Экологическая поэма

ОГЛАВЛЕНИЕ               
Беда           4
Перестройка 28
Незалежность 80
Шокотерапия 108
Стратегия 147
«Фриза»         174
Разгром    202
Исход         220
 

БЕДА

Под утро приснился мерзкий сон: непомерно большая мышь сидела в углу и что-то грызла. Мышь была больше кошки. Мышей Катя боялась панически. Холодея от гадливости, она с облегчением очнулась от странного стука. Вцепившись в раму форточки, в окно билась птица. Сердце сжалось. Еще не до конца осознанная мысль:
«Это к беде», – была прервана настырным телефонным звонком, и журналистка Лена, с местного телевидения, захныкала, что по- ехать на съемки не сможет, так как надо готовить новости, машина задерживается, начальство ругается и так далее.
Стало понятно – на съемки придется ехать ей. «Вот к чему это приснилось», – с облегчением подумала Катя. Ей не хотелось встре- чаться, с главным экологом «Коксохима» Гавриловым, который опять недавно обидел ее, сказав, что вся ее общественная экологическая деятельность просто блажь, и ей надо заниматься своим основным преподавательским делом. Его дочь когда-то училась у нее. Амбициозность этой на редкость красивой студентки были известны всему курсу. Теперь она помогала отцу на заводе. Учитывая, что задачей главных экологов предприятий в стране являлась не за- щита окружающей среды от негативного влияния завода, а защита предприятия от нападок природоохранных органов, папа и дочка теперь постоянно стояли в боксерской стойке, готовые отразить любые атаки.
Завод был старый и ненавидимый всем горожанам включая и рабочих предприятия. Народ не любил его за удушливый смрад, который висел в районе предприятия при любой погоде, рабочие – за то, что работать здесь было тяжело и непрестижно. При социалистическом дефиците рабочей силы здесь работали, только те, которых
 
никуда не брали по пьянству или по глупости. В годы экономической разрухи и безработицы сюда попали квалифицированные рабочие и инженеры с остановившегося военного завода. Для них это был кусок хлеба, но кусок горький и обидный.
Сегодня предстояло снять сюжет для цикла экологических телевизионных передач, которые Екатерина организовала на местном телевидении при поддержке западного демократического фонда. Назвали цикл просто: «Экологический вестник», а вот снимать его было сложно. Тяжело было упросить заводчан пропустить на завод на съемку, да и мало приятного было в посещениях грязных, об- ветшавших от времени и наплевательского отношения руководства металлургических заводов. Съемка должна была состояться, как говорится, в любую погоду, а она не располагала к этому действу. Золотая осень, которая всегда была к лицу их городу, выгоравшему за долгое и знойное лето, была уже позади, с неба лил дождь. Начинался серо-коричневый период жизни города, когда забывалось главное его достоинство – море, и во всей своей непривлекательно- сти через оголившиеся стволы деревьев выглянули убогие облезлые многоэтажки и заводские трубы. Один Катин киевский приятель, приехав как-то в Мариуполь, дал ему точное определение: соцпоселок городского типа. Это было обидно, но точно. Полмиллиона жителей города этого статуса изменить не смогли.
Городское телевидение, организованное бывшим мэром для освещения своей бурной деятельности, нынешнему мэру было не только без надобности, но и вызывало у него аллергию, как и все остальные деяния его предшественника. По этой причине теле- видение нищало, и было непонятно, как оно вообще существует.
За нею приехал  разбитый  уазик  с  прохудившейся  крышей. Из дыры капало, и пришлось открыть зонтик, чтобы не лило на голову.
– Связался ты со мной, – ворчливо сказала Екатерина съежившемуся на заднем сидении оператору.
– Кто куда, а я только по помойкам да по свалкам.
– Ничего страшного, – добродушно ответил парень, – я на Коксохиме год проработал, и после него меня ничем не испугаешь.
 
Сниму по старой памяти все злачные места этого славного производства.
Долго стояли у проходной завода, пока встречавший – давешний ее обидчик – главный эколог предприятия Виктор Александрович Гаврилов – пригожий мужчина лет сорока пяти, волею судеб по- павший на такое скандальное место, оформлял им пропуск. Они оба, и Екатерина Андреевна, и Виктор Александрович, делали вид, что хорошо относятся друг к другу. На самом деле их заставляла общаться необходимость. Никто из экологов других предприятий не помогал Екатерине Андреевне, кроме Гаврилова, и даже во встречах отказывали. Гаврилов от встреч не отказывался, и в этот раз удалось легко уговорить его на съемку на территории предприятия. Что заставляло его быть внимательным к ее просьбам, она точно не знала, но догадывалась, что тут сошлись и личные и производственные интересы. Он не забыл, как много она занималась с его дочкой во время дипломирования. Кроме того, ему, похоже, хотелось за- явить о себе как об идейном экологе, но главное, он надеялся, на добрые отношения со Шведовой – председателем общественной организации, с мнением которой в городе считались. Это было особенно важно в условиях постоянного давления на заводское начальство со стороны городских властей. Экологические проблемы были одним из основных поводов для таких нападок. В городе ходили слухи, что власти исполняют заказ руководства соседнего металлургического завода, задумавшего заполучить «Коксохим» в собственность, а нынешние владельцы отчаянно этому сопротивляются, так как завод, при всей своей непривлекательности, был весьма прибыльным, и продавать его за скромные деньги, которые предлагали соседи, не хотелось. Вынудить пойти на этот шаг мог только прессинг властей, что они успешно и делали. Больше всего доставалось экологической службе завода, и Гаврилов едва успевал отбиваться от нападок.
– Я вам покажу основной цех и ознакомлю с нашими достижениями в области охраны окружающей среды, – начал он официальную часть встречи.
 
– Неужели даже такие есть? – усмехнулась Екатерина Андреев- на. – Дымите, как и прежде. Сейчас, подъезжая к заводу, чуть не задохнулись.
– Это неблагоприятные погодные условия, –  выдал  Гаврилов стандартную фразу всех заводских экологов, когда их ругали, за висящий над городом смог.
– Странно, у соседнего завода сегодня вполне можно дышать, а у вас почему-то неблагоприятные условия, – хмыкнула Екатерина Андреевна.
– Конечно, не все сразу, все делаем по плану. Горсовет график утвердил, там и заключение общественности имеется.
– Смотрела я этот план, много можно претензий высказать, но было бы неплохо выполнить хотя бы то, что там написано.
– Сейчас вы сами убедитесь, что мы уже приступили к реализации планов, – с казенным рвением ответил Гаврилов. – Помните первый пункт: озеленение территории? Вот, посмотрите, клумбу разбили, газон сделали, – показал он на чахлый цветник возле крыльца здания химической лаборатории, где располагался его кабинет.
– Володя, заснимите это озеленение крупным планом, пусть на- селение города порадуется, что на химкомбинате появилось два квадратных метра озеленения с травой и тремя кустиками ноготков, – попросила Екатерина Андреевна оператора.
– Во-первых, не два, а три с половиной квадрата, и это только начало, скоро вся территория завода будет зеленой, – перебил ее Вик- тор Александрович, широким жестом обводя заводские владения. Надо было обладать хорошим воображением, чтобы  представить, что эта территория, исчерченная железнодорожными путями, перепутанная ржавыми трубами, с редкими клочками земли, отливающими черным жирным блеском, когда-нибудь превратится
в цветущий сад.
– Любопытно было бы посмотреть на те растения, которые мог- ли бы выжить на вашей пропитанной фенолом почве, – заметила Екатерина Андреевна.
 
– Мы рекультивацию земли сделаем, – заверил ее заводской эколог.
– На сколько же хватит новой почвы при таких выбросах? – продолжала сомневаться общественница и, подняв голову вверх, воскликнула: – Вон какая страсть выплывает из тушильной башни. Володя, снимай!
Из огромной железной конической башни выплывало большое, серое облако, набухшее влагой и еще чем-то, распространяющим удушливый запах.
– Тфу, оно еще и дождит кислым, – сплюнула Екатерина по- павшую на губы каплю, выпавшую из грязной тучи.
– Мы используем кислотные ловушки для отмывки газа от аммиака, вот остатки кислоты и выпадают вместе с дымом…
– Скажите, какая кислота, чтобы я знала, от чего помру, – сердито перебила его Екатерина.
– Серная, но слабый раствор, так что не умрете, зря паникуете. Мы же не умираем? – успокоил ее Гаврилов, приглашая пройти в свой кабинет.
Как бы подтверждая его слова, там, за окрашенной суриком железной дверью, их встретила, сияя яркой славянской красотой с румянцем во всю щеку, его дочка:
– Здравствуйте, Екатерина Андреевна!
–Здравствуй, Таня, хотя, по-моему, здравствовать в таких ус- ловиях крайне сложно, – промолвила вошедшая и, повернувшись к Гаврилову, укоризненно сказала:
– Папаша, что же вы такую красу в этой душегубке держите?
– Она сама захотела, – заторопился Гаврилов. – Вы же им так экологией голову забили, что она никем, кроме эколога, быть не хочет.
– Лестно, конечно, слушать такие речи, но нет моего благословения на то, чтобы мои ученики мучились в таком аду, не имея возможности, что-то изменить.
– Что же вы так безнадежно? Вот ваши ученики придут на заводы и займутся его благоустройством.
 
– Хотелось бы, конечно, верить, что так все и будет, но как-то не заметно, что новоявленные владельцы заводов захотят этой деятельности.
– Чем вам не нравятся эти владельцы?
– А чем они могут нравиться? Город в дыму, рабочие в грязи, – кивнула в сторону закопченного окна Екатерина Андреевна, мимо которого брели рабочие в лоснящихся от копоти одеждах. – У них на лицах одни глаза блестят.
– Зато у них есть работа.
– У рабов тоже была работа, но рабство все же было уничтожено.
– Вы думаете, другие владельцы устроят тут рай? – сердито спросил Гаврилов.
– Нет, я не столь наивна. Рабовладельческий строй уничтожен, а рабская психология так въелась в наши души, что мы любого своим терпением забалуем. Однако все это демагогия, а у меня на нее времени нет, в двенадцать лекция. Так что идемте, покажите нам пару ваших дымных мест, и надо ехать.
Коксовые батареи вынырнули из удушливого смога внезапно, поразив размерами и языками пламени, отходящими из дверных щелей. В легкие попадало нечто совершенно не похожее на воздух, горячее и горькое.
– Сергей, снимайте быстрее, да пойдем отсюда, – приказала Екатерина Андреевна оператору, – хорошо, что сбежали отсюда, а то самое безобидное, что с вами могло здесь приключиться, – это импотенция.
– Ничего себе «безобидное», – буркнул парень, не отрываясь от камеры. – Зачем тогда и жить?
– Зачем вы парня пугаете? – встрял в разговор Гаврилов. – Мы здесь работаем, и все в порядке.
– Вы уверены? – скептически хмыкнула Екатерина Андреевна и раздраженно спросила:
– Вот почему двери неплотно закрыты, не только людей не щадите, но и свою продукцию понапрасну губите.
– Старое все, вот и нет герметичности, – ответил Гаврилов.
 
– Так почему же не ставите новое оборудование?
– Боятся вкладывать деньги, сегодня вложился, а завтра тебя выгнали, и плакали твои денежки. Что тут непонятного?
– Но ведь завод приватизирован Что с ним может случиться?
– Наивный вы человек, Екатерина Андреевна. – криво улыбнулся Гаврилов, – В нашей стране может случиться абсолютно все. Никто от неожиданностей не гарантирован.
Его слова опять подняли в душе тревогу, опять вспомнился утренний сон. «А что еще может присниться перед такой поездкой? Лучше сто раз об этом услыхать, чем один раз увидеть», – с тоской подумала общественница, глядя через дымный воздух на огнедышащие батареи.
– Хватит, поехали, а то у меня будут неприятности. Городская власть не любит ваше руководство, а университетская – меня.
– Неужели? – удивился Гаврилов. – Вы же занимаетесь благо- родным делом.
– Даже если бы я занималась им совершенно бескорыстно, то и в этом случае завистников было бы более чем достаточно. Никто бы не простил мне публичности, мелькания моей физиономии на телеэкране, статей в главной газете, зарубежных поездок, – ответила Екатерина Андреевна и опять ощутила какую-то необъяснимую тревогу, сжимавшую сердце.
– Спасибо вам, Виктор Александрович, за прием и возможность поснимать ваши красоты.
– Я надеюсь, что вы сумеете как-то деликатно представить наши проблемы, без обычных ваших экстремистских заявлений. Иначе мне несдобровать, и у вас не будет поддержки. Это вам надо?
– Я постараюсь не слишком вас ругать и излагать только факты, – заверила его Екатерина и заторопилась. – Извините, пора нам ехать, уже двадцать минут до лекции осталось.
Как это обычно бывает, когда торопишься, обязательно случаются какие-то непредвиденные обстоятельства, которые тормозят твое продвижение к цели. Так и в этот раз, не успели отъехать от проходной завода, как водитель уазика, остановив автомобиль, угрюмо сообщил:
– Все колесо пробил, надо менять, а запаски нет.
 
Пришлось спешно пересаживаться на общественный транспорт, мчаться от остановки в университет, проклиная неудачный день и томясь предчувствием неприятностей. Они ждали у порога ауди- тории в лице декана факультета, сердито поглядывавшего на часы.
– Шведова, что вы себе позволяете, уже пять минут, как вы должны были быть в аудитории, а вы только явились, – сказал он, нацепив на себя официальное выражение лица.
– Геннадий Сергеевич, за что мне такая честь? Сам декан, а не девочки из учебной части меня проверяют. – ехидно улыбнулась Екатерина Андреевна.
– Разве к вам девочек подпускать можно? Общественница тут же скажет, что спецзаказ на ваше преследование. А я просто дежурный обход делаю, слежу за дисциплиной профессорско-преподавательского состава. Так что ничего личного.
– Удивительно, но за предыдущие двадцать пять лет моей дея- тельности никто ни разу меня не проверял, а стоило задеть каким-то образом власть, тут же сам декан припожаловал. По такому исключительному случаю докладываю, что я задержалась по уважительной причине, была на съемках на «Коксохиме».
– На каких съемках? – заинтересовался декан. – Опять заводами будете народ пугать, не думая о том, что пока они есть, до тех пор будет существовать наш университет, да и весь город.
– Да нет, – не желая вступать в полемику с деканом, быстро нашлась Екатерина Андреевна. – Я учебный фильм снимаю, чтобы объяснять материал с иллюстрациями. Горю, можно сказать, на методработе.
– Дело это, конечно, полезное, но опаздывать все равно никто вам права не давал, – строго сказал декан. – На первый раз делаю вам замечание, а в следующий раз будете писать объяснительную.
«Да, вот она к чему, мерзкая, приснилась! Заели, сволочи! Хотят выслужиться перед властью, слежку устроили. Вот как теперь читать лекцию? Мозги набекрень». Однако стоило ей войти в аудиторию, увидеть устремленные на нее веселые глаза студентов, как тут-же неприятный осадок от встречи с деканом осел на дно ее растревоженной души и она прочла лекцию, не вспоминая о неприятностях тяжелого дня. Сразу после окончания лекции помчалась в офис их общественной организации, готовить сценарий к отснятому на «Коксохиме» материалу.
– Меня кто-нибудь спрашивал? – поинтересовалась она у сидя- щих в офисе сотрудников.
– Спрашивали, – с готовностью ответили ей Женька с Гришкой, развернувшись к ней всем корпусом. – Ваша подруга приходила, Томилина.
– Ее мне только сегодня не хватало, – бросила Екатерина сердито, включая компьютер.
– Что вы так? Хорошая тетя, душевная, все интересовалась, когда нас закроют, – ответили ребята, ожидая продолжения обсуждения визита странной подруги шефа (так они звали Екатерину Андреев- ну) и готовые воспроизвести все комплименты, которые подружка сказала в адрес их организации и ее руководителя лично.
В другой день она бы с удовольствием поддержала этот шуточный разговор о своей бывшей школьной подруге, оставшейся старой девой и потому весьма странной, но только не сейчас. Работы было много, и душа никак не могла успокоиться, несмотря на то что причина плохого сна была вроде найдена.

Замечание декана было, конечно, неприятным, но ничем особенным ей не грозило. Во-первых, любителей на ее нагрузку вряд ли университет так быстро найдет, если вдруг решит ее уволить, да и декан был из мужиков не вредных. Ну, выполнил заказ ректора (наверняка именно ему звонили из мэрии с просьбой поприжать эту экологиню Шведову), но дальше особых мер предпринимать не станет, зная ее норов, да и завистником никогда не был. Чего собственно другим завидовать, если его самого – рядового доцента, судьба забросила в университетское начальство? Не об этом хотел предупредить ее сон, какая-то другая беда затаилась и ждет ее, чтобы ударить.
– А любимый сон вам не приснился? – как бы подслушав ее мысли. спросил разговорчивый Гришка.
Он задавал этот вопрос уже два месяца, так как именно два ме- сяца назад кончились деньги на зарплату. Деньги западного гранта они проели, а перевода второй части гонорара за выполненную работу от горисполкома никак не поступало. Из любого сонника известно, что к деньгам снится только дерьмо, не зря же тех, кто занимается его уборкой, в старину золотарями называли. Однако этого желанного сна она уже не видела давно.
– Увы, нет, снилась огромная мышь, а вы знаете, я их боюсь. К беде, видимо, едва проснулась, хорошо воробей в окошко по- стучал…
– Какой воробей? – заинтересовался Гришка.
– Обычный воробей, вцепился в форточку и клевал в стекло. Ты что, знаешь, к чему это? – спросила она, увидев, как напряглось Гришкино лицо.
– Да нет, моя мамаша много всяких снов разгадывает, а я ее через слово слушаю.
– И что же ты слышал? Раз начал говорить – говори, – раздраженно бросила Екатерина Андреевна.
– Говорят – это к покойнику, душа, мол, прилетает прощаться.
– Гришка, что ты мелешь, к какому покойнику? – перебил его Женька. – Наслушаешься всяких глупостей в своих Садках и тащишь их в офис.
– Да я что, я ничего. Екатерина Андреевна спросила, а я ответил, что от матери узнал. Глупость, конечно…
– Глупость, – эхом отозвалась начальница и уткнулась в компьютер.
Гришка всю жизнь прожил в отдаленном районе города под названием Садки, который раньше был и селом, и теперь, сменив свой статус на городской, менять свою сельскую ментальность не торопился. От Гриши сотрудники офиса всегда узнавали множество занятных вещей: о церковных праздниках; о том, как называются родственники, например брат жены или сестра мужа; как надо выбирать себе жену или мужа; что должна уметь девушка, чтобы стать желанной невестой. Женька был городским, и эти познания приятеля его очень забавляли, давая поводы для насмешек.
– Вот удивляюсь я, – говорил он, – как это ты, Гришка, с такими познаниями до сих пор не только не женат, но и богатой невесты на примете не имеешь. Произнося слово «богатой» он изо всех сил
 
нажимал на «г» произнося букву на украинский манер, что должно было, по всей видимости, подчеркнуть важность такого выбора. Гришка злился, пытался впредь не попадать впросак со своими познаниями, но все равно постоянно становился объектом для приколов. Шефу этих веселых сотрудников сейчас было не до смеха. Ей надо было решить задачку: как написать сценарий так, чтобы и народу показать истинное положение дел на предприятии, и руководство завода, которое к ней благоволило, не слишком обидеть. Однако первая задача исключала вторую, и текст разъезжался или был не- интересным. В конце концов, как-то слепив фразы, она получила
нечто похожее на сценарий и зачитала сотрудникам.
– Ничего, с пивом потянет, – заверил ее Женька.
– А я бы убрал эту фразу: «Чернише чернои земли блукают люды», – сказал осторожный Гришка.
– Как убрать? Это же украинский классик Шевченко, – возразила автор сценария. – Тем более рабочие действительно удивительно грязные. Правда это свидетельствует больше о санитарно-гигиеническом состоянии предприятия, чем об экологии.
– Для красоты стоит оставить, люди любят красивые фразы и запомнят именно ее, – заступился за цитату классика Женя.
На том и порешили. Отправив текст в редакцию по электронной почте, где его за кадром должна была озвучить не явившаяся на съемку журналистка, Екатерина Андреевна поехала на дачу забирать домой застрявших за городом мужа и маму. Своей машины у нее не было, и пришлось в очередной раз просить Гришу взять для этой цели машину родителей. Она не часто обращалась к нему с подобными просьбами, догадываясь, что родители от них не в восторге, но помочь ей больше было некому. Дочка жила в Москве, на мужа надежд вообще не было.
– Ты уж извини меня, Гриша, что опять тебя напрягаю, но в этот раз особенно нужно. Конец октября, холодно, а они там в неотапливаемом доме.
– Да что вы, Екатерина Андреевна! Я с удовольствием проедусь, и предки в тему въехали, так что все нормалек, – успокаивал ее Гришка.
 
– Уже не первый раз ты меня выручаешь. Я твой героический поступок, когда ты помог мне квартиру вскрыть, вовек не забуду.
– Да. Ладно, чего там, – неопределенно протянул Гришка, делая крутой вираж по резко уходящей вправо дороге.
Эта история произошла где-то полгода назад. Позвонила мама и сказала, что упала с кровати и лежит на голом полу, не имея возможности подняться. Матери было за восемьдесят, и она уже два года лежала прикованной к кровати из-за поломанной шейки бедра. Екатерина Андреевна постоянно была занята, муж работал за городом. Времена на дворе стояли тяжелые, и денег на сиделку в семье не было. В связи с этим мать часто оставалась дома одна, с запасом еды и телефоном. Она свалилась с кровати, пытаясь дотянуться до упавшего с тумбочки пакета с конфетами. Закинуть свое старое тело на довольно низкую кровать сил у нее не было. К счастью, в этот день Гриша приехал на работу на машине, и он быстро домчал шефа домой. Однако, обшарив сумку и карманы, Екатерина Андре- евна поняла, что ключей с нею нет. Видимо, в спешке она просто захлопнула дверь, забыв дома ключи.
– Ну вот, час от часу не легче. Придется дверь ломать, – сказала она расстроенно и заплакала, так досадно было ей от своей рассеянности, постоянной занятости и непрерывных неприятностей, сваливающихся ей на голову в последнее время.
– Катя, не плачь. Я попробую открыть замок. Я уже доползла до двери, – услышала она доносившийся из-за закрытой двери глухой голос матери.
Потом длительное время из-за двери раздавалось старческое кряхтение, но дверь так и не открылась.
– Не могу дотянуться до замка, – сдалась в конце концов мать, – ломай замок.
– Соседи дома? – спросил стоявший за спиной Гришка.
– Нет, они уехали, меня вчера предупредили, – обреченно ответила Екатерина Андреевна.
– А сверху?
– В смысле чего?
– Соседи, которые живут над вами, дома?
 – А если и дома, что это даст? У них лоджия застеклена, а у меня балкон, возможно, закрыт. Да и как до него добраться?
– Я доберусь, идемте, – решительно сказал Гриша. Увлекая шефа вверх по лестнице.
Соседи оказались дома, и Гриша, проявив чудеса ловкости и смелости, уже через пять минут открыл дверь, а потом, подхватив бабушку сильными руками, уложил ее на кровать.
– Я до сих пор голову ломаю, как ты сумел залезть тогда в квар- тиру, – сказала Екатерина Андреевна.
– Соседи веревку дали, я по ней и спустился на ваш балкон.
Я же спортом долго занимался. Руки сильные.
– Здорово, когда руки сильные. Мой муж говорит, что у меня руки, как сосиски.
– Зато сердце в вас кремень. Я постоянно удивляюсь, как вы выдерживаете все то, что на нас свалилось.
– Как я могу раскиснуть? На мне вы, семья, дочка-студентка. Чего об этом говорить? Лучше посмотри, какая осень бушует кру- гом! – сменила тему разговора Екатерина Андреевна.
Действительно, от серых туч, накрывавших город утром, не оста- лось и следа. По-осеннему яркая синь неба раскинулась над убранными полями, над зеленью озимых и над спокойным октябрьским морем, набегающим на крутой береговой склон. На фоне этой сини особенно ярко смотрелась желтая листва деревьев, проносившихся за окном автомобиля.
– Я и не заметила, что уже не только лето прошло, но и золотая осень на исходе, – вздохнула Шведова.
– Зима скоро, а денег так и нет, – завел Гриша свою любимую тему.
– Гриша, поверь, я не сижу на месте, постоянно их тереблю, но пока все напрасно.
– Это они вам мстят за то ваше выступление.
– Погорячилась, конечно, но денег не было и до этого. Уже пол- года задержки с выплатой. Но ведь они обязаны перевести деньги по договору, это же финансовый документ.
– Мать говорит, что денег не дадут. Она долго в бухгалтерии работала.
 
– Да, твоя мама знаток местной психологии, но мне кажется, что горисполком слишком солидная организация, чтобы не выполнять свои обязательства. Подождем еще неделю, а потом я запишусь на прием к мэру, вернее к городскому голове. Противно, честно говоря, звучит название должности – голова, но уж раз носит такое звание, пусть думает, что делать.
Гришка красноречиво промолчал, демонстрируя недоверие к ее возможностям изменить ситуацию. Успокоить его было нечем. Так получилось, что начинали работать при одном мэре, а заканчивать работу пришлось при другом, да еще не мэре, а голове, находящемся в оппозиции к прежнему руководству. Было непонятно, при чем тут их маленькая организация? Неужели обеднеет горисполком, выплатив им четыре тысячи долларов за выполненную работу? Вот ведь времена настали, у нее трое иждивенцев в семье и четверо сотрудников, которых тоже надо кормить. Тут в пору крокодилам сниться, а не мышам.
Дача Екатерины находилась в рыбацком поселке, далеко за городом, на самом берегу моря. Ее начали строить еще при социализме, а доделывать пришлось в разгул дикого капитализма, и это также требовало денег. Бывали времена, когда она вставала и ложилась с одной мыслью: «Где взять денег?» Сейчас был именно такой пери- од, и мысль о деньгах блокировала все остальные переживания, не давая сосредоточиться ни на чем другом. К даче подъехали, как и договаривались с мужем в выходные, ровно в шесть часов вечера. Он встретил ее как всегда, выговором:
– Чего рано приехала? Мы еще не ужинали.
В другое время она бы промолчала или ответила, что Гриша не мог поехать позже, но сегодня после тяжелого дня ее буквально прорвало:
– Сидишь тут, даже собраться вовремя не мог. Я целый день как белка в колесе, одни неприятности, и тут еще выговоры.
– Можно подумать, у меня неприятностей нет. Посадила мне на шею бабку, а она дурит целый день. Три раза из-под стола доставал, все прячется от кого-то, боится. Вцепится в ножки и не отодрать. Возьми посиди с нею. Что тогда запоешь?
 
После нескольких попыток мужа найти себе работу после закрытия его института, после нескольких невыплат денег за тяжелую и унизительную работу в различных строительных кооперативах было решено прекратить поиски и остаться дома: заниматься дачей и угасающей на глазах тещей. Вначале муж взялся за это с энтузиазмом, но вскоре все это ему надоело, и он не упускал случая выговорить жене за свои мучения.
– Мама, что ты тут творишь? – кинулась Екатерина Андреевна в комнату к матери.
Старушка (через несколько дней матери должно было исполнить- ся восемьдесят четыре года) сидела на кровати, свесив закутанные в одеяло ноги, низко склонив повязанную платком голову.
– Ко мне Нинка приходила. С собой звала, – буркнула она, не поднимая головы.
– Мама. Какая Нинка? Она умерла летом. Что ты такое гово- ришь?
Нина была двоюродной племянницей матери, умершей в июне месяце от какой-то непонятной болезни.
– Вот и звала с собой.
– А зачем под стол прятаться?
– Чтобы с собой не утащила, – ответила мать и опять впала в прострацию.
– Сейчас я тебя домой утащу, а Нинку тут оставлю, не волнуйся, – решила успокоить ее дочка.
– Куда это? Тут наш дом, никуда не поеду.
– Мама. Это дача. Она не отапливается, на дворе конец октября, надо ехать домой, в квартиру. Ты, видимо, забыла, что мы в городе живем.
– Ты уж из матери-то совсем дуру не делай, все я помню, но ехать не хочу, – ответила старушка упрямо. Мы тут с зятем песни поем.
– Какие, интересно?
– Всякие, больше революционные. Поем весь день.
Екатерина Андреевна, зная вокальные данные мужа и матери, которым медведь не только на уши наступил, но совершенно их оттоптал, даже улыбнулась, представив этот дуэт, но быстро согнав улыбку, прикрикнула, копируя строгие интонации врачей, общающихся с больными:
– Весной ехать сюда не хотела, теперь возвращаться не хочешь? Хватит дурить. Мне сегодня было кому нервы мотать, устала невы- носимо. Едем, нас машина ждет!
Быстро накинув пальто на плечи старушки, приказала мужу и подошедшему Гришке, нести ее в машину. Близкие знали, что перечить ей, когда она устала, опасно и для возражений надо подождать, когда усталость пройдет. Мама затихла, а Гришка с мужем, подняв под мышки и под коленки маленькое тело бабушки, понесли ее в ма- шину. Глядя на тщедушную мать, Екатерина Андреевна вся сжалась от жалости. Вот ведь что делает старость с человеком! Ее, когда-то боевая, веселая и полненькая, мама превратилась в усохшее беспомощное существо, мнение которого никого не интересовало. До этого Екатерина Андреевна никогда не думала о старости. Бабушка и отец ушли из жизни быстро, едва переступив порог семидесятилетия. Их старость в глаза не бросалась. Мама пережила их почти на двенадцать лет и в последние шесть практически полностью отстранилась от активной жизни, сказав однажды:
– Что-то мне ничего не интересно.
С той поры она одиноко сидела в комнате, и все, на что у нее хватало сил, – это крутить рычаг радиоприемника (телевизор она смотреть не могла из-за плохого зрения) и время от времени сообщать домочадцам:
– А по радио сегодня говорили…
Никто не хотел ее слушать, и эта фраза повисала в воздухе, вы- зывая легкое раздражение. Глядя на катастрофически постаревшую мать, Екатерина Андреевна все чаще стала ловить себя на мысли, что не за горами собственная старость с полным выпадением как из собственной жизни, так и жизни остального мира. Это стало основ- ным ее страхом, который пугал больше, чем неотвратимая смерть. В то же время постоянная занятость и вечная усталость не остав- ляли сил для того, чтобы как-то скрасить маме старость, проявить участие, хотя бы к тому, что говорят по радио. Каждый вечер перед сном она обещала себе, что завтра обязательно поболтает с мамой, как в те славные времена, когда они были подругами, но наставал новый день, и Катя опять, погрузившись в работу, забывала свои добрые намерения. Мама опять оставалась один на один со своей старостью, время от времени пытаясь привлечь к себе внимание, то жалобами, а то и откровенной агрессией, направленной на зятя, с которым она проводила основную часть времени. Соседки часто говорили Екатерине Андреевне, что стоит ей уйти на работу, как в доме начиналась перепалка. Причем в этом скандале голос старушки звучал уверенно и напористо.
– Что я могу сделать? – отвечала дочь соседкам. – Мне надо работать. Кто их кормить будет, если я буду их караулить?
Вот и теперь, то ли для того, чтобы высказать досаду по поводу того, что ее увезли с дачи, то ли для того, чтобы как-то обозначить свое присутствие, мать с первого же километра дороги заскулила:
– Еще далеко? Уже приехали? Уже город?
Так продолжалось все тридцать пять километров пути, на что Екатерина Андреевна, едва сдерживая раздражение, отвечала:
– Еще далеко, мы же только выехали!
– Скорей  бы!  –  вздыхала  мать   и   затихала   на   время. Муж, повернувшись к сидящим на заднем сидении жене и теще,
непрерывно говорил одно и тоже:
– Представляешь, захожу, а она под столом. Я ее вытаскиваю, а она вцепится в ножки стола, и невозможно оторвать. Разогну пальцы, вытащу, посажу, возвращаюсь через полчаса, а она опять под столом, и все заново. Стонущая мать, бестолковые откровения мужа не могли улучшить настроения, а открывающаяся из окна автомобиля панорама убивала остатки оптимизма. Когда они ехали на дачу, дымный город находился за спиной и осеннего пейзажа не портил, а теперь он надвигался на них тяжелой бурой тучей металлургической пыли, проткнутой сотнями труб и десятком доменных печей. «Вот здесь, в этой ржавой туче, мы живем, рожаем и растим своих детей, здесь болеем и умираем. За какие грехи это послано нашему городу?»
Екатерина Андреевна попала в город подростком, когда кончился контракт отца с Северной железной дорогой, где он работал несколько лет, и семья стала искать новое место для жизни. Воз- вращаться на большую землю было некуда, так как родня жила в маленьких местечках, где не было работы, а в столицах и в област- ных центрах для новичков не было прописки. Пришлось выбирать город районного масштаба, но такой, чтобы нашлась работа отцу- инженеру и было тепло, так как Катя на севере непрерывно болела. Долго они ползали всей семьей по карте Союза, разложенной прямо на полу, в поисках такого места, пока один из сослуживцев отца не предложил им переехать в город у моря с развитой промышленно- стью, где жила его сестра, сдававшая жилье внаем. Сложно было по- дыскать что-то лучшее, и семья собралась в дорогу. Нельзя сказать, что город Кате сразу понравился, но теплое море, виноград, который висел буквально в каждом дворе, сладкие арбузы и долгая теплая осень быстро выветрили воспоминания о заполярной тундре с роем комаров, с деревянными тротуарами, проложенными по болотам, об огромных сугробах, доходящих до середины окон первых этажей. Семья поселились в новом районе города, где огромные металлургические заводы были видны практически с каждой улицы. В те времена в стране было принято гордиться заводами, и дым, идущий из их труб, был символом индустриализации. Посему дымящие заводы не вызывали раздражения. В то же время, что-то мешало Кате признать город своим. Возможно, виной были годы детства, проведенные в чистом ухоженном курортном городке в Эстонии, на фоне которого город казался неуютным и грязным. В то же время ни школьницей, ни потом студенткой, она не задумывалась над тем, что живет в зоне экологического бедствия. Что тут думать? Если все стены в их институтской аудитории были завешаны наглядной агитацией, где было написано, что Страна Советов печет- ся о здоровье своих сограждан, а капиталисты держат свой народ
в удушливом смоге.
– Катя, я не хочу в город, везите меня назад, на дачу, – прервал ее размышления слабый голос матери.
– Мама, что за глупости, какая дача? Осень на дворе, скоро ноябрьские заморозки, – сердито сказала Екатерина Андреевна. – Да и приехали мы уже.
 
– Давайте я бабушку сам занесу в дом, – предложил Гришка и, подхватив ее на руки, занес в квартиру.
– Я тебя раздену и быстро в ванну! – скомандовала дочь, пытаясь снять с матери одежду.
– Я купаться не буду! – уцепилась старушка в байковый халат, не давая снять его с себя.
– Мама, ты же всегда любила купаться, – стала уговаривать ее Катя. К тому же на даче помыться было невозможно, а тут уже и теплую воду дали, не мешай!
– Не хочу, – слабо возразила мать, но сопротивляться не стала.
Вскоре она уже сидела в пенной ванне, все так же безучастно опустив голову.
Когда она немного порозовела и повеселела, Катя, помыв ее предложила:
– Ты посиди, погрейся, а я кровать застелю, чтобы в чистое лечь.
Ты же любишь.
– Иди, – тихо ответила мать.
Пока возилась с постелью, пока искала ночную рубашку, Катя прислушивалась к плеску воды в ванне. «Ну вот, плещется, а едва ее уговорила. До чего же капризны старики!» Однако в какое-то мгновение ей показалось, что стало подозрительно тихо. Кинувшись в ванну, она увидела в воде плавающее вниз лицом тело матери. Вначале Катя не поняла, зачем мать так легла. Потом удивилась, как ей это удалось в такой маленькой ванне. А потом она закричала, поняв весь ужас произошедшего.
Они с мужем пытались оживить мать искусственным дыханием, пытались заставить приехавшую скорую помощь сделать ей укол, чтобы она ожила.
– Сделайте что-нибудь – кричала Екатерина, вцепившись в халат врача. – Она только что была жива, я с нею разговаривала.
Врач – огромный детина, с трудом оторвав ее руки от своего халата, спокойно сказал:
– Хватит истерить, ваша мать мертва.
– Она захлебнулась в воде, ее надо откачать, – не унималась Катя.
– У нее инсульт, вот  смертельный  треугольник,  показал  он на синеву вокруг рта умершей. Вот теперь до нее дошло, и она закричала:
– Это ее душа прилетала со мной прощаться, а я, дура, не поняла! Вот почему приснилась эта мерзкая тварь! Вот от кого пряталась мама под столом. Это смерть за нею приходила.
– Давайте мы вам укол успокоительного сделаем, – предложил врач.
Поглядев на врача непонимающим взглядом, Екатерина Андреевна ответила:
– Мне укола не надо, я не заслужила. Это я ее убила, привезя против ее воли домой, посадив насильно в ванну, забыв за этой проклятой работой о самом близком человеке.
– Ну начинается, мы пойдем. Знаете, сколько мы таких само- бичеваний слышим? Вы бы при жизни родителей об этом думали. Что теперь причитать? – сказал врач и, закрыв медицинский чемоданчик, увел за собой бригаду скорой помощи.
Катя понимала, что врач прав, и поэтому было еще горше. Успокоить ее было невозможно, она не просто плакала, она убивалась, во всем виня себя, свою мучительную работу и то несчастное время, которое выпало на старость ее матери.
Действительно, последние годы ее жизни пришлись на самый тяжелый для страны период, когда даже конфеты, которые мать так любила, были в дефиците.
– Понимаете, – говорила Катя друзьям, пришедшим на похороны, – она все спрашивала: хватает ли ей пенсии? Как я могла объяснить ей, что теперь её пенсии не хватает даже на хлеб, а ей все сладкого хотелось. Она все просила поговорить с нею, но у меня не было времени. Было время на то, чтобы спасать народ от смога, а на разговоры с матерью времени не хватало. Она уже мало что помнила и много не понимала, но вот тот факт, что меня притесняют в городе за экологическую деятельность, ее очень волновал. По радио, мол, все говорят об экологии, так почему же тебя обижают? Нет, надо бросать эту общественную деятельность, от которой одни неприятности.
– Бросить скоро не удастся, – ответила на аналогичные при- знания в первый же день после похорон бухгалтер их организации Ангелина Борисовна. Я не хотела вам говорить об этом вчера, но уже тянуть некуда. В среду у нас будет работать КРУ по проверке использования госбюджетных денег.
– В среду? – удивилась Екатерина Андреевна. – Маме же будет девять дней. Я не могу.
– Я просила перенести на день, но они отказали. Будут в среду в десять.
– Что за люди? – удивлялась Екатерина Андреевна. – Неужели так важно именно в этот день. У меня же горе! – Однако, заметив странный взгляд бухгалтера, причитать перестала и спросила:
– Надеюсь, у нас там все в порядке?
– И я надеюсь, но тот, кто ищет, тот всегда найдет. Зря вы их все-таки задели, они не простят публичных разоблачений.
– Что там за сумма? Смех! Что можно найти, вы же все нормально проводили?
– Да, но как-то все равно не по себе.
– Я думаю, что со мной ничего плохого уже не случится, слишком много в последнее время переживаний, – уверенно сказала Екатерина Андреевна.
На девятый день со смерти мамы в офис с самого утра пришел инспектор контрольно-ревизионного управления – худосочная женщина неопределенного возраста. Ее можно было дать и сорок, и двадцать восемь, настолько размыта была ее внешность, настоль- ко безлико она была одета. Сухо поздоровавшись, она и уткнулась в бумаги, предоставленные ей Ангелиной Борисовной.
– Скажите, это плановая проверка? – поинтересовалась Екатерина Андреевна.
– Плановая, – ответила дама, не поднимая головы от бумаг. Екатерина Андреевна устроилась за компьютер, пытаясь написать очередной сценарий, но мысли разбивались о жесткую спину инспекторши.
– Ну как? – спросила Катя ее, когда та собралась на обед.
– Смотрю, – ответила дама неопределенно, не изобразив на своем лице участия.
Так прошло еще три дня. Все недоумевали: что можно было ис- кать в одной нетолстой пачке бумаг?
 
– Старательно роет, – злилась бухгалтер, – там проверки мак- симум на день, а она уже третий день сидит не поднимается. Какая может быть плановая проверка, если мы над этой темой работаем меньше года? Раз в год делают плановые.
– Ну, может быть, для нас сделали исключение, – ответила Екатерина Андреевна, уверенная в том, что вся финансовая отчетность в порядке.
Она мало что понимала в бухгалтерии и бездумно подписывала отчетные бланки, направляемые в инспекцию, зная, в отчетах есть только две статьи: зарплата сотрудников и компьютер, покупка которого была запланирована и согласована с горисполкомом.
Однако в ночь на четвертый день проверки, поплакав перед сном, вспоминая мать, она уснула, но быстро проснулась от странного сна, который был больше похож на явь. Ей ясно привиделось, что на нее, лежащую, запрыгнули три черных ободранных кота, которые стали топтать ее лапами и царапать когтями.
– Брысь, – прикрикнула на них Екатерина и тут же проснулась.
«Какой гадкий сон», – подумала она. Мышей она боялась, а ко- тов не любила. Они ей казались злыми и нахальными. «К чему это? Просто так такое присниться не могло», – размышляла она остаток ночи. Утром стало ясно, к чему снились эти хищные оборванцы. Ровно в десять в офис вошли двое мужчин в милицейской форме и один в штатском в сопровождении двух сотрудниц теплосети, на территории управления которого был расположен офис.
– Помощник прокурора Октябрьского района Карась, – показал штатский Екатерине Андреевне удостоверение в красной обложке. – Вот разрешение на проведение обыска и выемки документов, – сказал он, протягивая какую-то бумагу с печатью. Вот понятые, – показал он на жмущихся друг к другу женщин.
Екатерина Андреева так была ошарашена, что не сразу поняла, что произошло и, только увидев виноватые и скорбные лица понятых, оценила весь ужас происходящего. Это она, Екатерина Андреевна Шведова, становится с этой минуты подозреваемой, это она, уважаемый в городе человек, для которого ложь даже во благо никогда не была приемлема, теперь должна доказывать свою невиновность и ловить на себе сочувственные взгляды, наполненные удивлением и недоверием. Даже потом, годы спустя, она не могла вспомнить, как выглядели представители прокуратуры, а вот лица женщин – понятых, помнила хорошо, так было стыдно ей перед ними.
После беглого осмотра из маленькой комнатки, которую их команда гордо называла офисом, помощник прокурора объявил, что компьютер и вся бухгалтерская документация изымается, а гражданка Шведова приглашается завтра в два часа для дачи показаний. Допрос остальных сотрудников будет осуществлен в установленном порядке. После этого, прихватив под руку папку с бухгалтерской отчетностью, помощник прокурора пошел к выходу, а за ним двинулись милиционеры, один из которых нес монитор, а второй процессор компьютера. За ними в дверь прошмыгнули понятые, оставив на протоколе обыска свои подписи. После этого в офисе на какое-то время повисла тишина, которую нарушил голос Гришки:
– Что это было?
– Вопрос не ко мне, – ответила Екатерина Андреевна. – Альбина Борисовна, откуда у нас такие сложные проблемы?
– Все там было нормально, – ответила бухгалтер и на ее щеках зажглись красные нервозные пятна, – но они хотели найти и нашли, я вас предупреждала.
– Что они могли найти? – пожал плечами Женька.
– Сейчас я узнаю, у меня знакомая в КРУ работает, я сбегаю к ней, это недалеко, – засуетилась бухгалтер и, схватив свою сумку, вылетела из офиса.
Все то время, пока ее не было, Екатерина Андреевна с ребятами пытались найти причину таких жутких последствий бухгалтерской проверки.
– У Альбины Борисовны опыта практически нет, может быть, что-то напутала, налоги не доплатила, – высказывал свои предположения Женька. Она, по-моему, бухгалтером раньше и не работала.
– Она была короткое время бухгалтером на одном заводе, да и то до тех пор, пока не стала освобожденным профоргом. Это еще до перестройки было, пока завод работал. В последние годы до того, как здесь появиться, она работала на рынке реализатором. Меня подруга просила ее взять. Погибала там наша Альбина от холода. Я взяла, решив, что на копеечную зарплату другого бухгалтера нам не найти. Теперь как бы мы с нею вместе не погибли, – вздохнула Шведова.
О реальной возможности развития такого сценария заявила Альбина Борисовна, вернувшись.
– У нас нашли нецелевое использование бюджетных средств. Знакомая сказала, что если докажут, то до пяти лет колонии всем, чьи подписи стояли на бухгалтерских документах.
– Какие пять лет, Альбина Борисовна, что вы такое говорите? – осипшим от волнения голосом спросила Екатерина Андреевна. От- куда у нас нецелевое использование средств? Мы их тратили только на зарплату да на компьютер, мало того, еще половину недополучили.
– Уже и не получим, – ответила бухгалтер. – Горисполком в одно- стороннем порядке разорвал с нами договор уже три месяца назад, а именно во втором этапе и была записана покупка компьютера. В первом покупать мы не имели права.
– Господи, как же так, почему молчали, что разорвали договор? – удивлялась Шведова. – А вы знали, что на первом этапе покупать компьютер нельзя?
– Нет, не знала. Приятельница говорит, что это их любимый прием уничтожать неугодных: подставить, накопать компромат, а потом закрыть.
– Альбина Борисовна, что вы такое говорите,  как  закрыть? Мы что, его украли, домой увезли? Это компьютер сейчас у них, и они им пользуются. Пусть забирают, как-нибудь обойдемся.
– Екатерина Андреевна, по-моему, вы не понимаете всю сложность ситуации. Есть нарушение, значит, будет наказание, – ответила бухгалтер скорбно, они вам мстят и в средствах не стесняются. Наверное, Шведова должна была раскричаться, наброситься на бухгалтера, расплакаться, наконец, от такой страшной перспективы, но, как всегда в минуты опасности, она собралась и спокойно
сказала:
– Все будет хорошо, главное, не раскисать и держаться вместе. По одному нас всех перебьют. Я это не только чувствую, я это знаю. А пока работаем, надо вычитать отчет, поправить и успеть переплести. Будет повод завтра сходить с ним к мэру и заодно узнать, какие у него претензии к нам.
После ее слов народ затих, то ли поверив ей, то ли не желая копаться в подробностях свалившейся на коллектив беды.
Вернувшись домой, Екатерина Андреевна поняла, что все свои слезы она пролила на похоронах матери, что все самое страшное уже случилось, а все, что появилось сегодня – это просто проблемы, и она обязана их решить. Для этого нужен холодный ум и здравый рас- судок. Она относилась к той категории людей, для которых главной движущей силой в разрешении любых проблем была уверенность в своей правоте. Эта уверенность не давала ей впадать в панику, нервничать и опускать руки. Одна мысль не давала ей покоя: как могло так случиться, что она, скромный доцент высшей школы, справившая свой полувековой юбилей без проблем и катаклизмов, вдруг стоит перед угрозой лишения свободы за преступление, кото- рого не было? Как случилась эта совершенно невероятная история и почему? Да, не будь перестройки, она так и прожила бы свою безликую доцентскую жизнь в уважении окружающих и в сравни- тельном достатке. Однако и на ее поколение, как и на поколение ее родителей, выпали серьезные испытания, без которых невозможна история России.

ПЕРЕСТРОЙКА

Когда на трон Советского Союза взошел Михаил Горбачёв и за- говорил о необходимости ускорения, повышения эффективности, гласности и перестройки, Екатерина Андреевна, как и вся интеллигенция страны, слушала его со смешанным чувством интереса и недоверия. Это было неожиданно, не совсем понятно, но ново и многообещающе. Недоверие происходило оттого, что глаголы ускорять, наращивать и повышать были распространенными терминами в лексиконе генеральных секретарей ЦК КПСС. Ими пестрели все постановления партии и правительства. Вот слово «гласность» и
«перестройка» были новыми. Однако очень скоро стало понятно, что гласность тоже уже была в стране. Как иначе назвать XX съезд партии, когда ошарашенному народу было объявлено, что почивший вождь, отец народов, был тираном и губителем невинных душ сограждан? Что душегубствовал он во имя собственного культа, а не для того, чтобы очистить страну от врагов народа, как об этом твердили все годы существования советской власти. Для советского человека пятидесятых годов это был шок, и, несмотря на то что о культе личности было заявлено с большой трибуны, народ в первое время не осмеливался об этом открыто говорить. Об этом шептались между собой, пожимая плечами и не понимая: как такое стало возможным? Горбачева тоже слушали и не понимали, вроде правильно говорит генсек, но как-то не понятно, что за «новое мышление», как будем ускоряться и что будем перестраивать. Теперь своих сомнений народ не скрывал, гласность же на дворе! Собираются строить «социализм с человеческим лицом», чего уж тут бояться? Да и Горбачёв казался совсем не грозным, а этаким карасем-идеалистом, которого всерьез принимать не стоит.
Екатерине Андреевне новый генсек тоже казался неубедительным. Она считала, что он не столь умен, как хочет казаться. Воз- можно, портило впечатление огромное пятно на голове, за что в стране его сразу окрестили «Меченным», да говорил он с заметным налетом суржика, то есть смеси русского и украинского языков, на котором общалась Кубань, откуда родом был генсек.
Однако если  грозные  разоблачительные  речи  Хрущёва  на XX съезде изменили только жизнь бывших заключенных и тех, кто еще маялся в застенках КГБ, то вполне мирные речи новоявленного мессии привели к реальным переменам как в жизни страны, так и всего народа.
Разобраться в причине нового мышления главы государства в условиях информационного голода, царившего в СССР со времен Сталина, было сложно. Кто-то считал, что Горбачёв просто пытается заявить о себе как о новом и сильном политике, те же, кто слушал
«голоса из-за «бугра», то есть западные радиостанции, говорили, что для этого есть более объективные причины, чем личные амбиции Горбачёва.
 
Екатерина Андреевна в это время пребывала в возрасте, когда даже грамотные женщины мало интересуются политикой, а больше озабочены своей семьей, внешним видом, карьерой и личными переживаниями. Времени на то, чтобы разобраться в новом мышлении (это слово генсек произносил с ударением на первый слог), у нее не было ни времени, ни особого желания. В вопросах политики она полагалась на мнение просвещенных коллег – мужчин-преподавателей, и особенно доверяла одному из них – большому оригиналу и доке во всех внутри и внешнеполитических вопросах – преподава- телю экономики со смешной фамилией Корыто. Он когда-то читал экономику на ее потоке. Несмотря на оригинальность фамилии, студенты придумали ему кличку: «Не выкрыкуй!» Так он реагировал на любые вопросы и замечания, которые поступали из аудитории. Например, попросит студент лектора говорить помедленнее, чтобы успеть записать лекцию, Корыто замолкал, а потом, подойдя к про- сителю и доверительно к нему наклонившись, говорил:
– А ты не выкрыкуй, а встань и скажи громким голосом, что я пишу медленно и коряво.
В другой раз на эту реплику он отвечал примерно так:
– А ты не выкрыкуй, а скажи дома маме, чтобы она сварила тебе борщу, потому что у тебя нет сил, чтобы быстро писать.
Смешливая Катя часто попадала в число тех, кого он по-отечески поучал не выкрикивать с места, но ей он рекомендовал сказать соседу, чтобы он угостил ее мороженым, чтобы она писала быстро и не коряво.
Несмотря на любовь к деревенскому юмору, был Корыто чело- веком грамотным и умел читать газеты между строк. Катя всегда любила людей оригинальных. Преподаватель экономики ее тоже запомнил, по всей видимости, за чувство юмора и готовность по- смеяться его шуткам. После того, когда она стала его коллегой, они практически подружились и каждая их встреча начиналась и заканчивалась церемонией целования Катиной руки, которой Корыто прикладывался жесткими прокуренными губами.
И он любил с нею поболтать, зная, что всегда найдет в ее лице заинтересованного слушателя, и часто ловил ее во время перемен.
 
Приложившись к ручке, а потом взяв под локоть свою бывшую студентку, он отводил Катю куда-нибудь в сторонку и начинал с традиционного вопроса:
– Ну и что ты думаешь по поводу последних решений партии и правительства?
На что Екатерина так же традиционно отвечала, провоцируя его на откровения:
– Да, что-то мутно все. Неужели действительно наш рулевой переводит нас на новые рельсы?
– А что ему еще делать? – оживлялся Корыто. – Вся экономика страны держится на нефти, а американцы с начала восьмидесятых предпринимают усилия, чтобы уговорить нефтедобывающие арабские страны снизить цены на нефть, возмещая им потери. Наши пытались как-то компенсировать недостачу от снижения цен путем увеличения объемов ее добычи, но это еще больше обрушивало цены. К моменту прихода к власти Горбачёва цены просели ниже двадцати долларов за баррель, оставив СССР с пустым карманом. Вот ты никогда не задумывалась, откуда в нашей стране, которая обеспечивает себя продовольствием только на сорок процентов, берутся продукты?
– А чего тут думать? Мне кажется, что их катастрофически не хватает, по крайней мере мяса и молока, не говоря о различных деликатесах. О закупках хлеба говорят открыто, но он все-таки есть.
– Да, нашей житницей является сейчас Канада и США, где мы закупаем пшеницу. Что за русский человек без хлеба? Мяса мы традиционно ели мало, его и меньше берут.
Разговаривая, Корыто постепенно приближался к Кате, и она, страдая от идущего от него запаха дешевых сигарет, замешанного на перегаре вчерашних возлияний, к коим экономист был весьма склонен, незаметно отодвигалась от него. На это он отвечал неизменным наступлением на ее позиции.
– Тут эти умники еще затеяли антиалкогольную кампанию, как будто не знают, что государство со времен Петра спаивает народ в целях пополнения казны. Таких кампаний Россия за год пережила штук пять, но эта была самая глупая. Вот скажи – можно в нашей стране установить норму потребления алкоголя в пол-литра на душу в месяц? Я считал – это впятеро меньше обычной нормы, а, следовательно, на столько же сократились доходы от водочных денег в бюджет. Многие ликероводочные заводы стали закрывать, вырубают сады и виноградники. В Грузии народ кровавыми слезами плачет, за кинжалы хватаются, когда их заставляют истреблять лозу. Аукнется нам это еще, помяни мое слово.
Было видно, что эта тема для него больная, и, высказав свои переживания, Корыто дрожащими руками доставал сигареты. Курил он дешевую «Приму» без фильтра, от чего желтым никотиновым налетом были покрыты кончики указательного и большого пальца правой руки, а к нижней губе прилипал табак, который заядлый курильщик постоянно сплевывал.
– Ты не возражаешь, я закурю? – поднимал он на Катю выцветающие от пьянки глаза.
– Ведь в университете курить вроде запрещено, – дипломатично ответила ему Екатерина Андреевна, которой совсем не хотелось стоять в клубах дыма, а поговорить с экономистом хотелось.
– Кто меня тронет? Видал я их… – не понимал уловки коллеги Корыто и, достав из пачки мятую сигарету, размяв ее слегка дрожащими руками, вставил ее в прокуренные зубы.
Раскурив сигарету и сделав глубокую затяжку, он молчал, а затем, выпустив в сторону от собеседницы густую струю горького дыма, продолжал:
– Их Бог уже наказал, года не прошло, как Чернобыль рванул, и спасать человечество от радиации придется за средства и без того скудного бюджета.
– Почему Бог? Там какие-то дилетанты эксперименты делали, вот и рвануло, – выразила свои сомнения Екатерина Андреевна.
– Все дилетанты от дьявола. Уже семьдесят лет не можем разобраться с деяниями дилетантов. Такую страну по миру пустили! Нам без западной помощи из этой беды не выбраться.
– Но ведь не одна нефть и водка пополняют нашу казну. Столько у нас заводов! Все работают, и женщины, и мужчины, безработицы нет. Не перемалывают же они в ступе воду? – не сдавалась бывшая студентка.
 
