Атланта. Глава 2. 11

I am falling down
You don't fall
Fall to the ...
Trust who you feel
I am falling down
You don't fall
I am falling down

Duologue — Memex

Кабинет исполняющей обязанности заместителя госпиталя, несмотря на всю убогость обстановки, имел весьма приличный вид. В углу находился шкаф со стеклянными полками, на которых помимо книг на медицинскую тематику, игл с шелком, и коробочек с перевязочным материалом, хранились стеклянные пузырьки с морфием, камфарой, и нашатырным спиртом.

Увы, распахнутое настежь по причине зноя окно давало слишком мало сквозняка, чтобы полностью проветрить помещение, насыщенное запахом лекарственных средств. Стены отсвечивались эмалевой белизной, а на столе громоздилась керосиновая лампа, которую зажигали здесь лишь с наступлением сумерек.

— Как ты думаешь, зачем я тебя сюда вызвала? — обратилась к нему Ковалец, присаживаясь за стол.

— Чтобы юность мою растоптать... — трагикомическим тоном доложил Глеб, прикрывая за собой дверь.   

— Ну, ты не умничай тут, пожалуйста… Ну, не умничай! — осадила его женщина, перебирая на столе какие-то документы.

Наслушавшись жалоб коллег о его безалаберном поведении и таком же отношении к общему делу, она давно подыскивала момент для проведения с ним «воспитательной» беседы, чтобы немного его «взбодрить», и вдохнуть энтузиазм в его деятельность.

Однако стоило ей выловить его где-нибудь в коридоре, расспрашивая мимоходом о здоровье его отца, как интуитивно догадываясь, что на самом деле хочет узнать от него заместитель госпиталя, превращаясь в саму любезность, он отвечал ей ровно столько, сколько она спрашивала, стараясь не сболтнуть лишнего.

А если женщина начинала настаивать на получении более подробной информации, он под различными предлогами спешил покинуть её общество, дабы не выдать ей ещё чего-нибудь, что могло впоследствии оказать негативное влияние на его судьбу.

Словом, сколько не прилагала Ковалец усилий, пытаясь выудить у него те и иные сведения окольным путем, будучи в курсе её истинных намерений, парень продолжал выдавать весьма уклончивые ответы, не доверяя приближенным к его отцу людям.

Готовые зарекомендовать себя перед начальством с лучшей стороны, те были готовы пойти на все, лишь бы получить необходимые данные, начиная с запугивания и шантажа, заканчивая покровительственным тоном. Будучи не понаслышке знаком со всей этой «кухней», Глеб старался не попадаться на эту удочку, по возможности избегая мнимого «покровительства» со стороны окружающих. 

— Так, в чем вы собрались обвинить меня в этот раз? — поинтересовался он, не спуская с неё глаз.

Посчитав, что в этот раз его тоже будут отчитывать за опоздание, по дороге в кабинет он уже успел придумать более-менее внятную причину, не позволившую ему сегодня вовремя приступить к своей работе.

Каким же было его удивление, когда вместо того, чтобы обрушиться на него с привычными обвинениями, Ковалец заговорила с ним о правилах врачебной этики.

— Меня поражает черствость твоей души, — с расстановкой произнесла она, не сводя с него пристального взгляда.

— Это все? — переспросил он, с нетерпением поглядывая на дверь. — Я могу идти?! 

Женщина надеялась, что он раскается или хотя бы сделает вид, что ему не все равно. Каким же было её разочарование, когда после предъявленного ею обвинения в ответ не последовало ни того, ни другого.

Мало того, этот молодой человек ещё имел наглость держаться так, будто свою позицию в данном вопросе он считал единственно правильной, и ничего плохого в своем поведении он не видел. 

— То есть ты считаешь правильным сообщать тяжелораненым об их смерти, когда их состояние и так находится на грани?!

Слегка отвернувшись, Глеб лишь пожал плечами в ответ. Собственно говоря, почему бы и нет?! Если человека все равно не спасти, зачем его разочаровывать, давая иллюзорную надежду на спасение?!

— Если вы позвали меня сюда, чтобы поговорить о моей черствости, и заставить через силу проливать слезы над каждым третьим погибшим, то боюсь, вы зря теряете время, — отчеканил Глеб.

Наказания сегодня, судя по всему, не избежать, но ему было уже все равно.

— Я пригласила тебя затем, чтобы предупредить о том, если ты впредь не изменишь свое поведение, мне придется известить твоего отца…

Упоминание о старике, который церемониться с ним не будет, узнав о его проделках, привело парня в замешательство. Улыбка мигом исчезла с его лица.

— Я должен теперь, по-вашему, помимо оказания медицинской помощи ещё и оплакивать каждого умершего солдата? — возмутился он, уловив в её словах скрытую угрозу. 

— Да я не и прошу тебя кого-то оплакивать! — взмолилась она, тщетно пытаясь преломить ситуацию. — Но малейшее чувство сопереживания к человеку у тебя хотя бы должно быть! Или ты не в состоянии проявить даже это?!

