Таинственная монашка

  Посвящается моему покойному деду Степанову Юрию Степановичу
  Как только Сенька добрался до своей деревни, то, чуть ли не бегом, направился в сельпо покупать себе спиртное. Простенькая одежда на нем, местами, была вымазана копотью и пылью, за спиной висел потертый полупустой вещмешок, с каким-то нехитрым скарбом, а видавшие виды кирзачи были изрядно выпачканы грязью до самой кромки голенищ.
  На голове у него покачивалась старая черная кепка со смятым и засаленным по середине козырьком, из-под которого поблескивали серо-водянистые испуганные глаза, на небритом, слегка помятом и растерянном лице. Семен скорым шагом вошел в магазин и встав во главе небольшой очереди у кассы, положил на прилавок несколько жеваных ассигнаций. Мельком глянул на местную ядреную продавщицу Зойку с ярко-красными губами и на одном выдохе, быстро проговорил:
  - Дай две бутылки водки.
  - А, не рано ли тебе еще, да две сразу? Ты ж, вообще, на пасеке должен быть. – ухмыльнулась женщина и глянула на Сеньку, будто перед ней выпрыгнул чертенок из табакерки.
  - Нормально-нормально. – скороговоркой проговорил мужичок, снимая с плеча свой старенький вещмешок.
Зойка внимательно посмотрела на перепачканного Семена мельком сравнив его с бесхозной дворнягой. Потом обратила внимание на его испугано-блуждающий взгляд и подрагивающие пальцы на руках. Перестала улыбаться и, с участием в голосе, спросила:
  - Сенька, да что случилось-то?
  Стоящая за мужиком очередь из одних только женщин разных возрастов, тут же навострила уши и с любопытством начала смотреть на него, ожидая, что в этот раз поведает публике Семен. В деревне все знали его с самого рождения. Лет ему уже было немногим за пятьдесят. Ростом Сенька вышел среднего и был такого же, не атлетического, телосложения. С детства прослыл у населения балагуром и весельчаком. Любил много читать, от чего, иногда, рассказывал людям разные байки, которые, якобы, приключились с ним в его нелегкой и многообразной жизни. Хотя, мужиком он был не глупым, и руки имел крепкие мастеровые.
Была одна беда у Сеньки. Он не прочь был выпить «горькой» и поддержать любую компанию, а еще имел прозвище «долбаный по голове». Оно, как-то само собой, закрепилось за ним, когда он в своей энергичной молодости работал бригадиром трактористов. Если у них что-то случалось: поломки там, не выполнение плана или еще какой казус, то Семен, всегда распекал их и частенько приговаривал при этом: «Долбаный по голове…» Вот, с легкой руки трактористов и появилось такое прозвище у него.
  Сенька, в свое время, отслужил в армии, справил свадьбу и был женат уже лет тридцать с лишним. Жену звали Аней или Анютой. На деревне все ее знали, как добрую и отзывчивую женщину. Отличную мать и хозяйку, у которой все ладилось и спорилось в руках. Дети у нее всегда были чистенькие и накормленные, хорошо учились и помогали по хозяйству. Семен, то же был неплохим отцом, за исключением его «отзывчивого» нрава посидеть с компанией, хотя, в любом состоянии оставался спокойным и веселым.
  - Ну, так что случилось-то? – снова спросила Зоя, ставя на прилавок две бутылки «Пшеничной» и внимательно глядя на седовласого мужичка.
  - А, блин… - махнул рукой Семен и начал прятать в вещмешок стеклянную тару с водкой.
  - Ну, давай, не томи, – продолжала напирать продавщица. – Ты, прям, нас всех тут заинтриговал. – указала Зойка наманикюренными пальцами на немногочисленный любопытствующий женский коллектив.
  - Да, как бы тебе сказать? – начал Сенька и окинул взглядом всех присутствующих. – Ну, в общем, так… - уже немного успокоившись, проговорил он, и в его душе начал зарождаться красноречивый оратор. – Ты же знаешь, что я с Иваном, ну, Андреевым, от колхоза работаем в лесу, на пасеке?
