоночные.
Только шиш ей поверили. Даже не изобразили.
А я стою на пирсе перед белоснежным бортом «Ниинны» и
не могу заставить себя ступить на борт. Стыдно… Что за га-
дость по моей стране шляется? Мне хочется стоять и каяться, и
оправдываться перед ничего не подозревающими людьми, что
не все моряки братья, что в семье не без урода, что не стоит
плохо думать обо всех, если нарвешься на такую гниду…
Я завожу глаза вверх, к кружевным кронам сосен на голово-
кружительной высоты скалах, и тут меня отпускает; нет, слава
богу, синему небу дела до моего стыда.
Я опять тряхнул башкой, это уже на нервный тик похоже
стало. А в голове мелькнуло — ну, уж на этой палубе точно та-
ких не встретишь…
Я ухмыльнулся и шагнул на борт, громко рявкнув:
— Terve, hei!
Из каюты высунулся здоровенный финн, белобрысый, как и
положено, круглолицый, совершенно неопределенного возрас-
та. Рот растянулся до ушей.
— Tervetuloa!
Я протянул руку, и она утонула в широченной лапище с
длинными и почему-то тонкими пальцами.
— Kiitos… Is here anybody speaking English?
— Me. I`m Pekka. Aulis and Jussi — so-so…
— My Finish is not so-so. It`s nothing…
Финн ухмыльнулся:
— I see. It`s not even Eesti…
_____________________
— Привет! (фин.)
— Добро пожаловать! (фин.)
— Спасибо… (фин.) Кто тут по-английски говорит?
— Я. Меня Пекка зовут. Аулис и Юсси на нем еле-еле…
— Мой финский не еле-еле. Он никакой.
85
— Да вижу. Это даже не эстонский…
Я хохотнул, в кокпит вылезли остальные — шкотовый Юс-
си, калибром поменьше Пекки, но очень на него похожий, и ка-
питан, Аулис Мискала, кряжистый увалень, лет шестидесяти на
вид, с мягким и очень трогательным лицом. Мы расселись на
банках, прихлебывая чай, и скоро выяснилось, что Юсси и Пек-
ка кое-как шпарят по-немецки, а Аулис, хоть и очень медленно,
но как-то может по-русски. Короче, говорить было на чем…
Странное дело, я мгновенно стал их чуять, никаких преград не
было и в помине. Они совершенно не притворялись, не были
напряжены, слов было не надо. Я сразу же почувствовал себя в
команде, только судовая роль была непривычная, балласт. Ну,
тоже вещь полезная, особенно в шторм. Бровь Аулиса чуть ше-
вельнулась, конечно же, пора, я бы тоже торопился, быстро до-
пил чай, встал и сунулся в каюту, бросив на ходу:
— Старт?
Они даже не переглянулись, только Пекка по инерции сказал:
— Ye! Excuse…
_____________
— Ага! Извини…
Я только рукой махнул, чего, мол, извиняться, и забрался в
каюту. Яхта — четвертьтонник, троим-то не развернуться, от-
ход — сложный маневр. Чего я под ногами путаться буду? Да и
на хату посмотреть интересно же… Интерес оказался не зряш-
ный, пока я все разглядывал, они уже отчалили, вывалили из
бухты Никоновской, довернули к ветру и пошли одним длин-
ным галсом вдоль архипелага Валаам. А я все смотрел. Бог мой,
над штурманским столом сплошная “Silva” итальянская, дубли-
рующий градусник, магнитный, плавающий, с цветной размет-
кой. Нам бы такой. Эхолот размером с пачку сигарет, экран ра-
дара с книгу величиной, и рация… Мать моя, просто телефон и
кнопочки, 99 каналов. У нас «Сейнер» с пишущую машинку
размером, холодильник «Камы», и неподъемный сейф эхолота,
который разогревается минут десять. Про радар ваще молчу, на
самолет не поставишь, нет таких самолетов, чтоб его в воздух
поднять. И это на судейском. Поставь такое на яхту — и на дно.
Сразу, без мучений…
86
Свистнули турачки, чуть хлопнул грот, яхта переложила
крена на правый борт, ага, легли на курс, Валаам обошли…
Пекка втиснулся в каюту, улыбнулся, хотел, видать, сказать
что-то из вежливости, но я, тоже улыбнувшись, отмахнулся, и
он потянул из рундука карту. Как же всё-таки легко с ними… Я
выбрался в кокпит, судя по ветру, в залив Ууксы войдем одним
галсом, путаться под ногами у меня никак не получится…
Дуло метров на пять с норд-оста, яхта перла здорово, Юсси
сидел на руле, держа под мышкой румпель, Аулис пошел в каю-
ту, а я растекся по левой банке и с наслаждением закурил. Дым
от «Примы» коснулся рулевого, он непроизвольно чихнул, и мы
оба хохотнули.
— Не куришь? — я приоткрыл вделанную в борт пепельни-
цу, намереваясь затушить окурок, но он махнул рукой.
— Не такое. — Подумал немного и добавил — Иприт.
Я захохотал и поперхнулся.
— Точно! Иприт со знаком качества…
Юсси тоже залился, и тут из каюты высунулся Аулис, держа
в руках солидную бутыль. Медленно выговаривая слова, он
произнес на русско-немецком, ткнув свободным пальцем в ча-
сы:
— Ничего, что рано?
— Мы в России, она большая. В Находке вечер. Удобно.
Аулис радостно кивнул, и нырнул за кружками, добавив:
— Йа! Вундербар!
В общем, байки про финнов химерой не оказались, пили они
нормально, весело и радостно, и как-то свободно, без нашей
лихорадки, вызванной страхом, что вот, мол, ща нагрянут. Не-
важно кто — менты, халявщики или жены: все те, кто портят
нормальную русскую пьянку. Напиток оказался вкуснющий,
австрийский ром, с которым я был знаком только заочно, по
«Швейку». Выбравшийся из каюты Пекка растолковал, что вы-
ше 35 градусов у них не продают, поэтому они, зная, куда едут,
смотались предварительно в Австрию за крепким. Я от такого
рассказа чуть за борт не вылетел, тут в лабаз сходить за вод-
кой — уже неразрешимой проблемой стало. А уж в Австрию за
ромом… Охренеть.
87
Когда мы дернули по третьей, Пекка ткнул пальцем в рум-
пель и спросил:
— Можешь?
Я кивнул, и чтоб поняли все, добавил голосом:
— Натюрьлихь…
— Садись тогда, втроем мы быстрее с завтраком управимся.
— Яволь!
Я сел на румпель, чуть качнул право, отсчитал десять, лево,
лег на прежний курс по градуснику, глянул на кильватер и по-
радовался — отзывалась Ниночка здорово, прям по-женски,
отщелкнул стопор, добрал чуть шкот, качнул яхту, малость рас-
травил, она прибавила, добрал как было, лег на курс и развалил-
ся… Хорошая посудина. Можно сказать, прелесть просто. И
вообще мне с руля слезать никак не хотелось. Так что, когда
они выбрались в кокпит со жратвой и Юсси сунулся, было, к
рулю, я только отмахнулся, улыбнувшись.
Да и рулить особо нечего было, курс на фиксаторе она здо-
рово держала. Мы тяпнули для аппетита, смели завтрак, помы-
ли посуду, и начался нормальный треп. С моих слов:
— Полдень. Джентльмены выпивают и закусывают…
Именно тогда я ощутил, что растолковывать анекдот или
шуточку — не всегда унылое дело. У каждого народа свои ал-
люзии, и, треща на четырех языках, мы через четверть часа до-
бились-таки того, что заржали хором, и с огромным облегчени-
ем: каждый из нас ещё немного понял своего О`Генри… Юсси
траванул анекдот про финского генерала, пока Пекка перево-
дил, Юсси чуть не подавился, сдерживаясь, и когда до меня
дошло, и я заржал, яхта уже вообще ходуном ходила. Я дунул
про нашего, и понеслось…
Чертов мозг, что он, как будто не мой, а пристегнутый, на
все, блин, со стороны смотрит, даже стыдно перед ребятами, ей-
богу. Я развалился в кокпите буржуйской яхты, румпель под-
мышкой, дымлю «Примой», а они веселятся от души, жестику-
лируют, как итальянцы, прости господи, а мозг отмечает, что
час назад они вообще руками не шевелили, не надо им было
жестами себе помогать. И говорят они отнюдь не на финском,
хоть и между собой, а на чудовищном компоте из финского,
88
английского, немецкого и вроде не то датского, не то шведско-
го, да ещё и с русским. Своеобразным…
Вдруг Пекка хлопнул себя по лбу и метнулся в каюту, Аулис
глянул вправо и пошел за ним, я тоже посмотрел вправо, но не
сильно понял, чего это они смылись. На траверзе был восточ-
ный мыс Валаамского архипелага, ходу ещё миль пятнадцать,
погода — сказка, и причин не то что для паники, для резких
движений не было. Но тут Юсси приподнял бутылку и я со-
гласно кивнул. Ещё бы… Вот тут казус и вышел. Ром-то до это-
го Пекка разбавлял, напиток получался вкусной консистенции,
градусов тридцать. А Юсси с водой переборщил, я аж поперх-
нулся, протянул ему кружку и раздельно выговорил:
— Excuse, too much water…
_____________________
— Извини, воды слишком много….
И тут же скосил глаза на градусник, мне показалось, что яхту
вильнуло волной. Когда он протянул мне кружку, я глотнул, не
глядя, и тут уж от неожиданности вообще подавился, ромом там
только пахло, ваще одна вода…
Мой кашель растревожил всю команду, и из рубки высунул-
ся Пекка, пришлось растолковывать, что кашляю я оттого, что
споткнулся о языковой барьер.
— Пекка, он и так слабовато развел, я ему говорю — «Слиш-
ком много воды», так он для крепости ещё из Ладоги черпнул…
— По-фински учись, раз под этим флагом идешь, он разо-
брал только слово вода! Ну и налил. Как ты просил…Чего ты от
него хочешь?
— Рому я хочу!
— Чистого?
— Ну, давай чистого.
Тьфу ты, опять получилось, как всегда: какая-то ситуация, и
надо напрягаться, чтоб ей соответствовать. Попробуй, махни
полкружки рома в девяносто градусов! Такие ребята славные,
так надо же, так вышло, что русские понты кидать надо. Три
пары глаз меня сверлят, куда денешься? Только что друзья-
товарищи были, и вот уже судьи на меня таращатся… Ром — не
89
спирт, в нем дубильных веществ полно, еле выцедил. Выдохнул
тихо за полминуты, и сигареткой занюхал. Понт так понт.
Юсси смотрит на меня во все глаза, потом переводит взгляд
на кружку в своей руке, передергивает ознобно плечами:
— Бррррр!!!
Они ржут и хохочут, бьют меня по плечу, Пекка тоже риск-
нул, закашлялся от чистого, но все выдул, все в кайф, а я за
корму смотрю на удаляющиеся скалы Валаама, на кружево со-
сен и зеркало озера, на плеск кильватерной струи и бездонный
хрусталь воды подо мной… Злость свою в хрустале топлю… На
что? А и сам не знаю. Как будто героем анекдота стал. Клоун.
Долго в воду смотрел. Даже руку за борт опустил. Тут Пекка
опомнился, и до меня дошло, зачем они с Аулисом в каюту ла-
зали. Я чуть не прыснул, когда они картами зашелестели, а Пек-
ка попытался к румпелю протиснуться. На карте-то прокладка
была. Ох, думаю, педанты… Пекке компас не видно было со
своего места, и он спросил:
— Георг, курс сколько?
— Ост, чистый. Как ром.
Пекка хохотнул.
— Скорректировать надо, дрейф.
— Брось, пятнадцать миль всего. Ветер — пять, стойкий. Не
промахнемся, ворота в залив — полмили.
Он был под газом и стал настаивать. По сути, он, конечно,
прав был, входного маяка нет, а фарватер в заливе Ууксы веха-
ми обозначен, видно их неважно, береговая линия предельно
изрезана, и риск воткнуться в какой-нибудь посторонний залив-
чик был. Но у меня в башке тоже шумело, да и ещё один понт
кинуть тоже хотелось. Трезвый бы сдержался.
— Пекка, давай так. Я в залив зарулю, и если ты веху в би-
нокль раньше, чем я глазами, увидишь, или она не по курсу бу-
дет, я — за борт, и до берега вплавь. Согласен?
— А если попадешь, я за борт?
— Ещё чего! Если попаду, вечером на якоре по-настоящему
нажремся. Deal?
— Deal!
_________________
— По рукам?
90
— Договорились!
Мы хлопнули по рукам, Аулис притащил вторую, и понес-
лось. Неслась под бездонным небом яхта, неслись над нами об-
лака, журчал разговор о том, о сем, журчала кильватерная
струя, и полоскал нас ветер. Пропали из виду берега и острова,
и осталось то, что прекраснее всего на свете — обласканные
ветром четыре души под бездонным лазурным куполом на пье-
дестале из жидкого хрусталя, пробитого солнечным светом…
— На, глянь…
Я протягивал Пекке бинокль. В пылу разговора они даже не
заметили, как выросли из воды скалы восточного берега, и Ла-
дога уже с полчаса, как перестала быть бесконечной. Он глянул
раз, другой, повернулся ко мне и длинно выразился по-фински.
Только интонацию понял, слов таких я не знаю.
— Слушай, как вы, русские, ходите? Ты даже в карту не
взглянул.
Я показал как. Облизнул палец, поднял его вверх, ткнул им
на веху, и рявкнул:
— Туда!
Они опять хлопали меня по плечу, обнимали и хохотали, а я
себя снова свиньей чувствовал. Я ещё на «Дельфине» прикинул,
что надо на полмили на траверзе оконечности Валаама севернее
забрать, чтоб дрейф выбрать, и точно на восток, как раз в залив
угодишь. А веху я увидел не на носовом штаге, а левее градуса
на три, и тихонько подрулил, пока они не заметили, чтоб покра-
сивше было, и только после этого Пекке бинокль дал. Вроде
все, как по нотам, а осадок есть. Именно от того, что по нотам, а
не по слуху. Даж поздравления принимать стыдно. Всё-таки
актер — не моя профессия….
Хорошо, ночи белые. Девятый час, а не похоже, чтоб темне-
ло. Мы изрезали весь Ууксалахти вдоль и поперек, два раза на
мель яхту сажали, но Аулис так и не мог найти место, где стоял
его дом. Странное дело, у меня все из башки повылетало —
гонки, пьянка, работа, кто я, что я, вообще все на свете, все бы-
ло нацелено на одно, найти этот хутор. Единственный знакомый
91
ему ориентир, который удалось отрыть, был старый бетонный
пирс, вдающийся в залив с западного берега, но как от него к
хуторку пробраться, тем более морем, было неясно. Мы совсем
не пили, пока прочесывали залив, я молчал, как рыба, в поисках
я помочь никак не мог, только слушал, но и трети не понимал.
Единственное, что я уяснил — что устье Ууксы было рядом с
хутором, и в школу он по льду через залив за час на лыжах до-
бегал. Всё.
Мы встали на якорь у северо-восточного берега залива и се-
ли ужинать, за все время поисков мы так и не ели. Аулиса мне
жаль было до слез, на ребят смотреть не хотелось, невеселый,
короче, ужин вышел. С тоски все, наверное, пьют, и русские и
финны, и после ужина на джин мы прилично налегли, веселить-
ся было не с чего, мысли у всех крутились вокруг хутора, а раз-
говор об этом начинать мне, по крайней мере, было страшно. Не
мог я на капитана смотреть, ну никак не мог…
Пекка помянул утреннюю навигацию, я хмыкнул и посето-
вал, что нет сухопутной карты, хоть какое-то, мол, подспорье.
Они как-то странно переглянулись, и во мне звякнул тревожный
колокольчик. Они ж ныряли в каюту иногда, потом меняли
курс, принимали решения, значит, в рубке было что-то, с чем
они сверялись! А что это может быть, кроме карты? Пьяны мы
были очень прилично, сознание у меня уже соскакивало иногда
на армейские рельсы, особенно я это ощутил, когда увидел раз-
бомбленный причал. Картины у меня в мозгу сверкали, не при-
веди Господи, сплошь война, ползанье по лесам и окопам, да и
не могло быть по-другому: слишком эти берега были напичка-
ны полустертой фортификацией и воронками, здорово тут вой-
на наследила.
Я медленно поднял взгляд. В глаза штурману финской яхты
«Niinna» Пекка Сальвисаарти смотрел уже не я, а сержант вра-
жеской армии. Это длилось секунды, я увидел такой же гранит-
ный серый взгляд, выдержал его, опустил призрачное оружие, и
улыбнулся вымученно и тоскливо.
— Пекка, я попробую. Дай посмотреть.
Он только кивнул молча, оставил на банке зыбкий автомат и
пошел в каюту. Он вытащил все — карты, отточенные каран-
даши, циркуль, даже курвиметр. Я глянул на карту и обмер —
92
топографическая советская армейская полукилометровка, ксе-
рокопия, конечно, но отменно сделанная, и в углу белый прямо-
угольник. Знаю я, что там за три буквы закрыли при копирова-
нии: ДСП, Для служебного пользования. Я посидел над нею
минут десять и стал допрашивать капитана…
Сначала мы ещё соблюдали какие-то приличия и нормы
мирной жизни, но все это куда-то быстро улетучилось, не знаю,
как они, но мне это никак игрой не казалось, я уперся, как бык,
мне позарез нужно было хотя бы для начала найти треугольник
ошибок для коррекции стрельбы. И я тряс несчастного пленно-
го, выворачивая ему душу наизнанку. Все воспоминания его
детства я пропускал через песочницу — где ты видел остров,
когда бежал в школу, не мог ты на берег здесь влезть, круто
слишком, устье ручейка должно быть, или отмель какая, ну не-
ужели вы, мальчишки, к пирсу пробраться не пытались мимо
солдат? А откуда? А как влезли? А драпали как? А коров на ко-
согор выгоняли пастись? А опушка оврагом кончалась или ле-
сом? А за продуктами на чем ездили? А летом?
Одна опорная точка была несомненно — оконечность разби-
того пирса на западном берегу, другая должна быть рядом с на-
ми, устье ручейка, текшего от шоссе Олонец — Сортавала в за-
лив Ууксалахти, осталось только найти. Мы снялись с якоря и
под мотором пошли впритирку к берегу. Десяти минут не про-
шло, Юсси его увидел. Мы ткнулись было, к нему и тут же на-
поролись на мель. Якорь даже заводить не стали, прыгнули с
Пеккой за борт, раскачали яхту, Аулис дал задний, снялись, я
влез на борт и взялся за циркуль и транспортир. Из допроса я
примерно знал расстояние от устья до хутора, точка получилась
метров на двести западнее устья Ууксы. Погрешность — полки-
лометра. Я поднял голову и указал на лесистый мыс на северо-
западе:
— Аулис, примерно вот там.
— Похоже, но точно, как?
— Подойдем, посмотрим. Может, ещё что-нибудь вспом-
нишь…
— Пошли.
93
Мы не прошли и полпути, когда Пекка опять налил и поднес,
мы выпили, я закурил, а у капитана сверкнула слеза, и он как-то
в сторону проговорил:
— Зимой бы проще было.
— Вряд ли, зимой все белое, очень трудно ориентироваться.
И расстояния скрадываются…
— Горку было бы видно. Мы от коровника на санках прямо
на лед реки катались. Я раз в полынью провалился.
— Полынью? Там пороги? Прямо напротив дома? Брод???
Я подскочил так, что Пекка переводить забыл, что Аулис го-
ворил, я уже и не слушал, а уперся в карту, разглядывая топо-
графические значки. Ну конечно, вот же он, брод, вот возвы-
шенность, метров пятнадцать, пологая к реке, пятьдесят лет на-
зад там наверняка дорога была, лес смешанный, стволы — 50-
30, расстояние — полтора метра, высота — пятнадцать-
двадцать… А вот тут ниже — десять-пятнадцать. Ага, зарос же
хуторок–то. А до высоты остального леса дорасти не успел. Я
отметил точку, хорошо промахнулся по счислению, метров на
четыреста, засек угол, сверил с курсом по компасу, и взял би-
нокль. Хорошо, у них армейский был, со встроенным градусни-
ком, я почти сразу нашел подходящий ориентир на берегу.
— Кэп, туда правь! — я ткнул пальцем, как утром во вход в
залив. — Вон береза косая, а над нею две ели.
Аулис чуть раздраженно спросил:
— Куда? Посмотри…
Я оторвал бинокль от глаз и почесал затылок, подход к берегу
так зарос камышом, что я свой ориентир глазами еле нашел. И не
заметил же в запарке, как залив пересекли… Лодок с рыбаками в
заливе было полно, и я свистнул ближайшему. Тот сразу бросил
удочки и погреб к нам, ещё бы, в кои-то веки яхту увидишь под
иностранным флагом. Нам здорово повезло, в лодке сидел дядька
лет пятидесяти, на редкость интеллигентного вида…
— Здорово, дружище! Помощь нужна, край! Ты места здеш-
ние знаешь?
— Добрый вечер. Конечно.
Я аж поперхнулся, насколько у него правильный выговор
был. И сам заговорил по-нормальному.
— Понимаете, капитан здесь родился, до войны, ищет дом свой.
94
— Я так и понял, вы же весь день по заливу мечетесь.
— Вон там, где береза склонилась, если выйти на берег, и
подняться вверх, в лес метров на сто, сто пятьдесят, есть разва-
лины какие-нибудь?
— Врать не буду, ничего не знаю про развалины или дома,
но если есть, то, скорее всего, там. Тот кусок леса почему-то
зовут финской дорогой, хотя и в помине дороги нет. Только вам
туда не дойти, мелко.
— Довезешь?
— Садитесь, только трое, больше не смогу.
Я повернулся к Пекке:
— Садитесь в лодку, я посмотрю на берег, все равно мокрый…
Подняв руку с сигаретами вверх, я прыгнул за борт и побрел
сквозь камыши…
Мы продирались сквозь лес уже в сумерках, не видно было
почти ничего, сколько прошли — сто метров, пятьдесят, кило-
метр? Вышло так, что мы с Пеккой шли впереди, Аулис кидался
то вправо, то влево, ему мерещились везде родные стены. Он же
помнил свой дом таким, каким оставил — солидный хутор с
большим домом, сараями, баней. А тут был просто густой лес…
Темный. Пекка тронул меня за плечо:
— Прошли, наверное. Давай назад.
— Быть не может. Здесь он где-то. — Я оглянулся на Аули-
са — Хоть всю ночь ходить…
И тут же замер.
Есть.
Не говоря ни слова, не издав ни звука, я пошел вправо и чуть
вперед, лес стал неуловимо реже, я сделал ещё десяток шагов, и
встал на краю цветочного острова. Никогда их не любил. Длин-
ные, фиолетовые, сами цветы початками, растут на помойках и
пожарищах. «Погорельцы». Я присел на валун, закурил, и отки-
нулся на ствол кривой ольхи. Ура. Получилось…
Сзади приблизились шаги, двое остановились у меня за спи-
ной, а капитан вошел в самый центр клумбы и раздвинул цветы.
Под ними угадывался в сумерках ровный, заросший мхом фун-
дамент.
Две руки легли мне на плечи, а старый капитан сделал шаг в
свой дом и встал на колени…
95
СОРТАВАЛА
— Ты левее можешь или нет?! Что тебя вправо тащит?
— Не могу, сказал! Вмажемся ещё…
— Рулевой, называется! Вот же лоция! Влево давай, под скалу.
— Хрен тебе. Ты уже разок накомандовал. Боря, дай ему по
голове…
Боря взял бинокль, перевернул его окулярами наружу и гля-
нул в лоцию, как Бегемот на шахматную доску. И проскрипел
отвратным голосом:
— Лево — десять!
Тут меня прорвало:
— Да вы охренели!!! Скала — метров двести! Не буду я к
ней жаться.
Боря, не говоря ни слова, включил эхолот. Сигаретку достал,
прикурил. И тем же голосом продолжил:
— Любуйся, дятел…
Твою мать… 280 метров. Ну и глубины. Это, выходит, скала,
на которой входной маяк Сортавалы стоит, полкилометра высо-
той? Ни фига себе…
— Черт с вами…
Я взял левее, выждал минут пять ходу и пошел впритирку,
метрах в двадцати от скалы. Черт знает, вот же, все перед гла-
зами, а нутро просто восстает, все так нереально… Ну страшно
же вот так шлепать, нависла гранитная скалища над тобой, и так
близко, что, кажется, падает она на тебя, придавит, разломит
катер и вдавит в самое дно… Ужас. Глаза рыскают справа нале-
во, прочесывая все 180 градусов фронта, может, Адмирал с Бо-
рей всё-таки ошиблись, ну не может быть вход таким, никак не
может, но тут появились входные створы, точно все, правильно
идем. А все равно не отлегло. И тут Адмирал рявкнул, указывая
на правую переднюю раковину:
— На, смотри!!! Вот твое «право»!!!
Я чуть не подавился — чуть прикрытый водой, из озера,
метрах в пятидесяти, торчал гранитный валун, шел бы, как хо-
тел, точно б на него напоролся…
— Тьфу ты. Ладно, виноват.
96
Адмирал назидательно поднял палец:
— То-то. И хватит мне Монастырскую бухту поминать. Про-
ехали.
— Поминать не буду, забыть не удастся…
Такое действительно хрен забудешь. Ольге с Катей приперло
монастырь посмотреть, пошли. Входим в бухту, ползем, узлов
семь скорость. Залив узкий, красииивооо… Хорошо, не залюбо-
вался, смотрю, прямо по курсу буй вдалеке, цвет не разобрать.
— Иваныч, каким бортом?
— Кого?
— Буй по носу! Цвет не вижу, бликует. Черный, желтый?
— Ща, посмотрю. Правь пока на него.
— Есть! Давай резвей, минуты три у нас.
Он смотрит на буй в бинокль, что-то бурчит. Потом полез в
лоцию, уперся в нее, и все молчит, зараза…
— Да говори ж ты, что там.
— Погоди, неясно…
— Очки надень.
Слава богу, ветерок был, рябь в районе буя странная какая-
то, везде одинаковая, а вокруг него плоский круг метров пять в
диаметре. А Иваныч все молчит, вникает.
— Твою маааать!!!!
Я так скатал штурвал вправо, что судно на борт легло, дал
«Самый полный», и тут же среверсировал, выждал секунд де-
сять, руль прямо, и дал «Малый вперед». Адмирал, наконец,
разродился:
— Черно-желтый, буй «Опасность, обойди меня». Любым
бортом.
Я даже дышать перестал, и указал за борт — буй стоял даже
не на якоре, а прямо на чёрном гранитном валуне, ясно, почему
ряби не было, камень не рябит…
— Черт бы тебя… Навигатор хренов. Прав, сто пудов, дейст-
вительно «Опасность». Любуйся! А раньше не мог???
— Вникнуть надо было.
— Вник! Щас бы все… Ничком…
Когда они пошли в монастырь, я слез на берег и поплелся
куда-то влево, ноги не держали, в башке пусто. Из Никоновской
бухты в Монастырскую пройти со всеми прибабахами — про-
97
грев, выбор якоря, ход, швартовка, никак не больше часа. А за-
маялся так, будто в Австралию без смены дорулил. Какого чер-
та им все это по барабану? Долбанулись бы об камень, под ки-
лем пятьдесят метров, ну сами, скажем, выплыли бы, а «Дель-
фин»-то тю-тю… И что потом делать? Без гроша в кармане, по-
среди Ладоги, до дома триста верст, и катер утоплый на тебе
висит. А за такую посудину шиш расплатишься. А если б пас-
сажиров из кают повыкидывать не успели бы?
Ох, мама…
Я лег на косогор и стал смотреть на монастырь. Сквозь пау-
тину сосновых крон сверкали купола церкви, вековые стены
дышали спокойствием, не просто крепость, а убежище. Убежа-
ло сюда от мирской жизни тело, а душа? Окрепла, наверное,
или успокоилась… Тенями тихо проплывали человеческие фи-
гурки, так, мгновение — и исчез. Потом другой… Ведь неваж-
ная, поди, жизнь тут, холодина зимой, работать до черта надо,
службы, молебны, туристы… Чего ради они тут живут? Я про-
тянул руку, сорвал земляничину, отправил в рот и задумчиво
растер языком по нёбу. Вкуснооо… Душистая такая. Повернул-
ся чуть — и мелькнул из-за сосны крест. Сам не зная, зачем, я
извернулся и встал на колени. Просто постою так и все. Спо-
койно, мирно. Стою и стою, на пятки сел. Не знаю молитв, к
чему они? Я же с Ним один на один, стою тут, вот она, душа
моя, читай, если интересно, Он же все видит. И сам в себя за-
глянул, удивился. Тихо внутри, спокойно. А ведь только что от
страха умирал. Конечно же, когда мне захочется покоя, я не
приду сюда. Наверное, потому, что просто не успею. А, может,
оттого, что никогда не угомонюсь. Но я знаю теперь, что есть
Место. Там, где есть покой при жизни. Пусть я не вернусь, но я
унесу его с собой. Я отвалился на спину, вытянул затекшие но-
ги, посмотрел на водянистое небо сквозь сосновые кроны, под-
мигнул облакам, повернулся на бок и стал жрать землянику.
Миновав входной маяк Сортавалы, мы вошли в залив метров
на двести и начали рыскать в поисках приемлемого места, что-
бы выставить финишную линию. Лоция однозначно прогнози-
ровала гроб при любом движении, кроме как по обозначенному
фарватеру. Да и на нем безопасности не гарантировала, все дно
98
было усеяно обломками утоплых судов, скалами, какими-то
волнорезами двухсотлетней давности, только Лох-Несского чу-
дища не хватало. Хотя, черт его знает, может, и притаилось
где…
Эхолот уверенно показывал четкую картину маниакально-
депрессивного психоза, глубины скакали от ста метров до трех.
Стоявший на носу Боря с футштоком давно уже покрыл весь
залив и прилегающие территории густым слоем мата, мотор
ошалел от реверсов, а штурвал свистел в моих руках, как взбе-
сившийся волчок. Это сейчас на любой посудине курсограф
стоит, а вот если б тогда на «Дельфине» был… Вот бы на траек-
торию полюбоваться, вологодские кружева в пьяном виде.
Солнце спасло. Оно как-то присело под нужным углом и про-
било воду до дна, хоть два метра, хоть двадцать, все видно ста-
ло. Я глянул в боковой иллюминатор и обомлел: «Дельфин»
парил в невесомости, под ним пустота, и дно… Песчаное, со
скалами. Вот, днище карбаса, даже кусок шверта видно, вот на
боку лежит порванный торпедный катер, вот просто непонятно
что, баржа вроде, или сухогрузик, навалено на нем что-то, во-
доросли колышутся на дне, чуть поросшие мхом камни, а мы
парим над тихим кладбищем, как привидение в лунную ночь…
Восторг. Швырнули буй, отошли метров на сто, кинули якорь и
встали. Финиш.
К пирсу Сортавалы мы, понятное дело, подошли последни-
ми, место нам оставили королевское, почти у самого моста. Все
б хорошо, да только залив узковат, встали носом к берегу, к
длинному пирсу, глубоко вдававшемуся в залив, а там и течение
оказалось нехилое, прижало нас, как отходить, бес его знает.
Разве что буксиром корму оттягивать. Концы завели, рукой
махнули, черт с ним, отойдем. Пирс, вроде, капитальный, мо-
жет, и не разнесем при отходе…
Первое, что бросилось в глаза на берегу, были отнюдь не
красоты почти средневекового городка, а объемистый бочонок
Андрюши Воеводина, капитана «Смены» и главного тренера
Новой Ладоги. Он в пух и прах разносил свою команду, в вы-
ражениях не стеснялся, видно было, что ребята проштрафились
капитально.
99
— Где??? Где, я вас, спрашиваю?! Два часа шлялись! За это
время можно было в каждый шкаф в этом городе заглянуть!!!
— Ну, нет, Андрей Андреич…
— Серега, ты вообще молчи, тебя первого на рею вздерну!
— Да нет здесь! Нигде нет.
— Серый, я пойму, если цыган в сибирской тайге или на бо-
лоте полчаса водку искать будет. И то много. Но в городе за два
часа не найти? А ну, дыхни!
— Хххаааа!!!
Андрюха пошевелил носом, потом принюхался по-
настоящему.
— Что за черт…
— Я ж говорю…
Воеводин отвернулся от них и махнул рукой, пробурчав:
— Все. Зря я жил на этом свете…
Он пожал плечом и пошел к яхте. Команда осталась на берегу,
не зная, куда себя деть. Мы с Борей переглянулись. Проблема у
всех была одна, но нам и в голову не приходило, что она может
стать неразрешимой. Уж если Серега-цыган не нашел… Я обвел
взглядом пирсы, причал, площадь перед маленьким портом, и все
лица, по которым скользили мои глаза, выражали одно. Уныние.
Только у иностранцев морды были растерянные. Ну, в России у
них всегда малость такие. Я подошел к Сереге, чтоб услышать и
убедиться — да, все ужасно, и жизнь прожита зря.
— Серый, что, правда?
— Отвечаю.
— А за валюту?
Он даже не удивился, махнул рукой и побрел на борт, бросив
на ходу:
— Да хоть за золото…
— Вот это даааа…
Боря присел на вросшую в землю тумбу с причальным коль-
цом и поднял глаза:
— А что это ты про валюту?
— Аулис расплатился за экскурсию. Сто шестьдесят морковок.
— Иди ты!
— На, смотри — я протянул ему сто марок.
100
Он так же, как и я позавчера, задумчиво любовался на голу-
боватую купюру с парящим лебедем и никак не мог выпустить
её из рук. Так же как и мне, ему казалось, что только разожми
пальцы, и тот, далекий, незнакомый нам и, видимо, хороший
мир, для нас совершенно недосягаемый, упорхнет от него на
снежно-белых распластанных крыльях. И он никогда не увидит
больше даже этого маленького бумажного окошечка в другой
мир.
— Представляешь, Борька, ведь нас могут за это убить.
Он тряхнул головой, как бы просыпаясь:
— Что?
— Статья 88, незаконные валютные операции. Была она ко-
гда-то до пяти лет, а когда взяли Рокотова и Файбищенко, её
сделали подрасстрельной.
— Подожди, когда взяли уже? Закон же обратной силы не
имеет!
— Так то закон. В Союзе законов нет. Есть карающие орга-
ны. Вот ты смотришь на клочок другого мира, где есть законы и
можно жить без страха, оно меньше твоей ладони. И за это тебя
схватят за руки, тебе будет больно, тебя будут долго бить в ма-
шине, в камере, на следствии, мурыжить в суде, ты никому ни-
чего не сможешь объяснить, а потом убьют, понимаешь, убьют!
Только за то, что ты посмотрел! Потому, что тебе нельзя! А су-
дье можно. И он купит себе джинсы или нахлебается прилично-
го пива, когда поедет в Финляндию по профсоюзной путевке, на
те самые сто марок, которые у тебя конфискует.
— Знаю. И все равно я буду смотреть. Пусть потом убивают…
— Тогда на, любуйся.
Я протянул ему пятьдесят фунтов с королевой, которые мне
дали месяц назад англичане за лоцманскую проводку из Выбор-
га в Ленинградский морской порт. Я знал, что он чувствует, и
тихонько затянул:
— She loves you, e, e, eee… She loves you, e, e, eee…
Борька хохотнул, сунул мне деньги в нагрудный карман, и
мы заорали хором:
— With a love like that, you know, you should be glad!!!
___________________
101
— Она любит тебя… От такой любви, поверь, ты будешь
счастлив!!! — Строфа из песни «Beatles»
И тут же услышали Ольгино шипение:
— Тише вы!!! Митинг…
Чтооо? Только этого не хватало…
А ведь и впрямь. Команды стояли на пирсах, площади, на
своих бортах, а перед ними в микрофон вещал какой-то дядя в
штатском. Я было выругался, но прикусил язык от неожидан-
ности: мужик балаболил по-фински! Минут через пять до меня
дошло, что это и не финский вовсе, не та мелодия, хотя очень
похоже. И слова знакомые мелькают, только произносит он
как-то странно, вроде как поляк по-русски говорит. Мама моя,
это ж, наверное, карельский язык! Ну и дела… Я наклонился к
Ольге:
— Это что за фрукт?
— Директор местной водно-спортивной базы.
Боря зашептал ей в ухо доверительно:
— Неясно как-то. Не переведете, Ольга Григорьевна?
Ольга здорово кичилась тем, что она филолог, и брякнула раз
по пьяни, имея в виду, естественно, себя, что образованному
человеку любой язык по плечу, чего ни я, ни Боря ей простить
ну никак не могли. Ври, но знай же меру. Она прожгла его пре-
зрительным взором и потопала к оратору. Мы прыснули. И тут
мы начали его понимать. Не сразу дошло, что он повторял свою
речь на русском. Я не мог отделаться от ирреальности происхо-
дящего: вот же оратор с микрофоном, начальник, трибуна, пе-
ред ним толпа, народ, все, как всегда, только речь почему-то
живая и добрая. Что нам действительно рады, что это и впрямь
праздник, и, дай бог, не последний, будут и у нас паруса, а не
только катера, семь футов вам, ребята, будьте счастливы и не
забывайте наш городок.
Я даже вдохнул судорожно, когда он закончил, чтоб удер-
жать всхлип, так это меня растрогало, но следующая фраза во-
гнала меня в столбняк.
— А теперь, дорогие гости, от имени жителей нашего города
я приглашаю вас на банкет в честь участников регаты, который
состоится в ресторане «Волна» через час!
102
И он ленинским жестом простер руку над заливом, указывая
на двухэтажное светлое будущее, горделиво стоявшее на дру-
гом берегу. От «Ура!» прогнулась вода, и сосны затрепетали,
только что из земли не выкопались. Серега даже в пляс пустил-
ся, чуть «Смену» не перевернул…
Ресторан гудел и гремел, по залу слоился дым, окна рас-
пахнуты, и ребята на сцене гари поддавали довольно ощутимо,
для ресторанной группы вполне прилично играли. Но как-то
не очень в тему. Грамм четыреста я уже съел и пробрался к
эстраде. Попытался заказать «За тех, кто в море» «Машины»,
но не сразу даже понял гитариста, который сказал, что песни
этой они не знают. Я так ошалел, что протянул ему десять ма-
рок, спросив:
— А так?
— А это что?
— Понятно. Через пять минут подойду.
Я отошел к столу администратора, взял бумагу, записал
текст, расставил цифровку, хлопнул стопку и опять полез на
сцену. Отвел старшого в сторону, выпросил гитару, напел, как
смог, и показал текст. Он, было, помялся, но я сунул ему десят-
ку, пояснив:
— На наши деньги это рублей тридцать, тридцать пять. Мар-
ки финские.
Он хмыкнул.
— В рамочку вставлю. Все равно не обменять.
Я махнул рукой и полез со сцены к столу. Аркаша уже на-
лил, ждали только меня. Врачиха извергла какой-то замыслова-
тый тост, он нас так воодушевил, что мы хлопнули стоя, по-
гусарски, за что она всех нас от умиления облобызала, мы орали
что-то несусветное, про музыкантов я и думать забыл, Борька
притащил ещё две бутылки с другого конца стола, в башке шу-
мело, и тут со сцены грянуло:
Ты помнишь, как все начиналось?
Все было впервые и вновь.
Как строили лодки, и лодки звались:
Вера, Надежда, Любовь…
103
С мест повскакали все. Загремели падающие стулья, дым си-
гарет смело к чертовой матери, богом клянусь, ни до, ни после
музыканты не видели такой благодарной публики. Сиртаки и
джига, семь сорок и гопак, любой народ узнал бы свое в этой
дикой пляске, а солист уже выводил припев с надрывом, натя-
гивая жилы на горле, ударник бил такие пробои, что и Бонхэму
не снились, и тут, поддернув грифом публику, вступил зафузо-
ванный до предела лидер. Меня продернул озноб, конечно же,
это был не Макар, они и вправду не слышали этой песни, но он
такое отмочил…
Как кабак не рухнул, пес его знает. Если он такое выдержал,
то артиллерийский обстрел для него — что слону дробина.
Я сижу на корме, на леерах, смотрю на заливчик, больше на-
поминающий реку, ночь белая и тихая, хотя, какая ночь? Две-
надцати ещё нет. Изредка проходят катера в озеро, на ночную
рыбалку, «Дельфин» чуть покачивается, а я не то чтоб тоскую
от недопоя, а так… Если б не музыканты в ресторане, действи-
тельно бы затосковал. А так есть что вспомнить… Хорошо.
Боря пошел в рубку, что ему там надо, не знаю, да и знать не
хочу. Мне просто тихо. И самый краешек тревоги, сам не знаю,
откуда. Как тогда, в Новой Ладоге, когда с матерью-природой
говорил. Может, скоро уже? Вызовет к барьеру. Как-то стало не
то стыдно, не то боязно, что надрался. Хотя какое там надрался,
и литра не выпил. А все равно организм некачественный, с та-
ким в бой не ходят.
Слева хлопнуло, и в небо пошла ракета. Я скосил глаза: ко-
нечно же, со «Смены». Андрюша в тоске, с недопоя, к оружию
потянуло — праздник продолжить. И тут все как с цепи сорва-
лись, загрохотало всё, у кого что было: шлюпочные, звуковые
ракеты, и просто пальба — из ракетниц, дробовиков. Саня Ро-
манов вообще, ничего не стесняясь, стоял на корме «Ингрии» и
палил в воздух из «Люгера». Пороховой дым коснулся ноздрей,
меня взвинтило, я чуть не кинулся в рубку, но оттуда уже летел
Борька с коробкой, набитой пиротехникой. Я схватил ракетницу
и загнал первый патрон. Я палил, как в бою, не выбирая цвета,
белыми, зелеными, красными, в зенит, дугой, и пускал ракетами
блинчики через залив, чуть не влепил в проносящийся катер, с
104
других бортов пальнули ему вдогонку, думая, что я хотел его
подстрелить. Боб садил ракетами прямо с руки, а когда они
кончились, взялся за фальшвееры. Один он метнул прямо на
фарватер, он нырнул, ещё не вспыхнув, потом всплыл, и рас-
цвел ослепительным красным мохнатым цветком. Какой-то ску-
тер, уворачиваясь от небывалого пожара, вспыхнувшего прямо
у него перед носом из воды, заложил такого крена, что все ре-
даны на днище пересчитать можно было, и тут я услышал:
— На судейском!!! Кто старший???
Я прикинул — Иваныч с Ольгой после ресторана пошли
продолжать в администрацию, Катю с собой прихватили, нам
дали понять, что мы лишние, стало быть…
— Я. В чем дело?
На борт поднимался общевойсковой полковник, и я слегка
оторопел: армия-то тут при чем? Потом присмотрелся к петли-
цам, бордовые, а не красные, и тут дошло: пожарный. Ё-моё…
— Вы кто?
— Боцман. Судья.
— А капитан?
— В вашем ратхаузе. Я старший вахтенный офицер. В чем
дело???
— Немедленно прекратите! В городе уже два возгорания!!!
— Момент, полковник.
Я нырнул в рубку за мегафоном и гаркнул на весь залив:
— Товарищи яхтсмены!!! Просьба прекратить праздничный
салют! В городе уже два возгорания!
Над бухтой повисло гробовое молчание, длилось минуту. И
тут грохнул в небо залп из всех стволов. И тишина. Только дым
пороховой струился над заливом, и терпкий запах его уносил во
времена Корфа, Гангута и Трафальгара.
Полковник снял фуражку, утер лоб и усмехнулся:
— Ну, вы даете, варяги. Чуть город не сожгли.
— Чуть не считается. А чего было-то, полковник?
— Одна ракета легла на поленницу, ну эту быстро потушили.
А вот вторая угодила в уголь у кочегарки, сразу не заметили,
уголь только минут через пять занялся, но так заполыхал —
чуть пожарная часть не сгорела, она вон, сразу за кочегаркой.
Неужто вы пожара не видели?
105
— Так дым. Видно неважно. Прости, полковник, не со зла.
— Это-то понятно, но вы уж чего-то совсем. В войну потише
было…
— Зато без крови.
— Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие! Не злись,
анекдот такой.
— Знаю. Я про боцманов все знаю.
Тут вмешался Боря:
— И анекдоты он тоже все знает…
— Сами вы анекдот. Плавучий…
— Ходячий. Плавает дерьмо и камыш!
Полковник хохотнул, потом надел фуражку и козырнул. Да
так, гад, отточено, я аж изумился. И тут он меня добил:
— Честь имею, господа. Удачи!
Я посмотрел на него, не было на нем советской формы, не
было. Другая какая-то. С аксельбантами, эполетами и тусклыми
крестами. Я быстро козырнул, по-американски, без головного
убора:
— И Вам, полковник, дай бог всего на свете! До свидания.
Боря посмотрел ему вслед:
— А ведь запросто посадить мог.
— Этот — нет. Не та кость.
— Дааа, это тебе не комиссар. В этой крови быдлом от со-
творения мира не пахло…
ПРОМАХ
Утром я стоял на руках у стенки рубки и пытался хоть не-
сколько раз отжаться. Желудок уже упал на глотку, на палубу
шлепали капли пота, да ещё в глазах потемнело, и так хотелось
бросить это дело и прыгнуть за борт. Воеводина я не увидел, но
фразочка была обидная:
— Мамой клянусь, до такого я не допивался! Где ж ты вчера
столько водки нашел?
— В Караганду летал!
106
Я опустил ноги на палубу и распрямился. Аж качнуло. По-
смотрел на Андрея:
— А ты чего-то свеженький не по годам. Мимо рта лил?
— От злости. Витьку на берег списал. Он в ресторане бабу
склеил, на борт не пришел, а утром с нею заявился, да ещё и
выпендривается. Шкотовым ко мне пойдешь на последний
этап?
— Шутишь?
— Я Семякина уломаю, судовую роль перепишем, у вас пол-
ный парахед народу, дорулят.
Мелькнула ослепительная перспектива — «Смена» по очкам
била в своем классе всех с очень приличным отрывом, даже ес-
ли она придет на финиш третьей, кубок ей обеспечен, а стать
обладателем кубка международных соревнований — это, изви-
ните, высший класс! Такой уровень мне и в пьяном бреду не
снился. И ещё нюанс: за это автоматом выпишут удостоверение
яхтенного рулевого первого класса. А с такими корками можно
водить любое моторное судно водоизмещением до ста тонн.
Бездна проблем, над которыми я бился третий год, снималась
сама собой, да и перспективы были просто ослепительны. В
первый момент я чуть не заорал «Да!!!», как Миронов в «Италь-
янцах…» когда ему предложили миллиард, и даже обвел глаза-
ми палубу на прощание. Часть инвентаря была не закреплена,
электрика вчера дала непонятный сбой, система охлаждения
была под серьезным подозрением. И, кроме Бори, Адмирала и
меня, рулить на «Дельфине» было некому. Если по серьезному,
конечно. Я вздохнул и посмотрел в небо, чтоб не встречаться с
Андреем глазами.
— Брось, Андрей Андреич, я тебе ещё веревки перепутаю, я
ж мазута теперь. Закоренелая. Дай Витьке в лоб, бабу утопите, и
на старт. Коней на переправе не меняют.
— Не дури, кубок точно возьмем, корки тебе выпишу, КМСа
дадут…
— Витьке дай. Чего ты на него взъелся? Представь, что это
не баба, а женщина. Чувства там, то, се…
— Дурак ты, Жора. Одно слово, боцман…
— Во! А тебе шкотовый нужен. Понизить в звании захотел?
107
— Ладно, черт с тобой, пошли на «Смену», я пузырь на опо-
хмелку притаил. Борьку позови.
— Только его не окучивай, а то «Дельфин» утонет, кто твой
победный финиш принимать будет? Педагог хренов…
— Какой, к лешему, педагог?
— Да ладно тебе. Ща мы на «Смену», так? Полчасика поси-
дим, Витёк икру помечет, что ты ему замену привел, я уйду, ты
его позовешь, он у тебя шелковый будет.
— Ну, ты… А ведь правда! Знаешь, Жора, и в мыслях не бы-
ло! Ну, ты и интриган!
— Врешь ты все. Я в детском спортлагере воспитателем чис-
люсь, а не интриганом.
— Не просто числишься. Отвечаю. Пошли, зови Борьку.
Мы стоим под скалой, лидеры ушли за горизонт, основная
масса милях в трех, стартовое время кончается, а «Смены» и в
помине нет. У Ольги с Катей с каких-то давних времен акулий
зуб на Воеводина, и они стоят у меня за плечами, упершись
взглядом в секундомер, чтоб я, не дай бог, Андрюхе не подсу-
дил. Ну, стервы…
Старт был фордаком, все ушли на хороших ходах, полным
курсом, за два часа ветер зашел, Андрей, если и успеет, ему в
бейд пилить, шансы войти хоть в первую десятку более чем
призрачны. Это если ещё успеет. Есть! Прёт, сердешный. Я гля-
нул на секундомер и обмер, осталось пятнадцать минут, а ему
идти милю с лишним по сложнейшему фарватеру, и только под
парусами, лишь дотронься до мотора — молниеносная дисква-
лификация. И ведь этим, у меня за спиной, плевать, что он на-
пороться на что-то может и ко дну пойдет, лишь бы на старт
опоздал.
Время несется курьером, стрелка вертится, как гребной винт,
руки автоматом достают патрон, загоняют в ракетницу, ну, же,
Энди!!!
Он прёт прямо на корму судна, метров пять остается, рев
«Поворот!!!», яхта чуть не чиркает кормой по нашему борту,
есть! «Смена» пересекает стартовую линию, Витька с бешеной
скоростью вертит турачку стакселя, Серега цапает к пузу трапе-
цию и вскакивает на борт, откренивая яхту, а на руле, разва-
108
лившись, сидит Андрей Андреевич с потрясающе красной ро-
жей и ржет, топорща пшеничные гусарские усы. Над курчавой
копной взлетает кулак в победном салюте, а из магнитофона на
полную мощь льется чуть надрывный голос Патрисии Каас. Су-
дьи за спиной потеряли ко мне интерес и смылись, «Смена»
прилично улетела за три минуты, придраться не к чему, и на
последней секунде стартового времени я стреляю.
Отродясь такого нервного старта не отстреливал.
На траверзе Валаама часа в три я сдаю вахту Борьке, потом
Иваныч, мне на руль где-то у маяка Сухо, считай, у входа в
Волхов. Я неожиданно для себя спускаюсь в каюту, не лезу к
Аркаше поиграть на компьютере, ни с кем не разговариваю, за-
лезаю на койку, глаза закрываются сами, и я лечу в преиспод-
нюю. Никогда так быстро не засыпал…
Сон был глубочайший, но вынырнул я из него мгновенно, от
самого что ни на есть животного ужаса. Чуть не заорал. И ведь
не снилось ни фига. Глянул влево — занавеска то прилипала к
иллюминатору, то повисала над мордой, глянул вправо, что за
черт? Освещения нет, Аркадий лежит пузом на завернутом в
одеяла компе, чтоб качкой не разбило, а Серега, администратор,
подсвечивает ему фонариком. Я свесил ноги с койки, тапочки
ушли на другой борт. Спрыгнул, пришли. Обулся очень тща-
тельно, даже шнурки завязал, и полез по трапу вверх. Судя по
занавескам, крена были градусов по сорок в обе стороны, трап
вывел меня на камбуз. От картинки я оторопел: Екатерина Оси-
повна лежала, скрючившись, на диванчике, и быстро и громко
говорила, но о чем — понять было совершенно невозможно. И
слова, вроде, русские. Свет был какой-то слабый, люк на палубу
открыт, и за ним бушевало, в него залетали не брызги даже, а
вода ведрами. А высота борта на миделе — метр, прости госпо-
ди! Да комингс ещё. Я выругался, задраил люк и поднялся в
рубку.
Я не успел снять картинку, не успел даже встать за спину
Адмирала, когда он метнулся к радару, передав мне управление.
И сразу же в грудь мне ударила волна. Передний иллюминатор
был открыт, о дворниках не могло быть и речи, хлестало так,
что диск не справлялся. Прожектор еле светил, где дождь, где
109
брызги, разобрать было невозможно, даже бака судна было поч-
ти не видно, только огромные белые полотнища пены взлетали
до небес каждый раз, когда «Дельфин» бил носом в подошву
волны. Пока я перехватывал руль, прошло пару секунд, этого
уже хватило для того, чтобы судно вильнуло и приняло сле-
дующий удар в скулу, легло на борт, волна прокатилась по па-
лубе, ударила во фронт рубки и хлестнула мне в лицо гигант-
ской мокрой пощечиной, рявкнув:
— Что, щенок? С кем тягаться вздумал???
И вот тут я проснулся. Не организм, не тело, не рулевой и не Та-
расов Георгий Валентинович. Я. Тот, кто с рождения спал беспро-
будным сном. Рулевой ещё спросил по инерции Адмирала про курс,
но Мне это уже не нужно было, шторм был таков, что выжить мож-
но, только удерживая судно носом к волне, малейший крен — на
дно. Уже видел, как это будет. Только что. То, что было у Зеленца и
в Неве, в счет не шло, это была даже не тренировка, хотя и за это
судьбе спасибо, про то, что сейчас видел, я даже не читал никогда.
Ночь не была черна, тучи лежали брюхом на воде, но все равно бы-
ло видно, и не прожектор тут благодарить надо было. Черт меня
знает, чем я это все видел. Дождь хлестал почти в лицо, летел па-
раллельно воде, мимо пролетали какие-то невесомые влажные кло-
чья, то ли облака, то ли тучи, а волны, волны… Боже мой, прозрач-
ные, видные насквозь, острые и высоченные, они избивали «Дель-
фин» с потрясающей яростью, судно так тормозилось от каждого
удара, что я еле на ногах удерживался. Я мгновенно понял, что в
этой бойне просто на ногах мне не устоять, вознес хвалу за то, что
рубка тесная, уперся хребтом в штурманский стол, расставленными
ногами в колонку руля, но с каждым ударом приходилось приседать
и упираться в колонку ещё и коленями.
Они не накатывали, налетали. Били наотмашь, сверху, в мо-
мент удара в грудь и лицо я даже не видел, как волна летит по
палубе от носа до кормы, только рев её слышал, он крыл все —
свист ветра, гул моря и скрип корпуса судна. Даже дизель не
слышно было за этим ревом. Но только ушами не слышно. А
Я — я его слышал, он громыхал во мне, и меня бесил посторон-
ний отвратный звук, похожий на свист перегруженного генера-
тора. Первые ударов десять вогнали меня в ужас, каждый дол-
жен был быть последним. Я так отчетливо видел, как это будет:
110
удар, я не успею подрулить, чтоб следующий принять носом.
Удар в скулу, судно ложится, его накрывает волной, вода с ре-
вом затопит рубку, на дно, давление выше, и даже если удастся
вынырнуть через распахнутый иллюминатор или выбитые стек-
ла, что толку? Вода холодная, волны за пять метров, и трех ми-
нут не продержишься. Я задохнусь, подавлюсь водой, меня
начнет рвать, но некуда будет, я под водой, и сколько я буду
дергаться в судорогах? Я в детстве тонул, я помню, как это…
Неожиданно я поймал себя на том, что у меня появилось
чуть свободного времени между ударами, ведь успел же поду-
мать о постороннем, а руки сами делают все, как надо. Хотя ка-
кое, к бесу постороннее, собственный же конец! Но это к делу
отношения не имеет, не до этого сейчас. Потом со смертью раз-
беремся.
— Иваныч!
Молчит, гад, влип в маску радара, что он там видит? Вол-
ны — метров пять-шесть, локатор — четыре с половиной, что
из погреба увидишь?
Удар, ещё, должно же быть хоть один раз потише! Вот! Ти-
хо, секунды три. Я нащупал под колонкой руля полевой теле-
фон, который мы сперли с Бобом в Кронштадте в бункере воен-
но-морской базы, и швырнул его, не глядя, назад. Он полетел
абсолютно точно — через камбуз, в проем, по трапу вниз, и
грохнулся в каюте. Через пару минут я правым плечом почуял
Серегу. Не оборачиваясь, проорал:
— Под моей койкой рундук, там концы, привяжите комп и
оба — сюда! Где я сплю, помнишь?
— Да!
— Бегом! Фонарик!
Серега загрохотал по трапу. Мне показалось сначала, что
шторм слегка утих, но это было не так, я просто начал привы-
кать к этому природному безобразию. И все отчетливей в мозгу
зудел посторонний свист. Ушами я его никак слышать не мог,
оглохли уши. То, что я облит с головы до пят ледяной водой, и
каждые двадцать секунд получал по новой, да ещё так, что меня
спиной било о стол, не просто отошло на задний план. Вообще
не колыхало. Не было тут задних планов. Потом разберемся,
надо мерзнуть или нет…
111
В рубку поднялись Сергей с Аркадием. Я сказал как можно
спокойнее:
— В правый угол оба. Меньше льет. Фонарь — в градусник!
Не видно.
— Куда?
— В компас посветите, подсветка не работает.
Сергей посветил, подвигал фонарем, но компас был так за-
лит водой, стекло бликовало брызгами и каплями, я только
румб рассмотрел, а зюйд это был или ост, хрен его знает.
— Понятно, — пробурчал я как можно увереннее, — теперь
так, мужики. У меня за правым плечом, полметра от стола,
вольтметр. Выберете момент между волнами, хоть сдохните, но
считайте показания. Прошу к барьеру. Только в дверку не выле-
тите, держитесь за что-нибудь, щас не до понтов…
Следующая ударила так, что я чуть не подавился, рот не
успел закрыть, ещё и не отплевался, когда услышал Аркашин
голос:
— Семь вольт. С понтом.
— Черт, как бы фонарик поделить?
— У меня в каюте ещё есть.
— В темноте найдешь?
— Да.
Опять вмазало, судно чуть не легло, ещё две волны при-
шлось выруливать, не до разговоров было. Я страшно удивлял-
ся, что Боря спит, ведь я отчаянно работал двигателем и ревер-
сом, а любой механик мгновенно просыпается от изменения
тона дизеля. Что-то с ним не так, раз он ещё не здесь.
— Сергей, ты здесь, Аркадий — вниз, нашел фонарик, раз-
будил Бориса, с ним вместе в машинное. Скажи ему, что семь
вольт в цепи.
— Он уже там. Сразу за тобой пошел.
— Вали к нему, светить будешь. Давай. Только цепляйся за
что попало, дохлый ты никому не нужен. Даже себе…
Интересно, что к Иванычу я и не думал обращаться, почему-
то я был уверен, что он занят чем-то высшим, гораздо более
важным, чем наша мышиная возня со штурвалом и игры с ре-
версом. Да и не до того было, нет человека — ну и нет…
112
На задворках сознания я ещё помнил, что я дилетант, и тело,
наверное, от страха, училось очень быстро, правильно ли я все
делал или нет, не мне судить, просто начало находиться время
оглянуться, чуть изменить позу, чтоб полегче было, привыкал.
И слава богу, что не обнаглел. Каждую волну я встречал, как
последнюю в жизни, ту самую, что отправит нас на дно, я немел
от ужаса каждый раз, как из тьмы накатывала прозрачная стена,
с которой сумасшедший ветер срывал белые полотнища, только
они да веер брызг из-под форштевня позволяли определить раз-
меры волны и угол атаки. А время шло и шло, и кто бы мог по-
думать, что угроза смерти может стать однообразной, что к ней
можно привыкнуть. Был бы я ещё тупой, как корова, черт с ним,
можно б было понять, но воображение у меня шустрое, послед-
ствия ошибки я наяву видел, даже чувствовал, как рыбы меня
мертвого жуют. Или отупел от усталости? Хотя куда там, двух
часов ещё не прошло. И выспался от души. Так вот почему я
заснул, как убитый!!! Странно, я почему-то с утра начал разми-
наться, да как следует, чтоб хмель выгнать, с Андреем тяпнул
чисто символически, грамм двадцать, наелся, как удав утром,
выспался вот зачем-то. Как чуял, что все на свете понадобится
для такого цирка. Хотя какой там цирк, похороны. Но громкие...
Опять захлестнул ужас, что-то не так, катер скрипит сильнее,
нет, ещё что-то… Пены от удара меньше!!! Волна сразу нака-
тывает! Они выше стали! Господи, куда же ещё? С кем ты бо-
решься, человек? Думаешь, вот она, победа, так на тебе волну
повыше, чтоб не наглел! Тваааю мааааать! Не успел!!! Ударило
слева, чуть в скулу, подошва короткая, следующая прямо в ску-
лу, почти в борт. Все загремело, судно легло на борт. Серега
влип в стенку, я оперся на него, что-то затрещало, устоял, но от
руля отбросило, только правой рукой держу за рог, давлю на
него… И краем глаза вижу такое, что волосы дыбом — дверь в
камбуз открыта, и через неё с ревом влетает вода, бурлит по
камбузу, и вниз, водопадом, в машинное. Дизель! Затопит же!
Борька! Я дотягиваюсь до сектора — самый полный, и скаты-
ваю баранку до упора влево, волна бьет, но катер таранит её
ходами, ныряем в волну, всё… Конец…
Вот это даааа… Проткнули. Я судорожно скатываю баранку
на «Прямо», бьем точно в подошву, вода с ревом летит по палу-
113
бе, но гребень я вижу, ура. «Стоп». Реверс, катер садится кор-
мой, нос задирается, полный вперед, лезем на следующую.
— Серега!!! Люк в камбуз задрай!!!
— Есть!!!
Во дает, а ведь не служил… Задраил, орел! Но что за падла
открыла?
Волны пошли ровнее, я играю газом, чтоб в момент атаки
проседала корма, почти не рулю, «Дельфин», хоть и вдребезги
избитый и воды нахлебался, а сам уже, как баран лбом, таранит
накатывающие на него ворота, ай да млекопитающий, я даже
руль чмокнул. Что ж там Борька-то? И что с электрикой? Семь
вольт, дизель заглохнет — не запустишь. Ладно, не дрейфь, Боб
там, сделает. И тут резануло по глазам так, что я взвыл — в
рубке вспыхнул свет, заработала подсветка приборов, и на пол-
ную мощь стал лупить прожектор.
— Серый, выключатель у входа! Выруби!!!!
Только света в рубке мне не хватало, и так ни черта не вид-
но… Прожектор высветил такое, что верить в то, что это сейчас
происходит со мной, было невозможно. Неба не было, свинцо-
вые клочья неслись под бездонной тьмой, дождь был такой бе-
шеный, что три киловатта его пробивали от силы метров на
двадцать, сверкал он в свете прожектора отчаянно, силы света
хватало только на то, чтобы пробить насквозь прозрачную вол-
ну с пенным гребнем и смутно увидеть за нею следующую, хотя
черт его знает, чем там я её видел… От каждого удара меня от-
брасывало назад, и я уже к этому привык. Я дошел до совер-
шенно животного состояния, не вытирал лицо, а только отряхи-
вался, как собака, а мозг кое-что замечал…
Что все движения стали хищными, быстрыми, силы тратил
ровно столько, сколько нужно было, не было рулевого у штур-
вала, просто зверь под названием «Дельфин» бился до послед-
него с природой. Все, все шло в ход — каждый грамм солярки,
каждый ампер, вдох, сталь, кости, мясо, мысль, все дралось на
последнем издыхании. Да ещё и огрызалось: Серега рассказы-
вал, что я рявкал и шипел, а то и хохотал во все горло. Но ред-
ко. А я вот про него это помню. А про себя — нет.
Странно, почему всё-таки девятый? Кто их считал? Не до
счета там. Хотя, может, это с точки зрения дилетанта. Матерый
114
профессионал, может, и считает, чтоб к девятому валу подгото-
виться. Я вот, проморгал. Подошва оказалась шире других, ме-
ня это сразу насторожило, я дал реверс и самый полный назад,
корма зарылась в воду, нос встал торчком, и тут я её увидел.
Она летела на нас с потрясающей скоростью, прозрачная, на-
сквозь пробитая светом, дождя я почему-то не замечал, и гребня
её я не видел!!! Рука, выламывая кисть, вдавила сектор на «Са-
мый полный вперед», я чуть подрулил влево, сжал рога, сердце
загремело всеми двенадцатью цилиндрами двигателя, легкие
компрессором вдували воздух в фильтра, грудь рубила тонны
воды, и катер полез в гору без вершины. Выше, выше, выше!!!
Нет, не получилось, накрыло бак, исчезла палуба, хрустальная
стена грохнула в рубку, показалось, что сминается железо, удар
в лицо, грудь, руки срывает со штурвала, и меня вдавливает в
приборы за спиной, так, что трещат кости и хребет.
И до сих пор я не могу отделаться от ощущения, что прямо в
лицо сквозь тонны воды мне била светом из черного неба зло-
радная луна.
Жив… Почему-то жив… И рулю дальше, машинально шеве-
ля штурвалом, поигрываю газом, глаза, как радар, сканируют
обстановку, холода нет, кости не болят. Нормально. И вдруг
слышу хрип из переговорной трубы.
— У вас как? До дна далеко?
— Рано ещё. Ты там долго прятаться будешь?
— Минут десять.
— Что было?
— Потом.
Боря заткнул пробку, из головы он у меня тоже вылетел. Я
попытался разглядеть градусник, но он был так залит, что под-
светка только с толку сбивала. Повернулся к Сереге:
— Протри и подсвети.
Я слишком сильно наклонился, чтоб разглядеть, каким всё-
таки курсом мы идем, прошляпил волну, и тут же получил по
зубам картушкой компаса.
— Тьфу ты, сволочь… Серый, в морду посвети, крови нет?
— Не видно, на вкус как?
— Да черт его. Вроде солено, вроде нет. Не чую…
115
— А ты плюнь. Может, зуб …
— Челюсть бы не выплюнуть…
Тут в рубку ввалились Боря с Аркашей, Боб сразу протис-
нулся у меня за спиной и тронул Иваныча, раскорячившегося в
обнимку с радаром:
— Адмирал, смена…
Семякин чего-то сказал, но я не расслышал, свистело всё-
таки здорово, но, самое интересное, я даже не заметил, как он за
мной прошел и спустился на камбуз. Я почуял от Бори запах
курева и длинно, замысловато выругался.
— Ты чего разлаялся?
— Не курил давно. И шансов тут нет. Делом займись, я без
понятия, куда мы идем, но и это ещё не все. Я даже не знаю, где
мы.
Боря щелкнул «Камой» и чувство одиночества и потерянно-
сти сразу испарилось.
— Волго-Балт, ты ко мне не жмись, меня мотает здорово.
— Да не жмусь я, в кильватере отдохнуть, осколки собрать.
— Много набили?
— Вся посуда вдрызг. Кастрюли, и те помяло…
— А я телевизор, цветной, только перед рейсом из починки
забрал. Вдребезги.
— А прогноз был — полметра, метр.
— А ты «Гидрометео» на прогулку пригласи…
— Жаль, не додумался. Я б их, как плавучий якорь. Глядишь,
и не так мотало бы. Ты маяк Сухо видишь?
— Нет. И в радар не вижу.
Боря наставительно изрек из своего угла:
— Маяк Сухо, установлен на Сухской банке, расположен в
двенадцати милях норд-норд-вест от приемного буя Волховской
губы. Высота четырнадцать метров. Это во что же мы вляпа-
лись? И рубка у «Волго-Балта» метров двадцать пять. Что его,
маяк этот, смыло?
Он взял микрофон:
— «Волго-Балт» — «Дельфину».
— Слушаю, «Дельфин». Ты кто?
— Лоцманский бот. Сам не знаю, где. Может, видите нас?
116
— У меня по носу «Амур» в трех кабельтовых, я его только в
радар вижу. И то хреново.
Тут я встрял:
— Боря, я звезды вижу.
Серега тут же вмешался:
— Его об компас треснуло. Мордой.
Я огрызнулся:
— Те красные были, с оранжевым. А эти голубенькие. Харю
задери!
Боря посмотрел вверх и щелкнул микрофоном.
— «Амур», «Волго-Балт», прошу вахтенных на круговой об-
зор, через минуту даю сигнальную ракету красного цвета. Не
пугайтесь, других нет.
— Добро, «Дельфин», смотрим.
— Боря порылся в рундуках, достал ракету, раскорячился в
щели между эхолотом и «Камой», я чуть сдвинулся вправо,
чтоб ему было сподручнее, думал, он будет стрелять с подош-
вы, когда поспокойнее, но он умудрился пальнуть вертикально
вверх, когда мы были на самом гребне. Тут же ожило радио.
— «Амур» «Дельфину». Вижу на левой задней раковине, на-
правление двести десять, полторы мили.
— Ваши курс, скорость?
— Ост чистый, девять узлов.
— На связи.
Боря замер, на вид, вроде как заснул. Я представил, что он
там рассчитывает, и передернул плечами. По спокойной воде
рассчитать сближение, чтоб пристроиться им в хвост, и то за-
дачка не из простых, а тут ещё с нашего курса отклоняться
смертельно опасно, било хоть и не так сильно уже, но страшно.
Встать к такой волне не то что лагом, а хотя бы скулой — риск
на грани фола. Наконец он поисследовал градусник и стал ко-
мандовать:
— Аркадий, тряпкой каждые две секунды протираешь ком-
пас, Сергей — светишь вот с этого угла, я тоже. Поехали.
Минуты две он всматривался, потом скомандовал:
— Жора, право пять.
— Есть. Молитесь, гады… Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
— Рули давай, скорость — десять.
117
— Это уж как выйдет…
Волны теперь били чуть слева, перехлестывая бак, а иной раз
и рубку, судно тяжко качало, трещало оно по всем швам, нипо-
чем бы не подумал, что оно такое выдержать может. Я рулил,
уже сам не зная, куда, волны валяли нас страшно, только и ду-
мал опять каждый раз — вот она, последняя…
Вдруг стало полегче, я подумал, было, что опять привык, но
волны стали впрямь меньше, метра по три, и скакали как-то
беспорядочно. И тут до меня дошло, что мы влезли в кавитаци-
онную струю идущего впереди судна. Я машинально стал под-
руливать влево, когда Боря, смотревший вперед в бинокль, ско-
мандовал:
— Вот он! Лево двадцать!
— Уже меньше.
И тут я увидел спасение — ходовые огни идущего в Свирь
корабля. Я повернулся вправо и простонал:
— Вот что, отцы… Теперь самое важное. Найдите мне где-
нибудь сухую сигарету…
Сунул я её в пасть, а морда мокрая, еле прикурил. Втянул, и
тут опять ожила рация:
— Niinna to Delphin!!! Niinna to Delphin!!!
— Aulis, Seehunde!!! How are you???
— Wunderbar! Ummeklich! OK, ****ь!
____________________________
— Ниинна Дельфину!!! Ниинна Дельфину!!! (англ.)
— Аулис, пес морской!!! (нем.) Ты как??? (англ.)
— Восхитительно! Невероятно! (нем.) Порядок (англ.)
Рация захрипела, потом смолкла. Аркаша почесал затылок:
— А вот последнее слово… Это он русской воды нахлебал-
ся?
Я перещёлкнул «Каму» на аварийный канал, мало ли что, и
отозвался:
— От восторга. Он, вообще, нехило кроет по-нашему.
— А он кто?
— Финн.
— Хороший финн.
118
— Да они все…
— Кроют?
— Хорошие! Ну, и кроют… Мать твою!!!
Я дал полный назад, и скатал баранку влево, но судно тормо-
зило слишком медленно, перед нами вырастал высоченный борт
«Волго-Балта». Господи, когда он повернуть-то успел??? Я ска-
тал баранку вправо до упора, и дал самый полный вперед, Боря
заорал:
— Ряжи!!! Не смей!
— Молись.
Как это долго… Господи, как же это долго! Все, что возмож-
но, сделано, но «Дельфин», как пер в чужой борт, так и прёт.
Вот, сейчас, полминуты, может, и мы врежемся в борт у кормы,
там машинное отделение, самый тяжелый отсек корабля, он
пойдет на дно кормой вниз, свалится на левый борт, накроет
нас, и в обнимку — вниз! Даже маленькое судно — не тачка, на
руль отзывается не сразу, на обороты — тоже, любой маневр
надо не выполнять сразу, а предугадывать! А потом ждать, уга-
дал или нет. И попробовать не умереть, пока ждешь…
Мы вляпались по двум причинам. Первая — я расслабился в
относительно спокойной воде кильватерной струи, и Аулис ме-
ня отвлек. Вторая — мы не до конца поняли, куда мы идем. А
сейчас и у Бори и у меня всплыла в памяти лоция входа в
Свирь. Свирский маяк высоченный, но я, уповая на свою реак-
цию, жался слишком близко к идущему впереди судну, и его
рубка просто-напросто закрыла от меня маяк. А «Волго-Балт»
дошел до поворотного буя, увидел створы, и стал закладывать
левый поворот на девяносто градусов. Вперед, к маяку, нельзя,
скалы, вправо — тоже, там отмель и ряжей набито, слева — три
или четыре скалы. Увидев, что я его тараню, я сделал то, что
только и возможно было — хоть как-то тормознуть и попытать-
ся описать правую циркуляцию в пределах фарватера, врежемся
в ряжи или нет, черт его знает, а вот борт чужой пропороть точ-
но не успеем. Нос медленно покатился вправо, и тут невесть
откуда пришедшая волна дала в левую скулу, подвернув ко-
рабль градусов на двадцать. Ура. Получилось…
119
Я сбросил обороты до средних, дал «Волго-Балту» уйти по-
дальше. И тихонько пошлепал по створам. Поводырь уже был
не нужен.
Ожила рация:
— «Дельфин», что это было?
— Торпедная атака.
— Мать вашу. А зрячих в рубке нет?
— А никого нет.
— А кто говорит?
— Говорит Москва, московское время шесть часов утра. На-
чинаем утреннюю гимнастику.
Рация отхохоталась, и проскрипела:
— Пока! Удачи, клоуны!
— Вот за это спасибо! Вам тоже…
— Адью…
Аркаша посмотрел на нас с Борей, хохотнул, потом спросил:
— Озеро кончилось, я понимаю, что мы приехали. Но… Куда?
Отозвался Боря:
— В Свирь. Километров на восемьдесят промахнулись.
— Ну, в такой шторм простительно.
— А вот это ещё вопрос, простят нам или нет.
— Да ты что??? Судно цело, все живы!
— Вот в этом и дело. Это мертвые все прощают…
— Борь, а чего с электрикой было? Генератор?
— И он тоже.
— А кто ещё?
— Щит, в основном. Силовой провод на массу лег, рубиль-
ник не до конца включен был, все три линии погорели.
— Качкой не могло, он в зажимы входит.
— Вот именно.
Я воззрился на Борю, все понял, лаяться не стал, только ше-
вельнул губами, он кивнул. Потом протянул руку под штурман-
ский стол, достал адмираловскую пилотку, черную, с крабом,
как у подводников, напялил на башку и заложил ладонь в ру-
башку у третьей пуговицы, замерев в позе памятника. Я оценил
статую и хмыкнул:
— На суше все — Наполеоны…
120
Боря заржал и кинул пилотку обратно. Мы уже минут два-
дцать прём по каналу из Свири в Волхов, к финишу если и ус-
певаем, то на пределе, а в канале не разгонишься, на берега бро-
сать начнет, судно и так рыскает от отраженных волн, еле
удерживаю. Но прикурить все же удается, я затягиваюсь и бро-
саю:
— Аркадий, ты б свой калькулятор проверил…
Аркаша метнулся в каюту, а Боря проорал вслед:
— Веничек на камбузе возьми! И совочек…
Аркадий возвращается минут через пять и задумчиво смот-
рит на нас. Я не вытерпел:
— Ну???
— Знаете, я его так привязал… Со страху, наверное. Не развязать.
Борька хмыкнул.
— Ну, раз не развязать… Значит, не привязал, а принайто-
вил. Наш человек! Не горюй, боцман с руля слезет, распутает
твои узлы…
— Ещё раз о пользе страха, — добавляю я. — На редкость
полезная штука.
Аркадий задумчиво почесал подбородок:
— А в детстве другому учили. Трусом, мол, быть нехорошо.
В герои надо…
— Аааа, это… Знаешь, почему героев так прославляют? И
чего в них так зовут?
— Ну-ка, ну-ка…
— Просто все. Героизм — неизбежное следствие чьей-то
глупости или лени. Старшина роты был раздолбай, гранат не
запас в нужном количестве, вот Матросову и пришлось на ам-
бразуру ложиться. Вот чтоб не заострять на том, что старшина
дятел, Матросова в герои и определили. Про войну почитать,
так все советские солдаты герои. Есть такое клише даже, «мас-
совый героизм». Вот и задумайся, чьи это ошибки героически
исправлять приходилось? В массовом порядке…
— До самого верха?
— Чем выше дятел, тем больше ошибок. А на самом верху
сплошная ошибка. Природы. По сию пору, начиная с семнадца-
того… С чего, думаешь, в Союзе жрать нечего?
Тут встрял Серега:
121
— А на камбузе тоже социализм? Что-то в брюхе сосет от ваших
диссидентских разговорчиков. Пошли, Аркадий, сварганим чего,
что-то рожи у этих морских волков… Как бы нас не сожрали…
Они спустились вниз, скоро затрещала на плите яичница, и
потянуло таким запахом, что я чуть сознание не потерял. Но тут
захлопали дверцы шкафа, и послышался Ольгин голос:
— Вы что? Вас четверо, а норма — два яйца на человека! А
вы двадцать разбили! И тушенки две банки! Чем мы завтракать
будем?
На камбузе повисло долгое молчание, наконец, послышался
Серегин голос, тихий и грустный:
— Завтрака могло и не быть. Не мешайте, пожалуйста, Ольга
Григорьевна.
Видимо, Ольга смылась, так как в рубку вошел Аркаша с
шипящей сковородой и буханкой хлеба. Боря столкнул меня с
руля и бросил через плечо:
— Налегай.
Я смел четверть сковороды, отвалился и попытался вздох-
нуть. Шиш там. Заело. Поторопился. Вылез на палубу и мед-
ленно, долго распрямлялся, чтоб не скрючило. Минут через де-
сять отпустило, только изжога подкатила, но это уже были ме-
лочи. Я поднялся в рубку и встал на руль.
— Давай, Боря, только, как я, не жадничай… Боком выйдет…
— Выйдет, так выйдет… Не засни, я щас…
Откуда он знает? Веки слипались, где берег, где канал? Ноги
подкашивались, и я уперся коленями в стойку руля. Голову
приходилось вздергивать каждую секунду, вместо горизонта
маячило чье-то незнакомое лицо, дизель урчал однообразно и
ровно, кот, да и только. Мррррррр… Мррррр… Спать…
Спать… Нееет, не спать, не надо спать, в берег ткнемся, столько
времени потеряем. Где он, кстати? Где я? Шлеп, шлеп, шлеп
волночки о борт… Их же не слышно, что за наваждение? Да
проснись же! Аааа, канал… Берега поднимаются над водой,
выше, выше, смыкаются над мачтой… Туннель, метро, где я?
Желтое все какое-то, нет такого цвета в метро. Колени болят,
где ж я читал про это? Ааа, немцы пленного моряка на крейсере
в шкаф запирали, узкий, он упирался и больно было… В плену?
Кто меня так? Черт, канал, ох, чуть в берег не ткнулся! Я потряс
122
головой, хоть бы волна долбанула в рыло, как ночью, может,
проснулся бы… А я сплю? Нет. Вот канал, вот берега. Подня-
лись, опять смыкаются… А солнце где? Все, не увижу больше,
туннель… Туннель…
РУССКИЙ SOS
— Вставай, что разлегся?! Финиш принимать надо!
Екатерина Осиповна брезгливо тряхнула меня за плечо.
— Сейчас, сейчас…
Встаю с дивана на камбузе, достаю из рундука флаг-отмашку
и выбираюсь на палубу; в спину долетает:
— Мало того, что все сожрали, так ещё и финиш чуть не
проспал! И посуду не вымыли, моряки, называется…
Да чтоб тебя, карга старая, что ж за вредина такая? И носит
же земля… «Дельфин» стоял на срезе устья Волхова, дуло с Ла-
доги здорово, волна была метра два, и прилично качало даже на
якоре. Когда я улегся? Ни черта не помню… И кто судно довел?
