Лия Мордехай

Белл Кендрик Эбботт

ГЛАВА I.

Гигантские часы на стене в актовом зале фешенебельной школы мадам Тракстон
пробили час окончания занятий.

Группы беспокойных, встревоженных учеников стояли по квартире или
столпились у окон, наблюдая за дождем, который
лил обильными потоками с утра. Всем не терпелось уйти, но
никто не осмеливался противостоять буре.

Под каменной аркой входа в актовый зал стоял мужчина.
группа из четырех девиц стоял общения, отдельно от остальных, наблюдая
дождь, и с нетерпением ждал его прекращения.

"Я знаю, что мой отец либо пришлет моего брата, либо приедет за мной сам"
, - сказала Элен Ле Гранде, - "так что мне не нужно бояться дождя". Затем,
повернувшись к еврейке с мягкими глазами, которая стояла рядом с ней, она добавила:
"Когда подъедет карета, Лия, ты можешь сесть со мной. Я
видеть, что вы благополучно оседает на дому".

"Спасибо, Елена, но это не помешает мне ходить. Ничего не болит
я-Лия Мордехай презренными". Затем, отвернув лицо, молодая
девушка рассеянно посмотрела на улицу и начала тихонько напевать
.

На эти слова молодой еврейки ответа не последовало. Определенного
сортировать внимания на ее высказывание, казалось, запретить любое дознание, и
тишина, ни одного слова порицания, которая может возникнуть на губах у нее
товарищи.

- Как подло с моей стороны не предложить Лиззи место в экипаже
И Хартвелл тоже, - подумала Хелен после минутного размышления. - Но я
не осмелилась из-за моего брата, который так часто убеждал меня
равнять только богатых. Он плохо знает, как я люблю Лиззи
Хартвелл, и может ли она быть богатым или бедным, я не знаю, я не
помощи".

"Послушайте, девочки, - наконец нарушила молчание четвертая участница
группы, Берта Леви, тоже еврейка, - подумайте, какая я глупая".
а.м. Мама обещала мне завтра вечером небольшое чаепитие, и
этот проклятый дождь чуть не заставил меня забыть об этом; но, спасибо
фортуна, она понемногу отступает, и, может быть, мы все вернемся домой
через некоторое время. Я ужасно голодна! Конечно, вы все придете!
пообещайте мне прийти, и я буду ждать вас. Затем, повернувшись к Хелен,
она сказала: "Не так ли?"

Хелен согласилась.

- А ты, Лия?

- Я сделаю это, если смогу. Однако я никогда не уверен в своих действиях.

- А ты, дорогая Лиззи?

- С разрешения моих дяди и тети; во всяком случае, я благодарю вас
за вашу доброту.

- Что ж, я буду ждать вас всех, и...

"Вот и карета", - крикнула Хелен, когда ливрейная карета
богатого судьи завернула за угол и остановилась перед
просторным зданием школы. "Я знал, что мой отец не забудет
меня ... Да, вот и мой брат".

Лошади, насквозь промокшие, выглядели темными и лоснящимися, как борзые, как
они стояли, нетерпеливо топая по мостовой, в то время как видимый
облако пара поднялось из каждого раздутые ноздри.

Дверца кареты открылась, и Эмиль Ле Гранде, с красивой, мужественной фигурой
, одетый в серый военный костюм, и не менее красивым лицом,
вышел и подошел к группе, так нетерпеливо наблюдавшей за
развитие шторма.

"Доброе утро, мисс Мордехай, я рад, что мы снова встретились", - сказал
джентльмен, вежливо кланяясь.

"Благодарю вас, сэр, но ваше присутствие скорее удивляет нас", - ответил
Лия.

"Я верю, хотя, я не незванным гостем на этой выставке
группа?"

"Позволь мне напомнить тебе, брат мой, что мои друзья, мисс Хартвелл
и мисс Леви, также присутствуют", - сказала Хелен с некоторым упреком.

Эмиль ответил на упрек и вежливость извинениями и
улыбкой, а затем добавил: "Очарованию мисс Мордехай я обязан нарушением
вежливости".

Лицо Лии вспыхнула, и ее глаза сверкали ярче, чем
на эти лестные слова молодого кадета; но она не
ответить.

"Пойдем, Хелен, поехали", - наконец сказал брат. "Лошади
нетерпеливы. Царь промок, и я думаю, ты тоже устала". Тогда,
повернувшись к Лии, он продолжил: "Мисс Мордехай, окажете ли вы нам честь
своим обществом, пока мы не доберемся до дома вашего отца, где я обещаю
лично доставить вас в целости и сохранности?"

"О, да, Лия поедет; я уже пригласила ее", - сказала Хелен. Затем,
после минутной подготовки, две юные подруги сели в
экипаж.

- Еще раз прощайте, девочки, - весело сказала Берта Леви, когда дверца кареты
закрылась. - В такой день ехать верхом гораздо лучше, чем идти пешком.
Помните о завтрашнем вечере. Затем карета одним рывком скрылась из виду.


- Ну, Лиззи, - продолжила Берта, многозначительно улыбаясь, потому что она могла
нельзя не заметить явного предпочтения Хелен, предложившей Ли сесть рядом с ней.
"нам больше не нужно здесь стоять. Я вижу, что дождь,
из уважения к нам, вот-вот прекратится, и я не думаю, что
за мной приедет какой-нибудь тренер. Вы ожидаете его?"

К этому характерное замечание, Лиззи Хартвелл с улыбкой ответил:
"Я думаю, Берта, зонтики, калоши, и заботу, мы можем достичь
дома без серьезного ущерба".

"Но это не тренер, ты знаешь, мой друг, как бы мы ни повернуть
это," сказала Берта, смеясь, как она надела упаковка и
галоши. "Я голоден как волк, и я боюсь, что мама позволит этому случиться"
мой младший брат съест весь мой обед, если я буду слишком медлителен.
есть. В любом случае, мальчики - настоящие бакланы. Пойдем, пойдем немедленно.

Две девочки вышли на скользкую улицу и повернули свои
лица к дому. "Я рад, Лиззи", - продолжила Берта, как они
получился угол после розыгрыша углового, "что наши пути выполнить так вместе далеко;
имея компания гораздо лучше, чем быть одному в этом несчастным
во второй половине дня. И помните, я желаю узнать ответ на свое приглашение
как можно раньше. Завтра у моего брата Исаака
день конфирмации, и мы все должны быть ровно в синагоге
девять часов".

"Ты узнаешь сегодня вечером, Берта, и я буду с тобой, если
возможно. Но здесь, прежде чем мы расстанемся, давай остановимся и купим несколько бананов
у старой мамы Синды. Она всегда так благодарна за пять пенсов, брошенных
школьницей ".

К этому времени две девочки стояли перед хорошо известным
фруктовым киоском старой слепой цветной женщины, известной повсюду
в Куин-Сити как "Маум Синда". В течение многих лет ее магазин был
важным рынком сбыта для школьников сочных
фрукты, безукоризненные ириски и конфеты из молотого горошка.

"И, благослови Господь, это мисс Лиззи?" - спросила добродушная женщина,
когда звук голоса Лиззи Хартвелл донесся до ее слуха во время этого
любезного приветствия.

- И что ты будешь есть сегодня, чили?

- Немного бананов, мама Синда, два для меня и два для моей подруги.,
Мисс Берта Леви.

- О, да, мисс Берта, - любезно ответила женщина, - и, может быть, я и видела мисс Берту.
но это приятный голос мисс Лиззи, который
старая слепая женщина помнит" - передавая бананы через широкую
совет, который защищал ее соблазнительные изделия из открытых вторжений.

"Вы мне льстите, Синда Maum; но я надеюсь, что дождливый день не
сильно мешала вашей торговли. Вот" - и, протянув свою тонкую
белую руку, Лиззи опустила звенящие пенни в старую,
морщинистую, которая открылась, чтобы принять их.

"Да благословит тебя Бог, чили. Вы небер забыть о своем бедном, де слепых. Бог
благослови вас Бог!"

"Доброе утро, Синда Maum".

"До свидания, юная леди, до свидания". И в последний раз, когда двое
удаляющихся друзей взглянули на старую женщину, она все еще низко
кланялась и любезничала в знак признательности за их память.

Затем подруги расстались на весь день, каждая выбрала самый прямой путь
к своему дому, и вскоре обе были надежно укрыты от
моросящего дождя и леденящего ветра.






ГЛАВА II.





ДВЕ бледные лилии и две королевские розы на стебле вряд ли составили бы
более красивую и эффектную группу, чем четыре девушки
стоящие вместе под каменной аркой классной комнаты, на
тот мрачный день у мадам Тракстон.

Светлые волосы и голубые глаза Хелен Ле Гранде и Лиззи Хартвелл
отчетливо контрастируют с черными как смоль локонами и глазами Берты Леви
и Лия Мордухай--красота, ни стиль ни в какой степени
омрачен такой тесный контакт.

Белокурая красота первых двух девушек свидетельствовала об их
несомненной англо-нормандской крови и христианском происхождении, в то время как
противоположный состав остальных свидетельствовал об их еврейском происхождении.

Даже случайный наблюдатель решил бы, что эти четыре девушки
были связаны необычными узами дружбы - неуместной
дружбой, как могло показаться, но это было не так.

Хелен Ле Гранде, старшая в группе на несколько месяцев, была
едва восемнадцати лет от роду, а яркий и веселый девушки как одна
смог найти на всей земле, и единственная дочь судьи Ле
Гранде, юрист богатства и знатности.

Судья Ле Гранде, имевший непосредственное французское происхождение, в выдающейся степени обладал
особенностями своего веселого, непостоянного происхождения. Гордый своими
детьми и честолюбивый в отношении их будущего, в своей щедрости он
не отказывал ни в чем, что считал необходимым для их продвижения по жизни.

Таким образом, в восемнадцать лет Хелен Ле Гранде смотрела на открывающееся перед ней небо жизни
так же бездумно, как она смотрела бы на яркие воды океана.
голубая гавань, раскинувшаяся перед особняком ее отца, где небо
и вода сливались в мирное лазурное пространство, не обращая внимания и
не заботясь о том, налетают ли штормы, или солнечный свет покоится на глубине. Bertha
Леви, маленькая еврейка с темными глазами, стоявшая рядом с ней под
каменной аркой, была не более и не менее пикантной маленькой
девушкой, которой только что исполнилось семнадцать, дружелюбного нрава и
любящее сердце, но ни в коем случае не склонная к учебе, и всегда
готовая тайком почерпнуть из своих книг любые обрывки урока
, которые могли бы быть полезны как ей самой, так и ее друзьям, в
испытание декламацией.

Мать Берты была вдовой, обстоятельства которой позволяли ей
детям пользоваться всеми удобствами и даже многими предметами роскоши в жизни. Она
воспитала их в высшей степени строго в еврейской вере. Лиззи Жирардо
Хартвелл, следующая в ярмарочной таблице, была единственной участницей группы
, которая не была уроженкой Куин-Сити. Не будет преувеличением
сказать, что она действительно была руководящим духом мадам
Всей школы Тракстон.

Доктор Хартвелл, отец Лиззи, жил в далеком штате и
умер, когда она была еще нежным ребенком. Ее мать, потомок
гугеноты, сама была уроженкой Куин-Сити. Но вдали
от родного дома прошла супружеская жизнь миссис Хартвелл,
и молодые дни Лиззи тоже прошли в их тихом, не богатом событиями
доме в Мелроузе.

Но в возрасте пятнадцати лет, за три года до выхода фильма
"эта история", Лиззи под любезной опекой своего дяди
Хартвелл поступила в популярную школу для благородных девиц мадам Тракстон.

Обладала благородной, героической кровью и была благословлена любовью, которая
внедрила в ее юный разум принципы храброй, преданной
происхождение, было вполне естественно, что Лиззи Хартвелл проявила
необычное развитие сердца и разума в очень нежном возрасте и дала
раннее обещание стать более храброй и благородной женщиной, когда придет время.
его печать на ее челе.

Неохотно сердце поворачивается, чтобы прочитать наполовину написанную историю в
печальном лице Лии Мардохей, четвертой девушки, стоящей на фотографии
на фоне камня под аркой. Она была безошибочно узнаваемого
еврейского типа, обладала очертаниями лица, блестящими глазами,
массивной копной волос, которые так часто отличают и украшают женщин
Еврейская дева, где бы ни восходило и ни заходило солнце.

В печали, отразившейся на лице этой молодой девушки, можно было бы
смутно различить наполовину погасшее пламя надежды, которое обычно
так ярко горит в сердцах большинства молодых девушек. Но почему это
печаль, никто не мог сказать. Ее причина была загадкой даже для нее самой
друзья. Бенджамин Мордехай был богатым банкиром, который много лет
жил в уединении в своем холостяцком доме. Но с течением времени
он женился на нежной Саре Дэвид и привел ее разделить
с ним свой дом и состояние.

Любовь привело на этот брак, и мир и счастье на некоторое время,
как сладкий Ангелы, казалось, поселился навечно в
дома. Но раз внесены изменения. По прошествии полутора лет
родилась любимая Лия, и с того дня здоровье матери
в течение года состояние ее здоровья неуклонно ухудшалось, а затем ее положили в
могилу.

По мере того как мать угасала, младенец Лия расцветал, наполняя
сердце отца тревожной, нежной любовью.

Среди обитателей дома Мардохея со времен миссис
Ухудшающимся здоровьем Мордехая занималась молодая женщина Ребекка Харц, которая
выполнял обязанности экономки и главного управляющего домашним хозяйством
. Мистер Мордехай нанял ее на эту важную должность
не столько из-за ее компетентности, сколько для того, чтобы
оказать благотворительную помощь своему несчастному отцу, который постоянно
умолял найти работу для своих многочисленных детей среди наиболее
привилегированных представителей своего народа.

Исаак Харц был мясником, чьи стройные доход легко
измученные тяжелым семьи. Ребекка, его дочь, была
симпатичная молодая женщина двадцати на тот момент она вошла г-н
Семья Мардохея. Несмотря на грубость и невоспитанность, она была также проницательна
и замышляла, часто притворяясь дружбой и привязанностью, чтобы
добиться своих целей, когда на самом деле ненависть и враждебность пылали в
ее груди. Такой была Ребекка Харц. Такая женщина узурпировала власть в семье
после смерти кроткой миссис Мордехай.






ГЛАВА III.





В уютной гостиной миссис Леви собрались гости Берты
на чаепитие.

Лиззи Хартвелл, приехать первым, вошел в ярко
освещенную комнату, чтобы найти Миссис Леви единственный обитатель.

- Я с радостью приветствую вас, мисс Хартуэлл, - сказала миссис Леви, вставая и
беря Лиззи за руку. - Я давно желал познакомиться с вами,
зная дружбу моей дочери к вам. Прошу вас, присаживайтесь.

"Благодарю вас, миссис Леви", - ответила Лиззи, "я действительно почитаю ее
честь встретиться с матерью такого друга, как Берта".

"Моя дочь будет настоящей и по. Я сожалею, что необходимость
вынуждает ее пока не появляться. Садись поближе к огню.

Лиззи придвинулась поближе к раскаленной решетке, и они продолжали
приятную беседу, пока не появилась Берта.

"Какая красивая женщина!" - подумала Лиззи, как она изредка
обследовав Миссис Леви с ног до головы во время t;te-...-t;te.

И она была красивая женщина, тихонько оделся, но богато в черный
атласная, на голове красовались только кластеризации кудри она носила
с ее девичеством. Даже в них почти ничего не изменилось
расположение, и лишь редкие серебряные нити тут и там
свидетельствовали о прикосновении времени. Ее глаза все еще были прекрасны, но их
блеск потускнел из-за слез ее вдовства.

Берта обладала тем же оттенком красоты, который отличал ее мать,
однако время шло, работа модели для нее еще не была завершена.
Когда гости были должным образом собраны, Берта подошла к своей матери,
которая все еще развлекала Лиззи, выглядя совершенно очарованной
подругой своей дочери, и сказала: "Мама, ты не освободишь своего
заключенного сейчас? Элен Ле Гранд желает ей присоединиться к группе над
там, у окна, в игре в Юкер".

"Конечно, моя дорогая. Надеюсь, мисс Хартвелл простит меня, если я
задержал ее слишком надолго.

"Пойдем, Лиззи, пойдем", - сказала Берта, а затем добавила вполголоса:
"ты знаешь, что я обещала показать тебе, Лиззи. Пойдем со мной.
позволь им придумать игру без тебя.

"О, да, этот альбом, покажи его мне", - сказала Лиззи, следуя за Бертой.
на заполненную до краев книгу, из которой она достала альбом в красивом переплете
, сказав: "Это от Ашера. Разве это не прелесть?"

"Действительно, - ответила Лиззи.

"Мама говорит, что я не знаю, кто мне это прислал, потому что нигде нет имени"
. Она не хочет, чтобы я думал, что это от Ашера, но я знаю
это так. Он просто хотел его делать такие замечательные вещи", и, согнув ее
голова ближе к Лиззи, Берта продолжала: "вы видите, Лиззи, я
ужасно разочарована, потому что мама не позволит мне пригласить его
здесь в эту ночь. Я просто раздосадован настолько, насколько это вообще возможно ".

"Разве кто-нибудь из этих джентльменов не ответит вместо него?" - спросила
Лиззи, улыбаясь.

"Чушь! нет; все они и еще сорок человек не равны Ашеру
Бернар, по моей оценке. Я люблю Ашера, говорю тебе, и я собираюсь
выйти за него замуж, на днях; ты меня слышишь?

"Выходить замуж! как ты говоришь! Девушка твоего возраста осмеливается говорить, что ты
выйдешь замуж за такого-то, - сказала Лиззи, смеясь.

- В самом деле! Я считаю себя достаточно женщиной, чтобы решать, кто мне нравится,
лучше, чем кто-либо другой, называете ли вы это достаточно взрослым, чтобы жениться,
или нет. Но позвольте мне рассказать вам, что сказала сегодня мама, когда поймала
я целую альбом. "Берта Леви" - и о! она посмотрела на меня так прямо
и серьезно, что я почти задрожала: "Берта Леви, ты собираешься
выставить себя на посмешище из-за этого бродячего игрока, Ашера
Bernhardt? Скажи мне". "Ты знаешь, что он великолепно играет на флейте, и
это то, что мне нравится". Тогда я кротко сказала:

"Я знаю, что он любит меня".

"Ты ничего не знаешь об этом, и ты очень глупая девочка. Вот
значит, как ты относишься к моему учению, не так ли, воображая прогуливающихся
актеров в частных театрах? Что! можете ли вы пообещать себе
выйти замуж за такого мужчину - мужчину, главная рекомендация которого заключается в том, что он может
играешь на флейте?

"Счастье", - прошептала я.

"Несчастье, ты имеешь в виду! Что ж, я запрещаю тебе когда-либо думать о нем
снова. Я никогда, никогда не соглашусь на такое, никогда, пока я
твоя мать. Запомни мои слова сейчас!

"О! Лиззи, разве это не ужасно, мама так строга к нему! Я...

"Берта, Берта!" - раздался голос с противоположной стороны комнаты,
в котором Берта сразу узнала голос своей матери и немедленно
повернулась к миссис Леви, оставив Лиззи стоять в одиночестве.

- Как тебе не стыдно, дочь моя! - тихо сказала миссис Леви Берте,
"держать Мисс Хартвелл болтал весь вечер, о вашей
должен представлять из Асирима Бернар! Я больше не позволю тебе составлять мне компанию
до тех пор, пока ты не научишься вежливости, и я уничтожу эту
драгоценную книгу. Ты меня слышишь? Немедленно пойди и проследи, чтобы мисс
Хартвелл села.

Берта склонила голову в знак послушания, и когда она повернулась обратно
чтобы присоединиться к Лиззи, Лия Мордехай подошла к пианино в сопровождении
Эмиля Ле Гранде.

Лия Мардохей был великолепным певцом, но он был только по просьбе
друзей, что ее душа текла в песне. В этот вечер ее
музыка была восхитительной, и Эмиль Ле Гранде, всегда любивший божественное искусство
, был очарован красотой ее голоса. Когда ее пение
смолкло, печаль все еще была на ее лице, а в сердце Эмиля
зародилось новое ощущение - удовольствие, смешанное со страхом.

Тянулись вечерние часы. Часы, уносившие прочь еврейский праздник
Суббота переходила в христианский день отдыха, и Лиззи
Хартвелл, повинуясь просьбе ее дяди, чтобы не "оставайтесь на нее
удовольствие слишком поздно", - было первым, чтобы отделиться от группы.

Через час, как Цитадель часы забили полночь,
Карета судьи Ле Гранде быстро подкатила к особняку
Бенджамина Мордехая, везущего домой свою красавицу дочь в сопровождении
Эмиля Ле Гранде.

Этой ночью, когда Лиззи Хартвелл медленно раздевалась перед
оставшимися часами сна после возвращения домой, она взглянула в
маленькое зеркало перед собой и подумала вслух: "Эмиль Ле Гранде
сегодня вечером он казался совершенно очарованным Лией; он вертелся вокруг нее, как
тень, и часть вечера казался угрюмым и почти
несчастным. Как странно, если бы он влюбился в нее! Она
Гранд девушка. Я не думаю, что она могла фантазии Эмиль Ле Гранде. Интересно
почему Лия называла себя 'вчера презирали'. Ну, будем
смотри".

Гости миссис Леви расходились один за другим, пока мать и
дочь не остались одни в опустевшей комнате.

- Мама, - сказала наконец Берта, пожимая плечами во всей своей изящной фигуре.
задумчиво глядя в огонь. - Я действительно верю, что Эмиль Ле
Гранде влюблен в Лию Мордехай, а она в него ".

"Стыдись, Берта, думать о таких вещах! Я верю, что ты
сумасшедшая в вопросах любви. Ты забыл, что она - Мардохей?
"

"О! Любовь есть любовь, мама, Мордехай или не Мордехай! Я думаю, Эмиль Ле
Гранде прекрасный парень".

"Ты будешь дерзкой, Берта?" - спросила ее мать, пристально глядя на нее.


"О! ни за что на свете, мама. Простите меня, если вы так думаете, и
давайте уйдем, потому что завтра меня ждет ужасная учеба
.






ГЛАВА IV.





EMILE LE GRANDE'S DIARY.

"СУББОТНИЙ вечер ... Ей-богу! Полагаю, мне следует написать в воскресенье утром.
если быть строго правдивым. И я думаю, что православные люди
свернуть свои благочестивые глаза, и заявляю, что мне лучше находиться в кровати в
в этот час, вместо того, чтобы писать в дневнике. Но это не имеет никакого
разница. Я не знаю, является ли это седьмой или первый день
что я должен соблюдать как день покоя. Один подходит ко мне, а также
другие. Так вот для моего журнала.

"29 ноября в субботу вечером. Да, я буду писать в субботу вечером, чтобы
то, как выглядит вещь. Только что вернулся с вечеринки у Берты Леви
чаепитие - ходил со своей сестрой. Не пошел бы, если бы не надежда
встретиться с Лией Мордехай. В общем, я ненавижу евреев, но я должен признать
здесь, Журнал, миссис Леви самая элегантная женщина, какую я когда-либо видел
и Берта тоже хитрые твари, не красиво и не
мое воображение точно, а вместе с девушкой.

"Но из всех красивых женщин, которых я видел за многие годы, еврейских или
христианских, ни одна не может сравниться с Лией Мордехай - такие волосы
и такие глаза редко даются женщине. Хелен говорит, что ее волосы
достигают четырех футов в длину! Какая королевская осанка у этой элегантной
головки!

"Но, клянусь, в ее лице есть печаль, которую я не могу
понять. Она, конечно, не знает горя. Оно возникает не от нужды.
ибо из всех девушек в этом Королевском городе она находится дальше всех
отсюда. Старый Бен Мордехай обладает несметным богатством, и к нему прилагается
"сердцевина ореха". Конечно, он настолько скуп, насколько может быть скуп еврей;
но не с его дочерью. У кого больше элегантных шелков, бархата и
бриллиантов, чем у нее? Богатый! богатый! Ha! как славно это слышать!
но, если не считать денег старого Мордехая, Лия - превосходная женщина.;
за такую жену никогда не нужно стыдиться. Мне не следовало бы.

"Я должен взяться за работу, чтобы выяснить, какая беда, должно быть, поселилась в ее сердце.
Она постоянно омрачает ее лицо. Я подкуплю Хелен, чтобы
Узнай для меня. Это может быть какой-то несчастный любовный роман-Кто знает?
Я думаю, что я хотел бы любой парень в сторону, что может быть
добивающихся ее руки. Я уверен, что убил бы его, если бы это было необходимо. Возможно,
дорогой Дневник, мне не следовало писать это ужасное односложное письмо,
но поскольку ты не рассказываешь сказок, я оставлю это в покое.

- А теперь я должен лечь в постель и поспать, если смогу... отоспаться за несколько
утомительных часов, которые отделяют меня от очередного осмотра ярмарки
Лия.

"Часы уже бьют два".

- И Марка там не было сегодня вечером, как я надеялась и ожидала.
вздохнула Лия, стоя перед элегантным туалетным столиком в своей
спальне и откладывая в сторону предметы своего туалета после того, как с
пиршеством было покончено. "Всего лишь еще одно разочарование! И все же я знаю, что
Берта пригласила его, и он обещал мне присутствовать. Я не должен был
носить эти серьги и эта брошь, которая была моей мамы, я
известно, Марк бы не было. О, мой ангел-мама!"

Слеза медленно скатилась по ее лицу и упала на сверкающий жемчуг
, который она все еще сжимала в пальцах. "Почему могила
не накрыла нас обоих? Почему я остался один и так опустошен в этом мире?
Неужели Марк обманул меня - Марк Абрамс, единственный друг в мире
, которому я безоговорочно доверяю? Одному Богу известно. Теперь я вспоминаю,
как он смотрел на мою мать - какая насмешка называть эту женщину
матерью!-- когда я спросила его, пойдет ли он на чаепитие. Я
помните, кроме того, что она последовала за ним к двери после того, как он
велел нам "прощай"; и что слова, которые она, возможно, проговорился, там, небеса
только и знает! В течение некоторого времени у меня было затаенное подозрение, что она
планировала завоевать любовь Марка у меня и передать ее моей сестре
Саре. Что, если ей это удастся. О! каким несчастным я должен был бы быть! IT
прошел почти год с тех пор, как мы с Марком тайно поклялись друг другу в любви,
и тогда он пообещал, что мы поженимся вскоре после того, как я закончу учебу
у мадам Тракстон. С какой нежностью я ждал этого наступления
день! Это была единственная надежда в моей несчастной жизни; и теперь
когда время так близко, возможно ли, что моя мечта должна
исчезнуть в небытие? Должно ли это сердце вкусить горечь
обмана среди прочих своих горестей? Я несчастная девушка! Несомненно,
какая-то злая звезда воссияла над часом и местом моего рождения. Но я буду
надеюсь на лучшее и все еще продолжаю с нетерпением ждать
наступающего дня, когда моя жизнь будет разлучена с несчастной женщиной
которая сейчас так мрачно омрачает мое существование. Я надеюсь, даже
хотя разочарование придут наконец". Внутренний монолог закончился, Лия заложен
от жемчуга в бархатной подкладкой дело, и обратился к дремоте и
мечты.

Марк Абрамс, давний друг и любовник Лии, был старшим сыном
талантливого и высокоуважаемого раввина, который возглавлял самую
процветающую и богатую еврейскую общину в Куин-Сити; и
Сам Марк пользовался большим уважением как безупречный молодой человек.
честность и необычайный блеск интеллекта.






ГЛАВА V.





Снова наступило утро ПОНЕДЕЛЬНИКА. Большой колокол в куполе Мадам
Прозвучал сигнал семинарии Тракстона, и все ученики, большие и маленькие,
собрались, чтобы присоединиться к вступительным упражнениям. Во-первых,
маленькие девочки с ясными глазами, в аккуратных фартуках, с волосами, зачесанными назад в
скромные косички или аккуратно собранными под верным гребнем; затем
более продвинутые ученые, каждый из которых несет на себе отпечаток здоровой энергии
и, наконец, "большие девочки", или "выпускной класс", как
Мадам Тракстон многозначительно одела их - все снова были в сборе
в это ясное утро понедельника, чтобы приступить к обязанностям на следующую неделю,
и снова разделить радости и горести школьной жизни. Это был прекрасный
взгляд этот собранный школы; ибо где же сердце, что не
ознакомиться с несказанным удовольствием заре красотой невинной,
неосторожное девичества?

"Берта, ты помнишь урок французского?" - спросила Лиззи Хартвелл, когда
класс юных леди проходил из актового зала в
Комнату мадам Конд.

- О, достаточно хорошо, Лиззи, чтобы уберечь меня от нагоняя, я думаю.
Вот, не прошу вас держать книгу открытой на прицел, так что я могу сделать
что помялась немного прямо, в случае госпожа призывает меня
конъюгат?"

Лиззи рассмеялась.

- О, тьфу! конечно, ты не сделаешь этого. Лиззи Хартвелл, ты слишком добросовестна.
но, Хелен, ты сделаешь, не так ли?

- Да, если вы и для меня подержите ее открытой. Я совсем не подготовлена
к уроку.

- Послушай, Лия, - продолжала Берта, смеясь и подмигивая Лиззи своими шаловливыми
глазами, - что ты знаешь о глаголе "целоваться"?

"Больше, чем я бы этого хотел", - был лаконичный ответ из красивейших
Еврейка.

"Я полагаю так, судя по тому, что я видел в прошлую субботу вечером. Но
мы здесь, в логове льва, и нашему легкомыслию лучше поутихнуть ".

"Bon jour, madame!"

"Bon jour, mesdemoiselles."

И дверь была закрыта.

В этот же час на большой пустой площади перед Цитаделью
Башня в верхней части Куин-Сити, множество взводов молодых людей
мужчины, одетые в серые военные костюмы кадетов, занимались
муштровкой, муштровкой, муштровкой, согласно обычаю, в составе
их повседневная школьная рутина.

Прохожий остановился бы на мгновение, и смотрел с
этот интерес радовало это зрелище. Разнообразные и замысловатые
эволюции, совершаемые этими одетыми в серое фигурами, когда они расширялись в
широкие взводы, а затем, как по волшебству, снова разделялись на группы
"два", "четыре" или "шесть" были для непривычного зрителя странным и
привлекательным представлением.

Ощетинившиеся штыки, сверкающие в лучах яркого утреннего солнца, свидетельствовали
о том, с какой преданной заботой был сохранен их лоск
. И эти блестящие полированные мушкеты тоже громко говорили
отражающему сердцу о дикой работе, которую они могли бы когда-нибудь проделать.
свершить, будучи втянутыми в конфликт теми же самыми умелыми руками
которые сейчас так мирно поддерживали их - демоническая работа, которая могла бы
одеть землю и людей во вретище и запустение!

Тренировка была закончена, произведена последняя эволюция, дана команда на привал.
и прозвучал приказ о расформировании.

Словно хрупкая работа гончара, ряды магов распались,
и каждое ружье упало на землю с тяжелым "глухим стуком", словно тяжелое железо
.

"Послушай, Джордж, я чертовски устал от этих метаний и извилин, и
Я буду рад, когда закончится семестр и я освобожусь из этого места".

"Ну, я не могу сказать, что буду, Ле Гранде", - ответил Джордж Маршалл,
такой же красивый кадет, как носивший форму, и очень амбициозный,
стремящийся к повышению. "Я пришел в этот институт, потому что я всегда был
очарован военный парад, и я собираюсь сделать это мой
профессия длиною в жизнь".

"Фью! как я устал! Что ж, добро пожаловать. Что касается меня, это
последняя жизнь, которую я должен выбрать. Я очень хорошо,как в униформе,
особенно, когда я иду туда, где девочки-они всегда дают курсанта
костюм второй взгляд-но как эта профессия в руках, как вы
называют его, простите меня".

"Что? ты бы хотел, Ле Гранде, всегда играть роль дамского угодника?"

"О! да; и это напомнило мне, Джордж, что у меня появилась новая возлюбленная;
она у мадам Тракстон это. В день, во время антракта, давай прохаживаться
до семинарии, и взглянуть на девочек. Может быть, я
увидеть ее".

"Я не могу; в антракте я должен заниматься своим Лежандром. Посмотри на
часы, уже поздно".

"Побеспокои Лежандра! ты самый странный парень, которого я когда-либо видела - заботишься о девушках
не больше, чем кошка о праздниках." Ты не пойдешь?"

"Не сегодня, Ле Гранде. Я очень занят".

Часы пробили девять, и Джордж Маршалл вместе с другими распущенными кадетами
поспешили к своим повседневным обязанностям - к тяжелой учебной задаче
, которая ожидала их в мрачных стенах цитадели.

На мгновение, прежде чем вернуться к своим книгам, Джордж Маршалл выглянул в окно.
за окном виднелась голубая, затянутая туманом гавань. Там он снова увидел
старый форт Дефианс, мрачный, суровый и темный на фоне
утреннего неба - единственный объект, который портил яркость синевы
небо и голубая вода сливались воедино на расстоянии.

"Как прекрасна сегодня гавань! И все же какой мрачный форт
выглядит, - сказал молодой кадет, осматривая сцену. "Я вижу, как развевается
флаг моей страны, и все мирно и спокойно в
водах. Слава Богу, что у нас такая страна! Но поспешу к моему
обязанностей".






ГЛАВА VI.





"Лия, дорогая, что тебя беспокоит сегодня? Ваши тоска смотреть
меня огорчает. Есть ли какая-нибудь печаль, о которой ты не смеешь рассказать своей
любящей

"ЛИЗЗИ?"

Эти строки Лиззи Хартвелл занесла на страницы книги, которая
лежала на столе Лии, пока она отсутствовала на музыкальной декламации.

Мало-помалу прозвенел звонок о получасовом освобождении от занятий.
Затем Лия пересекла комнату и, нежно взяв Лиззи за
руку, сказала: "Пойдем, прогуляемся".

Лиззи обняла подругу, и обе девушки вышли
во двор, что образовалась площадка для молодых
ученые и красивой набережной для более старых, а затем
свернул в сторону по кирпичной ходьбы, что связано с кухней и
зал слуг с основным зданием.

Этот кирпич ходьбы, закрытая надземная по площади пола второго
история крыло здания, был надежно защищен во всех
виды погоды. Как Лия и Лиззи повернулась на набережной,
Берта Леви подбежала к ним веселой скачкой, говоря:

"Пойдемте, девочки, поиграем в грации. Хелен согласна. Вот она
. Что скажете?"

"Извини меня за сегодняшнее утро, Берта", - ответила Лия. "Я нехорошо себя чувствую".;
у меня болит голова, и, возможно, я смогу пройти это пешком!"

- О, да, конечно; но в последнее время ты серьезна, как сова, Лия.;
что с тобой? Ты подумываешь о том, чтобы принять постриг? Если
так, является ли она белой или черной вуалью?"

"Наш народ никогда не примет монашество, Берта. Ты что, забыл?" ответил
Лия укоризненно.

"Прости меня, дорогая, я не хотел ничего плохого. Но я спешу. Дама
Тракстон немедленно прикажет позвонить в этот старый колокол, и моя игра в
грации даже не начнется. Я бы хотел, чтобы старина все еще была в своей родной
руде и не всегда была готова навлечь на нас неприятности "; и так сказав,
Берта убежала, крикнув: "Мэг Лоутон, Мэри Пинкни, идите сюда!"
и поиграйте в грации.

Мгновение Лиззи и Лия стояли, наблюдая за формированием группы,
и восхищаясь грациозными движениями обручей, когда они вылетали из
волшебных палочек девочек. "У этой игры хорошее название", - сказала Лиззи.
Лия снова схватила ее за руку и сказала:

"Пойдем, пойдем дальше". Затем, после паузы, она продолжила: "Я нашла
твою записку, Лиззи, и мне жаль, что у меня такое красноречивое лицо;
но я несчастен, Лиззи; да, я несчастен, и я не могу этого скрыть
. Я бы не стал навязывать свои печали на другие, но это мое лицо и
не мой язык, что предает меня".

"Не думай, Лия, умоляю тебя, что я попытаюсь проникнуть в
тайну твоего сердца", - ответила Лиззи. "Но я подумала, что если ты
попав в беду, может быть, я смог бы как-то утешить тебя".

"Я благодарю тебя, дорогая, дражайшая Лиззи, за твое сочувствие", - и скатилась слеза.
из-под блестящих ресниц еврейки: "Я благодарю вас снова и снова,
- продолжала она, - но вы ничего не можете сделать, чтобы облегчить мою
печаль".

"Хорошо, ты можешь доверять мне в симпатии и всегда буду любить, что ли
утешит тебя это или нет, Лия; быть ваша беда, что он может".

- Мое горе не внезапное, Лиззи; это долгая, печальная история, которая
Я никогда не чувствовал себя вправе оскорблять чей-либо слух, и
тем не менее, я всегда находил тебя таким нежным и таким верным, что, когда ко мне приходит какое-либо
дополнительное горе, мое сердце странным образом обращается к тебе за сочувствием.
сочувствие. Я не знаю почему. Ты можешь мне сказать?"

"Мы всегда в первую очередь для тех, кто любит нас, я думаю, в часах
тьма".

"Да, Лиззи, но существует какая-то особенная тоска, в моем сердце для вас
в разы. Я полагаю, это сродни чувству, которое я должен был испытывать к своей матери
будь она жива. С этим чувством в моем сердце я жажду
взглянуть на миниатюру моей матери, которая когда-то была у меня, но которая сейчас находится
у моей мачехи, и взглянуть на лицо, которое
говорит мне о такой любви, хотя ее голос так долго молчал".

Лиззи, тронутая трогательными словами Лии, повернулась и посмотрела на нее
друг с нежным взглядом, и сказал: "Поверь мне, Лия, за что
сочувствие, которое вы от какой-то причине нужно, и облегчить свою больную
сердце со мной, если вы выберете".

"Но, вот! прозвенел звонок, и мы должны идти", - резко сказала Лия
. "Давай встретимся после школы в верхнем коридоре, который
выходит на море. Я хочу еще кое-что сказать тебе".

"Если вы хотите, уважаемая Лия; и это лишь краткий два часа до
освобождение. Пойдем".

Школьницы в плащах с капюшонами были готовы к отъезду
после трех долгих, долгожданных ударов больших часов; когда Лия
сказала: "Становится прохладно, Лиззи. Плотнее закутайся в шаль.
ты, потому что в коридоре холодно. Пойдем, выйдем через
заднюю дверь, пока ее не заперли.

Поднявшись по винтовой лестнице, две девушки достигли верхнего этажа
коридор, который проходил по южной стороне крайнего крыла
здания.

"Предположим, мадам Тракстон наткнется на нас, Лиззи, что бы она
подумала?" - спросила Лия, когда две девочки прижались друг к другу в
конце коридора.

- Полагаю, все в порядке, поскольку у нас есть учебники; и, возможно, нам стоило бы
на минутку проверить наш французский. Что скажешь?

"Так что у нас было, как он стоит на первом месте в утро", и гнуть их
лбами девушки молчали некоторое время, делая вид, что
исследования. Наконец Лиззи закрыла книгу, и Лия начала свой рассказ.
ИСТОРИЯ ЛИИ.

"Я содрогаюсь, Лиззи, когда думаю о том, чтобы рассказать тебе печальную историю моей
жизни; и все же меня побуждает к этому жажда
сочувствие, которое так постоянно гложет мое сердце. Как я уже говорил
мое сердце странным образом обращается к тебе с печалью. За три
года, что я знаю тебя, и мы виделись ежедневно, я
никогда не знал вас виновным одного действия или слова, что было
недостойно--"

"О! Лия--"

"Не перебивай меня, Лиззи. Ты должна услышать мою историю сейчас, хотя она и будет рассказана вкратце.
и у меня есть к тебе одна просьба, моя дорогая. Это
то, что у тебя есть милосердие к моим недостаткам и жалость ко мне во многих моих
искушениях ". Она продолжила:

"Как вы знали раньше, моя мать умерла, когда мне было очень мало
ребенок, едва трех лет от роду. Я очень хорошо помню ее, но
невнятно. Женщина, которая теперь является женой моего отца, был его
домработница в жизни моей матери. Она, конечно, пришла от
она вела обычный образ жизни, ее отец был очень бедным мясником. Как она
вообще стала женой моего отца, я не знаю; но моя старая няня имела обыкновение
намекать мне, что это было отнюдь не благородно. Как бы то ни было
возможно, он женился на ней, когда мне было четыре года; и с этой даты
начинается моя печальная история. Первый случай в моей жизни после этого
второй брак, который я помню наиболее ярко, был таким. Год спустя
женитьба моего отца на Ребекке, важные дела призвали его
в Англию, и давнее желание увидеть своих престарелых родителей заставило его
его в Богемию, где они жили, после завершения дела в Ливерпуле
. Как я жил, пока его не было, я смутно помню; но
достаточно хорошо, я думаю, как я была еще частично под опекой и
контролировать свою преданную медсестру, темнокожая женщина добрая и ласковая
сердце.

"Бедная, милая старушка, она давно умерла!

"Этот визит моего отца к своим родителям оказался последним, так как
они умерли год или два спустя. Среди родственников моего отца в
старой Англии был двоюродный брат, который жил в богатстве и роскоши
где-то в Саксонии. Этот двоюродный брат был ему как брат в его
молодых дней, и по возвращении отца из Богемии, он прошел
через Саксонию и заплатил двоюродный брат визит; он по-прежнему говорит
иногда это замечательное событие. Я не должен забыть сказать вам
что этот кузен был бароном... бароном фон Розенбергом. Он не был рожден для этого титула
оно было присвоено ему за какой-то героический поступок,
обстоятельства которого я сейчас не помню, во время восстания.

"Прощаясь с моим отцом в конце его визита, барон сделал
ему много дорогих подарков; среди прочего, элегантную трубку редкой
и изысканной работы. Как отчетливо я это помню сейчас! Это было в
форма головы лося с раскидистыми, изящно обработанными рогами
. Глаза были сделаны из каких-то драгоценных камней, а
на морде лося были инкрустированы золотом инициалы барона.

"Стебель, я хорошо помню, был из черного дерева, богато украшенных
золото. Я предполагаю, что это была великолепная вещь в своем роде, и ценится
пределы измерения от отца моего. Он использовал его только в редких случаях, и
для удовлетворения наших гостей. Но в конце концов произошло событие
что вызвало заветной трубы от своей шкатулке, никогда не будет
вернулся. Это было по случаю третьей годовщины моего
женитьба отца на Ребекке Харц - событие, которого вполне заслуживали.
вретище и пепел вместо пиршества и веселья. Но в тот день
прошла грандиозная демонстрация, и на ней присутствовало много гостей и друзей
. Все ценные предметы роскоши, принадлежавшие семье
, были реквизированы, и среди них -
драгоценная, но злополучная трубка. Гости ели, пили и веселились,
Я полагаю, до тех пор, пока все не насытились, и в поздний одинокий час они
покинули дом моего отца опустевшим, с беспорядком, царившим безраздельно в
каждой квартире.

"Не забывай о моей лосиной голове, ребекка", - таково было последнее наставление моего отца
, когда он удалился в свою спальню после того, как пир закончился
.

"Но Ребекка не внял его приказу, и усталость сама,
поспешно удалилась, сказав, что подожду до утра'.

"Наступило утро, и, к несчастью для меня, я проснулся первым.
Торопливо одевшись, я решила осмотреть место недавнего
веселья; поэтому я спустилась по лестнице и вошла в тихую,
опустевшую гостиную. Через несколько минут в гостиную вошла сама Ребекка
частично одетая и закутанная в малиновую шаль.
Она пришла вынуть трубку.

"Почему ты так рано встала, Лия?" - смущенно спросила она, увидев, что я
тоже был в комнате. А затем, когда она торопливо обходила вокруг
стола, на котором лежала трубка, предательская бахрома ее шали зацепилась
за тонкие рога лося и вытащила его из-под одежды.
поставьте на стол. Он с грохотом упал на пол, и мы оба
в смятении посмотрели вниз на обломки у ее ног. В этот момент в холле послышались шаги
и, испугавшись, что это мой отец, Ребекка
смело спросила с горящими глазами:

"Зачем ты это сделала, несчастное дитя?"

