44

Зимний день приблизился к своей середине. Мама заболела. Пора было идти на ферму, но она лежала на кровати, и не могла встать.
Аришка с Андреем переживали. Одно из основных переживаний у Аришки, наверное, формировалось тогда и осталось на всю жизнь – страх кого-то подвести. Надо, значит, надо.
А подвести было кого. Коровы стоят некормленые – раз. Начальство в лице Сан Саныча с недоумением смотрит: «А где моя работница?» – два.
– Ма, давай мы с Андреем сходим на ферму?
– Сходите, скажите Сан Санычу, что я сегодня не приду.
– А мы сами попробуем покормить.
Зимой коровам нужно было в обед давать дополнительный корм.
Мама за свою жизнь перепробовала и освоила несколько профессий, и, выйдя на пенсию, сказала: «Доярка – это наказание, – и, подумав, добавила, – за непочитание родителей». Вот те раз, а Аришке всю жизнь казалось, что ничего веселей этого нет.
К тому же на ферме тогда работали без выходных. Как? Как впряглись, так и погнали. Как-то так. Ну, и, естественно, без больничных. Бывали, конечно, случаи, когда доярка не выходила на работу, тогда кому-то приходилось тянуть двойную нагрузку.
И вот Аришка с Андреем на ферме. Сан Саныча на месте не оказалось, они даже обрадовались такому обстоятельству, говорить никому не надо, «сами управимся». Доярки, мамины подруги, посмотрели на них с сомнениями. Но, как было уже не раз, победило извечное «целы будут», причём непонятно, кто они, те, кто «целы будут», то ли коровы, то ли дети, а скорее всего и те, и другие.
А Аришке и Андрею неспокойно. Перед ними целая куча жома, и его надо раздать коровам. Справятся ли?
Вагонетки пока все заняты. Никто из доярок не хочет уступать детям, понимая, что у них всё затянется на неопределённое время. А у каждой дом, семья, всем нужно быстрее домой, там тоже работы полно. Поэтому Аришка с Андреем просто стоят и ждут, наблюдая за мамиными приятельницами.
Вот Васёк. Тётя Вася, по-правильному, но никто её так не зовёт. В ушах здоровенные тяжёлые серёжки, висят некрасиво, растянув мочки и дырочки. Кажется, что если их не облегчить, то рано или поздно, мочки совсем разорвутся, и серёжки выскользнут синими огоньками к ногам коров. Васёк разговаривает громко, весело, но веселье её какое-то невесёлое. Много злости и мат на мате. Мужики так не сумеют.
Не знала тогда Аришка, не знала Васёк, что через много лет и в другом месте, будет у Аришки замечательная ученица, девочка, умница, принцесса, будущая золотая медалистка. А потом выяснится, что она внучка Васька. Ох, и укатилось яблочко…
Вот загребают жом, как два экскаватора ковшами, баб Валя и Райка Окуневы. Работают дружно, мощно, эти скоро вагонетку освободят. Пересмеиваются, слушая маты Васька, изредка баб Валя вставляет своё, остроумное и заковыристое, Райка пока только посмеивается.
Баб Валин портрет недавно в газете пропечатали. Аришка тогда ещё не понимала разницу между районной газетой и всесоюзной, ужасно удивилась, увидев такое прославление своей соседки, и была озадачена её совсем не тщеславной реакцией. Увидев себя, баб Валя засмеялась и описала: «Губы, как трубы, нос, как паровоз». Аришка тогда внимательней вгляделась в газетный снимок, и правда, губы, немножко, как трубы, а нос, чуть-чуть, как паровоз.
Освободили Окуневы вагонетку, пошли домой. Теперь до вечерней дойки есть несколько свободных часов. А вагонетку приняли Галдины. Анька и её мама Нина. Галдины работают не торопясь, особенно по сравнению с Окуневыми. Анька хоть и старается, по пользы от неё не очень. Пока наберёт на совковую лопату жома: зацепит много – не поднять, отсыплет немного, а он весь высыплется. Потом поднимет лопату к верху вагонетки, выгибаясь и вставая на носочки, высунет язык от напряжения. И сначала. Не знали Аришка с Андреем, что, когда придёт их очередь, сами так же будут работать. Горе луковое, а не работники.
Рядом трудится мамкина ближайшая подруга – Инка Талалаева. Хотя, на критичный взгляд Аришки и Андрея, так себе подруга. Сколько раз они слышали, как говорила она о их мамке неприятные вещи, когда её рядом не было. Говорила, они слышали, переживали, но мамке не передали.
Но и хорошие вещи слышали. Один раз их деревенская компания возвращалась из соседнего села. Там, в местный клуб приезжали артисты, давали концерт. Мамка тогда не пошла, а попросила Инку за детьми присмотреть. Компания подобралась большая, пока шли по полю из одной деревни в другую, обсуждали и концерт, и артистов. И Инка сказала, что стих рассказывали – так себе. «Вот Алка, когда читала стихотворение «Они согнали матерей…», весь клуб плакал, а эта артистка Алке и в подмётки не годится».
Ух, как порадовались Аришка с Андреем, ведь Алка – это их мама. И она лучше всякой артистки стихи читает. Все слышали, как Инка говорила. За эти Инкины слова простили ей многое. А особенно то, что сама непутёвая и их мамку вечно втягивала в непутёвые дела.
…Короче, на улице уже смеркалось, и трактор привёз новый корм, на этот раз сено, и высыпал его в несколько куч, для каждой группы коров и их хозяек отдельно, а Аришка с Андреем всё ещё не освободили своё место от жома. Правда, осталось совсем чуть-чуть.
Дальние коровы жалобно мычали и тянули свои печальные морды, недоумевая, почему их никак не покормят, а Андрей с Аришкой еле ноги волокли. Жом всё не заканчивался, пришлось менять первоначальные планы - покатать друг друга на вагонетке, когда всё сделают, благо, к тому времени народу на ферме не останется. Не угадали ни с чем. Сил не осталось, это верно. А народу, правда, в какой-то момент не было, но к тому времени, как жом, наконец, иссяк, доярки уже потянулись на вечернюю дойку. Пришла и мамка.