Впрочем, какая разница? Пришли, и ладно…
На горизонте маячил одинокий парус, и я злобно выругался:
ему ещё минимум минут двадцать ходу, мог бы поспать. Я ки-
нул ведро за борт, вытянул и вылил сразу же на себя. Брррр…
Зато проснулся. Зашел на камбуз, Кати уже не было, вытер
морду какой-то тряпкой и опять вышел на палубу. Елки-палки,
вот это дааааа!
Над яхтой взлетел спинакер с красно-синей звездой —
«Смена»!!! Вот уж кому я отмахну финиш с особым удовольст-
вием! Ай да Андрей Андреич…
Он пёр полным курсом, оседлав гребень волны, паруса враз-
драй, грот слева, стаксель справа, спинакер растравлен, вверх,
пузырем, ну что за красота, мастер, одно слово… И ведь по-
следним стартовал, всех сделал!!! Не то что свой класс, вообще
всех! Обалдеть…
Он так и прошел последнюю милю на гребне одной волны,
не сорвался и не вильнул, пролетел мимо нас на дикой скорости
и даже не повернулся, пройдя финишную линию, видно было,
123
каких жутких усилий стоил ему этот победный серфинг. Так и
помчался к пирсу, даже не оглянувшись…
А горизонт зарябил от парусов. Бог мой, как же они были из-
биты… «Силистрия» шла под спинакером и стакселем, гик гро-
та был срезан начисто почти у самой мачты, алюминиевый ран-
гоут толщиной в бегемотову ногу отстригло, как бритвой. «За-
ря» лишилась трети мачты, на белоснежном корпусе «Забияки»
зеленел пластырь, залепивший левую скулу, «Виват!» шел под
одним гротом, такелаж передних парусов был вырван с корнем,
мачта завалена. Вместо форштага буксирный конец, весь в уз-
лах, как они мачту не потеряли? Игорек Жуков в полном воо-
ружении тащил на буксире скорлупку «Фаи», следов рангоута и
такелажа на ней не было и в помине, все сорвало к чертовой
матери. Это ж сколько он потерял, интересно, на «Фае» жен-
ский экипаж, это его прямые конкуренты по классу, что, блин,
за правила, спас людей — получи последнее место. А он после
Сортавалы на втором был… Зато попробуй сказать, что не ры-
царь. По мне, так это подороже кубка…
Сашка Романов на «Ингрии» пересек финишную линию,
срубил паруса, описал мастерскую циркуляцию и швартанулся
к нам правым бортом. Я метнулся на левый борт, принял швар-
тов, хотел было заложить на утку, но Саня отмахнул, протянул
мне сложенный вчетверо тетрадный листок, проорал: «Семяки-
ну!», отвалил влево и бросил якорь. Что за черт? Я глянул на
листок и все понял.
На нем дрожащей рукой было выведено шариковой ручкой:
S O S !
Я метнулся к Адмиралу и протянул ему развернутый лист, на
котором успел прочитать:
«Яхта «Балтика» терпит бедствие пять кабельтовых норд-
норд-ост от нордовой вехи Сухской банки. Облом мачты».
Боря пошел к шпилю, выбирать якорь, Адмирал — в рубку,
затарахтел двигатель, и «Дельфин» пошел к пирсу яхт-клуба. Я
оторопело смотрел на приближающийся пирс и ничего не по-
нимал. По правилам, если судейское судно уходит, то финиш
должен принимать тот, кто финишировал последним до ухода,
то есть «Ингрия». Надо ссадить на неё судейский корпус и дуть
в моря, спасать «Балтику». Какого черта в клуб?! И только ко-
124
гда судьи сошли на пирс, а потом стали грузиться на тренерский
баркас, до меня дошло: не все они решились при таком волне-
нии прыгать с борта «Дельфина» на палубу «Ингрии». Вот так-
то. Бог им судья…
А «Дельфин» налегке, полным ходом, тараня двухметровые
волны, пошел на норд, к маяку Сухо. Что ж, леди с фаэтону —
рысаку вольготнее…
— А выдержит? Сопля какая-то…
Серега тыкает пальцем на сбухтованный леер у меня в руке.
— Это выстрел…
— Что?
— Веревка, блин, за неё буксировочный конец вытягивают.
Смотри.
«Дельфин» проходит «самым малым» мимо ободранной
«Балтики», метрах в пяти, и я, как ковбой лассо, бросаю леер на
бак, где лежит капитан. Он лег поперек бака яхты, накрыл капи-
тана и скользнул свободным концом в воду. Его рука медленно
поднялась, нащупала ускользающий конец ладонью, но сжать
уже не смогла. «Балтику» перехлестнула очередная волна, и
выстрел смыло в воду. Как кэпа-то не снесло? Я со скоростью
паука выбрал конец на борт, чтоб на винт не намотало, сбухто-
вал и рванул с кормы в рубку.
Адмирал рявкнул:
— Промазал?!
— Черта с два! Там принять некому, замерзли. Ещё пару
волн, и кэпа смоет.
— Прыгнешь?
— Прыгну. Давай ещё раз.
— Паникерку надень.
— Вот с нею точно утону. Давай, я на корму пошел.
— С богом…
Я стоял на корме и ждал момента для прыжка, когда Иваныч
дал «самый полный» и стал закладывать циркуляцию вокруг
«Балтики». Я чуть не заорал, но тут дошло: на полном ходу он
тут на несколько минут все волны разровняет, мне же легче бу-
дет. А вот я бы не додумался…
125
«Дельфин» описал идеально ровный круг, волны бушевали
за его границей, а внутри, как в кастрюле, на слабом огне вари-
лась раздолбанная яхта с расщепленным в метре от палубы об-
ломком мачты. И тут Адмирал попер прямо на нее. Я перелез
через леера с левого борта с выстрелом на плече и охнул, уда-
рим же сейчас, у меня даже внутри все сжалось. Но тут «Дель-
фин» принял вправо, корму стало заносить, ударил редуктор,
винт встал, корма тихо проплывала мимо яхты, и я прыгнул че-
рез полтора метра спокойной воды аккурат на рубку. Ну Юра и
рулевой, как в ладошках доставил! Страх так в меня брызнул,
что буксирный конец я вытянул мгновенно, он, вроде, даж сви-
стел у меня в руках, заложил за носовую утку и стал выбирать
яшку. С этим было похуже, яхта здоровенная, «шестерка»,
крейсер, да ещё и воды нахлебалась по самое «не хочу».
Вытянул, повезло, якорный канат короткий был. Боря стоял
на корме «Дельфина», помалу вытравливая буксир, да так вир-
туозно, что тот даже на воду не ложился, так, касался только.
Капитана «Балтики» не смыло только потому, что он повис бо-
ком на левых носовых вантах, леерного ограждения на баке не
было. Но застрял он там капитально, и я за него пока не пере-
живал. Я дал отмашку, Иваныч пошел вперед «самым малым»,
Боря так травил буксир, что «Балтика» тронулась даже без рыв-
ка, плавненько, как поезд «Интурист» №25 с Московского во-
кзала. Теперь и до капитана дело дошло…
Вам когда-нибудь приходилось таскать только что убитое
тело? Не задубевшего уже покойника, а свежего? Ну, пьяного в
дугу, на худой конец… Он мягкий такой, без костей, навроде
бурдюка с водой. Выскальзывает, ужас. А этот ещё и мокрый
был. Да ещё яхту валяет. И волны накатом, от носа до кормы.
Так что, извините, не помню я, как кэпа в кокпит затащил. Эти
там «руки в стороны», массаж сердца, «рот в рот», в данной си-
туации все одно, что из рогатки по танку, так что я его просто
мял, как кусок теста. Ногами топтал, тряс там по-всякому. За-
дышал. Дал мне в морду, глаз еще не продрав, и сел на руль. Я в
каюту полез, там тоже что-то типа морга, хотя живы все были,
но холодные, мать твоююю… На ум толкового ничего не при-
шло, устроили что-то вроде драки, согрелись, в общем. Штур-
126
ман даже на руль пошел, капитана подменить. Пальцы только у
меня гнулись, хоть и неважно, аптечка у них была, слава богу,
укомплектована, шкотовому перевязку нормальную сделал, у
него ручища от запястья до плеча ободрана была, веревкой ка-
кой-то хлестнуло. Так за этими развлекухами и не заметили, как
в Волхов вошли.
И ведь вот что интересно. У них на борту водка была, и не-
мало, а ведь никто «для сугреву» не приложился. И со страху
тоже. И правильно сделали, а то и «SOS» на тетрадном листе
накарябать некому б было…
Не выгорело ладожским рыбам балтийским экипажем пола-
комиться…
Зато, как в пирс ткнулись, водяра минут за десять кончилась.
Все четыре литра. И за борт, вроде, не лили…
ПРОВАЛ
Из-за горизонта, с другого конца Земли, меня зовет неслыш-
но чей-то голос. Я не слышу его, тишина и покой, но он есть, он
зовет, он назойлив и тяжек. Кто ты, зовущий меня? Зачем ты
кричишь мне «Вставай!»? Кто ты? Так тихо качает, наверное,
штиль, мы еле идем, и ведь есть ещё время. Андрей, я сейчас, я
сейчас… Мне только не встать почему-то…
Как жаль, что Витька остался в Сортавале, он бы меня под-
менил, почему мне не встать? Ведь почти всё прошли, скоро
Сухо, мне на вахту. Почти штиль, работать не надо, только сиди
и жмурься на солнце на тихих ходах…
А не встать. Ох ты, я же пьян. Боже, все же под откос летит!
Капитан не простит, не видать мне ни КМСа, ни корок, да и не в
этом дело, я их всех сейчас подведу, если не встану! И как
Витьку в глаза смотреть, подменил, называется! Ещё спящий, я
отжимаюсь от койки и бьюсь затылком о подволок. Черт, опять
в «гроб» улегся…
Стоп, на «Смене же нет «гробов». Ощупал переборку, дере-
во, а «Смена» — пластик. Господи, где я??? И яхта не на ходу.
К горлу подкатил ужас, ударил в затылок, распахнул мне глаза.
127
Незнакомая каюта, раза в два больше сменовской, явно не полу-
тонник, люди незнакомые спят. Бред какой-то. Или они не спят?
«Летучий Голландец»???!!!
Я вылетел, не помня себя, наружу и обмяк, рухнув прямо на
решетку пайолы. Ууууф, Новая Ладога, пирс. А «Смена» тогда
где? Стоп, я что, на ней и не был? А как я сюда попал? Вылез на
понтон, читаю — «Балтика». Это то, на чем я спал. А шел я сю-
да на чем? Не на ней же, я с этой яхты никого не знаю…
Ноги донесли меня до моста через Старый канал, и я спус-
тился на гранит облицовки. Стоп, разобраться надо. Что я пом-
ню? Только что, буквально секунду назад, приходил Андрей на
«Дельфин» и я пошел с ним шкотовым на «Смене». И вот уже
здесь! А как шли? Не помню… И спрашивать… Язык не повер-
нется. Во, дела…
Ладно, язык на замок, уши пошире, может, и вспомню чего.
Ооох, не начудил бы чего по пьяни. И ведь ни разу до потери
памяти не напивался. А тут даже не помню, с кем пил. Что пил,
и пил здорово, очевидно, до сих пор в башке шумит, и разит
так, что самому тошно. А вот с кем и где? Отродясь такого не
было. Медленно спускаясь к воде, я оглядываю берег. До заката
час-полтора, все розовато-золотое, даже вода в Волхове. Легкий
ветер ласкает голову, а ей так противно, что она пьяная и не
может ответить на ласку, качаются мачты, целый лес. Регата,
наверное, кончилась, вон, народ веселится, опять я, как непри-
каянный брожу…
Вхожу в толпу. Гомон, гвалт. На чем они говорят? Я не знаю
этого языка! А, нет, долетают обрывки, что это за язык? Аааа,
человеческий…
— Я ей ору «Спинч руби!!!», да черт там слышно, а она вол-
ну оседлала и чешет…
— Ну?
— Ну и в подошву провалилась, как поднялась — шварк, все
сдуло, одна скорлупка…
— Черт знает, откуда там топляк взялся, до берега полста
миль! Как дало… Плащ-палаткой пластырь… И за ведра…
— Йа окглоохь, а сейл — найн… Wind… Grott auf!!!
— А пиво — класс!!! Живут же люди… Где Вася столько
добыл?
128
— Tervetuola Laatokka! Klеine Tod…
— Девушка, хотите на яхте прокачу?
— Хочу, страсть как хочу, Игорек! А на яхте потом… Сама
тебя покатаю…
— Gorn Point is a pool. Trust me, I know…
_______________________
— … Ветер… Грот сдуло!!!
— Добро пожаловать в Ладогу! (фин.) Немного смерть…
(нем.)
— Мыс Горн — лужа. Знаю, что говорю…
Я понимаю, что был финиш, что все живы, грустных лиц не-
ту, шторм, похоже, какой-то был, но какого рожна я ничего не
помню? А по пирсу к воде идет Саня Романов в обнимку с ка-
питаншей московской яхты, бабник он своеобразный, очень
принципиальный, клеит только капитанов женских экипажей.
Один раз, правда, прокололся, девушка оказалась поутру штур-
маном. Но зато мастер спорта международного класса, это его
оправдывало, как он сам утверждал. Сегодняшнюю подругу он
обнимал с таким пылом, что в воду полетели её очки, за что он
получил такой толчок в грудь, что кувырнулся за очками сам
под истошный вопль:
— Это ж Италия!!! Где я ещё такие возьму???
Под пирсом метров восемь, вода мутная, шансов — ноль.
Саня выныривает, целует даме руку и испаряется. Дама бесится
минут десять. Потом затыкается и ржет, а вместе с нею и весь
причал: Саня прёт по пирсу с аквалангом. Бух в воду, исчез.
Даже пузырей не видно, течением сносит…
Минут через пять на пирсе дело дошло до тотализатора,
шансы, правда, рассчитать невозможно было, гвалт стоял про-
сто вселенский. Уже спустились сумерки, те, кто ставил против
Романова, воодушевились, тут-то он и вынырнул, и сразу же
широким жестом метнул очки даме. Она завизжала от восторга
и приложила находку к лицу, замерла оторопело, и тут публика
заорала так, что на родине очков, поди, слышно было.
Она держала в руках маску, а на Санином носу, над загубни-
ком, красовались её итальянские солнцезащитные очки…
129
Он ещё толком вылезти не успел, как она стала срывать с не-
го акваланг и потащила, дрожа от благодарности, героя к себе в
каюту.
Я отхохотался и встал с досок понтона. Смех смехом, а со
мной-то что? Тут забрезжила надежда, я Серегу-цыгана увидел.
Я пробился к нему сквозь толпу, чуть из виду не потерял.
— Здорово, Серый! Мне б стакан, полтора, а то не помню
ничего. Денег только нет…
— Сегодня всё без денег! На!
Он протянул мне здоровенную банку пива «Faxe», голланд-
ского, я даже отшатнулся, так это было невероятно.
— Откуда???
— Вася, директор, прикупил на финиш. Хер знает как.
— Однако…
Я выдул примерно половину, подождал, но в башке так ни-
чего и не прояснилось. Водки бы. Хотя тоже не спасет. Тут что-
то другое, и, похоже, пока не протрезвею, не пойму. Что-то го-
раздо более важное, чем пьянка. И понял, что косой я мимо это-
го пройду, так и не заметив и не разобравшись. И буду мучиться
всю жизнь от того, что упустил ЭТО. Я вымученно улыбнулся
Сереге, изображая благодарность, повернулся и пошел в гору, в
парк. Лег под березой и заснул. Последнее, что я видел, был ли-
лово-черный бархатный купол неба, в котором кто-то прокалы-
вал иголочкой звезды…
НОВАЯ ЛАДОГА НА СТАРЫЙ ЛАД
Очнулся от боли в боку. Потом ещё. Ещё.
— Вставай, падла, похмеляться пойдем!
Глаз открыл, менты, конечно, кто ещё так деликатно умеет…
Начал вставать, скривился.
— Ребро, б…!
Зря рот открыл, по ребру и получил, но уже дубинкой, ногой,
видать, несподручно было.
— Иду, иду, спокойно, ребята…
— Не, он ещё и командует тут!!!
130
И кулаком в загривок, к «Луноходу». Вот не повезло, непод-
ходящий настрой у защитничков, интересно, живого-то до от-
дела довезут? Постарше б кого…
То ли в машине они оттаяли, то ли приняли чего по дороге,
но выдернули меня гуманно, за плечи, я только коленями о зем-
лю треснулся, и отволокли к отделу, даже не били. Просто бро-
сили в обезьянник, и все. Ну что ж, будем ждать, это мы умеем.
Занятные вообще блюстители, даже документами не поинтере-
совались. А у меня все равно нет, на «Дельфине» они. Может,
телепаты? Я залег в угол и стал обсасывать эту мысль, вертел её
и так и этак, но пришел к выводу, что вряд ли. Если б кто из них
мне в башку влезть мог и почитать там чего про себя, до сапог и
ПР-76 дело б не дошло, тут бы и шлепнули у березы из штатно-
го оружия. Я глянул на часы — полдесятого утра, и сразу сооб-
разил: они на разводе в девять взбуч получили, вот я первый
под раздачу и попал. И хороший, видать, взбуч, раз часики не
сдернули, вполне приличная «Seiko», настоящая, японская, дол-
ларов двести стоит. И карманы не шмонали, ну да это по фигу,
финский гонорар я тоже на судне спрятал. Помечтал о том, что
бы со мной сотворили за полтораста морковок и шестьдесят
фунтов стерлингов, и чуть не подавился от страха. Прикинул,
что я в плюсе в связи с вышеизложенным, ребро заживет, не в
первый раз, а за остальное 15 суток максимум. Нормально.
К обеду до дежурного дело дошло, показания снял, на то, что
документы есть, но на судне, не отреагировал, шлепнул ладо-
нью по протоколу.
— В камеру, до выяснения личности.
— Товарищ лейтенант, просьба есть.
— Жену просить будешь.
— Я ж ничего лишнего, просто, если Воеводина встретите,
или он позвонит, скажите, что я здесь, чтоб они не волновались.
— Может, мне ещё самому ему звонить???
— Я ж не об этом прошу…
— В камеру!
— В камеру так в камеру…
В коридоре я обозрел себя и не порадовался. Одет я был лег-
ко, футболка, ветровка и штаны. И дырявые тапки. Если до но-
чи не вылезу, умерзну тут в дупло. В камере уже сидела пара
131
подзаборников вроде меня, и какой-то местный бычок, пальцы
загибать он ещё не начал, но видно было, что начнет при первой
возможности. Всё-таки лучше всего в одиночке сидеть. Мне
было не до спектаклей, но пришлось, мало ли. Я постоял в две-
рях, помолчал с минуту, кивнул, еле-еле, снял ветровку, акку-
ратно расстелил в углу, и лег на неё на спину. Через пару минут
послышалось:
— Тебя за что?
— Не помню. У дежурного спроси. Мне тоже интересно.
— Да я так…
— И я. Уши болят, извини…
Я настроился на долгое лежание, но минут через десять сер-
жант загремел ключами и распахнул дверь.
— Тарасов, на выход!
— Иду. Удачи, мужики…
Лейтенант вышел со мною на крыльцо.
— Что ж вы сразу не сказали, что с яхт-клуба?
— Да напился здорово, все из башки вылетело, такие дела,
лейтенант.
— У нас вызов в больницу, клуб рядом, подбросить?
— Давай…
— Извините, если что не так.
— Нормально, служба. Бывай…
— Андрей Андреичу привет!
— Само собой.
Нас с братом как-то забирали в ментовку, мы розы у Исааки-
евского собора нюхали, пьяные, естественно, в дупель, он па-
рень горячий, буйствовал там, часа через три выпустили, я ча-
хоточным прикинулся. Потом ещё разок, пописали в трехстах
метрах от райкома на ночь глядя, тоже часов пять парились. Он
меня довольно справедливо, правда, злобно, упрекнул в том,
что я перед ними веду себя как-то не гордо, и вообще слизняк.
Думай, говорю, что хочешь, но, как родственнику, разок объяс-
ню. Оно, конечно, может и слизняк. Только у них за спиной —
мощнейшее государство в мире, вся мощь которого нацелена
именно на борьбу с населением страны, на внешних врагов ма-
ло что остается. Оно и создано было именно против внутренних
врагов. Нас. И фиговый листочек под названием «Конституция»
132
и «Свод законов СССР» писан именно с таким расчетом, чтоб
труп убитого раба можно было им прикрыть. Да, мол, убили, но
не потому, что нам так захотелось, а по закону. И если оно по-
громыхало надо мною костями и железом, а я живой и без по-
терь от него вырвался, то это победа над ним самая что ни на
есть осязаемая. А на то, как я со стороны в этой мясорубке вы-
глядел, мне начхать, мнение его винтиков мне до фонаря, они
не люди и никогда ими не станут. Шансов нет, раз в такую
службу впряглись. Им до людей никогда не дорасти, не то семя.
Шавки. Собака лает, а я с ветром на ты.
Так что с довезшими меня до клуба ментами я спокойно рас-
прощался, правда, без рукопожатий, на такое моего актерства не
хватило. Ещё раз повторю, не моя профессия…
В клуб, я, кстати, зря приехал, Воеводин в ресторане был,
куда я и потопал. За что люблю небольшие городки, так за то,
что все по-свойски. Воеводин, например, деньгами не пользует-
ся, сам не знает, сколько у него зарплата. Пришел в кабак, поел,
к нему в клуб зашли, помог. И вообще… У Сашки Романова в
Сосновом бору тоже так. Только менты у него более дрессиро-
ванные, Сашка их подгулявшим друзьям в сопровождение дает,
чтоб без эксцессов. Хотя на Андрюху мне не фиг грешить, я сам
виноват, под березу же лично самоустранился…
— Здорово, барон Новоладожский!
— Аааа, тюремная крыса! Ты чё это город позоришь, под за-
борами валяешься?
— Под березой я лежал. Не валялся, заметь, а лежал. Забор в
трех метрах был. Спасибо, что вытащил.
— Говно вопрос, скажи спасибо, что я у телефона был, когда
летёха позвонил. Он трендит, Тарасова, мол, знаете, а я откуда
помню, кто ты по фамилии, ты б сказал ему, что ты папа Жора.
— Буду я ещё распинаться… Да и слушать он… Им, видать,
на разводе по зубам надавали, они даже для ментов какие-то
чокнутые сегодня.
— А ты чего хотел? Наши все бухло в городе выдули, даж
ментам не достать было, они в Сясьстрой за пойлом погнали, по
запаре в витрину магазина въехали. Такие ужратые были, что в
овощной, а не в водочный. Ну, им с утра и поднесли. Из област-
ного… Будешь?
133
— Не. Мне б пожрать…
— Валяй, доходяга лагерный…
— Типун тебе… Кубок взяли?
— Дали. Эти две карги ваших скрипели, но дали…
— Не понял. Чего скрипеть, ты такой отрыв привез?! Мили
две, не меньше! Я сам отмахивал…
Я замер с открытым ртом. Что за черт, кто это сказал??? Я?!
Я ж на «Смене» был! Или не был… Ничего не понимаю…
— Андрей, сразу предупреждаю, я не свихнулся, только ты
мне скажи: я с тобой на «Смене» из Сортавалы шел?
— Нет. Ты мне с «Делфака» старт отмахивал. И финиш. Тебе
что, по мозгам попало? Ты смотри! У нас менты грамотные, по
башке не бьют.
— Хрен знает, куда мне попало… И чем… А шторм был?
— Ну, ты… Может, всё-таки вмажешь?
— Не…
— Ну, тогда до Питера терпи. А там — сразу к психиатру.
— Разберемся. Я сам себе псих…
— Тьфу, из башки вылетело, тебе на «Силистрию» надо, они
уходят, им лоцман до Центрального нужен, и гид по Питеру.
Нажрался?
— Ага. Спасибо.
— Ну, давай, до Новгорода. В этот раз Каринка моя твоего
Игрека точно сделает. И всех китайцев.
— Держи карман! Он у меня джентльмен, но не до такой же
степени.
— Утретесь. Ей Коновалов парус шил.
— Аналогично. Причем два, спецом для Новгорода пузатый,
чтоб по слабым ветрам гоняться.
— А вот за перешивание номера…
— Не докажешь! Я твоих тогда тоже найду за что дискануть.
Хошь, всю команду?
— Во, крыса! Жаль, не допер тебе стрихнину подсыпать…
— Все ещё впереди, Андрюша, все впереди. До Ильменя на
одном борту пойдем, и ты мне яду успеешь, и я тебя за борт…
— Ладно, бывай, привет Питеру!
— Бывай, барон! Спасибо…
134
Что мне так на «Дельфин» топать-то не хочется? Не хочется
и ладно, вон, «Силистрия» стоит, ближе даже… Опять себе оп-
равдание нашел, чтоб не делать то, чего не охота. Кэп сидит на
борту, жилистый дядька лет шестидесяти, высоченный даже в
сидячем положении. На голове замысловатая яхтсменская фу-
ражка набекрень. Герб — шиш поймешь, ни один герольд не
прочитает.
— Good evening! Andy told me, you need a pilot.
Он смотрел на меня и молчал. Я сравнил наш внешний вид и
понял, что от моего он то ли дар речи потерял, то ли английский
забыл. Дааа, это не Пекка, финны тоже разные бывают. Ладно,
сгладим…
— Excuse, durty work with engine…
— You are mechanic? Not a pilot?
— And pilot too. I`m all… When are you going? I need to
change my dress.
— Yes, yes, at seven. We are waiting you on board.
— Danke! OK. Moment…
Он встал и вытащил из кармана деньги. Наши. Я мотнул го-
ловой:
— No, no. Money after all…
— Excuse me, it`s not for work. Can you buy some vodka for us?
I beg you.
— OK. I`ll try.
— Please, not self-maid!
Я хохотнул. Кто ж это додумался их самогонкой угостить?
Вот зверство…
— Be easy… But I need some time for it.
— Yes, OK, we are waiting. Good luck!
_______________________________
— Добрый вечер! Андрей сказал, вам лоцман нужен?
— Извините, с движком возился, а он грязный.
— Вы — механик? Не лоцман?
— И лоцман тоже. Я все… Когда отходим? Мне переодеться
надо.
— Да, конечно, в семь. Ждем вас на борту.
— Спасибо! (нем.) ОК. Сейчас я…
— Нет, нет, деньги потом…
135
— Извините, но это не за работу. Можете нам водки купить?
Прошу вас.
— Хорошо, я постараюсь.
— Только, пожалуйста, не кустарную!
— Не парьтесь… Но мне время понадобится.
— Да, разумеется, мы ждем. Удачи!
Я сунул деньги в карман, и попер обратно к ресторану. Вое-
водин, слава богу, был ещё там, но в таком залихватском граду-
се, что я даже усомнился, поймет ли он меня.
— Барон, глаз открой! Хоть один…
— Ннннууу…
— Финн помирает, водки просит.
— Ккккакой? Финннн…
— Самый длинный, ему много надо.
— Иззвини, кончилось…
Я аж обомлел, но он собрался с духом, и продолжил:
— Тттоолько за деньги… Прости…
— Тьфу ты, напугал. Кому дать?
— Эттоот… Бббб…
— Баран?
— В ббеллом.. С бб…
— Понял…
Официанта в белой рубашке с бабочкой я прищемил в углу,
и протянул деньги. Но он вдруг взбрыкнул:
— Не положено!
— Сюда смотри!
Я развернул веером перед ним пять сотен.
— Теперь — туда!
И ткнул пальцем в развалившегося за столом Андрея. Видок
у него тот ещё был. Набычившийся, закинувший руку за спинку
кресла, он обводил кумачовыми глазами притихший зал в поис-
ках не то жертвы, не то мнимого обидчика. Я закрыл Андрюху
от официанта телом, и продолжил:
— Он меня только что из ментовки вытащил. Но водка даже
не нам. Финнам. Как тебе такой расклад?
— Конечно, конечно. Я сейчас…
— И постарайся недорого…
136
— Само собой, гости же!
— То-то. И в сумарь какой сунь, чего людей соблазнять,
правильно?
— А вы можете к заднему ходу подойти?
— Не вопрос. Давай.
Я постучал в борт «Силистрии» и протянул высунувшемуся
из каюты капитану пакет. Он улыбнулся во всю физиономию,
заглянул внутрь, и поднял на меня взгляд. В глазах был ужас.
Пришлось подбодрить, здорово его четыре литра напугали:
— Be easy! In Pietari is very hard with vodka too. Now you need
no searching… Up to Finland.
— Up to Britain! Or America.
— Yore deal… Twenty minutes, I`ll return.
— OK, thank you!
— Don`t mention…
___________________________
— Спокойно! В Питере тоже проблемы с водкой. Теперь ис-
кать не придется… До Финляндии хватит.
— До Англии! А то и Америки.
— Дело ваше… Двадцать минут, я вернусь.
— Хорошо, спасибо!
— Не бери в голову…
Черт, ну почему так на «Дельфин»-то не хочется? Ладно,
только шмотки забрать…
На камбузе никого не было, в рубке тоже, я спустился в но-
совую каюту, там сидели Аркаша с Серегой, и дрых Боря. Они
посмотрели на меня как-то странно, я отделался приветом, и
стал переодеваться. Ссыпал все в сумку, пихнул на дно заначки
и распрямился. Аркаша смотрел мне прямо в глаза:
— Мы тебя больше не увидим?
— Почему? Россия — страна небольшая. Свидимся. Удачи,
парни…
— Неужели это — вот так? Раз, и разошлись…
— Да ладно тебе… В Новгороде через две недели встретим-
ся, пивка попьем. Мы там с Борькой такой кабак отрыли! На
Псковской…
137
Я ничего не понимал, и чувствовал себя не в своей тарелке, а
Аркадий с Серегой выглядели как-то очень сентиментально.
Странно для взрослых мужиков. Рот открыл Сергей:
— Ты что, ничего не помнишь?
Я начал злиться.
— А что я должен помнить?
— Ну, ты даешь. Ладно, наверное, так и надо…
— Ребята, не обижайтесь, мне на «Силистрию» надо, в семь
отходим. Они торопятся куда-то. Все нормально, море…
— Да, море…
— Все, я валю, счастливо! Семякину скажите, что я с фин-
нами пошел…
— Скажем. Только Ольга с Катей тебя потом сожрут за это
лоцманство.
— Опрометчиво, я ядовитый. Херовое из меня блюдо. Все,
пока!
Я чуть повернулся, но вдруг они сделали шаг ко мне, и мы
обнялись, не знаю, зачем. Аркадий подтолкнул меня к трапу, и
махнул рукой:
— Давай, удачи!
Я хлопнул глазами, мотнул головой и пошел. Ничего не по-
нял…
НОЧЬ С ПРИРОДОЙ
Какая она всё-таки разная, ночь… День тоже неодинаковый,
но ночь, ночь… Вот сейчас она такая, бездонно-тихая, с замер-
шей деревней вдалеке, и шелестом Ладоги за стометровой поло-
сой береговой перемычки. Я не вижу в небе звезд, облаков и туч
тоже нет, оно показало себя таким, каким я и хотел его увидеть,
всеми гранями пустоты. И не лежу я вовсе на спине, а подвешен
под парящей в пространстве Землей, и смотрю сверху вниз в
бесконечность. Я чувствую за собою мощь Земли, и мне не
страшен космос. Да и когда я его боялся? А сейчас он и совсем
мне родной, такой же, как и Земля, и море на ней, и ночной ве-
тер. Поразительно, я не вижу ни единой звезды, ни единого огня
138
на земле, только ветер и абсолютная темнота, и мне не страшно,
я просто дома. Мне уютно и тепло.
— Понял, наконец?
Она сидела рядом, поигрывая травинкой, выбившейся чуть
выше других. Такая же темная, как и все остальное, но может
же темнота быть родной!
— А вот словами поясните! Я маленький и глупый…
Я почему-то знал, что могу капризничать, ничего мне за это
не будет…
— Паршивец. Ещё и вредный. В угол поставлю…
— Вот она, справедливость! Конечно, в бесконечном мире
найдется угол, куда можно поставить нахального мальчишку.
Не выйдет теперь у Вас меня наказывать, не выйдет… Мне те-
перь даже в углу не страшно…
— Это почему?
— Сам не знаю. Знаю только, что не страшно…
— А всё-таки, почему?
— Да потому, что я дома!!! Дома, ясно? Везде!
— Ну, вот, ты и выиграл свой дом.
— Что я Вам, шулер? Ничего я не выигрывал. Просто при-
шел домой.
— Ты не пришел домой. Ты здесь родился.
— Где здесь?
— Везде! Понял?
— Кажется, да…
— Знаешь, я так устроила, что люди не помнят своего рож-
дения. Стресс, как вы говорите, то, сё… Но тебе, пожалуй,
можно…
— Это за что это так, а?
— Считай, что наказала. И наградила. Выбирай, что больше
нравится.
В лицо хлестнуло ледяным ветром, сверкнул в луче прожек-
тора дождь, встала дыбом палуба, и на меня обрушилась из
черного космоса потрясающей высоты хрустальная волна. А за
нею ослепительно сверкала луна, совсем не злорадная, просве-
чивая её насквозь, рассыпая с гребня серебряные брызги… Гос-
поди, как же красиво!!! И какого черта я боялся? И почему-то
захотелось ещё…
139
— А ведь Вы меня пожалели…
— Вот ещё!
— Я б свихнулся, если б память не потерял. Или поганым бы
стал. Наглым.
— Ты и сейчас…
— Можно, я до Вас дотронусь?
— Хоть обними…
Я протянул руки и тронул то, что прекраснее всего на свете,
всхлипнул, и губы сами шепнули:
— Я люблю тебя…
— Я тоже… Спи, родной, ты дома. Всегда и везде. Потому,
что я твоя. Спи…
Она тронула меня на заре росистой травой, плеснула из ла-
дошки солнцем, потрепала ветром по голове, и, чмокнув,
упорхнула, на этот раз голубоватой бабочкой, птичий будиль-
ник засвистал на все лады, я встал с примятой травы, потянулся
и пошел к «Силистрии». У природы нет плохой погоды, но это
утро… Оно мне сказало, что она была счастлива провести ночь
со мною.
Про меня и говорить нечего…
ФИННЫ В ГОРОДЕ!
Капитана звали Мариус, он же был штурманом на данный
момент, штатный штурманец вместе с двумя матросами рванул
сушей в Куопио прямо из Новой Ладоги, оставив кэпа с сыном
и невесткой. Все это они мне растолковали, пока мы мирно ча-
пали по каналу под мотором. Кое до чего, что не было сказано,
я допер сам, в частности, прояснился вопрос с водкой. Они, ко-
нечно, и сами были не дураки выпить, но запаслись, в основ-
ном, из-за меня. Аулис им там чего-то нарассказывал героиче-
ского. То, что я пить отказался, хоть и предельно вежливо, сна-
чала повергло его в шок, но потом дело устаканилось. Я при-
плел восточный обычай, дернул за компанию грамм двадцать,
чтоб ясно было, что я лично отравиться водкой не боюсь, и со-
слался на здоровье, мол, простыл, мне накололи антибиотиков,
140
а с ними спиртное параллелить нельзя. Обошлось, короче. К
полуночи мы дошлепали до Назии, там швартанулись к рыбац-
кому пирсу. Все улеглись, а я пошел на берег и завалился прямо
в траву. Не знаю, что они про меня думали, когда я вернулся
утром, мне лично казалось, что меня и узнать теперь нельзя, не
тот я совсем стал после этой ночи…
Но через полчаса высокие материи отлетели на задний план,
обычно пустой, канал ожил, по три-четыре расхождения в час.
Осадка у «Силистрии» метр восемьдесят, к берегу не при-
жмешься, нервно, короче, шли. Хорошо, техника у них — класс,
тоже «Сильва», как и на «Ниинне», эхолот работал отменно, но
кэп с него не слезал, так и орал команды на руль из каюты. Ис-
порченный телефон, ей-богу. Ему из каюты не видать, что в ка-
нале делается, он орет «лево!», а слева в полуметре толкач с
баржой чапает! Я только делал вид, что команды выполняю,
так, подрулю чуть, и дальше по-своему пру. А у самого спина
мокрая, а ну как на мель яхту посажу? В общем, когда в Неву
выскочили, облегчение нахлынуло такой силы, что Мариус с
сыном Тойво засели в каюте и в полчаса поллитру съели. На
траверзе Пеллы они вылезли в кокпит, начался треп о том, о
сем, меня все подмывало спросить, как, мол, Кайса шторм оце-
нила, но тут её саму прорвало. Английский она здорово знала,
но восторженных эпитетов ей, похоже, не хватало. Да и мужики
распалились. Самое занятное, никто из них так и не понял, как
они гик потеряли. То есть, как всё происходило, помнят и опи-
сывают, красочно и ярко, все: Мариус с руля дает команду на
смену галса, добирают шкоты чуть не до упора, он переклады-
вает руля, и яхта без позывов летит в брочинг…
— Совсем чуть!!! Понимаешь, Георг, ну два градуса, три до-
вернул, не больше!!! Гик летит на правый борт, яхта ложится
чуть не парусами в воду, хлоп, и идем под одним стакселем!!!
Ни паруса, ни вант, ни гика, ни скоб!!! Сам посмотри!
Смотрю и действительно дурею. Скобы-то вырваны. С кор-
нем.
— Мариус, а как мачту не потеряли?
— Сам не знаю! Один ахтерштаг остался. Видно, грот сорва-
ло до того, как он лопнуть успел….
— Чудеса…
141
— Повезло, что так быстро.
Тут затараторила Кайса:
— Это мне повезло! Больше всех повезло! Я к лебедке на-
клонилась, распрямиться не успела, а парус с гиком только
мелькнул, и все…
Я посмотрел на лежащую вдоль палубы мачту с обрезком
гика и представил, что вот так вот по голове… Аж озноб про-
дернул. Как бейсбольной битой по мячу. Пропорции те же.
Скажи мне кто теперь что неуважительное про финских жен-
щин, в зубы отвешу…
— Мариус, ты прости, что я тебе на Валааме тогда поздно
отмахнул. Понимаешь, вы так красиво шли…
— Да брось ты извиняться, сколько можно? Ты б себя видел
тогда! У тебя даже рот открыт был. Может, всё-таки выпьешь?
Хоть двадцать грамм?
— Давай. За удачу! Хоть двести. Теперь можно…
— А что случилось?
— Ночь была, Мариус, ночь… И будет ещё. И не одна…
Он хитро посмотрел на меня и подмигнул:
— А до этого ночей не было?
— До этой ночи было просто темно…
Когда мы проходили под Троицким мостом, я глянул на ча-
сы. Одиннадцать пятьдесят три. Через семь минут пушка грох-
нет, полдень. Я уж открыл было рот, но тут же захлопнул. В
мозгу созрела смачная комбинация. Я чуть не подавился, про-
кашлялся и взял правее, ближе к Трубецкому бастиону.
— Мариус!
— Что случилось?
— Ничего. Сейчас случится.
— В чем дело?
— Видишь ли, вы идете под боевым морским флагом, а в
Питере традиция такая есть, встречать иностранные боевые ко-
рабли пушечным залпом с крепости…
— Не может быть!
— Серьезно.
142
На лице его было написано отчаянное недоверие, прямо чи-
талось: «Ври, мол, но знай же меру!» Да и то, какой дурак будет
тратить боеприпасы ради яхты? Чай, не крейсер…
Вот тут и грохнуло.
Я с воды первый раз в жизни залп полуденной пушки слышал,
не приведи Господи ещё раз услыхать! Так дало, вся посудина
затряслась, оглох я начисто, хоть и пасть открыл загодя. Про
финнов я уж и не говорю. Всё-таки гаубица М-30, 122 мм калибр.
Хоть и неполный заряд. Мариус несколько раз раскрыл рот, рез-
ко и широко, я аж поперхнулся — ни фига себе, он же артилле-
рист со стажем! Вот это даааа… А он метнулся в каюту, выско-
чил оттуда с ракетницей и тут же лупанул в воздух. За ним выле-
тели Тойво с Кайсой, и стали гудеть газовой сиреной с баллончи-
ком и махать зажженным фальшвейером. Я так перепугался, что
стал их успокаивать, порядочки в нашем государстве такие, что
подобный салют мог даже и иностранцам боком выйти, не говоря
уж обо мне. Особенно если дознаются, с чьей это подачи финны
такой фейерверк затеяли. Но, черт возьми, они были так счастли-
вы! Язык у меня не повернулся сказать им, что это за салют был.
Рухнула моя комбинация. Ну и хрен с ней…
На пирсе Центрального яхт-клуба Мариус протянул мне де-
вять десяток и спросил:
— А как до таможни добраться?
— Отсюда сложно, разве что на такси.
— А это дорого?
— Рублей пять.
— Мы заплатим, съездишь с нами?
— Брось, Мариус, какие деньги? Таможня на Морском во-
кзале, на Васильевском острове. От моего дома три остановки.
Получится, что вы меня просто домой подвезете…
— Отлично! Давай такси закажем.
— Кэп, тут все немного не так делается. Пошли, покажу.
Втрое быстрее и вдвое дешевле.
Тачку я поймал сразу на круглой площади Петровского про-
спекта, чудо то ещё, я думал, до Ждановки топать придется.
Этому экипажу точно кто-то ворожит. До Морвокзала долетели
минут за десять, поднялись к таможне, и у турникета я тормоз-
нулся:
143
— Я вас тут подожду.
— Пошли с нами, у вас таможенники не очень по-
английски…
— Мариус, ты не понимаешь. Мне туда нельзя. Очень нельзя.
— Неясно.
— И слава богу, что неясно. Дай тебе бог никогда этого не
понять. Иди, давай, я подожду.
Он пожал плечами и скрылся за мутной стеклянной дверью с
надписью «Customs». Я отошел подальше, но это меня не спас-
ло, тут же подошел некто и попросил документы. «Попросил».
За просьбы в таком тоне в приличном обществе в рыло бьют. Я
б ему и пулю в лоб всадил, будь моя воля, да никто моей воли
не спрашивал. Документик он пожрал, но бумагой не насытил-
ся, в опорный пункт поволок. Менты были в боевом настрое-
нии, трясти меня стали напористо и резво. Никаких удостовере-
ний переводчика там или лоцмана у меня, конечно, не было,
слова мои ничего ни для кого не значили, водкой от меня пахло,
букет преступлений был налицо. От пьянки в общественном
месте до измены родине. Все это слова, литература, но был
один нюанс. Мой срок лежал в сумке, под рваными кроссовка-
ми, срок изрядный и неизбежный. Это они ещё не знали, что за
птица им попалась, они ещё только брали меня на храп, как их
братья-уголовники, а я-то уже знал, что, как я ни выкручивайся,
за всем этим театром последует обыск, и все встанет на свои
места. Встанет. А я сяду. В принципе, мне все было ясно, но
было так страшно, что я, сам не зная, зачем, тянул время. Рас-
сказывал какие-то байки на уровне анекдотов, веселил их рас-
сказом о полуденном залпе, пробрало почти всех. Но только
почти. Некто стоял истуканом и ждал, когда я выдохнусь. Зака-
ленный товарищ. Железный, можно сказать…
Меня б хватило ещё минут на десять, ментами я, можно ска-
зать, завладел, но этот просто ждал. И тут его толкнуло дверью.
Он отступил на шаг, и в дежурку вошли Мариус, Кайса и Тойво.
С переводчиком! Настоящим!! Из таможни!!! Я даже не пода-
вился очередным анекдотом, и продолжал балаболить, но весь
сжался, а ну как повезет? Увидев таможенника в форме, некто
потерял ко мне интерес, и объяснил коротко:
144
— Забирайте своего пьяницу с глаз долой, чтоб духу его
здесь не было! Тоже мне, переводчик. За версту разит…
Когда мы вышли на площадь, я повернулся к капитану:
— Как ты догадался, где я?
— Я не в первый раз в Советском Союзе.
— А я в первый. И больше не хочу. В Россию хочу.
— Как?
— Ладно, потом… Спасибо тебе.
— Не за что. Давай выпьем. Есть тут ресторан или бар?
— Только подальше от вокзала. Тут этих чертей, как грязи.
Мы уже шли по Большому проспекту.
— Ты говорил, твой дом рядом?
— Приглашаю. Если не боитесь.
— Я уже давно ничего не боюсь.
— Аааа… Ну, пошли…
ДОМ РУССКОГО ЛОЦМАНА
Всё-таки ума у меня хватило трезвых их домой к себе не та-
щить. Мало ли чего они там у себя не боятся… Не вредно для
храбрости перед таким визитом. Не дойдя до дома, я завернул
во двор, и мы вошли к Араику в кабак. Вообще-то это шаверма,
но чтоб у армянина без выпивки? Хотя какой он… Интернацио-
налист, каких поискать. На кухне у него араб с азербайджанцем,
на воротах кореец, за стойкой грузин, про посетителей вообще
не говорю. Финнов только не хватало. Ну, на, держи. Араик
подсел с нами, мы дернули водки, и только тут до него дошло,
что гости и впрямь — гости. Совсем. Оттуда. Его так прорвало,
что я переводить не успевал. Мир оказался опять тесен до не-
возможности, брат Араика, оказывается, сидел в шведской
тюрьме три дня за контрабанду. Он на пароме механиком хо-
дил, попался с водкой. Впечатлений от тюрьмы у него была
бездна, и все восторженных, век бы там сидел. Араик об этом
поведал смачно, в лицах, да ещё с такой жестикуляцией, что ни
перевод, ни вентилятор стали ни к чему. Мариус был в востор-
145
ге, Швеция же совсем рядом. А что в тюрьме человек побывал,
ерунда, погостил все равно. Араик бешено с ним согласился,
хорошо, хоть в нашу тюрьму не пригласил, потом метнулся в
подсобку, вернулся с вазой яблок, невесть откуда выхватил но-
жище устрашающего вида, финны отшатнулись, но он виртуоз-
но стал вырезать из яблок розы, ёжиков и прочую фауну с фло-
рой. Кайса только глазами хлопала.
Вот до чего ж занятно всё-таки, сам Араик-то как раз в на-
шей сидел, восемнадцать лет за три ходки, урка, вроде, с ног до
головы. А вот сооруженный им за несколько минут стол: по
центру «Арарат» четыре звезды, гвоздика почти плавает в ши-
роком бокале, свесив кокетливо ножку над скатертью, по кото-
рой ползают ёжики и божьи коровки среди роз и лилий, кро-
шечный улей, пчела с крылышками из кофейных ложек накрест,
и все из яблок! Так может только настоящий художник, не тот,
который красками. Это не натюрморт. Это натюрВи.
Вот за жизнь мы коньяку и дернули.
С полбутылки переводчик стал не нужен, я опять отлетел ку-
да-то…
Я тихо улыбаюсь жарким крикам Араика, поглядываю с благо-
дарностью на Мариуса, парю где-то. Не пьян, просто хорошо. Опять
от тюрьмы улизнул, что ж мне так везет-то? По идее, давно на нарах
сдохнуть должен бы… Ан нет, вон, сижу, коньяк с яблоками хрум-
каю. Никуда отсюда не хочу. Что мне дома делать? Мадам, поди,
под газом там, не успеет если разглядеть, с кем я ввалился, точно с
цепи сорвется. Ещё и турмалаям до кучи достанется на орехи, пока
она мозги протрет, сообразит, кто перед нею… Соседи вылезут…
Мрак… Хорошо, хоть Игорь в Стрельне, в спортивном лагере, чушь
эту не увидит… Ладно. Завтра в Стрельну, в клуб, послезавтра наши
придут, а там и в Новгород пора, на детскую Ильменскую регату.
Потом чемпионат Ленобласти в Сосновом Бору, виндсерфинг в Зе-
леногорске, Кронштадт, закрытие сезона… Потом завод. Конвейер,
полигон, конвейер, конвейер… И что? Все время так? Постой, мне
что, надоело? Завод — понятно. Но Это?
Боже мой, она меня обманула! Я её так люблю, а она меня
обманула! Мне все на свете пресно после той волны. Я что, не
родился там, в шторме, а умер? Умер тот, кому было интересно
жить, а остался Я, которому все по фигу, кроме такого природ-
146
ного безобразия? Что мне теперь, на мыс Горн? В море Уэдде-
ла? На Аннапурну лезть? Кто меня туда пустит??? Пристрелят
ещё на подходе, при попытке из нашего обезьянника выбраться.
И неинтересно мне вовсе морду подставлять под девятый вал,
мне интересно дело делать! Пусть и посреди девятых валов. А
где такое дело найдешь? Эх, человек, человек, нет тебе успо-
коения. Всего-то тебе мало…
Я взял коньяк за глотку и выдул грамм двести. Бесцеремонно
прервал оратора:
— Араик, дай с собой литра два… Пора, ребята…
Араик почему-то все понял, молча ушел, и тут же вернулся со
звенящим пакетом. Я расплатился, потрепал его по плечу, и мы
пошли. Финны притихли, но мне было как-то не до их настроения.
Вот иду я с ними домой, и что они увидят? А не стыдно мне, ни
грамма! Я два года по степи с автоматом в зубах ползал, чтоб хоть
в такой комнатухе жить, а не с родичами вшестером в хрущобе. А
страна родная мне и за степь содержание на ребенка зажилила, и
ментовскую гадину в обход всех законов в квартиру подселила, а
стерва эта спит и видит, как меня из хаты выжить. Даже за то, что
проводку починил, донос на меня накатала, мол, электричество
ворую, счетчики перевешиваю. Пришлось двое суток в аквариуме
сидеть, пока разобрались. Никогда и никому я не смогу объяснить,
почему сантехника хреново работает, почему двери скрипят, и та-
раканы по дому ползают. Сами пусть догадываются. Плевать.
Я открываю столетнюю дверь аркой, иду по гулкому подъез-
ду, двадцать семь шагов, лестница, дверь. Коридор. Тридцать
шесть шагов. Мариус:
— Какая огромная квартира!
— Не моя.
— Ты же здесь живешь!
— Не везде.
Открываю комнату, слава богу, пусто.
— Здесь я живу.
— Подожди. А остальное?
— Там другие люди живут. Соседи называются.
— Это — как гостиница? Номера?
— Как тюрьма. Камеры.
Я хмыкнул, чего тень на плетень наводить?
147
— А сколько соседей?
— Четырнадцать. Девять семей.
— А у тебя есть семья?
— Жена, сын.
— А они где живут?
— Здесь. Вот наша кровать, а за шкафом — Игоря. Да ты не
стесняйся, спрашивай. Садитесь ребята, вмажем.
Однако стеснительность, точнее опасение показаться бес-
тактным, рухнуло под ударами любопытства только на второй
поллитре. Не выдержал Тойво:
— А можно купить другую квартиру?
— У меня денег нет. И никогда не будет.
Тут встрял опытный Мариус:
— А у вас яхт-клуб частный?
Я аж поперхнулся, кому по карману яхт-клуб?
— Государственный.
— Ну вот, ты же государственный служащий, оно должно
тебе предоставить квартиру!
— Оно всем должно. Ещё с семнадцатого года. Только долги
отдавать не собирается. И не только в этом дело. Чтобы дать
мне квартиру, надо у кого-то её отобрать.
— Почему?
Всплыла в памяти «Попытка к бегству» Стругацких.
— Живой может снять рубаху только с мертвого… Две брать
нельзя, вспотеешь!!!
— Не понятно…
— Бросьте, ребята, я вам ничего не смогу объяснить. Един-
ственное, что вы можете сделать — это отлить ещё один памят-
ник Маннергейму. Из золота. Поверь, оно того стоит… А то б и
у вас так было.
Я разлил остатки второй бутылки, поднял стопку:
— За Карла Густава Маннергейма!
Ещё б они не выпили! Тойво — так вообще стоя…
Кайса помялась и спросила:
— А можно это сфотографировать?
— Да бога ради! Чай, не Кремль…
— А вы не обидитесь?
— Щелкай, девочка, щелкай. Мне за это даже ничего не будет…
148
В августе пришли «Заря» и «Ариэль». Кяэр взял Кубок Бал-
тики, хотя уходила на гонки «Заря», сидя ниже ватерлинии, из-
за консервов, жратву покупать за границей русскому моряку не
на что. Через два дня в кондейку влетела ошалевшая Ольга и
завыла, что меня вызывает директор, он в последнем градусе
бешенства, и вообще мне трендец. Карватюк, действительно,
рвал и метал, и с порога чуть не кинул мне в физиономию ка-
кой-то красочный журнал. Это было на финском, что-то типа
нашего «Катера и яхты». Только вдвое больше и вчетверо тол-
ще. Я пролистнул журнал, ничего не понял, потом заметил за-
кладку и открыл. Во Кайса дает! Что подъезд, что коридор, что
конура моя выглядели мрачнее печорских катакомб в Киеве, а
уж моя унылая рожа за столом…
А фотографии — прелесть, мастерски снято…
Я поднял глаза на директора:
— Ну и что? Это они мне прислали? Спасибо.
— Ты что, не понимаешь? Как тебе не стыдно иностранцев в
такие трущобы приглашать???
— А тебе хотелось бы, чтоб в твои хоромы? Давай хатами
поменяемся, раз тебе за державу обидно. Или сам води яхту 1.8
по каналу. Да на мель не посади…
— Я тебя уволю!
— Как?
Я работал на Кировском Заводе водителем-испытателем. И в
яхт-клубе был по переводке на время навигации, так что он мне
вообще никто, не то что уволить, зарплату резануть даже не
мог, хотя руки у него чесались. Я получал по среднему от рабо-
ты в цеху, плюс тренерские, воспитательские, судейские. В два
раза больше, чем у него выходило.
— Профком тебя уволит!
— За что? За то, что я живу в коммуналке? Представляешь,
что в следующем номере этого журнала будет? Я на тротуаре в
статье «Homeless russian pilot»
— Да ты что, не понимаешь, что ты державу позоришь???
— Это она себя позорит. От сотворения. Я тут ни при чем, я
даже не голосовал ни разу. Журнальчик отдашь?
Он выхватил его у меня, не поленившись вскочить и обежать
стол. Даже к груди прижал. Ещё бы, иностранный журнал, да
149
ещё такой красочный. Бандарлог, ей-богу, ведь по-фински ни
слова не знает.
— Не радуйся, Тарасов. Посмотрим, что ты на профкоме за-
поешь!
— Оду к радости Бетховена. Знаешь что? Пошел ты в жопу.
Я иду по асфальту от управления к эллингу, а перед глазами
у меня стоит потрясающий глянцевый разворот. Весь номер —
гонки, яхты, пирсы, эллинги, фуражки, белоснежные паруса,
моря, которых я никогда не увижу, ветра, которые никогда не
вдохну, и на фоне этого — мрачный коридор и тесная комна-
тушка, набитая грошовой мебелью. И грустный русский лоцман
за столом, на котором стоит маленькая драцена в горшке —
единственная на планете пальма, которую ему суждено увидеть
на своем веку. Но это — мой дом.
“Russian pilot`s Home”
150
ВЛАЖНЫЙ ВЕТЕР, ХРОНИКА ВОЗВРАЩЕНИЯ
НЕВА
Практическое руководство по плаванию во внутренних водах РФ
Я даже не думал о том, как я его узнаю. Узнаю, и все, мало
ли что я его никогда не видел…
Четверть века назад мы шарахались с его отцом, Аулисом, по
заливу Ууксалахти Ладожского озера на яхте «Ниинна», Аулис
искал свою родину, хутор, из которого их вышибла в 39-м вой-
на. И мы его нашли, обгорелый, заросший густым лесом фун-
дамент… Именно тогда, глядя на стоящего на коленях перед
замшелыми камнями старого капитана, я понял, что справедли-
вых войн не бывает. Нигде и никогда.
Рубль с последней пенсии Биллу Гейтсу, я нашел Аулиса че-
рез интернет два года назад. Дело было весной, а в июне он гнал
«Анастасию» по Сайминскому каналу из Куопио в Хельсинки и
умудрился зарулить в Выборг, каким-то потрясающим финтом
одурачив наших пограничников. Риитта, его жена, описывала
эпопею так:
— Понимаешь, он стоял, благоухая пивом, и говорил на чем-
то таком непонятном… Не финский, точно, но ведь других он
не знает. Они вконец отчаялись и махнули на нас рукой, что
возьмешь с тупого финского лесоруба? А такой дурацкой улыб-
ки я вообще ни у кого не видывала — за кого ж, думаю, замуж
выходила, неужто за это бревно??? А он отчалил, взял курс точ-
но на зюйд и, уйдя за горизонт, переложил руля налево, а не
направо, а через час уже чесал по Выборгскому заливу. Пришла
я в себя, когда он ухмыльнулся и скомандовал: «Звони Георгу, в
семь часов будем в Виипури».
А я задвинул все дела, работу, башку, можно сказать, под
топор положил, и в полдень примчался в Выборг на раздолбан-
ном двадцатилетнем «Эскорте». Обегав таможни, управление
порта, и, уяснив, что шансов у Аулиса зайти в Выборг без вы-
151
полнения формальностей сроком недели на три, нет абсолютно
никаких, рванул к последнему прибежищу, в яхт-клуб. Есть бог
на свете, директором оказался Валера, я ему победный финиш
отмахивал лет тридцать назад в Зеленогорске, он тогда всех чу-
до — серфингистов уделал на тяжеловесном «Лехнере». Не по-
могли ребятам ни «Фаны», ни кевлар, ни гидрокостюмы от хрен
знает кого…
Я обрисовал ему ситуацию и получил четкое разъяснение,
что все ещё хуже, чем я себе представлял.
— Валер, если гора… Я тогда к каналу рвану, хоть с берега
ему чего проору.
— Охренел, погранзона!
— У меня виза действующая, паспорт с собой.
— Во, дятел! Тебя ещё на подходе пристрелят.
— Да ладно…
— Жора, это не шутки. Это тебе не КПП в Торфяновке, ох-
нуть не успеешь, башку свинцом набьют.
— Да за что, мать твою???
— За то, что ты недобитый русский…
— Оно, конечно… Деревянные потомки железного Фелик-
са… Ладно, бывай, вешаться пойду.
— Шкертик дать?
— Себе оставь, у меня буксирный конец в багажнике…
Я сидел в пиццерии над остывшим кофе и двигал рояль в
башке — ну что, блин, за свинство?! Тогда, на Ладоге, если б
кто из «этих» прознал, что я не то что на буржуйской яхте лоц-
маном ходил, а просто разговаривал с ними, мне б припаяли
пять лет строгого режима, я в «ящике» работал, и у меня первая
форма допуска была. Двадцать лет за бугор не выпускали на-
прочь, по фигу, что Союз дуба врезал. Да и денег не было. Их,
правда, и сейчас нет. И вот, такой шанс встретиться, так на тебе,
и здесь, паскуды, нагадили. Потомки змей и дикобразов —
сплошная колючая проволока…
Звякнула мобила, и голос Риитты:
— We are at the custom`s wall in Viipuri. Will You come?
_______________________
— Мы у причала таможни в Выборге. Подойдешь?
152
Стул отлетел, стол качнулся, чашка покатилась, раскручивая
недопитый кофе.
— Yeeeeee!!!!!
На яхту меня не пустили за то, что махнул через забор та-
можни, чуть не избили, и выкинули на Родину, но перед ино-
странцами прогнулись, и обнимались мы с Аулисом уже на тер-
ритории Российской Федерации. Но это же просто два дурацких
слова. А под ногами у нас была земля.
Наша Планета Земля.
Мы шлялись под дождем по ночному Выборгу. Риитта, ко-
нечно, переводила, да только не особо это нужно было, нам и
без слов…
Но кое-что словами всё-таки было сказано. Непреходящая
улыбка стерлась с его лица, оно стало детским и вечным одно-
временно, как тогда, в лесу над его родным хутором, и тихий
вопрос:
— Георг, зачем мы воевали?
— Я с тобой не воевал. И не буду. И никто меня не заставит.
— И меня…
Мы поставили для себя последнюю точку в той войне. Но
бог мой, сколько ж голов ещё должно слететь, прежде чем люди
поймут, что точку надо ставить не после войны, а ДО?
А сейчас передо мною стоял Вилле, сияя отцовской улыбкой,
и, даже не спрашивая, утвердительно припечатал:
— Георг.
Я протянул руку к ларьку, у которого он меня ждал, и ух-
мыльнулся:
— Вилле, это не совсем супермаркет…
Он хохотнул.
— Я просто не знал, как «это» назвать.
В общих чертах задача мне была ясна. Нужно провести яхту
до Шлиссельбурга, но за полчаса разговора на борту «Анаста-
сии» всплыли такие нюансы, что мне морду в карман спрятать
захотелось, чтоб разочарования на ней не прочитать было. Де-
ло-то безнадежное, и даже если выгорит, грозит парням реаль-
ным разорением. На будущее, если при вас какое-нибудь офи-
153
циальное лицо Санкт-Петербурга брякнет чего про туризм, мо-
жете смело бить в харю, есть за что. Гостей у нас не любят,
только их карман. А с живого или с мертвого кошелек содрать,
им по фигу. У нас с семнадцатого у руля одни мародеры.
Я ещё до смены вывесок на нашем концлагере с иностранца-
ми дело имел и чувствовал себя каждый раз зоновским паханом,
которому в барак кинули детей, и как-то надо изворачиваться,
чтоб их не изнасиловали тут же с порога или не придушили но-
чью подушкой за ненадобностью. Да ещё самому в живых ос-
таться. Защиту сладкого мяса на зоне даже пахану не простят.
Вилле изложил план действий:
— При входе в акваторию мы связались на 16 канале с
«Форпостом». Теперь надо послать в управление «Волго-Балта»
e-mail. Они ответят на запрос, дадут добро, и завтра можно бу-
дет идти. Но мы хотели побыть дня три в Пиетари…
— Побудете, Вилле, не волнуйся. У вас мачта не рубится?
— Нет.
— А высота сколько?
— 14.5 метров.
— Ага… Рацию дай посмотреть.
Посмотрел. Беда. РФ — единственная, насколько я знаю,
страна в мире, где переговоры во внутренних водах ведутся на
частотах, недоступных морским рациям. Самый замысловатый
«Сименс» или «Панасоник» тут нем и глух. Ихние 156 Мега-
герц — это далеко не 302. И перенастроить шансов — ноль, на-
до пломбу срывать. А после такой модификации можешь смело
по выходе из РФ швырнуть её в Толбухин маяк, может рыбы
наболтаются, срыв пломбы за бугром никто не простит. Вопрос
о том, почему такие сложности с радио, я задавал многим, пра-
вильного ответа не получил ни разу. Большинство кивало на
секретность, врагов и прочую хрень, но все на самом деле про-
сто, как грабли. Мало кто из диспетчеров российского водного
бассейна знает что-то, кроме русского. Так вот, «Кама», или,
сейчас, «Вега», это чтоб не позориться. В Европе-то любой
шкет по-аглицки чешет, невзирая на национальную гордость. И
мачта выше 7,9 метров — это только под разводку, а это две
заявки на проход мостов. Всех питерских, и, отдельно, Кузь-
минского, подаются минимум за 12 часов до разводки, обяза-
154
тельное присутствие лоцмана на борту и проплаты. А вот какие,
я не в курсе, 20 лет в моря не выходил…
С места в карьер всеми этими ужасами я ребят пугать не хо-
тел, начал с простенького.
— Сколько скорость у вас крейсерская?
— 5,5 — 6 узлов.
— А максимальная?
— 6,5.
— Течка в Неве 2-2.5, под мостами около четырех, на Ива-
новских порогах 5-6, у мыса Святки 6. Вряд ли в один присест
пройдем, отстаиваться придется.
— А есть где?
— Найдем. Ещё за пивом сходите, время будет…
— Так я посылаю e-mail?
— Конечно. Шрайбен, шрибт, гешрибен… — не обидится,
думаю, вряд ли «Золотого Теленка» на финский переводили…
— А ничего, что полночь?
— Я думаю, на результат это не повлияет… Все, Вилле, я
домой. Завтра позвони, как ответ придет. Или я часа в два по-
звоню.
— ОК!
Ох, братцы, думаю, ну и занесло же вас… Лучше б в Сомали…
Вынырнув через три часа из интернета, я отвалился на по-
душку и стал обдумывать, как объяснить нормальным людям,
что им придется заплатить 700 евро за то, чтобы полюбоваться с
воды разведенными мостами нашего гостеприимного города.
350 вверх по реке и столько же — обратно. Дороговатое удо-
вольствие. Даже чашка «эспрессо» за 300 рублей на Исаакиев-
ской площади перед таким грабежом пасует. Да ещё рацию для
переговоров в речной обстановке найти надо. Кто даст? Поку-
пать надо. А сколько стоит? Хрен знает. Беда…
Вообще-то, если Вилле бросить в одиночку в Российской
Федерации, то он бы, скорей всего, выжил. Отчаянный и упор-
ный парень, и голова варит отменно. Есть у меня зеленое по-
дозрение, что и в Советском Союзе у него шансы были бы. Все
задатки командира диверсионной группы, раз сто за линию схо-
дившей без потерь. Я это понял с трех фраз и по выражению
155
лица. Злобы на нем ещё не было, но упорство написано было
аршинными буквами. За три часа утренних попыток связаться с
теми, кто должен был обеспечить проход судна, он и без моих
подсказок понял, что это реальный карачун, но сдаваться и не
собирался. Стало быть, с реверансами можно завязывать. Ну, а
раз так…
Диспетчер «Волго-Балта» на Большой Морской, 37 сиял во-
жделением, и с места в карьер стал объяснять до какой степени
невозможно пройти мосты этой ночью, всего 14 часов осталось,
а заявка должна подаваться за 12. Ясно было, что без дополни-
тельных финансовых вливаний документы на третий этаж за
оставшиеся два часа не поднять. Я якобы забыл переводить,
дождался, пока у финнов лица стали растерянными, сам наце-
пил такое же, и, когда диспетчер совсем успокоился, испортил
ему всю обедню.
— Ладно, мы завтра зайдем. Не горит.
Удар был страшен, лицо он потерял мгновенно. Я повернул-
ся к ребятам:
— Ausfahrt, meine Herren, Ich will Eine kachvica cup und Gespr;chen mit Sie…
___________________________
— На выход, господа. Кофе хочу и разговор есть (нем.,
финск., англ.).
Ясный пень, он ни пса не понял. Я этот чудовищный компот
из финского, немецкого и английского с шотландским пронон-
сом минуты две в башке заваривал. Но эти-то все разобрали,
пожали плечами и двинулись к выходу. Сделав пару шагов к
двери, я обернулся:
— А Вы вообще со скольки на вахте?
— С половины девятого…
— Может, так сделаем? Мы завтра часам к одиннадцати по-
дойдем. Оформляться все равно надо, не дилеров же кормить, а
Вы подготовите все, чтоб нам только проплатиться. Ну и связь
там, то, се…
— А, да, конечно, давайте паспорт яхты, я данные перепишу.
Очнулся от нокаута, скотина…
156
— Момент. Вилле, паспорт на судно, твои данные, маршрут
поэтапно.
Блин, во, выдержка у парня… Спокойно обернулся, достал
папку, вынул нужные документы. Завертелась машина…
Через четверть часа вышли на Исаакиевскую площадь.
— Георг, ты про кофе говорил, а поесть тут можно?
— Только не тут. Слишком expensive, я повешусь, если ты за
чашку кофе восемь евро заплатишь.
— Сколько???
— Туристом быть, да ещё в центре Питера — ни один коше-
лек не выдержит. Пошли, тут метрах в трёхстах у моего прияте-
ля столовая. Там нормально.
Дождь, хоть и хлестал отчаянно, но был теплым. Мы плелись
нога за ногу, я разводил руками и вещал, как заправский экс-
курсовод, но даже себя слышал издалека. Я так давно не бродил
по Питеру под дождем… Просто так…
Мы стоим в офисе «Волго-Балта», и я сразу беру быка за рога.
— На вашем сайте ценник — 14690 рублей за лоцманскую
проводку и 195 маячный сбор в Ладогу. Это все?
— Ну, да. Обратно они пойдут?
— Само собой, домой-то надо. Чай, не местные.
— Ага. Итого 29770. И по пять тысяч за флаг туда и обратно.
— За что?
— Они ж под своим флагом пойдут?
— Да, да, конечно…
Я чуть отворачиваюсь и иду к окну. Смотрю. Площадь. Ку-
сок улицы. Боже мой, Боже мой… Это ж какая гнида до такого
додумалась??? Мы все читали Саббатини и Стивенсона, Мак-
лина и Киплинга, «Цусиму» и «Моонзунд», мы все знаем про
«Варяга» и «Стерегущего». Какой моряк срубит флаг своей
страны???!!! Это позор, предательство, капитуляция! Это сдача
в плен! Что предлагают эти твари??? Спустить свой флаг не под
гром пушек с пробитыми бортами и изувеченной командой, а за
деньги!!! Просто ради того, чтобы сэкономить десять тысяч
рублей! Где, в какой клоаке родилось то, что это придумало?
Флаг — это моя честь, честь моего судна, моей страны. И мне
предлагают лишиться чести за деньги. Или платить за то, чтобы
157
её сохранить. Потрясающее изуверство, оба выхода — позор.
Лишиться чести или выкупить её может предложить только тот,
у кого отродясь её не было. Тот, кто даже не понимает, что это
такое. Тот, для кого продаваться — в порядке вещей.
Я живу в бесчестном государстве.
В публичном доме.
Над ним реет не флаг, а девяносто шесть лет не стираные
трусы.
Такого стыда я, пожалуй, за всю жизнь не испытывал.
Слава богу, перевод — штука резиновая. Про флаг я и не об-
молвился, так, «форин вессел», и ладно… Тоже не фонтан, но
хоть что-то…
Быстро закончив с этой мерзостью, я насел на работников с
финансовыми претензиями. Ну, гниды, если деньги для вас
главное, я щас покуражусь… Из шкуры вылезу, но ни гроша
вам лишнего в карман не утечет…
— Так, порядок. Вилле, деньги готовь, тысячу евро. Ребята,
богом заклинаю, платежки, квитанции — чтоб комар носу…
Это запад, все очень серьезно…
— Так мы квитанции по e-mail вышлем.
— Не пойдет. Только здесь, печати, подписи. Это буржуин-
ство, ты что, не понимаешь? Они ж все под колпаком, за каж-
дую трату, за каждый платеж отчитываться надо до цента. Если
у него будет неподтвержденный расход, ему дважды платить
придется. Ты международной финансовой проверки вашей ла-
вочки захотел, или за бугром никогда не бывал?
Смотрю на оторопелое лицо — точно, не бывал. Или только
туристом в доску пьяным. О финансовой системе запада —
ноль понятия. Оперировать может только ворованными деньга-
ми. Ну, мать… Руководящий работник диспетчерской служ-
бы…
Честно говоря, по выходе из заведения, мне хотелось просто
рухнуть на асфальт и отлежаться. Ну их к собакам, такие пере-
говоры…
Но оставалось самое важное, то, от чего зависит безопас-
ность. Связь. Это не шутки. Я и в одиночку не сразу б рискнул
под разводку без связи лезть, а уж тащить ни в чем не повинных
хороших людей на тихоходном судне под чужой форштевень в
158
реке, из которой никому ещё выплыть не удавалось — увольте.
За бугром купить судовую рацию — довольно изрядная кани-
тель, денька два надо, точно. Нужны документы на судно, пра-
ва, паспорт, зарегистрировать, поставить, опломбировать… А
выходить нам, вообще-то, в полночь. А на часах — три с копей-
ками. Я б на месте финнов тоже нервничал, но держались они
здорово.
Слава богу, за полвека я много с кем контачил, и главное мое
сокровище — мобила.
— Дима, беда. Я с финнами вверх по Неве иду, у них только
аналог нашего «Сейнера». Нужна «Кама» или современный
аналог. Быстро и дешево. Я не многого хочу?
— Невозможного. Тебе нужна «Вега». Стоит четвертак, мо-
жет, тридцать, я в этой системе года три уже не работаю, про-
даются только по безналу, оптом. Скину телефон СМСкой, че-
ловека зовут Денис, контора на Мойке, 90. Я ему позвоню, чтоб
он напрягся. Сколько тебе времени нужно до Мойки?
— В течение часа.
— Добро, он будет ждать.
— Димка…. Спасибо.
— Да ладно…
Ночью я не только по инету лазил, но и глушитель у своей
тачки чинил, поэтому, пока Денис ходил на склад и вспарывал
ящики, чтобы достать из оптовой партии единственную «Вегу»,
меня вырубило. Проснулся от насмешливого голоса:
— Пробовать будете?
— А то — я выставил третий канал и зажал клавишу — «Пе-
тербург-3» яхте «Анастазия».
— Слушаю, «Анастазия».
— Проверка связи. Как?
— Нормально. Давай пятый канал.
— Есть.
— «Анастазия», пятый.
— Порядок. Вы с Центрального стартуете?
— Так точно.
— О выходе доложите, по мобиле с вами лоцман свяжется.
— Добро, конец связи.
— Пока…
159
Я поворачиваюсь к Денису:
— Берем. Сколько?
— Десятка.
У меня глаза лезут на лоб.
— Денис, я только сейчас проснулся. И долго ещё не засну.
— Димону спасибо скажите.
— Сказал. Но и тебе — тоже!
— Да ладно…
Я поворачиваюсь к Вилле.
— Есть шанс купить жизнь четырех человек всего за десять
тысяч рублей. Берешь?
— Deal — Вилле, Пекка и Антти хохочут, Пекка добавляет:
— Well done. Fantasy…
________________________
— По рукам!
— Здорово! Фантастика…
Я слегка развожу руками:
— Russia…
ЛИХОРАДКА
Я ждал этого двадцать с лишним лет. Точнее — лет десять.
Потом перестал — не было и не могло быть у меня шансов сту-
пить хоть ещё раз на палубу. Я никогда не поставлю к стенке
надежду, и самой ей не дам умереть, я буду греть её замерзшее
лицо ладонями, растирая их каждые десять секунд, они ведь
совсем ледяные… Меня измотал холод. Страшная пытка скан-
динавского ада. Я мерзну всегда и везде, сначала я думал, что
это последствия обморожения в армии, потом, что из-за пьянст-
ва, потом про возраст задумался…
И дошло, наконец, что я начисто вымерз в 1992-м году, в тот
день, когда Карватюк, начальник водно-спортивной базы Ки-
ровского Завода, загнал из-под полы последний катер яхт-клуба,
«Ритм», я чуть не переломал ему ребра, двинув ногой в дирек-
160
торский стол, и меня еле от него оттащили, пришлось уволь-
няться, чтоб не сесть.
Я цеплялся за любой шанс. Глухо. Это не тишина. Это хуже.
Это молчание мира, которому нет дела до твоей надежды, и те-
бе остается только греть её самому…
Конечно, в морях я бывал, даже Балтику несколько раз пере-
сек, но это ж просто ещё один мешок весом в двести фунтов на
палубе. Мало ли, что море… Сделать-то я ничего не могу. И ни
судну, ни морю, я в таком виде не нужен. Если кому чего и надо
от меня, так это только мои деньги судовой компании за билет в
бутафорию. Балласт, короче...
С последнего момента, когда я делал на борту ДЕЛО, про-
шло семь тысяч дней, и хоть раз в день я обмирал — а ну как
повезет-таки? И если б в такой момент я встал к рулю или ус-
лышал хрип рации, я бы порвался вдрызг от исполнения мечты.
Я стал бояться того, что она сбудется, и я умру. Тут же, по ис-
полнении. Потом перестал бояться, ведь умру-то не сразу, и ус-
пею почувствовать ЭТО.
А сейчас, на ночь глядя, я несся в Центральник, вжимая пе-
даль в пол, и ни о чем таком не думал. Бак у них небольшой, на
три четверти пуст, канистр всего 45 литров, надо залиться под
пробку, успеть смотаться на заправку, раза три, с воды у нас
черт знает, где заправляться, где лоцмана подбирать, не знаю,
раньше у метеоровского причала на набережной Макарова, а
сейчас??? Двадцать лет прошло… А как Вилле рулит? А если
мне на руль, то корыто надо ж не под мостами пробовать на
вшивость… Фонарь я на лбу у Антти видел, яркий, интересно,
пойдет, как отмашка, если рации кирдык? Блиииин, у них же
кормовой фонарь глючит, ковырнуть его надо было, а не отсы-
паться, козел старый… Ладно, в бардачке налобник яркий, при-
цеплю, если починить не успею. Слэнг в эфире сто пудов изме-
нился, каркну чего не того — лох, бортами давить начнут, сам
так развлекался… Ох, маааа…
Тааак, мосты. В Тучков в створы целиться надо, издалека, с
полмили, в Биржевой — в правый бык, почти в соседний про-
лет, перед Кировским к берегу жаться, хоть нутро и бунтует. А
вот под Литейным — тот самый омут с чертями, там только по
161
слуху, нот нет, партитуру Страшного Суда ещё никто не виды-
вал… Остальные — фигня. Про Кузьминский не помню, но там
ворота — хоть поперек езди, начхать, как влазить. Да и раз не
помню, значит, нечего помнить, фигня… Блиин, только б го-
няться никто не лез, и диспетчера бы построже на эту ночь…
Я даже через леера не стал перелезать, поставил ногу на борт
и каркнул:
— Парни, канистры давайте, тут заправка рядом, очереди
нет, я проезжал, видел…
Из каюты высунулся Пекка:
— В яхт-клубе есть заправка, и солярку там продают, мы уз-
навали. Вон, за молом, сейчас сходим.
Тьфу ты, слава тебе Господи, лишний час подарил…
— Ага, я тогда тачку на стоянку отгоню, и — на борт, вы как
раз заправиться успеете.
— Deal…
Возвращаясь со стоянки вдоль пирсов, я сбился с ноги — мою
усталую башку погладил нежно Влажный Ветер. Грудь впила его
кузнечным мехом, и голова не закружилась, а прозрела. Я видел
яхты резко-резко, они ж не просто стоят, привязанные к пирсам,
как собаки к будке, их жизнь — свобода. Пусть этого не видят
пассажиры и капитаны, пусть скачут девки у кабаков, пусть гре-
мит и плещет мышиная возня на твердой почве, они тихо стоят у
пирсов и ухмыляются — мы-то знаем, что скинь швартов, и ни-
что нас не удержит, мы рождены для гонки…
Люди, люди…
Вы строили нас тысячелетиями, долбили из бревен и обтяги-
вали китовые каркасы кожей, обивали набором шпангоуты и
висели в люльках на головокружительной высоте, сваривая
броневые листы линкоров, вы гибли миллионами, тонули, поги-
бали от жажды, голода, непомерного труда — зачем? Чтобы
сделать нас. Таких совершенных и стремительных, бесподобно
красивых и чистых. В каждой нашей молекуле ваши пробы и
ошибки, расчеты и эксперименты, морские бои и катастрофы,
наши ванты звенят всей музыкой человечества, и играет её на
этих струнах природа. А на румпелях и штурвалах незримо ле-
жат стальные пальцы чутких рук давно ушедших капитанов…
162
Человек! Скинь швартов, подними паруса или двинь сектор
хода, и ты увидишь, что я умею быть благодарным.
Я. Твой корабль.
СТАРТ
— Вилле, правее пять, «Shell» видишь?
— Е...
— На него пока, до буя. Тут стрим потише, топливо сэконо-
мим.
— А mark?
— Режь фарватер спокойно, глубин полно…
— ОК.
Ещё миля ходу, и у меня отлегло — вел он яхту отменно, с
рекой справится запросто, остается только обстановка. Ну, на то
и радио с лоцией. Радио под рукой, а лоция у меня, как оказа-
лось, в башке, ничего не забыл. Лоцман отзвонился сразу, как я
доложил о выходе, сказал, что спит и ждет у «Рифа». Что это,
блин, за риф, я и понятия не имел, посему стоял на палубе и та-
ращился на метеоровский причал в бинокль. Ясно, что искать
нужно лоцманский бот с таким названием, но там одних «Ме-
теоров» да «Комет» стояло штук двадцать по четыре-пять кор-
пусов, поди, разгляди эту калошу. Даже номеров и названий не
прочесть, час ночи, хоть и белой…
Швартовку я скомандовал интуитивно, «Риф» этот так и не
нашел. И не мог, кстати, он в реке Смоленке прятался, за излу-
чиной. Там, видите ли, тенек от деревьев на берегу, днем не так
жарко, лоцмана же в ночь работают, а днем отсыпаются. Пекка
и Антти все щелкали фотиками в мобилах, ну, а когда шварта-
нулись, то и Вилле снизошел. Оно и понятно, даже не будь я
патриотом, признал бы, что в Питере ночью с воды и трех теле-
камер мало… И рот закрыть шансов нет.