Тщетно Ковалец взывала к его совести. Её  рассуждения о его мгновенном «раскаянии» ни к чему хорошему не привели. Наоборот, только настроили собеседника против неё самой.

Учитывая упрямый норов этого парня, она должна была предугадать, что такие как он могли возмущаться и злиться сколько душе угодно, но признать себя хоть в чем-то виноватыми — было выше их сил. 
 
Несмотря на свои сильные стороны, Глеб обладал набором худших из пороков, включая гордыню, тщеславие, заносчивость и эгоизм. Взбалмошный и беззастенчивый, порой его поступки граничили то ли с крайней грубостью, то с чрезмерной любезностью, то с откровенной глупостью.

— Мне хотелось бы знать, в чем кроется причина столь легкомысленного отношения к ответственной работе, — продолжила свой допрос Ковалец, так и не добившись  от него ответа.

— Ну, почему сразу легкомысленного…

Его лицо — серьезное и умное — вдруг сделалось лукавым. Но даже если он и улыбался, это вовсе не означало, что он действительно был настроен к собеседнику благожелательно.

— Почему? — изумилась женщина. — Да потому что судя по твоему поведению тебя не привлекает труд в госпитале, и совсем недавно мистер Коллинз мне пожаловался, что в такие моменты твои мысли бродят где угодно, только не в застенках операционной. — И поскольку он продолжал хранить молчание, возненавидев этого старого лиса, здорово подставившего его, Ковалец спросила у него в открытую:
— Значит, я права? Тебе действительно не нравится твое ремесло?

Глеб имел свойство тянуть с ответом, предпочитая до поры до времени отмалчиваться. Он и сам не знал, что ему следовало ей ответить.

— И не надо на меня так смотреть! Глаза у тебя красивые, но если бы в них ещё горел энтузиазм по отношению к делу, которым мы все заняты, чтобы приблизить победу
Конфедерации…  Для тебя плохо, когда ты долго вникаешь в суть работы, но ещё хуже, когда вникаешь слишком быстро, — пришла она, в конце концов, к такому выводу о его странном отношении к выбранному ремеслу.

— Пожалуй, вы правы, — внутренне насторожившись, отозвался он. — И что прикажете мне в таком случае делать? 

— Выбрать специальность, чья деятельность будет захватывать тебя настолько, что на посторонние размышления не останется времени.

— Вы, наверное имели сейчас в виду специальность клоуна, — съязвил он, порядочно дистанцируясь от неё. 

Вздохнув, Ковалец потянулась к чернилам и листу бумаги. Терпения доказывать что-либо заносчивому парню, который упорно отказывался её слушать, перевирая все на свой лад, у неё уже не оставалось. И пытаясь в последний раз наставить его на «путь истинный», она решила воспользоваться «тяжелой артиллерией».

— Я до последнего наделась, что ты извлечешь из нашего разговора урок, но судя по тому, что твое поведение ничуть не изменилось, все мои старания втолковать тебе основы медицинской этики, пошли насмарку. Так что завтра я, пожалуй, напишу твоему отца, и сообщу ему…

— Думаю, его пока лучше не беспокоить, — перебил её Глеб, понимая, к чему она клонит. — У него и так хлопот хватает...

Последнюю фразу он произнес таким тоном, что не знай Ковалец о его коварности, то запросто поверила б в его «искреннее» беспокойство о душевном равновесии отца.

— Ладно, я подумаю над твоим предложением, — молвила она, (а ведь ей действительно не хотелось лишний раз беспокоить своего начальника, вынуждая его по малейшему поводу наведываться в Атланту, когда у него и так дел было по горло), — но если в ближайшее время жалобы на твою лень не прекратятся, я сделаю так, как обещала, и тогда от встречи с отцом тебе не отвертеться.

Вместо ответа Глеб с таким рассеянным видом смотрел в окно, что на некоторое мгновение у женщины сложилось впечатление, будто он её не слышит, раздумывая о постороннем.

— Посмотри, на своих ровесников… На того же Новикова, на чье трудолюбие грех жаловаться, — проронила она, ставя ему в пример окружающих, чтобы подхлестнуть его сопернический дух. — Обрати, в конце концов, внимание на работу своей сестры. Лера — девушка хрупкая, и тем не менее старается…

— О нет, только не это! — взмолился Глеб, услышав имя, которое ни с чем хорошим у него не ассоциировалось.

Даже здесь умудрились приплести Чехову! Он был готов стерпеть что угодно, только не сравнение с усердием  сводной сестренки.
Ковалец продолжала что-то говорить, расписывая качества этой девушки в самом лучшем свете, но он её уже не слушал.

Ринувшись к двери, несмотря на то, что его отсюда пока никто не отпускал, Глеб поспешил покинуть помещение. Женщина в приказном тоне попросила его вернуться, но куда там!
 
Оставаясь глухим к её приказам, парень исчез за дверью, избавляя себя от необходимости выслушивать похвалы в адрес Чеховой. С негодованием покачав головой, Ковалец развернула лист бумаги, и пододвинув к себе поближе чернила, принялась сочинять мысленно набросок письма шефу. 

Глава 2.12

http://proza.ru/2024/06/06/692