  Все женщины дружно закивали, как бы подтверждая Сенькины слова, в глазах которых начал зарождаться неподдельный интерес. Мужичок, видя, что его принялись внимательно слушать, чуть ли не раскрыв рты, приободрился и с выражением таинственной важности на лице, уверенным голосом продолжил:
  - Так, вот… Значит, мы с Иваном, день работаем, второй, неделю, месяц… Медок потихоньку давим, во фляги собираем. Ну, чтобы потом, в колхоз отправить. Соты там, воск пчелиный… В общем, делаем свою работу не спеша, как положено, все честь по чести. Медовухи, себе там, немного поставили, ну, чтоб скучно не было… – и Семен снова глянул на женщин, хитрыми и слегка виноватыми глазами, как бы оправдываясь перед ними за свою небольшую провинность. – Так, вот, значит… Еда-то у нас заканчивается, а новых поступлений «продпайка» из колхоза еще не было. Ну, что делать? Я, на правах старшего пасечника, отправляю Ваньку в деревню, чтобы он привез нам еды. Работать дальше как-то же надо?
  - Ну, да, он уже третьего дня, как тут «гуляет». – подтвердила слова Сеньки худощавая старушка Амфросива, быстро кивая головой, повязанной цветастым платком.
  - Ну, вот и я, о том же, – продолжил свой рассказ Семен. – Значит, я день без еды, другой… А, что мне делать? Есть же хочется. Так вот, чтобы как-то голод утолить, я кружечкой зачерпну себе немного медовухи, да и выпью ее. Хорошо. Сразу на душе как-то веселее становится, да и есть не сильно хочется. Благо, еще папиросы остались. Так, я медовухи выпью кружечку-другую, закурю, и жизнь прямо замечательной становится.
  Женщины уже обступили кругом Семена и внимательно слушали его, будто красноречивого оратора на площади, что ведает толпе о бытие мира. Правда, после этих слов, посмотрели на него с немигающим осуждением в глазах, но, в то же время, и с человеческим пониманием. Рассказчик это заметил, пропустил женские взгляды, как бы мимо ушей, и придав легкой таинственности в голосе, продолжил:
  - Вот, значит, я день медовушку пью, другой, а на третий… - снова обвел всех таинственным взглядом Семен, а женщины, почувствовав долгожданную интригу, придвинулись к нему плотнее. Зойка, аж легла своей пышной грудью на прилавок, оперевшись на руки, согнутые в локтях, чтобы повнимательней все расслышать. – Значит, лежу я на кровати в избушке, покуриваю папироску себе помаленьку, думаю о дальнейшей жизни, и тут, неслышно открывается дверь… Честно скажу, что медовуху перед этим я не пил. Смотрю, а на пороге стоит монашка. Красивая, глаз не отвести и говорит мне, таким нежным, ласкающим голосом: «Семен, а ты что это лежишь? Пошли со мной погуляешь. День просто замечательный. Солнышко светит, птички поют…» Я еще подумал, а откуда здесь может взяться монашка, монастырей-то в округе нет? А сама так, и манит к себе изящной ручкой и, что интересно, в избу не заходит.
  Стоящие вокруг Сеньки женщины, так и ахнули. Кто по-быстрому осенил себя крестом, кто прикрыл рот пальцами, а кто и ладонь положил на грудь. Мужичок посмотрел на них довольным взглядом и видя, какой эффект произвели его слова на доверчивых женщин, ощутил себя чуть ли не правителем человеческих судеб.