— «Петербург-3» «Анастазии».
— Слушаю, «Анастазия».
— Стою у метеоров на Макарова двести метров ниже Тучко-
ва, жду лоцмана и ордер.
— Вы вторые, лоцман проснулся.
163
Звонок в мобилу, лоцман. Ффффу, ты, слава богу. Хочется
заорать, но сонно тяну:
— Куда подойти?
— Стой, где стоишь, я по «Метеорам» лезу.
— Ну, лезь… Вилле, через десять минут по местам, мы вто-
рыми мост проходим, вооон, видишь, «Дон» против течки отра-
батывает? Мы за ним.
— Понял. Пекка, трытытытытыты…
Мать твою, когда ж я финский хоть как-то выучу? Надо было
учебник с собой взять. Урод, так и буду всю жизнь кивать на
спешку…
На борт сиганул лоцман, я протянул руку:
— Егор.
— Николай. Радио есть?
— На.
— Ого… «Вега», с новья…
— Не поверишь, десять тыр.
— А мне?
— Виноват, дружище, в единственном экземпляре. И, пожа-
луй, на всю страну.
— Ха! И потом в Суоми уплывет?
Я, ухмыляясь, развел руками:
— От нас все уплывает…
— А ты руки не разводи…
Мы заржали так, что я тут же перевел диалог финнам. Так
под ржач и отвалили, «Дон» уже лез в разводной пролет. Вилле
было сунулся ему в кильватер, но Коля двинул правой рукой
чуть назад, сымитировав движение машинного телеграфа на
«Малый». Или сектора газа, как вам больше нравится. Вилле
кивнул, убавил оборотов, взяв чуть правее, и я ухмыльнулся про
себя. Сейчас прибавит? Точно. Перевалил первую волну «До-
на», оседлал её и тут же сбросил. Все правильно, пусть яхту
«Дон» своей волной тащит, серфинг…
Коля щелкнул рацией.
— «Анастазия», прошли Тучков.
— Добро.
— Как парня зовут? — это уже мне.
— Вилле.
164
— Хорошо идет.
— У него батя два раза кубок Ладоги брал и два — Онеж-
ский.
— Да у них у всех, по-моему, это в крови.
— Слушай, Коля, ты хоть раз заторможенного финна видел?
— Не-а. Байки. Я так думаю, это у них прикол такой, как у
нас — дурнями прикидываться.
Я наставительно поднял палец, и провещал профессорским
тоном:
— Дураком прикинуться каждый горазд, но сделать это ус-
пешно может только очень умный человек.
— Так и они ребята шустрые, поэтому и не торопятся… А со
стороны — да, вяленый тюлень…
— В корень зри…
Мы опять захохотали. До Биржевого оставалось метров три-
ста, я дернул было машинально руку, чтоб указать курс на пра-
вый бык, Коля сказал:
— Ville, right, more speed, one knot…
______________________
— Вилле, правее, и прибавь на один узел...
И тут же воззрился на меня — рулевой уже подворачивал и
двинул сектор вперед.
— Егор, откуда он знает? Ты ему?
— Да так, вскользь… И лоции у них нет, она на морской об-
становке кончается. Нутро, я думаю…
— Хорошее нутро. Похоже, мы с тобой — пассажиры.
— А радио? Дурни? Гонщики? И потом… В рубках тоже
пьют…
— Это даааа… Но с рулежкой хлопот точно не будет. Хоро-
шая вахта выдалась. Не зря я на эту посудину напросился.
— Ты что, её знаешь?
— «Розанну». Капитан другой был, но тоже Мискала. Здоро-
вый такой мужичина, в возрасте, но язык не повернется сказать,
что дед.
— Аулис, Виллин отец, ему под восемьдесят.
— Иди ты!!!
165
— Точно. Я четверть века назад с ним по Ладоге шарахался,
ему тогда за полтинник было.
— Он пиво все потягивал, банок пять до Речвокзала выдул, я
вообще-то к такому — злобно, но этому было, как слону —
дробина.
— Мог и водку, эффект тот же. Он за борт упал в Ууксалахти
только с 0.8 рому и полствола джина. Да и то потому, что рас-
слабился, мы на якоре стояли…
— А что за ром был?
— Австрийский какой-то, 85 оборотов.
— Аааа, ну с такого не грех…
— Вкуснющий, гад… — я мечтательно завел глаза к звездам.
— Э-э-эээ, а ты сам-то?
— Не боись, я свое отпил, лет пятнадцать уже.
— И как оно?
— Мир стал прозрачным и ярким. Но лет пять помучиться
пришлось… Было ради чего — я похлопал по борту яхты — я ж
лет двадцать в моря не выходил.
— Врешь!
— Ей-богу.
— Как же ты выжил?
— Не знаю, Коля, не знаю… Надежда….
Читатель, читатель…
Ты ждешь продолжения, но мне нечего больше тебе сказать.
Просто нечего, прости. Сказки кончаются свадьбой, батальные
тексты — победой, Голливуд — хэппи-эндом. Дальше говорить
не о чем. Не потому, что больше ничего не происходит, а пото-
му, что неинтересно. Счастье интересно только счастливому,
драйв, как сейчас выражаются, души, дает интрига. А интрига
ходьбы по водам столь специфична, что не торкнет, если ты на
берегу, прости... Меня не тронет битва до последнего солдата
короля Сетевайо с британским экспедиционным корпусом, на-
писанная зулусом, я не знаю ашанти…
Могу только предложить додумать детали самому, это не-
трудно. Скорости течения и судна известны, Нева от устья до
истока 74 километра, сорок, примерно, миль. Вопрос. Как уда-
лось её пройти за 15 часов??? Да ещё подрыхнуть пару перед
166
Кузьминским мостом в ожидании разводки. Я даже комиссии
Гиннеса не смогу объяснить, в чем тут суть.
Драйв… Драйверами звались капитаны чайных клиперов,
«Катти Сарка», «Ройял Соверена» и многих-многих менее из-
вестных. По свежаку и в шторм они гнали в полном вооруже-
нии, хлестая рулевого и шкотовых бессчетными командами,
чтоб высосать всю скорость из ветра, судна и вооружения. Они
стояли на юте, и обе руки им оттягивала страховка — два заби-
тых картечью под мушку пистолета. И когда ванты звенели по-
следней нотой перед тем, как лопнуть, когда горой вставала па-
луба, перед тем как судно кильнется через нос, они били карте-
чью по гротам, лопавшимся с хлестким орудийным громом. И
тут же задирали новые.
В нашем мире никто не умирает. Никто и никогда. Вселен-
ная устроена именно так. И когда я ступаю на палубу, они рас-
саживаются на леерах и банках, висят на вантах, хлещут ром и
джин, ржут и насмехаются. И правильно делают. Потому что
только под их насмешки можно вдрызг остервениться и со зло-
сти сделать что-то так же, как они.
Финны, говорят, замороженные. Фигня. Но они очень сдер-
жанны и обладают потрясающим чувством собственного досто-
инства. И блестяще держат дистанцию. Я это знал и, сходя на
берег в Шлиссельбурге, чуть улыбнулся и протянул руку. Хотя
готов был расцеловать этих парней и выть от восторга и счастья
за то, что они подарили мне сутки самого прекрасного дела на
свете. Но через секунду мы обнимались и плясали в кокпите
«Анастасии», орали черт знает что, а Пекка воткнул кулак в не-
бо, и заорал:
— Well done!!!
Почему я так и не рассказал о том, как мы шли? Дядя Ваня
Сепелев, давно ушедший капитан легендарного «Волголеса»,
никогда не рассказывал о своей работе, хотя с ним бывало ВСЕ.
Абсолютно. И вот его слова:
«Вся хрень на свете происходит на берегу».
Для занятного рассказа нужна интрига. А она осталась на
суше. Как и вся хрень в этом мире. А в море…
В море я просто счастлив.
Это личное.
167
ТАЙМ-АУТ
Наверное, это был сон. Просто сон, ведь могут же сниться и
прекрасные сны. По крайней мере, я про такое слыхивал. И есть
где-то река Нева, и мыс Святки, бурлящий суводями, и дрожь
яхты на предельном ходу, дрожь, как от ударов кувалды по ки-
лю, и море, наверное, тоже есть. Читал же. И в телеке показыва-
ли…
Только где это все? Не знаю…
Опять какой-то завод, трубы, железо, ржаво-копченые кир-
пичи… Господи, слава тебе, что я здесь не работаю. Изо дня в
день. Год за годом. Поймите меня, поймите правильно. Я рабо-
тал всю жизнь, трижды на заводах, я был горд тем, что я рабо-
чий. Горд тем, что, несмотря на океаны лжи, я шел на смену и
знал, что хоть эти восемь часов — я тут хозяин, и никто мне не
указ. Есть только я и дело, плевать какое — неподъемная норма,
госзаказ, да мало ли…
Начхать, что плоды моего труда присвоит свора рабовла-
дельцев, кинув мне косточку два раза в месяц, чтоб я не сдох,
начхать, что прозрачна ложь о том, что я гегемон, и ваще тут
главный, начхать, что никто никогда не удосужится увидеть во
мне человека. На все начхать. Есть я и завод, и я, персональ-
но — повелитель его мощи. Хоть на эти восемь часов. Что бу-
дет потом — неважно, важно одно. Я выйду за ворота после
смены, а на площадке будут стоять готовые к отгрузке пять-
шесть многотонных стальных чудовищ, пусть никому и не нуж-
ных, но ослепительных в своей мощи. Или замаячат у меня за
спиной несколько тонн сваренных стальных конструкций. Или
хоть полтораста вынутых из тоннельной печи унитазов, был
такой период в моей жизни, когда первый раз из универа вы-
шибли…
Самый смак в жизни представителя рабочего класса заклю-
чается в том, что в гражданской жизни ты на дне. Ниже некуда
по табели о рангах. Только в тюрьму. Права эта гнида была на-
счет цепей, нечего тебе терять. И какого бы калибра ни был на-
чальник, что бы ни орал, на твое место он ни по какому не хо-
чет. Боится он его до судорог. И, соответственно, тебя. Можешь
168
его посылать в любом направлении, пока ты у станка и делаешь
свое дело, он тебе — тля. Вякай, что хочешь, но меня ты не за-
менишь. Кишка тонка. Ты можешь кинуть понт, гордо отодви-
нув меня от станка. Показать класс… Надолго? Десять минут.
Двадцать… Полсмены. А дальше? Изо дня в день, год за годом.
Все, все, что нажито твоим непосильным трудом пополам с
прогибом — все насмарку. Ты ни за что не захочешь превра-
титься в то, чего так боишься. То, от чего ты с таким трудом
удрал. И, показав класс, отойдешь на страницы «Веселых кар-
тинок». Все, финиш, до конца жизни ты — клоун. Все уваже-
ние, которое к тебе, возможно, испытывали — насмарку. Ко-
мандир не имеет права делать что-то руками. Его инструмент —
голова и воля. И, выронив свой инструмент, чтобы схватить
чужой, пусть даже с самыми благими намерениями, он станет
посмешищем. Своим не может, а ещё лезет к чужому…
Именно поэтому заводское начальство смотрит сквозь паль-
цы на то, что полсмены ходят навеселе, а остальные — вдрызг.
Что оно им сделает? Придется ж на его место в перспективе.
Охотников-то вкалывать — днем с огнем…
А вкалывать ещё и уметь надо. Мало кто задумывается, что
даже в простецком на вид деле есть свой прибабах. Взвод сол-
дат саперного батальона даже под угрозой расстрела не выроет
яму два на полтора за двадцать минут. А профессиональный
могильщик — запросто. Секрет прост: он рыл их сотнями, в
любом грунте, при любой погоде, далеко шагая подчас за грань
изнурения и истощенности, и каждый его нерв отсылает натру-
женным мышцам предельно точные сигналы. Надо раз сто за
жизнь докопаться до рвоты, чтоб так натыркаться.
Так и это ещё не все. Знаете, к примеру, что хороший свар-
щик, как правило — отменный снайпер? Держать ровную дугу
может только очень точная и сильная рука, умеющая даже в са-
мый критический момент оставаться расслабленной. А что ещё
нужно пистолету? Глаз? Поварите лет пять в маске не «хамеле-
он», и вы будете сшибать погашенные свечи с полста метров.
Такая мобильность зрачка даже коту не снилась. Про кузнецов
уж и не говорю, многие видали, как кулаком тачки в ноль рих-
туют. Так вот, и опыта тут недостаточно. На самом деле, такое
мало кому дано. Те, кому не дано, банально спиваются, и дейст-
169
вительно становятся пролетариатом. Бездумным, бессмыслен-
ным, бесталанным. Это уже не рабочий, для работы руками та-
лант надобен, ни фига тут не попишешь. А талантливый чело-
век, как говорят, талантлив во всем. Ты выкладываешься до
ручки на заводе, но тебя и за проходной что-то нестерпимо
жжет. И поэтому Боря ставит грузовик в стойло, и пишет мало
кому понятную, но тревожную и странную музыку, которую
нипочем не хочется выключать. А Костик пишет картины про-
сто так, как он выражается, от нефиг делать, но не пьет же вод-
ку после лазанья по подъездам и техэтажам. А выпрашивает
отгул, чтобы дописать «Удар тока», в котором ничего не понят-
но, но страшно, тревожно и больно. Он даже слово «коротыш»
умудрился обыграть на холсте, мечется там у него один… Если
приглядеться…
Один деятель, расхваливая действительно хорошего челове-
ка, как-то мне сказал: «Представляешь, он даже дом свой по-
строил своими руками!». Мать твою, удивил… Я их с полсотни
построил, да ещё за деньги, это ж всё-таки показатель качества,
а не личная госприемка…
Есть, скажем, у человека хобби, мебель там реставрирует,
катер, скажем, седьмой год строит, луга альпийские на даче вы-
кладывает… Почетно, слов нет. Тешит человек себе душу и
близким подчас. А как до дела, до главного, то сидит с девяти
до пяти ноль-ноль в «контакте» и ноет, что работать тяжко. А
ведь платят ему не за пятерочки под фотами. Лучше, всё-таки,
на мой взгляд, наоборот. Чтоб на смене, для человечества, на
износ, а в три часа ночи вырубиться от изнеможения на синте-
заторе. Для души.
Не скажу, что весь рабочий класс таков, но есть, есть экзем-
пляры… Увы, их творения никогда не увидят свет. Никогда. Не
потому, что бесталанны. Все гораздо хуже. Как всегда. По
большей части мы наслаждаемся произведениями искусства,
созданными людьми, которым не надо было вкалывать еже-
дневно за кусок хлеба. У них была возможность не только со-
творить, но и дотащить сотворенное до потребителя. Запоротый
Эзоп, Бернс, чуть не угодивший в долговую тюрьму за десять
дней до смерти, и повешенный Вийон, всё-таки, исключение.
Но Русь — страна исключительная, и кочегары-музыканты или
170
тунеядцы-поэты с мировой славой — у нас запросто. Их, конеч-
но, единицы, но это те, кто стал по каким-то капризам мирозда-
ния известен. Остальных ждет тлен. Рукописи не горят, они
истлевают. Потом их выбрасывают вместе с колченогим сто-
лом, на котором помер, надорвавшись и не дожив до пенсии,
тот, кому было, что сказать, да некому…
Не потому, что вокруг глухие и слепые, просто кто будет
слушать работягу? Презренно как-то, чай не граф. Сунься-ка в
спецовке в галерею просто посмотреть. А если картину с собой
притащишь? Выкинут, и мазню твою на уши тебе же и наденут.
Будет там охрана вглядываться в богатство оттенков невидан-
ной палитры…
И вопли твои слабы, не на что купить мегафон, чтоб их уси-
лить. Да и за громом завода не слышно. А он гремит, гремит
жутко и занудно, фоном воют бессчетные компрессора, гремит
валящаяся из самосвала листовая сталь, чхать все хотели на
технологию, брызжет сварка, и ухают молоты, и дикий визг из
токарного цеха, противней, чем железом по стеклу. Жуть. Со-
гласитесь, смелым человеком надо быть, чтоб каждое утро —
вот сюда. И не просто зайти, послушать, а вкалывать...
Чтобы создать что-то стоящее, надо шагнуть за предел чело-
веческого существования. Это, вроде как аксиома. Творческие
личности иной раз напоказ и уливаются водопадами спиртного,
и вкуривают бес что, и ширяются за каждым углом на радость
журналистам. Вот только какого лешего журналюги не освети-
ли такой аспект творчества, как запредельное выматывание
трудом? У Шаламова и Солженицына такое вычитать можно, но
внимание на этом никто не заострил. А ведь усталость иной раз
похлеще любого пьяного угара. Литр выдул, и царапаешь пле-
чами стенки, всего-то и делов, а вот как уработаться надо, чтоб
шатало? И в таком состоянии добраться до грошовой хаты,
сесть и творить. Зная, что завтра опять на каторгу…
А Костик раскручивает тяжеленные несгибаемые кабеля с
катушки, чертыхаясь, на чем свет стоит, копается в силовом
щите, а я ему помочь даже не могу, сижу на стреме, чтоб фазу
не врубил кто, ТБ тут на нуле по Кельвину. Напарника у него
нет и не предвидится, кто в заводские электрики по доброй воле
попрёт? На четыреста долларов…
171
Он отваливается от щита, дав мне вялую отмашку, и, сидя на
какой-то стальной ржавой болванке, нашаривает бесцельными
руками электрод. Тоже ржавый. Не он, руки становятся вмиг
осмысленными, и выцарапывают на щите «Веселого Роджера».
Такого до него никто никогда не рисовал. Это безмерно устав-
ший Роджер. Вы можете нарисовать уставший череп?
Меня занесло на «Сталепроклятый» завод на углу Косой и
24-й линии десять дней назад, Миша подкинул чрезвычайно
своевременную работу. У него двадцатилетний «Фолькс LT-
28», его надо в порядок привести, он маму хочет из Белоруссии
перевезти. Насовсем. А в тачке до этого много лет что угодно
возили, только не людей. Тем более, приличных, да ещё в воз-
расте. Тоже приличном. Да и наемники известно как с транс-
портом обращаются. Ошалев от благодарности, я налег, и в ито-
ге из этого гигамикроавтобуса вышло что-то вроде кемпера. Ве-
зуха была в том, что Михаил Иванович когда-то работал масте-
ром на этом самом заводе, а когда его, в смысле, завод, выража-
ясь зоновским слэнгом, «по кругу пустили», подставляться не
стал, а напрягся сверх меры и взял в аренду закуток цеха. Через
некоторое время выяснилось, что весь цеховой корпус на фиг не
нужен, его влегкую заменял Миша в закутке с пятью такими же
мастодонтами. Дирекция потерла лапы, разодрала корпус на
аренды и опочила на лаврах.
Кошмаров было много, но они более-менее спокойно делали
свое дело, а заменить их теперь было просто нереально — со-
временный подход к производству мгновенно его опрокинет в
пропасть из-за раздутых штатов, а советский прикончит нуле-
вой зарплатой. Это ясно, как дважды два, даже выпускнику
Массачусетской техноложки. Так что тронуть Михал Иваныча
не только никто не смеет. Смысла нет. Попробуй, отрой людей
такой квалификации, да ещё целый десяток…
Когда-то мы с ним были соседями по гаражам, но в нашей
стране надежного ничего нет, надежду давят бульдозерами.
Наши снесли в две недели, я рыпался полгода, Миша плюнул и
перетащил все, что осталось от погрома, на территорию завода,
в том числе и микроавтобус, приспособив его в качестве разъ-
ездного грузовичка. И сейчас я впрягся в его восстановление с
172
превеликим удовольствием, считай, целый завод в моем распо-
ряжении, а не вшивый автосервис. Поищите в «Bosh-центре» на
Блюхера хоть завалящий координатно-расточный станок. Или
фрезер приличный. То-то…
Последний аккорд пришелся на воскресенье, охрана вынесла
нам весь мозг, несмотря на заранее поданные заявки. Видать, с
сорок первого повелось, что диверсий у нас по выходным ждут.
Бдительно, как тогда, 22 июня. Я стоял у Миши за спиной и ти-
хо охреневал, я такой бредятины со времен работы в «ящике»
не слыхивал. Разве что на границе с российской стороны…
Тачка покрашена, компрессор вырублен, и я потягиваю ос-
татки кофе из термоса. Наслаждаюсь, само собой, дело-то сде-
лано. Но есть ещё один неожиданный кайф. Тихий завод. Мол-
чаливый. Никогда такого не чуял. Он лежит, как раскинувшийся
во сне невиданный зверь, и только тихо, еле слышно, сопит
компрессорами вентиляции. Даже не храпит. Оооо, завтра он
взвоет, заворочается и засверкает сваркой, он будет гудеть и
ухать, но сейчас, ей-богу, его хочется погладить, как сонного
кота ростом в километр. И я просто провожу рукой по грязной
заржавленной земле. Кто ты, мой странный невиданный зверь?
Ты враг мне? Да. Я был прикован к тебе, как арестант к пушеч-
ному ядру, и не было на свете Гефеста, способного расковать
эту цепь. Ты калечил и мучил меня, я ненавидел тебя хлестче
любого фашиста и миллиарды раз мечтал тебя взорвать. Ты по-
жирал меня каждое утро в семь часов, чтоб перемолоть своими
шестернями и с концом смены выплюнуть за ворота, измотан-
ного и опустошенного. Я зол на тебя за это? Нет. Так странно,
ты просто выплёвывал меня, как ненужную, отработанную
вещь, но, дав пинка в проходной, ты давал мне с собой часть
своей безмерной силы. А часть бесконечности тоже безмерна, и
мощи твоей мне хватило на всю мою жизнь. Не злись, ты гад,
конечно, но спасибо тебе…
Сверкнул в небе клин 27-го «СУхаря», он заложил вираж, и
по ушам ударил рев турбин. Ещё трое, разошлись, и — винтом в
зенит, выписав в небе дымами триколор.
— Михал Иваныч, чё за хрень?
— Торчу тут с тобой, а это парад. Или саммит… Не помню.
Но посмотреть хотел.
173
— Красиво…
— Эх, фотик не взял, не думал, что отсюда видно будет. Ты
как, все?
— Финиш, можно валить.
— Тогда я пошел, обесточу.
— Ага. Я ещё полюбуюсь.
Действительно, было на что полюбоваться. Истребитель —
это же так красиво. Секрет прост: любое оружие предельно
функционально, война излишеств не прощает, и я замираю каж-
дый раз, когда вижу танк, летящий по «стиральной доске» с
вращающейся башней и смотрящей в горизонт выровненной
стабилизатором пушкой. Или линкор на ровном киле в штормо-
вом море на тридцати узлах…
И даже забываю, зачем это сделано. А сделано так, что ка-
жется каким-то неземным и даже божественным. Парад окон-
чен, я опускаю взгляд, и тут до меня доходит. Истребитель. Да,
он блестит и красиво раскрашен, он чист и изящен, но все, бук-
вально все, из чего он сделан, склепано вот на таких вот заво-
дах! Даже самый совершенный клинок куется в грязной про-
копченной кузне, заваленной ржавыми обрезками. В гари, копо-
ти и грохоте. Вот такими же каторжанами, которые в семь утра
заглатывает проходная, всасывая их в грязь, вонь, и грохот, и
выплевывает их под вечер. Чтоб утром следующего дня снова
их пожрать. Они так красивы потому, что питаются человечи-
ной…
А когда еды станет мало, им есть чем навалить новой. Они
прекрасно вооружены.
СЛУГА ДВУХ ГОСПОД
Хороший всё-таки мобильник попался. Того отвратного чув-
ства, которое вызывали все будильники, хэндики и прочие де-
вайсы, призванные дьяволом обрушивать нашу жизнь в сточ-
ную канаву, он почему-то не вызывает. Даже с чугунной голо-
вой после двухчасового просонья. Мелодия какая-то… Подхо-
дящая, короче. Нашариваю, не открывая глаз.
174
— Привет, Валентин…
— Ты в городе?
— Часа три уже.
— Как финны твои?
— В Ладогу вырвались. Им теперь сам черт не брат.
— А ты чего? Не с ними?
— Ну, раз я здесь… У меня, извините, пушечное ядро к но-
гам привязано. Долги называется.
— Так у кого их нет?
— У меня когда-то не было.
— А с государством не дерись.
— Кто б говорил…
— Это верно. Тут у тебя художественная правда получилась.
Не иначе — спросонья. День выкроить сможешь?
— РРРРРРррррррррррррррррррр…
— Ну, ты там с буржуями совсем оборзел, договаривались
же. Я почти все сделал, мотор надо посмотреть.
— Чего там с ним?
— Сзади масло подтекает на больших оборотах.
— Сальник задний менять надо.
— Мне тоже так сказали.
— А чего не поменяли?
— Ну, ты… Просыпайся!
— Уже, уже…
Я болтаюсь по конуре, как броуновская молекула, натыкаясь
на мебель, в поисках второго тапка. Плечи у меня устроены не-
удачно, держать мобилу рискованно, выпадет. Всегда Максу
завидовал, у него острые. Он, гад, может торпедо курочить, ме-
няя сигнализацию, засунутый между рулем и сиденьем на спи-
не, да ещё и лаяться в мобилу, упершись башкой в педали, а обе
руки свободны. А я бритвы-щетки одной нашариваю. Разронял,
естественно.
— Валь, часа через три буду. Ты в клубе?
Да я в катере живу… Чего так долго?
— Реанимация. Мне, тачке…
— А с ней что???
— А я почем знаю? Три дня не заводил, мало ли…
— Заведешь. Инструмент возьми.
175
— Да я его из багажника и не вынимаю. Сервис на колесах…
Мне все равно от тебя на завод надо, тачку тут подрядился реа-
нимировать. Прикончу, тогда уж вплотную твоим движком
займемся. А сегодня так, баловство, диагностика. Все, я отмо-
кать пошел…
— Не смойся.
Он хмыкает, я кривлюсь — каламбурчик скользкий получил-
ся. Смоюсь я, как же… Да мне этот поход, может, нужнее, чем
Валентину. И надо ж, так черт наколдовал, что шансы одновре-
менно выпадают. Это минус на минус дает плюс, а плюс на
плюс — задницу в решетке. Аулис позвонил в начале июня, я в
обморок чуть не упал от шанса побегать с ним по Северо-
Западной акватории, так он ещё и сказал, что платить будет. Он,
правда, и четверть века назад заплатил, тогда я отказывался, но
он всучил, а сейчас я уже в курсе западного отношения к день-
гам и работе, и, честно говоря, оно мне больше по душе, чем
советское: деньги, мол, грязь, поэтому их можно тырить и за-
жиливать, а обсуждать их неприлично. Я лучше в кафе раздель-
но платить буду, надравшись с другом-финном, и сдохну от ки-
слорода, но сигарету не стрельну, зато нерва ни единого не по-
трачу, ожидая, что меня кинут, что неизбежно попытается сде-
лать работодатель нашего розлива. А евры нам с Валентином
очень кстати, у него тоже ни гроша. А задумал он такое…
Абзац.
Я к чему про черта-то? Валя позвонил через полчаса после
того, как я окончательно договорился с Аулисом.
— В Германию хочешь? Даром.
— Это как?
— Катер надо туда отвести. В Ростокский музей.
— Куда????!!!!!
— В Росток, ты не ослышался.
Меня зашатало. Просто швартануться к причалу Ига-парка,
рядом с Нептуном, сидящим на несуразной рыбе, закинуть су-
марь на плечо, пройти парк, даже не весь, половину, перейти
автобан, десять минут, Шмарль, Колумбус-ринг, зеленая дверь,
звонок… Я дома… И голос, как тогда, девять месяцев назад:
— Ты… Как будто и не уезжал… Просто выходил на десять
минут…
176
— Пять. Просто мусор выносил… Здравствуй…
— Здравствуй, родной…
Боже мой, что мне Балтика, хоть на дырявом корыте, хоть на
веслах…
— Валя, когда?
— Числа десятого июля.
Да что же это, Господи!!! Ну почему одновременно??? Два-
дцать с лишним лет в моря не выходил, а в этот год как прорва-
ло… И счастья всего полчаса. Эйфория от перспективы пойти
на «Стаське» — вдребезги! В Росток — есть шанс, и нет его!!!
Без денег — никак, кредиторы удавят, а деньги только от Аули-
са. А пока заработаю — Валентин уйдет, на «Анастасии» — с
месяц развлекуха, уже весь маршрут оговорен по датам. Твою
мать, ну что ж за ужас-то???
— Валентин, как на духу — я дал обязательство с финнами в
Онегу идти и обратно, приду первого августа. Второго — я
твой.
— С сентября в Балтике шторма, мы в зону риска входим.
Катеру сто лет, ты в курсе.
«Мы». Слава богу. Мы.
Мы шли с ним на пароме почти год назад из Ростока в Вуо-
саари, в одной каюте. Он подарил мне свою книгу «Дункан и
пираты Балтийского моря» о своих мытарствах с паровым кате-
ром столетней давности, точнее, не с катером, а с окружающим
миром, с катером-то у них все сложилось…
Нормальным я себя никогда не считал, но Валя по бесша-
башности меня далеко в пупце оставил. На вельботе я по Балти-
ке ходил, но это был новый соломбальский карбас, штука, хоть
и суровая до ужаса, но непотопляемая, и новая, черт возьми! А
он не только, что на столетнем, так ещё и под паровой маши-
ной! Я их только в кино видел, и представление о них имел бо-
лее чем смутное. Через часик-другой трепа выяснилось, что у
него на «Дункане» даже вспомогательного движка не было, да-
же подвесника! А он прочапал Питер — Хамина — Турку —
Стокгольм каботажем, потом рванул через Балтику в Росток, но
стойкий приличный вест выдавил его с курса на восток, паровая
машина даже дрейф выгрести не могла, и у Рюгена он чуть не
177
утонул. В Ростоке катер нацелились умыкнуть, зажав стоянку
контейнеровозом, чтоб ему не выйти было. Знали, что денег на
стоянку у него в обрез, и за пару дней просрочки судно можно
было оттягать за долги, но спас шторм, и он удрал на паровой
машине, когда «бегемота» перешвартовывали для безопасности.
Это, извиняюсь, не героизм, это что-то высшее. Перед сном он
мне рассказал историю про Танечку, под утро меня подкинуло,
и я написал «Семиклассницу», конца только не было, последних
строчек. Зная, что не от меня все это зависит, я поперся на па-
лубу, и на половине сигареты на «Finneagle» спикировал само-
летик, качнул крыльями, и пошел на зюйд-вест, стряхнув со
сверкающих рассветным солнцем плоскостей конец рассказа…
Чудны дела, твои, Господи…
Валентин с утра рассказик съел, сразу проснулся и подарил
мне фото «Дункана», приложив к нему судовую печать. Когда я
её брал, руки дрожали, ей-богу. За такой гонорар я башку под
топор положу…
А сейчас с одного местоимения я понял, что капитан внес в
судовую роль «Нептуна» старого сказочника. А раз так, то надо
из шкуры вылезти, но впрячься. Шансов ноль, но мы и не такое
видали. Разберемся. Когда мы оба уяснили вводные, родился
график — я иду с финнами до Шлисселя, потом они недельку-
полторы болтаются по Ладоге, а я несусь в Питер, чтоб зарабо-
тать каких-то денег. Как — я представлял себе крайне смутно.
А вот в Свирь с Валаама Аулис пойдет только с Рииттой, и тут
мое присутствие на борту «Стаськи» просто необходимо, стало
быть, я сажусь к ним в Лодейном поле. За эти полторы недели
надо где-то умудриться заработать тысяч восемь-десять, чтоб
закрыть месячные долги по кредитам, и смотаться с Валенти-
ном в Турку за навигашкой и дельными вещами. Надо поко-
паться с тачкой, все ж таки «Таунас» 1979 года, ведь до ума,
если не торопясь, его полгода доводить, Не торопясь — это
восьмичасовой рабочий день без выходных. Ещё надо сделать
визу, она кончается первого июля, в Турку успеем до похода с
финнами, а вот дальше — шиш, надо купить хоть какую-то вет-
ровку, штаны у меня есть, и найти время выдернуть перманент-
но ноющий зуб. И все это на фоне бытовухи: разбитый унитаз,
178
ремонты, неплатежи, долги, банки, необязательность, аварии,
обманы, дрязги, вопли, крики о помощи, скандалы и перма-
нентный неуспевон…
Есть повод прийти в отчаяние. Но это ж только повод, не
причина…
Содрав маховик с «Ниссана-Лорел» в тесном машинном от-
делении вельбота «Нептун», я обнаруживаю лежащий на киле
баллонный ключ на 19.
— Валь, не этим девайсом маховик вкручивали?
— Наверное, а что?
— А то, что рукоятка под углом к оси головки, а не перпен-
дикулярно, а усилие — девять кило! Минимум. Вот резьбу и
побили, да и грани…
— И что теперь делать?
— Чего, чего… Как все на Руси — алмазным надфилем… Да
не парься, и болты восстановить можно.
Меня больше интересует сальник, нащупать я его никак не
могу, точнее — не понимаю, что нащупываю, и, обдирая уши,
сую голову в щель между мотором и редуктором. Однакоооо…
— Господин капитан, не течет у вас сальник.
— Да течет, мне точно сказали!
— Да не может он у вас течь, принципиально.
— Что значит, не может?
— Его там нет. Нечему течь…
— Иди ты…
— На, сам башку засунь. Вот отсюда свети. Во, блин, мехуй-
ники. Интересно, как это все масло не выхлестало? Ай да нип-
поны, ну и моторчик…
Валентину с его ростом в эту щель не то что голову просу-
нуть, туловище даже не изогнуть подобающим образом, поги-
бели четыре надо, но любопытство пересилило все. Я же выко-
вырялся наружу и уже из рубки смотрел на его акробатику. За-
нятно одновременно видеть подошву, лицо, часть живота и ку-
сок задницы в проем размером метр на 0.4. И ведь практически
весь человек в рамочку поместился. Наконец, он налюбовался и
принялся распутываться, причем оказался умней меня — осво-
бодившиеся части тела он последовательно высовывал наружу,
179
вроде как крыса, которая через щелочку пролезает. Только за-
дом лез, крысы так не умеют. Воистину, человек — венец тво-
рения.
Он помотал головой и озадачился:
— И что теперь делать? Где такой найдешь? Движку ж три-
дцать лет…
— Я промерял его, в крайности подберем чего похожее, но
есть надежда и на оригинал — я уже терзал мобилу. — Есть. В
«Евро-Авто», на Фучика. Успеваю, если прямо щас рвануть.
— Гони…
— У меня в черной сумке ацетон, протри посадочное, пока я
катаюсь. И все детали — насухо. Давай, мне часа три надо.
В «Евро-Авто» был аншлаг, я уж и кофе раза три попил, и
курить в четвертый раз вылез. Нефиг было про три часа баять,
враз нарвался: «Тут-то шайтан и подстелил на его праведном
пути свой шелудивый хвост…». Соловьев, конечно, владел во-
просом, спору нет, но мой персональный шайтан бдительнее
любого арбуза на посту — стоит мне хоть что-то вякнуть обе-
щающее, он из своей паршивой шкуры вылезет, но устроит мне
какую-нибудь пакость, вплоть до метели в июне и смены форм
правления в государстве, только б я слова не сдержал. Помните,
дефолт был? Так вот, я за день до него денег занял русских, а
отдавать надо было долларами по старому курсу. Полгода над-
рывался вместо одной недели. Так что у меня сомнений нет в
причинах финансового краха Российской Федерации. Только б
ФСБ не дозналась, а то ж ищут крайнего по всему свету…
Звякает мобила. Аулис. Что за черт, рано вроде ещё. Аулис
по-русски, по-английски — ни бум, так что…
— Terve, Riitta!
— Terve, hei. Georg, we have a problem! Even trouble.
_____________________________
— Здравствуй, Риитта!
— Привет, Георг! У нас проблема! Беда, можно сказать.
Ого, даже голос дрожит, это что ж стряслось? Чтоб Риитта
занервничала, надо пару мировых войн, одной мало… А голова
судорожно проверяется — тачка в порядке, денег, бензина, аж
180
до Архангельска хватит, Валентин сутки перебьется, щас по-
звоню, деньги на телефоне есть, связь в порядке, зарядник в
бардачке, часа три спал ночью, верст на пятьсот меня хватит,
кофе прямо сейчас залью, термос с собой, инструмент в багаж-
нике, нормально, сорвусь — доеду. Ладно, к делу…
Риитта вообще молодец, зная, что английский у неё не фонтан,
говорит медленно, как эстонка из анекдота, все понятно. Хотя от
такого понимания у меня в пузе похолодело. Они влетели в ры-
бацкие сети на судовом ходу в Свири, но где точно, они не знают.
Как позднее выяснилось, в чипах финских навигаторов есть только
озерная и морская лоции, речных нет, в чем тут причина, я не в
курсе, но факт остается фактом, по Свири мы потом шли по тури-
стской автомобильной карте. Тут она сорвалась, и затараторила,
как Анна-Кайса Хювяринен, и понимать стало уже нечего. Вроде и
английский, но не из авиационного же пулемета…
Наконец отлегло, она дала трубку русскому, чтоб он мне
растолковал, в чем дело.
— Слушаю.
Он начал очень медленно:
— Андерстэнд, ваши финны из…
— Я русский, Егор меня зовут, спокойно.
— Володя.
— Привет. Чего там стряслось?
— Они сеть намотали, слава богу, мы с затона увидали, яхту
к нам оттащили «Прогрессом».
— Движок Аулис не спалил?
— Кто?
— Капитан. Его Аулис зовут.
— Не, он молодец, сразу стопанул, и яшку бросил. Все в по-
рядке, я просто не знаю, как бабушке это объяснить.
— Я те дам бабушка! Риитта её зовут. Володя, не обижайся,
для них семьдесят не возраст. Ты б видел как она на лыжах. И
стреляет хлестче спецназа. Ты мне растолкуй, в каком там все
порядке, а уж я ей разъясню.
— Извини… Короче, ребята нырнули, посмотрели, подводка
цела, вал, винт, перо в норме. Но намотало всю сеть, сейчас ны-
ряют в четыре смены, постепенно срезают. Через часик яхта
сможет чапать.
181
— Слава те Господи! Спасибо, отцы!
— Да не за что…
Вчетвером нырять два часа с ножами, а вода в Свири и летом
не выше двенадцати! И есть у меня зеленое подозрение, что ни
аквалангов, ни гидрокостюмов у них нет. Даже одной маски на
четверых… Ни фига себе, не за что…
— Дай вам бог удачи, братцы… Риитте дай трубку, пожа-
луйста.
Она быстро все уяснила, страшно обрадовалась, а потом за-
гнала меня в вилку — как я у Володи про деньги спрашивать
буду? Обидится же, как пить дать. Вот, зараза, буржуины… И
ведь тоже правы…
— Riitta, perhaps, it`s without money. Even spirit, if they are
cold… Give, please, the phone to Vladimir.
_____________________________
— Риитта, скорей всего, это без денег. Разве что спиртное,
если они замерзли… Дай, пожалуйста, трубку Владимиру.
— Володя, они там про деньги…
— Сдурел?
— Да не обижайся ты, буржуи. Просто я обязан сказать, ты
обязан выслушать. Игра такая. Они ж не в курсе, что спасают не
за деньги…
— Тьфу ты… Ладно, проехали… Кой черт их на край судо-
вого хода понес, ты мне скажи?
— Трудно сказать, меня там не было. Так соляру эконо-
мят — режут фарватер, вот Аулис, наверное, и…
— Ты ему растолкуй, что у нас так не делается!
— Ну, знаешь, сети на судовой ход швырять тоже нельзя! Да-
же на самый край! Ты это там тоже кой-кому растолкуй, лады?
— Да там буёк же был…
— Да хоть канистра со спиртом! Перетопите всех иностран-
цев ни за что ни про что…
— Так рыба же!
— За рыбий хвост пару человек утопить — нормально? Они
ж никому зла не сделали. Да и рыба тоже. А вы её сетями ду-
шить… Или за губу железом…
182
— Во, гринпис нашелся! Ладно, растолкую, действительно
не дело…
— Володя, у меня просьба. Запиши мой номер, а то мы по
рииттиному трепемся, а она по евре в минуту платит.
— Добро, давай. Щас с экрана спишу.
— Ага. И отзвонись, когда все в норме будет. А я пока на
товьсь посижу, мало ли…
— Хор. До связи.
Через часик у меня отлегло, они отзвонились, все в порядке.
Яхта на ходу, только Риитта ничего не поняла — денег парни не
взяли, и от водки отказались. Что-то она в русской душе обна-
ружила загадочное. Не вязалась она со штампами…
А я рванул на кольцевую, к яхт-клубу «Балтиец», ставить
сальник, кардан, и вообще греметь железом...
— Всё-таки пойдешь?
— Пойду, конечно. Валя, я ж тебе объяснял, я с ними дого-
ворился ДО того, как ты позвонил.
— Да ладно, что они, дети, что ли?
— Валь, вообще по закону при движении по внутренним во-
дам Российской Федерации на борту судна должен быть кто-то
с русским языком. Это не шутки. В Свири два шлюза и развод-
ной мост, как они по рации? Да и не только в этом дело. Это
действительно дети, их постоянно за лямочки на штанах дер-
жать надо, чтоб не вляпались. Антти раз всего в метро проехал,
и то лопатника лишился. А мог и башки, у нас это запросто.
— Сгущаешь. Писательская метафора. Врешь, короче.
— Погнали со мной, он ещё в Сортавале, вернешь ему триста
евро и две кредитки, если такой неверующий.
— Да я не про это.
— А про что?
— Ты мне про закон, а как ты их в Ладогу на неделю с лиш-
ним отпустил, а? Тоже ж внутренние воды…
— Ну, это для нас Ладога, а они по Laatokka щас ходят. Фин-
ское озеро, нормально.
— Скользкий, как червяк, выкрутился. Нет, ты мне скажи,
как они вот сейчас по рации, а? А если их в 21-й район занесет?
183
— Да нет уже 21-го. И других. И зоны боевых стрельб нету.
Может, и «Сом» уже на иголки порезали.
— Что за «Сом»?
— Эсминец такой, карманный крейсер. Флагман Ладожской
военной флотилии. Он нас в 91-м за мысом Святки чуть на кам-
ни волной не выбросил. Есть мнение, что самый страшный
зверь — военный водитель. Так вот, военный моряк пострашнее
будет, типа вершитель Страшного суда. Особенно в мирное
время, в войну хоть враг его вразумить может. Или отвлечь на
время. А в мирное, что ему делать, как не гражданский флот
топить? Тем более, маломерный. Он Родину защищает, лес ру-
бит с богатырского размаху, а тут щепка какая-то…
— Ты мне зубы не заговаривай, я твоих врак в Финляндии
наслушался. Как ты их отпустил, а?
— Дал Вилле инструкции по связи, согласно Уставу.
— Ну-ка, ну-ка…
— Рацию держать на постоянный прием, при слове «Анаста-
зия» взять «Вегу» в руки, кашлять и чихать в микрофон, проры-
чать пару раз «Анастазия», вырубить. Включить на постоянный
прием часа через два, когда у диспетчера охота к вызовам про-
падет. На вызов ответили, живы. Чего диспетчеру дергаться?
— Грамотно. А если ещё какая Настя?
— Валя, яхта называется «Анастасия». И на борту так напи-
сано. И в судовом билете. А в эфире я её с буквой «З» ославил.
С дальним прицелом, такой второй точно нет.
— Ты говорил, на войну когда-то работал, не в ГРУ, случай-
но?
— Ща, признаюсь, как же…
— Ты в другом признайся, тебе ж самому это надо, не фин-
нам же. А?
— Ну, а сам как думаешь? Ты ж сам на «Дункане» паруса за-
дирал, ходил под тряпками, хочешь ещё? Хоть раз? То-то…
— А в Росток не хочешь?
— Из него возвращаться придется! Сюда!!! Если б я там ос-
таться мог… А придется сюда, к долгам, банкам, а им платить
надо! Чем??? С тобой-то задарма, не обижайся… А Аулис пла-
тит. И нам с тобой его евры, что, не нужны будут? Думай…
— Я думаю, по штормам придется в Германию…
184
— Разберемся. Природа — не люди, договоримся…
— Ладно. Сальник как, не потечет?
— Да ведь родной же! И вошел заподлицо, ручаюсь. И кар-
дан бить не будет, у тебя, кстати, вибрация была оттого, что
болты разные были, дисбаланс. Сейчас в поряде все. Можешь
смело на воду. Ну, а уж с водотечкой сам…
— За это не переживай. Разберусь. Отдыхай себе на шикар-
ной яхте, пей «Баллантайн» с «Кристаллом» и вообще шикуй.
— Дурак ты Валь, хоть и капитан. Яхта в море — это со-
дранные ладони, негнущиеся пальцы, вечный холод, недосып,
отбитые кости и отмерзшая нечеловеческая задница, а не голая
Наоми Кэмпбелл в спальной каюте. Онега — не Бермуды…
— Ну и на фига тебе это надо?
— Спроси чего попроще…
НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ
Мама, я ж понимаю отлично, что в омут лезу… Да, в кото-
рый раз… До звонка Аулиса все в порядке было, лихорадка к
концу подходила, начал маячить реальный шанс выкрутиться.
Месяц-два, восстановил бы пару тачек, и домой. В Росток…
Извини, там у меня теперь дом. Ты поймешь, тебе же видно
сверху. Но я ставлю на всем этом крест. Конечно, может, кривая
и вывезет, но ввязаться опять в эпопею с морем — это уже не
зона риска, это самоубийство. А я все равно лезу, что я за дурак
такой? Это ж не «вечный зов» и прочие красивости, я, как бык
на бойню. Или по течению… Ну, ты понимаешь… Тебе-то чего
врать…
Мама, я, наверное, капризничаю. Как тогда в нашей комнате-
чулке, когда валялся на полу, бился об него затылком и орал,
разбрызгивая слезы: «Гока хочет кампонту!!!»… Так ведь, вро-
де, и не очень-то хочу. Боюсь, точно… Мало ли чего не выйдет,
сколько лет прошло… Выйдет, говоришь? Ну, помнит тело все,
помнит, верю… Тебе видней, посмотрим… Да не отмахиваюсь
я, я правда, верю. Но боюсь. Да кого, кого, себя, конечно!!! Это
ж… Ну ты ж сама все видела и тогда, на «Драконе» в заливе, и
185
сейчас, знаешь же, как это… Подкинет мать-природа неберу-
щийся интеграл, и что его, по частям? А если он неопределен-
ный? Ты, кстати, там с нею не того? Не общалась насчет меня?
А, ну да, все верно, так нечестно будет… Ладно, молчу, молчу,
прости… Просто прости, как всегда. Я знаю, что понимать не-
обязательно… Спасибо, мама…
Мусор, листочки, веточки, старые лепестки вокруг могилы
убраны, я распрямляюсь и больно бьюсь затылком о крест.
Да, да, мама, конечно, я буду осторожен… Ты даже оттуда…
Спасибо…
Прости, что на день раньше пришел. Хотя… Куда мне спе-
шить… Я посижу тут с тобой. До полуночи. Хорошо, что есть в
этом мире три места, где мне спокойно. Дома, в море и на клад-
бище.
В половине первого ночи я выхожу за ограду, сажусь за руль
и ясно вижу свою дорогу. Мою и больше ничью. С кладбища
через море домой. У кого ещё такая есть? Я тихо ухмыляюсь,
подмигиваю небу, втыкаю сразу вторую и отбрасываю слив на
полном газу.
Домой…
LOOTINAPELTO
Конечно, у диспетчера Лодейнопольского пирса было лицо,
а отнюдь не врата в преисподнюю. Но читалось на нем, как в
открытой книге, и все сплошь какие-то ужасы. Написаны там
были скрижали Страшного Суда, и все в адрес финской яхты
«Анастасия», мирно стоявшей на данный момент у причала
прямо под окнами диспетчерской. И слава богу, что экипаж ее,
состоявший из пожилой супружеской пары, ни сном ни духом
не ведал о вселенской бойне, царившей по её поводу в эфире и в
стеклянной будке второго этажа порта города Lootinapelto.
Диспетчера понять было можно. Яхта перестала отвечать на
вызовы четыре дня назад, ни слуху, ни духу о ней не было, а те,
кто видел её живьем, радио не имели. Наша система устроена
так, что в любом ЧП крайний находится с легкостью неимовер-
186
ной, отвечает за все полной мерой, но, даже получив увесистый
срок, так и остается в недоумении — «А за что, собственно?».
Если цинично, то за то, что на должность крайнего устроился.
Но, понятное дело, никого из потерпевших такое объяснение не
удовлетворяет. И стоит большого труда втолковать, что наше
законодательство построено по типу законов Хаммурапи или
царства Урарту, где основой справедливости было жертвопри-
ношение. Вот их в жертву и приносят вне зависимости от сте-
пени вины. Бунич назвал Советский Союз средневековым анк-
лавом, капризом истории вкрапленным в двадцатый век. На мой
взгляд, это анахронизм. В средневековье все относительно
справедливо было. Тут чё-то первобытное, недаром у нас вожди
у руля были бесперечь.
В данном случае виноват был на сто процентов Вилле, не
передавший мою инструкцию по организации радиосвязи роди-
телям, ну и я, конечно, не сумевший ему втолковать, до какой
степени это важно, и как, собственно, от пренебрежения моими
советами могут пострадать невинные. Слава богу, наша госу-
дарственная машина на редкость инертна, и диспетчеры отдела-
лись всего лишь испугом. Но не легким, отвечаю. Достаточно
на данного было глянуть. Трясло дядьку, и не будь это ино-
странцы, он бы их на тряпки порвал за такие фокусы.
Я шагнул в диспетчерскую, и, как говорится, снял кирасу и
открыл забрало.
— Здравствуйте, я лоцман с «Анастасии».
— Ты!!!! Вы… Мать твою, вы ж… Ну, блин…
— У них рация, наверное, подсела. На борту 220 вольт нет, а
зарядник… Можно у вас подзарядиться?
— Можно. — Капитан порта выдохнул и посмотрел через
витрину. — Козлы вы, ребята… В аптеках в городе уже валерь-
янки не осталось…
— Так водочки после смены…
— После такой хлебнешь — точно кондратий хватит. ТВ-3
сплошное.
— Не понял. Чего было-то?
— Она четыре дня назад из эфира пропала. Заявка на проход
Подпорожского моста на завтра, а о ней ни ку-ку, ни кукареку.
187
По основным судовым ходам не шла, мы всех трясли, никто её
не видел, на Валааме тоже, где она шлялась???
— Шлиссель — Сортавала — Ууксалахти. Оттуда, они, на-
верное, в Свирь рванули вдоль восточного берега.
— Да их там не видел никто!
— Слушай, у капитана, Аулиса, ещё прадед по всей Ладоге
товары развозил из своей лавки, он Ладогу лучше наших гидро-
графов знает. Мог пройти там, где никто и не ходит…
— Черт бы их с их дедами… А молчали чего?
— Так говорю ж, зарядника на 12 вольт нету…
— А штатная рация??? Корыто ж не один миллион стоит,
что, скажешь, и рации нет?
— Есть, как не быть. Только она морская, на 156 МгГц. В ос-
тальном мире её достаточно.
— Так то мир, у нас война…
Меня сгибает от смеха, и я еле выдавливаю:
— Ладно, растолкую, чтоб в случае отказа рации они дали
три зеленых свистка…
Диспетчер тоже ржет и отмахивается:
— Белых. А то ещё в атаку кто попрёт… Тьфу, мать, приви-
дения…
— В смысле?
— Да тут хипеш на всю катушку был, чуть не до вертолетов.
Финны ж всё-таки, из-за наших так бы не дергались. Меня уже
в винегрет задрали, я даже охотничков-рыбачков всех на уши
знакомых поставил, глухо, никто их не видал, и тут смотрю в
окно — мило так прочапали мимо, я ору и в рацию, и глоткой,
фига там. А они поднялись вверх на полмили, потом спустились
и спокойненько так пришвартовались. Прямо у меня под носом.
А на руле никого не было!!! И не выходит никто. Я и ошалел,
точно ж привидение…
— Егор — я протягиваю руку — тебя как зовут?
— Валера.
— Так вот, Валера, пал ты невинной жертвой цивилизации.
Видишь тент над задней частью рубки? Там справа авторулевой
стоит, «Raymarine», а на румпеле штанга с электроприводом.
Незачем там на руль садиться, разве что в шторм и под моста-
ми. Ну, на порогах ещё… А под тентом рулевого не видно. Ау-
188
лис, видать, швартанулся, и за пивом в каюту. Потом задрых, а
ты тут икру мечешь. Стоп, а как ты не видел, что он веревки
кидает?!
— Да я к телефону сразу кинулся, докладывать. Вся ж Ладо-
га торчком стояла из-за этой вашей «Анастасии». Вот и прогля-
дел… Он — пиво, а у меня и валерьянки уж не осталось. Бур-
жуйская морда. Я как увидел, что румпель сам шевелится, ну,
думаю, все, кранты. Или в дурку пора, или подфартило «Лету-
чий Голландец» увидать.
— Капитан БредМУДского треугольника…
Валера хмыкнул:
— Ага, и весь в белом. С длиииинными рукавами…
— Ладно, я сейчас к ним, рацию принесу. Ну и в город их,
подкупиться там, потуристничать… Часа три постоим.
— Да хоть тридцать.
— Стоянка сколько стоит?
— Егор, говоришь? Кондовое имя, буреломное такое. С рус-
ского переводить не надо тебе?
— Да нет…
— Так вот, пошел ты, Егор, в жопу со своими деньгами.
— Моих даже на билет в это место не хватит…
— У буржуев своих займи, им туда же.
— Валер, мне самому тошно такие вопросы задавать. Слезай
с седла, кончай шашкой махать. Игра такая. Как с детьми, им же
все прощается.
— Ну и жизнь у них там, они что, за каждый чих спрашива-
ют, сколько стоит?
— Да нет… Просто ясность любят в таких вопросах. Их
деньги — не наши.
— Это само собой…
— Да не в курсе дело. Там ворованных денег мало. Даже
очень большие — скорей всего, всё-таки, заработанные. А с та-
кими расставаться нелегко. А у нас в белую шиш чего заработа-
ешь, а шварц — легко пришли, легко ушли, вот и не считаем. Да
и под топором все время ходим, где мы, а где завтра?..
— Это да. Под него-то, под топор, как раз финны твои меня
чуть и не затащили.
— Прости засранцев, больше не будем.
189
— У вас маршрут до Петрозаводска и обратно в Питер, ты с
ними пойдешь? Больше не смоешься?
— Нет. Разве что смоет. Но это уж, как небесная канцелярия
решит. Да и маршрут — штука гадательная. Мало ли, куда им
примнится…
— То есть как? Ты что, офонарел?
— Валера, люди к нам пришли пошляться, отдохнуть, на
Онеге, может, погоняться, они пенсионеры, времени у них пол-
но. Им в голову никогда не придет, что они кого-то слушаться
должны или маршрут какой-то сраный соблюдать. Четыре года
назад на «Лене» шли Аулис и Калеви с зятем, на Кубке Ладоги
погоняться. После гонки узнали, что в Онеге гоняются через
неделю, тоже пошли. Там отбегали, третье место взяли. Аулис
на истории и родословной своей здорово чокнутый, у него кто-
то из дальних родичей на строительстве Беломора загнулся,
пошли в Архангельск Сталинским каналом, память почтить.
Ввалились в Белое море, а там Соловецкая регата. Тоже про-
шлись, правда, без призов. На финальной пьянке с каким-то кэ-
пом из СЗРП законтачили, он про Северный морской путь все
разливался. Они услышали, что есть река Лена, яхта у них тоже
«Лена», их это прикольнуло, и они до устья Лены дошли.
— Докуда???
— До Лены. Река такая в Сибири. Оттуда через Нордкап в
Шотландию, в Уик, и оттуда в Испанию, греться. Так что для
них, по-твоему, маршрут? Самое занятное, что такое для них в
порядке вещей. Америкос какой-то на яхте Атлантику пытался
пересечь по Гольфстриму. Три раза порывался, пару книг про
это написал, три про него написали, читалось на ура, а на тре-
тий раз сгинул, миль триста до Бишоп-рока не дошел. А этим в
голову не придет кругосветку за поход считать. Так, прогуля-
лись…
— Ты, это… Если на Колыму занесет, отзвонись. Я на вашем
маршруте крестик поставлю. С угла на угол.
— Так мне и дадут звонить оттуда… Все, я на борт. Минут
через двадцать с рацией подойду.
— Давай. И это… Приветствует, короче, капитан порта тво-
их пиратов на священной свирской земле. Переведи там. Я б и
сам на борт, да кто меня тут…
190
— Что, ни напарника, ни подмены???
— Тебе ворота уборщица открывала. Быстро потому, что
здесь прямо живет. Вот и весь персонал.
— Ёшкин кот, в Питерской диспетчерской рыл семь ошива-
ется. И ни хрена не решишь, только с размаху…
— Представляешь, сколько в Московской?
— Дааа, туда только на бомбе… Если по делу.
Риитта выскочила в кокпит из салона, сразу, как я ступил на
борт и качнул яхту — маленький седой воробышек в штопаном
ситцевом платье. Вылитая Эдит Пиаф, доживи та до рииттиных
лет, только веселая и без капли грусти. За три минуты щебета я
узнал о куче всяких приключений, и прояснился вопрос со сме-
ной экипажа. Вилле тоже хотел погоняться вместе с родителя-
ми, но рванул домой за самым ценным призом — род Мискала
вот-вот должен был получить принцессу. Поэтому в Петроза-
водск мы идем втроем, оттуда Риитта на такси домой, а ей на
смену приедет дочь Тина с мужем Эсо. У меня слегка башка
кругом пошла от такого калейдоскопа, но заморачиваться я не
стал, в конце концов, они знают, что делают. Проверено неод-
нократно.
Тут посудину качнуло по-взрослому. Аулис, его выход.
Финляндия — страна небольшая, людей там не на миллионы
считают, а, как и положено, по головам. Поэтому каждый —
сам себе голова. Аулисовская здорово была занята вопросами
его родословной, он её аж до начала восемнадцатого века про-
следил и задокументировал, и первого его предка звали Алексей
Михайлов, Алис Миска, вепс по национальности. На Аулиса
глянуть — в жилу фамилия. Не то чтоб уж совсем медведь, а
именно мишка, добродушный такой. Но здоровыыый…
Риитта опять чего-то переводила, но у нас с Аулисом как-то
по-другому. И не из перевода я понял, что основная цель их во-
яжа была далековата от гонок, регат, судовождения, штормов,
туманов, лиманов, и прочего героизма и романтики хождения
по водам. Мало главе рода было известной ему родословной, он
на семнадцатый век зубы заточил. А концы можно было отрыть
только в Карелии. Черт бы меня побрал, я ж дальше прадедов
никого не знаю, и, что скверно, не интересовало это никогда.
191
Он листает документы из заветного портфеля — выписки из
церковных книг, приходские свидетельства, жандармские про-
токолы полуторавековой давности, копии, конечно, но смыли
века роскошную каюту, и сижу я уже в дубовом готическом за-
ле старинного университета с высоченными потолками, и с
желтых хрустящих страниц встают не тени — люди рода Мис-
кала. Они идут по темноте в сараи на утреннюю дойку, пашут
хуторские земли, рубят лес на зиму, валяют срубы лавок и сара-
ев, крестят детей, смолят лодки, шьют паруса, и ходят, ходят по
рекам, озерам, морю. Они живут так, как хотел бы жить я —
есть дело, оно на берегу, но это ж только повод выйти в море. А
в море никто мне не указ. Только я и оно.
И ведь оно понимает все, оно ж видит, что человек лезет к
черту в зубы не для забавы, а ради дела. Оно влепит тебе по
полной программе под настроение, особливо, если игривое на-
катит, оно может, всех чертей помянешь от его веселья, но на
дно вряд ли отправит, это для бездельников. Оно всегда оставит
тебе микрон шанса, подкинет тот кон, на который нельзя поста-
вить ничего, кроме головы, и, если ты ее-таки на кон поста-
вишь, сдаст тебе туза. А то и джокера. А ради дела голову на
кон как раз и кладут…
В принципе, цели Садко, Афанасия Никитина, Магеллана и
Васко да Гамы были довольно низменными по общечеловече-
ским меркам. Может, и на берегу можно было достичь хоть че-
го-то существенного более привычными методами. Но они лез-
ли в долги, клали башку под топор, проворачивали на берегу
океаны неподъемного труда и бросались, очертя голову, в неиз-
вестность. Так, может, она и есть настоящая цель?
Неизвестность…
А я? Куда лезу я? А туда же. Я скидываю швартов, толкаю
ногой «Анастасию» и прыгаю на борт. Я, очертя голову, делаю
шаг в неизвестность. Я ведь так ничего про себя и не знаю. Мы
не договорили тогда с природой.
Может, хоть сейчас…
192
СВИРЬ
— «Анастазия» — «Нижнесвирскому.
— Слушаю, «Анастазия».
— Прошу добро на проход моста и Нижнесвирского шлюза.
— Вы где?
— 22-я пара буев, полмили ниже моста.
— Вы записаны у меня, как яхта.
— Так мы и есть…
— Габариты ваши?
— 31 фут, осадка 1.9 метра, ширина на миделе 2.5, мачта
14.5.
— Какие футы, вы не в Темзе!
— Виноват, длина десять метров.
— У нас вода высокая, от воды до топа сколько?
— 14.5 метров.
— Пролет 15.2, проходите, добро. О проходе доложитесь, у
шлюза — к стенке, подождать придется, водолазы работают.
— Ну вот, уже к стенке ставят…
— Вас за молчание на рею мало вздернуть, партизаны…
— Так я теперь бесперечь в эфире трещать буду, пока рация
не сядет.
— Конец связи, «Анастазия»! Счастливого пути…
— Спасибо.
Получив добро на проход моста, я сразу махнул Аулису ру-
кой, он прошел метров триста и стал одерживать яхту ходами
перед мостом. Я сунул рацию в карман и опять махнул, указав
для верности ещё и на пролет пальцем. Стоит, одерживается.
Чего это он? Не понял…
— We have a permission for transpassing. Full speed ahead!
_____________________________
— Есть добро на проход моста. Полный вперед!
Риитта что-то протрещала по-фински, оторопело глядя на
меня, на мужа и не глянула. Что за черт, под мост же пора! Не
та течка тут, чтоб ходами одерживаться, снесет же в момент,
вон, суводи за быками вовсю…
193
Времени было ноль, любой удар по килю поперечного тече-
ния мог бросить яхту на бык или выкинуть с фарватера, чтоб
выиграть время и хоть как-то обезопаситься, я крикнул, указы-
вая на румпель:
— Manual!!!
______________________
— Ручное управление!
Риитта тут же отстегнула штангу электропривода, кэп схва-
тился за румпель, яхта чуть вильнула, он выровнял, я глянул
вверх на пролет моста и ромб прицела, чтоб рюхнуть, куда ру-
лить, и тут дошло, в чем дело. Сам обомлел. Снизу казалось, что
яхта сейчас рубанет мачтой об мост, я четко знал, что у нас в
запасе 70 сантиметров, но снизу-то все выглядело устрашающе.
До судорог. Мне даже себя пришлось пересилить, так стойко
было наваждение, ведь полная, прости Господи, иллюзия, что
мачта выше моста метра на полтора.
Я нацепил беспечную моду и хмыкнул:
— Be easy, the bridge is sixteen meter`s high. We have only
14.5. Excuse, I need to drive, it`s a pilot`s work…
_____________________________
— Не дергайтесь, пролет моста высотой 16 метров. У нас
только 14.5. Извините, я поведу, это работа лоцмана…
Аулис чуть отступил, я вцепился в румпель и плавно повел
сектор газа вперед, не отрывая глаз от пролета, кэп встал на
транец, Риитта уже была там. Из кокпита мне было неудобно
стрелять глазом то на воду, то на пролет, и я тоже шагнул назад
и вверх, на транец, подняв румпель. Рулить стало потяжелее, но
несильно, кайф посудина, с толком делали, я хмыкнул от удо-
вольствия, подмигнул Риитте и попер под мост.
Мать твою, ведь своими ушами слышал, что 15 с лишним
метров, а черта лысого поверишь, снизу казалось, что мачта
точно сейчас грохнет о железо, и обломок метра в два рухнет
нам на головы! Тут яхта рыскнула, я навалился на румпель, чуть
пережал по неопытности, тут же вернул её на курс, мост остался
позади, и я услышал Рииттин нервный хихик, Аулисовское
194
удовлетворенное ворчание, короткий восторженный диалог на
финском, и Риитин приговор:
— Mystery!!! We thought it`ll be crash!!!
_____________________________
– Фантастика! Мы думали, катастрофа…
У меня тряслись колени, но облегчение вылилось в строчку
из “Uriah Heep”, которую я и пропел:
— …Only an illusion…
__________________________
— …Это только иллюзия…
Знаете, бывает, прицепится какая мелодия, и ничем её из
башки не выбьешь. Так я после этого моста весь диск “Firefly”
прослушал. Раза три. А Риита щелкала фотиком, снимая мачту,
мост и все, что в кадр попадало. Я рявкнул в рацию, доложив о
проходе моста, а Аулис под этот хипеш просочился в каюту и
вылез оттуда совсем умиротворенный и довольный, держа в
руке банку с пивом. Риитта на радостях даже трепать его не
стала, я сбросил ход до среднего, достал было сигареты, но тут
же спохватился, ребята ж не курили. Но Риитта махнула рукой:
— Кури, кури… Только не очень много и не в каюте.
— Ох, спасибо, Schwester, а то ж я от избытка кислорода и
помереть могу… Что ж вы перед мостом-то встали?
__________________
Сестричка (нем)
— Ждали, пока разведут. Мы ж не знали, что можно так
пройти!
— Теперь видите, что не зря на девайс потратились? — я по-
вертел в руке рацию.
— Да вижу, у вас без этого никак…
— А у вас что, без доклада, что ли?
— Зачем? Когда судно подходит, мост сам разводится.
— Да ну? А диспетчер что, орет в трубу на всю реку?
— Да нет никакого диспетчера, электроника…
195
— Елки-палки — пробурчал я в сторону, потом повернулся к
Риитте — А железнодорожный? Состав — не машина, за мину-
ту не остановишь.
— Они высокие, под любое судно.
— Ндааа…
За разговорами я и не заметил, как до шлюза дорулили, и
схватился опять за «Вегу». Диспетчер ткнула нас к стенке, до-
жидаться окончания работы водолазов, мы цепанулись к девя-
тому рыму и заглушили мотор. И только откинувшись на по-
душку, нацепленную на леер ограждения, я вдруг сообразил,
что я прошел мост и швартанулся на килевой яхте. Первый раз в
жизни!!! На такой дорогущей посудине, что от одной цены за
двигатель в обморок упасть можно. А ведь швартовка — самый
сложный маневр в судовождении. Да и проход моста — не из
простеньких. Тем более, незнакомого. Как же это я решился за
руль схватиться? Однако…
Я давно заметил, что судводы разделяются на две отчетли-
вые категории. Первые — это именно фанаты судовождения, со
стороны они кажутся педантами до мозга костей, но суть их от-
нюдь не педантична, они в доску упираются, чтоб каждый сле-
дующий маневр был лучше и отточеннее предыдущего. Такие
не затруднятся форштевнем тысячетонной лайбы пачку сигарет
пополам разрезать на полном ходу в повороте. Иной раз они
похожи на кавалериста перед боем, готового саблю до эфеса
сточить, лишь бы поострее. Другие, скажем так, пользователи,
проплыл из точки А в точку Б, и ладно. Судно — просто транс-
портное средство для доставки к месту работы, ну, пристанище
ещё на некоторое время, вроде раздевалки и курилки на заводе.
Свирские водолазы были из второй категории, прочапали мимо
нас на хорошем ходу и развели такую волну, что чуть «Стась-
ку» об стену не раскололи. Хорошо, мы вовремя заметили, как
они стартанули, и все кранцы на левый борт перекидали. А то б
ободралось корыто, как бревно в лесопилке. Мне в данной си-
туёвине тоже досталась роль кранца, или, скажем, буфера. И
водолазов деликатно облаять, и финнам разъяснить, что ни фига
это не диверсанты и не чеченские террористы на «Ярославце»
по российским рекам носятся. Тут нас пригласили в шлюз к пя-
196
тому левому рыму, слава богу, в одиночестве, никого, кроме
нас, на подъем не было.
Шлюзование, что подъем, что спуск, всегда для меня было
мистическим действом. Мало того, что ты варишься в этой по-
трясающей по размерам кастрюле, как рак в кипятке, до алого
накала, так ведь и сам процесс-то…
Мы входим в прямоугольный пенал двадцатиметровой глу-
бины, серые, осклизлые от воды стены, чудовищные рымы с
цепями в подъемных каналах, где-то в вышине — клочок неба,
и все меньше и меньше ворота входных створов, вот они пре-
вратились в небольшой голубоватый квадратик, через который
хоть чуть видно реку, отмель, мир…
Ворота закатываются. Все…
Ты похоронен в глубоченной громадной могиле. Тишина,
ватная тишина, черная вода и журчание стекающих по стенам
ручейков. Я инстинктивно вжимаю голову в плечи, щас при-
хлопнет крышкой гроба, а ведь надо одерживаться, надо очень
точно и внимательно работать, а тут от ужаса руки немеют. И
только ты возьмешь себя в руки — на тебе, отдаленный гул, по-
том рев, вода пошла, она вскипает и бурлит, кидает посудину на
стены и трясет её за киль, дергает то за нос, то за корму, норовя
треснуть её мачтой о стенки или раздолбать ей борт. А ведь не-
заметный обычно крен в пяток градусов дает пятнадцатиметро-
вой мачте размах в метр с лишним, попробуй, удержи яхту от
кренов, если весу в ней тонн пять! И все это на дне водяного
параллелепипеда.
«Children of the Grave», ей-богу.
_____________________________
«Дети могилы» — Песня группы «Black Sabbath» с диска
«Master of reality»
Но вот срез шлюза все ближе, ближе, светлеет мир, и могу-
чая грудь воды на вдохе поднимает тебя к солнцу. Именно так
выглядит воскрешение. Ты ожил, ты Жив! Воистину, чтобы
сочно жить, надо побывать в могиле.
Я счастлив, что есть на свете такое чудо, как шлюз. Без него
картина мироздания была бы неполной.
197
Заурчал мотор, мы отлипаем от стенки, и Аулис неспешно
выводит яхту на волю. Оживает рация:
— «Анастазия», прибавьте оборотов, на спуск четыре судна,
очередь…
Да ради бога, хоть «самый полный»! В канале никого, мы
рвем полным ходом мимо заросшего деревцами насыпного вала
и пирса и вырываемся на широченный, залитый солнцем плес.
Реку шириной в полкилометра обнимают невысокие сопки, и
медью сверкают на них стволы сосен-гренадеров. Свобода.
— «Анастазия» — «Нижнесвирскому». Прошли раздели-
тельный, спасибо за шлюзование!
— Счастливого пути, «Анастазия» — и, через пару секунд,
тщательно выговаривая буквы — Gute Fahrt!
— Danke Shon! Thanks! Kiitos!
_______________________________
— Счастливого пути! (нем)
— Спасибо! (Нем, англ., фин.)
А я, ишак, писал, что наши диспетчера ни на чем, кроме рус-
ского…
Дурак ты, боцман…
Господи, как всё-таки хорошо, когда тебе доверяют! Да ещё
такую отменную посудину. Аулис развалился в кокпите, потя-
гивая пиво, и не больно-то осмысленно тыкает пальцем в нави-
гашку, Риитта сидит на транце, свесив ноги в воду, и что-то
споласкивает — посуду, тряпочки, и говорит, говорит…
А я рулю. Тихо урчит мотор, мимо проплывают небесной
красоты кружевные от листвы каменные островки, сурово по-
водят плечами могучие берега, и беспечно валяются между кур-
чавых от зарослей холмов поля и лужайки. А я плавно лавирую
по фарватеру, тихо наслаждаясь ощущением перманентной по-
беды. Это такой кайф, ходить правильно по рекам… Тем более
по такой красотище.
Ещё четверть века назад я это подметил, любой маршрут по
реке состоит из бесчисленного количества этапов, разделенных
парами буев, и более длинных, обозначенных створами. Про-
шел пару — кайф, победа. Дошел до створов, увидел следую-
198
щие, улегся на курс на них — ещё одна, покрупнее. И непрехо-
дящее ощущение моральной сытости оттого, что чуть резанул
фарватер, сэкономив время, разошелся с крупным судном, чуть
притерся к островку, чтоб покрупнее сфотать, или просто по-
любоваться, рукой махнул в ответ на писк детишек на берегу. Я
стою на руле — старый, седой, лысый дядька. А с берега мне
восторженно свистит мое детство, и я ещё счастливее, чем то-
гда, по Мсте иностранные яхты не ходили…
А сейчас я даже про купание забыл, я машу с берега Свири бе-
лоснежной красавице под незнакомым флагом и судорожно пыта-
юсь прочитать еле знакомые латинские буквы на борту. Оооо, как
я буду взахлеб рассказывать про это друзьям, как навру с три ко-
роба, о том, что я орал, и мне ответили, что капитан подрулил и
заговорил со мною по-русски, взял на борт, прокатил милю, и да-
же дал порулить, и, конечно же, сказал, что я точно стану капита-
ном. И только через полвека я пойму, что меня действительно пус-
тил к рулю я сам. Закатный я, подаривший себе свой рассвет.
НЕМНОГО О ВЕПСАХ, ФИННАХ И РУССКОЙ РЕКЕ
На Свири две электростанции — в Свирьстрое и в Подпоро-
жье. С мостами. Нижнесвирский мост в Свирьстрое высочен-
ный, и то мы впритирочку влезли, а вот Подпорожский точно не
для нас. Разводка нужна, но мы под неё не успели, ночь придет-
ся куковать. Положено это делать на рейде, милях в трех ниже
моста, но данный регламент я презрел сразу же, корыто у нас
тихоходное, за ночь «бегемотов» подкопится на рейде, нам бы
первыми проскочить. Так что у буйка где-нибудь, поближе к
мосту.
Мискалам я и не вякнул на эту тему, просто дождался, когда
появился мост, присмотрел симпотный плесик за белым буём,
ткнул туда рукой и бодро скомандовал:
— Ankkori. Sleeping… — отдал руль Аулису, а сам метнулся
на бак, извлекать из форпика якорь.
_____________________________
— Якорь. (фин). Спим… (англ.)
199
Аулис ушел с судового хода, зашел за буй, заглушил движок,
описал инерцией циркуляцию, да так, что яхта тормознулась
течкой аккурат рядом с буем, ровно носом против течения. Ру-
левой он, слов нет, какой-то совершенно запредельный. Ничего
похожего я в жизни не видывал, вода его, похоже, по его персо-
нальной прихоти на ладошках носит. Я метнул яшку, мы чуть
сдрейфовали, плуг взял, и каждый занялся своим делом. Фин-
ны — беспечно, им и в голову не пришло, что мы что-то там
нарушаем, причем злостно, а я оседлал средства связи.
— Подпорожье-3, «Анастазии».
— Слушаю.
— Стоим метров триста ниже моста на якоре у белого буя,
ждем разводки.
— А на рейд?
— Глубины там, а у нас якорный коротковат, не ровен час,
стащит…
— Ну что с вами поделаешь… Не за буй цепанулись, наде-
юсь?
— Побойтесь бога, на якоре, метров тридцать правее судово-
го хода.
— Добро, в десять утра скомандуем проход.
— Спасибо.
— Эээ, стоп, у вас же на сегодня проход моста записан!
— Да не успели, лайба тихоходная.
— И как я вас завтра пропущу?
— Не понял.
— Заявка-то на сегодня, завтра она не действует!
Я аж подавился, он что, бредит, что ли?
— Предлагаете в Питер смотаться, заявку переоформить?
Так там за 12 часов до разводки надо, не успею…
Я хмыкнул про себя, шуточка показалась мне удачной. И тут
же получил оглоблей по наглой харе:
— Зачем? Факс пошлите.
Я по инерции ещё скоморошничал, и брякнул:
— У меня бланки установленного образца кончились…
— Да от руки можно, все так делают.
Нокаут. Я-то поплясать вышел, а тут бой тяжеловесов на
звание чемпиона акватории…
200
Мать твою, он же серьезно, что делать??? Однааакооо…
— Слушайте, у нас яхта десять метров, факс в комплектации
как-то не предусмотрен.
— Ну, не знаю, так пропустить не могу. Агенту в порту при-
писки позвоните.
— Чтооо???
Звонить в Куопио, Финская республика, за три слова не ре-
шишь, это ж весь бумажник через роуминг выболтаешь! Стоп, а
мое-то туловище к Питеру приписано… Агааа…
— Хорошо, к утру решим. Спокойной вахты.
— И вам спокойной ночи. Жду добро из Питера.
Вот гад, какая тут спокойная!!! Ладно, только б Макс не за-
чудил, с ним бывает. Счастье, что он раньше двух ночи не ло-
жится.
— Не спишь, свинья?
— Сплю.
— Врешь.
— Вру. Но вот сейчас из принципа засну, за свинью!
— Ну, не боровом же тебя, больно тощий…
— А ты б подкормил…
— Макс, беда вообще-то…
— Другого и не ожидал. Колись.
— Потом. Я тебе две СМСки шлю, в одной будет адрес, рек-
визиты и телефон, в другой текст. Текст напишешь, подпи-
шешься обязательно, и пошлешь по факсу на адрес.
— Факс???!!! Ты в каком тысячелетии, где я тебе его най-
ду???
— Твои проблемы. Тогда ещё один телефон пошлю, это дис-
петчер Волго-Балта, звони прямо ему, если шероховатости. За-
помни, ты — агент яхты «Анастасия», Финляндия, порт при-
писки Куопио, владелец и капитан — Аулис Мискала.
Минута молчания. Переварил.
— И кто из нас после этого свинья? Последнюю тираду —
тоже СМСкой, мне такой хни не выговорить.
— А тебе и не надо. Напишешь. По буковкам.
— Ладно, сделаю. Умеешь ты удивить…
— Работа такая. Лови СМСки.
201
Отправил сообщения, сижу, жду. Вечереет, река стеклянно-
ровная, тумана ещё нет, на правом берегу громоздятся домики
Подпорожья, а за ними громада электроподстанции и мачты
электропередачи. Померещилось, что Уэллсовские боевые тре-
ножники марсиан на город наступают… Тьфу ты, сумерки ду-
ши…
Заверещала мобила, Макс.
— Порядок. У них мыло есть, дятел! В пять минут все реши-
лось, даже звонить не пришлось.
— А с чего ты узнал, что решилось? Если не звонил?
— Ты в морях своих совсем отупел, хотя, вроде, дальше и
некуда было! Ответ пришел, заявка принята. Есть такая штука,
электронная почта, только понять не пытайся, у тебя не выйдет.
Просто прими к сведению, и все.
— Аааа, ну, сиди, жди…
— Чего?
— Дятел, блин, прилетит, заклюет!
— До осени далеко, рано ещё дятлам в полет… Тем более,
водоплавающим… Ладно, дрыхни, рад был помочь.