"'Что делать?' Я прошептал, спасовал.

"'Отрицать это, если посмеете, и я переломаю все кости в твоем теле, ты
рысь! Что ты скажешь своему отцу? - продолжала она. Каждое подобрать
кусок, иди и покажи ему это. Говорят, Ты сломал его, а спросить его
прощение! Ты меня слышишь?'

"Я колебался и дрожал.

"'Ты посмела ослушаться меня? - она гневно воскликнул, с грозным
жест.

"Я боюсь своего отца", - снова прошептала я, едва ли понимая,
действительно ли я сделала это зло или нет.

"И хорошо тебе, - бесстрашно продолжала она, видя, что она
обретает надо мной власть, - но чем скорее ты добьешься его
прощение, тем скорее ты его получишь. Уходи немедленно, говорю тебе.

"О! пожалей меня, Лиззи! пожалейте меня, ибо с того рокового момента я
был рабом, крепостным более сильной воли - воли, которая
медленно иссушала и уничтожала последние следы нравственности.
мужество, которое могло бы украсить и укрепить мой характер;
уничтожил это и оставил меня трусливой, несчастной, беспомощной девочкой!
Но чтобы вернуться.

Невольно я наклонился и начал подбирать обломки
хрупких рогов и глаз с головы лося, которые лежали на полу.
разбросанные по мягкому ковру, очень интересно, если, действительно,
Я сломал его.

"Теперь вы собирали осколки, идите сразу к твоему отцу;
и заметь, ты скажи ему, что ты его нарушил. Ты меня слышишь?

Я выскользнул из комнаты, подальше от присутствия женщины, которая
так жестоко воспользовалась моей беспомощностью. Дрожа от страха,
и чувства моей предполагаемой вины, я подошел к отцу, который был рядом.
в это время он удобно сидел в семейной гостиной и читал
утреннюю газету.

Я подполз к нему и протянул осколки.

"Черт возьми, придется заплатить! Кто это сломал? " - он почти кричал от гнева.

"Я так и сделал", - пробормотал я; и до конца моей невысказанной истории мой отец
нанес мне удар в первый и последний раз в своей жизни. Он послал меня
шатается на столе; с острым углом ударила меня в лоб и вырезать
страшная рана. Вот, я покажу его тебе. Это ясно видно,
и так будет всегда".

Лия откинула блестящие темные волосы со своего гладкого бледного лба и
показала длинный твердый шрам, который был так тщательно скрыт
черными складками. "Я всегда причесываюсь, чтобы скрыть его".

- О! Лия, Лия, - вздохнула Лиззи, - какой ужас!

"При виде крови, которая обильно текла из раны, мой отец
подхватил меня на руки и, целуя мое окровавленное лицо, восклицал
снова и снова:

"- Дурак, негодяй, черт, это я! Ни за что на свете я бы
пролить каплю этой драгоценной Крови. Я прошу у тебя прощения, моя дорогая
тысячу раз, дитя мое!" Мои крики, хотя и подавленные,
привели мою мать в комнату. С хорошо напускным видом невинности
и нежности она попыталась стереть кровь с моего лица, и
перевяжи рану у меня на лбу. Я все это время рассеянно
задавался вопросом, действительно ли я сломал трубу; такова была моя слабость, такова
сила, которая была над моей молодой жизнью и окружает ее до сих пор, даже сейчас
до этого самого часа.

"Мой отец собрал разбросанные фрагменты разбитого сокровища
и бросил их в огонь; и с того дня по сей день он
никогда никоим образом не упоминал об этом происшествии. Всегда добрый и
нежный ко мне, он, кажется, всегда пытается искупить какую-то вину
и его долгое молчание убеждает меня, насколько живо и
с сожалением он помнит свое насилие по отношению ко мне ".

- Потрясающе! - взволнованно воскликнула Лиззи.

"Да, это шокирует, дорогая Лиззи; ибо ужасная правда всегда
передо мной, и этот ненавистный шрам - печать первой лжи в моей
нежной юной жизни. Я никогда не убираю волосы с лица, поэтому
на меня произвел болезненное впечатление страх, что те, кто это увидит,
прочтут причину его существования. О! Лиззи, эта ложь и
этот жестокий обман, навязанный беспомощному ребенку, были ужасны.
действительно, слишком ужасны, чтобы их выносить.

"Но я должен продолжать. Я так подробно остановился на этом первом
печальный случай из моего детства, потому что это своего рода путеводный столб
к долгой и унылой трате лет. Это является надгробием моей
ушедшей свободы, ибо, как я уже сказал, в тот злой момент, когда я
подчинился ее злой, властной воле, я потерял всю моральную силу и
по сей день я хуже, чем ее вассал. Как я ни стараюсь, я не могу избавиться
от этой привычки; она стала моей второй натурой, и ее влияние сейчас
настолько иссушающее, что я не осмеливаюсь сопротивляться; и все же я презираю
себя за свою слабость. Пожалей меня, Лиззи, не вини меня! Есть
небеса знают, что я чего-то хочу от морали, чего не может удовлетворить ни одно человеческое агентство
.

Притворная нежность моей матери ко мне заставила моего отца поверить, что
она любила меня по-настоящему и была нежной и доброй, какой и должна быть. Ему
и в голову не приходило, что она обманывает. И по сей день он ничего не знает об этом.
я никогда не рассказывала ему о своих испытаниях и горестях с того самого дня, как
он нанес мне тот незаслуженный удар. Я люблю своего отца
нежно, и все же я не могу, не смею раскрыть его ослепленному взору
факты, которые так долго скрывались от него. Нет, Лиззи, я
скорее предпочту страдать от нее, как я должен делать, не омрачали его жизнь такая
открытие.

"Таким образом, вы видите что-то о том, как прошли годы. Я, беспомощный,
обиженный сирота, становлюсь старше и сильнее день ото дня, и все же
морально все слабее и слабее, без воли и силы сопротивления, пока
Иногда я удивляюсь, что я на самом деле не слабоумный.

"Я благодарю великого Бога за мои школьные годы. Это были дни, полные
удовольствия и пользы для меня. Они забрали меня из того дома, где
Я увял, как увядает роса под палящим солнцем, и бросил меня
среди приятных друзей, которые, кажется, любят меня и, по крайней мере, верны мне.
и добры. Верны и добросердечны! Дорогая Лиззи, ты не можешь понять
значение этого выражения. Для моего изголодавшегося, несчастного сердца,
эти слова - полнота любой речи. Я понимаю их
значение и смотрю на них, как на горящие звезды вдалеке, тускло сияющие
над затемненным миром.

"Да, еще раз скажу, я благодарю великого Бога для этих школьных дней, что
вели, чтобы я знал тебя, Лиззи ... ты, для кого мое сердце стало известно в свою очередь
как раненая, беспомощная птица бы обратиться к своей матери укрытия
крыло для безопасности и защиты".

Тронутая рассказом Лии и ее признаниями в любви, Лиззи склонила голову.
она обхватила голову руками, и несколько слезинок скатилось сквозь тонкие
пальцы. Заметив эти слезы, Лия наклонилась и поцеловала их.
Смахнув их поцелуем, сказала: "Это первые слезы, которые я когда-либо видела у себя".
Затем она продолжила:

"Нет необходимости останавливаться на бесчисленных примерах
жестокости и несправедливости, которыми была отмечена моя жизнь, начиная с только что упомянутого периода
и по настоящее время. Достаточно сказать, что многие события
в моей семейной жизни оставили свой жгучий след в моем сердце и
мозг; и многие, я благодарю Бога, стерлись из моей памяти. Но когда я
было пятнадцать, когда ты и я вошла в эту семинарию, в
мероприятие проходило, что глубоко ранил мое сердце и оставит
его боль навсегда. Это был:

"Очень рано утром в день моего пятнадцатилетия мой отец пришел
в мою комнату и поздравил меня множеством поцелуев, дав мне свое
благословение. Затем он сказал:

"Дочь моя, у меня здесь миниатюра твоей матери, сделанная
еще до твоего рождения. Тогда я оправил ее в бриллианты для тебя, дитя мое,
даже не подозревая, что ее так скоро заберут у нас обоих. Я сохранил
он надежно заперт, в ожидании, когда ты достаточно взрослая, правильно
чтобы оценить ее значение. Теперь-день, на своем пятнадцатом рождения-день, я
вызвали сокровище, и дать его к вам навсегда. Возьми это.;
храни это бережно, дитя мое, как ради живых, так и ради мертвых.
Отец вложил миниатюру в мою руку и отвернулся.
с плохо скрываемым волнением. Тихо, дрожащей рукой я
открыла шкатулку, в которой хранилось сокровище, и впервые
с момента ее смерти мои глаза остановились на смутно припоминаемом
лице моей матери-ангела.

"О Лиззи Хартвелл! При первом взгляде на это милое, но
полузабытое лицо я упал, как беспомощное существо, которым я и был, на
пол, распростертый от эмоций. Как долго я оставался таким подавленным
Я не знаю, охваченный печалью и рыданиями. Я ничего не знал, пока старый
знакомый голос, резкий, холодный и жестокий, не коснулся моего уха, когда дверь
открылась.

"Лия Мордехай, почему ты лежишь там и плачешь, как дурочка? Что
с тобой такое?" - спросила моя мать.

Невольно я подавила рыдания, вытерла слезы и поднялась на ноги.
"Что у тебя там, детка?" - продолжила она.

"Что у тебя там?"

Не говоря ни слова, я протянул ей шкатулку, и когда она посмотрела на
милое, кроткое лицо с жестоким презрением, она сказала:

"Из-за чего это ты рыдаешь? Ты что, никогда раньше не видел
куклу с раскрашенным лицом? Кто тебе это подарил?'

"Отец, я боязливо ответил; 'и это картина моей
мама, моя дорогая мама, которая умерла.'

"Мой ответ, казалось, привел ее в ярость, и она сказала: "Бриллианты
красивые, но я не могу сказать того же о лице. Я полагаю, ты
считаешь, что у тебя теперь нет матери, судя по всему, этому хныканью. Смотри
вот, Лия, - добавила она, когда внезапная мысль, казалось, осенила ее,
- Ты слишком молода, чтобы хранить такой дорогой подарок. Я возьму его,
и буду хранить сам, пока у тебя не хватит ума понять, что такое бриллианты
.

"Верни мне это", - взволнованно сказала я, осмеливаясь протянуть свою
дрожащую руку.

"Конечно, я не буду", - сердито ответила она, отталкивая его
назойливую руку.

"Твой отец дурак, что подарил такому ребенку, как ты, такую
ценную вещь, как это. Я посмотрю, подарит ли он моей Саре столько же
бриллиантов, когда ей будет всего пятнадцать. А теперь, имей в виду, Лия
Мардохей, - продолжала она с торжествующей улыбкой на своих нечестивых губах.
лице, - если ты осмелишься рассказать своему отцу, что я взял это от вас, вы будете
покайтесь, он катастрофически. Запомни мое предупреждение: ничего не говори об этом, пока тебя не спросят.
а потом скажи, что ты отдала это мне на хранение. Она опустила
шкатулку в карман платья и холодно вышла из комнаты.

"Дверь закрылась за ней, и я был одинок в своем несчастье и мой
гнев. В своей горечи я проклял женщину, которая таким образом посмела раздавить
беспомощного маленького червяка своей злой ногой, и, упав на мою
повернувшись лицом к лицу, я взмолился великому Богу позволить мне умереть, отвести меня к
той матери, которую я так глубоко оплакивал.

- Здесь становится прохладно, Лиззи, - продолжила Лия после
паузы. - Предположим, мы выйдем из коридора и найдем убежище в холле
крыла. Мы можем посидеть у большого окна в конце зала,
с видом на море. Там мы будем в безопасности от посторонних.

Лиззи поклонился в знак согласия, а после обе девушки были плотно вставлена в
большое квадратное окно, и Лия продолжила свой рассказ:

Миниатюра хранилась у нее по сей день и в течение трех долгих лет,
как бы ни жаждали мои глаза взглянуть на это милое личико,,
Я никогда не осмеливался попросить ее. Много раз она надевала его, в
великое состояние в ее предательской груди, мой отец всегда предполагал
что я одолжил его как особый знак привязанности, - такой, по крайней мере,
такова была история, которую она ему рассказала, и я никогда не осмеливался ей противоречить.
Когда Лия закончила этот эпизод, ее темные глаза, кажется, загорелись
новым светом, и дрожь пробежала по ее телу. Она добавила с
странным акцентом:

"Одна вещь, я хочу сказать, Лиззи, прежде чем перейти от этого предмета,
и помяните мое слово; дух мой не настолько сломан, ни мои чувства
справедливость так затупил но вот в один прекрасный день я буду иметь, что миниатюрные
снова. Я поклялся в этом, и пока я жив, я сдержу свою клятву. Но я должен
поторопиться; уже становится поздно. Теперь я перехожу к последней и
самой тяжелой проблеме в моей жизни.

"Много лет я знаю Марка Абрамса, сына нашего раввина. Мы
были дети и друзья вместе, чуть ли не со времен моей
мать умерла. В детстве он всегда был таким нежным и добрым ко мне,
что я часто задавался вопросом, каким был бы мир без Марка Абрамса в
нем. Он всегда был объектом моего детского восхищения, и, действительно,
мой единственный друг, который осмеливался или заботился о том, чтобы показать мне что-либо
доброта. Год назад, чуть больше года назад, он прошептал мне на ухо
нежную историю любви, и мое бедное сердце затрепетало в экстазе от
его слов. Да, он попросил меня стать его женой, когда мои школьные годы
должны были закончиться, и я пообещала ему, что сделаю это.

"В то прекрасное время никто не знал о его любви ко мне. Я и не мечтала
об этом сама, пока он не сказал мне - удивил меня неожиданным
откровением. Я умоляла, чтобы наше счастье хранилось в секрете, пока я не закончу
школьные дни. Это была моя роковая ошибка. Вы знаете наш
у людей есть несколько секретных проектов, и если бы я только позволил Марка
сначала поговорить с моим отцом, тогда все было бы хорошо. Но
враг наконец настиг меня, и я боюсь, что побежден и
разорен навсегда. В течение нескольких месяцев я думал, что мой шаг-мама
подозреваемых мой секрет, и предположить, что я мог обнаружить ее
намерение нарушить привязанность, если она обнаружила, что ее подозрения относительно
правильно. Каждое ее действие выдавало это намерение. Я
время от времени смутно намекал Марку на свои испытания и печали, но о
масштабах коварного замысла этой женщины он понятия не имел. Мне
было стыдно полностью знакомить его с ее истинным характером. Хотел бы
это было у меня, дорогая Лиззи! хотел бы я, чтобы это было у меня давным-давно! Мои опасения, что
Марка втянули в тонкую паутину, сплетенную этой злой женщиной,
и, несомненно, заберут у меня, что было подтверждено его отсутствием
на чаепитии у Берты Леви. Он пообещал мне присутствовать, и моя
мачеха предложила какой-то стимул, который удержал его на расстоянии. Чтобы сопротивляться
ее воле, нужно обладать силой Геркулеса.

"Лиззи! Лиззи! Я не могу сказать тебе больше; продолжение моих страхов
слишком ужасно, чтобы разворачиваться! Даже сейчас мое бедное сердце изо всех сил пытается
не верить в это. " Лия на мгновение опустила голову, вздохнув
сорвалось с ее дрожащих губ и смолкло.

- Продолжай, дорогая Лия. Расскажи мне все, - попросила Лиззи.

И Лия продолжила. "Долгое время я был озадачен, узнав
где моя мачеха хранила ключ от маленького ящика шкафа, в котором, как я
полагал, находилась моя давно спрятанная миниатюра. В результате тщательных поисков я
нашла его на следующий день после вечеринки у Берты и, чувствуя себя необычайно
несчастной, решила, если возможно, увидеть лицо моей матери еще раз
. Было воскресенье, и в тот вечер нас пригласили на несколько частных спектаклей
к мистеру Израэлю Бахману, дочь которого только что
вернулся из школы. Возможно, вы помните его дом на Вайн-стрит. Я
отказался присутствовать. Оставаясь дома, я думал, что смогу
достичь своей цели - обнаружить спрятанное сокровище.

"Шкаф был помещен в большой шкаф, примыкающий к
гостиной. Чтобы исследовать его, я должен спрятаться в шкафу.
После того, как семья отходила, оставляя мне единственный обитатель дома,
друг называется. Когда ее визит закончился, я снова был прерван
слуга, так что было поздно, прежде чем я смог начать свою секретную работу.
Наконец все стихло, и начались мои исследования. Сначала один ключ, и
потом еще была применена к замку, но без успеха. Я работал
вдали надеюсь, зная правильный придет тот, в свою очередь, если бы я был
не прерывается. Открывался ящик за ящиком, и когда наконец были найдены нужные ключи
, ни один из них не принес желанного приза. Я
дрожал от страха разочарования. Оставалось открыть только один.
Что, если и он был пуст? Медленно и дрожащей рукой
Я приложил ключ к этому последнему хрупкому замку. Как раз в этот момент я услышала
звук в коридоре и приближающиеся шаги. Что мне делать?
Не переставая размышлять, я закрыла дверь шкафа. Сделав это,
в гостиной была открыта дверь, и мачеха вошла,
в сопровождении Марк Абрамс.

"Садись", - вежливо сказала моя мать; и в глубине души я задавался вопросом
что могло произойти. Марк повиновался и придвинул свой стул поближе к огню.
подождал, пока она отложит свои одеяла и усядется
напротив него. Затем она сказала:

"Очень жаль, Марк, что твоя любовь к Лии так неуместна; но,
как я уже говорил тебе раньше как можно мягче, на то есть причины
почему ее отец никогда бы не согласился - причины, которые нельзя изменить.
Помимо досадного уродства бедняжки Лии, есть еще...

"Уродство!" - воскликнул Марк в крайнем удивлении. "Я хотел бы
знать, насколько она уродлива? Она, самая совершенная модель, которая когда-либо была.
отлитая по смертному образцу".

"До сих пор, мой друг, я чувствую, что это только справедливо и правильно, что я
познакомить вас с болезненным фактом; Лея деформируется'.

"И как?" - хрипло произнес Марк.

"Она страдает от поражения позвоночника, которое со временем сделает ее
отвратительным уродством и, возможно, беспомощным, безнадежным инвалидом".

"Милосердные небеса!" - потрясенно и недоверчиво произнес Марк.
Он сидел, уставившись в огонь. Наконец он сказал:

"Бог знает, как мне жаль это слышать, потому что я люблю ее, нежно люблю
!

"Быстро оценив эффект, произведенный ее рассказом, моя мачеха с
хорошо притворным чувством продолжила:

"После школы-термин Лии закончилась, ее отец, рассматривая вопрос о принятии
ее в Европу за медицинской помощью и навыков, и, в случае
улучшения, которые вряд ли supposable или можно надеяться, у него
давно обещал ее руку, чтобы сын богатого кузена
в этой стране--барон фон что-то ... я не могу вспомнить трудно имен.'

Наконец Марк снова поднял глаза и сказал:

"Миссис Мордехай, не расстраивай меня больше. Как я могу поверить вашей истории
? Как я могу поверить, что мисс Ли не такая, какой она
кажется - воплощением здоровья и красоты? Увы! мои разбитые,
исчезнувшие надежды! Увы! для своей золотой мечты о будущем!'

"Ой! не принимайте все слишком близко к сердцу, мой мальчик. Лия не
очень уж все равно для вас. Это будет лишь небольшое разочарование
для нее, если она действительно когда-либо всерьез думала выйти за вас замуж; и я
помню, что слышала, как она говорила, что никогда не собиралась выходить замуж -
я полагаю, сознавая свое несчастье.

Марк поморщился при этих словах и ответил: "Ей не нужно было
обманывать меня".

"О! девочки есть девочки, ты знаешь; и после того, как ты преодолеешь эту проблему
если тебе все еще нравится это имя, помни, что это сестра Лии
Сара, ты нигде не найдешь такой прекрасной девушки, если она моя дочь".
"Я мог бы любить ее хотя бы ради ее сестры", - сказал он.

"Я мог бы любить ее хотя бы ради нее самой".
Отметьте с чувством; и затем он склонил голову на мраморную каминную доску
и пристально посмотрел в огонь, не говоря ни слова.

"Тогда, если хочешь, - продолжала мачеха, с немного
предполагается, раздумывая, после размышлений, вы сможете поговорить с ее отцом
по этому поводу. Из Сары выйдет прекрасная жена.

"Подумай обо мне, Лиззи! Подумай обо мне в этой миниатюрной темнице,
молча выслушивающей смертный приговор моему земному счастью!
Моя слабость, в молча слушать ложь о том, что было,
возможно, чтобы разрушить мою жизнь! Думай обо мне, и помилуй меня!" Лия
смахнула слезу, первую, скатившуюся из ее каменных глаз
с начала ее рассказа; и затем она продолжила:

Если Марк и прислушался к этим последним словам моей мачехи, он ничем этого не показал.
он продолжал слепо смотреть на светящийся
грайт, очевидно, не обращая внимания ни на какие окружающие предметы. Наконец
он проснулся и сказал:

"Мне нужно идти. Миссис Мордехай, желаю вам спокойной ночи".

"Спрошу вас, задержитесь подольше", - возразила моя мачеха; и он ответил:

"Не сегодня; уже поздно, и я должен побыть один. Один! - печально повторил он.
и через мгновение исчез.
Все это время Лиззи, я стоял, дрожа в мой тайник,
моя дрожащая рука почти онемела ручкой холодный гранит, на
что я держал дверь. Я едва осмеливался дышать, опасаясь моей
присутствие будет обнаружено. Испытание было ужасно, уверяю вас! Я
возблагодарила Небеса, когда услышала, как дверь библиотеки открылась и снова закрылась,
на этот раз за удаляющейся фигурой моей мачехи, ибо тогда я была
снова свободен - свободен дышать, двигаться и вздыхать, если захочу,
не выдавая своего убежища или причины моего сокрытия. Мне
не нужно, я не смог бы, даже если бы захотел, рассказывать тебе о своих чувствах в тот раз
. Я помню их, но смутно, даже сейчас. Но это многое я помню.
помню, и так будет. Я решил, что Марк Абрамс должен быть
свободен, а не обманут каким-либо моим словом. Моя гордость,
мало что осталось в моей душе, и мое негодование, тень от него.
что еще засела во мне, боролись за то время, в лютый конкурс,
и, как обычно, я отказалась от своих прав и снова поддалась жестокой судьбе
. Мое сердце отказалось от своего сокровища, и он никогда не узнает
ничего о горькой жертве. Я чувствую, что я обречен и меня
презирают, Лиззи; и, чувствуя это, я не желаю омрачать
жизнь Марка Абрамса. Я его слишком сильно люблю, слишком дорого, либо
омрачают его будущее в своей жалкой жизни. Я бы предпочел жить дальше
и страдать молча, как я страдал годами, нелюбимый и
нелюбящий до конца ".

На этом прекрасная девушка закончила свой рассказ. На какое-то время оба стали друзьями.
молчали. В нежно-голубых глазах Лиззи заблестели слезы, и она
с удивлением посмотрела в холодное, жесткое лицо Лии, которое
утратило свое мягкое выражение и, казалось, окаменело от этого рассказа о
ее беды. Затем она сказала:

"Если бы я могла помочь тебе, Лия, разделив твое горе".

"Ни одно смертное существо не может помочь мне, Лиззи. Я злополучной и
злополучный, я боюсь."

Прониклась симпатией, и с тяжелым сердцем, Лиззи наклонила голову,
и положил его на колени Лии; и ее безмолвную молитву, хотя услышанное
смертное ухо, взошел на престол Вечного Отца, и был
ответил в далеком будущем.

"Уже поздно, и нам пора идти", - сказала Лия. "Уже зажигаются уличные фонари
, и мне придется придумать какое-нибудь веское оправдание для того, чтобы
отсутствовать так поздно".

"Так мы и должны; становится поздно", - ответила Лиззи.

"Запомни, я доверяю тебе, Лиззи", - сказала Лия.

"Не бойся, я никогда не предам твое доверие".

Затем обе девушки отошли от окна, торопливо прошли через холл
и коридор, спустились по винтовой лестнице, вышли на улицу и
повернули домой.






ГЛАВА VII.





Два друга шли бок о бок молча расстояние
площади, а затем их пути разделились.

Когда Лиззи Хартвелл завернула за угол, отделявший ее от ее спутника
, она плотнее запахнула шаль вокруг своего оцепеневшего тела
и ускорила шаги, которые торопили ее к дяде
домой. Ее разум был полон печальных и мрачных мыслей - мыслей о
жизни и характере ее любимой подруги. Туманные сумерки
казалось, углубился в слезы, которые затенены ее видение, как она
мысли снова и снова в жизнь омрачена печалью, а
герой с перекошенными от предательства и обмана.

"Увы! - подумала она. - у меня была рука, формирующая любовь, но я сформовала это
молодая жизнь, какой совершенной была бы ее симметрия! Какой
фонтан радости мог бы сейчас биться в пустынной пустыне этого сердца,
где едва ли течет ручеек привязанности ".

Переполненная этими и подобными мыслями, Лиззи добралась до дверей
дома своего дяди, и вскоре ее впустили под его гостеприимную
крышу.

Лия Мордехай, расставшись с Лиззи, побрела прямо вперед
к элегантному дому своего отца. Уличные фонари ярко светили,
но уходящий дневной свет, который распространял свой мрак по всему миру
, и вполовину не был таким темным и опустошенным, как в ее бедном сердце. И все же Лия
редко плакала, ее слезы не начинали, как бдительные часовые, у
каждый подход, боли или радости. Только когда иссохший источник
ее сердца был глубоко взволнован, это прекрасное создание заплакало. Спокойные,
безмятежные и прекрасные в свете лампы черты ее юного лица
не выражали никаких эмоций, когда она проходила мимо одного и другого, дальше, за пределы
шума болтливой толпы.

Наконец она остановилась перед воротами своего отца и позвонила в колокольчик.

- Это вы, мисс Ли? - спросил Минго, привратник, открывая
дверь сторожки.

- Да, Минго, я сегодня поздно. Мой отец вернулся домой?

"Только что вошла, мисс".

"Я благодарна за это", - пробормотала она про себя. "Спасибо тебе,
Минго", - добавила она вслух, когда верная служанка закрыла дверь.

Нервничая из-за азарт и эмоции, это было в конце той же ночью
прежде чем Лиззи Хартвелл могла успокоиться ко сну. Лии
меланхолия история до сих пор не давало ей покоя.

Наконец она заснула и увидела сон - спала с пятнами слез на щеках
и ей приснился странный, неуместный, навязчивый сон,
сотрясаемый смертоносной артиллерийской стрельбой и вспыхивающий огнями
сверкающий мушкетный огонь. И море тоже, тихая гавань, которую она всегда
любил смотреть, был взволнован и потемнел от бешено бушующих волн.

Серый старый форт тоже стоял нахмурившись вдалеке, со странным видом.
темный дым валил из-за его изношенных зубчатых стен. И на фоне этого
путаница из снов и искажены фантазмами мозга, когда-нибудь и
Анон оказался сладким, печальным лицом Лии Мордехай, с
умоляющий взгляд в лицо спящего товарища.

Но, наконец, этот тревожный и таинственный сон был прерван
утреннее солнце, пробившееся своими лучами через оконное стекло и пробудившее
спящую к сознанию. Как только Лиззи проснулась, она вскочила со своего места.
она легла и невольно отдернула белоснежную занавеску, закрывавшую
восточное окно. Затем она посмотрела на синее море, окружавшее
форт, и воскликнула: "Как забавно! "Дефаенс" стоит мрачный и потемневший
как обычно, в своем месте, окруженном морем, и в гавани все тихо. Как
забавным людям снятся такие странные сны. Но я боюсь, что видение этой
дымящейся крепости и той разъяренной гавани не скоро изгладится из моей
памяти; возможно, в моей натуре есть налет суеверия. Но Я
нужно поторопиться, или я опоздаю на утреннее богослужение. Я думаю, что
скажите моему дяде моей мечты".






ГЛАВА VIII.





Месяц пролетел незаметно. Год мадам Тракстон быстро подходил к концу.
наступал. Школьная дружба, которая росла и созревала в стенах
семинарии, теперь углублялась и усиливалась по мере приближения дня окончательного
расставания. Все занимались с рвением, достойным похвалы
и необходимым также для последнего испытания, через которое обязательно должны пройти ученики мадам Тракстон
.

С того мрачного дня, когда Лия Мордехай познакомила Лиззи
Хартвелл с некоторыми фактами своей печальной жизни, больше ни слова
на эту тему не было сказано. Но они, казалось, были привязаны друг к другу
другого связывали нерасторжимые узы любви. Ни одно слово грубее, чем
ласка, и ни один взгляд суровее, чем улыбка, Лиззи никогда не бросала на
Лия; и как жаждущие, увядшие цветы пьют росу с
небес, так и эта несчастная девушка получила эту нежную, беспримесную
любовь.

Неумолимые обязанности школы были неотложными, запрещая долгие беседы.
конфиденциальные беседы и тайные интервью. Все были
впечатлены тем фактом, что они приближались к важной,
а для некоторых и страшной эпохе в своей жизни.

Лия уже давно познакомила Лиззи с завершением ее
страхи, сообщив ей о помолвке между Марк Абрамс и ее
сестра Сара. С этой информацией - этим признанием своего разбитого сердца
и надежд - Лия замолчала на эту тему и отложила ее
в сторону, как мы кладем наши сокровища в могилу. Лиззи, всегда
сострадательная и сдержанная, не упоминала об этом; и поэтому
молчание не нарушалось, пока шли дни.

На площади Цитадели, намного выше семинарии мадам Тракстон, в эти солнечные
дни ежедневно продолжалось
сверление, сверление, сверление. Сверление, сверление, сверление - для предстоящей битвы жизни, или
из-за кровавой распри войны, которая могла опустошить землю. Что это было
? Только скрытые годы могли ответить на этот вопрос. Тем временем,
бурение все еще продолжалось.

Большие надежды наполнили мужественные груди, и честолюбивые сердца бешено забились
приближался конец военного года.

Эмиль Ле Гранде дремал в своих личных покоях поздно вечером,
по окончании тяжелого рабочего дня, сидя в просторном
кресле, уронив голову на грудь. Молодой человек
дремал над журналом, который бессознательно держал в руках. Имел
если бы кто-нибудь подошел к нему и заглянул вниз, он мог бы прочесть
следующие записи, начавшиеся за много месяцев до этого вечера.

"Январь.-- Я видел прекрасную Лию всего три раза после Берты
Чаепитие у Леви, и все же я ежедневно прохожу мимо ее дома с этой целью
с тех пор. Черт возьми! Это злая судьба, клянусь! . . .

"Февраль.-- Как билось мое сердце сегодня, когда я шел рука об руку
с Джорджем Маршаллом, и мы внезапно столкнулись с прекрасной
Еврейкой, когда она сворачивала на Принс-стрит.

"Какое великолепное лицо, Эмиль! Что это за еврейская девушка кланяется
тебе?"

"Мисс Мордехай, - гордо ответил я, - дочь еврейского банкира,
о которой вы слышали, я говорил раньше".

"Да, конечно. Что ж, она красива. Ты выглядишь немного
околдованным, мальчик", - сказал он. И я ответил - ничего.

"Марш.-- Я все больше и больше сбит с толку. Еврейка стоит за всем этим
. Сегодня я намекнул Хелен кое-что о моем увлечении Лией
Мордехай. Она только рассмеялась. Меня разозлили ее насмешки, и я
сказал ей, что намерен жениться на Лии, если смогу. Ее глупым ответом было:
"Ну, предположим, ты не сможешь?" Школьницы невыносимо глупы, по крайней
Ровесница Хелен! Она сейчас не думает ни о чем и ни о ком, кроме Генри Паккарда,
а он самый глупый кадет в институте - это все знают.
Хотела бы я, чтобы у меня была сестра, которая могла бы мне посочувствовать. Ч-е-е-в! Я
совершенно не в духе. Может быть, завтра со мной все будет в порядке.

"Апрель. - Профессор. Сегодня Браун сказал, что я недостаточно усердно учусь,
и если я не прибавлю темпа, то к концу семестра буду выглядеть убого
.

"Джордж Маршалл, тоже хороший парень, говорит, что я слишком много думаю
об этой девушке. Может быть, и так; но я бы хотел, чтобы он рассказал мне, как
парень должен помочь. Эта еврейка сбивает меня с толку! Если бы старый Мордехай не был
богат, я бы полюбил ее за мечтательные глаза. Я клянусь, когда-нибудь
поскольку она говорила со мной так ласково неделю назад, и мне дали застежка
ее белую, стройную руку, я не заботился ли я требовать при
парад, учебу, или еще что-нибудь ... чтобы я мог всегда оперативно на
встречи с ней. Иногда она выглядит печальной. Она не может быть очень счастливой.
Интересно, что подумала бы моя мама, если бы смогла прочитать этот дневник.
Но, старина, ты никогда не рассказываешь сказок, не так ли?

"Май. - Дни становятся теплее - тоже прекрасные дни. Все так
в цвету, и старая королева города выглядит очаровательно. Девушки, тоже
Мадам Тракстон и все остальные, Рой о городе, как пчелы в
розарий. Я встречаю их на каждом шагу.

"Мою форму получается довольно убого; кнопки и шнурки вполне
туманным. Я, должно быть, новый костюм прежде, чем длинные.

"В последнее время мне повезло - я много раз видел Лию М.. Она дважды приходила
домой с Хелен, и я много раз гулял с ней. Я
сказал ей, что люблю ее, но она, кажется, не склонен доверять
меня. Только в день я послал ей Магнолия листок, на котором были написаны,
"Моя любимая, моя прекрасная жена". Хелен сказала, что улыбнулась, принимая его.
и сказала: "Поблагодари его, пожалуйста". Я думаю, это было благосклонно.
Да, я считаю себя счастливым человек.

"1 июня.--Я не в духе сегодня. Дело не зашло
ровно в Цитадели в день. Я снова был объявлен выговор за этим
лысый коричневый. Он должен забыть, что я человек, а не просто
мальчик. Мне все равно, "сдам" я или нет, как говорят мальчики.

"Слабоват в математике", - серьезно сказал профессор; и я
полагаю, что так оно и есть. Я никогда не мог терпеть цифры, и все же я должен сделать мой
живя по ним.

"Французы, я довольно хорошо понимаю. Я полагаюсь на то, чтобы помочь мне
через.

"Джордж Маршалл сделает для меня все, что в его силах, я знаю; во всем институте нет лучшего кадета.
старина Браун сам так говорит. Найти
что Джордж был прав, когда он сказал мне давно, что я уже слишком много
в моей голове мысли о девушках. Двойка занять мысли! но
они там. Мне очень правильная и педантичная мама тоже была
забив меня в последнее время. Она как-то узнала мое воображение. Уфф! как она это сделала
ругайте меня! Сказала, что хотела бы знать, не забыл ли я про кровь
это текло в жилах Ле Гранде! Если бы я потерял фамильную гордость
и честь настолько, чтобы смешать свою кровь с кровью древнего ростовщика
Мордехая! Как она выглядела! Как она топнула по полу
своей изящной ножкой, когда я намекнул на тот факт, что мой дед по материнской линии
не был ни герцогом, ни лордом! Как она утихомирила мою
"дерзость", как она это называла, такими ругательствами, как "дурак,
идиот, плебей"! Привет! Но я чувствовал, что с моей стороны было не по-мужски
так провоцировать маму, и я попросил у нее прощения.

"Однако я не обещал ей перестать любить Лию Мордехай. Я
не сказал ей также, что я попросил Лию стать моей женой на днях.
на днях, когда закончились школьные будни.

"5 июня. - Заключительные учения в школах были ускорены.
в этом году, поскольку погода чрезвычайно теплая, и Совет директоров
Здоровье боялись возвращения страшным бедствием, желтая лихорадка, что так
опустошенный этого прекрасного города пять лет назад. На следующей неделе, мадам Тракстон по
семинария закроется, и это за неделю до института.
Приглашения на дамбу мадам уже разосланы. Приглашен выпускной класс
Кадеты - счастливчики!

"Хелен, кажется, действительно расстроена перспективой расставания с ней.
школьные годы и ее друзья. Но ведь ей восемнадцать, а это
вполне достаточно для того, чтобы девушка вышла в свет. Она говорит, что тоже всех
в школе у девочки Лиззи Хартвелл будет наиболее пожалел
когда она покидает город, Королева для своего дома на далеком государстве. Она
вполне симпатичная девушка, но слишком религиозен, я могу судить, от чего
Говорит Хелен. Ее мать-вдова. Я предполагаю, что они бедные.

"Мама снова вполне примирилась со мной и игриво говорила со мной
вчера вечером о женитьбе на мисс Белл Аптон, которая должна навестить Хелен
на следующей неделе и приду на закрытие школы мадам Тракстон. Что ж,
"мы увидим то, что мы увидим", но вряд ли я это сделаю. Она может
вряд ли затмение 'Лия Мордехай красивые,'--именно так я пишу
это сейчас".






ГЛАВА IX.





Экспертиза дней мадам Тракстон закончились. Давно ожидаемый результат
отзывы были оценены с достоинством как учениками, так и преподавателями.
Сертификаты о стипендии и "награды за заслуги"
были вручены удачливым участникам; долгожданные дипломы
были вручены будущим "выпускникам" и тому памятному семестру
часть школьной жизни была закрыта навсегда. Настал час этого события.
Величественные старинные гостиные над залом собраний в просторном
здании были заполнены до отказа - завсегдатаями и
избранными гостями, удостоенными чести быть удостоенными изысканной мадам
любезности. Это был элегантный ассамблеи, одной из характерных черт
Королева города в дни ее ненавязчивый аристократии, нежно-разводила
мужчины и женщины.

Среди именитых гостей выделялись три десятка кадетов,
которые сами были только готовы покинуть стены колледжа и выйти вперед
с триумфом шагая по широкому открытому полю жизни.

"Выпускной класс" насчитывал более двадцати девочек - все молодые,
некоторые одаренные, многие красивые, - чьи дома были разбросаны повсюду
по всей стране; молодые девушки, которые в течение многих месяцев и даже
годы, жили, учились и любили вместе, со всем пылом
и силой юности. Теперь они должны были быть разделена; разорвавшую с
нет перспектив воссоединения.

Все чувствовали это приближение разлуки с более или менее печали,
в соответствии с их различной природы; и некоторые разглядывала ее с
глубокое сожаление.

Приветствия, поздравления и презентации закончились, и
Мадам Тракстон, во всех ее величавая элегантность, наконец расслабились ее
твердый бдительность, и "отделка класса" были свободны--свободно бродить
в первый раз, и что первый конец, среди просторная
залы и коридоры старого здания школы, как барышень.
Свободны принимать улыбки и обращения давно запрещенных лиц
кадеты, не опасаясь зловещего хмурого взгляда мадам.

Наконец в эфире зазвучала музыка. Завязанный группы здесь
и есть заказ на подготовку танца. Наборы формировались
в гостиных и залах, и нетерпеливые ноги двигались к
такт прелюдии.

"Мисс Хартвелл, могу я попросить вашей руки для кадрили?" сказал
Джордж Маршалл, кланяясь Лиззи при представлении мадам
Самой Тракстон.

"Благодарю вас, я никогда не танцую, мистер Маршалл".

"Не танцую! Как это?"

"Никогда не учился, сэр".

"Это еще более странно. Я полагала, что все молодые леди мадам
танцевали.

"В общем, танцуют, - ответила Лиззи, - но в силу особых
обстоятельств я являюсь исключением из общего правила. Если вам нужен партнер по танцу
позвольте представить вас моей подруге Берте
Леви. Она танцует как фея."

- Не сейчас, спасибо, мисс Хартвелл; если это не покажется дерзким.,
Я хотел бы знать, почему вы не танцуете.

"Что ж, это простая история, рассказанная вкратце; и если вы послушаете меня минутку
Я расскажу вам, если хотите".

"С удовольствием. Продолжайте".

"Мелроуз, мой родной дом, в штате ..., тихий маленький городок.
в нем мало общественной жизни и еще меньше веселья. Моя мать тоже является
вдовой, которая жила в большом уединении с тех пор, как умер мой отец
смерть, которая произошла, когда я был маленьким ребенком. Я был ее
единственным компаньоном все эти годы тяжелой утраты и горя, и это
никогда не было ее желанием было, чтобы я побаловать себя в любой из
радости и gayeties, что молодые люди любят. Из-за этих
причин моя жизнь приобрела мрачный оттенок, который может показаться, и это действительно так
, неестественным для молодежи. И все же, поскольку я ничего другого не знал всю свою
жизнь, для меня не испытание отказываться от удовольствий, которые, возможно, так
заманчивы для вас, мистер Маршалл.

Джордж Маршалл ничего не ответил и какое-то время казался погруженным в
созерцание. Он внимательно выслушал эту простую, наполовину рассказанную
историю ее жизни. И когда он отметил нежное выражение ее лица.
одухотворенное лицо, она стала в его глазах образцом красоты.
Упоминание о смерти ее отца напомнило ему о
времени и способах смерти его собственного отца - времени, когда ужасный
чума желтая лихорадка охватила города Королева с
разрушительным крылом. Молчит, наблюдая Джорджа Маршалла, всасывается
образом, Лиззи продолжение:

"Ты думаешь, мне очень неинтересной, не побоюсь этого слова. Молодые леди, которые умеют
не танцевать, обычно считаются такими. Позвольте мне представить вас
некоторым моим друзьям, которые будут...

- Прошу прощения, мисс Хартвелл, за мою невнимательность. Я думал о
прошлое ... прошлое, о котором напоминает ваша собственная история. Простите мою рассеянность.,
Я молю.

- Но юные леди? - спросила Лиззи.

"Я не хочу танцевать сейчас, если вы позволите мне удовольствие
набережной", - ответил он.

"Конечно, я так и сделаю", - ответила Лиззи, грациозно наклонив свою
красивую головку и сжимая своей робкой маленькой ручкой сильную руку
о мужественном кадете, она прошла с ним из нижней гостиной
через холл в библиотеку.

"В коридоре больше места, чем здесь", - сказала Лиззи. - "Предположим,
мы пойдем туда".

"Сначала позвольте мне задать вопрос, подсказанный музыкальным инструментом, который я
видишь, я стою в библиотеке. Ты поешь? Ты поешь на
арфе?

"Я пою".

"Ты не споешь для меня?"

"Я сделаю это с удовольствием, если вы освободите место в библиотеке", - ответила она
с непритворной простотой. В библиотеке находилось
несколько почтенных леди и пожилых джентльменов - все гости,
которые не участвовали в танцах. Лиззи слегка склонила голову
и перешла к арфе, теперь безмолвно стоявшей в углу. Без
раздумывая, она уселась перед ним, и тонкие пальцы
схватил струны на инструменте, виртуозно touch, работающих под управлением
благодаря мягкой, сладкой прелюдии и нежные аккорды. Ее голос наконец
вибрирующее далее в очаровательном штаммов старая Шотландская баллада,
"Вниз ожог, Дэви, любовь".

Завершая эту старую любимую мелодию, она снова сладко запела
колдовскую песню "Я знаю берег, где растет дикий тимьян".

Затем, оторвавшись от арфы, она сказала с приятным акцентом и еще более сладкой улыбкой:
"Теперь, когда я околдовала вас своей музыкой, мистер Маршалл, я
готова к прогулке по коридору".

Эти слова, так легко произнесенные девушкой, были всего лишь выражением
истина, о которой она и не подозревала. Джордж Маршалл действительно был
околдован и, поклонившись в молчаливом согласии, предложил руку
чародейке, и вскоре Лиззи оказалась среди танцующих, которые
искали временного отдыха от упражнений, разбившись на группы
здесь, там и повсюду по просторному зданию.

На длинный балкон, где серебристый лунный свет мягко ложился, как
роса на цветы, Джордж Маршалл шел впереди с юной
девушкой, робко цепляющейся за мужественную сильную руку, которая месяцами держала его за руку.
не знал более нежного прикосновения, чем холодная, жестокая сталь мушкета,
постоянный спутник курсанта на военных курсах.
завершаю.