– Эх, душа моя, сразу видно, что ты металлург, а не экономист. Зря я тебе пятерку на экзамене поставил. Хотя я ставил на экономику социализма, которую и наукой-то назвать нельзя, впрочем, как и марксистско-ленинскую философию. Есть такие науки: философия, экономика, а все эти приставки к ним блажь.
Стряхнув столбик пепла в угол коридора и растерев его подошвой растоптанного ботинка, который давно нуждался хотя бы в чистке, не говоря о ремонте, Корыто прищурился и, растянув в лукавой улыбке губы, спросил:
– Скажи мне, почему все философы и экономисты в Союзе пьяницы? А, не знаешь! Да потому что постоянно врать приходится и самому в это вранье верить. Не хочешь, да запьешь.
– Вы мне не ответили на вопрос, – вернула собеседница его в русло разговора.
– Я не отклонился, а просто объясняю, что построенная нами экономика полный бред. Она работает не на развитие, а на само- сохранение. Подавляющая часть нашей промышленности работает на войну. Все кричат: «Перекуем мечи на орало!» – а сами одни мечи и куют. Еще надо разобраться, кто гонку вооружений устроил: Америка или Союз.
Понятие «гонка вооружений» не сходило с языка средств массовой информации, об этом говорили дикторы, уверяя, что Советский Союз вынужден производить оружие, чтобы сдержать агрессоров, готовых напасть в любую минуту и задушить советскую власть. Это словосочетание знали и взрослые и дети, чаще всего, не вдаваясь в их смысл. Екатерина улыбнулась, вспомнив, как однажды семилетний соседский парнишка – дружок ее дочери, забежав на минутку к ним в квартиру, вдруг закричал:
– Гонка вооружений.
А когда она засмеялась и переспросила его:
– Что ты сказал?
Мальчишка перепугался и, закрыв рот ладошками, убежал к себе домой, наверняка подумав, что сказал что-то нехорошее.
– Что ты улыбаешься? – прервал ее мысли Корыто. – Ничего тут смешного нет. Дохода эта гонка вооружения не приносит, все
 
делается за средства бюджета. За какие шиши мы будем дальше содержать свой военно-промышленный комплекс? – опять начал наступать Корыто, загоняя Екатерину Андреевну в угол, куда не- давно сбросил пепел.
– Мы же продаем часть оружия, это же в доход идет, – несмело возразила ему коллега.
– Вот именно, что часть, но какую и почем. Все это крохи, ко- торые даже убытки от антиалкогольной компании не покрывают, – опять перешел на больную тему Корыто. – Твоему-то хватает пол- литра водки в месяц?
– Мужу? – поинтересовалась Катя и тут же ответила: – Да я не знаю, не жаловался. У него на работе спирт есть для каких-то целей, им наверняка дефицит покрывает.
– Не наверное, а точно! – поучительно изрек Корыто и на прощание поделился: – А меня соседка спасает, она и раньше «казенку», как она покупную водку называет, презирала, а уж теперь такого первача гонит, с ног сшибает. Нашли чем нашего человека задавить! Она не из табуретки гонит, а из самой что ни на есть томатной пасты умудряется выгнать чистую, как слеза. А казна-то пустая! Тут не только о перестройке заговоришь, тут впору в петлю лезть! – изрекал он и, ткнувшись Кате в руку прокуренными губами, удалялся. Разговор с Корыто всегда менял акценты в ее мнении. До раз- говора об антиалкогольной компании, развернутой в стране, Екатерина относилась к этой теме с некоторой долей юмора. Хорошо, конечно, убедить народ, что алкоголь – это яд, но как-то все получалось нелепо, вся эта кампания казалась больше похожей на фарс, чем на реальную борьбу с пьянством. Чего только стоили разбитые по всему городу палатки с продажей прохладительных напитков, которые должны были отвлечь народ от напитков горячительных? Какому мудрецу пришло в голову, что в их южном городе мужики пьют водку для того, чтобы утолить жажду? А безалкогольные свадьбы! Была она как-то на свадьбе одной из своих старинных подруг, которая выходила замуж за парня значительно моложе ее и по сему поводу справляла свадьбу со всеми атрибутами: свадебным платьем, фатой и застольем в городском кафе. Вот, правда, неувязочка
 
вышла, наливать горькую для главного свадебного тоста пришлось из самовара в чайные чашки, так как бутылок на столе не должно было быть, иначе в кафе могли нагрянуть дружинники и отвести в отделение нарушителей линии партии и правительства, направленной на безалкогольный курс.
Еще смешнее произошла история на конференции, которую их кафедра по традиции проводила в загородном пансионате. Туда съехались ученые со всего Союза прогулять заработанные по хоздоговорам деньги, из которых только десятую часть можно было потратить на зарплату работникам, а остальные необходимо было тратить на науку, поэтому и процветал научный туризм, благодаря которому и Катя объездила всю страну. Особенно много конференций проводилось в южных и курортных городах, где можно было и со специалистами пообщаться, и в море окунуться, и расслабиться на пляже. А какая конференция без банкета? А банкет без выпивки? А именно распивание спиртных напитков в учреждениях и каралось наиболее строго. Вот и на недавней конференции, которую проводила их кафедра, председатель оргкомитета, уважаемый профессор, пойти на нарушение строгого запрета не мог и предупредил коллег:
– Никакой пьянки!
– А чем же людей за столом развлекать? – сопротивлялись наи- более смелые. – Может, лучше банкет отменить?
– Нет, банкет – это традиция, – настаивал председатель, – давайте просто вместо спиртного сервируем стол арбузами. Они у нас сейчас вкусные!
Уныло выслушав начальство, которое никогда не грешило спирт- ным, члены оргкомитета объявили его волю участникам конференции. Те приняли к сведению, и во время заседаний секции в соседнее село потянулись свободные от докладов гонцы, возвращавшиеся назад с побрякивающими на ходу авоськами. На банкет пришли радостно возбужденные и с большим удовольствием ели арбузы, но потом по одному куда-то отлучались и возвращались веселее, чем прежде. Об уровне безалкогольности банкета можно было судить потому, что скоро некоторые из трезвенников потребовали музыки, потом закружили в танце немногочисленных дам, а затем и их стали 
выводить куда-то и возвращать в банкетный зал тоже веселыми. Те, кто дамами не интересовался, быстро покинули банкетный зал, возможно, чтобы переварить полученную на конференции информацию. К полуночи один из них, как говорили – ученый от Бога, устроил научные дискуссии у себя в номере, несколько изменив формулировку главного российского вопроса: «Ты меня уважаешь?» на «Ты мою работу уважаешь?» Выяснение шло на кулаках, с битьем мебели и немногочисленной посуды. Одним словом, банкет получился, как банкет, но только с некоторыми неудобствами.
Со слов Корыто получалось, что антиалкогольная компания была не столько смешна, сколько печальна. В то время мало кто следил за уровнем цен на нефть, будучи уверенными, что экономика страны держится на мощной индустрии, и о возможности существенного ущерба советской казне от недопроизводства спиртного мало кто задумывался. Однако не верить грамотному экономисту было нельзя, и Екатерина с энтузиазмом принялась читать газеты. Однако и там все было туманно. Ругали США за их агрессивную политику по отношению к Союзу, ругали страны ОПЕК, которые держат зачем-то низкие цены не нефть, призывали перестраиваться, развивать новое мышление и не пить. В русле заявленной гласности ругали уже когда-то обруганный культ Сталина и за волюнтаризм Хрущёва. Появилась и новая тема для критики – экология, вернее, недостаточное внимание к этой животрепещущей теме при прежних правителях.
Самозабвенно выступал с трибун Горбачёв, редко появлявшийся на людях без своей строгой и элегантной жены, что безумно раздражало советский народ, по-прежнему лишенный возможности одеться, как она. Однако ничего не предвещало серьезных катаклизмов. Все было бравурно и оптимистично. Никому в голову не приходило, что великая Страна Советов приближается к банкротству. Да и Екатерина, немного поволновавшись, отвлеклась на новую проблему. В начале учебного года на одном из заседаний кафедры вернувшийся из Москвы заведующий сказал, что министр образования СССР, учитывая критику партии и правительства, всерьез берется за экологическое образование в стране и приказывает организовать
 
на теплотехнических кафедрах подготовку специалистов по проблемам экологии. Министра не интересовало, где кафедры возьмут специалистов для обучения студентов и деньги для оплаты их труда.
«Изыскать из своих средств» – таково было предписание Министерства образования.
Заведующий кафедрой, немолодой и умудренный опытом предыдущего ректорства профессор, не стал комментировать такое распоряжение министерства, а просто проинформировал коллег, что надо организовывать подготовку специалистов-экологов и он готов выслушать предложения. Демократ он был известный и по любому значимому поводу всегда давал возможность высказаться каждому, а потом принимал решение, основываясь на пожеланиях сотрудников. Все ценили его за такой подход и не стесняясь вы- сказывали свое мнение.
Первым взял слово демагог и ортодокс с партбилетом в кармане доцент Петренко, которого за глаза звали Петро, так как имя он носил длинное и цветистое: Ярослав Станиславович. Он долго говорил по поводу того, что металлургическая промышленность – слава и гордость отечественной индустрии, что сталь – это ее хлеб, что наши отцы и деды, не жалея живота своего, строили металлургические заводы, что дым этих заводов не может принести вреда населению города, которое в большинстве своем работает на этих пред- приятиях, и еще долго вешал в этом духе, вводя коллег в отупение и отчаяние, пока заведующий деликатно не перебил его:
– Извините, что из этого следует?
– То и следует, что создание такой специальности ни к чему и учить студентов экологии совершенно напрасное дело.
Все это было в духе Петренко, и совершенно никого не удивило. Он чаще всего был против любого разумного дела, если оно каким-то образом не укладывалось в его представление о жизни. Его никогда не интересовало мнение декана, ректора и прочего университетско- го начальства, а тем более далекого от него министра.
– Так, понятно, – не стал вступать с ним в дискуссию профессор, заранее знавший, что скажет Петренко, и предоставил слово доценту Кашину, который был полной противоположностью Петренко,
 
всегда поддерживал любое мнение начальства и, как злословили про него, всегда бежал впереди паровоза.
– Раз надо значит надо. Положение с экологией в городе ката- строфическое, мы должны взяться за подготовку кадров, чтобы бороться с этой проблемой.
Затем слово было предоставлено доценту Савченко – по совместительству заместителю декана факультета. Савченко, невысокий крепыш с начинающей проглядывать лысиной, был известный задира и сплетник, интересующийся всеми и вся, знающий про всех и обо всем. Коллеги шутили, что он знает за девять месяцев до родов, кто из коллег – женщин или студенток родит. Он спорил с начальством, только когда оно напрямую задевало его интересы, во всех остальных случаях его поддерживал, даже ценой подставы своих коллег.
– Я не Петренко и понимаю, что у нас выхода нет, надо специальность создавать, только прошу заметить, что я в этом вопросе полный профан, да и курсы у меня устоявшиеся. Был бы сейчас на кафедре Проскуряков, не было бы вопросов. Он был у нас главным неспециалистом среди специалистов и с этой задачей бы справился. Его же сюда для этого и приглашали. Хотя на кафедре есть его учени- ца, – кивнул он в сторону сидевшей за передним столом Екатерины Андреевны. – Вот пусть и вспомнит учение великого и незабвенного. После этих слов кафедра облегченно вздохнула и даже хихикнула, так точно Савченко выбрал человека, которого надо было принести
в жертву министерскому приказу.
– Конечно! – поддержал его Олег и, повернув в сторону Кати свое смеющееся красивое лицо в обрамлении аккуратной бородки, добавил: – Она же у нас девушка-пылевичка.
Олег – молодой и подающий надежды доцент, был любимцем всей кафедры. Шеф любил его как своего талантливого ученика и не скрывал, что видит его доктором наук и своим преемником, мужчины уважали за сдержанность и умение не выпячиваться, а немногочисленные женщины и, конечно же, студентки обожали за красоту, элегантность, утонченную вежливость и, конечно же, за собственные надежды на его особое внимание к ним. Успех
 
Олега у женщин никого, кроме Савченко – малосимпатичного и необаятельного мужчины, не раздражал, и именно он приклеил Олегу любопытное прозвище: «Самый красивый мужчина кафедры» и, удивлялся, что Олег на его подколки никакого внимания не обращает.
Катя была дружна с Олегом и, несмотря на то что между ними была семь лет разница не в Катину пользу, была уверена, что он к ней слегка неравнодушен, как, впрочем, и она к нему. Кроме обоюдной симпатии их дружбу подпитывало желание и умение подтрунить друг над другом. Вот и сейчас Олег не удержался и вставил про эту самую «пылевичку».
– Олег Игоревич, вам-то откуда знать про пылевичку? Вы же в те годы под стол пешком ходили, – огрызнулась незлобно Екатерина, всегда напоминая Олегу, что она старше.
– Да нет, уважаемая Екатерина Андреевна, я в то время уже был аспирантом и с удовольствием ходил на праздники «Дня трубочистов», – все также улыбаясь, ответил Олег, стараясь в очередной раз дать понять Кате, что разница в возрасте у них не так-то и велика.
«День трубочистов» – уже второй десяток лет был любимым праздником кафедры, который праздновали первого апреля. Его инициатором был профессор, а аниматорами, выражаясь современным языком, – все остальные члены кафедры, склонные к лицедейству. Программа, как обычно бывает на капустниках, со- стояла из различных приколов и розыгрышей, а ансамбль «Девушки- пылевички» был гвоздем этой программы. Девушки пели частушки на злободневные темы кафедры, где чаще всего поминали нелепого Петренко. Он всегда поражал коллег своими странностями. То портфель при в ходе в троллейбус поставит, а потом удивляется: почему его украли? То пропахшую потом спортивную форму после игры в футбол разложит на своем рабочем столе для просушки, то со студентами, что-нибудь отчудит, о чем те со смехом пересказывали друг другу. Одной из его странностей была манера писать себе шпаргалки по лекциям на самых неподходящих бумажках: на квитанциях за коммунальные платежи, на справках или других нужных документах. Однако самой любимой его шпаргалкой были проездные талоны
 
в общественный транспорт. Вот девчонки-пылевички и сочинили частушку на эту тему и имели с нею большой успех.
Перед лекцией в трамвае Издает Петренко стон, Это он пробил случайно
С нужной формулой талон.
Девочки-пылевички были сотрудницами Проблемной лаборатории, созданной при кафедре в первую экологическую волну. Эта волна была поднята в Союзе партией и правительством как желание доказать Западу, что страна рабочих и крестьян неустанно печется о здоровье своих граждан, а значит, и о качестве окружающей их среды. Тот факт, что Запад всерьез занимается защитой окружающей среды, следовало из доклада директора одного из металлургических заводов, который, побывав на металлургических предприятиях Германии, вернулся назад в полном недоумении.
– Я вначале не поверил, что завод работает, – говорил он студен- там, пришедшим на встречу с ним, – так как не увидел дыма из труб. Вначале мне пришла мысль, что к нашему приезду остановили все печи, чтобы пыль в глаза советским не пускать. Потом вспомнил, что доменные печи не остановишь. Спрашиваю у сопровождающих: что за чудо такое? Металл плавится, а дыма нет. Новые технологии, отвечают, газы чистим.
Эти слова директора тогда зацепили многих и стали гулять по городу, как очередное западное чудо. До этого было принято считать, что производство стали неотделимо от пыли и дыма, как варка борща от пара. Вряд ли директор стал бы откровенничать перед студентами на такую скользкую тему, если бы его речь не была созвучна заявленному партией новому курсу страны на защиту окружающей среды. К счастью, в первую волну любви к экологии одними раз- говорами дело не ограничилось. Всем министерствам и ведомствам было дано задание искать специалистов, способных что-то сделать для реализации этих государственных установок, а при отсутствии таковых решать поставленные задачи собственными силами, при- чем сделать все, чтобы доказать миру, что советская страна прилагает огромные усилия в деле защиты природы. На гребне этой первой
 
экологической волны Катя с подругой, еще учась в вузе, попали в ряды сотрудников проблемной лаборатории по защите окружающей среды и со всем юношеским максимализмом решили, что именно они изобретут самый эффективный способ очистки газов.
Проблемная лаборатория создавалась буквально у них на глазах на идеях, выписанных из Симферополя специалистов. Уровень этих специалистов был весьма сомнительным, так как работали они в самом чистом месте Украины – в Крыму, и под руководством од- ного из изобретателей-энтузиастов и пытались воплотить в жизнь его сумасбродную идею об очистке газа от пыли магнитами, совершенно не заботясь о том, что магнитное на земле практически одно железо. Горе-изобретателю удалось добиться финансирования работ в Министерстве высшего образования, которое всерьез эту лабораторию не воспринимало, а создало ее только для галочки. В условиях отсутствия заинтересованности министерства симферопольская лаборатория просуществовала несколько лет, пока не попала в поле зрения нового министра, который, выполняя решения партии и правительства, делал ревизию своего ведомства на предмет поиска достижений в области экологии.
– Как это?! – воскликнул министр. – В экологически чистом Симферополе есть  лаборатория  защиты  окружающей  среды, а в металлургическом центре его нет? Немедленно перевести.
Понятно, что в металлургический центр из Крыма захотели по- ехать далеко не все, а только та часть специалистов лаборатории, которая прельстилась обещанными квартирами. Был среди них инженер Проскуряков, пытавшийся написать диссертацию на тему магнитной очистки газов, которого и помянул на заседании кафедры болтун Савченко. Вот этот самый Проскуряков и заморочил головы магнитными фильтрами и Кате, и ее подружке Кире, а потом еще ряду доверчивых молодых инженерш, которые и составили впоследствии ансамбль «Девушки-пылевички». Уже давно на кафедре не было Проскурякова, съехавшего после защиты диссертации на- зад в Крым, уже давно прекратила свое существование в проблем- ной лаборатории группа газоочистки, уже давно День трубочистов обходился без девичьего ансамбля, солистки которого разбрелись
 
по городам и весям, а кафедра все еще помнила, что Катя была не только в составе этого ансамбля, но и считалась лучшей ученицей Проскурякова.
Она в принципе и сама в душе так считала, по крайней мере именно Проскуряков втянул ее в исследовательскую работу и многому научил. Рядом с ним она поняла всю прелесть исследований, позволяющих узнать то, что еще никто до тебя не знал. Пускай это было изучение утопической идеи магнитной очистки газов, но, как говаривал Проскуряков, отрицательный результат – тоже результат. Забросив все былые увлечения: книжки, которые она читала запоем, и рестораны, где их компания проводила все мало-мальски значимые праздники, Катя взялась за исследования. Она часами наблюдала, как частицы металлической пыли, взвешенные в воде или глицерине, попадая в магнитное поле, выстраивались в длинные прядки и начинали плавно оседать на дно кюветы. Потом она долго не могла уснуть, раздумывая над тем, как математически описать этот процесс и рассчитать его на только что появившихся в университете вычислительных машинах «Проминь». Были эти машины размером с большой письменный стол и могли выполнять самые простые действия, которые в настоящее время под силу маленькому калькулятору. Несмотря на это, появившаяся вычислительная техника казалась Кате совершеннейшим чудом, и она как завороженная следила за миганием лампочек, расположенных на панели машины, ожидая результата расчетов.
Увлек ее и процесс описания результатов исследования, и она, еще не умевшая составлять правильные предложения, обложившись книгами, искала там фразы, которыми можно было описать полученный результат. Друзья удивлялись: что произошло с их веселой и довольно легкомысленной подружкой, которая, забросив компа- нию, проводила все время в лабораториях и библиотеке университета? Это было так на нее не похоже, что все терялись в догадках: с чего бы это? Действительно, с чего? Время было выбирать мужа, идти под венец, рожать детей, а Катя, выбросив эти судьбоносные для женщины дела, ударилась в науку. Безусловно, большую роль в этом сыграл Проскуряков, который, рассадив учеников вокруг себя
 
и устремив глаза в потолок, расписывал перспективы магнитной очистки газов.
Так продолжалось до самого момента защиты проскуряковской диссертации, на создание и оформление которой совращенные научными перспективами студентки-помощницы время не жалели. После защиты шеф стал высокомерен, проповеди прекратил, а только отдавал команды. Кроме того, он окружил себя другой свитой, состоящей из людей, далеких от науки, которые не подозревали, что новация, которую он защищал, совершенно нереализуема и в связи с этим никому не нужна. Катя об этом уже догадалась и с большой тревогой смотрела в будущее. Вскоре ее опасения подтвердились и Проскуряков предложил ей поступать в аспирантуру по совсем другому направлению.
В это время в моду входила порошковая металлургия и, по мнению ряда ученых, новая технология должна была решить все эко- логические проблемы металлургии без газоочисток. Как любая компания, объявленная с большой коммунистической трибуны, эта – новая, стала активно финансироваться государством и, понято, деньги, опускавшиеся ранее на газоочистку, потекли в другие карманы. Проскуряков решил и свой карман подставить, путем внедрения в тему боевой Екатерины, понимая, что с магнитной газоочисткой они зашли в тупик. Катя согласилась и пятнадцать долгих лет вскапывала новую ниву, на которой стала специалистом. И вот опять, здравствуйте, пожалуйста, опять бросай все, и опять начинай все сначала.
– Дорогой Олег Игоревич! Я с удовольствием уступлю вам звание мальчика-пылевика, только возьмитесь сами за этот курс. Как говорится, на юные мозги, – не утерпела она и опять уела приятеля.
– Ну что вы, что вы, Екатерина Андреевна, я не могу принять такого звания, я его просто недостоин, – отшутился Олег.
Однако эту благодатную тему тут же подхватили остальные кафедральные и наперебой стали вспоминать славные времена, когда проходили первые капустники.
– Ну что вы, что вы, Екатерина Андреевна, вы были в этом ансамбле запевалой, вам и продолжать славное дело очистки
 
человечества от пыли, – церемонно заявил Савченко, всегда готовый как-то уесть Шведову.
Катя давно догадывалась, что он к ней неравнодушен, но про- являет это в простительной для подростка, а не для взрослого мужчины, манере, путем подколок и откровенной агрессии.
– Екатерина Андреевна, а кто кроме вас? Умели частушки петь, теперь сумейте лекции прочесть, – вдруг озаботился вопросом под- готовки специалистов-экологов Петренко, видимо, не забывший ехидных стишков в его адрес, звучавших на всех капустниках.
– Да-да, Екатерина Андреевна, это только вам по силам, – под- держал коллегу Кашин, тихо недолюбливающий Екатерину за независимый нрав, полностью противоречивший его убеждениям.
– Екатерина Андреевна, я хоть здесь и человек случайный, но тоже считаю, что лучше вас этого никто не сделает. Надо браться, – подхватил его слова доцент Пасько, которого Савченко за глаза называл «наш случайный доцент», так как Пасько редкую речь не начинал со слов: «Я тут человек случайный».
Пасько попал на кафедру после того, как его отправили в отставку с поста начальника Центральной исследовательской лаборатории крупного металлургического предприятия. Ученая степень у него имелась, и он заполнил вакансию преподавателя после смерти одного из пожилых доцентов. Однако он никогда не забывал сво- его заводского прошлого, где у него в подчинении были десятки человек, а теперь он был всего лишь одним из десяти членов кафедры, ожидавшим своей очереди, чтобы высказаться. Когда его спрашивали, где лучше – на заводе или в университете, он отвечал уклончиво:
– Везде хорошо, где нас нет. На заводе директор вызовет на ковер и ругает, не выбирая выражений, а ты стоишь, обливаешься потом, выходишь, как из парной, и весь свет тебе не мил. Однако быстро отходишь, понимая, что выволочки директора бывают редко и там, главное, смолчать. В университете тебя никто не унижает, не кричит, но каждый раз входишь в аудиторию, как на голгофу, сотрясаясь всей душой, что вдруг где-то ошибешься или не найдешься, что ответить на очередной провокационный вопрос досужего студента.
 
Я до университета не подозревал, что страдаю гипертонией, а тут с таблеток не слезаю, – заканчивал он скорбно.
Сотрудники догадывались, что Пасько действительно считает, что он на кафедре человек временный, что его преподавательский кошмар скоро закончится и придет время, когда он опять вернется на завод, где все привычно и понятно и вопросы задает только директор, и, отвечая ему, умничать не следует, так как он, как все диктаторы, не любит умных подчиненных. Это вам не целая ауди- тория недоброжелателей, ищущих возможность поставить в тупик нелюбимого преподавателя. Студенты – подросшие дети, всегда жестоки с теми, кто их боится и не любит.
– Ну вот, и вы туда же, Николай Гаврилович, – перебила его Катя. – Мне, конечно, приятно, что вы считаете меня специалистом в экологии, но как-то обидно, что кафедра не заметила, что я уже пятнадцать лет занимаюсь порошковой металлургией и тоже, как и все остальные, имею отлаженные курсы. Или это пресловутые гендерные проблемы не дают вам покоя? – ввернула она где-то вычитанное словечко.
– Прошу не выражаться в присутственном месте! – сразу перевел ее слова с шутку Савченко. – Что это еще за гендерные проблемы? Дождавшись, когда смолкнет смех, вызванный репликой Савченко, тоже развеселившаяся Катя ответила:
– Гендер на латыни – социальный пол, и я считаю, что вы меня, как единственную женщину на кафедре, душите.
– Задушишь тебя?! – огрызнулся Савченко. – Сама кого хочешь – задушишь.
Эта веселая перебранка могла бы продолжаться бесконечно, но слово взял шеф и, согнав с красивого лица улыбку, сказал:
– Учитывая, что пыль – это тот же порошок, но взвешенный в газовом потоке, подготовкой экологических курсов займется Екатерина Андреевна, так как это ее специальность. Время для подготовки курсов есть, чтение курсов начнется только в следующем семестре. Он сказал это тоном, не терпящим возражений, и стало понятно, что к такому решению он пришел еще в Москве, когда этот вопрос поднял министр образования, и теперь все возражения Екатерины
 
были бы напрасны. Шеф был демократом и либералом, во всем исключая те вопросы, на которые уже составил свое мнение за- ранее. Мнения своего он никогда не менял. Сотрудники знали эту его черту и старались для решения спорных вопросов успеть с докладом к шефу заранее, пока их не опередил оппонент. Катя тоже хорошо это знала и, поняв, что это не случайное мнение, а обдуманное решение, расстроенно замолчала. Не заметить этого шеф не мог, так как веселая и сердитая Шведова являла собой двух разных женщин. Одна из них, постоянно улыбающаяся с ямочками на щеках и озорными чертиками в глазах, была симпатичным милым человеком, другая – мрачная с глубокими скорбными складками на месте ямочек, с морщиной-шрамом между нахмуренными бровями, из-под которых на мир смотрели не горящие угольки глаз, а налитые свинцовой обидой глаза, готовые пролиться сердитыми слезами, была некрасива и неприятна. Катя знала о странной трансформации своего лица, но скрыть эмоции за маской безразличия не умела. Шеф за долгие годы общения с нею понял, что она расстроена, и сразу после окончания заседания подозвал к себе.
– Я вижу, вы расстроены, – как всегда спокойно, начал он свою речь, по привычке глядя поверх головы собеседника, – но, поверьте, это для вас лучше. По всему видно, что порошковая компания в стране замирает, по крайней мере, денег на развитие этого научного направления уже не дают, а вот экология опять, как и восемнадцать лет назад, в чести. Вы ближе всех к этой тематике, вам и карты в руки. Я ни на секунду не сомневаюсь, что у вас получится и вы с вашей активной гражданской позицией найдете себя в этом направлении. Тем более, сдается мне, что именно такая позиция в ближайшие годы будет весьма востребована.
Катя только собралась спросить у профессора, что он имел в виду, как он уже переключился на другого собеседника, дав понять, что беседа с нею закончена и другого выхода у нее нет, кроме как заняться подготовкой новых курсов. Такая однозначность принятого решения, когда ее мнения даже не захотели выслушать, ее очень задела. Она понимала, что все это сделано не во зло, не из желания обидеть, а просто потому, что никому другому навязать новые курсы
 
было практически невозможно. Она, работая в мужском коллек- тиве, постоянно ощущала, что мужчины стараются не задевать интересы коллег, ну разве только в случае откровенной вражды. С женщинами – другое дело, здесь они не церемонились. Сотруд- ница в силу своего второсортного происхождения должна была знать свое место в мужском коллективе и сносить все его прихоти молчком, понимая, что это плата за пребывание в мужском мире. Не задевали интересов только тех дам, которые имели прочный тыл из близких родственников, или особ, приближенных к этой катего- рии. У Кати не было ни влиятельной родни, ни близкого человека, который мог бы защитить ее интересы, и поэтому она все годы работы на кафедре постоянно затыкала какие-то бреши, браться за заделывание которых других охотников не было. За пятнадцать лет работы она перечитала множество бесхозных курсов, и вот опять надо было осваивать, новые.
– Возможно, шеф и прав, что дает мне разрабатывать это на- правление, – говорила она дома мужу. – В условиях отсутствия других специалистов это будут только мои курсы. Но где гарантия, что вскоре и эта волна интереса к экологии в стране не схлынет и я останусь не у дел, так как мои родные курсы будут уже заняты?
– У тебя есть выход из этой ситуации? – поинтересовался муж, который тоже, как и шеф, был уверен, что любое дело, за которое бралась жена, она доведет до конца.
– Нет, он так решил, а против его воли не попрешь.
– Чего тогда нервы себе трепать? Потихоньку освоишь и это, – изрек муж и снова уткнулся в экран телевизора.
Екатерина кинулась к своему институтскому гуру Корыто узнать а надолго ли в стране эта экологическая напасть? На что получила еще больше расстроивший ее ответ:
– Это все словесные мансы, больше не за что зацепиться, чтобы покритиковать прежнего хозяина страны. Если углубляться в за- вальную социалистическую экономику, надо говорить все до конца, что из-под палки и по плану экономика не строится и тут любой генсек страну не поднимет. Вот и взялись критиковать по мелочи, мол, прежние правители экологией не занимались! А как можно ею
 
заниматься, если служение этой даме денег стоит, а денег-то как раз и нет? Для этого экономика должна быть эффективной. Экология в нашей стане, помяни мое слово, выльется в образовательные про- граммы и какие-нибудь бумажки, то есть в то, что денег не требует. Наверняка ни копейки на подготовку экологов не кинули.
– Да, похоже, так, – поддакнула Катя. – Просто постановили – добавить в подготовку теплотехников еще и курсы экологии и на- прячь тех же преподавателей на разучивание новых курсов. Так что, вы считаете, что мои усилия по подготовке курсов по экологии будут напрасны?
– Почему напрасны? – открыл в кривой улыбке свои прокуренные зубы Корыто. – Ты развлечешься, новые знания получишь и будешь еще умней, чем теперь.
– Спасибо за комплимент – дернула плечом Катя.
Не желая больше разговаривать с очередным насмешником, она ушла, не дожидаясь традиционного целования руки, так как поняла, что ждать сочувствия в мужском мире ей не приходится. Оставалось одно – засучивать рукава и браться за освоение науки об обиталище, что на древнегреческом звучало как «экология».
Вот таким образом, сама того не желая, она стала экологом. Отторжение от навязанной ей деятельности было столь активным, что Катя по мере освоения новой науки разболелась и угодила в больницу, но и там она ходила на процедуры с книгой в руке, и, в то время как все ее соседки по палате смотрели в холле хит телесезона под названием «Гардемарины, вперед!», она свернувшись калачи- ком на больничной кровати, с ненавистью листала учебники по экологии металлургического производства, написанные на скорую руку преподавателями головного московского вуза, проклиная их за бесконечные ошибки и заумные определения, а заодно и этот фильм, который так некстати вышел на экраны.
К выходу из больницы теоретические основы инженерной эко- логии были осмыслены, но осталось много вопросов, и она, недолго думая, отправилась получать ответы на них прямо к авторам учебников в Москву. Когда она заявила автору одного из учебников, сорокалетнему москвичу, с явной лысиной на голове и заметным
 
животиком, о цели своего приезда, он покрылся испариной, которая блестела не только на его мясистом носу, но просвечивалась блестящими каплями из-под редких волос на голове. Автор что-то лепетал про спешку в написании учебника, про то, что курс мутный, но совершенно ненужный, про то, что и заплатили ему копейки, а Катя, глядя на него, думала о том, что вот еще одна жертва экологической кампании в стране. Пожалев коллегу, которому и так досталось при написании этой книги, и, указав ему на явные ошибки, она вернулась домой, понимая, что помочь ей в освоении курса некому и придется как-то выкручиваться самой.
Однако не бывает худа без добра, и помогла ей очередная директива нового генсека, который, оставив в стороне развенчание пагубной экологической политики застойного времени, как с некоторых пор стали называть годы правления прежней власти, перекинулся на критику экономического строя в стране, провоз- гласив с большой трибуны новый лозунг: «Экономика должна быть экономной». Эта генсековская мудрость не была признана тавтологией даже самыми искушенными филологами страны и за- пестрела во всех заголовках газет, засветилась неоновыми буквами на крышах зданий, зазвучала изо всех радиоточек и телеэкранов. Особенно Катю впечатлил этот лозунг, размещенный напротив окон ее дома. Его сооружали долго. Вначале на протяжении недели рабочие городили что-то многотонное железное, а затем на трех- гранных боках этого монстра появились нетленные слова генсека. Вряд ли создатели этой агиттумбы задумывались над тем, во сколько обошлась она бюджету города. Да хозяин его – первый секретарь горкома партии с яркой греческой фамилией Темирбек, вряд ли ломал голову над этой проблемой. Зачем? Он же отреагировал на призыв генсека и донес его слова до широких слоев населения. А что еще надо? Георгий Спиридонович Темирбек привык всегда выполнять постановления партии и правительства.
В школе Жорик, как говорили про него учителя, был незаметным беспроблемным пареньком. Невысокий, вполне симпатичный, не хулиган, средний ученик, не активист, но безотказный. Задали, по- просили – сделал в срок и без лишних вопросов.
 
– Он у вас как будто сразу взрослым родился, – говорили учи- теля его родителям, представителям большой греческой общины, живущей в городе.
Жорик же с раздражением взирал на комсомольских активистов, которых считал выскочками. Вот он все делает, а его никуда не выбирают, ни в комитет комсомола, ни даже в комсорги класса. А эти только и лезут везде, только руку и тянут, за правду сражаются! Его звезда взошла только в армии, куда он попал сразу после окончания института. Дисциплинированного и грамотного парня, который не лез, не высовывался, не конфликтовал, командование заметило сразу и за это дало ему сытную по армейским понятиям должность хлебореза. Через полгода этой непыльной службы он был произведен в ефрейторы и назначен писарем при штабе, а к окончанию службы получил звание сержанта и был даже принят в партию. По- сле службы он только полгода успел поработать по специальности мастером в ремонтном цехе, как его – коммуниста, пригласили возглавить комсомольский комитет цеха, а еще через год и комсомольский комитет предприятия. На встрече с выпускниками школы, посвященной десятилетию ее окончания, Георгий Темирбек смотрел на бывших школьных комсомольских активистов свысока. Он уже был секретарем районного комитета комсомола, а они со всей своей активностью и правдолюбием болтались где-то на заводе в сторублевых инженерах. Теперь учителя смотрели на него с нескрываемым почтением, скромно интересовались планами на жизнь, удивляясь в душе: как они могли просмотреть его таланты? Сам Георгий планов на жизнь не строил, она сама их выстраивала. Ему было достаточно слыть человеком исполнительным, сговорчивым и преданным делу партии и правительства. К годам перестройки он уже был вторым секретарем горкома партии, на выпускные вечера не ходил и уже откровенно отказывал бывшим одноклассникам и однокашникам, приходящим к нему на прием с какой-нибудь просьбой, словами:
– Нет, извини, но это не в моей компетенции.
С особым удовольствием он отказал своей бывшей классной руководительнице, которая когда-то не разглядела его талантов. Она пришла к нему по квартирному вопросу. Ей в коммунальную
 
квартиру, состоящую из двух небольших комнат, вселяли на место умершего соседа другую семью, в то время как у нее – матери-одиноч- ки, был сын – инвалид детства, нуждающийся в отдельной комнате.
– Извините, Тамара Ивановна, – сказал он, опустив взгляд на лежащие на столе бумаги, – но ничем помочь не могу, у нас огромные очереди на квартиры. Могу только предложить записаться в очередь на получение жилья.
– Извини, Жора, что побеспокоила тебя, – ответила раздраженно учительница. – Я всегда не понимала, за что тебя не люблю. Вот вроде послушный был, не хулиган, но ведь никогда в глаза не смотрел, боялся, видимо, открыть свою черствую душу.
– Я вас не оскорблял, и вы не смейте! – все, что смог сказать бывший ученик своей учительнице.
Однако обиды не забыл, и на одном из заседаний ГОРОНО с большой трибуны начал распекать директоров школ за то, что, как следовало из писем направляемых в горсовет, в школах процветают поборы на ремонты школ и в списке провинившихся школ указал свою. Когда к нему во время перерыва подошла новая директриса школы, которая знала, что он ее выпускник, и поинтересовалась, на кого поступила подобная жалоба, он назвал фамилию своей бывшей классной и предложил разобраться. Разборки были недолгими, и Тамара Ивановна, которая с подачи начальства, как и все остальные учителя, собирала деньги на ремонт класса, была не только уволена, но и в местной газете об этом была опубликована заметка об учите- ле-мздоимце. Хорошо, что к этому времени она уже могла уйти на пенсию по выслуге лет, иначе голодать бы Тамаре Ивановне, живя на пенсию инвалида сына.
Екатерина Андреевна впервые встретилась с Темирбеком в госсовете, куда была приглашена как специалист по экологии от университетской научной общественности. Она была очень удивлена этим приглашением, так как только начала читать лекции и ничего, кроме теории, по этому вопросу не знала, но заведующий кафедрой ее успокоил:
– Это я вас включил в список приглашенных на совещание. Я тоже там буду, надо же вам вникать в городские проблемы, без живой информации наука глуха.
 
В прежние времена Кате еще не приходилось переступать порог здания городской власти, которая лет десять назад переехала в новое просторное помещение, построенное в новом центре города. Прежний центр, застроенный домами времен царизма и сталинизма, не располагал свободными площадями для постройки административного здания, и поэтому решено было возвести его среди хрущевских новостроек, хоть и неказистых, но олицетворяющих новое время. Рядом с городской администрацией возвели также пятнадцатиэтажное здание проектного института – высотку по местным меркам, и разбили сквер с бассейном и роскошными клумбами роз. Дорога в университет пролегала у Кати через этот сквер, и она, глядя на горисполком, считала, что там сидят, если и не самые умные горожане, то, по крайней мере, не дураки, которые заботятся о судьбе города. В связи с этим факт приглашения на совещание в городской совет льстил ее самолюбию. Никогда раньше ей в голову не могло прийти, что она – рядовой доцент университета, может участвовать в решении городских проблем.
В горисполкоме собралось довольно много народа. Большинство из них Катя раньше никогда не видела, кроме двоих: своего шефа и нового декана факультета Ласточкина. Недавно они свели с ним близкое знакомство, возвращаясь поездом из московской командировки. Декан был немного младше ее, и, то ли учитывая этот факт, то ли стараясь изобразить из себя своего парня, он, признав в ней коллегу, представился:
– Толик.
Кате ничего не оставалось делать, как протянув ему руку, которой он коснулся слабыми, слегка влажными пальцами, ответить:
– Катя.                Толик весь вечер пытался ее развлекать разговорами и даже про-
являл к ней вполне мужской интерес, время от времени переходя на интимный тон разговора, слегка прикрывая глаза и наклоняясь к ней. Однако ее это даже не забавляло, так как декан был из тех людей, которые начинали ее раздражать, еще не открыв рот. Вызывало неприятие и странная суетливость этого, с позволения ска- зать, Толика, какие-то лишние гримасы в лице, манера говорить,
 
странно пришепетывая, но, главное, она не могла ухватиться в их разговоре хотя бы за какую-то общую и интересную ей тему. Уже потом, дома, вспоминая дружеский поездной разговор, она поняла, чего не хватало ей в общении с деканом: искренности и критического отношения к тому, о чем шла речь, будь то университетские дела, в которых он был большой дока, или происходящие в стране кардинальные перемены.
По непроницаемому выражению лица шефа, с которым он слу- шал доверительно наклонившемуся к нему декана – Толика, было заметно, что этот разговор ему не интересен. Катя хорошо знала профессора и всегда тут же замолкала, когда он надевал на себя эту
«железную маску». Прямо сказать собеседнику «замолчи» было не в его правилах, вот он и отгораживался от нежелательных бесед такой непроницаемой маской. Кто не понимал этого посыла, считали его заносчивым снобом. Что считал по этому поводу декан – бывший студент профессора, а теперь его начальник, оставалось только догадываться или подойти поближе, что Катя и сделала.
– О, здравствуйте, здравствуйте, милейшая Катенька! – первым подал ей руку декан и, удерживая ее руку в своих влажных ладонях, добавил, поворачиваясь к шефу: – У вас совершенно очаровательная сотрудница, мы недавно с нею свели тесное знакомство в поезде.
– Здравствуйте, Екатерина Андреевна! – уважительно кивнул седой головой шеф и бесстрастным тоном продолжил, обращаясь к Ласточкину: – Я включил Екатерину Андреевну в список приглашенных, так как она с некоторых пор у нас главный эколог.
– Да-да, я знаю, обошли вы нашу кафедру безопасности жизне- деятельности и вырвали у нас инициативу по подготовке экологов, я уже говорил об этом Георгию Спиридоновичу, я его советник по вопросам экологии, – не утерпел и ввернул Ласточкин.
– Это не мы вырвали, это нас министерство обязало, – ответил ему профессор и, оставив без внимания заявление Ласточкина, продолжил: – и я считаю, правильно. Мы читаем все необходимые для этого базовые курсы.
Ласточкин вступать с ним в пререкания не стал и продолжил оборванный приходом Кати разговор:
 
– Я тут профессора с городскими экологами знакомлю. Я часто бываю на заседаниях подобного рода и всех знаю. Вон стоят у окна главные экологи наших предприятий, – кивнул он в сторону троих мужчин явно заводского вида, от которых, как показалось Кате, тянуло запахом завода, о чем она не утерпела и сказала коллегам.
– Ничего удивительного, лаборатории охраны окружающей среды на всех трех предприятиях расположены в самом загрязненном выбросами месте, не захочешь да пропитаешься заводом, – под- твердил ее слова Ласточкин. – Вы еще там не бывали?
– Нет, – ответила Катя, – но очень хочу.
– Я вам это устрою… – тут же предложил Ласточкин, но сразу же отвлекся: – А вот этот с большой лысиной на голове – это главный санитарный врач города Петухов.
– Понятно, – усмехнулась Катя, – ему, наверное, городские экологические проблемы всю плешь проели.
– А тот худой с оттопыренными ушами – это начальник экологической инспекции города Дейкуль.
– Вы хотите сказать, что у него уши вместо локаторов шума служат? – опять улыбнулась Катя.
– А Вы, Катенька, язва, оказывается, – засмеялся Ласточкин, явно довольный тем, что Катя, в отличие от профессора, реагирует на его речи.
– Екатерина Андреевна славится на кафедре самым острым языком, – сказал шеф.
Катя, почувствовав в его словах осуждение, комментировать Ласточкина перестала, но интереса к присутствующим не утратила.
– Извините, а вот этот пожилой человек с палочкой кем будет? – показала она одними глазами на поднимающегося по лестнице грузного старика с нездоровым цветом лица.
– Это наша главная экологическая общественность – Шамли Николай Георгиевич. Он раньше возглавлял экологический отдел исполкома, но по состоянию здоровья вышел на пенсию и теперь только присутствует на главных заседаниях. А следом за ним поднимается еще один общественник из бывших – Исаев Анатолий Никифорович, он два года назад, пока не пережил инсульт, возглавлял экологическую инспекцию.
 
Шамли прошел мимо них, слегка кивнув головой в сторону Ласточкина, а вот Исаев, поравнявшись с их компанией, подобо- страстно начал трясти руку декану, приговаривая:
– Очень рад, очень рад. Это ваши коллеги? Очень рад.
В разговоре он как-то странно моргал глазами и поддергивал локтями брюки, что выдавало в нем человека больного и не совсем адекватного. Когда он наконец-то отошел, Ласточкин опять принялся представлять присутствующих.
– Этот товарищ в светлом костюме, на которого наседает рыжеволосая дамочка, – незаметно кивнул Ласточкин в сторону до- вольно шумной компании, – заведующий экологическим отделом горисполкома Корнеев Вадим Иванович, а дамочка – безумно всем надоевшая активистка Раиса Семенович.
Рыжеволосая и кудрявая Семенович, худосочная дамочка одних лет с Екатериной, действительно производила странное впечатление. Она что-то с жаром доказывала городскому экологическому начальству, наступая на него и оттесняя его к лестнице. Тому приходилось время от времени оглядываться назад из боязни, что может, пятясь, не заметить опасной грани. «Надо же, какая смелая!» – по- думала Катя, но тут всех толкущихся в фойе горисполкома гостей пригласили в конференц-зал.
Через минут пять, когда все расселись вокруг столов, в конференц- зал вошел первый секретарь горкома партии, совмещавший в едином лице должность председателя горисполкома – Темирбек. Екатерина, знавшая его только по портретам, красовавшимся в местных газетах, и редким еще телепередачам местного телевидения, включаемым в основные каналы в дневное время, даже слегка вздрогнула, как при встрече с давним знакомым. На портретах он казался вполне привлекательным мужчиной, а вот при живом общении симпатия к нему исчезала, так как в разговоре на его лице проступала гримаса черствости и чванливости. Говорил он бесцветным голо- сом с заметным налетом суржика, при этом не столько двигались губы, сколько вниз и вверх ходила его довольно массивная челюсть.
«Ну, просто конферансье из знаменитого “Необыкновенного концерта” кукольного театра Образцова», – невольно подумала Катя и сделала над собой усилие, чтобы вслушаться в речь главы города.
 
Темирбек, не отводя глаз от разложенных перед ним листов бумаги и время от времени заменяя прочитанный лист новым, говорил о том, что поддерживает решения партии и правительства, взявшими курс на перестройку, новое мышление и гласность. Затем подробно рассказал о достижениях города за прошедший год и, наконец, при- ступил собственно к основной повестке дня:
– Следуя решениям партии, я собрал сегодня всю экологическую общественность города, не столько для того, чтобы осветить наши достижения, сколько следуя принципам гласности – заявить о наших недостатках. А недостаток у нас один… – несколько замялся он, так как говорить о них ему было явно неприятно, но затем, посмотрев в шпаргалку, решительно продолжил: – Это экология, которая у нас плохая.
Кате хотелось поправить докладчика и сказать, что наука не может быть плохой, а вот окружающую среду города, которую изучает эта наука, действительно хорошей не назовешь, но она сдержалась, так неприступен был докладчик. Затем он начал сыпать цифрами реального загрязнения городской атмосферы, моря  и рек, количеством накопленного мусора и промышленных отходов на территории города. После чего принялся перечислять мероприятия, которые надо провести, чтобы изменить экологическую ситуацию в городе, и прежде всего начать с жесткого контроля за предприятиями.
Катя в первый раз была на совещании такого уровня и, несмотря на критические замечания, которые она про себя отметила, подивилась напористости городского начальства и заранее порадовалась, что раз уж городская власть взялась за предприятия, то наверняка экологическая ситуация в городе улучшится.
Далее Темирбек стал говорить о том, что в свете этих проблем городским советом принято решение приобрести в одной московской организации передвижную лабораторию для осуществления замеров уровня загрязнения городской атмосферы. Кроме того, предлагается установить на высотном здании проектного института, соседствующем со зданием горисполкома, новейший прибор для контроля качества атмосферного воздуха под названием «Лидар».
 
– Это оборудование дорогое и стоит около двух миллионов рублей, поэтому я и собрал общественность, чтобы вы дали свое согласие для внесения этой статьи расхода в городской бюджет и изъятия части средств на эти нужды из экологического внебюджетного фонда. Прошу высказаться по этому поводу.
Далее взял слово председательствующий на совещании глава экологического отдела Корнеев, после него с речами выступили различные официальные лица, поддержавшие предложения гла- вы города. Затем представители заводов уклончиво ответили, что, если надо, значит надо, не нам же платить. Когда тяжело поднялся со своего места Шамли, сидевший рядом с Катей Ласточкин тихо шепнул ей на ухо:
– Готовьтесь,                это                надолго. Дед действительно начал издалека. Рассказал собравшимся исто-
рию создания в городе металлургической промышленности и, в рамках обозначенной партией гласности, рассказал, что бельгийские промышленники, когда задумали построить в городе металлургический завод, неделю поили членов царской думы в питерских ресторанах, чтобы они пролоббировали в Думе разрешения на строительство завода на берегу моря. Однако думцы вняли мнению гирометеорологов и разрешили поставить завод в отдалении от моря в степи, где сейчас и дымил старейший завод города. Когда же к власти пришли большевики, Орджоникидзе одним росчерком пера разрешил строительство нового завода на удобной для завода площадке на берегу моря и глубоководной бухты, удобной для подвоза сырья баржами и вывоза готовой продукции грузовыми судами. До этой минуты Катя с интересом слушала речь ветерана экологии, но потом, когда он начал долго перечислять экологические проблемы города, уже освещенные в докладе Темирбека, а потом нахваливать достоинства оборудования, которое собрались купить, она перестала его слушать и стала рассматривать собравшихся. Было заметно, что Темирбеку тоже надоело слушать болтливого старика, и он, сцепив вытянутые перед собой руки, смотрел в стол, думая, по-видимому, о чем-то своем. Председательствующий на со- вещании Корнеев поднимался время от времени, давая понять, что
 
надо заканчивать, Семенович откровенно рвалась в бой и время от времени привскакивала с поднятой рукой, заводчане о чем-то тихо перешептывались, шеф сидел с непроницаемым лицом, а Ласточкин, как заводной, кивал головой, похоже, даже не вслушиваясь в слова докладчика. Наконец, когда Шамли закончил свою речь, вскочила со своего места рыжеволосая активистка и с энтузиазмом начала расхваливать решение, принятое городским советом о при- обретении приборов контроля, которые дадут возможность точно начислять штрафы заводам. Из ее сбивчивой речи стало понятно, что она дилетант в этих вопросах, но очень хочет казаться человеком знающим. Катя в серьезных вопросах некомпетентности не прощала. Она поэтому сразу за Семенович попросила слова и, не представившись, заявила:
– Хотелось бы внести ясность. Насколько мне известно, «Ли- дары» предназначены только для того, чтобы определять наличие загрязнения, но никаких данных о его величине и принадлежности не дают. Передвижная лаборатория позволит определять, каков уровень загрязнения атмосферы в той или иной точке города, и по косвенным данным устанавливать загрязнителя. Определять же выбросы из труб по-прежнему придется инструментальными замерами на местах. Однако идея хорошая и, мне кажется, стоит потратиться, чтобы приобрести это оборудование.
Несмотря на то что Екатерина Андреевна слегка волновалась, вы- ступая на столь серьезном совещании, от ее внимания не ускользнул удивленный взгляд главы города, который, оторвав взгляд от стола, посмотрел на нее с явным интересом. Заметила она и возмущенный взгляд рыжеволосой активистки, и неодобрительный взгляд Шамли из-под тяжелых век, не любившего, по всей видимости, вторжения на свою территорию, и подбадривающие кивки головой Исаева. Ответ на немой вопрос присутствующих, кто эта новенькая, внес профессор, который всегда и на всех совещаниях выступал послед- ним, подводя, так сказать, черту.
– Не могу не согласиться с мнением специалиста – доцента нашей кафедры Шведовой Екатерины Андреевны, занимающейся подготовкой инженеров-экологов, что измерить выброс конкретного
 
предприятия этим прибором будет невозможно, но закупить такое оборудование будет крайне полезным для нашего города. По край- ней мере мы будем видеть, кто в данный момент совершил выброс. На этой позитивной ноте заседание окончилось, и всех присутствующих пригласили на смотровую площадку на здание проектного института, чтобы взглянуть место, где собираются поставить Лидар. В лифте, поднимающем на пятнадцатый этаж здания, Катя ехала вместе с Корнеевым, и он, по всей видимости, любитель женщин,
взяв ее за руку и проникновенно глядя в глаза, сказал:
– Будьте так добры, дайте свой телефон. Нам очень нужны грамотные специалисты в вопросах экологии. Будем обращаться за консультацией.
Кате был знаком этот снисходительный тон мужчин, к ней, женщине-специалисту. Известно, что всякие деловые разговоры они заводят только для того, чтобы обратить на себя ее внимание, но все же слова Корнева были ей приятны и она с жаром стала ему рас- сказывать, что совсем недавно занялась экологией, но эта наука ее очень захватила и она будет рада помочь городу, чем может.
Когда делегация экологов вышла на крышу проектного института, перед ними раскинулась панорама всего города с его небольшим центром, состоящим из нескольких сталинок, окруженных облезлыми хрущевками с черными полосами гудрона по стыкам серых панелей, с огромными просторами хатостроя, как называли в этих краях частный сектор. Все это было окружено кольцом из заводских труб, накрывавших отдельные районы города коричневыми шлейфами дыма, которые были видны без всякого «Лидара».
– Зачем тут какие-то приборы? – услышала Катя за своей спи- ной веселый голос. – Достаточно посадить тетю Машу и хай соби сыдыть и сигналы подает: дымит «Югсталь», завонял «Коксохим», а вот проклятый Орджоникидзе рыжий хвост распустил.
Улыбнувшись словам незнакомца, Катя повернулась к говорившему. Это был седой кудрявый мужчина с откровенными следами возлияний на лице и с характерным запахом.
– Что же вы против прогресса? – спросила Екатерина незнакомца.
 
– Да нет, я не против прогресса, я за бабки.
– За тетю Машу? – усмехнулась Катя.
– Какую Машу? Ах да! Вы меня не так поняли, я про то, что если за бабосы купить этот Лидар, то в казне бабок убудет, но в другом месте… – вопросительно посмотрел он Кате в глаза и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Правильно прибавятся, но это место будет не наше с вами.
Катя еще не привыкла к плодящимся, как грибы после дождя, в новое время жаргонным словечкам. Слово «доллары», еще совсем недавно даже употреблять в речи было нежелательно, чтобы не привлечь к себе внимание компетентных органов, и вместо этого опасного слова появилось слово «бабки», которым русские быстро заменили английское название этой валюты buck – баксы.
– Директор кооператива «Эколог» Новохат Сергей Валерьевич – протянул ей руку любитель бабок. – Вот вам моя визитка, позвони- те, надо поговорить, раз вы специалист. Приходите в нашу фирму, будем бабки стричь, это намного интереснее, чем наблюдать за тем, как это делают другие.
– Катерина, чего зазналась? – перебил Новохата подошедший к ним давний ее знакомый Пилипенко.
– Я не зазналась, я тебя просто не видела, – отозвалась Катя. – Ты тоже эколог?
– Ну вот, здравствуете, – поднял брови Пилипенко. – Я тут, кстати, самый главный эколог. Я заместитель главного инженера
«Южстали» по охране окружающей среды. Ты что, не знала?
– Да нет, по-моему, когда мы последний раз виделись, ты был секретарем районного комитета комсомола.
Володя, а именно так звали ее давнего знакомого, которого она настолько забыла, что и не опознала в компании заводчан, за эти без малого пятнадцать лет существенно изменился. На голове по- явились откровенные залысины, на когда-то подтянутой фигуре – заметное пивное брюшко, а под когда-то синими глазами весели мешки. Однако лицо по-прежнему демонстрировало легкое пре- зрение к людям и способность его хозяина сказать какую-нибудь гадость.
 
– Я уже лет пять как не секретарь, меня партия командировала на новое место – спасать окружающий мир. А ты когда в экологи заделалась?
– Меня тоже командировали, правда, не партия, а кафедра, – в тон бывшему приятелю ответила Катя, – так сказать, готовить специалистов для этого благородного дела.
– Ну-ну. Вы наготовите в своей бурсе, знаем мы вас.
Университет в городе был один, и, несмотря на тот факт, что большинство заводских инженерно-технических работников, а так- же служащих в любой конторе города, были выпускниками этого образовательного заведения, очень часто университет, чтобы задеть преподавателей вуза, называли презрительно бурсой.
– Что, тоже свой диплом за сало покупал? – тут же дала сдачу своему бывшему приятелю Катя.
– За какое сало? – опешил тот, я честно учился, у нас ведь какие преподаватели были!
– Так, понятно, еще один ненавистник альма-матер и не верящий, что и после него жизнь продолжается, – резко ответила Катя и собралась отойти от собеседника, но Володя уже перешел на дружеский тон.
– Ну, чего рассердилась? Как была колючка, так и осталась.
– Я не рассердилась, – ответила ему уже мягче Катя. – Ты лучше как главный эколог скажи: что ты думаешь о предложении горисполкома?
– А чего тут думать? – отвел Володя Екатерину в другой угол смотровой площадки. – Им покоя деньги внебюджетного фонда не дают. Выкачали из заводов экологические платежи, а теперь решили их оприходовать. Ерунду какую-нибудь купят, а остальные в карман положат. Что, я их не знаю? Вот чтобы потом было на кого пенять, вас всех созвали. Вроде не они, а вы – общественники, все это придумали. Кто же знал, что среди общественников ты грамотная окажешься? Ты права, по показаниям этого «Лидара» на нас штрафы не наложишь. Есть специальная процедура, только ее суд и признает. Этот Лидар – игрушка, и все! Если бы из нас деньги вымогали, то я бы им тоже это сказал. А так, что с воза упало, то пропало. Зачем
 
лишний раз с ними отношения портить? Ферштейн? – закончил Володя свою пламенную речь. Ну как семья, как дети? Слыхал, ты замужем.
– Да, замужем, уже больше десяти лет. Дочка, все нормально. Видишь, вот мой дом, в районе площади Калинина. Вон в той се- рой связке домов, над которой твой дым висит, – показала Катя в сторону своего дома, стоящего у границы центра города, в районе над которым при преобладающих в городе восточных ветрах всегда висело плотное облако бурого дыма.
– Во-первых, не мой дым, а заводской, в во-вторых, это ты своему мужу претензии предъявляй, за то, что он тебя в санитарно- защитной зоне поселил.
– Не может быть! Мы вне санитарной зоны!
– Это вам так говорят, чтобы не расстраивать. До вас от завода всего полтора километра, а тут весь город сплошная санитарная зона, то есть место, где жить нельзя; – наставительно ответил Володя. – Я бы ни за что там бы не поселился.
– Я кооперативную квартиру там купила. Почему же там раз- решили строить, раз нельзя? – расстроенно спросила Катя.
– Ладно, я так пошутил, – криво улыбнулся Владимир. – Дом стоит на границе с официальной санитарно-защитной зоной, но вообще место нехорошее. Низина, все выбросы там скапливаются. Бежать тебе оттуда надо, и чем раньше, тем лучше.
– Куда я убегу? Эту-то квартиру едва дождалась…
– Ладно, не грусти, Катюха, давай лучше на море с высоты по- смотрим, повернул он ее в другую сторону.
Море сверкало и переливалось под осенним солнцем, подернутое рябью небольших волн. От него веяло покоем, и ничего не напоминало о том, что на его берегу стоят эти страшные дымящие монстры, ощерившиеся сотнями труб.
– Видишь, какая красота! Море-то живо, а вы все ругаетесь: за- воды, заводы! Что бы вы без них делали? – забурчал Володя. – Даже твоя бурса, – показал он на корпуса института, отделявшие здание, на котором они стояли от приморского парка, – и та бы закрылась, некого бы учить было.
 
