Тайна старого моря. Часть III. Домой. Глава 23

Глава 23
МЕДИАХОЛДИНГ «АВНО»
Не так-то просто мне пришлось расстаться с «Барказом» – Афродита заставила отрабатывать две недели, в противном случае грозилась испортить трудовую книжку, уволив «по статье». Полгода стажа не сыграли бы роли в моей карьере и можно было  оставить документ в издательстве, заведя новый, но на других местах требовался хотя бы маломальский опыт, и к тому же «Барказ» – мое первое профессиональное пристанище, с которым связано много приятных и волнительных воспоминаний. И я скрепя сердце пошла на уступки «тиранше», смирившись при этом с мизерной оплатой – ведь ставки уже были  сокращены.
И наконец зажав в руках вожделенную трудовую, я в тот же день отправилась на новую работу – в редакцию Эмира. На входе красовалась обновленная световая вывеска – «Медиахолдинг АВНО». Сразу видно, что нет корректора, смекнула я, заметив странное название, в котором явно чего-то не хватало. Решив все волнующие вопросы уточнять с Алимовым, я уверенно перешагнула порог холдинга, открыв новую страницу своей трудовой биографии.
В редакции «Вечерней табуляграммы», или попросту «ВеТы», по-прежнему кипела журналистская жизнь и народу стало значительно больше. Это, несомненно, радует, отметила я – значит, дела в компании идут в гору. Отыскав глазами главреда, я смело направилась к нему. Дыдынский так же сидел в рваных джинсах, только на этот раз дыра появилась еще и на одном из рукавов классического пиджака, на другом же локте была приторочена аккуратная круглая заплатка. Может, все-таки не очень продвигается бизнес, все-таки Эмир говорил, что надо затянуть пояса. Но я немедленно прогнала тревожную мысль прочь.
– Денис Евгеньевич! – с оптимизмом обратилась я к редактору.
– Ты все еще здесь, – не отрываясь от монитора, ответствовал Дыдынский. – Туева хуча дел, а ты опять стоишь столбом передо мной! Я с пеной у рта только что объяснял: не гони пургу! Где этот чепушок доморощенный?!
Из всей тирады редактора я выделила три литературных слова – «только что объяснял» – и прониклась к нему безмерным уважением за знание русского языка, ведь всё остальное был вынужденный профессиональный жаргон – по-другому здесь никак.
– Полный капе-е-е-ец! – произнес Денис Евгеньевич, когда, увидев меня, понял, что все выговаривал напрасно, тратя драгоценные силы, столь нужные главреду такой большой редакции. – Где эта корюшка рукожопая? А! Вон он!
Последний вопрос он как будто задал себе, так как тут же ответил на него, а я продолжала стоять в ожидании.
– Гарик! – немного смягчившись, позвал редактор уже известного мне криминалиста. – Подойди-ка сюда.
Прикрывая причинное место газетой, словно защищаясь от предстоящих ударов и с опаской оглядываясь, Тюлькин подкрался к начальству.
– Где Таня Буланова? – спросил его Дыдынский.
– Дак вроде отменили, – едва слышно пробормотал Гарик.
– Что отменили? – снова начал злиться редактор, от шеи заливаясь багровой краской.
– Дак концерт отменили, – еще невнятнее промямлил Тюлькин.
– Какой концерт?! Где Буланова? Журналистка твоя!
– Практикантка? – сразу расцвел Гарик, то ли вспомнив про девушку, то ли обрадовавшись слову «твоя».
– Ну полный капе-е-е-ец... – повторил Дыдынский, начиная меня понемногу раздражать своим небогатым словарным запасом.
В комнате мелькнула зеленая голова, как оказалось, принадлежащая той самой Тане, которая еще месяц назад была очаровательной рыжей девчушкой. В носу у нее появилось такое же кольцо, какое я на днях видела у незнакомки на остановке.
– Денис Евгеньевич, я уже написала про театр. Теперь с этим на интервью идти? – перевела дерзкий взгляд Буланова на зардевшегося от счастья Тюлькина.
– Да, и чтоб я вас здесь больше не видел! Впитали?! Всё, идите! – скомандовал главред.
Неужели и у них начались массовые сокращения – снова застучало у меня в голове.
– Корюшки тупые, – интеллигентно пояснил мне редактор и добавил: – Что у вас?
– Я от Алимова. Пришла на работу корректором устраиваться, – рассказала наконец я.
– Проходите в кабинет! – указал мне Дыдынский на аквариум из оргстекла, в котором в прошлый раз обитали корректоры. – Сейчас придет ваш напарник, и начнете вычитку.