Они молча прошли по коридору и, наконец, остановились в
восточном конце, выходящем на море, обнимая руками
дитя своей груди, преданный Город-Королеву.

Джордж Маршалл, всегда неразговорчивый, теперь был мучительно молчалив. Его
мозг, всегда быстрый и ясный для понимания проблемы Лежандра,
теперь казался затуманенным и вялым. Наконец, смущенная
гнетущей тишиной, Лиззи попыталась расшевелить своего собеседника,
заметив,

- Вы любите море, мистер Маршалл? - Спросила она.

Все еще глядя на восток, поверх морских глубин, он ответил рассеянно:

"Вы имеете в виду, люблю ли я морскую жизнь? Если да, то я отвечаю самым решительным образом:
Нет. В этом мире есть только одна жизнь, которая привлекает
меня, - и тут его манеры стали более сдержанными, когда он продолжил, - но только одна,
и это жизнь солдата. Я люблю воинскую жизнь, и служба,
и когда я закончил, - которые время под рукой ... если я
успешно, как я надеюсь, я предлагаю себя в моей стране, и
с нетерпением жду ее отказ или признание моих скромных услуг.
Но я прошу у вас прощения, если мой энтузиазм увел меня от вашего
запрос. Мне просто нравится смотреть на море; его величие во время шторма
и мирный покой, который следует за ним, вызывают мое восхищение, но
это все. Это что-то слишком коварное, чтобы любить.

- Значит, ты боишься воды, - улыбаясь, спросила Лиззи.

"Посмотрите сегодня вечером, если вам угодно, - был ответ, - на мягкое серебро
, покрывающее его прекрасную голубую грудь, и представьте, если сможете,
такая мирная вода, поглощающая несчастную лодку в своих тихих глубинах
! О нет, я восхищаюсь морем только как частью чудесного Божьего творения
. Но, мисс Хартвелл, есть нечто, что просто видно в
туманная даль, которую я так люблю; это старый вызов. Видишь огни
старого форта, мерцающие вдали на воде? Они бурлят внутри меня
боевого духа, и, похоже, манят меня к неизвестной, но
долгожданную судьбу. Это может показаться странным, но у меня возникло странное чувство
к этому старому форту с тех пор, как я впервые стал кадетом в
Цитадели. Почему ты хмуришься? Ты возражаешь против моего энтузиазма?"

"Ни в коем случае", - быстро ответила Лиззи. "Но, как ни странно, это кажется
очаровывающим вас, это всегда отталкивало и даже пугало меня.
Это единственный объект в прекрасной гавани, который когда-либо бросал тень
тень на прекрасном море. Я ненавижу это; и я часто желал
, чтобы море безмолвно втянуло его в свои голодные глубины и
не оставило после себя никаких следов ".

Джордж рассмеялся.

"Твоя фантазия забавляет меня", - сказал он. "Никогда не стоит уничтожать"
"старый вызов", потому что тогда враг, если он когда-нибудь придет, найдет
легкий доступ к Королевскому городу, и за этим могут последовать разруха и разорение
."

"Что ж, я полагаю, что мои желания будут напрасны в будущем, как они и были в прошлом.
и поскольку завтра я покидаю Куин-Сити, старый
Неповиновение исчезнет из моего поля зрения, хотя и не из моей памяти, на какое-то время.
давно, очень давно. Так что пока я не желаю вам зла.

"В самом деле, - удивленно ответил Джордж Маршалл, - вы покидаете
Куин-Сити завтра - так скоро?"

- Да, я еду на пароходе "Файрфлай", который отправляется завтра в
порт ... в моем родном штате, а оттуда в Мелроуз, где я
живу.

"В котором часу отходит пароход?" - спросил молодой человек.
задумчиво.

"В шесть вечера, дядя сказал мне".

"И вы так скоро уезжаете - завтра в шесть вечера?" спросил он. "Может быть, я
эгоист в монополизации ты так долго, Мисс Хартвелл. У меня есть два
друзья, с которыми вы должны познакомиться до закрытия вечера - Эдвин Калхун и
Эмиль Ле Гранде. Вы знакомы с ними? Танцы снова прекратились,
и мы их разыщем ".

"Благодарю вас".

"Прежде чем мы покинем это лунные пятна, однако, Мисс Хартвелл, я прошу
что вы дружите со старыми вопреки, ради меня, и напомним
это жестокий в отношении него", - сказал он игриво, и с аркой
улыбка.

Лиззи ответила: "Ради тебя, я сделаю это, и только ради тебя"; и
послав воздушный поцелуй через серебристое море, она сказала: "Прими это, старина
форт, как предложение мира".

Ветер вздыхал, и море роптало, когда они повернулись, чтобы присоединиться к гулякам
, и этот спортивный поцелуй унесло блуждающим
бризом.

Веселье должно закончиться. Влюбленные зрачки мадам должны быть разделены.
Прощание должно быть произнесено, но не должно быть слез; по мнению мадам, это было бы
слабым и неприличным проявлением чувств.
Вежливо склонив свою величественную голову и любезно поздравив каждого с
тем, что "закончили", и закончили хорошо, мадам грациозно помахала им рукой
удаляясь из своего присутствия в будущее, легким движением руки
украшенная драгоценностями рука.

"Я увижу тебя завтра, Лиззи", - прошептала Лия Мордехай, когда она
выходила из семинарии в сопровождении Эмиля Ле Гранде.

"Конечно, в любой час, и не разочаровывай меня. Помни, что это
последний день".

Все ушли. В небе слабо мерцали звезды. Каждый свет в
огромном доме мадам был погашен, и все звуки того вечера
вечернее веселье смолкло навсегда.






ГЛАВА X.





Утреннее солнце бросало свои красные лучи, теплые почти до тропической жары,
сквозь полузакрытые окна квартиры Лии Мордехай, и
навязчивый свет пробудил сознание в темных, мечтательных глазах.
Час был поздний. Изнуренные трудом и томные от напряженной учебы и
расслабляющий климат, Лия отдыхал в своей постели, неохотно встает.

"Теперь все кончено; школьные дни закончились, и я признана
юной леди, я полагаю", - подумала Лия полубессознательно, когда она
наконец очнулась ото сна. Затем пришла мысль, что это был
последний день пребывания Лиззи Хартвелл в Куин-Сити; и
Лия очнулась от своего покоя с новым и мощным порывом. - Я
проведу с ней эти последние часы, - отчетливо пробормотала она.
торопливо совершая утренний несложный туалет. - Да, я проведу
расскажи ей и мой секрет, хотя я еще ни одной живой душе его не открыла
- продолжала она громко, поправляя то тут, то там заколку
в темных косах своих волос. Наконец, разгладив морщинистые волосы
, пересекавшие светлый овальный лоб, она снова оглянулась и увидела
, что шрам - ненавистный, ужасный шрам - был скрыт. Затем, прикрепив
узел из алой ленты к изящному кружеву своего белоснежного
утреннего платья, она ленивой походкой спустилась по лестнице и вошла в
библиотеку, где ее ждал отец.

Мистер Мордехай гордился Лией, гордился ее успехами в школе,
удовлетворен ее поведением и в восторге от того, что она "закончила"
и с таким большим почетом. Когда она вошла в библиотеку, он
встал и, заключив ее в объятия, запечатлел сначала доброе утро
, а затем поздравительный поцелуй на ее лице.

"Я горжусь своей дочерью, - сказал он. - Горжусь тем, что никто в "Мадам
Тракстон" не превзошел мою Лию. Я горжусь твоим примером для твоих сестер
и верю, что они будут стремиться ему подражать".

"Спасибо тебе, отец. Я надеюсь, что никогда не опозорю тебя", - с нежностью ответила она.
"Я люблю тебя".

Во время этого короткого диалога мать со злыми глазами сидела неподвижно.
внимательного слушателя, ее ревнивый характер перемешивают в ее недрах. Тогда
она сказала, что :

"Если ты так горд, что Лия сейчас, что вы чувствуете, когда Сара
через школу?"

- Надеюсь, еще больше счастья; и, следуя примеру своей сестры,
она не сможет разочаровать папу, - сказал мистер Мордехай, поглаживая Сару по
мягко кивнув головой, он встал и направился к столу для завтрака.

Утренняя трапеза завершилась более чем стать скорую руку, для
Г-н Мордехай ждали, чтобы приветствовать его дочь, и
соответственно, опоздать на свой банк.

- Уже очень поздно, - сказала Лия, выходя вслед за отцом из дома.
Дом. - Я слышу, как часы Цитадели бьют десять. Я должен провести это
утро с Лиззи. Затем, надев легкую шляпу Ливорно, которая придавала
ей цыганский вид, она направилась к непритязательному дому преподобного доктора
Хартвелла. Когда она проходила квартал и площадь, которые
отмечали расстояние, на сердце у нее было тяжело, а мысли были
печальными. Она поняла, что, возможно, это было ее последнее прощание - прощание с
своим самым дорогим другом. Ее путь пролегал мимо стен
темной, серой цитадели, и когда она бросила взгляд на ее увенчанные башнями
высоты и окна, похожие на тюремные, она глубоко вздохнула,
Проникновенный вздох. И почему?

Поднялся легкий морской бриз, и хотя он играл с
беспомощной лентой на ее груди и снова и снова целовал
пунцовые щеки, он не мог остудить огонь тревоги и печали
это горело в ее сердце. Она чувствовала, что она был сильно потеряв в
потерять Лиззи Хартвелл. И страх был не праздный.

Дрожа от усталости и глубоко запрятанных эмоций, Лия наконец остановилась
у двери дома доктора Хартвелла, ожидая ответа
привратника.

Дверь открылась. - М-м-мисс Л-л-лиззи с-с-говорит , п-п-подходи прямо сейчас
лестница, М-м-исс М-м-ордекай, - пробормотал полированный черный
Ганнибал, дежуривший у дверей, известный всему широкому кругу
Друзей и знакомых доктора Хартвелла как самый опытный
слуга и самый жалкий заика.

"Очень хорошо, пожалуйста, покажите мне путь", - ответила Лия, репрессировав
улыбка.

Поднявшись на два лестничных пролета, она последовала за темным проводником, и когда они
подошли к комнате Лиззи, дверь которой была приоткрыта, он сказал с улыбкой:
взмах его правой руки: "М-м-исс, М-м-мардохей, М-м-исс
Л-л-лиззи".

"Ну, Ганнибал, почему бы тебе мне не рассказать?" - игриво спросила Лиззи; и
Ганнибал отступил ниже по лестнице, ухмыляясь и потирая голову в
путаница. Девушки остались одни. Лиззи была занята упаковкой чемоданов
и расстановкой коробок, в то время как по комнате в беспорядке валялись все женские принадлежности
.

"Теперь позволь мне помочь тебе, дорогая," сказала Лия", и тогда мы можем иметь долгое
соединиться".

"Спасибо, мы так будем. Сначала я побросаю эти вещи вон в тот сундук.
быстро, потому что тетя Роуз не поднимется, чтобы осмотреть их.
я думаю; а когда я вернусь домой, моя мама устроит им хороший
капитальный ремонт. Я устал и измучен напряженной учебой и волнениями,
и моя мать, извините за мой беспорядок, и на этот раз. Втиснуть их.
Здесь идет платок, сейчас идет мое платье, кисейный я носил в прошлом
ночь. Не дай мне сокрушить. Я аккуратно сложу его, ради
комплимента, который оно принесло мне прошлой ночью, - сказала Лиззи, улыбаясь, когда
она развернула белоснежное одеяние, складывая его для сундука.

"Что это было?" - спросила Лия.

"Джордж Маршалл сказал, что я похожа на жемчужину, мое платье было таким прозрачным.
Как это звучит сегодня? Вчера вечером это звучало очень хорошо. Я
едва нашелся, что ему ответить. Я не знаю, как ответить на такое
речи, но я подумала, что если я и выглядела жемчужиной в своих прозрачных одеждах
, то это благодаря хорошему вкусу и умелым пальцам моей матери,
потому что ни одна профессиональная модистка не прикасалась к моему платью и не шила его.

"По-моему, это так же красиво, как получается у мадам Офе", - сказала
Лия.

"Не так красив, как у тебя, Лия, но тут мама должна учитывать
затраты на все, а ты-нет".

Эти слова Лиззи, нежной и любящей намек на ее
мамина нежность и никогда не утомляющий уход, упал на сердце
Лия, когда холодная, жестокая сталь опускается на безобидную голубку. Она
выглянул в окно и смахнул слезу с бахромой
веки, что Лиззи не мог его увидеть.

Лиззи продолжила: "Я должна позаботиться об этом платье, Лия; я не знаю,
когда у меня снова будет новое. Может быть, дорогой, в следующий раз
вы от меня услышите, я буду играть в школу, мэм, и таких халатах
не следует часто использовать. Как ты смотришь на то, чтобы стать моей ученицей,
Лия? - спросила она с натянутой попыткой пошутить.

Лея серьезно посмотрела на подругу мгновение и сказал, "Вы не
любая идея преподавания, правда, Лиззи?"

"Да, дорогая, я могу научить. Вы знаете, моя мать вдова, и ни в коем случае
означает богатый. Я старший ребенок. Она дала мне образование ценой огромных жертв
с помощью моего дорогого дяди, и было бы неправильно с моей стороны
не выразить свою благодарность хотя бы попыткой поддержать
себя, если не больше. О да, любимая, со временем я стану
угловатой школьницей ... мэм, если только... - и она рассмеялась шаловливым, веселым
смехом. - Если только я не выйду замуж.

- Боже мой! как ветер дует!" - сказала Лия, как белый шелк
занавес захлопал вперед и назад в игривый ветерок, хоть и
Анон, охватывающих ее прекрасной головы и лица.

"Да, Лия, этот же ласковый морской бриз скоро унесет меня далеко от тебя.
когда мы встретимся снова, одному Богу известно. Я почти закончила с этим.
сейчас собираю вещи, и нам нужно поговорить - наш последний, долгий, конфиденциальный разговор.
поболтать много-много дней. - "Может быть, годы", - печально добавила Лия.

- А вот и старый сундук номер один. Книги и все, что относится к
школьным дням, спрятано у тебя. - и она повернула ключ. "Этот"
номер два, я не закрою, пока тетя Роуз не внесет немного денег.
в нем есть кое-что для моей матери - так она просила меня". Затем
нагнувшись, Лиззи извлек из своего тайника тщательно
завернула маленький сверток, и передал его в ЛИИ, сказала:

"Вот, дорогая, алый шелковый шарф с золотой бахромой, который я
хочу подарить тебе на память. Это то, что я премию, как это было
привезена из Греции мой дядя, несколько лет назад. Цвета
сыграет на контрасте с вашего милого лица; взять ее".

- Оставь это себе, Лиззи. Мне ничего не нужно, я ни о чем не забочусь, ради
личного украшения. Ты скажи, я красивая, но это не
насытить сердце человека, который так страдал от жестокой неправоты. Я
заботься только о том, чего я получаю так мало - о человеческом сочувствии и
любви. Возьми свои слова обратно".

"Нет, сохрани это как память о моей любви, если тебе никогда не захочется его носить",
сказала Лиззи.

Лия положил ее руки вокруг Лиззи шеи при этих словах, и изгиб
голова ее снова и снова целовал ее.

"Теперь, когда я закончил, давай сядем здесь, у окна, которое выходит на
море, и поболтаем".






ГЛАВА XI.





- СЕГОДНЯ ты бросаешь меня, Лиззи, - начала Лия. - Не оставляешь бедняжку Лию ни с кем.
потом она замолчала.

- Почему ты колеблешься? Тебя что-то беспокоит? - Спросила Лиззи
, заметив нерешительность Лии.

- Да, - слабым голосом произнесла Лия, - есть кое-что, что беспокоит
меня... что-то, о чем я боюсь рассказать даже тебе, дорогая Лиззи.

- Ты не можешь мне доверять?

- Не в этом дело, Лиззи, но мне стыдно признаться тебе, и к тому же я боюсь.
Но, - продолжила она, - ты знаешь, как я страдала из-за Марка Абрамса,
и как его любовь была отнята у меня и отдана другой.
Ну... - она снова заколебалась. "Секрет, который я собираюсь сейчас раскрыть,
не касается Марка Абрамса или любого другого еврея под солнцем".

"Это какая-то любовная связь с неевреем?"

- Да, - прошептала Лия, - и это сильно озадачивает меня. Это что-то
что было навязано мне, и с трепетом я пришел к вам для
советы".

"Кого это волнует?"

"Тот, который говорит, что любит меня, и клянется в вечной преданности ... один
чье имя я не смею упоминать".

"Надеюсь, он достоин тебя, кто бы это ни был".

- Разве ты не подозревала меня, Лиззи? Разве мое красноречивое лицо
не выдавало меня раньше? Неужели ты не можешь сообразить, кого я имею в виду?

"Неужели это Эмиль Ле Гранде?" - спросила Лиззи после минутного раздумья.
с изумлением на лице.

- Да, - запинаясь, пробормотала Лия, - это он говорит мне, что любит меня.

- А ты любишь его, Лия? - спросила Лиззи с некоторым колебанием. В
занавес, который продолжал порхать с новой силой повеяло полный
в лицо молодой еврейке, и застилает багровая краснеет
что заволокли его. Как нежно, как он пришел, занавес поплыл обратно,
и Лиззи обнаружены следы внезапной эмоции Лии. Без
в ожидании дальнейшего расследования, Лия продолжила:

"Я решила, что расскажу тебе все, Лиззи, прежде чем мы расстанемся, и
спрошу твоего совета. Да, я думаю, что действительно люблю Эмиля - люблю его, потому что он
говорит, что любит меня. Прошлой ночью он снова уговаривал меня стать его женой. Я
я дрожала, как испуганная птица; я чувствовала, что слышу
опасные слова, но у меня не хватало смелости оторваться от него ".

"Он говорил что-нибудь еще - я имею в виду о том, что вы еврейка?"

"О, да, многое. Он сказал, что его не волнует эта разница, если меня это не волнует
но я сказал ему, что волнует. Я заверил его, что меня воспитали
еврей из самой прямой секты, и что мой отец никогда бы не согласился
на мой брак с христианином. На мои замечания он рассмеялся и
ответил, что разобрался бы с оппозицией, если бы я только согласилась
выйти за него замуж. Он убеждал и умолял меня пообещать ему, но я
наотрез отказался. Хотя он очень обаятельный, и я думаю, что это
опасный мужчина, раз встал на пути бедной, нерешительной, несчастной девушки
такой, как я.

- Он много говорил о разнице в религии, Лия?

"Он что-то сказал, не очень много; сказал, что сам он нерелигиозен
что одна вера примерно так же полезна для него, как и другая, поскольку он
точно не знает, какая из них истинная. Он сказал, что как
скоро жениться на еврейке, как христианин, он любил ее, и
религия может позаботиться о себе сам".

"Ты спросил, Если бы его родители знали о его любви к тебе?"

"Да. Он ответил, что Хелен знала об этом, но он не потрудился
сам рассказать родителям. Мне не понравилось это замечание; и я
ответила, что они, несомненно, будут возражать против того, что я еврейка,
если он им скажет. Он рассмеялся над этим голым предложением, и я
немного пожурил его за это явное пренебрежение к его родителям ".

"Вы, возможно, направил его к пятой заповеди с
приличия, Лия, я думаю."

"Так что я мог бы, но не думать о нем. Я рассказал тебе обо всем,
Лиззи, и я хочу знать твое мнение о таких смешанных браках. Тема
возмущает меня до глубины души, и у меня нет других знакомых, которым я бы рискнул
доверить его кому-либо. Я не доверяю никому, как и я вас".Лия посмотрела серьезно и
постоянно в лицо ее друга, и Лиззи началась:

"То, что я говорю сейчас, Лия, предназначено не как совет тебе относительно
брака с Эмилем Ле Гранде, а всего лишь как мое мнение в целом о
браках, в которых существуют такие материальные различия. Во-первых,
человека, который признается, что у него нет религиозной веры, следует жалеть,
если не презирать. И я думаю, что неверующий христианин намного хуже, чем
самый неверующий еврей. Это доказывает такое крайнее отсутствие
последовательность и верность. Я бы побоялась доверять человеку, который мог бы
сделать такое признание. Ле Гранды - нерелигиозная семья,
и образованием Эмиля неизбежно пренебрегали в этом самом
важном отношении. Вследствие отсутствия у них религиозных
принципов, они общеизвестно горды, надменны и тщеславны - даже глупы
- из-за своего семейного положения. Я полагаю, что миссис Ле Гранде
вряд ли могла получить более глубокую рану для своей семейной гордости, чем от
Женитьбы Эмиля на еврейке, какой бы красивой или высокородной она ни была. Все, что
она знает или помнит о Мардохее, это то, что банкир когда-то был
бедный, презираемый ростовщик. Никакие годы честных усилий или
успешных достижений не смогли стереть этот факт из ее цепкой
памяти. Было бы неправильным, Лия, назвать такую женщину
Христианин. Она совершенно незнакома с прекрасными принципами веры
и любви, которые исповедуют истинные христиане и практикуют те, кто
верит, что они "перешли от смерти к жизни".

"Тогда, ваш народ тоже непреклонен в своих взглядах на такие
противоестественные браки. Предположим, вы должны были выйти замуж за этого человека, несмотря на
непреклонное противодействие родителей с обеих сторон - есть
мало надежды, что они смогут помириться. Вы сразу понимаете, что вас
могут считать изгоем среди вашего народа, да и его тоже. Ваши
дети не были бы ни евреями, ни христианами; ибо все внешние
обряды и церемонии земли не могут превратить христианина в
Еврея или еврея в христианина. Будь проклят номинальный христианин
который позволил бы своим детям посредством церемонии или обряда превратиться
номинально в евреев. Такой хуже, чем неверный; и отрекся
от веры. Бог сделал евреев великим и славным народом - своим собственным
избранные дети. Но между христианами и евреями существует огромная,
огромная разница; и это тоже создал Бог.

"Нет; Лия, если бы я советовал еврейке выйти замуж за нееврея, чего я
не делаю, я бы сказал, Выбери мужчину, глубоко укоренившегося в религиозных
принципиальный и смиренно цепляющийся за свою христианскую веру. Такой человек
редко, если когда-нибудь, обмануть или дурно обращался с тобой".

"Я вижу, что вы правы, Лиззи", - прервал Лия, видимо
вызвали слова ее спутника. "Я прислушаюсь к твоему учению, и
никогда больше не слушай слов любви от того, кто мог бы вести меня
навстречу искушению и, возможно, в роковую ловушку. Увы! - она
продолжила, сверкнув темными глазами, - если бы не ужасная ложь,
жестокий обман, я все еще была бы невестой Марка Абрамса, и
счастлива в надежде стать его женой, а не несчастной, разочарованной девушкой.
девушка, открытая для лести и обаяния другого мужчины."

"Сохраняй свою решимость, Лия, если сможешь; и пусть премудрый Отец
даст тебе сил", - ответила Лиззи.

"Да поможет мне Бог, я сделаю это; но ты знаешь, что я слабое и беспомощное создание.
и когда тебя не станет, мое единственное лоно - утешение и верный
друг уйдет. Обещай мне, что ты никогда не перестанешь
любить меня и с жалостью вспомни сердце, которое любит тебя и будет
всегда стремиться быть с тобой ".

Лиззи ничего не ответила; разбушевавшееся сердце заглушило слова,
которые изо всех сил пытались сорваться с ее губ; и притянула Лию поближе к себе
прижав ее к груди, она обняла ее молчаливым, теплым и нежным объятием. "Доверяй
мне, даже до самой смерти", - наконец тихо прошептала она; и ответ
пришел:

"Я буду".

Услышав шаги, поднимающиеся по лестнице, Лиззи сказала: "Вон
идет тетя Роуз. Ты будешь на пристани этим вечером, Лия, чтобы увидеть
отпустить меня и пожелать мне счастливого пути с одной из ваших ослепительных улыбок, чтобы
Я мог надеяться на благополучное прибытие в предназначенный мне порт?

"Что ж, мы поговорили без помех, и поэтому я оставлю тебя"
- сказала Лия. - Твоя тетя, несомненно, захочет, чтобы ты побыл с ней наедине.
на некоторое время. Я встречу тебя на пристани вовремя. До тех пор, до свидания.

Когда миссис Хартвелл вошла в комнату Лиззи, Лия потеряла сознание; и
более милое и печальное лицо, по словам миссис Хартвелл, она редко видела.






ГЛАВА XII.





Время шло незаметно, и близился день отъезда Лиззи.
В тот памятный солнечный июньский день, когда солнце медленно садилось на покой,
облака малинового, пурпурного и золотого цветов, сливаясь в фантастические формы
, покрыли широкий горизонт и привлекли внимание самых случайных прохожих.
восхищенный их дивной красотой. Ближе к восточному горизонту
небо было голубым и безоблачным, сливаясь с водой в бескрайнюю лазурь
необъятность.

Прохладный, бодрящий морской бриз рассеял сильную дневную жару
и толпы веселых пешеходов и множество экипажей в ливреях
проезжали и возвращались на фешенебельный бульвар, где
богатство и красота Королевского города ежедневно собирались после того, как спадала жара.
Дневной зной закончился.

"Файрфлай", нагруженная своей ношей, стояла наготове у причала, ожидая
сигнала к отправлению. Друзья Лиззи Хартвелл все еще оставались на
приглашающей палубе, неохотно произнося прощальное слово, которое должно было так
непременно прозвучать. Доктор и миссис Хартвелл, ее дядя и тетя, судья Эмити
и его дочь, ее учительница субботней школы, Берта, Хелен и
Лия, остальные члены "нерасторжимого квартета", как
школьницы называли этих друзей, собрались на палубе, и
с ними Эмиль Ле Гранде и ее новоиспеченный друг Джордж
Маршалл. В соответствии со своим обещанием он пришел, чтобы ускорить проводы
прощающегося судна с добрыми пожеланиями и наблюдать за его удаляющимися очертаниями, пока оно
не скрылось из виду в бескрайних водах.

Когда орудие цитадели дало сигнал к заходу солнца, было приказано укладывать доски.
друзья поспешили на берег, и тогда "Файрфлай" отошел от своего
причала, чтобы снова бороздить глубины. Произнося свое
последнее прощание, Джордж Маршалл вложил крошечный billet-doux в руку уходящей девушки
которая, не обращая внимания на его действия, уронила его в свою
я положил его в карман и в одиночестве сел на палубу, наблюдая за
медленно исчезающим берегом. Все слабее и тусклее становилось пятнышко на
глубине для друзей, наблюдавших на берегу, все слабее и тусклее в
сгущающихся сумерках, пока кора не обогнула олд Дефаенс и не оказалась
отделенный расстоянием и темнотой от их поля зрения.

Когда Лиззи Хартвелл в сопровождении доброго капитана спустилась на нижнюю палубу
, она вспомнила о маленьком послании и, достав его из
потайного места, прочла:

Мисс ХАРТВЕЛЛ: Что бы вы подумали, если бы мои странствия привели
когда-нибудь меня в Мелроуз? - С сожалением, Г.М.

"Думаю, я была бы рада увидеть вас", - произнесла молодая девушка с улыбкой.
она снова сложила записку и спрятала ее с глаз долой.

Когда последний отблеск Светлячка исчез из поля зрения
наблюдателей с печальными глазами, они медленно отвернулись от своего печального вида,
и направились домой.

"Он все позже и позже, Мисс Лия", - сказал Эмиль, стоявший рядом молодой
Еврейка. "Могу я проводить вас домой?"

"Спасибо, но мне еще не поздно пойти одной", - ответила она;
- кроме того, моя прогулка приведет к дому моего дяди Джейкоба, где я могу переночевать.
ты же знаешь, это не очень далеко.

Полный решимости не дать сбить себя с толку в своем намерении сопровождать Лию, он
ответил:

"Чем дольше прогулка, тем короче путь" с вами, мисс Лия.
Позвольте мне сопровождать вас, я молюсь". Его настойчивость возобладала, и
запинаясь, она ответила: "Как вам будет угодно, мистер Ле Гранде", решив в глубине души, что
однако это должно быть в последний раз. "Только этого
утром, - подумала она, - что я обещала Лиззи? И до
день закончился, я уже нарушил это обещание. Что нерешительная
тварь я! Но этот будет последним. Я еще раз клянусь.

- Я полагаю, вам будет не хватать мисс Хартвелл, - начал Эмиль на ходу.
вперед на ее стороне. "Из своего печального выражения, можно
думаю, она умерла, а не исчез в сосуде. Я
надеюсь, что в Куин-Сити еще остались друзья; по крайней мере, один,
о ком будут доброжелательно вспоминать в отсутствие мисс Хартвелл.

"Да, мистер Ле Гранде, у меня есть друзья, надеюсь, немногие остались
позади; но никто, ни одна живая душа, которая могла бы занять ее место в моей
привязанности. Она была больше, чем школа-друг; она
был советником, сестре; тот, кто выше всех остальных понимает мои
природа и сочувствует и оценивает мой образ", - сказал
Лия, тепло.

"Действительно, мисс Хартвелл достойна зависти в том, что она обладает такой большой частью
вашей привязанности, и все же я думаю, что вы говорите несправедливо, приписывая
ей одной то сердце любви и сочувствия, которое у вас есть. Разве я не говорил тебе
о моей привязанности и преданности тебе? И ты все еще требуешь других
заверений, чтобы подтвердить искренность моего признания?"

При этих словах - неприятных для Лии - она густо покраснела и
устремив свои темные, горящие глаза прямо на Эмиля, сказала:

"Мистер Ле Гранде, я молю вас, чтобы я никогда больше не слышала от вас подобных высказываний.
Подобные чувства. Мы друзья, и, если вы пожелаете, можем
всегда будем; но, со всей правдивостью я говорю это, больше, чем друзьями мы
никогда не сможем быть. Откровенно признаюсь, что ваше общество мне очень приятно
ваши манеры очаровательны, ваш стиль привлекателен; но я
Еврейка самой строгой секты, а вы христианка, и не очень строгая
и только эти факты образуют непреодолимый барьер на пути
к тому, чтобы мы были больше, чем друзьями. Огромная пропасть лежит между нами, и за
что даже любовь не может безопасно ходить. Ты не можешь прийти ко мне, и я
не смеет крест для вас. Это позор для Бога, и неповиновение
родители, подумать только о таком шаге. Мистер Ле Гранде, умоляю вас, забудьте
эту страсть, которую вы исповедуете; подавите ее, если она есть, и помните
Лия Мардохей, еврейка, всего лишь друг. Ты обещаешь? - спросила она
дрожа с головы до ног, потому что потребовалась вся
моральная сила ее уступчивой натуры, чтобы произнести эти слова - слова
это могло мгновенно погасить единственный огонек надежды, который все еще горел
в ее душе.

"Обещаю ли я?" он ответил с надменным волнением. "Нет! Я клянусь, что буду!
нет! Пока ты свободна, я буду любить тебя; и пока твой
девичество дает возможность, я расскажу тебе об этой любви.
Отказаться от тебя? Я, который люблю тебя безумной и глупой преданностью? Я
обещаю не любить тебя? Нет! нет! Никогда, никогда, никогда, пока жива надежда
. Какое мне дело, что ты еврейка? Это храм красоты
где я поклон, И ведь еврейка дышит в нем, должен я уйти
мое почтение? Никогда, пока я жив. Клянусь!"

Испугавшись за свои слова она отчаянно любовника, Лия вошла в
тишина, почти сожалея о том, что ее мужество позволило ей
высказывать свои мысли так свободно. Через некоторое время она сказала: "Не сердись
что касается меня, мистер Ле Гранде, я не хотел вас обидеть".

"Это хуже, чем оскорбление, это смерть", - ответил он.

Поднимаясь по ступенькам дома своего дяди, до которого к этому времени добралась Лия.
протянула руку и сказала: "До свидания. Я останусь здесь на ночь".
Обхватив ее мягкую руку, он сказал: "Скоро я тебя увижу. Спокойной ночи".

Неделю после школы мадам Тракстон закрыта, срок военной
академия состава. Муштра, муштра, муштра была остановлена,
выпускной класс кадетов либо выиграл, либо проиграл награды, за
которые они боролись; и список кандидатов на воинские почести
был передан миру. Заметным среди увенчанных именами было имя
заслуженного отличия Джорджа Маршалла. Более благородный, храбрый дух
никогда не выходил из стен колледжа на переполненную магистраль жизни,
или тот, у кого поступь тверже, правдивее, чем у него.






ГЛАВА XIII.





ВРЕМЯ шло. Месяцы перетекали в месяцы, пока не превратились в
календарь исчислялся годами, с тех пор как мы попрощались с мадам Тракстон
последний урок в тот ушедший июньский день 185-го года, и мы смотрели с
полный сожаления взгляд на последнее хорошо выполненное упражнение курсантов-выпускников
того же года.

Солнечные двенадцать месяцев пролетели над этими разлученными людьми.
друзья, многие из которых все еще цеплялись друг за друга со старой любовью школьных дней.
и поддерживали посредством частой переписки тщательный
знание жизни и деяний друг друга. Стоит упомянуть
что эти годы внесли некоторые изменения в жизнь и судьбу
троих из четырех верных друзей мадам Тракстон, а также других людей
которые когда-то были заклятыми друзьями в институте.

В ее Тихом дома на Мелроуз, Лиззи Хартвелл был сталкиваемся ежедневно
корме обязанностей среди стайки шустрых маленьких ученых,
носящая с непринужденной грацией достоинство учительницы школы.

Хелен Ле Гранде, яркая свежая блондинка в школьные годы, расцвела
в светловолосую, красивую, модную красавицу, преданную обществу так же, как
общество было предано ей.

Берту Леви, плутоватую и веселую, как всегда, отправили за границу
завершить образование в Берлине - "Чтобы отрезвить ее и попытаться
сломай ее дух", - написала она в письме Лиззи.

Только жизнь Лии Мардохей, по-видимому, не была отмечена
никакими изменениями. Она стала старше на несколько лет - это все, что увидел мир
перемен в ее жизни. Для посторонних глаз, она по-прежнему проводит
постоянство своей жизни, до сих пор ношу меланхоличным выражением,
и еще позавидуют многие, за ее богатство и красоту. Глаза всего мира
не могли прочесть бедное сердце, которое билось в ее груди
.

По окончании колледжа Эмиль Ле Гранде намеревался изучать юриспруденцию, и
в течение нескольких месяцев пытался сконцентрировать свой разум на прозаическом,
практическом учении Блэкстоуна. Попытка оказалась безуспешной,
а затем он устроился на работу в хорошо зарекомендовавший себя банковский дом,
он занялся бизнесом с похвальным усердием. И все же в его сердце была жива
страсть, которую так долго питали к прекрасной
Еврейке. Он по-прежнему не упускал случая снова и снова заверять ее
в своей неизменной преданности и постоянно пытался самыми нежными
словами любви добиться обещания ее руки.

Это постоянное почтение, которого Лия долго избегала, со временем стало желанным.
и по мере того, как проходил месяц за месяцем, она часто
прошептала себе под нос: "Как бы я ни боролась с этим, я действительно люблю его.
Я верю, что любовь всегда побеждает любовь".

Джордж Маршалл, осуществив свою давнюю
мечту, находился на действительной службе своей страны в звании капитана
регулярной армии. Хотя он был изгнан из своего родного штата, никто
знавший его не мог усомниться в том, что он твердо и храбро стоял на своем посту
исполняя свой долг, готовый выполнять работу для своей страны по ее приказу.






ГЛАВА XIV.





"Сын МОЙ", - сказала однажды Марку миссис Эйбрамс тихим, нежным тоном, когда
заглянула в маленькую библиотеку, где он усердно работал над
что-то полускрытое в его руке: "подойди сюда на минутку, ладно?"
ты?

"Ты торопишься, мама?" ответил он, поднимая свои черные глаза,
блестевшие выражением решимости, и полностью останавливая их
на лице матери.

"Нет, не совсем, если вы заняты; но что вы делаете?"

"Я скажу вам, когда приду, и не заставлю вас долго ждать"
также.

Миссис Абрамс спокойно удалился, и вернулся к постели ее
маленькая дочь Рейчел, которая лежала страдающая от боли и горя
лихорадка.

"Что теперь мама может сделать для своего любимца?" - спросила любящая мать, когда
она склонила голову над своим ребенком и пригладила светлые волосы
от разгоряченного лба; "Твоя рука все еще болит, ягненочек мой?"
Детский стон был ей единственным ответом.

"Какая жалость! Как жестоко, что твоя дорогая маленькая ручка была так разорвана этой дикой собакой!
- продолжала миссис Эйбрамс, снова смачивая
повязку охлаждающим лосьоном и смахивая слезы
которое она не могла подавить при виде страданий своей маленькой дочери
.

Послышались шаги, и Марк появился в дверях, держа в руке
маленький темный предмет, и сказал:

"Мама, ты видишь это? Ну, я приготовил..."

"О, Марк!" - прервала его мать в ужас. "Когда чего ты взял, что
убийственная штука: я вас умоляю, убери пистолет сразу; очень
зрелище это меня пугает".

Марк засмеялся и ответил: "Я починю собаку старой леди Фланнаган,
мама, а потом уберу ее. Она прятала собаку от полиции,
но она не может прятать ее всегда. Я убью его, как только увижу, и уйду.
готовый сделать это. Я поклялся, что сделаю.

"Оставь собаку в покое, сынок, у тебя могут быть неприятности, если ты этого не сделаешь",
ответила его мать.

"Действительно, я не оставлю собаку в покое", - возмущенно ответил Марк, поскольку
он подошел ближе к кровати, на которой лежала страдающая младшая сестра.
с разорванной рукой и горящим лбом. "Думать, что это милое дитя,
как она была невинно катали ее обруч вдоль тротуаров, будучи
что напало дикое, свирепое животное, и ее жизнь так узко спас!
В самом деле, я не оставлю это в покое. Я пристрелю его, как только увижу в первый раз.
а старой карге лучше ничего мне не говорить.
после того, как я это сделаю. Бедняжка!

"Что брат Марк принесет сегодня своей младшей сестренке?" - продолжил
любящий брат, наклонившись и снова поцеловав девочку, и
опять же, перед отъездом в офис судоходной фирмы, в которой
его только что сделали партнером.

"Да, мама", - продолжил он, засовывая орудие смерти во внутренний карман своего пальто.
"Я не воинственный человек, как ты знаешь, но
Я буду носить это, - он указал на пистолет, - пока не убью эту собаку,
конечно. - И, поправив пальто и шляпу, он вышел из дома.

Раввин Абрамс не жил среди роскошных резиденций
Куин-Сити. Довольно ограниченный доход вынудил его найти более
неприхотливый дом, чем, возможно, требовалось для содержания со своим призванием
и жизненной позицией. Тем не менее, применяя на практике учение, которое он
изложил, "никому ничего не быть обязанным" и никогда не жить сверх своего
дохода, он основал свой дом в той части города, которая была
скорее характеризуется низкой арендной платой, чем аристократическими жилищами. Однако,
они были уважаемыми, и удобно расположенный, самый настоящий. Немедленно
прилегающие дома раввина жили болтливого старая ирландка, на
после того, как отвращение и страх соседей. Старая Марджери
О'Фланнаган не нуждался в защите от вторжений
грабители, помимо использования ее собственного ядовитого языка; тем не менее, она
еще больше укрепила свои укрепления с помощью собаки самого свирепого вида.
и свирепые наклонности, которые она назвала зловещим именем
"Опасность". Между ней и Дейнджер существовали сильнейшие узы
дружбы, если не привязанности. Совершенно неожиданным образом этот
свирепый пес напал на маленькую дочь раввина, и когда
отец потребовал жизни собаки от полиции,
она спрятала его так, чтобы до него нельзя было дотянуться, и, ругаясь, как пират,
пригрозила убить любого, кто посмеет подвергнуть опасности.






ГЛАВА XV.





ЛИЯ МОРДЕХАЙ сидела одна в своей спальне. В камине ярко пылал огонь.
газовый свет над головой добавлял квартире мягкости.
яркость. Одетая в удобную малиновую шелковую
накидку, девушка сидела перед камином, положив ногу в тапочке на
решетку камина, и пристально и задумчиво смотрела на фантастические
угли. Без него, мир был холодным и ярким, бледным, дрожащим
Луна наполнила мир своей красотой. Ветер пришел через
моря, и смешавшись с журчанием воды, произвел странный
и призрачный звук, пронесшийся по полупустым улицам,
грубо проникающий в жилища бедности и свистящий вокруг
особняков богачей. Этот звук Лия слышно, как он стремился
попадание на нее Windows, и вниз, прикрытые дымовой трубы. Она
вздрогнул, но это не был необычным или страшный звук, и не
половина так печально, как звук, что плыли вверх по лестнице: звук
низко, сладко поют-Марк Абрамс пения с флейтой-как голос
ее сестра Сара, которая скоро, очень скоро, как ожидается, станет его
жена. Лия слышала этот голос раньше, вслушивалась в его мелодию,
настроившись на другие слова, и вспоминая ушедшее время, она
задрожала, содрогнулась от невыразимого ужаса.

Когда звуки музыки смолкли, она встала и подошла к
окну. Обеими руками прижал тесно рядом с ней столкнуться, так как в
исключить каждый проблеск света изнутри, она уверенно посмотрела
окна. Все без было светло, и холодно, и красиво. Белые
пушистые облака плыли по небесам, как множество призрачных птиц
над глубоким синим морем.

"Холодно снаружи и холодно внутри", - пробормотала она, а затем, как будто
охваченная какой-то внезапной решимостью, она отвернулась от окна обратно к
небольшому секретеру, сказав:

"Да, я больше не буду откладывать. Я должна ответить на письмо Лиззи и рассказать
ей все. Мои обязанности в течение ближайшей недели будет нажатие, позволяя мне
нет возможность писать, равную той, настоящей".

Затем она написала: "Королева города, 20 января, 185-.

"МОЙ ДОРОГОЙ ДРУГ: Сегодня ночью я выглянул из своего окна
на холодный, яркий мир, окутанный лунным светом, и когда я смотрел на
далекий туманный горизонт, даль напомнили о моем далеком
друг в Мелроузе - вспомнил также тот факт, что твое последнее
приветственное письмо непривычно долго оставалось
без ответа. Ваше письмо, что пришли на Новый год, пришли как
весенние цветы, всегда свежие и красивые. Этим пренебрегли
из-за неизбежного давления обстоятельств, которыми я был окружен
пренебрежение которыми, я уверен, вы оцените и
простите, когда я подробно изложу следующие факты.

"Моя сестра Сара выходит замуж через неделю. Это приближающееся событие
стало причиной того, что мое время ограничено, я стараюсь не попадаться на глаза и
даже по памяти, все время пишу письма.

"Да, дорогая Лиззи, долгожданное бракосочетание действительно вот-вот состоится
и все наши домочадцы, кроме меня, в лихорадке
от волнения и восторга.

"Моя мачеха в восторге от успеха своего плана и
даже снисходит до того, чтобы быть доброй ко мне, ко мне, Лиззи, которую она так
долго и преданно презирала.

"Мой отец, кажется, тоже рад этому союзу, зная
превосходный характер Марка и его деловые качества, и ценя
связь с семьей раввина. Сам Марк выглядит счастливым
в надежде заполучить Сару в жены. Но что касается Сары, я не могу
с трудом угадать ее чувства; она слишком молода и беззаботна
чтобы полностью осознать предстоящий ей шаг. Она, кажется, в восторге от
случая, который преподносит ей так много красивых подарков; и
я думаю, что кроме этого, она почти ни о чем не думает. Свадьба состоится
в синагоге, а прием состоится здесь, дома.
Марк преподнес Саре несколько элегантных подарков, подарков, которые должны принадлежать мне.
Разве неправильно писать эти слова - слова, которые содержат так много
смысла? Может быть; но, как ты все знаешь, дорогая Лиззи, я не буду
сотри их. И это напоминает мне кое о чем, что я должен тебе сказать, о
еще одном образце двурушничества и предательства, навязанном мне
Ребеккой. Несколько недель назад двоюродный брат моего отца, барон фон Розенберг,
услышав о предстоящем замужестве Сары - я уже рассказывал вам об этом
кузен раньше - прислал коробку с ценными подарками для детей,
все мы, включая Сару, конечно. Среди статей присылал, были
элегантный темно-красного бархата мантию, и бриллиантовую брошь. - Эти следы, -
писал барон, - неужели для вашего старшая дочь-Лия, я верю'.