– Сейчас красиво, никто не спорит, а вот тут как-то были с семьей на море, так над ним такой смог висел, пришлось уйти. Ветер был северный. Я вообще не понимаю, как можно было построить завод на самом берегу моря, – задумчиво сказала Катя, глядя в морскую даль. – Во всем мире вид на море является самым желанным и самым ценным. У нас этот великолепный берег, который мог бы сделать счастливыми множество людей, отдан заводам, которым все равно, где стоять.
– Тебе же говорил Шамли, что Дума в питерских ресторанах не дошла до нужного градуса, чтобы разрешить здесь строительство. А бельгийцы знали, что просили: с одной стороны угольные шахты, с другой крымские рудники, а между ними море – и для перевозок, и для использования бесплатной воды. Все дешево и сердито.
– Да, прибыль действительно была, а вот море практически погибло. Я где-то читала, что оно было самое рыбное в мире, – вздохнула Катя.
– Точно, самое. Мне батя говорил, что, когда он сразу после войны сюда приехал, судака можно было руками ловить, но народ осетра предпочитал.
– Ну, про судака ты хватил, наверное, но бычка мы еще детьми руками ловили.
– Ладно, Катерина, пошли. Экскурсия закончилась. Одно я тебе на прощание скажу: в склочное дело ты влезла, смотри, осторожно!
– А что может быть? – удивилась Катя. – Вон этот дед, Шамли, почти бодр и выглядит вполне довольным.
– Ты же не Шамли, в тебе комсомольский задор по-прежнему гуляет, смолчать, где надо, не сможешь, угождать, кому надо, не захочешь. Смотри, съедят или подставят.
– Не съедят, я не дамся.
– Мое дело предупредить, а пока держи лапу, – протянул Пилипенко ей широкую ладонь. – Рад был встретиться.
На улице Катю догнал Исаев и, сразу перейдя на «ты» затараторил:
– Катенька, как я рад, что в рядах экологов появился грамотный специалист, правильно ты им сказала, что ерунда эти машины, только деньги тратить. Есть четыре поста наблюдения – и хватит.
 
Говорил он сбивчиво и постоянно подмаргивая, в результате чего слушать его было забавно, но настроиться на серьезный лад было сложно. Подняв к самым Катиным глазам видавший виды портфель он, захлебываясь, продолжал:
– Вот у меня все здесь собрано. На каждый завод компромат имеется, но ведь не хотят смотреть, никому до творимых безобазий дела нет.
Несмотря на такие противоречивые высказывания участников совещания, Катя пришла домой возбужденная и начала рассказывать близким о том, как много народа занимается в городе защитой окружающей среды, как многое можно сделать в новых условиях, когда правительство за экологию.
– Ты, как твоя мать, – идеалистка, – как всегда, скептически отозвался на ее восторженные речи муж. – Ты лучше новые связи используй, больше толку будет.
Связи не заставили себя ждать, и уже к концу недели позвонил Пилипенко и пробасил в трубку:
– Приходи, специалист, у меня к тебе дело есть.
Как Катя не выспрашивала у бывшего приятеля, что за дело, он отвечал одно:
– Приходи, узнаешь. Я тебе на понедельник пропуск заказал. Промучившись догадками все выходные, Катя побежала на «Южсталь». От ее дома бежать было недалеко, две остановки трамвая да километр по территории завода. Но зато что это был за километр! Как-то во время практики в доменном цехе завода, одна из первокурсниц, вцепившись в рукав Катиного халата и глядя на нее ис- пуганными глазами, причитала:
– Екатерина Андреевна! Неужели мы в этом аду работать будем? Да, наверное, в глазах обывателя доменный цех действительно казался адом. Катя была металлургом, и ее эти нагромождения железа в клубах бурого дыма пугали только в первые дни, когда она, не поступив в один из престижных московских институтов, целый год работала на «Южстали» простым слесарем-ремонтником. Пришлось как-то спуститься в подземелье под воздухонагреватели и ремонтировать там что-то заржавевшее. Нет, она, конечно,
 
только инструмент бригадиру подавала, но вся ее душа сжималась от одной мысли, что если она не поступит в институт, то вся ее жизнь пройдет в этом мрачном дымном аду, где в легкие попадал не воздух, а нечто настоянное на серной кислоте. На поверхности тоже было не легче.
Рабочие доменного цеха интересовались не столько погодой, сколько тем, каково будет направление ветра. Если восточный, то на территории цеха дышать будет можно, но город накроет шапкой дыма. Если задует запад, то всю рабочую смену будешь видеть этот бурый воздух, чувствовать его на зуб и отплевывать вместе с бурой слюной.
Как-то во время одной из практик, когда студенты, уткнувшись носами в платки стояли на литейном дворе доменного цеха, по которому из печи сливали раскаленный чугун и шлак, ее окликнул сталевар – высокий мужчина в войлочной робе с огромным ломом в руке. Такой сталевар, только бетонный, стоял на въезде в город, олицетворяя его металлургическую суть. Этот был живым, но Катя с большим трудом узнала в нем бывшего красавца и сердцееда Николая, в которого была влюблена в школе. Сейчас ему, как и ей, должно было быть под сорок, а он выглядел на все пятьдесят.
– Что, не узнаешь? – услышала Катя хриплый немолодой голос. – Сильно изменился? – с надеждой в голосе спросил Коля.
Катя, не желая расстраивать бывшего приятеля, выдавила из себя:
– Да нет, просто тут темно.
– Ладно врать, – вмиг разозлившись, ответил Коля, – сам знаю, что изменился, но признавать не хочется. Съела меня эта домна, – грустно сказал он, – уводи детей из этого ада.
Трудно, конечно, было представить себе более ужасное место, чем это. В кадрах кинохроники спуск металла из домны, который всегда сопровождает любой видеосюжет о металлургии, выглядит величественно: огненная река в фонтане искр. Наяву человеку, стоящему на берегу этой огненной реки, невольно в голову приходила мысль: «Вот он, ад: раскаленная лава, управляющие ею черти-сталевары с кочережками в руках и удушающий дым, рвущийся в белый свет через разверзнутые врата преисподней».
 
– Как может человек работать в таком аду? – спросил Екатерину Андреевну один из студентов, когда они возвращались с экскурсии из доменного цеха.
В нем откровенно прослеживалось слияние двух рациональных кровей: еврея и армянина. По его вопросу стало ясно, что он себе такой участи не готовит. Используя возможность преподать на практике азы экологии, Екатерина ответила:
– Давид, вот ты и придумаешь, как решить эту проблему. Уве- рена, у тебя получится.
– Если не уеду – займусь, – загадочно ответил парень.
Через три года он уже был гражданином Израиля, а одноклассник Кати – сталевар Николай, лежал в могиле. Его задушил рак. В городе знали, что редкий из рабочих, занятых в основных цехах, доживал до пенсии, которая была им положена по горячему стажу в пятьдесят лет.
Лабораторию защиты окружающей среды «Южстали» Екатерина нашла рядом с последней доменной печью, под переплетением ржавых трубопроводов и эстакад. Побродив по темным лестницам и коридорам, окрашенным грязно-серой краской, сгущающим мрак в этих помещениях, Екатерина нашла тяжелую железную дверь и с трудом ее открыла. За дверями был яркий свет и вполне пристойные комнаты, окрашенные веселенькой краской цвета морской волны, однако, несмотря на наличие окон, кабинеты были на искусствен- ном освещении. Окна с внешней стороны заросли толстым слоем пыли, въевшейся в стекло, и свет не пропускали. Пилипенко си- дел, как и положено начальнику, за большим письменным столом и встретил ее не слишком приветливо.
– Ну что, пришла? Долго искала?
Если бы Катя не знала про нелюбезную манеру общения с людьми старого приятеля, она бы наверняка стушевалась, но тут ответила в том же духе:
– Найдешь тут вас в этих потемках. На улице солнце, а у вас сплошные бурые сумерки, дышать нечем. Как вы тут работаете?
– Ох, ох, ох! – Какие мы нежные, не успела прийти, а уже ворчит. Как же мы сотрудничать будем? – криво улыбнулся Пилипенко. – Садись, Катерина, разговор есть.
 
Суть дела заключалась в том, что «Южстали» была предъявлена претензия на сброс в море фенола, которого он не производил, и надо было доказать, что это не их вина, а «Коксохима». Составить такой отчет под эгидой университета предлагалось Екатерине.
– Чего ты химиков не нанял, а меня пригласил? – удивилась Катя.
– Потому что ваши химики сотрудничают с этим заводом, а ты не соврешь.
– А что, можно и соврать? – подняла брови Катя.
– Не только можно, но и нужно, если заказчик попросит, – взглянул на нее выразительно Владимир Иванович.
– Я врать не стану, – закрутила головой Катя.
– Тебе и не придется, мы уже сами проверили, так что успокой- ся, мне просто нужен правильно оформленный отчет за подписью авторитетного учреждения.
На этом и порешили, и Катя с головой окунулась в новую для нее работу. Однако не успела она ее закончить, как позвонил давешний знакомый Новохат и пригласил на встречу.
К этому предложению Екатерина отнеслась весьма осторожно, так как новоявленные кооперативы весьма ее смущали. В это время вся страна смотрела по телевизору восторженные рассказы журна- листов об открытии в Москве частного кафе, где все было не как в государственных: разнообразное меню, хорошего качества кухня, вежливые официанты. Кафе стало символом перестройки и должно было убедить народ в преимуществах частных инициатив, которые, согласно новому мышлению, обязаны были придать построенному в стране социализму новое человеческое лицо. Об этом постоянно вещал с экрана Горбачёв, этому вторили академики от экономики, заполонившие телеэкраны Союза. Они непрерывно жонглировали словами: кооператив, малое предприятие, общество с ограниченной ответственностью и прочими непонятными обывателю терминами. Особенно смущало такое понятие, как кооператив.
– Что это за организация такая? – спросила Екатерина Андре- евна у своего главного консультанта по экономическим вопросам Корыто.
– Это частное предприятие, которое принадлежит нескольким собственникам, – ответил тот, как всегда затягиваясь горьким дымом.
 
– Так что, возвращают частную собственность на средства про- изводства? – удивленно спросила Екатерина.
– Конечно. А ты что не поняла?
– Честно говоря, не совсем. А как же тогда социализм, где средства производства принадлежат государству? От него что, отказываются? Тогда зачем говорят – социализм с человеческим лицом? Прямо так бы и говорили, что с капиталистическим, – рассердилась Катя.
– Как они это скажут народу, которому все уши прожужжали коммунизмом? Вот и шифруются, туманят народу голову.
– Неужели все возможности социализма исчерпаны? – не сдавалась Катя.
– Они думают, что исчерпаны, и предлагают развить малый частный бизнес, как при НЭПе, или экономику по примеру стран народной демократии: Польши, Венгрии и так далее, и так вытащить страну из экономической трясины.
– В Польше я недавно была и не заметила, чтобы она как-то заметно цвела, скорее наоборот, – возразила Катя собеседнику.
– Я да, знаю, – сморщил в улыбке лицо Корыто. – Я там служил в армии и могу сказать, что с их полями с носовой платок никакого экономического подъема быть не может. Тут нужны крупные крестьянские хозяйства, как в Америке, крупные фермеры. Наши тоже заговорили о фермах, игнорируя тот факт, что они ценой огромных жертв и потерь уже имеют крупные сельхозобъединения – колхозы. Как у нас принято, проведут кампанию, разгонят колхозы и полу- чат множество безлошадных крестьян с лоскутными полями, не способными прокормить страну. Растащат заводы на малые пред- приятия и получат множество кустарей без мотора, не в состоянии произвести, что-нибудь путное.
– Зачем же все это затеяли? – продолжала допытываться Катя.
– Болтают многие, что вредители завелись в нашей стране, что Горбачёв иностранный агент. Но ты мне скажи: а что ему делать, где искать деньги, чтобы прокормить страну? Сами мы себя хлебом не обеспечиваем, а денег на его закупку нет. Вот ему академики и подсказали возродить ленинскую идею НЕПа и замаскировать
 
ее под рыночную экономику. Однако Ленину было проще, тогда еще были живы бывшие мелкие собственники, знающие люди и работящий народ. Сейчас их нет. На что способны потомки люмпенов – ленивые и вороватые? Растащат страну, и конец! Все у нас так. Да что там говорить? Уже имеющийся талон на бутылку водки никак отоварить не могу! – сказал Корыто и уже без церемонного прощания с целованием руки удалился, оставив Катю в раздумьях, что же делать с приглашением Новохата. И все же после некоторых раздумий она отправилась в это сомнительное учреждение под на- званием кооператив «Эколог».
Офис Новохата, как теперь стали называть конторы учреждений, располагался на первом этаже хрущевки недалеко от центра города. В этом полуподвальном помещении раньше был детский клуб, о чем свидетельствовала роспись стен: пионеры с горнами, мальчики, за- пускающие планеры, танцующие девочки в национальных нарядах. За дверью, на которой висела табличка «Генеральный директор кооператива “Эколог” С. В. Новохат», за солидным столом сидел сам хозяин кабинета, и по запаху, висевшем в комнате было заметно, что он опять несвеж.
В отличие от Пилипенко, Новохат встретил Катю очень приветливо.
– Очень рад, что вы пришли, – сказал он ей, выходя из-за сто- ла. – Большая честь для нашей фирмы видеть вас в нашем офисе.
От такого приема Катя слегка опешила, но, не давая ей перевести дух, Новохат предложил присесть за круглый столик, стоящий возле мягкого дивана, и вопросительно произнес:
– Коньяк, водка, вино, шампанское?
– В смысле чего? – удивилась Катя.
– В смысле отметить наше знакомство, – ответил Новохат, растягивая в улыбке опухшие от постоянных возлияний, щеки.
– Да что вы, я не пью! – возмущенно воскликнула Катя и по- думала, что, наверное, пора отсюда бежать, пока не поздно.
– Ну ладно, ладно, – успокоил ее генеральный директор, – я сейчас кофе организую. Или предпочитаете чай?
– Чай, – строго ответила Катя.
 
– Хорошо, хорошо, – успокоил ее Новохат. – Вы пока осмотрите нашу экспозицию, а я пойду дам распоряжение насчет чая, – сказал он, широким жестом указав на картины, висевшие на стенах.
Катя любила живопись, но то, что было нарисовано на этих кар- тинах, откровенно смущало, так как полотна, одетые в золоченые рамы, были темны и непонятны. Пытаясь все-таки что-то разглядеть, Катя стала обходить одну картину за другой, но, кроме размытых силуэтов домов и неясных контуров деревьев, ничего не увидела.
– Это картины нашего земляка – художника Гейченко, – с гордостью произнес вернувшийся в кабинет Новохат.
– А я думала – Малевича, – скрывая улыбку, сказала Катя.
– Малевич – белорус или того хуже? – спросил Новохат и, не дожидаясь ответа, пояснил: – Я только наших художников коллекционирую. Поверьте, это хорошее вложение бабок, которые мы зарабатываем, и вас приглашаю включиться в процесс.
Процесс, в который включилась Катя, оказался действительно выгодным вложением сил, и она окунулась в его осуществление со всей присущей ей энергией, время от времени наведываясь в офис к Новохату. С каждым ее приходом генеральный директор все больше чугунел от выпитого, а на стенах его офиса появлялось все больше картин его любимого художника, который темными красками и неясным сюжетом каким-то образом умудрился задевать заблудшую душу своего почитателя.
Когда первый экологический проект был закончен, Новохат, щедро расплатившись, предложил новый, и Катя опять не отказалась и работала с большим интересом, все больше и больше погружаясь в экологические проблемы металлургических предприятий. Ей, металлургу-теоретику, вся жизнь которой прошла в стенах единственного в городе университета, попадающей на завод только во время коротких студенческих практик, было интересно покопаться в самой глубине заводских экологических проблем и познакомиться с людьми, которые пытались их решать.
Если Пилипенко дал ей в помощники даму, приятную во всех отношениях, как ее сразу про себя окрестила Катя за какую-то подчеркнутую любезность и привычку не смотреть в глаза собеседнику,
 
то работать на другом заводе по проекту Новохата ей пришлось в кругу людей простых и без затей. Главный эколог предприятия Самойлов был мужчина видный: высокий и грузный, с лицом отечным, но весьма добродушным и простым. В отличие от Пилипенко он общался с Катей с подчеркнутым уважением.
– Как же, помню, помню, как вы на горисполкоме выступали. Я еще подумал – толковая женщина, мне бы такую, ну в смысле на работу, – поправился он, слегка стушевавшись. – А то, знаете, одни бестолковые бабы. Сейчас одну из них позову, – сказал он и тут же закричал, стараясь, видимо, докричаться до соседней комнаты:
– Валентина, подь сюды!
Тут же в комнату вошла такая же, как начальник, большая жен- щина с простодушным лицом и бойко ответила:
– Чего кричишь? Не в лесу, слышу.
– Вот видите, никакого уважения, – заворчал Самойлов, – бол- тает что хочет.
Однако по тому, как он это сказал, было заметно, что начальник совсем не рассердился на свою сотрудницу и относится к ней с большой теплотой.
– Вот, знакомься, Екатерина Батьковна, извините, забыл ваше отчество, – повернул он к Кате свое виноватое лицо.
– Андреевна, – ответила та, слегка улыбнувшись и расслабившись, почувствовав, что народ тут собрался веселый.
– Екатерина Андреевна, доцент нашего университета, специалист по экологии, – представил Самойлов Катю Вале, и по его лукавому лицу было видно, что именно так он их уже про себя называет.
– Тю на тебя! – расцвела Валентина, протягивая руку Екатерине. – Чего же ты так кричишь при уважаемых людях, что они про нас подумают?
Встряхнув поданную Катей руку с неженской силой, Валентина продолжила совсем неожиданно:
– А я все думаю, где мне своего человека в бурсе найти, чтобы моего оболтуса погонять, а он сам к нам пришел. – После этой вступительной речи она начала рассказывать про своего сына-студента, который не хочет учиться, а хочет жениться.
 
– Гуляет где-то по ночам, а утром не добудишься. Я ему – в институт пора, а он как будто не слышит. Перевернется на другой бок и дрыхнет. Я уже супругу сказала, мол, давай доставай ремень, надо поучить дите. Ту как-то зачетку его нашла, а она пустая! Где, говорю, отметки? А эта нахальная морда, еще не открыв глаза, заявляет: «Но- вую завел, ту потерял!» Знаю, как он их теряет, не первая уже, но… Валентина, по всей видимости, могла разглагольствовать в том
же духе довольно долго, но ее перебил начальник:
– Так, кончай человеку голову морочить, не для того она сюда по нашим свалкам добиралась, чтобы слушать про твоего бездельника. Катя посмотрела на Самойлова с благодарностью,  так  как  за годы работы в университете знакомые замучили ее рассказами о своих нерадивых детях и просьбами помочь с поступлением в институт или ликвидацией задолженностей. Причем эти разговоры заводили буквально после нескольких первых фраз общения. Так вели себя ее одноклассники и однокашники, об этом просили бывшие соседи и приятели. Об этом просили чужие люди, едва по- знакомившись и узнав, где она работает. Катя терпеть не могла этих разговоров, как не любят врачи консультировать, всех случайно встреченных знакомых и незнакомых людей. Действительно, не для того же она с таким трудом добиралась до этой лаборатории, чтобы выслушать про проблемы учебы у сына этой простодушной Валентины. Она действительно поплутала по заводской территории, прежде чем нашла их лабораторию в этом дивном месте между свалкой металлолома и утопающим в пыли шихтовым двором доменного цеха. Путанные объяснения Новохата, данные накануне по телефону, как найти Самойлова на заводской территории, ей
мало в чем помогли.
– Понимаете, уважаемая Екатерина Андреевна, с этими бюрократами заводскими одни проблемы, – оправдывался он. – Требуют для прохода на территорию завода пропуск. Пока мы его оформим для вас, конкуренты перехватят заказ. У нас на хвосте уже висит одна экологическая контора. Так что вы уж как-то постарайтесь проникнуть на завод без пропуска. Там можно через въезд грузовых составов зайти. Мои ребята постоянно так ходят, потом через мостки
 
выйдете к лаборатории. Главное запомнить название остановки трамвая: «Доменная». Вы боевая женщина, найдете, – заверил он ее на прощание.
И вот боевая женщина, без проблем запомнив остановку «Доменная», как только ржавый голос из репродуктора известил, что разбитый и дребезжащий трамвай, долго тащившийся вдоль за- водского забора, подошел к заветному месту, быстро выскочила из вагона и остановилась в нерешительности. Никакого прохода на территорию комбината она не нашла и уже решила, что все же вышла на другой остановке, и тут увидела, что через забор на заводскую территорию втягивается тяжелый состав, доверху груженный кок- сом. Он практически протискивался через узкий проезд в заборе, и было удивительно, что состав не задевает распахнутые ворота, так как расстояние между ним и створками ворот было не более метра.
«Это что, и есть тот самый грузовой въезд, через который мне надо пробраться на завод?» – с тоской подумала Катя и тут же заметила, как в зазор между составом и краем забора пробираются на улицу рабочие в спецовках, вынося что-то в мешках, завернутое в газеты, и просто держа в руках трубки или железки.
Ей тут же вспомнились слова директора этого завода, сказанные в одном из интервью, что главной его проблемой является воровство всего и вся на предприятии, что каждое утро смотрит в окно: а не украли ли домны? Глядя на громадины домен, Катя, конечно, понимала, что сказал это директор для красного словца, но подумала, что ему совсем не до смеха, так как вереница «несунов» с территории комбината не заканчивалась.
Двигаясь им навстречу, Катя зашла на завод и долго ожидала, пока состав освободит проход на деревянные мостки, положенные через рельсы. Однако за мостками начиналась свалка металлолома и за нагромождениями ржавого железа было не разглядеть прохода. Пока Катя огладывалась, желая понять, куда же идти дальше, состав, покряхтев и попыхтев, двинулся в обратную сторону, зажав Катю на территории свалки. Сжавшись от близкой опасности и втянув голову в плечи, она вдруг услышала откуда-то сверху:
– Привет, Швейкина! Ты чего тут бродишь?
 
Подняв голову Катя разглядела в окне тепловоза чумазую физиономию, которая могла принадлежать только одному человеку – ее бывшему однокласснику Матюхе, как звали его в давние школьные времена. Ее вечный вздыхатель махал рукой, скаля белые зубы на замурзанном лице.
– О, привет, Матюха! – ответила Катя и улыбнулась. Они всегда звали друг друга по прилипшим когда-то в детстве прозвищам: он ее, Шведову,-Швейкина, а она его Матюшова – Матюха.
То, что Матюха управлял тепловозом, было совсем не удивительно. Весь их класс был разделен на две группы, где мальчишки полу- чали специальность тепловозников, девчонки швей-мотористок. Понимая,  что  одноклассник  не  может  поболтать  с  нею,  сидя за штурвалом тепловоза, Катя крикнула ему:
– Ты лучше укажи, как отсюда пройти в лабораторию защиты окружающей среды.
– А, к экологам! – радостно воскликнул Матюха. – Подожди, сейчас сдам, и прямо за свалкой увидишь «Разливочную», примешь рюмашку, пройдешь немного вдоль шихтового двора и увидишь их халабуду, а я поехал. Последнее, что услышала Катя, традиционное, то, чем всегда заканчивались встречи с одноклассниками:
– Как дела? Надо бы встретиться!
Когда состав в очередной раз освободил путь, Катя пробралась на другую сторону дороги и вскоре заметила небольшой сарай- чик, на стене которого висела табличка «Разливочная». Сарайчик мало походил на питейное заведение, и Катя двинулась дальше вдоль высоких эстакад, где в это время шла разгрузка вагонов на опрокидывателях. Здесь железные лапы захватывали многотонные вагоны, как картонные ящики, переворачивали и вытряхивали из них руду, уголь и известняк. С характерным шумом лавины вся эта сыпучая масса устремлялась вниз и скатывалась по наклонной железной площадке, поднимая тучи бурой, черной и белой пыли. Крепкие парни, держа в руках скребки с длинной ручкой, помогали сползать остаткам шихты, не обращая внимания на пыль. Однако на заблудившуюся дамочку обратили внимание сразу и свистнули в след, чтобы как-то разнообразить свой тяжелый и утомительный
 рабочий день. Ускорив шаг, чтобы не наглотаться пыли, Катя вскоре уперлась в еще одно невзрачное здание, на котором висела табличка
«Лаборатория защиты окружающей среды».
– Я с трудом вас нашла, – улыбнулась Катя своим новым за- водским знакомым. – Неужели вы каждый день ходите таким экстремальным путем?
– Ты через пути шла? – обрадовалась Валентина, сразу перейдя на
«ты». – Это Степанович так ходит, а я по дороге добираюсь, тоже пыльно, но надежнее, а жила бы, как и он, за стенами завода, тоже бы через пути лазала, тут дело привычки.
Поговорили о предстоящей работе. Заводу надо было составить экологический паспорт предприятия, то есть описать все производства с входящими в них материальными и энергетическими по- токами и с указанием, где есть выбросы стоки и отходы. Если учесть, что на предприятии было более пятидесяти цехов, разбросанных на большой территории, вдоль забора которой трамвай шел около со- рока минут, Катя, просидевшая основную часть времени в чистоте и тишине институтских аудиторий, поняла, что работа предстоит нелегкая и ей придется привыкнуть к заводу: к его удушливому смогу, его бездорожью и опасностям, подстерегающим зазевавшегося путника на каждом шагу.
Вспомнилась инструкция по технике безопасности, на которую она как-то водила студентов перед ознакомительной практикой. Строгий и унылый дядька несколько раз за проведение инструкции вгонял зал в истерический хохот. Особенно запомнилась его инструкция – не переходить пути в неположенном месте.
– Был такой случай, – говорил он с заученной назидательной интонацией. – Однажды, переходя железнодорожные пути в неположенном месте, рабочий попал под поезд и погиб. После опроса пострадавшего было установлено, что он был пьян.
Когда аудитория зашлась смехом, – инструктор, строго глядя в зал поверх очков, спросил:
– Что тут смешного?
Сидевшая в первых рядах Екатерина Андреевна, хотела помочь коллеге и ответила:
 
– Забавно, что погибший давал показания.
– Гражданочка, – не меняя назидательного тона, сказал инструктор, – понимаю, когда смеются эти неразумные юнцы. Но как вы, преподаватель, можете смеяться, когда человек попал под поезд?
После этих слов студенты захохотали еще громче, а Кате стало ясно, что спорить с занудливым коллегой бесполезно и лучше замолчать. И все же в блужданиях по заводу были и приятные моменты. Везде, в каждом цеху, она встречала знакомых: тех, с кем когда-то училась, или тех, кого когда-то учила. Встреться они где-нибудь в городе, наверняка прошли бы, просто кивнув друг другу, а здесь, на заводе, останавливались, чтобы приветствовать ее, расспросить: что привело Катю в их дымные края? Говорили, что надо, конечно, заняться экологией, но никто ни разу не по- жаловался на судьбу, которая поселила их в этом аду. Катя тоже не демонстрировала удивления по поводу того, что заводчане привыкли к своему положению, и не только не ропщут, а довольно веселы и оптимистичны.
Особенно его поразила встреча с одноклассницей. Она покинула школу сразу после восьмого класса, забеременев и родив на каникулах ребенка. Опешившие от такого совершенно невероятного происшествия одноклассники стеснялись даже расспрашивать друг друга, куда подевалась веселая и очень способная Ленка, а она, как выяснилось, всю свою жизнь, все долгие двадцать пять лет, про- шедшие после окончания школы, работала на заводе штамповщицей. Каждый день она делала одну и ту же операцию: продвигала стальной прут и нажимала ногой на педаль, чтобы разрубить его на мерные длины, что будет дальше с этими прутками, она не ин- тересовалась. Лена не слишком удивилась, узнав в чисто одетой серьезной женщине, которую начальник цеха водил про территории цеха, свою бывшую одноклассницу. Пока начальник отвлекся на разговор с мастером, Катя успела перекинуться парой слов с Ленкой. Та рассказала, что давно и удачно замужем (муж не пьет и не дерется), что у нее двое детей-подростков. Куда девалась первая дочка, которая сама уже могла быть мамой, Лена не сказала, а Катя интересоваться не стала.
 
– Вон какой важной дамой ты стала! Сам тебя водит, а ведь была меньше всех в классе. Оно, конечно, понятно – отличница! – без всякой зависти сказала ей Лена на прощание.
Сам, то есть начальник цеха, где работала Лена, был очень любезен, но вскоре стала понятна причина его любезности.
– Зачем такой симпатичной женщине, как вы, в нашей грязи копаться? – спросил он, заглядывая Кате в глаза. – Ваше дело пре- подавать. Какой в этом году конкурс в бурсу? Мой короед в этом году поступает. Поможете?
После этих слов Кате стало скучно. Опять не интерес к экологии, которой она теперь служит, интересует заводчанина, а очередной родитель волнуется о судьбе своего чада. Пришлось и ему, как и всем остальным, объяснять, что она не имеет никакого отношения к приемной комиссии, что для поступления в вуз надо поступить на курсы, организованные при университете и, если парень толковый, все получится.
– Может, и получится, но хотелось бы с гарантией.
– Увы, гарантий я не даю, – сухо ответила Катя, и экскурсия вскоре была закончена, и без получения нужной информации.
Впредь Катя вела себя осторожнее и старалась так жестко не отказывать, а поддерживать разговор с родителем и предлагать по- ступать на свою специальность, где она могла бы проконтролировать учебу славного сыночка или доченьки очередного заводского экскурсовода. Бывали просьбы и о том, чтобы она помогла закрыть задолженность кого-то из лентяев. Здесь она отвечала уклончиво:
«Попробую поговорить», надеясь на то, что она больше никогда не встретится с информатором, или на то, что студенческий хвост отвалится сам собой.
Одним словом, сбор данных тем или иным образом двигался вперед, чему еще активно способствовала Валентина. Она работала на заводе с шестнадцати лет и за прошедшие с этого времени годы знала о нем все, вернее всех, что позволяло ей получать то, чего пожелает. Конечно, заочное образование сказывалось на каждом шагу. Ее познания в размерностях величин ограничивались: метрами, кубометрами и килограммами. Обо всех остальных
 
она отзывалась примерно так: да написали какую-то хреновину. Валентина совершенно не могла смириться с числами, где после числа стояла десятка в степени.
– Напишут какую-то муру, а ты голову ломай, – ворчала она беззлобно. – Но ты баба умная – разберешься
Конечно, приходилось разбираться и в размерностях, и в запутанных заводских схемах и материальных потоках. Корпела над ними Екатерина днем и ночью, завалив одну из комнат квартиры чертежами, пухлыми и затертыми томами отчетов, а также скрепленными отдельными листочками с каракулями. Однако, закончив работу, Катя почувствовала, что знает завод, как собственный дом, со все- ми его производственными и экологическими загогулинами. Отчет она сдала ровно в срок, и Новохат, достойно расплатившись с нею, предложил пока до нового проекта издать сборник научных трудов.
– Получишь почти столько же, сколько за эту работу, а деловто тут всего ничего, – сказал он, пристраивая под самым потолком очередную темную поделку местного художника, – жаль только деньги некуда тратить. Я вот скупаю эти картины. Может, и тебе что-то прикупить? Потом за миллионы продавать будешь, – решил он позаботиться о финансовом будущем Кати.
Большие деньги, которые стала получать Катя, активно участвуя в кооперативном движении, объявленном партией и правительством, действительно в последнее время было некуда девать, так как и без того полупустые полки советских магазинов теперь поражали полной пустотой. К счастью, в это время, то ли желая обеспечить отток денег, то ли изменив отношение к частной собственности, правительство вдруг разрешило давать землю под огороды и строить там дачи. Занялись строительством собственного дома и Шведовы, приобретя кусок землицы на берегу моря. Стройматериалы, ко- торые добывались всеми правдами и неправдами, выворачивали карманы, вытряхивая все до последней копейки. По этой причине Катя и согласилась участвовать в сомнительном предприятии из- дания научного сборника по экологии.
– Скажите, а кто у вас его покупать станет? – засомневалась она для порядка.
 
– Предприятия.
– Зачем они им нужны? – удивилась Катя.
– А кто их спрашивать будет, нужны, не нужны? Вышлем налож- ным платежом, и пусть читают, – уверенно ответил Новохат – Да и не ваша эта забота, вы, главное, пишите.
Пришлось взяться за перо, так как необходимость денег гнала в спину, шептала в ухо: «давай, давай», и мозг уже искал, что бы написать. Не желая работать только за гонорар, Екатерина писала статьи, которые могли бы быть полезны предприятиям. Писала о тех проблемах, которые выяснила, общаясь с заводчанами. Писала быстро, с огоньком, анализируя и накапливая знания, обкатывая их на лекциях для студентов. Гонораром за первый сборник Катя оплатила работу каменщиков, сложивших дом, средства за второй потратила на оплату рабочим, покрывшим крышу, а вот к моменту издания третьего сборника купить было больше нечего, магазины были пусты, не помогали даже связи. К этому времени от непрерывной нагрузки совсем расшатался организм и Катя отправилась в санаторий восстанавливаться. Путевку ей помог купить Матюха, с которым они встретились на вечере одноклассников летом 1990 года. Он за неполные полтора года, после их встречи на заводе, успел сделать головокружительную карьеру и прямо из-за штурвала тепловоза пересел в кресло председателя профсоюзного комитета железнодорожного цеха. Посему был он на встрече важен и, только выпив, превратился в прежнего Сашку Матюшенко, готового на все. Он провожал ее ночью домой, хмельной и веселый. Он говорил ей, что был в нее всегда влюблен, но она даже не смотрела на него. Что была она вовсе не девушкой, а памятником. Это странное сравнение так ее задело, что Катя, видимо, желая доказать, что она не каменная, а живая, целовалась с Матюхой до самого утра, стоя под кроной раскидистой шелковицы во дворе своего дома. Как бы не увлек ее этот процесс, но перед расставанием она все же попросила друга достать ей путевку в санаторий, так как у них в университете санаторный отдых был прерогативой управленческого аппарата, преподавателям таких благ не полагалось. Матюха не обманул и путевку достал, хотя от продолжения встреч она наотрез отказалась.
 
НЕЗАЛЕЖНОСТЬ

Вот там, в санатории, среди всеобщего благоденствия и беззабот- ной жизни, она и узнала, что в стране произошел переворот. В СССР правит государственный комитет по чрезвычайному положению, или сокращенно ГКЧП, заявивший, что Горбачёв сидит под арестом в Форосе в своей крымской резиденции. Это сообщение заставило забыть о процедурах не только ее. Все отдыхающие засели у экра- нов телевизоров, то всматриваясь в мрачные лица гекечепистов, то удивленно любуясь пируэтами балета «Лебединого озера», который показывали на заставках. Вот именно эти лебеди почему-то и заста- вили поверить в серьезность происходящего, пожалеть сидящего в Форосе Горбачёва, к россказням которого все уже привыкли. Народ принялся размышлять о том, как он выберется из этой ситуации и спасет любимую женушку и дочку? Однако мысль о том, что с этой минуты кубарем полетит вся их прежняя жизнь, будет перелицована или совершенно отвергнута навязываемая долгое время идеология, наконец перестанет существовать казавшаяся незыблемой страна, в голову никому не приходила. Забыв о процедурах, о скоротечных курортных романах, о целебной воде, отдыхающие сидели у теле- визоров и наблюдали, как митинговали москвичи у стен Белого дома, как Борис Ельцин, стоя на танке, объявил действия ГКЧП государственным переворотом.
О Борисе Ельцине страна узнала, когда впервые за десятилетия жесткого демократического централизма коммунистической партии, требующего совпадения любого мнения с мнением ее Цен- трального комитета, он, еще совсем недавно первый секретарь провинциального обкома партии и без году неделя первый секретарь Московского горкома, вдруг выступил на Пленуме партии и рас- критиковал Горбачёва за низкие темпы перестройки и за нагнетание его культа личности. И члены политбюро, и народ были в шоке от таких вольностей, но, если верховные коммунистические правители негодовали, то народ ликовал.
– Ты слышала, как Ельцин этим трепачам на пленуме под дых дал? – вместо приветствия сказал ей сияющий Корыто, когда
 
на следующий день после этих событий они столкнулись в коридоре института.
– Знаю, – ответила Катя, – и испугалась за его судьбу.
– Не бойся, этот умеет держать удар, он выплывет и еще задаст жару этим маразматикам, – ответил Корыто, сияя лицом и топорща свои прокуренные усы. – Мы еще о нем узнаем, – бросил он на прощание и побежал рассказать о своем предвидении другим своим поклонникам, которых в институте было у него немало.
Как всегда, он оказался прав. Сообщения о подвигах новоявленного советского Геракла поступали непрерывно. Ельцин то каялся и признавал, что был не прав, то опять нападал на окружение Гор- бачёва, то его снимали, то опять назначали на очередную номен- клатурную должность. При этом постоянно распускались слухи, что Ельцин потому и бунтует, что человек неадекватный, а вернее, пьяница, и по пьяному делу то вены себе ножницами вскрывает, то с моста бросается. Причем оказывалось, что людей, знающих Ельцина с этой стороны, очень много, и все они дорисовывали свои штрихи к его портрету.
– Он горький пьяница, – рассказывал Кате на одной из конфе- ренций его земляк, ученый-металлург из Свердловска. – Когда он еще был нашим первым секретарем, случилось мне как-то видеть его на одном банкете. Пил он за столом ведрами, напился в хлам, а тут его к телефону Черненко зовет. Охранники схватили и давай реанимировать: то голову под струю холодной воды засунут, то по щекам хлещут, а он только мычит. Тогда взяли за грудки и давай головой о стену стучать, несколько раз пришлось ударить пока в себя пришел. Он на них не обижался, а сам распоряжение давал, как в чувство приводить.
– Вы сами это видели? – спросила пораженная такой инфор- мацией Катя.
– Нет, не видел, но все в городе об этом говорили, – с непри- вычной для ученого горячностью заявил собеседник, который, по всей видимости, очень хотел произвести на Катю впечатление своей осведомленностью.
 
Однако, несмотря на эти слухи, на непрерывные скандалы, Ель- цин всходил вверх по ступеням карьеры и за два месяца до путча (как он окрестил выступление ГКЧП) объявил Россию суверенной и признал в ней верховенство российских законов над союзными. Что двигало им: редкая напористость, любовь народа к бунтарям, слабая власть или совокупность всех этих факторов? Судя по тому, как разворачивались события дальше, был наверняка у него и заказ на раздел социалистической собственности между подельниками. Идеологов этого раздела было множество. Не сходили с экрана профессора советских вузов, которые вещали о том, о чем знали понаслышке, то есть о капиталистической экономике, которая вдруг для них стала близка и понятна. Те, кто десятилетия преподавал загадочный предмет политическую экономию, где главным врагом трудового народа называлась прибавочная стоимость, изымаемая капиталистами путем эксплуатации народных масс, вдруг разом загалдели о том, что только рыночная, а не плановая, экономика спасет страну. Только частная собственность на средства произ- водства, а не государственная, – основной признак социализма, создаст мощный стимул для продвижения России к процветанию. Оборотни от социалистической экономики и подбросили, по всей видимости, первому президенту России идею о малой России с большой Сибирью-кормилицей. Зачем содержать на ее богатства всех этих неблагодарных братьев, которых сколько не корми, а они все на Запад смотрят? Пусть себе идут сто миллионов на все четыре стороны, а мы будем продавать им Сибирские богатства за большие деньги.
Кто был автором этой идеи? В настоящее время установить это сложно, хотя многие кивают в сторону упокоившегося сына революционного писателя Гайдара. Как бы там ни было, но идея зашла во властные умы, которые хоть и правили страной, но ни- чего, кроме государственных квартир и госдач, согласно законам партийной дисциплины, иметь не могли и никакими благами, кроме цековского распределителя – так назывались закрытые от общественности магазины для партийной элиты, не пользовались. От перспективы стать собственниками огромных богатств Союза
 
у многих голова пошла кругом. Прав был, по всей видимости, Троц- кий, который накануне того, как получил ледорубом по голове, сказал примерно следующее: «Придет когда-то время, и партийная верхушка Союза захочет иметь в своих руках не только власть, но и реальные деньги и ценности. Именно тогда падет советская власть». Так и получилось – стоило зашататься экономике страны и ее государственности, как появился мессия, взявший под свою ответственность развал Союза.
Теперь президент России стоял на танке перед зданием прави- тельства СССР и призывал москвичей не признавать власть пут- чистов. Уже на другой день, ссылаясь на российские законы, были арестованы и отправлены в тюрьму еще недавно всесильные чи- новники, а в Москву вернулся испуганный и раздавленный первый президент СССР. Миру же было заявлено, что с Союзом покончено, теперь вместо него есть Россия и Ельцин ее президент.
Это заявление услышали республики и сделали главный вывод: свобода! Следуя примеру Литвы и Грузии, вышедшими из состава Союза за полгода до этих событий, в дни подавления путча объявили о независимости: Латвия, Эстония и Армения. К моменту, когда Катя вернулась с курорта домой, о незалежности заявила и Украина. Екатерина узнала об этом, едва переступив порог дома. Зазвонил телефон, и тревожный голос подруги произнес неожиданные слова:
– Привет, с приездом! Уже знаешь, что Украина выходит из состава Советского Союза? Вчера было заседание Украинского Верховного Совета и он принял эту резолюцию.
– Не может быть, – прошептала Катя неожиданно севшим голосом.
Это известие буквально вогнало ее в ступор, оно было нереально, нелепо, и в него не верилось. Понятно, что вышли из Союза При- балтийские республики, они никогда не скрывали, что им Союз на- вязан, понятно, что ушли Грузия с Арменией, там к власти пришли националисты, но Украина – самая близкая России республика, тоже уходит? Этого не может быть! Решив, что подруга – человек, далекий от политики, могла что-то перепутать, Катя дрожащими руками включила телевизор. Диктор Первого канала с совершенно
 
бесстрастным лицом информировал население, что в стране на- чался парад суверенитетов и сегодня Украина заявила о своей не- зависимости.
– Что ты такое говоришь? – кричала Катя в телевизор. – Ре- ферендум в марте был, и восемьдесят процентов жителей страны проголосовали за сохранение СССР.
– А ты побольше верь этим референдумам, сегодня одно, завтра другое, – буркнул муж – совершенно аполитичный человек, и пере- вел телевизор на другой канал.
– Неужели ты не понимаешь, мы – русские, будем жить теперь на Украине!
– А раньше где ты жила? – без всяких эмоций, лишь бы что-то сказать спросил муж.
– Я жила в Советском Союзе, на территории Украинской Совет- ской Республики, а это две большие разницы! – не унималась Катя. Националистические настроения на Украине не были для нее новостью. Она с большой тревогой слушала вначале антисоветские, а потом антироссийские речи, звучавшие по украинскому радио, которыми особенно грешили на Западной Украине, откуда Катя только что вернулась. Эти речи ее очень раздражали и удивляли. Она искренне не понимала власть, позволяющую подобные разговоры, так как никогда не забывала своих русских корней и ассимилироваться в Украине не хотела.
Когда родители выбирали город местом будущего проживания, замерзнув за Полярным кругом, проблема того, что он расположен на территории Украины, даже не упоминалась. Союз, который устоял под мощными ударами всей Европы в годы Великой Отечественной, казался совершенно надежным, Украина представлялась самой дружественной России республикой Союза.
В первые годы жизни в городе, которые пришлись на учебу в школе, Катя не испытывала никакого дискомфорта от того, что жила в Украине. Да, в школе изучали украинский язык, но ей – приезжей из России, предложили только сидеть на уроках, а вскоре вышел указ о переводе изучения национальных языков в стране на факультатив. Да, однажды учительница украинского – высокая
 
дама с прямой спиной и косой, вокруг гордо посаженной головы, подняв ее выговорила:
– Украинске хлиб сало исы, украиньску мову вывчаты не бажа- ешь!
Однако Катю это не задевало, так как во всем классе бытовало активное отторжение национального языка и одноклассники с за- вистью смотрели на нее, когда на уроках украинского она делала домашние задания по другим предметам или вообще уходила гулять с подружкой, тоже «не вывчавшей мову». Отношение к украинскому языку в Новороссии, а именно так называли в царской России эту та часть Союза, где сейчас жила Катя, было несерьезное. Единственная на территории города украинская школа закрылась из-за отсутствия желающих в ней учиться, все объявления и названия магазинов писались на русском языке, если не считать светящихся неоновых реклам на универмаге «Одяг», «Взуття», которые рассматривались просто как экзотика и не более. Это было неудивительно. Нет на свете нации, которая могла бы сказать про эти места – «это моя земля», которая бы вросла в эту землю корнями, основала города или хотя бы поселения. Веками, тысячелетиями Причерноморье и Приазовье были нейтральной полосой между славянскими и азиатскими племенами, по которой вихрем проносились кочевые племена хазар, печенегов и половцев, не оставляя после себя ничего, кроме могильников. Этих кочевников греки именовали скифами, от чего и захоронения стали называться скифскими и откуда воз- никли эти народы, куда они исчезли, никто толком не знал, но, судя по изображениям на найденных в курганах золотых украшениях, были они азиатами. Откровенными азиатками были хранительницы курганов – «скифские бабы» с широкими узкоглазыми лицами. Быстрее всего скифы пришли из Азии и ушли назад, оставив едва заметный след в лицах южных славян. Не закрепились здесь и завоеватели Батыя, часть их осела в теплом Крыму, а остальные тоже ушли назад в необозримые просторы Средней и Восточной Азии. Почему не закреплялся народ на этих плодородных землях? Ответ, по всей видимости, простой: здесь не было лесов, а без топлива в этих местах не проживешь – зимы в Приазовье бывают очень
 
холодными. Кроме того, здесь нет полноводных рек, а вода в малых реках жесткая и невкусная. Однако даже те из славян, которые решались поселиться на территории Дикого поля, так звали эти места, долго здесь не засиживались. То кочевники набегут и в плен уведут, то татары или тюрки полонят и отправят на невольничий рынок. Решить эту проблему удалось только российским царям, которые столетиями защищали свои рубежи от набегов в начале «неразумных хазар», а потом от подданных Турецкого султана. Завершила их дело Великая Екатерина и отвоевала эти земли для своей империи. Ее друг и соратник Потёмкин заселил Дикое поле русскими крестьянами, греками, армянами, евреями и прочим людом. При нем здесь выросли города Одесса, Николаев, Екатеринослав, Херсон, Симферополь, Севастополь и Мариуполь. Проблема с топливом была разрешена открытием богатых месторождений угля, а к невкус- ной воде постепенно привыкли. Так и появились в России новые земли, которые, в отличие от Малороссии – нынешней центральной и западной Украины, стали называть Новороссией. Народ на этих новых землях говорил в основном на русском языке, а вернее, на суржике – смеси русского и украинского, с примесью слов других проживающих здесь народов. И все-таки главной составляющей этого языка был русский язык, так как без него не могла развиваться индустриализация этого края. На русском языке говорили чинов- ники, на русском получали образование, на русском языке была написана вся техническая литература, на русском языке говорили приехавшие обживать эти края специалисты. Украинский язык на этих территориях был языком села и конкуренции с русским не выдерживал. Многонациональное население края предпочитало общаться на русском.
Ленин включил Новороссию в состав Украинской Советской Республики, которая в те годы была представлена только территорией, так называемой Гетманщины, созданной стараниями Богдана Хмельницкого и присоединенной к России три века назад. Есть мнение, что Лениным двигала нелюбовь к этим завоеванным царями землям, так как они – зажиточные, не поддержали пролетарскую революцию и участвовали в белом движении. Возможна
 
и другая причина – желание укрепить вечно бунтующие украинские земли теми, кто исповедовал русскую идею и мог экономически поддержать всю республику. В гениальности Ленину не откажешь. На сотню лет Новороссия стала опорой украинской экономики и тем регионом, который удерживал Украину в сфере влияния Мо- сквы. А вот само название этих освоенных Потёмкиным земель – Новороссия, было предано забвению. Надо отдать должное русским царям. Удовлетворив прошение Перьяславской Рады, включить Гетманщину, страдающую от притеснений поляков, в состав России, они не только тринадцать лет воевали с Речью Посполитой, защи- щая эти земли, но и отнеслись к вернувшимся в семью заблудшим братьям как к своим. И это несмотря на всю переменчивость в на- строениях присоединенных народов и непрерывные свары между их гетманами, которые часто предавали интересы России. Русские и украинцы, как народы, произошедшие из одного славянского корня, жившие несколько веков в едином государстве Киевской Руси, во- евавшие совместно с общими европейскими и азиатскими врагами, всегда назывались народами-братьями, и смешение их через браки, через добровольные переселения в России не притеснялось.
Грузин Сталин, деливший все человечество на коммунистов и врагов народа, не стал продолжать традиции русских царей и вел по отношению к Украине жесткую политику. Что им двигало? Желание подавить мятежный народ, который долго воевал, не желая смиряться с властью большевиков? Или жесткую политику по от- ношению к украинцам ему нашептывали члены его Политбюро, сплошь выходцы их украинских черт оседлости для евреев, натерпевшиеся погромов и всяческих притеснений? Однако быстрее всего он, одержимый идеей индустриализации аграрной страны, дочиста выгребал у крестьян единственную валюту страны – пшеницу, чтобы на эти средства покупать станки и технологии для строя- щихся заводов и фабрик. Национальность роли не играла. Понят- но, хлебородной Украине досталось больше всего. Эта людоедская политика индустриализации страны аукнулась в первые же годы войны, когда выжившие в мясорубке коллективизации крестьяне стали солдатами предавшего их Отечества. Они сдавались немцам
 
толпами, пока не поняли, что Гитлер их вообще за людей не считает и не только создавать независимое государство Украина не собира- ется, но поить и кормить пленных не входит в его планы. Вот тогда и объединились украинцы с русскими собратьями и погнали немца со своей земли. Память о победе над фашизмом и многовековая общая история стали духовной скрепой, соединившей два народа. Однако ржавчине подвластны любые скрепы и такой ржавчиной для русско-украинских связей стало другое «мудрое» решение отца на- родов: после Второй мировой войны включить в состав Украинской ССР Галичину и Волынь.
Если Волынь успела после первого раздела Польши около двух веков побыть в составе Российской империи, то Галичина никогда не была ее частью. Этот осколок Киевской Руси, оторвавшийся от русского мира во время татаро-монгольского нашествия, долгие семьсот лет метался между Речью Посполитой и Австро-Вергерской империей, которые передавали его из рук в руки. Ни одни из ино- земных хозяев Галичины не занимался развитием своей колонии, а не таясь всячески выражали ей презрение. Достаточно сказать, что в столице Галичины – Львове, к началу Первой мировой войны было одно единственное предприятие – пивзавод, а поляки запрещали «украинскому быдлу», так они называли местное население, ходить с панами-поляками по одной стороне улицы. Неудивительно, что лучшей долей галичанина в это время считалась иммиграция в Канаду. Однако, несмотря на это, галичане во все времена воевали за своих хозяев против России и всегда считали российских солдат врагами или, как они их называли, – москалями.
Понимал ли Сталин, вводя войска на территорию Галичины, создавая буферную зону между Германией и Союзом, что он оккупировал территорию, заселенную враждебным России народом? Понимал ли он, что, включив после войны Галичину в состав Со- ветской Украины, закладывает мину замедленного действия под стабильность этой республики и ее единства с Россией? Тем более и взрывчатка для мины была готова. Полтора предвоенных года хватило, чтобы галичане и волыняне могли понять, что объятия славянских братьев горше пинков бывших хозяев. У каждого народа
 
есть святыни, у западных украинцев их три: мова, вера и свой дом. Они сумели сохранить основу своего языка и за столетия превратили его из древнерусского в украинский. Они сумели в католическом мире не отречься от своей веры, а сплотиться вокруг нее. Они всю жизнь строили свой дом, отказывая себе во всем. Москали попрали все святыни: язык вытеснялся русским, вера подвергалась гонениям, хорошие дома были отняты и отданы голытьбе, а их владельцы сосла- ны в Сибирь или на Соловки. Неудивительно, что во время войны на территории Западной Украины были созданы: бригада СС «Гличина» и воинские формирования, сражавшиеся на стороне фашистов:
«Нахтигаль» и «Роланд». Украинские националисты считали, что на основе этих военных формирований, после провозглашения Украинского национального государства будет создана украинская национальная гвардия. Однако немецкое командование не только отвергло идею независимой Украины, но и вскоре все украинские подразделения переформировали в 201 полицейский батальон, который использовался немцами для диверсионных и карательных целей. Командовали полицейской частью немецкие офицеры, а заместителем командующего был Роман Шухевич, с первых дней войны служивший в рядах Рейха. Нет ничего удивительного в том, что после войны эти славные воины под руководством пана Романа сформировали Украинскую повстанческую армию (УПА), уничтожавшую всех, кого ненавидели: коммунистов, москалей, жидив и ляхов. Их идейной библией были труды земляка – историка Грушевского, потратившего много сил, чтобы доказать, что украинцы и русские идут от разных корней и братьями не являются. У них был свой теоретик украинского национализма – Степан Бандера, который в военных действиях участия не принимал, так как его непрерывно держали в тюрьмах то поляки, то немцы. Однако вся деятельность Украинской повстанческой армии держалась на его идеях, что и дало возможность назвать националистические движения на Украине – бандеровщиной.
Много крови было пролито в борьбе с бандеровцами. Сове- ты победили, отправив тех, кого поймали, в Сибирь и на крайний Север, а остальных рассеяли по территории большой страны,
 
посылая на комсомольские стройки. Огромное количество западных украинцев растворилось на просторах промышленной Новороссии и без труда ассимилировалось с местным населением, перейдя на суржик и показной атеизм. Оставшимся на родной земле Союз дал работу, застроив Галичину и Волынь предприятиями военно-про- мышленного комплекса. Мир был восстановлен, но загнанная в щель национальная идея затаилась, чтобы вылезти во время объявленной Горбачёвым гласности.
На стройки металлургических заводов города было завербовано много молодежи с Западной Украины, которых тут же стали называть «бандерами». Однако Кате – ярой спорщице, никогда не приходилось дискутировать о национальной украинской идее. Попытки национальных украинских телеканалов и особенно радио развивать национальные идеи смущали, но не казались серьезными. Когда в конце 80-х партия решила покаяться в преступлении против своего народа – искусственном голоде, устроенном во всех хлеборобных районах страны, который прошелся по Украине страшной косой голодомора, Катя была готова к этим откровениям. Разговоры о голоде в период коллективизации заводил еще Хрущёв. Однако на человека всегда с особой силой действуют воспоминания непосредственных участников событий. Таким участником был ее отец, и голод на Украине он видел собственными глазами. В на- чале тридцатых годов он был студентом Харьковского института железнодорожного транспорта и осенью тридцать второго с группой студентов своего курса был отправлен в село на помощь только что организованному колхозу в сборе урожая. В первом же селе их по- трясла удивительная тишина, безлюдье и тяжелый запах, стоявший на улицах. Вначале они подумали, что запах падали распространяет по селу лежавшая у сельсовета лошадь. Лошадь представляла собой груду костей в тонкой оболочке кожи. Тын, к которому она была привязана, был ею изглодан до состояния мочалки, трава вокруг лошади была съедена до корней.
– Где люди? Как они могли бросить на погибель лошадь? – удивлялись студенты до тех пор, пока не зашли в здание сельсовета, где ничком на полу лежал труп такого же тощего, как лошадь, мужчины.
 
Еще более жуткая картина ждала их в домах селян, где лежали десятки трупов – жалкие остатки тех, кто когда-то сеял и собирал урожай. Студенты не могли понять, что случилось с этими крестьянами, и боялись к ним прикасаться, считая, что они умерли от какой-то внезапно поразившей их инфекции, пока сопровождавший их преподаватель, мрачно глядя в землю, не сказал:
– Не бойтесь, инфекции тут нет, люди умерли от голода.
– Как от голода?! – зашумели студенты. – Харьков рядом, там голода нет!
– Нет только потому, что село отдало последнее, чтобы работали наши заводы и учились вы. Так что давайте отдадим последний долг людям, не пощадившим своих жизней, чтобы обеспечить будущее нашего советского государства.
Отец рассказывал, что он потом долго ломал голову: почему не ушли эти люди их голодного села, почему не уехали в другие города России? На первый вопрос ему ответил брат, партийный функционер в Харькове.
– Не ушли потому, что войска их не пустили. Цепью стояли во- круг городов, отгоняя голодающих. Только смотри не болтай об этом. Мать Кати пролила свет на второй вопрос, рассказав, что в на- чале тридцатых годов, придя на вокзал, она – шестнадцатилетняя комсомолка, с ужасом увидела на каменном полу исхудавших до скелета людей, которые сцепились в одну грязную кучу, лежа друг на друге. Кинувшись с комсомольским задором помогать этим людям, она была вынуждена отступить под напором милиции, которая на
все ее вопросы, кто эти люди, отвечала односложно:
– Освободите помещение, девушка!
Потом по городу поползли слухи, что это голодающие с Украины, которые каким-то чудом смогли добраться до их северного города. Этих бедолаг очередным поездом отправили домой на голодающую родину. Рассказы родителей казались чудовищными, но хотелось верить, что это было давно и уже совершенно забыто и спрашивать за эти злоде- яния надо только со Сталина и его главного опричника Берии. Такое решение облегчало понимание проблемы, указывало на виновных и обеляло тех коммунистов, которые продолжали править страной.
 
Когда во времена гласности опять взялись за эту тему, то эта исто- рия могла потрясти только масштабами голода, а не самим фактом. Споры об украинском национализме возникли после создания в Киеве партии Украинской национальной ассамблеи – Украинской народной самообороны – партии праворадикального толка под предводительством сына главного бандеровца Романа Шухевича Юрия. Он сразу заявил в своей программе о необходимости добиться от руководства ЦК Компартии извинений за геноцид украинского народа во время коллективизации и голода тридцатых годов. Это показалось уже слишком. Признала партия свои ошибки. Чего еще надо? Зачем надо ворошить прошлое, когда новых проблем хватает? Так думала Катя и, как ей казалось, большинство советских людей. Однако в том, что это не так, она убедилась, общаясь с собствен- ными подругами. Они дружили со студенческой скамьи, всегда по- нимая друг друга, не сплетничая за спиной и мало интересуясь, кто из них кто и кем были их родители. Молодость – это такое время, когда в компаниях редко вспоминают родителей и знают только тех, у кого часто бывают в гостях.
Чаще всего они бывали в гостях у Любы, симпатичной и самой доброй подружки, мама которой поражала любого, с нею общав- шегося, удивительно кротким взглядом, в котором читалась чистая святость, присущая глубоко верующему человеку. Все знали, что Люба приехала учиться в город из провинциального украинского города и вначале жила в общежитии, а потом мыкалась на съемных квартирах, пока не обзавелась собственной кооперативной квар- тирой, куда к ней приехала жить ее мама. Это казалось событием совершено необыкновенным, так как кооперативы были и тогда дороги. Люба объяснила, что ее тетка продала в родном городе дом и на вырученные деньги купила квартиру, где они будут жить втро- ем, так как у тетки, кроме сестры и племянницы, больше никого на свете нет. Вскоре, зайдя к подруге, Катя увидела согнутую пополам старушку, которая ходила, опираясь на палочку, буквально лицом вниз. Это и была Любина тетя. На вопрос: «Что с ней?» – Люба уклончиво ответила, что тетю мучает наследственная болезнь ко- стей, спровоцированная тяжелой работой.
 