— А я просто рад тебя слышать. Спасибо, дружище…
Один очень неприятный для меня субъект, с которым мне
приходилось общаться по долгу службы, раз вопросил меня, как
это я дружу с такой гадюкой, как Макс. Да ещё столько лет. Я
пожал плечами и ответил, что дело это несложное при соблю-
дении трех заповедей. Никогда не давать ему денег, не верить
ни одному его слову и стоять над ним с поленом, когда он рабо-
тает, чтоб не накосячил и не слинял. Товарищ ни хрена не понял
и дико на меня посмотрел, в перепуганных глазах отчетливо
читалось: «Скажи мне кто твой друг…». Столь изящным отве-
том на дурацкий вопрос я враз уложил двух грызунов. Данный
субъект навсегда избавил меня от общения с ним, да я ещё и
правду сказал. А это всегда приятно.
У Макса нет недостатков, только патологические пороки, за-
то в изобилии. Но он совершенно незаменим, когда действи-
тельно хреново. Он сам влетает перманентно в дичайшие кося-
ки, извлечь его оттуда иной раз стоит запредельного напряже-
ния, пару раз этого дурня вообще чуть не ухлопали, но попро-
буй вляпаться сам… Удар в гонг, и он с очередной любимой
202
дамы сорвется на край света выручать. Даже с трех сразу, есть у
него такая незатейливая слабость. Что в нем бабы находят, ума
не приложу, тоже, наверное, какая-то патология. Он только
официально четвертый, кажется, раз женат. А мне с башни
чхать, что в обычной жизни он реальный гадюк подколодный, я
сам — не сахар, но в катастрофе он Человек. Сто раз проверено,
ни одной осечки. И работать с ним в кайф, он не знает ни уста-
лости, ни страха. Абсолютно ничего не боится, ни себя, ни го-
ловоломок, ни, тем более, людей.
Я ещё посидел чуть, сжимая хэндик. Hand… Рука друга че-
рез полтысячи верст. Ничто в этом мире не происходит просто
так. Даже прозвища у телефона с глубоким смыслом.
У левого берега заурчал мотор, по звуку — отход, и к нам
самым малым. Я обернулся, ого… На берегу-то вилла, да не
простецкая, банька с верандой во всю длину, фонарики, ковка,
водопадик, причал, и от него чешет к нам синий катер сил на
двести, за рулем парень лет тридцати пяти в одних джинсах.
— Hallo, добрый вечер, вы финны, что ли?
— Не все — я ухмыляюсь.
Он чистенько тормознул, и катер закачался в метре от борта
«Анастасии».
— Сергей.
— Егор. Твои хоромы? — я ткнул сигаретой в сторону до-
ма — Со вкусом вписал в косогорчик…
— Старался, — Сергей тоже ухмыляется. — Как вас сюда
занесло?
— В Онегу идем, там регата.
— А чего встали-то? Ночью ж поспокойнее идти. У вас все в
порядке?
— Пять баллов. Мачта длинная, разводки ждем. Похрюкаем
до утра. Кидай веревку, давай на борт, а то как-то не по-людски
через реку орать…
Когда Сергей вспрыгнул на палубу, я аж сглотнул, до чего
крепкий парень. Ростом чуть ниже меня, а плечи шире моих
раза в полтора, и такие ручищи… Куда там Рэмбо с Терминато-
ром…
Я сижу на веранде баньки, попариться пока не удалось, собе-
седники ещё не в приличном градусе, переводчик на данном
203
этапе необходим. Аулис с Серегой вцепились друг в друга, не
оторвать. Сергей оказался вепсом, я и сам бы мог догадаться,
глянув на его фигуру, но тормоз мой извинителен, я про вепсов
до этого только раз слыхал, и то по телеку. Да ещё и не досмот-
рел. А сейчас я перевожу уже машинально, фоном каким-то, а
перед глазами от речей собеседников маячат картины многоты-
сячелетней давности — бессчетные стада оленей, нарты, стоки-
лометровые дневные переходы наметом по искрящемуся снегу,
бег ночью за санями на лыжах по звездам, каяки из тюленьих
шкур…
Нет, они не говорят о том, что было тогда, тысячи лет назад,
словами, но их кровь узнала друг друга, вспенилась и забурли-
ла, вышвырнув в пространство гейзер генетической памяти. И я
просто жду, когда они сами это поймут, и переводить слова в
слова станет не нужно.
И я смотрю на наш мир уже с Луны, земной шар развернулся
в карту-противень, незримые руки встряхивают его, меняя кли-
мат, и песчинки людей срываются с места и струйками перете-
кают по противню на тысячи верст, чтоб осесть на новом месте,
когда перестанет трясти. Я восторгаюсь Севером, ведь великие
переселения народов южнее всегда оставляли на земле и в па-
мяти кровавый след. Люди резались почем зря, что македонцы,
что гунны, что монголы, что арии, как будто массовое путеше-
ствие — только повод для резни. А на севере даже на петро-
граммах, бог знает какой давности, батальных сцен не найдешь.
И на рисунках по кости тоже. Не то что на египетских пирами-
дах и ассирийских мегалитах. Не до резни людям Севера было,
с суровой природой этой в ладу бы жить, куда тут ещё между
собой резаться…
Вообще, по мне, так чем севернее народ, тем он к богу бли-
же, или как там назвать… То, что от них в истории осталось,
приземленному человеку не расшифровать. Эт в пирамидах все
просто — вот царь, вот пленные, вот рабы, вот резня… Очень, я
б сказал, по-человечески. Не по-людски…
Есть. Сработало. Риитта почуяла это ещё раньше меня, и
спокойно занялась стиркой, я же нацелился все же погреться,
баня, вроде, для этого. Встал, потянулся, потом всё-таки при-
слушался к словам чисто из лингвистического любопытства.
204
Занятный компот. Любой филолог или языковед через полчаса в
дурку бы угодил. Сергей чесал по-русски, в школе, видать, не-
мецкий проходили, всплывает, лается иногда на фарси, есть там
пара смачных, наверное, на Востоке служил, как и я, а вот «ску-
зи» меня прилично ошарашило. Хотя, может, бывал в Италии,
парень богатый. Аулисовский замес мне был знаком, въехать в
него я и не пробовал, только на интонацию ориентировался, ко-
гда без слов что-то не добирал. Ладно, парни, толкуйте, а я пой-
ду с веником побеседую, кости просят…
Когда я вылез, Сергей доказывал Аулису, что тот не совсем
вепс, слишком высокий, Аулис частично списывал свой рост на
то, что он потомственный «кулак» и хорошо питался, да и все
его предки в обозримые триста лет тоже. Серега сомневался и
более был расположен списать это на примесь других кровей;
Аулис в таких случаях прибегал к помощи заветного портфеля,
но под рукой его не было, и он стал чесать по памяти:
— Аллэксе Мыхайллоф, Пииитер икси, Пиеттарии…
Серега перебил:
— Какой Петари, мои тогда под Архангельском жили, а лет
через сто к Приозерску…
— Вуоккси!
— Во-во!!!
— Мине Уукса, Ууксалахти…
— А, так бы и сказал, Питкяранта…
— Но, Питкяранта похьос, норди.
— Да знаю, это райцентр сейчас…
__________________________
— Алексей Михайлов. Петр Первый, Петербург. (1703 год)
— Вуокса. ( Приозерск находится в устье Вуоксы, на берегу
Ладожского озера)
— Я с (реки) Уксы, залив Уксы.
— Нет, Питкяранта севернее(Фин., шведск.). ( Питкяранта,
районный центр на севере Ладоги на реке Уксе, впадающей в
залив Ууксалахти.)
Я повернулся к Риитте:
— А он, правда, кулак?
Риитта засмеялась:
205
— Толстый крестьянин, ну да. А я купчиная дочка. Я на ма-
шине ехала и на его воз налетела. Так и познакомились, без ме-
ня он бы так ни разу в городе и не побывал. Родители мои про-
тив были, так он меня на ферму свою увез, мы там жили, а по-
том отец мой умер, оставил мне магазин, мастерские. И я уго-
ворила его в город перебраться.
— Аааа, так автомагазин — твой, да?
— Наследство. Приданое. Но мы уже года три на пенсии,
Вилле теперь главный.
— Да я в курсе, я ж вас через него и нашел. Кабы у вас этого
магазина не было, мы б с тобой сейчас не беседовали.
— Да ты что? Ты в Выборге рассказывал, но я мало поняла,
ты быстро говорил тогда.
— Я тогда про нас с Аулисом главу написал, и так, понима-
ешь… Короче, сел в инет и давай искать. Помнил только Аулис
Мискала, Куопио и магазин «Тойота», он мне клубный галстук
тойотовский тогда на Валааме подарил. За четверть часа нашел,
послал письмо на мейл магазина. День, два, ответа нет. Потом
спохватился, телефон же есть. Ну и позвонил. Вилле подошел, а
мне вообще показалось, что Аулис. Я и заорал…
Риитта заливается и тыкает меня кулаком в бок:
— Вилле даже перепугался, у нас никто так ярко (bright) не
разговаривает. Ну, а как услышал Георг, Пиетари… Сразу нам
звонить.
— Знаешь, Риитта, я потом всплакнул даже. Если сын про
меня знает… Нипочем бы не подумал, ведь четверть века про-
шло.
— Вы родину Аулису нашли. Тебя все наши знают, мы раза
два-три в год в Ууксу ездим.
— Мне за себя стыдно, я на Мсте лет сорок не был.
— Ты там родился?
— Нет, дед по отцовской линии. Я в Питере, Вилле видел
мой дом, я ему с реки показывал.
— Да, да, он рассказывал. Ой, времени-то…
Риитта пошла в сушилку, вернулась с постирушками и мах-
нула мне рукой, чтоб я перевел Сергею, что пора на яхту. И то
верно, часа три уже. Сергей метнулся к катеру, но с первого по-
ворота ключа я понял, что придется вплавь. Бензонасос и рань-
206
ше барахлил, а тут вообще скукожился — хлопнул мотор разок
тем, что было в горшках, и аут. Я спустился к катеру, но Сергей
махнул рукой:
— Глухо. Давно на замену просился.
— Зажигание включи.
— Да на. Слышишь, даже не жужжит…
— Вот она, беда инжекторов. С карбюром щас канистру бы
на крышу поставили со шлангом, и все дела.
— Надо весельную брать, вроде, у соседа была. Только он
кривой, поди, в дупель, пятница. Ой, что это??? — Сергей даже
руку к реке протянул.
К яхте, пересекая ночную Свирь по лунной дорожке, плыла
Риитта. Вода в Свири градусов шесть, я нырял после парилки.
Сергей сорвал футболку, и, как был, в джинсах, сиганул метра на
два с пирса и понесся богатырским кролем. Форы у Риитты было
всего метров десять, оставалось где-то сорок, но она пришла к
яхте первой. Брассом. Спокойно влезла на борт, отвязала надув-
нушку, села на весла и погребла к берегу, перевозить мужа.
Я лег на пирс и заложил руки за голову. Они вместе лет ше-
стьдесят. Здоровенный добродушный мужичина и хрупкая, ве-
селая, очень сильная женщина.
Это счастье.
ОНЕГО
За другими я это тоже подмечал, ну, по действиям там, меж-
дометиям, но, чтоб уж наверняка, то про себя, любимого. С ка-
кой бы животиной меня ни сравнивали, все ж таки где-то я, ко-
нечно, страус. Есть события предполагаемые, есть неизбежные.
Но даже ввиду таких моя трусливая душа мечется в поисках
Сахары, чтоб башку спрятать, а ну как пронесет? Юмор в том,
что весь я такой лоцман, тудым-сюдым, со стороны — так во-
обще тигрятина морская, полосатая, а на деле набегу у меня на
крейсерах под парусами — часов сорок от силы. Самая первая
яхта, которую мне рукой довелось тронуть, был «Дракон» Те-
рентьича, моего соседа. Зная меня как плотника-столяра, он
207
привлек и навыки, и их обладателя к восстановлению своего
корыта, в марте где-то 1986 года, и в июне мы с ним пробежа-
лись до Пьяного Острова, это гряда закрытой части корабельно-
го фарватера, миль пять от пирса Стрельны. Потом, в августе,
до Кронштадта сползали по штилям, все. Рулить я не рулил, за
веревки дергал, и то не сильно осмысленно. Хотелось ужасно,
попросить стеснялся, затаил и отравился. Насмерть.
Когда Игоря определил в яхт-клуб, стыдоба за собственное
дилетанство жгла отчаянно, поэтому при первой же возможно-
сти, на ночь глядя, я упер «Оптимист», вооружил его и поползал
по бухте. Как выражался Боря, погонялся на кубок реки Стрел-
ки. Дня через три надел удрученную харю, деловито сказал зай-
цу, что мне чё-то в его лодке не нравится, отпустил его домой, а
сам отвалил в моря на его «Оптимисте». Природа меня пожале-
ла, ветерок подкинула сносный, до Пьяного Острова я дочапал
одним галсом. Обнаглел и начал по всякому вертеться. Она до-
ждалась, пока я освоюсь, и свистнула в полноздри с норда. Я
пошел было назад фордаком, чуть не кильнулся через нос, ис-
пугался, попер в лавировку к приемному невскому бую, пока
шел, разохотился и стал осваивать другие курсы. Занятно, что
так и не кильнулся ни разу, ну это-то понятно — ванночка ма-
ленькая, тряпка с носовой платок, а весу у меня не сорок кило, а
поболе. Она не дождалась, пока я вконец обнаглею, выключила
свет и свистнула от души с юга. А мне туда. Темно. До бере-
га — миль восемь. И требуется пересечь судовой ход, а это не
семечки — «бегемоты» ночью по нему чаще трамваев шныряют.
Конечно, я запаниковал. Опыта — ноль, теория — только то,
что удалось подслушать, судно, как бы сказать… Не очень под-
ходящее. Плаваю я отменно, ныряю и того лучше, но не десять
же верст! Да ещё притопленный «Оптимист» зубами за буксир к
берегу тащить. Ни фига себе папаша, сходил яхточку прове-
рить, да и утопил…
Дилемма, как в «Том самом Мюнхгаузене» — погибнуть или
спастись. Как и Янковский, я решил спастись. Спасся. Черт зна-
ет, как, но дошел. Эта ванночка таранила квадратным носом
волны, пытаясь зарыться, я как-то интуитивно её то уваливал,
то приводил к ветру, по башке гиком раз сто получил, отчерпал
в общей сложности литров пятьдесят, руки ободрал до мяса, но,
208
даже лавируя против ветра по несильно широкому фарватеру,
из него не вылетел. Закладывая поворот к слипу, уже почти без
ветра, я сломал стопора баллера, руль вылетел, я плюнул, выва-
лился за борт и вплавь отбуксировал лодку на слип. Втащил её в
эллинг, разоружил и всю ночь делал стопора. Хотя ночи-то все-
го часа три оставалось…
Игорю поутру сказал, что стопора у него не фонтан, я, мол,
другие поставил…
Конечно, это было фиаско по всем статьям, зла на себя мне
девать было некуда. Злился, в основном на то, что панически
страшно было сесть ещё раз на руль парусного корыта. Тем бо-
лее одному, слишком за многое там отвечать надо, на моторном
попроще. Или привычнее, черт знает, я в этом даже разбираться
не желал. Конечно, был выход — шляться этаким тренером-
теоретиком, вроде Пал Саныча или Ольги, но таких дети на раз
чуют, этих оглоедов шиш вокруг пальца обведешь. Ну, и стал
покрадывать на ночь глядя, «Оптимисты», потом «Лучи». По-
том это вошло в привычку, к примеру, когда у нас с Борей по
недопою родилась идея сходить под разводку мостов в Неву,
денег подзаработать, мы, не задумываясь, угнали «Дельфин».
Риск оправдался, утром мы пришвартовались пьяные в дым, по
всему кораблю валялись недопитые бутылки, а в карманах зве-
нело по две месячных зарплаты. Недопитое пойло мы стащили
в рубку, и Адмирал не сильно расстроился из-за угона, допинга
дня на два хватило. Расстроился он в третий или четвертый раз,
когда Ольга поутру вытащила из капитанской каюты дамочку в
одних часах и кольце. Кто она, мы и понятия не имели…
Набег на одноместных спортивных яхтах у меня появился, в
грязь лицом перед детишками меня уже было не шлепнуть, но
крейсер — это слегка не то. Разница, примерно, как на велике
по родному двору и на большегрузе с прицепом во Владиво-
сток. Конечно, когда в яхт-клуб не захаживаешь с открытой ва-
режкой, а в нем работаешь, шансы побегать на чем-то серьез-
ном выпадают, слов нет. Но, во-первых, это, в основном, по из-
рядной пьяни, запомнить хоть что-то нелегко, во-вторых, на та-
ких прогулках не сильно-то и проникнешься парусным делом,
цели-то не учебно-тренировочные, а так, по морю пошарахаться.
209
Вот и вышло, что на крейсерах я только с Румпелем да Кранцем
чутка на фалькботе побегал балластом, с Санькой Романовым в
Сосновом Бору походил, правда, больше суток, и всего попро-
бовал, и шкотового, и рулевого, ну и в Ладоге с Андреем Вое-
водиным на чем только по пьянке не выскакивали… Но нена-
долго. Вот и все. Ааа, ещё два соломбальских карбаса в Клайпе-
ду перегоняли, но это не в счет, тот же «Оптимист», только на
семь тонн, и шли, в основном, под дизелями. И самое скверное,
что ни разу на крейсере не то что шторма, свиста хорошего не
довелось отведать.
Так что крейсер я никакой, даже как веревки зовутся, не
очень знаю. И тешила меня трусливая душа мыслью, что Аулис
так и пойдет под мотором по Онеге до Петрозаводска.
Но не мысль, конечно, это была, а бред перепуганного орга-
низма. По здравости, имея такой крейсер с двумя комплектами
парусов и полувековым опытом хождения под ними, какой ду-
рак будет двести миль соляру жечь??? И когда я запросил в
Вознесении добро на выход в Онегу и получил его, я вдруг от-
четливо понял, что пришла пора куснуть черствую корку мат-
роса-парусника. И выхода другого у меня, как обычно, нет. Вот
только как это делается, я представлял себе крайне смутно.
«Делай, как я!» тут не прокатит, нас всего трое на яхте, не про-
сто в обрез, а недокомплект в три матроса. Счет на доли секун-
ды, соображать, двигаться — мгновенно, да ещё на трех языках
говорим, связной один — Риитта. Шансов опозориться, и даже
людям навредить, примерно сто на ноль. Кайф, да?
Окончив радиопереговоры, я нырнул в каюту, выложил из
карманов все лишнее, вплоть до сигарет, надел ветровку, за-
стегнулся наглухо, сунул рацию в самый безопасный карман,
зашил «молнией» и выскочил через пару минут в кокпит. Риит-
та уже ловко метнулась к гроту, я каркнул:
— Mine! — и полез расчехлять, уж это-то ясно было, как де-
лать, а что дальше будет, разберемся.
_______________
— Я!
Она довольно кивнула и мгновенно оказалась у стакселя. Я
вздохнул с облегчением. Дело в том, что опозориться я уже успел.
210
Когда после ночевки выбрал якорь и уложил его в форпик,
то умудрился уложить якорный конец вокруг закрутки стакселя.
Сел себе на корму, гордый такой, закурил. Смотрю на красную
веревку и медленно так соображаю. А если, скажем, парус надо
будет поставить, то вооон за ту веревочку потянут, штаг завра-
щается, да, неровен час, могет и якорный на себя намотать.
Придется разматывать, вынимать якорь, носиться с ним вокруг
штага. Во, блин, кретин тупорылый!!! Полез исправлять. Но
ляпнуть-то ляпнул…
Возвращаюсь, ловлю Рииттин взгляд. Ндааа… Развожу ру-
ками:
— Sheep on the ship. Time, excuse, 20 ears. Nervous fool.
Она тыкает меня кулачком в бок:
— Better late, then no. You`ll quickly remember.
— I hope…
__________________________
— Овец на борту. Время, извиняюсь, 20 лет прошло. Дурак
нервозный…
— Лучше поздно, чем никогда. Ты быстро вспомнишь.
— Надеюсь…
Какой тут, к черту, ремембер? Лектор наш по линейной ал-
гебре говорил: «Легко забыть не знамши». А как вспомнить то,
чего и не знал никогда? А сейчас я бился с парусным чехлом,
попутно резко соображая, как он устроен, и куда его девать, ко-
гда грот освободится, и чем его, грот, тащить на мачту, и черт-
те что ещё…
В общем, паруса мы задрали, Аулис погнался, я смотрел на
него и тихо восхищался. Таким его я никогда не видел. Пони-
маете, как бы сказать… Вот — человек как человек, ходит, сме-
ется, ест, пивко потягивает, когда увалень, когда совсем маль-
чишка. А тут — Борей за клавиатурой органа Кёльнского собо-
ра в пять тысяч труб. И ветер всего ничего, и обстановка проще
пареной репы — пяток корабликов и широкая бухта Вознесе-
ние, видимость за горизонт, но его глаза мечутся со шкаторины
паруса на навигашку, стреляют на кильватер, сканируют обста-
новку, руки чуть отыгрывают микроскопическую волну, приса-
сывают шкотом ветер, двигают каретку. Меня это мгновенно
211
захватывает, и когда он чуть поднял руку, я уже рванул на бак,
расправил нижнюю шкаторину стакселя, метнулся назад, и чуть
подбил шкот, заложив его в стопор, которого ни разу в жизни
не видел. Я ещё оторопело смотрел на свои руки, когда услы-
шал слово по-фински, понял, что это одобрение, и повернулся.
Риитта только успела привстать, пока я метался, улыбнулась, и
показала мне большой палец. Все. Больше мне ничего не
страшно. Все получится.
Айртон. Совершенно сумасшедший человек, разучившийся
разговаривать за много лет одиночества. Запуганное полужи-
вотное. В шторм схватил багор и пробил в борту «Бонавенту-
ры» шпигат, чтоб слилась вода с палубы. Свистнуло, грохнуло,
и в получеловеке проснулся моряк. Айртон. Айртон…
Я просыпаюсь…
Выход из бухты Вознесение в Онегу — миль восемь, там
банка слева, сразу не повернешь, а шли мы в лавировку, и раза
три судовой ход пересекать пришлось. Два по чистой воде, а вот
последний с расхождением, да ещё и с пассажиром, а они
стрёмней всех ходят, как ни странно. Снобовато так. Вот тут я и
оценил, что Аулис за рулевой под парусом.
Капитан пассажира, я думаю, на сто процентов был уверен,
что мы его тараним, я поначалу думал так же, но вякать не стал.
На дно, так на дно, все равно, по большому счету, посуда не
моя. И только метров за сто до высоченного борта до меня дош-
ло, что парахед у нас с наветра, и дрейфом нас стянет ему под
корму метров на тридцать за транцем. Потрясет в кавитации, и
ладно. Ухмыльнулся, я всегда не дурак был пошалить, но не в
стиле Аулиса было шутковать или рисковать без надобности.
Интересно, кой черт его так близко к судну понес, даже я б ува-
лился… И тут я глянул на экран навигатора. Елки-палки, линия
курса смотрела точно на Петрозаводск! Мама моя, вот это нави-
гатор! Это он учел все на свете — ветер, лоцию, дрейф, прогноз
погоды, возможности яхты, скорости и курсы всех судов в аква-
тории, всего в три галса вышел из бухты против ветра и послед-
ним лег точно на цель. Охренеть…
Но ещё больше я охренел от того, что мне удалось все это
заметить, понять и оценить. Не безнадежен, значит. И тут кэп
отвесил мне царский подарок — указал на свое место и пошел в
212
каюту за пивом. Голова у меня закружилась? Восторг, на коле-
ни, молиться начал? Фига. Сел и стал разбираться с тем, что мне
приборы кажут. С анемометром, лагом, эхолотом враз разо-
брался, с навигатором потыкался минут десять, но на зачаточ-
ном уровне освоил, приободрился, и стал вилять по чуть-чуть.
Намеренно запорол курс и стал возвращать, но таких показате-
лей, как у кэпа, достичь никак не мог. У него, змеярия морского,
сколько метров ветра, столько и скорость в узлах, примерно, а я
где-то пол узла, узел все время проигрывал. И веревки все по-
передергал, и колдунов глазами измозолил, ну ни фига ж не вы-
ходит! Я уж думал на ручное управление перейти, но, во-
первых, Аулис тоже на авторулевом шел, во-вторых курить не
очень удобно, когда за румпель держишься. Воздержался. Раз-
валился, закурил, глянул на колдунов, все четко, эти шнурки
ровнехонько продолжали геометрию паруса, ни прибавить, ни
убавить, что ж я не так делаю? Огляделся, Риита в каюте на
камбузе возится, Аулис за столом сидит, ёшкин кот! Вон, в чем
дело, крена у яхты побольше, я ж «на заборе» сидел, пока Аулис
рулил, а мне откренивать судно некому. Тьфу, отлегло. Чип на-
вигатора уверенно все показывал, но названия были на фин-
ском, что там на берегу за поселения, было неясно, и я дернулся
в каюту за автомобильной картой, по которой мы по Свири
шли. Карта была с туристической легендой, и на полпути к Пет-
розаводску я вычитал про музейно-национальный вепсовский
хутор и тут же кликнул Аулиса. Он сразу понял, в чем дело,
стал пересчитывать курс, чтоб туда зайти, у меня внутри ёкну-
ло. Придется идти бакштагом, а это полный курс, он наверняка
задерет спинакер, а я под ним ни разу не ходил, даже как под-
нимать его, не знаю. Черт, точно, поволок из рундука какой-то
мешок здоровенный. Я судорожно соображаю: у лееров левого
борта на баке какая-то здоровая труба привязана с веревками, не
иначе — спинакер-гик, в памяти всплыла фотография двадца-
тилетней давности — «Силистрия» на полном курсе, спинакер
справа, гик слева, ага, сейчас наоборот должно быть, правый же
бакштаг. Точно, мешок на левый борт потащил. Я решился,
скользнул к гику, отвязал его, увидел на конце карабин, на мач-
те — мочку, и, не долго думая, цепанул гик к мачте. Как оказа-
лось, правильно. Дальше все пошло, как по нотам, что к чему
213
цеплять, было ясно, только спинч в задранном виде черт-те на
что был похож, какая-то колбаса в чулке. Я растерялся, но Ау-
лис сел в кокпит, потянул за какой-то фал, чулок полез вверх,
он увалил яхту под ветер, и дотянул фал до топа, спинч рас-
крылся и сразу же надулся красно-белым пузом с черной звез-
дой. Во, черт, как удобно-то…
Аулис смеется и тычет пальцем в спинакер:
— Карелиа каллари!
— Ха. Йа!
Я тоже смеюсь и показываю большой палец, спинакер был
цветов карельского знамени. Я поочередно показываю на кор-
мовой финский, штаговый российский флаги, и потом — на
спинакер:
— Biggest flag! Grosse Fhane. Banderas, prappori…
— Ja, ja!!! — Аулис хохочет, и впрямь, суперуважение к
стране — задрать её флаг площадью в 75 квадратных метров. Да
ещё выше национального…
_________________________
— Цвета Карелии! (фин.)
— Ха. Да! (русск, нем.)
— Самое большое знамя (англ.)! Великое знамя (нем.)! Флаг
(исп., польск,)
— Да, да!!! (нем.)
К вепсам в хутор зайти не вышло, сорвалась экскурсия. В за-
лив, откуда пехом собирались идти, въехали уже ночью, а пор-
тик там оказался своеобразный, это была перевалочная база ка-
меноломни, на горе гранит рубили. Вот и стояли там пароходи-
ки абы как, на радио как-то не отзывались, обстановка означена
была швабрами, без света, естественно, а эхолот орал, как при-
падочный. Мы потыркались под мотором, места не нашли, с
берега вовсю лупили прожектора, на горе громыхало и ухало,
как в войну, ну их к бесу, такие экскурсии. Впечатлений хвати-
ло, и ладно. Смылись, поднялись на норд, и с рассветом встали
на яшку в каком-то заливчике.
С утра я погремел кастрюлями на камбузе, но, как Бегемот,
дурака валять не стал, а сварганил из сосисок, лука и помидоров
что-то типа итальянской пасты, замесил с макаронами и выва-
214
лил все это на стол. Риитта чуть посетовала, что слишком жир-
но, но смела все, а Аулис, опростав тарелку, достал из стола бу-
тылочку, капнул себе грамм пятьдесят и закусил прямо из каст-
рюли. До дна. Потом пивом залил, и мы отчалили.
Дуло все лучше и лучше, я поглядывал на лаг и как-то заво-
дился, что ли… Пять узлов, семь… Идем в бейд, Аулис не си-
дит истуканом, а все время присасывает ветер, авторулевого
отключил и несется врукопашную, что-то мне иногда покрики-
вает, я мечусь, дергаю и травлю веревочки, и, как ни странно,
яхта от этого бежит все быстрее и быстрее. Нескладушки были,
конечно, но какие-то незначительные. Разрешались они бук-
вально в доли секунды. Главное, что на самом движении «Ана-
стасии» это не в минус сказывалось, по крайней мере, на мой
взгляд.
А она уже прёт чуть не глиссером, вырубая из воды прозрач-
ные брызги, я вишу на вантах, пытаясь её откренить хоть своим
комариным весом, мне скорость нужна, скорость! Мне так хо-
чется, чтоб она неслась на ровном киле, даже не успев покло-
ниться очередной волне, а рубанула бы её с размаху, как рей-
тарским палашом. Чтоб буруны жидкого стекла завернулись
локонами из-под форштевня и сверкнули золотом в свете онеж-
ской зари…
— Turn!!!
Рывок с вант к стопору, правая рука на нем, левая — со сжа-
тым кулаком вверх, к повороту готов!
— Gals!!!
___________________
— К повороту!!!
— Смена галса!!!
Нос покатился влево, мордотык, отщелкиваю стопор, выхле-
стываю шкот, и крабом, на четырех костях, на левый борт, к
турачке. Выщелкиваю левый шкот стакселя, момент, сейчас…
Есть правый галс, вытягиваю шкот, что ж руки у меня такие
короткие!!! Как паук, выбираю слабину, последним движением
захлестываю веревку на лебедке, шлаг, второй. Тяну, уперев
215
ногу в корпус, сил не хватает, рукоятку — из правой лебедки,
втыкаю в левую, хрррр, хррр. Хр. Есть. Набит парус, прём…
Идиот, заранее надо было рукоятку переставить…
Скользнул на противоположный борт, на «забор», веса мало,
встал, уцепившись за ванты одной рукой, висю. Блин, трапецию
бы… Начинаю изгаляться в свое удовольствие, цепляюсь ступ-
ней за леерную стойку, за ванты держусь только передними фа-
лангами пальцев левой руки, правую свесил к воде, и отчаянно
хочу погладить волну, озеро… Как взъерошенного кота. Но
чтоб не успокоился, а ещё больше расшалился. Не достаю, черт,
ну почему трапеции нет??? И голову к плечу, чуть набок, чтоб
хоть брызги по морде полоснули… ААААаааа, есть!!! Я дово-
лен, и тут приходит мысль, что страстное желание коснуться
воды на редкость рационально, хоть парой лишних граммов от-
кренить яхту, она бежит быстрее. Это она, зараза такая, меня
науськала. Весело.
— Turn!!!
Тьфу, черт, неужто час прошел??? Рывок на левый борт к
стопору, ааа, чуть не забыл, рукоятка… Заранее переставляю,
спускаю шлаги с лебедки, правый кулак вверх, готов, ну…
— Gals!!!
Рывок, краб, о-паааа… А зря рукоятку переставил. Шлаги
закладывать неудобно, мешает. Век живи — век учись. Я опять
висну на вантах, но зрелище таково, что я замираю. «Стаська»
несется полным ходом, тааак, зараза, солидно, прям линкор ка-
кой-то, лупит форштевнем трехметровые волны, брызги — в
небо, солнце пляшет, подмигивая из-за парусов, и ветер выши-
бает из глаз слезы. Счастье? Или физиология…
Дифферент на нос градусов двадцать при атаке волны, крена —
под тридцать. Она качается и пляшет подо мной, как два (почему-
то) скакуна во весь опор, и я выпускаю ванты, стою на палубе и
танцую, как циркач на двух конях, несущихся карьером по часто
вздыхающей груди озера. Руки сами начинают накручивать мель-
ницу, я переступаю в такт качке и вдруг замечаю, что нет палубы,
и я танцую джигу, танец британских моряков, прямо на волнах…
Я хохочу и, ни о чем больше не думая, пускаюсь в пляс.
Мне все можно…
216
Свобода!!!
На конце стаксель-шкота не был завязан страховочный узел,
и шкот при очередной смене галса выхлестнуло из стопора це-
ликом. Он вырвался на волю, и давай себе летать, чихая на все
на свете. И, особо, на то, что при следующей смене галса он
нам, собака, нужен. Им же парус набивать! Я скользнул на ми-
дель, пытаясь его поймать, да куда там… Его мотало от фор-
штага до средних вант, иногда он похлестывал мачту, но ни
угомониться, ни зацепиться за что-нибудь, отнюдь не желал.
Когда скользнула нога по палубе, я понял, что это не шутки, и
рванул в каюту за паникеркой со страховочным леером. Хоть
что-нибудь вякнуть о том, куда я, собственно, смылся с боевого
поста, я не удосужился, и, высунув нос из каюты, увидел, что
Риитта пытается его, шкот этот, поймать. Я заорал:
— Me!!! — и кинулся к мачте.
_______________
— Я!
Он уже малость захлестнулся вокруг вант, но роста мне не хва-
тало, пришлось вскочить на мачту, ногами на гик, чтоб повыше, и,
уцепившись правой за какой-то фал, веревку эту всё-таки словить,
но тут фал начал травиться, и я стал валиться с мачты в море. Шкот,
чтобы перехватиться, мне выпускать не хотелось, в море падать то-
же, но Риитта мгновенно цапнула черную веревку, за которую я
держался, заложила её в лебедку, и, даже не тронув рукоятку, вытя-
нула её руками, уперев ногу в корпус. Веревка натянулась, и я
скользнул по ней на палубу, держа в левой вожделенный шкот. Ри-
итта смотрела на меня круглыми глазами, я ткнул пальцем в кара-
бин страховочного леера, пристегнутый к вантам, и она захохотала.
Мы торжественно завели конец шкота в стопор, Риитта многозна-
чительно подняла палец и с серьезнейшим видом рявкнула:
— Ме!!! Woman`s work!
______________________
— Я! Это женское дело…
И завязала на конце аккуратненький беседочный узел.
Тут выяснилось, что ещё малость прибавило, по волнам аж
рябь пошла, мы подождали, сколько можно, но делать нечего, и,
как ни было это обидно, пришлось брать рифы. Поскольку я
217
уже и так был пристегнут, то сунулся к гроту. Оторопело смот-
рел на него и секунды две въезжал, как это вообще делается,
Аулис уже отщелкнул грота-фал, но парус вниз не полз, и я до-
пер, что его надо банально тащить вниз руками. Ну и потащил
до первой планки. Стал, было, увязывать, но Аулис, глядя на
топ, что-то проорал по-фински, я ни фига не понял, но дотянул
до второй, и уж тут-то зарифил. Глянул на кэпа, правильно по-
нял. Он поднял вверх большой палец и горестно вздохнул. Я
тоже. Со скоростью пришлось распрощаться, не утонуть бы…
Так, под рифами, и дошлепали до Петрозаводска, хорошо,
хоть стаксель не укручивали. Мимо стоянки мы пролетели, яхт-
клубов в навигашке не было, продефилировали мимо всего го-
рода и, поняв, что он кончился, повернули обратно. Доверились
навигационному оборудованию, но влезли в Центральный парк,
прямо к ресторану. Мы б и рады к нему, да Риитта взбунтова-
лась, пришлось искать гавань. Её понять можно, не дело, конеч-
но, что Аулис прихлебывал спиртное. На яхте — так вроде как
дома, не страшно особо, а вот кабак…
И про Россию ужасов на западе много рассказывают, и не
безосновательно. Так по ней шляться ещё туда-сюда, а под га-
зом лучше не стоит…
ПЕТРОЗАВОДСК
Географически, как основной порт довольно бешеного озера,
Петрозаводск идеален. В меру здоровый залив, возможные те-
чения подроблены островками, от штормов сопками прикрыт,
причем, практически от всех. Другое дело, что с воды сама бе-
реговая линия выглядит, как после пиратского артиллерийского
штурма. Такое ощущение, что были тут и пирсы, и парадные
гавани, может, и форты даже, но накатила флотилия капитана
Блада или там, скажем, Моргана, и недельки две обрабатывала
берега, пока не расстреляла весь боезапас, да и убралась восвоя-
си. А ты приперся аккурат когда дым уже рассеялся, но восста-
новительные работы ещё не начались.
218
Пираты, понятное дело, тут ни при чем, причины хаоса не
внешние, а внутренние. Молы гаваней и яхт-клубов делались
навалом, в воду летело с самосвалов что ни попадя, от строи-
тельного мусора до отходов гранитных рудников и обломков
фортификации времен Второй Мировой. Ну и, по мере надоб-
ности и возможности, в дно зашибали сваи, довольно бессис-
темно и разнокалиберно, от газопроводных труб до железобе-
тонных столбов производства местного ДСК. Функции свои
молы выполняли, а облагородить их ещё время не пришло. Лю-
бое серьезное дело должно вылежаться. И не один год.
Разглядев во всем этом безобразии небольшие ворота, да
ещё с парой буев, мы, не заморачиваясь, туда и зарулили. Точ-
но, яхт-клуб оказался. «Стасю» мы поставили на растяжку, я,
было, сорвался искать начальство и докладывать, но выясни-
лось, что надо снять грот и поставить гоночный. Снять, так
снять, я полез к мачте и стал отщелкивать люверсы, Аулис
спустил лентяйку (веревочки от гика к топу для удобства скла-
дывания паруса) и чехол ниже гика, отстегнул от него грот, мы
вытянули тряпку прямо в сложенном виде и поволокли на пирс,
укладывать по науке. Когда мы его растянули, нас ждал не-
большой сюрприз: грот, оказывается, всё-таки порвало. Разрыв
был метра полтора, шел от нижней шкаторины вертикально
вверх, ровно посередине. У меня ёкнуло, а ну как я порвал, ко-
гда рифил парус, но оказалось, что Аулис в курсе, он даже пом-
нил момент, когда парус разъехался, аккурат перед тем как за-
рифились, при смене галса, слишком здорово дуло, он и коман-
ду на рифы-то дал, в частности, из-за этого. Я успокоился, а по-
том сообразил ещё, что и наощупь-то парусок навроде драконь-
ей шкуры, мне её и ногами-то не порвать…
К докладу добавилась ещё одна проблема, парусного мастера
найти. Да ещё чтоб быстро и дешево. Интересно, что бы Коп-
перфильд на моем месте делал? Или Мерлин? Стал представ-
лять, на чем бы они тут вешались, но плюнул и пошел помогать
Аулису ставить гоночный грот. А вот про эту операцию я про-
молчу, т.к. гоночный был кевларовый, жестче ходового раза в
четыре, тяжелее — в два, и не уступал по прочности бронежи-
лету спецназа. Радовало только то, что уж порвать его я никак
не боялся.
219
Закончив с парусом, я никуда не пошел, вылез из шкуры,
шлепнулся с кормы в воду, но вода мне показалась теплой,
мышцы такой не угомонишь, и я нырнул ко дну, где было около
нуля. Уцепился за какую-то арматурину, повисел с полминуты
и пополз вверх, вдоль дна, к пирсу. Вынырнул, забрался по гра-
нитным обломкам на деревянные мостки и растянулся. Ветер.
Только что гранит под ладонями и ступнями. Теплое серое вы-
ветренное дерево настила. Хрустальная вода на грани льда.
Мать-природа стоит в передничке, и в кастрюле по имени Земля
варит самый вкусный во Вселенной компот, в нем грушки, яб-
лочки, абрикосы… И маленькая изюминка — я, мне нашлось
здесь место…
В домике вахты про гонки, регату никто ничего не знал, те-
лефон был таков, что заподозрить его в работоспособности бы-
ло б уж совершеннейшей глупостью, охрана благоухала, собач-
ки погавкивали. Списки на доске информации посерели и вы-
ветрились, даже года приказов было не прочитать, у одного был
оторван угол, и я уж подумал, было, что на самокрутку, вроде
как в Гражданку. Так, похожая атмосфера, не то чтоб совсем
разруха, но всё-таки…
Почесав затылок, я пришел к выводу, что беготню придется
отставить до утра понедельника, из присутствующих живых
существ информации не выудишь. Не зная, что сказать финнам,
я шел нога за ногу по мосткам, покрывавшим пирсы, и грустил.
Как-то так выходило, что постоянно всплывающие перед гостя-
ми проблемы мне удавалось решать чуть не сходу, да ещё и
скрывать от них большую часть, оставляя их в состоянии неве-
дения и, стало быть, благодушия. Можно, конечно, прийти на
борт, нацепить «cheese», сказать «tomorrow» и завалиться спать
на авось, поверят они мне безоговорочно, ну а вдруг завтра
опять по буеракам? Хрень ведь, действительно, всё-таки меж-
дународная регата, звону на весь инет, газеты там, телек, а при-
шел — и на тебе, никто ничего не знает. Ахинея какая-то. На
что в Стрельне был бардак, но и там каждая корабельная крыса
была в курсе списков заявок на чемпионат мира по буеру. И уж
где столовка, точно знала.
220
Боковым зрением я уловил движение, поднял глаза: по пирсу
шел Аулис, за ним поспевала Риита. Так к цели идут, а не гуля-
ют. Судя по взгляду, их цель я уже прошел. Обернулся, яхточки
стоят, зачехленные, одна открыта, крейсер метров на девять,
синий. «Восход». Видно, что самоделка, но основа какая-то
серьезная была. И рангоут будьте-нате, очень даже взрослый,
мачта ниже, может, всего на полметра, чем у нас. У спинакер-
гика ушко свежеотломано, ага, бегают, значит, ребята. И бегают
всерьез, вон, удлинитель румпеля погнут. Хм… И как совсем-то
не отломали? Хороший рулевой, успел перехватить…
Тут подоспели мои финны, и я махнул рукой на реверансы:
— Никто ничего не знает, информации никакой, завтра, на-
верное, придется все решать. Стоять можно, платить с завтраш-
него дня. Вы как заявку на гонки подавали? Почтой?
— Через интернет.
— А адрес не помните? Географический, а не электронный.
Улица там, дом…
— Нет, что ты! Есть телефон, но он у Вилле в компьютере.
— А компьютер, наверное, там, где Вилле, да? — я ухмыля-
юсь.
Риитта ухмыляется ещё хитрей меня, достает розовый теле-
фончик и вертит его в пальцах:
— Знаешь, что это такое?
— Нет.
— Это телефон, можно позвонить Вилле.
Я достаю свой и протягиваю на ладони:
— Риитта, ну откуда мне знать, у меня ж черный…
Она наклоняется к ладони, демонстративно достает очки и
по складам читает:
— No-ki-a. Да, это действительно телефон…
Мы заливаемся, патриоты финики, конечно, офигенные,
причем до такой степени, что и сами готовы над этим смеяться.
Аулис хохочет в горло и хлопает себя по бедру:
— Nokia, yes, Nokia!
Тут яхту качнуло, видать встрепенул кого-то хохот, и из
каюты высунулся круглолицый дядька, ну вылитый Швейк в
исполнении Йозефа Лады. Глаза его округлились, и он заорал:
— Аулис!!! Розанна!!!
221
— Саша!!! Камрад!!!
И понеслось… Шли они, действительно, к Сашке, Аулис уз-
нал пришвартованный за триста метров от «Анастасии» «Вос-
ход», они гонялись в прошлом году на Ладоге, Аулис тогда был
на «Розанне». Переводя всю эту трескотню, я уяснил, что у него
аж три яхты, «Ниинна», «Розанна» и «Стаська», из них только
«Анастасия» на Руси не бывала, вот он её и привел хлебнуть…
Саня выволок коньяк, даже Риитта приложилась, благо на-
питок того стоил, «Арарат» 4 звезды, но то, что я пить не стал,
хозяина в шок повергло, и возмутился он так, что у меня глаза
на лоб полезли:
— Жора, ты ж литрами шарашил, что за дела??? Обидеть но-
ровишь?
— А ты-то почем знаешь, как я свистал? Аулис коланулся?
— Здрассьте, Новый год! 89-й, Новгород, столовая!
— Так я там тренера по волейболу, за сына…
— Ну! Мы ж тебя на «Соломбалу» утащили, чтоб тебя не за-
мели! Она сейчас «Юнга Севера» называется, судейским у нас
будет…
— Да будет заливать, утащили, я на своих двоих ушел. Это
волейболистов по санчастям носили…
— Ага, а как через пару часов кривой с ракетницей разби-
раться попер, что, не помнишь?
Я почесал затылок.
— Не-а… Потому и завязал, наверное…
— Оно и к лучшему, тебя поить — только добро перево-
дить…
— Ну вот и радуйся, конина целее будет. Не, Сань, хоть
режь, не помню…
— Ещё б ты помнил… — Саша повернулся к Антону, своему
штурману — прёт такой по пирсу, в доски смотрит, в правой
открытая ракетница, и по карманам заряды рассовывает. Витька
сразу въехал, в чем дело, заманил его «на ход ноги» принять,
этот — «Ладно, чего с хорошими людьми не попить, потом по-
стреляю…», ракетницу разобрал, и тоже по карманам, а я тем
временем на «Дельфин», за Борькой Михалевским. Два пузыря
водки выдули на четверых, не помогло, только «Карельский
бальзам» его свалил.
222
Я хмыкнул в сторону.
— Ужасы какие… Не было такого. Вы меня с кем-то спута-
ли. Я человек мирный.
— С бронепоезда… Чего, впрямь не помнишь?
— Да помню, помню, такой сушняк с вашего бальзама был,
ужас.
— На литр-то водяры, оно конечно…
— Какой литр, сам сказал, две на четверых. Малёк выходит!
— Ага, а до этого, на «Дельфине»? — он опять к Антону по-
вернулся — Ему примнилось, что на него мстю затаили, Адми-
рал его решил угомонить, и на третьей бутылке сам заснул, мне
Борька рассказал. А этот, не будь дурак, ракетницу взял и по-
шел выяснять, чьи в лесу шишки…
— Приеду в Питер, Боре в рыло насую. За поклеп.
— Животина неблагодарная. Ты ему по гроб жизни простав-
ляться должен, кабы не он, куковать тебе за решеткой…
— Ну вот, видишь, куда мне пить с такими замашками?
— А ты что, серьезно завязал? Здоровье?
— И это тоже. Точнее, как детонатор. Да ты не парься, Саш,
мне и так в кайф посидеть, просто не пью и все. Косею от одно-
го вида, экономия…
— Полная деградация личности. Пока пил, литры не брали,
завязал — от вида косеет…
«Восход» чуть не развалился от хохота.
Пока мы трепались, Риитта исчезла, но тут вошла. Без лица.
— Что стряслось?
— Телефон утопила.
— Елки-палки. Пошли.
— Да там глубоко, под трапом, не достать.
— Риитта, я ж нырял, там метра три всего, и вода прозрач-
ная, поищем… Пошли, пошли… Извините, ребята…
Антон сразу встал:
— Если не найдете, просемафорьте, у меня акваланг. Но до-
ма, только завтра…
— Лады, спасибо!
Она потрещала с мужем по-фински, и мы втроем тронулись к
яхте, за нами выскочил Саша, прихватив выпивку. Антон схва-
тился за мобилу и стал кому-то звонить, минут через пять поя-
223
вился около «Стаськи», я уже лез в воду. Нанырялся всласть,
камни на дне ворочал, но так и не нашел. Обидно. Катастрофа-
то та ещё была в связи с утоплением коммуникационного уст-
ройства, список абонентов не продублирован нигде…
Пока я растирался и месил себе кофе, народ засел тризну
справлять по утопленнику. У меня свое пойло, я хлебнул горя-
чего, но кофе без сигареты — кулинарный нонсенс, и я вылез на
палубу. Пошел на бак, чтоб дым в салон не тянуло, глянул вниз,
лежит, красавец, под камушек забился, метра полтора всего от
поверхности. Я его выудил, зашел в салон, и брякнул на стол со
словами:
— Теперь вам ясно, почему женщины красненькие телефон-
чики предпочитают? Свой я шиш бы разглядел…
Ох, и визгу было! «Hero», короче…
Знаете, стоило даже среди айсбергов понырять, чтоб увидеть,
как тризна в «селебрейшн», как сейчас выражаются, преврати-
лась. И ведь вот что интересно: не только беды, хорошие дела
тоже косяком ходят. Саша оказался в курсе всей кухни с гонка-
ми, сам собирался бегать, и за четверть часа все уладил — заяв-
ки, взносы, мерилку, стоянку... Осталось только сняться, перей-
ти в яхт-клуб «Пески» и все это осуществить, но это уж завтра.
А пока я забрался в носовую каюту, зашился в спальник, наки-
дал на себя шмоток и полотенец, подрожал — и всё-таки за-
снул. Но не сразу, с совестью подрался. Случай тот в Новгороде
я очень хотел бы забыть, да вот, не вышло…
Тренер по волейболу был дежурным по столовой, а Игорь
мой чего-то начудил. Тот ему подзатыльник и отвесил. Он под-
датый был, трезвый, может, и не стал бы. Я пришел позже, уз-
нал об инциденте от Марата Исмаилова, выскочил из столовой
и отправил тренера в нокаут при большом стечении народа. Это
уже был перебор, да я ещё и сам не сильно-то трезв был. И вы-
шло так, что родной сын для меня — вроде как только повод
для мордобоя. Со стороны по справедливости все выглядело, но
я-то знал, что у противника ноль шансов, чистое палачество. А
уж что потом натворил…
Вот и тошнит от таких воспоминаний…
224
Из книг и фильмов можно почерпнуть стойкую уверенность
в том, что команда, экипаж там — это нечто железобетонно-
гранитное, спаянное навек и т.д. В жизни все попроще. У кого-
то отпуск кончился, кто-то заболел, кому-то банально денег на
билет до старта не хватило. И кто бы мог подумать, что между
Петрозаводском третьего тысячелетия и портом Тортуга 17 века
разницы особой нет. Не по тавернам, конечно, экипаж набира-
ется, но все же…
У Мискалов в Петрозаводске друзей и знакомых оказалась
тьма, больше, чем у меня, точно. Первым делом с утра стали
звонить какой-то Ульяне, они с нею то ли год, то ли два назад
ходили на «Розанне». Облом, не смогла. Саша предложил пару
матросов, но желательно было заполучить в команду человека с
приличной квалификацией и английским хотя бы. Требования к
новому члену команды я уяснил, благо все переговоры через
меня проходили. И, зная свою квалификацию, я сильно погру-
стнел: похоже, придется мне поездом в Питер, не балластом же
с ними…
Вопрос с доукомплектованием команды они отложили до
приезда Тиины с Эсо, а пока решили навестить своих друзей —
семью Семена Тарасова, бывшего не то министра спорта Каре-
лии, не то председателя спорткомитета. Я людей такого калибра
не очень жалую, но сглотнул, и повел Риитту с Аулисом к шос-
се, такси ловить. Накрапывал дождь, все было какое-то серень-
кое, вполне под стать моему настроению, да ещё и машин не
густо было, никто на нас не реагировал. Минут через десять
тормознулся-таки «Логан», за рулем парень лет тридцати, по-
ехали. Выяснилось, что никакой он не таксист и не бомбила, а
тормознул из-за наших курток, он тоже яхтсменом оказался.
Переводил я машинально, пояснял тоже, занятый своими неве-
селыми мыслями. О проблемах с экипажем Алексею поведал,
визитку его взял, финнам разъяснил, что человек не прочь побе-
гать, немного говорит по-аглицки. Адрес Семена нашли и рас-
прощались.
Вернувшись в яхт-клуб, я завертелся, как чумовой белк в ко-
лесе — вызванивал такси в Куопио для Риитты и попутно искал
парусного мастера, рваный грот зашить. Нашелся, как ни стран-
но, да ещё и не сильно загруженный, согласился прямо сейчас
225
за парусом заехать. Всё-таки у нас проблемы для иностранцев
решать не в пример легче, чем собственные. Тут не в прогибе
дело, лебезят на более высоком уровне, президенты там, пре-
мьеры, министры. А на человеческом — причины этого именно
человеческие. Ведь, как потом выяснилось, Дима, который нам
парус ремонтировал, шел на ту же гонку, да ещё в нашем клас-
се! Мы — его прямые конкуренты. А он задвигает все дела и
корпит чуть не всю ночь над парусом, который увеличивает
наши шансы на победу. Над ним, в частности. Каково? Вот оно,
русское гостеприимство…
Для меня раньше полудня встать — что пулю в голову полу-
чить, настроение ни к черту. Мало того, что я сова закоренелая,
так и жизнь в Питере диктует свои правила, пробки существен-
но корректируют распорядок дня. Сунься работать в неудачно
выбранное время, в них полдня и простоишь, так ничего и не
сделав. А тут ещё в семь утра, да ещё Риитту провожать. Ох,
тоска…
Мы идем по пирсу к такси, Аулис чуть позади, я беседую с
Рииттой.
— Георг, я волнуюсь за Аулиса.
— Ты про алкоголь?
— Да, конечно…
— Брось, столько водки на свете нет, чтоб твоего мужа сва-
лила. Ты же сама это прекрасно знаешь, а?
— Ну и что, что знаю? Волнуюсь, и все тут, жена я или
нет???
— Аааа, положение обязывает?
Она пихает меня кулачком в бок:
— Джокер…
Я беру её за плечи и смотрю в глаза, чтоб без сомнений:
— Брось волноваться, тебя внуки ждут. А я здесь.
— Ты правда за ним посмотришь?
— Тьфу ты. Риитта, я не уйду с поста. Да и Тиина завтра
приедет… Езжай спокойно.
— Так жаль, что не могу остаться!
Я подмигиваю:
— Да все ещё будет, какие наши годы!
Она смеется и треплет меня по плечу:
226
— Ладно, успокоил…
Она садится в машину, я кидаю сумку в багажник, ещё раз
уточняю всё с водилой. Дверь закатилась. Gute Fahrt.
Осталось чуть больше суток, а там и мне…
Вот меня бы кто успокоил…
Проводив взглядом уходящую вверх по косогору машину,
мы с Аулисом нога за ногу возвращаемся на «Анастасию». До-
сыпать.
Но у меня как-то не вышло. Тогда, давным-давно, я оборвал
все резко и сразу. Мало того, что я запросто мог сесть за напа-
дение на директора, но и сил у меня не было видеть развален-
ный клуб. Нипочем я не смог бы заставить себя ходить изо дня
в день на пепелище и изображать жизнь. И дети…
Пока существовала ДСШ, мне казалось, они хлещут мою
кровь литрами, гроздьями висят на моей невинной шее, нама-
тывают мои нервы на локоть, как буксировочный леер, и свер-
лят мне мозг заржавленными сверлами. Терпежу с ними об-
щаться не было никакого, один Стасик Репьев чего стоил… Но
вот их нет, и «папы Жоры» тоже нет. Чтобы быть папой, надо
иметь детей. Мертвая тень на пепелище. Эта тень приперлась
тогда домой и так нажралась, что видавшие виды соседи диву
дались, хоть и не поняли ничего. У Ваньки Исакова был изряд-
ный опыт общения с алкоголем, несмотря на молодость, и у не-
го хватило ума оттащить меня в ванну и положить в воду, отмо-
кать, что меня, по большому счету, и спасло, всухую я б не вы-
жил. Я очень резко и отчетливо помню свое пробуждение. Ка-
ким-то финтом память вбросила меня в первое утро детского
чемпионата Ленобласти в Сосновом Бору. Там я тоже спал в
воде, чтоб свежим вскочить. Вскочил и сейчас, но увидел вме-
сто моря ванну с облупленной эмалью, а вместо неба — раз-
мокший потолок с обнажившимися клетками штукатурной об-
решетки. Гонок не будет!!! Никто не будет гоняться! Мне не за
кого болеть. Моя болезнь кончилась. Плохо кончилась.
Конец.
Человеческий организм правильно устроен, в нем полно пре-
дохранителей. Боль, к примеру, отключает сознание. Тоска тоже
может вырубить. Европа шагнула из морской пены на землю, я
227
шагнул из ванны в пустоту. Шагнул туда, где нет и никогда не
будет меня. Дальше по миру шлялась одна скорлупа.
Осознав, до какой степени это конец, я не стал доделывать
то, что было вполне достижимо в то время — судоводительские
права, матросскую книжку, удостоверения… Да и потом, когда
подворачивались возможности, хоть и зыбкие, не напрягался.
Нет, так нет. А вот сейчас это вполне пригодилось бы, но какой
смысл плевать вслед ушедшему поезду? И здесь протабанил, в
самом важном протабанил. За сутки ничего не успеешь. Что мне
остается? Решить вопрос с парусом, дождаться Тиины с Эсо,
помочь финнам со стартовым взносом, мерилкой, регламентом,
сделать перевод календаря и маршрутов гонок, отвалить в Пи-
тер, там повкалывать, вернуться сюда к финишу и пройти с ни-
ми назад до Финского залива, это-то без меня вряд ли…
Ладно, не так все плохо, может, на обратном пути шторма-
нет, здесь, или в Ладоге, мало ли…
Но все равно грустно.
Человек, человек, всего-то тебе мало. Мог я мечтать, что
опять в море выйду? Мог, но только мечтать, в реале шансов не
было. Вышел. Мог на руль серьезного судна встать, да ещё в
критической ситуации? Да никак. А шлюзы прошел, мосты,
пол-Свири, швартовался, отходил, расходился — полный букет
под мотором. Снилось ли мне, хоть в горячечном бреду, что я
под парусами пойду на шикарной «Beneteau» за триста тыщ ев-
ро, хоть пассажиром? Да ни в жисть. Вот такое точно не сни-
лось, я б запомнил. Да не балластом, а шкотовым, и очень даже
в жилу оказался. А мне мало. Мне бы как-нибудь, чтоб полетела
яхта, от души так, чтобы воспарила. Чтобы все на пределе —
она, я, вода, ветер…
Так на, держи, аж полдня развлекухи. Шторм, кстати, как
выяснилось, очень серьезный был, тот, что нас в Петрозаводск
пригнал. Кого-то там спасали в тот день по всей Онеге, МЧСы
на ушах стояли, а уж на тряпках без рифов ни один дурак, кро-
ме нас, не ползал. За что гротом и поплатились…
И тут мелькнуло то, зачем я в эту историю и ввязался. Мама,
мама, ты ж лучший на свете учитель, ты наращивала сложности
постепенно и дала мне время освоиться. Чуть меньше, чем я бы
228
сам себе отмерил, но со мной так и надо, носом в головоломку,
и чтоб выхода не было. Никаких полумер, на кон — только го-
лову. Мама, как я люблю с тобой играть, Боже, как же люблю…
И сколько же я всего ещё не знаю… Учи меня, учи так, как
только ты умеешь, играючи, я не в обиде, что не вижу ещё тебя,
ту, с которой ночь провел в Назии, ту, которую чувствую и
знаю. Я чуть-чуть взрослый, я уже понимаю, что решенного ма-
ло для такой награды, давай следующую задачу. Давай, я жду.
Мне кажется, я готов.
Я всё-таки задремал, и разбудил меня Аулис, мы с ним оде-
лись и пошли в магазин. Болтали о том, о сем, но как-то сирот-
ливо, что ли. Не в том дело, что промежуточного переводчика
не было, а в том, что её просто не было рядом. Странное дело,
взрослые же мужики…
На полпути к шоссе Аулис захохотал, смех у него на редкость за-
разительный, и меня тоже разобрало. Он показывал на розовое здание
с белыми пилястрами за высоким забором, и я, наконец, выдавил:
— Ты чего?
— Знаешь, что это за дом?
— Спиртзавод.
— Финская армия взяла Петрозаводск в 41-м в считанные
часы, но за этот завод дрались больше суток.
— Ха! Ещё бы! Я б его тоже защищал до последнего патро-
на. Ну, а потом бы за ножик…
— Русские так и дрались. А когда ушли, финская армия три
дня была небоеспособна, даже часовых не ставили. Бери хоть
голыми руками, все в лежку были.
— Так некому брать было, я думаю. Наши ж, поди, прихва-
тили с собой всё, что смогли, да и тоже… С тоски…
— Наши пили-пили, но очень много было, на всю войну бы
хватило, да сам Маннергейм приехал и все это прекратил.
— Аулис, а откуда такие сведения? Не думаю, что ты это в
вашем учебнике по истории вычитал. В нашем, к примеру, та-
кого точно нет.
— Мой отец этот завод брал.
— А историки, придурки, всё теории выдвигают насчет причин
советско-финского конфликта. Одна умней другой. И ни одному в
229
голову не пришло сюда съездить, на заводик посмотреть. Или хоть
спросили бы кого из солдат, за что на самом деле дрались…
— Нашим перед боем спирт давали.
— Нашим тоже. Как без этого…
— Георг, ты воевал? Афганистан?
— Да нет, это не война была. Так… В Казахстане.
— С казахами?
— Ты что? Нет, конечно, с уголовниками в основном. Казахи
с нами...
— Я не понимаю.
— Там тюрем очень много было. Иногда они бегали, мы их
ловили. Иногда на посты лазали, спирт красть, оружие, часовых
убивали… Дезертиры иногда, с оружием. По-разному было.
— А какое у тебя звание?
— Сержант.
— А я капрал.
— Господин капрал, а ведь вы не имеете права мне приказы
отдавать. Откомандовался ты, Аулис, теперь я на «Анастасии»
главный.
Я встал в позу Наполеона на пыльной дороге и заложил руку
за борт куртки у третьей пуговицы. Ну, в её районе, куртка-то
на молнии…
Аулис опять заржал, и ткнул меня в бок:
— Вилле придется вызывать, он у нас обер-лейтенант.
— Все, испугался. Давай, на борту ты командуй, лучше, чем
у тебя, ни у кого не получится, ну а уж на земле — я.
— Так ведь все время так и было. Зачем менять?
Мы уже подошли к магазину, и я распахнул дверь:
— Капрал Мискала!!! Marshiеren — Marsh!!!
— Zum Befehl, herr Sergeant!!!
_______________________
— Капрал Мискала!!! Шагом, марш!!!
— Слушаюсь, господин сержант! (русск., нем.)
Продавщицы аж с мест повскакали от нашего ора и хохота…
Дотошный читатель, а уж тем более профессиональный кри-
тик мигом пригвоздил бы меня к позорному столбу незамысло-
ватым вопросом:
230
— А на чем это вы, милые, разговаривали, а? Согласно вами
же изложенному выше, Аулис по-русски — ни бум, по-аглицки
тоже, еле-еле на немецком, ты на нем ещё елее, финского у тебя
полста слов. Так на каком языке, а?
Что я могу сказать…
На человеческом.
Досконально объяснить такое — ещё одну повесть писать
придется, я на примере. Есть у меня одна небольшая девочка
знакомая, внучушка, можно сказать. Так вот, родилась она в
Германии, но в семье все говорят по-русски. Она, естественно,
тоже. По крайней мере, начала с этого. Немецкий ей втолковы-
вать родители поостереглись, она и так поздновато щебетать
начала, мало ли…
Но пришла пора идти в детский сад. Страхов было много,
как оказалось, необоснованных. Забирая через пару недель де-
вочку из садика, мама с удивлением обнаружила, что по полу
шныряют и ползают немецкие, русские, еврейские, турецкие и
бог ещё ведает какие детишки, увлеченно играют и все время
разговаривают, и даже, представьте себе, спорят, поругиваются
и выясняют отношения. Вполне осмысленно. Списали на мо-
бильность детского мозга, игровое обучение, приплели так на-
зываемый «птичий язык» и успокоились. Однако месяца через
два папа, забирая Маську, с удивлением увидел, что доченька,
уперев руки в боки, на равных беседует с воспитательницей на
приличном немецком. Сам он без акцента говорит на нем, оши-
биться не мог ни в коем разе. Поговорив с воспитательницей,
выяснил, что никто Marie Schatz специально языку не учил.
Есть один нюанс, правда…
Переводить она не может. В том виде, как к этому взрослые
привыкли. Но вот то, что она хочет сказать, она и говорит, рус-
скому — по-русски, немцу — соответственно. И никаких за-
труднений. Подозреваю, что если б ей китайчонок приглянулся,
она б и с ним договорилась. И он уж точно нашел бы способ,
как ей объяснить, что она ему нравится.
От позорного столба я, будем считать, отвертелся, но вдо-
гонку мне можно резонно бросить:
— Так это ж дети!!!
231
А мы и есть дети. И по фигу, что нам с Аулисом на двоих сто
тридцать лет. А море, яхты, жизнь…
Просто у нас такие игрушки, вот и все…
Мы колупались на яхте, готовя её к гонкам, в приподнятом
состоянии духа. Еле, блин, его из магазина дотащили, дух этот.
Мне-то шоколадок достаточно, они не тяжелые, а вот кэп уве-
систо затарился. Риитта вчера пригласила моих однофамильцев
в полном составе на «Анастасию», Семен обещался подъехать с
женой и дочкой, как освободится, часам к двум, но смогли они
только к пяти.
Когда они ступили на борт, я ухмыльнулся про себя. Конеч-
но, посудина шикарная до невозможности, есть на что посмот-
реть, но это ж так, шкурка. Что тут восторгаться? И мне до боли
зубовной захотелось показать людям, что она на ходу может.
Что это за черт в гламурной шкуре, и кто, вообще, в море глав-
ный, несмотря на лоск и французский парфюм в гальюне. Я
глянул на Аулиса и чуть в пляс не пустился, он мне бровями на
трап указал. Я его сдернул в момент, скинул веревки, а он уже
повернул ключ, гости и охнуть не успели, как «Стася» поперла
к выходу, набирая ход. Ста метров по открытой воде не про-
шли, задрали паруса, и помчались, сломя голову, к центру бух-
ты, где ещё гонялись на последнем этапе «Драконы».
«Дракон»…
Это совсем особый зверь. Мало того, что это самая первая
моя посудина. Будь она хоть сотой, «Dragon» для меня всегда
был и будет вне конкуренции. Это действительно полноценная
яхта, на ней далеко уйти можно автономкой, каюта, пара спаль-
ных мест. Но это гонщик, гонщик от топа до киля, одни обводы
чего стоят. И когда я слышу песню Маккартни «Dragonfly, fly
by my window», то не наслаждаюсь игрой слов, достойной Дик-
кенса, и не зову полет стрекозы за моим окном, я вижу тонкую
черточку корпуса в штормовом море, увенчанную грудой пару-
сов. Это «Дракон» в полете…
Полет Дракона.
Удар такой есть в каратэ.
Наповал.
232
А «Стаська»? Она вломилась в гонку, как слон в посудную
лавку, но, странное дело, никому не помешала. Нас было только
двое с Аулисом, пассажиры не в счет, и работы мне с парусьём
и веревками хватало, тем более в такой стрёмной ситуации. Ог-
лядываться было нереально, риск на грани фола. По флагам на
судейском я определил, что гоночное время ещё не кончилось,
но тут мы влетели в район финиша, и думать стало уже никак.
Видеть-то некогда. На кэпа я был зол, как черт, влезть в чужую
гонку — всё-таки хамство запредельное, и во мне проснулся
бывший судья. Дергая веревки, наламывая лебедки и расправ-
ляя шкаторины, я злобно ревел на черт-те каких языках Аулису,
что на него нашвыряют протестов, и участия в гонках ему не
видать, как своих ушей. Но он мимо них мой рев спокойно про-
пускал, и с вечной своей улыбочкой лавировал посреди финиш-
ной свистопляски. Сначала я вообще думал, что он малость с
допингом перехватил и просто по пьяни тут носится, потом
дошло, что ни одного крика «Правый!!!» я не слышал, с судей-
ского тоже не свистели. Ещё минут десять ушло на то, чтоб до-
переть, в чем, собственно дело. А дело было в том, что мне вы-
пало увидеть работу мастера, решившего потренироваться пе-
ред серьезными гонками. Гости были, по большому счету, толь-
ко поводом.
Парусная гонка впечатляет кучей внешних атрибутов. Ско-
рость, паруса, крики, красота спинакеров, разноцветных корпу-
сов, пенные гребни волн и брызги до краспиц сведут с ума кого
угодно, закачают восторгом по самую маковку и не дадут раз-
глядеть самого увлекательного — борьбы умов, постоянной
смены разнообразнейших стратегий, виртуозного решения
сложнейших головоломок. Та развлекуха с деревянными бол-
ванчиками на малюсеньком клетчатом поле восемь на восемь, в
удобном кресле за столом в теплом помещении и благоговейной
тишине, что считается уделом истинных интеллектуалов, здесь
и рядом не стояла, так, баловство младенца. Шахматист тут не
успеет утонуть, сам утопится от бессилия, растерявшись.
А я-то отчего растерялся, чай не впервой в этом котле ва-
рюсь? Да просто все. Ведь я видел десятки гонок с борта судей-
ского судна, и очень много времени мне тогда понадобилось,
чтоб научиться навскидку определять, почему капитан повер-
233
нул сейчас, а не позже, зачем судорожно тянут из рундука ме-
шок с генакером, когда и спинч отлично тянет, чего ради кэп
так тянет с поворотом, рискуя вылететь на скалы…
А теперь я увидел все это не из ложи, а со сцены, и картинка
вмиг стала незнакомой. Да мало того, разобраться в этой сви-
стопляске предстояло не праздному бездельнику, а тому, кто
хоть как-то, но играет, играет не на два рубля, а на собственную
голову. И этим она, голова, вообще-то, тоже сильно озабоче-
на…
Разница — как в телек пялиться или самому гнать мяч к во-
ротам.
И я счастлив, что дорвался, наконец, до настоящего мяча. И,
конечно, до слез благодарен тому, кто выложил мне такой от-
менный пас.
Аулис выскочил из гонки, попробовал все галсы в открытой
воде, где-то по полмили каждый, и почесал в гавань. Уездил он
меня в полное никуда, яхта удобная, слов нет, но один я — это ж,
всё-таки, не четверо. С Семеном, Таней и их дочкой я прощался,
как из погреба, все тело от усталости орало благим матом. Смог
только разглядеть, что они в восторге, ну и слава богу.
Алкоголики, наркоманы там, постоянно стремятся втянуть
посторонних в орбиту своих пороков. У моряков немного по-
другому. Не знаю, как у других, но для меня море так огромно,
что оно меня распирает. И мне хочется им с каждым поделить-
ся. Просто так. Его ж не убудет, всё-таки 70% поверхности Зем-
ли. Да ещё реки с озерами…
Всем хватит.
Махнув рукой на прощание однофамильцам, я стал обдумы-
вать, у кого б калорий занять, чтоб до спальника дотащиться, но
не тут-то было. Дима привез отремонтированный грот, и при-
шлось его метров триста по пирсам от машины переть. Свалив
его в рундук, я уж совсем было наладился на боковую, но Аулис
скомандовал отход, и мы почапали в яхт-клуб «Пески». Слава
богу, под мотором, мне не то что парус, носовой платок из кар-
мана не вытащить было. Привязав «Стасю» чуть ли не во вход-
ных створах, я плюнул на этикет, формальности и прочую ла-
234
будень, и вырубился. Точнее, чихнул, мне и через губу-то не
переплюнуть было.
Завтра все, завтра…
Зуб я, кстати, выдернуть так и не успел, и утром он меня до-
конал до нервного тика. Вся морда перекошена была, а чердак
от анальгина — как пылью набит. Он, гад, все время ныл, осо-
бенно когда холодно, но тут уж совсем… Донырялся…
Пока я лазил на гору к аптеке, приехали Тиина с Эсо, пред-
стартовая машина закрутилась на полных оборотах, язык у меня
распух от переводов. Счастье, что Тиина отменно английский
знала, домовладелица, как-никак, отель у нее, вроде, и не один.
Да и Эсо прилично чесал, на уровне выпускника нашего иняза.
Речи нет, но слов много знает. А уж когда директора нашли, то
и совсем полегчало, я только слушал. Этот-то как раз говорил
на английском, а не слова озвучивал.
Но в кают-компании впрячься пришлось отчаянно, нас об-
ступили со всех сторон гонщики, члены заявочного комитета,
мерители, корреспонденты какие-то, и судейский корпус в пол-
ном составе. В стрелковом спорте есть такое упражнение, «шес-
тисекундка». По команде к тебе фронтом разворачивают пять
ростовых мишеней, и надо в шесть секунд их положить. Тут
было похуже, фигур было десятка три, все они вертелись вокруг
нас, орали, не соблюдая очередности, ржали, и вели себя, как и
положено гонщикам, довольно разнузданно. А пистолета нет.
Ужас.
Пытаясь расстрелять языковой барьер, я дошел до полного
исступления, и даже поймал себя на том, что чей-то нож, кото-
рым восторгался Эсо, обозвал по-норвежски кнуппой. Это
единственное слово на языке викингов, которое я знал, но вот
объясните мне, почему я так сказал именно Эсо, который как
раз норвежский-то знал, и отменно, он в Тронхейме лет пять
прожил. И мелькнула у меня еретическая мысль, что вавилон-
ское столпотворение бесславно закончилось отнюдь не из-за
смешения языков, а просто потому, что надоело людям эту ду-
рацкую башню строить. Было б желание — договорились бы и
достроили…
235
Очередь в заявочный комитет дошла, наконец, и до нас, я от-
лаялся от остальных собеседников и уперся в самое важное. По-
скольку мерительное свидетельство было выписано в Гавре,
Нормандия, на гоночный балл вякнуть никто не посмел, лишь
конкуренты скривились, паспорт яхты переводить не пришлось,
стандарт, все ясно, заявленные паруса мерить не стали. Пять
тысяч стартового взноса были в рублях, ни переводить, ни кон-
вертировать не пришлось, операция легко проскочила, дошло
дело до экипажа. Я передавал паспорта, матросские книжки,
удостоверения рулевых, переводил, представлял, искал Тиинну,
куда-то отскочившую. И вдруг спохватился, что протягиваю по
просьбе Аулиса председателю комиссии свой паспорт, и маши-
нально говорю с английским акцентом:
— Георг Тарасов.
Ошалело поворачиваюсь к Аулису, и по-русски:
— Ты что????
Тут председатель, не вникая в ситуацию, меня теребит:
— Как записать в судовую роль?
Я перевожу, и Аулис:
— Pilot!
_________________
— Лоцман!
Начинаю обоим растолковывать на двух языках, что у меня,
кроме паспорта, вообще ничего нет, да и сам я… Тиина трещит
что-то по-фински, кэп слушает, кивает несколько раз, потом
хохочет, и хлопает меня по плечу:
— Kuukeri
Я оторопело перевожу:
— Кок.
Председатель пишет в графе против моей фамилии — «кок,
матрос».
Господи, благослови, да хоть корабельной крысой записывай!!!
С ума сойти…
Человек проходит в своей жизни бездну ипостасей. Прими-
тив — в автобусе один, на работе другой, дома третий. Да,
можно сказать, что это все грани одной и той же личности, но
236
сними про него три кина с разными актерами, и ни один зритель
не просечет, что герой-то один. А уж критики тем более. Ну,
если им скажут, о ком речь, тогда, конечно, да, ещё и идеологи-
ческую базу подведут. А если не примитив…
Я до последнего от армии отбивался, в 24 года сгребли, по
спецнабору, когда Брежнев подыхал. Буча за власть предпола-
галась отчаянная, и чесали всех под гребенку, у нас полроты
реальных инвалидов было, от грыжи и поврежденного скелета
до куриной слепоты и эпилепсии. А моих ровесников аж восемь
рыл на призыв. Когда дело к дембелю шло, отцы-командиры,
начиная с комроты до комбата, все подкатывались, чтоб я в ар-
мии остался, суля училище экстерном, лейтенанта и роту через
год. Но я это дело изящно похерил и свалил, когда звоночек
звякнул. Отмазался тем, что я, мол, человек сугубо граждан-
ский, по сути, неуправляемый, и все им тут напортачу. Предпо-
следний аргумент имел под собой очень прочную базу, одних
реализованных записок об аресте в моем личном деле было 53
штуки, мне поверили и отпустили с миром. Поверили…
А зря. Дело в том, что совсем, оказалось, неважно, кем я был
до. И кем стану после. Тогда, в 82-м, я всего-навсего зашел в
кое-как застроенный квартал рядом с аэродромом, опоясанный
забором и колючкой, набитый техникой и совершенно непри-
годный для жизни, и напялил скверно сшитый костюмчик из
прочной, но довольно-таки неприглядной ткани. И неожиданно
для себя стал солдатом. Даже не понял, как это произошло. На-
верное, потому, что поразительно быстро. Раз, и все. До прися-
ги, до оружия…
Потом два года переваривал, как это такое со мною приклю-
чилось, да так и не переварил. Да и некогда, по большому счету,
было. А когда вышел, то оказалось, что солдата из меня не вы-
жить. Только забить насмерть, вместе с организмом. Он, скоти-
на, мне очень не нравился, но удавить его так и не получилось,
при наезде он вел себя строго по уставу — защищался смело и
умело, жизнь врага, то есть меня, считал, как и положено, де-
шевле грязи, отбивался всеми имеющимися средствами и поща-
ды не знал. Цивильной шляпе его даже споить не удалось. Лет
через десять я изнемог, плюнул, да так и остался шизофрени-
ком. Попил ещё по инерции, но и с этим потом завязал…
237
Та же, примерно, история и с плаванием вышла. Папаша мой
перед любым спортом преклонялся, бегал там, футбол, хоккей.
Призов не брал, но на дворовом уровне прилично отрывался.
Как он это с бухачем параллелить умудрялся, для меня загадка,
здоровье у него какое-то трехжильное было, не иначе. На пятом
году моей жизни до него дошло, что сынок плавать не умеет,
непорядок.
Я за мылом наклонился на самом конце мостков, метров на
десять вдающихся в Вуоксу, в этот-то момент в нем и проснул-
ся педагог. Дал он мне пинка, несильно так, по-отечески, в реку
меня на пару метров и зашвырнуло. Сам он, правда, сразу же
следом нырнул. Это я уже из-под воды наблюдал. Насчет пере-
пугаться точно сказать не могу, наверное, перетрусил, но, чест-
но говорю, из памяти это стерлось, а вот то, что интересно
очень было, это здорово запомнил. Вода прозрачная, водоросли,
дно под тобой летит, течение в Вуоксе узла три, в Лесогорске
дело было, километра на три ниже электростанции. Потом дош-
ло, что выплывать надо, но куда, видно не было. И делать этого
я совершенно не умел. Выбарахтался на поверхность, берег
увидал, но стал тонуть. А ведь под водой не тонул, так, парил
над дном, красиво. Сообразил, что опасно только на поверхно-
сти, глотнул воздуху, голову опустил, да и погреб к берегу. Так,
приемов за пять, и выплыл.
В том, что все люди произошли от карпов, повар Юрайда
прав был, нырять человек сразу начинает, только в воду брось,
как меня. Если за воздухом выныривать иногда, то можно таким
манером ту же Вуоксу переплыть, или Волхов, что я впоследст-
вии и проделывал. В Неве, правда, не рискнул, ни разу за всю
жизнь. Ну, а года через три после того нырка я и плавать нау-
чился. Само собой как-то вышло, папаня к тренировкам по пла-
ванию охладел, одним разом ограничился.
Я к тому, что брось человека в любую воду, он поплывет.
Когда мы вышли на старт первого этапа, десять миль в бухте
Петрозаводска, до меня как-то не дошло, что это международ-
ная регата, гонки, призы, и прочая лабуда, меня больше всего
занимало, как бы так побыстрее ехать. Не обогнать кого, а
именно побыстрее. Досада была на то, что ветер не фонтан,
метров пять, погода сероватая, и выглядело все как-то нудно,
238
несмотря на пестроту парусов, яхт и флажной сигнализации на
судейском судне, этого я и раньше вдоволь насмотрелся.