- Мой отец передал письмо своей жене, предполагая, конечно, что я
было бы позволено ознакомиться с ним. Но вместо этого она спрятала письмо
и, расставаясь с подарками, сказала мне: "Вот, Лия,
красивое ожерелье, присланное тебе бароном, и это элегантное бархатное
накидка и бриллиантовая брошь для твоей сестры Сары-свадебные подарки
. Как любезно со стороны барона вспомнить ее так подробно!
"Да, - сказал я, - это было мило и вдумчиво. Я рад, что он
был так щедр. Я, конечно, благодарю его за то, что он помнит обо мне.
"Мне не снилось ничего, кроме того, что она говорила мне правду, и при этом
я не должен был подозревать обман, но, к сожалению, я
однажды случайно услышала, как мой отец спросил: "Ребекка, как Лии понравились
накидка и брошь, которые прислал ей барон?"

"О, она нашла их прекрасными такими, какие они есть", - последовал быстрый ответ;
"но как великодушная девушка - таких немного - она умоляла свою сестру
сохранить их, как подходящие свадебные подарки от нее, а также знаки
ее любви".

"Она милое бескорыстное создание, - ответил мой отец с
доверчивостью ребенка. - Я никогда не видел другой молодой особы, похожей на
нее. Она настолько глубока и скрытна по своей натуре, что ее мысли нелегко прочесть
. Иногда мне хотелось бы, чтобы она была более открытой и доверчивой; но
она прелесть, несмотря на всю свою сдержанность".

"Да, и любит Сарру до идолопоклонства", - последовал мягкий, хорошо сформулированный
ответ.

"Это все, что я услышал, дорогая Лиззи, из нашего разговора, а затем,
с ужасом и тошнотворным ощущением, я улетел - улетел к
одиночеству и общению с самим собой.

"Я не осмеливался разуверить моего отца; и что касается подарков, то мое сердце взывало
"Уходите, тщеславные безделушки, уходите? Что такое бриллианты и бархат для
опустошенной души? Уходи, как Марк Абрамс, и многие другие вещи, принадлежащие мне по праву
, ушли от меня - из-за предательства и мошенничества.'

"После этого ужасного открытия, дорогая Лиззи, я тосковал по твоему искреннему сердцу
, такому теплому от сочувствия, но оно было далеко, и никто
средство общения между нами - бездушная, лишенная слез ручка.
Тогда этого было недостаточно; теперь это чувство прошло.

"Но я прошу у вас прощения за то, что отнял так много времени и пространства у
себя и своих горестей. Простите меня.

"Когда свадьба закончилась я напишу вам полный и подробный отчет
это все.

"Я говорил вам в моем последнем Берты Леви? Она совершенствует свой
голос в Берлине и обещает стать замечательной певицей, они
скажи. Ты бы когда-нибудь подумал, что она может быть трезвой достаточно долго, чтобы
спеть хотя бы короткую балладу? Какой девушкой была Берта!-действительно хорошей и доброй
хотя, несмотря на ее колдовство.

- О, я! ты когда-нибудь хотела, Лиззи, снова стать школьницей у
Мадам Тракстон? Я хочу. Я часто вспоминаю песню: "Назад, повернись
назад, о Время, в своем полете", и мне всегда грустно, что мой
крик не услышан этим быстроногим монархом.

"Я вижу, мадам иногда Тракстон. Она всегда была привержена, как вы
знаю, и неотложные дела на новое учеников исключают из ее
ум все воспоминания старых. Но я люблю ее, и всегда
должен.

"Мне кажется, я слышу, ты спрашиваешь, что Эмиля?' и в нескольких кратких
слова я могу ответить. Я все еще иногда вижусь с ним, и он все еще
признается в своей неизменной любви ко мне. Прости меня, Лиззи; прости
то, что может показаться моей слабостью, но я должна признаться в этом, я верю, что я
люблю Эмиля. Твердо, как и я когда-то обещал тебе, чтобы ты заткнулся мое сердце против
его реверансы в любви, я медленно, но верно привели меня
резолюции, и теперь я могу, но откровенно признаться в этом. Я не думаю, что
должна когда-нибудь выйти за него замуж. Я сказал ему об этом снова и снова, и я
поверьте, я никогда не откажусь от этого решения. Я никогда не говорила своему
отцу о преданности Эмиля мне. Я не считала это необходимым, поскольку
Я не собираюсь выходить за него замуж; и потом, я боялась сказать ему об этом
. Я встречаюсь с Эмилем лишь случайно, и то редко. Я знаю, что ты бы
посоветуйте, чтобы не видеть его вообще, а может и не буду в будущем.
Nous verrons.

"С тех пор как я писал тебе в последний раз, Китти Легар умерла. Она была
увядая, как вы знаете, в течение длительного времени потребления. Дорогие девушки,
сейчас она находится в состоянии покоя; и, я думаю, можно позавидовать.

"Но, дорогой друг, я растягиваю свое письмо до утомительной длины. В
тишина этого часа призывает меня искать покоя. Итак, поспешно и
с вечной любовью я желаю тебе спокойной ночи. "Твоя собственная "ЛИЯ".






ГЛАВА XVI.





Проходили дни, и ночь перед свадьбой нависла своей холодной,
беззвездной тьмой над Куин-Сити - нависла, как черный покров над усопшими.
мертвые.

"Мой дорогой", - сказала миссис Эйбрамс, когда Марк в этот вечер готовился
покинуть свой дом и отправиться к своей невесте, чтобы сделать последние
необходимые приготовления к предстоящей церемонии. "Я бы хотела, чтобы ты был
со мной сегодня вечером. Материнское сердце взывает к последнему вечеру своей жизни.
свободная жизнь сына требует последних мгновений того времени, когда она может назвать его исключительно своим.
Завтра, дорогой мальчик, ты больше не принадлежишь мне. ....
....... У меня будут лишь второстепенные права на вашу любовь и
дружеское общение, и в будущем я должен утешать себя
знанием того, что, потеряв мать, мой сын обрел жену ".

- О мама, - ответил Марк с озабоченным видом, - не говори так. Я
Сегодня вечером вынужден ненадолго задержаться у мистера Мордехая, а также
заехать к Криспину и убедиться, что мой ботинок натянут, и
потом я поспешу обратно. Узкие сапоги в день свадьбы, мама, будут
совсем не умею, знаешь ли, - игриво добавил Марк, поглаживая
мягкие волосы, которые волнами падали на овальное еврейское лицо - бледное, нежное
это было лицо. "Я очень скоро вернусь".

"Брат Марк, разве ты не рад, что с моей рукой все в порядке? Мама говорит, что я может
ходить в синагогу, тоже, завтра, и увидеть тебя замуж", - сказал
невинная сестра, чьи растерзанные рука все еще висела в снежное
повязки на шее.

- Да, голубка, это действительно так, - ответил Марк, наклоняясь к
хорошенькой девочке и нежно лаская ее. - Если бы моя маленькая Рейчел могла
если бы там не было брата Марка, он не считал бы себя удачно женатым.
Мне жаль только, что я не смог взглянуть на этого злобного пса, который
так обидел мою дорогую. Неважно, я все еще готова и жду его возвращения.
и тогда я отомщу.--Спокойной ночи, дорогая мама.,
Я должен идти; сладко желаю спокойной ночи тебе и маленькой Рейчел - до моего возвращения.
" Молодой человек вышел в холодную, темную ночь и
повернулся лицом к элегантному дому еврейского банкира.

"Умф! умф! Дис-тяжелый ночной Питер-холодный ветер, и нет
звезды. Люди должны буду благодарен де старый перевозчик," крякнул, а
заговорил невысокий, слегка сгорбленный старый негр, стоя рядом.
с любопытством выглядывая из окна тускло освещенной, затянутой туманом старой
типографии "Куин Сити Курьер". Затем, повернувшись, он
зашаркал к двери, восклицая: "Плохая ночь у моего ревматика".
и продолжил, спускаясь по истертым ступенькам: "Босс, просто...
дайте мне немного в'искейской настойки - в'искейская настойка очень хороша
от ревматизма. Может быть, когда они хорошенько согреют меня, я не буду чувствовать себя такой окоченевшей
и холод не будет так ужасно щипать. Умф! умф! умф! подопечный
вторым идет фуст", - и, еще крепче сжав пачку бумаг
и снова собрав вокруг себя складки поношенного серого одеяла
, старый носильщик двинулся вперед так же быстро, как холод и
его окоченевшие конечности позволяли, в его привычном ритме.

Было три часа утра, и в течение часа он тащился по
и дальше, мимо блока и площади, литье прием бытовых
посетитель, "Курьер", да и оставил, как он пошел. Внезапно он
на мгновение остановился, прислушиваясь. "Дир, уже четыре часа", - сказал он, когда
в старой церкви Святого Луки пробили время. "Я скоро закончу это отделение,
себя во времени за городом тоже шляхта, как Дэй берет завтрак поздно.
Питер уже давно круглое, но он не против дат, поэтому он ГИЦ де
деньги. Все светское общество знает старину Питера, и как снимаются шляпы.
а дамы улыбаются, когда снова наступает Новый год. Хм!
Джинго! Какое у него колено затекло! Когда старый Питер умрет, неббер найдет
другого перевозчика, похожего на него. Питер Неббер остановится на нуффин, де рейн и нор
де шайн, де северяне и еще что-нибудь - умф! даже от ревматизма.
Тут старик прервал свой монолог, наклонившись, чтобы потереть
пораженный член, который так замедлял его прогресс и чья боль была
постоянным напоминанием о том, что его ловкость и молодость ушли
навсегда. Выпрямившись, он начал снова: "Это жесткая замазка"
Зимой практически ни на кого, особенно на ревматика. Если бы не de
w'iskey bitters of de boss, старина Питер не был бы таким бойким, как сейчас.
Босс говорит: "Виски биттер очень полезен для чего угодно", и я верю
ему. Вот и Джиннивери, и зима миновала, и
к следующей зиме ревматизм пройдет, и тогда я снова буду
как новенький ". К этому времени старый перевозчик уже стоял напротив
Цитадель-сквер и, остановившись на мгновение в своем прихрамывающем марше,
он посмотрел направо и налево, назад и вперед, а затем сказал:
"Думаю, я сэкономлю квартал, направляясь к Вайн-стрит, срезав путь через
площадь Цитадели - так я и сделаю. Ворота всегда заперты на этом
час, но я знаю, где я могу проскочить под свободные нары.,
документы и все." С этими словами он, прихрамывая, перешел улицу, нашел отверстие
и, согнувшись пополам, в мгновение ока прошел через него. Затем
тащась дальше, он снова вспомнил о превосходном средстве от
всех своих недугов, особенно от "ревматизма", и продолжил
очевидный восторг:

"Следующей зимой в'иски биттерс тоже будет хорош, и де босс будет рад
уверен, что у него найдется что-нибудь вкусненькое для нас обоих. Я "знаю", что босс заболел
ревматизмом. Я... Привет! что это? Иди своей дорогой, старина
грунтер. Этот старый Питер".

"О Боже! помоги мне! иди сюда!" - простонал еле слышный голос. "Иди
ко мне! помоги мне! помоги мне!"

"О господи!" - воскликнул старый Питер, отскакивая во внезапном испуге.
"Кто это? Чего ты хочешь? В чем дело? Я не люблю спиртное.
Вы не можете обмануть меня. Я перевозчик Обь-де-Курьер Дезе пять'
двадцать лет. Чего вы хотите?"

"О Господи! помоги мне! Приди ко мне, Питер. Я знаю тебя. Я не могу причинить вреда.
Приди, умоляю! Приди скорее! Успокоенный слабыми, но
настойчивыми словами, старый Питер приблизился к темному предмету, который лежал
на земле, едва различимый в тусклых сумерках
приближающегося дня.

- Наклонись поближе ко мне, Питер. Я умираю. Мне холодно, я слаб и
хочу сказать тебе несколько слов.

- Боже милостивый! - и старый негр вздрогнул, склонившись над
распростертым перед ним телом.

- Ты что, не узнаешь меня, Питер?

Питер наклонился ближе.

"Масса Марк Абрамс, это ты? Что с тобой? Кто это сделал
это? Кто тебя убил? Скажи мне, скажи ради Бога.

- Послушай меня, Питер, послушай. Я умираю - ранен в грудь из
пистолета.

"Кто это сделал? Кто это сделал? Ради всего святого, кто это сделал?"

"Никто, Питер; успокойся; послушай меня. Это была случайность. У меня был в
внутреннего кармана своего пальто небольшой пистолет. Проходя здесь
около одиннадцати часов, торопливо возвращаясь домой от Криспина, я
случайно споткнулся, и когда я падал, пистолет разрядился и
убил меня. Вот, быстро возьми пистолет и беги за моим отцом.
Поторопись, парень, поторопись, чтобы я мог, если возможно, попрощаться. Возьми
пистолет с тобой. Я недостаточно силен, чтобы дотянуться до него. Поторопись.

В ужасе старый носильщик нащупал его на земле и
случайно опустил руку в лужу крови рядом с раненым
мужчина.

"Дьявол? Я ненавижу кровь? Это плохо, плохо, плохо! Месса Марк! Месса
Марк! Ответа нет.

"Месса Марк! Я верю, что он мертв. Я так и боялся. Месса Марк! По-прежнему нет.
ответа.

"О господи! Я уберусь отсюда. Бедный ребенок мертв, и если меня здесь увидят
, они могут обвинить меня в убийстве. Я не могу пойти и рассказать
нуффину. Старина Питер напуган. Я должен убираться отсюда", - и, собрав свои
документы и одеяло снова, он покинул место трагедии
стремительно, как его конечности инвалидов позволит, ощущение, как будто какой-то
страшный призрак были в тесном преследования. Бессознательно он носил с собой
пистолет и был уже на расстоянии многих квадратов, прежде чем достаточно
собрался с мыслями, чтобы заметить
смертоносное оружие в своей руке. "Что ему с ним делать?" - сразу же промелькнуло у него в голове.
и поскольку разгорающийся дневной свет помешал ему вернуть нож на место рядом с жертвой, он решил оставить его себе.
он........... Он умер...........
это. Он не осмеливался отбросить это от себя.

Поскольку старый Питер был слишком напуган, чтобы открыть правду о
трагедии, он сразу же решил навсегда сохранить тайну в своей груди
и поскольку он не был виновен ни в каком преступлении, он не боялся
тайна раскрывается. Поэтому он отправился в наступающие утра,
по его долго, нудно круг обязанностей, и ни один читатель в этот день
пропустил "курьер" или подозревал секрет, что сокрыто в
грудь перевозчика. Через несколько часов после колонки "Курьер" было
бережно отсканированы, на этом январское утро, "лишние" мелькали
из брюк, и затопила города Королева с ужасом и
многие из сердца горе и печаль. Она гласила:

"Страшная трагедия! Загадочное убийство! В день свадьбы превратился в
день скорби и горькое разочарование!

"Сегодня рано утром было обнаружено тело молодого Марка Абрамса
мертвое, оно лежало в луже крови недалеко от центра
площади Цитадель. Как он пришел к смерти, до сих пор остается загадкой, но
несомненно, это было от руки убийцы. Самый ужасный
факт, связанный с этим печальным бедствием, заключается в том, что в день
смерть несчастного человека должна была наступить в день его свадьбы. Он должен был
жениться на второй дочери Бенджамина Мордехая, эсквайра, банкира.
Его тело перенесено в дом его отца, достойного.
раввин синагоги на Мейпл-стрит. Похороны состоятся сегодня.
днем, в час, назначенный для свадебной церемонии. Редко когда
Куин-Сити был так потрясен; и многие с тяжелым сердцем будут
сегодня присоединяться к воплю горя, который исходит от пострадавшей семьи ".
семья.

Так гласил бюллетень, и догадки, ужас и печаль были
на устах многих мужчин, женщин и детей в Куин-Сити.






ГЛАВА XVII.





МЕЛРОУЗ, дом Лиззи Хартвелл, был промышленным поселком в
северной части Южного штата. Более живописное или привлекательное место
редко можно найти. Он венчал вершину одного из хребтов
длинных, пологих холмов, которые тянулись от реки, подобно диадеме
венчающей чело монарха. Заснеженные дома, приютившиеся среди
густой листвы, и тщательно подстриженные ряды живой изгороди, придавали
этому месту английскую атмосферу аристократического уединения. Чистый
серебряная река, которая вращала шпиндели знаменитых
фабрик, окружала эту романтическую деревню, как мать дитя
своей любви. Эти фабрики, успешно функционировавшие на протяжении
почти четверти века, дали работу множеству честных,
трудолюбивых людей, которые в противном случае ходили бы скудно одетыми и
плохо питались, возможно, уже погибли.

Мистер Калеб Шайлер, управляющий и владелец этих
фабрик, был великодушным жителем Новой Англии, который привез в
этот Южный штат отличался его родной бережливостью и предприимчивостью, и он потратил
полезный и сравнительно длительный срок в построении и
повышение Мелроуз. Хватит интеллекта и богатство собрались там
чтобы сделать религиозные и образовательные преимущества желательно, если не
улучшенный. Все дома были ухоженными и привлекательными, и Мелроуз
был очаровательным местом для жизни, хотя и удаленным от железных дорог или
пароходов.

В восточной части деревни, там, где начиналась извилистая дорога,
пологий спуск к реке, стояла простая, но удобная и
просторная школьная комната. Ее возвели много лет назад для "Янки
школьный учитель"; теперь его занимала Лиззи Хартвелл, которая
была любимой ученицей этого же учителя много лет назад, когда она
была совсем маленькой девочкой. Чахотка давно свела ту учительницу
с ума, и время привело к тому, что светловолосая маленькая девочка заняла
ее место.

Над толпой фабричных детей, а также собравшихся из
более состоятельных семей, Лиззи Хартвелл теперь руководила с большим
достоинством и грацией, как школьная учительница. В этой сфере жизни ее
способности ума, души и тела нашли полный простор для совершенного
развитие. Любит детей, любит учиться, всегда рада помочь
тем, кто жаждет знаний, рада просветить невежд, Лиззи
Хартвелл была счастлива и к тому же приносила пользу в работе, которой занималась
. Прошло уже более трех лет с тех пор, как Лиззи ушла от мадам
У Тракстона заканчивался второй год ее преподавания.
Был сентябрь. Леса умирали раньше обычного, в разгар
золотого бабьего лета. Дни стояли сладкие и восхитительные, и Мелроуз
был так же привлекателен в своей осенней красоте, как и в
свежести весны. Приближался конец одного из таких
очаровательные сентябрьские дни, когда Лиззи Хартвелл подошла к двери
своей классной комнаты, чтобы посмотреть на заходящее солнце и проверить, не слишком ли долго она
задерживает детей. Мгновенно ее внимание
арестован урчание три недели кареты, медленно, медленно
на холм перед ней. Мгновение она стояла, наблюдая за его медленным приближением
, очевидно, не обращая внимания на класс, который уже был "в
очереди" на полу, с нетерпением ожидая последнего чтения, которое
освободит их. И все же учительница смотрела на
почтовую карету, которая наконец достигла вершины холма, и
лошади, словно под влиянием нового вдохновения, побежали бодрой
рысью и быстро приближались к зданию школы. Вдруг
лицо молодого школа-хозяйка побледнела, а затем малиновыми, как
она мельком увидела лицо, которое устало откинулся рядом с
тренер-дверь и выглянул наружу-лицо знакомо, и все же не хорошо
вспомнил: красавец, мужественное лицо, омраченное военных
кап-и как озарение пришла мысль, что она видела, что
лица. Взяв себя в руки, Лиззи отвернулась от двери.
спокойно, как всегда, осмотрела класс правописания, похвалила всех
за их совершенство в декламации и с благословением распустил
маленькую группу энтузиастов на весь день.

- Кто это был? - пробормотала она, медленно надевая щегольскую шляпу и
накидку и машинально натягивая лайковые перчатки, готовясь
отправиться домой. "Я уже видел это лицо раньше, я думаю, и
но я не уверен. Это может быть Джордж Маршалл?" - сказала она
медленно. - Если так, то время изменило его, но, думаю, только в лучшую сторону.
Как меня пугает мысль о том, что я когда-нибудь снова увижу Джорджа Маршалла!
Но я глуп, очень глуп, воображая такую абсурдную вещь. О,
нет, он никогда не приедет в Мелроуз. Я бы хотела, чтобы он это сделал", - и она начала
напевая тихую песенку о любви, наполовину бессознательно, наполовину испуганно, пока она
тащилась домой.

Час спустя надушенный billet doux доставил в коттедж вдовы
поздравления от капитана Джорджа Х. Маршалла, США. Он
наконец-то действительно прибыл в Мелроуз.

Получив ограниченный отпуск в армии, он вернулся домой
навестить своих родственников и друга в Мелроузе. Времени было
неизбежно мало. Только одну неделю он мог провести в Мелроузе - одну короткую.
семь дней - дней, увенчанных золотым ореолом в последующие годы. Для
молодая школьная учительница: это были дни, наполненные надеждой и
счастьем, яркие, как лучезарное солнце, которое возвестило им о начале пути, один за другим
. Дни, что она расстается с сожалением, как и их солнца
пошли вниз. Шесть из этих золотых дней прошло-прошло в приятной
Конверс, в пении, в чтении, в надежде, а седьмой был
приближается.

- Мистер Маршалл, - сказала Лиззи вечером шестого дня, - неужели
вы уедете из Мелроуза, не зайдя в мою школу и не сказав мне, что вы
думаете о моем призвании?

- Конечно, нет, если вы доставите мне удовольствие, а завтра
это единственное время, которое у меня осталось, - ответил он.

"Что ж, тогда приходи завтра, если хочешь, и увидишь меня на троне в моем королевстве.
" Моя школа открывается в восемь часов, потому что в этой стране мы
преподаем долго и честно. Наши люди ничего не знают о пятичасовой системе обучения
, - весело ответила она.

- Тогда, мисс Хартвелл, если вы доставите мне удовольствие, я зайду к вам.
рано утром, и мы прогуляемся по берегу реки. Я должен
расскажу вам еще о своем приезде в Мелроуз, и тогда я увижу тебя в
ваш сфере труда. Дадите ли вы мне эту последнюю просьбу?" молодые
мужчина нервно потребовал.

"Я сделаю это с удовольствием", - ответила она. "Я буду готов к семи"
и я покажу тебе место, где, по преданию, индианка
девушка прыгнула с утеса в лодку своего возлюбленного, ожидавшего внизу,
чтобы ускользнуть от преследования своего разъяренного отца, и погибла на скалах
."

"Это было печально! "Жертва любви" действительно, ужасной ценой!
задумчиво ответил молодой человек. "Я верю, что когда-нибудь добьюсь большего успеха
, чем был индийский влюбленный".

Лиззи задрожала и, переведя взгляд на вазу с полевыми цветами,
украшавшую простой стол, смущенно ответила: "Бедняжка Винона!
у нее была печальная судьба".

"Завтра, в десять часов, дилижанс отходит. Я смогу увидеться с тобой
какое-то время утром, можно? Итак, я пожелаю тебе спокойной ночи", и Джордж
Маршалл встал и протянул руку.

- Спокойной ночи! - пробормотала Лиззи с замиранием сердца.
в глазах помутнело, и почти показались слезы.

Прошла ночь, и наступило утро - яркое, ясное, свежее утро; и
молодая девушка проснулась с рассветом.

"Ах, я!" - вздохнула она, укладывая блестящие локоны перед своим
простым зеркалом. "Это последний день. Я почти жалею, что он вообще пришел
в Мелроуз. Раньше меня так интересовала моя школа; боюсь, теперь
Я всегда буду думать об армии. Да, я надену эту синюю
лента - он любит синюю, ему понравилась голубая "незабудка", которую я надевала у
Мадам Тракстон в первый вечер, когда я его встретила. И эти фиалки
Я приколю к груди, они тоже голубые. Боюсь, я глупая девочка;
и все же в моем сердце какая-то странная боль. Неужели это ... Увы! Я
не могу произнести это вслух. Семь часов! Он идет! да, он здесь! Я слышу
его шаги на крыльце."

Джордж Маршалл выглядел бледным и встревоженным, когда прощался с миссис
Хартвелл и вышла из своего аккуратного белого коттеджа этим прохладным сентябрьским утром
в сопровождении молодой школьной учительницы. Его
задумчивое лицо хранило отпечаток бессонной ночи, и он был
молчалив и рассеян. На его стороне Лиззи болтала прочь, как будто
подкупили, чтобы рассеять мрак и тишина, которые угрожали окружить
их-болтали, как будто никакие другие чувства, чем веселье наполняли ее собственного
сердце страхом,-болтал до тех пор, пока кривая в Белом песчаная дорога привела
их в вид на реку, и под кластер широко-раскидистая
вода-дубы, в тени сломанной массы камня.

- Мисс Хартвелл, - резко сказал Джордж, - сядьте здесь, рядом со мной, на
эти покрытые мхом камни, прежде чем мы пойдем дальше, и позвольте мне сказать
вам то, что я достаточно долго держал невысказанным. Ты согласна?

Лиззи ничего не ответила, но робко последовала за ним и села
рядом с ним на камни, покрытые лишайником. Когда Джордж Маршалл поднял взгляд
, из ее настоящих голубых глаз скатилась слеза, и, тронутый этим свидетельством
эмоций, он сказал с глубоким пафосом:

"Мисс Хартвелл, я люблю вас, и вы это знаете. Если бы это не было грехом
против великого Бога, я бы сказал, что обожаю вас. Могу ли я надеяться, что
эти хрустальные слезы предают проявления родственной любви ко мне?
Ничего, кроме любви, чистой и чистой, любви к себе, когда-нибудь
привезли меня в Мелроуз. Могу ли я уйти с уверенностью, что моя любовь
возвращена, и с надеждой в сердце прийти когда-нибудь снова
и объявить тебя своей женой? Могу ли я?"

Слезы все еще текли из чистого фонтана невинных Лиззи,
нежное сердце, и голову склонил так же мягко, как Лилия Гейл
но ответила она твердо, кротко, по-настоящему, "да, я тоже тебя люблю, и я
обещанием, с благословением Божиим, в один прекрасный день стать твоей женой".

- Тогда вытри эти слезы и дай мне увидеть в глубине твоих
невинных глаз, что твое обещание серьезно и неизменно.

"Поскольку моя душа бессмертна, я серьезен; и поскольку Небеса истинны, я
буду верен твоей любви. Никогда не сомневайся во мне. Вот, возьмите эти
невинные цветы, скромные дети дикого леса - эти фиалки, как
залог моей непритворной любви". и, расстегнув золотую брошь,
она позволила нежным цветам упасть в раскрытую ладонь своего возлюбленного.

Собрав подношения любви, Джордж Маршалл пожал протянувшую их изящную руку
и запечатлел на ней пылкий поцелуй,
сказал: "Да благословит тебя Бог, моя дорогая, и прими это как печать моего
благословения".

Когда автобус, курсирующий три раза в неделю, выехал из Мелроуза в тот очаровательный
осенний день и проехал мимо школы девы, вздох, который она
бросила ему вслед, был не без надежды, и тот, который издал влюбленный
в ответ послышалось обещание прийти снова когда-нибудь, не за горами, и
навсегда забрать ее из той классной комнаты.






ГЛАВА XVIII.





Ужасная трагедия, наполнившая сердца стольких людей.
Ужас, безвременная и загадочная смерть Марка Абрамса, вызвала
давным-давно были связаны с событиями прошлого. На еврейском кладбище
, в пригороде Царицы-Сити, покоились его бренные останки
. Несколько месяцев назад пробилась трава, и цветы любви
распустились над его лишенной пульса грудью. На седьмой день
каждой недели, начиная с того ужасного января, несчастные отец и
мать благоговейно обращали свои лица к городу своих
отцов и возносили свои горячие молитвы. И все же время не уменьшило
горе, которое принесло время в израненное, кровоточащее сердце матери.
Устало и часто с отчаянием она тосковала по тому неизведанному,
неизвестна жизнь за гранью, где она смутно надеялась на воссоединение с ней
потерянный сын.

Сара Мардохей, молодые, легкомысленные, неустойчивые, в смерти ее
любовник был разочарован, но сердце не разбито. Оправившись от
потрясения, вызванного ее горем, с жизнерадостностью и эластичностью юности, ее
репринты едва ли вышли за рамки периода, который принес расцвет
месту упокоения мертвых. Пусть никто не осуждает это юное
сердце, которое по своей природе не могло сидеть, окутанное
мраком и печалью, и не содрогаться при мысли о том, что когда летом
пришла, тепла и яркости, она была как свет из сердца, как
птицы, которые колядовал в саду вокруг нее просторный дом.

Не такая скорбь ее огорчил мать. Изо дня в день,
с тех пор как рухнула ее заветная надежда, сожаление и разочарование
терзали ее грудь с всепоглощающей силой. Она презирала судьбу,
которая сорвала ее планы и замыслы и оставила объект своей
ненависти все еще не подавленным. Лия, с ее красотой и неподдельной грацией,
снова должна была одержать победу. И снова она могла оказаться не такой уж успешной.
Ребекка была холодной, жестокой и лживой - Лия внушала страх. И снова она могла оказаться не такой успешной.,
подавленная и несчастная. Увы! бедная Лия Мордехай. EMILE LE
ДНЕВНИК ГРАНДЕ.

"15 августа.-Хотя меня зовут Эмиль, я уверен, что добьюсь успеха.
в моем стремлении жениться на еврейке. Она прекрасна! Она принимает
мое внимание сейчас добрее, чем когда-либо прежде, и она
признается, что искренне любит меня. Это "полдела".
Временами она кажется очень несчастной, но только однажды она намекнула мне.
что ее жизнь была чем-то иным, кроме яркого летнего дня. Однажды я
думал, что она любила Марк Абрамс, и я ненавидел его за это; но это
бесполезно теперь. 'Мертвецы не рассказывают сказки'.

"20 августа. - Ух ты! как мама была в восторге сегодня, когда я намекнул, что
возможно, женюсь на Лии Мордехай! Она с негодованием спросила, что я
"намеревался сделать с Белл Аптон, девушкой выдающейся респектабельности
и равной семье Ле Гранде?" Я мягко намекнул, что
не смог бы полюбить такую ничтожную женщину, какой была Белл Аптон; и если
она была влюблена в меня, то без причины."Я заплатил ей
немного внимания, но только для того, чтобы доставить удовольствие маме и Хелен. Она слишком
женственная, если уж так аристократична - и вполовину не такая красивая, как
"моя прекрасная жена". О! эти мечтательные глаза! Они преследуют меня день и
спокойной ночи. Мне кажется, я болен любовью!

"30 августа. - Это был незабываемый месяц для меня. Прошлой ночью, при свете звезд
, когда я шел домой с Лией из Бэттери, она пообещала
выйти за меня замуж; да, на самом деле выйти за меня замуж! Сказала, что несчастлива дома
- Интересно, почему - и вышла бы за меня замуж в целях самозащиты, если бы не
другая причина. В ее темных глазах стояли слезы, когда она сказала суровым, хриплым голосом:
"Если ты любишь меня, Эмиль, по-настоящему любишь и будешь
верный мне, я оставлю всех остальных и выйду за тебя замуж". Тогда она
заставила меня поклясться в этом - поклянись там, яn лик голубых небес и
сверкающие звезды. Я дрожу, когда вспоминаю своих родителей
неудовольствие, но потом я люблю девушку, и должен выполнить свою клятву, даже
до смерти. Через месяц мне будет двадцать пять лет, и до
другое рождение-день катается, после этого, я должна быть замужем
человек-женился на девушке, которую я люблю, Лия Мардохей, еврейка. Интересно
то, что мир будет говорить. Но мне все равно, любовь не знает преград.
Когда мои планы немного более определенными, я должен упомянуть вопроса
серьезно к моему отцу. Мама этого не услышит, я знаю. И
тогда; если он захочет, все хорошо; если он не захочет, все хорошо.
все равно. Я женюсь на ней".






ГЛАВА XIX.





ЛИЯ МОРДЕХАЙ сидела одна на южном балконе дома своего отца
однажды ночью в том самом памятном августе, события которого
были так полно описаны в дневнике Эмиля, - сидела одна, наслаждаясь теплым
серебряный лунный свет, заливавший весь мир вокруг нее, - сидела одна,
думая, мечтая, опасаясь, смутно надеясь. Внезапно звук
голоса матери донесся до нее из соседней комнаты и привлек
ее внимание. Она невольно прислушалась. "Да, дорогой муж, Лия
стремится уехать - даже несчастна из-за страха быть отвергнутой".

"Ты удивляешь меня, Ребекка", - ответил любящий муж и отец. "Я
никогда не мечтал, что Лия захочет посетить Европу. Она никогда не
говорила мне об этом".

"Нет, не будет она когда-нибудь. Она боится вашего неудовольствия, боится
выдать желание расстаться с вами, даже на короткий период
времени; но все равно она жаждет уйти. С тех пор, как Берта Леви отправилась в
В Берлин она тоже лелеяла тайное желание поехать. Вы хорошо знаете
что музыка - страсть ее души, и Лия стремится к культуре,
которую она не может получить в этой стране ".

"Дорогое дитя!" - воскликнул отец, "она должна быть удовлетворена в ее
желания, и исследования в Отечестве пока она выбирает. Она всегда была
хорошей, послушной, любящей дочерью и заслуживает быть
вознагражденной ". Затем, после минутной паузы, добавил с
плохо скрываемым волнением: "Да, моя дочь всегда послушна и
добра, но немного чересчур рассудительна для столь юной особы; но ее мать была
всегда заботливая, милая женщина, и я полагаю, что это наследство ребенка.
Мистер Мордехай вздохнул. И Ребекка, уловив направление
его мысли, быстро вернулась к теме, сказав:

"Ну, муж мой, какие меры ты можешь принять в связи с отъездом Лии?
Конечно, ты не можешь сопровождать ее".

"Это легко сделать", - ответил он. "Каждую неделю появляются люди,
направляющиеся прямо в Европу из этого самого города; и, кстати, мой
друг Соломон Штеттхаймер рассчитывает вскоре отправиться в Виртемберг, чтобы посмотреть
после наследства умершего родственника, и я мог бы смело доверить
Лию на его попечение. Я немедленно напишу своему кузену, барону, и
передам ее под его опеку.

- Это мудрый план, муж мой, и он доставит Лии огромную радость. Сделать
он известен ее как будто это было только приятным сюрпризом, что вы были
предлагая ее, не говоря уже о том, что я познакомил тебя с ней
пожелания".

"Я так и сделаю, доброе сердечко, хорошая маленькая женщина, какая ты есть",
нежно ответил мистер Мордехай, поглаживая Ребекку по
руке.

Лия больше ничего не слышала. Потрясенная и напуганная этим вероломным
заговором, она тихо прокралась с балкона, прошла через боковой
сад, вошла в дом через заднюю дверь и поспешила в свою
собственную комнату наверху.

"Милосердные Небеса! что за ложь - лишать меня отцовской любви и
отправь меня из моего дома, к неизвестным друзьям, так далеко! Я не могу,
нельзя идти; я не могу оставить отца, даже если это убьет меня
остаются", - выдохнула девушка, со слезами на глазах и горечью в сердце, как
она опустилась беспомощно и безнадежно на снежную постель, что стояла, а
призрак монстра, в камере, залитой лунным светом. Часами она лежала в тишине
и в печали, и когда, наконец, пришел сон, произнесенные слова
ее дремоты лишь обнажили тяжесть ее тяжелого сердца в
часто повторяемые слова: "Я не могу, не могу, не пойду".






ГЛАВА XX.





Прошла НЕДЕЛЯ. Ни слова о прогнозируемых путешествие было
говорят ее отцу, и девушка уже начала надеяться, что
это мог быть только бремя праздный разговор, а не
проект действительно определены по любой из родителей. Но однажды рано
утром, когда мистер Мордехай уловил звуки музыки, доносящиеся из
гостиной - такую нежную музыку, - он отложил газету, которую читал.
читал и тихонько проскользнул в комнату, откуда доносились звуки.
Это внезапное и необычное проявление музыкального мастерства сегодня утром
всплеск мелодии, ошеломило отца, и его подход к
гостиная была столько от удивления, а ради удовольствия
ближе человека умелого исполнения своей дочери. Не подозревая
о приближающихся шагах, Лия сидела, бледная и статная, за
элегантным инструментом и время от времени извлекала звуки
чарующей мелодии. Сосредоточенное выражение ее бесстрастного лица
ясно говорило о том, что музыка была единственным каналом, по которому
сдерживаемые чувства ее сердца находили выход. Как часто это
божественное искусство unsyllabled выражение несчастными, или
вне себя от радости сердце.

- Дочь моя, - наконец нежно произнес мистер Мордехай, постояв несколько мгновений незаметно позади Лии.
- Это ты, отец? - спросил я.

- Это ты? - ответила она, внезапно оборачиваясь: "я сделал
не слышала, как ты пришел".

"Нет, любовь моя, я пришел тихо, чтобы не потревожить тебя; пришел, чтобы
поблагодарить тебя за сладкую музыку, которая звучит в это раннее утро - такую
божественную, я бы сказал. Сыграй мне что-нибудь еще, такое же сладкое и нежное, как
соната, которую ты только что закончил, а потом иди сюда и сядь рядом
я хочу тебе кое-что сказать.

"От всего сердца, отец", - ответила Лия, вставая и поворачиваясь
сквозь гром музыки. "Это будет песня, отец?"

"Конечно, мой дорогой".

И, достав изрядно потрепанные страницы бетховенской "Аделаиды",
молодая девушка села на место и запела.

Нежные слова ее отца, а также зловещие: "Я должен
кое-что сказать тебе", поразили Лию и вызвали аккорды любви.
и страх дико трепетать в ее груди. И все же она скрыла свои
более глубокие чувства и спела - красиво, смело, сладко - нежную,
восхитительную песенку о любви, которая, как она знала, была любимой у ее отца.
Мелодия затихла, аккорды расслабились и приглушили свою сладость, и
Лия повернулась к отцу, ожидая слов похвалы
, которыми он всегда награждал ее выступления. Но он молчал.
Сидевший рядом на диване мистер Мордехай представлял собой поразительный вид.
внешность, которую Лия сразу заметила. Он был одет в свой
малиновый утренний халат, украшенный золотой каймой, и носил
подходящую алую шапочку, небрежно надетую на голову; золотой
кисточка свисала с шапочки рядом с задумчивым лицом и
наполовину снежной бородой, которая шелковой бахромой ниспадала на грудь.
Его голова была полуотвернута, и острые черные глаза, казалось, остановились
неподвижно уставившись на какую-то центральную фигуру на роскошном гобелене. Он был
настолько поглощен, что не обратил внимания на прекращение музыки, да и не отвлекался
он очнулся от своей рассеянности, пока Лия не села рядом с ним
и не сказала:

"Теперь, отец, я готов выслушать тебя".

"Прости меня, дочь, если я кажусь невнимательным к твоей очаровательной песне".;
но мысли о твоем благополучии наполняли мои грезы".

"Какие мысли, отец?" Испуганно спросила Лия.

"Хорошо, послушай меня. Я запланировала для тебя, дочь моя, самое
восхитительное и прибыльное путешествие. Уверена, что ты владеешь музыкальными
талант высшего порядка, я желаю, чтобы талант, чтобы быть наиболее
культивируется. Культуру необходимо не может быть получен в этой стране;
поэтому я написал мой кузен, барон фон Розенберг, чтобы вы
стать членом его уважаемой семьи на некоторое время. Под его
уход и направление исследований может осуществляться в максимально
преимущество. Что вы думаете об этом соглашении?"

Когда мистер Мордехай рассказывал о том, что, по его мнению, должно было стать приятным
сюрпризом для его дочери, он заметил серьезное, даже страдальческое
выражение ее лица и удивился этому.

Лия молчала. Затем, с видом удивления и разочарования,
ее отец повторил вопрос. "Что ты думаешь о моем плане? Тебе
Он не может не понравиться, дочь моя!"

"Саксония находится очень далеко от вас, дорогой отец - я полагаю, барон
живет в Саксонии. Я не думаю, что могла бы быть счастлива так далеко от
тебя, единственного живого человека, который по-настоящему любит меня в этом холодном
мире. Последние слова были произнесены с горечью.

- Твои слова поражают меня, дитя мое; они отдают неблагодарностью, и
странные слова для твоих уст. Что ты хочешь этим сказать?

Лия задрожала оттого, что так много слетело с ее доселе безмолвных губ,
хотя бы слегка выдав истинные чувства своего сердца; и подавила
слова, которые последовали бы, если бы ее отец не предложил свои
упрек, - быстро ответила она:

"Прости меня, дорогой отец, если я кажусь неблагодарной, я не
ценю любовь, я люблю; но я не хочу идти так далеко
от вас. И ты не отошлешь меня, не так ли?

"Никогда не беспокойся обо мне, дочь моя; поезжай и поживи год, если не больше; это короткий промежуток времени, когда он проходит."."...........".
"..........". Идите за
улучшение вы получите. Пройти и стать уважаемым, дитя мое;"
и амбициозного родителя глаз воспылает с новой свет в
мысли.

Лия ничего не ответила, и отец, отпустив изящную руку, которую он
так нежно держал, снова и снова повторял: "Не обращай на меня внимания, дитя,
не обращай на меня внимания; год - это небольшой срок. Иди и стань выдающимся".

В тот день банкир отправился в свою контору, воодушевленный этим
проектом для удовольствия и совершенствования своей дочери, почти не мечтая о том,
где и с какой целью был задуман этот план; и Лия провела
это одинокие часы в печали и слезах.






ГЛАВА XXI.





LE GRANDE'S DIARY.

"3 октября.

"Я был в таком лабиринте неизвестности и замешательства в течение целого месяца.
месяц, дорогой Дневник, что я пренебрег тобой; сегодня вечером я буду
вспоминать, если смогу, некоторые из моих потерянных дней. Нет, я не могу. Это не имеет значения.
это были просто трудные дни. Я до смерти озадачен.
узнать результат письма барона. Он, конечно, написал и
настоял, чтобы мистер Мордехай немедленно прислал к нему Лию. И
подготовка к ее отъезду продвигается быстрыми темпами. Каждый день
Я говорю: "Дорогая, останься со мной", а ее отец говорит: "Доченька, ты
должен уйти". "Посмотрим, в конце концов, каким будет конец".

"15 октября. - Сегодня вечером, дорогой дневник, я делаю самую триумфальную запись в своей жизни.
запись. Скажите это не так, дышать не так, для души!
Лия, дорогая, обещал на мне жениться, а не ездить по Европе, как
ее отец определено. Прошлой ночью, когда я встретил ее в
парке, она сказала мне, что приняла решение. Она не пойдет. Она не хотела идти.
Она не хотела идти, и выйти за меня замуж было ее единственной альтернативой. Она любит меня,
правда, и мы должны быть счастливы, я уверен. Мои родители горько
против, и у нее будет, чтобы такой союз, но мы будем женат,
несмотря на все это. Я доверяю только Хелен; у нее нет ничего подобного.
гордость возмущается тем, что Лия еврейка. Завтра я уезжаю в
Гавана, куда я отправляюсь с бумагами из нашего банковского дома в филиал
дом в этом городе. Если я добьюсь успеха в ведении своего бизнеса
а я уверен, что так и будет, тогда все будет хорошо. Я
остается только два дня, так как день для посадки Лии не
отпуск Мои мама и папа ничего не знают о бизнесе
которая уводит меня прочь, пока я не обманул их. Но, журнал, хорошее
ночь.

"28 октября.-Снова домой из Гаваны, с бьющимся сердцем и
радужные надежды. Я восхищаюсь тем, что прекрасный город на Антильских островах почти как
сколько я делаю мой любимый, родной город королевы. Я буду наслаждаться моим новым
дома, я знаю. Как я мог поступить как-то иначе, чем это нравится? Удовлетворительное
зарплата в нашей отрасли дом, и прелестная молодая жена, язычник может
хорошо быть счастливым. Теперь старый Мордехай может оставить себе свое золото, если хочет, и
мой отец может сделать то же самое. Оппозиция заставила меня больше полагаться
безоговорочно на себя, слава судьбе. Я буду в состоянии грести
мое собственное каноэ."Лия чем-то похожа на этих испанских красавиц,
только выражение ее лица немного печальнее. Я верю, что она будет счастлива в
своем новом доме, среди цветов Кубы и под лазурным небом. Дай бог
ей безоблачной жизни. Я вне себя от радости; и из-за страха
совершая слишком много, чтобы ваш учета, журнала, я перестану писать.
Adieu."