– Что это за работа такая, – не унималась любопытная Катя, – чтобы человека вдвое согнуть?
– Тетя работала на лесоповале, – односложно ответила Люба, не желая, по всей видимости, вдаваться в подробности, но Катя все же раскрутила подругу на рассказ.
Любина мама происходила из семьи раскулаченного крестьяни- на-середняка. Семья была большая, но работников немного: отец, сын и старшая дочь. Мать семейства в работники не годилась, так как ее к тому времени скрутил радикулит, который потом согнул и ее старшую дочку. Любина мама была в это время подростком, а остальные дети совсем маленькие. Все, чего семья успела нажить к началу тридцатых годов, были лошадь, корова да пара овец. Любин дед не понял, какая жестокая сила загоняет его семью в колхоз, и делать это отказался. В результате его и всю его семью, едва дав одеться, погрузили в теплушки и вывезли в Сибирь. Выбросили в дикой безлюдной тайге без еды и инструмента, чтобы хотя бы со- орудить землянки для жизни. Один-единственный из поселян до- гадался захватить с собой топор, который ценился на вес золота, с помощью него и смогли горемыки соорудить себе землянки. Однако не многим удалось дожить в снегу до этого счастья. Вначале умер- ли Любины младшие сестры и братья, за ними родители. Выжили только две сестры: упорная работящая тетка, которая подрядилась валить лес в тайге, и Любина мама – любимица старшей сестры.
Эта история долгое время не давала покоя Кате, но и ее она списала на злодеяния Сталина. О происхождении родителей других своих подружек она знала только то, что у Татьяны отец офицер, у Валентины – рабочий, а у Ольги – преподаватель их университета. В начале апреля они всегда праздновали день рождения Ольги, вы- падавшей на День Парижской коммуны. Как всегда, пошутили на эту тему, называя подругу коммунаркой, и Катя за столом расска- зала о чудачестве своего коллеги – заведующего одной их кафедр, заявившего себя членом партии УНА УНСО и повесившего у себя в кабинете портрет Шевченко, в обрамлении украинских рушников. Катя рассказывала эту историю со смехом и не сразу заметила холод на лицах подруг.
 
А что тут смешного? – посмотрела на нее укоризненным взглядом самая дерзкая из них, Татьяна, которую в студенческие времена за правдолюбие и бескомпромиссность называли комиссаром.
– Не знаю, как вам, но мне кажется это странным, развешивать в кабинете математики портрет поэта, да еще и с полотенцами.
– Шевченко великий украинский поэт, – сверкнув на нее ка- рими глазами, сказала Татьяна, которая сама писала стихи и даже публиковала их в местной газете.
– Тебя бы не удивило, если бы кто-то из коллег повесил на стене портрет Пушкина или Маяковского. А Шевченко тебя почему-то смущает?
– Меня смущает не портрет, а то, что он повешен с рушниками в переднем углу, как икона, – пыталась объяснить друзьям свою мысль Катя.
– А он и есть наша икона, – с вызовом вставила молчавшая до этой минуты Ольга. – Тебе – русской, этого не понять.
После ее слов на мгновение в комнате повисла напряженная тишина и до Кати вдруг дошло: оказывается, в компании своих друзей она, пожившая с ними бок о бок уже двадцать лет, не такая как они. Она русская, и они об этом помнят. Это было откровение, и Катя в первую минуту даже не нашлась, что ответить, но потом все же выдавила из себя:
– Я как-то не задумывалась над этим вопросом, кто из нас тут кто, и почему-то была уверена, что мы все советские.
– Этот ты у нас советская, а мы украинки, по крайней мере по матерям, – с вызовом ответила Татьяна. – Моя мама родом из Умани, что под Киевом. Мамин отец погиб в Гражданскую войну, сражаясь в Красной армии. Бабушка осталась одна с тремя детьми и как-то пыталась поставить их на ноги. Во время коллективизации она даже в колхоз записалась, надеясь, что он поможет им выжить. Когда из всех закромов, и колхозных в том числе, было изъято все зерно, на- чался голод. Люди ели лебеду, крапиву, из опилок жарили оладьи, но пришла зима, и есть стало нечего. Бабушка забрала детей и, шатаясь от голода, пошла в Киев. Они пробирались по бездорожью, чтобы не попасть на заградотряды. В дороге умер самый младший мальчик, но
 
двоих детей, и мою маму в том числе, бабушка все же довела до Киева. Постучала в окно одного из домов и, услыхав, что дверь открывается, оставила детей и ушла. Взрослых в дома не принимали. С тех пор ее больше никто не видел, видимо, умерла по дороге домой. Мою маму и ее брата поместили в детдом, они выросли, выучились. Как-то на танцах мама – лаборантка спичечной фабрики, познакомилась с ка- питаном Красной армии, который был родом из Смоленска. Вскоре они поженились, я родилась с русской фамилией. Историю своей семьи мама рассказала не так давно. Отец строго-настрого запрещал ей говорить с детьми о ее родителях, а вот песни украинские мама пела всю жизнь, и я многие знаю. Поэтому Шевченко мой поэт.
– Ну, ради бога, пусть он твой поэт, но в твоих стихах не звучат народные мотивы, они полны романтики и веры в справедливость человечества, – сказала Катя, после того, когда возбужденная своей речью Татьяна нервно не затянулась сигаретой. – Будь я поэтом я не утерпела бы и написала о страданиях своих близких, а у тебя все цветочки, василечки и алые паруса.
– Человек не может всю жизнь посыпать голову пеплом и жить прошлым, так говорил мне мой дед – кубанский казак, – вступила в разговор самая благополучная из подруг, Ольга, – человек должен уметь вовремя зарыть топор войны и жить дальше, не терзая душу местью. Отец говорил то, что говорили его предки – запорожские казаки, которых Екатерина переселила на Кавказ для защиты Рос- сии от горцев. Они никогда не забывали своего языка, хотя верой и правдой служили царю и отечеству. Мой дед, есаул казацкого войска, кавалер Георгиевского креста, вовремя понял, что ждать пощады от красных ему не приходится, и еще до начала репрессий, закрыв дом и погрузив семью и нехитрый скарб на телегу, ушел из родных краев на запад. Ему удалось пристроиться на работу на строке «Южстали». Пока равняли территорию будущего завода, он возил землю на своей телеге, а потом стал возить со станции работников, которых соста- вами привозили в город. Их отбирали по тюрьмам среди заключен- ных, политических и раскулаченных. Брали только самых молодых и крепких, свозили за колючую проволоку, которой обнесли кусок степи. Это был трудовой лагерь, где люди спали на голой земле под
 
открытым небом, ели баланду и работали от темна до темна. Так что привозил он в лагерь живых, а обратной ходкой вывозил мертвых, чтобы свалить мертвых в балку, где другие доходяги прикапывали трупы землей. Вот так примерно завод и строился. Одних крестьян уморили, отняв хлеб, других заморили на стройках коммунизма. А мой отец – сын этого деда, кончил наш университет, защитился, женился на моей маме, однокурснице. Ну, а дальше вы знаете. Я не могу считать себя русской, но и украинкой тоже признать себя не могу, при этом, если это потребуется, я признаю украинский язык своим родным и буду на нем говорить.
Оля всегда была рассудительной и интеллигентной, заподозрить ее, единственную дочку проректора университета, в том, что она казацкого рода, было невозможно, о чем Катя ей тут же и сказала:
– Удивительно! Оля, ты меньше всего похожа на казачку, такая утонченная, спокойная. Не представляю, как ты заговоришь на украинском языке. Хотя я не против, как-то пойму.
Ища поддержки, Катя посмотрела на Валентину, с которой про- сидела за одной партой все пять лет учебы в институте. Валя вы- глядела простушкой, человеком из народа, но даже в их элитной группе, состоящей из школьных медалистов, училась лучше всех. Валя сидела, опустив голову, но, почувствовав на себе Катин взгляд, посмотрела так, что Катя поняла, что и здесь поддержки не жди.
– Я никогда не рассказывала о своих родных, – заговорила Валя треснутым от волнения голосом, но раз уж пошли такие откровения, то придется признаться и мне. Признаться в том, что родилась за колючей проволокой, в поселении, где жили мои родители-лишенцы. Знаете, кто это такие? Это люди, отсидевшие сроки по 58 статье, и их дети, лишенные гражданских прав. Мой дед по отцу был дворянином, царским офицером Колесниковым. Его посадили практически сразу после революции, когда он отказался вступать в ряды Красной армии. Сослали на Соловки вместе с женой – моей бабушкой. Несколько лет они сидели в Соловецком лагере, потом уже, в тридцатые годы, их перевели на поселение в Воркуту, строить шахты. Дед был военный инженер. Это, видимо, и спасло его и мою бабушку, но так и не дало возможности получить прощение
 
у государства за свое происхождение. Они и умерли лишенцами. Их детям: моему отцу Николаю и его двум братьям разрешили по- лучить среднее образование, а вот двери института для них были закрыты.
Мой дед по матери – крестьянин из-под и Белой церкви, махновец Василий Белюк. Когда войска атамана были разбиты красными, Васыля долго держали в тюрьмах, а потом отправили на Соловки. Вслед за ним поехала его невеста – моя бабушка Паросковея или Параска, как ее все звали. Она была настоящая хохлушка, очень боевая и настырная. Любила она своего Васыля безумно и неотступно следовала за ним. Вначале она носила передачи в тюрьму, потом, когда его сослали, поехала на Соловки вслед за ним вольнонаемной. За время короткой встречи моя бабушка забеременела и родила рядом с тюремными стенами дочку – мою маму, Галю. Мама – дочка махновца, выросла за Полярным кругом, была активной комсомол- кой, как и мой отец – сын дворянина Колесникова. Они познакомились в Воркуте на поселении, которое находилось за колючей проволокой. Оба они хотели пойти на фронт, но их, лишенцев, не брали. Оба не получили образования. Их отпустили на большую землю во время хрущевской оттепели, когда родилась я – третий ребенок в семье. Местом поселения определили город, где надо было поднимать металлургические заводы. Отец у меня классный слесарь. С нами на большую землю уехала и бабушка Параска. Вот и скажи – кто я, русская или украинка? – жестко посмотрела Валентина в глаза Кати.
– Я уже говорила, ты советская, – ответила Катя, как и я, хотя мне, наверное, повезло больше, чем вам. Мой дед тоже был офицером царской армии, но в малом чине, да и умер еще до революции и гражданской войны. Это портило жизнь отцу, но все же он получил образование и в партию вступил. Там на одном из собраний и встретил мою маму, активистку, о происхождении которой в главе
«социальное положение» стояло – из рабочих. Ее дед был рабочим Путиловского завода. Все мои предки русские до обозримого колена. Честно говоря, я всегда этим гордилась, а вот сейчас послушала вас и поняла, что все это время я была среди вас чужая и вы постоянно
 
об этом помнили. Это сложно осознать и принять, но я постараюсь, а сейчас, думаю, мне стоит уйти, чтобы не отравлять всем праздник.
– Зачем ты принимаешь все на себя, мы к тебе нормально от- носимся, просто рассказали истории своих родителей, – сказала, глядя в сторону, Татьяна.
– Вы их так рассказывали, что мне показалось, что вы пытаетесь все их беды свалить на русский народ, и на моих родителей, и на меня в том числе. Но позвольте вас спросить: а отец народов был кем, а его главный опричник, разве они русские? А какой процент русских входил в состав Политбюро КПСС? Знаете ли вы, что на все Политбюро компартии русскими были только Молотов и Вороши- лов? Еще один вопрос, знаете ли вы, сколько русских погибло в этих репрессиях? В одном Питере был вырезан весь цвет русской нации! А сколько русского люда погибло в белом движении, а во времена репрессий? В тридцать седьмом был арестован мой дядя – комму- нист с юношеских лет. Он случайно выжил, но многое рассказал отцу. Наша семья, как и твоя, Валентина, жила на Крайнем Севере, правда, в качестве вольнонаемных. Мне отец – железнодорожник, говорил, что под каждой шпалой Северной железной дороги лежит русский человек, и причем лучший из нации. Конечно, он образно выражался, но мне потом – ребенку, постоянно чудились эти покойники, и я боялась ездить поездом.
И что я должна считать, что весь этот террор русские устроили? Или это была злая воля грузина Сталина, подогреваемого соратниками евреями, которых обижали, между прочим, украинцы, в силу совместного проживания. Сколько было погромов, сколько притеснений, вот потом все это вылилось репрессиями на русские и украинские головы, винные и невинные.
– Мать, ты чего завелась? – услышала Катя за своей спиной.
Мужья ее и подруг во все время этого разговора курили на улице и подошли только к окончанию дискуссии. Катин муж, зная заводной характер жены, быстро остудил ее горячую голову заявлением:
– Так, пошли домой!
Это было кстати, и Катя, извинившись перед друзьями за несдержанность, распрощалась и ушла.
 
На всю жизнь она запомнила холодные глаза, которыми ее самые, как ей казалось, близкие люди смотрели на нее при расставании. Есть такой взгляд, когда человек вроде и смотрит на тебя, но по пустому устремленному в себя взгляду явно читается, что он тебя не видит. Они долго не общались, но горе их опять свело. Умерла Любина мама, и хоронили ее все вместе, плача и раскаиваясь в том, что мало уделяют внимания своим состарившимся родителям, что обижают друг друга по пустякам.

На следующий день рождения Ольги опять собрались все вместе. Как на беду, встреча состоялась сразу после референдума о сохра- нении целостности Советского Союза, организованного Горбачёвым. К этому времени от страны отделились Литва и Грузия, а в республиканских СМИ Украины открыто стали звучать призывы к сепаратизму. Особенно настораживало то, что большинство телепередач стали вести на украинском языке, а главная русскоязычная газета города стала размещать часть материала на мове. Однако все это казалось чем-то несерьезным, данью времени.
Однажды возвращаясь поездом из Киева и обсуждая эту проблему с соседями по купе, Катя поддержала одну из соседок – жительницу Литвы, которая горячо доказывала, что литовцам ни за что не заставить их – русских, говорить на литовском. Мол, что они без нас, без специалистов, делать будут, если все соберутся и уедут из их ненаглядной Литвы, которая вдруг перестала понимать русский язык?

– Зря вы горячитесь, панночки, – вступил в разговор молчав- ший до этого сосед по купе, мужчина лет пятидесяти пролетарского вида. – Где вы денетесь? Заставят, заговорите и по-литовски, и на украинской мове. И це буде уже дуже скоро. Союз рушится. Куда вы поедете, в Россию? Кому вы там нужны? Придется вывчать местные языки.

Несмотря на свой простецкий вид, говорил он на суржике очень складно, и тоном человека, привыкшего к тому, что его слушают.
– Извините, а кто вы? – поинтересовалась Катя.
– Я председатель родгоспу з Ивано-Франкивьськои области, ездил до вас оцинковку для свинарника купуваты.
 
– А, тогда понятно, из бандеровских мест, – криво улыбнулась вильнюсская дама и, демонстративно развернувшись к Кате, продолжила:
– Не заговорим, скорее они все на русский перейдут, чем мы на литовский.
Кате стало неудобно перед соседом за демонстрацию презрительного отношения к нему, и она, улыбнувшись, сказала:
– Не хотелось бы, чтобы вы оказались правы, так как нет в этом никакого смысла. Я хорошо понимаю украинский язык, а вы пре- красно понимаете меня. Зачем же нам себя ломать?
– Я не тики розумию российску мову, но и пишу дуже грамотно, але не нам таки ришення прийматы, це влада буде робыты.
– А зачем власти такие проблемы? Пусть каждый говорит на своем языке, лишь бы экономика страны развивалась. Разве не так?
– Може и так, а як тоди влада заявить про сэбэ? Что коммунизм знову реформуваты? Скики реформують, а тики поганише стае. Так ще панночки, скоро национализм прийде, и вы уси мову вчиты будете.

Он сказал это так уверенно, что стало как-то не по себе. И не столько от того, что по непонятной причине придется ломать привычный русский язык, сколько от того, что прозвучала откровенная угроза тому, что на смену коммунистическому тоталитаризму, с которым, казалось, распрощались, придет другой, но уже националистический, диктат.
Памятуя прошлогодний тяжелый разговор, Катя не стала обсуждать с подругами эту только что произошедшую с нею историю и вообще старалась вести разговор на нейтральные темы. Однако избежать конфликта не удалось, как говорится: у кого чего болит, тот о том и говорит, и тема независимости Украины возникла сама собой, начавшись с обсуждения результатов референдума о сохранении Советского Союза.
– Как же вы голосовали, за Союз или против? – строго спросил у компании муж Ольги – Михаил, который еще в студенческие времена вступил в компартию, и к этому времени был уже парторгом факультета.
 
– Как, как? – пожала плечами Татьяна. – Голосовала, как все, за сохранение. От моего голоса все равно ничего не зависит.
– А что могла проголосовать против? – поднял возмущенно брови Михаил.
– Чего ты на меня так смотришь? – ответила с вызовом Татьяна.
– Как я смотрю? – удивился тот.
– Как Ленин на буржуазию, – ответила Татьяна. – Я же не в твоей партячейке, вон, у Екатерины спрашивай, вы с нею на одном факультете.
– Ее я тоже могу спросить только по дружбе, она же не член партии, – посмотрел Михаил на Катю своими бархатными глазами. У них были какие-то странные отношения. Катя его недолюбливала и за глаза называла деланным, то есть неестественным. Ей всегда казалось, что он говорит совсем не то, что думает, и живет не так, как хочет, а с их компанией дружит только потому, что, кроме них, вряд ли кто-то станет общаться с таким бурбоном. Видимо, чувствуя Катину холодность, Михаил относился к ней с показным мужским интересом: время от времени ласково поглядывал, на вечеринках постоянно приглашал танцевать, незаметно прижимая к своему неестественно напряженному торсу. Все это казалось Кате странным, и ей всегда хотелось сказать тайному поклоннику какую-нибудь дерзость. Вот и сейчас она не удержалась и сказала, надев
маску невинности:
– А я голосовала за развал страны.
– Хватит трепаться, мать, – остановил ее муж. – Опять народ дразнишь?
– А чего мне дразнить? Тут по радио говорил один украинский ученый-экономист, что если наша страна отделится от Союза, то мы заживем, как в Европе. Мол, в стране есть все. Золото просто лопатой греби, в Донбассе народ буквально по золоту ходит. Уверял, что весь мир кормить будем, когда от Москвы отделимся.
– Ты же металлург, как ты можешь такие глупости говорить! – удивился Михаил. – Какое золото? Оно есть везде, даже в каждом из нас, только в таких количествах, что добывать его не рента- бельно.
 
– Чего ты мне об этом рассказываешь, ты этому ученому скажи, а лучше, как профессор, выступи по телевидению и заяви это с большой трибуны.
– Да не слушайте вы ее, она вас разыгрывает, – разгорячился Катин муж, – любит гусей дразнить. Мы с нею вместе за Союз голосовали.
– Мы тоже, – ответили остальные друзья, и вечеринка пошла своим чередом, с песнями и танцами.
С того памятного дня прошло всего пять месяцев, и вот уже Верховная рада заявила о независимости Украины. Поверить в это было сложно, но где-то в глубине души засела тревога, которая давила, скребла и не давала забыться. Катя знала, если неприятное ощущение быстро проходит, то оно ничего не значит, если нет, то не обойдется, и беда впереди.
Уже с сентября национальные телевизионные экраны заполнил председатель Верховной рады Украины, бывший главный идеолог коммунистической партии Леонид Кравчук и заявил, что отныне Украина независимая и демократичная страна. Общественность была возмущена. Как же так, только что агитировал за единство Союза, только что проповедовал коммунистические идеи и вдруг незалежность, демократия! Откуда это? Однако общественность страны, не привыкшая к громким волеизъявлениям, возмущалась, только сидя у телевизоров, глядя на лоснящуюся от сытости и само- довольства лицо перерожденца, как называли в рядах КПСС всех, кто отклонялся от линии партии. Нашелся, правда, один корреспондент, который задал-таки ехидный вопрос Кравчуку:
– Леонид Макарович, вы так долго исповедовали идеи коммунизма, неужели вы не знали о голодоморе, организованном главным коммунистом всех времен и народов Сталиным на Украине?
После того как Кравчук, глядя ясными голубыми глазами в объектив телекамеры, ответил: «Ни, не знал!» – стало понятно, что верить этому человеку нельзя, что это не перерожденец, а самый настоящий приспособленец, убеждения которого не стоят ни гроша. Посему, когда глава Украины начал уговаривать народ не трогать свои сбережения на счетах Сбербанка – единственного банка на
 
территории СССР, Катя поняла, что надо делать. Прежде всего она сняла все деньги со счетов и купила кирпич для достройки дачи. Потом кинулась к Новохату за очередным гонораром за сборник экологических трудов.
– Ну что, будешь картину брать? Денег как раз хватит, – сунул ей в руки очередную темную поделку глава кооператива «Эколог», стараясь дышать в сторону, тяжелым похмельным перегаром. – Бери, все равно деньги пропадут, видела, этот хитрый лис вчера уговаривал деньги нести в Сбербанк. Ты ему веришь? – поднял Новохат на Катю тяжелый, заплывший кровью и водкой взгляд.
– Нет, не верю, но и картину не возьму. Не нравятся они мне, темные слишком, а я человек веселый, мне что-то радостное надо,
– впервые возразила она Новохату.
– Нет у меня радостного, чего тут радоваться, все идет к полному развалу, вон, мой кооператив требуют перерегистрировать, знаю я их перерегистрацию, каждой власти надо поживиться. Прежним денег дал, чтобы открыться, теперь эти тянуть будут. Не хочешь картину, давай тогда выпьем по маленькой, ты женщина приятная, хоть я и помоложе люблю, но и тебя бы прижал с большим удовольствием, – потянул он к Кате опухшие от пьянки руки.
Отскочив от Новохата на недосягаемое расстояние, Катя строго сказала:
– Так, обниматься потом будем, а пока давайте деньги, я в Москву еду, может быть, что-то куплю.
– Вредная ты, хотел с тобой по-человечески попрощаться. Пришел конец Новохату, и ты шарахаешься, как от прокаженного. По- нятно, научная дама, к тебе особый подход нужен. Бери деньги, – протянул он Кате видавший виды полиэтиленовый пакет, с завернутыми в бумагу деньгами.
– Царапни, пожалуйста, в этой ведомости свою подпись, чтобы мне налоговая мозг не вынула. Езжай в Москву и помни, надо все деньги спустить, хоть на покупки, хоть на рестораны, хоть на мальчиков, иначе пропадут.
Москва встретила Катю прозрачным осенним солнцем, выцвет- шей листвой и какой-то странной пустотой. Безлюдно было даже
 
на главной улице столицы, и даже у станции метро в центре, возле которого жили ее родственники, было необыкновенно пусто. Нет, не то, чтобы вообще никого не было. Пробегали мимо, глядя себе под ноги, одиночные прохожие, но той плотной, живой, куда-то спешащей толпы людей, так характерной для столицы, на улицах не было.
– Куда народ в Москве подевался? – спросила Катя у родственницы, едва успев поздороваться.
– Ну, положим, сегодня выходные и все на дачах, но и в будни тоже как-то странно пусто на улицах, – ответила ей москвичка.
– Может быть, по магазинам бегают, чтобы что-то купить? – вы- сказала догадку Катя.
– Чего там искать? Все уже расхватали, если ты за покупками, выброси из головы, пойдем лучше покурим и поболтаем. Что там ваша Украина задумала, от нас отделиться?
В коридоре, где стоял круглый столик и старые табуретки, всегда собирались перекурить соседки Ирины – Катиной родственницы. Были они сплошь из московского творческого бомонда и жили в кооперативном доме, принадлежащем одному из творческих Со- юзов СССР, в котором их знаменитые родители купили им квар- тиры. Детки не были обременены талантами, но устроены в жизни по советским меркам основательно: квартира в центре, машина и родительская дача в Подмосковье и, конечно, работа почище и по- престижнее, чем у остальных. Разговоры обычно вели о шмотках и развлечениях, и, к Катиному удивлению, свои беседы они густо пересыпали матерными словечками. Наверняка им казалось, что так они выглядят крутыми и раскрепощенными. Столичные дамочки удивлялись, почему она, человек из провинции, не употребляет не- нормативной лексики. Однажды, не стерпев, Катя ответила:
– Это у вас мода на мат, а в рабочем городе, в котором я живу, это норма, и там, чтобы выделиться из толпы, надо говорить на литературном языке, а не на мате.
– Надо же, какие нежности! – криво усмехнулась одна из со- седок – вальяжная, симпатичная, дочка известного в стране композитора. – Я оканчивала МГУ, так нам специально преподавали основы ненормативной лексики и требовали от нас находить синонимы этим словам.
– Лучше бы послали к нам на завод на практику или в армию. Вы бы там сразу все нормальные слова забыли, осталась бы только ненормативная лексика и союзы для связки. Я себе не просто этого не позволяю, моя душа этого не приемлет, это для вас экзотика, а для нас повседневность. Правда, у нас в университете я даже от мужчин никогда мата не слыхала, даже случайно.
– Да что ты? А у нас на студии все матерятся, и режиссеры, и актеры, вставила свое слово Ирина, работавшая на киностудии Горького в библиотеке.
В этот раз высший свет Москвы выглядел не таким уверенным в себе и самодовольным, как в прежние визиты Кати, но высказывался в том же духе:
– Нет, вы посмотрите, до чего этот м…к Мишка страну довел! Магазины пустые, цены фантастика, вашу мать… Я летом была во Франции просто ох…ела. Ну все есть, просто космос! Колбаса любая, я про шмотки не говорю, а у нас полный п…ц!
– Так, все с вами ясно, – остановила поток эмоций Катя. – Вы лучше скажите, где вы были во время путча? В Москве не опасно было?
– Мы его и не видели, у Белого дома гопота попи…ла, и все на этом закончилось. Кому они нужны, эти коммунистические марги- налы? Сопливый Янаев, толстяк Павлов и этот генерал, забыла как его фамилия, у нас новый нацлидер, несравненный Боря, алкоголик б…дь. Он нас вытащит из этого долбаного совка, – ответила Кате рыхлая блондинка в неопрятном халате, с засаленными боками и засыпанном пеплом сигарет.
Ирина рассказала, что ее активистка мама – двоюродная сестра Кати, жившая в доме, окна которого выходили во двор дома, где одно время жил Ельцин, ждала его появления, чтобы со своего балкона крикнуть: «Да здравствует Ельцин!» и помахать ему рукой.
– Представляете, Борька один раз даже оглянулся и помахал ей рукой, мол, а какого х… тебе надо, старая пиз…? Умора! – радостно закончила свой рассказ Ирина.
 
Вся компания дружно хохотнула от такого заявления, и на этот смех вышла на площадку еще одна соседка Ирины и, увидев Катю, сказала:
– А,   привет,   кажется,   Катя?   Опять   к   нам   в   Москву? От этого вопроса Катя смутилась, так как и сама страдала от того,
что за неимением возможности устроиться в гостинице, была вынуждена постоянно останавливаться на постой у родни, и каждый раз, подходя к их квартире, злилась на себя, что опять надоедает людям. Однако кудрявая дамочка, не давая опомниться от первого вопроса, задала следующий:
– Ну, что там ваша Хохляндия, уже отделилась и еще жива?
– И еще и не до конца отделилась, и еще жива, – сдержанно ответила Катя.
– Ой, скорей бы, нужны нам ваши хохлы и другие чурки. Эдик говорил, что надо всех скинуть с наших хлебов, тогда Россия заживет.
– Вот как? – поразилась Катя. То-то я думаю, что же это Россия антирусские настроения на Украине не глушит, а она, оказывается, сама ждет этого. А кто у нас Эдик?
– Эдик мой муж. Он в Совмине работает, он знает, что говорит, – тряхнула черными кудряшками дамочка, имя которой Катя так и не вспомнила, и демонстративно отвернулась, давая, видимо, понять, что разговор с приезжей хохлушкой закончен.
– Ира, я пойду, мне надо за три дня обегать множество мест, – сказала Катя родственнице и ушла с лестничной площадки в квартиру. Она всегда чувствовала себя чужой в столичной компании родственницы, а теперь еще и осознала, что она для них стала практически иностранкой из недружественной страны. Через некоторое время вернулась с посиделок и Ирина, принеся в квартиру запах дорогих сигарет и какое-то отстраненное лицо. «Обсуждали, наверное, Украину и меня», – подумала Катя и еще больше расстроилась.
– Ты куда собралась? Может, подсказать чего? – нехотя спросила Ирина. –Если в магазины, то попробуй съездить в новый торговый центр, открытый недавно на Юго-Западе. Может быть, в честь открытия что-то и найдешь там. А что тебе надо?
 
– Я и сама не знаю что, просто надо деньги потратить. У нас наверняка будет денежная реформа, надо реализовать то, что есть. Может быть, что-то из одежды купить.
– Тогда или новый торговый центр, или на Новый Арбат, это лицо Москвы и все же что-то завозят. В ЦУМЕ недавно была, шаром покати, но может быть, тебе повезет, и ты что-то найдешь, – сказала Ирина и набрала номер телефона. Катя поняла, что это надолго и, быстро собравшись, ушла.
Московские магазины поразили Катю удивительной тишиной и пустотой. Создавалось впечатление, что этот, еще год назад шумный и веселый, город собрался и выехал в неизвестном направлении, забрав с собой все свои не раскупленные вещи. Особенно тяжелое впечатление произвел торговый центр Нового Арбата «Москвичка», где Катя обычно покупала себе обновы. Вначале она даже не поняла, что не так в этих просторных торговых залах, а потом догадалась, они же прозрачны! И эту прозрачность залам, не разделенным стенками, придавало полное отсутствие товаров, которые раньше висели плотными рядами по всему второму этажу магазина, создавая своеобразные разделительные стенки между торговыми рядами. Те- перь этих стенок не было. И все же в одном из углов этой стеклянной пустыни что-то одиноко раскачивалось на тремпеле. Катя бросилась туда и, о счастье – это была верхняя женская одежда: роскошное демисезонное пальто цвета фуксии и странная накидка-пальто в широкую синюю клетку. Быстро померив эти довольно подозрительные цветом и покроем изделия, Катя решила – беру! В торговом центре на окраине Москвы она приобрела полную противоположность предыдущим покупкам – серое унылое зимнее пальто, на покупку которого ушли все остатки денег от издания никому не нужного последнего экологического вестника.
Как выяснилось буквально уже осенью, та решимость, с которой она покупала обновки, была оправданной, так как в самостийной Украине, да и на остальных просторах бывшего Союза, одновременно закончились и деньги, и товары.
 
ШОКОТЕРАПИЯ

Известно, что часто для того, чтобы привести в чувство чело- века, к нему применяют шокотерапию, то есть пропускают через тело заряд электрического тока. Часто это помогает, сердце заводится, и дальше уже вступают в дело врачи и лечат больного. Вот такая шокотерапия была прописана бывшему советскому народу первым президентом России Ельциным. Безусловно, вначале был поставлен диагноз, и консилиум спецов от экономической науки, ратовавший за рыночную экономику, решил, что экономические проблемы в стране не есть издержки социалистической экономики, которой они долгие годы пичкали студентов, а следствие тяжелого заболевания советского народа ленью, разгильдяйством и безответственностью, в результате которых он стал потреблять больше, чем зарабатывает. Именно этим фактом и объясняли опустевшие полки магазинов, с которых сметалось буквально все, что туда поставляла хилая пищевая и легкая промышленность бывшего Союза. Здесь, мол, только «шокотерапия» поможет, других путей нет, заявили с больших трибун и еще весьма скромных по размеру экранов теле- видения. Главным лекарством, входившим в эту терапию, должно было стать установление истинных цен на товары, то есть элементарное их повышение, так как дотировать цены на продукты питания государству уже было не за что. В один не самый прекрасный день россияне, зайдя утром в магазины, испытали настоящий шок, уви- дев, что продукты питания подорожали в среднем сорок-шестьдесят раз! Особенно поразили всех цены на колбасу и сыр, которые с трех рублей поднялась от ста пятидесяти до ста восьмидесяти рублей.
Катина сестра – актриса, игравшая характерные роли, человек, склонный  к  различным  представлениям,  кричавшая  с  балкона:
«Да здравствует Ельцин!», зайдя в то несчастное утро в продуктовый магазин на Тверской, увидев полные прилавки, при совершенно пустом торговом зале, вначале обрадовалась, что наконец-то дорогой президент переломил ситуацию и теперь ей не придется, унижаясь, просить своих высокопоставленных поклонников до- стать что-то через спецраспределители. Однако, подойдя поближе
 
и увидев ценники на товарах, разыграла вначале немую сцену, а потом на весь пустынный магазин, где за прилавками стояли тоже онемевшие от шока продавщицы, сказала своим низким и хорошо поставленным голосом:
– Мне кто-нибудь объяснит, что это такое?
– Что, не видите? Цены поднялись, – зло ответила ей продавщица из самого ближнего к ней отдела.
– Я вижу, что поднялись, но вы наверняка запятую не там по- ставили, не может колбаса так вырасти в цене, с трех рублей до ста пятидесяти, до пятнадцати я бы еще поняла, но до ста пятидесяти? Позовите, пожалуйста, вашего директора. Я должна с ним поговорить!
– А кто ты такая, чтобы с директорами разговаривать? – еще больше разозлилась продавщица, которая наверняка тоже была поражена новыми ценниками, но честь торгового мундира пыталась не уронить.
– Я заслуженная артистка России, я председатель профкома театра! – гордо ответила Катина сестра.
– Это не дает вам права шуметь здесь, мадам, – взял ее сзади за локоть мужчина в штатском. – Не стоит народ баламутить. Покиньте помещение магазина!
Поняв, что все это не шутки и для ее спектакля одного актера здесь зрителей нет, сестра ушла и пребывала в шоке до самого прихода мужа с работы, приговаривая:
– Это что же, я – заслуженная актриса – могу купить на свою зарплату всего полтора килограмма варенной колбасы?
Ей и в голову не могло прийти, что этот вопрос о цене колбасы станет ключевым в развале страны на республики и окончательно оторвет Украину от России, 29 августа Верховная рада страны проголосовала за выход Украины из состава Союза, но там же, на заседании, этот вопрос решили выставить на референдум для выяснения мнения народа по поводу незалежности. Где-то за два месяца до украинского референдума Россия объявила легализацию цен на продукты питания, что дало великолепный повод для критики российской власти.
 
– В России колбаса стоит сто пятьдесят рублей, а у нас три рубля! – вещал с экранов телевизора президент Украины Кравчук. – Нужна нам такая Россия с ее ценами?
«Нет»! – сказали украинцы на референдуме, который состоялся в декабре. Вскоре их решение поддержало заседание трех президентов в Беловежской пуще, где Ельцин, Кравчук и Шушкевич от имени России, Украины и Белоруссии заявили о роспуске СССР. Это был потрясающий шок для всего советского народа. Страна, в которой они родились и выросли, прекратила свое существование! Впереди было неясное будущее с рыночной экономикой, представление о которой было на уровне представлений о базаре: купи дешевле – продай дороже.
– Неужели все, конец Союзу? – кинулась Катя к своему политологу Корыто.
– А как ты думала? Ребята все правильно рассчитали, разойдутся по квартирам и будут грабить то, что мы с тобой заработали. Ина- че как? Если остаться с Россией, то их царькам и нашим воровать у народа будет сложно, а так – пожалуйста!
– Но ведь казна пустая, как смогут встать на ноги новые неза- висимые государства? – удивлялась Катя.
– Казна-то пустая, но ведь Сбербанк полон наших сбережений, их больше, чем во всей казне, к тому же кредиты Запад с большим удовольствием даст. Много еще в наших странах того, что можно продать. Сейчас начнут торговать за бесценок, только шуба будет заворачиваться!
– Ну а как же народ будет жить?
– Ну вот судьба народа правителей на просторах Российской империи никогда не волновала. Петр Первый переживал, что люди на стройках Петербурга мрут как мухи? Царь Александр переживал, как гибнет и разоряется народ, пока войска отступали без боя от наполеоновских войск? Сталин горевал, оплакивал жизни миллионов загубленных в Гулагах простых советских людей? Нет, этого ничего не было, да и не будет. Народ у нас хворост, которым топят печи тщеславия и подбрасывают в топку великих идей.
 
– Мне понятно, как выживет Россия, у нее осталась Сибирь, но вот что будет делать Украина, я просто не понимаю. Хлебом начнут торговать, но ведь это мало для такой большой страны.
– До хлеба еще не скоро дойдет. Вначале будут продавать все, что движется и не движется, все, на что спрос будет. Металла мы много производим, масса госсобственности. Вот только потом, все продав и прогуляв, начнут хлеб растить и продавать. Пока же не волнуйся, крестьянкой не станешь. Быстрее в торговки запишешься. Все торговлей выживают в тяжелые времена.
– Да, металла у нас много, но металл дорого стоит только в виде готовой продукции, а так это только сырье, которое надо еще в изделие превратить, или продать, – высказала свое мнение Екатерина Андреевна.
– Конечно, с рынками сбыта теперь сложно будет. Прежде всего военно-промышленный комплекс во всех новых республиках за- гнется, а он основной потребитель металла. Внешний рынок всегда по квотам торгует. Кто нам их даст? Так, по малости, может быть, и наскребут что-то. Хуже будет, если разорвут экономические от- ношения с остальными республиками, которыми мы пуповиной связаны. Тут уже выживет только тот, у кого сырья достаточно. Ферштейн? – спросил экономист, взяв Катю двумя руками за плечи и заглянув в них отеческим взглядом.
– Фершнейн, – ответила Катя и уныло побрела на кафедру.
Причины для уныния были. В университете уже третий месяц не платили зарплату, научно-исследовательский институт, где работал муж, закрыли сразу после объявления Украиной независимости, так как он был филиалом питерского института, работающего на воен- ную промышленность. Предприятия, с которыми она сотрудничала через фирму Новохата, тоже расплачиваться с исполнителями не торопились, о чем ей поведал при очередном визите на фирму ее хозяин, пребывающий в весьма плачевном состоянии. Его постоян- но красная от пьянки физиономия в этот раз уже отливала синевой, живот раздулся, несмотря на обод ремня, а кудрявые седые волосы слиплись в отдельные прядки, свисавшие на лоб. Пытаясь как-то
 
поприличнее выглядеть перед посетительницей, хозяин кудряшек приглаживал их дрожащими реками.
– За деньгами пришла? – спросил он Катю, едва она пересту- пила порог. – А нет денег, нет! Не платят эти, прости господи… Ну ты понимаешь, кто они? Не платят! Нет теперь у Новохата ничего, одни долги. Хотел картинами расплатиться, но и картины не берут.
– Как не берут? – удивилась Катя, огладывая стены офиса. – Нет практически ни одной. Продали?
– Какое «продал»? Выставил за приличные бабки на продажу в картинную галерею, но ведь ни одна падлюка не берет. Нет в на- шем городе ценителей искусства, одно жлобье! – сказал Новохат и замолчал, тупо уставившись в стол. Потом после небольшой паузы он безнадежно махнул рукой:
– Да ладно. Давай лучше выпьем!
Пить Катя с ним не стала, но в картинную галерею по пути до- мой зашла. Там на самом видном месте висели темные полотна Новохата, однако, даже попав из полуподвального офиса фирмы на яркий свет, они не заиграли новыми красками.
– Что, интересуетесь полотнами этого живописца? – поинтере- совалась смотрительница галереи. – Они выставлены на продажу. Вот и цена тут поставлена. Дороговато, конечно, но художник так их оценил.
– А вам нравятся эти полотна? – спросила Катя у женщины.
– Ну как вам сказать? В них что-то есть.
– Мне кажется, есть в них только одно – отражение непроглядного мрака, в котором тонет наша жизнь, – грустно сказала Екатерина и покинула галерею, поняв, что продать эти творения просто невозможно,  а,  следовательно,  долг  Новохата  получить в ближайшее время ей не удастся.
Не веселы были и новости на кафедре, где зачитали постановле- ние Министерства образования Украины, где говорилось, что обя- зательная нагрузка преподавателей вузов увеличивается на тридцать процентов. Из этого выходило, что для сохранения штатного состава университетов надо всех имеющихся преподавателей перевести
 
на семьдесят процентов ставки и, соответственно, снизить им зарплату почти на треть.
– А как же обещания украинского президента – сало с салом есть? – ехидно поинтересовалась Екатерина Андреевна. – Сокращение зарплаты на треть приводит к тому, что кусок сала, который будет на бутерброде, станет на треть тоньше.
– На диете будете сидеть, стройнее станете, – зло ответил ей из- за спины ее вечный оппонент Савченко, который наверняка тоже был в шоке от такого нововведения правительства.
В последнее время он, пользуясь безнаказанностью, постоянно задевал Екатерину Андреевну. Дело в том, что во главе кафедры был уже не прежний лояльный к ней профессор, а ее недруг Кашин. Если до этого он тщательно скрывал свою нелюбовь к ней, и это было заметно только в постоянном несовпадении мнений, то теперь появилась откровенная конфронтация. Нельзя сказать, что виной этому был только Кашин. Нет, Шведова тоже постоянно подливала масла в огонь. Война началась буквально с первых дней восхождения на кафедру нового заведующего. Он, проработавший среди своих коллег в качестве рядового доцента, защитив докторскую диссерта- цию, тут же стал заведующим волей руководства университета, давно копавшего под прежнего руководителя. Кашин, входя в должность, решил поговорить с каждым из подчиненных или, как он заявил,«познакомиться». Екатерина Андреевна училась с новым начальством в одной группе, потом в аспирантуре, потом пятнадцать лет работала бок о бок, и ей это «познакомиться» показалось чем-то вроде издевательства. Она, конечно, понимала, что ее однокашник человек с душком, эдакий подковерный тихушник, но ведь и он ее знал не понаслышке и понимал, что одно это слово «познакомиться» приведет ее в ярость. Когда она зашла в его кабинет, показав на стоящий напротив стул, Кашин сказал:
– Садитесь, Екатерина Андреевна, нам надо познакомиться.
По имени и отчеству и на «вы» по инициативе Кашина они стали общаться, едва окончив аспирантуру. Бывший однокашник заявил, что если звать друг друга по имени, то до последних дней можно проходить в коротких штанишках. Тогда Катя приняла это предложение без боя, чего собственно панибратствовать с несимпатичным ей человеком, но вот теперь, после этого его «познакомиться», она буквально взвилась:
– А что, за последние двадцать лет мы так и не успели этого сделать? – сказала она глухим голосом, за которым скрывалось и удивление, и негодование.
– Вы, Екатерина Андреевна,  должны  забыть  все,  что  было, и начать жить заново.
– Ничего себе! – удивилась Екатерина. – Как это?
– Я говорю только о том, что ваши отношения с прежним ше- фом в прошлом, как и наши прежние дружеские отношения, и мы должны начать новые, с белого листа.
– Уважаемый Анатолий Александрович! Я что-то не помню, что мы раньше состояли в каких-то отношениях. Может быть, что-то прошло мимо меня?
После ее слов заведующий покрылся рваным румянцем, видимо, решив, что она намекает на недавний скандал, когда открылась его связь с одной из студенток, и только героическая преданность его жены помогла замять эту историю.
– Не знаю, что вы имеете в виду, а я говорю про наши деловые отношения. Все ваши заслуги перед профессором остаются в прошлом, и вы должны доказать мне, что нужны кафедре.
Это было сказано таким ледяным тоном, что Катя уже не возмутилась, она просто пришла в ярость и, сжав всю волю в кулак, ответила:
– Вы что же, не знаете, что за последние три года я с нуля обе- спечила подготовку студентов по экологическим дисциплинам, что не только подготовила три курса лекции, но и руководила созданием лабораторной базы, разработала методические пособия и, наконец, на общественных началах помогаю городской власти разобраться в вопросах экологии?
Заметив, как тень пробежала по лицу новоявленного шефа, Катя поняла: «завидует», что я засветилась во властных кабинетах. За- висть штука понятная, если тебе не завидуют – значит, ты просто пустое место. Поняв это и проявив молчаливое сочувствие человеческой слабости Кашина, сказала:
– Хорошо, я принесу вам все разработанные материалы, чтобы вы смогли сами оценить мой вклад в общее дело кафедры.
– Договорились,  –  сухо  ответил  ее  бывший  однокашник. То, что Екатерина каким-то образом стала вхожа в коридоры вла-
сти города, коллеги поняли из городских телевизионных новостей и местной газеты, где сообщалось, что в городе работает комиссия Мирового банка, пытающаяся определить масштаб экологического бедствия в этом регионе, и в качестве консультанта с ними работает представитель научной общественности Екатерина Шведова.
Доля правды в этом была, но только доля. Буквально в течение двух дней Екатерина Андреевна, по просьбе горисполкома, сопро- вождала представителей Мирового банка на экскурсиях по предпри- ятиям и приняла участие в заседании горисполкома, где подводили итоги этих походов. Там западные эксперты очень деликатно и туманно описывали свои впечатления о предприятии и экологи- ческой ситуации в городе, а вот в приватных беседах их реакция на увиденное была совсем другой.
– Не понимаю, как можно здесь жить, – не вынимая жвачку изо рта, ответил на ее вопрос о впечатлениях о заводах эксперт амери- канец. – Это преисподняя, а не город, – добавил он, водрузив свои ноги в пыльных туфлях на соседний стул прямо под нос Екатерине.
– Что же делать? – удивилась Шведова.
– Эти заводы дешевле снести, чем модернизировать, – равно- душно ответил другой эксперт из Франции.
Безусловно, его мнение в местных СМИ не было озвучено, а визит иностранцев был представлен как желание Запада помочь молодой независимой стране. Катя пыталась донести истинное мнение экспертов до коллег, но они предусмотрительно промолча- ли, а начальство сделало свои выводы: «Не по чину этой Шведовой общаться с такой важной комиссией. Только что насильно заставили ее заняться экологией и вдруг консультирует власть и иностранных экспертов!»
 
Второй причиной постоянных раздоров Екатерины Андреевны с новым заведующим кафедрой стал национальный вопрос. Так случилось, что из десяти человек, работавших на кафедре после объявления Украиной незалежности, двое вдруг стали щирыми патриотами, и среди них оказался и новый шеф, а также приятель Кати – Олег. Оба они носили русские фамилии, но вспомнили о своих запорожских корнях по материнской линии, на что злоязычный Савченко в кулуарах заметил, что они если и казаки, то палестинские, так как матери у них еврейки. Так ли это было или нет, но отношение к украинизации у Екатерины Андреевны и потомков славного казацкого рода стали совершенно непримиримыми.

После того как Кашин зачитал на кафедре распоряжения министерства о необходимости перевести преподавание на украинский язык и организовать перевод на ридну мову всех учебных пособий, первым взял слово Петренко, которому в украинских корнях отказать было сложно.
– Дорогие товарищи, – начал с традиционного приветствия бывший парторг кафедры, – я бы хотел попросить убедить меня в необходимости перехода на украинский язык в городе, где никто украинского языка не знает, ни студенты, ни преподаватели.
На этой фразе можно было бы и закончить, так как коллеги знали, что убедить Петренко в чем бы то ни было, не предоставлялось возможным. Однако он долго говорил на эту тему, приводя пример многонационального Союза, где был один язык, на котором говорила техника. Приводил в пример Индию, где университеты до сих пор ведут обучение на английском языке, потом перешел на описание внутриполитической и международной обстановки, одним словом, говорил все то, что бы говорил когда-то на партсобраниях, которые теперь по случаю закрытия коммунистической партии были не в чести. Он бы мог так говорить долго, но спешившая домой Екатерина Андреевна прервала его фразой.
– Одним словом, вы, Ростислав Станиславович, против. Правильно я поняла?
– Я говорю, что, если кто-то меня убедит… – опять решил завести  свою  песню  Петренко,  но  Екатерина  решительно  встала с места и заявила:
 
– Я поддерживаю Ростислава Станиславовича, но хочу добавить следующее. Во-первых, меня интересует, что главное для независимой республики: иметь хорошо подготовленных инженеров, чего не сделаешь на суржике, а дальше него мы с вами не продвинемся, или утверждать национальную идею? А во-вторых, меня интересует: как представляет себе министерство перевод терминов на национальный язык? Известно, что украинский язык – это язык села, посему технические термины в нем отсутствуют. Где мы их возьмем?
– Екатерина Андреевна, прекратите унижать наш язык, – с чувством сказал новый заведующий кафедры. – Не мы виноваты, что язык не развивался, а Россия, оккупировавшая нашу страну, – поднял он на Катю свои водянистые глаза. – Что касается второго вопроса, то нам предписано перевести все термины с русского на украинский, подобрав нужные понятия, – ответил ей Кашин.
– Очень интересно, я, значит, переведу так, мой коллега из До- нецка по-другому, из Киева даст третий вариант. И что из этого получится? – с заметной долей сарказма ответила ему Катя. – Уже не говорю о том, что есть среди нас такие, как я, не изучавшие укра- инский язык. Вы предлагаете нам сесть за учебники, освоить их, потом придумать термины, потом перевести курсы на украинский и так далее, а учебный процесс будет при этом стоять? Что это даст экономике нашей страны?

Ее возражения действия не возымели, позиция Кашина по этому вопросу была на стороне власти, и он старался внушить подчиненным, что украинизация сплотит нацию и поставит ее на путь развития. Екатерина еще пыталась привести какие-то доводы в пользу бессмысленности этой затеи, но все было напрасно. Шеф приказал принести варианты украинских терминов по курсу на следующее заседание кафедры.
Когда оно состоялось, на вопрос о терминах все ответили молчанием и только Шведова сказала:
– Я же говорила, не буду их переводить в силу бессмысленности этого занятия. Дайте словарь.
В результате выяснилось, что принес переводы терминов на украинский язык один-единственный человек – законопослушный
 
Семенченко, который, как оказалось, давно этим занимался, не говоря никому ни слова и не демонстрируя своих национальных пристрастий. Остальные саботировали это распоряжение. Ничего не сделал даже Олег Каравцов, заявлявший себя, как и Кашин, – украинским патриотом. В результате получилось, что среди явных оппонентов Кашину оказалась одна Екатерина, не скрывавшая своего мнения. Привыкнув к демократической вольности профессора, она никак не могла смириться, что чужое мнение нового шефа не интересует, и постоянно высказывала свое отношение к очередной инициативе ректората и киевских властей, вызывая раздражение начальства. Если прежний заведующий, прочитав очередное поступившее сверху распоряжение, говорил: «Пусть полежит, там видно будет, выполнять его или нет», то нынешний тут же, не поинтересовавшись мнением кафедры, принимал любую властную пропозицию к исполнению. По этому поводу Савченко в кулуарах как-то заметил:
– Похоже, шеф бежит впереди паровоза, а надо не напрягаться и подождать.
И был прав, так как многие решения отменялись последующими решениями ректората или Минобром и вся работа, проделанная ис- полнительными сотрудниками, становилась напрасной. К счастью, Екатерины Андреевны среди них не было. Таким же полным сабо- тажником стал и бывший глава кафедры, но если ему это сходило с рук, то ей недисциплинированность ставилась на вид на каждом заседании кафедры. Ее доводы о том, что все эти пропозиции – полная фикция и их скоро отменят, в расчет не принимались, и ком неудовольствия со стороны заведующего кафедрой нарастал.
– Что вы с ним связываетесь? – уговаривал ее Кравцов. – Написали бы какую-нибудь ерунду. Или переписали бы, что-нибудь старое под новым названием и сдали. Нет, вы себе нервы портите. Он зануда и другим не будет, родился таким. Я, например, не за- морачиваюсь. Сказал сделать новые методички, я старые заново переплел с новой датой и сдал, он счастлив, я спокоен.
Екатерине Андреевне заниматься обманом не хотелось, в результате отношения с Кашиным с каждым днем становились все хуже и хуже. А тут еще и на одном из собраний выступила с критикой ректората.
Случилось это на шестой месяц невыплат зарплат, когда терпеть это положение не было сил. И вот как-то весной Екатерина, надев свое новое пальто цвета фуксии, пришла в университет на занятия и во время окна, образовавшегося между парами, забрела на отчет- но-выборное профсоюзное собрание университета. Она никогда не ходила ни на какие собрания, а тут зашла, наверное, надеясь узнать, когда же будет выдана задолженность по зарплате. Однако главный докладчик – ректор, долго рисовал радужные картины развития университета: строительство новых корпусов, спортивного зала, налаживание международного обмена между учеными Украины и их коллегами из стран Европы, участие в международных конфе- ренциях, прием иностранных коллег и прочие мероприятия, ничего общего не имеющие с плачевным состоянием коллектива. После окончания доклада председательствующий на собрании Ласточ- кин предложил задавать вопросы докладчику. Вот тут Екатерина Андреевна смело поднялась и задала интересующий всех вопрос:
– Скажите, пожалуйста, а когда будет зарплата? Как можно гово- рить о развитии университета, разъезжать по заграницам со свитой, когда сотрудники университета сидят голодными?
Последняя часть вопроса откровенно намекала на недавнюю поездку ректора в Венгрию на конференцию вместе со своей секре- таршей. Об этом в университете шептались все, но вслух решилась сказать одна Шведова.
После ее вопроса в зале воцарилась такая тишина, что казалось можно услышать, как радостно стучат сердца членов профсоюза, довольных тем, что наконец-то нашелся человек, который сказал правду зарвавшемуся начальству. Однако через мгновение вскочил председательствующий Ласточкин и зашипел:
– Вас, Екатерина Андреевна, голодающей никак нельзя назвать в таком пальто.
– Что предлагаете продать и проесть? – дерзко заявила Екатерина и дальше уже не слушала жалкое блеяние ректора о перспективах выплат зарплат.
 
Она была удовлетворена. Все зиму копившееся стрессовое состо- яние от безденежья, от унижений начальства, от полной непредска- зуемости будущего она слила в своем заявлении, на подсознательном уровне понимая, что никто больше этого сделать не сможет. Недаром же все комсомольские годы ее девизом было: «Если не я, то кто же, кто же, если не я?»
Что интересно, после этого собрания ей стало легче и морально и материально, так как уже к концу недели выдали часть задержи- ваемой зарплаты. Да, конечно, на эти деньги уже мало что можно было купить, так как цены на продукты питания и на Украине уже поднялись до российского уровня, но все-таки эти деньги дали возможность жить дальше.
В моральном плане результат был еще более весом. На какое-то время Шведова стала в университете героиней, и не было человека, который бы при встрече не пожимал ей руку со словами:
– Ты молодец, ректора вынудила деньги отдать!
Другие выражали справедливые опасения, и среди них был Корыто.
– Ты понимаешь, что нажила себе злейшего врага? – спросил он при встрече.
– Да, конечно, понимаю. Вы лучше скажите, откуда он деньги взял на выплаты.
– А ты что, не знаешь этих хитрых схем? Сейчас все руководители предприятий и учреждений так делают, задерживают зарплаты, на них скупают газеты, заводы, пароходы и валюту, потом ее меняют по новому курсу и отдают народу обесцененные бумажки.
– А где они валюту берут? – удивилась Катя.
– Места знать надо, и они их знают, эта схема работает по всему бывшему Союзу. Власти-то нет, вернее, номинально она существует, но слишком занята дележом социалистической собственности между своими подельниками. Подожди еще, наши украинские власти скоро денежную реформу затеют, наличные рубли наверняка уже все в Россию спустили, закупая там валюту. Так что времена у нас впереди не самые радостные.
 
Как всегда, провидец Корыто оказался прав. Вскоре хождение рублей на Украине было остановлено, все банковские вклады были заморожены, а до появления собственной валюты народу стали выдавать вместо денег купоны, напечатанные в обычной типографии, на листах формата А4. По ширине листа располагалось четыре купона и восемь в длину. Посередине листа красовалась синяя государственная печать, больше никаких защит не было. Если зарплата или цена товара не соответствовала совокупной сумме, обозначенной на листе с купонами, то лишние из них аккуратно отрезали ножницами или добавляли купонные отрезки с другого листа. В результате получалась кипа смятых маленьких бумажек разного достоинства, которые очень напоминали детскую валюту, которую любили рисовать девчонки, играя в магазин.
С появлением купонов и без того незаполненные полки продовольственных магазинов стали практически пустыми. Руководство магазинов пыталось  как-то  закрывать  пустоты  такими не пользующимися спросом товарами, как трехлитровые банки с березовым соком и соленные зеленые помидоры, но скрыть факт отсутствия чего-то съедобного, было налицо. Вот именно тогда Екатерина Андреевна вдруг почувствовала себя впервые состоятельной женщиной, так как у нее в руках был полиэтиленовый пакет, наполненный выданной и университетом, и Новохатом задолженностей в виде купонных бумажек, которые экономить было невозможно, надо было немедленно тратить на все, что попадалось на глаза. Ее семья надолго запомнила два мешка карамели
«Театральные», которые она купила в университетском буфете. Как эти конфеты оказались там, история умалчивает, наверняка тоже в результате каких-то бартерных сделок, но Екатерина, зашедшая в буфет между лекциями попить жиденького чайку, не задумываясь купила два тридцатикилограммовых мешка этих конфет, а потом с большим трудом толкала их ногами по кафельному полу коридора к дверям своей кафедры. Если учесть, что была она, по своему обыкновению, в деловом костюме и на шпильках, то зрелище это было презабавное.
 
– Что это, драгоценная вы наша? – спросил ее вышедший из дверей кафедры Олег Кравцов. – Что за мешки, почему ногами, может быть, помочь?
– Вот последний вопрос поставлен точно. Помочь! – ответила, отдуваясь, Екатерина.- А на законный вопрос «где взяла такое богатство?» – строго ответила: – Там больше нет.