По натуре я закоренелый индивидуалист, в команде работать
не терплю, строем — и подавно. Мне б как-нибудь огородами,
тропиночками, лишь бы не по проторенному тракту. И уж тем
более не толпой. Но вот мы вписались в предстартовую кару-
сель, на мачте судейского взлетел «Папа» с флагом нашего
класса, и думать стало не о чем. На борту «Анастасии» стал со-
вершенно необходим точно и быстро работающий механизм
под названием шкотовый, без него она не сможет показать, на
что она способна. Ну, а раз так…
Уж очень она мне нравилась…
Когда мы зашли в гавань, я малость опомнился, и понял, что
крейсерские гонки слегка отличаются от гонок одноместных
швертботов, даже технически, и положил себе за правило оде-
ваться как можно теплее. Ну и, посмотрев на свои ладони, ре-
шил, что понты понтами, но если я их так ободрал при сопли-
вом ветре, то при серьезном вообще без рук останусь и перейду
в разряд балласта. Пришлось выпросить у Аулиса перчатки.
Результаты парусных гонок считаются по гандикапу, чтобы
уравнять шансы участников, поэтому, если ты пересек финиш-
ную линию первым, то это, как правило, ничего не значит. Ме-
сто определяется после подсчета, время делят на гоночный
балл, ещё там какая-то арифметика…
И стрелки часов, в промежутке между финишем и вывеши-
ванием результатов этапа на доске объявлений в кают-компании
клуба, не время накручивают на циферблат, а нервы гонщиков.
Все они в этот период малость чокнутые ходят. Но я этого по-
сле первого этапа не заметил, слишком глубоко в себя нырнул.
Снова и снова мозг прокручивал каждую секунду гонки, каждое
движение, рывок, вздох. Всё пропускал через песочницу, разыг-
рывал варианты другого поведения, но мощи его и опыта не
хватало на то, чтобы оценить, насколько верно вел себя орга-
низм. Постепенно я начал на себя злиться, потом совсем озве-
рел, зуб ещё разнылся, и, в конце концов, я впал в жесточайший
пессимизм. Не то удрать хотелось, не то утопиться. Сидел на
камнях пирса, маленький и жалкий. Только что не плакал…
239
Часа через три я совсем изнемог и поплелся в клуб, сам не
знаю, зачем, чаю, что ли попить, хотя и на борту мог сварга-
нить. На крыльце наткнулся на Антона с «Восхода», он меня
поздравил со вторым местом, я покивал, чего-то изобразил, и
только через пару минут до меня дошло. Елки-палки, второе
место, это ж серебро! Мой любимый металл. Это ж мы почти
всех обштопали! Пусть это только начало, но в клубе как мини-
мум сто человек, которые не смогли сделать то, что сделал эки-
паж «Анастасии», и только пятеро тех, кто сделал это лучше.
Так вот они зачем, соревнования…
Чтобы человек в себя поверил.
Сфотографировал свое плечо победителя и всегда мог на не-
го опереться.
Стоп. Но можно же гоняться всю жизнь, и так и не выиграть.
И на что при таком раскладе опираться? На то, что не отступил
ни разу. Наверное, так. Хм. Ладно, разберемся, ещё четыре эта-
па впереди, будет что на себя примерить. Занятно же человек
устроен, даже аутсайдером интересно себя почувствовать, надо
же, вот бы не подумал…
ВСЕРЬЕЗ
Первый этап любой регаты — примерочный, он короток и
проводится в акватории порта старта по нескольким причинам.
Экипажам притереться, лодку проверить, привыкнуть к аквато-
рии, судейству… Даже правила международных гонок отнюдь
не железобетонные, многое зависит от судейского корпуса. И я
очень хорошо знаю, как. Можно искать кучу причин в небе и
воде, отчего, например, два последних этапа сведены в один
или сокращен маршрут, но чаще всего на берегу день рождения
у племянницы судьи-протоколиста не в понедельник, а в вос-
кресенье, и на него надо успеть. Или просто водка на судейском
кончилась. Поэтому экипажам к манере судейства надо хоть
как-то притереться. Опять же, кто стреляет на старте, кто сви-
стит, кто в горн дует…
240
Если создалась рисковая ситуация в первый день, то протест
швырнут обязательно, чтоб посмотреть, как судьи с ним разби-
раются. Это дело очень даже немаловажное, умело кинутым
протестом можно и регату выиграть при мизерных шансах. Ну,
и публика, конечно. Грех людям не показать, что это за красота.
Если б это ещё и грамотно комментировать удавалось…
Беда в том, что это не футбол, в нем-то все разбираются,
особенно под пиво, и собственный вес в полтора центнера не
помеха. А тут сам черт ногу сломит: кто впереди, кто провалил-
ся? На прямом участке, вроде, видно все, а балл какой у лидера?
С нами «Эскапада» гонялась, потрясающая посудина, ребята из
Североморска сами её спроектировали и сделали всего за три
года, так что толку, что она за полчаса со старта на милю отры-
валась? Когда пятое место, когда четвертое. Балл…
Вот тоже загадка, ведь лидер в гонке — самая неудобная по-
зиция. Именно по нему ориентируются остальные, подрабаты-
вая ветер, курсы, галсы. И выигрывают во многом, именно на
ошибках лидера. А он-то прёт в самую неизвестность. Если го-
няться за первым местом, то смысла нет надрываться, как севе-
роморцы, и делать самую быструю яхту в России. С нею и в
мире-то потягаться только единицы могут. А они так вкалыва-
ли, с ума сойти, я видео и фотоальбомы постройки смотрел, мне
варежку не захлопнуть было. Значит, им скорость нужна была,
скорость. И не очень важно, какое место, это дело десятое.
Я, кстати, как раз на «Эскападе» сидел, когда нас в город по-
звали. На набережной, по плану, награждение «Драконов», кон-
церт, ну и промежуточный финиш крейсеров. Набились в пять
такси и поехали.
Аулис идет упругой походкой сквозь моросящий дождь по
набережной к эстраде, я сзади тащусь, и настроение у меня,
скажем прямо, неважное. И устал здорово, и зуб ноет вместе с
челюстью, и как-то боязно, что ли. За себя уже не переживаю,
но Онего я совсем не знаю, даже всего три дня ходьбы меня
убедили, что это не Ладога, совсем другое озеро. И уж совсем
на Балтику не похоже. Черт знает, чего от него ждать. Интерес-
но, конечно, но и страшненько.
Как-то не дома я…
241
У эстрады я украдкой дал себе кулаком в челюсть, зуб взвыл,
потом утих, и говорить стало возможно. Тут и Кондаков, уст-
роитель гонок, на сцену поднялся, понеслось, толмач в работу
впрягся. Тиина очень быстро переводила на финский и, видимо,
забылась слегка, а я почти глух на одно ухо, и вообще громко
говорю, так что на нас половина площади оглядывалась. Англо-
финский компот в полный голос дуэтом окружающим был явно
интереснее речей со сцены. Тем более что многие из зрителей
на карельском говорили и Тиину понимали.
Награждение закончилось, ещё несколько речей; наконец, со
сцены запели, и я вздохнул с облегчением. Так, смысл конспек-
тивно, и ладно. Народ постепенно стал рассасываться по кафе,
бистро и ресторанчикам, я начал оглядываться, подыскивая
подходящее, и уперся глазами в знакомое лицо. Алексей, тот,
что нас с Аулисом и Рииттой подвозил. Прямо мне в глаза
смотрит.
— Привет! Как, матроса нашли?
— Да нет… Ульяна какая-то должна была, но не смогла.
— А, я её знаю, у неё экзамены. Чего ж не позвонили?
— А вот сейчас и позвеним. Tiina, come here, we have sailor!
Я представил Тиине Алексея, растолковал, что к чему, крат-
ко изложил, что перед нею гонщик, акваторию знает, и вообще.
Леша смотрел здорово, чуть иронично так. А ведь видно, что
судьба его на кону. Он ее, не задумываясь, на стол бросил,
только б в море выйти. Отменно вскрытия ждет, в покер, навер-
ное, здорово режется.
Тиина уяснила и перешла к формальностям. Спрашиваю:
— Леша, документы есть?
— Да.
— Давай, все что есть. Удостоверения, паспорт…
Он протягивает ей документы, она тщательно их изучает, я
хмыкаю. Права международного, конечно, образца, но паспорт-
то на русском, а перевод почему-то не потребовался. Алексей
влет читает ситуацию и хмыкает в мою сторону:
— Какая строгая…
— Домовладелица, чего ты хочешь…
— Серьееезно…
— How much must we pay?
242
— Тебе платить сколько?
— Ты… Не надо мне ничего!
— Спокойно, Лёха, игра такая. Nothing.
— Really? We have another information.
— False.
— What do you think?
— Lucky Fortune. I think not well, but best…
Она смотрит Алексею в глаза. Обоим очки не помеха. Чуть
улыбается:
— OK!
______________________________
— Тиина, иди сюда, у нас есть моряк.
— Сколько ему платить? — Ничего.
— Правда? У нас другие сведения.
— Ложь.
— А ты что думаешь?
— Удача. Я думаю, это не хорошо, это здорово.
Я поворачиваюсь к Алексею:
— Последнее переводить не надо?
— Нет. А чего это вы про деньги?
— Потом объясню. Я ещё сам не допер до конца. Понял
только, что тебя кто-то в яхт-клубе не любит.
— Мягко сказано. Ненавидят.
— Ух ты… Тогда понятно. А за что?
— Тоже потом.
— Логично, наговоримся ещё. Тебя в судовую роль внести
надо, а там закрыто, поди, все. Черт, как бы это провернуть?
Завтра, что ли…
— Не вопрос, я сам все сделаю, когда старт?
— В десять. В восемь на борту.
Он чуть ухмыляется:
— Вечером ещё встретимся. Все, я поехал.
И так к тачке рванул…
Верхнее чутье меня редко подводит, дрессированное оно до
безобразия. Всю жизнь развлекался. Но с Алексеем Королько
оно всё-таки маху дало, правда, в другую сторону. Когда он нас
подвозил, я по уши деревянный был, по маковку в эгоизм за-
243
нырнул, и так, фоном только, осталось уважительное отноше-
ние к нему. Встречу же на набережной я правильно воспринял,
как подарок судьбы, ни во что вникать не стал. Просто захоте-
лось именно с ним в Онего переть, я и нажал на все педали, не
думая.
Когда он испарился, я поинспектировал голову, никаких по-
водов для сомнений не нашел, мало ли кто про кого гадости го-
ворит, и по каким причинам, и пошел к открытому кафе, где
финны мои засели ужинать. Уселся как-то не очень грамотно,
дождь с тента на меня стекал, но дымом их душить не хотелось,
и кофе с сигаретой я мусолил с приправой, с дождичком. Ну, и
ладно, на душе все равно спокойно. Жрать, конечно, хотелось,
так что пришлось в пол-оборота к финнам сидеть, смачно они,
конечно, насыщались…
Концерт продолжался, дядька какой-то «Баньку» запел, поч-
ти похоже. Я, переводя потихоньку, стал объяснять, кто такой
для нас Высоцкий, но оказалось, что они и без меня в курсе, его
надрывный голос и Финляндию встряхивал. Я подобрался, и
очень тщательно текст перевел. Не зря старался, у Тиины слеза
сверкнула…
Когда мы к яхте подошли, нас уже Лёха ждал, да не как-
нибудь, а с ворохом карт и документов. И на шее у него навига-
тор висел. Мы вломились в каюту, разложили стол, и начался
совет в Филях. Штурманец он был от бога, у меня ум за разум
заходил, задача была многоходовая и на время, очень напряжно.
Дело в том, что теоретические знания по навигации и синоптике
у меня на примитивном уровне. Не палец облизал и ткнул, ко-
нечно, но не фонтан, а с терминологией вообще по нулям, тем
более что она везде разная. И я не сразу понимал, что Алексей
Аулису растолковывает и что тот ему отвечает, Тиина на фин-
ский здорово переводила, но она ж не капитан, и даже не штур-
ман, а понял Аулис или нет, тоже не сразу ясно становилось. А
ведь задача перед ним стояла самая важная в гонках — исходя
из маршрутов этапов и прогнозов погоды, разработать страте-
гию. Прогноз — тоже штука эфемерная, синоптики не зря фи-
гурируют, в основном, как герои анекдотов или объект для са-
мой что ни на есть площадной ругани, они того стоят. Самый
приличный синоптический сайт — норвежский, мне его в своем
244
допотопном «Сименсе» с «Мегафоном» было не найти, но тут
за дело взялся Эсо и за четверть часа ноут мой приструнил: кар-
ту погоды тот выдал, да ещё в реальном времени, я аж обалдел.
Честно скажу, сколько времени этот вселенский ор длился,
не знаю, но вот на столе карты, над ними Аулис, на носу очки, в
руках допотопный бронзовый циркуль. Чуть сбоку над просты-
нями навис Леша, они вдвоем ведут прокладку, время от време-
ни бросают взгляд на монитор с картой погоды, перебрасыва-
ются замечаниями, Тиина что-то бубнит негромко неясно на
чем, Эсо мгновенно разворачивает на мониторе листы карт,
нужные в данный момент. Я чуть подправляю их разговор ко-
роткими переводами, когда предложения выходят сложными и
длинными, и который раз убеждаюсь в том, что языковый барь-
ер — химера. Людям и так все ясно, просто уточняют особо
сложные пассажи. Запри их в каюте на недельку, выйдут они
оттуда в состоянии полного взаимопонимания. Вот только язык
их общий ни один лингвист определить не сможет…
ПЕТРОЗАВОДСК — ПИНДУШИ
Со старта мы вылетели, если образно, как пробка из бутылки
с перегретым шампанским. «Эскапада», правда, нас тут же сде-
лала, минут за пять, и повезла отрыв, неуклонно его наращивая,
к выходу из Петрозаводской бухты. «Восток» провалился, по-
моему, ещё на старте, гнался за нами в полумиле, но откровенно
отставал; «Кондопога» бодалась на полном серьезе, мы чуть
гиками друг друга не царапали. Шли правым бакштагом, «Ана-
стасия» неслась, как очумелая, ветер был, что надо. В заливе
волна была мелкая, метр-полтора, ощущение хода было просто
потрясающим, яхта перла, как линкор, не кланяясь волнам, на
отменной скорости, за кормовым флагом врастяжку даже вода
ревела.
Что там Аулис задумал, я не знал, по мне, так надо из бухты
выскочить, протянуть ещё мили три-четыре, а потом перекла-
дываться на левый бакштаг, но это уж как он решит, мое де-
ло — мгновенно выполнить команду и на заборе висеть как
245
можно дольше. Наверное, это любовь к судну. К морю. Ведь я
терпеть не могу работать в команде, всегда стараюсь устроить
так, чтобы делать то, что надо, в одиночку. Это и индивидуа-
лизм, и опыт, слишком часто напарники подводили, да и с при-
родой лучше наедине. И начинал я с одноместных швертботов,
въелось…
Но мне надо, надо позарез, чтобы «Стаська» летела, чтобы не
потеряла ни грамма скорости, чтобы, если случай подвернется,
на глиссер вышла, а то и от воды оторвалась! А вот ради этого я
и гальюн голыми руками чистить готов, лишь бы помогло. Ни-
кто никогда не сможет объяснить, на каком языке команды от-
давались, все двухэтажные переводы опаздывали, и слова ко-
манд попадали уже в спины матросов, давно их выполнивших.
Братцы, это такой кайф — жить без слов и громоздких предло-
жений, без барьеров и препон, природа так умеет ставить всё на
свои места…
Хотел рассказать, как Лёха на руле оказался, но не могу
вспомнить, хоть режь. Вроде, веревка какая-то замысловатая
заартачилась, и Аулис её дергать полез, а Леша руль перехва-
тил, или кэп в каюту за чем-то нырнул, не помню точно. Аулис
же не только капитан, он и командир отменный, людей чует на
раз, вмешивается только по крайней необходимости, и позволя-
ет ошибаться, если это не смертельно. И если ошибка исправле-
на быстро и точно, уж так хохотнет, и по плечу хлопнет… Как
тут над собой не взлететь…
А с Алексеем в две секунды все разрешилось, кэп только
глянул, как тот рулит, и уселся себе спокойненько перед нави-
гашкой, тактику разрабатывать. В бакштаг крена небольшие,
ветер ровный, хоть и на грани штормового, нервов ноль… Ну
чем не дача? Тиина с Эсо сидят на крыше каюты, вытянув ноги
сквозь леера правого борта, и болтают, Аулис колдует с навига-
тором, мы с Алексеем на правой верхней банке кокпита разва-
лились. Он рулит почти лежа, с удлинителем, время от времени
поглядывая на свой навигатор, я откинулся на леера в кормовом
углу, типа открениваю. Ходу этим курсом ещё миль пять, кра-
сота…
Кстати, со стороны глянув, можно предположить, что на
борту полный бардак, беспредел и расслабуха, экипаж мышей
246
не ловит и прёт абы как, куда кривая вывезет, только бочонка
рома и голых девок на баке не хватает. На самом деле, чуть что
не так — мгновенный рывок на длину руки, и она траванет или
набьет нужную веревку, никто никому на ногу не наступит, да-
же плечом не коснется, обязанности строго распределены, и уж
двое к одной лебедке точно не кинутся. Крейсерская гонка — на
истощение, она далеко за предел заламывает терпение и нервы.
Они должны быть в полной исправности, чтобы такое выдер-
жать, и если уж подарила судьба несколько минут спокойного
курса, надо его на всю катушку…
С правой задней раковины подтянулся катер с операторами,
мы попозировали, скроили супергероические рожи, поржали, и
он отвалил вокруг других яхт вензеля выписывать. Лёха прово-
дил его взглядом:
— Балбес. Купил осенью этот катер, на зиму не законсерви-
ровал, побегал чуть весной, ко мне пригнал, барахлит, мол. Пе-
реборка мотора, однозначно, он в амбицию, мол, покупал — все
работало, какая переборка?
— Ну и гнал бы к шаманам, может, чего нашептали бы за два
рубля. От счета за ремонт заикал?
— Да все хотят за копейку канарейку…
— Знакомо. До боли зубовной. А ты чем живешь? Катерами?
— Вооон, ангар, видишь, самый крайний на берегу? Мой.
Ремонт, консервация, тюнинг, оснастка.
— Сам все?
— Ага. Раньше в «Песках» работал, достали они меня, на-
прягся и свое открыл.
Я хлопнул себя по лбу
— Так вот где собака порылась! И с директором «Песков» у
тебя, само собой, отношения не фонтан. Конкурент. Яааснень-
ко…
— Да я ему хуже кости в горле. Всех толковых мастеров
увел, и клиентуру…
— Ну, тогда все на своих местах. Тиине про тебя параши
нашептать мог только тот, кто английский или финский знал,
иначе б через меня. А я ни сном не духом. Стало быть, они ему
карточку твою показали, её Риита Аулису оставляла. А дирек-
247
тор, как её увидел, так и заревел, как бык на красную тряпку. У
него ж, поди, свои кандидаты в финский экипаж были?
— Да уж само собой. Может, и сам целился…
Тут заверещала его мобила, из разговора я понял, что на бе-
регу осталась у него куча дел, и он с борта их разруливал. Я в
курсе, что это такое — бизнес неожиданно без руля на неделю
оставить, но у Лехи-то времени на амортизацию было — одна
ночь всего, это ж сколько он за эти шесть часов всего провер-
нуть успел? Ну и парень…
И хоть бы раз яхта вильнула за время разговора.
Аулис чуть шевельнулся, я бросил Лехе:
— К повороту.
Он глянул на свой навигатор:
— Вроде, рано ещё.
— Ему лучше знать, поверь.
— Вообще-то есть за мной дефект, я всегда с галсом перетя-
гиваю, оттого и проигрываю.
Я бровь задрал: во дает! Других послушать, в любой сфере
деятельности, так никто сам ошибок не совершает, всё в идеале,
только мелочь пузатая под ногами путается и все портит, а этот
спокойно так: «Да, лажаю…». Аулис поднялся, взял руль и стал
шарить глазами по парусам, Эсо на бак пошел, гик перекиды-
вать, но Леша этого не видел, лицо ко мне повернуто было, он
хмыкнул, глядя на бурлящую кильватерную струю:
— Наш выход.
Мы приподнялись, но Аулис что-то сказал, Тиина перевела,
я запротестовал, она ответила, я Леху придержал.
— Говорят, Эсо сам перекинет, у них чулок на спинакере.
— Аааа… А как чулок будет?
— Sock. Носок.
Аулис стал поворачивать яхту, Эсо взялся за гик спинакера,
Аулис фал чулка тронул, но тот заело, а Эсо уже был у мачты, у
крепления гика, и Лёха вздернулся:
— На гике улетит! Они что???
Я заорал:
— Stop!!! Мать!!!!
248
Поздно. Спинакер 75 квадратов, ветер за десятку, а карабин
гика Эсо уже отстегнул. Я и полметра не пролетел к мачте, ко-
гда лопнула брасоловка, брас гика получил слабину, спинакер
за долю секунды её выбрал, галсовый угол взлетел на метр, и
Эсо, как пуля, полетел за правый борт, в двух метрах над палу-
бой. Лёха буквально лег вдоль левого борта, вцепился в левый
брас, и, как двухметровый рычаг, распрямившись всем телом,
вытянул его, возвращая спинакер на место. Я за это время дотя-
нулся до правого, и так со страху тяганул, что завел аж за ми-
дель, как генакер, в этот-то мешок и попался Эсо. Он скользнул
по тряпке вниз, ударился прилично о борт, но умудрился уце-
питься за леера. Послышалось «Help…»
На таком ходу, если человек вылетает за борт, шансов его
отловить, или впоследствии найти хотя бы тело, немного. За
время, пока орешь «Человек за бортом!» яхта отлетит метров на
сто, и пловец гарантированно затеряется среди трехметровых
холмов. Срубить спинч, который и так уже вышел из повинове-
ния, сделать поворот — ещё минимум минут пять. Да и развер-
нуть пятитонную посудину с гоночным вооружением на таком
ветру ох как не просто, тут и мачтой в дно угодить запросто.
Засечь точку, где вылетел человек, никакой реакции не хватит,
воплей и с трех метров не слыхать, куда уж с полукилометра, и
вода градусов десять. Да ещё об воду можно так после этакого
полета треснуться, что и фальшвейер из паникерки нечем вы-
тащить будет, не то что запалить…
Лёха все понял гораздо раньше меня, крикнул неясное, но
глазами указал мне, где стопор, я его не видел, на Эсо смотрел.
Брас я, не глядя, впихнул в стопор, поняв, что самую паршивую
работу, с парусом, Лёха взял на себя, и кинулся к Эсо. Вытащил
мгновенно, Алексей так тяганул свой брас, что нижней шкато-
риной подтолкнул Эсо под задницу, но два тела на правом бор-
ту, плюс спинч там же, яхта легла на правый борт. Тиина отча-
янно пыталась откренить яхту, Аулис ломанул право на борт, но
даже этого не успел; Лёха мгновенно выщелкнул брасы, спина-
кер освободился и стал полоскать, тяга пропала, и яхта встала
на ровный киль. Эсо перебрался крабом к мачте, подскочил
Леша, и мы стали воевать с парусом. В шесть рук ему мозги
вправили и мирно почапали левым бакштагом.
249
Как и намеревались…
Но провалились здорово, на милю, точно.
В кино есть такой штамп — увидал полицай злодея на
встречке, лихо тачку развернул, тут же настиг — и давай бо-
даться. И кочует эта ересь из кина в кино…
Я раз товарища ждал на КПП мурманского шоссе, нет и нет
его. Мобил тогда и в помине не было, встречи назначали, а не
сводили. Ну, думаю, проглядел. Рванул к финишу, примерно у
Ладожского моста, нет Лёньки. Развернулся, поехал обратно к
КПП. За десяток верст до Питера вижу, ползет навстречу, кило-
метров 60 в час, он с грузом был. Метров через 400 был разво-
рот, я раскрутился и — педаль в пол. На всю операцию минуты
четыре ушло. Так вот, догнал я его верст через двадцать только,
и гнался по-взрослому, как в стритрейсе. И у меня «Санбёрд»
был, стрелку на двести уложить можно, а он выше 80 не подни-
мал, меня же он не заметил…
А теперь прикиньте, как проваленную милю отыграть. И ре-
бята впереди не семечки лузгают, а гонятся от всей души. И не
дурнее нас. И лодки у них под пробку укомплектованы, есть
кому откренивать, а у нас недобор минимум в два туловища.
Заерзаешь. Так что ломались мы, как папы Карлы, часов пять,
пока «Белая ночь» не провалилась, не дотянув галс, и впереди
из нашего класса остался только «Шанс» . «Open»ы вперед все
усвистали, только аутсайдеры маячили вокруг, ну, а «Эскапа-
да» — та вообще за горизонт слилась, ураган какой-то, а не ях-
та. Миль пятьдесят мы отмахали, оставалось семьдесят. Но это
по прямой. А с учетом лавировки от Петрозаводска до финиш-
ного Медвежьегорска все двести.
Час за часом. Миля за милей. Почему не надоедает? Ведь
просто вода вокруг и небо над мачтой. Это не ралли, скорость
почти не меняется, дорога не петляет, гор, оврагов нет, и не
мелькают удирающие назад деревья. Всё, буквально всё вокруг
потрясающе однообразно, даже чайки одинаковы. Почему мне
этого мало, почему мне не хватает времени напиться этим до-
сыта, где сытость от счастья? Может, нужен океан? Чтоб неде-
лями, месяцами, годами…
250
А ведь и на суше можно на небо смотреть бесконечно. И
волн одинаковых не бывает, они — как снежинки, ни одного
похожего узора. И ни одна чайка не повторит дороги подруги. И
никогда не повторит яхта крен и галс, которым шла сто лет на-
зад. А свет? Свет хмурого дня и рассветной ярости, блистающе-
го полудня и безмолвного заката, когда ты весь вытянешься в
струну, чтобы услышать поцелуй воды, которой коснулось
солнце…
А ты лежишь на палубе и различаешь каждый квант света…
У природы нет плохой погоды, потому что она никогда не
повторяется. Она неистощима на выдумки. Знай это, и она ни-
когда не вымотает тебя насмерть. Только если тебе надоест. Она
станет тебе не нужна, и через некоторое время она поймет, что
и ты ей не нужен. Вы расстанетесь. Она взгрустнёт, сидя на не-
досягаемом кресле красного карельского гранита, и вернется к
своим кружевам, а ты просто умрёшь, это так называется…
Но пока до смерти далеко, разве что случайности, взять хотя
бы полет Эсо на гике. Сейчас они с Тииной на камбузе, бутер-
броды варганят, полный курс для такого — самое то, что надо,
яхта почти на ровном киле прёт. Вот если в бейд пилить, там не
очень-то покулинаришь, крена градусов по 30-40. Одна нога в
борт, другая в палубу, и бога моли, чтоб услышать вовремя ко-
манду на смену галса, а то — кувырком, и в холодильнике оч-
нешься.
Аулис колдует с навигашкой и, время от времени задирая го-
лову, инспектирует паруса. Даже за пивом слазил и сидит сей-
час, смакуя «Миллер», и аж с Лехой поделился. Я от такого
жеста очумел и растолковал Алексею, как смог, что за чести тот
удостоился. Проняло, кажется, нашел я слова, как ни странно.
Дело в том, что лет тридцать назад я бы здорово обиделся,
если б кто в компании стал лакать в одиночку и другим не
предложил. А уж сам-то нипочем такое не отмочил бы. Но за-
падные ребята от других обезьян произошли, с деньгами у них
на Вы отношения. И нажравшись, скажем, в кабаке в полные
дрова, по финишу они очень тщательно счет изучают, и платят
только за то, что сами вылакали. Как у них на это зрения и
арифметических способностей хватает, для меня до сих пор за-
гадка. До сих пор помню Оливера во «Фрегате», которого я
251
держал за уши над столом, пока он изучал счет, придавленный
для ровности к скатерти тремя стаканами…
Мы с Лешей оккупировали кокпит и балаболим, точнее, го-
ворит в основном, он, а я слушаю, что для такого болтуна, как я,
вовсе не свойственно. Оказывается, у него сейчас основной
бзик не яхты, а кайтинг. Это лыжа такая с кевларовым змеем.
Или дакроновым, черт его знает. И тащит эта змеюга лыжника
при хорошем ветре верст под сто в час, по скалам, торосам и
буеракам, да ещё зимой, понятное дело. Та ещё развлекуха. Где
он только не гонялся, Онего вдоль и поперек исчертил, Лаплан-
дию, Норвегию. Причем самым суровым видом занимается,
многодневками, сани с запасами, палатка, полный букет. Я
мерзляк, каких свет не видывал, этого кайфа мне никак не по-
нять, почему-то я уверен, что в аду этого нахлебаюсь. Но глаза
Алексея горят от этой темы так, что очки плавятся, и я силюсь
понять, как же это по доброй воле в такое вписаться можно.
Понять, конечно, не понял, но ещё больше зауважал. Есть за
что. Спорт и впрямь очумелый.
Со стороны, опять же, выглядит наша беседа довольно без-
ответственно, рулит он с видимой ленцой, я чуть покачиваюсь,
как индейский шаман, фигня, вроде, а не борьба за лидерство.
Только дело в том, что я открениваю все время, отыгрывая вол-
ну, а у него задача хуже некуда, налети «кирпич», то есть не-
ожиданный порыв ветра с нестандартного угла, и не успей он
отыграть рулем, так и через нос кильнуться можно. Скорость
такова, что нас из кокпита тридцатифутовым рычагом выбросит
вперед за милую душу, как пробки полетим, хорошо, если в
спинакер попадем, как Эсо. А если нет?
И ловить некому, кэп тоже улетит, а тем, в каюте, запросто
ребра переломает, пока они там кувыркаться будут. Это когда
лазаешь по ней, как-то невдомек, что она в два человеческих
роста длиной, а встанет вертикально, так рухнешь с трехметро-
вой высоты на столы, рундуки, двери, ручки, крючки, да ещё
посудой сверху добавит. Шансов организм в целости сохра-
нить — ноль. Да и корыто, как правило, после такого пируэта
тонуть налаживается.
Я слушаю Лёшин голос, скольжу взглядом по двухметровым
свинцовым волнам, с которых ветер порой срывает хрустальные
252
брызги, щурюсь от солнца, и нет-нет да и вывешиваю голову за
леера, чтоб увидеть разрезанную форштевнем стеклянную вол-
ну, брызги-то и так видно. А сзади пенится кильватерный след,
отщелкивая мили пройденного пути, будоража озеро попереч-
ными гладкими валами в человеческий рост. Красиво…
Удар был страшен, яхта клюнула носом, и её кинуло влево, в
брочинг. Ещё не приведясь толком к ветру, она стала валиться
на правый борт. Лёха отчаянно навалился на румпель, Аулис
метнулся на левый борт, откренивать, я повис на вантах, опять
лопнула брасоловка, сразу же за нею брас. Нас пару раз дерну-
ло, но вылетевшие на четырех костях из каюты Эсо с Тииной
навалились на леера левого борта, и яхта нехотя выровнялась,
постепенно набирая ход. Ещё минут десять мы увязывали по-
рванные веревочки, заводили их в блоки и стопора, одну при-
шлось заменить, нашлась в рундуке запасная…
За время эпопеи экипаж, само собой, не молчал, но что
именно было высказано, осталось неясным, ориентироваться
можно было только на выражение лиц. Ну, и жесты чуть ясно-
сти добавили. Разряжая обстановку, я как можно спокойнее
раскурил сигаретку и начал разъяснять Тиине, что внезапно на-
летевший порыв ветра у русских называется «кирпичом»,
«Brick» по-ихнему, а этот был строго с кормы, да ещё и силы
изрядной. «Кирпичами» Онега славна, тут этого добра поболе,
чем в Ладоге даже, за что данную акваторию гонщики и любят,
трепетно и беззаветно. И вообще, есть, мол, что вспомнить.
Ну, а когда пропел «…another brick in the wall» «Пинк Флой-
да» и растолковал, что «Shoot down» (расстрелять) по-русски
будет «поставить к стенке», то дело и до смеха дошло, игру
слов они оценили. Она минут пять переводила это отцу, тот по
привычке кивал, улыбаясь, потом что-то ей сказал. Она, давясь
от смеха, повернулась ко мне:
— He says we could become one more brick in shot wall…
Вот тут и я заржал. От души и с громадным облегчением,
проехали, слава богу. Лёха рулил, на вид, как ни в чем не быва-
ло, но очень сосредоточенно, и Аулис хлопнул его по плечу,
подмигнув. Ещё раз повторю, командир он — от бога. Я всё-
таки был малость не в себе, и перевести Алексею всё это забыл,
но он напомнил:
253
— О чем вы там?
— Кэп сказал, что мы запросто могли стать ещё одним кир-
пичом в расстрельной стенке.
— Фигня всё-таки какая-то. Ведь никаких позывов! Чего она
в брочинг кинулась???
— Понятия не имею. У меня, честно говоря, не та квалифи-
кация, чтоб экспертом… Акватория?
— Да я её с детства! Ни разу такой чуши не было. Может,
яхта?
Я похлопал по лееру:
— Эта???
— Н-даа… Ну, а с чего она тогда? Ведь ни намека!!!
— Да черт знает… Кстати, может, и он тут подсуетился. Во-
обще, подумать надо на самом деле, чего это нас так угоразди-
ло. А ну как ещё разок?
— А я о чем? Ещё такой брочинг, глядишь, и не успеем.
— Леш, а брочинг официально как называется?
— Потеря управления при вылете пера руля из воды.
Я посмотрел на кильватер, корма качалась вверх-вниз на
транцевых волнах, то задираясь в небо, то проваливаясь в по-
дошвы. Амплитуда была метра полтора.
— Хе. Яхта-то океанская, а вода пресная. Перо, наверное,
короче, под соленую воду, в море волна не такая острая. Вот и
вылетело…
— А что, вполне… Уф…
— Надо финнам это растолковать.
— Давай.
Я мазнул взглядом по Лёшиному лицу, по нему разливалось
спокойствие. Дело не в том, что в аварии всегда виноват руле-
вой. Действительно, есть такое правило, но неважно, на кого
собак за беду вешать, а важно, как сделать так, чтоб беды не
было! Я абсолютно был уверен, что Алексей принял бы на себя
всю ответственность, если б по закону на него её взвалили, но
облегчение его было не оттого, что она миновала его плечи, а
оттого, что он знал теперь, в чем причина, и был готов отныне к
такому безобразию. А раз так, чешем дальше, всё в порядке…
254
Через пару миль мы ещё довернули к норду и пошли длин-
нющим галсом, миль в тридцать, чуть не до самого Медвежье-
горска. Я помыкался по палубе минут пять, потом полез в каю-
ту, словарь для первой части дописывать. Захлопнув ноут, слег-
ка оторопел, на диване Эсо дрыхнет, а в капитанской каюте по-
храпывает Аулис. И когда мимо пройти успели? Во, увлёкся…
Высунул нос на свет божий, замер. Ночной — он, я вам ска-
жу, тоже свет. И очень даже божий. Летит яхта тихо, режет
волны, брызги порхают, но все это совсем не то, что днем. Как
описать, что это такое — яхта в ночи? На полном ходу…
Ветер свистит, свистит настойчиво, но ласково, и, даже не
видя воды, ты чувствуешь стремительный ход корпуса, ночью
даже сильнее, чем днем, чуешь, как скользит днище и режет
воду киль. А плеск и рёв кильватерной струи за кормой совсем
взрослый. Ты всем телом чуешь мощь многотонной тяги пару-
сов, непреодолимую силу, с которой ветер вырывает яхту у тебя
из-под ног, дрожь напряженной палубы и натянутых, как стру-
ны, вант. А ветер тащит и тащит твой маленький дом в темноте,
раскачивает его, и плещет вокруг ночными зеркалами отражен-
ных бликов твоих ходовых огней. И нет, нет, да и покажет тебе
сверкающую серебряным драконьим хребтом лунную дорогу
туда, в бесконечность…
И яхта в ночи устремляется в космос…
Тиина с Лёшей сидят на правом борту и тихо переговарива-
ются. Я ухмыляюсь про себя, и подмигиваю гадом далеким
лингвистам. Что, утерлись, господа? Эт вам не структуральный
анализ, это жизнь. Но поскольку гад, точнее, змей, искуситель,
можно сказать, то не упускаю шанса кой-чего проверить.
— Hallo, Tiina, no translation as well? Seamen have universe`s
language…
Она хохочет:
— Perhaps, but there are some difficulties…
— Three hours along??? Irishes say, when God made time, He
made it enough. Even for solving the linguist difficulties…
_________________________
— Салют, Тиина, перевод уже ни к чему? У моряков язык
вселенной…
— Возможно, но трудности есть…
255
— Все три часа??? Ирландцы говорят, что когда Господь
создавал время, Он сотворил его достаточно. Даже для разре-
шения лингвистических затруднений…
Она хмыкнула и спустилась в каюту, в частности, и кофе на-
варганить. Что ж, более чем приветствую, сам-то я чего-то не
сообразил. Ошалел от лунной гонки. Посмотрел на слегка от-
решённое лёшино лицо, на тиинину спину, хмыкнул.
— Леш, а девушка, вроде, подтаяла?
— Да брось ты, просто болтали…
— Хошь, проверим?
— Ну, не знаю…
— Я щас предложу ей на боковую, а сам на вахту, если меня
спать отправит, значит, с дыханием у неё к тебе неровно…
Алексей перевел разговор на другую тему, я отполз по лее-
рам ближе к корме, выкурил сигаретку под разговор, тут и Тии-
на высунулась с чашками. Мы поболтали втроем, но один голос
явно лишний был, я такое на раз чую, ну я и…
— Tiina, you are so long on wacht, perhaps me now? Or you
will stay?
— No, no, I`ll stay! You worked, wrighting…
— It`s not work, happiness… Ну, чего, понял?
____________________________
— Тиина, ты так долго на вахте, может, я? Или останешься?
— Нет, нет, останусь! Ты же работал, писал…
— Это не работа, счастье…
Леша аж вздрогнул и застеснялся, ему показалось, что и это
Тиина поймет, показалось, правда, на долю секунды, он тут же
посетовал:
— Не, всё-таки английского у меня мало, надо ещё…
— Лучше всего, знаешь, как язык изучать?
— Тьфу на тебя..
— Знаешь… Ладно, пойду дрыхнуть, корыто не перевер-
ните…
Мы хохочем все втроем, и ведь вот что интересно. Моряков
считают народом грубым, вне зависимости от пола, при по-
верхностном взгляде моральный облик этой братии выглядит
256
именно так. Только, когда грохнет, на реверансы, как правило,
времени просто нет, яснее надо выражаться. И чувства проще
выражать. Не до кружавчиков. Сказанные за это время слова,
особенно сказанные мною, были на самой грани грубости. Но
это только слова. Они только звучали чуть жёстко, чтобы точ-
нее определить суть. А суть трепетна и красива. Девочка при-
шла в новый, незнакомый ей детский сад с красивой и дорогой
игрушкой, а симпатичный местный мальчишка, оказывается,
может с нею здорово управляться. И они, так же как и все дети
мира, носятся на одной лошадке в карусели, в одной гондоле
качелей, или гребут на лодочке по Патриаршим или Гайд-парку,
их баюкает на ладошках ночь и вода. И по фигу, что лодка ве-
сит несколько тонн и сотен тысяч евро, и летит со скоростью в
десять узлов…
Это детство, самая счастливая пора. Вне зависимости от воз-
раста…
Сейчас уже март, город опять накрыло снегом. Приступ зи-
мы, дай бог, чтоб последний, когда я встану с постели, мне
нужна плюсовая на улице, иначе мне не выжить. За полгода
много чего стряслось, и цели мои всё дальше и дальше. Не так
как-то время течет, не так…
Утекает сквозь пальцы, отрезая шансы хоть чего-то добить-
ся. Кашель трудно удержать, он бьет под левое нижнее ребро и
в подвздошину. Если сравнить с рингом, то мышцы живота —
сплошной синяк от ударов по корпусу. Муха сядет, и то больно.
А прокашляться хочется очень, да побыстрее, желательно, пока
валяюсь, никто за меня мои дела не переделает. Чем дольше
пролежу, тем сильнее они меня придавят, когда встану.
Если.
Если это пневмония, то уже вторая за полгода, есть над чем
задуматься…
Если по мелкому счету, гамбургскому или там ещё какому,
то неудачник я первостатейный, рельсы в колеса мне черти пи-
хают без передыху, только б я вымотался по самое не могу, на
прочность, что ли, проверяют? Но вот если накал ситуации за-
предельный, всегда подворачивалось что-то, что, образно гово-
257
ря, снимало петлю с шеи или выбивало пистолет с последним
патроном. Может, и сейчас повезёт, вроде, очень уже безнадеж-
но все. Пора, кажись…
А сейчас я в гугле, в «Планете Земля» сижу, и пытаюсь про-
ложить маршрут между Сциллой и Харибдой Онежского озера,
так, чтоб к Пиндушам одним галсом с юга зайти, так ни фига не
выходит. А ведь зашли же. Чуть больше полугода назад, ночью,
при штормовом, можно сказать, ветре. По карте как-то неслож-
но все выходит. Обогнув Тамбит-Нос с маяком, входишь в За-
онежский залив и чешешь себе на норд, примерно, пока справа
островок не увидишь, ну, его правым бортом. Потом ещё. Ещё.
И так далее, пока справа не появится рёбрышко острова, длин-
нющего и узкого, делящего залив пополам, вдоль, как раздели-
тельный барьер на автобане. Длиной он миль двадцать, и фокус
в том, что если ты в правую половину заехал ненароком, то про
Пиндуши забудь, в Челмужскую косу упрёшься, западня. Толь-
ко развернуться, и сорок миль крюка, чтоб на нужный курс
выйти. На берегах, вообще-то, надписей нет, коса это или вос-
точный берег. На вид они одинаковые, это вам не автобан…
Но даже если и въехал куда надо, то не все так просто. Ды-
рочку между островом Мег и мысом Клим Нос я не зря Сцил-
лой и Харибдой. Если расстояния по карте промерять, так там
версты полторы ворота, на деле же фарватер метров триста, а то
и меньше, швабрами, естественно, обозначен. Озеро скальное,
ледниковое, глубины не детские, дно навроде акульей челюсти
с бесчисленными рядами разнокалиберных зубов, течения там
крутят и вертят вокруг них, как черт на душу положит, на каж-
дом метре глубины своё, так они ещё, понятное дело, и дерутся
меж собой. Ну, и ветер.
Интересное место.
А нас ещё в самую темень угораздило. Конечно, можно по-
ставить мне на вид, что, мол, жути нагоняю, закручиваю сюжет,
и вообще загибаю, по неудержимой склонности к вранью. Чай,
навигатор есть, сам поминал, и не раз. Есть. Даже два, второй у
Лешки на шее, мало того, в нем уже маршруты забиты. Ещё с
его походов зимой на кайте. Только, во-первых, вода — не лед.
258
Жидкая она, течет, двигается и вообще норовит неточно так
слушаться. У неё свои прихоти, её мало волнует, кому там куда
надо на её поверхности. И течение поперек в такой узкости —
запросто. С направлением этого течения, в зависимости от
ветра, времени суток, высоты Луны над горизонтом, курса йе-
ны относительно шведской кроны на Сингапурской бирже и
положения звезд Сад-ад-Забих. А почуять это направление
можно только, когда ты в узкость уже влез, иначе никак, на
воде стрелочки не нарисованы. В навигаторе, кстати, тоже, нет
у него такой функции. Так что понять, на что тебя бросать
начнет, на мыс или остров, ты сможешь, когда уже бросит, ни-
как не раньше.
Можно ещё упрекнуть, что не на ладье же начала прошлого
тысячелетия прёшь, а на вполне современной посудине, да ещё
одной из лучших в этом мире. Это во-вторых. Согласен. Только
вот вам аналогия. В подворотню надо заехать. На «Бентли», мо-
тор V-12, 600 лошадей, парктроники по всем бортам, мониторы,
гидроусилитель руля, резина «Good Year», липучка, всесезонка,
радары, АБС и все дела… Зазоры по полметра до стен. В чем
проблема? Заезжаем, не вопрос. Но фары погасли, скорость за-
ело на шестидесяти километрах в час, вместо асфальта — голо-
лёд с полуметром грязи, подворотня длиной в километр, и где-
то с первых ста метров легкое землетрясение мешать начинает.
Баллов на пять по шкале Рихтера. А за этой подворотней надо
довернуть влево, градусов на пятнадцать, и в другую такую же
вписаться. Пожалеешь, пожалуй, что у тебя «Бентли», а не ве-
лосипед «Орленок». И встречное движение. И сзади конкурен-
ты норовят.
Так что насчет удачи, по большому счету, я не зря, большое
счастье для «Анастасии», что Лёша рулил, он этим проливчи-
ком и на яхте, и на глиссере, и на кайте… И не раз и не два. По-
везло «Стаське» с поводырём. А ведь всего-навсего вышли ма-
шину поймать неделю назад на улицу Онежской флотилии го-
рода Петрозаводска.
Не бывает случайностей в этом мире…
259
РУССКИЙ СЕВЕР
Дело было году в 96-м, или 97-м, точно не помню, факт тот,
что развал в стране, согласно общепринятой версии, был пол-
ный. В Москве, Питере и телевизоре — точно. Ну, а занесло
меня тогда в Повенец, самую северную точку Онежского озера,
оттуда Сталинский канал в Белое море начинается. Как занесло,
история отдельная, но вкратце…
Зарплату в те времена тем, кто хоть что-то производил,
власть давать гнушалась, не те у неё цели были. И уж тем более
деньгами. Это уж совсем бред — давать деньги тому, кого ты
уморить должен. Нелогично. Если производителю что в руки за
его труд и перепадало, так это максимум немного продукции
его собственного производства, неликвидной и не реализован-
ной на рынке. Любой начальник, пихая себе в карман деньги,
полученные от продаж, от дотаций на развитие, от неуплат за
использованное сырье, да и просто банально украденные, бла-
городно пух от негодования на рабочих, которые делают то, что
ему не продать, да ещё денег клянчат. Козлы…
Он чувствовал себя повелителем и хозяином душ и тел, бы-
стро входил во вкус, и сразу же почти понимал, что и сама
жизнь его стада в его руках. И эти жизни мгновенно теряли це-
ну, которая и до этого была мизерна. Сам он, естественно, тоже
был частью стада, поменьше размером, но той же цены. Мнив-
шие себя пастухами, те, что рулили повыше, также про себя ма-
ло что знали. Пыжились все, но цена им была — ноль. Всем. И
оптом, и в розницу. Само собой, иначе и быть не могло в пира-
миде, построенной, согласно составленному в начале века пла-
ну, исключительно из быдла. Никто бы, кроме мрази да отребья,
за такое строительство не взялся, да ни из чего больше её и не
сложить.
Хоть и на фундаменте из истинной элиты, творцов. Но, даже
задавленные этой пирамидой, они поражали мир своей изворот-
ливостью, живучестью, остроумием и широтой взглядов.
Ирэн была не то что шапочной моей подружкой, но и не
полной. Просто лихая компанейская тетка, довольно бешеная, и
мозги у неё из нужного места росли. Работала она на тот мо-
260
мент бригадиром или мастером, не помню точно, в упаковоч-
ном цеху Ленинградского мыловаренного завода, что на Фон-
танке.
В день ихней зарплаты она задрала меня в шесть утра теле-
фонным звонком. Я был зол, но привык ей верить, помчался к
ней на Галерную, мы носились по городу до обеда, собирая
деньги, где только могли. Продали все, что можно было про-
дать, заняли всё, что можно было занять, даже пару долгов ста-
ринных вышибли, повезло. Подкатили к цеху часам к трем, в
самый аккурат. У ворот стояли работницы с пакетами и пачка-
ми мыла, шампуней и порошков, в полном ужасе от такой зар-
платы. Черт знает, что с этой хренью делать. А тут мы. Ирка в
четверть часа скупила товару на полные «Жигули», нацелилась
было и инструмент заставить меня выложить, но тут уж я ей
кукиш в нос сунул. Совсем уж авантюры — ну их на фиг.
Все довольны, бабы хоть с какими-то деньгами, мы с тачкой
и товаром, и, главное, знаем, как его сбыть. Даром, что ли, Ирэн
меня трясла насчет жизни за пределами городов, я в курсе был,
тачки от таможни перегонял довольно часто, да и вообще по
Руси постоянно колесил…
Часов через пять мы въезжали уже в Псковскую область,
тормознувшись для пробы в пяти деревнях по дороге так удач-
но, что машина наполовину полегчала. Ирка цапнула пузырь
водки для куражу, разохотилась, было, но больше ста грамм я
ей не дал, черт знает, дело не сделано ещё…
В общем, правильно сделал, в Острове её ментура сгребла за
незаконную торговлю, но через час я её выдернул. Заготовок у
нас не было, но я просто вломился в ментуру и начал орать на
свою пьяную бабу, что ухарю ейному я уже зубы пересчитал,
может за ним отправляться, или отсиживаться здесь, мне на-
чхать, в конце концов, но если она и тут развякается, так прямо
у стойки и огребет до кучи. Она тут же раскидала ментов и ки-
нулась мне в ноги, вся зареванная, грамотно порвала свитер,
обнажив то, на что стоило полюбоваться, истаяла от чувств
бурным гейзером, я смилостивился, менты выпихали счастли-
вую семейную пару наружу. Козлы. Она Дездемону чуть не
слово в слово процитировала, да так, что я чуть не брякнул «че-
стный Яго»… Вошел, понимаешь, в образ…
261
Короче, тактику мы отработали, на деле острые моменты
проверили, а денег за пару суток подняли так, что дожили спо-
койно до следующей зарплаты, и тут уж скупили чуть не полза-
вода. Набили в мою «шестерку» и прицеп всю эту парфюмерию,
Лариску пихнули для комплекта и погнали в Карелию. К Гирва-
су прицеп опустел, и я его продал, даже с наваром, тут же, на
рынке.
За восемьдесят верст до Медвежьегорска Лара возмутилась
тем, что тачка дрянь, колеса дымятся. Я рявкнул, что курить
меньше надо. Но Ирка тоже бухтеть начала, я глянул в зеркало
и дал газу. При скорости за сто подшипник задней полуоси и
впрямь задымился. Тут я и вспомнил, что ещё неделю назад ме-
нять полуось хотел, да триста рублей за левую полуось было
слишком, а фирменной не нашел. Довыжидался. Время к вече-
ру, мороз за двадцать, до города полста верст, да и есть ли там
вообще автомагазин, не говоря уж про полуоси…
Въезжать в этот город — прикол из приколов. Минуешь
трафарет, влезаешь на невысокий холмик, переваливаешь через
водораздел, ёлочки кругом, красота, и валишься мордой вниз с
этой самой Медвежьей Горы. Обрыв такой с полкилометра, и
ленточка асфальта строго вниз среди тайги. Испугом я насла-
диться не успел, справа на дне обрыва увидел вывеску «Авто-
запчасти», но, только заглушив у лавки мотор, умудрился за-
ткнуть бабий визг. Смачно орали.
И вот что интересно, до закрытия восемь минут, вот она,
ВАЗовская полуось, на видном месте, 147 рублей. На радостях я
её тут же под фонарем на тридцатиградусном морозе за полчаса
перебил. Кураж был потрясающий, запчасти со страху сами не
только слетали, но и надевались, куда надо, быстро и точно. Я
даже отморозить ничего не успел, кроме пальцев. Тут девки с
водкой подоспели, я у них стакан отобрал, замесил ледяной
коктейль, руки оттер, остатки поджёг прямо на кистях, и быстро
согрелся. Лариска сказала, что за такой цирк стакана не жалко,
тем более что это повод сходить за вторым пузырем. Но я их
погнал сначала хату найти, сварганить жратвы, а потом бухать.
Заглотив курицу прямо со сковороды, я тут же отрубился.
Наутро выяснилось, что две оставшиеся курицы отменно на-
качались, и до обеда их к торговле лучше не допускать, скорей
262
всего, ****ством дело кончится, есть у них такая незатейливая
слабость. Из ментуры их вытаскивать — дело святое, но из-под
кавалеров — увольте, не моя профессия…
Так что закинул я их в тачку — и с ветерком до Повенца, для
вытрезвления. Дорожка там грунтовая, извилистая, скалы, озе-
ро, тайга, на новой полуоси я 120 держал. Как стеклышки де-
вушки в пункт назначения прибыли. На капот мы выкладывать
товар не стали, на рынке было полно пустых прилавков, и они
взялись за дело. А я порулил вниз, к порту, жрать. Столовка там
есть, я знал…
Во времена Великого Союза загнали меня в Тулу в команди-
ровку, году в 86-м, до этого-то я больше по столицам шарахал-
ся, как Русь живет, не сильно знал. С поезда в столовку зашел, в
7.20 утра. Максимум, что удалось купить — тарелку серых ва-
реных макарон с ложкой сметаны сверху и чайной ложкой са-
хару. Неделю жил на то, что из дому в поезд прихватил, хлеба
иногда купить удавалось. В городе великой оружейной славы. И
так везде на периферии. Новомосковск, Липецк, Воронеж, Ар-
замас, Ростов, Таганрог, Ухта, Мурманск, Пермь, Череповец…
Потом Союз сдох, всё стало плохо, страна развалилась. Яко-
бы. Сижу в Повенце, который уж совсем даже и не Тула, жру
приличный борщ, тефтельки, котлеточки на горизонте, салати-
ков три тарелочки умял. Разруха…
За соседний стол трое ребят усаживаются, молодые, три-
дцатника ещё нет, прилично пожрать, салаты, пивко. Пузырь на
стол, естественно, «Столичная». Нормально выпивают так, ве-
село, беззаботно, я от таких застолий, честно говоря, отвык.
То, что в последнее время наблюдал, больше лихорадкой от-
зывало…
Н-дассс, долопал своё, пошел к тачке, они уже там, покурить
вышли, на мои номера смотрят. К двери сунулся, слышу:
— Дай бог удачи, отец! С Питера?
— Ага. И вам сто лет покоя.
Они подтянулись, я тоже шагнул навстречу, сигареты потя-
нул. Болтаем.
— Слушай, а правда, у вас в городе бомжи по помойкам ла-
зают?
263
— Ну да… А что?
— Не, правда??? Вот так и… А чего они? Ну, делают там?
— Ну, кто пожрать ищет, кто шмотки…
— Да ну… Врешь.
— Зачем? Наврать и красивше можно. Скажи ещё, что для
тебя это новость…
— Да нет, но не верилось. Что ж у вас за жизнь там?
— Не фонтан, конечно, у вас, что, лучше, что ли?
— Ну, до помоек дело не дошло, как видишь.
— Помоек нет?
— Как не быть… Чай, все из Союза!
Мы хохочем. Мне стало интересно. Парни такие независи-
мые. Не то чтобы необычный типаж на Руси, но в городе я как-
то отвык таких встречать, кроме самых близких друзей. Чем,
думаю, живут-то они здесь? Все ж таки глухомань, как ни кру-
ти. Но от налета снобизма они меня влет вылечили.
— Мы на рыбе сидим, рыбсовхоз. На пару дней в моря раз в
неделю, денег капает, сносно довольно. Кто не на рыбе, тот на
лесе, там побольше платят, напрямую в финку лес гонят.
— Так, а это, пожрать? Магазинчики-то того… Не Елисей
при проклятом царизме.
— Так у меня гектар. Картошка, овощ. В теплицах помидо-
ры-огурцы-перцы-ананасы…
— Харэ гнуть, ананасы…
— Хошь верь, хошь нет, пробовала теща выращивать, прав-
да, пока не вышло, но она упорная, зараза. Лимонами кормит, к
примеру…
— А мясо?
— Нуууу… Свинки, птички, коровенки, овец не считал…
Охота ещё.
— А охота тут как?
Встревает другой:
— А охота у нас неинтересная, идёшь на край огорода, са-
дишься на пень, кто из леса вылезет, того и грохнешь.
— И кто вылазит?
— Лось, кабан… Ну, мелочь, если невтерпеж, глухарь, заяц.
— Что значит невтерпёж?
— Это минут десять если ждать.
264
— Н-дааа, разжирели вы тут, ребята. Обаловались.
— Так не мешает никто, нормально…
— А культура? Погулять, тудым-сюдым, театр, светский ра-
ут, балы там, бычков в Греческом зале?
— У меня спутник и JVC, полста только наших каналов, не
скучно. Присрется, так в Петрозаводск, два часа езды.
— На чем это, триста верст за 2 часа?
— Пассат у меня. Ну, а здесь — на УАЗе.
— Мать твою, полный фарш. Завидую.
— Знаешь, когда забуду, как зовут президента, я стану со-
вершенно счастлив.
На те времена много грязи вылили, вся индустрия кино на
полных оборотах работала, чтобы суть дела оболгать, слишком
она страшна была. Но не для нас, не для нас…
Именно тогда Русь, как мне кажется, хоть чуть-чуть, но шла
по своему естественному пути. Тогда всё держалось на честном
слове. Сколько чернил и кинопленки изведено, чтобы придать
скабрезный смысл словам «держаться на честном слове». А
ведь нет прочнее опоры на свете, чем слово. Если оно действи-
тельно честное. Ну, и кольтом подпереть, если кто честь не
уважает. Но не успели, не успели распрямиться, столкнули Русь
опять в канаву. Танками и ложью, как всегда, завалили дорожку
из желтого кирпича…
ПИНДУШИ
Мне лично двадцать с лишним лет, минувших с тех благо-
словенных времен, счастья не прибавили. И осталось оно для
меня тем же, что и раньше было — сидеть на холме, в траве под
сосной, и смотреть на воду. На Финский залив на семидесятом
километре Приморского шоссе — десять лет назад. На Ладогу с
Валаама — двадцать. На Волхов у Некрасовского шоссе — три-
дцать. На Мсту с кургана у Льзей — сорок. И на Ловать у Пе-
ремыта — сорок пять. И пятьдесят лет назад — на любимую
Вуоксу у Лесогорска…
265
И два года назад — на Балтийское море с обрыва Варне-
мюнде…
И сейчас, на высоком берегу островка в бухте поселка Пин-
души, пару верст восточнее того самого Медвежьегорска…
Финиш, как потом выяснилось, победный, я проспал, по-
следнее, что помню — пляшущий на изрядной волне рыбацкий
баркас в Заонежском заливе на рассвете. Рыбачков я пожалел,
на полном серьезе, хотя эту братию не жалую и сам к рыбалке
равнодушен. Плясал баркас на волне отчаянно, нырял там по-
всякому, и, с точки зрения постороннего зрителя, вообще норо-
вил утонуть. Сочувствовал я им минут десять, потом сообразил,
что они метров на пять длиннее «Анастасии», тяжелее раза в
три, да и местные. Так что черт ещё разберет, кто кого жалеть
должен. Я, к примеру, в восторге был и от погоды, и вообще от
всего. Они, я думаю, тоже. Хмыкнул на дурь свою, да и спать
пошел. Под качку мгновенно отрубился, только у причала и
очухался…
За полчаса сна я нырнул так глубоко, что секунды три пона-
добилось, чтобы определиться на местности после пробужде-
ния. Аулис делал записи в журнале, прихлебывая пивко, Алек-
сей куда-то смылся, а Тиина и Эсо не то чтоб вертели головами,
но вид имели слегка растерянный. Ага. Что ж вас, ребята, так из
колеи-то выбило? Неужто русский берег страшнее штормового
озера? Пойдем, посмотрим, что тут за гавань…
Я скользнул к берегу по палубе, как можно невесомее, бро-
сив на ходу:
— Be easy, ten minutes, & we`ll know, what to do. Spy`s joy…
— Sauna, please!
— Yep, be easy.
______________________________
— Без паники, десять минут и будем знать, что делать. Шпи-
онская развлекуха…
— Баню бы!
— Само собой.
Черт, хорошо, напомнили, я б сам про баню и не вспомнил,
даже сон восторга от гонки не сгладил. Баня, жратва, сухая
одежда, да и просто посидеть, отдохнуть казалось чем-то ком-
266
мунально-вульгарным, вроде захода в сортир после концерта
органной музыки. Но организм уважать надо, иначе откажет,
насчет бани они правее меня с моими восторгами. Где тут баня?
Ага…
Нашел я её по запаху раньше, чем глазами, тут несколько
вводных сыграли. Во-первых, не курил я часа четыре, нюх ра-
зыгрался так, как и волчаре не снился. И букет дымка, вечно
мокрого дерева, веников и калёного мокрого железа водяного
бака или котла я учуял метров с четырехсот, ветер почти точно
от причала с баней тянул. Во-вторых, опять же из-за нюха, я не
чуял ни одного противного запаха, поэтому проснулся резко,
сразу и во весь мозг. Мгновенно пришло осознание того, что я
на свободе, не в городе, и впритык к природе. И водой чистой
тааак несло… С брызгами. Шторм не шторм, но дуло здорово.
Прозрачный мир, ясненький, отчётливый и резкий. Всё
видно.
Строений на берегу было всего-ничего, несколько домов на
восточном берегу, жилых, с участками, пара двухэтажных «же-
лезнодорожных» — черных от времени жилых бараков, до ос-
комины знакомых мне по Вишерам, Троицко-Печорску, Ухте и
окраинам Старой Руссы. К острову шел потрясающий бревен-
чатый мост метров в триста, на ледоломных быках. Быкам ото
льда досталось не меньше, чем льду от них, отчего настил моста
был закручен штопором, примерно треть бревен настила повы-
летала или покурочилась, от досок оставались одни обломки,
несущие бревна были сдвинуты ледоходом или вообще выбиты.
В трех местах мост в ледоход прорывало, видимо, начисто, и
набитые вкривь и вкось времянки добавляли хаоса и ужаса,
приближая картину к первозданной. Нечто похожее я видел с
противоселевой дамбы Медео, если смотреть на ущелье, повер-
нувшись спиной к Алма-Ате. Правда, там картина хаоса в камне
изваяна, ну, а тут — в дереве, с поправкой, так сказать, на се-
верную специфику. Пацану, конечно, полное раздолье по тако-
му мосту скакать на спор там, или ловкость и храбрость трени-
ровать, но так, чтоб пройти, не задумываясь...
Более чем проблематично. Даже акробату со стажем.
Я хмыкнул и пошел по пирсу на остров. Пирс выглядел мно-
го приличнее моста, ну и, само собой, его всё-таки существенно
267
красили полсотни пришвартованных яхт. Хотя тоже как ска-
зать… Ярко, конечно, красиво, все разноцветно, и создает впе-
чатление не то фейерверка, не то карнавала. Но суть этой красо-
ты тривиальна до остолбенения. Даже без всяких штормов и
катаклизмов матрасы, подушки, одежда — все пропитывается
влагой за сутки, максимум, двое хода, и всю рухлядь надо су-
шить, используя хорошую погоду на всю катушку. И все это,
когда яхта на стоянке, развешано на гиках, краспицах, леерах и
вантах. Не яхта, а коммунальная кухня наизнанку, в кухне все
внутри, а тут — снаружи. А все тряпки на яхтах, от спинакеров
до курток и матрасов — яркие и разноцветные, на случай паде-
ния за борт, отсюда и красота…
У баньки не то чтобы суетился, но деловито орудовал пар-
нишка лет двенадцати, основательный такой на вид, и я сразу
взял быка за рога.
— Здоров, хозяин, на ходу твое заведение?
— А как же, все протоплено, вода, веники, чай…
— Слушай, у меня там финны, муж и жена, если никого ещё
нет, я их притащу, а? Можно им вдвоем попариться? Продрогли
они капитально, озеро у вас дюже взрослое…
— Север — парнишка самодовольно ухмыльнулся — Ко-
нечно, ведите, я ещё подкину, чтоб жарче…
— Десять минут, отец, покажи им, как кости греть надо…
Я потрепал его по волосам, и пошел на «Стасю» за Эсо с
Тииной.
Пока финны парились, мы взяли с парнишкой пост № баня
под охрану, заворачивая всех, кто потянулся греться. Настойчи-
вости не потребовалось, пара слов — и все в порядке. Гости
греют кости, да при таком раскладе русская душа готова хоть
остаток жизни на морозе, да ещё дрова таскать…
Минут за сорок финики управились, истосковавшийся по те-
плу народ рванул в баню, а я полез на холм, у подножия которо-
го она была срублена. Парилка стоила две сотни, а у меня, из-
вините, каждая копейка на счету. Любой зря потраченный грош
мог мне обрубить дорогу к дому. Не то, чтоб уж совсем все
ужасно, но не для меня эта жизнь устроена. Не для меня, точно.
По крайней мере, в той её части, что касается денег…
268
Так что я лучше на горе посижу. «The man on the silver mountain». Или «Fool on the hill», так точнее…
_____________________________
«Человек на серебряной горе» — песня группы «Rainbow»
«Дурак на холме» — песня группы «Beatles»
И я сижу, сижу и смотрю. Само собой тело сложилось в лю-
бимую позу, нога вытянута, вторая согнута, спиной к дереву, и
травинка во рту. Так я смотрел на Монастырскую бухту Валаа-
ма, набитый под завязку островками фарватер Вуосаари, пороги
Вуоксы, Ловати, Мсты, Полисти. Вот так же подо мною побле-
скивала Ладога, наливался каленой сталью Ильмень, чуть ряби-
ло Тракайское озеро с замком красного кирпича на острове. И
самым сочным в мире цветом бушевало январским штормом
Балтийское море, штурмуя длинный мол со входным маячком
устья Варнова…
Боже мой, как я хочу домой…
Я дома везде в этом мире, не могу себе представить места,
где б я не смог подложить под голову полено, кулак или перину,
и спокойно заснуть. Я знаю, весь мир — мой, и не только на
земле, природа сказала мне это той ночью, там, в Назии. Сказа-
ла так, что я понял и поверил, но не все она тогда сказала. Она
не знала или не сказала мне, что на склоне лет я, наконец, найду
Ее. Природа щедра ко мне, но она не пожалела Ее. А мой дом
там, где она. Мне надо туда…
Домой. К Ней.
И сейчас я, по сути, просто таскаю кирпичики, чтобы вымос-
тить дорожку домой. Из желтого, хе-хе, кирпича. Я ещё ближе
почувствовал свое родство с Аулисом. Ведь у него подоконник
дома ломится от кубков, штук сорок их там, точно, а если гра-
моты и дипломы на стенах развешать, так обоев не надо, но все
гонки на свете для него — средство. Отнюдь не цель. У него
потрясающее верхнее чутьё и очень сильная, чистая генетиче-
ская память, иной раз мне мерещится, что шагает по скалам,
шевелит румпелем и набивает паруса не один он, а шеренга
добродушных, улыбчивых медведей Мискала, уходящая за го-
ризонт времен, прямо к сотворению мира…
269
И он снова и снова выходит в море и ходит одному ему из-
вестными тропками, чтобы снова и снова почувствовать себя
тем, тогда, там. Ощутить себя вечным. А в море это проще
всего…
Ну, и в лесу, конечно…
И для меня гонка — средство. Наскрести на билет домой.
Сидя под сосной, я подумал, что нехило бы было поболеть
часов несколько. От организма неважные сигналы приходили. Я
поёжился, подумав, что мне предстоит, и прислонился было по-
плотнее к стволу, но сразу же сообразил, что без одеяла хоро-
шего дрожь меня насмерть забьет, прилично мне что-то доста-
лось. Или старею…
Забравшись в форпик, я укатался в спальник, накидал на себя
все, что было, и скрутился в плотный клубок. Забило так, что я
диву давался, голова растрещалась на хороший грипп, ныла вся
челюсть, не размениваясь на зубы, суставы ломило, а ноги во-
обще заледенели. Я уж и в струну вытягивался, и эмбрионом на
всех боках, да куда там…
В разгаре всех этих мучений меня дернул за ногу Лёха, неза-
метно подкравшийся. То есть, он и не крался, я не заметил, не
до того было.
— В баню пойдешь?
— Ддденег ннет.
— Угощаю.
— Шутишь?
— Пошли, а то ты своей вибрацией посудину развалишь, а
нам на ней за золотом ехать.
— Не понял — я уже выбирался на палубу.
— Вторыми идем, — Лёха ткнул на листок судейской ко-
миссии, пришпиленный скотчем к столбу.
Мать твою, и впрямь… Да ещё отрыв везем приличный.
— Леш, ты в курсах, как это нас так угораздило? Провалива-
лись же зверски.
— А другие что, нет? Народ судачит, будьте-нате, каждый на
дно целился. С разбегу.
— Да ладно, мы-то пришлые, а остальные-то местные почти
все, с чего им-то?
270
— А озеро прописку не спрашивает. Да и я не пришлый. На
«Жульке» сами не знают, как живы остались, вон, в три горла
отливаются, яхта литров на пять полегчала, «Кондопога» три
раза ложилась, да все хлебнули, кого не спроси… Ты идешь,
или куда?
— Иду, иду. Леш, я если сомлею, ты меня там веничком, а?
— Ага. Только не вырывайся, не люблю.
— Заманчиво.
В баню нас набилось экипажа три, «Julia-2» в полном соста-
ве, Володя, капитан «Белой ночи», с помощником, Саша с Ан-
тоном, ещё кто-то. «Жулики» вид имели совершенно ошалелый,
радостно-чумной, сильно спрыснутый алкоголем, который их,
ввиду побывания на том свете, не взял совершенно. Ещё раз
повторю, одиночка я, но вот в такой компании — хоть до самой
смерти. Сама гонка трепала и рвала, сдувал лишнее с человека
ветер, и слетала чушь брызгами, остатки шелухи мы уж сами.
Вениками. Наотмашь. Так что из распахнутой калитки раска-
ленной баньки с трехметрового пирса в холодный прозрачный
залив летели уже те самые восторженные мальчишки, у кото-
рых ещё все впереди.
Но которые уже столько знают…
Наверное, никогда уже мне не доведется увидеть загранич-
ный яхт-клуб. Так, чтоб сидел на председательском кресле кро-
кодиловой кожи убеленный сединами, просмоленный морской
волчара в залихватской фуражке айсбергом, потягивающий
«Баллантайн» с «Гиннесом», окутанный клубами виргинского
табаку из необъятной трубки «Данхилл» с двумя белыми пят-
нышками слоновой кости. И чтоб краб на фуре с мою ладонь, а
на нем вся история британского парусного флота. А за лакиро-
ванным столом, уходящим в бесконечность, заседал совет капи-
танов всех мастей, от норвежского берсерка в драной кольчуге
до сомалийского пирата в тюрбане из трофейных шортов «Ади-
дас», содранных с сидящего тут же ганзейского боцмана с за-
благовременно отгрызенной ногой…
И чтоб вся кодла неторопливо поедала бы, орудуя серебря-
ными вилками и абордажными тесаками, крокодила с черем-
шой, случайно пристреленного стартовой ракетой.
271
Ладно, мы тоже могем ведром спирта глотку сполоснуть и
мачтой в зубах поковыряться. Зуб даю, такой экзотики, как под-
ведение итогов второго этапа Онежской регаты в Пиндушах
Карельской республики, на Багамах, скажем, или в Хобарте, и
после недельной пьянки в дым, себе представить никто не смог
бы. Сидели на камнях и поленнице, особо почетным заседате-
лям выделили пяток покрышек, от «Москвича» до КРАЗа, свер-
ху не лило, сбоку не сильно дуло, сосны на бошку не падали.
Комфорт.
Член экипажа иностранной яхты, да ещё переводчик — фи-
гура для устроителей калиберная, я аж обалдел, сколько народу
со мной рады лясы поточить, весь в друзьях оказался, только
рот раскрыл... Отродясь в таком эпицентре внимания не бывал.
Прикол в том, что человеку вечно что-то не в жилу, так он уст-
роен, и ничего с этим не поделаешь. Я, к примеру, отнюдь не
дурак потрепаться, но тут как-то не катило, язык к нёбу присох.
А потому, что сойди я на берег с новгородского баркаса и заго-
вори по-русски, никто б меня и не заметил. Ещё б и поперли с
глаз подальше, пожалуй. А так — да, фигура…
Несильно приятно.
Но не воспользоваться таким — грех, и я в момент законта-
чил с устроителем гонок, Кондаковым. За полминуты я ему пе-
ресказал фабулу главы «Нева», что для него, вообще-то, было
откровением. Он голову ломал, почему так мало иностранцев на
регату приходит, но то, что в Неве такая финансовая дамба сто-
ит, ему в голову не приходило. Мы потрепались минут десять,
наговорили примерный сценарий действий по смягчению этого
барьера, и я отчалил. Частично обдумывать, частично делом
заняться; Эсо меня все за рукав дергал, комп ему понадобился.
Дорвавшись до ноута, он занырнул в свой любимый норвеж-
ский синоптический сайт, я поперся на судейское судно, выяс-
нять официальный прогноз, а Лёха рванул по знакомым на раз-
ведку. Информация, особенно в такой жизненно важной сфере,
как погода, лишней не бывает. Её всегда мало. Хотя, прикиды-
вая, что она даст, я был всё-таки в легком недоумении. Ну, бу-
ду я знать, что с неба бревна посыплются, и что? Идти-то надо,
хоть в шторм, хоть в штиль, хоть под метеоритным дождем.
272
Что это знание изменит? Ну, больше начеку будешь, так я и
сейчас…
Не ослабевая, можно сказать.
Однако когда мы вывалили на штурманский стол все развед-
данные, правдами и неправдами добытые, команда капитана
меня враз протрезвила, не все я знал, оказывается. Из рундука
вытащили изрядную кису, вспороли её и стали менять стаксель
на штормовой, по всему выходило, что узлов 20 мы завтра по-
лучим, а то и поболе. Стаксель был укомплектован латами по
системе паззл, и я мгновенно озверел, я привык к тому, что та-
кие вещи, как латы, взаимозаменяемы. Уж больно они теряться
любят, по мистике они любой девайс бьют, как хотят. Каждый
раз, как я с это хренью вожусь, в памяти всплывают незабвен-
ные «Трое в лодке». «Положи на землю самую порядочную бе-
чеву, вытяни её в струну, отвернись и сосчитай до пяти, и ты
увидишь, что она скрутилась в самые невероятные узлы и жгу-
ты, распутать которые нет никакой возможности».
С латами та же история: положи лату на баке, наступи на неё
ногой и отвернись на пару секунд — счастье, если ты её в кок-
пите найдёшь. Чаще нырять за нею приходится или выструги-
вать из подручных материалов. Нар Саныч, Борькин тренер, на
жалобы подопечных, что, мол, лата потерялась, указывал на
тополь, и ответствовал: «Вот, отличное латное дерево рас-
тет…».
Мы с Аулисом нашпиговали парус латами, Лёха с Тииной
постепенно его вытягивали, Эсо по необходимости стягивал его
вниз и всячески расправлял и выравнивал, все было мило и ве-
село, над бухтой реяла брань на четырех языках (Эсо иногда
лаялся по-норвежски), тряпку мы за полчаса победили, все,
кроме меня приложились к пивку, но тут закочевряжилась за-
крутка.
Мы с Лёхой с ума чуть не сошли, пытаясь разобраться, что с
барабаном и почему он заедает то в одну сторону, то в другую,
что для этого устройства совершенно не свойственно, он, если и
кобенится, то только в одном направлении. Спасла моя тяга к
куреву. Я пнул барабан, лег на спину, на бак, и затянулся, длин-
но и смачно. Глянул в небо с упреком и надеждой, и не зря. Уз-
рел, что фал каким-то чудом захлестнулся у самого топа вокруг
273
форштага. Плюнул за борт, громко и злобно, и показал Лешке
пальцем на топ. Он тут же выхлестнул фал из стопора и стал
бегать с ним вокруг мачты, лезть в беседке на топ как-то не хо-
телось. Хоть и темнело уже, но ветерок-то тот ещё был. Ну его к
ляху, на пятнадцати метрах раскачиваться…
АРХИПЕЛАГ КИЖИ
Старт я как-то не заметил, занят был, метался со шкотами,
как угорелый. Сначала мне казалось, что ветра мало, я про себя
цыкал зубом на Аулиса, но потом зуб прикусил. Во-первых, он
болел, и не один, во-вторых, капитан на все сто был прав, поме-
няв стаксель на штормовой. Уже в узком заливе, прикрытом
довольно высокими берегами, стало пинать, а уж на просторе
всыпало так, что и вспомнить нечего. Только то, что пёрли на
пределе, кирпичи сыпались со всех сторон, и даже в заливе раза
три в брочинг бросало. А уж сколько раз Лёха от этого удоволь-
ствия увернулся, одному богу ведомо. Рулевой он всё-таки по-
трясный, слов нет.
Проскочив игольное ухо на выходе, все увалились под ветер,
линкоры задрали спинакеры, добавив красочности серому дню
и свинцовой волне, а «Опены» помчались под генакерами. Ну и
зрелище, доложу я вам…
Когда самого несёт «на колесе», ком к горлу подкатывает от
восторга, ведь чудо же! Яхта глиссирует, а мотора-то не слыш-
но! Нет его. Ни на каком катере такого кайфа не отловишь, от-
вечаю. Рев мотора сводит ощущение к обыкновенной автомо-
бильной гонке, только по громадным ухабам, а здесь-то тиши-
на! Ты несешься только под природные звуки — свист ветра,
удары волн в корпус и рев кильватерной струи. Боже, это полет,
самый что ни на есть настоящий, да ещё и на пятитонной посу-
дине, и ты уже не на палубе, а на загривке несущегося со сви-
стом альбатроса на распластанных крыльях. И несется он прямо
по гребням волн, лишь слегка их касаясь…
Один из «Опенов» отловил какую-то сверхмощную струю и
гнал так, что у меня глаза на лоб полезли, мне показалось, что
274
прёт он узлов тридцать, не меньше. Воды касалась только кор-
ма, мне мерещилось, что я пол-киля вижу, а он таранил ветер
бушпритом и делал нас, как стоячих. Хотя и мы узлов пятна-
дцать отжимали. Я с восторгом указал на него Алексею, но он
скривился и процедил:
— Козлы…
— Ты что???
— Они года два назад тонущих бросили.
— Что???
Такое у меня в голове никак уложиться не могло, хотя «Ли-
ра» нас с Борей в свое время кинула таким манером. Но там
можно было списать на то, что они могли решить, что мы балу-
емся ракетами по пьяни, да и мазуты всё-таки, опять же, далеко
мы были от «Лиры», почти миля. Но чтоб в гонке…
Бред. А Лёха продолжал:
— Они лидера добывали, но он здорово чесал, что за кирпич
ему достался, никто не понял, но он кувырнулся через нос, мач-
ту мгновенно снесло, а экипаж в воду вышвырнуло. А эти про-
перли мимо, на девку одну чуть не наехали, и усвистали за го-
ризонт. На них протест вся флотилия кинула, а им — как с гуся
вода. Ноль совести. Козлы.
— За такое вообще-то…
— Да у всех руки чесались, они, видать, тоже чуяли, что
мордой поплатятся, кубок получили на берегу, и тут же смы-
лись.
— Ещё и кубок?
Лёха поморщился.
— Они действительно хорошо ходят. И яхта — класс, денег
не жалели. Такой отрыв везли, что даже провал этапа по про-
тестам их с места не сбросил.
— Я б в свое время весь судейский корпус бы загрыз, чтоб
их на всю гонку дисканули.
— Ты что, судил?
— Было дело.
— А кем?
— Стартер. Неистребимая тяга к оружию. Как стрельну, так
голова напрочь отлетает. А этим бы я, не дожидаясь правилки, в
парус бы на финише влепил. А то и кэпу в рыло…
275
— Жаль, не ты на судейском стоял.
— И как они гоняются после такого?
— Да черт знает, политика какая-то, столица, мать ее…
— Козлов везде хватает. Но чтоб такое…
— Они ж в отрыве с лидером на полмили от основных шли,
пока мы подлетели…
Я прикинул расстояние и подавился. Ну, пусть скорости
хоть по двадцать узлов, но подойти к тонущим, лечь в дрейф —
это минут десять! Да вылавливать. Ещё четверть часа. А вода в
озере выше десяти не бывает. На полчаса людей в воде бро-
сить — это ж почти убийство. Тьфу ты, мать, ну и уроды. Они б
за пять-десять минут справились, если б тормознули.