Новое рабочее место было островком тишины за счет почти полной звукоизоляции, и, глядя на жизнь снаружи, казалось, что это остальные в аквариуме, а ты в блаженстве и покое. Я выглянула в окно на заснеженную улицу: под окнами, мелодично звеня, заворачивал одновагонный трамвайчик; напротив располагалась та самая пельменная, в которую мы  летом ходили всем «Барказом» – какие милые и далекие времена были, подумала я. Теперь голодом не останешься – весь сервис рядом. В соседнем историческом здании открывался магазин женского белья «Афродита» – я даже вздрогнула от названия, которое напомнило мне бывшую шефшу. Впрочем, теперь меня все это не волнует, равно как и белье – для кого наряжаться, ведь Шурки-то нет.
Мои размышления прервал стук в дверь, и через секунду в тесное помещение протиснулся небольшого роста и неопределенного возраста толстячок с белыми редкими волосенками и красными залысинами на лбу. Он поправил круглые очки, напоминавшие пенсне, на вспотевшем картофелеобразном носу, из-под полуприкрытых век сонно оценил обстановку и поставил пузатый темно-красный портфель на стол.
– Фунтик Ефим Леонидович, коррэктор, – слегка кивнул он, сделав акцент на букве «э».
– Наталья, – изобразила я приветливую улыбку. – Тоже корректор.
– Солнце в зените, а никто не работает, – прокомментировал он ситуацию.
– Да просто нас не замечают пока – своими делами все заняты, – ответила я.
– Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил, – корректор достал что-то из сумки, кинул в рот и, мерно жуя, опустился в кресло, скрестив на груди руки.
– Вам подписать надо! – заглянула в аквариум худосочная с тщательно заштукатуренными прыщами девица, судя по виду, секретарша, и подсунула нам какие-то бумаги.
Чуть вздрогнув, успевший задремать Ефим Леонидович, неохотно приподнял веки и потянулся за ручкой, сделав ленивый росчерк в виде двух буковок «ЕЛ», а потом снова бросил в рот какую-то вкусняшку, с наслаждением прожевал ее и снова впал в дрему.
Секретарша обвела голодными глазами усыпанный крошками стол Фунтика, дождалась, пока я завизирую договор, и убежала. Глядя на коллегу, я наконец вспомнила, что в отличие от него, совсем забыла про обед, и, прихватив кружку, решила поискать в редакции чайник.
– Вот я мутант!! – самокритично стукнул ладонями по дырявым коленкам Дыдынский. – Про теплые автобусы забыл поставить. Где телефон Гортранса? Вронский, мне что тебя искать повсюду или ты сам подойдешь?
– Чего меня искать, я не подосиновик, – простовато окая, ответил патлатый молодой брюнет с мушкетерской бородкой и усами, подойдя к руководителю – на ногах у него были такие же армейские бутсы, как у Дыдынского.
– Дай телефон, номер посмотреть, – попросил у «мушкетера» редактор, вид у Дениса Леонидовича был, словно он в тот момент вспомнил «молодость», когда  списывал диктанты у соседа по парте.
– Отчего ж не дать, – прошел мимо меня патлатый, обдав резким запахом пота.
Видимо, не моется, подумала я, заметив лоснящиеся волосы журналиста со странной, совершенно неподходящей ему фамилией. Позднее я узнала, что Вронский – это его творческий псевдоним, который полагался каждому матерому журналюге.
Разыскав микроаппендикс, именуемый кухней и разместившийся при входе в редакцию, я наполнила кружку кипятком и бросила в него последний чайный пакетик – кухня имела крайне разоренный вид, словно после набега Чингисхана: к вечеру еда там непременно заканчивалась и журналисты в поисках ее остатков переворачивали все вверх дном. О количестве грязной посуды, растущей, как поганки после дождя, я вообще предпочитала молчать.
Старательно обойдя расположившегося на моем пути Вронского – он еще посмел снять бутсы и сушить носки! – я с облегчением вновь обрела за стеклянной дверью убежище.
Заметив изменения в интерьере, то бишь меня, Фунтик приподнял одну бровь и открыл полностью глаза – они были как у бабы Тониной коровы Зорьки: карие, с поволокой и равнодушные.
Заметив в моей кружке чай, корректор вмиг перестал быть безразличным и живо поинтересовался, где можно «обжечься», а то долгое ожидание верстки номера лишило его последних сил.
Возвращаясь из «пищеблока» аж с двумя пакетиками чая (где он их только нашел!), Ефим Леонидович пропел:
– Вперед, душа моя, вперед! Начни свой благостный полет. И вечер, обещая встречу, нас под крыло к себе берет.