Потом эти конфеты в ее семье ели, раздавали, дарили, сосали долгие два года, а они все не кончались и не кончались. С тех самых пор вся семья приобрела устойчивую нелюбовь к карамели, и даже бабушка – Катина мама, безумно любившая сладкое, эти конфеты игнорировала. Другим, таким же странным, приобретением стала  стиральная машинка местного завода, которую в Союзе производили лет тридцать, без всяких новаций. Когда-то в далеком прошлом такая стиральная машинка появилась в семье Кати и являлась гордостью семьи, на которую приходили поглазеть соседи. Но тот первый образец был намного лучше этого – позднего, и беспроблемно эксплуатировался родителями Кати долгие годы. Она сама давно стирала на современной машинке с центрифугой. Однако приятельница все же уговорила ее купить эту допотопную модель в приданное дочери. Идея собрать приданное дочерям в это смутное время за купоны стойко овладела массами и все как одержимые закупали все, что, хотя бы мало-мальски, годилось для этой цели. Вот Катиному мужу пришлось тащить на плече (такси тогда было не заказать) тяжелую бочку машинки, которая должна была облегчить в дальнейшем семейный труд любимой дочери и подтвердить ее статус невесты с приданым. Одним словом, из магазинов с заводов народ тащил все, что продавалось, пытаясь конвертировать купоны. В результате чего склады заводов и полки магазинов очень быстро опустели, показав, что на Украине полный коллапс и торговать практически нечем. Потом, спустя многие годы, одна англичанка, побывавшая в стране в это странное время, рассказывала Екатерине Андреевне, что их делегация старалась ничего не покупать в специальном магазине для иностранных туристов Киева, чтобы не объедать голодающих жителей города.
 
На эту же удочку западной пропаганды попался и другой иностранец – бывший аспирант кафедры замечательный парень Енц. Осенью девяносто второго он прислал на кафедру телеграмму: «Еду налаживать бизнес-контакты. Со мною два коллеги. Прилетаем в Киев в понедельник рейс 257». Из телеграммы выходило, что Енц намекает, что неплохо было бы встретить его с товарищами в столице Незалежной. В это время у Екатерины случилась командировка в Киев, она и вызвалась встретить комрада и привезти его в город. Когда-то они учились с Енцем и его женой Ренатой в аспирантуре и дружили семьями. Енц был большим шутником, а поэтому был желанен в любой компании, а тем более в веселой Катиной, где собрались ее подруги, работавшие в университете, и их мужья.
Когда в зале ожидания Бориспольского аэровокзала появился Енц, бросилось в глаза, что он идет боком, наклонившись в сторону огромного баула, который нес в правой руке. Катя и отметила также, что за эти десять лет, что они не виделись с приятелем, он из худенького мальчишки превратился в симпатичного представительного мужчину. Расцеловались, и гость в очередной раз спросил: нашла ли она свою диссертацию в холодильнике? Когда-то Енц чуть не умер со смеху, узнав, что Катя потеряла в университете первый экземпляр диссертации, настолько это было невозможным для его аккуратной немецкой натуры. Вот он и придумал версию с холодильником, на- мекая на женское начало диссертантки. Переплетенный том вскоре нашелся, а шутка осталась, и Катя воспринимала ее как приветствие.
– Привет, мой ехидный Енц, а ты что, кирпичи везешь для по- стройки моей дачи? – кивнула Катя на тяжелый баул.
– Потом увидишь, – загадочно ответил Енц.

Катя была звана на ужин в купе вагона, где ехал Енц с коллега- ми, и принесла свой вклад в застолье, купленную в дорогу вареную колбасу, завернутую в жесткую, практически картонную, бумагу, в которой отпускала продукты все годы советская торговля.
– Убери, тебе самой пригодится, – строго сказал приятель и вы- валил на стол массу всяких немецких вкусностей.
На городском перроне их встречала радостная толпа сотрудников кафедры, и возглавлял делегацию Петренко – бывший научный руководитель Енца. Этого странного Петренко прагматичный и организованный Енц очень любил и уважал. Пожалуй, он был единственным поклонником этого нелепого человека, и тот отвечал ему взаимностью, что подтвердил, организовав шикарный прием, который с перрона железнодорожного вокзала был перенесен в ресторан гостиницы. Здесь были накрыты столы в расчете на всех сотрудников кафедры и ее немецких гостей. В это время на постсоветском
пространстве уже появилось слово «спонсор», спонсором этого застолья выступил Петренко, который из парторгов вдруг перековался в бизнесмены и, смущенный таким скорым отказом от коммунистических идеалов, пытался хоть как-то скрасить жизнь других, не таких проворных, членов кафедры. Секрет его финансового благополучия в эти смутные времена был прост. У него появился вьетнамский аспирант, который предложил шефу, используя его связи на заводе, торговать металлом. Бизнес процветал, Петренко богател и чудил. То на День трубочиста, который не прекратили отмечать, подарил всем сотрудникам ценные подарки: женщинам наборы постельного белья, а мужчинам парадные рубахи. То к седьмому ноября выдал всем конверты с двумя листами купонов. Но все же самой экстравагантной его выходкой было признано предложение: заплатить любому студенту по двадцать долларов в случае, если он сдаст ему экзамен по термодинамике на пятерку. Эту призовую двадцатку Петренко носил в нагрудном кармане, приговаривая:
– Вот все твердят, что в университете коррупция и преподаватели берут взятки, а я предлагаю взятку студентам, чтобы поощрить их к хорошей учебе.
Получить у Петренко пятерку не удавалось никому из студентов за долгие годы преподавательской деятельности этого оригинально- го доцента, но слово было сказано, и двадцатка время от времени извлекалась из карманчика в виде приманки. Все относились к этим выходкам коллеги, как к очередному чудачеству, но Енц ничего об этом не знал, и в первом своем тосте, стоя во главе длинного стола, уставленного различными яствами, сказал:
– Напуганный нашими СМИ, я ехал к вам с большим баулом продуктов, которые мы покупали с Ренатой, чтобы подкормить наших друзей, но вы остаетесь верны себе и опять поразили мое воображение, устроив такой стол в стране, которая, по заверению всех политиков мира, уже давно пухнет от голода. Видимо, русские действительно изобрели скатерть-самобранку, о которой я читал когда-то в русских сказках.
Потом Енц долго обходил своих близких друзей, раздавая им привезенные из Германии продукты. Побывал он и в гостях у Кати, которая не стала рассказывать ему, что поставила на стол последнее, что было у нее в холодильнике.
– Голода у нас нет, но есть некоторое недоедание, – рассказывала она приятелю. – Один не доедает мяса, другой конфет, третий того и другого вместе, но нам не привыкать. Ты же знаешь, слишком сытно у нас никогда не было.
– Да, я помню, как наши студенты в первые годы учебы в Союзе, страдая от отсутствия хорошей колбасы и сыра, возили их из дома, но потом как-то привыкли и научились добывать себе пропитание в городе, и, надо заметить, неплохое.
Енц уехал, оставив в душе чувство тревоги, так как его рассказ о тяжелых временах, наступивших в Германской Демократической Республике после ее воссоединения с капиталистической Западной Германией, не порадовал.
– Все у нас пошло по Марксу: конкуренция, волчьи законы капитализма, уничтожение конкурентов. В ГДР были закрыты все предприятия, уволены все их работники, а затем на аукционах были выкуплены только десять процентов предприятий, у которых не было конкурентов в Западной Германии. Так что подождите, пере- стройка и независимость скоро и вас превратит в людей с грустными глазами, так у нас называют тех, кто после сорока лишились работы. Однако у них есть пособия по безработице, на него как-то можно жить. Будет ли оно у вас?
Как показало время, предсказания Енца рисовали оптимистический сценарий развития ситуации в назалежной Украине, которая, отряхнув с ног прах прошлого, пошла другим путем. Здесь предприятия не закрывались, не продавались, никого с работы не увольняли и не переводили на неполную рабочую неделю. Просто денег за то,
 
что работники ежедневно ходили на службу и что-то там делали, не платили месяцами и годами. В результате глаза у всех возрастных категорий граждан стали не грустными, а удивленно-отчаявшимися.
– Я не могу слышать, как мои парни хлопают дверцами пустых холодильников, – рассказывали матери сыновей-подростков. Муж- то понимает, терпит, а эти хлоп, хлоп дверцами, а там пустынная зима. Все, чем я могу их накормить, – это макароны, картошка и их производные: запеканки и драники.
К счастью, у Кати была дочка, уже озабоченная стройностью фигуры, но, несмотря на это, Екатерина Андреевна каждый день просыпалась с мыслью: «Где взять денег, чтобы кормить семью?» Период ее роскошной жизни с кульком купонов в руке закончился. К этому времени купоны заменили фантиками, так в народе прозва- ли суррогатные украинские деньги – купоны-карбованцы, которые были напечатаны на простой бумаге, но в виде отдельных банкнот, украшенных картинками. Первая выпущенная купюра минимального достоинства в один карбованец должна была быть аналогом рубля, но галопирующая инфляция заставляла подпечатывать новые купюры все большего и большего достоинства. Печатный станок не останавливался, потому что не только инфляция обесценивала деньги, но и сами банкноты мгновенно истирались и рвались на сгибах. Через год на Украине ходили уже карбованцы с шестью нулями и все поголовно ее граждане стали миллионерами, имея возможность за миллион купить пару буханок хлеба и двести грамм колбасы.
Между тем неумолимо приближалось то время, когда надо было решать, где дочери получать высшее образование: в украинском городе или в одной из российских столиц, где жили родственники Екатерины. С одной стороны, в городе, где все было схвачено, семья как-то выживала в это сложное время, а в России содержать дочку было не на что. К тому же было непонятно: сможет ли она – иностранка, учиться там бесплатно? Никаких накоплений в семье к этому моменту не было, а все банковские счета были заблокированы. С другой же стороны, стало совершенно понятно, что назад в Союз дороги нет, что Украина окончательно оторвалась от российского берега и будет дальше двигаться своим путем, выковывая: свою нацию, свою государственность и свою культуру, отметая все, что помешало бы состояться новому, никогда до этого не существовавшему, Государству. Понятно, что главным мешающим факто- ром была и генетическая, и родственная, и экономическая связи с северным соседом, которые не могли свести на нет все усилия по украинизации страны. Великие культура и история, объединявшие великороссов с малороссами более трех столетий, могли задавить любые попытки создать фундамент новой нации. Чего стоил мало- известный на Западе Шевченко на фоне таких мировых классиков, как Пушкин, Толстой, Достоевский? Кто был на фоне блистательных Суворова, Кутузова и Жукова гетман Сагайдачный, который ничем особым не отличился, кроме того, что воевал с Московией на стороне поляков, а потом просился служить к русскому царю? Или как можно сравнивать с Петром Великим предавшего его жал- кого гетмана Мазепу или позорно бежавшего с Украины гетмана Скропадского? Кроме того, не было у Украины ни своего Ледового побоища, ни своей Грюнвальдской битвы, которой можно было бы гордиться. Даже бунтарей типа Стеньки Разина или Емельяна Пугачёва там не было, а был только Степан Бандера, пособник осужденного во всем мире фашиста Гитлера, – которого в приличном обществе и поминать в ту пору было неприлично.
– Ну что, у нас есть только два пути либо украинизироваться, либо напрячь все силы и уезжать в Россию, – сказала Катя дочери.
– Лучше напрячься. Да уж, представить себе, что мои будущие дети будут не разговаривать, а балакать и изучать Гончара вместо Толстого, как-то не совсем приятно. К тому же останься я здесь, получу образование на суржике! Одни будут учиться на русском, другие на английском, третьи на немецком, а я на суржике! Очень надо! – сердито заявила дочь.
Итак, решение было принято, но еще надо было его реализовать, имея на руках вместо реальных денег купоны, да и то не вдоволь. Здесь уж, как говорится, не до шока, тут нужна ясность мысли и воля к победе.
Воля к победе была и у мамы и у дочки. Еще до окончания школы в апреле они отправились штурмовать Питер, дочка с багажом
 
знаний и золотой медалью, а мама с баулами «украинской валюты» – товарами, которые можно было еще купить в городе и окрестных селах. Скупала Екатерина все, что было на полках: водопроводные краны, женскую одежду непонятного происхождения, но появившуюся в коммерческих отделах универмагов, лампочки, радиоприемники и прочие товары народного потребления, которые время от времени «выбрасывали», как тогда говорили, на прилавки государственных магазинов. Обменять их на рубли взялась питерская сестра, которая на своем предприятии давно ведала социальным отделом, выдававшим рабочим зарплату бартером. В то время
бартерные операции, когда за поставляемый товар платили не деньгами, а другим товаром, широко были распространены на всем постсоветском пространстве. Все было, как в известной в советской интермедии: «Вы мне телевизор, я вам телефон». Вот и предприятие Катиной сестры поставляло Китаю свою высокоточную наукоемкую продукцию, в обмен на товары народного потребления: кроссовки, обувь, куртки-пуховики и т. д.
Первый штурм Питера прошел успешно: дочка поступила в институт, сдав две олимпиады, по математике и английскому, на пятерки, а Екатерина везла домой обмененный на украинский то- вар – товар китайский. Теперь его надо было продать. К счастью, прослыть торговкой в это время было нестрашно. Торговали все, кто хотел выжить. Торговали тем, что привозили из других регионов страны и вывезенное контрабандой из России, Турции, Польши и других стран ближнего и дальнего зарубежья. Это деление заграницы на ближнюю и дальнюю так же прочно вошло в словарь бывших советских людей, как и выражение Горбачёва, сказанное им о перестройке: «Процесс пошел!» В данном случае пошел процесс переориентации населения с  социалистической  экономики на рыночную. Все мало-мальски грамотные люди активно включились в него. Наиболее проворные открыли торговые точки на городском базаре, наскоро переоборудованного из продуктового в промтоварный. Другие открыли торговые места у себя на производствах, приспособив для этого ставшие ненужными красные уголки, (так назывались помещения для проведения собраний), гардеробы,
 
которые стали не нужны, оттуда был уволен в целях экономии обслуживающий персонал. Менее ловкие торговали прямо на улицах в людных местах, ну а стеснительные распространяли свои товары из- под полы по своим знакомым. О широте вовлеченности в торговый процесс говорил тот факт, что даже такой аристократ и плейбой, как Олег Кравцов, совместно со своим приятелем доцентом соседней кафедры организовали торговую точку на широком прилавке университетского гардероба. Правда, торговали они товаром весьма интеллектуальным: тетрадями, ручками, карандашами, бумагой, то есть всем тем, в чем была потреба у учащегося люда.
Екатерина, продавала привезенный из Питера товар знакомым, не подозревая того, что наживает в их лице недругов, так как нарядные яркие куртки после первой же стирки превращались в жалкие линя- лые мешки на дне которых лежали комками сбившиеся в кучу пух и перо неизвестных птичек, на великолепных кроссовках через неделю лопались подошвы, а футболки меняли цвет и форму еще до стирки. Однако денег на отправку дочери на учебу она все же наскребла. По- том весь долгий первый курс ее учебы Екатерина Андреевна ездила в Питер проведать студентку и конвертировать украинскую валюту в столь необходимые рубли. Поездки в разбитых временем грязных вагонах были утомительными, тем более в целях экономии приходилось ездить в плацкартных вагонах. Особенно тяжело было трястись двое суток на боковых полках, на которых можно было ехать только плашмя, а стоило лечь на бок, как тебя начинало раскачивать из стороны в сторону, не давая уснуть. Спать не давали пассажиры, непрерывно снующие по вагону взад-вперед, и проводницы, общавшиеся друг с другом в голос и днем и ночью. Днем это как-то еще можно было терпеть, а вот ночью это превращалось в пытку.
Как-то в одну из таких поездок Катя отправилась с огромным тюком мочалок для мытья посуды, больше купить в магазинах было нечего. Чтобы таможенники, а они в последнее время очень активно работали на русско-украинских маршрутах, не нашли этот явно контрабандный товар, Катя набила мочалками пододеяльник, превратив его в матрас, который складывался в баул. Расстелив его поверх кочковатого поездного матраса, она, сняв только пальто
 
и сапоги, которые засунула в дальний угол под полку, легла. Времена были смутные, на дорогах грабили, останавливая автобусы и частные машины, в поездах шарили шайки воров. Тем, кто соглашался с ними выпить, воры подсыпали в водку клофелин, а затем обчищали до нитки. У непьющих, но спящих, тащили все, что можно: чемоданы, пальто, сапоги. Была зима, в щели вагонного окна нещадно дуло, жесткое суконное одеяло практически не грело. Спасала толстая кофта и теплая меховая шапка, надвинутая на глаза, которая, согревая лоб, немного останавливала насморк, который вдруг начался перед самым отъездом. Кате было невыносимо жалко себя и обидно, что судьба преподнесла ей такой сюрприз. Столько времени она лезла вверх, не щадя ни времени, ни себя, и вроде все пошло хорошо, была квартира, начала строить дом, и вот она опять практически на самой низкой ступени социальной лестницы, в этом мерзком плацкартном вагоне рядом с непрерывно вопящими проводницами.
Как-то лет пять назад она так же, за неимением билетов на самолет и в купе, возвращалась домой с тбилисской конференции в плацкартном вагоне. В советские времена в плацкартных вагонах ездили самые малообеспеченные слои общества: крестьяне с большими торбами, направляющиеся в гости к родственникам, студенты, радостно мчащиеся на каникулы, возвращающиеся до- мой демобилизованные солдаты и освободившиеся зеки. Людей, побывавших в заключении, всегда можно отличить в любой толпе по жесткому настороженному взгляду, по худому и напряженному лицу. Вот и ее сосед по боковой полке, по всей видимости, кавказец, пристально разглядывал ее острыми недружественными глазами. Она, возвращающаяся домой после удачного выступления и проводов, устроенных ей тбилисскими друзьями, была в замечательном настроении и вначале, погруженная  в  приятные  воспоминания, не замечала сидевшего напротив соседа. Потом, под тяжестью его взгляда, перевела глаза и внутренне сжалась. Такой взгляд не сулил ничего хорошего. Вдруг незнакомец, переведя взгляд на лацкан ее пиджака, где был прикреплен бейдж, который она в суматохе проводов забыла снять, спросил:
 
– Что такое к.т.н.?
– Кандидат технических наук, – спокойно ответила Екатерина Андреевна.
– Значит, ты ученая?
– Да, а в чем дело? – удивилась обладательница бейджа.
– Я просто не пойму, почему ты, ученая, едешь со мной, бывшим зеком, в одном вагоне и на боковой полке?
Екатерина Андреевна стала объяснять, что-то про демократию, про то, что все люди равны, про то, что не было другого способа вернуться домой, а зек все смотрел на нее колючим взглядом и, наконец, изрек:
– Зеком может быть каждый, стоит только перестать слушаться родителей и учителей, не соблюдать законы, а вот ученым не каждый станет, и поэтому они должны быть уважаемыми людьми, а не ездить с зеками в одном вагоне.
После этого он замолчал и больше не проронил ни слова, по всей видимости, размышляя над несовершенством жизни и отсутствия справедливости на этой земле.
Теперь, лежа на боковой полке плацкартного вагона, об этом размышляла Катя, сглатывая слезы, непрерывно текущие из ее глаз. Мимо нее непрерывно сновали пассажиры, распространяя не самые лучшие запахи, и никому не была интересна тетка, лежащая на матрасе из мочалок. Всем было абсолютно безразлично, что она – ученый, превращена в торговку и даже контрабандистку, пытающуюся выжить в этом обезумевшем мире. Хотя были и те, кого даже радовало такое социальное падение когда-то уважаемой части общества. Особую радость это доставляло тем, кто вовремя оказался в нужное время и в нужном месте, не растерялся этим воспользоваться. Если во время Октябрьской революции был популярен лозунг: «Грабь награбленное», то теперь стал модным лозунг: «Прихватизируй народное, если ты не лох».
– Кто ты теперь такая? – кричала на нее одна из родственниц, которая когда-то очень гордилась Катиными научными успехами, а теперь, вырвав перо из хвоста птицы удачи, сливала раздражение от былых комплексов на всех, кому не удалось этого сделать. Она уже прошла курс шокотерапии и, разграбив вместе со своим директором госсобственность, вошла в ряды новой российской элиты, алчной, наглой и безжалостной. Поражало, откуда в советской стране по- явился вдруг этот новый класс, получивший название «новые русские»? Национальность тут роли не играла. Среди «новых русских» этнических русских было меньшинство, русскому человеку, с его общинным менталитетом, с его жаждой справедливости и простодушием, было тяжело встроиться в ряды «новых».

Однако те, кто встроились, как-то очень быстро освоили снисходительный тон общения с теми, кто деньги делать не умел, и не скрывали своего презрительного отношения к не столь коммерчески одаренным соотечественникам. Особенно раздражала молодая поросль «новых русских». Как правило, они были из числа комсомольских активистов, спортсменов, народных дружинников, просто совких молодых людей, которые всегда знали, где и в какое время надо быть. Всегда за этими молодыми людьми, делавшими на глазах общественности головокружительную карьеру, разбогатевшими буквально на пустом месте, стояли облеченные властью государственные мужи, которые не хотели светиться в коммерции, но именно они рвались делить народное добро и имели возможность реализовать свои желания. Для этой цели они создавали различные общества с ограниченной ответственностью и сажали во главе него какое-нибудь юное дарование, давая ему в руки печать и право под- писывать документы с согласия шефа–инкогнито. Ответственности у этих шефов была даже не ограниченной, ее просто не было. Всю ответственность брали на себя молодые директора организаций, получая от шефов вознаграждение, которое на фоне доходов простых людей было истинным богатством, а на фоне того, что получали стоящие за ними папики, были сущими копейками.
Понаблюдать за становлением таких новых Екатерина Андреевна смогла на примере двух молодых племянников, которые буквально за год стали богачами. Один из них – обладатель черного пояса по карате и активный член народной дружины, завел себе покровителя из гебешных структур. Покровитель имел обширные связи во всех бывших союзных республиках, но не имел возможности официально
 
заниматься коммерцией. Второй – юрист по образованию, еще на последнем курсе университета стал помощником кандидата в депутаты городского собрания. Понятно, депутату было не с руки светиться на коммерческом небосклоне, тут-то и пригодился молодой помощник, который стал официальным генеральным директором учрежденной депутатом фирмы.
Эта категория новых русских была вполне пристойна и выглядела прилично: хорошо сидящие костюмы и рубашки, аккуратные стрижки и, конечно, дорогие машины. Было непонятно, откуда появились такие ухоженные и уверенные в себе молодые люди. Только что все советские люди были весьма скромно одеты, кое-как подстрижены и мало чем друг от друга отличались, а эти – новые, сразу отгородились от остального народа иномарками, иношмотками и густым слоем снобизма богатых людей. Оба «новорусских» племянника Шведовой тоже вели себя с тетей, как с бестолковой курицей, которую надо направлять на путь истинный и помогать по мелочи.
Были среди молодой поросли «новых» и фигуры поменьше, из тех, кто имел какие-то связи и предпринимательскую жилку. Таким деятелем был один из студентов Екатерины Андреевны. В аудитории он демонстрировал полное отсутствие не только знаний, но и желания их получать. Получить он хотел «корочки» – так называли во все времена диплом о высшем образовании. Когда кто-то из преподавателей увещевал жаждущих пресловутых корочек, что, мол, без знаний с одними корочками не прожить, им отвечали, что знания обширны, всего не освоишь, да и не надо всего знать, а вот корочки дают пропуск в любую форму деятельности. Куда без них в нынешнее время?
Вот и ее дипломник Забегайло тоже хотел их получить. Если экзамены он как-то сдавал, пользуясь обаянием и умением договариваться, то писать диплом ему было лень. Он не придумал ничего лучшего, чем предложить своему руководителю написать этот самый диплом и получить за это бешеные по тем временам деньги – сто пятьдесят долларов.
– Вам что, деньги не нужны? Дочка учится в Питере, живете вы, прямо надо сказать, скромно, – сказал он, огладывая ее типично советскую квартиру. – А я торгую машинами, моряки привозят, а я их толкаю. Деньги водятся. Ну, просижу я над этим дипломом, и что? Только время потеряю, никогда и ничего из того, о чем буду писать, мне не пригодится. Может быть, вы этого не понимаете, но время сейчас другое, никому инженеры не нужны, нужны только те, кто может торговать.
Екатерина Андреевна пыталась ему объяснить, что все это временное явление, что все должно встать на свои места, без грамотных людей стране конец, что он должен закончить начатое дело и стать настоящим инженером. Однако искатель корочек практически ее не слушал и все своим видом показывал, что все эти прописные истины ему скучны и неинтересны. К этому времени денег в Катиной семье практически не осталось. Недавно привезенный из Питера товар – два мешка перца горошком, которые были доставлены в город в ящиках купейного вагона, прибыли не дали, но на всю жизнь оставили у Кати стойкую аллергию на запах перца, которым пропах весть вагон, а потом и квартира. Продавала она этот перец на стопки, мерные чашки и взвешивая на безмене, проклиная все на свете, а главное перестройку и наступившие после нее новые времена. Она с большим трудом отбила вложенные в это предприятие деньги, вырученные от поставки на сестрин завод армянской обуви, которую ей навязала соседка, общавшаяся с армянами. Как выяснилось, потом эта обувь была еще хуже китайской: подошвы на ней отваливались при первой носки и тут же облезала и краска. Такую обувь называли в то время «для покойников». Видимо, за эту самую обувь и наказал Господь Катерину, так как сделка с перцем и обувью денег не дала, а тут этот Серега со своим предложением ценой в пять мешков перца горошком. Долго сомневаясь и презирая себя за содеянное, Катя все же сделала этот диплом. Нет бы взять и переписать прошлогодний, но нет, она все и всегда делала всерьез, и диплом получился на славу. Не удивительно, что ушлый дипломник защитил его, можно сказать, под аплодисменты комиссии. Только чувство справедливости заставило Екатерину Андреевну настоять на том, что дипломант не заслуживает оценки «отлично», мол, много консультировался и учился нестабильно. Ему поставили «хорошо».
 
Забегайло совершенно не обиделся, но Екатерину все же уел. Когда он пришел расплачиваться за выполненную работу, то последний раз окинув взглядом ее квартиру, предложил:
– А давайте я у вас цветок куплю? – кивнул он на роскошную лиану, которую посадила еще ее мать. – Плачу двадцать долларов. Неужели откажетесь?
После этих слов Екатерине Андреевне стало совсем тошно от того унижения, которое она пережила, вступив в сделку с этим молодым дьяволенком, который наверняка в душе презирал ее.

И все же эти молодые и новые были вполне приличными людьми на фоне совершенно невероятно поднявшихся бывших спортсменов и криминального элемента разных мастей. Они вылезли на свет совершенно неожиданно и, не скрываясь, заполнили собою кафе, рестораны, курорты и другие престижные общественные места. Главной их отличительной чертой стала толстая золотая цепь на шее. Она выглядывала из расстегнутых воротников спортивных костюмов криминальной братвы и блестела под малиновыми бортами пиджаков их боссов. Малиновые пиджаки в это время стали главным символом «нового русского» с криминальным прошлым или настоящим. Люди, их носившие, смотрели на своих соотечественников свысока и наверняка не видели их в упор. Это были – их игра, их время и их страна. Именно для характеристики этой категории ново- явленных появилось выражение «пальцы веером и сопли пузырями». Растопыривать пальцы, унизанные дорогими перстнями, известная привычка русских купцов, дремавшая до времени в советском на- роде, вдруг проснулась в новых русских, и они стали надуваться от мнимого величия. Однако девяностые годы наглядно показали, что надуваться рано, пузырь могут ненароком и проткнуть.
Постоянные криминальные  разборки  (еще  одно  выражение из нового лексикона) тоже стали приметой этого нового времени. В городе эти разборки имели широкий размах. Здесь с удивительным постоянством отстреливали воровских авторитетов. В народе ходили слухи, что это областной пахан зачищает пространство, не желая де- литься с собратьями по воровству материальными потоками бывшей социалистической собственности. Вопреки известной поговорке, ворон выклевывал глаза ворону без всяких сомнений и корпоративной этики. Екатерина Андреевна сама случайно чуть было не попала под пули бандитов, расчищающих себе оперативный простор.
Не успел город очнуться от громкого убийства Коня – известного криминального авторитета, в прошлом сына уважаемых родителей, попавшего по малолетке в колонию, а потом на взрослую отсидку, не успели остыть в могилах тела двух других городских воров в законе, которых, как и Коня, убили днем в центре города на глазах у перепуганных граждан, как завалили одного из самых влиятельных авторитетов, с именем которого связывали предыдущие убийства. Свидетельницей этого убийства по чистой случайности оказалась Екатерина.
Недалеко от ее дома открыли кафе, которое стало сенсацией для всего города. Нет, это было не совковое кафе с шаткими столиками и колченогими стульями, здесь не кормили хлебными котлетами с подливой, от которой потом долго мучила изжога, здесь не было наглых и ленивых официантов, которые откровенно ненавидели клиентов, не было уборщиц, которые смахивали крошки со столов прокисшими тряпками, здесь была цивилизация, здесь царило но- вое время. Большие окна во всю стену, элегантные пластмассовые, ранее невиданные столики, барная стойка с симпатичными официантами и, главное, возможность поесть самых что ни на есть на- стоящих греческих чебуреков и запить их отличным пивом, которое подавали в высоких бокалах с символикой кафе. Это была Европа, или по крайней мере всем, кто там никогда не бывал, так казалось. И вот однажды, возвращаясь с работы, они с приятельницей решили зайти в это новомодное кафе отведать чебуреков. Сели у широкого окна, из которого открывался обзор на площадь перед зданием. К моменту, когда они доедали последний из поданных чебуреков, стараясь не дать протечь на тарелку вытекавшему из них соку, в кафе заметались официанты, а уборщицы стали судорожно протирать столы. К подругам подбежал администратор и, извиняясь, стал просить пересесть за другой столик, ввиду того что едет владелец кафе, который очень любит это место, у окна, и с ним будут его гости. Екатерина хотела было возмутиться, что, мол, хозяину кафе надо в первую очередь ублажать посетителей, а не самого себя,но приятельница толкнула ее под столом ногой и первой пересела за другой столик, увлекая за собой Екатерину.
– Ты знаешь, кто хозяин этого кафе? – спросила она. – Это Бей, самый главный их всех местных бандитов. Смотри, смотри, вон, два шестисотых подкатили, наверняка он приехал. Не станешь же с ним спорить?
На площади у кафе действительно разворачивались два черных «Форда» шестисотой модели, которые в ту пору для краткости называли шестисотыми. Стоило машинам остановиться, как из первой выскочили расторопные братки в спортивных костюмах и, кинувшись ко второй машине, распахнули задние дверцы. Оттуда вальяжно выбрались на свет два весьма упитанных гражданина в малиновых пиджаках, неся перед собой круглые животы. Не успели они сделать пары шагов по направлению к кафе, как раздались странные хлопки и мужчины упали, как подкошенные, а в стекле, прямо над головой Екатерины, наблюдавшей за этой сценой из окна кафе, образовалось круглое аккуратное отверстие, от которого растекались по краям лучики трещин.
– Ложись! – истошно закричал кто-то за спиной, и Екатерина Андреевна как была в деловом костюме, по случаю лекции в уни- верситете, так и упала на плитки кафельного поля кафе, увлекая за собой подругу. Потом она не могла вспомнить, сколько времени она пролежала, не понимающая происходящего, но, по всей видимости, не так уж и долго, так как наряд милиции из районного отделения, находящегося за два дома от этого кафе, прибыл, можно сказать, мгновенно.
– Вставай, мать. Чего лежишь? – услышала она знакомый на- смешливый голос над своей головой.
– Коля, это ты? – обрадовалась она, узнав в говорившем своего бывшего однокашника, который сразу после института поступил в школу милиции и к этому времени был начальником убойного отдела города.
Коля мало походил на типичный образ мента, сформировав- шийся на примере образов, показываемых в стране криминальных сериалов. Он не был брутален, не обладал бульдожьей челюстью, говорил правильно и вообще в университете слыл интеллигентом и ботаником. На вопрос, что его толкнуло пойти вместо инженеров в милицию, он неизменно отвечал: «Нравится». Видимо и он со своей нестандартной честностью пришелся к месту, и карьера его ладились. Его уважали не только сослуживцы, но и уголовники, делами которых он занимался, считали его мужиком правильным. И вот этот «единственный честный мент СССР», как называли его друзья юности, сейчас стоял над лежащей на полу Екатериной Андреевной и с дружелюбной улыбкой отвечал:
– Конечно, я, мать. Кто же еще? Еще со студенческих времен он звал всех своих подружек «мать», и раньше это звучало смешно, а теперь привычно.
– А ты ценный свидетель в деле убийства Бея, – заметил Коля, помогая ей встать. – Что видела?
– Да собственно ничего особого, – дрожащим от возбуждения голосом ответила Екатерина. – Видела, как подъехали две машины, как вышли из них два толстых мужика, которым дверцы открыли парни, вскочившие из первой машины, а потом услыхала хлопки. Мужики упали, а нас с подружкой осыпало какой-то крошкой, похоже, стеклом, – показала она на отверстие в окне.
– Да, повезло тебе, матушка, что выше взяли, а так бы лежать тебе здесь. И поделом, нечего ходить по таким злачным местам, где кучкуется всякая шушера.
– Да откуда же я знала? – стала оправдываться Катя. – Такое приличное кафе!
– Стрелявших кто-нибудь видел? – спросил Николай, обращаясь к остальным перепуганным посетителям.
– Нет, – хором отвечали они. – Слышали только выстрелы, да и то не поняли, что стреляют. Такой звук, как будто резиновой мухобойкой ударили по полированному столу.
– Да уж, мухобойка! Вот две жирные мухи за окном лежат, – за- метил Катин приятель, кивнув на лежащие на площади два тела, под которыми медленно образовывались темные лужи.
Екатерина Андреевна боялась глядеть в сторону покойников, контуры которых опера уже очертили мелом. Душа замерла в ужасе.
 
Мучил вопрос: как такое могло случиться? Только что она с интересом смотрела, как из шикарных машин выходят новые хозяева жизни, и вот теперь они лежат грудой мертвой плоти и награбленные деньги для них уже не имеют никакого значения.
Начальник городского убойного отдела, приказав сопровождавшим его операм записать телефоны всех присутствующих, отпустил свидетелей домой. Катина подружка сразу бросилась в свой стоящий по соседству дом, а Михаил остановил Катю.
– И ты, мать, тоже иди домой. Если надо будет – позвоню. Правда, зная тебя, уверен, что, если бы чего-нибудь видела, обязательно бы сказала. Хотя что тут говорить, и так все ясно. Давай, я тебя до дому на машине подкину, чтобы надежнее. Мои ребята осмотрят место преступления, а я все равно еду в отделение.
Когда уже сели в машину, он предупредил Екатерину:
– Сиди, не высовывайся, никому про то, что видела, не говори.
Я без расследования знаю, кто Бея завалил.
– Кто? – эхом откликнулась Катя.
– Свои, поле зачищают. Что тут неясного? Давно охота началась. Тебе лучше этого не знать, да и мне тоже, все равно ничего не сделаешь в этой пресловутой дерьмократии, – грустно изрек начальник убойного отдела города.
– Мы их ловим, сажаем, а они буквально через пару месяцев на свободе. Идут, наглые морды, по городу: «Здрасте, начальник!» Это раньше ты была уважаемым доцентом, а я грозой бандюков, теперь же только и смотри, чтобы они нам головы не оторвали или не пристрелили, как этих своих братков.
– За что они друг друга стреляют? – спросила Катя.
– Наше с тобой социалистическое добро делят. Они, не заработавшие клочка социалистической собственности, не заплатившие ни копейки налогов в государственную казну, теперь делят то, что им не принадлежит.
– Но ведь делят все, не только они. Ваучеры придумали для раз- дела госсобственности, я даже за своими не ходила.
– И правильно сделала. Я сам не ходил, мне принесли, вот, мол, вам миллионы нажитого добра, владейте и радуйтесь. Я потыкался по заводам, везде один ответ: «У нас закрытое акционерное общество, чужих, извините, Николай Иванович, брать не разрешено по уставу». А нам с тобой что, мать, приватизировать? Тебе студентов и пару квадратных метров аудиторий, а мне парочку урок и парашу в придачу. Вот тебе и вся госсобственность. Одним словом, держи петушка, – протянул он ей свою широкую ладонь. – Я тебя в число свидетелей включать не буду. Зачем тебе этот геморрой? А ты, если что вспомнишь, – звони. Да и вообще звони, если будут проблемы – помогу. Правда, что такого может натворить такая святая душа, как ты? – улыбнулся Коля и, высадив Катерину у подъезда, махнув рукой, уехал.
Похоже, шокотерапия была не показана ее бывшему однокашнику, а ныне начальнику убойного отдела города, он по-прежнему оставался верен делу, которому служил. Были, правда, и другие примеры, которые заставляли удивляться странным изломам человеческой души, спровоцированной этим самым шоком. Ярким примером такого излома стал приятель Екатерины, тот самый Михаил – муж подруги Ольги, парторг университета.

В начале нового учебного года он вдруг пригласил приятелей в гости. Время для гостей было нестандартным, до дня рождения его жены Ольги оставалось еще полгода, а семья Михаила не была ранее замечена в особой гостеприимности, и поэтому внеочередное приглашение как-то насторожило.
«Может быть, хочет объясниться по поводу своего проигрыша на выборах ректора?» – подумала Екатерина Андреевна.
Весной прошла кампания по выбору ректора университета, в которой участвовал в качестве претендента и Михаил – профессор ведущей кафедры и проректор университета. Он всегда был амбициозен. Эти амбиции, а также царящая в стране атмосфера демократии подбили его отнестись к этим выборам не как к штатному мероприятию, где он должен изображать наличие выбора среди претендентов, а всерьез. Наверняка он надеялся сменить существующего ректора, который уже ничем не занимался, кроме своей личной секретарши. Михаил поставил избирательную кампанию на научную основу: стал делать опросы, проводить круглые столы,
но выборы проиграл. Екатерина не видела его после этого провала, но была уверена, что он страдает, поэтому и приглашение прийти в гости приняла как возможность выслушать и поддержать друга. Однако то, что она услышала, повергло ее в шок. Михаил созвал их для того, чтобы устроить проповедь настоятеля баптистской церкви, которым он стал всего лишь за те три летних месяца, что прошли с момента их последней встречи.
Он стал развивать перед изумленными друзьями теорию о том, как он пришел к идее Бога, обосновывая свое решение новым осознанием третьего закона термодинамики, который он многие годы читал студентам.
– Этот закон гласит, – строго сказал Михаил, – что все процессы идут в сторону увеличения энтропии, которая является мерой хаоса, а значит, была та главная сила, которая выстроила из этого хаоса существующий миропорядок. Этой силой явился Бог, в которого я уверовал, и вас призываю уверовать во Всевышнего!
От его заявления все слегка обалдели, но нашлась что сказать одна Екатерина.
– Скажи, а как же все это соотнести с марксизмом-ленинизмом, за который ты нас долгие годы агитировал?
– Я так и знал, что именно ты это скажешь, и я отвечу. Прозрение осенило меня этим летом, и я сожалею о тех годах греховных за- блуждений, в которых жил все эти годы и готов до конца дней своих проповедовать Слово Божье. Уже за это лето я побывал с проповедями в Средней Азии, в Молдавии и США, где проходил обучение.
– Вот, вот, с этого места, пожалуйста, поподробнее, – опять встряла со своими комментариями Екатерина. – Неужели тебя учили православию в Америке?
– Нет, я принял баптистскую веру и вас призываю это сделать, так как православная вера – это сплошное мракобесие, а баптисты переводят Библию на современный язык и несут это Слово Божье в каждый дом.
При этих словах Михаил выложил на стол кипу цветных журналов, которые уже давно раздавали в городе новоявленные миссионеры. Они осаждали прохожих на каждом углу, они преследовали их до самого дома, норовя проникнуть за ними в подъезд. Они звонили в квартиры и со словами:
– Боитесь ли вы конца света? Все, кто не войдет в нашу веру, не спасется, всех покарает господь!
Как правило, это были женщины средних лет с какими-то затерты- ми лицами. Они ходили парами и были необычайно настырны. И вдруг в эту компанию встроился красавец Миша – профессор и честолюбец. Это был не шок, это было потрясение, замешанное на возмущении.
– Зря ты нашу веру ругаешь, мы все тут православные. Это ты только что к Богу пришел, а мы – женщины, уже давно с ним. Не все ли равно, с какими молитвами мы к нему обращаемся? У всех христиан Библия одна, – очнулась от шока Татьяна.
– К тому же одна вера, один народ. Не так ли? – вставила Екатерина те слова, которые она всегда говорила надоедливым миссионеркам.
– Бог не создавал разных государств, это все выдумки безбожников, надо объединяться всем под Единым Богом, – ораторствовал Михаил.
– И под единым звездно-полосатым флагом? – перебила его Катя. – Это они здорово придумали, а я-то думаю: зачем это они столько адептов развели, зачем завалили страну своей пропагандистской литературой? А оказывается, американцы решили новыми заокеанскими штатами прирасти за счет развалившегося на части Союза.
– Что ты этим хочешь сказать? – зло нахмурившись, спросил Михаил.
– В принципе ничего, просто хотела поинтересоваться, не нужна ли вам проповедница с кандидатской степенью? Я бы пошла, уж очень деньги нужны, – ответила Катя ехидно.
– Они ничего не платят, только командировочные, не больше двухсот долларов в месяц получается, – начал оправдываться ново- явленный баптист.
– Отлично, иду на полставки, а то каждое утро просыпаюсь с мыслью, где бы мне сто долларов месячного дохода найти? – про- должала ерничать Екатерина.
 
Одним словом, обращение компании в сектанты не состоялось.
Вскоре все стали прощаться, пряча друг от друга глаза.
– Конъюнктурщик наш Михаил, – подвела черту встрече Катя, когда они с подругами стояли на остановке. – Не получилось из него ректора, пошел в проповедники.
– Неужели ты думаешь, что он сделал это из-за денег? – за- сомневалась Люба, которая когда-то была безнадежно влюблена в Михаила.
– Не сомневаюсь, но вот чего не пойму: как же его душа пере- несла такую перелицовку? Сегодня вожак атеистов, а завтра – баптистский поп, вчера коммунист-патриот, а сегодня проповедник американских ценностей.
– Не любишь ты его, вот и не хочешь понять. Может быть, он и впрямь поверил в Бога? – стала заступаться за приятеля Люба.
– Да, не люблю и никогда не любила, он всегда мне казался деланым. Делано улыбался, неискренне говорил, совершенно отвратительно смеялся. Как его Ольга терпит, непонятно, – резко ответила Катя и, вскочив в свой автобус, уехала.
«Перестройка с шокотерапией, все перевернули с ног на голову, – размышляла Екатерина. – Строили коммунизм и, не достроив, стали воссоздавать капитализм. Растили ученых и инженеров, а теперь спешно перековываем их в торгашей. Были атеистами, а теперь готовы принять чужую религию, были патриотами, а теперь продаем Родину даже не за тридцать сребреников, а за двести жалких зеленых бумажек. И никто не возражает, все в шоке». Однако надо было жить, а, главное, помочь дочери вытерпеть холодный и неприветливый Петербург. Когда Екатерина спрашивала у дочки: «Сколько  тебе  надо,  чтобы  прожить  месяц?» Та смиренно отвечала: «Сколько дашь, столько и хватит». Это были те времена, когда хватало двадцати долларов в месяц на скудное, но терпимое житье, но и их надо было где-то взять. С каждым днем они доставались все труднее и труднее. К счастью, однажды пришел к Екатерине сосед и, немного помявшись, попросил позаниматься с его сыном – учеником одиннадцатого класса, круглым троечником, но желающим получить высшее образование. Его надо было репетировать сразу по всем точным наукам: математике, физике и химии. Да, конечно, Екатерина Андреевна, когда-то хорошая ученица, все эти дисциплины знала хорошо, но вот дочка подвела, не дала возможности матери повторить все это заново, так как училась успешно и совершенно самостоятельно. Причем настолько самостоятельно, что мать даже не представляла себе современной программы средней школы. Когда же кинулась просматривать, ахнула, так это было все по-новому. Старыми оставались только формулы.

Еще громче она ахнула, когда пришел сын соседа – ученик одиннадцатого класса, который в математике знал только два действия: прибавить и отнять, умножить с большим трудом, а разделить для него было совершенно непостижимой задачей. Зато он хорошо помнил формулу корня квадратного уравнения. Правда не совсем понимал, где брать эти самые «а», «в» и «с», чтобы получить «икс»? Катя впервые столкнулась с таким феноменом. До этой поры она преподавала в университете, где все-таки учились способные к точным наукам студенты, и не догадывалась, что есть на свете абсолютно непригодные для постижения математики индивиды.
– Олежек, – причитала над учеником Екатерина, знавшая парня еще с трехлетнего возраста, – как же тебя из класса в класс пере- водили?
Олег, пожимая плечами, отвечал:
– У нас всех переводят.
Кате же надо было не переводить этого бестолкового ученика из класса в класс, а заставить его совершенно глухие мозги принять хоть какие-то азы математической науки. Однако это дело казалось совершенно неподъемным, так как ученик мог еще повторить какие- то действия, сидя рядом с нею, но в следующий раз все начиналось сначала. Чувствуя свое бессилие, Екатерина хотела отказаться от этой затеи, ей очень хотелось сказать парню: «Все, нет моих сил, больше не приходи, ты безнадежно туп», – но столь необходимые двадцать долларов заставляли терпеть эту муку. Забегая вперед, надо сказать, что кое-что ей все же удалось. Олег окончил школу, поступил в школу милиции на платной основе и стал, как это ни 
удивительно, работать в отделе ОБХС, то есть освоение понятий «отнять» и «разделить» ему весьма пригодилось.

Не успела Екатерина Андреевна закончить свои страдания с Олегом, как подруга попросила ее позаниматься с родственником- девятиклассником. Глазастый Веня, как сразу стала его звать про себя учительница, пришел с такой же глазастой мамой, как и он сам. Однако большие глаза их совершенно не красили, потому что были наполнены такой откровенной глупостью, что Екатерине еще с порога хотелось отказать просителям. Глаза не подвели, мама с сыном были действительно глупы, но надеялись, что эта проблема исправима. Она – пухленькая блондинка, начала просьбу позаниматься с сыном потрясающей фразой:
– Екатерина Андреевна, нам надо открыть чакры!
– Что-что? – не поняла Катя.
– Чакры. Понимаете? Они у нас с сыном закрыты. У отца – он плавает механиком на судне, они открыты, а у нас закрыты. Это не дает Венечке усваивать школьную программу. Нас грозят оставить на второй год.
– Извините, вы ничего не перепутали? – удивилась Екатерина. – Я же не экстрасенс, по-моему, «чакры» из их словаря. Я доцент технического вуза и в экстрасенсорику не верю.
– Нет-нет, вы меня неправильно поняли, я знаю, что вы пре- подаете в нашем университете, нам и надо такого грамотного человека, чтобы он открыл эти самые чакры. Понимаете, ведь не только Венечка не понимает эти самые проценты, но и я в них некопенгаген. Ну, никак не доходит, что такое проценты, что с ними делать и зачем они вообще нужны. Отец постоянно удивляется, но заниматься с сыном не хочет, мне объяснить не пытается, да и не может, постоянно в рейсах. Он сейчас в Средиземном море ходит под греческим флагом.
Так, все понятно, будущий Венькин папаша, исповедуя распространенную мужскую идею о том, что умная жена ему ни к чему, не подумал об отдаленных последствиях своего выбора, о том, что чаще всего сыновьям передаются материнские гены, и сынок – отцовская надежда – может оказаться таким же глупым, как мать.
 
Процесс открывания чакр у маминого сыночка длился долго. Вначале Екатерина пыталась рассказать о процентах на пальцах, потом на карандашах, потом на карамельных конфетах, которые у нее все еще хранились под диваном в бумажном мешке. На конфетах процесс пошел получше, так как наградой ученику было определенное количество конфет, но не в процентах, а в реальных леденцах. Катя уже давно практиковала объяснение процентов через наиболее близкие и дорогие сердцу ученика понятия. Среди вечерников и заочников нередко попадались абсолютно безграмотные студенты, которые, как и Олег, знали только два действия, а проценты для них были тайной за семью печатями. Особенно позабавил немолодой – лет тридцати пяти, помощник сталевара, пытающийся получить корочки инженера, чтобы перейти из помощников в сталевары. При объяснении ему понятия «проценты»,  Шведова  перебрала все дорогие сердцу рабочего человека понятия: от кружек пива до премии. По поводу пива он заметил, что некогда считать проценты, когда пиво греется на столе, а по поводу премии ответил: «Хрен от них дождешься». Тогда Катя попыталась зайти с другой стороны.
– Скажите, пожалуйста, вот ваша зарплата составляет десять миллионов купонов.  А  сколько  из  них  процентов  вы  платите за квартиру?
Наморщив свой узкий лоб, претендент на должность сталевара немного подумал, а потом, не испытывая никакого смущения, ответил:
– Я понятия не имею, у нас за квартиру платит теща.
После встречи с таким студентом Екатерина Андреевна пошла в деканат и попросила больше не давать ей заочников, так как большинство из них необучаемы.
– Неужели государство не понимает, что оно попусту переводит деньги на подготовку инженеров по заочной форме обучения?
– Ну, положим, теперь не государство за них платит, а они сами. А нам какой резон отказываться от денег? Тем более обратите внимание, любезнейшая Екатерина Андреевна, все предыдущие главы нашего государства были заочниками, начиная от Ленина, заканчивая Брежневым.
 
– Вот и поручайте готовить будущих вождей тому, кому это приятно, а я квалификацию переводить не хочу.
Тогда проблема решилась просто, и ей – привередливой, переста- ли давать заочную нагрузку. Желающие вести ее тут же нашлись, так как она сулила прибавку к жалкому заработку в виде подаяний студентов. Отказаться так же легко от глазастого Вени было невозможно, уж очень нужны были ей эти двадцать долларов. С грехом пополам Веня все же постигал азы премудрости точных наук, но Катя после каждого проведенного урока чувствовала себя разбитой и несчастной. Для чего была вся эта долгая учеба длиной в семнадцать лет, если все ее знания совершенно никому не нужны, кроме бестолкового Вени?

СТРАТЕГИЯ

Однажды, сидя в печальных раздумьях у телевизора и бездумно просматривая местный канал телевидения, она увидела сюжет о том, что в город приехали консультанты из Мирового банка, что- бы обсудить с властью возможность инвестиций в реконструкцию металлургических предприятий с целью улучшения экологической ситуации в городе.
«А меня в этот раз не позвали, не нужна», – печально подумала Катя, но когда на следующий день зазвонил телефон и трубка за- говорила голосом начальницы отдела экологии мадам Бежан, Катя сразу поняла: «Вспомнили!»
– Екатерина Андреевна, завтра в горисполкоме состоится засе- дание экологического совета, и мы приглашаем вас принять участие в его работе.
Катя хотела было расспросить, о чем совет, кто собирается, к чему подготовиться. Однако в трубке раздался сухой щелчок и запика- ло, обозначая разрыв связи. «Да, строга стала начальница, ничего не скажешь!» – отметила Екатерина. Дама, которая не пожелала с нею объясниться, была ее прежней партнершей по заводскому проекту, той самой любезнейшей Тамарой Михайловной, которая в пору сотрудничества говорила с нею весьма подобострастным голосом. Теперь она стала начальником, членом команды нового
 
мера, который год назад переиграл на выборах Темирбека, сделав ставку на главную болевую точку города – тяжелую экологическую обстановку.
Новый мэр – Пожидаев Алексей Петрович, в отличие от преж- него, был, как говорили в свое время, человеком новой формации, то есть в отличие от Темирбека, не бывал, не участвовал и не из- бирался. Он прожил развеселую жизнь мажора, вначале в про- мышленном городе, хозяином которого был его отец – директор градообразующего металлургического предприятия, а затем про- должил ее в стенах главного металлургического вуза страны, куда направил его папаша, резонно полагая, что его отпрыску нет смысла отбиваться от семейного дела. Сразу после университета Алексей стал аспирантом и в срок защитился на теме, которую его научный руководитель развивал на предприятии отца. Кроме ученой степени и влиятельного папы новоиспеченный кандидат наук имел и другие необходимые для успешной карьеры качества. Он был парнем вид- ным и коммуникабельным. Правда его коммуникабельность иногда граничила с наглостью, на то он и мажор, чтобы особо не считаться с тем, что о нем подумают, не царское это дело, но обаяния, столь необходимого для общения, у него было с избытком. Все эти каче- ства дали возможность Пожидаеву стать истинным наследником отца, продолжателем его дела и двигаться вперед, учитывая реалии нового времени. В городе поговаривали, что кроме папы он имел другого могущественно покровителя – самого президента страны, который то ли был его крестным отцом, то ли соседом и другом папаши. Никто точно не знал, было ли это правдой, но точно было известно, что нынешний президент и папаша мера были из одной Днепропетровской элиты, где они так или иначе плотно общались. По всей видимости, именно это клан и выбрал Алексея на роль покорителя металлургической промышленности города. Это дело чужим парням не поручишь, а тут свой, грамотный и разбитной. Его внедряли в город постепенно. Вначале уговорили директора металлургического комбината взять молодого и перспективного специалиста заместителем начальника одного из основных цехов, а через год сделали уже начальником.
 
Именно в это время Екатерина Андреевна впервые увидела буущего мэра, приведя на практику в цех своих студентов. Молодой голубоглазый начальник цеха произвел на нее приятное впечатление. Остальные заводчане, с которыми ей доводилось общаться, тут же забывались, а этот запомнился, и поэтому она нисколько не удивилась, узнав, что он стал мэром города. Понятное дело, без денег и влияния папаши рывка со стула начальника цеха в кресло мэра сделать было невозможно. Правда, к этому времени какие-то деньги водились и у самого мажора. Он уже активно торговал ме- таллом через свою фирму ООО «Виваком». Однако наверняка для того, чтобы прибиться на главную должность в городе, пришлось задействовать обширные папашины ресурсы. Его избирательная компания пролетела мимо Кати, занятой в это время добыванием средств на содержание дочери в Петербурге. Впервые она обратила на него внимание, когда в городе начался бунт пенсионеров, уже несколько месяцев не получавших пенсию.
Местное телевидение показало, как у крыльца здания мэрии собралась большая толпа старушек с редкими вкраплениями старичков, век которых в городе металлургов был короток. Когда к ним вышел на крыльцо Пожидаев, они вначале многоголосо кричали, а потом полезли на ступени крыльца, пытаясь схватить его и других чиновников за полы пальто и дотянуться до их лиц, чтобы поцарапать или ударить. Старушки божьи одуванчики плевались, а молодая поддержка из задних рядов запустила в мэра комом земли.
– Никогда я не был так потрясен, как в тот день! – рассказывал друзьям Алексей Петрович. – Мне долго потом мерещились разъ- яренные лица стариков, их тощие руки, которые тянулись ко мне, их залитые злобой выцветшие от времени глаза!
Проблема невыплат пенсий в стране была повсеместной, и еще первое руководство Незалежной подумывало о том, чтобы вообще отменить эти пенсии и переложить содержание пенсионеров на плечи их детей.
– А что? – разглагольствовал перед телекамерами первый президент Кравчук. – Неужели дети не в состоянии помочь своим родителями? Мне мои помогают.
 