Аулис шел ближе к левому берегу, чем остальные, и основ-
ную группу видно было неважно, что за лодка идет, можно бы-
ло определить только по спинакеру, а я их в лицо знал едва ли
десяток. Видно было, что «Восход» отстает. Хоть и конкурент,
но Сашку жалко было. Хотя для него-то и просто гонку прой-
ти — программой максимум было. Казалось бы, не бог весть
что, но в этом озере, да на самоделке…
Мало б кто рискнул, не Мексиканский залив…
Судейское судно, непонятно почему, на старте замешкалось
и теперь пыталось наверстать, но скорость у него была не ахти,
а ветра хватало, преимущества перед парусниками у него было
немного. Оно ещё не начало даже выходить нам на траверз, ко-
гда стало тормозить, а потом и вовсе описывать циркуляцию. Я
указал на него Алексею.
— Похоже, краш у кого-то. Спасать пошли. Не иначе, мы
своими разговорчиками сглазили.
Алексей повертел головой, но далеко слишком было, чтобы
понять у кого неприятности, и он только пробурчал:
— «Эскападе» финиш принимать.
— Эт дааа…
Глянув вперед, я увидел лишь крохотную перевернутую за-
пятую паруса на границе свинцового озера и клочковато-серого
неба.
— Ну и прёт, с ума сойти. Я, вообще-то такого чудовища
даже на картинках не видел. Наверное, самая быстрая яхта в
России.
276
— Само собой. Да ещё и самоделка.
— У нас все, чего ни коснись, лучше самому с нуля сделать,
чем что-то штатное под себя заточить.
Подумал и тихо добавил:
— Особенно жизнь…
Аулис опять прав оказался, когда жался к восточному бере-
гу, на выходе из залива мы переложились на левый галс и так,
одним галсом, отобрав у большинства ветер, вылетели к маяку,
обошли его правым бортом и прицелились в остров Малый Ле-
ликовский. Не то чтобы, конечно, прицелились, там такие шхе-
ры залихватские, прямо не пойдешь, но где-то так примерно на
норд шли. Да ещё почти против ветра. По шхеристой акватории
мне не доводилось ходить, то, что на севере Ладоги, с этой зу-
бастой пастью лучше не сравнивать, да и на моторном всё-таки
судне тогда чапали. Не тот компот.
Аулис петлял, как заяц, но, видимо, верно, так как в сумер-
ках я опомнился от того, что мы финишную линию пересекли.
Принимал, кстати, всё-таки «Юнга Севера», он каким-то про-
ливчиком проскочил, пока мы маяк на южной оконечности
Кижского архипелага обваливали.
После финиша случился небольшой казус. Иллюстрация то-
го, как человек в гонке напрягается и чем после этого грозит
расслабон. Траекторию «Анастасии» от маяка до финиша мне б
нипочем на бумаге не выписать, но капитан провел яхту под
парусом отменно, мы, кстати, опять второе место отхватили; но
вот финиш позади, и не то, чтоб совсем расслабуха, но штиль на
душе.
Срубили паруса, пошли под мотором, так Аулис не только в
островах запутался, промахнулся мимо фарватера и заехал черт-
те куда, так ещё и причал поцеловал так, что всех пришварто-
ванных растрясло. Чудом отпереться удалось от соседей. Он, до
кучи, ещё и якорный конец чей-то чуть на винт не намотал. Как
первоклассник…
А сам ухмыляется, как всегда, чуть головой виновато трях-
нул, нипочем по лицу не скажешь, как он вымотался. Встали мы
на редкость косо, корму как-то отпихнули от соседей, о том,
277
чтобы перешвартовываться, не могло быть и речи, и я просто
перетащил якорь на корму, сбухтовал конец на палубе и за-
швырнул якорь с кормы вдаль, сколько сил хватило. Набил ко-
нец, яков взял, слава богу. Сойдет. Не до виртуозности. Стал
стягивать перчатки, получилось только пальцы снять, и то не
все. Один куда-то делся, остальные держались на ниточках, всё
стёр к чёртовой матери. А ведь «Guide», лучшие перчатки в ми-
ре…
Долавировались.
Пока я возился на палубе, стали понемногу всплывать в па-
мяти перипетии этого этапа, и я поежился. Маяк мы так впри-
тирку прошли, ветром поджало, что в скалу плюнуть можно
было. И попасть, кабы не ветер. С «Шансом» рубануться могли
за милую душу, высокий штурманизм свел нас в позицию тара-
на, Лёха еле увернулся от их форштевня. Падали мы раз пять,
Эсо опять чуть за борт не вылетел. Всё-таки он слишком герои-
чен для взрослого мужика. Поспокойнее надо.
У Лешки к Аулису были серьезные претензии по поводу та-
келажа, два раза брасы рвались. Ветер, конечно, тот ещё был, но
на зиму верёвки всё-таки лучше сдергивать с яхты, будь их хоть
километр. Себе дороже выйдет гнить их оставлять. Веху мастер
проглядел, понадеявшись на навигатор, опять же Лёшка яхту
выкрутил от мели. Тем более, что это в Карибах каких-нибудь
мель — она и есть мель, песочек, и черепахи с крокодилами на
нём греются. А здесь скала, да такая, что об неё обрезаться
можно. И, кроме чертей, тут никакой живности. И холодно, за-
раза…
Так что то, что Лёха зол был и выпить хотел зверски, вполне
объяснимо, лет двадцать назад я и сам бы искал, где б нарезать-
ся пообильнее. Хотя злости, конечно, не было, но вид он имел
бешеный. И когда мы спустились в каюту и увидели, что фин-
ская троица хлопает по стопарю, он, призвав все свои познания
в английском, довольно безапелляционно сказал Тиине:
— Wodka!
Она, мило глянув на него, спрятала бутылку в стол. Он по-
смотрел на меня и прохрипел:
— Ты можешь им объяснить, что мне выпить надо?
278
— Могу. Другое дело, захотят ли они понять. Только не раз-
очаруйся, ещё раз повторю, они от других обезьян произошли.
Tiinna, would you be so kind to give Aleks some wodka? This leg of
the race was too nervous, you know…
— I have none. Ask Aulis, if he has.
_______________________
— Водки!
— Тиинна, не будешь ли ты столь любезна дать Алексею
немного водки? Этот этап гонки был слишком нервозен, знаешь
ли…
— У меня нет. Может, у Аулиса есть, спроси.
Аулис, почуяв, в чем дело, пошел на пирс с сигаркой.
Я повернулся к Алексею:
— Пойми их, не принято. Пролет.
— Ну!!!… Черт бы их… К нашим пойду, там правильные
обезьяны…
Даже в такой ситуации владел он собой здорово, по лицу ни
разочарования, ни обиды прочесть нельзя было. Меня тоже
покоробило, он же обалдеть, сколько сделал, чтоб мы дошли,
да так удачно, да и команда всё-таки. Как-то странно получа-
ется, шкурой рисковать вместе, а отметить спасённую шку-
ру — врозь. Пришла мысля из области генетики, что всем ино-
странцам, приезжающим в Россию, не худо было бы делать
вливание русской крови при пересечении границы. Что-то
вроде прививки.
Для ассимиляции.
Я повернулся к камбузу, догрел чайник и, изменив привыч-
кам, намесил себе кружку чаю. Уселся на юте, зажав её двумя
ладонями, и стал хлебать кипяток безостановочно, промерз я
всё-таки капитально. Аулис, куривший в кокпите, вздернул па-
ру раз головой с улыбкой, хохотнул и нырнул в каюту, сказав
что-то по-фински, я разобрал только huva, но раза два. Ну, хо-
рошо так хорошо, а раз дважды, так и совсем здорово. Я вер-
нулся к своему пойлу, но вылезший из каюты кэп протянул мне
коробочку с сигарами. Я аж бровь задрал, это было нечто. Ви-
дать, я здорово отличился, раз сигарой угощает. Понимаете, как
бы объяснить…
279
Вот мелочь вроде, ну что такое, в самом деле, сигарка за
полтора евро, смешно, ей-богу. И не последняя она у него. Но
дороже она мне, чем орден Британской Империи на грудь. И уж
на морде я постарался это так изобразить, чтоб и в темноте вид-
но было.
И мы опять, как тогда, четверть века назад, сидим в кокпите
«Ниинны», тихо журчит Ладога и сверкает солнце, и впереди
надежда найти свой дом. Тогда у него, теперь у меня. Он ух-
мыльнулся, выпустив клуб дыма:
— Laatokka! Uuksalachti…
Меня как рельсой по башке кто ударил, он же тоже это чу-
ет!!! Он мне сказал, что мы сейчас сидим с ним на «Ниинне» и
идем по Ладоге к Ууксалахти, к его дому! И он знает, что я тоже
хочу домой. Хоть я и ни словом ему об этом…
Я чуть толкнул его ладонью в лоб, улыбнулся во всю морду
и обнял за плечо старого капитана. Спасибо, добрый мишка, ты
знаешь, что мне нужно…
Мы с тобой одной крови, ты и я…
Дай бог нам удачи…
ОСТРОВ ЗАБВЕНИЯ
Просыпаться мне не хотелось, но спать тоже не получалось,
вылез. На пирсе стоял не то чтоб дым коромыслом, но чуялось,
что ночь для большинства гонщиков ещё не закончилась, кто с
пирса падал, кто мачты плечами сшибал. Сторонникам трезво-
сти я сразу рот заткну, не ваше это дело. Лучше не суйтесь. Пы-
таясь объяснить лихорадку возлияниями, вы просто ничего не
поймете. Спиртное — это так, сопутствующий элемент. Это я
вам говорю как человек, у которого за плечами цистерна выпи-
того и пятнадцать лет трезвости.
Здесь были те, кто за пятнадцать-двадцать часов гонки наво-
ротил такого, что и присниться обычному человеку не может,
даже после трехнедельного запоя. И они знали, что таких в мире
всего-то несколько тысяч. Махнул стартовый флаг, спустился с
грот-мачты судейского судна один флажный сигнал, взлетел
280
другой, свистнул судья, и две сотни людей встали с миром в
другие отношения.
Годами адского труда, тренировок, океаном впитанных зна-
ний и навыков, запредельно обострившимся чутьем, напряже-
нием мышц, на которое человек просто не способен, реакцией,
кроющей по всем статьям волчью, они навалились на дверь в
иной мир и распахнули её настежь, впустив в души свои влаж-
ный ветер. И он пронес их на ладонях над ледяной водой, под
ураганным ветром севера планеты, через зубья скал и лабиринт
островов — к победе. Побежденными стали сомнения и неуве-
ренность, страхи и мелочность, все, что присуще тому, кто без-
думно варится в людском котле. А победителем стал человек. И
как бы он после этого ни выглядел, он имеет на это право. Это
победа над самим собой, и она заставит человека никогда не
обидеть слабого, кинуться на помощь, и чихать на себя, если ты
нужен другим. Человек становится после такой победы достой-
ным самого себя. И достоинство это нипочем не уронит.
Своё.
Как-то так, примерно.
И уж конечно, если такой орел надрался, воробья он не за-
клюет. Он бесстрашен, поэтому его незачем бояться.
У Лёхи, спустившегося с «Жульки», сверкало всё, от очков
до морды, собутыльники его с этого корабля вид имели совер-
шенно бешеный, появись необходимость, они б и скалы взгля-
дом раскололи.
— Черт с ней, но за ноздрю обидно тащиться…
— Блин, как не пришило-то никого?
— Испугалась, стерва. Выбирала, куда падать…
— Б…, ну надо же, из-за одной клёпки!!! Ну, мать…
— Да пошла она… Жень, с мотором как?
— Волокёт, горючки мало.
— Настреляем…
— Или в карбюр надышим.
Хохот загремел так, что сосны закачались, когда Женька де-
монстративно хлебнул из горла «Джека Дэниелса» и с натугой
выдохнул, демонстрируя, как он будет выполнять функции ин-
жектора, когда бензин кончится. Лёша, сгибаясь в три погибели,
проревел:
281
— Моновпрыск!!!
— Ещё бы!!! В одно жало, стерва, дует! — наставительно
рявкнул капитан. — Щас я ему гаду, весло найду, чтоб вискарь
не тратить… Пущай гребёт до Петрозаводска…
И дальше в том же духе…
Я пригляделся к «Юлии» и оторопел. Их, оказывается, не ко-
го-нибудь, «Юнга Севера» за ноздрю тащил. Вот уж на кого бы
не подумал…
На первый взгляд яхта выглядела просто разоружённой, но
ох как всё было не просто. Мачта лежала вдоль корпуса по час-
тям. Основная часть чуть торчала над форштевнем и заканчива-
лась изящной розой разорванного алюминия. Топ метра в пол-
тора был привязан к леерам, профиль скручен в жгут, градусов
на шестьдесят, место разрыва иначе как лохмотьями не назо-
вешь. Гик изогнуло так, что, привязанный к леерам, он точно
повторял геометрию закруглённого борта. Краспицы как под
танковыми траками побывали. Из степса торчало то, что выта-
щить можно было, пожалуй, только гидравликой, так там нало-
мано все было. Но это уж на берегу, в эллинге. А палуба цела.
Что, мачта за борт, что ли, свалилась? Не понял…
Я дернул капитана за лацкан:
— В отсеках осмотрелись? — я ткнул пальцем в мачту — На
таком шампуре два-три шашлыка должны были остаться. Мо-
жет, где жмур завалялся?
— Неее, всю ночь по головам пересчитывали…
— А сейчас, на свету, не судьба?
— Да ну на хрен, в Петрозаводске пересчитаем…
— А паруса?
— Да все за секунду. Меньше даже. Даже треснуть не успе-
ли. Бензину б где найти…
Лопнула мачта оттого, что одна из краспиц была приклепана
по науке, кроме одной заклепки, стальной. Она алюминий и
раздолбала. Ну, а когда кирпич наведался, сказалось… Хорошо,
шли не чистым фордаком, мачту за борт сдуло, и она повисла на
вантах, за них её потом из воды и вытянули. Ну, и за тряпки,
конечно. Свались она на палубу, и огреть кого могла. И кокпит
подкинуло так, что, хоть и весь экипаж там находился, открени-
вал, но в невесомости побывал, на высоте метров трех над
282
уровнем моря. Попадали обратно на корпус, но никто себе ни-
чего не переломал, так, ушибы только. И за борт никто не выле-
тел.
Повезло? Знаю я всё про удачу. Везёт тем, кто умеет везение
ковать. Любое чудо должно быть тщательно подготовлено. Шел
бы с ними хоть один «пассажир», стой он где-нибудь не по бое-
вому расписанию, его-то в море и вышвырнуло бы. Да и мачта
бы его нашла…
Денёк был серо-северный. У самой воды поддувало, но уже
на бережку у причала ветерок еле колыхал палаточный павиль-
он-«ресторан» и лишь сдувал в сторону от мангальщика шаш-
лычный дым. Хорошо, мимо меня, а то б заворот кишок при-
ключился, жаба меня всё ещё душила, не хотелось деньги на
жратву выкидывать.
Лёха с «Жуликами» пошёл в баню, а я попёрся глянуть, чем
хозяева острова живут. До столицы острова было версты полто-
ры, шел я наугад, но, как обычно в таких делах, угадал, и скоро
лесок расступился, показались строения. По дороге я прилично
заправился, почти вся тропинка заросла малиной, и голод я при-
тушил.
Насчет «угадал» стоит, наверное, дать пояснения. Я знаю,
каким-то генетическим чутьем понимаю, что самое захудалое в
наше время поселение на Руси, когда-то было цветущим. Ведь
неспроста тут так строились. Я в курсе, что это за труд — доми-
ки рубить, и за просто так в такую адскую каторгу человек не
впряжется. Причина должна быть. Очень даже веская. А уж ка-
менный дом поднять, когда дерева под рукой полно — тут уж
совсем причина. Необходимость. Значит, было тут что-то, ради
чего стоило на заросшей лесом скале поселок строить. И был он
немалым, сто пудов, вся верста с гаком, что я от пирса шел, не
совсем лесом заросла. Как бы так попонятнее…
Вот, скажем, тайга и лес. Есть разница? А то. И уж совсем
разница — парк и лес. И пусть парк до ушей зарос, пусть сто
лет зарастал, лесом он очень нескоро станет, ста лет для этого
точно мало, человек природе такие раны наносить умудряется,
что и по полтыщи лет не заживают…
283
Вот и здесь меня густые заросли и деревья по двадцать ар-
шин не больно-то в заблуждение ввели, огороды тут были. По-
том геометрия ландшафта перешла в парковую, я чуть левее
взял, чтоб к центру, и, точно, вынырнул из зарослей остов двух-
этажного каменного дома. И дом не барский, скорей, присутст-
венный, без особых излишеств. На холме, как и положено, цар-
ственно так…
Если идешь к начальству, так изволь в гору, для почтения,
хе-хе…
Вокруг дома остовы складов или пакгаузов, еле различимые
в зарослях, громадные, шагов по двадцать по фасаду, не мелкая
фактория была, ручаюсь. Интересно, чем тут промышляли? Ры-
ба, само собой. Лес вряд ли рубили, на острове дорого выйдет,
да и не та площадь для лесоповала. Что ж тут ещё могло быть
ценного, чтоб так строиться? Перевалочный пункт? Что ж,
вполне… С севера, из Пиндушей, лихтерами чего-нибудь во-
зить, а тут на крупные суда перегружать — и в Вознесение,
Свирь, Ладогу, Неву, в Европу. А если налево, на восток, то в
Вытегру, на бечевные ладьи. Тем путем вглубь России про-
браться можно, там издревле канал какой-то был, и волок.
Пушнина, скорей всего. Может, руда… Севернее Онего в землю
чуть не вся таблица Менделеева забита. От лития до урана. Ха!
Золото, кстати… Тоже привлекательный металл…
Конечно, может, и не этими сокровищами конкретно про-
мышляли, но ведь логичная версия. Мне нравится. Это если
мозгой шевелить. А мне без надобности, лес стал призрачным и
зыбким. Дом посвежел и воспрял, звонко хлопнула ясеневая
ставня на втором этаже управы. И заорал из окна высунувшийся
на полтуловища приказчик:
— Капитана баржи ярославской в контору!!! С весовым,
мать вашу!!! Три дюжины шкур тюленя куда сныкали, оглое-
ды??? Вот шас в исправ!!!
А снизу орет весовщик:
— Окстись, болезный, сам бочки попутал: жира китовьего
лишних три пузана откеда??? Шкура и есть, шоб те пусто бы-
ло!!! Кабы не я, в Любек и утекли б, а не в Самару! Креста на
тебе нет, глаз дырявый… В моря б тебя, шоб ханку с утра не
лакал…
284
А призрачные тени катают по слипам бочки, заводят гусями
на палубы тюки, смолят перевернутые баркасы и кренгуют на
мелях уложенные на бок баржи. Скрываются в сумраке леса
тени одетых в парки из шкур саамов, звенят ненужными здесь
доспехами викинги, и кутаются в халаты продрогшие индий-
ские и халифатские «гости». И, силясь выговорить немногие
знакомые им трудные русские слова, мычат, одетые в сукно,
ганзейские крохоборы. Одно слово, немцы. Немое племя, дика-
ри, шоб им пусто было. Такому дурню лучше так отдать, чем
торговаться, что с деревом говоришь. Никакого удовольствия…
Я ещё полюбовался на торжище, потом с сожалением вздох-
нул и тряхнул головой. Смыло. Канул гвалт в прорву тысячеле-
тий. Но ведь было же! Если есть кладбище, был и город. Не с
неба ж прямо покойники в могилы падали. Задерживались…
А сейчас? Что передо мной, жизнь или призрак жизни? Что
стало с моей страной? Пусть не нужен стал поселок, но он за-
служен и стар, он родина многим. Колами подпертые избы, те,
что поменьше, больших уже не удержать. Лесоповальный ба-
лок, и надпись на боку: «Комбед». Вот уж, воистину, бедняцкий
комитет. Ну и юморок у аборигенов. Отвесистая пощёчина сто-
летней власти разрушителей. Орите что угодно про себя, ваша
суть нам известна. Кровавый нуар, ей-богу. Велик и могуч рус-
ский язык несокрушимой души — одним словом поставить
клеймо на лоб миллионам мародёров. Ни в одном языке мира не
найдется аналогии слову «припечатать». Повезло родиться, ни
одни муки на свете не будут достойным воздаянием за возмож-
ность так выразиться. Недаром на Руси всяк Богу должен. Есть
за что.
А вот и дом Его, лучше всех строений сохранившийся дере-
вянный рубленый храм. Меня кольнуло и я сел. Лёг. Точно. Аб-
солютно то самое ощущение, как тогда, на Валааме, четверть
века назад. Я воспаряю над вечным покоем. Он не страшен, нет,
и нет ничего ужасного в слове «покойник». Это просто название
человека, обретшего спокойствие. Я шагнул за ограду, сквозь
которую ходу тревоге нет. Она бьется там, снаружи, бессильно
протягивая когти сквозь прутья, но куда ей…
Я помню все свои беды, я знаю, как их решать, и не стра-
шусь океана проблем, они просто есть, и всё. Это как дорога в
285
лесу. Пока ты идешь по ней, вот она, перед носом, в лужах по
пояс, с колдобинами и рытвинами, солнце печёт затылок, рюк-
зак в полтора пуда режет плечи и врезает тебя в грунт, жрут ко-
мары, и кусты ивы и ольхи смыкаются туннелем над тобой. Ви-
дишь ты дорогу только до поворота, и нет ничего, кроме тяжко-
го, однообразного труда — передвигать ноги в коричневатой
болотной жиже по пояс, да неизвестности там, впереди, за по-
воротом. И краткий миг отдыха, когда станет по грудь, и легче
всего наклонить голову, и окунуть в воду лицо. И хлебнуть чуть
ржавой водички, чтоб совсем гортань не пересохла…
Но вот ты воспарил над дорогой — и увидел свой ПУТЬ.
Карту, маршрут, неважно, но все целиком. И сверкает рассвет-
ной звездой перед тобою цель. Ну, и как тут не дойти, при та-
ком-то раскладе? Всего и дел — начать и кончить. Просто всё,
чего тревожиться…
До старта несколько часов, я никому не нужен и валяюсь в
траве церковного садика под березами, летаю по небу с облака-
ми, плещусь мелкой волной о берег. Да и плеск камыши гасят.
Тихо, хорошо. Похожее ощущение при прыжке с парашютом.
Купол хлопнул, самолет отлетел, и вдруг — тишина. Только что
свист свободного падения, рев винтов, и — бац, тихо. Не ватная
тишина, как при болезни или после залпа гаубичной батареи, а
прозрачная. Звуки-то с земли не долетают, километр с гаком.
Редкий кайф.
А сюда, видать, не долетают ор и гомон человеческой чуши,
душа тишиной упивается. Ясной и прозрачной. Чистой.
Очищение.
Звякнул будильник в голове: пора. До старта часа два оста-
лось. Я встал, мазнул взглядом окрест — ком к горлу. Сквозь
камыши мостки в заливчик вдаются, а на самом конце тётка си-
дит с удочкой. Ватник, платок, кирза. Она не поворачивается,
но и со спины всё ясно. О рыбалке тома написаны, миллиарды
разговоров переговорены, каждый второй — скандал на сканда-
ле. То рыбачки чего не поделили, то перехвастались, то недов-
рали, то жёны с визгом циркулярной пилы недовольство выра-
жают. И сам процесс, и цель на задний план задвинуты и водкой
спрыснуты. А вот она, цель, в полный рост. Не наловит тетя
286
рыбки — с пустым пузом спать ляжет, что ещё тут жрать? Это
что ж за жизнь, чтоб охотой, собирательством и рыбной ловлей
пробавляться? В школе, кажись, первобытнообщинным строем
называлось такое устройство общества. Меновая торговля,
рубль не в чести…
И тысячи верст до Питера нету, а на тысячи лет назад люди
отброшены. Поди, наверстай… Жизнь хуже, чем тогда, во мра-
ке веков. Там лайбу свалял бы, да ходил бы в моря, чтоб рыбки
вдоволь, да на продажу, а теперь — фигушки. Судоводитель-
ские права, регистрация маломерного судна, налог с продаж,
регистрация индивидуального предпринимательства, сеткой —
не смей. Приедешь на рынок, менты забьют, рыбу заберут, лод-
ку к штрафному причалу. Интересно, при монголах проще бы-
ло? Не хуже, я думаю, точно. Что делать человеку? Хоть рево-
люцию начинай, так тоже не выход. Ещё на пару тысячелетий
назад отлетим, проверено. Труба…
Взгляд от этих рассуждений так в башку провалился, что и
не видел я, куда меня ноги несли. А вынесли они меня к вилло-
подобному двухэтажному особняку, рубленному из оцилиндро-
ванного бревна с тиккуриловской пропиткой. Ну, блин, тротила
на хоромы эти нет, уж я б постарался, чтоб его целеньким в не-
беса подкинуло, есть навыки… Чтобы лопнул он, стерва, в по-
лусотне метров над землей, в пыль, в брызги…
Зззззаррррраззззааа…
Тротила не было, гексогена тоже, но зажигалки аж две, и, от
греха и соблазна подальше, я в заросли углубился. Ну его к шу-
ту, домик этот, сам развалится, раньше церкви точно, у предков
дури не достало брёвна цилиндровать для красоты. Такое толь-
ко дятлу конченому в голову прийти могло. Наружный слой
бревна самый плотный, там годичные кольца чуть не друг на
друга наезжают, вода от него отлетает, не впитываясь. А ежели
по нему резцом пройтись, так всё насмарку, волокна разлохма-
чены, здравствуй, гниение…
Всё, блин, сгнило…
К чертовой матери такие рассуждения, самый верный способ
от такого настроя избавиться — резко изменить своё физиче-
ское состояние. Как говаривал наш великий учитель
д`Артаньян, основа любого предприятия — сытый желудок.
287
Черт с ней, с жабой, десятку ойро можно и прожрать. Русских у
меня давно уже не было. Я подошел к девчонке у мангала и
протянул десятку:
— Девушка, что б в меня запихать можно за эти деньги?
— Ого! А сколько тут?
— Рублей четыреста. Мне б, чтоб калорий побольше.
— Шашлык остался, два выйдет, чай, хлеба…
— Годится. Корми.
— А пить что будете? Только пиво осталось…
— Мне это без надобности, я и так дурной.
— Что, совсем не пьете?
— Я ж говорю, дурной…
— Ну и ну, первый раз такое вижу.
— Человек живет для того, чтоб каждый день что-то видеть
впервые. А за что средним родом-то?
— Как?
— Такое. Какое я такое-сякое-этакое? Любимая девушка зо-
вет меня «чудище заморское». Она нашептала?
— Ой, извините…
— Да за что? Сам виноват, люблю к словам придираться. Ты
мне шашлыком пасть заткни поскорей, чтоб я тут не разорял-
ся…
— Это мы мигом…
Через минуту я уже примостился у стола с тарелкой и видом
на залив с пирсом. Корявое предложение, да? А мне так нравит-
ся. Удовольствия от созерцания и поглощения пищи были при-
мерно одинаковы по силе, вот я их между двумя точками и
втиснул. Для равенства. Мясо было мягкое, но не для меня, я
раскрыл ножик и стал жрать, как индейцы пеммикан, или эски-
мосы — сырое мясо: зажму деснами кусок, и отмахну ножом
перед губами. Резать на тарелке мне почему-то не хотелось. Не
тот настрой. Ел по-зоновски, медленно, чтоб ни одна калория
мимо не проскользнула.
— Как вы нос себе не отрежете? — девчонка стояла перед
столом с кружкой чаю и смотрела на меня слегка очумело.
— Так руки не трясутся ещё…
— А зачем так-то?
— Зубов нет. И вкусней. С ножика всегда вкусней.
288
— Интересно, чай вы тоже с ножика будете? — она протяну-
ла кружку.
— Неее, классическим способом, даже без блюдца. Спасибо.
— Приятного аппетита…
И пошла. Даже спина была какой-то недоуменной. Ну и лад-
но, будет о чем людям посудачить зимой. Она тут длинная…
Чай был с какими-то травами, пахучий донельзя, но прият-
ный, и я потягивал его, для полного кайфа растянувшись на
траве под березами. Только что забора не хватало, как тогда, в
Новой Ладоге. Тут подкатил Аулис, взгляд у него был какой-то
рыщущий. Он и рот раскрыть не успел, а я уже вопросил, чуть
саркастично и злорадно, памятуя казус с Лехой:
— Водка?
Лицо его не то что растянулось, разъехалось в улыбке, и го-
лова размылась от утвердительного кивания.
— Момент… Хозяйка, как с водкой у вас?
Та развела руками, и чуть всхлипнула даже:
— Ребята в Кижи поехали, но не успеют, наверное. В этот
год что-то много выпили ваши…
У меня сразу сорвалась с языка цитата из Некрасова:
— Раньше бытовало мнение, что моряки пьют без меры. На
самом деле, мера есть. Этой мерой и является анкер, сорокаве-
дерный бочонок…
— Какой???!!!
Я показал на метр от земли ладонью. Она хмыкнула, и пожа-
ла плечом. Потом вздохнула:
— В прошлый год три ящика осталось, мужики их месяц ли-
квидировали. Весь бизнес насмарку…
И тут я сообразил. Наценку они заряжали невеликую, вдвое
примерно. Но все равно, суток торговли хватало на то, чтоб
всем островом год протянуть. Мать моя, что ж за жизнь у лю-
дей??? Год жизни зависит от удачи одного дня. Ясное дело, ес-
ли срослось, как сейчас, клиент с жаждой есть, а продать ему
уже нечего, так и в петлю от досады полезешь…
Кошмар…
— Может вискарь, коньяк, самогон на худой конец?
— Только пиво.
289
— Хреново дело. Aulis, no wodka. No spiritus. Lager. Beer.
Gerveza.
Пиво, короче… Что за пиво хоть?
_________________________
— Аулис, водки нет. Вообще спиртного. Пиво (нем., англ.,
исп.).
— «Балтика», «Туборг». Квас есть Лидский.
— Да ты что??? Он же с градусами, да?
— Ага. Как пиво.
— Щас я тебе тягу сделаю. Тащи пузырь на пробу. Почем?
— Сотка.
— Давай-давай…
Я уже шарил по карманам, в третьем нашел рублей двести, и
протянул ей сотню, показав Аулису пальцем на купюру. Хозяй-
ка метнулась за павильон, и вернулась с бутылкой кваса. Сам я
его не пил, естественно, но попробовать разок удалось, купил
раз по ошибке, не посмотрев на этикетку, каааак хлебнул…
Такой, гад, завлекательный, что чуть в алкоголизм не впал
опять. Быстренько доскакал до дому и сыну отдал, от греха по-
дальше. Презент оказался очень кстати, Игорёха днём раньше
футбол с приятелями смотрел в спорт-баре, «Ливерпуль» про-
дул, и накачались они с горя до синих соплей, причем пивом. А
пивом нажраться не есть здорово, голову править нечем, не ле-
зет оно после вчерашнего. На что покрепче даже смотреть в та-
ком состоянии просто не рекомендуется. А бутыль моего кваса
его моментом в норму привела. Он меня потом победными ре-
ляциями с месяц примерно засыпал.
Ну, а теперь я пузырь открыл, хлебнул, прищелкнул языком
и протянул квас Аулису. Тот с опаской глотнул — и присосал-
ся, как вампир к семикласснице. Выдув полствола, полез в зад-
ний карман, достал бумажник, и судорожно стал в нем рыться,
не выпуская из руки бутылки и не смея оторвать от неё один
глаз. Вторым слегка на деньги косился, наши он наощупь не
рисковал определять. Наконец, протянул тысячу.
Девчонка оторопела:
— Э?
290
— На все — хмыкнул я — Оценили твой напиток.
Она и повернуться-то не успела, а кэп уже ствол прикончил,
и тааак вздохнул…
Редко удается увидеть столь счастливого человека…
ТУМАН
Никогда не говори, что ты все уже видел и все знаешь. И тем
более не думай. У природы полный шкаф игрушек. И полки
шкафа бессчётны, и теряются они в бесконечности. Шторм
был? Был. Штиль? А как же, полдня по соплям тащились. Ска-
лы, свалки, кирпичи, тараны, брочинги, холод, пекло…
Всё было.
Нет, не всё…
Туманом накрыло.
Всё время почему-то мерещится гонг. Черт знает, что с моз-
гом. Сырость отчаянная, дрожь не уймешь, даже губу прокусив.
Мысли в башке столь дурацкие, что дальше уж некуда, кажется.
О том, что паруса, к примеру, кевларовые — это длиннющие
волокна углерода, воду отторгают по самой природе своей, и
намокнуть принципиально не могут. Стало быть, складывать их
будет после тумана ничем не сложнее, чем при ясном солныш-
ке. Князь Владимир. Ясно солнышко. Интересно, кому он ясен
был? Всем, что ли?..
Аааа, кевлар, да… Не брезент, тот, гадюка… Чтоб ему пусто
было… Мы с Борькой у Мощного, кажись, паруса задрали, ми-
нут десять уродовались, такие тряпки деревянные, ужас. Его,
брезент, руками берёшь — как маслянистый наощупь, все ногти
обломаешь, пока поставишь, сразу вспоминается, что панцири у
воинов Океании были из просоленных веревок и брезента, даже
пули отскакивали. Мы и не парились, что промокнут. А как
миль через полста дождик зарядил, да ветер стих, врубили ди-
зель, так паруса сдирали-то полчаса, и два ещё укладывали. Не
приведи Господь ещё в такое вляпаться…
Шли тогда на новёхоньком соломбальском карбасе, сделан-
ном, типа, по старинной технологии, в Клайпеду его перегоня-
291
ли. Однако, не в ущерб исторической правде, я бы всё-таки дак-
роновые паруса на нем поставил, да хоть лавсановые. А для
понта можно было б и зеленью покрасить, чёрт с ними, пусть
только выглядят, как брезент.
«Туман, туман… Седая пелена….». Ни неба, ни моря, ты ле-
жишь на мокром морщинистом блюдце радиусом в пятьдесят
аршин, накрытый молочным колпаком от всего мира. И не мо-
жешь уже поверить, что он есть. Слишком много часов вот так,
без чужих звуков и видений, даже без чаек. Нелётная погода у
них, что ли, как у «Пикирующего бомбардировщика»? Галсы
длиннющие, по два-три часа на заборе, однообразно качаешься,
открениваешь на автомате, и все время себя надо вздергивать за
узду, чтоб не проворонить экстру. Так похоже на трассу…
Летишь час, другой, десятый… Всё уже привычно, ровно:
повороты, обгоны, заправки, леса, города, мосты… Ничто не
выдёргивает тебя из ровного, спокойного состояния. Всё уже
давно без мозга, плавно вращается руль в мягких пальцах, ле-
ниво двигаешь кочергой, на педалях не пляшешь, а тихо и рас-
слабленно паришь менуэтом. И тихую колыбельную поет из
магнитолы «Slade», «Led Zeppelin», или Suzi Quatro. Морг-
нул — и с ужасом видишь, что ты уже на встречке, и в морду
тебе автобус летит.
Всё время тянет глянуть в навигатор, а то и совсем к нему
прильнуть, чтоб хоть знать, что там, впереди. Справа. Слева.
Под нами, в конце концов. Чтоб хоть в нём увидеть тусклые
значки островов и рифов, берегов и скал. Хоть изменения глу-
бин. Чтоб хоть намёк какой, что есть где-то земля, люди, кроме
нас пятерых, что есть ещё что-то, кроме вяло бегущей на одном
месте яхты, тумана и серой тарелки с водой, из которой она так
старается вырваться, но не знает, насколько это безнадёжно.
Дура.
И вдруг из тумана вырастает далекая зыбкая стена дома,
клён, и желтый штакетный заборчик по пояс из широких досок
вразбежку. За заборчиком — шеренга пирамидок можжевель-
ника, скрывающая наш садик от посторонних глаз, а на самом
деле — их от нас. И кусты я в следующий раз буду стричь толь-
ко поверху, чтоб повыше. И поливать буду каждый день, чтоб
выросли метра по три. И в “Toom” после обеда скатаюсь за
292
удобрениями, или в маркауф, до сих пор названия путаю. А
Ленка сидит уже на балкончике, как она его называет, за столом
под тентом, закутанная в плед, листает книгу и пьет туман…
А я выйду через стеклянную дверь, босиком, как есть, и сяду
у её ног, положив голову ей на колени…
Прямо в лужи, мне так хочется…
В Ростоке, кстати, как и здесь, налицо природная аномалия,
которой в Питере я и не видывал: туман в тандеме с ветром.
Там это запросто, черт знает, почему. И ведь не сдувает ветер
туман. И здесь, колпак-колпаком, а бежим-то мы узлов пять…
Мистика какая-то. Дует, а туман никуда не девается. И не клоч-
ками, а сплошняком.
И тут из этого сплошняка с правой задней раковины вылете-
ла «Белая Ночь» на хороших ходах. Мать твою, похоже, в борт
нам целятся. Аулис, ветер не отдавай! Мы оба правые (в смыс-
ле, идем правым галсом), уступать друг другу не обязаны, тут
кто кого сожрёт. А Володя тот ещё волчара, он и метра не от-
даст, да ещё и твои отгрызёт, не подавится. Добрейший же му-
жик, а тут реально на дно нас отправить прицелился. Аулис на
него чуть наваливает, отбирая хоть чуть ветра, у «Ночи», в
принципе, один выход после такого фортеля, чуть увалиться,
набрать ходов, пройти у нас по корме и выиграть ситуацию, на-
валив нам уже на левый борт. Яхта у них полегче, такой трюк
может и проскочить. Аулис стреляет глазами на паруса, на
«Ночь», опять на паруса, и шарит глазами по горизонту. Мало,
блин, тумана, так и сумерки накатили, почти час ночи. И в на-
вигатор, смотрю, глаза скосил. Мать твою, там-то тебе что на-
до? А тут он вообще прилично кладёт лево на борт, аккурат за
долю секунды до того, как Володя переложится. Чёрт, а он и не
собирается. Не понял…
Понял, да так, что подавился. Из тумана слева по борту вы-
рос островок с маячком, черт, это ж поворотный пункт на мар-
шруте, вот зачем он в навигатор пялился! И Володя его видел,
хотел рискнуть, и «Анастасию» отжать, да Аулис не дал. Ну и
ну, куда там футбол с хоккеем… Во, нервотрёпка…
Мы проскакиваем между островками, «Ночь» следом за на-
ми, чуть правее, но Перфильев дело туго знает, островок от вет-
ра нас чуть прикрыл, и «Ночь» стала уверенно нас штопать. И
293
Аулису теперь не увалиться, чтоб ходов набрать, он тогда
«Ночь» протаранит, Володя не зря ему борт подставил.
Тьфу ты, гангстеры, один другого стоит…
Прикольно то, что не сидел я в ложе с пивом и воблой, на-
блюдая драку умов озверевших капитанов, а метался, как заяц,
от верёвки к верёвке, вертел турачки, расправлял шкаторины, и
даже улучил момент мачту поскрести. А уж висел, откренивая,
всем телом над водой, мизинцем за ванты цеплялся. И ведь ус-
мотрел всё, надо же…
Минут двадцать мы ещё бодались, но «Белая ночь», действи-
тельно, чуть не на тонну легче «Анастасии», и при таких ветрах
у нас шансов против неё ноль. Ушлёпала.
Свалила в туман…
Мы особо не горевали, потому, что балл у неё повыше, и кто
кого уделал, не больно-то ясно, это только при подсчете выяс-
нится. Но заруба знатная была, весь экипаж выглядел, как кава-
лерийский эскадрон после штурма артиллерийской батареи. Что
там залп картечью получить на полном аллюре, что здесь фор-
штевнем в борт на повороте. Жизнь после таких передряг вкус-
неет на несколько порядков. А Аулис все так же поглядывал на
паруса, на море, на навигашку, со своей всегдашней улыбкой,
но, черт возьми! Чуть не так у него губы изогнуты, мама моя, да
это ж злорадство! Почти неуловимое, оно самым краешком на-
литого азартом глаза проглядывает из-за широченной спины
добродушия, но оно есть! Ишь, ты, хищник какой…
Даром, что медведь…
Мискала.
НАГРАДА
Последний этап в бухте Петрозаводска мы хреново отбега-
ли, четвертыми пришли. То ли подустали, то ли погода совсем
не наша была, то ли переизбыток членов команды. Хотя, это
вряд ли, Лёха друга своего привел и сына, гонки отведать. Па-
рень в парусном деле шарил, уверенно справлялся с веревкой,
которую ему доверили, и попутно вовсю занимался фотокор-
294
респонденцией. И ещё один член экипажа был бы очень в жи-
лу, особенно, учитывая его вес, если б посильнее дуло. А в
шторм — так мы и «Эскападе» на пятки наступали бы. Но ше-
лестело неважно, на грани соплей, и все наши преимущества
так и пролежали всю гонку в долгом ящике. Когда я ступил на
пирс, из меня как будто кости кто выдернул, и я чисто на ав-
томате в баню поплелся. Мешок такой бесхребетный, весь в
соплях. Продуло меня и впрямь серьезно, часа четыре из па-
рилки не вылезал…
Когда вернулся, Алексей мне поставил на вид, что я всю
приборку прогулял, и, поскольку это было справедливо, я со-
всем погрустнел и остатков настроения лишился напрочь. Ве-
шаются с таким настроением. Отошел от «Стаськи» метров на
двадцать, сел на камень и стал разнообразно горевать. Так этим
увлекся, что очнулся только через несколько часов, когда всех
гонщиков в город позвали, в ресторан. К «Причалу».
Мне в жизни частенько удавалось побеждать. Награды тоже
вручали, было дело, иной раз и в торжественной обстановке, с
речами, напутствиями и прочими причиндалами. Читая о по-
добных действах или наблюдая их в хронике, я неизменно впа-
дал в недоумение. Что ж у них-то так все полноценно, а с меня
этот триумф, как с гуся вода. Ни разу не удавалось награде ис-
кренне радоваться, постоянно что-то изображал. А уж тут-то,
казалось бы…
Ну, влезли на сцену, дали нам серебряный кубок, ресторан
беснуется, тыщи две рыл. Причем у них-то как раз неподдель-
ная радость на лицах, с чего бы, интересно? А ведь никто из
них меня до сих пор и в глаза не видывал, остальных, кроме
Леши Королько, тоже. Анекдот. Девахи полуголые медалями
нас увенчали, целоваться не лезли, видать, в оплату не входи-
ло. Стою на сцене, жду, когда слезать пора будет. И ведь самое
интересное, что занимает меня больше всего, как бы момент
этот не проворонить, я очень страшусь неловкости, которая
наступит, если мы лишку на подиуме задержимся. Артисту в
буфет пора, а он все Гамлета кочевряжит. Не дело.
Добравшись до нашего стола, я присосался к бокалу, выдув
остатки коктейля. Слава богу, лед в безградусной «Мохите» не
295
растаял, остудил башку. Нажраться, что ли, надо, чтоб восторг
почуять? Ведь должен же быть, как ни крути. Стол у нас здо-
ровенный, на дюжину персон, разместились аккурат два эки-
пажа, наш и «Белой Ночи».
И тут со сцены Кондаков вещает:
— На сцену приглашаются победители гонки в классе 32 фу-
та, экипаж яхты «Белая Ночь»!!!
Володя растерянно улыбнулся, тут же подобрался, надел на
ходу медальное лицо, и они пошли на сцену. Ё-моё, у меня
что, такое же было? Я хмыкнул, они уже поднялись, сверкнули
в свете софитов, и вдруг меня прорвало. Я заорал, как поме-
шанный, и аплодировал, подняв руки над головой. Рядом так
же орали Аулис и Лёха, Тиина и Эсо, Лёшина жена и весь зал.
А Владимир Перфильев протянул кубок вперед, экипаж об-
ступил его полукругом, они протянули руки, кубок спаял их и
взлетел над головами, отчаянно засверкав золотом.
Победа!!!
Зал треснул и раскололся от победного луча, в пролом хлынул
рассветный потоп, на гребне которого неслась в серебристой ко-
леснице Ника, воздев в небеса сверкающий жезл, бешеные кони
рвали копытами облака, и гребень этого урагана оседлали те, кто
вырвал победу. Их несло вверх, вверх, туда, к подножию гранит-
ного трона, на котором с улыбкой ждала их наша мама.
И тут я понял, что такое победа.
И ради чего её стоит добиваться.
Выходя в море, мы приходим в детскую, и мать-природа под-
кидывает нам задачки, одна сложней другой, мы возимся и рыпа-
емся, чтоб их решить, а она сидит в потрясающем кресле карель-
ского гранита и вяжет немыслимые кружева наших судеб на недо-
сягаемой, казалось бы, высоте. Но, решив её очередную загадку,
мы получаем великое право кинуться к креслу, положить щёку ей
на колени и радостно прокричать: "Мама, смотри, как я могу!".
Вот ради чего...
296
ВНИЗ
Что с климатом сделалось? Четверть века назад мне и про-
гноз ни к чему был. На берег выйдешь, жалом поводишь — дня
на три погоду по часам знаешь. Ноне и за десять минут ручаться
нельзя. Вот же, дымкой все небо до зенита заволокло, свинцом
налился горизонт, штиль, хоть ноздрёй поддувай. С норда даже
тучки клочками просматриваются, южнее формируется «жёл-
тый глаз», четверть часа — и каааак свистнет…
Фига. Третий час среди таких декораций тащимся. Свинство
какое-то. Аулис плюнул на всё это безобразие, дал команду на
спуск парусов, врубил дизель и спать пошел. Мы с Димой тряп-
ки быстренько смотали, я уселся на авторулевого, а Дима моби-
лу оседлал. Его нам Лёша сосватал, Дмитрий Бубновиков — его
партнер по кайтингу, в гонке он на «Кондопоге» ходил. А по
сути он — профессиональный судовод, штурман, ходил на бе-
гемотах, и я с чистой совестью, дав ему все номера и позывные,
свалил на него переговоры с Волго-Балтом. У него даже агент в
Петрозаводске есть, так что и Макса с факсом теребить не надо.
Мы мирно чапаем втроем к бухте Вознесение, миль десять
осталось, а там вниз по Свири, через Ладогу, и — по Неве.
Вниз.
С пьедестала, что ли…
Вчерашний вечер очень напоминал последние кадры фильма
«Вертикаль». Тиина с Эсо рванули в Куопио на тачке, Лёша
вернулся к своему ангару. На причале яхт-клуба хищно воро-
чался гигантский портовый кран, выдергивая лодки из воды и
кидая их на трейлеры, беломорцы рванули своим ходом на Со-
ловецкую регату. Разошлись. Кто на год, кто совсем, просто не-
куда деться…
И искусственной почкой дышала многократно повторённая
фраза: «Ну, до следующего лета!».
Ох, только б не отключили, загнусь же…
Ивинский разлив мы прошли до темноты, почти весь. И я,
было, уже хотел вздохнуть облегчённо, но туман рухнул на нас
297
с заходом солнца, как потолок при паршивом ремонте. При-
хлопнул сразу и начисто. Я и охнуть не успел, как из тумана
полез на нас здоровенный форштевень, мы с ним разошлись
еле-еле, спасло то, что я заранее жался к красной линии буёв,
бегемоты тут подворачивают, и у них раскатка вправо получа-
ется. Пока расходились, туман так плотности набрал, хоть но-
жом режь, ещё одно судно, хоть сверху, хоть снизу, можно и на
дно отправиться. Но Дима нырнул в каюту, выскочил оттуда с
биноклем и стал обозревать акваторию слева по борту, бросив
на ходу:
— На хрен такой героизм.
— Командуй, я режу фарватер и к белым жмусь.
— Добро.
— Яшка в форпике.
— Понял.
Минут через несколько он протянул руку, продублировав
голосом:
— Лево тридцать, белый!
— Есть. Вижу.
Он метнулся на бак и бросил через плечо:
— Эхолот.
— Понял. Спокойствие экипажа — прежде всего…
Он хмыкнул и полез раскручивать якорный конец.
Я проскочил мимо буя, отключил авторулевого и врукопаш-
ную стал описывать циркуляцию, довольно круто. В нижней
точке поставил реверс на нейтраль, каркнул: «Вода!» и стал
считывать вслух показания эхолота:
— Девять… Девять. Десять с половиной. Десять. Девять с
половиной. Семь. Семь. Идем?
— Узел примерно, — Дима не отрывал взгляда от воды под
форштевнем.
— Шесть. Шесть. Пять…
— Встали, якорь пошел.
Он взялся левой рукой за форштаг, откинулся всем телом на-
зад и метнул яшку в туман. Я хмыкнул.
— Железного звона не было. Что, в буй не попал?
— Тьфу на тебя.
— Гранатомётчик. Трендец «Тиграм», захлебнулась атака…
298
Я дал реверс самым малым на пару секунд, и мы стали
ждать. Это вечность? Ага, она самая…
— Якорь взял!
— Уф. Ты буй видишь?
— Нет. И воды, вроде, тоже не вижу.
— Ну и ну. Это уже не молоко, сметана…
— Спать пошли.
— Ага. Авось не наедут…
Снились какие-то ужасы, и все сплошь связанные с хожде-
нием по разливу в тумане. Дело в том, что он не только мелкий,
в нем еще каких-то свай набито, причалов прямо посередь воды
и какой-то чертовщины, так что с фарватера слезать тут не след,
хреново дело кончится. Но в тумане буёв не видать. Прошел
пару, полминуты — и она скралась, а следующую пару видно
только в упор. Идём сверху, и запросто можно на якорный ко-
нец сначала налететь, а потом, до кучи, и буй поцеловать. А он,
собака, двенадцатимиллиметровой стали, не нашему пластику
чета. Так ведь и это ещё не всё, река-то судоходная и хорошо
нагружена. Большегрузы прут себе по радару и в ус не дуют, на
нем всё видно, а у нас-то его нет. Бить такой слон нас, конечно,
не станет, всё сделает, чтоб увернуться, но мы, слепые, запросто
можем свести суда в позицию тарана, и у крупного судна поя-
вится кислый выбор — нас рубить или на мель вылетать. И что
он выберет, если каждая минута фрахта на счету?
Вот эта фигня мне и снилась. В красках, естественно, как
всегда.
Неважно выспался.
У Подпорожья мы прилично застряли, на несколько часов.
Сначала водолазы работали, потом пассажиров пропускали.
Ещё кого-то, сильно важных… Пока мы торчали у стенки, нас
нагнала питерская яхта, но я этого не видел, на другой берег
угрёб на надувнушке. Забрался на высоченный берег, утес там
метров сорок над водой, весь поросший соснами и осиной, по-
шлялся, имея в виду грибы, но даже поганок не обнаружил. Зато
искупался. Нашёл какой-то мелкий плёс, там даже вода была
тёплая, градусов двадцать.
Когда подгрёб к стенке, застал там дым коромыслом, гуляли
два экипажа на «Анастасии», вторая лодка пустовала, на неё
299
только время от времени кто-нибудь метался за бухлом. За эти-
ми развлекухами время прошло как-то незаметно, и команда
диспетчера на проход шлюза чуть не осталась за кадром. Сча-
стье, что рацию я сунул себе в карман, от греха подальше.
Мы рванули в шлюз, как настёганные, втиснулись вместе с
каким-то пассажиром и чуть руки не обломали, одерживая яхту
у стенки, пока он из шлюза выбирался. С ходами они не цере-
монятся, у них расписание. А на палубах всем и интересно, и
смешно. Кольта, чтобы уравнять шансы или хотя бы отучить от
веселья над чужими страданиями, у меня не было.
Не понравилось мне это шлюзование.
В Мандрогах углядели заправку и залились по самое некуда.
Чёрт знает, может, в Ладоге тоже штиль, и придется под мото-
ром бежать, да и время поджимало, мы шли на пределе распи-
сания. Могли и под питерские мосты не успеть. А переоформ-
лять заявку совсем не блазнило, по второму разу ввязываться в
эту канитель мне напрочь не хотелось…
Вылетев на плёс перед Свирской электростанцией, я узрел
чуть не десяток пароходиков, идущих вниз, и сильно сник: без
очереди нипочем не влезешь, и утопить за такое могут, да ещё и
постоять у стенки, как в Подпорожье, полно шансов. Мало ли
Путин ломанется, ходят упорные слухи, что Мандроги — его
вотчина, больно там всё цивильно выглядит, отродясь не виды-
вал деревянных мельниц со стеклопакетными окнами. Может, и
врут свирские аборигены, но дыма без огня не бывает, зачем-то
же они с Медведевым яхты покупали и в Стрельне их держат…
Человеческое подсознание — штука не то чтобы тёмная, но
на неожиданные пассажи падкая до ужаса, и мои радиоперего-
воры с диспетчером шлюза приобрели несколько политическую
окраску.
— Нижнесвирский, яхте «Анастазия».
— Слушаю, «Анастазия», что-то мне голос ваш знаком…
— Так я в розыске.
— За что???
— За развратные действия в отношении несовершеннолетне-
го президента Российской Федерации.
Минуты через три сквозь гром в эфире продрался сдавлен-
ный писк диспетчерши:
300
— А мы никому не скажем, давайте быстренько за СТК-52-м…
— Яволь, девушка, вы спасаете наши никчемные шкуры. Не
боитесь быть привлечённой за соучастие?
— Прибавьте оборотов, а то шлюзом придавлю…
— Куда соваться? Длина…
— К пятому рыму, я помню ваши габариты…
— Спасибо!
Дима смотрит на меня вопросительно:
— Вы чего тут на подъеме начудили?
— В смысле?
— Первый раз за свою карьеру слышу, что диспетчер голос
запомнила. А уж габариты…
— «Стаська» четыре дня на связь не выходила, пока по Ла-
доге шарахалась, тут весь СЗРП на ушах стоял.
— Ну, это не повод…
— На рею нас хотели. Очень сильно.
— Все равно странно.
— Без очереди проскочили, и ладно. Побольше б таких
странностей.
— Как бы нас у Литейного моста странность не ждала…
Язык у тебя…
— Он не только мне враг. Фигня, кому мы нужны…
— Тоже верно…
От устья Свири до железнодорожного моста ровно сто миль,
тринадцать часов полным ходом с учётом течки в Неве. Проход
моста у нас записан на 15.00 завтра, успеваем, если под дизе-
лем, конечно. Я смотрю на закат над Ладогой, и вся эта арифме-
тика тает и испаряется. Солнце медленно скользит вдоль гори-
зонта, понемногу приводняясь, как самолет по очень длинной
глиссаде, и с лёгкой улыбкой просит тишины. Оно же спускает-
ся в озеро так плавно, так тихо…
Какой тут мотор…
Я просыпаюсь толчком и, ни о чем не думая, даже не обува-
ясь, вылезаю на палубу через световой люк носовой каюты. Ти-
хо, как ящерица. Я хочу на это посмотреть…
Он сидит на румпеле, идёт врукопашную, не стреляет глаза-
ми по парусам и акватории, как обычно, а тихо и неспешно об-
301
водит глазами ночное озеро, небо, лодку. И в навигашку не
смотрит, по звёздам идёт, как и положено, в полной темноте,
подсветка выключена. Я вижу, что он не один. На парусах рабо-
тают тени его предков. Глава рода в каюте делает прокладку,
женщины-праматери колдуют на камбузе, стирают и штопают.
И ждут на берегу. И провожают своих мужчин в море. А они
тягают из воды сети, налегают на вёсла, снова и снова ставят
паруса. Те, что уносят в вечность…
Я присаживаюсь на левую банку кокпита, подмигиваю Ау-
лису, и очерчиваю рукой широкий круг приглашающим жес-
том:
— Laatokka. Miskala.
Он несколько раз кивает головой, улыбаясь, он понял, что я
всё это вижу.
— Ye, ye…
Я показываю большим пальцем себе через плечо, за спину, и
ухмыляюсь:
— Nevo. Tarasov`s.
Он тыкает меня пальцем в грудь и хохочет:
— Russ! — и покачав пальцем, добавляет — No war.
— Forever.
___________________________
— Ладога. Рода Мискала.
— Да, да…
— Нево. Рода Тарасовых. (Старославянское название Ла-
дожского озера — Нево)
— Рус. Войны не будет.
— Вовеки.
В Шлиссельбург мы вошли в пятом часу вечера, проквакав,
естественно, проход железнодорожного моста, и встали к стенке
у Староладожского канала. Я бросил через плечо: «К ночи бу-
ду», и рванул к автобусу в Питер.
На Морскую 37, в «Волго-Балт», я успел к самому закрытию.
Вломился прямо в диспетчерскую и, как ни странно, за десять
минут вопрос с графиком прохода решил. Правильно сделал,
что прямо в контору ломанулся, по связи могли и закочевря-
житься. Они и тут-то огрызались в стиле «Не положено». Дубы
302
какие-то, ведь ясно же, что денег не дам, ещё с прошлого раза
ясно, чего выпендриваться?
Я стоял на остановке и ждал, когда подадут автобус, когда
заорал телефон. Звонила Риитта.
— Hai, Georg, may I speak to Aulis?
— You see, I`m at Pietari, solved some problems with
transpassing, Aulis in Pahkinasaari, with Dima. What happened?
Голос её затрясся от тревоги:
— It`s not possible to call him!
— Be easy, they have directive of mine to visit supermarket for
feed. I`ll return on board hungry, no time for feeding. Or you prefer
me to eat themselves?
Она хохотнула, но голос все ещё тревожный:
— O, no! But the call…
— Be easy, I said, Dima is like me, no spiritus. I think, Aulis left
the mobile on board, when redressing — и добавляю
провокатрско-сочувствующим тоном — The old man, you
know…
Она хохочет:
— And why such young girl married him?
— I don`t know. Perhaps, love?
— Joker! It`s you, who is old!
— And wize… You will speak with him after hour with a half.
My bus is coming. Be easy, I`ll call, when come.
— OK! I`m waiting…
_________________________
— Привет, Георг, я могу с Аулисом поговорить?
— Видишь ли, я в Питере, решал тут проблемы с проводкой.
А Аулис с Димой в Шлиссельбурге. Что стряслось?
— До него не дозвониться!
— Не волнуйся, я им директиву дал в магазин сходить за
жратвой. Приеду ж голодный, жрать некогда. Или ты предпочи-
таешь, чтоб я их съел?
— О, нет. Но дозвониться…
— Да не парься, я сказал, Дима вроде меня, тоже не пьет. Я
думаю, Аулис телефон на борту забыл, когда переодевался. —
Старый человек, чего ты хочешь…
— И как такая юная девчонка за него замуж вышла?
303
— Почем я знаю? Любовь, наверное?
— Клоун! Это ты как раз старый хрыч!
— Мудрый хрыч… Поговоришь с ним часа через полтора.
Автобус подходит. Спокойно, я звякну, как приеду.
— ОК! Я жду…
Черт, занервничаешь тут. Дима-то не дурак бухнуть, вопреки
тому, что я Риитте наплел. Скорей бы автобус, что ли…
Очнулся, на меня во все глаза таращатся парень с девчонкой
лет двадцати. Орал я действительно, того… И глуховат, и моби-
ла не фонтан, но мне сейчас не до этого, и я почти огрызаюсь:
— Что?
— Ваш английский… Я такого никогда не слышала.
— Аааа… А что в нём такого?
— Ну, он… Интересный.
— Архаичный?
— Вот-вот. И так плавно.
— Так я и по-русски плавно. А архаичный, потому, что анг-
лийский. Вас-то уже американскому учат…
— А вас где учили?
— В 24-й школе, на Ваське, до пятого класса. Была такая Зоя
Михайловна… Потом я его только портил.
— Да нет, произношение…
— Слушай, ты вот анекдоты про грузин там, евреев расска-
зываешь, и акцент передразниваешь, да? Поставь «Beatles» и
передразнивай. Всего и делов-то.
У меня горло перехватило, я вспомнил Зою и добавил тихо:
— Она — единственная, кто давала нам «Beatles» слу-
шать… — потом встрепенулся:
— А захочешь шотландский, «Uriah Heep» послушай.
— А это кто?
— Ндаааа. В интернете поищи. Только без Диккенса. По-
слушать тоже стоит, отвечаю… Эх вы, акселераты. Ладно, уда-
чи, ребята, автобус…
У пирса стояла «Анастасия», пустая, как скорлупа после
белки. Даже не заперта. Ну, мать, час с лишним уже прошел с
Рииттиного звонка, где этих оглоедов искать? Хотя ясно где,
тоже мне бином Ньютона…
304
В павильоне на пирсе гремело так, что ухам жарко было, но
музыку глушил разномастный ор за длиннющим столом, такое в
кабаках творится, только если морячьё гуляет. Лингвистический
компот был крутого замеса, у причала стояла польская яхта, у
них в команде был один немец, Аулис — финн, остальные —
русские, связующим был, ясное дело, инглиш…
Я дернул Аулиса из-за стола, горлопаня на всем, что знал,
слова приветствия собутыльникам, справедливо рассудив, что
пока они соображать будут, кто я по национальности, кэпа я
умыкну. Набрал Риитин номер, отойдя подальше, и сунул мас-
теру мобилу, присовокупив:
— Риитта!!!
И, щелкнув себя по горлу, сделал отрицающий жест, скроив
зверскую рожу. Аулис выпрямился, подкрутил винты в орга-
низме, показал мне «ОК!», и спокойно и трезво заговорил с же-
ной. Орел. Ясно, за что она его так любит…
Потом мы вернулись к столу, и я долго доказывал полякам,
что я не испанец.
Пороги мы прошли со свистом, мне даже случилось пару раз
довольно отчаянно на румпель навалиться. Из самого кокпита
суводей не видно, я короткий, и пришлось встать на транец и
румпель поднять. Рычаг короче из-за этого, и, когда дало в киль,
а яхту стало разворачивать поперек, я вломил так, что кости за-
трещали, не приведи Господь, развернет в таком месте. К мосту
подошли за часик, постояли на якоре и по команде двинулись
вниз. Опять повезло, первыми прошли. Чуть выше рейда в Ры-
бацком была заправка с мариной, мы прицелились туда. Горюч-
ки хватало, но можно было и добавить, всё дешевле, чем в Суо-
ми, ну и до ночи отстояться. Опять же, лоцману полегче, без
катера, прямо на метро можно…
Я плавненько подвалил к причалу и полуутвердительно вяк-
нул:
— Мы постоим до разводки?
— Стоянка 2500.
— Да ты что, пяток часов всего!
— Без разницы. Заправляться будете?
305
— Да у вас и горючка кусается. Она что, с героином? За та-
кую-то цену…
— Как хотите.
— Не хотим.
И врубил «малый вперед». Повернулся к Диме:
— Пошли они к чертовой матери, совсем берега потеряли.
Запроси кого на рейде, встанем вторым корпусом, на воде такие
уроды не водятся.
— Да уж, в полтора раза загнуть за соляру, это они совсем
чокнулись.
— А стоянка? В Центральном яхт-клубе 800 за полные су-
тки, и то считается беспределом…
— У Лёшки триста. Да ещё с обслуживанием.
— Ну вот. Я всегда говорил, что Москва и Питер — это со-
всем не Россия…
— Так и Петрозаводск — не совсем. В Тикси деньги сунешь
на маломерке — в морду дадут. А уж клянчить точно не ста-
нут…
— Я, кстати, думал, что нас перед мостом трясти начнут.
Там бобровая хата на берегу была, могли и разораться, чего это
мы в их водах отстаиваемся.
— Флага, наверное, испугались.
— А пожалуй. Надо свинтить и домой вернуться, скажем,
американцем. Враз наезжать завяжут.
— Да хоть монголом, все легче, чем русским. — Он разгля-
дел, наконец, в бинокль номер и щелкнул рацией:
— «Волго-Балт 126», яхте «Анастасия».
— Слушаю, «Анастасия».
— Мы к вам вторым корпусом до разводки, примете?
— Четвертым. У меня справа уже двое. Давай к левому бор-
ту, к корме.
— Принято.
Через минут десять послышалось:
— Вы чего, финны, что ли?
— На треть. Так подходим?
— Да какая разница, хоть сомалийцы… Высылаю матроса на
левый борт.
306
Рубка «Волго-Балта» напоминала скорее кают-компанию.
Капитан судна, рулевой, вахтенный офицер, штурманец, два
лоцмана и мы в полном составе. Полчаса трепа, и опять мир
оказался тесен. Лоцман, тот, что «Волго-Балта» должен был
проводить, в девяностые на «Чайке» капитанил, разъездном бо-
те Кронштадтской лоцманской службы. А она, между прочим,
sister-ship «Дельфина», их таких всего четыре в природе было.
И «Делфака» он нашего знал, и Юру Семякина, когда тот на
«Чилите» адмиральской рулевым служил.
Согласования и инструктаж заняли четверть часа, всем все
ясно было, не первый раз. Нашего лоцмана я с почтением вы-
слушал, задал пару наводящих, усёк, что килевые яхты ему про-
водить не доводилось, и порешил слушаться, конечно, до по-
следнего, но…
Короче, «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай…».
В рубке мы и чаёв нахлебались, и бутербродами на всю ночь
объелись, и воды они нам полные баки накачали, до Финки хва-
тит, даже с мойкой посуды. Филиппки даже по собственной
инициативе нам яхту из брандспойтов помыли.
Полная аналогия с Кунинской яхтой «Опричник», с той
лишь разницей, что Аулис-то миллионер, а у кэпа русского по
нонешним временам зарплата — без слез не взглянешь…
Да и на рубку посмотреть…
Черт знает, как такая посуда по морю ходит. Единственный
плюс — если навигационные приборы и приборы управления на
металлолом сдать, хорошо навариться можно, увесистые девай-
сы, кондовые. И краски слоев двадцать. В рубку «Посейдона»,
парома «Финнлайна», помнится, заглянул через витрину (иначе
и не назовешь), когда курил на вертолётной палубе, танцпол,
едрёна вошь, навигашки на приборной доске — полметра на
три, фигня такая, вроде домашнего кинотеатра, пяток кресел, и
тетка в капитанской форме журнальчик листает. Одна. А паром
по шхерам ночью фигачит со скоростью 28 узлов…
Я с тоской вспомнил «Домен». Если б нашей группе в шесть
рыл дали дорваться до разработки чего-нибудь мирного, хоть до
приборной доски того же «Волго-Балта», так с военными ухват-
ками мы б всё в телевизор стандартный бы запихнули, ещё то-
307
гда, в восьмидесятых. А учитывая то, как наши приборчики
проверяли, так и в четвертом тысячелетии всё бы работало…
А теперь и поезд ушел, все, что было классного и лучшего в
мире, под никчемной бронёй ржавеет, а кто делал — спились,
или вон, как я, полки для зубов коллекционируют. Да и толку от
нас сейчас… В этом деле руку на пульсе держать надо, а после
тридцатилетнего перерыва я и знать не буду, за какой провод
ухватиться. Да и нет, поди, уже, проводов, вон, в тачках даже
световоды…
Конечно, океаны бороздить мне не доводилось. Не тот fhart.
Нет у меня пока ключика к этому пути. Риитта, правда, обеща-
лась взять на следующий год до Лондона и дальше, до Майами,
в Халленсдейл, к Сашке Росину, моему первому издателю. Но
как без виз в такие страны? Шенгеном не обойдешься, бритты с
янки — народ суровый…
Так что про океаны и солидные моря — только понаслышке.
Зурика раз прорвало, когда я стал разливаться в мечтах о круго-
светке:
— Дятел! Это плавучий завод. Я дрыхну в пахнущей краской
каюте с осточертевшим соседом, и спускаюсь в машинное на
смену. Парахеду полтинник, и смена — на всю катушку, от-
мыться в душе — час нужен. Радость одна — в качку сон от-
менный.
— Сгущаешь.
— Сам походи…
Поверить пришлось, слишком я хорошо его знаю, чай, в ар-
мии два года на соседних койках продрыхли. Да и развлекались,
в основном, на пару. Он в лоб говорит, как и бьет в это место,
наповал. Не отвертишься. У Олега такие настроения тож про-
скакивали, несмотря на романтичность натуры. Ну, и у менее
близких мне мореманов тема однообразия океанских походов
хоть и за кадром, но маячила ощутимо. Не сильно верю, но факт
есть факт. Надеюсь, что удастся-таки проверить. А вот с реками
дело другое, ту же Неву я раз пятьдесят вверх-вниз прочапал. И
ни одной одинаковой проводки. А уж в первый раз в незнако-
мую реку лезть хоть на чём попало — вообще восторг. Не со-
скучишься, отвечаю.
308
Команда диспетчера на проход мгновенно изменила лица
всех, кто был в рубке. Как будто в стальной бункер с десятком
солдат перед боем сигнальщик штрафного батальона влепил
через дверь подряд три зеленые ракеты — сигнал к атаке. Как
говорится в преферансе, прикуп определился, лица позеленели.
Пора.
Не стало вальяжного парня в трениках и шлепанцах, скрип-
нуло вращающееся кресло, и корабль вздрогнул и вытянулся в
струнку, его захлестнул стальной волей капитан. Аулису неза-
чем было слушать мой перевод команды, он уже спускался по
трапу к яхте, она — ничто без капитанской руки. Лоцмана вы-
глядели по-другому — примерно так выглядит аэродромный
локатор, выведенный на боевой режим. И точными, быстрыми
механизмами стали механики, матросы, рулевые.
Пора.
Хоть в сотый раз по одной реке — она никогда не бывает
одинаковой. Это прыжок в неизвестность. В этом и кайф.
Пора.
Хлестал дождь, ветрило по предштормовому, город сверкал
и переливался, в эфире гремело и пело, два бегемота рванули
один за другим под пролёт Володарского моста. Описав цирку-
ляцию ожидания, я вогнал «Стасю» в кильватер второго, добрал
ходов, и мы погнались. Димка схватился за камеру, Аулис спо-
койно сидел наготове, но впивал, впивал красоту того, мимо
чего несло нас невское течение, не оторвать от города глаз, ни-
как не оторвать…
Я б и сам руль бросил, чтобы впитать, да ладно уж, гости —
прежде всего. Даст бог, и я ещё насмотрюсь. Так до метеоров-
ской стоянки под Тучковым и дорулил. А кайф…
Вот он, смотрите. Ютуб, Дмитрий Бубновиков, клип «Ях-
та5». Без пробела. И снято плотно, без пробелов.
https://www.youtube.com/watch?v=FGtVAra3ldk
У Димки отменно получилось.
Мне добавить нечего.
Я смотрю им вслед. Они уходят. Уходят в море. Уходят Ау-
лис, Дима, «Анастасия». Звенят пакеты в их руках, продавщицу
309
ночного магазина я уболтал нарушить все мыслимые законы о
продаже спиртного, но за команду «Анастасии» я нисколько не
беспокоюсь — по Финскому заливу по такой погоде, да на та-
кой посудине, в каком угодно виде до Суоми дорулить не про-
блема. Круиз, где все — пассажиры.
А я? Всего и делов-то — поспать, часов пять у меня есть, по-
звонить Валентину, рвануть в яхт-клуб «Балтиец», денёк пово-
зиться с мотоботом. Выскочить на ходовые на три-пять часов, и
в Хамину. А там или до Лоовиссы добежим, «Стаська» там бу-
дет, или через неделю в Хельсинки подскочим, там старт регаты
Хельсинки — Таллин, все встретимся — Риитта, Аулис, Вилле,
Лёшка, Тиина, Эсо, Дима…
Всего неделя. И потом — домой. В Росток…
Хм… Я многого не знал.
Хочешь рассмешить господа бога — расскажи ему о своих
планах…
МОТОБОТ
— Валя, я твой.
— Класс! Давай завтра к шести утра, отчаливаем.
— Э, а мотор? Ходовые, проверить, то, сё…
— Глеб уже всё сделал, проверили. Всё отлично, да ещё под-
весник есть. Только тебя ждал.
Кто такой Глеб, я расспрашивать не стал, у Вали тон был…
Так про асов говорят. Знал бы я, что движок у стенки проверя-
ли…
Лихорадка ещё на подходе началась, в Володарке, в пятом
часу утра. Подгадил какой-то очередной саммит, Петергофское
шоссе было наглухо перекрыто ментами, в рассветной мгле
маячили полицейские «Форды» и «Мерседесы» с пульсирую-
щими мигалками. Истуканами торчали постовые в полном бое-
вом с «потрошителями». И страстно изображали активность
полусредние начальники, чертями скользя на фоне всего этого
безобразия. Заменить АКС74У на М-16 — и вот тебе зондерко-
310
манда американской нацгвардии в полный рост. Полная картина
оккупации, вплоть до иномарок. Хотя на деле и заменять не
фиг, она и есть. Против же нас ведь всё это воинство, а в какой
форме и с каким оружием — без разницы. Не террористов же, в
самом деле, ловили. Не водятся они тута. Да им их и не изло-
вить…
У них враг посерьёзнее. Мы.
Заламывая за 140 по объездным дорогам, в «Балтиец» я всё-
таки к шести успел, но мог и не торопиться, в «Ленту» ещё
пришлось смотаться, запасов на «Нептуне» почти не было, и газ
нужен был для плитки. Когда я подскочил к пирсу, Валентин
уже прогревал мотор, кингстон охлаждения исправно плевался
водичкой, звук дизеля был очень вкусный. У меня от сердца
отлегло. Закидали пакеты, рассовали по рундукам, я запер тач-
ку, и мы отчалили.
А дальше…
Чуть-чуть предыстории для ясности, и вот он — отчёт о по-
ходе, написанный по горячим следам. Ничего в нём не меняю,
так как не имею над ним власти. Он уже принадлежит не мне, а
Валентину, Лёшке-спасателю, Сергею с «Невесты» и, конечно,
всем, кто его читал и знает именно в таком виде.
Первозданном.
Ему 101 год, и ещё в 2010-м никто бы не узнал в нём постро-
енный в начале века в Германии гидрографический бот. О том,
чтобы спустить его на воду, не могло быть и речи — гнить и
гнить ему на задворках богом забытой лодочной стоянки…
Этот катер стал третьим детищем Пенсионера. Почему он
занялся такой потрясающей хреновиной, внятно объяснить не в
силах никто. Он сам написал книгу о «Дункане», втором своём
катере, но нет там полнообъёмной разгадки причин столь стой-
кого сумасшествия. Книга читается лихо, написана дневниково-
документально, но есть там всё — голод, холод, тяжкий труд,
океан непонимания, криминал, бандитство, благородство, косо-
рукость профессионалов и виртуозность дилетантов, жадность и
чванливый снобизм. Кто чем грешил, тот тем и засветился на
страницах «Пиратов Балтийского моря».
311
А чумовой капитан через всю книгу стойко ведёт читателя
дорогой позитива. Не иначе — натура такая…
Да-с, так вот, о причинах. Ну, вот приперло человеку старый
катер восстановить, понятно… Но он же человек трезвый, в
курсе цен. И с одной пенсии даже гайку на гребной винт не ку-
пишь. Спонсоров искать? Хе… А вот об этом, в частности, кни-
га. Ведь набита под завязку наша страна теми, кто живет прима-
зыванием. Возьми у такого грош на хорошее дело — отнимет
всё, когда готово будет. Кинуть доверившегося тебе человека у
этой мрази почему-то считается шиком, а не подлостью. И
именно поэтому Пенсионер всё сделал сам.
Всё.
Есть расхожая фраза — ради чего-то там я, мол, готов уме-
реть. А попробуйте ради этого чего-то жить! Зимой, на лодоч-
ной стоянке, в ржавом и холодном железном катере, без света и
воды — на них денег нет. Три года. Питаясь крысиными супчи-
ками и вкалывая по десять часов кряду. Кто зимой в лес ходил
надолго, подтвердите: чаю попить — на полтора часа проблема.
Дрова собрать, льда наколоть, ветер аннулировать, огонь раз-
жечь, воду согреть, пальцы размять, чтоб кружка из рук не вы-
пала...
А «Дункан» вышел в Неву на 300-летие Российского Флота
под оригинальной паровой машиной. Оригинальная — это зна-
чит родная. Столетней давности. Все слышали фразу «поднять
пары». Что это? Это сорок часов. Таскать дрова, топить, выгре-
бать шлак, следить за паром, температурой, чёрт знает, чем ещё,
устраняя постоянно всплывающие повреждения — сто с лиш-
ним лет технике. Всё — оригинал. И всё в тесном железном
ящике. Поразвлекайтесь, хотя бы мысленно.
Подвиг, подвижничество, слава? Ага, как же. Налетели соколы:
— Продай, отдай.
— Нет.
— Так возьмем!
Когда к делу честного отъёма чужого имущества подключи-
ли администрацию города, катер улизнул в Финляндию — шан-
сов остаться в России судном и носить это гордое имя у него не
было. Стал бы он помесью заблеванного кабака с публичным
312
домом. И грохнул бы его в конце концов по пьяни бык о бык.
То есть уважаемый состоятельный человек об опору моста.
Что было дальше — берите книгу, читайте. Скажу ещё толь-
ко одно на эту тему — к быкам у меня отношение резко презри-
тельное. Но не все люди с деньгами — быки, как ни странно. За
одного ручаюсь. Это Ходорковский. Ничего не спросив, он вы-
купил подъём судна, утопленного косорукими датскими спаса-
телями, не предъявив на него никаких прав и ничего не потре-
бовав взамен. И стоит теперь «Дункан» в германском музее.
Там он ещё сто лет проживёт, как минимум, порядки там что
надо. И законы есть и работают — никто его не умыкнёт. Спас
человек частицу истории парового флота.
Скажете — непатриотично? Фига вам. Если тебе интересен
до боли зубовной легендарный катер, то можешь напрячься и
съездить в Варнемюнде, прийти на пирс, взойти на борт и всё
потрогать руками. И стать за спиной Пятнадцатилетнего капи-
тана, снять за десять минут, как и положено, картинку и взяться
за столетний штурвал, направив свою мечту за капитаном Гран-
том. И бронзовый компас с готическими румбами доведет тебя
в гавань детства.
А вот на частную стоянку под элитным муравейником на ре-
ке Ждановке в Санкт-Петербурге ты не пройдёшь — ротвейле-
ры порвут. Что останется — менты растащат на сувениры.
Вы можете втирать мне что угодно, но шила в мешке не ута-
ишь — тот, кто сносит трёхсотлетние здания в Биржевом пере-
улке, чтобы сляпать стеклянный отель, кто раскурочил Знамен-
скую, устроил из Крестовского острова лесоповал, опозорил
Мариинский театр и Морской порт — быдло. Без скидок. И ра-
ди даже призрака денег он (она) раскурочит что угодно — от
старого катера до утробы собственной матери. Как всегда, бес-
смысленно и провально. Ведь прикол в том, что существа с
криминальным сознанием обречены на провал ввиду примитив-
ности мышления — даже великий урка Сталин продул игру в
коммунизм, более грамотные Черчилль с Рузвельтом его в лёг-
кую обыграли. Не думайте, что у Матвиенко, Полтавченко и
Путина шансов больше. И логика игры такова, что даже проме-
жуточное созидание уголовником заканчивается разрушением.
Не для созидания его дьявол выстругивал. На всём, что они де-
313
лают — дьяволово клеймо. И любые отношения с тем, от кого
смердит государством — сделка с дьяволом. Провал. Если хо-
чешь что-то СДЕЛАТЬ, делай сам.
Ах, да, почему уголовники? Отсылаю к нетленному «Золо-
тому телёнку»: «Все крупные состояния нажиты преступным
путём». Ещё, кстати, разок о примитивизме их сознания — они
почему-то считают, что хоть кто-то из живущих в Российской
Федерации об этом не знает. Кретины.
А будущий «Нептун» гнил себе и гнил. Основательно на-
драться надо было, чтобы распознать в покосившейся деревяш-
ке, заросшей бурьяном, отменный породистый бот. Кэп его по
трезваку разглядел. Во, глаз, капитанский, едрёна вошь… Он,
действительно, КДП на пенсии. И вот тут я подхожу к тому,
что, на мой взгляд, стало причиной его стойкой тяги к старым
маломерным судам. Конечно, это только одна из граней данного
сумасшествия, но, похоже, существенная. Лезть в «Капитана
Врунгеля» Некрасова не буду, так, на память: «Слова-то какие!