ГЛАВА XXII.





"ТЕТЯ БАРБАРА, - сказала Лия за день до предполагаемого отплытия
судна, которое должно было увезти ее, - не могли бы вы сказать Минго, чтобы он уходил
ключ от сторожки сегодня вечером висит прямо за внутренней дверью. Я
возможно, он приходит или уходит поздно, и его не нужно беспокоить,
если он согласится это сделать ". Эти слова были адресованы мужчине средних лет.
цветная женщина в высоком тюрбане деловито расхаживала по комнате
Квартира Лии, складывающая одежду и упаковывающая чемоданы, и вздыхающая,
время от времени, как будто испытывая сердечную скорбь от перспективы
приближающегося расставания.

- Да, дорогой чили, я скажу ему, если ты хочешь. Дере не много
раз для ваших близких ноги, чтобы входить и выходить из Де Лодж"; и
сопровождающие эти простые патетические слова вспыхнули честно
слезы, упавшие на аккуратный белый фартук, который добрая душа поднесла к ее глазам
.

"Ты будешь скучать по мне, тетя Барбара, когда меня не станет?" - спросила Лия, глубоко
тронутая проявлением печали пожилой цветной женщины.

"Лоу, Чили, одному богу известно, как старая тетя Барбара будет по тебе скучать. Но
Я буду молиться де Боже, чтобы держать вас в безопасности от вреда, когда вы не так
далеко, и вернуть вас к нам снова, в один прекрасный день."

"Предположим, я никогда не вернусь, тетя Барбара; ты когда-нибудь забудешь меня?"

Пожилая женщина ничего не ответила, но ее грузное тело затряслось
конвульсивно, от чрезмерного волнения. Затем Лия подошла к этому
верный друг и, обняв ее за шею, нежно сказала:
"Не плачь так, тетя Барбара, но ободри меня надеждой, что когда-нибудь
я вернусь к тебе". Звук приближающихся шагов в коридоре
высушил слезы тети Барбары, и когда она открыла дверь в
ответ на тихий стук, ее лицо было безмятежным, как летнее озеро.

"Это ты, отец? Заходите", - сказала Лия, глядя вверх, чтобы встретиться с ней
отца глаз.

"Да, моя дочь. Вы готовы? Несколько стволов упакованные? Могу я сделать для вас что-нибудь еще?
- ответил мистер Мордехай почти на одном дыхании.

- Почти готово, отец. Тетя Барбара почти закончила последнюю,
и я готова покинуть тебя.

Эти слова, произнесенные с таким чувством, с такой печалью, поразили
глубоко в сердце отца и наполнили его невыразимым
сожалением.

- Готова покинуть меня, дочь, - повторил он слегка раздраженно. - Я
боюсь, что ты не понимаешь или, скорее, неправильно истолковываешь мои
мотивы, побудившие меня отправить тебя в такое грандиозное путешествие. Сколько девушек там
кто бы тщетно, изо дня в день, на такие преимущества, как и я
предлагаем вам!"

С этими словами Лия ничего не ответила. И г-н Мордехай, спортивная ходьба
беспокойно расхаживая взад и вперед по спальне своей дочери, он втайне сожалел, что когда-либо задумывался об этом проекте, хотя бы на мгновение.
.........
......... Затем он сказал наполовину извиняющимся тоном: "Ты останешься здесь".
"Ты останешься только на год, дочь моя; это не такой уж большой срок".

"Может быть, я никогда не вернусь, отец. Но ты всегда будешь любить меня,
не так ли?

"Тише! тише! дитя. Мне не нравятся твои слова. Они огорчают меня! А
Год - короткий срок, ты знаешь; так что не будь глупой. Давай, заплети
волосы, приведи в порядок платье и сразу спускайся в
гостиную. Сегодня вечером мне нужна какая-нибудь музыка.

"С удовольствием, дорогой отец", - ответила Лия, как весело, как
отек эмоций в ее сердце позволит. Затем, вполголоса обращаясь к
самой себе, она добавила: "Возможно, это последний раз, когда у меня будет
привилегия играть для него в моей жизни. Если бы я отправился в Европу,
эта несчастная женщина разработала бы какой-нибудь план, чтобы удержать меня там, и поэтому
Я останусь с... - Последнее слово, которое она произнесла, было произнесено шепотом,
и едва сорвалось с ее губ. Поспешно подчинившись приказу отца,
приведя себя в порядок, Лия спустилась в
гостиную, где ее ждал мистер Мордехай. - Отец, - сказала Лия
внезапно, как она была повернувшись к ней музыку", - в день, глядя на
пакет бумаги, я наткнулся на карты Кузина Ханна
Стайвесант; я не думал о ней на долго. Кто это был
она вышла замуж?"

"О! Христианская собака! Ренегат. Кажется, кого-то по имени Блисс.

- Они процветали, отец?

- Осмелюсь сказать, что нет, но я точно не знаю. Я знаю
ничего о ней, так как она до сих пор отрекся от своего народа, как выйти замуж за
Христианин. И не желал знать что-нибудь о ней".

При этих словах мистера Мордехая - знаменательных словах - Лия остановилась
она сама играла на инструменте и, погруженная в себя, с мыслями, далекими
от музыки, механически исполняла пьесу за пьесой,
как просил ее отец. Колокольчик к чаю, наконец, созвал всю семью
на вечернюю трапезу, и, обхватив дочь
рукой, мистер Мордехай направился к ожидавшему его столу. Это был
последний ужин семьи банкира, не разбитый. Но кто бы мог
сказать это в тот памятный вечер давным-давно?






ГЛАВА XXIII.





НОЧЬ сгустилась вокруг Королевы-Сити темным и мрачным покровом,
после прохладного октябрьского дня, предшествовавшего тому, который был назначен для Лии
Отъезд Мардохей для Европы-ночной чей зловещий мрак, казалось,
для проникновения в сокровенные квартиры дома банкира. Было уже поздно
прежде чем г-н Мордехай мог бы избавить его дочь от его присутствия, и
дать поцелуй на ночь, его обычного благословения, прежде чем они
отдельно для сна. Даже коварная Ребекка пожелала спокойной ночи теперь
нежным тоном и одарила Лию милостивой улыбкой, когда она в последний раз поднималась по
лестнице. "Это последний раз, - подумала она, - за много лет.
долгий день, может быть, вечность, и я смогу искренне улыбаться. Когда она уйдет,,
Я позабочусь о том, чтобы она никогда больше не пришла. Ага! Теперь я счастлив и
могу улыбаться радостно и искренне ".

Снова оказавшись в своей тихой комнате, Лия заперла дверь и постояла немного.
Мгновение с испуганным лицом украдкой оглядывала комнату. Все
было тихо. Биение ее собственного неистового сердца было единственным звуком, который она слышала
. Затем опускаясь обессиленная, она присела на минутку,
при вызове последнюю искру мужества в ее робкие, пугливые души
и сказал: "Да, это ужасно, но меня везут к нему.
Если я послушаюсь своего отца и поеду в Европу, я знаю, что вернусь только через
много лет, если вообще вернусь. Если мне суждено разлучиться с моим отцом, это
не будет связано с интригами этой женщины. Она разработала этот план, чтобы
выслать меня из моего дома, и она будет разочарована. Я уверена
что Эмиль любит меня, и все же я никогда бы не вышла за него замуж, если бы меня не вынудили это сделать
просто потому, что он не еврей. Но как бы то ни было, я
делаю этот шаг сознательно, твердо решив смириться с
последствиями, будь они хорошими или злыми. Да, я полон решимости сделать это
первый шаг в неповиновении воле моего отца. Я ничего не могу с этим поделать.
Принятие этого решения причинило мне ужасные страдания, но
обстоятельства вынуждают меня к этому. Теперь это бесповоротно. Боже, прости
меня, если я причинил горе моему отцу! Он знает, как я люблю его и служу ему,
и Небеса знают, как жестоко со мной обошлись. Но время идет.
проходит. Я должен написать последнее, нежное письмо моей дорогой Лиззи; рассказать
ей об этом последнем, отчаянном шаге в моей жизни и умолять ее любить,
так долго испытываемый, может, все еще последуешь за мной по неизведанной жизни, которая
лежит передо мной, будь то жизнь в солнечном свете или в тени.

- О! мысль ужасна. Дай-ка подумать. Сейчас одиннадцать.
Эмиль придет в двенадцать. Я должна спешить". и поднявшись со своего
положения лежа, Лия спрятала часы за пазуху и
усевшись за секретер, написала последнее, исполненное любви письмо к
подруга ее школьных дней. Это она опустила в карман,
чтобы отправить в домик. Затем написала дрожащей
рукой и с замирающим сердцем прощальное послание своему любимому отцу;
и все было готово. В небольшой чемодан она тщательно упаковала
немногочисленные вещи, необходимые для ее тайного путешествия.
Туго набитые сундуки были надежно заперты, а ключи висели без дела
на кольцо в ее рабочей корзинке. - Эти сундуки, - пробормотала она себе под нос
оглядывая комнату, готовясь покинуть ее,
- достанутся моей сестре, или отправятся в Европу, или, может быть, будут
уничтожены. Я никогда не воспользуюсь их содержимым. Дорогая тетя Барбара
тщательная упаковка была бесполезна, если бы она только знала об этом. Добрая
Тетя Барбара! Теперь осталось сделать еще одну вещь. Я, должно быть, мой
миниатюрный матери прежде, чем я оставил дом Отца Моего, возможно, навсегда.
Тетя Барбара добилась ключ от кабинета на меня, и его ложь
спрятан в одном из ящиков стола. Да, Ребекка скрывала это от меня в течение
почти пяти лет. Как я сжигаю все же с гневом, подумать о жестоком
врут, что отнял у меня единственный подарок, который я когда-либо ценил в моей жизни! Эта
вероломная грудь никогда больше не почувствует прикосновения этого драгоценного,
украшенного драгоценностями лица. Нет, во имя небес, я не уйду без
этого!

"Тише! часы цитадели бьют без четверти двенадцать! Милая старушка
комната! Кресло, кровать, книги, картины - все, прощайте!

В доме внизу было тихо. Свет был выключен уже на
час. Крадущимися шагами по верхнему коридору и бесшумными шагами
на лестнице показалась фигура Лии в плаще с капюшоном.
к спальне ее отца и его жены приблизилась фигура Лии. Звук
тяжелого дыхания свидетельствовал о тяжелом сне, когда она тихо повернула ручку
двери и оказалась внутри комнаты. Успокоенная этим звуком, она
скользнула к шкафу и, бесшумно повернув ключ, осторожно повернула
его в замке. Белый, тонкий палец мягко похитил около
первые гладко отполированный ящик, чтобы найти его пустым. Затем один и
другой подверглись, быстро сменяя друг друга, такому же бесшумному
осмотру, пока не добрались до четвертого и последнего ящика; и это
одна из них отдала желанное сокровище. Поспешно спрятав его себе на грудь.
она закрыла ящик и выскользнула так же тихо, как
проскользнула в комнату. На пороге она бросила назад один нежный,
долгий взгляд на смутно очерченную фигуру своего отца, лежащего
перед ней в бессознательном сне. "Да защитят его Небеса", - тихо прошептала она
и прошла дальше- дальше и вышла за плотно закрытую на засов
входную дверь - навсегда! В звездном свете, холодном и слабом, она обнаружила себя
с дрожащими конечностями и трепещущим сердцем, и на мгновение
присела на холодную каменную ступеньку, чтобы собрать свои слабеющие силы и
отвагу, прежде чем отправиться в сторожку. При звуке приближающихся колес
она встала и быстрым шагом направилась к сторожке, добравшись до
нее как раз в тот момент, когда перед ней остановилась карета.

- Это ты, Эмиль? - Спросила я. - тихо сказала Лия, когда дверь домика открылась и появилась
мужественная фигура.

- Да, дорогой. Благодари судьбу, храбрость тебя не подвела. Меня
лихорадило от беспокойства и нетерпения в течение нескольких часов. Ты
готова, дорогая?

При этих словах Лия задрожала и пролепетала: "Да".

"Ну, я подумал, что будет лучше взять с собой священника, и поэтому мой
в экипаже наш друг епископ Леверет. Предположим, что мы проведем церемонию
здесь; тогда не будет никакого возможного
разочарования или опасности. Ты боишься?"

"Чего мне теперь бояться, когда я зашел так далеко? Теперь я подчиняюсь
твоим желаниям во всем, отныне и навсегда. Я готов".

Через минуту был вызван епископ. При свете тускло горевшего
фонаря он достал молитвенник и прочитал впечатляющую информацию о
церемонии бракосочетания в его церкви. Ответы были торжественно произнесены
, произнесено благословение, и в тот полуночный час в
тишина дворницкой, Эмиль Ле Гранде и молодой
Еврейки были объявлены "мужем и женой". Быстро добравшись до судна
которое было готово отправиться в тропический порт с первыми лучами утреннего солнца
, Эмиль вскоре благополучно устроил свою невесту
в комфортабельной каюте, с чувством радости, лишь слегка приправленной
смутным предчувствием, он попрощался с добрым епископом, который
сопровождал их туда.

Когда утреннее солнце, яркое и румяное, поднялось со своего восточного ложа,
корабельная пушка, подавая сигнал к отплытию, прозвучала за
бар с пеной, и молодожены влюбленные плывут по течению, так и по
океан жизни и на голубые просторы, которые окружали их на произвол судьбы
страдать в мрачной кораблекрушения, или смело становиться на якорь в какой-нибудь удаленный
гавань любви и безопасности.






ГЛАВА XXIV.





ВСТРЕВОЖЕННЫЙ и нервничающий из-за ожидаемых печалей наступающего дня, мистер
Мардохей рано поднялся со своего ложа беспокойного сна. Беспокойно
он ходил по библиотеке взад и вперед, ожидая
появления своей дочери Лии. Наконец он сказал жене, когда
она позвала его на утреннюю трапезу: "Уже очень поздно. Интересно , почему
Лия не сойдет. Я просто пройду в свою комнату, и посмотреть, если она
готов; усталость и тревога могут быть причиной ее спать позже
чем обычно в это утро. Я присоединюсь к вам в столовую в
момент".

Через мгновение истекло, Мистер Мордехай стоял, слегка постукивая по его
дверь камеры дочери. Ответа не было. Он осторожно приоткрыл ее.
Комната была пуста. Ни звука, ни голоса не приветствовали его появление.
Строгая и хорошо расставленная элегантная мебель безмолвно стояла на фоне
холодных, унылых стен. Зловещая опрятность заброшенного
спальня свидетельствовала о страшной истории. Отец на мгновение замер
в изумлении, молча осматривая квартиру, его сердце наполовину сжалось
дрожа от смутного страха; затем он сказал хриплым, испуганным голосом
тон: "Лия, дочь моя, где ты?" Ответа не последовало, но
слабое эхо его прошептанных слов: "Где ты?"

Тихо войдя в комнату, он снова остановился, а затем
медленным, неуверенным шагом подошел к окну, которое выходило
в сад перед домом. Снаружи не было ничего, кроме солнечного света
и ветерка, и проходящей мимо толпы, которая уже начала собираться
улицы. Он снова отвернулся, с тревожным сердцем, от
толпы снаружи, в пустынную комнату внутри. "Где моя дочь?
Лия, дорогая Лия, где ты?" Сложенный клочок бумаги на
письменный поймал его взгляд, и бросившись вперед, он схватил ее, половина
надеюсь, наполовину со страхом, и с трепетом развернул его. Это
слова в нем содержатся:

"МОЙ ДОРОГОЙ ОТЕЦ: Сможешь ли ты, простишь ли ты когда-нибудь свою непослушную
Лию? Я содрогаюсь, когда думаю о тебе, читающем эти строки.
утром, когда я буду далеко от твоих любящих объятий! Но,
дорогой отец, ты же знаешь, я не хотел идти в Саксонию, так далеко
от вас; боясь, да, даже зная, что будут возникать обстоятельства,
чтобы не допустить моего возвращения. Я не могу объяснить, что я имею в виду, дорогой отец, из-за
страха поставить под угрозу твое счастье. Я предпочитаю жить дальше, как я жил
годами, сокрыв в своем сердце тайну моей печали - тайну, которая толкает
меня на этот акт неповиновения. Я боюсь твоего
гнева, и все же, дорогой отец, я не могу уйти. Я предпочитаю остаться и
выйти замуж за того, кого, кроме тебя, я люблю больше всего на свете - Эмиля
Le Grande. Да, дорогой отец, когда ты прочтешь эти строки, я пойму, что я
стану его женой и буду далеко отсюда в своем путешествии к нашему далекому дому.
Он меня любит, и я люблю его, но уже не раз я отказался от его
любовь, в знак уважения к вашим учениям, что лишить мой народ и мою
Вера, брак с христианкой, была хуже смерти, и
вечный позор'.Я могу надеяться, на то у тебя прощения, даже
но я хочу найти ее на коленях, отец родной? Если бы мне позволили
остаться дома, я бы никогда не вышла за него замуж, тем более в
тайный способ, который я предлагаю. Я бегу к любви и защите
Эмиля, как альтернатива ужасной судьбе. О! пожалей и прости
меня, отец; люби меня, даже если я приношу горе твоему нежному,
любящему сердцу. В моем новом доме я буду наблюдать и ждать каких-нибудь новостей
, какого-нибудь послания, подобного белокрылой голубке, несущей мне одно-единственное
слово любви и воспоминаний от моего любимого отца. Если это произойдет
увы, нет! ах, я! ты всегда можешь знать, что в моем сердце есть печаль,
которую никакое счастье или процветание никогда не сможет искоренить -
тьма, которую никогда не сможет рассеять солнечный свет.

И теперь, наконец, отец мой, я молюсь о том, чтобы благословение
великого Бога Израиля всегда пребывало на твоей достопочтенной голове; и
не призовете ли и вы Его благословения, чтобы оно снизошло на голову
вашего недостойного и несчастного ребенка? Дорогой, дорогой, драгоценный отец, а теперь
прощай, долгое, полное слез прощание, пока я не получу твое благословение.
"К сожалению, твоя собственная "ЛИЯ".

Ошеломленный и изумленный, мистер Мордехай едва осознавал значение
слов, которые пожирал его сверкающий взгляд, пока не дошла до знакомой подписи
. Затем, как будто поток света ворвался на
его ослепленное зрение, пришло ужасное откровение; невольно он
воскликнул: "Вечный Бог! Этого не может быть! Это невозможно, что мой
ребенок убежал от меня! Пошел с христианской собакой, чтобы стать его
жену, повелся на его лестные слова из объятий свою любовь
его неверующие сердца! Вырванный из дома, чтобы следовать за
странствиями злодея! О, Боже! О, небеса! Этого не может быть! Этого не должно
быть! Клянусь Израилем, этого не будет! О, дитя мое! моя
дочь, моя драгоценная Лия? Где ты? Куда ты
убежала, дочь моя?"

В исступлении мистер Мордехай ударил себя в грудь, растрепал свои серебристые локоны и
скорбно склонился, когда роковое письмо выпало из его дрожащей руки.
Глубины его горя были всколыхнуты, и слезы, которые текли из
его пылающего сердца, оставили источник сухим и иссохшим. Затем, как
затишье сменяет бурю, так и, когда эта яростная буря эмоций была
пройдена, мистер Мордехай собрал свои силы, призвал силы
его гордость, месть и ненависть рассеяли все следы его печали.
он укрепился в выполнении возложенного на него долга и с каменным сердцем
в лоне Адамант, взял письмо и спустился по лестнице
в семье ждут ниже. Нетронутыми перед ними был утром
еда. С диким взглядом и решительной походкой мистер Мордехай вошел в
столовую для завтрака и встал перед семьей, высоко подняв письмо
в дрожащей руке. "Смотри сюда", - сказал он звенящим голосом,
"прочти здесь историю о ребенке, который пытался разбить сердце престарелого
отца. Но сначала выслушай меня. Выслушай мою клятву. Это сердце
не разобьется, клянусь, не разобьется! Лия ушла -сбежала с
собакой-христианином, чтобы стать его женой. Прочтите это сами, когда я вернусь.
ушла; но услышьте меня, вы, кто остался. Сара и Фредерик. Мое благословение
никогда не почиет на ней, живой или умирающей. Поскольку она решила
навлечь печаль на седые волосы своего отца, пусть Бог прольет дождь
бед на ее непослушную голову. Пусть ее дети скитаются,
необрезанные собаки, одинокие и заброшенные - как она пренебрегла мной
- по лицу земли, вечно ища хлеба, но при этом чувствуя
постоянный голод! Презираемая своим народом и отвергнутая ею самой
народный Бог, пусть она когда-нибудь почувствует потребность в друге, и все же не найдет его
такового! Ее непослушание проклято навеки, так что я клянусь в этом Богом
Израиль! Попомните мои слова, и помни мой гнев!", - заключил он,
яростно глядя в глаза двое детей, которые сидели и молчали
перед ним. "Прочтите это сами; а затем сожгите это и развейте
пепел по ветру". Никто не ответил на этот взрыв
неумолимого, жгучего гнева, который так сжег сердце отца. Они
никогда раньше не видели его в таком бешенстве. Затем мистер Мордехай
поспешно вышел из дома и, пройдя мимо Минго у будки привратника,
вышел, не кивнув в знак приветствия. Вежливо поклонившись и улыбнувшись,
Минго пропустил своего хозяина, удивляясь этому странному нарушению его
привычная вежливость.

Когда дверь сторожки закрылась за мистером Мордехаем, Минго
вспомнил о чем-то и, поспешно догнав своего хозяина, сказал:

"Вот, хозяин, это ваша книга?"

"Что?" - угрюмо спросил хозяин.

"Эта книга, сэр; я нашел ее в сторожке".

Мистер Мордехай машинально взял его у слуги и положил
во внутренний карман своего пальто, а затем прошел дальше, не сказав ни слова.
В доме все были поражены, все встревожены открытием, содержащимся в
письме; все, кроме Ребекки, были полны печали. Она не чувствовала никакого
сожаление. Брат и сестра молча и печально ходили по дому
входили и выходили из опустевшей комнаты, едва осознавая
что их нежная сестра действительно ушла.






ГЛАВА XXV.





МИСТЕР МОРДЕХАЙ едва прошел площадь от своего дома, как
внезапно он повернул назад и снова остановился перед сторожкой.

- Минго, - резко сказал он, - скажи своей хозяйке, чтобы она прислала мне это проклятое
письмо. Поторопись.

Проворный раб молниеносно выполнил приказ и через мгновение
стоял перед своим хозяином с письмом в руке, кланяясь и улыбаясь
со своей обычной вежливостью.

Взяв письмо, мистер Мордехай смял его в руке, затем положил
в нагрудный карман и снова направился к своему
банковскому дому. Если он и встречал мужчину, женщину, ребенка, друга, знакомую,
или родственника на той утренней прогулке, он не знал об этом; ибо суматоха
страсти, бушевавшей в его душе, на время заглушила все
воспоминание, но не о том ужасном горе, которое постигло его.
В свое время он достиг темный коричневый банковской деятельности-дом, и стоял
в нерешимости относительно хорошо носить каменным ступеням. Он вставил
тяжелый ключ в замочную скважину, но рука, казалось, была бессильна открыть
включите его огромного болта, и с минуту он стоял с задумчивым,
определил отдыхает глаз на асфальте. Еще мгновение, и затем он
быстро сняла ключ, бросил его в карман, и быстрым шагом
восстановили его действия на площади, после площади, а потом резко повернулся
в известной улицы, где стоял управления
уважаемые Ле Гранде.

Случилось так, что мистер Мордехай подъехал к офису с одной стороны
, в то время как сам судья Ле Гранде подъехал к нему с другой стороны,
верхом в легком одноместном фаэтоне, в котором он обычно ездил в свой офис и
обратно.

"Доброе утро, г-н Мордехай. Как жизнь у тебя, мой друг, это
прекрасное утро?" говорит, приятно судья, как он сошел с коня и бросил
линии Катон, водитель.--"Передай своей хозяйке, что ей не нужно отправить
для меня до пяти часов. Я буду очень занят сегодня. Затем, повернувшись
к банкиру, он ожидал ответа.

"Для меня это не доброе утро", - яростно ответил банкир. "Эта
ночь принесла дьявольскую работу в мой дом".

"Что вы имеете в виду, друг мой?" был тихий ответ судьи. "Что
Сделала ночь?"

- Разыграл дьявола! Не пытайся шутить с моим горем. Этот сын
твой поступок уже причинил мне достаточно вреда. Не пытайся
издеваться надо мной. Я предупреждаю тебя, Ле Гранде, я предупреждаю тебя!

Пораженный этими загадочными словами на иврите, судья Ле Гранде
серьезно заверил мистера Мордехая, что ему ничего не известно об этой проблеме
это постигло его, и он неоднократно спрашивал: "Что натворил мой сын?"

"Сделано? Увы! он сделал то, что, слава Богу, я мог бы исправить!" - был
ответ, произнесенный сердито и свирепо. "Но поскольку я не могу этого исправить, я
проклинаю это - проклинаю от всей души! Он женился на
моей дочери? Украл ее - тайно увез из моего дома, и
они благоразумно сбежали от моего присутствия!

"Женились на вашей дочери!" - воскликнул судья, и истина смутно начала доходить до него.
"Конечно, это ошибка". "Конечно, это ошибка".

"Действительно, это дикая ошибка; я молил Бога, чтобы все было иначе".

"На основании какого основания вы делаете это утверждение?" продолжил судья Ле
Гранде, очевидно, воодушевленный открывшейся истиной.

"По признанию моей дочери, оставленному в ее комнате и написанному за
короткое время до ее бегства".

"Где это признание? Позвольте мне взглянуть".

- Здесь, - ответил банкир, рисование смятой послание от его
карман. "Там, читать зло для себя."

Дрожащей рукой судья Ле Гранде разгладил смятую бумагу.
и нетерпеливо, со страхом, пробежал глазами содержимое, которое должно было разрушить его надежды.
надежды банкира были разрушены. Молча, внимательно,
он читал это, читал, пока история не была рассказана, а затем, смахнув
слезу с глаз, он сказал с чувством:

"Мардохей, прости ее! Простить ее, как я прощу его, и теперь
что это делается, позвольте нам сделать это".

"Прости!" банкир зашипел: "Простить такой акт неповиновения
как это? Такой позор для моего имени и народа? Никогда, пока есть
капля еврейской крови в жилах Бенджамина Мордехая, прощу ли я это
!"

"Это позорит ваше имя и народ не больше, чем мое;
но я считаю, что люди-дураки, которые делают позор семьи
бед и упорно их напоказ перед всем миром."

"Тогда мне доставит удовольствие быть дураком, если вы так считаете", - ответил
Мистер Мордехай с растущим волнением.

"Увы! У меня были большие планы на Эмиля, - печально сказал судья Ле Гранде, когда
он отвернулся от мистера Мордехая. - и на его мать тоже; она
нежно надеялась, что он женится на Белл Аптон. Теперь все - сплошное разочарование.
Я не знаю, как она будет терпеть. Что касается меня, я должен принять
лучшее из этого. Я надеюсь, что они могут быть счастливы.- Я говорю, Мордехай, - пристально глядя
на банкира, - у них есть мое прощение и мое благословение
также. Ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится.

"Что ж, я проклинаю их", - с горечью ответил банкир. "и я клянусь,
они никогда больше не увидят моего лица, живые или умирающие. Ни одного доллара
из моего кошелька они никогда не получат, даже если на них обрушатся нужда и попрошайничество
. Не думайте, что я когда-нибудь смогу измениться, судья Ле Гранде. Поскольку мой
народ и Бог моего народа, Вечный Отец, неизменны, поэтому
такова моя цель в отношении этих непослушных детей. Доброе утро. "
Затем мистер Мордехай медленно повернулся и вышел из кабинета, и когда судья
увидел удаляющуюся фигуру и вспомнил яростный блеск его
темных глаз, он без колебаний воскликнул: "Бедный старик! Мне жаль тебя.
И, - добавил он после минутной паузы, - Боже, помилуй нас обоих!

Как птица спокойно плывет на груди голубое небо и находки
последний ее листовые дома, так маленький сосуд, который носил беглец
любители, нашли безопасный и быстрый якорь в тихой гавани
море-Гирт остров, который должен был быть их будущий дом. Молодой, пылкий
муж и прекрасная, нежная жена с восторгом смотрели на
безоблачное небо и сверкающую воду и с надеждой думали о
будущем. Только одна тень омрачала их горизонт. Это было страшно
Лии показалось, что анафема ее отца когда-либо коснется
ее. Но будущее было скрыто, и голос Надежды шептал:
"его благословение может прийти со временем. Ждите".






ГЛАВА XXVI.





Прошло ДВА года - два коротких, ярких года индивидуального и
национального процветания, а затем наступили перемены. Используя слова
бессмертного Диккенса: "Это было лучшее из времен, это было худшее из
времена; это был век мудрости, это был век глупости; это
было время света, это было время тьмы; это было
весна надежды, это была зима отчаяния; у нас было все
перед нами, у нас ничего не было перед нами; мы все направлялись прямо в
небеса, мы все направлялись прямо в другую сторону ". Эти вдохновляющие высказывания
, столь точно описывающие период, положивший начало
кровавой Французской революции, могут быть применены с равной правдивостью и силой
к годам, положившим начало войне между государствами в справедливой
Америка.

Разве процветание не зародилось и не расцвело в каждой долине и деревушке этого
прекрасного владения? И все же были ли люди когда-либо более невнимательными или более
неблагодарными за их благословения? Ссоры и раздоры, разногласия и
ненависть становились все более ожесточенными по мере роста национального величия.
Рабство, с одной стороны, говорило: "Я буду", а Свобода, с другой: "Ты
не должен". Так что туча войны, "размером с человеческую ладонь" только поначалу
, появилась на смутном горизонте будущего. Мудрость пыталась
разработать планы предотвращения войны, но Глупость насмешливо тряхнула локонами,
и насмешливо сказал: "Ха! ha! Война - приятное времяпрепровождение". Итак,
кульминация была достигнута, и введенный в заблуждение народ, требовавший войны,
ударил в набат, из-за чего потекли реки крови из
братские сердца, и окутал великий и счастливый народ забвением.
запустение и позор.

В то время, когда над землей сгущалась туча братоубийственного конфликта
темная и широкая, вероломный враг на границе был
угрожающим и даже уничтожал многих мирных граждан нашей страны
. Граждане. На широкой границе, на Дальнем Западе, это стало обязанностью
правительство держать эти хитрые враги в сильной и
надежные вооруженные силы. До этого северо-западного форпоста сервиса
Капитан Маршалл получил приказ голосом своей страны. Не
отправили туда как на праздничную экскурсию, а отправили в настоящий
кровавый конфликт и на испытание, которое проверило бы храбрость
и мужество ветерана. Во главе своей команды, компании, 3д
Полка У. С. завсегдатаев, капитан Маршалл достиг этот пост
опасность в час своей самой неминуемой опасности. Если бы не это своевременное
прибытие войск, мирный маленький городок Миннеополи мог бы
был опустошен, а его беззащитные жители жестоко перебиты
или уведены в плен. Но преднамеренное разрушение
города было предотвращено, вероломные "краснокожие" разочарованы, и
Храбрость капитана Маршалла была продемонстрирована вне всяких сомнений.

Это было в ночь после нападения индейцев, и кровавый
отбить. Все было тихо. Войска были собраны в лагере.
Обычная болтливость солдат была остановлена воспоминанием о
их погибших товарищах, так недавно похороненных в солдатских могилах.
Все тоже помнили об опасности, через которую они прошли, и
многие были угрюмы и молчаливы. Наконец заговорил молодой рекрут с ясным лицом и легкой головой
, видя тишину и печаль вокруг
лагерного костра. - Послушайте, капитан, это был жалкий краснокожий вождь
которого вы притащили вчера. Он больше походил на Князя Тьмы
, чем на вождя племени. Однажды я подумал, капитан, что у него есть
ты; и я был просто готов прикончить его, когда увидел, что ты в
безопасности.

"Да, Карлос, это было тесное место, и, если бы не добрая судьба, я
спал бы с теми храбрыми парнями, которые покинули нас. Мир
местам их упокоения".

- Мне было жаль, что ты не убил его; он заслуживал смерти. Но как быстро
он сдался, когда увидел, что ты приближаешься к нему со своим мечом!
Ha! ha!"

"Да, Мико очень плохой Индийский, и вызвал для этого больше проблем
расчетный чем все остальные индейцев вместе взятых. Я думаю, что он будет
наслаждайтесь своей свободой, когда он получает его снова. Заключение и цепи для него
хуже смерти.

- Говорю тебе, капитан, они трусливые дьяволы. Они не выносят
пороха. При одном этом запахе они выбегают из своих
укрытий, как множество крыс из горящего здания. Я ненавидел
видеть, как одного из них берут живым. Это не похоже на борьбу с цивилизованными людьми
не так ли, капитан? Я за черный флаг в бою
с этими красными дьяволами.

- Война есть война, Карлос, и она приводит к жестокости самых умных людей на земле
, если они ей потворствуют. Я доверяю нашим бедам придет конец здесь,
надолго, если не навсегда, теперь, когда Мико-наш пленник. В
всяком случае, я надеюсь, что все будет оставаться тихой и спокойной, пока я не уйду
и домой не вернуться. За месяц у меня отпуск, чтобы навестить мою
родное государство".

"Иду домой, капитан, чтобы увидеть свою мать?" заговорила светловолосая
молодой парень, едва ли восемнадцати лет, который сидел молчаливым слушателем
разговор между Карлосом и его командиром.

"Ах! Франко, у меня нет матери, она давно умерла, - ответил
капитан, - но я возвращаюсь в свой родной штат. Там живут мой отец и
брат и сестра".

"Прошло много долгих дней, - сказал Франко, - с тех пор, как я увидел свои родные
холмы и услышал нежный голос моей матери, когда она пела о
нашем скромном доме. Я часто задаюсь вопросом, как она могла петь так, настолько
нищета и постоянно заботятся о ней. Может быть, я никогда не увижу ее
снова"; и тень печали пробежала по прекрасному молодому лицу
Французского рекрута.

Капитан ответил: "Я верю, что ты сможешь, Франко, хотя ты и находишься
сейчас за много лиг отсюда. Что привело тебя подальше от нее, Франко?"

"Бедность, капитан, бедность; и если я могу облегчить бремя
жизнь моей матери, вернувшись, я никогда не вернусь!"

Наконец в лагере воцарилась тишина, и одна за другой группы
товарищей распались. Костры были потушены, и на
ранний час сна нежно окутал эти стражи их
мира и безопасности страны.






ГЛАВА XXVII.





Весна пришла опять, и немного больше, чем его первый месяц
прошло, когда, рано утром, когда солнце подкравшихся
тихо с востока, и прежде чем он привел в час
дремлющие войска вызвали на другой Р'veille, или позолоченная
холмы и долины, капитан Маршалл, в сопровождении
по его верном ординарце, Франко, вошли в полтора-спящий город
из Minneopoli и повернулся к Инне, откуда тренер был только
оставить на ближайшей железнодорожной станции.

- Лейтенант Стайлз будет командовать, Франко, пока я не вернусь, ты
знаю, и я боюсь, что он станет опасной заменой с его
приветливым характером, - сказал капитан, когда приблизился час расставания.

"Ну, не обращайте на это внимания, капитан; какими бы приветливыми мы ни были, мы, мальчики, этого не делаем"
не желаем нового командира прямо сейчас", - ответил искренний мальчик.

"Береги свои скальпы, Франко. Не позволяй "краснокожим"
застать тебя врасплох, пока меня не будет. Ну вот, я вижу, карета готова. Я
скоро должен попрощаться с тобой ".

"Если я буду помнить о храбрости моего капитана, "красные дьяволы" не получат
Держу пари, мой скальп. Но я надеюсь, что на какое-то время они успокоятся. Приезжайте
возвращайтесь как можно скорее, капитан, и в свое отсутствие думайте
иногда о Франко, ладно? Вот и карета. Лошади
прекрасные и веселые.

- Будь уверен, Франко, я буду думать о тебе, и очень часто. Как бы я хотел
взять тебя с собой! Но береги себя. Месяц
Отсутствие, в конце концов, не такой уж и долгий срок. До свидания, мой дорогой друг,
до свидания". и, усевшись в ожидавшую карету, капитан Маршалл
помахал на прощание своему опечаленному юному спутнику и в то же время
в этот момент кучер кареты крикнул: "Все готово!" - и резко затормозил.
щелчок кнута; лошади рванулись вперед, и вскоре новобранец и
капитан были разлучены - разлучены навсегда. Менее чем за
две недели капитан Маршалл совершил свое долгое и
хлопотное путешествие и снова был в безопасности в пределах своего родного штата.

"Я говорю тебе, Фред, - сказал капитан однажды, когда он навещал своего
друга в Куин-Сити, - тревожное, угрожающее положение дел
в этом секторе огорчает и настораживает меня. У меня не было мечты
воинственный аспект этого тихого города Королева моря. Мне показалось, что у нас было
все неприятности, которые с нами, в северо-западном направлении, среди этих жалких
дикари. Я приехал домой на месяц отдохнуть и повеселиться, и...
он произнес с легким колебанием: "за исполнение моего обещания
верности; за осуществление светлой мечты о любви, которая
озаряла мое сердце почти два года. Да, Фред, и если бы не это.
если бы не дела, которые привели меня в фэр-Мелроуз, я бы пожалел.
что вернулся домой именно в это время. Говорю тебе, мой добрый друг
будущее предвещает зло, если не кровопролитие".

"Ну, Маршалл, кровопролитие неминуемо, если только, как мы
допускается наших конституционных прав, и я, например, говорю, если это необходимо,
пусть это случится, даже с яростью шторма. Я за права штата,
и за штат Пальметто навсегда!"

"Не кровопролитие, Фред, если мы сможем предотвратить его", - ответил молодой офицер
на взрыв энтузиазма пылкого молодого Пинкни,
любимого друга его детства. "Я только что с поля, горы, где
Я видел, как мои храбрецы попадают под предательскими ударами
Индейцы. Я видел, как лилась кровь, и желание увидеть его больше нет. Я
ты знаешь, Фред, мне всегда нравилась военная жизнь; но, скажу тебе, это
испытание для сердца мужчины - видеть, как его людей перестреливают, как собак.

"О да, я вижу, вы за Профсоюз", - ответил молодой Пинкни с
нетерпеливым жестом. "Ваша служба в регулярной армии были выходцами свой
сердце из своего родного государства, я боюсь".

"О, да, я сейчас за Союз - по крайней мере, за союз сердец;
и когда ты поедешь со мной в Мелроуз, ты увидишь, что союз будет
сохранен".

"О, потрудись! Маршалл, вы сейчас не можете думать ни о чем, кроме брака. Я
сам за союз сердец; но союз государств в том виде, в каком он существовал
, я ненавижу. Видите ли, мирного отделения у нас быть не может; и
если оно должно закончиться кровопролитием, почему, во имя человечества, позвольте ему
приходите! Я готов к вопросу о действии моего государства".

"Я надеюсь, ваша кровь может никогда не потребоваться, так как цена на принудительное
отделение, мой дорогой Фред. Но состояние страны ужасает меня!
Я - тот, кого долг зовет в одно место, а кого привязанность связывает с
другим - я поставлен в незавидное положение. И все же я все еще надеюсь, что
неприятности скоро рассеются, и все по-прежнему будет хорошо ".

"Ваш долг перед вами ясен, Маршалл. Он за нас или против нас.
сейчас, без двусмысленностей ".

"Ну, мы не будем ссориться из-за проблем нашей страны. Они могут быть
лучше, и они могут оказаться хуже, чем мы ожидаем. Я буду надеяться на лучшее.
Пусть грядет зло. Давай поговорим о Мелроузе и прекрасном цветке,
который там цветет. А, Фред?

Фред ответил, улыбаясь: "Так и сделаем, дорогой мальчик; вот, возьми эту сигару.
Давай покурим, и, если хочешь, прогуляемся к Батарее
и посмотрим лагерь".






ГЛАВА XXVIII.





Румяные мае месяце сменил холодный апрель в тот памятный
год, когда война-облако гражданского конкурс в тени Земли, так что
мрачно. Он пришел с непривычной зеленью, свежестью и красотой,
заполняя сердца отчаяние с надеждой, и Надежда с
радуйтесь. Прошел едва ли месяц с того момента, как дилижанс умчался
холодным апрельским утром из наполовину проснувшегося города Миннеополи,
когда однажды вечером похожий экипаж медленно поднялся по
длинный холм, вершину которого венчал живописный Мелроуз. Среди пассажиров
были капитан Маршалл и его друг Фред Пинкни.
Первый прибыл в Мелроуз, чтобы потребовать руки своей невесты Элизы
Хартвелл, и забрать ее как свою жену. В ту сладкую майскую пору,
не было сердца счастливее, чем у Джорджа Маршалла, и не было голоса радостнее,
когда он звучал в безудержном смехе над забавными шутками и
остроумными комментариями его остроумного друга Фреда.

"Послушай, Джордж, это, несомненно, самая красивая страна, которую я когда-либо видел
. Посмотри. Такая жимолость и такие цветы шиповника никогда не росли
раньше. Может быть, если судьба будет благосклонна, я вернусь сюда, в
эту живописную страну, чтобы найти себе жену, после окончания войны.
Кто знает? Тогда я стану увенчанным лаврами героем, разгромившим "Янки"
, и все красавицы будут вздыхать по моему
рука и сердце! Хм! Я с нетерпением жду конфликта. Джордж, ты
знаешь, что янки не будут драться!

"Ну, посмотрим. Во всяком случае, судя по моему знакомству с ними, я
не пойду с ними в бой, вооруженный только метлой.
Но вот мы и в Мелроузе. Ради всего святого, не говори о войне. Мое
Сердце трепещет. Конфликт Купидона хуже, чем индейцы,
Фред."

"Да, я вижу, ты сдался безоговорочно; и все же твое пленение
я замечаю, что это ни в коей мере не досадно. Что ж, ты счастливчик,
Джордж. Да сопутствует тебе процветание".

Уставшие от долгого путешествия, так много сделано по
утомительно, карет лесопиления, этих двух спутников
с радостью сошел в таверне "Мелроуз" и с нетерпением принялся за выпивку.
закуски, которые предлагало это простое гостеприимство.






ГЛАВА XXIX.





В тихой маленькой гостиной Хартвелл вдова, в начале мая
утром, ласковый бриз украл в окно,
колыхал кисейные занавески и наполняя квартиру с
вкусные духи. В той же гостиной собрались несколько избранных друзей
, чтобы стать свидетелями торжественной церемонии, которая должна была лишить их
о гордости и любимце деревни. Когда циферблат на
изящном циферблате маленьких бронзовых часов, стоявших на каминной полке, показал
восемь, послышалось шуршание одежд и звук шагов
ввели ожидавшую пару, и сразу же все гости встали.

Бледная и дрожащая, миссис Хартвелл заняла свое место рядом со своей
дочерью, стоявшей перед достопочтенным священником. В течение многих лет
Преподобный мистер Пратт был их пастором и духовным наставником, и его
сердце наполнилось глубокими эмоциями, когда он произносил торжественные слова
которые связали это дитя его любви и неусыпной заботы с ее мужем,
быть "Его слугой да". Среди сдавленных рыданий он воззвал
Благословение Небес на их супружеские сердца, молясь о том, чтобы, поскольку любовь
руководила этим союзом, любовь сопровождала их даже до смерти.

Среди вздохов и слез были приняты поздравления, и когда
наконец Фред Пинкни улучил момент, чтобы прошептать на ухо Джорджу Маршаллу
, тот сказал с характерной шутливостью: "Клянусь Юпитером? Я буду
приятно, когда тренер приходит. Я терпеть не могу, столько и плачу; это больше,
похоже на похороны, чем на свадьбу. Если они вынуждены так рыдать
когда парень женится, я думаю, что пойду на попятный ".