Говорил он это, развалившись в шикарном белом кожаном кресле, посасывая, по своему обыкновению, что-то за щекой.
На вопрос корреспондента:
– Неужели вам не хватает президентской зарплаты? Кравчук на голубом глазу отвечал:
– Та шо вы! Моя заработна платня усего миллион восемьсот карбованцив. Сникерс онуку купить не можу.
Изумленный такой наглостью корреспондент воскликнул:
– Как же вы живете?
– Диты помогають. Сын в мене бизнесмен, ось батька и пид- держуе.
На эти слова корреспондент только хмыкнул. Что тут скажешь? Не резануть же президенту прямо в глаза. «Кончай заливать, Леня. Брешешь, как сивый мерин». Что-что, а врать Кравчук был боль- шой мастак. То заявит, что он бывший главный идеолог компартии УССР, ничего не слышал про голодомор на Украине, то на вопрос о вилле в Швейцари ответит:
– Та яка там вилла? Маленька хатынка.
Эта «хатынка» его и погубила, голодный народ не простил ни вранья, ни самой «хатынки» и заменил благообразного Кравчука на рыжего некрасивого Кучму. И вот теперь его протеже – Пожидаев, отбивался от пенсионеров. Он не стал ждать, пока вооруженные сухонькими кулачками старушки сместят его с поста мэра, а издал распоряжение банкам: выдавать заработную плату всем категори- ям работающих только после того, как будут внесены платежи в пенсионный фонд. Его указ сработал, и стариковский бунт затих.
До выполнения своего главного предвыборного обещания – решить экологические проблемы города, руки у молодого мэра не доходили. За год он успел только полностью сменить состав природоохранных органов, посадив во все структуры новых лю- дей, и обеспечить полную собираемость экологических платежей с предприятий. Однако главным своим достижением он считал написание книги, которая называлась «Кто со мной?», где автор пытался объяснить людям, зачем и как надо заниматься охраной окружающей среды. Еще одним его личным достижением стала
 
защита докторской диссертации, что для молодого человека в воз- расте тридцати пяти лет было более чем похвально. Однако злые языки, как правило, принадлежавшие окружению предыдущего мэра, поговаривали, что и книга, и диссертация были написаны отнюдь не Пожидаевым. Над книгой поработал кто-то из окру- жавших его экологов-общественников, а диссертация была плодом коллективного труда одного из ведущих научно-исследовательских институтов, проводивших работу в цехе, который возглавлял По- жидаев. Однако что в этом удивительного? Никто и никогда из больших чинов самостоятельно не писал ни книг, ни диссертаций, их участие в этом деле сводилось к организации и финансированию этого процесса. Так что никого из избирателей мэра смутить этим фактом было невозможно. Наоборот, претендента сочли человеком продвинутым, стремящимся к знаниям.
Однако срок мэрства сокращался, а заводы дымили по-прежнему, невзирая на тот факт, что производство металла из-за экономиче- ского кризиса в стране рухнуло почти вполовину. Государственные предприятия и в советское время были не слишком заинтересованы во внедрении затратных экологических проектов, а новоявленные владельцы комбинатов вообще перестали финансировать какую- либо реконструкцию предприятий.
– О чем ты говоришь, голуба моя, какая там реконструкция? – ухмыляясь в прокуренные усы, сказал ей Корыто, когда Екатерина спросила его: почему предприятия, не проводят реконструкцию, пользуясь моментом кризиса, чтобы после него начать эффективно работать?
– Поражаюсь я, Катенька, вашей наивности. Взрослый человек, а в чудеса верите. Кто из красных директоров, случайно попавших в его собственники, деньги найдет, чтобы в реконструкцию вложить? Бывшие фонды растаяли от государственных реформ, валюту го- сударство экспроприировало, а чиновники высшего ранга ее по карманам рассовали. Кредитов никто не даст в этом бардаке, а, если бы и дали, то кто же эти деньги в дело пустит! Сегодня ты директор, а завтра ногой под зад, и гуляй, Вася. Так что нам этих реальных дел долго еще не дождаться. Одни совещания. Меня, как экономиста,
 
непрерывно в горисполком вызывают на разные сходки, чтобы подсказал, что дальше делать. Что я им могу сказать: рынок металла упал, заводы ваши старье, сами вы жмоты. У вас одна идея: про- дать все за гроши и жить припеваючи, а предприятия и город пусть гибнут, главное – демократия и рыночные отношения. Не ухватил кусок народного добра – ты лох, ухватил – ты новая элита, – сказал Корыто и, пошатываясь, пошел по коридору. Только сейчас Катя поняла, что был он основательно пьян.
Мог ли не понимать этих проблем Пожидаев? Безусловно, по- нимал, обязывало и образование, и ученые степени, а также его окружение, которое прекрасно разбиралось в проблемах метал- лургических предприятий. На что же тогда надеялся он, заявляя, о том, что решит экологические проблемы города? Для него это было просто предвыборное обещание, которые так легко раздают кандидаты. Ему и в голову не приходило, что это выигрышное обе- щание окажется для него роковым, а пока он делал вид, что весьма озабочен чистотой окружающей среды города. Власть редко делает то, что требует народ, а уж если народ молча переносит лишения, она только изображает видимость радетелей за их интересы. Долгие годы тоталитарной власти в стране выковали совершенно бессловесного советского человека, который не только не озвучивал своих проблем, но и был глубоко уверен, что власть сама должна их видеть и решать. Так и Пожидаев,  немного  пошумев,  попозерствовав,  выколо- тив из директоров предприятий какие-то деньги, скинул вопросы экологии на своего зама и занялся более важными делами, то есть извлечением личной выгоды из кресла мэра большого промышлен- ного города. Вот этот заместитель и собрал совещание как ответ на визит западных инспекторов, якобы озабоченных экологическими
проблемами города.
Екатерина Андреевна пришла на совещание, слегка припоздав, когда все приглашенные уже сидели в зале для совещаний, а пред- ставители горисполкома еще не пришли. Среди собравшихся было много новых лиц. Прежними были в основном главные экологи предприятий и общественники. Напротив ее расположилась Ры- жая Настя, рядом с нею сидел, как всегда, надутый дед Шамли,
 
поблизости пристроился Ласточкин, который приветливо помахал Шведовой рукой, извинившись, что не занял ей места. Место быстро нашлось – широким жестом отодвинув от себя стул, ее пригласил сесть рядом Пилипенко.
– А где Пожидаев? – поинтересовалась Екатерина Андреевна, не знавшая, что теперь главный эколог города не мэр, а его заместитель.
– Его не будет. Сейчас этот козлик придет, он теперь курирует вопросы экологии.
– Козлик – это фамилия или прозвище? – поинтересовалась Екатерина.
– Козлик – это определение. До козла он еще не дотягивает, а нормальным мужиком ему не быть никогда, – как всегда желчно заметил Пилипенко.
– Ты его знаешь?
– Вовку, то есть Владимира Николаевича Копатько? Конечно, он же с нашего завода. Был вначале мастером, потом начальником смены, затем Пожидаев его сделал заместителем. Пустой человек, сейчас увидишь.
Вскоре в зал заседаний быстрой прискакивающей походкой во- шел невысокий молодой мужчина с большими залысинами темных волос на голове и, разложив на столе бумаги, заговорил. По всей видимости, он был из породы людей, которые в обилии вылетаю- щих из них слов забывают, то главное, что хотели донести до слу- шателей. Он говорил о городе, о заводах, о том, как сложно в этих условиях работать. Путаясь в терминах, пытался объяснить, зачем надо заниматься защитой окружающей среды и что обозначает слово «экология». Было заметно, что все это он накануне вычитал, а теперь пытается передать собравшимся. Однако, для того чтобы говорить с народом, а тем более со специалистами, надо обладать устойчивыми знаниями и хотя бы какими-то навыком ораторской деятельности. Вова, как сразу про себя стала его звать Екатерина, такими способностями не обладал. С большим трудом он наконец- то выплыл на главную тему совещания – необходимости решения проблем бытовых и производственных отходов. При этом очень суетился, срывался с места и, достав из-за стоящего в его кабинете
 
шкафа какую-то пластиковую рейку, размахивая ею, с восторгом говорил, что она сделана из отходов и вполне может использоваться для обустройства садовых лавочек, что, вопреки таким возмож- ностям, бытовые отходы преступно хранятся на свалках, мест под которые в городе практически совсем не осталось. Закончив свою пламенную речь, он обратился к собравшимся:
– Какие есть предложения?
Тут же вскочила активистка Настя и, потряхивая своей огнен- ной гривой, начала кричать, что люди недобросовестные! Нет бы все собирать в разные пакеты, как на Западе, они же валят все в кучу, что потом не разобрать. За нею встал Шамли и сказал, что нам Запад не указ, что вот в Союзе было значительно меньше му- сора, так как люди экономили и лишнего не покупали, что было меньше  обертки,  а  сейчас  навезли  много  заграничного  товара, а там одна упаковка, и надо не покупать заграничный товар, а поддерживать своего производителя. Потом встал Ласточкин и зачитал заметку из газеты «Аргументы и факты» под названием
«Отходы в доходы».
Заводчане по своему обыкновению молчали. Заводские эко- логи точно знали свою задачу на таких сходках. Заключалась она в отражении нападок общественности и природоохранных орга- нов. Напрягать мозги, чтобы  решать  городские  проблемы,  они не собирались. В самом конце поднялась Екатерина Андреевна и предложила создать инициативную группу, включив туда всех, кто разбирается в проблемах отходов и, изучив вопрос, разработать программу их утилизации. После ее слов Вова обрадовался и, пред- ложив остаться всем кто выступил в прениях, закончил совещание. По всей видимости, предложение Екатерины ему понравилось, оно было реально, выполнимо, и можно было доложить шефу, что меры приняты: создана комиссия, и она работает.
Немного потолковав с оставшимися  активистами  Екатери- ной, он попросил задержаться Екатерину, а с остальными рас- прощался.
– Я правильно понимаю: вы кандидат наук, доцент и читаете лекции по экологии?
 
– Да, именно так, – ответила та спокойно.
– Я очень уважаю ученых, ученый – это сила. Жалею, что сам в науку не пошел, вот теперь во всем приходится разбираться на ходу. Надеюсь, вы мне поможете. Не хотели бы вы возглавить комиссию по утилизации отходов?
– Я готова, но бесплатно работать не стану, – заявила Екатерина, твердо глядя в глаза вице-мэра.
– Да, да, конечно, конечно, что-нибудь придумаем. Зайдите ко мне завтра в пять часов, поговорим.
На следующий день, промаявшись в приемной заместителя мэра больше часа, Екатерина Андреевна в конце концов попала к нему и, не скрывая своего раздражения от долгого ожидания, села за стол для посетителей, не дожидаясь приглашения хозяина кабинета.
– Ну что, Шведова, – подняв голову от бумаг, сразу начал с места в карьер заместитель мэра, – нашли мы с шефом вам способ платить деньги. Создадим общественную экологическую организацию и будем напрягать предприятия переводить вам деньги на осущест- вление вашей деятельности.
– А что, разве так можно? – удивилась Екатерина Андреевна.
– Это при социализме было нельзя, а теперь все можно – демо- кратия! – авторитетно заявил Вова, и в его словах чувствовалось большое уважение к этому мироустройству, которое его – малень- кого человека из рабочей среды – сделало человеком большим, вершащим судьбы города, на встречу с которым записывались толпы горожан, еще вчера не подозревавшие, что есть на свете Владимир Николаевич Копатько, имеющий возможность решать самые на- сущные вопросы.
– Идите к Тамаре или к Воину, они расскажут, как подготовить нужный пакет документов для создания общественной организации. Тамарой, по всей видимости, была начальница экологического отдела горисполкома, бывшая партнерша Екатерины по заводским проектам. К ней и решено было отправиться, как к старой знакомой, которая наверняка не откажется помочь в общем деле. Однако уже с порога экологического отдела Екатерина поняла, что дело, кото- рое она начинает, не просто неинтересно Тамаре, а наоборот, она
 
совсем не желает, чтобы оно состоялось. Об этом свидетельствовал официальный тон общения с Екатериной Андреевной и отводимый в сторону взгляд темных близко посаженных глаз, и главное, холод- ный отказ помочь с оформлением бумаг.
– Извините, но я не в курсе, как оформляются эти документы, – сухо сказала начальница экологического отдела, всем своим видом указывая Екатерине на двери кабинета.
Потоптавшись еще какое-то время в маленьком тесном кабине- те, пытаясь разговорить давнюю знакомую на нейтральные темы, Екатерина была вынуждена уйти ни с чем, вернее, с чувством пол- ного непонимания происходящего. Ясность в него ей внес Воин, к которому она отправилась, выйдя из отдела экологии. Им оказался ее давний студент, у которого она вела проработки, еще будучи аспи- ранткой. Сейчас же он, молодой и борзый, каким-то образом сумел пристроиться к новой власти и создать общественную организацию по экономическому развитию города.
– Садитесь, Екатерина Андреевна, – любезно указал он на стул, стоящий рядом с его рабочим столом и, развернув к посетительнице свое роскошное вращающееся кресло, приветливо спросил:
– Какими судьбами?
Екатерина Андреевна коротко обрисовала ситуацию и попросила помощи в оформлении документов.
– Идею создать еще и общественную организацию, чтобы при- влечь лучших специалистов города к решению экологических про- блем, озвучил шефу я. Он ее подхватил, все остальные одобрили, кроме Тамары. У вас с нею что, плохие отношения? – поднял Воин свои белесые брови.
– Буквально пятнадцать минут назад я была уверена, что заме- чательные, но оказалась, что не так. Она отказалась мне помочь, – пожала плечами Екатерина.
– Все понятно, ревнует и не хочет, чтобы вы лезли в ее дела. За- чем ей держать около себя умного и независимого человека, каким вы были еще в том давнем прошлом, когда я был студентом.
– Спасибо за комплимент, – сдержанно ответила Екатерина. – Пришла к вам за помощью.
 
– Несмотря на то что ваша организация будет для меня конкури- рующей фирмой на подачки заводов, я вам помогу в знак благодарно- сти за науку, к тому же исполняя волю шефа, которая для меня закон. Воин действительно помог, и уже через неделю черновики до- кументов были готовы. Оставалось только придумать название ор- ганизации. Ее приятель – однокашник, а ныне глава Лаборатории новаций университета, который тоже был на совещании, услышав
ее терзания по поводу названия организации, предложил:
– Назови «Стратегия».
– Почему? – удивилась Екатерина.
– Потому что защита окружающей среды города станет вашей стратегией, а тактику вы разработаете по мере деятельности.
– А не хочешь пойти к нам в стратеги? – поинтересовалась Екатерина.
– Нет, – ответил приятель, – не хочу. Вам же с заводами пред- ложат сражаться, я себе этого позволить не могу. У меня появятся проблемы с заключением договоров. Честно говоря, и тебе не со- ветую за это браться, так как, зная твой бескомпромиссный ха- рактер, уверен, что начнешь сражаться всерьез и в конечном итоге наживешь себе серьезных врагов.
– Я не могу отказаться от этого предложения. Во-первых, друго- го заработка у меня практически нет, а во-вторых, мне просто это интересно, – ответила приятелю Катя. – А за название спасибо! Хорошо звучит.
– Звучит хорошо, но непонятно, – заметил Копатько, когда Ека- терина Андреевна на очередной встрече сказала ему о готовности документов и названии организации. – Надо чтобы вы координи- ровали общественность в направлении экологии.
– Тогда можно назвать Координационный экологический центр
«Стратегия», – предложила Катя.
– Вот так хорошо, Шведова, – дерзай!
Итак, в конце октября в городе была зарегистрирована обще- ственная организация Координационный центр «Стратегия», председателем и единственным членом которого стала Екатерина Андреевна. Каким-то десятым чувством она поняла, что расширять
 
ряды организации за счет известных ей экологических обществен- ников не стоит, что превратят они все в сплошную болтовню и доказывание друг другу, кто из них больше специалист. Друзья для общего дела тоже мало подходят. Среди них нет экологов, да и свой авторитет сложно среди друзей утвердить. Тут нужны люди энергич- ные и управляемые, – раздумывала она, сидя в аудитории и глядя на студентов, корпевших над самостоятельной работой по экологии.
«Да вот же они! Чем не стратеги! – осенила ее счастливая мысль. – Вот сидит Гриша, симпатичный высокий парень с хорошим чув- ством юмора, почти отличник, по крайней мере, по ее предметам у него одни пятерки. По всей видимости, нуждается в деньгах и работать будет. Вот глядит на нее влюбленными глазами Татьяна, как-то признавшаяся ей, что Шведова для нее кумир. Остальные студенты редко глядят в глаза, заняты своими мыслями и только изображают интерес к предмету».
Не откладывая разговор в долгий ящик, по окончании занятия Екатерина Андреевна попросила ребят остаться, коротко ввела в курс дела и предложила стать членами новой экологической орга- низации с возможной зарплатой. Ее предложение было принято с энтузиазмом, то есть общественная организация числом в три человека состоялась. Оставалось только найти компьютерщика, без которого организация казалась несолидной, и бухгалтера, который бы вел ее еще не существующие финансовые дела.
Компьютерщика нашел Гриша. Им оказался студент Екатерины Андреевны – отличник и умница, с четвертого курса их экологиче- ской специальности. «Мальчик, который всегда улыбается», – звала его про себя Екатерина. В аудитории он всегда сидел на задней парте, но было видно, что мимо него не пролетает ни одно сказанное пре- подавателем слово. Его было сложно не заметить, так как он был высок и его голова на длинной тонкой шее всегда возвышалась над аудиторией. Долго уговаривать Евгения не пришлось, и все, что он спросил, звучало просто:
– Так, а что собственно делать будем?
– Пока искать бухгалтера, – ответила Екатерина Андреевна, – говорят, нам деньги на счет поступили.
 
Бухгалтер тоже нашелся среди студентов-экологов. Конечно, назвать бухгалтером вальяжного красавчика Сашу было сложно, уж больно не вязалась его яркая внешность с такой строгой долж- ностью, но деньги скучали в банке, карман был пуст, а Екатерина Андреевна всегда питала слабость к красивым людям. Саша был старше не только своих однокурсников, но и Гриши с Женей, так как успел окончить два курса Института гражданской авиации и отслужить в армии, куда попал, не сдав весеннюю сессию из-за разгильдяйства. Правда, истинная причина отчисления будущего бухгалтера из числа студентов стала понятна только потом, а пока официальной версия отчисления звучала как: «Не поладил с одним из профессоров». После возвращения в город он поступил в мест- ный вуз и зачем-то окончил курсы бухгалтеров. Так что бухгалтер, да еще и с неоконченным высшим экологическим образованием показался находкой. К тому же Саша был так обаятелен, так мил и отличался таким замечательным чувством юмора, что Екатерина Андреевна не устояла и согласилась взять его в штат уже существу- ющей общественной экологической организации под названием Координационный экологический центр «Стратегия».
Итак, название состоялось, коллектив был набран, оставалось приступить к работе, то есть решить ни мало ни много проблему уничтожения многотысячных тонн отходов, как ежедневно обра- зующихся, так и накопленных десятилетиями на свалках города.
«Только в запальчивости, только в условиях полного отсутствия денег здравый человек мог на такое согласиться», – раздумывала Шведова, идя домой с пачкой бумаг, свидетельствующих о том, что она теперь председатель общественной организации. За ее предсе- дательство только что проголосовали члены организации – Гриша, Женя, Саша и Таня. Сильные кадры, ничего не скажешь.
Однако надо было что-то делать. На этом же собрании, про- ходившем в одной из аудиторий университета, было решено, что прежде всего отходы надо пересчитать. Значительный задел уже был: это данные экологических паспортов двух самых крупных металлургических комбинатов, которые недавно составила Ека- терина. Однако в городе имелись еще десятки заводов, размером
 
помельче, но тоже плодящие отходы. «Ничего, попрошу эти данные в экологическом отделе города», – решила Екатерина и с легким сердцем легла спать.
Утром следующего дня она отправилась в горисполком и обрати- лась к начальнице отдела экологии с просьбой предоставить данные об отходах предприятий. Та подняла на Екатерину глаза и сказала:
– С чего вы взяли, что я должна дать вам эти данные?
– Ну а как же? Мы же делаем одно дело, соберу данные и будем писать программу, как управляться с отходами, – ответила удив- ленно Екатерина.
– Вот вы и собирайте, я же вам не мешаю…
– Да что вы, Тамара Михайловна, это же огромная работа – со- брать данные по всем предприятиям города, у меня есть только для двух комбинатов.
– А вы, когда брались за эту работу, думали, насколько она боль- шая? Денег захотелось, вот и дерзайте, я вам не помощник.
– Я все поняла, помогать вы отказываете, – жестко ответила Шведова и, развернувшись, вышла из кабинета, хлопнув дверью.
Шагая размашистым шагом по коридорам исполнительной вла- сти города, она раздумывала над причиной такого странного пове- дения начальницы экологического отдела исполкома. «Наверняка опять это разборки из-за детей-студентов», – пришло ей в голову.
В самом начале сотрудничества с Тамарой по делам комбината та попросила совета, куда поступить ее дочке-выпускнице. На что Екатерина ответила, что лучше всего готовить детей по специаль- ности, которой занимаешься сам.
– Девочке вашей очень подойдет наша кафедра, которая с не- которых пор готовит экологов, – сказала она, не подумав о послед- ствиях этого совета.
Дочка Тамары – веселая и вполне симпатичная девочка, так и сделала, в результате чего у Шведовой появилась забота – обе- спечивать хотя бы тройки в ее зачетке. Когда девушка перебралась на старшие курсы и стала студенткой Шведовой, стало понятно, что она не столь глупа, сколько ленива и не собирается тратить силы на изучение университетского курса. Шведовой приходилось
 
завышать ей оценки и вместо законных троек ставить четверки, чтобы не расстраивать маму. Поставила она и четверку за диплом- ную работу, которую практически сделала за дочку Тамары, не получив в качестве благодарности даже элементарного «спасибо». Даже «до свидания» девица из себя не выдавила, по всей видимости, обидевшись на руководителя за недооцененную работу. Правда, уже спустя несколько месяцев к Екатерине домой пришел отец ди- пломницы – известный в городе бизнесмен – и, немного посидев под ее скромной лианой, протянул конверт с пятьюстами долларов.
– Это вам за труды, – сказал он и, не слушая ее возражений, поднялся и ушел, бросив через плечо: «Не люблю долгов!»
Деньги были неожиданными, но очень нужны, да и не гнаться же за дарителем, пытаясь всучить их назад, тем более взяткой это не выглядело. Договора о деньгах не было, время после защиты прошло много, непонятно даже, с чего это вдруг папаша решился на такой щедрый дар.
Хотя то, что для нее было щедростью, для него было мелочью. В городе говорили, что он уже тянет на долларового миллионера, что в ту пору было редкостью. Причиной того, что сразу не пришел с благодарностью, наверняка была позиция мамы и дочки, обидев- шихся на Шведову за четверку. Знакомые часто на нее обижались по этому поводу, однако у Екатерины был принцип: не повышать оценку детям друзей больше, чем на балл. Типа уважила – что же вам еще? Однако обидевшихся приятелей было много, некоторые даже умудрялись стать откровенными врагами. Особо отличилась сотрудница, дочка которой была не просто глупа, но еще и патало- гически ленива. Екатерина, зная скандальный характер ее мамаши, заранее дала дочке вопросы на экзамен, чтобы та подготовилась дома. Каково же было ее удивление, когда даже на эти вопросы у странной девочки с пышным именем Анжела ответов не было. Тут надо было кол ставить за наглость, но Екатерина, чтобы не связываться с мамашей, поставила «удовлетворительно». Потом не было ни одного общего знакомого, который бы не спросил: как же так она посмела обидеть сотрудницу? Спрашивали чаще всего с ехидной улыбкой, понимая, как не просто было это сделать.
 
Еще больше удивил сынок друга детства, которого она пожалела и взяла в дипломники. Он болтался где-то три месяца и пришел за пятнадцать минут до защиты диплома, принеся с собой несколько страниц текста, сшитых скоросшивателем. Тут даже не тройкой и не колом пахло, а полным нулем, то есть отстранением от за- щиты, что Екатерина и сделала. С тех пор друг детства перестал с нею здороваться. Шведова понимала, что это специфика малого города с одним университетом, где невозможно противостоять просьбам родителей и не порадеть их деткам, поэтому не слишком расстраивалась, но Тамара мешала делать общее дело, и надо было ее сопротивление сломить.
На прием к Копатько попала удивительно быстро и тут же вы- ложила ему проблемы: Тамара данных не дает, без них нельзя.
– Не любит она тебя. А за что? – хитро посмотрел на нее Вова.
– Может быть, за то, что дочке за диплом четверку поставила? – выпалила Екатерина.
– Да нет, за дочкины проблемы не станет она не выполнять рас- поряжения шефа, тут другое. Я с ней поговорю. Завтра в девять жду. На следующий день ровно в девять Екатерина была в кабинете Копатько. Он сидел, уткнувшись в бумаги, и махнув рукой, чтобы присаживалась, не сразу ответил на ее приветствие. Затем, ото-
рвавшись от бумаг, заявил:
– Ну что, Шведова, есть у тебя кандидатура на пост начальника экологического отдела исполкома? Тамара подала на расчет, и шеф ее отпустил.
– А как же данные об отходах? – вместо ответа сказала Екатерина.
– Кто о чем, а она о мусоре, – хмыкнул Вова. – Я тебе говорю – начальника нового ищи, тогда и данные будут. Может, кто из вы- пускников студентов подойдет и с твоей помощью разберется?
– Не знаю, – пожала плечами Екатерина, – хотя… есть такая кандидатура. Сейчас работает экологом на «Южстали». Девушка с характером, красивая, начальником хочет стать. Думаю, она со- гласится, завтра ее приведу.
– Красивая и с характером – это то, что нам надо! Веди! – про- сиял Копатько.
 
Буквально пару дней назад Екатерина Андреевна столкнулась со своей бывшей студенткой в аэрокассах. Эльвиру – так звали эту красивую и амбициозную студентку, Шведова недолюбливала, подозревая ее в том, что она, как и другие студентки подобного плана, не прощала ей откровенного успеха у парней-студентов. Нет, конечно, они не смотрели на нее как на женщину, но с большим удовольствием общались, смеялись над ее шутками и наверня- ка хвалили при своих однокашницах, а те, поджав губы, цедили:
«Ну конечно, она мужчин любит!» Когда до Шведовой дошли эти слова, то она прямо перед всей аудиторией заявила:
– Действительно, я студентов люблю больше, чем студенток, потому что я человек правильной ориентации.
Когда парни после такого заявления засмеялись, добавила:
– Но в первую очередь я хорошо отношусь к парням, потому что у них есть чувство юмора и они никогда не обижаются на мои шутки. Девочки, вы заметили, я над вами никогда не подтруниваю? Женщины любят, когда их хвалят, а ребята радуются, когда в них находишь что-то смешное и ждут новых приколов.
В тот раз опять громче всех засмеялся дружок Эльвиры, который всегда сидел рядом с подружкой и, в отличие от нее – строгой и неулыбчивой, славился веселым и приветливым характером. Ека- терина заметила, как блеснули сердитые глаза девушки, и подумала – ревнует. Эльвира была откровенно красива южной славянской красотой, замешанной на восточной крови. Как выяснилось по- том, мать ее была из терских казаков, а отец – еврей с примесью украинской крови. Славянская кровь дала ей красивые черты лица, а иудейская украсила их выразительными темными глазами, в ко- торых всегда светились норов и страсть.
Встретились бы они на улице, то, кивнув друг другу, разошлись бы в разные стороны, но в аэрокассах была длинная очередь и во- лей-неволей, Екатерине Андреевне, занявшей очередь за Эльвирой, пришлось с нею общаться. На вопрос о том, как ей работается, бывшая студентка нехотя ответила, что несмотря на то, что она, в отличие от своих однокашников, устроилась по специальности и теперь инженер-эколог в лаборатории охраны окружающей среды
 
«Южстали», работа ей не нравится. Во-первых, лаборатория нахо- дится в самой задымленной точке комбината, выполнять приходится грязную работу: ходить на замеры выбросов в цеха, во-вторых ее начальник Пилипенко, откровенный козел, постоянно задирает женщин и ей достается от него больше всех.
– Я девчонок не трогала, а задирала только парней, вам не нра- вилось, теперь все наоборот, и вы опять недовольны, – улыбнулась Екатерина Андреевна.
– Что вы сравниваете этот солдафонский юмор заводчан с ин- теллигентными шутками преподов? – скривила красивые губы Эльвира. – Мне дурно становится, когда подумаю, что я навсегда останусь в этой темной, дымной дыре с этими уродами.
– А где бы ты хотела работать? – поинтересовалась Шведова.
– Ну, инспектором, где-нибудь, начальником…
Заметив удивленный взгляд бывшей преподавательницы, Эль- вира нахально заявила:
– Представьте себе, я уверена, что родилась для того, чтобы быть начальником.
– Ну-ну, дерзай, – усмехнулась Шведова.
Сейчас эти слова вдруг всплыли в голове, и она позвонила Эль- вире.
Утром следующего дня, позвонила уже Эльвира и сказала, что была на приеме городского головы Пожидаева и он подписал указ о назначении ее исполняющей обязанности начальника отдела экологии городского исполкома и она уже приступила к работе.
– Он спрашивал о чем-нибудь у тебя? – поинтересовалась Шве- дова.
– Спрашивал. Почему я такая красивая? – ответила бесстраст- ным голосом новоиспеченная начальница и сразу выступила с просьбой-приказом:
Вы говорили, у вас есть студенты, которые соображают в ком- пьютерах, не могли бы вы их ко мне прислать, а заодно помогут мне порядок навести.
– Да, конечно, сейчас пришлю. Нам данные по отходам нужны.
Сама приду после занятий.
 
Когда Шведова, отправив Женю и Гришу к Элеоноре, после за- нятий зашла в горисполком, то в отделе экологии застала возбуж- денную троицу, что-то живо обсуждающую посреди разбросанных бумаг и светящего белым светом экраном компьютера. Ей сразу бросился в глаза багровый кровоподтек под глазом у Гриши.
– Что тут у вас произошло? – перепугалась Екатерина Андреевна. Ребята помогли мне отбить документацию и компьютер у преж- них владельцев, – ответила за всех Эльвира. – Только они пришли и мы начали разбираться с компьютером и бумагами, как явился какой-то парень, представился специалистом экономического от- дела исполкома и потребовал отдать ему компьютер и эти бумаги, – кивнула девушка на валяющиеся на полу паки. – Я у него потре- бовала распоряжение начальства о выемке документов, а он молча вытащил питание из компьютера и схватился за процессор, чтобы забрать его, но ребята не дали. Я побежала к Копатько за разъясне- ниями, его не застала, возвращаюсь и вижу: компьютер на месте, фонарь под глазом у Гришки, а какая-то тетка стоит и орет в дверях, что набрали какой-то сброд в отдел. Я ее, конечно, выставила, ска-
зала, чтобы в письменном виде претензии подавала.
– С кем подрался, Гриша? – спросила ошарашенная такими событиями Шведова.
– С этим уродом из экономического, с кем же еще. Когда Элла ушла, он решил нахрапом компьютер забрать, вот и замахались. Женька-то у нас не боец, пришлось мне отдуваться, в глаз получил, но зато компьютер и бумаги отбил, – ответил Гриша.
– Я в жизни никогда не дрался, – стал оправдываться Женька, – а тут такое. Мне не было страшно, я просто не знаю, как это делается.
– У тебя, Жень, другая задача. Надо данные из компьютера из- влечь. Нет никакой гарантии, что за ними скоро опять придут, но уже с милицией. Так что не отвлекаемся. Ты занимайся компьютером, а мы бумагами. Надо бы эти папки, которые так заинтересовали экономический отдел, припрятать. Будем считать, что боевое кре- щение нашей «Стратегии» состоялось, а Эльвира состоялась как городская экологическая власть.
 
Бумаги быстро сложили в большой холщовый пакет, и Гриша унес его к своему приятелю, киоск которого стоял недалеко от входа в горисполком.
– Сказал вахтеру, что брату–шестикласснику макулатуру собрал. Когда пойдем, домой заберу. Я сегодня на машине, могу, Эльвира, бумаги домой к тебе завезти.
– Правильно, Эльвира начальник и наверняка имеет право на досуге изучить эти материалы, – одобрила Шведова.
Она еще раз решила зайти к Копатько, чтобы рассказать о про- исшествии, но он сам зашел в отдел экологии и, нацепив на себя строгое лицо, сказал:
– Не успели прийти, а уже весь горисполком на ноги постави- ли, только ленивый не сказал мне, что я хулиганья набрал в отдел экологии.
– Вы что, считаете, что я должна была отдать вверенные мне документы и компьютер без вашего письменного распоряжения? – насупила брови Эльвира.
– Ты смотри, быстро во вкус начальницы вошла, молодец! – удивленно поднял брови Копатько. – Кто бы ни пришел, ко мне отсылай, а я разберусь, кому что давать. А вы, хлопцы, поаккуратней, это вам не подворотня, а государственное учреждение, а то при- дется запретить вахтеру вас сюда пускать. А ты, Шведова, пойдем со мной, поговорим.
– Ты знаешь, с кем твои ребята подрались? – спросил он, стоило только закрыться двери в его кабинете?
– Откуда же мне знать? Меня и не было при этом, – пожала плечами Екатерина.
– Это же правая рука начальника экономического отдела. А он у нас кто? Муж Тамары. Видимо, не ожидали, что я так быстро за- мену ей найду и не успели убрать данные из компьютера. Но ребята бойцы, они еще на производстве не работали, где любая инициати- ва наказуема. Мы их наказывать не будем. Хорошо, что не отдали компьютер, а то потом все бы на меня свалили.
– Да что там сваливать? – опять удивилась Шведова.
 
– Есть что. Вот скажет шеф отдать документы, напишет бумагу, тогда и отдавать будем. Поняла?
– Поняла, я вообще ко всему этому отношения не имею. Мне только данные об отходах нужны…
– А ты посади своих орлов, пусть поищут, – хитро улыбнулся Вова. – Где их потом искать, после экономического отдела?
Получив задание, ребята списали все имеющиеся в компьютере данные на диски и дома в спокойной обстановке быстро нашли не- обходимые файлы с данными об отходах. Часть недостающих данных нашла Эльвира в бумагах, которые ей завезли домой. Уже через две недели все материалы были систематизированы, обработаны и перед Шведовой развернулась панорама всего того, что уходило в отход на производстве: от бракованных деталей, не подлежащих переделу, до замасленной ветоши, которая, на удивление, накапливалась на всех предприятиях или вместе с остальным мусором вывозилась на свалки города. Оставалось решить, что с этим со всем делать.
Всплыл в памяти тезис «Отходы в доходы!» – упорно навязыва- емый СМИ как способ быстрого обогащения для народа, так и для страны. В новостях любили поговорить о том, что развитые страны, такие как: Япония, Голландия и США, буквально готовы покупать у России отходы и перерабатывать их. Постоянно брали интервью у первого миллионера России Тарасова, который заработал свои деньги, продавая отходы завода цветной металлургии.
– Нам надо тоже организовать свою фирму по переработке от- ходов, – предложил хозяйственный Гриша.
– И что ты предлагаешь, нам в мусоре ковыряться? – выразил сомнение чистюля Женька.
– Людей найдем, пусть перебирают, в городе безработица. Нам, главное понять, что можно перерабатывать и как, – не сдавался Гришка.
– И заработаем грош, – скривил свои красивые губы бухгалтер Игорь.
– Друзья мои, заняться переработкой отходов идея хорошая, но надо как-то разумно к этому подойти, – сказала Екатерина Андре- евна, выслушав ребят.
 
– Я экономику капитализма не изучала, но, судя по тому, что пишут в газетах и говорят с экранов телевизоров, нам надо вначале составить бизнес-план нашего проекта, все посчитать и понять – получим ли мы грош или станем как этот Тарасов, – миллионерами. Так что теперь все наши усилия должны быть направлены на из- учение спроса и предложения на рынке вторичного сырья, цен на них и технологий их переработки. Разделим наши усилия, и каждый получит свой перечень отходов, которыми надо заниматься. Встреча через три дня.
Через три дня стало понятно,  что  в  настоящее время выгод- но собирать только бутылки на тару и макулатуру, но бутылки должны быть небитые, а макулатура должна состоять только из газетной и книжной бумаги, а также из картонной упаковки. Все остальное, включая свинцовые пластины аккумуляторов, никому не нужны.
И тут Шведову осенила другая идея: в городе масса всяких пред- приятий и наверняка перерабатывают что-то из своих отходов. По- чему бы им не взяться перерабатывать заодно и аналогичные чужие. Быстро составили список тех, кто этим занимается, разработали предложения и передали на рассмотрение Копатько. Ответ ждали долго, занимаясь приведением в порядок добытых в отделе экологии данных. Наконец Шведова была вызвана на прием к покровителю и он, размахивая руками, проклинал заводчан, что они саботируют такое хорошее предложение. Мол, возня, зачем она нам нужна? Нам своих проблем хватает, а на этом ничего не заработаешь!
– Так что, Шведова, думай дальше, что с этим говном теперь делать, – сказал он, залезая поглубже в кресло. – Мы не можем сказать, что сдаемся, шеф не поймет.
– Конференцию провести по способам переработки отходов и конкурс объявить по лучшему из них, – предложила Екатерина Ан- дреевна, заранее заготовленный способ продления существования своей организации.
– А что – это здорово! – оживился Вовик, можно большую волну погнать, с помпой все провести, чтобы знали, что горисполком не дремлет! Давай, действуй. Что тебе для этого надо?
 
– Те предложения, которые присылают из разных мест с целью рекламы своей экологической деятельности. Пусть покажут, на что они способны.
– Ну ты молоток, Шведова, надо же, такое придумала! Я поищу, чего они там шлют, канцелярию напряжем, по заводам пройдись, наверняка там пачки предложений. Действуй, я сегодня шефу ска- жу, он наверняка будет за, сможет на конференции себя показать и продемонстрировать, что дело делается .
Итак, работа закипела! Организация конференции дело зна- комое и куда как приятнее, чем ползанье по заводам, фабрикам и свалкам, а еще было бесконечно приятно работать вместе с этими веселыми выдумщиками стратегами. Вскоре к ним присоедини- лась приехавшая из Петербурга дочка-студентка, которая быстро вошла в суть проблемы и, обосновавшись за компьютером вместе с остальными, начала поиск потенциальных участников конферен- ции и конкурса. Рядом с такими записными красавцами, как Саша, Женя и Гриша, которые наперебой ухаживали за нею – столичной штучкой – работа особенно спорилась. Видимо, любовь к красоте передалась от матери к дочери. О любви Шведовой к красивым лицам знали все, а простодушный Гришка, подбирая новых стра- тегов, говорил:
– Екатерина Андреевна, он вам понравится, он красивый, как вы любите.
Работа спорилась, так как все были одержимы идеей: найти по- больше участников конференции и предложений по решению вы- ставленных на конкурс задач. К тому же Екатерина решила не сидеть не месте, а объехать все наиболее значимые экологические фирмы Украины, чтобы пригласить участвовать в конкурсе. Очень быстро она побывала во всех организациях, занимающихся утилизацией своих отходов в разных городах страны: в Киеве, Харькове, Ровно, Днепропетровске и Донецке. Все специалисты, с кем она встреча- лась, хотели попасть на конференцию. Катя не раздумывала над тем, что будет с победителями конкурса, она была уверена, что заводы города с радостью примут предложения наиболее эффективных технологий для решения своих экологических проблем.
 
В результате уже в ближайшем сентябре на базе отдыха одно- го из предприятий города состоялась первая научно-техническая конференция, организованная Координационным экологическим центром «Стратегия». Потом их будет еще три, но эта, первая, не только задаст тон всем остальным, но и определит направление деятельности организации на будущее. В то же время нагрузка на организаторов была колоссальная, особый прессинг со стороны участников испытывала Екатерина Андреевна. Ей приходилось заниматься участвующими в конференции и представителями ад- министрации города, и заводчанами, которые вели себя как под- коверное начальство, понимая, что, не будь их финансирования, не было бы никакого конкурса и никакой конференции. Особого внимания требовали к себе приехавшие из разных городов пригла- шенные лично ею специалисты и надеющиеся на победу в конкурсе. Однако главную нагрузку создавали все-таки обычные участники, дергавшие ее по любому пустяку. На долгие годы в памяти остал- ся вопрос, заданный одним из участников, который, поймав ее, усталую и измученную, в час ночи на территории пансионата, по- интересовался:
– Извините, пожалуйста, где на пляже розетка, чтобы включить магнитофон?
Мужичок был мал ростом, плешив, откровенно занудлив, и Кате очень хотелось стукнуть его по бестолковому лбу кулаком, но она сдержалась и стала объяснять, что морской пляж находится под склоном обрывистого берега, что его часто во время приливов за- ливает водой, в связи с чем он не электрифицирован. Вроде бы все было ясно, но только не для зануды.
– А куда-же тогда подключить магнитофон? – продолжил рас- спросы дотошный дядька.
Хорошо, к этому моменту подошли молодые стратеги и отвлекли Екатерину от занимательной беседы, иначе бы быть беде, настолько напряжены были ее нервы.
– Ребята, помогите нашему гостю найти розетку для подключе- ния магнитофона, – дала она поручение парням, незаметно под- мигнув, – а мы с Маришей пойдем спать. Завтра тяжелый день.
 
– Ну как, какие впечатления? – спросила она у дочки, когда они ложились спать.
– Отлично! – ответила дочка. – Тяжело, но весело. У меня целый Женька и по половинке Гришки и Игоря.
– Ну вот, кто о чем, а ты о мальчишках. А экологией тебе нра- вится заниматься?
– Конечно!
– Главное, ты не сделай это своей профессией, – сказала про- роческие слова Шведова. – Дело хлопотное, но с минимальным выходом.
Погрузившись в сон, она уже не услышала, что ей ответила дочка. Впереди был по-настоящему тяжелый день, который закончился очень полезной встречей.
После дневного заседания Пилипенко, который тоже был на конференции не только как участник, но и представитель пред- приятия, на базе отдыха которого проходила конференция, подвел к Шведовой мужчину, по виду иностранца. «Неужели Запад к нам пожаловал со своими предложениями? Вроде не вызывали», – по- думала она и не ошиблась.
– Знакомься, Катерина, наш гость из Швейцарии. Он хочет с тобой поговорить.
– Кирилл Войцеховский, – сказал незнакомец на чистом русском языке и протянул Шведовой руку.
– Ну вот, а говоришь, швейцарец, – укоризненно взглянула Катя на Пилипенко.
– Я действительно имею гражданство Швейцарии, – улыбнулся гость, пожимая протянутую Катей руку. – Я бывший ваш, правда, еще до перестройки перебрался из Ташкента в Женеву, женившись на швейцарке.
– Понятно, а я удивляюсь, откуда у швейцарца такая азиатская внешность, при польской фамилии.
– Да-да, у меня все намешано. Мама у меня узбечка, отец поль- ский еврей, а жена швейцарка. В Средней Азии родственники по материнской линии живут, а в Швейцарии по отцовской, задержав- шись там после войны.
 
Редкое смешение наций откровенно чувствовалась в Кирилле, он одновременно был похож и на представителя Средней Азии и выходца из Сиона, в то же время на нем был откровенный локс европейца, не заметить который было невозможно.
– У Вас, Екатерина (можно по-европейски без отчества?), есть возможность со мной поговорить? – поинтересовался Войцехов- ский.
– Да-да, конечно, – обрадовалась Екатерина возможному пре- тенденту на объявленный на конференции конкурс технологий переработки отходов.
Однако то, что предложил ей Войцеховский, было намного ин- тереснее, так как касалось лично ее.
– Екатерина, я представитель швейцарской фирмы «Фриза», которая выиграла у Мирового банка грант на проведение в вашем городе проекта по исследованию стоков с целью разработки про- граммы их сокращения и улучшения экологии Азовского моря. Господин Пилипенко представил вас как специалиста в области экологии, а я, наблюдая за вашей работой на этой конференции, отметил ваши прекрасные организаторское способности и в свя- зи с этим предлагаю вам стать координатором проекта «Фризы» с зарплатой пятьсот долларов в месяц.
Все, что прозвучало, казалось фантастикой, розыгрышем утом- ленной организацией и проведением конференции Екатерины. Еще только полгода назад она молила Бога, чтобы он дал ей работу, где бы она зарабатывала сто долларов в месяц, чтобы хватало на жизнь и содержание дочери в Петербурге, а тут целых пятьсот долларов, за какое-то кураторство. Непонятно, что это такое.
– Я согласна! – чуть не выпалила Шведова, но вовремя остано- вилась и сказала: – Я еще работаю в вузе, правда, всего на семьдесят процентов от ставки, к тому же председатель нашей общественной организации, так что не представляю, как я справлюсь еще с одной работой, да и мэр будет, наверное, против того, что я отвлекаюсь на другую деятельность.
– Катюха, ты что, спятила, отказываться от такой работы? – заявил на правах старого друга Пилипенко, уже давно сидящий
 
на зарплате у Войцеховского. – Мэр согласится, ему нужен будет надежный человек в этом проекте.
– Тем более это только на полгода, в течение которого будет длиться проект, – добавил Кирилл, несколько озадачив Шведову, но в то же время облегчив ей задачу согласия с таким роскошным предложением. И все же оставался еще один вопрос:
– А как же мои ребята, они ведь настроены на дальнейшую работу в «Стратегии», и тут я вдруг отвлекаюсь.
– Двух ребят, Женю и Гришу, а также девушку Марину мы тоже возьмем в проект на хорошую зарплату, ну а остальные будет трудиться на благо «Стратегии», – успокоил ее Кирилл.
– Девушка Марина – моя дочь, она учится в Петербурге и уже опаздывает на неделю на занятия. А вы что, уже с парнями пере- говорили?
– Ну еще не официально, но, мне кажется, они согласятся, – за- верил ее Кирилл.
В результате самая деятельная часть «Стратегии» стала помогать Мировому банку проводить экологический проект в городе. Копатько только поддержал эту идею.
– Вот и хорошо, все будет под твоим контролем, Шведова, смотри там у меня, чтобы эти буржуи у нас чего-нибудь не уперли.
Расстроена была одна Марина, ей предстояло расставание с ребятами – с целым Женей и половинками Гриши и Игоря, к которым она уже прикипела душой, и ехать в холодный Питер на учебу ей откровенно не хотелось. Брать Игоря в Фризу не было смысла, как и не было смысла держать его дальше в бухгалтерах организации. Он был мил, но ленив и неумел. После завершения конференции и заключительного заседания команды стратегов на даче у Шведовой с Игорем расстались.
Конференция закончилась, конкурс состоялся и даже наметился победитель по ликвидации свалки отходов коксохимического производства, главного источника загрязнения колодцев жителей, соседствующего со свалкой села, фенолом и регулярно поставляющего этот фенол в море через сеть речушек и с ливнестоками. Нашлась технология очистки гальванических стоков и другие способы
 
ликвидации промышленных отходов города. Был написан отчет для мэрии и природоохранных служб. Теперь настал их черед про- двигать предложения в жизнь, у «Стратегии» же начиналась новая жизнь в составе «Фризы».

«ФРИЗА»

Вхождение «Стратегии» во «Фризу» произошло практически мол- ниеносно. Буквально на следующей после конференции Шведовой позвонили и сказали, что она на правах координатора проекта Мирового банка, осуществляемого в городе фирмой «Фриза», должна подойти в городской Водоканал, получить под свою ответственность ключи от помещения, которое предприятие выделяет для работы команды экспертов, и обустроить ее для приема иностранных гостей. После этого стало понятно, что это уже не шутки, и Екатерине, десять лет тихо просидевшей в институте доцентом, вдруг поручают иностранную команду и приказывают, чтобы все было организовано на мировом уровне. Было от чего задрожать коленкам, тем более за те четыре года, которые прошли со дня развала Советского Союза, общение с иностранцами было шапочным – ее, как специалиста в области экологии, несколько раз включали в состав принимающей группы. Там отвечать ни за что не приходилось, только надо было с умным видом кивать головой на пространные речи западных экспертов, с трудом переводимые переводчиками.
Иностранцы с представителями города всегда вели себя свысока, как с туземцами, и их мнением никогда не интересовались. На заключительных встречах, после посещения заводов, они говорили, что все предприятия в городе старые, реконструировать их нет смысла и стоило бы их снести и построить новые. Преподносили они свое мнение как истину в последней инстанции жестко и бес- компромиссно, без тени хваленых западных улыбок на лице. Однако сам факт реализации в городе проекта Мирового банка, говорил о том, что интерес к заводам города у иностранцев остался и надо их принять по высшему разряду, что и поручалось Шведовой, не знав- шей английского языка и никогда не работавшей с иностранцами.
 
Все ее контакты с ними ограничивались застольями с ее бывшими соучениками по аспирантуре – с двумя польскими пьяницами Мареками, любвеобильным египтянином Фатхи и двумя симпатичными немцами – Енцем и Ренатой. С друзьями было все просто. Язык они знали, к советской действительности привыкли быстро, а закусить, выпить и потанцевать в просторной Екатерининой квартире были большими охотниками.
Эксперты «Фризы», которых уже к началу очередной недели привез в город Войцеховский, были совсем другими. Они – сплошь западные европейцы – не знали советской глубинки, к которой от- носился город, и не имели никакого представления ни о русском, ни тем более украинском народе. Кирилл сказал, что их надо обязательно опекать, так как они очень боятся, как бы с ними чего не случилось. Родня, провожая их в командировку, расставалась со слезами, уверенная, что увидеть своих сыновей, мужей и отцов им уже не удастся, что они непременно загинут в этой непонятной Украине, о которой им никогда даже слышать не приходилось.
Первая команда «Фризы» состояла из четырех человек – англичанина Питера – руководителя проекта и самого старшего по возрасту; швейцарца Жан-Клода, но не Ван Дамма, а низкорослого мужичка лет сорока пяти с такими редкими зумами, что было непонятно, как пища у него удерживается во рту; высокого симпатичного парня из Женевы Лорана и его малоприметного ровесника и земляка Хьюго. Их поселили в самой лучшей гостинице города на набережной, наняли водителя с машиной, который каждое утро привозил их в офис, так стала называться большая просторная комната в горводоканале, заставленная разномастными столами и стульями. Офисным менеджером был назначен Женька, как человек, знающий английский и компьютерную технику. Сопровождать экспертов по заводам должен был Гриша, а вот все остальные обязанности ложились на плечи Екатерины. В эти обязанности входило: организация встреч с заводчанами и с городской администрацией, обеспечение приемлемых условий как в офисе, так и по месту проживания и культурная программа. Как выяснилось потом, последний пункт обязанностей был самым простым, связь с заводами и администрацией тоже не слишком напрягала, а вот с условиями работы и проживания проблемы начались с первого дня.
Самым капризным в команде был руководитель Питер. В первый же день он завел Екатерину в мужской туалет Водоканала, который по тем временам, как и во всех бывших советских учреждениях, был оборудован эмалированными поддонами с дыркой посередине, где нужду надо было справлять на корточках. Но даже не это возмутило Питера, которому в его семьдесят плюс тяжело давалась поза орла, а тот факт, что основная часть этого, с позволения сказать, унитаза по существовавшим в то время санитарным нормам была засыпана хлорной известью, запах которой заполнял и туалет, и коридор, и даже доходил до офиса. Екатерина не понимала, английского, но не догадаться, чем Питер был возмущен, было несложно. Заверив его, что она постарается что-то сделать, Катя отправилась к директору Водоканала Малыгину.
Малыгин – мужик лет сорока пяти, был директором предприятия, где катаклизмы случались почти каждый день: там прорвет, там затопит, там протечет, здесь накричат, там обматерят, здесь оштрафуют, ну и посадить за халатность могут. Многие из его со- трудников за всякие аварии мотали не один срок, так что наезды иностранцев, которых ему буквально навязала мэрия за три дня до их приезда, были для него сущей ерундой. Однако не реагировать на них тоже было нельзя.
– Скажите им, чтобы потерпели до понедельника, все решим, – сказал он Шведовой, нехотя отрывая от бумаг, лежащих на столе, свои равнодушные и невозмутимые глаза.
Придя в офис через неделю в обещанный понедельник, Екатерина почувствовала уже не запах хлорки, а сильный запах краски.
«Ну вот, опять завоют, что каской пахнет», – подумала она и уже собралась было идти искать виноватых, как в коридоре ее перехватил Малыгин, выходящий из мужского туалета с компанией двух служащих и секретарши.
– Пусть идут, гадят эти буржуи, все в порядке, – бросил он и, не поворачивая головы в сторону Шведовой, прошествовал в свой кабинет.
 