Дальнее плавание… Даль… Простор… Пространство… Плава-
ние… Движение… перемещение… Значит, так и скажем — пе-
ремещение в пространстве». А капитан дальнего плавания,
КДП? Мостик, рубка, океаны, шторма, виски «Чивас Ригал»,
рассвет над Бискаем, море Уэддела бездонной прозрачности,
девки в портах? Вообще-то это директор плавучего завода. И у
станков не работяги, восемь часов, и — шасть домой, а живут
тут же, рядом, в тесной коробке без баб. И народ своеобраз-
ный — сами поразмышляйте, что это за зверюга дикая — рус-
ский моряк. И прикиньте, каково им командовать. Да ещё так,
чтоб слушался. И это всё в загранке, а за плечом — замполит,
на него не обопрёшься — враз в навоз угодишь. И ведь его, коз-
ла, ещё и беречь надобно, выйди он в свежак на палубу — лю-
бой член команды рад будет ему под ноги маслица плеснуть. А
с тебя в порту приписки всё сдёрнут за его пируэт за борт,
вплоть до шкуры. И для команды ты поэтому где-то в глубине
их душ — шкура. Так что и за своей нехило бы приглядеть. Ка-
кой тут, к собакам, рассвет над океаном?
И ведь вот оно, море, рядом же, дюжина метров вниз с крыла
моста, и запах его, и бесподобный цвет пробитой солнцем оке-
314
анской волны, а радист нажрался и волновод не сболтил —
кранты радару. Чуть в маяк не въехали…
Море, море… Близок локоть, а не укусишь. Только что свои
грызть остаётся. Где выход? И будешь ты рад хоть алмазным
надфилем себе посудину из кубометра чугуна выточить, чтоб на
самом деле — в море. Один на один. Чтоб ни одна зараза поме-
шать не смогла. Чтоб напиться морем всласть, в одиночку, как
закоренелый алкан перед зеркалом. Алчуще и жадно…
Но Кэп живет в таком месте, где круглый год открыта охота
на мечту. Из всего имеющегося оружия — от ПР-76 до броне-
техники, законодательства и кредитной системы под 36%. Это
Российская Федерация, прошу с Русью не путать. Мечтать тут
категорически запрещено. Воплощать — риск на грани фола.
Первую мечту он воплотил, пришлось продать, чтобы в живых
остаться. Вторую еле спас — через весь Балтийский океан на
паровой машине прочапал. Кабы не финны и немногие остав-
шиеся после геноцида русские психи, шиш бы чего вышло.
Дьявол с двух раз не сожрал, бог троицу любит — Капитан
взялся за «Нептуна». Когда судно начало приобретать родные
очертания, зашевелилась стая соколов, налетели, гниды. Кто из
злорадства, а кто и с умыслом. Всплыли предложения помочь
материально. Но Кэп — моряк, знает, что за вещество всплыва-
ет и не тонет. Благодетелям был указан конкретный адрес, где
их ждут с подобными предложениями. Дальше пошло по из-
вестной схеме — зашевелилась продажная власть.
— У вас задолженность за гараж, доступ запрещён…
— Судовой билет невозможен ввиду возраста судна…
— Техосмотр? Вы охренели!!!
— Да все ж работает…
— Неважно, вам нельзя…
— Конструкция вашего рундука не соответствует типовому
проекту…
— Вам запрещён доступ к судну в связи с антисанитарной
обстановкой в зоне стоянки вашего катера…
— Пойдемте, проверьте обстановку.
— Вот ещё, буду я ходить, есть акт…
— Акт мною не подписан, составлялся в мое отсутствие.
— Вам посылали e-mail.
315
— У меня компьютера нет.
— Ваши проблемы…
И так далее.
Я бы при таком раскладе, честно скажу, или руки б опустил,
или поднял бы на кого. Так, что не откачали бы потом. Как Кэп
всё это провернул, я не в курсе, но к июню катер был готов к
спуску на воду. Он наскрёб грошей, и мы погнали в Турку за
навигационным оборудованием, оставшимся у него от прошлых
эпопей. Добавилась в этой истории ещё одна — как мы через
всю Финляндию мотались, уложившись в полтора суток, пока
кофе в термосе не кончился, полтора ойро на спасительный на-
питок в финке нам было не наскрести. Гнали под 150 на «Тау-
нусе» 1979 года, у меня тоже свои тараканы в голове… Хотя
машинка Кэпу понравилась, видно, что вкус у человека есть.
Хе-хе… Мне фиолетово, что это предвзято выглядит, мой
бред — старые тачки.
Пока я лазал с финнами на «Анастасии» по Северо-Западной
акватории и гонялся на Онежской регате, Валентин катер спус-
тил на воду и довёл до ума. Совершенно немыслимый в совре-
менном мире косой реечный набор корпуса, абсолютно незна-
комые в этом тысячелетии обводы изменяли траекторию дви-
жения почти любого прохожего. И время от времени щелкали
фотики, и уж совсем радостно было слышать: «А можно, мы это
сфотографируем?». Это счастье созидателя, счастье очень вы-
сокого полета.
А с тыла накатывала зловонная волна, нацелившаяся «Неп-
туна» накрыть. Вопрос стоял уже на редкость остро — неподат-
ливость нищего пенсионера стала раздражать. И способ приоб-
ретения судна в стиле «Нет человека — нет проблемы» стал ви-
тать в воздухе. И придавить мог с лёгкостью. Судно уже пере-
стало быть целью, раздражал человек.
И вот что, скажите мне, в такой ситуёвине делать, а? Как по-
мешать оттяпать приглянувшееся кому-то твоё имущество, да
ещё в живых остаться? У меня ООО «Западный скоростной
диаметр» по предварительному сговору с правительством
Санкт-Петербурга гаражи снесло два года назад, предложив за
всё 11 тысяч, хотя я только один за 84 покупал. Присралось им,
видите ли, трассу построить. Скоростную, чтоб потом перма-
316
нентно её чинить и деньги в неё зарывать. КАДа им для этого,
видите ли, мало…
Я ввязался в драку, убил полгода, сменились два прокурора
Василеостровского района. Пара участковых и зам начальника
уголовного розыска 60-го отдела полиции слетели с должно-
стей, я вырвал-таки смехотворную компенсацию в 1000 долла-
ров через полгода бойни, но когда дым рассеялся, из кармана у
меня пол-лимона выдуло. Из них триста тысяч — кредитных.
Хрен знает теперь, когда расплачусь. Или расплачусь. Ставьте
ударение сами, где хотите. А трассу строить и не начали. Три
года не срок, Площадь Труда 9.5 лет делали, а дамбу — вообще
33. Как раз Илья Муромец, видать, подрос, чтоб закончить. Те-
перь ещё 33 года на печи пролежит…
Так что про законы там, суды, телевидение, манифестации,
петиции и прочее — не надо. Я в этой кухне после той драки
круто разбираюсь, любому адвокату рыло заткну. Вердикт
один — безнадежно.
Но есть ещё волшебная наука психология. Ишак идёт за
морковкой, бык — за перспективой хапнуть больше за гроши.
Вешаем морковку. В Хамине, Финляндия, есть оригинальные
девайсы, после укомплектования коими судно приобретет му-
зейную ценность. Всего и делов-то — сбегать на нём в Хамину
и довести его до продажности. Установить-то могут только там,
подводная часть, то, сё…А потом домой, в лапы. Или копыта,
что там у него…
И что для быка Хамина? Околица Питера, для него Мальди-
вы — не рейс. А нам катер только бы в еврозону вывести, там
он, сука, о закон рога себе обломает. Это тебе не РФ, на ЮНЕ-
СКО никакого лопатника не хватит…
Схавал, жаба, сказку и не поморщился. Явно Сунь Цзы не
читал.
Берег, берег, сколько же на тебе хрени… Как бы так выйти в
море, чтоб ни одной крупицы с собой не утащить? Чтобы толь-
ко мы и оно…
Море…
Рассвет заливает Маркизову лужу, стеклом бесподобным
сияет вода, журчит под форштевнем старинного судна и манит
настойчиво: ну же, туда! Где волны с боков бирюзою сияют, где
317
ветер не треплет, а гладит сосну, где явь или сон потеряют гра-
ницу, где только вдыхать, выдыхать ни к чему… Я таю, я знаю,
что все это будет, мне б только увидеть маяк Стирсууден, прой-
ти, стиснув зубы, таможни причал, и вырвать на волю счастли-
вое судно, помочь окунуться в начало начал…
Так чёрта лысого прах земли с ног отряхнешь — солярка
дрянь, вспенилась на качке в один балл, дизель — японец,
«Ниссан-Лорел» — к такому компоту непривычен. Воздуху на-
сосал, сдох. Пока воздух выгоняли из топливной системы, бата-
рейки подсадили. Их четыре, но не шесть же раз систему про-
дувать! Сдохли. Ещё до подхода к форту Константин. Черт с
вами, после таможни на подвеснике пойдем, бензина хватит.
Приличный «Mercury», узла три даст. Время есть, над нами не
каплет. Ну, не очень… А что навигашки без электричества
нет — фигня, русский моряк и по пачке «Беломора» ходит, если
карт нет. Вполне успешно, между прочим, безопасность на
уровне Ллойдовских стандартов.
Таможни мы опасались вполне ощутимо, но подфартило от-
менно — проверяющий майор смотрел больше на бот, чем на
внутренности. Сунув нос к дизелю, мгновенно определил, в чем
беда. Ни хрена объяснять не пришлось. Через десять минут ос-
мотра достал айфон и давай фотки прокручивать. Мама, моя, он
сам тем же болен!!! На фотках катер, сделанный им самим
практически с нуля. Наш человек, дай бог ему удачи.
С нами вместе вырывалась на волю яхта с названием, кото-
рого я даже в радиопереговорах за четверть века ни разу не
слыхал. «Невеста». Хозяин, Сергей, шел в Чухню один, и я за-
драл бровь: это уже было почти экстра. А учитывая название…
Всё оказалось именно так, как я и думал — обрыдла земля
парню, плюнул на всё и пошёл, куда глаза глядят. Один. Было
бы время, и на остров Пасхи бы почапал, благо посудина потря-
сающая — футов тридцать пять, крейсер. Вооружение — зака-
чаешься, навигашка «Raymarine», локатор, авторулевой, всё
очень грамотно в кокпит выведено. Короче, на такой и в океа-
не — как дома. Жизнь грызёт, свободного времени — ноль, так
хоть по Балтике чутка побегать. Дунул он в моря — в два часа
нас в пупце оставил, слился за горизонт, а мы хрюкаем по-
тихому на подвесничке и за парня радуемся. Не водку же жрать
318
в сауну полез, когда замотало, а на волю. Есть ещё люди на Ру-
си…
У Толбухина в рыло дунуло, но несильно так, узлов на шесть
ветер, а для мотобота мордотык — самый милый курс: ни тебе
качки серьёзной, ни заливалова. Дача, короче… А вот на тра-
верзе рейда прибавило, и прибавило ощутимо — нога у Мерку-
рия вылетать из воды начала. Мы подобрались. Поколдовали с
дизелем, но безуспешно. В принципе, попытки его завести были
безнадёжны, но природа потребовала выгребать все шансы до
конца — валяло здорово. Рулилось скверно — мощи подвесни-
ка не хватало, раза бы в четыре побольше требовалось, но судно
рыскало существенно меньше, чем я ожидал. В меня закралась
зеленая благодарность к немецким судостроителям начала века,
ботик-то в Ростоке сваляли.
Каким-то чудом за пару часов мы проползли ещё милю, и тут
вдарило по-взрослому. Увидев перед носом трехметровые ямы,
я здорово охренел, потому что бак судна даже при такой волне
был сухим! Такого я и представить себе не мог, это что ж за ге-
ний обводы рассчитывал? При такой волне любая крейсерская
яхта и с более высоким форштевнем зарывается в воду до за-
крутки, а то и капитанские волны принимает, а этому — хоть
бы хны, даже не отряхивается. Прёт, как породистый скакун, ни
на что не оглядываясь. И корпус цел, даже не трещит особо.
Помпа накрылась. Я на руль, капитан — к ней. Совладал, су-
нул под пайолы, включил, литров пятьдесят всего откачали.
Идем себе, как ни в чем не бывало. Обалдеть, что за корабль…
В этот день, видать, ворота для беды широко кто-то распах-
нул — Меркурий подлетел на волне в очередной раз, сказал:
«Все, ребята, дальше без меня…» — и утонул. Повертел винтом
в воздухе напоследок в опасной близости от наших морд, да и
ушел на глубину в тридцать один метр. Наше счастье, что лоп-
нуло крепление двигателя аккурат по проушинам страховочно-
го троса, никого из нас он в мясо не размолотил. Я сигаретку
достал, Кэп — так просто присел. Но горевать не вышло —
судно стало разворачиваться лагом к волне. А вот это уже при-
глашение последовать за мотором. Причем такое, от которого
шиш откажешься. Удар в борт положил привальный брус в во-
ду, я воткнул ногу в релинг, но на дно мы почему-то не пошли.
319
Ещё не поняв в чем дело, я получил по хребту уткой, точнё-
хонько в повреждённый на гонке копчик, взвыл, но судно-то не
тонуло!!! Оно качалось поплавком, стоя лагом к волне, кивало
правым бортом в воду и изредка спрыскивало себе бак водич-
кой, не иначе — умаялось малость. Неее, братцы, такое чудо
надо спасать, хоть тресни. Оно того стоит.
На форштаги было нанизано два стакселя, я задрал штормо-
вой, но тут же понял, что ступил — такой сморкунчик «Непту-
на» даже подвернуть под ветер не мог. Задрал взрослый — фига
там. Кэпу корыто даже на десяток градусов было не выкрутить.
А стоять лагом к волне — ну, час, два, не больше — никакой
корпус такого не выдержит, чай, не броневая посудина. А било
уже слева чуть не в киль, бот хорошо всё-таки ложился, очень
прилично дуло. И, похоже, добирало ещё. Ё-моё, прям, как на-
стоящий шторм…
Вот скажи мне кто, что бога нет — в рожу плюну: за день до
выхода мастер обменял какой-то не очень нужный ему девайс
на драконовский, кажется, спинакер. Квадратов на двадцать —
двадцать пять тряпка. Лежал он себе на баке абы как, слегка
привязанный к чему-то веревочкой. И не за топовый угол, и во-
обще чёрт-те как. Без брасов, спинакер-гика и вообще…
Сколько я на него времени угробил, у Капитана спросите, я
не в курсе, но и он вам вряд ли чего поведает — рулём он рабо-
тал отчаянно, это единственное, что могло нас удержать на пла-
ву без ходов. Но пузырь, наконец, взлетел, нос стал подворачи-
вать на фордак, я поймал этим мешком ветер и, работая обоими
брасами без гика, уложил бот на полный курс. Тут парус так
потащил, что руки мне чуть не оторвал. На палубе ни намека не
было на блоки, ушки или турачки, пришлось брасы фиксиро-
вать на релингах, да такими замысловатыми узлами, что, богом
клянусь, я таких в жизни уже никогда не завяжу. Когда все ус-
таканилось, я мирно сидел на баке, тягая правой ногой правый
брас, левой кистью орудовал левым, держался за релинг левой
ногой и курил наконец-то, держа сигарету правой, справедливо
полагая, что в данной ситуации некурящий капитан меня вряд
ли упрекнёт. Он и впрямь молчал, работы за рулём ему хватало.
Что ни говори, а моторный гидрографический бот с сигнальной
мачтой высотой всего в 4.5 метра для ходьбы под парусом, да
320
ещё спинакером, который был изобретён лишь спустя полвека
после постройки судна, явно был не приспособлен. Но ведь шел
же, зараза! Да как! Когда я накурился и сел на руль, мастер от-
крыл планшет на последних электронах зарядки и успел заме-
тить нашу точку и скорость в 3.4 узла. Каково? Для справки —
это вполне приличная скорость для яхты под штормовым воо-
ружением. Но найдите мне дурака, который задерёт спинч на 22
узлах ветра…
Наше счастье, что мы не знали, на сколько дует. Поэтому и
не волновались особо. Да там, в принципе, и не до этого было.
Дело в том, что Финский залив — отнюдь не бульон, а суп с
клёцками. И их не жалеют. Пароходиков в этом котле, как тара-
канов в старом доме. Штук восемь стояли на рейде, не доходя
миль шесть до маяка Стирсууден, штормовали, как потом выяс-
нилось, от них, стоячих, беды-то не предвиделось. Но от Толбу-
хина маяка на запад проложены три официальных фарватера.
Северный прилично нагружен, он ведет к рейду и дальше, в
Приморск, что ли, лоции я четверть века не видел, по среднему
шныряют шайзовозы, вываливают на глубину грунт, вынутый
из основных фарватеров, ну а уж по основному судовому хо-
ду — как поезда в метро…
И не угодить под чей-то форштевень — это проблема из
проблем. Задача слегка усложнялась тем, что топать нам только
в Кронштадт, другой дороги нет, ветер — стойкий вест, а мы
можем только полным курсом. Но по пути несколько свалок
грунта, пес их знает где, и два захоронения взрывчатых ве-
ществ. Ну, и утопленников хватает.
И есть ещё на свете такая тварь, как рыбак, этому по фигу,
где сети ставить, он и на судовой ход может кинуть, эти трогло-
диты «Правила судовождения» в глаза не видали. Высокого по-
лета стервятники, посчитал бы кто, сколько кораблей на дно
ушло из-за их сетей, вершей и костров на берегу, искажающих
береговую обстановку. Не далее как за три недели до всего это-
го безобразия финская «Анастазия» влетела в Свири на судовом
ходу в сети, идя под мотором. Счастье, что сплав был рядом,
парни заметили, подлетели на разъездном «Прогрессе» и ухва-
тили «Стаську» за ноздрю до того, как она на берег вылетела. А
потом ныряли четыре часа с ножами, сети с винта срезали. А
321
вода в Свири — десять градусов. И течка — узла три. И от де-
нег отказались, и от водки. Герои, без скидок. И так обидно, что
героизм — неизбежное следствие чьей-то дурости или хамства.
А обрезки сети Аулис, капитан, так по всей Онеге в кокпите и
провозил, и домой, в Куопио, увёз. Над камином повесил, среди
голов лосиных да кабаньих. Рыбачка б того башку над тем ка-
мином вклячить…
Отвлёкся, извините, но уж больно тема злая.
Да-с, так вот, стемнело, но ветер почему-то не стих. И волна,
сами понимаете, меньше не стала. И той самой пачки «Беломо-
ра», по которой русские ходят, стало уж совсем не видать. Ко-
нечно, поначалу я ориентировался по далёким ходовым огням,
по еле видным береговым светлякам, по проблескам маяков,
хотя без карт такая ориентация более чем приблизительна…
Но стемнело совсем, и высыпали звёзды. И накатило то, ради
чего и ходят в море. На баке, подогнув под себя ногу, сидел из-
рядного возраста викинг, неспешно обшаривая взглядом звёзд-
ное небо, и, сначала с трудом, как сквозь пьяный угар, а потом
всё увереннее находил свою звёздную дорогу…
Не было драконовского спинакера, а гордо реяла над фор-
штевнем драконья голова, и парус с молотом Тора лениво пока-
чивался, не полоща и не упуская ни единого вздоха ветра, и по-
звякивала сталь доспехов товарищей, ворочающихся во сне. И
маячил в конце пути не таможенный терминал форта Констан-
тин, а Константинополь, набитый под завязку не сказочными
сокровищами, а Сказкой… Я неспешно цедил команды на руль,
но знал бы рулевой, что не вижу я ни единого огня этого мира,
набитого железом и электричеством, что иду я по звёздам. Ведь
это так просто — лечь поспокойнее на палубе, найти знакомый
с детства ковш, поднять линию до Полярной звезды, поворо-
чаться так, чтоб она уселась на топ мачты, и, держа её на топе,
спокойно идти, твёрдо зная, что уж это-то навигационное уст-
ройство тебя нипочём не подведёт. Надо просто вспомнить, кем
ты был тогда, тысячи лет назад. А в море это так просто…
Сверкнул с оттяжкой следа падающий метеор, но я не зага-
дывал желаний. Все исполнилось, зачем? Небо само знает, что
мне нужно…
322
К двум часа ночи к дамбе подошли, освещена она здорово,
видно отменно, одна беда — судовую обстановку такая иллю-
минация скрывает напрочь. Но вышли в аккурат ко входу в
створы дамбы. Мастер разохотился было и в них под парусом
лезть, больно хорошо ботик под спинчом бежал, но это уж из-
вините…
Не мы одни по морю ходим, да и ветер никак не позволял.
Убрались метров на сто от судового хода, яшку метнули, и я
лично задрых без задних ног.
Штормовая волна судну оказалась вполне по зубам, а вот
волна от доклада по рации накрыла и его, и экипаж по самый
топовый огонь. Прихлопнула, можно сказать. После удара этой
волны всплыли обломки крушения:
— Катер «Нептун» форту Константин. Терпели бедствие на
траверзе рейда, потеряли ход, стоим в километре от вас, за мо-
лом.
— Вы же не имели права возвращаться! Вам надо отметиться
в финском таможенном пункте в Ловииссе!
— Мы в шторм попали, отказ маршевого двигателя, вспомо-
гательный сорвало волной, и он утонул, еле дошли на парусе,
находимся прямо за дамбой, в километре от вас.
— Мы не имеем права допустить вас к терминалу без дос-
мотра, мало ли куда вы заходили!
— Да мы даже до Стирсуудена не дошли! Спросите корабли
на рейде, они всё видели.
— Без досмотра не имеем права!
— А у терминала вы нас досмотреть не можете???
И так далее. Полномасштабный бред. Сразу всплыл в памяти
доктор из «Итальянцев в России», у которого мафиозо стибрил
паспорт. Но это ж кино, комедия!!! А я эту хрень наяву слышу!
Вот Кэп орет в рацию, вот оттуда бабий визг. Трендец. Я уж
запасы провизии подсчитывать в уме начал… Мало ли…
Через полчаса воплей сформировалось приемлемое реше-
ние — нас к причалу МЧСы подтянут, им все можно, для них
закон не писан. И слава богу, что так быстро решилось, рация
садилась, а прекратись столь щекотливые переговоры в каком-
323
нибудь стрёмном месте, таможня бы, поди, ПСКР вызвала, чтоб
нас расстрелять из бортового оружия. С них станется…
Выход из-за мола МЧСов меня здорово повеселил, не так на
«Зодиаке» ходят. Потом я перепугался — тащить-то эти ухари
нас будут, не кого-нибудь. Увидев у них на транце 150-сильную
шарманку, я совсем сник, а уж когда они примерились нас ла-
гом тащить, чуть молиться не начал. Ща, думаю, крутанёт руч-
ку, сложимся, и разбирайся потом на дне, кто кого спасать дол-
жен. «Дункана» датские спасатели именно так и утопили. Тот,
что потолще, хоть в чем-то разбирался, допёр, что лучше всё-
таки за ноздрю, я суетливо метнул ему конец прямо в кокпит,
бубликом, мало ли сдрейфуют, так чтобы хоть не сразу веревку
потеряли. Второй сунулся было раскручивать буксир — и тут
же раскачал «Зодиак»; старшой на него цыкнул и увязал сам.
Потом повернулся ко мне, надел горнолыжные очки, деловито
осведомился о готовности и приказал на полном курсе поднять
парус, чтобы помочь ходами. Я понял, что «Штурман Жорж» —
лицо не выдуманное, Михал Афанасьич её видел в натуре, и
Настасья Лукинична Непременова точно издавалась — похоже,
именно её батальные морские рассказы МЧС читал под партой
на лекции о буксировке, приказ его был из каких-то заоблачных
райских высей, там о судовождении слыхом не слыхивали.
Приказ есть приказ, я откозырнул, якорь, понятное дело, с
бака убирать не стал, напротив, ещё и аккуратненько сбухтовал
якорный конец и положил рядом с яшкой. Мало ли. Пусть без
нас в мол врезаются. И пошел к мачте, судорожно вспоминая,
каким фалом штормовой стаксель тащить, на вид они все оди-
наковые были.
Когда ветер зашел в корму, я тягомотно вытянул тряпочку,
до шкота и не дотронулся: висит парусок — и леший-то с ним.
Старшой МЧС увидел выполнение команды, протянул ко мне
руку с поднятым большим пальцем, я изобразил улыбку и сел
на бак, вытягивая десятую сигарету за этот час, и машинально с
тоской поглядывая на яшку. Пирс бы, думаю, не разнесли…
У пирса стояла пришвартованная «Невеста». Что, думаю, за
леший, она-то откуда? И движений на палубе никаких… Ближе
к ночи мы по переговорам слышали, что она возвращается, но с
ее-то ходами до Ловииссы как раз туда и обратно. Ну, не пошел
324
человек в Котку, как намеревался, это понятно, но что он здесь-
то делает? Странно. Я глянул на яхту внимательнее, но ничего
не заметил, повреждений не наблюдалось. Разве что подводка,
но помпа бы отливала, а тут — ни струйки же. Ещё раз странно.
Швартовка — это когда судно привязывают к пирсу, а вовсе
не бег взад-вперед по нему в паникёрке с концом в руках и вы-
пученными глазами. Но пирс цел, оба судна тоже, зачёт. И-эх,
пораньше бы где зачеты брал, в мореходке там или на курсах
спасателей…
Проехали, на другое нервы беречь надо.
И вот оно, другое, топает по пирсу, со скрипом открывая ре-
шетку из Родины. Ещё из радиовоплей ясно было, что мы ей не
больно-то нужны, но официальное лицо нам точек над ё насы-
пало. Выходило, что, спасая свои никчемные шкуры, мы нару-
шили бездну каких-то законов и таможенных правил, что с на-
ми делать — неясно, так что, исходя из доброжелательности и
гуманизма, лучшим выходом будет нас утопить. Я Капитана на
переговорах видел, как у него язык подвешен, знал, поэтому и
половины не прослушал, к «Невесте» пошел. Что с нею стряс-
лось, меня волновало гораздо больше, не прямо же сейчас нас
топить начнут…
Я постучал по корпусу яхты, негромко позвал: «Серега!». А
в ответ тишина. Греметь не стал — верхним чутьем усек, что
неуместно. Или спит, умаявши, один всё-таки, или в таможне
отдувается. Стучал я в твердое, так что ясно стало, что это не
«Летучий Голландец» и не глюк. Этого я тоже опасался, ночка
всё-таки та ещё была.
У «Нептуна» стоял один капитан. Таможенников, МЧСов и
конфликт смыли сто евро. Логично. На родине же всё-таки, в
курсе, зачем народ так на официальные должности рвется…
— Мастер, что делаем?
— Ждем. Буксировщик с яхтенной стоянки подойдет, нас
туда оттащит.
— Так мы ж вроде в нейтральных водах! Как они…
— Егор…
— В смысле, уже пофигу?
— Дороговато, но уже.
— Понял… А им?
325
— Стоянка 1300 рэ в сутки.
— Мать твою… Я б за такие вплавь зубами отбуксировал…
— Нет у тебя зубов.
— Так и денег…
«Невеста» качнулась, и в кокпит вылез заспанный Сергей.
Как оказалось, где-то перед Березовыми островами ему сшибло
гафель, он встал в левентик, срубил поврежденное вооружение,
пошел под генуей, но, как он выразился, «зачем-то» попробовал
на всякий случай мотор. А он не сразу завелся.
— Что-то мне, мужики, стрёмно стало, подумал я, подумал,
и решил вернуться. И правильно сделал, в горловине у Стир-
суудена мне так напинало, что я и геную срубил, под железным
стакселем пошел.
— Слушай, у тебя ж электроника отменная, на сколько дуло?
— Истинный — 22 узла с порывами.
Мы с Кэпом переглянулись. И вправду шторм был. Я повер-
нулся к Сергею.
— А ты рейд когда проходил?
— Часов в шесть
— Нас не видел?
— Да не до того было. А у вас что?
— Подвесник сорвало. А до этого маршевый сдох.
— А как вы сюда? МЧСы подтащили?
— Последнюю версту за сотку ойро. У нас спинакер драко-
новский был, так доехали.
— Ну, вы… Что, серьезно 18 миль?
— На бак посмотри, он там ещё лежит. А мили нам считать
нечем.
— Однако… И как бот к этому отнёсся?
— Да это чудо, а не посудина, пока мордотыком шли, ни од-
ной брызги на бак не попало.
— Иди ты, я закруткой в волну зарывался!
— Это ещё не все. Когда «Мерк» утоп, нас лагом развернуло,
так он как поплавок….
— Вот это дааа… Хм. Может, зря я повернул?
— Сергей, ты слышишь команды с неба и их понимаешь. Ты
будешь ходить долго и счастливо.
— И умру с «Невестой» в один день!!!???
326
Мы оторжались, и я вытер слезу.
— Вы никогда не умрете.
Сергей потянулся, хрустнув суставами, оглянулся на свою
яхту. Конечно, она его звала…
— Ладно, мужики, удачи. Я пошел, отоспался, вроде.
— А эти упыри? — я ткнул большим пальцем через плечо на
таможню.
— Так, полазали, я им — «Вы гляньте, что за посудина. Хо-
тел бы чего спрятать, с собаками бы не нашли…». Отстали.
— Даром?
— Куда там…
— Ладно, бывай, удачи!
— Рад был познакомиться.
— Тоже. Море маленькое, ещё сто раз встретимся…
— Это само собой.
— Скинуть? — я указал на швартовы.
— Спасибо, сам.
Он скинул оба, толкнул яхту ногой, вспрыгнул на борт, не
глядя, протянул руку к ключу, заурчал мотор, и «Невеста» по-
слушно погналась в море. Хотя, какая она ему невеста… Жена.
Любящая и любимая.
Навеки.
Злые языки утверждают, что начальник ГУ МЧС по Ленин-
градской области Максим Бирюков — бывший пожарный. Уме-
ло написанная биография на официальном сайте старается убе-
дить в том же, тогда как знающие люди грязно утверждают, что
он ветеринар. «День Выборов» Фомин снимал не на пустом
месте. Да и Марк Твен «Мои часы» заканчивал фразой: «Я уз-
нал в часовщике знакомого пароходного механика, да и меха-
ника-то не из лучших…».
С точки зрения компиляции биография написана слишком
умело, что и настораживает. Я таких замесов за сорок лет на-
смотрелся вдоволь. И более чем в курсе, как биографии пишут-
ся. На себя, любимого, штук двадцать написал только. В соот-
ветствии с требованием момента. Это происходило примерно
так. Нужна зачем-то моя биография, я — к тому, кто её писать
327
должен, ему некогда, сам, мол, давай. Да ты себя и знаешь луч-
ше всех. Ну, и настрочишь. Что я, рыжий, что ли?
Так ведь в том-то и дело, что почти все на свете — не рыжие.
Редкий оттенок. И ничем не хуже меня. Проверял. И пишут са-
ми себе «био» не кое-где у нас порой, а подавляющие все. При-
чём чем выше, тем одиознее. Оно и понятно — соискатель на
должность старшего черпальщика в ассенизационном обозе при
холерных бараках не имеет нужды сильно себя приукраши-
вать — пахнет слегка, и ладно…
А вот из капитоса-замполита в генеральское кресло вле-
теть — тут расстараться надо. Специалистов там привлечь, то,
сё…
Но специалисты-то из того же котла, что и соискатель — не
очень профессионалы. Ну и подзабыли заветы доктора Геббель-
са, что уж если врать — так напропалую. Маху дали, крупицы
истинной биографии подсыпали. И нестыковки глаз режут. То-
варищ в биографии какой-то вышел с вертикальным взлётом,
вроде Николая Ивановича Ежова. Чем тот кончил, знают все.
Бирюкова же днями штрафанули на 50 косарей за финансовую
нечистоплотность при строительстве Гатчинского пожарного
депо, так, может, это — звоночек? Железного наркома с того
света…
С меня, конечно, можно строго спросить: а что это ты, мол, к
генералу придрался? Не он же тебя лагом буксировать собирал-
ся и деньги драл! Не он, согласен. Но, во-первых, за подчинен-
ных башкой отвечает командир. Именно за-ради этого ему из
моего кармана и жалованье такое охрененное дают, и неограни-
ченные возможности для самостоятельного улучшения благо-
состояния. А, во-вторых, на примере несанкционированно
спасшегося вельбота можно узреть, в чём на самом деле заклю-
чается основная задача МЧС. Спасением, именно спасением,
занимаются нормальные, честные, в меру сумасшедшие парни,
я видел их работу, и каждому второму прилепил бы ярлык
«виртуоз». Но, появись он с таким ярлыком перед начальством,
в МЧС ему не служить — вышибут. Хотя бы из зависти. И, по-
том, положительный ярлык со стороны? Не в приказном поряд-
ке? А мы, генералы, тогда на что?
328
Рядовой (до капитана по армейской табели о рангах) спаса-
тель, типа Лёхи, который нами занимался после таможни — это
чумной ураган, электрический пёс, запрограммированный толь-
ко на одно — сорваться и спасти. Это помесь японского сына
утреннего ветра и неподкупного педантичного немецкого поли-
цая, замешанная на русской бесшабашности и изворотливости
при выполнении задачи. А вот выше — слегка не то. Диамет-
рально. Поясняю.
С момента нашего доклада по рации до окончания разборок
с таможней прошло часа четыре. А доклад-то по инстанциям
вверх пошел! До ГУ МЧС. На входе данного устройства было:
«Вельбот, шедший в Финляндию, вернулся в Кронштадт после
шторма под аварийным парусом». Всё.
Поскольку спасатели пальцем всё-таки шевельнули, прота-
щив вельбот аж целый километр, то есть действия — налицо, на
каждой инстанции добавлялись подробности. Итого, на выхо-
де — «Флотилия финских яхт отчаянно тонула по всему Фин-
скому заливу, МЧСы всех спасли».
Естессно, из такого подвига могло много всего вкусного
проистечь, и сверху в Кронштадтский МЧС ухнула директи-
ва — разобраться и доложить! Мало ли, может, где золото пар-
тии обнаружилось, или кого из знаменитостей спасли. И лично
Бирюков уже мчится на форт Константин, чтобы принять пер-
сональное участие. Ни свет, ни заря, аж в 11 утра. Ну, может, и
не мчится, но лично позвонил, что мчится.
Лёха ночь отбарабанил, чем он занимался, мне выяснить не
удалось, да и не хотелось, я слишком хорошо знаю такие лица,
это лицо солдата после боевого — серое, чуть ироничное, чуть
растерянное, губы щас плюнут: «Аааа… отстань…». Это имен-
но то состояние, когда ты видишь струи ветра и глохнешь от
звона растущей травы. Это так интересно, важнее всего на све-
те, ты же чуешь это впервые в жизни, ты заново рождён, а руки
твои шарят по телу, трогая карманы, и пытаются найти выклю-
чатель, отрубающий память…
Он не пошел домой. Колодки на служебной «Ниве» содра-
лись до железа, и правый ступичный подшипник — на замену, а
левый — под подозрением. Вывешено правое колесо, содран
суппорт. Осталась фигня — начать и кончить, но звякает моби-
329
ла, в ней беснуется начальство, и надо собирать все обратно, так
ничего и не починив, и гнать к таможенному терминалу, разби-
раться, что там с финской флотилией. Других машин нет. Мо-
жет, и есть, но не спасателю ж давать годовалый «Мондео».
Рылом не вышел.
— Судовой билет, пожалуйста, и ТО. — Алексей протягива-
ет руку и берет у Капитана документы. Кэп комментирует:
— Техосмотр записан в судовой билет.
— Ааа, ну да, конечно. Извините… В возрасте машинка.
Тааак, он зарегистрирован, как катер, мачта — сигнальная?
— Да, конечно.
— Высоковата.
— Конструкция, гидрографический бот. Да и четыре метра
всего.
— Слушайте, а на чем вы шли?
— Да спинакер выменял на всякий случай за день до выхода.
Матрос у меня парусник дурной, вот и…
— Не повезло вам.
— Не понял.
— В докладе в управление значится, что вы — яхта.
— Ну и что?
— Судно зарегистрировано, как катер. Вы не имели права
идти под парусом.
Тут встрял грубый я:
— Парень, ты что, сдурел??? Маршевый сдох, вспомогач
утоп, волна три метра, слава богу, тряпка была! Нам что, на
дно??? По инструкции, не поднимая паники…
— Что ты на меня насел? Думать надо, что наверх сказать.
— Ошибочка вышла, бывает, мол…
— Поздно. Там такую волну нагнали… Чтобы все срослось,
надо пару яхт утопить. Желательно иностранных.
— Твааааюююю мааатььь…
Капитан отмахнул перед лицом рукой, мотнул головой.
— Постойте… Вас как зовут?
— Лёха.
— Алексей, я сам не дурак пошутить, но что-то у меня с чув-
ством юмора сегодня. Ещё раз, пожалуйста, и попроще, а?
330
— Вы не имели права даже трусы на мачту задирать.
Я мгновенно понял, что это не гротеск, именно так все и об-
стояло на самом деле. И тут же опять встрял:
— То есть, поскольку капитан не имеет права покидать суд-
но, я, как старший офицер, обязан был взять в зубы судовой би-
лет, прыгнуть за борт, проплыть 18 миль до Кронштадта, дож-
даться приемных часов в ГИМСе, внести изменения в судовой
билет, предварительно оплатив взнос в сберкассе, потом бро-
ситься в море в обнимку с инспектором по маломерным судам,
плыть к катеру, проводить техосмотр и плыть обратно за тало-
ном. Потом опять к катеру, и только после этого поднимать па-
рус? Я правильно понял?
— Почти правильно. Плыть надо в паникёрке, пристёгну-
тым к катеру страховочным леером, так как судно терпело бед-
ствие. И инспектора купать необязательно, достаточно оплатить
рейс разъездного бота до судна и обратно.
— Это дорого? — осведомился ухмыляющийся Капитан.
Лёха смерил взглядом «Нептун».
— Штук шесть таких продадите, хватит. Даже на пиво оста-
нется.
И почему истерика всегда кончается гомерическим смехом?
Ни разу не видал, чтобы слезами…
Мастер протер забрызганные смехом очки, нацепил на нос и
приобрел опять капитанский вид.
— Что делать будем, Алексей? Что-то ведь надо…
— Что делать, звонить. Попробую вразумить.
Диалогом это не назову, ответов начальства не слышал.
— Это просто катер, один, их таможенные МЧСы только че-
рез ворота протащили.
— Да никакая это не яхта, сигнальная мачта есть, да, но то-
гда все катера так делали, ему ж лет пятьдесят…
— Да один он, один! Не было больше никого…
Отмечаю про себя, что спасение флотилии стоит дороже
одиночного судна, и вопросам начальства не удивляюсь.
— Ну давайте я вам весь пирс сфотаю! Тут только этот ка-
тер…
331
— А что им было делать? Главный сдох, подвесник волной
сорвало, хорошо, парус нашелся, у них в команде гонщик ка-
кой-то, вез в финку его…
— Да нештатный он, нештатный, что его регистрировать, он
вообще случайно на борту оказался… Спинакер какой-то от
детской яхты, старый…
— Ну а трусы б на мачту задрали — тоже яхта? Скажите
спасибо, что не утопли — вот тогда б у нас действительно го-
ловняк бы был!!!
— Да говорят вам, мачтушка там отродясь стояла! Вам креп-
ления сфотать? Она с меня ростом, даже ахтерштага нет, как на
ней ходить?
— Да не знаю я, как они дошли… Они и сами не знают…
— Кто, кто, два деда…
— Да нет больше никого, говорю же! Их двое на катере и
больше никого, никаких яхт! «Невеста» просто вернулась своим
ходом, под мотором, капитан сейчас отсыпается у таможенного
терминала.
Нет, говорю же, он без парусов шел, что он, больной, что
ли?
— Да не знаю я, кто из диспетчеров паруса этой ночью ви-
дел!!! Сами их спросите! И пусть дыхнут…
— Да дыхну, не вопрос, сразу ж как приедете! Вы ж мчитесь
уже, поди…
— Да вот вам капитан, здесь стоит.
Лёха протянул Кэпу хэндик. Его речь цитировать не буду, я
на пятой минуте поплыл, вспомнить не смогу, а выдумывать
лениво. А вот конец разговора…
— Черт с вами, вы меня убедили, что я совершил страшное
преступление, спасши свою никому не нужную жизнь, нарушил
все мыслимые законы, так объясните мне, Христа ради, что мне
за это будет??? Шлёпнете здесь же у пирса??? В Магадан?? На
рудники??? Катер утопите? Себе возьмете? Что мне за это пола-
гается? Чего ради мы тут полчаса распинаемся?
— Что, штраф? Аааа, значит всё-таки деньги… С этого бы и
начинали. И сколько?
332
Кэп смотрит на нас чуть оторопело, отставив от уха мобилу.
Губы почти шепчут:
— Пятьсот…
Я:
— Тысяч?
— Рублей… Пятьсот рублей.
Лёха рвет мобилу и орет:
— Ты мне уже триста проболтал из-за этой вшивой пятихат-
ки!!! Я б уже тачку давно починил, и мужики б хоть поспали!!!
Все. Закрыт вопрос, ща в МЧСе заплатим, сам, бля, заплачу!!!
Конец связи!
Поворачивается к нам:
— Во урод… Даром, что ветеринар…
— Лёха, ты говоришь, он на каждое ЧП дергается…
— Бывает, что и доезжает иногда. Черт знает, на фиг ему это
нужно?
— Подкаблучник. Домой впишется и гундит: «Ничего без
меня, козлы, не могут!» Хоть так себе цену набить. Он у вас на
кораблекрушения в бронике не приезжал?
— На пожар в паникёрке… Собирайтесь, мужики, я вас до
управления довезу. Тут даже пёхом не добраться…
— Спасибо, Лёша…
— Аааа… Там ещё… Тоже не все просто…
— Младший брат большого босса?
— Вроде того, но ещё вменяемый…
— Да мы отлаемся.
— Нет уж. Давай до конца. Видать, что-то вкусное от них
уплыло. Я такого хипеша давно не видал. Как бы вас не того…
За это цунами… И дернул вас черт спинакер задрать…
Капитан приложил руку к сердцу:
— Алексей, обещаю, мачту спилю, чтоб соблазна не было в
следующий раз. Прямо вот завтра.
— Завтра не придёт никогда. Живите.
Ключевые имена и названия в данной истории я изменил,
хоть мне это и несвойственно. Безымянные здесь Пенсионер,
Капитан, Мастер, и Кэп мне резонно втер, что головняков у не-
го и без моих опусов хватает. Выгорит, то, что задумал — ми-
333
лости просим, раскрывай секреты. Но пока дело не сделано, не
дай бог, если кто-то из «этих» пронюхает, ходят слухи, что их
всё-таки успешно грамоте учат…
Лично я придерживаюсь другого мнения, но чужое для меня
всегда было дороже своего. Да и как бы ни был призрачен шанс,
что наши мародеры извлекут из океана информации хотя бы
крупицу о героическом плавании «Нептуна», он всё-таки есть.
И тогда Кэпа пригласят за наградами. Ему, по большому счету,
начхать, как говорится, «дедушка старый, ему все равно…», но
прибьют вместе с ним к стене гвоздями ДЕЛО. Дело всей его
жизни.
А интересно ведь всё-таки, кто он такой? Кто, кто…
Черт с ними, с тайнами, скажу.
Русский моряк.
ЛБОМ В СТЕНУ
Маршрутка несёт нас по дамбе в Питер. Обдумывать недав-
нее прошлое некогда, решать надо, что делать. Вводных —
полные карманы, то, что в голову не влезло. Простор для пла-
нирования широчайший. Вот только средств…
На мой взгляд, надо отволочь судно в порт приписки, за-
рыться в маршевый и вылизать его в идеал, чтобы ни в коем
разе больше не подвёл. Судно с паршивым сердечком далеко на
полумерах не убежит. Но кто потащит и во сколько это обой-
дется? МЧСы, вон, в сумме, в четыреста евро обошлись. И в
самом катере до выхода в море необходимо порыться, слишком
круто ему досталось, без инструмента невозможно, а он у меня
в тачке. А тачка в «Балтийце». Плюс привезти там чего, по ба-
зам, магазинам, да и в Кронштадт на маршрутках не раската-
ешься. Стало быть, мне за «Тунцом», доложить Валентину о
готовности, далее — по ситуации.
Валя целится домой, в Купчино: нужны стационарный теле-
фон, телефонная книга и бездна переговоров, денег-то кот на-
плакал. По результатам — команда мне на действия. Добро, по-
ехали. У метро «Черная речка» расстаемся.
334
По выходе из метро «Автово» обнаруживаю, что потерял
мобильник. Это пуля в лоб. Список абонентов не продублиро-
ван, часть его есть в компе дома, но это слезы. Мне даже Вален-
тину не позвонить. Еду на Ваську, благо, офис «Мегафона» ря-
дом, за час покупаю простейшую «Нокию», блокирую SIMку,
восстанавливаю номер и прошу распечатку своих контактов за
последние три месяца. На пятьдесят страниц чтива. Поди, узнай
нужный телефон, комментариев нет, одни даты. Два часа анали-
тики, забил в новый девайс основные номера, голову — хоть
отпиливай. Не привычна она к такому…
Фото-видео жаль до слёз, я ж даже наши попытки на дно на-
ладиться заснять умудрился. И камера у меня в мобильничке
была — класс, глубокие кадры получались. И сын дарил. Козел
я…
«Тунец» заводится с полтыка, прыгаю за руль, хватаю мобилу:
— Готов.
— Не все просто, я — в Кронштадт, охрана позвонила,
«Нептун» по-тихому тонет у пирса. Поживу на борту, откача-
юсь, посмотрю корпус.
— Добро. Я?
— На связи. Пока отсыпайся.
— Ты тоже урви…
Позвонил он к полудню, купил там, у пирса, приличный под-
весной мотор, сейчас его опробывает, будет на чем до яхт-клуба
доковылять. По любому дешевле буксировки оказалось.
— Орел. А помпа? Она ж от 12 вольт.
— А вот это уже тебе задание. На Богатырском есть контора,
надо купить генератор на 220 и 12 постоянного и привезти мне.
Данные СМСкой шлю.
— Сделаю.
— Деньги есть?
— Хватит.
— Отлично, а то в Кронштадт заезжать…
— Лишнее, гони СМС.
335
Генератор я привез, и ещё кой-чего, мы это всё на катер пе-
ретаскали, опробовали, всё пашет. Пошли на понтон, моторчик
пощупать. Прицепили к транцу, ногу — в воду…
Мать твою…
Не очень моторчик. И стартер с придурью, и карбюратор,
похоже, грязный, и свечку вывернул — в масле, зараза. Есть
повод хорошо предъявить продавцу. Зная меня, Валентин с
продавцом решил говорить сам, он подобрее, а я по его команде
поехал домой. Продавца я в лицо не знал, но глазами по прича-
лу шарил, мало ли, догадаюсь, так хоть под колёса его отправ-
лю. Не повезло.
Не встретил никого…
С утра глаз продрать не успел, черти в бубен бить стали.
Пришлось ехать в КАС, гасить задолженность за гараж, причем
до конца года. Половина аулисовских денег ухнула на этих
упырей. И не могли до ноября подождать? К обеду разобрался,
поехал по банкам дыры затыкать. Ещё четверть ушла. Бабки
подбил — кранты, вплыл в зону риска. Если завтра выходим в
море, два дня ходу, в Финке связываюсь с Аулисом — и гоним-
ся в Таллинн и обратно, сотни три я заработаю, дела поправят-
ся, Валентин за это время с Алкко, Матти и Пату «Нептуна»
доделает, потом в Турку, там поработаем немного в яхт-клубе
за деньги, есть там у Вали на примете халтурка, и дальше — в
Германию. Только счёт не по дням, а по секундомеру. До пре-
дела натянута струна. Самое время лопаться.
Звяк.
— Егор, с корпусом паршиво, на неделю работы. Ну, и дви-
гатель Глеб смотрит.
— Что там, в Кронштадте, можно посмотреть, и уж тем бо-
лее, сделать? Его ж там даже вытащить нечем. У них ни крана,
ни… Там же клубик гламурный, одни понты…
— Да мы в Рамбове, у пирса, до РЭБа (Ремонтно-
Эксплуатационная База маломерного флота г. Ораниенбаум) 50
метров. Глеб подтащил.
— Ааааа… А кто он, вообще? Ты все Глеб, Глеб, а ни слова,
по сути…
336
— У него тут шхуна двухмачтовая. И ещё два катера. Он во-
обще тут живет, и человек в РЭБе не последний.
— Ага. Подарок судьбы, я б сказал. Почините, обо мне не
забудь, а?
— Уже не забыл. В «Балтийце» тебя жду, с человечком од-
ним познакомлю. Денег заработаешь, пока мы возимся.
— Еду.
Уф, отлегло, а то уж я, как бы сказать… Напрягся, что ли.
Как Золотая Рыбка, услышавшая, что первые два желания —
пиво и телевизор с футболом.
Сёма Листвинский выглядел не совсем моряком. Впоследст-
вии я был очень ошарашен, когда увидел его удостоверение
«Coast — Skipper». Документик был — комар носу не подточит,
я его даж пальчиками потёр, но как он такому кадру достался?
И что ему с ним делать? Неясно как-то. Но мое дело коровье, у
парня судно есть, не ходит, а должно, деньги тоже есть. Нор-
мальный расклад, а балласт мы и не такой ещё возили, одна
Ольга чего стоила. А тогда ещё и Катя была…
Попёрли к яхте. Мама моя…
Нет, задумка хоть куда, и выполнено изрядно, но, как бы
сказать, не совсем до конца. Ясно стало сразу, что делать её де-
лали, да и сделали, но выходить на ней в море никто не решил-
ся. Даже, как потом выяснилось, от пирса отвязывать не соби-
рались. За что парень 900 тысяч отвалил, совсем непонятно.
Основой был восьмивёсельный гребной бот, борта нарасти-
ли, палубу, каюты, мачта, бушприт, гафельное вооружение.
Киль, понятное дело, вклячили, руль там… Я кораблик этот из-
лазил весь, стратегических ошибок не нашел и уяснил, что, если
тряпки задрать, то он под ними пойдет, и мачту не потеряет, но
рулить с тем, что было в активе, будет лишь чуть легче, чем на
руках спинакером «Нептуна» тащить. Ни стопоров, ни провод-
ки, ни блочков нормальных, и ни одной лебедки. Да ещё гафель.
Жопа.
Но это всё фигня, оснастка эта делается дня в три, в продаже
все есть, надо его в море, сердешного, вывести да за тряпки по-
дергать, сам скажет, что ему надо, и покажет, куда всё это вкру-
чивать.
337
Вопрос.
Вывести на чем? Силовая установка — двигатель бензино-
вый, водяного охлаждения, М-412. Кто не в курсе — от автомо-
биля «Москвич». Своеобразный агрегат. Он и в родном мотор-
ном отсеке, новый, каждую субботу ТО клянчит, а что он в море
выкинет? После четвертьвековой порочной службы? Силовая
передача доверия тоже не внушала, т.к. представляла собой вал
со шлицом, приваренным прямо к первичному валу распилен-
ной коробки передач. И контачил сей вал с оборотным редукто-
ром неясного происхождения, на вид лет пятидесяти от роду. Я
такой, вроде, на «Гноме» видел. Но «Гнома»-то ещё лет два-
дцать назад на иголки пора было резать…
Обдирая уши, я полез смотреть на корзину, обнаружил рабо-
чий цилиндр сцепления со штоком, каковой монтахером и от-
жал, отключив на время испытаний трансмиссию. Ну её на фиг,
с движком сначала разберемся. Через пару часов он слега зата-
рахтел, попросив для начала нормальный бензопровод, фильтра,
трамблер, бензонасос и кой-чего по мелочи. Я рванул в магазин
«Renault», четко зная, с кого «Москвич» слизывали, и выяснил,
что у мотора есть одно несомненное достоинство — запчасти
потрясающе дёшевы. Никому они в этом тысячелетии уже не
нужны.
Утомлять не буду, но на третий день я это чудище у стенки
мотором взад-вперёд подвигал в пределах швартовых концов.
Тянул он, кстати, совсем нефигово, дай полный газ — швартовы
оторвет или понтон утащит. Пора в моря. Там разберемся.
Как Сема концы скидывал, никому не расскажу, достаточно
того, что мне с руля соскакивать при отходе пришлось, чтоб его
на борт втащить, его постепенно растягивало между палубой
судна и пирсом, а ноги у него коротенькие, ненадолго бы хва-
тило. Ударив на пару секунд реверсом, я стал отходить кормой
вперёд, и тут же застрял. Оказалось, что буйковый конец замы-
словато пропущен сквозь леера ограждения и нипочем нас не
выпустит. Леерные стойки при изготовлении поставили прямо
по канату, какая справа, какая слева, не задумываясь, что не век
же судну у пирса стоять. Канат я вытянул петлёй, тесанул но-
жиком, вывел обрезанные концы за леера, срастил и с отвраще-
нием швырнул в воду. Поехали. Редуктор не фиксировал поло-
338
жения, рычаг ногой придерживать пришлось, чтобы не выско-
чил. Жать надо было очень плотно, и в кокпите вращался я, как
балерина, на одной ноге, левую отпустишь — щёлк на нейтраль,
и без ходов. Руля посудина слушалась отменно, но тяжел он
был до ужаса, как будто на полметра длиннее киля. Да и в ши-
рину перо было изрядное, хоть работай им, как веслом…
Черт с ним, идет и ладно, а здоровья пока хватит.
Мы тихо пёрли по каналу на восьмиста оборотах, движок
мило урчал, я очень люблю его звук, ещё с тех пор, как у меня
свой «АЗЛК 2140» был, и тащил моторчик яхту со скоростью
узла в три, как ни странно. Напряг из меня понемногу вылетал,
можно было вникать. Отпустив румпель, я уяснил, что и фикса-
тора не надо — сбалансированы корпус, киль и рулевое были
отменно. Он сам, гад, на курс возвращался. Рации, конечно, не
было, выход я охране дал отмашкой и почапал по фарватеру,
целясь мили на две восточнее пьяного острова, акватория тут —
хуже не придумаешь, мель на мели, а какая у меня осадка, я и
понятия не имел. Владелец бормотал о полутора метрах, но по-
минал и 1.3 и два. Черт знает, когда и что царапнешь. Проско-
чив последнюю пару, я напрягся и прибавил до полутора тысяч.
Этот агрегат каааак попер! Мама дорогая, узлов семь чешет,
обалдеть…
И тут я на Сёму глянул. Есть. Готов. Пробрало. И мне так за-
хотелось, чтоб он сам мог в море! Сам! Чтоб от А до Я. Нужный
у него был взгляд. Хотя, ввиду своеобразной конструкции лица,
очень уж он на черта был похож. Но морского же!
— Семен! Хорош тащиться, давай на руль, надо тряпки по-
пробовать!
Черт, как он за борт-то не вылетел, с носа пробираясь?
Ооох, задача… С детишками в клубе попроще было, они
хоть половчее, хотя бы в силу недозрелости. А этому — под
сорок. Где юности набраться?
— Так. Даю команду — точно исполняешь, ни о чем не ду-
мая. Абсолютно ни о чем. Встань здесь. Держи руль.
— Есть, капитан!
— Спокойнее, нам с тобой ещё до капитанов… И без востор-
гов, потом… Две трубы впереди видишь?
— Да.
339
— Поводи глазами по горизонту, направо, на Васильевский,
и налево, на Кронштадт. Не торопись.
Он повертел головой.
— Две трубы видишь?
— Эээээ… Да! Вот они!!!
— Ещё разок огляди акваторию. Да помедленнее. Потом на
трубы.
Он опять повертел головой, задержал взгляд на пароходике.
Потом оторвался, на чайку глянул. Мать твою, ещё и рассеян-
ное внимание. Насколько, интересно?
— Как тебе кильватер?
Он начал назад поворачиваться вместе с румпелем. Яхту по-
вело, естественно.
— Ляжем, Сёма. Рулем поаккуратнее.
Ндааааа… Ладно, фигня, поправимо. А он уже несёт востор-
женную хрень про то, что судно — кайф, деньги не зря потра-
чены, а очень даже с толком, осталось чуть доделать эту яхту, и
можно что-то серьезное брать, он знает, что в Гамбурге можно
купить незадорого Р-12, оснастить её по науке гафелями, трисе-
лями, и это будет так красиво. А современные бермуды ему и на
фиг не нужны, и это не посуда вовсе, а для пижонов. И у него
двойное гражданство, визы не надо, и…
— Две трубы твои где??? Куда рулишь!!!!
Раз, два, т… Ого!!! Нашел, да ещё и подрулил! Быстро. Хм,
ладно, дальше поехали.
— Сёма, на берегу помечтаешь. Это море, тут разметки нет,
вон, на траверзе вход в Угольную, нам подворачивать надо.
Гостиницу «Прибалтийскую» видишь? Вон, два светлых рога на
темной основе?
— Да.
Да неужели? Ща посмотрим.
— Давай на нее…
Мать твою, видит, прям на неё подрулил, и курс держит. Од-
нааако…
Я закурил и, сев на рубку, намеренно качнул яхту и закрыл
ему горизонт. Выглянул, паршивец, из-за меня, сверился, и
дальше чешет. Блин, кровь, что ли, пиратская закипела? Хотя
340
про евреев-пиратов не слыхивал. Ну, история — наука темная,
много о чем не знает…
До фарватера оставалось с полмили, пора было готовиться с
парусами воевать. Что они просто так не дадутся, видно было
невооруженным взглядом, такой дурной проводки я отродясь не
наблюдал. Ни на чем.
— Сёма, право на борт, на Пьяный остров выкручивай, вон
он. На ближний мыс целься, там маячок коротенький, видишь?
Только плавно. Пошел.
— Есть.
Довернул, градусов семьдесят циркуляцию описал, по киль-
ватеру почти ровная дуга получилась. Подобрался, похоже.
Только б не обнаглел. А то с парусами увлекусь, кильнуться ж
можем… Я двинул сектор оборотов где-то на семьсот, чтобы
только тихо шлепать, и полез к мачте, скомандовав:
— Как по нитке на остров держи, если я забудусь, метров за
триста заорешь. Понял?
— Jawohl, Herr Frigadenkapitann!
Ни фига себе выговор, мекленбуржец, блин… Вот те и ев-
рей… Интернационал, едрена вошь, на яхте с экипажем в два
рыла. Сколько ж нас тут, если детально разбираться? Есть кого
на такелаж гнать, а я-то думал, одному придётся…
Анекдот…
Гафель дошел только до половины мачты, фалы были пере-
хлёстнуты, рифить грот было нечем. А тащить в таком виде он
и «Оптимиста» бы не смог. Я озверел и задрал стаксель, тот,
слава богу, взлетел ловко, но проводка была ужасающая, за
штаг он тремя люверсами всего держался. Шкот на релинге за-
фиксировал, до утки он не дотягивал. Мать твою, ещё и веревок
метров сорок докупать. Но стаксель потащил, узла на два. Ветру
было пять-шесть, бояться абсолютно нечего, а для проб — во-
обще самое то. Ладно, давай с гротом повоюем.
И побегал я вокруг мачты, и попрыгал на гике, и до полмач-
ты вверх слазал и на вантах повисел. Веслом роликовые петли
толкал — расправлял. Лбом только мачту не колотил, а так всё
было…
Но задрал. Почти до стеньги, ладошки полторы не дотянул,
но это уж совсем никак было, там блочки кто-то с диким пере-
341
хлестом на мачту наклепал. Пришлось нижнюю шкаторину чуть
вокруг гика и веревочками ее.
И вот тут яхта пошла.
И я, плюнув на разум, заглушил мотор. Встал на руль, пустив
Сему наслаждаться. Смотри, хозяин, на то, что твоё корыто мо-
жет.
Я дал ему поупиваться минут двадцать, потом напряг на ра-
боту шкотового. Как он себя веревками не удавил, пес знает,
видать ворожит ему кто, но, потихоньку привык и крабом пере-
мещаться по палубе, и нужные веревки находить. Узлы, кстати,
нефигово вязал, хоть чему-то на курсах учили. Не купил, зна-
чит, права, не врет. Мимо островка мы намеренно продефили-
ровали шестью галсами. Поворот оверштаг стал более-менее
получаться, с диким, правда, зависом, но это-то как раз дело
наживное. На крайняк и мотором можно подсобить, пока несу-
щественно. А вот через фордевинд мне очень хотелось, но я все
стерёгся. Дело в том, что рычаг управления редуктором посто-
янно вылетал, фиксатора не было, и его ногой приходилось
держать. На скорость маневрировать с таким приводом — и в
океане можно во что-нибудь врезаться. А без страховки желез-
ного стакселя мне совсем не хотелось, при Сёминой ловкости
башку б ему гиком точно б отшибло, а на руль его в повороте
ставить — чистое самоубийство. Так что нафиг. Побегали в ти-
шине, и будя. Пора на базу.
Паруса я срубал минут двадцать, темнеть начало. Ох, думаю,
заедем щас… Пилить миль пять, а куда — поди разбери: ни би-
нокля, ни компаса, ни эхолота. Самое главное — и карты ни
одной, и не видел я её в глаза ни разу. И поводырей что-то не
видно, не сезон уже по будням в моря выскакивать из довольно
занюханного яхт-клуба. Чай, не Центральник и не БМП. В тем-
ноте-то я по огням бы в легкую довел, а сумерки — мерзость,
огни слабые, а видно уже паршиво.
Доехали, правда, без приключений, только Сёму пришлось
чуть не за задние ноги с палубы стягивать — пёрло его горде-
ливо над форштевнем красоваться. Все по курсу закрывал, эн-
тузиаст хренов…
Швартанулись, владелец в восторге, захлебывается от очень
странных, но потрясающе грандиозных планов. Завтра сбегаем
342
до Кронштадта, окончательно всё проверим, и можно в Фин-
ляндию, а там и…
Скоро ль про Канары услышу? Или сразу на остров Пасхи
нацелился?
— Семен Яковлевич, давай с восторгами тормозни, завтра
когда сможешь?
— Часов в двенадцать.
— Вот и давай. Сначала на берегу с парусами повоюем, по-
тренируешься, море дури не прощает. С мотором твоим тоже не
все просто, он задыхается. Про редуктор вообще молчу. Но это
сам завтра попробуешь.
— Да ладно, вон она как бегала!!! Всё ж отлично!
— Так это у меня, извини. А завтра сам попробуешь, хоть
отчалить. Тебе все самому надо, родной, не для извозчика ж ты
яхту покупал, а? Для себя ж, наверное…
Опомнился. Хоть и погрустнел, но опомнился. Пришлось
подбодрить.
— Чудес, Сёма, не бывает. Но их можно сделать…
Ндааа, сделать. Во-первых, для кого? Смотрю третий час на
то, как он паруса ставить тренируется, грущу. Только по коман-
де. Потрясающе рассеянное внимание, хоть линьками учи со-
средотачиваться. Дело для него совершенно новое, и каждая
удача вливает в него столько восторга, что начисто отшибает и
память, и с таким трудом приобретенные навыки. Хоть сотый
раз, но для него — надолго ещё будет как первый. Беда.
Да ещё апломб вдруг всплыл. Стойкий такой, просто на ди-
во. Врет патологически, беззлобно, просто для удовольствия, но
неиссякаемым потоком, как дыхалки-то хватает на подобные
излияния? Не всякое дитё так умеет. И аквалангист-то он, и
стрелок, и мастер рукопашки. Служил в ГДРовском Кригсмари-
не, от Советской Армии отмазался, мама в свое время расстара-
лась. А вот из-за папаши-немца влип, когда к нему в гости в
Вюнсдорф приехал. У меня аж башка кругом пошла от такой
биографии. Часика два поболтали бы — поди, и в Шин-Беде
Сёмины следы бы отыскались. Среди наградных листов, я ду-
маю. Хоть и секретная организация, но Листвинского, пожалуй,
это бы ни грамма не тормознуло…
343
А я сижу и считаю под его трёп. И прикидываю, как бы ему
втолковать, с какой суммой расстаться придется, да чтоб Конд-
ратий его не хватил. Беда в том, что бабосов из него и так вытя-
нули немеряно, заложив в него, естественно, стойкую уверен-
ность, что осталась совершеннейшая ерунда. А то, что никто и
не думал это корыто в море выпускать, за кадром осталось. Из-
готовителей понять можно, на владельца глянуть — куда ему
яхта, его и на велик-то лучше не сажать, даже трехколесный. И
вчерашний поход, пожалуй, в минус сыграл, Сёма ж видел, что
яхта ходит…
Ндааа…
Придется башкой в омут. Ох, мать…
— Все, Семен, хватит баловаться. Отход. Всё сам делаешь, я
только швартовы скину. Давай.
Дал.
Через три часа я завел корыто обратно к пирсу, сгрузил вла-
дельца на берег, указав ему направление на трамвайную оста-
новку, и предоставил самому обдумывать, во что он ввязался.
Напоследок обнадежил, подкинув пищу для размышлений:
— Ты дважды ткнулся в берег, садился на мель, три раза
пирс целовал, мог зацепить яхту и три катера. Яхту, кстати,
вдрызг бы разбил своим крейсером. Прикинь на досуге, сколько
за неё отдать бы пришлось. А из гавани так и не вышел, и до
парусов не дотронулся. И вины твоей тут немного. Просто яхта
недоделана. Одна видимость. Ясно?
— Но ведь вчера же!!!
— Сёма, люди платят приличные деньги, чтобы погоняться
на международной регате. У Майка Воронова такое удовольст-
вие стоит 800 евро за регату, или 300 за этап. Транспорт к стар-
ту и проживание на берегу — за свой счет. В школах похуже
это дороже раза в полтора. Страшно везёт, если это удается сде-
лать даром. У меня серебряная медаль в этом году за Онежскую
регату в классе 32 фута. И капитан финской «Анастасии», мас-
тер спорта международного класса, каждый вечер мне платил
сорок ойро. Вот за такое, как вчера. Я хочу, чтоб ты таким же
стал. Думай. Давай к трамваю, список работ и расходники зав-
тра подготовлю.
344
На следующий день:
— А сумма? Сколько всего?
— Семен, ты ж в «Алмазе» своем компами занимаешься, в
инете, как дома, лезь на сайты, ищи запчасти, комплектующие,
узнавай цены на работы. Потом скажешь, а я надеюсь тебя при-
ятно удивить. Действуй, а у меня на три дня развлекухи есть,
управление редуктором надежное нужно, и погон с кареткой
для грота-шкота. Заодно узнаешь, сколько стоят такие работы.
Мне заплатишь половину.
Через три дня протягивает сто евро:
— Как договаривались.
— Половину, Семен, а не одну десятую. Как ты думаешь, за-
нимаясь такой фигнёй с 90-х годов, я в курсе цен? Уверен, что и
тыща евро — только цена работы по изготовлению, а у тебя ещё
и установлено. Крепёж и материал как раз в сотку твою обош-
лись, опробовано, и ходовые пройдены. Так что давай на борт,
отчаливай, пробежимся, и если ты тут ничего не разнесешь, зав-
тра мне ещё двести подгонишь. Я ж не зверь, чтобы с тебя всё
драть, что положено, до копеечки. Есть у меня на тебя планы.
Если срастется, мы все твои расходы в одну навигацию ото-
бьем.
Назавтра.
— Да не может быть полмиллиона!
Вот ведь клоун, ну патологически не может правды сказать.
— Конечно. Тысяч восемьсот такое стоит. Если в сервис-
центре, в эллинге.
— Да она мне вся в девятьсот обошлась!!!
— И хорошо бегает? До Васьки хотя бы дойти решишься?
Без понтов, надежно и уверенно? То-то. Считай, нет у тебя ни-
чего. А на сделанной я не затруднюсь и в Лондон сбегать. В
любую погоду. У неё классные задатки.
— Ну, и во сколько это обойдется?
— В двести, Сёма. Так годится?
Во, просиял. На пару секунд.
— Нет у меня столько! Даже половины нет.
— Да ну? И что, так и бросим это дело? Хошь знать, почему
я за это берусь, да ещё и за гроши?
345
— Ничего себе, гроши!
— Они самые, и ты сам это прекрасно знаешь. Хорош тень
на плетень наводить. Во-первых, мне в карман и трети не попа-
дет, расходники увесистые. Во-вторых, как ты насчет того, чтоб
тебе платили за то, что яхта твоя будет учебным судном?
— Для кого?
— Для трудных подростков. Я работаю волонтером в фонде
Св. Василия Великого по реабилитации малолетних негодяев.
Часть из них к морскому делу можно привлечь. Это дармовая
рабочая сила с офигенным энтузиазмом, резвые матросы, и
деньги за аренду. Как тебе бизнес-план? Я уже говорил с руко-
водством. Они обеими руками за.
— Да они мне тут все разворуют!
— А ты денёк потерпи, посмотри, какие там строгости при-
няты, глядишь, и успокоишься. Да у тебя сейчас и красть-то не-
чего. Скорлупа, руль, две палки и три тряпки. Впрочем, не хо-
чешь — не надо. Время терпит, это так, в перспективе.
— Да у меня тыщ пятьдесят всего!
— Ну и нормально. Ты мне их даешь, я делаю за пару недель
всю оснастку, проводку, управление парусами из кокпита, как
положено, закупаю всё сам. Выходим, встаешь на руль и все
сам проверишь. После ходовых подгоняешь мне ещё пятьдесят.
Я делаю навигацию, мотор, систему питания и ставлю яхту на
консервацию.10 декабря ты мне платишь сто, 20 мая мы выхо-
дим в море и начинаем стричь деньги, вывозя, по десятке за
круиз, компании в залив. Клиентуры я тебе за зиму подкоплю.
Согласен?
— А, ну так да, можно. Договорились.
— Эх, Сема, Сема… Без меня тебе никак. Но и ты мне как
воздух нужен. Все будет путем…
Я сижу в кресле-качалке в комнате сына и смотрю на Игоря.
— Заец, ты мне в субботу нужен, часов на шесть-восемь.
Очень, сразу предупреждаю.
— Мы в баню вообще-то…
Несколько лет назад к нам приезжал племянник, Андрюха, я
их по городу катал, двух братьев, и Ирку, Игорюхину девчонку.
Ночью встали у залива, и лицо Зайца… Я спросил про запах
346
моря, он ничего не ответил, плечом пожал. Я заткнулся. Но не
забыл, и уперся. Вот он, шанс, наконец-то.
— Я тут кадру одному яхту сделал, крейсерок тонны на три,
гафельный, под ретро. Зову я его «Черный Джек», но стоит он
того или нет, тебе проверять. Ты ж у нас чемпион, китаец, и во-
обще…
— Ну, ты… Это ж крейсер!
— А разница? Ветер тот же. Влажный. Хорош рыпаться.
Идешь?
— Само собой. Спасибо, Кот. Ээээ, а гафель?
— А чего я тебя, чемпиона Ленобласти, Ленинграда и побе-
дителя Ильменской регаты в классе «Оптимист», призываю?
Тот же шпринтофф, только побольше. А лучше тебя мне спе-
циалиста и не отрыть. Зря я тебя, что ль, выращивал? Пора от-
ветить…
— Отвечу. Когда?
— В субботу, в девять. На моей поедем.
— Ага…
— Папаня, я карты морские читать не умею.
— Да ладно… — у меня глаза на лоб полезли. Мы стоим у
щита в яхт-клубе, на котором пришпилена карта акватории. —
Эк ты… Ладно, просто всё. Чем глубже, тем белей. Вот ориен-
тиры — Васька, Гутуев, мы, закрытая часть, фарватеры пункти-
рами, приёмный Невский. Узнаешь?
Игорь ржет, они раз с Маратом цепанулись к нему в свежак,
когда у Ибрагимова руль сорвало, и часик поторчали, пока их
Сашка Петров на «Рубине» не подобрал.
— Ясно. Что делаем?
— Отходим, как на «Делфаке», проходим последнюю пару,
ты на паруса. По дороге лазишь по веревкам, врубаешься, ка-
кую куда. Там ясно все. Почти как на «Драконе».
— Во, я помню!!! Мне и пяти тогда не было…
— Ну «Финн-2». «Кадет».
— Да понял я, понял. Тупой ты, папа Жора. Как «Оптимист».
(Нос «Оптимиста» — тупой, похож на аппарель десантного ка-
тера.)
347
— Пессимист я. Точнее, реалист. Забыл? О реализме, кстати.
Желательно, чтоб Сёма не прочухал, что ты на крейсерах не
того… Твое дело опробовать на всех курсах, на всех ходах ко-
рыто, всю его подноготную мне, понял? В это и упирайся. За-
крытие сезона, кстати, может, и пободаться придется с кем, ты
как?
Он глянул на меня, я понял. Ещё как.
— Пошли. Эксперт… Тряпки задерешь, сам на руль, мы с
Семой на шкоты. Бодаться будем — гноби, как положено, не до
понтов. Для откренки весов мало, кареткой поактивнее, она там
со шплинтом, разберешься.
— Добро. Поехали.
Мы сидим с сыном в моей тачке у его конторы в Автово.
Ему пора к друзьям. Звонили уже. Он смотрит в торпедо.
— Там придраться не к чему, на твоем «Черном Джеке». Да-
же за взятку.
— Не мой он.
— По фигу. Всё в идеале. Я как… Тогда… 1172.
Это номер его чемпионского паруса. Я смотрю в окно.
— Значит, получилось. Мне удалось вернуться. Тебе ж ещё
легче будет, а?
Он зажал мне шею ручищей, чуть оттолкнул и вышел вон.
Даже спина светилась…
Наутро звонил Валентин.
— Готово все, ты как с Сэмэном там?
— Сделал, пробежались на закрытии сезона, погонялись да-
же, Игорюха двоих уделал. Но двухмачтовому провалил. Взбе-
сился, даже за борт плюнул.
— Ты по-другому бесишься, а кто это?
— Сын мой.
— Нееее, не твой, точно…
— Ты в личность ему глянь, заткнешься сразу. Сэм, стерва,
второй платёж зажал. На день, говорит, но, по-моему, он меня
на гуманизм проверяет, чтоб на холку влезть.
— Он может, он со всем яхт-клубом в контрах из-за этого.
Загибай, не стесняйся. Подъехать?
348
— Если с лопатой, подъезжай. Я его в землю загну.
— Тьфу на тебя. Завтра в девять отходим, давай.
— Все, буду — и, подумав, добавил — Ура.
В Ломоносов, он же Рамбов, я пригнал на крыльях, тачку по-
ставил у Глебовского эллинга, прям у поста охраны, шхуна у
него была потрясная. Аж с баром и ресторанчиком небольшим.
Мы покофейничали и рванули. Только из-за мола вышли, дви-
гун греться стал. И хрюкать. Я сунулся в машинное, но понял
мало — система охлаждения была собрана по совершенно дру-
гой схеме. Не я собирал, не мне копаться. Автор на борту, его
выход.
А движок под клин наладился, реально паром отовсюду
плюет. Цапнули подвесник, поползли. Люк открыли, дизель
стопанули, весь парахед паром окутался. Минут через пятна-
дцать, когда пар развеялся, Глеб полез в машинное. А мы уж к
фарватеру, от Рамбова до Кронштадта чапать-то всего-ничего.
Толкнули дизель — шиш, через пару минут работы опять за-
хрюкал. Ну, зараза. Назад пошли, такое только у стенки решить
можно. Дуло метров на шесть, с оста почему-то, редкий для нас
ветер. Подвесник как-то вяло вертел, толкнули дизель — поле-
тело корыто, вполне нормально, даж пришвартовались спокой-
но. Чудеса. Что он, только домой может? А за бугор — наотрез?
Во, патриот выискался…
Я плюнул на все, сел курить, а Валя с Глебом в машинном
орудовали. Минут через десять чего-то нашли, выскочили до-
вольные, отходим, ура.
Отошли. Опять та же феня. Как к таможне подбираемся, так
кипит. Домой — пожалуйста. Без эксцессов.
Опять у стенки встали. Теперь они час возились. Опять чего-
то нашли негожее, устранили, ура. Пошли. У Чумного форта
вскипели, я отметил, что на полмили ближе к таможне в этот
раз подобрались. Прикинул прогресс и сообщил:
— На сто сороковом заходе пройдем Берёзовые. А там и до
Финки тридцать миль всего.
Промолчали. Я дернул подвесник, воткнул ход, почапали об-
ратно.
349
Всего попыток было пять. За милю до входного мола Рамбо-
ва, при последней ретираде, до меня дошло.
— Валь, у тебя кингстоны с обоих бортов?
— Да.
— Заборные имеются в виду.
— Два, говорю!!!
— Так вот, левый у тебя чем-то забит, а правый — нет, на
кренах от оста он то в воде, то в воздухе. Туда идем — воздух
сосет, обратно — воду.
— Да у меня оба рабочие!
— Придумай другое объяснение.
— Да нечего придумывать, систему перебрать надо.
— Проще мотор выну… Тваааю мааатьь!!! А штатный мотор
тут сколько весил? С редуктором???
— С полтонны.
— А «Лорел» твой — сто двадцать! И редуктор на сотню.
Триста кило балласта кинь в корыто, и катайся на здоровье.
Тьфу ты, корабел…
У тебя кингстоны выше ватерлинии. Ещё б воздух не сосало…
И тут до меня дошло, что мы давным-давно, с первого раза,
могли дочапать до Хамины. Я чуть не завыл, голову разбить о
кнехт хотел. Боже мой, ну что ж у стенки-то проверяли???? Все-
го делов — выскочить, циркуляцию на ветру описать и пять
минут подумать!!!
Господииии…
Месяц, зря купленные два подвесника, генератор, столько
денег в дым, и время, время…
И мне уже не ступить на пирс ИГА парка.
Не позвонить в зеленую дверь.
И не упасть на колени…
Не успел…
Я уже прошел точку невозврата. Пока балласт найдут, пока в
себя придут, Валю, бедного, аж трясет, до него дошло, в чем
дело и как за такую мелочь пришлось расплатиться…
Валя с Глебом открыли пару пузырей красного и стали отли-
ваться. Не забыв, правда, моментом решить вопрос с балластом,
на третий день им обещали все сделать, настоящим свинцом
даже. Я смотался для них за водкой и отчалил, тут мне было
350
делать нечего, только звереть. А с таким настроем к Семену
лучше, деньги он зажал, крысюк такой.
И пошли всплывать сложности. В «Балтийце» Сёма, оказы-
вается, яхту только купил, и гостевал, а перегнать её надо было
в соседний «Балтийский берег», уж совершенно отстойное заве-
дение, самопальное до изумления. От ворот до ворот по суше —
километр, по морю — девять миль, все мели объехать надо, аж
до закрытой части. Полтинник он со скрипом отдал, но стал
просить лишнего и придираться, мне это сильно не понрави-
лось, но я отложил это на потом, надо было сделать сначала то,
что было оговорено и необходимо. Оставались, в принципе,
вентиляция моторного отсека и диагностика двигателя, в край-
ности — переборка. И навигашка, но это — Винни-Пух и всего-
то день забот: съездил, забрал, поставил.
А Сема развел бурную деятельность, в «Береге» заказал Са-
ше, местному столяру-плотнику, какие-то устрашающие кильб-
локи. Время улетало, холодало, столярка с первого раза не уда-
лась, пришлось мне впрячься, вышли на перегон только через
неделю, штормило с норда уже второй день, воды нагнало, и
главную тайну секретного фарватера «Берега» я не узнал.
А жаль.
Сэмэн стал куда-то исчезать со связи, вел себя некачествен-
но, но это меня не очень колыхало, не кинет же, в самом деле,
что ему, яхта на ходу не нужна? Ещё через недельку начался
подъем судов на берег, пора было и «Джеку», но глубины не
позволяли даже на десять метров к крану приблизиться. Оста-
валось ждать, а октябрь через пару дней. Лихо.
С движком все сотворил, кроме капиталки, но все равно он
был ненадежен, давал сбои и по мощности, и по стабильности.
В моря надо было, прокатать.
Вышли. Сел я на мель ещё в бухте, узкая она до невозмож-
ности. Сел, как мне показалось, пером, что меня поразило, ну и
круто же дно. Снялся, жало к выходу, пошел. Пока шли, раз
пять чиркал по дну, что за чушь?
— Сема, сколько фарватер гарантированный?
— Метра полтора…
351
— Сколько?????? Всего??? И метра полтора, или полтора
метра??? А???
— Я не знаю.
— А кто знает? Звони директору!!!
— Он уехал уже.
— А телефон он с собой не берет??? Звони! Надо точно
знать, у нас полчаса всего, отлив, и мы просто не заедем обрат-
но, это ты понять можешь?