Прошел еще час, и свадебная процессия отбыла. Прекрасный цветок
Мелроуз ушла, превратившись из одинокой девушки в счастливую, исполненную надежд
невесту; ушла, чтобы последовать по стопам настоящей, храброй девушки.
муж, ушедший из Мелроуза, оставив позади множество ноющих сердец.;
тоже уезжаешь, что вакансии без правопреемства лет может когда-нибудь вполне
заполнить.

Через две недели после тихой свадьбы в Мелроузе, однажды поздно вечером,
Джордж Маршалл и его жена медленно прогуливались по
вечно переполненному бэттери Куин-Сити, куда они приехали на
визит к дяде капитана Маршалла, доктору Торнуэллу. Серьезный
выражение застыло на лице молодого капитана, когда он оглядел
длинные ряды палаток, которые усеивали открытую площадь и окаймляли
широкую улицу - настолько серьезное, что он едва обратил внимание на
прохожие, которые кланялись в знак приветствия ему и его прекрасной невесте.

- Джордж, ты кажешься таким рассеянным; ты едва заметил Фрэнка Брюстера.
когда он только что прошел мимо в "Бретте" с Флоренс Дейл. В чем дело?
случилось, дорогой?

"Я в замешательстве, в недоумении, размышляя, моя дорогая. Но я не хотел
так абстрагироваться. Я должен попросить у вас прощения, а также, что из моих
друзей".

- О! не обращай на меня внимания, Джордж; просто скажи, что тебя беспокоит.

"Ничего больше, чем недоумение, вопрос, который преследовал меня с тех
так как я пришел домой, и увидел, сомнений в том, что мы должны иметь
война-вопрос, который я в ближайшее время должен решить, следует ли мне бросить мою
Государство во время опасности или моя страна. При любом из этих действий я
буду заклеймен как предатель или мятежник. Это серьезная дилемма для меня.
Дорогая Элиза, я должен действовать мудро и как мужчина. Мое
Сердце ужасно разделено: долг зовет меня в мою страну, а любовь
зовет меня домой. Мои предчувствия тоже шепчут, что эта война будет
не пустяковым делом".

"Что касается меня, Джордж, и ты это уже знаешь, я против
отделения. Фред Пинкни говорит, что это из-за крови вигов, которая
течет в моих венах. Я сказал ему, что мой отец и мой дед
до него были бескомпромиссными вигами. Может быть, и так; я не знаю. Я
отринь идеи льется кровь, и еще, я думаю, у нас было мало
причиной для объявления войны".

"Ты мудрая маленькая женщина, и твои аргументы звучат убедительно, но эти
чувства не годятся для распространения в Куин-Сити. Помни, я
все-таки кадровым офицером армии Соединенных Штатов. Будьте осторожны".

"О! Я не боюсь, мои чувства, или быть признаны
предатель. Только сегодня утром полковник Легар спросил меня, не хочу ли я
подарить винтовкам Palmetto новый флаг, который он сделал для них.
Но вернемся. Война есть война, Джордж, и вступать в нее следует с
осторожностью.

- Да, ты прав. Временами мне кажется, что я не могу сражаться
против флага своей страны; и, с другой стороны, я бы не стал
сражаться против своего дома и сородичей. Похоже, что у меня осталась только одна альтернатива
- подать в отставку со службы в армии и не
вообще беритесь за оружие, - печально ответил молодой офицер.

- Ну, не унывайте. Не унывайте. Я надеюсь, что мудрость прямой
ваше решение, и помните, если мысли будут рады предоставить вам
комфорт, который я поклялся следовать за вами по пятам и ваш
удачи, где бы они ни свинца, будь то скалистые от Мэна до дикого
Колорадо, - сказала молодая жена с наигранной любезностью.

"Браво! какой я счастливчик! Конечно, со мной не случится ничего плохого.
Ваши ободряющие слова определяют мой выбор; мудрость, как вы говорите, направит меня
решение. Оно будет принято. Мы еще раз совершим очаровательное
тур этом уютном бульваре, и тогда я расскажу вам свою историю
решение. Там идет Фред Пинкни на лошадях. Какой он красивый
выглядит в форме! Он принадлежит к карликовой пальмы винтовки, я
верим".

"Да, так он и делает. Фред - галантный, красивый парень, хотя и немного чересчур
горячий, - задумчиво ответила молодая жена.

Они снова прошли по веселому променаду, и когда последний луч солнца
уже угасал, молодая жена остановилась и, нежно облокотившись на
повернувшись к морю и глядя на перила, она сказала: "А теперь, Джордж,
скажи мне свое решение". И он быстро ответил: "Я подам в отставку со своего поста.
поступить в армию и связать свою судьбу с моим народом и моим государством.
Увы! Возможно, я никогда больше не увижу Франко!"

"Я верю, что вы действовали разумно", - ответил молодой женой,
вдумчиво. "Но, о-о, Джордж, см. вызов. Посмотри, как заходящее солнце
золотит флаг, новый флаг, который поднялся над старым, который
развевался здесь, когда я была здесь школьницей. Почему-то я люблю старый флаг
звездно-полосатый - "кровь вигов", я полагаю; но Defiance
всегда казался мне таким мрачным и ужасным, даже когда я был
школьница, в мирные дни, а теперь она предстает ужасным монстром
ужас!"

- О! Непокорный не держит на тебя зла, моя дорогая. Это тихий старый форт.
он защитит нас от наших врагов. Да здравствует память о
человеке, который сдал его только под дулами пушек! Но пойдем,
нам пора. Уже поздно; пешеходы и транспортные средства
поворачивают домой ".

Как печально, что время до сих пор не дало историка или биографа
правдиво и милосердно описать ужасную борьбу многих людей
благородных душ, которые пожертвовали любовью к родине ради любви к
Государство в этой нечестивой гражданской войне! Тем не менее, есть истина в том, что
великий Искатель человеческих сердец имеет высокий послужной список; и в
разворачивающейся будущей жизни многие души, которые здесь были заклеймены как предатели,
там получат награды патриотов. Десятки людей, которые были здесь
презираемые за трусость, получат там похвалы, которые ожидают
храбрых. Легионы, погибшие в позорных камерах, будут
там найдены коронованные герои. Ибо кто знает еще ненаписанные записи
ужасной войны между Штатами, кроме героев, которые
погибли здесь и ушли за пределы?






ГЛАВА XXX.





Прошло ШЕСТЬ месяцев - шесть незабываемых месяцев, которые, к сожалению, разрушили
надежды нации и опрокинули планы и цели бесчисленного множества людей
. Туча войны темнела и сгущалась, пока небо
многих счастливых домов уже не было затянуто ее устрашающим мраком. При
первых звуках горна конфликта мирный, счастливый народ был
превращен, как по волшебству, в воинственное войско. Волна войны
нахлынула с порывистостью, которая сметала все на своем пути.
Вольно или невольно, мужчины должны быть солдатами. Города, поселки и
деревни были охвачены волнением. Забывая обычную
интересы жизни, люди говорили восторженно, бешено, войны.
Несколько месяцев назад привычная безмятежность Куин-Сити уступила место
шумной военной жизни. Его переулки и пригороды были усеяны
палатками, призрачными домами солдат. Мужчины, которые вчера были
джентльменами, сегодня были всего лишь вассалами, чье существование было отмечено
утренним р'вейлем и вечерней татуировкой. Бурение, бурение,
бурение по-прежнему продолжалось ежечасно; но не то мирное упражнение, которое
жители привыкли наблюдать на площади Цитадели несколько дней назад.
давным-давно. Маршировать, охранять, контрмаршировать, наблюдать - таков был порядок дня
. Одни сердца были полны энтузиазма, другие - мрачны от
отчаяние. Поток крови братьев уже окрасил алым дерн
более чем в одном штате. Текла кровь, кровь - алая кровь,
это могло быть возлиянием более благородному, святому делу.

Старый "Дефаенс", мрачный и воинственный, стоял в гавани Королевы.
У города теперь был новый командир. Орудия, как обычно, повернули свои
смертоносные жерла в открытое море, но артиллеристы и командир не надели
форму старых войск, когда-то стоявших там гарнизоном. Джордж
Маршалл, движимый любовью к государству и тронутый
назойливостью друзей, принял должность командующего в
Непокорный, и теперь был полковником, а не капитаном Маршаллом. С
с сожалением, со слезами на глазах даже, он сложить обмундирование старого
войском, и сказал со вздохом, когда он укладывал их из виду, "я буду
никогда больше в них нуждается". Винить его, если вы смеете, вы, кто никогда не
выдержала испытание такой суд. Осудите его как предателя, если вам это необходимо
вы, которые только развлекались на окраине
опасности, грозящей вашей стране. В той книге на небесах, слава Богу, ангелы правильно прочитали его послужной список
.

- Джордж, - сказала Элиза однажды утром своему мужу мягким октябрьским утром
дэй, когда он собирался оставить ее в форте: "Мне жаль, что ты когда-либо
принял командование "Дефайенсом". Я всегда испытывал странный ужас перед этим
морским чудовищем. Мне неприятно думать о том, что ты будешь там.

- Что ж, ты глупа в своем страхе, любовь моя. Для
тебя это гораздо лучше, чем если бы я был на поле боя. Если бы я был во главе полка
, Меня бы командовали то здесь, то там, Одна Судьба знает где,
и, возможно, я не видел бы тебя месяцами, возможно, годами. Когда вы станете
более подробно ознакомиться с Старая крепость, моя дорогая, вы перестанете
связи его с такой террор".

"Может быть, я так и сделаю, Джордж, но боюсь, что нет. Это стоит передо мной, как какое-то ужасное
привидение, всегда передо мной, наяву или во сне", - ответила она наполовину
печально, наполовину испуганно. "О! эта ужасная война! Она началась, но она
еще не закончилась", - добавила она с содроганием.

"Вы должны быть более оптимистичными; ваши слова не обнадеживают
мужа-солдата. Давай, взбодрись и пойдем со мной в крепость
сегодня вечером. Что скажешь? Иди и сразись со львом в его логове, так сказать.
это было.

"Я буду счастлив сделать это так, если он будет, как правило, чтобы развеять мои
ущерба, вернее, мой ужас перед этим местом. В какой час?"

"Ровно в шесть вечера "Морская пена" отходит от третьего причала и направляется в
форт. Я вернусь вовремя, чтобы мы могли отплыть в этот час. Будь
готов. Adieu. Я должен спешить! Он поцеловал ее и ушел.

Когда Элиза снова осталась одна в своей тихой комнате, умелые
пальцы были заняты ее работой, а растерянный мозг был занят
своими мыслями. Наконец она сказала еле слышно: "Возможно, я веду себя
глупо. Одному Богу известно, как ужасно я отношусь к этой проклятой
войне".

В назначенное время Джордж Маршалл вернулся и обнаружил, что его жена
ждет его; и без промедления они отправились на пирс "Морская пена". Поскольку
молодой полковник шел рядом со своей женой, такой скромной, но приличествующей случаю.
одетая в простой белый муслин, с голубым шарфом вокруг нее.
безупречная фигура, он подумал, что она образец красоты, и прошел мимо
в безмолвном восхищении, пока не добрались до пирса.

- Что, по-твоему, напоминает тебе эта посадка, Джордж? - приветливо спросила
молодая жена, когда ее муж уселся рядом с ней на
палубу "Морской пены".

"Насколько я помню, ничего особенного. Что это?"

"О, я была достаточно тщеславна, чтобы предположить, что это может напомнить вам случай,
который запомнился мне навсегда", - лукаво ответила она. Но я вижу
ты забыла тот солнечный июньский вечер пять лет назад, когда я
сел на пароход с этого самого пирса - сел, оставив тебя позади, и
думал, что больше никогда тебя не увижу.

"О, простите мне недостаток памяти и сентиментальности. Ваr
почти вытеснил последнее из моей натуры. И все же я благодарю Бога,
что сейчас мы вместе плывем по океану жизни, не испытывая никакого
страха разлуки, а также с надеждой, что штормы, если они
начнутся, не разобьют нашу лодку. Разве море не прекрасно? И какой
восхитительный бриз!

"Да, флаги развеваются беззаботно; но форт, хотя и кажется таким
близким, все же довольно далеко. Как обманчива вода! Лодка понеслась
к крепости, как перышко на ветру.

"Вот мы и плывем, - сказал полковник, - все ближе, ближе, ближе к
огромная груда вымытого морем кирпича и известкового раствора; ближе к твоему страшному врагу
любовь моя; медленнее, медленнее, медленнее к земле. Вот мы и на месте!"
И "Морская пена" снова благополучно бросила якорь.






ГЛАВА XXXI.





СОБЫТИЕ нагромождалось на событие в течение первых двух долгих лет войны.
пролетели годы, которые, казалось, исчислялись в календаре двадцатью четырьмя, вместо
по двенадцать месяцев каждый. Борьба еще не достигла апогея, но
кровь лилась рекой. От Мэна до Персидского залива простиралось одно огромное
осажденное морское побережье, ибо в каждом морском портовом городе обитали мрачные чудовища из
война стояла, охраняя вход в гавань. Центральный,
хотя и презираемый Куин-Сити, уже ощущал на себе огонь ожесточенной и
жестокой бомбардировки. Беженцы сновали туда-сюда по стране
в поисках мира и безопасности, но ничего не находили. Хочу и
лишения были даже начинают угрожать некогда роскошных людей,
и мрак и отчаяние обволакивает надежды тех, кто с любовью
мечтал успешного расчленения Союза. Таков был
рекорд за годы, предшествовавшие памятным семидневным боям при
"Мерри Оукс".

Эти бои форму на половину камня в долгосрочном периоде наши
гражданская война. Это было на следующий день после ужасного конфликта. Войска
отступили, чтобы восстановить силы, а раненые, умирающие и
мертвые остались на поле боя. Ранним утром, когда палил жар
летнего солнца, по этому полю смерти медленно и
осторожно ехал всадник. Тут и там густо валялись трупы,
когда они падали, их было легко отличить по
разным цветам одежды, которые они носили, когда собирались группами под навесом.
под благодатными тенистыми деревьями можно было увидеть раненых, сил которых было
достаточно, чтобы дотащить их туда. Это поле представляло собой шокирующее
зрелище. И пока всадник медленно ехал по пустынной дороге,
с любопытством и печалью вглядываясь в обращенные кверху лица мертвых,
случайный наблюдатель мог бы заметить меланхолическое выражение на его лице.
лицо, и отметил блестящую слезу, которая скатилась из его глаз. Ибо
храбрый, верный, благородный Джордж Маршалл никогда не стыдился плакать над
бедами человечества! Обязательным условием бизнес-обозвал его от
посту на театр военных действий, как раз вовремя, чтобы быть в пределах видимости
о той памятной семидневной бойне. И пока он ехал тем тихим
летним утром, странные, болезненные эмоции наполнили его сердце. Вокруг
и около него, впереди и позади, лежали мрачные и ужасные лица, холодные от смерти
лица солдат, которые были братьями по стране, и многих из
они братья по названию - братья по фактическому кровному родству, братья по
судьбе, братья во всем, кроме любви. Вот они были здесь,
теперь мирные, бок о бок, последний конфликт закончился, последняя искра
враждебность погасла; там, бок о бок - мертвые. Неудивительно, что
Джордж Маршалл плакал. Чудо в том, что здесь когда-либо пульсировал человек
сердце, которое могло бы удержаться от слез при виде такой сцены.

Наконец Джордж Маршалл внезапно натянул поводья и, подняв
руку ко лбу, чтобы прикрыть глаза, с любопытством посмотрел
на мгновение вперед, на предмет, лежащий не очень далеко.
Затем, быстро выйдя, он осторожно подошел к объекту
своего пристального внимания. Это было мертвое тело солдата. Темно-синяя
форма говорила о том, к какой армии он принадлежал. Чулок, подвернутый сзади
с тонкой лодыжки, небрежно упал на тяжелый армейский ботинок.
Голова была наполовину отвернута, а открытые глаза, хотя и незрячие, смотрели
все еще сияющий собственной лазурью Бога.

"По его тонкой руке, словно любящей
холодную ласку смерти, мягко ползла дикая лоза, крошечные цветки которой
увяли бы от прикосновения лапки дикой пчелы". Сбоку от его лица
была поношенная кепка, которая упала с его головы, когда он падал.

Со страхом, робко, с видом человека, внушающего ужас, полковник Маршалл
приблизился к безмолвной фигуре и склонился над лежащим телом.

"Великий Боже! это Франко! Я думал, что знаю этого беднягу издалека
! Бедный, бедный мальчик! Бедный светловолосый Франко! " - воскликнул он в восторге.
дыхание. Затем, осторожно повернув испачканную фуражку, он прочел "Третий полк
Регулярные войска Соединенных Штатов". "Мое старое командование, мое старое командование", - пробормотал он
. "Увы! бедный Франко! Я благодарю Бога, что мы не встретились в смертельном конфликте
. Твое истинное, доброе сердце никому не желало зла, но все же недоброе
судьба привела тебя к печальному концу, и я, например, буду оплакивать
твою несчастную долю. Увы! бедный мальчик, ты никогда больше не увидишь свою увитую виноградом
Францию, и крестьянский дом твоей доброй матери никогда не будет
омрачен твоим отсутствием ".

Затем, опустившись ненадолго на колени рядом с мертвым мальчиком,
добрый полковник уронила слезу и склонил голову в глубоком
рефлексия. Затем, поднявшись и нетерпеливо оглядевшись по сторонам, он сказал
наконец: "Там, в конце этого окопа, рядом с этим
сломанное дерево, я могу положить его тело вместо лучшей могилы. Там
он, по крайней мере, будет в безопасности от стервятников и ужасной участи
, которая ожидает непогребенных мертвецов разбитой армии ".

Затем нежно и печально он опустил молодого солдата в его
мирную могилу, прикрыв его лицо своей закопченной фуражкой и
сложив на груди его лишенные пульса руки. Наконец, прикрыв тело
холмик, на который падали его слезы, с несколькими вечнозелеными ветками.
он терпеливо вырезал на грубой доске, которую установил, чтобы отметить
могилу, слова:

"БЕДНЫЙ ФРАНКО. В возрасте 20 лет".






ГЛАВА XXXII.





Бомбардировка Куин-Сити продолжалась. С беспрецедентным
упорством она сопротивлялась яростным требованиям врага и выстояла
стойко под смертоносными ударами пуль и снарядов. Многие из
жителей бежали из своих домов при первом грохоте
артиллерийского обстрела, но многие также остались; и среди последних
была семья мистера Мордехая. Но теперь этот момент настал
когда дальнейшее подвергание опасности показалось банкиру безрассудством
пренебрежение к жизни. Итак, они уезжали - уезжали, как и многие другие.
уезжали, оставляя позади роскошный дом с его удобствами и
роскошью ради лишений, тягот, неудобств беженской
жизни. Ценные вещи перевозились в места с большей безопасностью.
некоторые из них были проданы, другие переданы оставшимся друзьям, которые
не могли уйти, а некоторые остались без присмотра. Это было за день до
предполагаемого отъезда. Дом имел вид разобранного
замка. В комнате, которая раньше была библиотекой, но теперь была заполнена
сундуки, коробки, свертки и так далее, Ребекка и ее верный слуга
были заняты упаковкой, распаковкой и переупаковкой
их домашнего имущества. "Вот, Барбара", - сказала Ребекка, поворачиваясь к
ближайшей к ней женщине, отодвигавшей в сторону старую потертую сумку. "Ты
можешь взять это. Это старый саквояж, который мой муж на днях прислал из банка
, среди своего хлама оттуда. Вот, дай мне из него бумаги
, я просмотрю их, пока посижу здесь, чтобы отдохнуть
минутку. Вот, положи их мне в фартук. Повинуясь этой команде,
Барбара высыпала содержимое в большой фартук, который хозяйка
подтвердил их получение, и она села на экспертизу. По
одним бумаги выпал из рук на пол ценности
мусор, и она толкнула их ногой куда-то в сторону камина.
Внезапно она заметила на полу темно-коричневую бумагу, небрежно
сложенную, которая незаметно упала с ее колен. сняв трубку, она
извлек из него небольшую книжку, сброшюрованные в России кожаные, размер
рука мужчины. На внешней обложке тусклыми, сильно потертыми и
покрытыми плесенью буквами было выведено слово "Дневник". - Что это может быть? - с любопытством пробормотала она
, крепко сжимая книгу в руке. Медленно
расстегнув тонкую застежку, она с изумлением прочла слова
, написанные на первой странице: "Дневник Эмиля Ле Гранде".

Пораженная тем, что предстало ее глазам, Ребекка поспешно спрятала книгу в
карман платья и вышла из комнаты. Когда-то надежно
видно, она жадно начала ее изучения злополучной книжонке
это было так таинственно попали в ее владении. Запись после
рекорд был читать с жадным глазом. Вскоре ее взгляд остановился на имени,
"Лия Мордехай".Нет стервятник никогда не поглощал свою несчастную жертву
более хищность, что это злая баба содержимое, которое затем,
день за днем. Ее глаза сияли восторгом, а руки, украшенные драгоценностями
дрожали от радости, когда она переворачивала лист за листом злополучной книги
. Наконец она внезапно остановилась и воскликнула почти дико:
"Ага! Теперь я это знаю! Наконец-то правда выплыла на свет,
ужасная тайна раскрыта ", - когда она читала досадную, но бесполезную запись
запись молодого Ле Гранде, сделанную в ночь чаепития у Берты Леви -
вечеринка, дурацкая пластинка: "Если бы я знал, что она любила Марка Абрамса, я
убил бы его".

- Ты ошибаешься, моя птичка, - продолжала Ребекка свой монолог. - Он
не любил Лию Мордехай, как нежно, как ты предполагаешь, но ты посмел
чтобы убить его с ревнивой ненавистью, когда вы хорошо знал, что ты
круша надежды и будущее моего ребенка. Что ж, я позабочусь об этом
чтобы месть свершилась. Мой юный орел, ты не так уж далеко, но
правосудие может найти тебя. Хотя воды дюжины океанов перекатились
между нами, я думаю, что моя месть может настигнуть тебя. Отдыхай в своей
воображаемой безопасности, пока можешь, юный негодяй; буря
собирается, чтобы уничтожить тебя. Отдыхай. Ребекка Мордехай.
никогда, никогда не забуду тебя. Я буду хранить этот секрет при себе, пока мой
планы созрели; тогда я буду действовать. Теперь мы должны улететь, а потом... Ладно,
неважно, что будет потом, поэтому я держу это сокровище в своих руках в целости и сохранности.
сказав это, она спрятала дневник за пазуху и с жестоким
рассмеявшись, она снова занялась приготовлениями к отъезду. The
удаление было произведено. Особняк банкира был освобожден, а the
Куин Сити отдан на милость спойлера. Все эти дни, полные
волнений и неразберихи, маленький дневник в безопасности покоился на груди
его обладательницы. Она намеревалась расчистить путь, прежде чем раскрыть
свою тайну и свое предназначение. Так оно и было.






ГЛАВА XXXIII.





В их тихое маленькое море-песок домой, где небо было ярким и
синий, и ветерок теплый и мягкий, Эмиль Ле Гранде и его молодой
супруги жили в мире и счастье на протяжении почти пяти лет. Не
линия никогда не придет, на фоне всех Лии беспросветная тоска и зря
ожидание, чтобы убедить ее отца прощения и продолжение
любовь. Итак, устав от этого продолжающегося разочарования, она успокоилась.
Уверенная в том, что его благословение теперь никогда не придет.
и она должна найти счастье только в любви своего мужа. Долго,
давным-давно родители Эмиля написали, выражая самые добрые пожелания
своего благополучия и передавая Лие привет от имени дочери. Миссис Ле
Гранде, хотя разочарован и огорчен, что Белла Аптон был не
выбор любви ее сына, вскоре успокоился, и принял
альтернативные удивительно и похвально отставке. Итак,
несмотря на горькое разочарование Лии, она была счастлива; ибо, помимо
Любовь Эмиля, она вскоре принесла надежду и счастье в жизнь
темноглазой маленькой дочери, которая пришла благословить ее дом. Эмиль был
уступив желанию Лии и следуя обычаю своего народа,
она назвала свою маленькую дочь Сарой в память о своей матери,
смерть которой она так долго и глубоко оплакивала.

Событие о рождении этого маленького внука так и не дошло до мистера
Уши Мардохея, потому что он считал Лию мертвой с того самого
ужасного утра, когда он обнаружил, что она тайно
вышла замуж за "собаку-христианина". Он ничего не желал знать о ее благополучии.;
он избегал узнавать что-либо.

В глубине штата, примерно в двухстах милях от
Куин-Сити был уютным, уединенным маленьким поселением под названием
Инглвуд. В это маленькое убежище мира и безопасности многие
беженцы нашли свой путь и сняли временные дома. Многие еврейские семьи
из Куин-Сити бежали туда, и среди них семьи
Раввина Абрамса и мистера Мордехая.

Прошло несколько недель после переезда мистера Мордехая в Инглвуд, когда
однажды Ребекка попросила мужа сопровождать ее в дом
раввина. Мистер Мордехай с радостью согласился. Они нашли раввина, как обычно
, погруженным в свои книги во временной библиотеке, которая была
необходимая черта его дома. На бледном,
спокойном лице миссис Абрамс все еще были видны следы скорби, которые остались на нем после
ужасной и загадочной смерти ее сына. Без промедления и с помощью
того умелого управления, которое было характерно для Ребекки, она
перешла к ужасной теме смерти Марка. Затем, после
паузы, глядя прямо на раввина, она внезапно сказала с
ужасающим акцентом: "Я знаю виновного человека - того, кто совершил этот
ужасный поступок". Раввин, его жена и мистер Мордехай выглядели ошеломленными.

"Что вы имеете в виду", - наконец произнес раввин в испуге.
недоумение.

"Я имею в виду, что я знаю, кто убил Марка", - ответила она, с
мигающие глаза и звонкий голос.

"Знайте, кто убил моего сына!" - хрипло воскликнул он. "Ради всего святого,
кто это был?"

"Вы знаете темную злодейку, Ребекку, которая совершила это кровавое деяние! Автор:
Израэль, кто это был? - спросил ее муж почти на одном дыхании.

- Это был Эмиль Ле Гранде! - медленно ответила она. - Он, и никто другой.

"Это ужасное обвинение", - сказал раввин. "На каком основании
вы делаете такое заявление?"

"На основании его собственных слов", - торжествующе ответила она.
"Здесь, вы можете прочитать исповедь для себя". Она вынула этот
маленький журнал и указал на записи.

- Вот, прочтите сначала: "Если бы я думал, что Марк Абрамс любил ее, я бы
убил его".

"Великий Боже!" - ахнул раввин, снова взглянув на запись, как будто
он думал, что глаза обманули его.

"Вот еще, смотри сюда", - сказала Ребекка, указывая на другую запись:
"'Мертвецы не рассказывают сказки'.Это был не какой-то подвиг его правила ведения
что он не обнаружен?" она продолжала, как она повернула
вперед через книгу.

"Он умрет!" - воскликнул мистер Мордехай, дрожа от ярости.
изумление, в то время как пораженный отец повернулся и печально зашагал
по полу, восклицая: "Ах я! ах я! Увы! мой бедный мальчик?"
в то время как израненное сердце матери снова истекало кровью.

"Посмотри сюда еще раз", - сказала Ребекка, указывая пальцем на другую запись.
запись, раскрывающая тайну.

"Довольно! хватит!" - воскликнул отец, отводя голову и машет
ее молчание с его стороны. "Я насмотрелся; тайна
равнина, истина, наконец, раскрыта. О Боже, ужасная правда!

Мистер Мордехай топнул ногой, стиснул руки и, бормоча
еле слышно: "Этот негодяй погубил тебя, разбил мое сердце и
разрушил надежды моего ребенка; и он умрет!"

"Но, бедная Лия, мой муж", - сказала Ребекка, наполовину робко, и с
подобие глубокого чувства.

"Лия!", он сердито повторил: "вы смеете даже, сейчас, говорят, что имя
меня? Дай Бог, чтобы она умерла! Никогда больше не оскорбляй меня, произнося
это имя?

"Прости меня, дорогой муж; в волнении от этого печального открытия я
забыла твои приказы. Я буду повиноваться тебе в будущем". И, возвращаясь снова к
этой теме, чтобы смягчить неудовольствие своего мужа, она
добавила: "Каким образом ты можешь надеяться сейчас связаться с Эмилем, дорогой муженек?
Ты знаешь, что он далеко, а орудия блокадного флота
вмешиваются ".

"Хотя бы вмешались орудия дюжины флотов, я должен был бы привлечь его к ответственности"
резко ответил он.

"Думаю, что моя дорогая Сара страдает-страдает все-таки от
работу свою кровавую руку, дорогой муж", - сказала Ребекка, влияющие на
плакать, как она закрыла лицо рукой.

Почти доведенный до исступления, мистер Мордехай яростно сказал: "Обещай
мне, рабби Абрамс, обещай мне, Ребекка, что ты одолжишь мне свой
помогите привлечь этого беглеца к ответственности; и я клянусь Иерусалимом,
он будет наказан. У меня есть золото, и это обеспечит мне успех.
Да, у меня есть золото, которого он жаждал, но - ага! которого он никогда не получал.
Пообещайте мне, пообещайте мне, вы оба, что будете хорошими союзниками!
И они пообещали ему.

"Но скажи мне, Ребекка", - сказал раввин, внезапно останавливаясь.
взволнованная походка. "Как к тебе попала эта книга?"

"Действительно, рабби Абрамс, это загадка. Собирая и распаковывая вещи,
готовясь покинуть Куин-Сити, я случайно нашел это
Журнал в старый чемодан, что мой муж послал от своего банка
в один прекрасный день, среди большого количества хлама. Он пролежал там долгое время, я
судья. Ты можешь прояснить эту тайну, муж мой? - спросила она, поворачиваясь.
к мистеру Мордехаю.

"Дай мне взглянуть", - ответил он; и, взяв Дневник у нее из рук,
он держал его так, словно это была смертельно опасная вещь, в то время как сам
странно разглядывал его из стороны в сторону.

"Я думаю, я думаю", - сказал он медленно, как бы рассеянно и
сбитый с толку. "Я думаю, это книга, которую Минго дал мне утром
после ..." Затем он замолчал. - Ну, он нашел это в сторожке, я думаю.
думаю," - продолжил он. "Я помню, что он дает мне небольшую книгу, которая
утро, и я положил его куда-то подальше, чтобы посмотреть, когда мой разум был
менее бурным. Я и забыл совсем".

"Своего рода судьба сохранила его, мужа, так что мы могли бы быть
отомщу", - сказала Ребекка.

"Держать его безопасно то, как это будет необходимо в будущем. Вы
мудрая, добрая женщина, мудрая женушка", - добавил муж, со всеми
следов недовольства на ее прогнали с его лица.

Выполнив свою миссию, Ребекка, предоставив попавшей в беду семье самой
искать утешение в их горе, насколько это было возможно, вернулась домой в
злорадствовать по совершенствованию схему, которая принесет горе и
запустение счастливой кубинский дома.






ГЛАВА XXXIV.





Война все еще бушевала. Можно смело сказать, что весь мир был
в большей или меньшей степени взбудоражен этим конфликтом. Бдительность, затягивая ее
понять здесь, удвоив там его удары, наблюдая за входом и
розетки везде, учил когда-то счастливых людей, что войны никакой не было
праздник спорта. Но главной целью должно быть достигнуто, в конце
"Война восстание" с правительством нетронутыми. Для выполнения
это, всеми средствами была признана справедливой и честной. Блокады,
голод, уничтожение собственности, факелы - да, все без исключения
приборы, которые могли бы подчинить враждебный народ, были переданы
в реквизицию для поддержания Союза.

Итак, еще до того, как третий год памятной гражданской войны прошел своим
кровавым чередом, желание почти выследили за границей в этой прекрасной южной
стране. Но для успешных, хотя и случайных предприятий какого-нибудь
дружественного судна, которому удалось прорвать блокаду, доставив
припасы, необходимые для комфорта измученных войной людей, острая нужда
мог бы безраздельно царить во многих семьях, где богатство и
роскошные когда-то жил. Так совершается во благо тех, смелый
искатели приключений на море. И все же были прорывающие блокаду - немногие,
очень немногие, слава Богу, - которые были всего лишь группой людей-стервятников, охотящихся
на своих собратьев, и которые за определенную сумму золотом давали взаймы
их рука приложена к любому деянию тьмы. К этому последнему классу принадлежал
Джо Харалсон, хорошо известный капитан "Тигрицы", самый
успешный прорыватель блокады на всем южном побережье. Харалсон
сам был уроженцем одного из плодородных хлопковых островов у побережья штата Пальметто
и в час опасности дезертировал
свою страну и бежал в Вест-Индию. Там он снарядил судно
для ведения блокады и, будучи знакомым с большей частью южного
побережья, ему всегда удавалось ускользать от орудий
блокадных флотов и благополучно проникать со своим грузом. Припасы
товаров и военное снаряжение, которые он время от времени
доставал, обменивались на хлопок, который он продавал за золото с
баснословной прибылью.

Это было летом после переезда семьи мистера Мордехая в
Инглвуд. В июне месяце Джо Харалсон поставил "Тигрицу" на якорь
в безопасном месте в порту Гаваны. Нью - Провиденс был его обычным городом
гавань убежища; но сейчас другой бизнес, чем успешно
распоряжение своим грузом хлопка привел его сюда. Одним мягким,
погожим утром, в этой стране, где весна сменяется летом, Лия
каталась на машине со своим мужем, наслаждаясь ранним утренним бризом
и надеясь, что это пойдет на пользу хрупкой маленькой Саре,
тогда, на ее второе лето. Они приблизились к Пласа-де-ла-Мар, и
Эмиль заметил, осматривая бесконечные ряды кораблей:

"Вот, Лия, видишь бесчисленное количество флагов".

"Да, все, кроме флага нашей борющейся страны", - ответила она. "Я
интересно, станет ли это когда-нибудь признанным флагом среди наций?

"Боюсь, что нет", - серьезно ответил Эмиль. "Но вот! наша дорогая
уснула! Мы должны поспешить домой".

Придя домой, Эмиль поцеловал свою жену и нежно поцеловал своего
спящего ребенка тоже, прежде чем выйти из лайт-воланта; и
затем, бросив веревки Петро, рабу, который ожидал их возвращения.
вернувшись, он сказал: "Позаботься о пони, Петро"; и, повернувшись к своей
жене: "Позаботься о моем маленьком ягненке, Лия, пока я не приду снова", - и
ушел от них.

Час спустя коренастый мужчина с грубым лицом вошел в
банкирский дом "Гарднер и компания" и спросил на запинающемся английском:
"Сей или Ле Гранде на месте?"

"Да", - ответил мистер Гарднер. "Вот, мистер Ле Гранде, этот человек хочет
вас видеть". Эмиль подошел и, с любопытством посмотрев на незнакомца,
заметил, что тот был одет частично в матросскую, частично в гражданскую одежду
. - Что будете заказывать, сэр? - спросил Эмиль.

- Здравствуйте, - ответил незнакомец, чей ломаный английский выдавал его
На испанском языке: "Мы находимся на да-арф Бланко Плаза, американском судне"
из Да-Стейтс. Сей-френд желает увидеть Сеа или Ле-Гранде, очень
быстро, очень быстро, сеньор."

"Из какого штата прибыло судно?" - удивленно спросил Эмиль.

"Из Южного штата, се ор, штат да Паметто".

Через мгновение Эмиль предположил, что это какой-то прорыватель блокады, и
предположил, что прибыл какой-то друг или родственник, и, не имея возможности
сойти на берег, действительно послал за ним. Не раздумывая,
и без дальнейших объяснений он последовал за странным проводником,
который повел его к пристани. Флаги были плавающие бесплатно и гей,
но как это безымянный Цицерон указывал, тигрица, что лежал
перед ними с персоналом флаг чуть-чуть, Эмиль Ле Гранде подумал:"
капитан боится показать свои цвета; что ж, возможно, так оно и есть.

"Капитан Харалсон, сеньор Ле Гранде", - сказал проводник с ломаным
акцентом, входя в каюту корабля, где капитан ожидал
его возвращения. "Я сказал капитану тебе, что приведу его", - продолжил он с
дикой ухмылкой на лице.

"Кто хочет меня видеть?" - спросил Эмиль. - Где мой больной друг?

- Вы заключенный, сэр, - свирепо ответил капитан, - скрывающийся от правосудия.
Ваше государство требует вашего возвращения.

"По какому праву ты произносишь эти слова, негодяй?" ответил
Эмиль, сбитый с толку негодованием.

"Властью тех, кого вы ранили, и кто послал меня
вернуть тебя".

"Кто, и где мои обвинители?" - спросил Эмиль с досадой. "Пусть они
посмеют противостоять мне!"

"Тогда следуйте за мной", - сказал капитан, проходя в маленькую
квартиру, что-то вроде салона, в конце судна. Он дал три
резкий, быстрый стучится в дверь, затем повернул засов и вошел.
Эмиль не последовало. Сидя перед ними на корабль-гостиной, с книгой
лениво лежать у нее на коленях, был-Ребекка Мордехай!

"Ага! и вы пришли, наконец, капитан", - сказала она. Возникающий из
ее место и бросив взгляд на Эмиля, - продолжила она, - "Г-н Ле
Гранде, мы встретимся снова, надежно, как признается сам за
достичь справедливости. Вы видите океаны и раковины-пушек нет барьеров в
пути достижения моих целей. Ты бежал из своей
страны, думая, что твое отвратительное преступление никогда не всплывет; но
"убийство будет раскрыто", и теперь ты мой пленник. Правосудие еще свершится.
Отмщение ".

"Что ты имеешь в виду, женщина? твой язык содержит яд аспида.
Если бы я не знал тебя в лицо, я бы поклялся, что ты какая-то сбежавшая
обитатель сумасшедшего дома. Объясни мне, что ты имеешь в виду, безумец, - ответил Эмиль,
в гневном изумлении.

"Назови меня сумасшедшим, если посмеешь, жалкий преступник. Опровергнуть мои слова,
если вы, пожалуйста, но ваши собственные письменное признание в моих руках."

"Исповедь что ли?" - крикнул Эмиль, топнув ногой в
возмущение. "Никогда, никогда, я твой пленник! Я покину это
проклятое место, --"

"Не так быстро, друг мой", - угрожающе сказал Джо Харалсон, когда Эмиль
сделал попытку выйти из комнаты. "Не так быстро! Мне обещано много
золота, если я доставлю тебя живым в твое родное Государство; и это золото, мой
друг, я получу".

- Отпустите меня! отпустите меня! - кричал Эмиль. - Я невиновный человек. Эта
женщина...

"Тише, мой друг, или я буду укладывать тебя, где твои крики не
достичь какого-либо человеческого уха. Будь спокоен, мой мальчик".

Эмиль увидел, что сопротивление бесполезно; и он спокойно сказал, снова поворачиваясь
к Ребекке: "В каком преступлении я виновен, что ты так охотишься на меня
как на дикого зверя?"

"А ты бы знал?" - ответила она с презрительным, жестоким смехом. "А ты бы знал?"
"Ты бы знал хотя бы половину преступлений, которые инкриминируются тебе в твоем
родном штате?"

"Ты не можешь рассказать мне ни о чем", - угрюмо ответил он, сожалея, что сказал
снова поговорил с этой безжалостной женщиной, в ловушку которой он так
неосторожно попался.

"Возможно, вы думаете, что мы еще не выяснили, кто убил Марка
Абрамса; но, сэр, мы выяснили".

"Кто это был?" - возмущенно спросил Эмиль.

"Это был ... Эмиль Ле Гранде", - медленно ответила она, ее свирепый взгляд отмечал
каждую эмоцию на его лице.

"Великие небеса. Какое зверство!

"Отрицай это, если посмеешь, у меня есть доказательства".

"Докажи это, если сможешь. Я прошу тебя доказать это. Но я должен покинуть это место.
место. Подобная чепуха не должна меня больше задерживать. Я знаю, что вы
безумец.-Капитан, отпустите меня. Не обращайте больше внимания на бред этой женщины
."

"Я поклялся, сэр, по обвинению этой женщины, доставить вас в целости и сохранности обратно в штат, и вы должны вернуться.
Я не могу допустить, чтобы у вас не было возможности сбежать". "Я не могу позволить вам сбежать".
"Я не могу позволить вам сбежать".

"Сначала я должен увидеть свою жену. Я не могу улететь без этого".

"Судно готово к старту. Вы не сможете увидеть
ее. Если ты будешь тихим и послушным, на тебя не наденут наручники; если
будешь сопротивляться, мы отправим тебя в безопасное место. Теперь будь мудрым и помалкивай.
- Но моя жена... - прошептал я.

- Но моя жена...

- Через час "Тигрица" выйдет из порта, сэр, и вы не сможете ее увидеть
.

- Увы! увы! - простонал Эмиль. "Во имя всего святого, почему это зло
на меня свалилось?" и быстро опускаясь на табурет кабины, он сказал:
"Храни меня от присутствия этого жалкого сумасшедшего, капитан, если я
надо идти. Да, если меня должны украсть таким трусливым способом из
мирного дома, отнять у любящей жены и невинного, беспомощного
ребенка, я могу только подчиниться; но держи эту несчастную женщину подальше от моего
присутствуй, я умоляю тебя.

- Друг мой, вы можете оставаться здесь, - ответил неумолимый капитан.
- пока мы не выйдем из порта. - и, открыв дверь маленькой комнаты, которая
в комнате был только иллюминатор, он запер Эмиля, а затем
занялся приготовлениями к скорейшему отъезду. Оказавшись запертым
Эмиль достал из кармана листок бумаги и написал несколько строк
в адрес "Гарднер энд Компани", убеждая своего друга сходить за женой и немедленно приехать
к нему. Из своего маленького окошка он заметил поблизости раба,
и, быстро подозвав его, сказал: "Вот мои часы, мальчик; отнеси это".
быстро отправь записку Гарднеру и компании, и мои часы будут твоими". Затем
он выбросил листок бумаги в окно. Расстроенный и
встревоженный, он снова опустился на стул, нервный и несчастный, опасаясь, что
Тигрица уйдет до того, как прибудут его жена и мистер Гарднер.

Получают загадочную записку Эмиля, мистер Гарднер пошел со всеми
возможной скоростью к дому молодого человека, и сообщил, что Лия
произошло. "Я не понимаю эту записку, - сказал он, - есть
конечно, загадка про повестку. Человек, который пришел для Ле
Гранде был странный, неприятный лицом; но мы должны поспешить".

Лия, так что давно привыкли к печали, выказывала никаких необычных эмоций
эти опасения словами мистер Гарднер, но спокойно спросил:

- Как вы думаете, моему мужу причинили какой-нибудь вред?

- Не могу сказать, мадам; надеюсь, что нет.

- Какой мотив мог быть у этого человека, чтобы обманывать Эмиля?

"Милость знает, но не доверять этим коварным
Слишком далеко испанцев. До сих пор его история может быть правдивой один. Он
несомненно, моряк. Мы, по крайней мере, пойдем и посмотрим. Пони и
Фаэтон готовы.

"Позаботьтесь о моей дорогой Маргарите", - сказала Лия, целуя ее.
спящая девочка, и вышла к ожидающему "воланте".

"Теперь езжайте быстрее, мистер Гарднер. Мое сердце предчувствует меня.

Не ответив, мистер Гарднер призвал вперед пони флота, и они
не снижая скорости, пока улица за улицей было
наехали, угловой момент угол свернул, а они были в поле зрения
Пласа-де-ла-Мар с мириадами корабельных мачт и флагов.
Затем, поехав медленнее, мистер Гарднер свернул на причал
номер три и нетерпеливо посмотрел вперед. Корабля там не было.
Выйдя из фаэтона, Лия и мистер Гарднер подошли к группе рабочих.
там работали матросы и спросили:

- Это не пирс номер три, где стояло на якоре американское судно
?

- Да, сэр, но американское судно вышло из порта час назад.

- Вышло из порта час назад! - в смятении повторила Лия. - Тогда где мой
муж?