Катя, заскочив в туалет, ахнула, он был просто роскошным: с отдельными кабинками, унитазами, мойками и кафелем. Невольно пришла в голову расхожая фраза: «Могут, когда хотят!» Радостная, она кинулась в офис, в который уже прошествовали фризовцы, и попыталась, используя свой словарный запас, объяснить, что все с туалетом в порядке, но споткнулась о жесткий взгляд Питера, который опять что-то выговаривал. Судя по тому, как он раздумал ноздри, стало понятно, что его теперь беспокоит запах краски. Подошедшая переводчица подтвердила Катину догадку. Она пыталась объяснить, что это следствие ремонта туалетов, пыталась туда завлечь фризовцев, но те молча сели за свои столы и углубились в работу.
Питер заявил, что надо было раньше думать, где размещать компанию, которую прислал Мировой банк. Что могла Катя ответить? Что все государственные учреждения на территории бывшего Союза имеют такие туалеты и никому в голову не приходит, требовать что- то другое? Даже туалеты их университета и школ, где учатся дети, все были аналогичны. Недавно ее очень поразила информация, что через туалеты с постоянно текущей водой утекает столько воды, что плата за нее обходится институту практически в такую же сумму, как и содержание всех корпусов, вместе взятых. Эту идею она и донесла до Питера, сказав, что замечание о старых туалетах с текущей в них постоянно водой, уходящей в стоки, обязательно надо отметить в отчете «Фризы». Выслушав переводчицу, руководитель так взглянул на Шведову, что она, ожидавшая одобрения, поняла, что ее мнения здесь никто не спрашивает. Екатерина еще не могла смириться с мыслью, что с ее знаниями здесь вообще считаться никто не собирается, а надо выполнять только возложенные на нее обязательства и реагировать на претензии, которые сыпались одна за другой.
Запах краски держался несколько дней, так как руководство организации решило после удачно сделанного ремонта туалетов подновить стены коридоров и прислало бригаду маляров белить стены и потолок и красить панели, что было поставлено Екатерине на вид. Она побежала к Малыгину, опять подивилась его невозмутимому виду и заявлению:
 – Ни хрена с ними не случится, пусть потерпят, к концу завтрашнего дня закончим ремонт. Идите погуляйте у моря.
Когда Екатерина пришла с этим предложением к Питеру, он покраснел, как рак, брошенный в кипяток, его белая бороденка буквально встала дыбом, и едва сдерживая возмущение, он сказал, что, возможно, русские и могут себе позволить дышать токсичными парами, сидя на рабочем месте, или прогулять один день, а европейцы к этому не готовы, в связи с чем он требует от руковод- ства горводоканала немедленно прекратить ремонт помещения и заняться им после отъезда «Фризы». Кате едва удалось уговорить Малыгина свернуть работы до выходных, пригрозив позвонить Копатько. Однако этим все не закончилось. Появилась новая проблема, разозлившая и позабавившая Екатерину. Придя во «Фризу» после успешно прочитанной лекции (она по-прежнему оставалась доцентом), она застала иностранных экспертов в возбужденном состоянии, которое они демонстрировали, подняв головы от столов и вопросительно на нее уставившись. Питер подозвал ее жестом и стал что-то сердито говорить переводчице.
– Екатерина Андреевна, они возмущены тем, что стучат, и у них от этого болит голова, – перевела слова Питера Аня. – Надо этот стук прекратить.
– Где стучат? – удивилась Екатерина, старательно прислушиваясь.
– Ну слышите этот тихий стук? Кто-то там мелкие гвоздики вбивает, отозвался со своего рабочего места Женька.
Все это время он вообще голоса не подавал, вел себя крайне деликатно с иностранцами и подчеркнуто вежливо со Шведовой.
– Они тут чуть не помирают от этого стука, – добавил Гриша. – Говорят, что у них мигрень разыгралась, причем в этот раз не Питер, он, видимо, туг на ухо, а Жан-Клод буквально едва в обморок не падает, остальные его поддерживают.
– Тихо, – остановила ребят Екатерина, прислушиваясь. Действительно, откуда-то сверху раздавалось едва ощутимое постукивание, на которое она не обратила бы внимания, даже засыпая дома в собственной постели. Фризовцы же сидели с несчастными лицами, показывая, как они страдают.
«Тоже мне, принцы на горошинах, – с раздражением подумала Екатерина, оглядывая страдальцев. – Явно в Швейцарии они ни- кто и звать их никак, иначе бы не поехали в эту страшную Украину. Питер пенсионер, Лоран с Хьюго молодые инженеры – наверняка безработные, ну а этого плюгавого Жан-Клода сама бы на работу не взяла, уж очень жалок, а поди ж ты, больше всех морщится, буквально помирает. Однако надо что-то делать».
С этими мыслями она пошла искать источник звука и нашла его на третьем этаже здания, где связист прибивал к стенам мелкими гвоздками телефонный кабель. Гвозди входили в штукатурку стены легко от одного удара, и звук был даже рядом практически не слышен, тем более ей, живущей в новом доме, где каждый сосед считал своим долгом перестроить все что можно: от перестановки розеток, до сноса стен. «Им бы пожить в таких условиях, когда на кухне го- лоса домочадцев за этим шумом не услышишь», – подумала она и стала просить связиста заняться столь полезным, но шумным делом позже, когда капризные спецы уйдут домой. Для того чтобы убедить несговорчивого связиста, ей пришлось рассказать обо всех капризах иностранцев и посмеяться вместе с ним над причудами европейцев. Это была благодатная тема, и наверняка потом связист долгие годы развлекал друзей и близких чудачествами иностранцев, которых им – простым советским людям, выходцам из только что развалившегося Союза с его спартанским воспитанием, было просто не понять. Одним словом, крутя пальцем у виска, похлопывая одобрительно Шведову по плечу и заверяя, что «все, дамочка, будет хорошо», – связист, к радости Кати и ее подопечных, работу прекратил.
Была и другая бытовая проблема, которую тоже пришлось решать, – это питание иностранцев. Предполагалось, что завтракать и ужинать они будут в гостинице, а обедать в соседнем с Горводоканалом ресторане, одном из лучших в городе. Уже через неделю после начала работы Питер заявил Екатерине, что у них проблемы с желудками, которые не привыкли перерабатывать жареную пищу отбивные котлеты и по-киевски. Катя знала, что еще в ее молодости, которая зачастую проходила в ресторанах, где студенты отмечали все свои маломальские достойные праздники, в качестве горячего блюда выступало жаренное мясо. То, что за прошедшие четверть века в ресторанах города ничего не изменилось, ей в голову не при- ходило. Попытки договориться с ресторанами о приготовлении мяса по другим рецептам к результату не приводили. Оставалось одно, кормить фризовцев дома. Но где? Решение подсказала сама жизнь. Позвонила Венькина мама, решив рассказать, что ее дорогой сынок вполне успешно окончил школу благодаря стараниям Екатерины, открывшей парню чакры, и он теперь учится в техникуме. Катя по- жаловалась ей на строптивых иностранцев, которых негде кормить нормальной пищей, на что женщина предложила кормить их у нее, так как жила она рядом с горводоканалом. Это был выход. Хоть и не понимала Венькина мама в процентах, но готовила отменно, как большинство хозяек в их крае. Свой заработок, в отсутствие мужа- моряка, ей очень пригодился. Фризовцы с удовольствием ходили в ее чистенькую квартирку и с аппетитом поедали ее стряпню, но вот ужинать там отказывались по той причине, что квартира была далеко от их гостиницы, а платить дополнительно водителю за вечерние поездки они не хотели. Выход и тут был найден. Недалеко от гостиницы жила Катина родственница, которая с удовольствием стала готовить ужины иностранцам, а, будучи человеком словоохотливым и далеко не застенчивым, при полном незнании иностранных языков умудрялась с ними общаться, вспоминая отдельные немецкие слова, которые когда-то выучила, будучи угнанной немцами вместе с родителями в Германию. Как известно, немецкий был одним из государственных языков Швейцарии.
Когда проблема питания экспертов из Европы была решена и Катя могла расслабиться, на замену Хьюго приехал специалист в области металлургии из Люксембурга, с известного в Европе металлургического комбината. Люсьен, так звали нового эксперта
«Фризы», как и Питер, был пенсионного возраста и наверняка, как и тот, согласился участвовать в проекте, чтобы заработать и чем-то себя занять. Высокий, худенький и постоянно улыбающийся, он производил приятное впечатление, и Катя сразу с ним сошлась и как с металлургом, и как с человеком, с которым она не стеснялась что-то говорить на немецком языке, который учила и в школе, и в институте, и даже в аспирантуре. Такая длинная история изучения языка мало добавила к его знанию, но что-то сказать она все же могла. С приездом Люсьена должны были начаться экскурсии на металлургические заводы, так как люксембуржец был единственным во «Фризе» специалистом в области металлургии. В Швейцарии сталелитейного производства не было, а вот в крошечном Люксембурге был весьма крупный металлургический завод с полным циклом.
Люсьен был позитивен, любопытен и рвался на украинские металлургические заводы. До начала экскурсий он поддерживал свою форму джогингом по набережной, на которой стояла гостиница фризовцев. Он не предъявлял никаких претензий, все его устраивало, за что очень нравился женщинам-кормилицам. Пожилая родственница приладилась даже называть его Люсиком. Одним словом, никаких проблем от него не ожидалось. И вдруг, ночью в квартире Екатерины раздался телефонный звонок и казенный голос, представившийся дежурным милиционером, сказал сонной Кате:
– Вы Екатерина Андреевна Шведова? – и сразу получив утвердительный ответ, заявил: – Вас беспокоит лейтенант Рябко. Мы в «Приморской» гостинице задержали гражданина Люксембурга Люсьена Перена. Администрация гостиницы сообщила, что вы отвечаете за этих иностранцев, и дали ваш телефон.
– Как задержали? За что? Господин Люсьен очень положительный человек…
– Он подрался с украинскими гражданами в гостинице. Все участники драки находятся сейчас в участке по адресу проспект Металлургов, 48. Так что приезжайте разбираться.
Екатерина дрожащими руками натянула на себя одежду, вызвала такси и, не решившись будить мужа, чтобы не выслушивать его упреки, поехала в отделение милиции, не понимая, как этот милейший Люсьен мог попасть в такую жуткую историю. Еще страшнее ей стало, когда, ворвавшись в отделение милиции, она увидела сидящего за решеткой Люсьена с большим фингалом под глазом. Однако, несмотря на такой вид и обстановку, не располагающую к позитиву, Люсьен улыбался и говорил Екатерине:
– Beruhigie dich, alles ist gut!
Какое уж тут спокойствие, что тут хорошего! – думала Екатерина,
стараясь улыбаться, чтобы поддержать Льсьена. Рядом с ним в обезьяннике сидели двое: мужик с животом и бычьей шеей, на которой сияла толстая золотая цепь, и деваха в платьице в обтяжку и с большим декольте. Оба они были навеселе и не пытались этого скрыть.
– Что случилось? – кинулась Екатерина к дежурному милиционеру.
– Для начала предъявите документы, гражданочка, – ответил ей лейтенант, – а затем, вернув паспорт, сказал: – Ваш подопечный Люсьен Перен устроил драку в гостинице «Приморская», проникнув в номер к нашим гражданам.
– Да, залез к нам в номер через балкон и набросился на меня, но я ему и показал, что мы били и будем бить немчуру поганую! – до- полнил объяснения милиционера мужик в золотой цепи.
– Конченый какой-то! – поддакнула ему девица.
– Вот так запросто залез в номер и полез драться уважаемый гражданин Люксембурга? – удивилась Екатерина.
– Может, подумал, что я убиваю эту дуру? Она – идиотка, орала от экстаза, а этот убогий подумал, что ее убивают, – сказал мужик и слегка отодвинулся от своей дамы.
Люсьен, как будто поняв объяснение своего подельника, закивал головой, а милиционер понимающе добавил:
– Наверно, так и было. Но кто ему позволил вторгаться в чужой номер? А вам, девушка, нечего было так шумно выражать свои эмоции, – посмотрел он на поникшую девицу, пробурчавшую:
– Ну, вырвалось…
– Так, товарищ милиционер, я, как координатор проекта Мирового банка, требую немедленно освобождения нашего лучшего эксперта, господина Перена. Или вам хочется мирового скандала? Дайте мне телефон, я сейчас позвоню мэру, он мне разрешил звонить в любое время суток, – сказала Екатерина и потянулась к телефону.
 – Так, нечего тут самоуправствовать, – прикрыл милиционер рукой телефон. – Я уже позвонил дежурному в мэрию, и он сказал – все вопросы решать с вами. Так что подпишите протокол допроса потерпевших и забирайте своего бойскаута, который, дожив до седых волос, не знает, что женщины могут кричать не только от боли, и лезет в драку.
Катя, просмотрев протокол допроса, подписала документ и увез- ла Люсьена в гостиницу. Стоило ей только переступить порог своей квартиры, как зазвенел звонок, трубка голосом Копатько спросила:
– Что там случилось, Шведова, с твоими иностранцами? Мне позвонил дежурный из мэрии.
Екатерина как смогла объяснила ситуацию, на что Вовчик ответил так, как положено заводчанину реагировать на подобные ситуации, ругая, не выбирая выражений, в первую очередь администрацию гостиницы, разместившую рядом с иностранцами бандюков, одним из которых оказался потерпевший, а во вторую – ментов, забравших люксембуржца в милицию.
– Завтра я во всем разберусь с переводчиком, – заверила его Шведова, – и вам доложу, как было дело.
– Да что там докладывать, все и так ясно, лучше успокой его и остальных. Заверь, что я взял дело под контроль, и ничего подобного больше не повторится, а заезжим браткам больше места в городе не будет. Нам мировой скандал не нужен. Так что, спокойной ночи, Катерина, горе мне с вами, – сказала трубка и запикала.
Утром переводчица – маленькая девочка с хорошим английским, смущаясь и краснея, перевела рассказ Люсьена о происшествии в гостинице.
Ночью он проснулся от диких криков за стеной и, решив, что там кого-то убивают, чтобы не терять время на звонок администратору, сам решил спасти жертву. В соседнем номере, балкон которого находился рядом с балконом номера Люсьена, горел свет, и крики, до- носившиеся из номера, были хорошо слышны через приоткрытую дверь. Спасатель одним махом перемахнул через ограду балкона, распахнул дверь и, увидев на кровати два голых тела, занимающихся сексом, понял, что погорячился, но было уже поздно. Вскочивший с кровати здоровяк свалил его с ног одним ударом. Люсьен пришел в себя после нокдауна, когда в номере уже была дежурная, а вскоре пришли и милиционеры. Люсьен, рассказывая эту историю, держался молодцом, и все, что его интересовало: почему эта женщина так гром- ко кричала и все ли русские женщины так ведут себя во время секса? Отвечать ему на этот вопрос было некому. Ребята тихо  хихикали, сидя за своими рабочими столами, иностранцы молчали, и только Питер, сердито поблескивая стеклами очков, приговаривал:
«Крейзи!» Было непонятно к кому относятся эти слова, то ли к незадачливому члену команды, который попал в историю, то ли ко всем русским, вместе взятым. Все догадывались, что к местному народу Питер относится свысока и с некоторой долей раздражения. Шведова, передав слова и извинения от Копатько, перевела разговор в рабочую плоскость.
На завтра была назначена экскурсия на «Южсталь», и надо было предварительно ознакомиться с описанием цеха, который они должны были посетить.
Команда работала уже вторую неделю, но экскурсий еще не было. Эксперты рылись в отчетах, которые представили службы горводоканала и что-то старательно оттуда выписывали. Перевод на английский немногочисленных текстов был возложен на пере- водчицу, которая замучилась, бегая от одного эксперта к другому, составляя им подстрочники. Немного помогал и Женька, а Екатерина переводила потом тексты с русского на русский, так как многие термины были ребятам непонятны.
Наблюдая за иностранцами, она удивлялась их работе. Приходили ровно в восемь: «Гуд монинг, гуд монинг», – говорили они, сияя улыбками, а потом каждый садился за свой стол и утыкался в ноутбук, не разговаривая друг с другом и не выражая никаких эмо- ций, время от времени подзывая переводчицу. Это продолжалось ровно до полудня, когда они дружно поднимались и, сказав «ланч», удалялись. Ровно через час вернувшись, опять рассаживались на свои места и корпели над бумагами до семнадцати, затем дружно поднимались и уходили, на прощание сверкнув улыбками: «Гуд бай!» Никто и никогда не задержался за работой ни перед обедом, ни
 
в конце дня, чтобы что-то доделать, как это было принято у мест- ных. Кате очень бы хотелось, заглянуть в их компьютеры, чтобы узнать: поставили ли они точку в конце предложения? Только спустя месяцы работы она поняла, что эксперты перед перерывами часто занимались чем-то своим: писали домой письма, которые можно было прервать на полуслове, в надежде дописать на следующий день. Написать им было что. Провожали-то их на верную гибель, а, попав в город, они вдруг обнаружили, что здесь так же тихо, как у них в Швейцарии или Люксембурге, если не считать скандала с Люсьеном. Он их просто позабавил, и всю вину за произошедшее они списали на него. Мало ли кто там кричал в другой комнате! Нечего было лезть этому престарелому бойскауту, которого они так звали между собой, в чужой номер. Это поведал Кате прибывший с проверкой работы Кирилл, отметив, что все, что фризовцев заинтересовало в этой истории, это крики не в меру эмоциональной дамы.
– Наверное, сами были бы не против полежать с такой в постели, – засмеялся координатор «Фризы».
– Вот вам, Кирилл, смешно, а я просто с ума схожу – так мне напряжно, как говорят сейчас студенты. Даже хотела вам звонить, чтобы вы поискали себе другого куратора.
– Ну, Екатерина, вы придумали! Вы тут всем так нравитесь, даже этой зануде Питеру, которому еще никто и никогда ни в одной стране не мог угодить, а тут говорит, что Катрин то что надо. Похоже, он на вас запал.
– В смысле чего? – еще больше испугалась Катя.
– В смысле того, что вы ему понравились как женщина, – опять заулыбался Кирилл.
– Господи, Кирилл, что вы такое говорите? Ему, я поняла, лет семьдесят…
– Семьдесят два, – поправил ее Кирилл.
– Тем более. Разве могут старикам нравиться женщины, тем более пятидесятилетние, как я?
– Еще как могут! Вы что, забыли слова Пушкина: «Любви все возрасты покорны»? Он сам мне сказал, что вы обладаете каким-то магнетизмом. А что это, если не симпатия?
 Катю слова Войцеховского даже не позабавили, настолько они казались абсурдными. Чтобы этот надменный дед, всегда со вздернутой вверх бороденкой, с холодным блеском очков и всегда не- довольным лицом, мог испытывать какой-то магнетизм, казалось абсолютной выдумкой. Нет, она конечно, немного лукавила, сказав, что она уже не может никому нравится, только что прошедшая конференция говорила об обратном, где ее внимания – человека бесконечно занятого – добивались несколько мужчин, включая молодого академика из Ровно. Но Питер? Это уже слишком. Она была уверена, что всякие чувства умирают вместе со старением тела, которым просто противно там оставаться.
– Я даже побаиваюсь этого Питера, какой уж тут магнетизм! Мне кажется, он свысока посматривает не только на всех наших, но даже на остальных фризовцев. Если не меня, то можно как-то сменить его?
– Нет, он в соответствии с подписанным контрактом – несменяемый. Да, он такой, но что можно взять с англичанина? Они ко всем так относятся, как плантаторы к рабам. Это у них в крови. Могу только посоветовать не обращать на него внимания, быть вежливой, предупредительной, но относиться с посылом.
– Да я вообще-то не матерюсь, – пожала плечами Катя.
– Относиться с посылом – это посылать в душе и не принимать близко к сердцу, моя замечательная Катя, которая всем нравится, – сказал Кирилл и приобнял Катю за плечи. – Лучше подумайте, как их можно было бы подвеселить, мне кажется, что они совершенно закисли. Днем офис, вечером гостиница. Гулять одни они опасаются, а охрана их сметой проекта не предусмотрена.
– Что я им могу предложить: пикник в лесу? Был у меня такой печальный опыт, когда я вывезла группу венгерских студентов в посадку, которую у нас называют лесом, но ведь стыдно было, все завалено мусором, пришлось вначале убрать поляну, а потом на ней разместиться. Можно пригласить к себе на дачу. Она у меня на море, за городом, но еще не достроена. Неудобно как-то.
– Очень даже удобно! – обрадовался Кирилл. – Говорят у вас в море осетры водятся.
 – Да, конечно, – облегченно выдохнула Катя, – найдем, у меня есть знакомые рыбаки.
На пикник команда «Фризы» отправилась в ближайшие выходные. Мясо на шашлыки закупали на импровизированном рынке, то есть с лотков, установленных рядом с автобусной остановкой. Хорошо Питер этого не видел, иначе бы и есть не стал. А что делать? На Украине стоял девяносто шестой год, год разрушенной экономики и полного хаоса. Главный городской рынок был пуст, так как места там стоили дорого и селяне предпочитали продавать свою продукцию на стихийных рынках. Закуску к столу и приличные напитки обеспечила соседка Кати Лиза – завмаг продуктового магазина и по совместительству жена заместителя горводоканала, который тоже отправился с ними за город.
Стол накрыли в огороде, который от ветра закрывали кучугуры. Так в этих греческих местах называли песчаные барханы, образовавшиеся в результате углубления огородов почти до почвенных вод. В ином случае никакой полив овощи не спасал, так как земля представляла собой песок с вкраплениями ракушек, и в жару она раскалялась, как песок на пляже, на который босой ногой ступить было невозможно. Приближение корней растений к воде не только увлажняло почву, но и спасало ее от перегрева. Фризовцы были явно не огородники, и поверить в то, что буквально месяц тому назад Катя с мужем собрали с этого огорода несколько ведер вкуснейших помидоров, они не могли и все щелкали своими фотоаппаратами эту странную почву. Даже на жестком лице Питера, никогда не менявшем свое надменное выражение, появился какой-то интерес к аборигенской земле. Мелькнуло даже что-то наподобие улыбки, когда Катин муж Дмитрий предложил англичанину подержать за жабры осетра, голова которого доходила деду до уровня плеч, а хвост достигал земли. Брать в руки рыбу Питер не стал, но сфотографироваться рядом с осетром не отказался. Затем долго стоял, любуясь процессом изготовления из осетра уже рыбного шашлыка. И все же, несмотря на заинтересованный вид, он начал что-то вы- говаривать Кириллу. Как выяснилось, его интересовало: была ли лицензия у рыбака на вылов такой замечательной рыбы? Кирилл, чтобы утешить англичанина, задал этот вопрос Дмитрию, но сразу сказал, что отвечать ему не надо: он догадывается, что никакой лицензии у рыбака нет и не могло быть. Какая уж тут лицензия, если на Украине последние пять лет никто законов не придерживался. После того как Дмитрий подтвердил его слова, Кирилл успокоил шефа, что, мол, все в порядке с лицензией.
Остальные фризовцы вели себя более чем скромно, не только с хозяевами, но и между собой почти не общались, все звуки, которые они издавали, были щелчками их фотоаппаратов. Один только Люсьен в яркой разноцветной куртке источал жизнерадостность, всюду совал свой острый длинный нос и что-то непрерывно щебетал Кате на ухо. Она понимала только отдельные слова, но вида не подавала, кивая и улыбаясь в такт его улыбкам и словам.
Немного все оживились за столом, так как Катя, множество раз бывавшая на грузинских застольях по случаю поездок на конференции, проводившихся в Грузии, унаследовала кавказскую привычку – любое застолье проводить под тосты, предоставляя слово каждому из гостей. Понятно, что первым слово для произнесения тоста она предоставила Питеру. Он не совсем понял, что ему предложили, но, врубившись в тему, сказал, что до этого пикника он искренне считал, что Украина нищая страна, что то, чем кормят их хозяйки в городе, им полностью поставляет власть, но, увидев этот стол у Екатерины на даче, понял, что был не прав, что даже в Англии ему не приходилось сидеть за столь богатым столом. Говорил он это почти с просветленным лицом, поблескивая очками, что, по всей види- мости, означало, что о доволен. Все остальные участники проекта кивали, уважительно поглядывая на хозяев и их украинских гостей. Одним словом, пикник удался и, возвращаясь домой, Катя обсуждала с Кириллом возможность его повторения. Однако больше они к морю не ездили по причине того, что скоро похолодало не
только на улице, но и в офисе.
Первую неделю после пикника начались активные походы по предприятиям. Ходил в основном Люсьен в сопровождении Екатерины, а потом ее сменил Гриша. С первого похода стало ясно, что люксембуржец не только из числа активистов и любознательных, что его интересует не только то, что происходит в соседнем номере, что он готов прийти на помощь не только вопящей даме, но и мастак давать советы всем сотрудникам предприятия, от начальника цеха до уборщицы, как надо выполнять возложенные на них функции. Он не был заносчив, он был дружелюбен и очень пытался передать свой опыт, полученный на своем любимом заводе в Люксембурге. Он вел себя, как ведут себя старики, долго сидящие дома без общения и желающие поговорить, правда, забывая, что его немецкий с большим трудом понимает только Катя, а окружающие его сотрудники заводов по-немецки ничего, кроме «Хенде хох» и «Гитлер капут», не понимают, но, желая скрыть этот факт, очень признательно ему улыбаются и треплют по плечу, мол, ничего, дед, не волнуйся, все у нас «Гут!». К большому сожалению, отдельный переводчик Люсьену не полагался, считалось, что он, как специалист, сам на месте во всем разберется. Только потом Катя догадалась, что «Фризе» не нужны были подробности походов Люсьена на предприятия, ей было важно удостовериться, что такое производство есть и состоит оно из такого-то оборудования. Главные сведения они намеревались получить другим путем.
Первые признаки надвигающихся проблем Екатерина почувствовала к концу недели. Кирилл к этому времени уже уехал, а вслед за ним должен был уехать Хьюго, так как на его место приехал другой швейцарец по имени Дазен – немолодой, некрасивый, но вполне себе приятный товарищ с желтыми зубами, куривший трубку, от ко- торой пахло хорошим табаком. Дазен всего лет на десять был старше Кати и поэтому понятнее, чем уезжающий лупоглазый Хьюго, для проводов которого она устроила вечеринку прямо в офисе. Вече- ринка была с бутербродами и вином, но в конце ее Питер, дожевав бутерброд, глядя мимо Екатерины, сказал:
– Зачем вы все это устроили?
Катя слегка опешила, но собравшись с силами, ответила:
– У нас так положено провожать друзей, чтобы они вспоминали о нас.
– Зачем? – проскрипел Питер. – Они должны хорошо делать свою работу и этого достаточно.
 – Обычай такой, – не сдавалась Катя.
– Крейзи, – буркнул себе под нос Питер и, поднявшись, вышел. За ним потянулись остальные фризовцы. Дазен, проходя мимо Кати и заметив ее опрокинутое лицо, потрепал по плечу, мол, не расстраивайся. Она пришла домой подавленная, дочки рядом не было, а рассказывать маме о столь незначительных волнениях не
имело смысла, а муж наверняка бы буркнул в своей манере:
– Зачем связалась? Я же тебе говорил.
Катя знала, что он ничего не говорил, но спорить не стала. Да и что он мог сказать в этой ситуации? Дочке надо было помогать, самим на что-то жить, а во «Фризе» платили по тем временам немыслимую зарплату: пятьсот долларов, то есть в десять раз больше, чем она получала в университете.
В понедельник, взяв себя в руки, она после лекций вошла в офис
«Фризы» почти веселая и, раскланявшись со всеми, устроилась за своим столом.
– Екатерина Андреевна, шеф просит вас подойти, – сказала ей переводчица.
Почему-то в груди от этой обычной фразы что-то екнуло. Пред- чувствия ее не подвели. Питер, как всегда злобно поблескивая стеклами очков, протянул ей скрепленную степлером пачку бумаг и что-то сказал переводчице.
– Господин Питер говорит, что он составил список той информации, которая ему нужна от предприятий, и вы должны ее обеспечить, – перевела она.
– Хорошо, я посмотрю, – кивнула Екатерина и ушла за свой стол. С первой строчки требований она поняла, что желаемая информация была всеобъемлющей и получить ее было не только невозможно, но и просто недопустимо. Если раньше «Фризу» интересовала информация о стоках и оборудовании, их обслуживающем, что соответствовало заявленной теме исследования: «Изучение системы стоков города и разработка мероприятий по их сокращению», то теперь потребовалась информация обо всем оборудовании основных цехов двух металлургических предприятий, с указанием вида, фирмы изготовителя и срока эксплуатации. Догадаться было нетрудно, что Мировой банк, нанял швейцарскую фирму «Фриза» либо для сбора, по сути, шпионской информации о состоянии металлургических предприятий независимой Украины, либо для того, чтобы оценить возможности предоставления кредитов под их реконструкцию или для оценки возможности их стоимости для покупки, а возможно, и для того, чтобы просто оценить конкурентоспособность этих предприятий на внешнем рынке.
От осознания того, что она участвует в таком сомнительном деле, которое может нанести урон стране, в которой она живет, Шведову затрясло и, с большим трудом погасив эмоции, она подошла к англичанину и, протянув ему бумаги с требуемой информацией, сказала, глядя в стол:
– Собрать   такую   информацию    будет    невозможно… Питер покраснел, что-то прошипел, похоже, угрожал ее уволить,
и всячески выражал свое неудовольствие из-за отказа Екатерины выполнять его требования. Катя его не понимала, но догадывалась, что говорит этот разъяренный старик, который наверняка был уверен, что от этих «крейзи» в затерянном на просторах бывшего Союза городе он получит все что захочет. И тут какая-то Катрин, которая должна была выполнять все его просьбы, сразу поняла, насколько важные данные он желает получить. Первое, что ему пришло в голову, что она из КГБ, по крайней мере Катя разобрала это слово в сбивчивой речи Питера.
– Если руководство города подпишет ваши требования по сбору этой информации, я буду вынуждена подчиниться и собирать их. Так что, разрешите мне обратиться к мэру города с этим вопросом, – сказала она твердо, глядя в стекла очков разъяренного Питера.
Их хозяин, догадавшись без перевода, чего просит Екатерина, сказал переводчице:
– Пусть идет к мэру, – и уткнулся в свой ноутбук, стараясь скрыть свое раздражение.
Катя сдерживая дрожь, которая всегда у нее появлялась в критические минуты, помчалась в мэрию. Она понимала, что разрешения на сбор таких данных она не получит, надо быть полным идиотом, чтобы вывалить представителям чужой страны данные о состоянии своей производственной базы.
 
В приемной заместителя мэра Копатько, как всегда, толпился народ. Это был стиль работы зама с посетителями: назначить время, а потом мурыжить людей часами, не допуская на свои очи. Вполне возможно, он полагал, что многие просто не выдержат и сами уйдут, не утомляя его визитом, а возможно, просто не умел организовать свой рабочий день. Катя, просидев в очереди, которая практически не двигалась, около получаса, написала записку Копатько, где значилось: «Если не хотите мирового скандала, примите меня немедленно!», и передала ее секретарше, всеми силами изображая на своем лице отчаяние и страх от неминуемой беды.
– Зайдите, – буркнула ей секретарша, после выхода из кабинета Копатько очередного посетителя.
Вовчик – человек невысокого роста, сидя в кресле заместителя мэра, выглядел гномом, или человеком, забравшимся под стол. Сегодня он еще больше сжался и глядел исподлобья.
– Что там, Шведова, опять? Твои придурки всей компанией изнасиловали нашу б…дь, а она их всех сдала? – сказал он почти весело, но не выползая из-под стола.
– Нет, – ответила Катя. – Они требуют информацию, которую мне кажется давать им не стоит.
– Что, спрашивали, где у нас «улица красных фонарей»? – не прекращал шутить Вовчик.
– Владимир Петрович, мне не до смеха, – ответила Екатерина. – Они требуют полные сведения о наших заводах, с перечислением оборудования, их возраста и происхождения. Мне кажется, давать им такие данные нельзя, это промышленный шпионаж…
– Слушай, Шведова, откуда ты на мою голову взялась? – вскочил Вовчик со своего места и забегал по кабинету. – Конечно, шпионаж!
– А я вам что говорю? Ни одно предприятие таких сведений не даст, и правильно сделает. Но при чем тут я? Разве я их сюда при- гласила? Вы сами меня заставили заниматься этой «Фризой», – на- дулась Екатерина Андреевна.
– А что, я позвал сюда эту немчуру? Это вон тот, – ткнул он в сторону потолка пальцем, где располагался кабинет мэра, – где-то
 
в Европе с ними пересекся и пригласил их к нам работать, так сказать, экологию улучшать. Так что я тут тоже не при чем. Сам заварил эту кашу, сам пускай и расхлебывает.
– Мне-то что делать? – спросила Екатерина. – Я готова сама уйти из этой «Фризы», отпустите.
– Нет уж, моя дорогая, ввязалась, будь добра, доведи до конца это дело. Кто, кроме тебя, справится? Видишь, сама догадалась, что со шпионами работаешь, а другой бы кинулся заводы напрягать. Так что иди домой, я вечером встречусь с шефом и тебе скажу, что делать, – уже вполне спокойно произнес Вовчик, придумав, на кого можно переложить ответственность за сбор данных.
Вечером он позвонил Екатерине и сказал, что шеф, поговорив с руководством завода, подтвердил, что они такие сведения не предоставят. Приказал найти договор и передать его юристам, и для оценки, мол, надо и самим почитать, что он не помнит, чтобы подписывался под сбором подробных данных. Кате же рекомендуется тянуть время и говорить во «Фризе», что вопрос о сборе данных решается, пусть ждут.
После этого звонка Катя облегченно вздохнула и решила, что сумеет отвлечь Питера от немедленного сбора данных. Утром следующего дня она по дороге на работу купила букет хризантем и поставила его в вазочку на стол к англичанину. Однако, едва он переступил порог офиса, как сразу быстрым шагом подошел к своему столу и грозно рявкнул:
– Remove,I’m allergic tocolors! К растерянной Шведовой тут же подбежала переводчица и пере-
вела:
– Требует убрать цветы, у него на них аллергия.
Катя расстроилась, но виду не подала, а, спокойно забрав букет, вышла их кабинета и отдала их первой же проходившей мимо сотруднице горводоканала, и только после этого подошла к окаменевшему от возмущения Питеру. Как можно спокойнее она передала ему слова мэра по поводу сбора данных.
Затем потянулись дни в ожидании окончательного решения мэра под злобные взгляды Питера. Только Дазен как-то скрашивал  повисшее в офисе напряжение. Однажды, когда Питер сам решил съездить на экскурсию на завод в сопровождении Гриши и Люсьена, Дазен, дождавшись момента, когда они останутся наедине, сказал Кате на немецком, чтобы не расстраивалась, что вся Европа тер- петь не может англичан, а Питер самый плохой из них. Катиного немецкого хватило, чтобы понять Дазена, и в ответ она благодарно улыбнулась, и с той поры стала спокойно переносить все наезды шефа. Через несколько дней ее вызвал Копатько и сказал:
– Передай им, что ничего они не получат. Ишь какие ушлые на- шлись, все им дай и покажи, а они нам за это шиш с маслом.
– А что в договоре пишут об этом? – спросила Катя.
– Нет никакого договора и не было. Поболтали где-то на банкете, шеф сказал, мол, приезжайте, вот они и прикатили, сам же разговор этот просто забыл, видимо, был крепко принявши.
– Неужели они могли приехать без договора? – удивилась Екатерина Андреевна.
– А кто мы для них? Неизвестно откуда взявшаяся страна, осколок проигравшей им империи, на нас никакие законы не действуют. Я сам в шоке, а этот, он опять ткнул пальцем в потолок, и в ус не дует. Ржет, весело ему. Сказал, чтобы завтра в десять приводила этого англичанина, он сам с ним поговорит.
Кате совсем не хотелось сопровождать Питера к мэру, понимая, какого характера будет разговор, и посему, вернувшись в офис, она очень обрадовалась, увидев там Кирилла.
– Здравствуйте, дорогая Екатерина Андреевна, – протянул он руку навстречу Кате, улыбаясь азиаткой улыбкой, доставшейся от матери-узбечки, сдобренной еврейской хитростью отца, произнес: – Рассказывайте, что тут у вас произошло.
Выслушав Катю,  пообещал,  что  сам  завтра  поведет  Питера к мэру, а ей рекомендовал не расстраиваться.
– Вы-то тут, моя дражайшая, вообще ни при чем. Это ваши мэры, одурев от свободы и близости к Европе, совсем голову потеряли и не понимают, что творят. Надо было сразу нас не принимать, раз договора не было, покрутились бы и уехали, а они приняли с рас- простертыми объятиями, даже не спросив, зачем мы здесь.
 
К большому удовольствию Кати, сопровождать Питера на прием к мэру отправился Войцеховский. Когда они после визита возвратились в офис, по совершенно окаменевшему лицу Питера и по деланно-безразличной азиатской физиономии Кирилла стало понятно, что нужного результата они не достигли. Однако оба тут же уткнулись в свои ноутбуки и стали что-то активно отстукивать. Катю к себе ни тот ни другой не подзывал. Она к ним тоже не лез- ла, помятуя наказ Кирилла, данный ей еще в начале проекта – не проявлять «активизма», мол, на Западе это не приветствуется. Все, что она могла себе позволить, это вопросительно поглядывать на Войцеховского, не получая ответных взглядов. Когда подошел конец рабочего дня, все сотрудники дружно поднялись и ушли, а на Катин возглас «Кирилл» он только улыбнулся и, помахав рукой, сказал:
– Завтра, все завтра.
Завтра наступало очень медленно, заставляя Катю нервничать. Лишаться такого большого заработка, который платили во «Фризе», ей, конечно, не хотелось, а как выйти из создавшейся ситуации, она не знала. И все же после бессонной ночи пришло утро и, едва фризовцы вошли в офис, Кирилл пригласил ее выйти в коридор для конфиденциального разговора.
– Ну вот, а ты боялась, – натянуто улыбнулся он, подведя Катю к коридорному окну.
– Что, мэр разрешил собирать данные об оборудовании заводов?
– Нет, не разрешил, директора против, – спокойно ответил Кирилл, затягиваясь сигаретой.
– А что же делать?
– Да ничего, и без этих данных понятно, что никто в ваши заво- ды инвестировать ничего не будет, а уж покупать тем более. Старье.
– Так что, проект закрывается? – расстроенно спросила Катя.
– Да нет, кто же его закроет? Договор у «Фризы» с Мировым банком имеется, что соберем, то и будет. Тем более, сдается мне, что эти сведения по оборудованию инициатива Питера, – сказал Кирилл, ухмыльнувшись. – Он, между прочим, сдает свои полномочия Дазену и завтра уезжает.
– Куда?
 – Домой, пора дедульке отдохнуть, – сказал повеселевший Кирилл, потрепав Екатерину по плечу.
– Что, как у нас говорят: сняли? – удивилась та.
– Не сняли, а контракт не продлили, вот и все. Он у него заканчивался, вот и решил получить дополнительные сведения, чтобы заработать баллы, но не получилось.
– Нет, я, конечно, рада, что будет шефом Дазен, но Питера тоже жалко, старый ведь, куда он пойдет.
– Эх ты, жалостливая Россия-матушка! Чего его жалеть, у него пенсия в четыре раза больше того, что ты во «Фризе» получаешь. Он тебя не пожалел, тут же написал, мол, работать с нею не хочу, она из КГБ. Я поэтому и приехал. Ты что, вправду из КГБ? – хитро прищурился Кирилл.
– Ну, во-первых, КГБ на Украине нет, а есть СБУ – Служба безопасности Украины, а во-вторых, я для такой службы не гожусь, слишком прямая и разговорчивая, но государственные тайны хранить умею. Понятно?
– Так, Катерина, не заводись, лучше подумай, чем можно еще развлечь наших сотрудников, ноют, что скучно.
Екатерина Андреевна, еще не понимая, что проблема, казавшаяся нерешаемой, разрешилась так неожиданно и удачно, посмотрела за Кирилла вопросительно.
– Холодно уже, на дачу не повезешь, – пожала она плечами. – Разве что в Донецк в цирк отвезти, у нас все туда гостей зимой возят. Больше достопримечательностей в нашей округе нет, море и цирк – все, что имеем.
– Да, цирк – это то, что им сейчас не помешает, – оживился Кирилл. Они так же, как и ты, загоревали, что проект закроют, так что пусть поедут посмеются. Клоуны там есть?
– Есть, наверное. Какой цирк без клоунов? – обрадованно от- ветила Катя.
– Завтра суббота, мы с Питером – два старых клоуна, уезжаем, а ты вези бригаду в цирк, – пошутил Кирилл, и дальше рабочий день длился в том же режиме, как и раньше.
 
Кириллу и Питеру проводы решено было не устраивать, а вот идею проехаться в областной город Донецк фризовцы встретили с энтузиазмом.
На дворе заканчивался ноябрь девяносто шестого года – самый неприятный период времени, не только в России, но и даже в Приазовье, где зима начиналась неожиданно в первых числах ноября, а потом тянулась серым покрывалом облаков практически до нового года, лишь изредка посыпая землю легким снежком, который, едва выпав, тут же таял, оставляя на асфальте небольшие лужи. В это время года не только промышленный Донбасс выглядел уныло, даже красавец Санкт-Петербург, как недавно демократы переименовали Ленинград, глаз не радовал. Однако в Питере, как народ называл Северную столицу СССР, гости города могли гулять по многочисленным дворцам и музеям, а вот в Донбассе достопримечательностей практически не было. Самой ближней исторической точкой к городу был дом-музей Чехова в Таганроге, но фризовцы, далекие от русской литературы люди, отказались от поездки туда, и в качестве воскресной выбрали областной город и посещение цирка.
Конечно, цирк действительно скрасил поездку, которая началась с унылой осенней дороги от города до Донецка, потом вылилась в скучные скитания по просторным, но сырым и продуваемым улицам шахтерского края, и поедание очередной отбивной в самом лучшем ресторане города. Цирк с его акробатами и клоунами, которые гром- ко смеялись и странно свистели, был подан фризовцам на закуску, и они даже смеялись, глядя на клоунов, с восхищением взирали на акробатов под куполом цирка. Дазену больше всего понравился дрессированный удав, с которым он в антракте сфотографировался, повесив гада себе на шею. Катя, не любившая змей, на этот аттракцион даже смотреть не стала.
Вышли из цирка после девяти вечера и погрузились в темноту осенней улицы, с редкими вкраплениями фонарей.
– Почему у нас так темно на улицах? Мы думали, это только в городе, а, оказывается, темнота даже в Донецке, – сказал Кате Дазен.
– Еще пять лет назад везде было светло, – с неохотой ответила Катя. – А после объявления независимости, вся Украина погрузилась во тьму. Мы сами не понимаем почему, ведь у нас есть четыре атомные станции и Запорожская ГЭС.
Дазен был человеком добрым. Был бы Питером, то разбухтелся бы по поводу того, что все у этих «крейзи» не так. Новый шеф
«Фризы», приобняв Катю за плечи, сказал:
– Не расстраивайся, Катрин, все наладится.
Под католическое Рождество «Фриза» уехала, оставив после себя два тома изысканий и заявку на проект поставки, а также монтаж новой насосной станции на одной из сетей горводоканала как дар Швейцарии новой независимой республике Украина. В результате проект продолжился, но уже на других началах, вернее, работать Екатерине Андреевне и остальной ее команде предложили за весьма скромное вознаграждение – размером в сто долларов, что было в пять раз ниже прежней зарплаты. Объяснили это тем, что полной занятости не будет, а только иногда придется поддерживать приезжающих на установку насосной станции. Это было печально, но не убийственно, так как с нового года «Стратегия» должна была начать подготовку к новой конференции, которую опять заказал мэр. Катя догадывалась, что она была ему нужна для пиара, так как приближался срок его переизбрания и надо было доказывать городу, что он делает все, чтобы решить его экологические проблемы. Для про- ведения конференции надо было собирать участников и их доклады, готовить материалы к изданию, выбирать и готовить помещение.
Кроме того, к этому времени они зарегистрировали общество с ограниченной ответственностью «Эколог», которому мэрия по- обещала профинансировать работу на создание экологического паспорта города. Этот проект придумала  Екатерина  Андреевна по примеру экологических паспортов металлургических предприятий, которые она делала в начале девяностых годов. Мэру идея понравилась, и особенно то, что Шведова обещала на основе отчета сделать книгу под названием «Экология Города» и издать ее под его редакцией. Экологический паспорт должен был содержать сведения о городе, обо всех предприятиях, являющихся источниками загряз- нения окружающей среды и о его социальных программах. Мэрия обещала обеспечить доступ ко всем этим сведениям. Работа над паспортом должна была начаться после окончания конференции, то есть с третьего квартала.
Весной пришлось отвлекаться на помощь «Фризе», представители которой стали приезжать в город для продвижения проекта по монтажу насосной станции. В этот раз они прибывали поодиночке и несмотря на то, что провели в этом городе минимум два месяца, без команды чувствовали себя очень одиноко и откровенно побаивались, как бы чего не случилось. Каждый из них хотел, чтобы с ним работал кто-то из команды Шведовой, а вот платить как надо за эту опеку отказывались, как ни нажимала на них Екатерина. Все, чего ей удалось выбить из приехавшего первым Жан-Клода, – это выдачи аванса, которую швейцарец достал в прямом смысле слова из трусов. Повернувшись к команде «Стратегия» своим тощим задом, Жан-Клод смиренно расстегнул брючный ремень, приспустил брюки и долго рылся, по всей видимости, в трусах, где наверняка был пришит карман для денег, застегнутый на булавку. Такие карманы для перевозки денег были очень широко распространены в Союзе, и мода на них плавно перешла в новые независимые государства и продержалась вплоть до момента стабилизации обстановки в бывших союзных республиках, но тот факт, что этим способом перевозки денег пользуется швейцарец – представитель знаменитой банковской страны, было очень забавно и смешно, что было невозможно не заметить по цветущим улыбками физиономиям членов общественной организации «Стратегия», которая уже размещалась в своем офисе, выделенном горводоканалом, Откровенно посмеяться они смогли только тогда, когда Жан-Клод, раздав каждому по сто долларов, отправился на обед все к той же Катиной родственнице. Ребятам было не только смешно, но и у всех от души отлегло, когда все же заплатили хоть эти малые деньги. Да, это было в пять раз меньше, чем они получали в прежние времена, но сумма по тем временам внушительная, получать которую мечтали в то время большинство украинцев.
Через два месяца после визита Жан-Клода, в город припожаловал Лоран – высокий молодой фризовец с черной шапкой волос на голове. Это был его второй визит в город, но выглядел парень запуганным, как в первый приезд, однако сумел удивить и порадовать Екатерину Андреевну подарком от команды «Фриза» в виде красивого платка с видами Женевы. Чем он занимался, вспомнить уже невозможно. В памяти остался только поход в ресторан в честь второй годовщины «Стратегии», куда был приглашен и Лоран.
Праздник отмечали в Приморском ресторане в его круглом стеклянном зале, когда-то бесконечно любимом студенческой компанией Кати. Здесь отмечались в летнее время все значимые события. Теперь зал был полупустым, если не считать компанию, сидевшую за составленными вместе столами вдоль одной из хорд круглого помещения, да шестерых стратегов с Лораном и Эльвирой, которая уже откровенно чувствовала себя и начальницей их общественной организации. В последнее время эта амбициозная вчерашняя студентка вела себя, как императрица, и ходили слухи, что не случайно, а по причине того, что ее последняя поездка с мэром в Париж на экологический саммит не прошел даром, а весьма сблизил эколога- энтузиаста Пожидаева с чиновницей-экологиней.
Несмотря на присутствие такой важной дамы, за столом страте- гов было весело, народ вспоминал год, прожитый на благо города и швейцарской фирмы «Фриза». Однако вспоминались не сложности, встреченные на пути, а его смешные моменты. Лоран, понятно, ничего не понимал, а потом вообще исчез, заставив поволноваться Шведову, отвечавшую за иностранного специалиста. Вскоре он обнаружился за соседним столом в компании дородных теток и лысых мужиков с вислыми животами, которые, по всей видимости, справляли в ресторане чей-то День рождения.
– Екатерина Андреевна, не волнуйтесь, – успокоил Екатерину Гриша, отправленный на поиски Лорана. – Наши соседи затащили его к себе за стол, когда он ходил в туалет. Именинница, вон та тол- стая тетка в красном платье, что-то сказала ему в фойе, он ответил на английском, тетка впала в раж и давай ему молоть все английские слова, которые знала со школы, а потом за стол к себе потащила.
– Ты-то откуда знаешь, тебя же там не было? – удивилась Катя.
– Швейцар рассказал, – засмеялся Гриша. – Надо бы его за- брать к нам.
 – Иди попробуй, – предложила Екатерина.
Однако Гришино приглашение Лорану – вернуться за их стол, успеха не имело. Парень, может быть, и вернулся бы, но именинница и ее гости вцепились в него мертвой хваткой и отдавать Лоранчика не хотели, а пичкали его всем, что у них было, глядя влюбленными глазами на то, как он ест, приговаривая:
– Тощенький какой. Кто его там, в их Швейцариях, накормит? Кормили и наливали изрядно. К моменту, когда надо было расходиться, Лоран едва стоял на ногах и Женьке с Гришей пришлось его под руки выводить из ресторана, а затем отвозить в гостиницу и укладывать спать. К счастью, это было в субботу, а в понедельник,
когда бледный Лоран пришел в офис, все, что он сказал, было:
– Я никогда не забуду гостеприимство вашего народа.
– Мы тоже тебя будем помнить, – буркнула Екатерина, подумав о бессонной ночи из-за волнений за судьбу пьяного Лорана. Она боялась, что он, как и Люсьен, ввяжется в какую-нибудь драку или подцепит какую-нибудь легионершу, так в городе называли интер- девочек, а потом отвечай за него за какие-то сто баксов.
К счастью, все обошлось, и Лоран, помаявшись похмельем, вскоре уехал. Больше никто из «Фризы» в город не приезжал, все контакты с фирмой устанавливались по электронной почте, а монтировать насосную станцию прибыли другие специалисты. Наверняка замена оборудования насосной станции была только предлогом для изучения Мировым банком металлургических предприятий города. В городских и республиканских СМИ писали о том, как благодарна независимая Украина Швейцарии, которая бесплатно провела исследования системы водоснабжения и водоотведения города и, найдя самое ее уязвимое место – одну из насосных станций горводоканала, за свой счет провела реконструкцию, вложив в нее десятки миллионов долларов. Во сколько оценила свои услуги «Фриза», так и осталось тайной.

Знающие люди в городе скептически улыбались, читая благодарственные статьи, говоря не для прессы, что цена этой реконструкции при использовании советских насосов – копейка, а не десятки миллионов баксов. Катина команда, долгое время контактировавшая с фризовцами, понимала, что по заданию властей они приняли участие в сборе данных о состоянии градообразующих предприятий города – металлургических заводов, и не верили во вклад швейцарцев в улучшение системы коммунальных и городских стоков.
– Представляете, – рассказывал всем знакомым Гриша, – наш шеф – англичанин, когда мы с ним ездили на очистные сооружения горводоканала, признался, что такой очистки стоков даже в Англии нет, а наши водопроводы, хоть и текут изрядно, но зато сделаны из качественной стали, а не так, как у них в старой части Лондона, где до сих пор пользуются старыми водопроводными сетями, выполненными из свинца. Понимаете, из свинца, высокотоксичного материала! Народ травят, буржуи!
Шведова радовалась, что вся ее команда, да и она сама, получи- ли хороший опыт работы в европейской фирме, где главным было дисциплина и собранность, то, чего так не хватало людям, вышедшим из советской системы и в то же время они сумели понять, что ушедшая в прошлое страна была не такой-то уж и отсталой, как ее хотели представить неореформаторы, развалившие Союз.

РАЗГРОМ

Летняя конференция прошла, можно сказать, на ура. Проводили ее в приморском пансионате одного из металлургических предприятий. Был конец июня, и народ съехался со всего бывшего Союза, тем более платить оргвзнос за конференцию никому не пришлось. Приехали даже заграничные гости, и, главное, приехала на каникулы дочка, которая всегда очень эффективно помогала матери во всех организационных делах. Пожидаев на конференцию не приехал, а прислал вместо себя Копатько, который пыжился изо всех сил, чтобы доказать свою значимость и глубокое понимание проблем экологии. Общался он только с двумя академиками, из числа расплодившихся на постсоветском пространстве общественных академий наук, обещая им чистую окружающую среду в городе и его окрестностях, благодаря внедрению предложенных на конференции научных разработок. Академики согласно кивали головой и расхваливали свои прорывные технологии и установки, способные совершить экологическую революцию. Вовчик чувствовал себя на вершине блаженства: с ним – бывшим заочником, бывшим мастером конвертерного цеха, заискивали академики, преданно глядя в глаза.
Было много и других встреч с участниками конференции, в которых приходилось участвовать Екатерине, было много обещаний решить экологические проблемы города со стороны гостей и обещаний внедрить разработки от принимающей стороны, но Екатерина, неоднократно бывавшая на конференциях, знала, что все это уйдет в разговоры и к конечному результату не приведет, Украина не Европа. Когда-то она была поражена тем, что одна из технологий переработки отходов, информация о которой прозвучала на конференции в Будапеште, через два года уже была внедрена одной из сталеплавильных фирм Германии, о чем на конференции в Словакии доложили их представители.
К концу конференции Катя была выжата как лимон и хотела только одного, чтобы все как можно быстрее закончилось. Однако отдыхать долго не пришлось, так как буквально в следующий понедельник приехала очередная команда от Мирового банка, которой надо было помогать в счет гонорара «Фризы». Хорошо, что в этот раз экспертов было всего два: мужчина лет сорока и девушка-волонтерка, но вот задача, которую они собирались решить, была сложная. Им предстояло доказать, что затраты на перевооружение металлургических предприятий города для улучшения экологической ситуации меньшие, чем та цена, которую приходится платить его жителям за свое здоровье, а раз так, то жители города должны согласиться на повышение налогов, сборы от которых пойдут на экологические проекты.
Екатерина Андреевна была очень удивлена такой странной постановкой задачи и пыталась объяснить американцам, что медицинское обслуживание со времен социализма осталось на Украине бесплатным, что приходится тратиться только на лекарства, в то время как перевооружение предприятий стоит очень дорого. К тому же жителям не понравится идея повышения налогов и власть
откажется от такого повышения, так как ей через полгода пере- избираться. Пока она это говорила, американцы смотрели на нее непонимающими глазами и опять задавали все тот же вопрос. Катя давно заметила, что дискуссии с иностранцами штука сложная. Они придумают какую-то ерунду, поверят в нее и стоят на своем, считая, что перед ними бестолковые аборигены, и стоит им все по- лучше растолковать, они обязательно поймут. То, что иностранцы часто принимают бывший советский народ за неучей, Катя убедилась, работая с «Фризой», и все делала для того, чтобы убедить их в обратном, отчего, как признавался Воцеховский, она и навлекла на себя раздражение Питера.
Был в ее жизни и другой случай поразиться полному непониманию Западом советской действительности. Однажды, еще в первый год самостийности, весь актив города собрали на доклад заезжего немца, который, объехав всю огромную страну, решил поделиться с собравшимися своими впечатлениями. То, что он был весьма впечатлен поездкой, было заметно по его взъерошенным волосам, припрыгивающей походке и сбивчивой речи, из которой присутствовавшие поняли, что он буквально потрясен просторами бывшего Союза, их освоенностью, гигантскими предприятиями Урала и города, но больше всего его удивил тот факт, что уровень образованности населения, которая, по официальной статистике, составляет девяносто семь процентов, в то время как у любой страны Европы этот показатель ниже.
– Я думал, статистика врет! – кричал он со сцены. – И решил проверить: так ли все это? Я предлагал прочитать мне несколько строк из русской книги и случайно встреченных русских, украинцев, татар, узбеков и даже чукчей. Все –, и старые и молоды, и даже дети школьного возраста, читали мне указанные строки. Значит, это правда! Вы действительно грамотный народ. Как это смогло обеспечить государство, которое во всем мире считается бедным? Когда Екатерина поняла, что вновь прибывшие американские спецы тоже уверены, что разговаривают с малограмотными, то попыталась растолковать абсурдность их предложения на простом
примере.
 – Если мы полностью заберем на налоги всю зарплату горожан, то при ее среднем размере в сто долларов в полумиллионном городе, где работает около трехсот тысяч человек, наберется всего тридцать миллионов долларов, а на реконструкцию предприятий нужны сотни миллионов.
– Этого не может быть, чтобы у вас была такая низкая зарплата, на нее прожить нельзя! – возражали американцы. – Сколько же вы платите за медицинскую страховку?
– У нас их просто нет!
– А как же вы лечитесь? – недоумевали гости.
– Бесплатно!
– Ну а сколько получает врач, которому надо платить зарплату? – допытывались иностранные эксперты.
Одним словом, после долгих расчетов получилось, что за визит к врачу каждый житель города платит около одного доллара. Как такое может быть, американцы не поняли и, возмутившись непонятливостью Екатерины, которая не может дать им нормальные данные о стоимости медицинского обслуживания, махнули рукой и уехали. Странно, но эти пустопорожние разговоры имели по- следствия. Время от времени знакомые стали задавать ей вопросы о намерении мэра поднять налоги, чтобы решать экологические проблемы и ввести платную медицину.
– С чего вы взяли? – удивлялась Катя.
– Все говорят, что приезжали американцы и уговорили Пожидаева улучшились экологическую ситуацию в городе за счет налогов и введения платной медицины.
Не было сомнения, что ее разговор с американцами стал известен в городе и очень быстро распространился по сарафанной почте.
– Кто из вас рассказал о нашем разговоре с американцами? – спросила Екатерина Андреевна, строго глядя на Гришу и Женю, которые присутствовали при обсуждении проекта с иностранцами. Несмотря на то что они все отрицали, по напряженному лицу Гриши, она догадалась, что именно от него в город ушла эта ин- формация, уж больно говорлив был он и слишком завязан на свою маму – женщину, по всей видимости, активную и неравнодушную к происходящему во «Фризе». Это семейство явно никак не могло расстаться со своими сельскими замашками, главной из которых было активное участие в сарафанном радио. Екатерина не стала говорить о своих догадках Грише, тем более вполне возможно, что информация могла уйти и из горисполкома, от того же Вовика, который в глубине души недолюбливал шефа, наверняка за то, что тот вел себя с ним свысока, как барин с холопом.
– Ладно, не станем искать виноватого, их может быть множество, хотя накануне переизбрания мэра эта информация может ему основательно навредить. Нам же надо сделать все от себя возможное, чтобы поддержать его, какой бы он не был, пускай даже номинально, он за экологию, и наше существование полностью держится на его поддержке. Так что наше дело – выпустить хотя бы за месяц до выборов книгу «Экология Города». Не может же народ не поддержать мэра, который за то, чтобы сделать жизнь населения в городе более комфортной.
– Может быть, может быть, – с сомнением произнес Гриша. – Мать говорит, что народу внушают, что все экологические платежи Пожидаев забирает себе и развивает свой бизнес. Вот, например, недавно выкупил наш центральный универмаг. Видели там на первом этаже его портрет висит?
– Видела. – ответила Екатерина. – Это он зря. Народу вряд ли это понравится, даже несмотря на то, что деньги, позаимствованные в экологическом фонде на покупку универмага (со слов Эльвиры), он вернул буквально сразу. Сейчас все начальство в стране так делает, берут, например, зарплатные деньги, прокручивают, а потом отдают.
– Но им наверняка конкуренты в спину не дышат, как нашему, – вставил Женька. – А у нашего даже не конкурент, а бульдог по имени Темирбек, который только и думает, как вцепиться в глотку Пожидаева.
– Надо же, Женя. Ты с виду вроде тихий, а такие страсти у тебя в душе кипят. Или кто-то подсказал такую мысль? – удивленно взглянула Екатерина на Женьку.
– Екатерина Андреевна, это вы у нас идеалистка, верите в светлое будущее города и наверняка, в силу занятости, мало сейчас общаетесь с народом, а нам с Гришкой и родня, и приятели всю гадость валят на голову, видимо, жаба их душит оттого, что мы работаем и деньги получаем. Наш народ не заморачивается и говорит, что пусть бы нам в месяц приплачивали к зарплате где-то сто гривен, мы были бы довольны и дыма бы не замечали. Вот и вся экологическая программа.
– Да уж, если посчитать, в год на эти выплаты уйдет не меньше тринадцати миллионов долларов. А это уже деньги: на них можно три электрофильтра поставить на аглофабрике и часть проблемы будет решена, а не проедена в дыму.
– Народ денег жаждет, что с ними сделаешь! – глубокомысленно заключил Женька и все уткнулись в работу.
Для разработки экологического паспорта города и написания по этим материалам книги данных было предостаточно. По при- казу мэра все службы, причастные к охране окружающей среды и здравоохранению, должны были предоставить «Стратегии» ин- формацию за последние пять лет. И надо сказать, они делали это с удовольствием. В этих службах сидели в основном женщины и, узнав от Шведовой, на какие цели собираются сведения, они с энтузиазмом принимались их собирать и передавать, приговаривая:
«Ну вот, хоть кто-то заинтересовался, а то мы тут сидим и ужасаемся: как детям в этом аду жить?»
Данные систематизировали и оформляли в виде таблиц и графиков ребята, а Шведова писала текст. В нем шла речь о том, что город является зоной экологического бедствия, так как, по всем показателям, нарушаются санитарные нормы проживания жителей, которые в результате имеют крайне низкий иммунитет и самую малую по стране продолжительность жизни.
– Ну вот, пусть почитают и поймут, что никакие сто рублей надбавки им не помогут и они раньше всех на Украине отправятся на небеса, – злорадно говорила Шведова, уверенная в том, что для народа их книга станет бомбой и их покровитель обязательно вы- играет выборы.
Однако жизнь показала, что она действительно идеалистка и народу было наплевать на те цифры, которые приведены в книге.
 
Это настроение горожан она почувствовала уже на подходе к избирательному участку, где кучками стояли люди и в голос говорили о том, что пришли они сюда, чтобы прокатить этого ворюгу.
– Ты посмотри на него! Экологию какую-то выдумал, лишь бы к нам в карманы залезть, американцев для этого вызвал, сопляков каких-то в горводоканале собрал, чтобы они байки сочиняли и его, вора, отмывали. Не будет этого!
На душе стало нехорошо, сомнений не было, выборы будут про- играны. Активно, видимо, поработала команда Темирбека и сумела внушить рабочему люду – основной части горожан – ненависть к мэру-богачу. Сам виноват как можно было перед выборами купить самое знаковое в городе здание Центрального универмага? Понадеялся на свой экологический имидж, на только что изданную книгу? Но рабочий класс книг не читает.
На следующий день стало известно, что Пожидаев действительно проиграл. И вот теперь пачки только что изданных книг, которые хранились в кабинете главного эколога, были никому не нужны, как и сама Эльвира в этой должности, как и ее составители стратеги.
Шведова тут же пошла в горисполком, чтобы успеть подписать актовки за выполненную работу, пока еще старая власть не сдала свои полномочия. В приемной Копатько было необычайно  пусто, только секретарша сидела, уткнувшись с пишущую машинку и что-то печатала.
– У себя? – спросила ее Екатерина, кивнув на дверь заместителя мэра.
– Заходите, – кивнула та в ответ. «Надо же, просто заходить, а не сидеть как минимум час под дверями, пока Вовчик решает с кем-то государственные вопросы», – обрадовалась Екатерина Андреевна и зашла в кабинет. Копатько сидел как обычно, глубоко погрузившись в кресло, отчего над столом возвышалась только его голова со сверкающими залысинами.
– А, Шведова, проходи, – сказал он без всяких эмоций. – Скажи мне, как пишется «посему», вместе или отдельно? Задал он неожиданный вопрос.
– Если наречие, то вместе, – удивленно ответила Шведова.
 – Черт его знает, наречие или нет, я уже все забыл.
– Ну тогда все предложение прочтите, – предложила ему Екатерина.
– «Посему он был  прозрачный»,  понимаешь,  мальчик  был из воды и посему прозрачный.
– Тогда наречие и пишется вместе, – ответила удивленная Шведова.
– Я тут сказку пишу для своих пацанов про водяного мальчика.
Хочешь, почитаю?
– Владимир Петрович, давайте в следующий раз, сегодня я очень спешу, у меня лекция через пятнадцать минут, – ответила Екатерина, а сама подумала: «Не спятил ли Вовчик, скоро ему кабинет освобождать, а он о какие-то сказки пишет».
– А чего пришла, если спешишь?
– Мне актовки за последний этап работы надо подписать, – ответила Шведова, протягивая Копатько бумаги.
Тот мигом подписал их и сказал:
– Беги не на лекцию, а в финансовый отдел. Если успеешь, хорошо, если нет – плакали ваши денежки.
Катя кинулась на третий этаж, где располагался финансовый отдел, но он был закрыт. «Что я скажу ребятам? Где брать деньги на зарплату?» – в отчаянии думала Шведова, спускаясь по централь- ной лестнице горисполкома и буквально лицом к лицу столкнулась с Темирбеком, который поднимался вверх с видом хозяина этого дома. Испуганно выдавив из себя «здравствуйте», Катя побежала к выходу, не разобрав, ответил он ей или нет.
В дверях института она столкнулась с Корыто, он, мягко говоря, был несвеж и, видимо, решил не позориться и уйти с занятий, однако встрече со своей почитательницей был рад и задержал ее.
– Ну что, проиграл твой покровитель? – сказал он без тени злорадства. – Донецкие сделали днепропетровских, я думал, Днепр выстоит.
– Вы о чем? – спросила Екатерина, хотя догадалась, о чем пойдет речь, но ей хотелось услышать версию Корыто о произошедших событиях.
 