Хрен он там дозвонился.
Я плюнул на все, и почесал назад. Шиш. За полмили до
входной пары на мель сел. Снялся, отработал назад, взял точне-
хонько в гавань, буи стояли абсолютно симметрично, первая
пара и вторая, три секунды хода — трах! Аж носом клюнули. И
сели пером, точно. Ну, тварь, что у него киля нет, что ли? Да
нет, на кренах бы падал, и так круто к ветру бы не ходил…
Ходами ни взад, ни вперед, враскачку — ноль, пером вообще
не пошевелить, как будто его камнями зажало, отпорников нет,
да и не та посуда, на мелководье её вдвоем не выжать, вес.
— Сема, валим его. На левый борт сначала. Только за борт
не свались.
Откренщик из него никакой, он, к леерам прильнуть и то бо-
ится, с борта не свесится нипочем. Ладно, сам. Вскочил на гик,
цап за мачту, до краспиц не дотянуться, так повис. Шиш там,
чуть наклонилась — и аут. Хрен с тобой, ветер — зюйд, паруса
задрал, пусть ветром придавит, Сему — на левый борт, сам да-
вай мотором взад-вперед. И пером. Сорвался-таки, дунул в мо-
ре, отскочил на милю, срубил паруса. Опять в порт прицелился.
И вдруг понял, что нельзя. Отлив уже часа два. А мы и до буев
сели. Да ветер оттуда, там глубин щас — метр, от силы. Отсюда
бы удрать. Разворачиваюсь — трах! Вот они, пять минут разду-
мий…
Поздно.
Часам к двум ночи подошли МЧСы на «Каймане», у них
гнездо в «Балтийце», прямо на входе. Собрались, было, стаски-
вать, но я их к борту, и закорешался поначалу. Надо было выяс-
нить квалификацию, разные они там…
Разобьют ещё...
352
Не, вроде, соображают, конец завели, слезаем. Рванули,
правда, сразу, надеясь на шару, но я не протестовал, пусть убе-
дятся, что я им дело говорил, только враскачку. А вот враскачку
вышли трудности, их раза три к борту прибивало. Повезло, что
ночное море Семе так обрыдло, что он всерьез повис, открени-
вая, я добавил ходами, сдернулись. Эти ухари и ста метров не
прошли, вальнули вправо, к «Балтийцу». Я заорал, да шиш они
там слышали. Кааак саданули об мель, я Семена еле поймать
успел, он уже кувырком по палубе летел, аккурат к бушприту,
где лееров нет. Их, ясное дело на нас потянуло, да так дернуло,
что они очень ощутимо нам в борт врезались, даже с мели
столкнули. Хорошо, «Кайман», борт надувной. Тут и мне эти
приключения надоедать стали, и я раз шесть проорал, чтоб не
смели вправо, пока до корабельного фарватера не дойдут. Там,
блин, все в мелях, да ещё при социализме перед заводом ЛЭМЗ
свай набито, причалы там были.
Так что орать было? То ли терпежу не было. То ли видеть в
темноте не умеют, то ли акватории не знают. Ещё четыре раза
об дно трахали…
Маньяки.
Втащились в порт, я к пирсу своим ходом встал, Сему — в
будку вахты, оттаивать, сам за тачкой пошел в «Берег». Пока
шел, собака за ляжку кусила, еле за шкирку оторвал, откинул,
она с фронта кинулась, зубы ей выбил ногой. Охранник приска-
кал, нет, чтоб раньше. Хоть псину свою угомонил… А то б и
ему, не в том я настроении был.
Забрал Сэмэна, отвез домой, сам под сводку не успел, до пя-
ти утра под мостом Шмидта простоял, в двух километрах от
дома и койки. Продрог реально. Неважный денек.
— Семен, мне плевать, что у тебя работа, расписание, семья,
и прочая чушь. И тебе тоже плевать. Все в сто раз хуже, чем
вчера, это ты понять можешь? В «Балтийце» тебя некуда поста-
вить, стоянка там 9000 в месяц, а лед твое корыто раздавит ещё
до декабря. У тебя один шанс — по моему звонку СРАЗУ со-
рваться в клуб, и по команде рвать в «Берег». Условия для это-
го — стойкий сильный норд в течение двух, минимум, дней, и
353
три часа дня, прилив!!! Понял? Именно это называется «Ждать
у моря погоды»!
— Но работа, я не могу!
— Кретин! Делай, что сказано, а то миллион твой на дне бу-
дет! Попробуй хоть заболеть в нужный момент, утоплю на хер,
и багром ко дну прибью! Все, жди.
Проняло, на такси прилетел, когда понадобилось, я уж часа
четыре с утра сидел, выжидал момент повкуснее. Надо было
очень точно рассчитать выход, циркуляцию у закрытой части, и
заход в фарватер «Берега», чтоб на гребне прилива…
— Пошли!!!! На борт!
Мотор у меня на холостых урчал, бензолу литров сорок, с
пятикратным перебором, одет тепло, с богом. Пока шли по ка-
налу, я под тихий рокот Семе втирал:
— Пока до острова идем, делай, что хошь, хоть танцуй,
только за борт не вылети. Как я начну влево закручивать, бегом
на бак, ложись ногами к мачте, обними бушприт, вцепись, как в
деньги, ноги раздвинь и в леерные стойки упрись. И ни звука!!!
Я занят буду…
Воодушевления ему на час хватило, не доходя острова, он
улегся, как я сказал, да ещё в стаксель укатался малость, моло-
дец, нагрузил мне нос, хоть пару сантиметров осадки выиграли.
Вовремя замерз. А я прицелился и пошел.
На берегу, наконец, удалось познакомиться с директором.
— Приветствую! У вас фарватера сколько гарантированных?
— Здравствуйте! 1.3 метра. А вам зачем? На чем заходить
собираетесь?
— Уже зашел — я показал через плечо на «Джека», при-
швартованного вторым корпусом к «Ярославцу».
— Это ж Сэмэна, вроде. Откуда он?
— Я ж говорю, зашел.
— Как? У него киль — полтора, и перо метр восемьдесят.
— На волне заехал. Повезло, шторм. Всё, я спать поехал, к
черту. Сёма у вас где-то шляется… Скажите ему, пусть трамва-
ем…
В полпятого утра я уже входил в здание аэровокзала в Пул-
ково, Нурик прилетал. Дочка у него певица — атас, новый ка-
354
захский соловей, наследница Розы Рымбаевой, он вместе с нею
ещё два или три ансамбля на конкурс привез. Какой-то… Все-
союзный, короче. Мы ж всё-таки при союзе в армии вместе па-
рились. Нурсултан Шалтаев — отменным гитаристом ещё то-
гда, в 84-м, был, пару раз даже с нами выступал, когда у Зотки-
на глотку срывало, ну, и повеселились мы за два года много и
разнообразно, Нурик раз меня даже спросонья штыком в пузо
вдарил, было дело…
Андрюха Зоткин уже стоял в зале прилета, суетился, не дви-
гаясь с места. Только он на всем белом свете так умеет. Я дал
ему пинка и пошел к кофейному автомату. Он трещал, что
СИМку Нурику он уже купил, самолет садится, но Дюха есть
Дюха. Я глотнул кофе, поднял морду, взял его за шиворот,
хмыкнул и потащил.
— Куда, ишак лысый???
— В другой зал. Мудило, Казахстан — иностранное государ-
ство.
— Тьфу ты, б… Когда успели?
— Клоун, кто телек смотрит, ты или я? Замполита на тебя
нет, олух…
— Да плевал я. Нурику щас в лоб, что не доложился.
— Он тебе не обязан. Тут один сержант. Я вас, блин, обоих,
за раздолбайство. Один не докладывает, что он свободен, дру-
гой забыл, что он дурак. Позор авиации… Нурик, мать, твою,
ты в футбол играть прилетел???
— А то!!! Ща мы вас порвем, псы неверные!!!
— Полегче, мусля, съедим, нам свинину можно!
Нурик в синем адидасе, кавалерист хренов, Андрюха ему
вяжет на шею «Зенитовский» шарф.
— Не снимай, глядишь, не сразу в рыло насуют…
— Чё, не любят у вас копчёных?
Встреваю я:
— Любят. Но бьют.
Мы валим к тачке. Блин, как в караулке, Нур только с поста
пришел, я с проверки, Дюха с ключами на воротах, четвертый
пост. Где тридцать лет? Не было, отвечаю. Есть нас трое.
Навеки.
355
Казахская делегация на конкурс была рыл сорок, два вокаль-
ных и танцевальный ансамбли, Султан администрировать и не
собирался, у мусульман это всё бабы делают, он ткнул им паль-
цем на нужный автобус, каркнул чего-то, сел ко мне в тачку, и
мы погнали на Лиговку.
— На тебе, для начала, экскурсия по Питерской погоде.
— Она, блин, как вы и баяли. Чё, всегда такая?
— Не, сегодня спецом для тебя, Зоткин из Лондона приво-
лок. А так-то у нас лето…
— В Иркутске ещё лето.
— Иди ты! Ты что, оттуда?
— Ну, да.
— Не понял. А соловушки твои? Они ж с Аты прилетели! Ты
чё, казах, перегрелся в полёте, врукопашную турбину вертел?
— Я в Иркутск на халтуру залетал. Концерт на полтора часа,
водки уже в самолете питерском добрал.
Зоткин три минуты с закрытым ртом — не бывает. Орет:
— Стой, мужики, ща звоню, у Юрки студия есть, часам к де-
сяти откроет, завалимся, и каааак… На хрен туман. Ща всё сду-
ем. Там два Фендера, Корг, Амати. Ватт пятьсот…
— Шли б вы в жопу, оглоеды. Мне яхту разоружить надо.
Разве что под вашу музыку. Только уж без клавишных. Нурик,
лбом на Корг будешь давить?
— Ногой могу, я виртуоз…
— Знаю я, чем ты виртуоз. Три дочки, парень.
— Этим подыгрывать буду. На педалях.
— Дюха, дай ему бубен в зубы…
Автобус от Галереи мы отправили дальше, к гостинице «Мо-
сква», девчонки уже продрогнуть успели, посерели личиками.
Такие пепельные куколки, на редкость трогательно…
Хоть водкой отпаивай…
Я глянул на часы. Да хер с ним, с «Джеком», Сэмом и прочей
штатнёй, Нурик тут! Покатаю.
— Садись, ослы, так вам Питер никто не покажет. Дюх, ты
когда в центре последний раз был?
— Эээ…
— Сволочь безродная… Погнали…
356
Потом выяснилось, что из денег у Нура только ихние и доллары,
карту евонную в воскресенье было не прогнать, банк какой-то ле-
вый. Я снял со своей наших и разменял ему триста баков, на боль-
шее у меня карточной заначки не хватило. Они тут же нацелились
ехать к Андрюхе бухать. Так и знал, что к этому культурная про-
грамма скатится. А от Андрюхи до клуба два километра. Даже на
бровях всего полчаса ходу. Хрен я вам просто пьянку. Ща вы у меня…
— Слышь, чмошники, вам не один хрен, где бухать? На яхту
щас поедем.
— Ооооооо –оооо-ооо –о!
Они заорали хором, потом дуэтом, потом понесло в разного-
лосицу, но я их заткнул.
— Харэ, соловьи, там не Карибы. Вода плюс три, ветер —
десять, дождь, и яхту разоружить надо.
— Она с пулеметами? Или танковая башня? — съехидничал Нур.
— Лох. Паруса так называются. И мачта. Харэ пререкаться,
конины побольше возьмите, и водку одну, мало ли растираться
придётся.
— Даже так? Заманчиво, я — за! Ты как, Дюха?
— Так не сортиры ж чистить. Погнали. За гитарой заедем?
— Удод, вокала хватит. Наоретесь…
Они уходят от меня. Уходят вверх, по косогору парка Сосновой
Поляны, идут в кабак к Амиру. Потом в студию к Юрке, и появит-
ся Нур в «Москве», дай бог, к утру, а то и прямо на сцену из тачки
вылезет. Да ещё и с Дюхой, пожалуй. Семь часов адовой работы
на ветру и в дождь, бурлаками по грудь в воде, перетаскивать за-
валенную штормом на бок яхту, содрать сто квадратов парусов,
снять две сотни креплений, мачту, гик, ванты, штаги…
Боже мой, братцы, что б я без вас делал…
Они уходят от меня.
И никогда не уйдут…
А мне конец, у меня часа полтора. Так меня лет двадцать не
продувало. Успеть бы до койки…
Встал я только через пять дней, как ни старался. Весь орга-
низм изуродовал, но почуял, что дал он какую-то скверную
трещину. Он бы и рад слушаться, да не может. Не тот стал…
357
Скверно.
Морем домой не выйдет. Середина октября, всё прахом по-
шло. Банки задрали, еле выкручиваюсь. Сэмэн куда-то слился, а
там проблемы, и немалые. Мотор трехмильной езды на волне в
шторм не выдержал, не для него такие эскапады, перебирать
надо. Я его из моторного отсека вырвал, на крышку машинного
взгромоздил, но как его вниз спускать, чтоб в мастерскую от-
везти? Саня такие кильблоки изваял, что палуба «Джека» мет-
рах в четырех от земли. В одиночку шиш спустишь, оттягивать
надо, да так, чтоб точно в багажник «Тунца» уложить. Нужен
профессионал-такелажник. Есть такой.
Илья.
Парню 22 года, в Горном учится. Гараж напротив меня. Ку-
пил год назад «копейку» за 17 тысяч, за год сделал так, что мен-
ты останавливают лишь для того, чтоб поближе рассмотреть,
полюбоваться. С родичами парень в контрах, иногородний, со-
держание государство за полтора года зажилило, общага —
шиш, работает высотником, фасады красит-реставрирует, дру-
жеская кличка «висельник». Живет в гараже. И диплом пишет
потихоньку.
— Иля, в яхт-клуб надо, моторчик изъять. И не один бы, бе-
ри своих, желательно с такелажем, у меня веревок свободных
немного. Жалом здесь поводите, присмотритесь-приценитесь, у
вас были ж мысли к морям пристегнуться…
— Оооо, наконец-то! Мы — за, Фил через час подъедет, он
«Бэху» сделал, так что мы даж на колесах.
— Брюхо он себе тут обдерет на «Бэхе».
— Заштопаем.
— Давайте, жду. До свету постарайтесь.
Они аж впятером прикатили, мотор выдернули, минут за де-
сять уложили в «Тунец» и рассосались по клубу, корабли себе
присматривать. Больше всех Фил замахнулся, «Ярославец» ему
подавай…
Дети.
Но — правильные…
А вот поднимал я его, перебранный, в одиночку. Угораздило
в какой-то дикий шторм, и отвертеться негоже было — Сёма
358
совсем странно вести себя начал, надо было его рылом в вы-
полненные обязательства ткнуть, прежде чем шкуру с него сди-
рать за жмотство.
Воткнул, подключил, завел, мобилу поднес, дал Сёме звук
послушать.
— Великолепно!
— То-то… Завтра у проходной «Алмаза».
— Нет, завтра меня в городе не будет, в понедельник.
— Сема, доиграешься, не в твоих интересах… Я и разозлить-
ся могу.
— Ну, правда, не будет меня! В понедельник.
— Ладно. Крайний срок.
Черт с тобой, неделя ещё терпит. Только тебе об этом лучше
не знать.
Дома Игорь заглянул.
— Папань, ты в Чухню не хочешь?
— А то. Решился-таки родину продать?
— Визу обновил, прокатать надо. Бензин, ночевки, жратва
мои. Сегодня пятница.
— Часа в три рванем, под промежуточную сводку, в восемь в
Хамине будем, мне там кораблик пофотать надо для репортажа.
Потом, если повезет, в Куопио. Как программа?
— Кайф. В два разбужу.
— Кого??? Сплю я, как же… Не тот нерв…
Алый пароход у пирса в Хамине кого хошь с ума сведет. По-
трясная посудина, 1908 года, в Питере строили. Блудил он сна-
чала по Балтике, потом к Гельсингфорсу приписан был, с пяти-
десятых там плавучим маяком подрабатывал. Потом в Хамину
перепёрся на ту же должность. Пату его выкупил по окончании
службы и музей из него сделал. Музей. Он на ходу, кстати, пару
суток пары развести — и отчаливай, не вопрос. У финнов, я за-
метил, вообще все экспонаты, как правило, рабочие. Снял плуг
с постамента, как у Алкко, и паши на здоровье. Из Рииттиного
пистонного штуцера 180-ти лет можно белке со ста метров
башку отстрелить, и морду не опалишь. И вообще…
359
А Пату — вообще экспонат из паноптикума господа бога.
Его предки портовый кабак ещё лет триста назад завели, ясное
дело, всё морячьё, что в гавани ошивалось, чего только в кабак
или дарило, или пропивало у стойки. Шкуры там кенгурячьи,
кортики британских офицеров, панталоны испанок, водолазные
помпы, медали конгресса США, флаги-вымпелы со всего света.
Пёстрая коллекция набралась за триста лет. Один кабак набили,
второй, первый этаж управления порта…
Теперь и половина парахеда — сплошной музей. Что не
влезло — во дворе стоит. Полгектара, примерно. Пушка, боти-
ки, катерок паровой, лодочка даж подводная. Ну, она-то так,
бутафория, но нырять умеет на пяток минут. Есть на что полю-
боваться. Заец у меня и завяз. Я ему Марью Мустаярви ссудил,
она по-русски здорово чешет, пусть просветит человека. А сам,
с Пату и Матти, в машинное полез, корабль прогревать. Пора
уже было, осень…
В полдень я позвонил Риитте, но они оказались на Канарах,
миллионеры хреновы. Я потрещал, сказал, что мы в финке с
сыном, и завтра на ночь валим домой, в Пиетари. Ну, и так, по-
болтали, Риитта от Вилленой дочки в восторге полном была, все
она у неё с языка не сходила. Шестая, вроде, внучка.
К трем я стал соображать, что, собственно, делать, и пошел
было советоваться с Игорем, но тут позвонила Риитта.
— Georg, the aeroplane will launch at Helsinki tomorrow morning at six.
— Wow! I`ll drive to airport?
— We have a car there, don`t worry. Meet you at Kuopio,
Ritosentti, 37, at 14.00!
— Rito???? Lovely address. Perfectly Yours. Easy to remember.
We`ll be.
_____________________________
— Георг, самолет приземлится в Хельсинки завтра утром, в
шесть.
— Ух, ты! Я подскочу в аэропорт?
— У нас там машина, не дергайся. Встретимся в Куопио.
Улица Ритосенти, 37, в 14.00!
— Рито? Милый адресок. Аккурат твой. Легко запомнить.
Будем.
360
Сунул мобилу в карман, пошел Игоря искать.
— Попёрло, в Куопио едем. Верст семьсот на север, там пе-
реночуем в гостинице, в два часа Риитта с Аулисом прилетят,
посидим…
— А они где?
— На Канарах греются.
— А чего сорвались?
— Нагрелись, наверное. Поехали, пожрем по дороге…
— Не, давай здесь, тут кафешка прикольная.
— Аааа, точно, я и забыл, она как немецкая Stadtbakerie. В
Мюнхене захаживал?
— Да я там пивом в аэропорту ограничился…
— Тюфяк. Алкоголик. В кого, интересно?
— А ты подумай. Память отшибло?
— Ладно, пошли жрать…
В столицу Северного Саво мы вписались в кромешной тем-
ноте, восьмой час, и полярная ночь на подходе. Но освещён го-
род просто отменно, даже скалы подсвечены, сквозь которые
автобан прорублен. По запаре я чуть не весь город пролетел, и
вывернул с бана на шару, увидев справа башню супермаркета с
буквой «К». В супере уж всё узнать можно, и по-аглицки всегда
говорят. Хотя бы в отделе мобильной связи.
Всё в жилу оказалось, гостиница рядом, улица Ритосенти —
десять минут ходьбы, или пять, если через озерцо. Номер цап-
нули, сложили шмотки, поехали на заправку, за ужин в ресто-
ране гостиницы многовато бы вышло, да и пошарахаться. Не
жрать же мы сюда припёрлись…
Подъезжая к отелю «Изо Валкейнен», я нарвался на такое, о
чем за бугром и не слыхивал, и не предполагал даже, что такое
быть может. Все подъезды были перекрыты полицией. Все! А
ментов ихних зараз столько, что такую орду только на параде в
телеке увидать можно. И, мало документов, полицай в трубку
дунуть предлагает! Со ржачем, правда, но… Ахинея.
Дую.
Порядок, — ржёт, — гуте фарт, но дело-то в чем???
— What the matter, officer? Searching for me? I`m russ. Not terrorist, but can…
361
— No, no, all`s fine! Festival. Concert of ( групешник какой-то
называет, морда горит, как у меня б сияла при словах «Машина
Времени» в восьмидесятом).
_________________________
— Что стряслось, командир? Меня ловите? Русский я. Не
террорист, но могу…
— Нет, что вы, все в порядке! Фестиваль. Концерт…
Ага, ну тогда ясно, чего они тут ржут все…
И я влет просчитываю ситуацию. Суббота, выходной, с семи
до девяти по телеку чемпионат Финляндии по боксу, под пиво,
естественно. Ещё только девять вечера, пару литров в пузе, не
то что ночь, весь вечер ещё впереди! И воскресенье, чтоб от-
питься, ежли перебор! И какой-нибудь Юсси, хлопув по лбу:
— Твою маааать!!! В «Валкейнене» «Nightwish» гари дает!!!
С одиннадцати!
— По коням!!!
Такси некогда, черт с ним, километр ехать. И кордон поли-
ции. И трубочка. Пердец, вообще-то. Нельзя всё-таки пьяным
катать. Закон.
— Господин водитель, разрешите, я припаркую Ваше авто.
Сами понимаете…
— Спасибо, офицер, виноват, что-то мы не того…
Полицай садится за руль, отгоняет тачку на стоянку, акку-
ратно передает водиле ключи, заставляет проверить наличие
документов, все ж под газом ребята, могут и потерять, и спра-
шивает, на какое время им такси вызвать.
Вопрос решен, гуляй, в понедельник тачку заберешь, когда
просвистишься.
— Заец, я не прочь тут жить.
— Тут ты точно сопьешься с такими порядочками. — И, по-
думав, добавляет: — Но позже меня. Ну и гуманизм! Обал-
деть…
Я стою у окна номера во всю стену, природа роняет на наде-
жды снег. Тихо и просто, без звуков и слёз. Так спокойнее. И
очень красиво. Укрыть надежду снегом довелось в прекрасном
месте. Не забунтуешь, неуместно. И сосны над озером, поводя
362
плечами, примеривают белые шали на долгую зиму. Чуть ко-
кетливо, как и положено женщинам…
Игорь лежит на койке с книгой, скашиваю глаза, «Мертвые
души». Однааако. А не загнется Русь, когда такие… И сын.
Классно получилось.
— Сауна ещё четыре часа открыта, ты как?
— Всяк. Пошли.
А вот тут поперло так, что и ни в сказке, и ни…
Одни! Вообще! Народ-то весь на концерте оттягивается. И
всё на свете — парилы, джакузи, тренажеры, холодильники с
соком, и вся стена стеклянная, витрина на озеро. И прорубь в
нем с пешней. Вот уж оторвались!
Забегая вперед, скажу, что, кабы не сауна эта, до дому б мне
живым — хрен. Не дотянул бы.
Игорь стоит у панорамы и смотрит на заснеженный, мягкий
и пушистый Куопио. И имя мягонькое, зимнее. Отель на сопке,
полгорода видно. И озеро, миль на пять.
— Сколько у них день сейчас?
— Часа три, Полярный Круг где-то в соседней деревне.
— Час ты уже продрых.
— Тогда без душа. Щас, в центр, минут десять мне...
— Давай ключи, я тачку отрою.
— Веник в багажнике.
Куопио — городок реально горный, а не просто трехмерный,
все основные магистрали вычищены, но меня понесло напря-
мую к Ритосенти, по дорожечке со снегом. Вниз, к туннельчику
под железной дорогой, узенькому. Вижу знак, преимущество
оттуда. Надо тормознуть, мало ли. Фига. Скользим. Игорь кла-
дет правую на торпедо, уверенно так, мощно.
— Папань, ты на чем едешь?
— На летней.
— Сам себя превзошел. В Лапландию в шлепанцах. Грош
цена российской психиатрии, такого кадра не разглядеть…
Бьемся?
— Ещё не вечер.
Я скольжу, не трогая руля, метров через пять правые колеса
на обочину затащит, там можно и попробовать. Есть, чуть при-
363
хватило, а из туннеля джип вылазит. Я моргнул дальним, ава-
рийку. Тот назад сдал, молодец. Перед туннелем я воткнул зад-
нюю, откинул слив, крутанул, и тут же сбросил. Гуманно вста-
ли, даже не поперек, джип спокойно выехал, водила хохотнул и
показал на русский номер. Я «Виктори» показал. Разошлись.
— Не, ты всё-таки кретин. Ну у меня и наследственность.
— Лень было переобуваться…
— А назад как?
— Не парься, тут не наши дороги. Крошка гранитная, супер-
наждак.
— Ага, я видел. Только что.
— Так то в городе.
— И всего тридцать пять… Скотина ты, папа, только жизнь
налаживаться начала…
— Не боись, пока не размножишься, я тебя не угроблю.
— Фига тебе тогда, а не внуки. Я жить хочу. Вот, лет во-
семьдесят стукнет, будем думать.
— Чё, думаешь, в восемьдесят меньше жить хочется? У тебя
один выход — меня в утиль списать
— Надо оно тебе. Сам вон, только и делаешь, что целишься.
Не, ну реально клоун! Угораздило…
— Зато есть, что вспомнить. Записать.
— Писарь колченогой жизни. Вспоминатель. Где у них тут
центр?
— Приехали уже.
Мы стоим на парковочной площадке метрах в пятидесяти от
дома Мискала. Смеркается…
— Во, Аулис! Он хвастался, что у него джип какой-то гро-
мадный…
— Ну, не «Субарбан»…
— Так и не Америка… Это уж к Росину, если занесет в Май-
ами, налюбуешься на монстров. У Сашки «Шеви» какой-то, да-
же мне модель не определить, двумя фотиками снимать надо, в
один не влезет. «Тойота» гигантоманией не страдает, а у Риитты
тойотовский магазин.
— Не, есть и больше.
364
— Ты с Вилле об этом поспорь, он там теперь главный.
Официальный представитель «Тойоты» по всей Скандинавии.
— И на чем я с ним?
— Он по фрэнчу чешет отменно, сам слышал.
— А ты чего разобрал?
— Сак рэ блё…
___________________
— Мешок чертей… (искаж. фр.)
— Аааа, тогда даааа…
Я выскакиваю из тачки:
— Риитта!!!
— My little brother! Welcome!
— Terve, hei, Miska!!!
_______________________________
— Братик мой! Добро пожаловать! (анг.)
— Привет, Медвед! (фин.)
— Мишка, таа, тааа! Траству!!! — орет Аулис, растопырив
лапищи.
Блин, реву. Хорошо, без слез…
Риитта обнимает Игоря.
— Your boy? Lovely!!!
— Твой сын? Прелесть!!!
Она чуть отстраняется, и смотрит ему в лицо. Хохочет. Мало
кто так умеет. Эдит Пиаф без капли грусти…
Дом на косогоре, три этажа так перепутаны, просто ужас, как
Аулис бухой по нему ходит, ума не приложу. Мы в самом ниж-
нем, том, что на ручей и сад выходит. Ружейный шкаф, подо-
конник с кубками. Да хрен у меня выйдет их когда-нибудь пе-
ресчитать. И вечно он что-нибудь новое добавляет.
— Второй подоконник пора заказывать, Аулис.
— В сауну ставлю. Пока.
Он глянул на Зайца, рожа хииитрая сталаааа… Ещё бы, тот
от шкафа глаз отвести не может. Да и я. Пацаны, блин. Восемь-
десят три года, пятьдесят пять и тридцать пять.
365
Открыл.
Риитта нас через час только выковыривать спустилась, да и
сама застряла. Тогда я и узнал, что пистонный штуцер, который
мне ловчей всего в плечо пришелся — её прадеда. У Аулиса
попроще раритет — «Зауэр» конца девятнадцатого века с рам-
ковым затвором. Ну, и три нарезных: «Паркер халле» и «Мау-
зер» — оба с оптикой, и наш винторез, но финского исполне-
ния, с затвором под лыжника. Ааа, «Ли-Энфилд» ещё. Времен
Бурской войны. «Бердан» — и, само собой, «Винчестер» 12 ка-
либра. Или какой он там по-американски…
Артиллерия, короче…
Дверь хлопнула, писк. Вилле с дочкой и женой приехали. Ё-
моё, а Tanja-то, Виллена, русская! Во дела… Я и не знал. Мы си-
дим в зале, Вилле крутит записи Таллиннской регаты, парад ретро-
автомобилей в августе, гонку на приз Сальминских озер, когда
«Стасю» о скалу долбанули. Потом пошла нарезка с эллинга, они с
Антти катер какой-то заумный взяли, делают сейчас. Я Валин мо-
тобот им тоже продемонстрировал, у Вилле аж челюсть отвали-
лась. Ну, тут уж я джокера вытащил. Не компьютерная мистика, а
реальное фото «Дункана», да ещё и с дарственной надписью. Мне.
Таня перевела, народ опух. Я вкратце изложил историю, они толь-
ко головами вертели. Как узнали, что в Варнемюнде стоит, враз
загорелись летом туда. Ага, думаю, в кайф, все равно на будущую
навигацию в Германию собирались, так чтоб с толком. На «Дун-
кан» и впрямь посмотреть стоило, единственный же в мире такой…
Неповторимый…
Что ж я тогда спать пошел? Дошел бы до дома, взял бы за-
гранпаспорт, Аулис с Димой бы подождали полчаса. Они б и
сутки ждали, было с чем. В Таллинн бы отгонялся, в Турку бы
побегали, и уболтал бы я Риитту в Росток меня свозить. Гля-
дишь, и «Стасю» бы не разбили на гонке в Куопио. Стоит, бе-
долага, сейчас в Хельсинки с пробитым бортом. А так бы…
О`Генри, «Дороги, которые мы выбираем».
Мой Боливар и одного не держит…
К арсеналу, что ли, вниз? Так и тихо застрелиться не вый-
дет... И где у Аулиса патроны? И чего срать в хорошем доме…
Досмотрю до конца.
366
Вилле болтает с Игорем чуть не час уже, они ж почти ровес-
ники, и профиль деятельности похожий, что станки, что тач-
ки — одно слово, техника. Я ухом повёл, расхохотался. И тут
же пояснил:
— Что сын, что друг — с обоими слов не надо. По отдельно-
сти. А когда вдвоём — ни бум-бум!
— Не все тебе — хохочет Игорь, а Вилле хлопает его по
плечу.
Я Риитте перевожу, она с внучкой возится. Не оторвать. И
готовить ещё умудряется. Собирает нам с Зайцем в дорогу, пора
уже.
А ведь с Канар летела, и шестьсот верст зимой за рулем…
Во женщина!..
Я плотно обнимаю её за шею вместе с внучкой.
— Gott mit Sie, mine kleine Shwester. God loves your family,
Holy Grandmother!
— Jocker… Be lucky!
— I`ll try. I`ll try…
________________________
— Ты под сенью Господа, моя сестричка. Бог ласкает твою
семью, святая бабушка! (нем., англ.)
— Скоморох… Лови удачу!
— Я постараюсь. Постараюсь…
На трассе мы с Игорьком перекидали все вещи в багажник,
чтоб задний мост нагрузить, да я ещё пару гранитных каменюг
килограммов по двадцать закинул, пошли по трассе, как приши-
тые. До ста двадцати обнаглел. За полста верст до Миккели ко-
черга из коробки вылетела, хорошо, практически на заправке,
метров сто всего отъехали. Сынок на папу странно посмотрел,
но, не зная, что это, в общем, для «Форда», тем более «Тунца»,
фигня, не прокомментировал. Мало ли, и впрямь катастрофа…
Я подсветил мобилой, вставил кочергу обратно и вбил её в
коробку ладонью.
— Там пружинная защелка — предупредил я вопрос.
— Но вылетела же.
— Вообще-то ты прав. Щас. Подсвети. Вооот сюда. Ага. Ле-
пестки выгнул. Дятел.
367
Игорь откинул руку на спинку, развалился, воззрился:
— Ты??? Да неужели?
— И отец дятла. Поехали, не обижай папу, а то разнервнича-
ется, опять кочергу выдернет. И по зубам пассажиру…
— На работу хоть успею?
— Ещё поспишь…
Беда в том, что мы неплотно дверь заднюю закрыли, когда
балансировались, а я этого не заметил, сквознячок сформиро-
вался. В Лаппеэнранте меня так колотило, что я пять евро на
кофе профигачил, как Выборг проезжал, вообще не помню, и
проснулся дома, в полдень, мертвый. Набрал Сэмэна, глухо,
отключен. Вот тварь, неужто кинуть решился? Что я ему сейчас,
больной, сделаю…
Выбрал, ссука, момент…
Да нет, быть не может. Не верю…
За атигриппином в аптеку в трёхстах шагах я по стенке пол-
часа ходил. До дому не дошел, у Касимыча в столовой через
силу солянку выхлебал, чтобы хоть каких-то калорий для борь-
бы. И денег меньше тысячи осталось. Ох, и надежда на Сему, ох
и… И больше не на кого. Если нет, то послезавтра — голод. А
шевелиться я, ох, как не скоро смогу. На что болеть? Ох.
Оххх… Кха!!!
Грудь чуть не порвало. Круто…
И назавтра я до Сёмы не дозвонился. Лежал, в потолок смот-
рел. Было уже такое, пятнадцать лет назад. Когда пить бросал.
Сорок два дня. Именно столько я могу не есть, проверено. Тоже
в начале ноября дело было. А кончилось в декабре. Но я тогда
ожил.
А сейчас умираю.
СМС.
«Вам одобрен предварительный кредит в 300000. Банк «Рус-
ский Стандарт», офис…». Они сдурели? Меня ж с собаками три
банка уже ищут! Смотрю на часы. До банка километр. Можно
попробовать, часа на три меня хватит.
Через два вышел с карточкой на тридцатник. К стене при-
слонился. Не бывает. Ведь в последний момент! В самый! Стоп.
368
Отдавать как? Ндааа. 55 дней, за две недели нужно встать, за
три заработать две тысячи долларов. Задача.
Пошли выздоравливать.
Ходить я начал после Нового года, пневмония двусторонняя.
Работать смог после Старого. Карточка была уже вдребезги
просрочена, но по запаре, они мне «Gold» ещё дали, на полтин-
ник. Перекидав с одной на другую, месяц я себе организовал.
Ну, чуть меньше.
Пошел к проходной «Алмаза».
Сёму я усек с тыла с другой стороны улицы, позиция там
была отменная, я её месяца два назад присмотрел. Шел он не
прямо в метро, а через «Строймаркет», где больше народу. Мне
сразу расхотелось его давить. Он так ходит каждый день. Тре-
тий месяц. Он зажал стольник и смертельно боится. И знает, что
очень стоит бояться. Я его кончать вообще-то шел. Каждый
день, каждую секунду он боится. Надо ж так деньги любить…
У кофейного автомата на выходе я положил ему лапу на плечи.
— Сема, стоит так жить? Ты же мог стать моряком. А остал-
ся просто жмотом.
— Да мне там посмотрели, сказа…
— Заткнись, урод. Все говорят, но ни одна падла не реши-
лась твое корыто даже от стенки отвязать. А со мной ты был в
море! Дурак. Звони, когда поумнеешь.
Я взял его за нижнюю челюсть, и сжал пальцами лицо.
— Хотя, это вряд ли…
Подумал — и отпустил, даже под своей невыбриваемой ще-
тиной он наливался синевой. Завтра глаза почернеют, «Балхаш-
ские тени».
— Звони. Только триста тыщ готовь теперь, а не сто. Рейнд-
жер «Моссада»…
Я отошел ещё прямо, завернул за ментовку, нарисовал две
петли, и сполз по стене. Где ж Макс с тачкой? Что я, заблудил-
ся?
Надо было всё-таки удавить…
Кхе… Кхе…
Макс нашел меня только через час, я и впрямь заблудился…
Боком мне Сёма вышел…
369
Третье марта, я сижу у гаража на покрышке и пытаюсь про-
кашляться. Фил стоит передо мной, мы только что выправлен-
ную «Астру» хозяину сдали. Протягиваю ему восемь тысяч.
— Слёзы, прости…
— За три дня нормально. Опять на неделю?
— Как выйдет.
Я кашляю.
— Ты меня опять не послушаешь. Но бросай!!! Убьет тебя
гараж, сам, что ли, не видишь??? Это уже не твоё!!! Вон, в такси
хоть…
— У тебя ж не срослось…
— Да я сам мудак, борзеть не надо было. Ты-то старше! И
опыт. И на всех языках…
— Я теперь только матом, и то не очень… А язык в мире
только один нужен…
— Да что ты вцепился???
— Фил, мне каждый месяц тыщу ойро выплачивать, где я их
возьму ещё? Беда в том, что и останавливаться нельзя. Это как
эскалатор. Он — вниз, а мне — вверх. Со всех ног.
— Отнялись они уже у тебя. Извини…
— Да прав ты… Ладно, не бзди, не завтра решать.
— Слушай, а ты хочешь ведь дотянуть до навигации. И
ждешь, ждешь. Сёму, финнов своих, Валентина, Лёшку из Пет-
розаводска…
— Наверное…
Он промолчал. Хороший парень.
Домой пора. Может, дней в пять уложусь, очухаюсь… День-
ги есть, тыщ пятнадцать, первый платёж аж через неделю…
Игорь нашел папаню у кровати на полу девятого марта, слу-
чайно зашел. Когда меня в простую палату Введенской больни-
цы перевели, привёз комп и зарядники, мобила с цепи сорва-
лась. Ростовщиков, точно, нижний круг ада ждет. Была б моби-
ла не разряжена, они б меня и в реанимации стращали…
Вообще, человек — зверюга такая, что и к чертям привыкает
быстро. И к ростовщикам даже, как ни странно, хотя черти ми-
лее. Недели через две соседи по палате, услыхав своеобразное
начало разговора, орали в коридор: «Мужики, иди сюда, Егор с
370
банком разговаривает!». Бесплатный цирк, блин… Театр одного
клоуна. Но не скучно…
Апрель. Самый конец. Шестьсот рублей в кармане. Позади
больница и немного дома. Призрачный шанс получить инва-
лидность, хоть какое-то подспорье. Банки, конечно, не отстанут,
но вилять можно уже до самой смерти. Хату я на Игоря перепи-
сал, про гараж никто не знает, только тачка. Но на неё вряд ли
кто польстится, такое очень суметь продать надо. Чтоб за день-
ги. Очень сильно нищий.
Нечего с меня взять. Хорошо.
Ещё б пожрать на что было…
— Алё, это такси 777? Вам водители нужны? Нет, на парко-
вую. На моей ещё право заслужить надо кататься. 55 лет. Да, в
четвертом таксопарке, при совке, но недолго, года полтора. Пи-
терский. Морской Вокзал, знаю, я рядом живу. Через час, хо-
рошо.
Спасибо, Фил…
Шиш бы я без тебя решился. И яйца курицу…
Опять оверштаг. Господи, сколько ж у ёжика жизней?
Система жёсткая, на себя удается начинать работать только с
десятого-двенадцатого часа смены. Выходной один. А, плевать.
Всё равно заняться нечем, а тут, вроде, как маленький дом на
колесах. Как яхта, хе… Хотя куда там, там хоть с транца пос-
сать можно, а тут — из двери?
До больницы ко мне в гараж встал Никин двадцатилетний
«Ниссан — Санни», докатала она его до капиталки. Денег у неё
было мало, и двигатель я вынимал и разбирал, когда свои хоть
какие-то были на жратву, недели две ушло на это. Потом слёг.
Вышло, что тачка месяца два стоит и никакой движухи. Ника —
тетка хорошая и очень доброжелательная, но такое кого хошь
до ручки доведет. И поди объясни, что без денег ничего сделать
невозможно, даже с самой доброй душой. Но не придумали ещё
грабли, чтоб от себя отгребать. Затаила. А ведь её «Ниссан», в
частности, меня в больницу и загнал, он последний был после
«Астры». Её мы с Филом в наёмном гараже делали, я у жены
371
председателя КАСа, Лёни, его арендовал, как раз для промаст-
ных работ. Он сам мне предложил.
А теперь я в промежутках между такси «Саньку» сделал, да
так, что, не скромничая, назвал лебединой песней. Отдал нако-
нец-то.
На следующий день решил загнать «Тунца», сделать ему всё
в ноль, кроме кузова, и наконец-то передохнуть и осмотреться в
отсеках.
Вечером в гараж меня не пустили. Охрана сказала, что Лёня
в бешенстве и требует денег за аренду. Блин, ну я ж в больнице
лежал!!! Ну, что, чуть не подождать???
Пошел к нему, он вообще лицо потерял, орал, как ребенок,
вплоть до того, что и деньги ему не нужны. Во баба сверло в
голову человеку ввертела…
Черт с тобой, позвал Фила с Ильей, за сутки освободили га-
раж, пользуйся. Даже электрику всю оставил, а там одних све-
тильников на пять тысяч было. Бонус для примирения.
За неделю набомбил семь с половиной косарей, вообще с ру-
ля не слезал, спал только в Пулково, на заднем сиденье, дома
два раза всего был. Отнес вечером в охрану, с запиской, что
аренда за гараж.
Через пару дней, думая, что всё устаканилось, заехал в КАС,
получил деньги обратно с пометкой.
«Доступ на территорию запрещён даже пешком!!!»
«Вызывать полицию».
На яйца она ему, что ли, наступила?
Прокрался-таки в хорошую смену в гараж на «Тунце», и
сложил в него самый ценный инструмент — болгарки, дрели,
пульверизаторы, аэрограф, микрометры, штангели, щупы,
съемники, оперативный набор инструмента и почти весь основ-
ной. Не в том дело, что это четверть лимона стоит, а в том, что
им «Ягуар» на коленке разобрать и собрать можно. Да так, что
«Роллс-Ройс» получится. Я этот инструмент пятнадцать лет со-
бирал…
И поставил «Тунца» напротив дома до лучших времен. Все
равно на такси езжу…
372
Никто не звонит. Никто. Осторожно в конце мая связался с
Рииттой, у них все ОК. Выждал недельку. Ещё. До сих пор жду,
август, конец.
ОК, точно…
На Сэма плюнул.
Леша Королько, Дима, Североморцы, Кондаков, все в кон-
такте есть… Все. Давно есть… Хоть живы, по сайтам есть ка-
кая-то движуха, но я не контачу…
У меня ничего нет.
За время болезни мобила стала тише на несколько порядков,
с гаражом-то я завязал, тачки не чиню. Если друзья тебе долго
не звонят, значит, у них все хорошо. Перестали автомобили,
наверное, ломаться, рад за них…
Устаю всё-таки зверски. И денег не фонтан, еле удается на
жратву. Куда там долги гасить… С инвалидностью затык, Ла-
риска, участковая, красиво выразилась:
— Егор, сейчас, чтобы стать инвалидом, надо четыре раза
умереть и ни разу не воскреснуть.
— Дело твое, Лариса Владимировна, но я тебя двадцать лет
не напрягал, а мог бы. Делай, давай, что предусмотрено проце-
дурой, направляй, клади, исследуй, а там посмотрим. Вода ка-
мень точит. У меня выхода другого нет, пойми…
— Да само собой, я расстараюсь. Я помню девяностые, не
сомневайся.
— Мне б лучше их забыть. Давай, спасай, врачиха… Работа
у тебя такая.
Двенадцатого июля, пять утра. Подходя к своему такси, я
слегка опешил. «Тунца» нет. Вообще нигде. А вчера был? Не
помню. А стоял где? Это помню, напротив дома, почти под
электронными часами. Уволокли эвакуатором? Так по правилам
стоял. Неужто упёрли? Вот, головняк, что теперь делать? Сей-
час на смену надо, хоть предварительные заказы откатать. А
потом что??? Ведь последнее! Суму у нищего спёрли…
Господиии…
Семь часов в ментовке, точно, угнали аппарат, никаких со-
мнений. Два раза пытались увести с помощью администрации, я
возвращал, а теперь просто угнали. Лёша жирный, падла, с раз-
373
борки, со Шкиперки, он на него точно зубы заточил, тогда ещё,
два года назад, продать предлагал. И баба его, курва зоновская,
так психовала, когда я его во второй раз вернул, нипочем отда-
вать не хотела. Блин, я б нашел и выпотрошил из них все внут-
ренности, но куда мне сейчас? Такси по 18 часов, да и дохлый.
А мент в сортире по пять часов свой член ищет, чтоб поссать,
куда ему чужое что найти… Особенно опер. Да и пьет ещё. И
продается.
Глухо.
Четырнадцатого августа, десять утра, мобила, Макс:
— Я твою тачку видел на Дворцовой набережной.
— Свихнулся, я по Московскому еду, из аэропорта. А там
полтора часа стоял! Проспись.
— «Тунца» твоего видел, дятел! С белорусскими номерами,
два мужика в салоне, лет по сорок.
— Макс, ты… Стой… Блин… Ошибки нет???? Когда?
— Какая ошибка, сколько я за его рулем сидел! И медленно
катят, я их два раза нагнал. Они или на Ваську, или на Юго-
Запад.
— А ты там как оказался?
— С диализа ехал.
У Макса отказала единственная почка, раз в три дня он на
диализе, полтора дня работает, полдня умирает, потом откачи-
вается. Активно живет, не однообразно.
— Спасибо, ща я!
Я терзаю мобилу на ходу, 112-02, опер, который дело на угон
т/с заводил, 16 отдел полиции, тридцатка, районное, на все пе-
дали нажал. Сбросил пассажиров, погнал в ментовку. Опер да-
же не понимает, о чем речь, разводит руками:
— Я ж следователю дело передал! У него оно! Что я могу?
— Да ничего, как я вижу! Вообще! Вас в городе полмиллио-
на, за вас всю работу инвалид без почек сделал! Самому не
стыдно??? Кто следак? Веди!
Их в кабинете два оказалось, и то не сразу явились, жрали
где-то. С места наезжать стали, что тачка старая, и не фиг её
искать, но меня прорвало довольно основательно:
374
— Когда я съезжал с парома в Любеке, германский поли-
цейский честь отдал этому автомобилю. Это первый европей-
ский американец, легенда. И там каждый полицай это знает! А
вы со своими знаниями кто, как не валенки? Вы вообще ничего
не знаете! Обидеться хошь? Давай, я один, а у тебя под жопой
государство, посади меня! Хоть закрой, хоть расстреляй, но
тачку ты хрен найдешь, кишка тонка! И знаний ноль. И позо-
риться тебе привычно, вон, стоишь, думаешь только о том, как
бы наряд для меня вызвать. На, смотри, что ты хламом назвал!
Я вытащил служебный айфон, и прокрутил ему фотки Тунца.
— Ого…
— Это ещё не все. Ты, следователь, ведущий это дело, даже
не знаешь, как он выглядит!!! Чем ты месяц занимался??? А?
Жрал, как час назад? И чьими деньгами платил? Моими, если не
в курсе. Защитник…
Меня несло, вообще-то, очень сурово, они даж не рыпались
на «ты», на шип и злобу, и дошло до того, что засуетились всё-
таки. Первый схватил лист, и стал записывать, когда и где Макс
видел тачку, куда ехала, кто в салоне…
— Ваш друг должен дать показания, тогда мы сможем дей-
ствовать. Шансы есть…
— Чтоооо??? Уже действуют, часа три уже. Что я, вас не
знаю? Второй звонок был на Литейный, не найдете — пусть
оттуда специалистов присылают на ваше место.
Во, побледнели герои… Пергамент, блин. Калька…
— А номер ваш друг не запомнил?
— Блиииннн…. Тачка единственная в городе!!! Другой та-
кой нет! Похожая есть в Краснодаре! Тебе говорят, что по улице
носорог идет, поймай, а ты спрашиваешь, что у него на жопе
нарисовано! У тебя что, весь Питер в носорогах??? Это ж не
«Лохан», один из ста тысяч!!!
Так и не нашли…
Пассажир просто открыл правое заднее окно, а из-за кондея я
не заметил. Шестьдесят верст сквозняка.
Восьмая палата третьего пульмонологического отделения
Введенской больницы, третье сентября.
375
Звонил выпускающий механик, подтвердил, что на работе
ждут.
— Алексей, все не просто, ещё даже исследования не кончи-
лись.
— А когда? Надо ж знать, когда под вас новую тачку брать!
— Даже так? Спасибо. Но, как на духу, не раньше, чем через
месяц.
— Ндаа. Удачи вам.
— Спокойно. Я живучий…
— Я видел. До встречи.
В кармане сто пятьдесят шесть рублей.
Одна пассажирка спросила (разболтались по дороге в аэро-
порт):
— Георгий, а когда Вы пишете?
Я пожал плечами.
Теперь знаю, в больнице. Удобно.
И кормят.
Но выпишут же когда-нибудь…
Куда?
Санкт-Петербург, Лазаретный переулок 4
04.09.2014
К НЕЙ
И стою я опять на посту.
Тогда это были два ряда колючей проволоки, а за ними —
ночная степь. Она залита серебром луны и продута насквозь
ветром. А я стою и храню то, что мне совсем не нужно. То, что
опасно и вредно для всех. Я стою на посту и хочу, чтобы оно не
вылезло за проволоку и не осквернило степь, а меня ведь поста-
вили здесь для того, чтобы степь не затопила серебром и не
сдула ветром пост, под завязку набитый бедой для всех, кто это-
го коснется. Тогда я хотел, чтобы волны сопок двинулись на
376
пост океанской зыбью и накрыли его каменным девятым валом.
Пусть даже и со мною вместе…
Как похоже все, все повторяется, как будто и не разделяют
эти посты четверть века и четыре тысячи верст, ржавый пери-
метр, а за ним — море. Но теперь… Теперь я просто хочу уйти с
поста. Уйти туда, куда мне действительно нужно. Теперь мне
есть куда идти. И я уйду.
Уйду в море.
Почему никто не считает Ленинград морским городом? Я и
сам не считал. Но однажды я бежал в школу через мост, бог
мой, как я опаздывал!!! И с горба моста увидел то, что сбило
меня с шага. Справа лежало то, что знал весь мир, Дворец и
Крепость глядели друг на друга, они рвались обняться через
километр свинцовой Невы, а Биржа смотрела на них со стрелки,
подсвечивая им путь факелами ростральных колонн. А Универ-
ситет и Академию художеств разделяла оранжевая пена Со-
ловьёвского садика, и не знал я тогда, что именно в нем есть та
самая скамейка, у которой мне предназначено стоять на самом
главном своём посту…
Осень смела дымку и марево, такого прозрачного воздуха
мало где дано увидеть, и, разглядывая завитки капителей, не
думаешь о том, что до них больше километра, всё видно пре-
дельно отчетливо. И каждый лист на липах и клёнах сада можно
рассмотреть и потрогать глазами. И Неву с моста, кажется,
можно видеть до дна, на десяток — другой метров, и баркасы с
ловушками для угрей просто висят над дном. Высоко-высоко…
И не падают… Но слева, слева — порт! Это руки и ноги города,
он ими работает, он кормит дворцы и сады, он питает жизнью
плоский и ровный город воздуха и неба…
И до меня дошло, как он огромен, порт, ведь только вокруг
половины его надо ехать на трамвае два часа. А портовым горо-
дом я его не считал потому, что море какое-то ненастоящее на
вид — серенький и мелкий залив, совсем не как в кино, и мне
стало стыдно. Я смотрел на невзрачную воду и не видел главно-
го — корней этого города, ушедших глубоко под воду и дно
Маркизовой Лужи. А ведь это так стыдно — смотреть на что-то
и не видеть главного…
377
А сейчас я стою посреди ржавого периметра гаражей, сжи-
мая онемевшую мобилу, и бесит меня, что не могу я снести его
взглядом и сжечь, чтобы увидеть то, что я называю Балтийским
океаном, зря смеетесь, в нем полно величия…
Это было в Стрельне, в яхт-клубе, на пирсе была дикая суета,
дети спускали на воду вооруженные лодки. Мы еле успевали сво-
им ходом на гонки к приемному Невскому бую, брать детей на
буксир уже не было времени, хотя катера давно стояли под пара-
ми, и дети рвали в бейд из гавани — до буя ещё шесть миль, а для
них гонка уже началась. А от эллингов топали тренера и судьи,
черт знает, что за люди, сами ползут еле-еле, а потом будут пи-
щать, что не успеваем, как будто не знают, что море не обманешь.
Может оттого, что море у нас выглядит не по-настоящему? Серо-
свинцовое почти везде в заливе, и «milk & coffee», как сказала
Мэгги, разухабистая тренер-янки, в Стрельнинской бухте.
А мы стояли с Борей на пирсе у «Дельфина», и швартовы
уже были скинуты, и Иваныч виртуозно удерживал судно хода-
ми, и нас бесило, что каждую минуту задержки придется отра-
батывать в море, и Боря с издевкой процедил: «Пора в моря,
господа водоплавающие…», а я согнулся в поклоне, и сделал
руками приглашающий жест…
«Какое море — лужа», — процедила Ольга Васецкая, и меня
подбросило пружиной и вытянуло в струну. Голова моя повора-
чивалась медленно, как орудийная башня линкора «Ямато», на
Борю, и его башня вращалась так же заторможенно — ко мне.
Мы переглянулись…
Она же визжала от страха, когда мы мирно шлёпали к Березо-
вым островам, штормец был игрушечный — волна метра три, и
катер почти не валяло, ей пасть нечем заткнуть было в Ладоге, ко-
гда валяло по-настоящему. Она не могла перебиться без жратвы не
то, что сутки, несколько часов, и она была родом не отсюда, а из
Ивано-Франковска, лежащего в степи среди редких рощ и садов.
Мы посмотрели ей в глаза…
Этого взгляда она нам никогда не смогла простить… А зря…
Море надо уважать… Любое…
А я стою на своем посту и смотрю в море… Что с того, что
оно серо-свинцовое и до дна всего пара-другая метров? Два-
дцать часов ходу — и останется по корме последний, Западный
378
Березовый остров, я увалюсь под ветер и лягу на Мощный.
Его — левым бортом, и часами буду смотреть, как голубеет во-
да. И по счислению пора будет искать на горизонте маяк Ристну
острова Хулимаа, и я опять проморгаю, как море станет морем,
тем самым, что в кино и на картинках, молочно-бирюзовым.
Ещё солоноватым, его ещё можно пить, но это уже — море…
А я…
Я пойду тем курсом, которым никогда не ходил, в страну, в
которой никогда не хотел оказаться, на родину тех людей, кото-
рые мне никогда не нравились, в Германию.
В Росток…
Тешите мне на голове кол, но я стою на просмоленной палу-
бе соломбальского карбаса, и под мышкой у меня допотопный
румпель, тяжеленный и не больно-то удобный, и присесть на
вахте не очень-то удастся — судно не рыскает, идет как по
струне, обводы отточены веками поморского опыта, но фикса-
тор руля — не фонтан, надолго не оставишь… И не приведи
Господь срубать и ставить мокрый парус, он из брезента. Тут
даже андерсоновскую турачку заломать запросто. Да и жилы
порвать — не проблема. А по фигу мне, и на таком дойду, глав-
ное — на дно такое не ляжет. Нет такой погоды, чтоб уложила
она на дно такой карбас. Значит, дойду. И буду обдирать ладони
о сезаль такелажа, проклинать гафельное вооружение, подсасы-
вая ветер, и крыть в хвост и в гриву этот растреклятый семи-
тонный «Оптимист», но другого-то у меня нет…
Меня может обогнать кто угодно — кевларовый тримаран и
тысячесильный катер с верфей Клайда, паром «Дойчланд» и
обшарпанный за шесть десятков лет службы «Волголес» — я
провожу его взглядом и отдам честь тени дяди Вани Сепелева
на мостике, тени давно ушедшего капитана этого судна… Они
все обгонят меня… Они придут раньше… Но они не успеют…
Успею я… На старом допотопном суденышке? Да. На старом
допотопном суденышке, собранном из того, что давным-давно
считается в этом мире хламом, снаряженном на последние гро-
ши, успею… Успею…Она сказала — ТВОЯ. Она дождется…
Я успею…
Санкт-Петербург, 2011
379
Мне нечего пить, а не спать — интересно
Я ветер зачем-то зову за окном
Мой стартовый комплекс — потертое кресло
Мой дом — это ночь. И затерянный склон
Забытой горы над невиданным лесом.
Прозрачное озеро с талой водой.
За стенкою пусто, на площади — тесно,
Я путь выбираю, не глядя, любой.
От выбора впрямь ничего не зависит
Я трону форсаж, подниму паруса.
И с палубы брызнут матросы и крысы.
Кому это надо — лететь в небеса?
Без шансов вернуться к родному причалу.
Посудиной правит больной капитан.
Его и на суше изрядно качало.
Он рому нацедит в разбитый стакан.
Бессвязны команды, бессмысленны руки,
Прокладка на карте ведет никуда.
А шли бы вы к дьяволу, дохну от скуки!
Пусть только журчит под форштевнем вода.
Я знаю, куда заведет меня ветер,
Бегите, я всё пошвыряю за борт.
Без груза — и ладно, так легче, поверьте,
Так проще добраться в единственный порт.
Где с верою стойкой и зыбкою песней,
Не веря, но зная, почти не дыша,
На старом причале в потерянном кресле
Тоскует надежда. Родная душа.
Санкт-Петербург, 2010
380
СЛОВАРЬ МОЧЕНЫХ СЛОВ
Маркизова лужа — верхняя часть Невской губы от срезов в
залив Канонерского, Васильевского и Петровского островов до
цепи кронштадтских фортов. Глубины — метра два-три, за ис-
ключением фарватеров. Географически — это та самая лужа,
которая по уши. Если кто не в курсе...
Аккумуляторная яма — Отсек на крыше машинного отде-
ления для батареек. На крыше — чтоб не заливало, поэтому и
заливает. Герметичность крышки была рассчитана на срок
службы самих аккумуляторов, а не судна. Дальше, видимо,
предполагалось дно.
Сейл — (Sail) парус. Он же тряпка. Парус полного хода —
мешок.
Приемный буй — Идешь по морю — бац, бочка плавает.
Здоровая, торчком, полосатая. Ага, где-то рядом порт. И за ра-
цию....
Ряжи — подводные преграды. Конструкция разнообразна,
от столба, вбитого в дно, до шестиметрового сруба, стоящего на
льду, клеть которого заполняется камнем до тех пор, пока она
лед не проломит и не опустится на дно. Именно так, ряжевыми
клетями, Меньшиков формировал фундаменты кронштадтских
фортов. Они все искусственные, естественный остров в Невской
губе один — Котлин.
Такелаж — веревки. Самые, что ни на есть, разные —
стальные, сезалевые, пеньковые и пр. Условие одно — чтоб бы-
ла хоть к чему-то привязана на судне, иначе см "шкерт" или
"конец". Служит для управления вооружением и рангоутом. И
вообще... Разделяется на бегучий и стоячий. За бегучий дергают
постоянно, за стоячий постоянно цепляются, иногда на него ле-
зут. Уверяю, не от хорошей жизни...
Марина — и вовсе это не развратная девушка из Кейптаун-
ского порта, а стоянка для маломерных судов. До ста тонн. В
России и выше, лишь бы влезло, и деньги были...
Дебаркадер — Правильно — дебардакер, помещение для
нейтрализации разврата и возлияний, почему-то безуспешной.
По конструкции — сарай с окошками на понтоне.
381
Бак — рыло.
Леера — летишь с палубы за борт, казалось бы, кранты. Цап
за леер — и обратно на палубу. Труба это железная или вере-
вочки стальные, или цепи. Ограда, короче...
Флагшток — Труба торчком точно по центру носа судна.
Флаг туда пихали редко, т.к. штурвал был точно на оси судна, и
помянутый девайс служил прицелом при хождении по ство-
рам...
Форпик — Носовой призмоподобный отсек корабля, он же
канатный ящик, владения боцмана, пещера Лейхтвейса. Или
ящик Пандоры, кому как нравится. Там есть все, но найти не-
возможно ничего. На военных судах используется в качестве
гауптвахты — удары волн в стальной форштевень оказывают на
злодея потрясающее воспитательное воздействие. Долговре-
менная глухота и постоянная ловля радужных тараканов после
отсидки поддается лечению только временем. С непредсказуе-
мым результатом...
Водка — Напиток. Вкусный.
Шарманка — Ну, а сами как думаете?
Мордотык — Курс строго против ветра. Самый безопасный
для моторного судна.
Плавучий якорь — Ежли до дна якорем не достать, а жить
хочется, сгребаешь все, что плавает, вплоть до неполных емко-
стей со спиртным, увязываешь в несуразную конструкцию и
швыряешь с кормы на длинном конце — хоть какая-то надежда
не получить волной в скулу и не лечь на борт.
Оверкиль — переворот судна килем вверх. Следующий ма-
невр после оверкиля, как правило — плавное достижение дна.
Добить — и вовсе не довести до мертвого состояния, а до
требуемого по инструкции. Давления, к примеру, напряжения,
усилия натяжения, да мало ли...
Кранец — Хе... Я б много чего мог про это. Округлое и уп-
ругое, короче. От живота до покрышки, суется между бортом и
пирсом, чтоб кораблику не больно, если рулевой не в себе...
Шкаторина — Кромка.
Лата — упругая полоса, вставляется в лат-карман, нашитый
на парусе примерно перпендикулярно задней шкаторине. Ребро
жесткости, короче, чтоб парус не полоскался. При складывании
382
парусов латы вынимаются и, как правило, теряются безвозврат-
но. А если мимо твой товарищ проходил...
Шверт — выдвижной киль.
Разоружиться — съемные тряпочки, деревяшки, железки и
веревочки, заставляющие ветер двигать яхту, называются воо-
ружением.
Гик — палка (бревно) в нижней части мачты. Держит ниж-
нюю шкаторину паруса. При повороте (по-умному — смене
галса), довольно шустро перелетает с борта на борт, на гоноч-
ных не крейсерских яхтах расположен низко, и под него надо
подныривать. Ох, и развлекуха... Любой шейпинг отдыхает...
Стаксель — передний парус одномачтовой яхты с бермуд-
ским вооружением.
Грот — главный парус на мачте. Если мачта одна, то ваще
самый главный.
Окунь (морской) — рыба, видевшая соитие кита с камбалой.
Эллинг — гараж для лодок.
Бейд — бейдевинд, острый курс относительно ветра. Если
ветер в глаз — бейд, в ухо — галфинд(от halfwind, полветра), в
правое плечо сзади — правый бакштаг, в левое — левый, ну а
уж в затылок — фордак. Пожелание попутного ветра команде
яхты с бермудским вооружением звучит издевательством —
самый трудоемкий курс.
ДСШ — Детская спортивная школа.
Горшок — цилиндр двигателя.
Кочерга — рукоятка переключения передач.
Слив — педаль сцепления.
Лайба — см. «корыто»
Ют — хвост
Створы — элемент береговой обстановки — два щита друг
над другом на некотором расстоянии, работает, как прицел.
Идешь по створам — есть шанс, что никуда не влетишь.
Яшка — якорь. Шпиль — устройство для его спуска —
подъема.
Корыто — см. пароход
Пароход — (он же парахед, кораблик, лодка, корпус, таз, ко-
робка и пр., на что способна фантазия) — частично или полно-
стью замкнутое водоизмещающее пространство, приспособлен-
383
ное для перемещения по жидким средам, как правило, с живы-
ми существами внутри, называемыми экипажем.
Слип — наклонная плоскость из воды на берег, бетониро-
ванная или наборная из плит, иногда с рельсами. Дети страшно
не любят по нему таскать яхты, но обожают скатываться в воду
на велосипедах. Почему? Загадка... Ведь на яхтенной телеге
эффект тот же самый — скорость, брызги, плюх, и мокрый...
Фальшборт — Заборчик над собственно бортом, выше па-
лубы, чтоб не свалиться. Конструкция произвольна, от гнилой
веревки на деревянных прутиках до броневого листа. Непре-
менное условие — наличие шпигата — дыры для стока воды
над палубой.
"Арамис" — катер польской постройки, пластик, 8 метров,
осадка 0.8, 146 л.с. «Ashton-Perkins» с очень широким и длин-
ным кокпитом. Чрезвычайно удобен для обслуживания парус-
ных гонок и тренировок. Был в восьмидесятых какой-то мало-
понятный альтруистический припадок у нашего спорткомитета,
и "Арамисами" наводнили всю Питерскую акваторию, я знал их
восемь. Это я к тому, что абсолютных злодеев на свете не быва-
ет.
"Витамин" — магазин на горке Стрельны, метрах в 400-х от
яхт-клуба. Название придает известный шарм купленным там
напиткам. А уж употребление грозит несокрушимым здоровьем.
Рамбов — г. Ораниенбаум.
Фальшвейер — от нем. Falshefeuer, фальшивый огонь —
сигнальное устройство конического огня разных цветов. Типа
хлопушки, дернул за веревочку и каааак загорится... Насколько
я знаю, самое опасное пиротехническое устройство, пожар от
него совсем не шуточный, поджигает он все мгновенно, и трав-
мы совсем не фальшивые. А говорят, у немцев с чувством юмо-
ра туго...
Кокпит — Кормовая часть яхты или судна определенной
конструкции. Представляет собой довольно удобную ванночку
на корме. На яхте в кокпит сводится все управление судном —
румпель, шкоты, брасы, оттяжки, топинанты, брасоловки и про-
чие веревочки и фигушки.
384
Сундук — звание полуофицерского состава ВМФ. Иногда
ошибочно зовут мичманом. Если выкрасить в зеленый цвет, по-
лучится кусок.
Двустволка — двухцилиндровый двигатель.
Толкнуть — завести двигатель. Или, хоть попытаться.
Перевернутый флаг — в небоевой обстановке — сигнал
бедствия. В боевой — сдача в плен.
Ноздря — На маломерных судах — якорный клюз, дыра в
фальшборте, через которую проходит якорный или буксирный
конец. Гляньте в рыло кораблю, и все станет ясно. Клюзов-то
обычно два...
Формула, современное — "Балл" — максимальная высота
волны, при которой судно гарантированно не кильнется. Как
же...
Транец — кормовой срез судна.
Пайола, Пайол — решетка над днищем судна, ходят по ней.
Съемный пол, короче.
Люмен — Иллюминатор.
Коффердам — Межпереборочное пространство на судне с
функциями до сих пор мне неясными. То ли плавучесть, то ли
доступ к днищу... Все-таки основная — прятать туда что-то,
известен случай успешного сокрытия мотоцикла "Ямаха" от
таможни на "Волголесе". На "Дельфине" коффердам вскрывал-
ся, когда кончались деньги — сданный в пункт приема посуды
хрусталь поддерживал дух команды обычно неделю — две.
КисА — Мешок для парусного вооружения. А у финнов я
даже с молнией видел! Во!
Дать отмашку — Указать, каким бортом ты будешь расхо-
диться со встречным судном, а отнюдь не ответить на удар в
морду. Интересно, что спокойная размеренная фраза, к приме-
ру: «Окский-5», правым бортом» — тоже называется отмашкой.
Генная память, что ли...
Петрокрепость — Город Рамбов имеет два названия: Ора-
ниенбаум и Ломоносов. С Шлисселем похуже, у него их четыре.
Шлиссельбург, как административная единица, зовется Киров-
ском, где-то там Мироныч наследил, с воды это строго Петрок-
репость, даже позывной таков, а собственно крепость как зва-
лась, так и зовется Орешек. А вообще-то это Пахкиннасаари —
385
ореховый остров. На финских картах Вы разночтений не найде-
те. Они его три тыщи лет так зовут.
Мазута — На языке тряпочников — член команды моторно-
го судна. Обе категории презирают гребунов. Кого презирают
те — не знаю.
Градусник — КомпАс, хотя шкала его разбита изначально на
румбы, а не на градусы. Возможно, дело в жидкости, в которой
плавает собственно магнитное устройство — это спирт с дис-
тиллированной водой, крепостью 47 градусов, выпивается по
окончании навигации. Хотя напиток зовется компасовкой.
Странно, правда?
Оверштаг — Поворот при движении острым курсом к ветру.
Дует, скажем, в левый глаз, повернулся — в правый дуть нача-
ло. Поворот называется сменой галса — положения судна отно-
сительно ветра. Постоянная смена галса — лавировка, чисто
против ветра парусное судно не пойдет, приходится зигзугом,
от латинской литеры Z.
Этимология слова "оверштаг" ясна — при этом маневре ве-
тер обтекает форштаг — трос от носа судна к топу, удержи-
вающий мачту. Но точно такой же трос есть на корме, он назы-
вается ахтерштаг, и если ветер дует наискось в корму, то смена
галса при таком раскладе зовется "Поворот через фордевинд". А
еще говорят, китайский трудный... Брешут, поди...
Боцманская рубка — Гальюн. WC, короче...
Футшток — оглобля ярдов в шесть, разбитая на футы чер-
но-белой раскраской. Чуете, с кого гайцы жезлы слизали? Но
мелко, мелко...
Паникерка — спасательный жилет.
Обезьянник — Камера временно задержанных в отделе ми-
лиции. Интересное, вообще-то название, обезьяны — то с дру-
гой стороны.
ПР-76 — Палка Резиновая, длина 76 сантиметров, в просто-
речии — демократизатор.
Брочинг — потеря управления при вылете пера руля из воды
на острой волне. Есть много других более точных названий
данной ситуации, но комп наотрез отказывается их печатать.
Кондейка — мастерская — склад для дельных вещей. Вот
кто б мне объяснил, почему там пивом все время пахнет?
386
Пересыпать — перебрать. Снятые с мотора детальки, как ни
складывай, все равно зацепишь, и рассыплешь. Вот и получает-
ся, что не столько перебираешь движок, сколько пересыпаешь.
Иногда из пустого в порожнее.
Шашлык — курсант
Стаксель — Передний треугольный парус на яхте с бермуд-
ским вооружением, он же генуя, с небольшими купюрами. Если
на яхте есть бушприт, то кливер, на крупных судах их несколь-
ко. Еще раз замечу, что терминология тряпочников довольно
разнообразна, да еще так разбавлена слэнгом, что стадо чертей
копыта враз переломают. Но моряки — не черти, им все понят-
но. А чертям от таких разговорчиков тошно, и это — тоже поль-
за, пока они блюют, можно делом заняться.
Бермудское вооружение — Это когда все паруса на яхте
треугольные.
Бандарлог — У Киплинга все зверские имена имеют санск-
ритские корни, Наг, к примеру — банальная змея по-индусски.
Тяга помянутого в эпизоде персонажа к яркому, блестящему и
импортному дает право сравнить его с сорокой, но морда у него
коричневатая была, посему — макака.
Кевлар — углеродное соединение с чрезвычайно прочными
и длинными волокнами. Позволяет стряпать из него черт-те ка-
кие крепкие вещи, от парусов до бронежилетов. И не намокает
ни грамма…
Стрим — Stream, течение. А вот обозвать по-аглицки самое
крутое течение не выйдет, требуется русское слово «стремни-
на». От слова «стрём», я думаю. Или наоборот… Да как бы ни
было, все равно стремаешься. Если не дурак, конечно…
Mark — Знак, вообще-то. В данном случае — буй. Не очень
я понял, чего ради Вилле так его обозвал, но если в башке сидит
лоция, и ты ее оттуда считываешь, идя по морю, и, уж тем бо-
лее, по реке, то можно и оговориться, не вопрос. Другое дело,
что лоции у Вилле не было, вообще никакой. Но я-то понял, так
какая разница?
Торпедо — Передняя панель автомобиля с органами и при-
борами управления. Она впрямь на торпеду похожа…
Яшка — яков, плуг, энкор, анккори, заноза, кол, паук, да ма-
ло ли… Якорь.
387
Кардан — Французский ученый, механик и математик. Наи-
более известное его изобретение — независимый подвес Карда-
на, позволяющий прибору или устройству находиться в нужной
ориентации, вне зависимости от эволюций подвеса. Основной
узел картушки компаса, гирокомпаса самолета, стабилизатора
танковой пушки. Частный случай — устройство для передачи
вращательного движения вала под углом к оси вала двигателя к
заднему, ведущему, мосту транспортного средства. Железная
труба, короче, с двумя крестовинами, тяжелая, ржавая и гряз-
ная, да еще и в неудобном месте. Здесь — вал с крестовиной и
подшипником, метра два длиной.
Сальник — резиновый кольцеобразный уплотнитель, не
дающий маслу вытекать из устройства, будь то двигатель,
трансмиссия или вообще черт знает что, с жидкостями внутри.
Водотечка — На судне полно всяких фигушек, из которых
со временем начинает что-то течь ввиду неисправностей этих
фигушек. Масло, охлаждающая жидкость, тормозуха, декстрон,
спирт, пар, да мало ли… Но вот если корпус сифонит, это беда
первостатейная, и с этим надо бороться всеми имеющимися
средствами — помпами, пластырями, смолой, герметиками,
распорками и пр. Течет через корпус вода, в которой и есть риск
утонуть, отсюда и название.
Баллер — руль состоит из трех основных частей — румпеля,
за который держатся, пера — аналога рыбьего хвоста, и балле-
ра — конструкции, которая перо и румпель соединяет. У мел-
ких яхт это просто вертикальная штанга на транце. Руль на них
съемный, и чтобы он не выскочил на ходу, его фиксируют на
транце пружинные стопора.
Форштевень — То, чем корабль воду режет. Могу назвать
по-умному — носовой наклонный или вертикальный стык бор-
товых листов. Так понятнее? Мне — нет.
Шпигат — отверстие для стока воды в фальшборте. Я, вро-
де, уже где-то вскользь про это…
Кавитация — На воде, говорят, следов не остается. Это не
совсем так. Если сунуться сразу за корму идущего судна, то так
затрясет, что мало не покажется, вода винтами взбаламучена,
они со всей мощью, доставшейся от двигателя, отбрасывают
воду назад спиральной струей. Если глянуть сверху, метров с
388
тысячи, то кавитационная струя за приличным судном — дли-
ной в сотни метров, а то и в километры. Сверху след довольно
ровненький, с мелкими буграми и волночками, а на глубине от-
чаянно бурлит. И долго, как ни странно…
Колдуны — На парус нашиты маленькие шнурки с узелками,
или тряпочки. Если парус набит правильно, они вытянуты к
корме, параллельно поверхности воды, если нет — колдуй со
шкотами…
Фал — Веревка, которой что-нибудь вытягивают или под-
нимают. Что, собственно, применительно к парусу, одно и то
же.
Спинч — Спинакер, парус полного хода. Здоровенный такой
мешок, очень красивый.
Турачка — Лебедка. Врукопашную-то не всякий парус обуз-
дать можно.
Мидель — Middle, середина корпуса судна.
Стаксель-шкот — Их два, оба привязаны к галсовому
(нижнему, ближайшему к мачте) углу стакселя. Их, проклиная
все на свете, шкотовый тягает при смене галса. Делать это надо
как можно быстрее, чтобы яхта ход не потеряла при повороте.
Оказаться в такой момент за спиной грамотного матроса —
верный нокаут. Если локтем в корпус попадет, то еще туда-
сюда, только дыхание выбьет, а вот кулаком с зажатым в нем
шкотом в морду — как кастетом, наповал.
Форштаг — трос от топа (top — верхняя оконечность мач-
ты) к форштевню, растяжка, удерживающая мачту.
Грота-фал — веревка, которой поднимают грот, главный
парус на мачте.
Краспицы — У мачты по бокам ручки такие растут, ими
мачта за ванты держится, чтоб не упасть. Ну, и регулирует свой
наклон под ветер. Сильный — назад валится, слабый — вперед.
Генакер — помесь спинакера с генуей, для ходьбы бакшта-
гом, галсовый угол заводят аж за мидель. На ходу выглядит, как
надутая щека. С флюсом, например…
Яков — см. яшка
Пупец — хм… Отстать в гонке — оказаться в пупце. Выиг-
рать — загнать туда всех остальных участников. Заостряю, что
ненормативного аналога этому слову не существует.
389
ПСКР — Патрульно — Сторожевой Корабль. Бортового
оружия с полным боезапасом хватит, я думаю, на весь мало-
мерный гражданский флот РФ.
Гафель — на гафельной шхуне грот четырехугольный, верх-
няя шкаторина паруса держится за бревно (палку) со скользя-
щим по мачте крепежом. Поднимают гафель через блок на топе
мачты. Управление гафельным вооружением довольно сложно,
особенно подъем, но расширяет возможности управления пару-
сами на ходу по сравнению с бермудским (треугольным) воо-
ружением. Преимущество несущественно с учетом современ-
ных материалов и оснастки, просто мачту на бермуде повыше, и
все дела. Но выглядит красиво, слов нет…
Левентик — встал носом к ветру, растравил шкоты, чтоб
паруса болтались, руль отпустил. Так и стоишь.
Генуя — передний парус. Чем отличается от стакселя, плохо
себе представляю. Аулис и Тиина наши стакселя звали генуями,
Эсо — стакселем, Леха и так и этак, а мне вообще по барабану
было, я без слов…
Хэндик — Hand, рука. Мобилу обычно в руке держат.
Потрошитель — АКС74У(5,45-мм автомат Калашникова
складной укороченный). Первоначальный боеприпас имел пре-
цессионную пулю со смещенным центром тяжести. Встретив
препятствие, скажем, кожу человека или лист дерева, она начи-
нала кувыркаться. Попав в тело, размолачивала его в фарш, вы-
ходя наружу в совершенно непредсказуемом месте. Молодой
десантник, решив застрелиться, сунул ствол себе под подборо-
док и нажал спуск в режиме автоматического огня. Получилось
два выстрела, одна пуля вышла из подмышки, вторая застряла в
правом бедре. Умер от болевого шока. Дело было в г. Балхаш, в
Казахстане, на аэродроме подскока, в 1983-м году, когда де-
сантный батальон Псковской дивизии следовал в ДРА.
М-16 — Американская армейская самозарядная винтовка.
Пулька поначалу там тоже прецессионная была. Потом запре-
тили международной конвенцией.
Релинг — носовое или кормовое ограждение над палубой,
несъемное, в отличие от лееров ограждения.
Железный стаксель — маршевый двигатель парусного судна.
Корзина — механизм сцепления в сборе с нажимным диском.
390
Трисель — Небольшой треугольный парус над гротом на
судне с гафельным вооружением. Очень красиво.
Шкотовый — матрос, тягающий шкоты. Спринтер высо-
чайшей квалификации с длинными, желательно, руками. Его
задача при повороте — выщелкнуть правый, скажем, шкот,
мгновенно переместиться на левый борт и вытянуть три — пять
метров левого шкота. Именно его движения на палубе называ-
ются «прыжки в сторону».
Стеньга — если бревно, из которого сделана мачта, корот-
ковато, то его наращивают еще одним, потоньше. Ну, и «стень-
гой» его, для солидности.
Шпринтофф — примерно то же, что и гафель, но крепится
к мачте ниже верхней шкаторины паруса, примерно на верхней
трети. Конец его закреплен на мачте неподвижно. Удерживает
верхний дальний от мачты угол паруса. Видел его только на
«Оптимисте».
Сезаль — такая хрень… Какая-то ботва, то ли африканская,
то ли мексиканская, из нее веревки делают, они, хоть и проч-
ные, но скользкие, и руки обдирают капитально. Из нее, вроде,
еще и самогонку гонят, тоже дрянь, наверное…
391
Георгий Тарасов. Влажный ветер
Редактор: Евгения Жмурко
Обложка: The Val Bochkov Studio © (USA)
Издательство ZA-Za Verlag, D;sseldorf
Гарнитура „Times New Roman“, кегль 11
Подписано к печати 1 августа 2015
Печать: LULU (USA)
Распространение в России и СНГ —
издательство КАРАМЗИН
Влажный Ветер роман
© Copyright: Георгий Тарасов, 2024
Свидетельство о публикации №224060500652
Свидетельство о публикации №224060500652
Рецензии