Какую встречу имел в виду корректор, оставалось только лишь догадываться. Но мои сомнения сразу развеялись, когда я увидела, как он один за другим стал вытаскивать из переполненного портфеля пластиковые контейнеры с едой: в одном была увесистая котлета с пюре, в другом белоснежный омлет, в третьем – творожок с янтарными кусочками кураги, далее последовал пышнотелый пончик, завернутый в салфетку, упаковка сушек и золотистые чесночные сухарики.
Не поделившись, Ефим Леонидович ушел в неспешный самозабвенный процесс жевания. Тем временем Вронский, оказавшийся, к моему большому сожалению, выпускающим редактором, бесцеремонно вломился в кабинет и бросил на стол несколько бумажек с текстом.
– Полный капец, – повторил он слова главного редактора, – ничего не успеваем. Надо прочитать как можно быстрее.
Разочарованно проводив взглядом журналиста, я поняла, что это куцее  «идиоматическое выражение» напрочь вошло в корпоративную лексику.
– Вы очитайте! – с набитым ртом произнес Фунтик. – Я эм.
Вижу, что ешь, недовольно подумала я, вежливо кивнув коллеге.
«Польский посол Адам Ковальчик прибыл в Екатеринбург второй раз, – писал некто по фамилии Дзержинский. – Он предложил нашему правительству союз против турок и татар, а также соглашение о взаимном наследовании престола в случае прекращения династий. Г-н Ковальчик предложил также соглашение о взаимном сотрудничестве».
Что за бред и какой Дзержинский, остолбенела я, ломая голову, и решительно направилась к главреду.
– Хвосты обрубаем вместе с ж...пой! – наставлял он Вронского. – В подвале порылся?
– Порылся. Категорически против того, чтобы оставить там скульптора Сарафанова. Это же все-таки ли-и-и-ичность! – протянул выпускающий редактор.
– Сарафанова тоже порежем, – безжалостно распорядился Дыдынский и устало смахнул выступивший на лбу пот.
– Денис... Евгеньевич, – замялась я, не решившись пока сближаться с начальством, – я тут нашла совершенно возмутительную вещь! Как может Адам Ковальчик подписать соглашение о взаимном наследовании престола в случае прекращения династий и причем тут турки и татары? Я, конечно, всего лишь корректор...
– Кто такой Ковальчик? – очнувшись, заморгал редактор.
– Польский посол, – ответила я.
– Эй, ты, дурында! – не сводя с меня взгляда, крикнул Дыдынский.
– Ну вы меня, конечно, извините... – возмутилась я, почуяв незаслуженное оскорбление.
– Гоблин вислоухий! – обратился главред вернувшемуся с интервью Тюлькину.
Догадавшись наконец, что обращение снова направлено к Гарику, являвшемуся, судя по всему, здешним козлом отпущения, я облегченно вздохнула.
– Ты про посла писал? – спросил у горе-журналиста редактор.
– Че я-то опять? – обиженно промычал Тюлькин. – Я ваще не в теме.
– Ох, значит, я в теме, – опомнился Дыдынский, яростно расчесав себе плешь. – Кароч, резанул я этого посла не так, как надо. У автора тут про историю российско-польских отношений сначала было. Полный капец – пойду покурю!
Я хотела было спросить еще, кто такой Дзержинский, но решила отложить на потом, слишком уж резко главный редактор рванул в курилку.
Сдача номера затянулась глубоко за полночь – оказывается, это было нормой для выпуска газеты, которая ночью печаталась в типографии, а с утра выходила в свет.
Благо завтра хоть до обеда можно выспаться, успокоила себя я и стала терпеливо дожидаться последних материалов. Ближе к часу броуновское движение в редакции полностью прекратилось, и Дыдынский, удовлетворенно потягиваясь, вышел из отдела верстки, несвойственным ему светским тоном возвестив:
– Всем спасибо! Все свободны!
– ДитмАр Ильяшич нас заметил и, в гроб сходя, благословил, – счастливо проговорил Ефим Леонидович, захлопнув томик  Д.И. Розенталя «Справочник по русскому языку».
– А он что, тоже умер? – решила уточнить я.
– Конечно, еще в июле минувшего года, в Российской империи, – помпезно выразился корректор и добавил: – Ты погрусти, когда умрет поэт, но не забудь, всё тленно – и лишь обед нас соберет за трапезой смиренной.
Фунтик, довольно улыбнувшись, зажал под мышкой портфель, спрятав в него вместе с остатками еды и редакторского Розенталя.
Продолжение следует.