– Клан донецких во главе с Януковичем в этот раз обыграл днепропетровских во главе с Кучмой. В прошлый раз те им молодого да раннего Пожидаева подсунули, чтобы город с его заводами и портом под себя подмять. Народ клюнул на свежего, но он слишком борзым оказался, делиться не хотел, все под себя греб, врагов нажил, вот и кинули его и дружки и недруги. Говорят, первым его кинул зам Копатько. Про экологические платежи, которые тот попользовал на покупку универмага, конкурентам стукнул, на случай проигрыша, чтобы за своего держали. Ты-то Пожидаича еще не сдала?
– Господь с вами, что вы такое говорите? Какие сдачи и за что?
– Кто ищет повод, тот всегда найдет. Например, что книжку про экологию он не писал, а наверняка ты сидела корпела. Он хотя бы с вами расплатился? Ты, главное, держись, скоро прополку его людей будет делать и твоей организации не поздоровится.
– Все будет нормально, – сердито ответила Катя и, распрощавшись с Корыто, ушла.
На душе было горько от подлости Копатько. Пожидаев его вы- тащил с завода, должность дал солидную. Как можно было так поступить? В то же время она не сомневалась, что Вовчик на это способен, уж слишком мелок был человек. Тревожно было и от предсказания коллеги по поводу чисток пропожидаевских рядов, но теплилась надежда, что их общественная некоммерческая орга- низация, занимающаяся таким важным для города делом, устоит и преследовать ее не станут, тем более ни она, да и никто из ее со- трудников с мэром напрямик не общался, а только через Копатько и Эльвиру. Хотя за главную экологию перепасть, конечно, могло, но, во-первых, она не член их коллектива, и к тому же не их вина, что мэра – хорошего семьянина, любящего отца двух сыновей, как заявлялось в его программной речи перед выборами, народна молва связала с нею.
Пообщаться напрямик с уже экс-мэром Шведовой довелось буквально через неделю после его переизбрания на международной конференции по экологии металлургического производства в австрийском городе Линц, куда, задолго до перевыборов, была приглашена делегация от города во главе в мэром-экологом,
начальником отдела экологии и Шведовой как координатора проекта Мирового банка. Удивительно, но Пожидаев совсем не напоминал проигравшего, был весел, раскован и с виду совершенно беспечен. Однако определить было сложно, была ли это маска сильного человека, не желающего демонстрировать свои переживания, или его успокаивала с детства усвоенная истина, что с ним, имеющим таких покровителей, ничего страшного произойти не может. Вел он себя как студент-первокурсник на летних каникулах, бездумно веселясь и задирая всех шутками. Доклад, который для него написала Екатерина, он читать на конференции отказался, и пришлось ей самой этой делать. На банкете вел себя более чем странно, хватая руками куски мяса с чужих тарелок, залихватски отправляя их в рот вслед за очередной рюмкой. Совершенно не стесняясь присутствующих, он обнимал Эльвиру и целовал ее в щеку сальными губами. Эльвира при этом была тиха и покладиста, не возражала шефу и, преданно глядя на него, не скрывала своей любви. Такое бывает с сильными и властными женщинами, которые, встретив мужчину, которого сочтут достойным себя, вдруг превращаются в обычных женщин, послушных и любящих.
Глядя на эту пару, Екатерина вдруг поймала себя на мысли, что для них, только что переживших стресс от проигрыша выборов, этот факт сейчас не важен, им важно то, что они в данную минуту рядом и не от кого скрывать свои чувства. Шведова была не в счет, ей, по всей видимости, они доверяли.
То, что Пожидаеву не было особых причин переживать за то, что город его изгнал, стало понятно буквально через пару месяцев, когда пришла новость, что он стал заместителем мэра города Киева. Клан днепропетровских во главе с президентом Украины Кучмой его не бросил, а посадил смотрящим в столицу.
Судьба Эльвиры была намного сложнее. Уже через несколько дней после возвращения из Австрии она была уволена с должности начальника отдела экологии горисполкома и Шведовой пришлось взять ее в «Стратегию» специалистом по просьбе Пожидаева.
– Ты ее подержи немного, пока я ей место найду, – сказал он, позвонив по телефону в офис.
 – Но у меня нет денег на зарплату, последний этап так и не оплачен, – пыталась отбиться Екатерина.
– Не нужны ей деньги, пусть просто сидит и числится на работе.
Понятно?
Катерина Андреевна умела ценить добро и потом долгие годы помнила, кто был инициатором образования и спонсором «Страте- гии». Конечно, Эльвира на какое-то время поселилась в их офисе, ничем по сути не занимаясь, но создавая неприятную напряженную обстановку. Шведова пыталась занять ее каким-нибудь делом, пред- ложить написать, например, об экологической ситуации города или моря, но Эльвира сделать этого не смогла или не хотела, пришлось ее просто терпеть и позволять посещать работу по свободному графику. Причина, по которой надо было ее временно трудоустро- ить, стала ясна где-то через месяц, когда и Екатерина, и бухгалтер организации Ангелина заметили, что Эльвира беременна. Ломать голову от кого, не приходилось, да и было не до этого, начинался новый этап выживания организации в условиях полной потери поддержки городской власти. Через месяц Эльвира перестала по- являться на работе, а еще месяца через два стало известно, что она родила сына и живет с ним в новой квартире, которую ей купили якобы родители. Еще через полгода Екатерина с Альбиной решили ее проведать и совсем не удивились, когда увидели молодую маму, держащую на руках полугодовалого сынишку, полную копию быв- шего мэра города.
Все это время Шведова сражалась за свою «Стратегию». Пер- вым делом она решила штурмовать горисполком. В договоре на разработку экологического паспорта города заказчиком выступала эта организация, и там было не сказано ни слова, кто должен пред- ставлять ее интересы: старая или новая власть. Следовательно, расплатиться за работу должен был финансовый отдел исполкома, состав которого не изменился после ухода Пожидаева. Однако на непрерывные просьбы оплатить работу, начальник отдела – некая дама по фамилии Крикун, вопреки своей фамилии, отвечала молча- нием или передавала через секретаря, что денег нет, но, возможно, в следующем квартале они появятся.
 
Хорошо, что в это время нашелся энтузиаст – эколог из Америки, занимающийся проблемой экобеженцев. Он списался со Шведовой и захотел узнать, как влияет загрязненная среда города на состо- яние здоровья населения. Для этого необходимо было провести опрос жителей и определить основные факторы, которые делают жизнь горожан почти на пять лет короче, чем в среднем по стране. Энтузиаст, которого в организации сразу окрестили Стюшей, от имени Стюард, выделил на проведение опроса две тысячи долларов. Сумма, конечно, была маленькая, но какое-то время дала возмож- ность продержаться. Потом одна из общественных экологических организаций Европейского союза предложила провести в городе экологическую конференцию и пригласила в качестве главного организатора «Стратегию», зная о ее существовании от Шведо- вой, участницы различных международных встреч. Конференция была проведена в начале сентября и прошла весьма успешно, дав возможность сотрудникам организации что-то заработать и, глав- ное, обратить на себя внимание нового мэра, который согласился даже принять приехавших на конференцию иностранных экологов с предложениями по улучшению экологической ситуации в городе. Воодушевленная этим успехом, Шведова решила, что пора ей лично встретиться с мэром и рассказать об экологическом паспорте города, разработанном их организацией, где рассмотрены предло- жения по улучшению состояния окружающей среды, и постараться получить остаток денег, причитающихся за эту работу. Ее насколько насторожило, что Темирбек постоянно откладывал встречу, а по- том вообще отказался от нее, направив Екатерину к своему заму Прокопенко, который исполнял обязанности ушедшего в отставку
Копатько.
О новом заме в городе ходили разные слухи, но общим в них было то, что он внедрен во власть криминалом области и сам не так давно отбывал наказание за какую-то махинацию, связанную с торговлей металлом. Говорили, что человек он малообразованный, хотя и имеет диплом инженера, купленный по случаю в местном институте, работал до того, как сел, в Доме связи, чуть ли не элек- триком. По набору этих данных был он человеком непригодным
 
для переговоров на экологические темы, однако выбора не было, пришлось записаться к нему на прием.
Прокоп, как звали нового зама в городе, встретил Екатерину Андреевну, сидя за своим столом. Ни кивком, ни жестом, ни словом он не предложил ей пройти и присесть, так как был увлечен про- смотром футбольного матча, транслировавшимся по телевизору, которого раньше в этом кабинете не было. Потоптавшись у дверей, Екатерина Андреева решила подойти к столу зама без приглашения. Остановившись у стола для посетителей, она решила рассмотреть хозяина кабинета. Перед ней сидел невысокий крепыш в малино- вом, модном по тем временам пиджаке и в черной рубашке, из воро- та которой выглядывала крученая золотая цепь, а на толстых пальцах красовались два больших золотых перстня. Следов интеллекта на красном мясистом лице зама не просматривалось. Наверняка этого зама Темирбек, человек старой партийной закалки, скорее всего не признающий новой моды на деловую одежду, был вынужден взять в нагрузку к кабинету городского головы. Несомненно, без давления со стороны криминальных кругов области, где губернатором был дважды мотавший срок Янукович, здесь не обошлось.
К счастью, минуты через три, первый тайм матча закончился и Прокоп перевел глаза от телевизора на посетительницу.
– Кто такая, зачем пришла? – спросил Прокоп, не предложив присесть.
Только после того, как Шведова представилась, он милостиво указал жестом на стул. Екатерина Андреевна обстоятельно приня- лась рассказывать, как работали над паспортом, что сделали и, ко- нечно, о том, что их организация надеется получить причитающийся им остаток денег за выполненную работу. Она была ошарашена ответом Прокопа на ее отчет.
– Мы вам заказывали эту филькину грамоту, что ты пришла сюда требовать деньги? – спросил он, опять утыкаясь в телевизор, где начинался второй тайм матча.
Екатерина Андреевна пыталась доказать, что договор заключался с горисполкомом – ему и платить, но новый зам мэра ее не слушал, а в завершении аудиенции сказал:
 
– Я доложу шефу, пусть сам решает, а тебя больше не задер- живаю.
Катя выскочила из кабинета, понимая, что надежды на продолжение работы с этими руководителями города напрасны и денег им, по всей видимости, не видать. Мало того, ей, как человеку, привыкшему к уважительному к себе отношению, было крайне неприятно такое хамское поведение случайно взлетевшего в пра- вящее кресло бандюка и понимание того, что она в данном случае бессильна. Однако, как это ни удивительно, через пару дней ее вы- звал к себе новый начальник экологического отдела горисполкома, работавший до этого в Санстанции, и передал распоряжение Те- мирбека: заслушать отчет общественной организации «Стратегия» на расширенном заседании горисполкома в присутствии ведущих СМИ города.
– Так что где-то через неделю мы вас ждем, готовьтесь, чтобы все было солидно. Это важное мероприятие надо провести как следует. Не подведите! – на прощание сказал главный эколог Шведовой.
Она помчалась в офис с радостной вестью о том, что их работа, которой они занимались целый год, заинтересовала горисполком и он готов не только с нею ознакомиться, но и обнародовать ее для общественности через СМИ.
– Вот все говорили, что мы не сработаемся с новой властью, что нас зачистят, как зачистили остальные организации, работавшие с Пожидаевым, что мы погибнем, как и погибла уже общественная организация Воина, с легкой руки которого была создана наша
«Стратегия», и нам тоже придется бежать куда глаза глядят от пре- следования новой власти. Воин, говорят, уже обосновался в Герма- нии. У него нашлись еврейские корни, и он покинул Украину по проекту немцев, которые, стараясь заслужить прощение евреев за холокост, собирают их у себя.
– Может быть, и мне туда податься? – засмеялся Женька. – Я точно могу доказать, что у меня есть одна восьмая часть еврейской крови по отцу. Бабушка у меня была наполовину еврейкой.
– Увы, я чистый хохол, – загоревал Гриша. – Так что мне здесь придется остаться.
 
– Что за разговоры? – возмутилась Екатерина Андреевна. – Я к ним с радостной вестью прибежала, а они ищут, куда сбежать.
– Знаете, как-то это все неожиданно радужно складывается, что просто не верится, – высказал свои сомнения Гриша, поживем – увидим.
– Так, не расслабляться, а собрать все силы и представить доклад о выполненной работе во всей красе, – строго сказала Шведова.
Со следующего дня работа закипела, и к назначенному сроку все было готово. Готов был доклад Шведовой, готова была его компьютерная презентация, что в то время было еще редкостью. Показать эту презентацию было решено в зале заседаний, куда по разрешению начальника экологического отдела был принесен компьютер из офиса «Стратегии». На нем Женя должен был про- демонстрировать, как меняется загрязнение атмосферного воздуха в зависимости от направления и силы ветра и как повлияют пред- лагаемые «Стратегией» экологические мероприятия на величину этого загрязнения.
В назначенный день в зале заседания горисполкома собрались представители всех экологических служб города и предприятий. Пришла и экологическая общественность: профессор, Ласточкин, Шамли, рыжая Настя и руководитель экологического отдела Ги- промеза, такой же рыжий, как она, – Мурников. Екатерина была с ними знакома по совместной работе. Все экологи, зная, что сейчас будет ее доклад, подходили к ней, пожимали руку и желали успеха. Энергично потряс руку начальник экологической инспекции Ва- кула, шепнув на ухо: «Держись!» Были корреспонденты местных и заводских газет, а телевизионщики настраивали свои камеры. Атмосфера для доклада складывалась доброжелательная, напрягала немного задержка начала заседания по причине отсутствия мэра и его замов, но наконец-то пришли и они, и Шведова напряглась, в ожидании своего выступления. Она была профессиональным лектором и уже давно не боялась аудитории, но сейчас подступило волнение, с которым необходимо было справиться.
Совещание открыл Прокопенко, сказав, что горисполком ре- шил собрать городскую общественность, чтобы обсудить состояние
 
окружающей среды города, после чего, правда, предоставил слово не Шведовой, а Темирбеку. Это было не по протоколу ведения собра- ний, согласно которому вначале идет дискуссия между участниками встречи, а потом с заключительным словом выступает главное лицо. Причина нарушения этого протокола стала открываться после того, как Темирбек заговорил.
Начал он с комплиментов в сторону металлургических комбина- тов, назвав их основой не только экономики города, но и всей стра- ны. Потом пошли панегирики в адрес их активной экологической деятельности, которой они якобы неуклонно занимались все годы независимости страны во благо жителей Приазовья. Затем посыпа- лись клятвенные обещания всяческой поддержки предприятиям от городской власти и его лично в деле природоохранной деятельности. Таким образом новый мэр давал понять, что политика давления на предприятия в области внедрения природоохранных мероприятий в прошлом и он от нее отказывается, а экологическая ситуация в городе вполне нормальная.
По мере того как он говорил, лица экологов-общественников вытягивались, а чиновников и заводчан расцветали. Еще бы! Пе- риод прессования заводов за неэффективную защиту окружающей среды ушел вместе со старой властью, и прилюдная экологическая порка отменялась. Дорисовать радужную картину благополучия окружающей среды города было предложено начальнику эколо- гического отдела исполкома, который перечислил все последние завоевания на этом направлении, расхвалив проект Гипромеза по укрытию литейных дворов комбината «Азовсталь» с установкой электрофильтров. После этих слов конопатое лицо автора проекта Мурникова покраснело от удовольствия и слилось с рыжим цветом его волос, а сидевший напротив Екатерины Пилипенко радостно подмигнул ей, вот, мол, а ты все недовольна.
Потом Темирбек по очереди стал поднимать начальников эколо- гических служб города, которые, поймав его посыл, подтверждали, что по экологической части все в городе нормально. Особенно было тяжело слушать начальника экологической инспекции Вакулу – высокого, тощего мужика с оттопыренными ушами, еще недавно верного соратника Пожидаева по экологической борьбе с предприятиями. Он на вопрос мэра о состоянии загрязнения атмосферно- го воздуха города ответил, что в последние месяцы наблюдается снижение концентрации вредных веществ в атмосфере, что город фиксируют принадлежащие их службе посты контроля. О том, что он испытывает, произнося эту откровенную ложь, было заметно по его большим оттопыренным ушам, которые зажглись огнем на фоне побледневшего лица.
Вслед за Вакулой от лица общественности выступал Шамли и опять завел тему о том, что «Азовсталь» большевики построили не на том месте, но последнее время, по его наблюдениям, экологическая ситуация в городе заметно улучшилась.
После его выступления Катя была уверена, что наконец-то оче- редь дойдет до нее, но Темирбек, признав, что некоторые экологиче- ские проблемы в городе существуют, и пообещав их решить при его поддержке, объявил заседание закрытым, но неосторожно спросил:
– Есть ли у присутствующих вопросы?
И вот тут Екатерина Андреевна почувствовала, что ее накрывает волной необъяснимой отваги, которая всегда появлялась, когда она сталкивалась с откровенными несправедливостью и враньем. Так с нею бывало и в школьные годы, когда она бросалась в бой за одно- классников, открыто унижаемых учителями, так она повела себя, когда во время работы после школы на заводе выступила в защиту своего отца, которого уволили за правду, которую он высказал о своем непосредственном начальнике – воре и мошеннике, такая же отвага накрыла ее, когда она выступила против ректора своего вуза. Всегда после таких ее выступлений появлялись проблемы, но она никогда не жалела о содеянном и была уверена, что поступила правильно, не пойдя наперекор своим убеждениям, сохраняя ува- жение к самой себе. Для нее это всегда было главным.
Шведова поднялась с места и громким хорошо поставленным голосом лектора произнесла:
– Я, председатель общественной организации Координационный экологический центр «Стратегия», была приглашена сегодня на это совещание для того, чтобы отчитаться о проделанной работе по созданию экологического паспорта города, выполненной по до- говору с горисполкомом. Так как слова мне не дали, приходится его брать самостоятельно и рассказать об истинном положении окружающей среды города и предложить мероприятия по ее улучшению. Гриша, раздай собравшимся материал, – обратилась Екатерина Андреевна к Григорию, сидевшему с пачкой книг «Экология Города» и распечаткой краткой сводки данных о загрязнении окружающей среды Приазовья, сведенных в таблицы.
Голос звучал так уверенно и настойчиво, что даже такой опытный аппаратчик, как Темирбек, не нашел в себе сил прервать Шведову. Он даже жестом остановил Прокопенко, когда тот, на правах пред- седательствующего, решил это сделать сам.
Екатерина говорила о том, что все сведения, приведенные в книге «Экология Города» полностью соответствуют тем данным, которые предоставили экологические службы города, и, согласно им, загрязнение окружающей среды кратно превышает допустимые санитарные нормы, что оказывает негативное влияние на состоя- ние здоровья жителей. Затем принялась за критику экологических программ предприятий, которые откровенно неэффективны, так как составлены без учета современных тенденций в этой области. Не удержалась и прошлась по разрекламированному мероприя- тию по подавлению выбросов на литейных дворах доменных пе- чей, призвав присутствующих вспомнить, сколько раз запускали эти установки, а они после месяца работы выходили из строя, так как электрофильтры, не предназначенные для улавливая пыли с электропроводной графитовой пылью, перегорали. Она бы еще долго могла говорить, но стоило ей сделать паузу, как потерявший терпение Темирбек, прервал ее.
– У вас все? – спросил он и закрыл заседание.
Катя села и замолчала, отрешенно глядя перед собой. Она сде- лала то, что должна была сделать, и отказываться от своих слов не собиралась. Екатерина потом плохо помнила, что было дальше, как подходили к ней ребята, Женя и Гриша, и что они говорили, как они ушли, унося с собой непригодившийся компьютер и остат- ки книг, не помнила, как нашла силы встать и отправиться вслед
 
за ними, проходя через расступающуюся перед нею толпу участни- ков совещания, ни один из которых не высказал ей слов одобрения и поддержки. Пилипенко, самый близкий из них человек, отвернулся от нее, якобы увлеченный разговором с коллегами. Профессор, холодно кивнул, когда она проходила мимо, и тут же заговорил со стоящим рядом Ласточкиным. Все это немного задело, но было предсказуемым.
Она пошла домой пешком на ставших ватными ногах, едва переставляя их. Волнение было позади, уступив место депрессии, глухой и всеобъемлющей. В звенящей от напряжения голове билась только одна мысль: «Я все сделала правильно!»

ИСХОД

Негативные последствия от ее выступления не заставили себя ждать и, что интересно, начались они в институте, где ее откровенно принялись травить, прежде всего сократив нагрузку до двадцати процентов ставки, оставив только лекционные часы, что во- обще противоречило законодательству Высшей школы. Учебный отдел стал регулярно отслеживать ее присутствие на занятиях, не гнушался этим даже декан, и совсем удивил Ласточкин, которого она застала в аудитории, зайдя туда на две минуты позже звонка. Он к этому времени стал ректором института, получившего новый статус университета. Несмотря на такой высокий статус, он при студентах сделал ей замечание за опоздание и потребовал написать объяснительную по этому поводу. Было понятно, что ее готовят под увольнение за нарушение дисциплины.
Нехороши были и дела в «Стратегии». Горисполком деньги за последний этап работы так и не перевел. Начальник горводоканала стал намекать, что неплохо было бы им освободить помещение, а однажды к ним заглянул неизвестно откуда взявшийся Копатько, который, немного поболтав о том о сем, предложил организацию закрыть.
– Извините, Владимир Петрович, – ответила ему на эту наглость Шведова. – Кто вы такой, чтобы закрывать общественную организацию? По уставу, она закрывается путем голосования на общем собрании членов организации, а мы этого делать не собираемся.
– А на что вы существовать будете? – удивился Вовчик.
– Не волнуйтесь, мы скоро грант получим от американского фонда на разработку программы экологического развития При- азовья, – заявила Катя, не имея на это никаких оснований, кроме отправленной заявки в фонд.
Неизвестно, услышал ли ее Бог или ее ангел хранитель, который всегда приходил ей на помощь в трудную минуту, но буквально через неделю она получила подтверждение о получении гранта, который мог позволить просуществовать организации еще не менее года. Положительным было и то, что одновременно с финансированием в город приехал координатор проектов этого фонда и по звонку из Министерства экологии Украины Темирбек был вынужден его принять, а следовательно, и признать Шведову вместе в ее «Стратегией». Катя была в восторге от такого разрешения своих проблем и думать забыла о том тяжелом для нее совещании в горисполкоме, немедля принявшись за работу, увлекая энтузиазмом свой маленький коллектив. Они остались в офисе, видимо, Малыгину тоже пришло
указание их не трогать.
Проект был интересным, Шведова решила его выполнить в свете новых тенденций по устойчивому развитию экономики, вовсю продвигаемому на Западе. Основы такого развития экономики в гармонии с окружающей средой она освоила, участвуя в различных международных конференциях, на которые ее приглашали устроители как редкого в те времена представителя экологической общественной организации Украины. Суть его заключалась в комплексном подходе к перестройке промышленности для обеспечения его энерго- и ресурсоэффективности при одновременном снижении нагрузки на окружающую среду. Материалов для такого подхода к составлению программы для Приазовья было достаточно, не даром из всех европейских поездок Катя привозила не чемоданы шмоток, а забивала их различными руководствами и методичками по устой- чивому развитию. Очень помогли в разработке этой программы
 
предыдущие наработки,  изложенные  в  экологическом  паспорте и в книге «Экология Города».
Однако самым интересными в этом проекте были запланированные ею мероприятия по экологическому воспитанию населе- ния через средства массовой информации. Как ни удивительно, самые главные из них: городской телевизионный канал и главная газета города, согласились освещать эту тему. В результате чего у
«Стратегии» в газете появилась колонка информации о состоянии окружающей среды города и цикл передач на телевидении под на- званием «Экологический вестник». Шведова так погрузилась в эту работу, что забыла обо всем: о старенькой маме, живущей на даче под присмотром мужа, об университете, где по мере нарастания ее популярности множились ее проблемы и завистливые взгляды коллег, но, главное, она неосмотрительно забыла о новой власти, которая, как выяснилось впоследствии, не простила ей ни сотрудничества с Пожидаевым, ни ее критического выступления на горсовете. Посему случившиеся в осенние дни беды, начавшиеся со смерти мамы, а затем продолжившиеся обыском в офисе и выемкой документов организации, стали для Екатерины настоящим стрессом, вызвавшим шок и полное непонимание всего происходящего.
Мама, которая всегда была рядом, которая нежно ее любила и понимала, вдруг ушла, оставив пустоту и отчаяние. Кате было стыдно за то, что из-за непрерывной занятости она не находила времени, чтобы послушать ее, да и просто лишний раз обнять и поцеловать. Она каялась по этому поводу на поминках, но ничего вернуть уже было невозможно.
Арест документов и изъятие компьютера  с  понятыми  были для нее – человека, который не мог бы соврать даже во имя спасения и украсть, чтобы не умереть с голоду, был не просто шоком, это был удар  молнии,  поразивший  ее  в  самое  сердце. Ей было стыдно перед своими ребятами, перед коллективом горводоканала, который, безусловно, был в курсе, и очень ей не хотелось, чтобы эта история дошла до университета. Что делать в такой ситуации, подсказали допросы, которые последовали вслед за выемкой документов.
 
Допросы вел молодой следователь по фамилии Павук, его, как ни удивительно, интересовало не финансовая деятельность «Стратегии», а совершенно неважные, с точки зрения Екатерины, сведения: кто писал книгу «Экология Города», каков вклад Пожидаева в ее создание, если его фамилия стояла в числе соавторов, а на титуль- ном листе было указано, что книга издана под его редакцией? Ана- логичные вопросы следователь задавал и остальным сотрудникам организации. После таких вопросов стало ясно, что не она и не ее организация заинтересовала прокуратуру, а ищет она компромат на бывшего мэра, уж очень раздражает Темирбека сам факт издания этой книги с фамилией конкурента на обложке.
Екатерина Андреевна хорошо знала, кто писал книгу, помнила, что Пожидаев уже после ее издания во время конференции в Ав- стрии похвалил ее:
– Ну молодец, хорошую книгу написала, я недавно полистал, зачет тебе, доцент.
Однако сдавать бывшего шефа, вклад которого в создание книги был огромен, не считала возможным. Именно Пожидаев дал доступ ко всем статистическим данным города, именно он обеспечивал финансирование «Стратегии» во время ее написания и дал средства на издание книги. То, что он не написал в ней ни строчки, было для нее неважно. Кто из начальства сам пишет свои книги? Посему на вопросы следователя она твердо отвечала: Пожидаев автор Введения, и под ним стоит его подпись. Кроме того, он осуществлял общее редактирование книги. На это Павук произнес поразившую ее фразу:
– А ваши сотрудники говорят, что текст писали вы, а все таблицы и графики – это их работа. Что-то не сходится у вас, и компьютер вы почему-то купили не в срок. Понимаете ли вы, что эти деяния подлежат уголовному наказанию за нецелевое использование бюджетных средств? Вы можете вместе с бухгалтером получить за это по пять лет тюрьмы. Я вам советую сотрудничать со следствием и правдиво отвечать на те вопросы, которые я вам задаю.
Вот когда сердце екнуло! Пять лет тюрьмы за то, что компьютер, который сейчас стоял на столе у следователя, был куплен не в последнем квартале, а в первом! Чтобы избежать этого наказания, надо было всего-то сказать, что Пожидаев не писал книгу, и это было бы правдой, правдой во спасение, за это бы Бог не наказал. Однако не только нежелание подставлять человека, который сделал им добро, но и предчувствие того, что этим все не кончится, а будет продолжаться, чтобы завалить вместе с Пожидаевым и ее, заставило Шведову стоять на своем.
После допроса побежала в офис и буквально с порога спросила:
– Что вы говорили по поводу участия Пожидаева в написании книги?
Вопрос, по всей видимости, прозвучал так, что сотрудники не смогли соврать.
Женя подтвердил, что Введение точно писал бывший мэр, а, со слов Екатерины Андреевны, он знает, что книгу тот смотрел и на- верняка редактировал, а вот Гриша, забегав глазами, ответил, что сказал следователю, что понятия не имеет, кто что писал. Когда Павук показал ему в компьютере файл с Введением к книге с ав- торством Шведовой, высказал предположение, что, наверное, это ее текст, но сам он не видел, как она работала над ним.
Одним словом, разлад в рядах «Стратегии» откровенно наметился и Шведова поняла, что все это может плохо для нее закончиться, начни нестойкий Гриша сотрудничать со следствием, и приняла решение. Утром следующего дня она уже сидела в поезде, который вез ее в Киев, а в сумке у нее лежали копии финансовых документов, которые могли пригодиться. Лежали там письма о сложной ситуации вокруг общественной организации «Стратегия», написанные на имя министра экологии Украины, генерального прокурора страны и председателя комитета Верховной рады, помощником которого числилась Шведова.
Она попала в число помощников этого депутата, познакомившись с ним в Дании, в славном городке Орхус, где летом, уже после переизбрания Пожидаева, проходил саммит по принятию между- народной Декларации о доступе общественности к экологической информации. В делегации Украины были чиновники, депутаты и общественники, и Шведова в их числе. На банкете по завершению саммита украинская делегация сидела за одним столом и под- выпивший депутат – председатель экологического комитета по имени Петр Степанович Шевченко, стал проявлять повышенный интерес к  единственной  женщине-делегатке.  Он  расспрашивал ее о деятельности «Стратегии», восхищался проведенными проектами и был в восторге от подаренной ему Екатериной книги
«Экология Города».
– Вот ведь мы все недовольны нашей общественностью, мол, она пассивна, так как именно на активной позиции общественности и держится любое экологическое движение, а тут такая активная деятельность, просто пример для подражания. Необходимо ваш опыт распространять, – говорил он, заглядывая Екатерине в глаза. В этом взгляде откровенно читался не столько интерес к ее общественной работе, сколько к ней как к женщине. Слишком долго она работала в мужском коллективе, чтобы не понимать их. Она никогда не решала свои проблемы, как это принято говорить, через постель, но всегда умело пользовалась расположением к ней нужных людей, чтобы получить желаемое. Сейчас ей очень была нужна поддержка ее «Стратегии» и такое внимание депутата Верховной рады, отвечающего за экологию, было крайне кстати, и Катя старалась быть с ним приветливой, даже поняв через несколько минут общения, что в экологии Шевченко ничего не смыслит, так как пришел он в Раду не из экологических структур, а из околовластных, будучи в прошлом секретарем горкома партии одного из городов Украины. Он ей чем-то напоминал Копатько и посему особого уважения не вызывал, и все же, когда он вдруг предложил ей стать его помощником, Екатерина с радостью это предложение приняла.
Приехав в Киев, она первым делом решила отправиться в Верховную раду, что позволяло ей ее удостоверение помощника депутата, но, прочитав в фойе, что приемный день у Шевченко только завтра, отправилась в Министерство экологии. Мандат помощника пригодился и здесь, и Екатерина смогла попасть на прием к заместителю министра этого ведомства. Был он мужчиной приятным во всех отношениях, симпатичным, улыбчивым в то же время солидным и, как говорят на Украине, лагидным, то есть пригожим. Говорил на
 
русском так, как говорят выходцы из центральной части Украины со специфическим украинским акцентом и очень походил на первого президента Украина Кравчука. Одним словом, он был ярким представителем украинского чиновничества и наверняка работал в аналогичном ведомстве еще в советской Украине.
Принял он Екатерину Андреевну приветливо и, расспросив об экологической обстановке в городе, задал главный вопрос: по како- му поводу она обратилась в Министерство экологии? Вместо ответа Шведова протянула ему письмо, в котором говорилось о том, что, вопреки подписанной Украиной международной декларации о до- ступе общественности к экологической информации, организацию, председателем которой она является, власти города преследуют за издание книги, где приведены все данные о загрязнении окружающей среды региона за последние пять лет, и пытаются завести на нее уголовное дело за нецелевое расходование бюджетных средств. В связи с этим она просит разобраться в этом вопросе, иначе будет вынуждена обратиться к международной экологической общественности, в ООН и Еврокомиссию, под эгидой которых проходил саммит в Орхусе.
Выяснив у Шведовой, что сочли нецелевым расходованием бюджетных средств, зам министра признал, что повод для преследования надуманный, но не она первая и не она последняя из активных экологов, которых пытаются заставить замолчать через уголовное дело. Потом взялся рассказывать подобные истории, случившиеся на его памяти. Кате больше всего запомнилась история о том, как строптивого начальника инспекции одного небольшого города на Украине упекли на два года в тюрьму за то, что он заменил поле- тевший карданный вал на инспекторской машине из непредназна- ченных для этого средств.
Поудивлявшись, повозмущавшись такому произволу властей, Шведова покинула Министерство экологи, догадавшись, что чи- новник не случайно это ей рассказал, а деликатно намекнул, что с нею может быть, продолжи она и дальше свою борьбу за чистую окружающую среду города. Помощи он не предложил, а только развел руками.
 
Пришлось ждать следующего дня и обратиться в Верховную раду. Долго просидев под кабинетом депутата, успела проголодаться и решила пообедать в местном буфете и неожиданно стала свиде- тельницей драки депутатов прямо между столиками заведения. Сидевший с нею мужчина, прояснил ситуацию.
– Дерется руховец с регионалом. Первый доказывает второму, что это их партия убила лидера Руха Черновола, а регионал отбивается.
– Весело тут у вас, – сказала Катя и, не доев бутерброд, выбежала из буфета.
Когда она, запыхавшись, добралась до кабинета Шевченко, он открывал двери ключом и, узнав Катю, расплылся в улыбке.
– Какими судьбами, пани Катя? Почему такая перепуганная? В кабинете Екатерина сбивчиво рассказала о драке в буфете Рады,
на что Шевченко, криво улыбнувшись, сказал:
– Убили нацика, туда ему и дорога, не расстраивайся, а лучше скажи, зачем приехала из своего славного города в наш стольный град? Шведова подробно рассказала о своих проблемах, а потом про- тянула письмо Шевченко. Оно было того же содержания, как и то, которое она отнесла в Министерство экологии, но реакцию вызвало
неожиданную.
– Ну ты, товарищ Шведова, даешь! – засмеялся, прочтя его, Шевченко. – Просишь помочь разобраться и тут же угрожаешь международной общественностью! Это как?
– А что мне делать? У Господа Бога просить заступничества? Ведь это абсурд, преследовать человека за преступление, которое он не совершал. Компьютер на месте, деньги за него со счета пере- ведены, правда, не в том квартале, но мы же его не украли и покупка запланирована. В чем наша вина?
– В том, что неграмотную бухгалтершу держишь, это ее про- счет, хотя скажу тебе, голуба моя, они все равно нашли бы, к чему придраться, просто случая ждали. Силен этот ваш Темирбек, я его знаю, он в Киеве отсиживался, пока Пожидаев у вас там царствовал. Мешками бюджетных денег тут ворочал, и вряд ли кто-то найдет, где они. Еще ты виновата в том, что связалась с Пожидаевым, тот еще жулик…
 
– А с кем мне было связываться? – перебила Шевченко Ека- терина. – Кому потребовалась со своими знаниями, к тому и по- шла… – сказала она и тут же почувствовала, как в носу защипало и на глаза навернулись слезы.
Увидев это, Шевченко как мог утешил.
– Так, не раскисай. Что ты не знала, что экология дело скандаль- ное? Меня тут постоянно трясет от разных наездов, слова никому не скажи. Сделаем так: ты относишь документы в прокуратуру, а сама едешь домой. Я буду держать дело на контроле.
Катя, шмыгнув носом, поднялась. Шевченко, проводив ее до двери и приобняв на прощание, сказал:
– Эх, такая симпатичная женщина, тебе бы от мужиков отби- ваться, а приходится со всякими мудаками бодаться. Езжай домой, разберемся.
Катя окрыленная выскочила на улицу, сердце гулко стучало в груди. Быстро найдя прокуратуру и отдав секретарю отдела копии финансовых документов «Стратегии» вместе с заветным письмом, поняла, что до отправления поезда в город осталось еще как мини- мум пять часов. Гулять по Киеву не хотелось, и она решила сходить в мэрию и постараться пробиться к Пожидаеву, послушать, что скажет он. Удивительно, но сегодня ей все удавалось, и уже бук- вально через полчаса она входила в просторный кабинет бывшего мэра города, который даже вышел ей навстречу и встретил как старую знакомую.
Выслушав Екатерину и прочтя письмо, которое она отдала в Министерство и в Раду, он улыбнулся и похвалил ее за грамотно составленное послание. Последняя фраза про обращение к международной общественности ему особенно понравилась.
– Интересно, Шведова, кто тебя научил так шантажировать власть? Это же надо, будет обращаться в ООН! Молодец. Знаю я этого Шевченко, он не захочет марать честь мундира, только под- писал Орхусскую декларацию, а тут такой скандал, Украина до- говоренности не соблюдает! Уверен, сделает, что сможет, но мой тебе совет, домой сейчас не возвращайся, помнится, у тебя дочка в Питере, вот к ней и езжай, погуляй где-то с месяцок, пока тут дела
 
будут раскручиваться, я буду следить, раз уж из-за меня хорошего человека эти сволочи могут посадить. У меня к тебе только одна просьба: вернешься в город, присмотри за Эльвирой, ей сейчас сложно, ребенок на руках, недруги кругом.
Поблагодарив за совет и пообещав поддержку Эльвире, Екатери- на попрощалась в Пожидаевым и первым же поездом уехала в Пе- тербург. Глядя на мелькающие за окнами пейзажи, она размышляла над тем, как могло такое случиться, что она – уважаемый человек, старавшийся в своей жизни не нарушать закон, сейчас откровенно находится в бегах, чтобы спастись от преследования властей города. И если еще дома она не до конца ощущала реальность ареста, то в Киеве после разговора с заместителем министра и с Пожидае- вым эта угроза приобрела реальные контуры, и это было страшно. Почему-то всю предыдущую жизнь она панически боялась попасть в тюрьму, это стало ее навязчивым страхом, который забивал даже боязнь смерти.
В Петербурге она провела, две недели оттаивая душой от пере- житого стресса, рядом с дочерью, которой не надо было что-то объяснять и оправдываться, она была в теме. Затем Катя решила продлить свой вояж, отправившись на курорт Ессентуки, где про- вела еще три недели. Перед возвращением домой позвонила в офис
«Стратегии», чтобы оценить обстановку, и с радостью узнала, что буквально накануне был звонок из прокуратуры и им предложили забрать компьютер и документы, то есть ее поездка в Киев и это замечательное письмо  сработали,  обвинения  с  нее  были  сняты и путь домой был свободен!
Дома ее встретили радостные ребята и бухгалтер, над головой которой тоже просвистела пуля, выпущенная властями. Радовало и то, что из офиса в горводоканале их не выгоняли, получив сообще- ние от «Фризы», что команда Екатерины им нужна, так как они начинают в городе реконструкцию одной из насосных станций – подарка Швейцарии городу.  Однако  не  все  так  было  радужно. О том, что есть угроза серьезной расправы властей с их маленькой общественной организацией, поведал Шведовой Вакула, встретив ее однажды на улице.
 
– Екатерина Андреева, как тебе удалось выпутаться из этой исто- рии? Ведь это была не шутка. На тебя реально заводили уголовное дело, и, когда пришла отмашка из Киевской прокуратуры, все они были потрясены, что ты каким-то чудом сорвалась у них с крючка. Как тебе это удалось?
– Я человек известный в международных экологических кругах, к тому же помощник председателя экологической комиссии Вер- ховной рады Шевченко, так что заступиться за меня и внимательно изучить сфабрикованное против нашей организации обвинение было кому, – с вызовом ответила Шведова и ушла от озадаченного Вакулы.
Разговаривать с ним ей не хотелось, в памяти постоянно всплы- вали его красные уши, заалевшие во время его выступления на горсовете, когда он беззастенчиво врал, вернее, спасал себя, говоря то, что от него хотели слышать.
А вот продолжить формирование экологического сознания зем- ляков через СМИ города не удалось. По программе гранта остава- лось еще заснять один «Экологический вестник» и опубликовать пару статей в главной газете города, но когда Шведова обратилась к редакторам этих изданий, то в обоих случаях получила примерно один и тот же ответ:
– Екатерина Андреевна, мы бы с удовольствием, рейтинг у ваших материалов был высоким, нам горожане писали и звонили, хвалили за то, что наконец-то появились такие материалы и статьи. Однако буквально месяц назад, когда была показана ваша последняя пере- дача о «Коксохиме» и опубликована статья о нем, позвонила секре- тарша мэра и соединила нас с ним. Темирбек тоном, не терпящим возражений, сказал, что, если он еще раз увидит на экране местного телевидения Шведову или прочитает ее статью, порочащую наши предприятия, пеняйте на себя. Так что уж извините…
Все это было предсказуемо, а после пережитых волнений казалось несущественным. Проект, выполняемый по гранду, к лету должен был закончиться, правда, по его завершению кормить коллектив было нечем, да и сама она, учитывая гроши, получаемые в институте за пятую часть и без того малой ставки доцента, оставалась практически без средств к существованию. Муж по- прежнему не работал.
Члены «Стратегии» все понимали, кроме одного, зачем она тогда выступила с разгромной речью на горисполкоме, не было бы этого, глядишь, и продолжилось бы их сотрудничество с новой властью.
– Не знаю, как вы, – ответила Шведова на очередной выпад в ее адрес, чаще всего звучащий из уст Гриши, – но я воспитана на лозунге прозвучавшего из уст Гете: «Лишь только тот достоин чести и свободы, кто каждый день за них идет на бой». Заметьте, это сказал не революционер, а мудрец и писатель, хорошо знающий жизнь и людей. Я дала бой этим подлецам и в глубине души была уверена, что нам работать не дадут не только потому, что мы Пожидаевские, но, главное, потому, что хотят выслужиться перед руководством предприятий и тему экологии закрыть. Если бы я не воевала в городе и Киеве, сидеть бы нам сейчас с Ангелиной Георгиевной на зоне, и еще неизвестно, носили бы вы нам передачи.
– Что же вы о нас так? – возмутился Женя.
– Я просто хорошо знаю людей, я такая и другой никогда не буду, – ответила ему Шведова. – Вы знаете положение наших дел, и посему предлагаю подумать о своем трудоустройстве, денег от гранда нам хватит еще только на два месяца. Надеяться на то, что нам отдаст денеги горисполком, не приходится.
Первой ушла из «Стратегии» бухгалтер, ее завод после долгого простоя запустили вновь, и ей нашлось место в бухгалтерии. Гришу взяли инженером на обслуживание созданного в горводоканале вычислительного центра, а Женя, в апреле попав со Шведовой на экологическую конференцию в Петербург, договорился там об очной аспирантуре в одном из вузов. Оставалось пристроиться самой Екатерине. К Кашину с просьбой об увеличении нагрузки обращаться не хотелось, понимая, что это будут только напрасные унижения, чего она не терпла. Выход из создавшейся ситуации под- сказал ее коллега – заведующий кафедрой стали, с которым они, будучи студентами, не ладили из-за его фанатичной поддержки на грани с чудачеством линии партии и правительства. Потом, когда он возглавлял партком университета, в институте его считали блаженным, и Катя это мнение разделяла. Когда же все идеи коммунизма канули в Лету, ярый коммунист стал заведующим кафедрой и деканом факультета, успокоившись на этом.
– Иди ко мне в докторантуру, – предложил приятель, – получишь полную ставку доцента и как-то проживешь. Надеюсь, материалов по экологии у тебя много, вот и займись его обобщением, а я тебе помогу.
Идея была хорошая, но Шведовой, проработавшей на своей ка- федре со студенческих лет, было неловко предавать ее и уходить на другую, и она решила попробовать этого не делать. Как-то выдался благоприятный момент, и Кашин уехал на неделю в командировку, вот тут она и обратилась к кафедре с просьбой дать ей рекоменда- цию для поступления в докторантуру. Председательствующий на заседании профессор, по своей привычке, предложил высказаться по этому поводу всех присутствующих, и, к удивлению Екатерины, все члены кафедры выступили за рекомендацию и похвалили ее за то, что из такого невыигрышного занятия, как экология, она смогла выйти на свое научное направление. За рекомендацию был даже ее вечный оппонент Савченко, но больше всех порадовал профессор, который в заключительной речи сказал, что всегда был уверен, что Шведова будет доктором наук.
Но каково же было ее удивление, когда после заседания, об- ратившись к профессору с просьбой стать ее консультантом по диссертации, получила отказ. Он, глядя куда-то поверх ее головы, отказал, объяснив, что ему бы не хотелось связывать себя с ее име- нем, так как она слишком пассионарна, а ему проблемы не нужны. Еще больше поразил Савченко, когда по возвращении из команди- ровки Кашина сообщил ей, что тот наложил вето на рекомендацию о ее докторантуре.
«Вот тебе и коллектив, с которым я проработала всю жизнь! За что они так со мной?» – размышляла Катя пока не встретилась в коридоре с Корыто, который был с основательного похмелья. Она рассказала ему о своих проблемах, на что он, по привычке тесня ее в угол, сказал:
– Голуба моя, ну что тут удивительного, твоя деятельность на экологическом фронте у всех вызывает восторг, основательно разбавленный раздражением. Люди не любят тех, кто может то, на что они не способны. Кашин твой находится под влиянием Ласточкина и против него никогда не пойдет. Да и зачем? Ему не нужны кон- куренты, зная тебя, он не сомневается, что ты станешь доктором, других, то докторов на кафедре нет. Профессор твой, под Богом ходит, и не ему идти против воли ректора, уволят как возрастного и все, а это конец жизни. Так что иди на кафедру к декану, он хоть и чудак, но старый аппаратчик, в обиду не даст.

Поразмыслив, Екатерина решила, что другого выхода у нее нет и стала докторантом другой кафедры, выбрав тему «Основы устой- чивого развития металлургической отрасли», что обеспечило ей интересную работу и доход для содержания семьи. Муж, увы, все еще не работал и не получал пенсию. Все три года, прошедшие со дня поступления в докторантуру, она работала, отрываясь от ком- пьютера только для того, чтобы посетить редкие занятия и сходить в магазин. Даже летом, когда приходило время ехать на дачу, она брала с собой компьютер и в любую свободную от домашних дел минуту садилась за написание диссертации.
За год до окончания докторантуры она со скандалом ушла с кафе- дры. Первого сентября секретарь кафедры прямо с лекции вызвала ее к Кашину, который заявил, что Шведова обязана написать объ- яснительную записку по поводу того, что не пришла на последнее заседание кафедры перед отпуском. Это была откровенная попытка найти на нее компромат и, обвинив в нарушении дисциплины, за- ставить покаяться или вообще убраться из института.
– Я же вас предупреждала, что не смогу прийти на заседание, так как сейчас живу за городом, на даче, и занимаюсь с годовалым внуком, которого нам на попечение оставила дочка. Мужа одного с ребенком я оставить не могу, вот и не приехала. Разве это преступление?
– Ничего не знаю, идите и пишите объяснительную, – сказал бывший однокашник, с которым они бок о бок проработали к этому времени тридцать пять лет, семья которого бывала у нее неоднократно в гостях, человек, который не понаслышке знал, сколько Шведова сделала, чтобы наладить на кафедре подготовку специалистов-экологов.
Это было откровенное издевательство, и терпеть его Екатерина не собиралась. Попросив у шефа бумагу, чтобы написать объясни- тельную, Екатерина вышла в приемную и написала заявление об уходе, бросив его на стол Кашину со словами: – Я тебя – поганца, больше ни видеть, ни знать не хочу, – хлопнула дверью и ушла из ин- ститута, куда ходила, если считать вместе с годами учебы, сорок лет. Ей звонили сотрудники кафедры и даже сам профессор с во- просом: а не погорячилась ли она? Говорили, что Кашин в шоке от ее выходки и не может поверить, что это всерьез, но Екатерина
отвечала, что не шутит и больше на кафедре ее ноги не будет.
– Вы знаете, что я всегда исповедовала принцип: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях», – отвечала она коллегам.
После этого она была в университете только один раз, в декабре 2004 года, когда пришла на предзащиту законченной диссертации и, хорошо доложившись, получила рекомендацию ученого совета на защиту докторской в головном ученом совете по этой тематике в Московском институте стали и сплавов. Готовясь к последнему этапу получения степени доктора технических наук, Шведова ре- шила для себя, что в случае успеха она обязательно уедет из города, в Питер, так как ничего ее здесь больше не держало. Подруги, рядом с которыми прошла практически вся жизнь, стали холодны с нею, не скрывая, что им чужда ее экологическая деятельность и про- российские настроения. Коллеги сторонились ее, а Катя, чтобы не подставлять, их не задевала. Власть по-прежнему не подпускала ее к экологической деятельности, а наоборот, все сделала, чтобы вы- жить непокорную Шведову из города.
Однако самым неприятным было внимание к ее персоне СБУ. Оно появилось после очередной проведенной «Стратегией» экологической конференции под эгидой НАТО. Профессор из Германии
– знакомый дочери, предложил ей провести экологическую конференцию при совместных усилиях их вузов. Дочка рекомендовала сделать конференцию в промышленном городе с привлечением
 
общественной организации Координационный экологический центр «Стратегия», имеющей опыт такой деятельности и членом которой, по сути, являлась. Профессору эта идея понравилась, а Екатерина Андреевна была от нее просто в восторге. Эта деятель- ность давала не только возможность опять погрузиться в любимое дело, но и что-то заработать.
На конференцию Екатерина пригласила всех своих друзей и знакомых из стран СНГ и зарубежья, занимающихся вопросами защиты окружающей среды. Пользуясь возможностью посетить город за счет устроителей конференции, ее приглашение приняли не только друзья из Германии, Египта, Венгрии, Австрии, Болгарии, Сербии, но и даже давний знакомец Стюард, занимающийся экобеженцами в США. Приехали и представители научных и природоохранных организаций стран СНГ. Конференция прошла на ура, и Екатерина Андреевна была в восторге, несмотря на то что пришлось много поработать и понервничать. Как ни удивительно, больше всего волнений доставил Стюард.
Встречать прибывающих на конференцию иностранцев в област- ной аэропорт она отправила автобус, но в числе прибывших, американца не оказалось, решили, что в последнюю минуту он лететь отказался, однако в шесть часов утра в номер Шведовой постучали.
– Вас разыскивает какой-то иностранец, – услышала она за дверью голос горничной.
Открыв дверь, Екатерина увидела высокого мужчину – вылитого Паганеля Жуль Верна – в шляпе с полями, из-под которой выбивались длинные седые пряди, с блаженной улыбкой, как у шведа из известной ленты «Осенний марафон».
– I’m a Steward from America, – сказал он и протянул ей два увесистых фанерных посылочных ящика, на одном из которых было написано ее имя, а на другом имя дочери. Марина – англоговорящая, пришла матери на подмогу, и, поговорив с гостем, сообщила:
– Это, оказывается, и есть Стюард, он потерялся в аэропорту и добрался сюда на такси, показав водителю наше приглашение. Он привез нам два ящика еды, чтобы помочь пережить голод, который убивает Россию.
 
На слово «голод» Катя тогда внимания не обратила и была рада, что американец нашелся. Поблагодарив за гостинцы, попросила по- ставить ящики в номере и кинулась устраивать гостя в самый лучший номер в пансионате. Еще бы! Человек из США на конференции!
Стюша проводить им конференцию не мешал, а даже придавал ей особый статус своим присутствием и снимал заседания на кинокамеру. Из его бестолкового доклада стало понятно, что он относится к распространенной на Западе категории экотуристов, разъезжающих на халявные конференции с никчемными сообщениями. А вот аппетит у него был отменный, и Екатерина позаботилась, чтобы ему давали двойные порции в столовой пансионата. Он же продолжал блаженно улыбаться и посерьезнел только на банкете, за столом, уставленном разными закусками. Совершенно расстроился, когда подвыпившие участники расходились из-за столов, бросив полные тарелки еды и огромные сочные ломти арбузов.
– And we have a famine in Russia (У нас, говорят, в России голод),
– лепетал он удивленно.
После того как отправили его в Америку и сами добрались наконец-то домой, вскрыв увесистые Стюшины посылки, просто обалдели, извлекая из ящиков гостинцы: желтые кирпичи, по запаху отдаленно напоминающие сыр, белые липкие, но безвкусные
кирпичи халвы с запахом подсолнухов, большие плитки чего-то похожего на соевый шоколад, плоские коробочки с подписью Anchovies, и две баночки малинового джема. Отведав этих американских яств, впали в полное недоумение: неужели у них в Америках такое едят? Особенно поразили анчоусы, которые оказались консервирован- ными рыбьими жабрами. Решили дать попробовать американские продукты друзьям и уже вместе с ними вдоволь насмеялись над странными дарами из-за океана. Съедобным, на взгляд Кати, оказался только джем. Стюше, конечно же, они написали благодарственное письмо, на что он ответил:
– Yard that you do not have hunger (Я рад, что у вас нет голода). Не успела команда «Стратегии» насмеяться до сыта над незадач-
ливым Стюардом и растолкать его дары своим приятелям в качестве прикола, как уже в ближайшую пятницу перед отходом ко сну в доме
 
у Кати раздался звонок и чужой казенный голос, представившись сотрудником СБУ, сообщил, что в понедельник в шестнадцать часов он придет в университет, чтобы поговорить с нею. Все три дня до этой встречи были тревожными, Шведова, только что отбившаяся от нападок прокуратуры, ломала голову: что в этот раз властям по- требовалось от нее?
На встречу, судя по удостоверению, пришел капитан службы безопасности, ничего не представляющий из себя молодой человек. После долгих расспросов о только что состоявшейся конференции и ее участниках, стал ей предлагать подписать заявление о внештатном сотрудничестве с их службой, учитывая ее постоянные контакты с иностранцами и работу среди общественности города.
Шведова отказалась от столь «лестного» предложения, пообещав, что в случае, если она узнает о каких-то опасных для страны раз- говорах или действиях, обязательно сообщит в СБУ, но становиться их агентом не хочет.
– Ну-ну, – на прощание сказал капитан и удалился.
Потом уже, накануне защиты диссертации, опять в одну из пят- ниц раздался звонок и тот же казенный голос в очередной раз при- гласил ее на встречу в понедельник, но уже на конспиративную квартиру. Все это было крайне неприятно, особенно пугала эта самая квартира и необходимость остаться с сотрудником наедине. Очередные три дня до назначенной встречи Катя опять провела в тревоге. Ей, насмотревшейся в постперестоечное время разных детективных фильмов, мерещились пугающие картины. К тому же было непонятно, что в очередной раз СБУ от нее потребовалось.
Оказалось, что опасалась она зря. Капитан, поговорив о том о сем, рассказал зачем-то, как стал олигархом самый главный богач страны, выходец из Донбасса. Затем доверительно сообщил, что он, по их сведениям, замешан в убийстве своего бывшего патрона Ахата Брагина и поинтересовался, что об этом говорят в  городе?  Расставаясь,  опять  предложил  подписать  заявление о сотрудничестве.
«Подпишу я это заявление или нет, – подумала Катя, – а они, похоже, уже вовсю используют меня как агента». Это было неприятно, и она призналась, что не связывает свое будущее с городом и скоро уезжает насовсем в Петербург к дочери. Судя по реакции капитана, эта новость его порадовала. По всей видимости, он выполнял по- ставленную руководством задачу: или заставить ее замолчать, или выдавить из города.
Мертвенным холодом пахнуло на нее, когда Екатерина Андреевна ехала поездом в Москву на защиту диссертации. Ее попутчик – мужчина средних лет, со знакомым непонятно откуда лицом, ее опознал и поздоровался.
– Откуда вы меня знаете? – спросила Шведова.
– Вас в городе как эколога знают многие. Люди читают ваши за- метки в газете и смотрят ваши телепередачи. Рад, что вы в добром здравии, – ответил мужчина, выразительно посмотрев на нее.
– А что со мной могло случиться? – беспечно спросила Катя.
– Вы что, не знаете, что погиб главный инспектор безопасности Азовского моря? – поинтересовался земляк.
– Касьянов, погиб?! – воскликнула Катя. – А что случилось? Мы не так давно с ним общались, правда, по телефону.
– Три дня назад он разбился на своей машине по дороге из Донецка в город.
– Боже, как жалко, он же был еще совсем молод, лет сорок, не больше, загоревала Катя. – Но при чем здесь я? У меня и машины- то нет.
– Вы меня, похоже, не помните, а я работал в ведомстве Касьянова и знаю, что вы помогли нашим сотрудникам составить письмо президенту и в Верховную раду о том, что завод «Азовсталь» полно- стью прекратил очистку своих сточных вод и миллион кубометров грязных стоков каждый год теперь будет стекать в море без очистки, что совершенно погубит Азов.
– Да, было такое дело. Месяц назад приходили ко мне три ваши сотрудницы и просили помочь составить такое письмо. Оно было написано, но я под ним не подписывалась, понимая, что перед защитой этого делать нельзя. Что стоило заводу, который у меня числится ведущим предприятием, отозвать отзыв и погубить защиту?
 
– Считайте, что, не подписав это письмо, вы спасли не только диссертацию, но и саму себя. Экспертиза показала, что Касьянов был за рулем мертвецкий пьян, что могло произойти только в случае, если ему в глотку насильно заливали водку, так как человеком он был непьющим. Дело было днем, после его посещения областной инспекции. Борцы за загрязнение Азова, по всей видимости, следили за ним, затем поймали, связали, напоили, и запустили в автомобиле по трассе. Нет Касьянова, нет экологических проблем Азовского моря. С нашим серым кардиналом всея Украины шутки плохи и все они кончаются одинаково. Так что я бы на вашем месте, как можно быстрее покинул бы город, – сказал в заключение мужчина.
– Я так и сделаю, – ответила помрачневшая Шведова.
Защита диссертации состоялась в Москве в июне 2005 года. Она была успешной, и на банкете в честь ее завершения, Екатерина Андреевна, произнесла тост:
– Моя экологическая поэма со всеми ее взлетами и падениями завершена. Нет, я не предала идею защиты окружающей среды и буду пропагандировать ее в Петербурге, преподавая экологию металлургического производства в Политехе, а город пусть как-то справляется со своими экологическими проблемами без меня.
Когда она это говорила, ей и в голову не могло прийти, что решение экологических проблем города будет завершено радикальным путем, и в 2022 году все его заводы будут разрушены, прекратив дымить и загрязнять окружающую среду Приазовья. Все это выглядело как Божье провидение, нежелание Господа смириться с тем, что один из лучших уголков планеты становит- ся черной дырой, а лечебное теплое Азовское море  с  каждым днем превращается в мертвое, необитаемое. Как это произошло и жалко ли ей было заводов и самого города? Об этом потом и в другой книге.

Мариуполь–Санкт-Петербург, 28. 03. 24