Мистер Гарднер с сомнением покачал головой и сказал: "Возможно, он ушел".
"Ушел с ними".

"Ушел с ними?" - в отчаянии переспросила Лия. "Ушел!" - снова произнесла она и
затем беспомощно опустилась на причал.

Мистер Гарднер, расчувствовался, снова поднял ее на шезлонг, с
уверенность в том, что ее муж, по всей вероятности, вернулись в
его место для бизнеса.

Снова оказавшись в банке, мистер Гарднер был разочарован, обнаружив, что
Эмиль не вернулся, но вместо этого его ждал другой клочок бумаги
с этими ужасно значимыми словами:

"Они украли меня, чтобы отвезти обратно в мой родной штат, чтобы
ответить за чудовищное преступление, в котором я не виновен. Пришлите мою жену
за мной, как только..."

Здесь Эмиль остановился из-за нехватки времени. Он бросил записку в руки
того же раба, который нес первую.

"Отнеси это Гарднеру и компании, и они тебе заплатят", - сказал он, когда
"Тигрица" оттолкнулась от берега.

Корабль отчалил; и Эмиль остался один во тьме и отчаянии.,
тщетно пытался догадаться, откуда пришла эта таинственная беда,
и каков будет ее вероятный результат.

Капитан тигрица, как уже было сказано, был наемником и
ненасытный человек, заботясь более для страны, кровотечение не делает
хищная птица на кровь голубя. Пока он добывал золото
своих обедневших соотечественников и ускользал из рук блокадного
флота, который так бдительно охранял каждый важный порт, он был
доволен. Заботе этого человека, этого капитана с железным сердцем,
Ребекка Мордехай посвятила себя в своем начинании, поскольку она
сказал: "Чтобы вызвать Эмиля Ле Гранде в коллегию правосудия".

"Если вы благополучно доставите меня туда, капитан, я дам вам золото. Если ты
доставишь меня в целости и сохранности с преступником, я дам тебе больше.

Харалсон, зная, что сундуки в хранилище Мордехая были
хорошо заполнены вожделенной рудой, пообещал себя и поклялся
страшной клятвой, что его океанский странник совершит это путешествие,
даже ценой последней капли крови из его сердца. Было видно, насколько
успешно он приземлился и вероломно заманил свою жертву
на корабль. Затем, после двух дней довольно
бурные плавания в тропических морей, снующих тут и там,
страх набрасывается на морских монстров, он стремился
ускользать, Харальсона высадились, наконец, на входе, непонятных, но хорошо
известно, что его на низкий, песчаный берег Каролину. С
упавшим сердцем Эмиль еще раз ступил на родную землю и
по приказу своей похитительницы угрюмо последовал тем путем, которым она вела.
Огорченный, уязвленный, почти обезумевший, он пошел окольным путем, который привел
его обратно еще раз - обратно, обратно, в Куин-Сити. Не обратно к своему
уютный дом отца, увы! был пуст, и
семья оказалась беженцами в чужой стране. Но снова назад, в тюрьму для преступников
кандалы, чтобы найти пристанище в камере для преступников - назад к одиночеству и
отчаяние, когда, наконец, мрачный старый надзиратель повернул решетку
гром обрушился на него, и он остался один в тюрьме.






ГЛАВА XXXVI.





Война все еще бушевала. Везде во всех опальной земли,
прилив братьев кровь текла полным ходом. Горечь росла с каждым часом
, и ни один небесный голос не был услышан над шумом
бойни, говорящий: "Останови безумие, и пусть кровь перестанет литься".
Конец еще не был достигнут, великая проблема этого противоестественного конфликта
еще не решена. Бомбардировка Куин-Сити все еще
продолжалась, хотя и без особой надежды на его сдачу. Но
обстрел продолжался, как будто этот смертоносный дождь смерти был всего лишь
веселым времяпрепровождением в те летние дни. Форт теперь считался
неприступным; и все же надежда на его сдачу была той, которая не могла
угаснуть в сердцах осаждающих. День за днем они
атаковали и атаковали снова, и день за днем их переполняло
разочарование.

Наконец, в один погожий июньский день произошел потрясающий взрыв, и
затем, словно собрав последнюю искру надежды и решимости,
мрачные жерла пушек в течение многих часов изрыгали такой ливень
пуль и снарядов, который запомнится навсегда. Небо почернело
рано утром с моря поднялось облако дыма -
сернистый дым, который пропитал каждый уголок города и был унесен
уносится с каждым порывом ветра к далеким холмам и долинам.
Можно было бы представить эту сцену настоящим адом; настолько ужасным был конфликт
. Суровый, мрачный и решительный Defiance стоял часами - ни одного
пушки демонтирована, а не человек встревожен. Но становилось поздно, и до сих пор
в подъеме пушки ревели. Небеса над головой были затянуты тучами, как будто
природа была готова пролить поток слез над
деяниями человечества. Сверкнула молния, и орудия вспыхнули, и
здесь и там и везде ужасных снарядов упал толстый и
быстро.

Наконец один из них обрушился на бастионы Неповиновения и
взорвался - взорвался с грохотом ярости, который донесся до каждого слушающего
: "Совершено какое-то ужасное деяние".

Увы! увы! Дикий грохот прозвучал похоронным звоном по одному храбрецу,
благородное сердце и разрушенные бесчисленные надежды, когда душа Джорджа Маршалла
погасла. Смертоносный осколок снаряда пронзил его мозг,
и его жизнь оборвалась в мгновение ока.

Пусть больше ничего не будет рассказано об этой печальной истории; ничего, кроме просто этого:
он был убит, и войска ушли в смятении и беспорядке - убит и
доставлен в последние объятия раненого сердца, которое не знало исцеления после
лет исцеления - убит в Дефаенсе, месте странном, таинственном.
ужас овдовевшего сердца со времен ее солнечного детства
убита и похоронена в тени магнолии, среди
сотни храбрых сердец, погибших за одно и то же несчастное дело.






ГЛАВА XXXVII.





ВРЕМЯ шло незаметно. Много месяцев ушло в прошлое с тех пор, как
со дня смерти оплакиваемого полковника Маршалла - месяцы, которыев этом
повествовании мало что можно зафиксировать, за исключением того, что это были месяцы крови.

Возвращаясь к безутешной жене, оставленной неблагоприятной судьбой одной в своем
кубинском доме, мы обнаруживаем, что она печально изменилась. Столь же внезапным, как
было расставание Эмиля с семьей, столь же шокирующим и
жестоким было воздействие этой неприятности на нежную натуру Лии
. С того часа, как мистер Гарднер сообщил ей о таинственном исчезновении ее мужа
, Лия опустилась на колени, переполненная горем.
Затем в течение многих недель она страдала от почти безнадежной болезни,
чтобы, наконец, выздороветь и обнаружить, что она по-прежнему одна.

Надежда набраться сил, чтобы последовать за мужем, была единственной надеждой,
которая поддерживала ее в часы выздоровления и стимулировала усилия
природы в работе по выздоровлению. Наконец, время принесло облегчение, и
после многих месяцев устанут ждать, надеясь, смотрите,
возможность для Лии для начала в поисках мужа.
Вверенная заботам добросердечного человека, который сам был капитаном
блокадника, встревоженная жена надеялась достичь берегов своего
родного штата в безопасности. В отличие от коварного Джо Харалсона,
капитан "Хлопковых штатов", судна, на которое взошла Лия,
не был знаком с морским побережьем многих блокадных штатов.;
но, призвал ее importunities, доброму капитану определена, если
возможно, на земле своей в безопасности на побережье своего родного государства.
Эта попытка, однако, он был разочарован. Был поздний час.
после полудня, когда "Коттон Стейтс" собирался бросить якорь в безопасном месте в
малоизвестной гавани небольшого острова недалеко от материковой части, когда
капитан обнаружил далеко в море темные очертания преследующего его корабля.
канонерскаялодка. Он немедленно вышел в море, и, к счастью, собравшиеся
ночные тени скрыли преследовали судно в прошлое, чтобы предотвратить
захват. На следующий день "Хлопковые штаты" пристали к одинокому,
малонаселенному побережью и бросили якорь в Сэнди-Баре, месте, известном
лишь немногим как возможный порт въезда.

В этом малоизвестном порту захода "Коттон Стейтс" была единственным судном,
которое когда-либо бросало якорь. Здесь, на берегу, находился грубый,
просторный склад, построенный спекулянтами, владевшими этим
предприимчивым судном, и предназначенный для приема хлопка, который
были вывезены и грузы, которые были им ввезены. Забота
хранение этого склада припасов и незаконных товаров было поручено
довольно дряхлому, но заслуживающему доверия старику, которого фамильярно называли "дядя
Джек Марнер". В грубой хижине, рядом с этим тайником над землей, жили
старый дядя Джек и его жена. Сципио, надежный негр, также был
нанят компанией, чтобы помогать дяде Джеку в наблюдении за складом,
и обычно ему поручали информировать владельцев судна, как только
груз был выгружен. В этом неясном Харбор-белый песчаный бар,
как было известно, что дядя Джек, капитан, а компании-
Государства хлопок был закреплен и готов внести свой груз.

- Мадам, - обратился капитан к Лии, - я сделал все, что мог. Я
пытался земле вам ближе ваш дом, но не смог; я надеюсь, вы будете
медведь меня не помнит зла".

"Я никогда не забуду вашу доброту, сэр; когда-то на Земле, независимо от того, как
далеко от города, я знаю, что я смогу найти туда дорогу. Я чувствую
уверены, там мой муж, если живет, туда и я пойду на
один раз."

"Не один?"

"Да, в одиночку, если потребуется."

"Не бойся разведчиков и отбившихся солдат, что так заводятся
земля?"

"Я ничего не боюсь, капитан. Я нахожусь в поисках своего мужа, и я буду
искать его, даже если я погибну в этом усилии ".

- Что ж, мадам, я вверяю вас заботам дяди Джека Марнера.
и снова уезжаю, зная, что о вас будут хорошо заботиться. Вон
старик и Сципион работают, разгружая рабочих. Я отведу
тебя в его хижину.

Лия сердечно поблагодарила его и, взяв своего ребенка на руки,
капитан повел его к скромному дому дяди Джека и представил
Лию своей жене.

Без промедления "Хлопковые штаты" разгрузились, погрузились снова и вскоре были в безопасности.
"Это очень слабый на вид ребенок, мадам", - сказал добрый дядя Джек.

- Это очень слабый на вид ребенок.,
когда он вернулся в хижину после окончания работ на корабле.
- Маленькое создание заболело?

- Нет, но она не очень крепкая, дядя Джек, - ответила Лия.

"Может быть, прорезывание зубов? Прорезывание зубов джинералли дается малышам с трудом"
.

"Да, - ответила Лия, - прорезывание зубов сделало ее хрупкой".

- Лос-Анджелес, чили, капитан сказал мне, что вы направляетесь в Куин-Сити;
разве ты не боишься отправиться туда сейчас, когда продолжается мощный обстрел
туда?" И, не дожидаясь ответа, он продолжил: "Я думаю,
однако, псы войны немного устали и скоро уберутся восвояси. Это
бесполезно пытаться оболочки и тесто вниз, что прекрасный Старый город. Она никогда не
был сделан, чтобы предаться власти furrin, и сдаваться она не
будет. Готов поспорить на что. Но, моя Чили я хотел быть сколько его у вас, чтобы пойти тар
теперь, гибкие и сильные мужчины, как я, гораздо меньше, а бедные, слабо
женщина смотрит, как себя".

"Нет, дядя Джек, я не боюсь. Солдаты не стали бы приставать ко мне,
и снаряды не могут попасть в меня, поэтому я иду неустрашимый. Я ищу своего
муж, и мы должны найти его. Дядя Джек, далеко ли еще до Королевы
Город?"

- Больше ста миль, Чили.

"Я могу получить любую передачу о вот взять меня часть пути,
по крайней мере?"

"Чили, тхар не твари, в двадцати милях от этого места, как я
знает на. Поблизости никто не живет, кроме меня, старухи и
Сципио и Тоби - это мул компании, ты знаешь; и Сципио
едет с Тоби в ..., когда судно окажется в безопасности, чтобы сообщить компании.
Сципион должен начаться завтра в компании знают, что лодка находится в
Агинский, и когда он ГИЦ назад я отведу тебя к
Королева Города. Ты поедешь на Тоби, а я пойду пешком. Я сказал капитану, что хотел бы
проводить тебя в пути, насколько смогу.

"Когда вернется Сципион?" - робко спросила Лия.

"Может быть, через неделю, может быть, раньше".

"О! Я не могу оставаться здесь неделю. Я не могу остаться ни на день. Мне так
не терпится продолжить. Если мой муж жив, я должна связаться с ним ".

"Но как ты можешь поехать, чили?"

- Иди один, дядя Джек. Уверяю тебя, я не боюсь.

Клянусь Юпитером! Джек Мернер пусть слабо выглядит женщина, как вы начнете
один из его дома, не сильные руки, чтобы отлично вам? Никогда,
никогда, никогда! - с нажимом воскликнул добрый старик, тряхнув
своими седыми кудрями.

- Но некому пойти со мной, дядя Джек, и поскольку я не могу
подожди, я должен идти один. Уверяю тебя, я ничего не боюсь.

Старик продолжал качать головой, хотя и ничего не ответил;
и затем, передав маленькую Сару ее матери, он вышел из хижины
за дровами, которые были необходимы для приготовления ужина.

Ночь прошла, и наступило мягкое и ясное утро; и Лия, освеженная
ото сна, выразила решимость немедленно продолжить свое путешествие
.

"Если вы пойдете, Господа пойти с тобой, Чили; но боюсь, вы будете
никогда ЖКТ тар. В двадцати милях отсюда, возможно, вы найдете ночлег, и
вы не может; что тогда?"

"О, я могу позаботиться об этом; только дай мне правильное направление, если
вы можете".

- Держись как можно ближе к побережью, и, если тебя ничто не пожрет, ты
через некоторое время найдешь Куин-Сити; но это больше сотни миль,
помни. Мне неприятно видеть, как ты уезжаешь, правда.

- Не задерживай меня, дядя Джек. Я не могу, не должен оставаться.

"Что ж, если ты должен и хочешь идти, я пойду с тобой, пока мы не доберемся до
открытой дороги; но я повторяю, ты можешь остаться здесь, в моей
хижине, если хочешь. Это скромно, я знаю, но у старого Джека Марнера в свое время был
дом гораздо лучше этого. И все же я благодарю Господа, что я
пусть это останется." и старик смахнул слезу своей
дрожащей рукой, помогая старухе готовить еду
для одинокого путешествия Лии. В ранний час они были готовы
начать. Дядя Джек взял маленькую Сару на руки, и Лия попрощалась
со своей доброй старой женой и, следуя за дядей Джеком, вышла на
песчаный пляж и повернулась лицом к далекой, скрытой от посторонних глаз дороге.

Час или больше пешеходы медленно брели вперед, дядя
Джек все это время пытался развлечь ребенка у себя на руках, который
то и дело протягивал свои маленькие ручки и кричал: "Мама". С
опустив глаза и сжав сердце, Лия неуклонно двигалась вперед, не обращая внимания
ни на что, кроме случайного плача своего ребенка. Дядя Джек, когда он
шел, сломал зеленую ветку болотного мирта и
собрал веточку синих зимних ягод, которые он связал вместе в виде
букета для ребенка. Этим он очаровал детеныша и
пресек все попытки добраться до материнских объятий. Наконец,
тропа закончилась, и появилась открытая дорога.

"Ну вот, - сказал дядя Джек, - наконец-то мы здесь. Это дорога, которая
ведет в Шелтонвилл, единственное место, которое находится на вашем пути к
Куин-Сити. Держись прямо, Чили, и, может быть, ты наконец доберешься туда.
может быть, нет; я не знаю. Давай отдохнем минутку под этим
водяным дубом. Присаживайся на бревно; я ручаюсь, что под ним нет змей.
под ним.

Лия слегка улыбнулась, повинуясь этому приказу, и села на
крошащееся, поросшее мхом дерево, говоря:

"Дядя Джек, есть ли какие-нибудь реки на моем пути в Куин-Сити?"

- Ни одного, чили, кроме Маленького Черного, и вы могли бы скрестить его в Шелтонвилле.
Шелтонвилл. Удивительно, что эти дьявольские солдаты не разрушили
мост перед этим; но они этого не сделали, последнее, что я слышал из Шелтонвилля.
"

"О, я думаю, я смогу переправиться", - весело ответила Лия. "Реки,
как и горы, теперь не смогут удержать меня от моего мужа. Если он в
город, я должна найти его".Вот маленькая Сара заплакала, и
проявлять признаки усталости. Напрасно дядя Джек распускал дикий
букет цветов, свистел, пел, щебетал; маленькое создание находило
пристанище в объятиях своей матери и спало на ее верной груди.

Солнце клонилось к середине утреннего часа, когда
маленькая девочка проснулась и, вцепившись в шею матери,
хитро отвернула лицо от дяди Джека, как бы говоря: "Ты должен
не бери меня больше. Я устал от твоего дикого букета.

"Ну вот, - сказал дядя Джек, - маленькое создание снова проснулось и
проворно, как сверчок. Зайди к дяде Джеку, ладно?

- Мне надо идти, - сказала Лия. - Уже поздно. И, поднявшись с
ребенком на руках, она придвинула к себе маленький узелок с едой и
одеждой, который несла, и сказала: "Я готова.
Прощай. Держись прямо, мне нужно?

"Да, чили", - ответил дядя Джек дрожащим голосом, "прямо.
"вперед, и да пребудет с тобой Господь".

Лии не было. Она пошла по песчаной дороге , на которую указал дядя
Джек проследил за дрожащим пальцем, пока небольшое болото, заросшее
болотной растительностью, не скрыло ее из виду; и тогда старик сказал, как
он печально повернулся к своей каюте: "Бедняжка Чили, похоже, у нее
много неприятностей в этом беспокойном мире. И она такая
к тому же молодая и хорошенькая. Я благодарю Господа, что там, наверху, есть мир
там, - и он поднял затуманенные слезами глаза, - где больше ничего нет.
беда никогда не придет; и пусть старому Джеку Марнеру повезет
мерзавец тар."

В течение десяти долгих, утомительных дней Лия следовала прямым путем.
перед ней не было преград, каждый шаг приближал ее все ближе и ближе
к городу ее детства. Едва, много времени, чтобы
добыть пищи в день, или жилье по ночам, она все равно бестрепетно
преследовал ее сторону, и ее взгляд прямо вперед, к концу.
Время от времени мимо проходили отряды фуражиров и отставшие солдаты, но все же
в адрес одинокой женщины не прозвучало ни единого слова неуважения или оскорбления
когда она проходила мимо, живое воплощение недружелюбия.
беспомощность.

Наконец, с болью, усталостью, в слезах, путешествие почти завершилось.
дело было сделано, и приближался вечер десятого дня.
Звезды одна за другой появлялись на голубом небе, и
яркие огни сотен лагерных костров, далеких и близких, возвещали
отрадный факт, что Куин-Сити совсем рядом. Случайный снимок
также какого-то бдительного стража напомнил ей, что без
паспортов нелегко попасть в некогда мирный,
гостеприимный город. При этой мысли Лия задрожала; но она прошла мимо
неустрашимо вперед, к устрашающей линии часовых, которая растянулась
поперек ее пути. Она была слишком утомлена, чтобы плакать, слишком сбита с толку, чтобы
думаю, слишком взволнованная, чтобы что-то делать, но смотрю вперед, на приближающийся город
с его мириадами огней, а затем снова вниз, на невинного
ребенка, спящего у нее на груди. В дуновении ветерка, который налетел ей навстречу,
словно в знак доброго приветствия, она уловила старую знакомую ноту
музыку курантов Святого Анджело. "Дом, милый дом" прозвучало в
ее усталом ухе со всей нежностью и фамильярностью ушедших
дней.

"Как все здесь изменилось; и, увы! как я изменилась", - сказала
она; и пошатнулась под бременем своего ребенка и пробудившегося
под тяжестью воспоминаний она бы в изнеможении упала на землю,
если бы не резкий, звенящий голос, сказавший:

"Стой! Кто там идет?"

Этот неожиданный вопрос напомнил ей о ее истинном положении.
Лия призвала на помощь остатки своей силы и мужества и
ответила: "Всего лишь женщина, слабая и уставшая. Во имя всего святого, дайте мне пройти
.

"Подойдите и поставьте подпись".

"Я не могу! действительно не могу! Но во имя добра, дай мне покой и
еду в город в эту ночь", - ответила она с отчаянным
голос.

"Откуда ты пришел?"

- Из Сэнди-Бара, в нескольких сотнях миль отсюда, и я прошел весь путь пешком.
целую даль. Я не принесла тебе ни дурных, ни хороших вестей. Я всего лишь
бедная, беспомощная женщина, ослабевшая и умирающая от голода. Я молю Тебя, во имя
жаль, пусти, добрый страж".

Тронутый этими умоляющими словами, часовой украдкой огляделся вокруг
он тихо ответил: "Женщина, поторопись. Продолжайте; и имейте в виду, если вы
скажете, что я пропустил вас без подписи, моя голова заплатит за это
неустойку. Давай, на том Marbray нет сердца, чтобы сказать " нет " такой
женщина, как и ты."

- Да благословит вас Бог! - прошептала Лия. - благослови вас тысячекратно! - и она
он поспешил вперед и вскоре затерялся на извилистых улочках
города, который теперь был окутан ночной тьмой.

Оказавшись снова в знакомых пределах старого города, она остановилась.
и, прислонившись к углу магазина, с любопытством огляделась по сторонам,
как будто пытаясь определить определенные местности. Наконец она сказала
тихо:

- Да, я вижу Цитадель и шпиль Церкви Христа. Но я должна отдохнуть.
Я войду вон в ту гостиницу. Она шагнула вперед, к убого выглядевшей таверне
в нескольких дверях от нее, где толпились болтливые солдаты.
сгруппировавшись у двери. Слишком уставшая, чтобы наблюдать за кем-либо, Лия, пошатываясь, вошла
в заброшенную, убого обставленную приемную Добрых
Развеселила дом и попросила еды и ночлега для себя и ребенка
на ночь.






ГЛАВА XXXVIII.





Багровые лучи октябрьского солнца проникали в единственное окно
маленькой, грубо обставленной комнаты, которую Лия занимала в гостинице.
Утомленная долгим, утомительным путешествием, она все еще спала. Несмотря на усталость
природа какое-то время сопротивлялась вторжению яркого солнечного света,
щебетание ее маленького ребенка, наконец, пробудило Лию к
сознание. Крошечные ручки с ямочками запутались в длинных
черных волосах, которые растрепанными прядями ниспадали на плечи матери.
грациозный, веселый ребенок радостно засмеялся, когда мать проснулась.

"Моя птичка всегда готова петь?" - нежно спросила Лия, глядя на
невинное, счастливое дитя рядом с ней. "Возможно, вы никогда не знаете Примечание
печаль, моя любовь; петь о, в то время как вы можете". Затем Лия печально перевела взгляд
на потрескавшуюся, покрытую пятнами стену над головой и тихо
пробормотала: "Наконец-то я здесь, одна -одинешенька в Куин-Сити,
без друзей и без гроша в кармане - один в том месте, где я когда-то владел
тысячи - одинок в поисках единственного существа, которое любит меня, в
этом огромном мире - одинок, и мне нечем утешиться, кроме моего собственного верного,
решительного сердца. Когда оно подведет меня, я обрету покой. Бедный, любимый
Эмиль!"

Охваченная усталостью, беспокойством и страхом, Лия закрыла лицо
грубым коричневым покрывалом своей кровати и заплакала, всхлипывая от невыносимой
горечи в сердце. Наконец, удивленный тем, что улыбка матери исчезла с его лица
, ребенок заплакал; и, перестав плакать, Лия прижала
беспомощное создание к своей груди в нежных, страстных объятиях.
"Храни тебя Бог, благословенный!" - сказала она с глубочайшим пафосом. "Небеса
защити тебя, мой ангел, от той печали, которая сейчас наполняет сердце твоей матери
! Но я должна встать и действовать. Слезами не добьешься
цели моего прихода.

Решительно поднявшись, она наскоро привела в порядок их нехитрый туалет и
спустилась по узкой лестнице в столовую.

Незатейливая трапеза вскоре закончилась, грубые, болтливые обитатели постоялого двора
ушли, и Лия с ребенком остались одни в плохо обставленной приемной
. Она послала маленького жилистого негритенка за
владелец, и ожидал его появления. Внезапно в узком проходе раздался глухой стук,
стук, стук, и перед ней появился невысокий,
краснолицый, лысый, напыщенного вида старик с деревянной ногой,
.

- Сударыня, - сказал он, кланяясь подобострастно, "она себя в том, что нужные
мое присутствие? Крикет сказала мне - мы называем этого гибкого маленького
черномазого Крикета - что леди желает видеть меня в гостиной.

- С кем я имею честь разговаривать? сказала Лия, с трудом
подавляя улыбку восторге от гротескной внешности человека.
"Я хотел видеть хозяин".

- Именно так, мадам, и меня зовут Майкл Моран, вот уже двадцать лет я владелец
"Дома хорошего настроения".

"И вы оставались в Куин-Сити все эти ужасные
месяцы обстрелов?" спросила Лия, на сердце у которой сразу стало светлее
в надежде, что она сможет получить от него какую-нибудь нужную информацию.

"О, да, ребенок-прошу прощения, мадам, но, на самом деле, ты выглядишь как
ребенка. Майкл Моран не такой человек, чтобы покинуть пост в
время опасности. Видите ли, мадам, - и он указал на деревянный обрубок.
- Видите ли, я имел несчастье потерять члена в мексиканском
война. Этот деревянный обрубок все еще говорит о храбрости Майкла Морана, а я
сегодня такой же храбрый человек, каким был в сорок седьмом, всегда
готовый служить своей стране ".

"Да, - ответила Лия, - но ты уже слишком стар, чтобы многое сделать для своей страны"
.

"Да; то есть я не могу взять в руки оружие, но зато я
оказал доблестную услугу, обустроив очень удобный, полностью
респектабельный дом на обочине для несчастных детей моей страны. Вы
видите ли, мадам, "Дом хорошего настроения" известен повсюду как место, где
можно найти хорошую еду и жилье по очень разумным ценам. The
солдаты - увы! Я знаю, что такое солдатская жизнь, - и старик
приложил свою пухлую руку к сердцу. - Солдаты, я говорю, разыщите
дом Майкла Морана и наслаждайтесь хорошим настроением, которое он
распределяет".

Старик, однажды начавшись, продолжалась бы его высказывания объявление
Инфинитум не смело Лия прервала его вопросом:

"Можете ли вы сказать мне, сэр, если беженцы еще не вернулись?"

- Очень много, мадам. Вы видите этот адский старый артобстрел, хотя
это довольно неприятное занятие, в конце концов, особого вреда оно не принесло. Это
разрушило несколько прекрасных домов и убило несколько человек, но потом я
не верьте, что Куин-Сити никогда не сдастся; и, клянусь Эрин, я
надеюсь, что этого никогда не произойдет. Если бы солдаты, все до единого, обладали сердцем
Майкла Морана, они держались бы до ...

"Можете ли вы рассказать мне что-нибудь о семье Ле Гранде - я имею в виду судью Ле Гранде?
" - снова храбро перебила Лия.

"Судья? О да, я думаю, они уехали во Францию несколько месяцев назад, -
ответил Майкл с видом глубокого удовлетворения от того, что у него есть
небольшое знакомство с таким выдающимся человеком, как судья;
и, похлопав себя по колену пухлой рукой, он продолжил: "Ты видишь, что
джадж не был особенно военным человеком, и...

- Вы знаете что-нибудь о Леви? старик снова прервал словоохотливость трактирщика.
- Леви? - спросил я. - Ты знаешь что-нибудь о Леви? - спросил я.

- Леви? О, да, они сбежали давным-давно и теперь бродят по лицу
земли. Бомбы чуть не снесли дом старого Леви, и я
думаю, это его убьет, поскольку он настолько скуп, насколько вообще может быть человек
. Если бы он остался в своем страдающем городе, как Майкл Моран...

"Но миссис Леви была вдовой", - перебила Лия, видя, что старик
на ходу подбирал информацию для своих целей.
собственное возвышение. "Ее муж мертв уже много лет".

Решив не дать сбить себя с толку таким тихим способом, Майкл ответил:
"Ну, это был другой мужчина, мадам", и опасаясь, что Лия может
опровергая свою сфабрикованную историю, он добавил: "Клянусь Эрин, это был
другой мужчина".

"Хорошо, сэр, не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о семье Мордехай - мистере
Бенджамине Мордехае?" - спросила Лия слегка дрожащим голосом.

Глаза старика заблестели, и он с удвоенной силой хлопнул себя жирной рукой по колену
и быстро ответил:
пытливо прищурившись, он спросил: "Ты еврей?"

"Я еврейка, сэр", - тихо сказала она. "Я испытываю интерес к своему народу.
Что вы можете сказать мне о Мардохеях". "Я чувствую интерес к своему народу".

- Что ж, дитя, тогда послушай меня еще раз. Я говорю решительно, мадам,
сейчас. Ну, старый Бен Мордехай, он был очень богатым человеком, у него был банк
много-многолет, и много-много груд золота. По сути, он был моим
банкир в свое время в моей жизни, и в день он может свидетельствовать как об
ли Майкл Моран был или не был бережливым человеком и хорошим настроением
Открыть платежное учреждение. Однако несколько лет назад я перевел свой
бизнес в другой банк, кхм! Тут старик пристально посмотрел на Лию.,
чтобы увидеть, если эти намеки относительно его морального состояния не
поразить ее до глубины души. Затем он продолжил: "Ну, я собирался
заявить... Ну, на чем я остановился?" - сказал он с озадаченным видом сожаления,
как будто он потерял или собирался потерять какое-то заветное замечание:
настолько сбивающей с толку была мысль о его деньгах
вопросах: "на чем я остановился?"

"Вы говорили о том, что мистер Мордехай покинул Куин-Сити",
любезно подсказала Лия, видя смущение старика.

"О да, иногда у меня в голове немного мутнеет", - сказал хозяин гостиницы
извиняющимся тоном он провел розовой рукой, на этот раз быстро по
лысой, гладкой поверхности своей головы. "Ну, Мардохеи ушли
и мне сказали, что бедная семья переехала в дом старика, чтобы
защитить его. Но на прошлой неделе снаряд со свистом влетел в город
и снес угол его прекрасного дома. Говорю вам, мадам, у
старика, конечно, был прекрасный дом. И, мадам, у старого Мордехая когда-то была прекрасная
девушка, а несколько лет назад она сбежала и вышла замуж за какого-то
парня, и это чуть не разбило сердце старика. Они сбежали,
и уехали куда-то; я думаю, это было на остров Куби. Мой банкир
сказал мне это. Видите ли, мадам, мои ресурсы пока таковы, что мой
банковский бизнес довольно обременителен для меня. "Дом хорошего настроения"
, конечно, хорошо оплачиваемое учреждение, и...

- Но что же с несчастной дочерью? - слабым голосом спросила Лия.

"Ну, как я собирался заметить, они отправились в Куби, и где-то
несколько месяцев назад, возможно, год или около того, они поймали там негодяя,
и переправил его контрабандой в эту страну, чтобы наказать за убийство, которое он
совершил несколько лет назад, задолго до того, как женился.

Сердце Лии бешено колотилось в груди, и каждая клеточка ее тела дрожала
как осина; но старик не заметил ее волнения и
продолжил:

- Его скоро будут судить здесь. Я слышал, друзья убитого и
семья Мордехай настаивают на судебном разбирательстве. Когда суд состоится, я
думаю, семья банкира вернется."

- Несчастный заключен здесь, в тюрьме старого города?
Спросила Лия дрожащим голосом.

- Да, мадам. Однажды в старую тюрьму попал снаряд, и некоторые из
заключенных чуть было не сбежали, но ее отремонтировали, и
теперь, конечно, она довольно переполнена. Если бы бомба могла попасть в него и покончить с
все заключенные сразу, я думаю, это их устроило бы. Я не знаю
зачем еще они держат эту тюрьму полной воров и убийц. Я слишком
занят своим придорожным домом, даря радость и уют моим
несчастным соотечественникам, чтобы сильно беспокоиться о тюремных птицах. Да,
Майкл Моран слишком занят для этого ".

- Какой у меня счет, сэр? - слабым голосом спросила Лия, не обращая внимания на многословие
Разглагольствование Майкла, и думать только о тюрьме - тусклой, темной
тюрьме, где томился ее муж. - У меня нет денег, кроме
золота, - продолжала она. - сколько я должна тебе за еду и
кров?

- Золото! - повторил Майкл с жадным подчеркиванием; и затем, как будто
опасаясь выдать свою характерную любовь к блестящей руде, он
добавил с напускным безразличием: "Ну, я полагаю, как и вы
больше ничего, золото не подойдет. вы должны мне... - и он назвал определенную сумму.
- Удивительно низкая цена. У Майкла Морана не хватит духу быть жестоким с
женщиной; и я знаю, ты до конца своих дней будешь сожалеть о том, что тебе пришлось
так скоро покинуть "Дом хорошего настроения ".

Лия ничего не ответила и не выказала сожаления, когда раздала требуемую сумму из
своего небольшого запаса денег. Поспешив прочь от
с ребенком на руках она поспешила вперед, к
мрачной тюрьме, которая, как она хорошо помнила, находилась за много улиц отсюда.

Тем же ясным октябрьским утром, которое открыло глаза Лии в
Куин-Сити, Эмиль Ле Гранде расхаживал взад-вперед по своей тюремной
камере в ранний час. Заточение в течение стольких долгих, томительных месяцев
наложило свой отпечаток на каждую черту лица; и бледный и истощенный он
едва ли походил на себя прежнего. Перед ним, на оловянном блюде,
лежал грубый тюремный завтрак, еще не отведанный. Беспокойный и
несчастный, он ходил взад и вперед в узких пределах тюрьмы.
своей камере, теперь взглянув на солнечный свет, который струился через
узкое окно так высоко над его головой, затем насторожив ухо, чтобы
уловить звук каждого человеческого шага, который раздавался в коридорах, или
перевели в соседние камеры этого ужасного места.

Им овладело отчаяние, и смерть была желанным гостем. "Неужели
это я сам", - пробормотал он, судорожно проводя пальцами по
своим волосам, отросшим от небрежности, "или это какой-то другой несчастный
негодяй? Есть ли у меня жена и ребенок на далеком чужом берегу, или же
эта мысль - ужасный кошмар, который терзает мое сердце?
мозг? О птицы небесные, я завидую вам! О блуждающие ветры, я завидую
вам! О солнечный свет, льющийся в мое окно, дай мне свободу,
я молю о моей свободе!"

Подавленный этими мыслями, несчастный, ослабевший душой
как и телом, опустился на жесткий тюфяк, когда раздался звук
в коридоре снова послышались шаги, они приближались,
приближались к двери его камеры. Вздрогнув, Эмиль услышал, как отодвигается засов.
дверь открылась еще раз, и перед ним предстал тюремщик.

"Ле Гранде, - сказал он, - там внизу женщина говорит, что должна тебя видеть...
нищенка; мне привести ее наверх?"

"Да, парень, во имя милосердия, приведи ее сюда. Я бы увидел собаку, которая
пришла бы ко мне в это пустынное место. Приведи ее сюда, нищенка она или нет,
хотя мне нечего ей дать".

Тюремщик удалился, а Эмиль сердце неистово забилось от странного
объявление о том, что даже нищий желает видеть его в своем
убогость сейчас.

В коридоре снова раздались шаги, все ближе,
ближе, ближе к камере.

Эмиль поднялся со своего тюфяка и, пошарив в кармане, сказал:
- У меня нет даже четырех пенсов для бедной старой души.

Дверь камеры открылась. Эмиль увидел тюремщика и женщину с
ребенком. Его глаза ярко вспыхнули, сердце подскочило к горлу.
Лицо женщины побледнело, и, пошатываясь, она упала на грудь заключенного
задыхаясь, она сказала: "Мой муж!"

Он сказал: "Слава Богу. Моя жена! моя жена! дитя мое!"






ГЛАВА XXXIX.





Невозможно было описать и половины того, что произошло в те
насыщенные событиями дни тех насыщенных лет. Дни казались месяцами, а
месяцы казались годами в их печальном, медленном течении. Когда сердце
счастливо, крыло Времени легко, но, поскольку каждая душа была печальна в
в те мрачные дни течение многих лет было медленным и унылым.

Ни для кого не было времени столь мрачного и безнадежного, как для Эмиля, когда он
томился в тюрьме, и для Лии, когда она ждала неопределенного воссоединения
. Но безнадежные дни миновали, и в невыразимой радости
муж и жена снова обнялись. Теперь, она никогда не была
оставить его до кормы Фиат закона следует решить вопрос о его виновности или
невиновности. В мрачной обители, в тени тюрьмы,
Лия получила временный дом. Недостаточность ее средств привела бы
запретили ей жить в более удобных условиях. Но она желала
только жить в безвестности и быть рядом со своим мужем, в
его одиночестве и несчастье. Без комментариев или наблюдения она
входила в тюрьму и выходила из нее так часто, как это позволял суровый тюремный закон
. Тюремщиком был человек, занимавший более высокое положение
в жизни, и искал это место, чтобы избежать безжалостной хватки
воинской повинности. Часто он удивлялся бледному, прекрасному лицу этой
несчастной жены и отмечал ее нежность к ребенку, которая никогда
казалось, это утомило верные руки, которые постоянно носили ее.
"У этой женщины есть история", - часто говорил себе тюремщик.

Но дни шли, и не прошло и месяца, как Лия пробыла у королевы.
Город, суд был близок. Неотложных мер в этих ужасно
хаотичные времена, г-н Мордехай хотел вывести его виновника
справедливость, от страха, что промедление было оказаться опасной, если не
катастрофические для своих целей.

"Моя дорогая, - сказал Эмиль своей жене за день до предполагаемого судебного разбирательства.
"Я хочу, чтобы ты не присутствовала во время судебного разбирательства.
завтрашнее расследование. Я боюсь, что ты можешь подвергнуться оскорблению
и унижению, которого я не могу вынести, находясь в оковах. Кроме того, дорогая,
ты не сможешь принести мне никакой пользы.

- Мой отец будет там, Эмиль?

- Полагаю, что будет.

- Тогда я не смогу присутствовать. Я чувствую, что я никогда не смогу встретиться с моим
глаза отца, если я не знал, что мне его прощение и его любовь
до сих пор. Но как я могу оставить тебя?"

"По-прежнему спокойно, дорогая, в свой интернат-место, и ждут, надеюсь,
конец. Я надеюсь, все будет в порядке. Я знаю, что я невиновен", - сказал
Эмиль, с усилием изображая жизнерадостность.

- Дай Бог, чтобы они признали тебя невиновным! Но о! Эмиль, я боюсь, я
страх, я боюсь чего-то-я не могу рассказать вам, как это, но со дня
вы были взяты от наших счастливых кубинский дома, не луч надежды
горит мое сердце".

"Ты должна быть храброй, Лия, твоя печаль угнетает меня, и я
не могу, не должен предстать перед моими обвинителями ни с чем, кроме как с
видом вызывающей невинности. Будь храброй, будь жизнерадостной ради меня и
ради нашего невинного ребенка".

"Могу я увидеть тебя во время суда?"

- Полагаю, что нет; но поскольку это займет самое большее несколько дней, вы
можешь спокойно оставаться в своей квартире до конца.

- За твоим окном сгущаются сумерки, Эмиль, - сказала Лия после
задумчивого молчания. "Я должен был уйти час назад; твой ужин
сегодня будет поздним, дорогая; но, о! Я боюсь оставлять тебя! Такое впечатление,
что завтра ты отправляешься на свои похороны. Что будет
со мной? Что будет с нашей беспомощной любимой?"

Отвлеченный жалобными словами и страдальческим взглядом своей жены,
Эмиль сказал:

"Ты хочешь свести меня с ума, Лия? Разве я не просил тебя быть храброй, даже
до конца? Если ты сейчас дрогнешь, я погиб. Мое здоровье и моя
силы уже на исходе. Только сознание своей невиновности
поддерживает меня. Оставь меня сейчас. Подари мне надежду на оправдание и
будь храброй, какой может быть только женщина ".

"Прости меня, Эмиль; прости мою слабость; и когда мы встретимся снова, пусть
солнце более яркого, счастливого дня озарит нас. Прощай, мой
родной Эмиль, мой любимый муж", - и несчастная жена склонила свою
голову к искреннему, невинному сердцу Эмиля и выплакала свои последние слезы
жгучей скорби.






ГЛАВА XL.





С того дня, как Лия впервые нашла своего мужа в тюрьме, и
наблюдая за грубой, непривлекательной пищей, которую подавали заключенным
, она ежедневно готовила ему еду сама и снабжала его,
также из своего скудного кошелька. С разрешения тюремщика эту еду
дважды в день получала из рук верной негритянки
женщина, известная многим заключенным как тетя Дина.

В тот же вечер, когда Лия так печально рассталась со своим мужем, она
сразу же отправилась к себе на ночлег и быстро приготовила соблазнительный
ужин. Когда она ушла, Эмиль, снова оставшись один, присел на корточки
в углу своей темной камеры и погрузился в печальные размышления.
мечтал, пока тюремщик, не обратив внимания, не открыл дверь камеры и не подал
корзинку со словами:

"Ле Гранде, вот ужин для короля. Не унывай, парень, и съешь это.
Старая Дайна принесла его от твоей жены, и она говорит, что хлеб очень вкусный.
"Пертиклар".

"Я не хочу ужинать сегодня вечером, тюремщик. Но я оставлю это себе, ради моей жены
.

"Старая Дайна сказала, что ты должен есть, хочешь ты есть или нет; сказала
ты должен есть, чтобы быть сильным". Тюремщик поставил маленькую корзинку
, в которой были аппетитные румяные булочки и несколько холодных ломтиков ветчины,
и удалился.

Какое-то время Эмиль все еще сидел, скорчившись, в своем углу, и
прислушался к затихающим шагам удаляющегося тюремщика; затем
очнувшись, он шагнул вперед и, подняв корзину, сказал:

"Ради всего святого, я попробую хлеб, не от голода. Небеса
знают, когда я снова почувствую голод. Дневной свет почти угас,
но в мрачную камеру проникало достаточно света, чтобы разглядеть содержимое
корзины. Взяв мягкую коричневую буханку, он повертел ее в руках
затем отложил. Он снова взял его и сказал: "Это так вкусно".
"Ради всего святого, я попробую". Затем он осторожно разломил его, и
из него в руку выпал маленький кусочек коричневой бумаги.
Пораженный, он открыл его и прочел следующие слова:

"Неизвестный друг желает помочь тебе. Встретимся в полночь у
тюремных ворот. Я спасу тебя. Отмычки и провода позволят вам
сбежать, найдите их в булочках. Поскольку вы цените свою жизнь и свободу,
встретимся.

"Что это значит?" - спросил перепуганный заключенный. "Наконец-то Небеса смилостивились?
" и затем он с любопытством и осторожностью открыл хлеб, который,
конечно же, выдал секретные приспособления для осуществления его
побега. От изумления, даже ужаса, Эмиль провел эти незаконные
маленькие ухищрения в руку его до времени, разглядывая их с любопытством,
а затем полубоязливо спрятал их за пазуху.

"Интересно, кто этот неизвестный друг, который так желает моего побега?"
размышлял Эмиль, как он смотрел на темнеющее в сумерках, как он снял
последние остатки дневного света из своей камеры. "Может быть, Лея, который
сделано это, моей пустынной Лия? Сможет ли она, наконец, спасти меня? Она,
в чье сердце я невинно принес столько горя и
разочарования? Увы! увы! дорогое сердце! Но если это докажет кто-то другой
как я могу оставить свою жену и ребенка? Что, если это окажется
враг, пытающийся втянуть меня в дальнейшие неприятности? И все же я это делаю
не бойся. Этот тоскливый сотового сделал Я устал от жизни, и смерти
добро пожаловать, если он вступает в борьбу за свободу! Нет, я не могу остановиться;
Я покину это проклятое место, хотя я опять-оставьте его предал,
хотя мой побег может взять меня Бог знает куда-отметьте это, и надеюсь, что
светлое будущее несет мне процветание и мирное воссоединение
с теми, кто так дорог мне. Остаться я не могу, я не смею. Мои
Мучители ненасытны, в мою невиновность не верят, мои друзья
ушли; денег у меня нет. Я сжимаюсь от предстоящего испытания. Мне предлагается
обещание свободы. Я принимаю его.