  - А, у меня, как будто какой туман в голове. Вроде все понимаю, а ничего с собой поделать не могу. Встаю с кровати, значит, как под гипнозом каким, и иду к ней. Выхожу из избенки, а она, эта монашка, уже в овраге стоит и к себе, так, ручкой белой манит и улыбается. Я, как дурачок какой, к ней иду, а она плавно отдаляется от меня и все манит, манит. Я уже и в овраг спустился, все иду за ней. Зачем? Сам не знаю, а она все отдаляется и мило улыбается. Тут, прям, как что-то треснуло меня по голове. Я как очнулся как будто. Пригляделся повнимательней, ведь не зря же я в погранвойсках служил. Думаю, как же она не в воде стоит, а как-то над водой. Здесь же болото. Смотрю, а она как бы парит немного над землей, и подол рясы даже у нее не намок и не запачкан. Посмотрел под ноги, ба, а я по колено уже в болоте, кирзачей уже не видно и ногами грязь холодную чувствую. Вот тут, я и перепугался не на шутку. Меня аж затрясло всего, и ледяной пот прошиб.
  - Свят, свят, свят… – начала быстро осенять себя крестом суханькая Амфросива.
  - Все, Сенька, допился?! – громко проговорила крутобедрая соседка Настя, с укором в глазах, глядя на «таинственного» повествователя. – Это «нечистая» за тобой приходила, прибрать тебя хотела. Говорят же, тебе, не пей много.
  - Я руку в голенище сапог. Финку выхватил оттуда и как заору: не подходи, тварь, зарежу! – не обращая внимания на слова соседки, продолжал свой рассказ Семен. При этом показывая правой рукой, как он достал нож из сапога и, как потом держал его, угрожая фантомной монашке. – Развернулся и, как дал деру назад, что чуть сапоги в болоте не утопил. Забежал в избушку и сам думаю, ну ее к черту эту пасеку. Пусть хоть убьют меня в колхозе, но назад сюда уже не ногой. Давай хватать что под руку попадется и складывать в вещмешок. Собираюсь я, значит, «в темпе вальса», чую, что кто-то пристально смотрит мне в спину. Прям прожигает ее. Поворачиваюсь, а в дверях милиция стоит, с собакой. Спрашивают, не видел ли я кого? Говорят, что зэки какие-то сбежали. Я головой покачал, мол, не видел. Они развернулись и ушли. Уж не знаю, правда ли была милиция или мне опять почудилось что? В общем, я ходу из леса. Выскочил на дорогу, поймал попутку и сюда – домой, в деревню. Думаю, надо «остограммиться» и завязывать пить, иначе, с похмелья, чудится всякое. Вот, такая история приключилась со мной.
Сенька перевел дыхание и посмотрел на окружающих, с явным чувством покаяния. Женщины молчали, медленно переваривая загадочный душетрепательный рассказ мужичка. Их умы рисовали мистические картины в голове, и будоражили сознание, встревоженное азартным повествованием Семена, будто волны на море при начинающемся шторме.
  - Ну, и горазд же ты приврать, Сенька. – нарушив всеобщее молчание, весело проговорила Зоя, оторвавшись от прилавка. – Вот ведь, мужики, чего только не понапридумают, лишь бы не работать и вовремя похмелиться.
  - Да, я и не вру. Все, так и было. Вот те крест. – и Семен быстро перекрестился, осенив себя маленьким крестом на груди. – Хотите верьте, хотите нет – дело ваше. А, я пошел домой и на пасеку больше ни-ни, - хватит с меня.
  Краснобай подправил бутылки в вещмешке и ловким движением рук, затянул петлю из лямки на его горловине. Закинул его за плечо, звякнув бутылками, и с невозмутимым видом лица, молча вышел из деревенского магазина. Женщины тут же защебетали между собой и снова выстроились в очередь у прилавка, горячо обсуждая мистический рассказ Семена.
  - Вот ведь, эти мужики, - с осуждением в голосе сказала Анастасия и хлопнула себя ладонями по мясистым бедрам, - пьют до чертиков, потом, им мерещится всякое. Я тоже своему, бывает, говорю: нечего ее «горькую» пить, и чего вы только в ней находите? Вот, приду домой и все ему расскажу, до каких чертей может ужраться человек. Может, тогда, задумается на будущее…