"Часы бьют полночь. Темно, очень темно, маленькие ключи.;
но, возможно, ты не подведешь меня. Теперь я покидаю это проклятое место.;
да, я надеюсь, оставить его и снова ходить по земле на свободе. Черт бы побрал моих
обвинителей! - прошептал взволнованный заключенный, мягко вставляя
таинственный, изящный на вид ключ в тяжелый замок. "Ha! как
замок поддается этой хрупкой пружине! Тихо! тихо! или я могу
потревожить кого-нибудь из спящих заключенных! Бог знает, как много утомительных бдений являются
хранить в эту убогую обитель. Я буду ступать узкий коридор нет
больше, я надеюсь. Небеса! Внешний засов тоже отодвигается, и Божий
голубые купола и яркие звезды надо мной! Я свободен от этих проклятых
стены! Теперь ворота тоже дает,! Я свободен! бесплатно! Слава Богу, бесплатно
еще раз!"

Когда Эмиль вышел из тюремных ворот и они бесшумно вернулись на место
, он с тревогой огляделся по сторонам и сразу заметил темную,
полусогнутую фигуру человека, приближавшегося к нему. Его сердце затрепетало.

"Эмиль Марс", - произнес низкий голос, когда неизвестная фигура приблизилась к нему.
"Эмиль Марс Ле Гранде, ты меня не узнаешь? Я здесь
как я и обещал.

Испуганный этим кажущимся появлением, Эмиль отпрянул назад, сказав,
"Отойди, человек или дьявол, кем бы ты ни был! Кто ты? Что
тебе нужно?" он продолжил, когда неизвестная фигура попыталась схватить
его за руку.

- Тише! тише! Нас могут подслушать. Не бойся. Я пришел, чтобы
подружиться с тобой. Эмиль Марс, ты что, не узнаешь меня? - спросил маленький старичок.
он сдвинул с лица широкополую шляпу и заглянул
в глаза Эмилю. "Ты что, не знаешь старину Питера Мартине?"

"Что? старый дядя Питер, который так давно возил "Курьера"?" - спросил
Эмиль в изумлении.

- Все тот же, марсианский Эмиль. Я теперь тот же старый черномазый, каким был
много лет назад, только не так бодро. Видите ли, я калека.
немного ревматизирую. Но пойдем со мной, парень; не жди здесь больше.
Нас могут обнаружить.

- Моя жена с тобой? - нетерпеливо прошептал Эмиль.

- Ла, нет, старик; твоя жена ничего не знает об этом заговоре. Нам нужно спешить.

И я не могу повидать ее, Питер?

"Нет, парень, если ты хочешь спастись от ищеек, которые идут по твоему следу.
 Тебе тоже лучше поторопиться".

"Я должен увидеть свою жену".

"Будь храбрым, парень, будь храбрым. Почему ты покинул тюрьму, если не хотел
сбежать? Пойдем быстрее".

"Но куда вы направляетесь?" ответил Эмиль, машинально
следуя за хромающим проводником.

"Сюда, сюда, следуйте за мной. Я расскажу тебе все сам", а затем остановился
в тени защищающего здания, старик наклонился к
растер пострадавшие конечности и тихо сказал: "Вот видишь, Эмиль Марс,
Я не спускал с тебя глаз, эбер, с тех пор, как они привезли тебя сюда, в тюрьму.
Я никогда не покидал Куин-Сити, и неббер покинет, и "я" позаботился обо всем
думаю, что тебе следует убираться восвояси, если ты этого хочешь. Я составлял план
план за планом, и они не срабатывали, но, наконец, я получил помощь от
внутри, там у меня были ключи; там я знал, что ты в безопасности, если сможешь
только достань их. Поэтому я нанял Оле Дину, чтобы сделать некоторые потрясающе хлеба и скольжения
в вашей корзине после того, как ваша жена установила свой ужин. Дат все
Что я мог сделать. Я слышал, что суд должен был состояться завтра, и, если бы не
де ревматиз, де киз был бы готов неделю назад. Ты знаешь,
Эмиль Марса, по совместительству аффикин старого Питера, и чего он не умеет, так это отсутствия вымени
ниггеру нужно попробовать. Он, он, он!"

"Но куда ты идешь?" перебил Эмиль.

"Ну, Эмиль с Марса, это блокадник, лежащий недалеко от Бара. Я хочу показать тебе это.
Эмиль вздрогнул.

- Не бойся. Если ты останешься на суше, они тебя достанут, шур, и я.
Каждый знает гавань так же хорошо, как я город. Разве Питер не
Солдафон здесь Евер после войны революции? Никто не знает
де-Харбор лучше меня Дэн, tripedoes или нет tripedoes. Дэй не могу
меня, дат'компании Shure. Давай, пойдем, только быстро и хитро".

Эмиль последовал за ним, как во сне. Не осмеливаясь или заботясь о том, чтобы задавать вопросы
своего проводника, пока они не оказались в безопасности на краю пирса, который находился
в нескольких футах над морем.

"Что теперь?" - спросил он.

"Хорошо. У меня привязан бато, папа, он ждет нас. Она де
веревка, чтобы соскользнуть вниз. Но раз ты боишься, может быть, мне лучше спуститься самому
поскорее. Началось! Я боюсь нуффина, особенно в гавани.
Эмиль выглянул за край пирса и вздрогнул, увидев, как
темная фигура исчезает внизу.

- Опять все в порядке, в целости и сохранности. Пошли. Смотри, чтобы не упасть. Быть смелым,
человек, не терять мужества Йер, или вы можете быть в тюрьме-птица де остальное
Йер дней. Он, он, он!"

Побужденный к действию этим язвительным замечанием старого Питера, Эмиль
схватился за веревку, медленно соскользнул по стене и благополучно приземлился в
стоявшую внизу лодку.

"Теперь, я думаю, мы в безопасности; теперь нас никто не достанет", - усмехнулся старый Питер.
он схватил весла и поплыл прочь.

Эмиль ничего не ответил, и на некоторое время плеск весел был
единственный звук, который нарушил тишину.

"Вы знаете, что они будут принимать меня?" наконец сказал Эмиль, как он
увидел берега отступают.

- О да, я не раз возил людей к блокадникам - тех, кто
не хотел драться, и тех, у кого были друзья со стороны вымени.
Все они хорошо заплатили старине Питеру, и ему, возможно, не удастся увезти их отсюда в целости и сохранности
. Он, он, он.

"Почему ты сделал это для меня, Питер? Для меня , у которого почти не было друга
во всем мире; для меня, кто может отплатить тебе ничем, кроме благодарности?
- взволнованно спросил Эмиль.

- О, старина Питер не всегда работает ради денег; иногда он работает ради любви.
На этот раз это из-за любви, Эмиль Марс.

- Как далеко судно, Питер?

- В пяти милях от пирса; вы видите огни над судном вон там,
сэр.

Эмиль молчал, думая о брошенной жене и несчастном
ребенке, которого он оставлял все дальше позади с каждым взмахом
весел.

"Я должен отправить письмо обратно с тобой, Питер; пообещай мне, что моя жена
получит его".

"Я обещаю, Эмиль Марс. Но будь храбрым, парень, будь храбрым; помни
теперь ты свободный человек; свобода очень сладка, Эмиль Марс. Я Бен
свободен уже двадцать лет, как умер старый Марстер Мартинет. Он дал
мне свободу. На корабле, мы здесь", - сказал старый негр, как он пришел
наряду с мрачной железную, что стоял, как огромная скала,
срединно-океанические. Затем старик протрубил в пронзительный свисток, зажатый в его руках.
звук проник в самую глубину боевого корабля.

"Аллу! Это ты, Питер? - крикнул в ответ помощник капитана, перекидывая
огромный фонарь через борт судна и заглядывая вниз, в
воду внизу. - Что привело тебя сюда на этот раз, старый горбун?

- Друг, мужчина, новобранец вашей армии, если хотите. Возьмите его,
и делайте, что вам заблагорассудится.

"Не поднимешься ли ты на борт, старина Питер?" - добавил веселый деготь, возбужденный желанием
принять сбежавшего заключенного. "Мы так давно вас не видели,
мы не знали, что вас задело снарядом. Поднимайтесь на борт, генерал,
мы покажем вам еще несколько бомб".

- Не в этот раз, капитан, мой ревматизм довольно силен для такого долгого лазания.
"Я просто подожду здесь письма". Старый Питер Мартине
рыбы не боится. Он, он, он!

Письмо Эмиля было написано и передано старому Питеру, который вскоре был
снова поворачиваем к берегу. Когда солнце снова засияло над Куин-Сити,
старый Питер ковылял по своим ежедневным обязанностям, напевая
иногда в своей особенной манере и с выражением, как будто
невинный, как будто ночное время было безмятежным временем года
мирный покой и прекрасные сны.

Письмо, найденное на пороге квартиры Лии, адресованное
ей, было подобрано и передано ей примерно в тот час, когда в тюрьме
поднялся переполох из-за открытия, что
Эмиль Ле Гранде сбежал.

Как и откуда пришло это письмо, всегда было загадкой ". Участник БЛОКАДЫ США
"УДАР МОЛНИИ". "Два часа ночи".

"ЛЮБИМАЯ ЛИЯ: жребий брошен, и это снова разделяет нас. Судьба, которая
так долго казалась жестокой, снова оказалась доброй. Неожиданная,
не на что было надеяться помощь пришла ко мне в моей тюремной камере и позволила мне
сбежать. Я знаю, что невиновен в преступлении; Небеса знают это; но я боялся
моих мучителей. Те, кто искал меня на чужом берегу,
несомненно, перевернули бы землю и небо, чтобы доказать мою вину. Я надеюсь на
более светлый день, когда мы воссоединимся в мире и счастье. Я
я ничего не смог бы сделать для тебя, если бы остался и выдержал шторм, который
ожидает меня. Он может поглотить меня. Я ухожу с надеждой на светлое будущее.
пока. Куда я поеду, я не знаю. Может быть, во Францию, куда уехал мой
отец. Мне не для чего оставаться в этой стране, кроме
тебя; и я не могу и не смею оставаться рядом с тобой. Небесный щит
и держать вас и моего ребенка, пока я не смогу отправить вам помочь! Если я живу, это
придет, хотя бы это стоило мне жизни, чтобы получить его. Я не смею смотреть
вперед; но будь полна надежд и храбрости, верная, любящая Лия, и
терпеливо жди светлого дня. Когда закончится эта проклятая война, если
Я не могу прийти к тебе, ты придешь ко мне. Живя, тоскуя, надеясь,
в ожидании этого грядущего времени, с тысячью объятий Я есть и всегда буду
,

"Твой преданный ЭМИЛЬ.

"У меня мало времени, я больше не могу писать".

Храбро, спокойно Лия прочитала это роковое письмо; и затем, с
силой духа и героизмом, свойственными ее собственному славному народу, она
сложила его и приложила к своему сердцу, столь раздираемому горем и
неизвестность. После того, как прошел первый шок от разочарования, она
обратила свои мысли к сложному вопросу: как она должна зарабатывать
на хлеб себе и своему ребенку; и когда однажды ее планы были составлены,
она решительно осуществляла их в бедности, слабости и
безвестности. О днях, месяцах и годах, которые прошли над ее головой
героическая голова, с их испытаниями, борьбой, разочарованиями, слезами,
болью в сердце и агонией, прежде чем смерть принесла облегчение, эта запись,
сжалившись, молчит.






ГЛАВА XLI.





Туча войны рассеялась. Темная, дикая, кровожадная туча, которая
с такой разрушительной яростью пронеслась над землей, где война
считалась невозможной, миновала. Грохот пушек прекратился, грохот ружей
в стране больше не было слышно мушкетной пальбы. Нация снова была в
мир, непоколебимый, торжествующий. И снова его гордый флаг развевался,
никем не тронутый и веселый, на каждом валу и флагштоке в обширных владениях
. С одной стороны, были костры и звон колоколов,
ура, приветствия, поздравления, ликование по поводу прекращения
конфликта, в то время как с другой - скорбь и траур,
стенания и отчаяние наполнили дома людей, чьи сердца
обливались кровью, а надежды были разбиты. Все, абсолютно все исчезло. Остался только
кипарисовый венок, чтобы напоминать об убитых любимых, и
нищета, нужда и голод, чтобы ужасными пальцами указывать на прошлое.
Ласковый солнечный свет снова с любовью опустился на этот изношенный участок
земли, обнаружив, что ее плодородные поля опустели, дома разрушены, а
ее люди повержены. Тут и там, везде, повсюду, в
многие государства, где поступь войны монстр был тяжелый, только
молчаливый дымоходов и заброшенные сады дал знак, что
место было когда-то усадьба Счастливая, счастливая семья. Не сочтите это за
сенсационную запись, способную вызвать сочувствие в сердцах незнакомцев. Только
сочувствие небес помогает человеку в его крайности; и это сочувствие,
слава Богу, было у его измученного войной народа.

То самое памятное время, которое принесло стране мир с такой
неожиданной внезапностью, застало сотни, даже тысячи людей,
все еще беженцев. Тогда многие, собрав свои разбитые надежды и
мужество, вернулись в свои прежние дома. Увы, многие! подавленные потерей
друзей и состояния, они не осмелились обратить свои печальные взоры
назад, но предпочли спокойно оставаться там, где их застала последняя авария
. Беженец! О, читатель, добрый или неосторожного читателя, думаю
не легкомысленно и пренебрежительно слова.

Так далеко, насколько это возможно, рассеянных обитателей Королева города
вернулись в свои изуродованные дома. Многие, кто на момент своего
отъезда насчитывал свои тысячи и даже миллионы, вернулись в
сравнительной нищете. И все же они возвращались, возвращались, возвращались, кто мог, в
эту изуродованную Мекку их сердец.

Мистер Мордехай снова поселился в своем роскошном доме, который уцелел
после бомбардировки, и, в отличие от сотен его несчастных
сограждан, он не был беден. Помимо удачи,
которая сопутствовала его финансовым отношениям в этой стране во время
периода конфликта, у него также были банковские связи в Англии,
одно это сделало бы его богатым человеком.

Итак, мистер Мардохей вернулся домой не в бедности и нужде, не
во вретище и в трауре по убитым, и все же не в радости или
довольстве. От страшного дня, когда он потерял свою прекрасную
дочь, его сердце было затемнено и его надежды разрушены, и
благодаря насыщенной лет, что поскользнулся на, так как он в последний раз лицезрели
ее лицо, такое ощущение неумолимой горечь овладел его
душа. Всегда зол с Лией и с человеком, который привел ее в
непослушание, он теперь чувствовал себя еще более жестоким по отношению к нему, так как он считается
он преступник, убийца, безнаказанный и непрощенный. Смена
места и обстановки, стремительный ход событий в течение многих лет
жизни беженца, как правило, несколько вытесняли из его головы
мысли о потерянной дочери; но теперь, когда он снова вернулся, вернулся
в старом доме, где каждая ниша и уголок, цветок и кустарник,
были связаны с ее памятью, отец был несчастен
действительно - несчастен, потому что он хорошо знал, что где-то на широком
земля, Лия, если и жила вообще, то жила в одиночестве и
тоске, в бедности и печали.






ГЛАВА XLII.





Первый весенний мира сменилась летом, а лето незабываемым
для его сильная жара. Однажды днем, ближе к концу июля,
небо заволокли темные и сердитые тучи, раскаты грома и
вспышки молний предвещали ужасающую грозу. Пешеходы
спешили домой, а люди и животные искали спасения в укрытиях.
Воды тихой гавани, подгоняемые жестокими ветрами, рассвирепели и
вздыбились белыми бурунами, которые разбивались о причалы,
пирсы и крепости, насколько хватало глаз. Морские чайки
закричали и дико разлетелись при этом зловещем появлении
небеса, в то время как лесные певчие птицы и голуби во дворе
амбара искали убежища от надвигающейся бури. С наступлением ночи
хлынул проливной дождь.

Надежно укрывшись в своем уютном доме, мистер Мордехай просидел
час или больше, наблюдая из окна библиотеки за яростью
шторма. Высокие, изящные кедры и оливковые деревья, украшавшие
передний и боковой сады его дома, раскачивались на ветру, который
грубо срывал с их шпалер нежный жасмин и
виноградные лозы жимолости, которые придавали такой восхитительный аромат вечеру
ветры. Он рвал цветы с ветки, и дождь забросали
их в землю в своем неистовстве. Листья взбитым с их
филиалы и ветром вне поля зрения в мгновение ока. Плохо закрепленный на петлях
Ставень на чердаке был безжалостно сорван и выброшен на улицу.
головой вниз. За всем этим мистер Мордехай наблюдал с
изумлением, а затем, как будто перед ним возникло какое-то внезапное видение мысли или
видения, он с
содроганием отвернулся от окна и сказал:

"Это дьявольски дикая ночь. Я опущу занавеску".

Затем усаживается у ярко сияющей лампы - газовой "Куин Сити".
работы были разрушены артиллерийским обстрелом, - он скрестил руки
на груди и пристально посмотрел на тикающие часы
на каминной полке. Погруженный в размышления, он просидел так около часа;
только тогда его потревожил громкий стук в парадную дверь.

"Клянусь Иерусалимом! кто может быть на улице в такую бурную ночь?"

Стук раздался снова, громче, чем раньше.

"Минго!" - невольно воскликнул он. "А! теперь собака свободна и
отвечает на мой зов только по своей воле. Хороший мальчик, однако.

Стук повторился.

"Я должен идти сам. Кто может быть таким назойливым в этом темном, убогом
ночью? Ни один грабитель не осмелился бы на такое!" - и, схватив лампу, он тихо заскользил
к входной двери. Он осторожно повернул засов и
приоткрыв дверь, выглянул наружу.

"Давай, Мордехай, открой дверь", - произнес дружелюбный голос снаружи. -
Ты подозреваешь воров в эту мерзкую ночь? Неудивительно.

Мистер Мордехай открыл дверь пошире и увидел раввина Абрамса и мужчину
настолько замаскированного, что он не мог сказать, был ли это кто-то из его знакомых.

"Чего ты хочешь, друг мой?" сказал он любезно.

"Хочу, чтобы ты пошел с нами, Мордехай", - ответил раввин, рисунок
ближе его плащ, который ветер пытался оторвать.

"Куда идти?" - спросил мистер Мордехай в ужасе. "Только дьяволы
сами могли вынести такую ночь".

"Ну же, успокойся, друг мой. Этот неизвестный друг призвал меня, чтобы
пойти с ним на встречу с определенным человеком, который должен увидеть меня, должен увидеть и тебя тоже
. Это все, что я знаю. Пойдем."

"Не жди, друг мой, время дорого", - раздался приглушенный голос
неизвестного мужчины.

Мистер Мордехай нахмурился и с сомнением пожал плечами.

"Не бойся зла, мой друг, но пойдем со мной", - продолжал незнакомец
успокаивающим тоном.

"Буря не уничтожит нас, Мардохей; я так испытал ее ярость".
далеко, - сказал раввин. "Пойдем".

Мистер Мордехай неохотно подчинился и, поспешно подготовившись к
погоде, вышел в темноту и бурю вместе с
раввином и проводником.

Дальше они шли, борясь с диким ветром и дождем, и несколько
слова были произнесены, как они протекали на их неизвестным способом.
Наконец проводник внезапно остановился на углу пустынной,
темной улицы и сказал:

"Вот, джентльмены, в том низком многоквартирном доме напротив, где в окне горит свет
, вы найдете человека, который желает видеть
ты. Поспеши к нему. Я вернусь до того, как ты уйдешь. Поднимись по
лестнице и поверни налево. Откройте дверь сами; внутри вас не будет
никого, кто впустит вас". Произнеся эти слова, проводник
исчез в темноте, и мистер Мордехай и раввин остались
одни.

"Что это может значить, рабби Абрамс?" - тихо спросил мистер Мордехай
голосом, сильно взволнованным. "Предположим, это должно доказать какой-то заговор с целью заманить
нас в беду? Я не должен пойти на шаг дальше; у нас может быть ограблен или
даже убитая в этом жалком месте. Вы знаете, что это станет твоим главным оружием
Переулок, и это никогда не было очень респектабельным районом. Что скажешь ты?

"Я не испытываю страха, друг Мордехай, хотя и признаю, что вызов этот
таинственный. Если вы последуете за мной, я покажу дорогу. Мое любопытство
толкает меня вперед."

"Но на этом пустынном участке, в эту дикую ночь, нет сторожа,
которого мы могли бы позвать в минуту необходимости; нет и уличного фонаря
как видите. Темно, ужасно темно! Не лучше ли нам подождать
до завтра?

- Нет, пойдем. Я люблю приключения. Давайте заглянем немного глубже
в эту тайну"; и с этими словами раввин смело пересек
скользкая улица, мистер Мордехай робко следовал позади. Вскоре они были уже в
вскоре стояли в узком дверном проеме, который вел вверх по лестнице. Они
медленно поднялись и, повернув налево, увидели сквозь
щель под дверью слабый свет. Они тихо добрались до этой комнаты.
ощупью пробрались и тихонько постучали в дверь. Ответа не последовало.

- Мы войдем? - прошептал банкир. "Это ужасно
подозрительное место".

"Да, пойдем; я не чувствую страха".

Осторожно повернув засов, они открыли дверь; лампа на
столике у окна осветила содержимое квартиры.

В углу, на грубо сколоченной кровати, лежал мужчина, негр, очевидно, больной,
широко раскрытые глаза которого были обращены на дверь, как будто в
ожидании их прихода. Медленно подняв руку, как они
вошел, больной позвал Господа к нему. Они обратили
рядом.

- Сэр, - сказал он так тихо, что его голос не был громче
шепота, - Я рад, что вы пришли. Я боялся, что дождь не пустит вас сюда
. Затем он схватил руку раввина своими холодными, липкими
пальцами и, пристально глядя дикими глазами, снова сказал: "
Ты знаешь меня, Марстер Абрамс? Скажи мне, ты меня знаешь?"

Раввин серьезно посмотрел на него и после минутной паузы спросил
с сомнением:

"Это старый дядя Питер Мартинет, перевозчик "Курьера"?"

- Де-же-марстер, де-уэрри-то же самое. Но -конец-об-олле-Питере-уже-близок-
рукой подать, марстер, совсем-совсем-близок! Прошлая-зима-была тяжелой-и-затем
увольнение с De-rheumatiz-marster! De rheumatiz? Коротко!
Доктор-говорит-что-у-сердца-сейчас-де-ревматизм. Может быть,
так-марстер-но-оле-Петер-мос-уже-закончил.

"Могу я что-нибудь для тебя сделать, Питер?" - любезно спросил раввин. "Что
ты будешь есть?"

При этих словах умирающий, ибо он умирал, протянул другую руку
Мистеру Мордехаю и, пожав его руку, сказал:

"Да, Марстер, я хочу... кое-чего". Я-хочу-чтобы-вы-и-мистер
Мордехай-выслушал-меня; выслушай-меня-минутку. Я-должен-тебе-кое-что-сказать".
"Конечно, мы это сделаем", - мягко ответили они, с болью наблюдая за тем, как тяжело умирающему говорить.

"Я -должен-тебе-кое-что-сказать".
"Конечно, мы это сделаем". - Что ты хочешь сказать?

- Видишь ли, Марстер-Абрамс, я-умираю. Оле-Петер-мос-сделано. Я-не-могу-
предстать-перед-Богом с-грехом-на-моей-душе,-который-теперь-мучает-меня. Я
должен рассказать это-потому-что-я умираю".

Тут старик задохнулся от усилия рассказать свою историю
и раввин, осторожно приподняв его голову, дал ему в рот
ложку воды. Затем, после минутной паузы, он продолжил:

"Я-был-великим-грешником, что так долго держал-рот-на-замке; но - я не мог
ничего-с собой-поделать. Оле Петер - боялся - но теперь - я боялся - больше нет.
Скоро-я буду с-великим Богом-который-тоже-узнал- мою тайну - и я
чувствую-Что-Он-простит-меня-если-я- признаюсь в этом- прежде-чем-умру. Я знаю, что-он- это сделает,
это сказал-мне-мне-марстер-де Спирит".

"В чем признаться?" - мягко спросил раввин, полагая, что старый
высказывания человека были всего лишь бредом бреда.

- Хранитель секрета, секрета, который я хранил так долго, что это стало...
грехом, ужасным грехом, который сжег...меня здесь, - приложив слабую руку
на его сердце: "как горящие угли. Послушай меня.

"Я знаю-как-Марсианин-Марк-Абрамс был-убит, и - знал-об-этом-когда-либо
с-той-темной-Джинновской-ночи-когда- в-него-стреляли...

"Милосердный..."

"Тише! слушать-для-меня-мой-жидкость werry-короткое", - сказал он, показывая на
раввин молча, кто уже побледнел от ужаса при одном лишь
упоминание имени его сына.

- Тише! Марсианский-Марк- не был-убит-как-все-думали - а-был-
убит-из-пистолета-который-носил-в-кармане. Было-очень-темно.
той-ночью-как-вы-возможно-помните. Он-проезжал-мимо-Цитадели
Прямо-чтобы перекрыть дорогу-идущую-от Криспина, - сказал он, и-в-де
темный-он-спотыкается-и-падает-и- пистолет-выстреливает-и убивает его. В
де-ранним-утром-просто-"на-день-поскольку-я-спешил"
с-моей-газетой я нес де Кюри, и, благослови-меня-Господь, я
наткнулся-на-него - и - перед-Богом-он-был-мертв. Он позвонил-мне-и рассказал
как-ему-было-больно, и умолял-меня баллотироваться-ради- его-отца, ради-тебя,
Марстера-Абрамса. Он просит-меня-взять-пистолет- и бежать
для-тебя-побыстрее. Когда я нашел-пистолет-я задал-ему-другой вопрос.
Он-ничего-не-сказал. Я знал-что-он-мертв. Я был-напуган -
ужасно-напуган-и-что-то-подсказало-мне-сбежать. Я побежал-так быстро
как-я-мог-и ж Ен-я-много-squars, я найду де-пистолет-в
моя-руки. Это-напугало меня-снова. Я останавливаюсь -на минуту - подумать. Я-был-ужасен
испуганный хозяин, и я решил, что просто храню это в секрете, и
слишком-де-пистолетный-из-страха-что-люди-могут-обвинить-меня в-убийстве. И-так что я
сохранил оба - до сих пор. Смотри, вот пистолет - и я-сказал тебе- правду.
- и старик пошарил под подушкой в поисках оружия.

С трудом он вытащил его и, протягивая раввину, сказал:

"Возьми - это-преследовало-меня-достаточно-долго. Это Джес, как я и предполагал
нашел-это-сегодня-ночью-только-это- сильно заржавело. Я-это-давно-похоронил
долгое-время-для-сохранности.

Когда-Марсианин-Эмиль-Ле Гранде-был-здесь- в-тюрьме- обвинен-в-совершении-преступления, - я
часто-хотел-рассказать-свою-тайну, но все еще боялся. Я-знал
он-не-был- виновен-и я решил, что-его- не-следует-наказывать. Поэтому я
помог-ему-избежать-тюрьмы. Я-выпустил-его-на-свободу. Я забираю-его-ночью
время-в один-из- де-блокадных-весселей-у Бара. Мы-он уходим из
да, видит Бог, Оле Петер, не надо. Теперь, Марстер Абрамс, я закончил.
Перед-Богом-это -правда. I'se told-it-at-las'. Рассказал всем-и теперь-я
умру счастливым.

- Еще-немного-воды, Марстер Абрамс, если-вас-не-затруднит, и вы придете в себя.
Оле-Петеру-скоро-придет -покой.

Молча выполнив эту последнюю просьбу, раввин внезапно повернулся, чтобы
понаблюдать за входом гида, который к этому времени вернулся.

Когда он вошел, не было произнесено ни слова.

Сбоку от стола, где лежал пистолет, раввин и мистер
Мордехай оба сели, каждый по очереди глядя на смертоносное оружие с
невысказанным ужасом.

Признание умирающего негра наполнило их обоих печалью и
изумлением. Серьезность его вымученного рассказа сразу поразила их
своей неоспоримой правдой; и с огорченными сердцами и
взволнованные, они молча сидели у кровати, пока борьба
не привлекла их внимание. Подняв глаза еще раз, они оба поймали
безмолвный взгляд серьезных глаз, который, казалось, безошибочно говорил:
"Я сказал правду. Поверьте моей истории. Прощайте". Тогда старая
земная борьба перевозчика была навсегда прекращена.






ГЛАВА XLIII.





Странное, почти невероятное, и все же очевидно правдивое
исповедь старого Петра, упал на сердце, Г-н Мордехай с
вес, который сломал ее упрямство, и сразу смягчил свой гнев
к своему несчастный и неудачный дочь.

Мысль о том, что она была одна в мире, одна с тех пор, как
таинственное исчезновение ее мужа из его кубинского дома - одна
и, несомненно, борющаяся с жизнью за существование, росла в нем
с невыносимой интенсивностью. Его сердце стало нежным, и он решил
найти ее лицо и еще раз заверить в своей любви. Немедленно
выполняя это благое решение, он разыскал ее, сначала на Кубе, но
не нашел ее; да и к его горькому разочарованию, все его
последующие усилия увенчались успехом. Проходили месяцы, и, скорбя
изо дня в день о несбывшейся надежде встретить ее и искупить
свою суровость многообразным проявлением нежности, мистер
Мардохей продолжал жить в печали, а месяцы медленно проходили за месяцами.

Он и не мечтал, что не так много лиг от его двери, его прекрасный
дочь выполняла, немощи, скорби, даже
с разбитым сердцем, изнурительный задача, которая давала хлеб насущный для себя
и ребенка.

И все же Лия часто видела своего отца, так изменившегося от горя с тех пор, как
она в последний раз обняла его; видел его только уползают в глубокие
неизвестность, он боялся противостоять его гневу, и решил не
познакомиться с его холодностью. И она действительно так изменилась, что ни одна душа
среди множества людей, с которыми она часто встречалась и которые когда-то были друзьями,
никогда не подозревала, кто она такая. Таковы были причины горя
и несчастья.

В тихой улице Бельвю в Квин-Сити, по-прежнему стоял только
памятник воздвигнут там во время войны, что был достоин
увековечение. Это был отель Bellevue улица, дом для одиноких.
Во время войны это учреждение было известно как Бельвью-стрит
Госпиталь, и там погибло много храбрых солдат, и многие выздоравливали
от ужасных ранений под доброй заботой и вниманием его эффективных менеджеров.
эффективные менеджеры.

После того, как прошел первый шок от ее горя, Элиза Хартвелл
Маршалл была призвана на должность старшей сестры в этом
учреждении милосердия.

Следует упомянуть, что после смерти дяди по материнской линии во время
своей замужней жизни эта благородная женщина унаследовала красивое поместье,
состоящее в основном из ценных земель на некоторых плодородных
островах, прилегающих к побережью.

Большую часть этой земли правительство присвоило себе в пользование
во время войны; но после восстановления мира, благодаря
умелым переговорам, законный владелец вернул себе владение
конфискованной собственностью.

Таким образом, Миссис Маршалл была возможность продолжать свою благородную работу
благотворительность, после побоища прекратились и больницы больше не было
необходим для солдат. Итак, пожертвовав больнице Бельвью из своих собственных средств
, она сразу же превратила ее в Дом для
приема тех, кто по причине несчастья не смог помочь себе
.

Здесь, в течение двух лет мира, который улыбался над
безжизненной пустошью, оставленной войной, она трудилась, молилась и плакала
над страданиями человечества, пока ее не признали, и по праву
итак, ангел милосердия.

Шло время. Хотя королева города еще не восстановили былую
процветание дома процветали. Свою благотворительную стены были полны,
много народу, даже к их максимальной мощности; бизнес прессование, ее
потребности большие.

"Мисс Лиззи, - сказала однажды мама Исбел, когда бдительная надзирательница выполняла свой обычный круг обязанностей.
"Миссис Мозес, леди, которая делает
маленькая стирщица прислала сообщение, что она больна и не может это сделать
на этой неделе. Приехавшая чили сказала, что ей очень плохо, и она хотела бы
повидаться с вами ".

"Вы знаете, где она живет, мама Исбел?"

"Дом 15 по Маркет-стрит, мэм, сказал де Чили; пожалуйста, запомните".

"Найдите мне другую женщину, маму Исбел, на ее место; работа
не может прекратиться. Я немедленно поеду к ней. Бедняжка! Она была такой
бледной и хрупкой с тех пор, как устроилась на работу в Приют ".

Без промедления миссис Маршалл поспешила выполнить свою миссию милосердия,
и не задерживалась, пока не столкнулась с низким, несчастным человеком.
доходный дом на Маркет-стрит. На ее стук в указанную дверь
ей открыла неопрятная, грубоватого вида женщина, которая вошла в
узкий грязный вестибюль и, пристально посмотрев на надзирательницу, сказала
грубо:

"Что вам нужно?"

"Миссис Мозес живет здесь?"

"Да, но ей сегодня очень плохо, она вообще не вставала. Действительно.
она плохо себя чувствовала неделю или больше.

- Могу я ее увидеть?

"Да, проходите, она там", указывая на маленькую комнату, отделенную от
конца узкого коридора.

Миссис Маршалл подошла к маленькой комнате и ответила на зов
слабый голос произнес: "Войдите".

Войдя в комнату, она обнаружила женщинуn распростертый на низкой,
неудобной кровати; бледный, немощный и измученный. Рядом с кроватью, на
стуле, стояли флакон и еврейский молитвенник.

"Я так рада, что вы пришли, - сказала больная женщина, - я так слаба
сегодня утром. Видите ли, я кашляла всю ночь. Я чувствовала, что должна увидеть
вас. Надеюсь, вам не составило труда приехать.

- Абсолютно никаких. Почему вы не послали за мной раньше?

"Я надеялась изо дня в день быть достаточно сильной, чтобы снова стирать для
дома. Но вместо того, чтобы становиться лучше, мне становилось хуже
с каждым днем. Одному Богу известно, что я буду делать, когда не смогу работать".

"Где твоя маленькая дочь?"

- Пошла в булочную, купить мне теплую булочку. Она решила, что я могу ее съесть.
одну, дорогое дитя!

Тронутая этой обстановкой бедности и отчаяния, миссис Маршалл
едва могла сдержать слезы, но сказала:

"Если вы позволите, я налью вам немного бренди; это взбодрит
вас".

"Действительно, у меня их нет; вчера я израсходовала последнюю каплю".

"Тогда я прошу вас позволить мне перевести вас в Дом престарелых, пока
вы не поправитесь. Там, под добрым присмотром доктора Гиббса, вы сможете
быстро поправиться. Здесь вы страдаете без всякого утешения и
не можете надеяться на скорое выздоровление. Я умоляю вас уйти ".

Какое-то время больная женщина ничего не отвечала, но губы ее дрожали
от волнения, и наконец она печально сказала:

"Боюсь, я никогда больше не поправлюсь".

"О да, будь весела. Я обещаю, что ты не будешь ни в
дома".

"Может ли мой ребенок пойти со мной?"

"Да, вы должны ее туда, а ты сюда".

"Но у меня нет денег".

"Нет необходимости. Просто пообещай пойти, и я вижу, что вы
сразу сняли".

Неохотно и со слезами на глазах миссис Мозес, наконец, уступила настоятельнице.
Она неоднократно заверяла ее, что постарается заплатить
к ней, когда она восстановит свое здоровье и силы.

Миссис Маршалл оставалась некоторое время, ожидая возвращения маленького
ребенка. Наконец она вбежала с сияющим, счастливым лицом,
высоко держа вожделенную булочку и дико восклицая: "Смотри, мама!
вот она, милая и теплая. Съешь это, мама!

Затем надзирательница удалилась, пообещав немедленно заняться приготовлениями
для скорейшего вывоза матери.






ГЛАВА XLIV.





Прошло всего два месяца после того, как добрая хозяйка приюта Бельвью
перевезла больную миссис Мозес в его гостеприимные стены, прежде чем
она с сожалением увидела, что жизнь, которую она стремилась спасти, быстро уходила
. Хрупкое тело быстро сдавало под воздействием
опустошительной чахотки. Все мастерство и внимание доброго доктора
Гиббс оказался безуспешным. Это было слишком очевидно, что она скоро должна
умереть.

Днем теплого июньского дня, последовавшего за ужасной ночью
Миссис Маршалл, работавшая с больным, отошла на минутку отдохнуть
от усталости, вызванной наблюдением и уходом за больным. Вскоре ее сон был нарушен
однако мама Изабель, которая, бесцеремонно просунув ее
голову в комнату, сказала взволнованным тоном:

- Мисс Лиззи! Мисс Лиззи! Мисс Мозес говорит, что хотела бы вас видеть
немедленно. Мне кажется, она очень плоха, мэм, действительно очень плоха; она такая
слабая!

- Разве доктор еще не приходил, мама Исбел? Я ожидала его.
к этому часу, - ответила миссис Маршалл, вставая и собираясь идти.
сразу же к своей пациентке.

- Еще нет, мэм.

- Если он придет, немедленно впусти его; но я уверен, что он уже ничем не сможет помочь
бедной женщине. Ее жизнь близка к концу. Мама Исбел вздохнула,
и уронила слезу при этих зловещих словах; а затем она заковыляла
в палату номер два, чтобы осмотреть белье, которое Марк Антоний стирал.
Бриггс, темнокожий мужчина, ее знакомый, был там делает. Есть
она выросла болтливого за недостатки работы, и вскоре я забыл
ее эмоции и ее симпатии к недействительным. Тем временем миссис
Маршалл поспешила в комнату больной и тихо вошла.

У изголовья сидела бледнолицая маленькая девочка, держа свою мать за руку
и осыпая ее поцелуями горячей любви.

"Мама, вот добрая миссис Маршалл снова пришла. Mamma! mamma! просыпайтесь,
- сказала маленькая девочка, когда вошла миссис Маршалл.

Пораженная этим звуком, больная женщина очнулась от своего беспокойного
она погрузилась в дремоту и обратила свои небесно-темные глаза, такие блестящие и ясные,
прямо на лицо матроны. Ее глаза на мгновение вспыхнули,
затем наполнились слезами и снова опустились. В этом взгляде было странное,
загадочное выражение, которое взволновало сердце
Элизы и наполнило его печалью. - Что я могу сделать для вас сейчас, дорогая
Миссис Мозес? сказала она с чувством. "Доктор скоро будет здесь".

Подняв исхудалые руки, конвульсивно сотрясаясь всем телом,
больная сказала пронзительным от волнения тоном: "Иди сюда! Подойди ближе
ко мне, Лиззи Хартвелл! Приди в мои умирающие объятия! Я могу
не задерживайтесь больше! Сбитая с толку этими странными словами и
еще более странной демонстрацией сдержанной женщины, миссис
Маршалл отпрянула, а инвалид продолжил: "Подойдите ко мне;
ближе! ближе! Я могу продержаться дольше. Бог знает, как сильно я
изо всех сил! Лиззи Хартвелл, ты не узнаешь меня? Вы никогда не
подозреваемые свою Лию? Мой позор и деградация
уничтожили мою личность? Ради всего Святого, неужели не осталось ни малейшего следа
сходства с другом, который так сильно любил тебя в наши счастливые
школьные годы? О Лиззи Хартвелл, я действительно твоя давно потерянная Лия!
Твоя несчастная, с разбитым сердцем Лия! Твоя покинутая, презираемая Лия!
Твоя умирающая, умирающая Лия Мордехай! Неужели не осталось ни единого следа?
Вот, посмотри на это - на этот ненавистный шрам. Теперь ты узнаешь меня, дорогая Лиззи?"

Лиззи, которая в ужасе от этих поразительных слов застыла, как
статуя, бросилась вперед, когда бледная рука откинула волосы и
показала шрам, воскликнув:

"Это ты, моя долгожданная Лия, моя родная Лия Мордехай? Во имя жалости,
к чему эта маскировка? Зачем этот жестокий обман по отношению ко мне, по отношению к твоей
верной Лиззи, чье сердце, как и твое собственное, было ранено и
так долго истекаешь кровью? Расскажи мне, дорогая, расскажи, пока можешь; расскажи
Лиззи Хартвелл еще раз о своих горестях ".

"Разве я не умираю, Лиззи?" - спросила Лия с содроганием. "Боюсь, я
не могу рассказать тебе всего. У меня так мало времени. Но я не мог умереть
без единого произнесенного слова благодарности, без единого поцелуя
признания и любви! Это, Лиззи, дорогая, конец моей несчастной жизни.
жизнь; это конец неправедных поступков других; это конец
непослушание - горький, горький конец. Это была тяжелая, очень тяжелая борьба
Лиззи, между гордостью и любовью, чтобы я сбросил с себя
маскировка; но любовь наконец восторжествовала, любовь к этому милому
ребенку, - сказала она, нежно кладя руку на головку своей маленькой
дочери. "Я не мог умереть и оставить ее полностью в
незнакомцы. Когда я сказал тебе все, что может мой рассказ, тогда я буду
надеюсь на милость от тебя этого ребенка. Она казалась мне такой темной и
страшной, эта неизведанная жизнь, в которую я должен так скоро вступить
! Бог знает, как я трепещу в Его присутствии".

"Ты пыталась молиться, дорогая Лия?"

"Да, дорогая; но все равно было темно, темно, темно - темно и сейчас".

"Успокойся, дорогая, и позволь мне выслушать историю твоей жизни. Расскажи мне
какие шаги привели тебя наконец к этому странному концу. Успокойся и
рассказывай медленно. Я хотел бы знать все.

"Тогда наберись терпения и слушай. Я ничего не утаю. Если Бог даст
мне силы рассказать это, я расскажу тебе все". Затем она тихо начала
свой печальный рассказ и откровенно рассказала историю своей жизни,
начиная с неудачного дня ее замужества и заканчивая каждым последующим
год скорби, пока она, наконец, не подошла, дрожа, к его печальному концу
. Спокойно она рассказала, как ее отец бросил ее; о
переезд отца ее мужа во Францию, где все еще оставалась его семья
; о несчастье Эмиля, преследованиях и вынужденном дезертирстве,
о его невиновности; о ее безнадежном стремлении увидеть его; о ее отчаянии
по мере того, как ею овладевало убеждение, что она не может надеяться снова получить от него весточку
; о мучительном ожидании, которое медленно уходило
ее жизнь; о ее нужде... "И теперь, слава Богу, - сказала она, - ты увидишь конец".
"ты увидишь конец".

Лиззи расплакалась, слушая эту историю, а когда она закончилась, сказала с любовью,

"Лия, дорогая, позволь мне послать за твоим отцом? Я знаю, что он приедет".

"Увы! предчувствие смерти овладело мной, и мысль о смерти
без его прощения ужасна! Разве его благословение не рассеяло бы
этот ужасный мрак, дорогая Лиззи? Ах! душа в присутствии своего Бога
- беспомощное, жалкое создание!

"Наш Отец - Бог любви и милосердия, Лия; доверься Его доброте".

"Прошлой ночью я молилась по своему молитвеннику, но все еще было темно.
Ты не помолишься, дорогая Лиззи? Молись, чтобы мой отец пришел с
прощением, и чтобы его благословение могло прогнать этот мрак - этот
таинственный мрак. Молись за меня, Лиззи, молись за меня сейчас; и тогда ты
может послать за ним. Но остановись! Дитя мое! Лиззи, дитя мое! Что
с ней будет? Ты не заберешь ее? Ты не оставишь ее у себя? Неужели
ты не полюбишь ее ради меня? Я не мог отдать ее другому. Скажи
мне, дорогой. Становится все холоднее - о! так холодно!"

Элиза тихо прошептала: "до небес, Лия, я торжественно обещаю
интернет с вашим ребенком, как бы я других решить свои проблемы. Подарить
самостоятельно не дальше горе для нее, Лия".

- Слава Богу! а теперь ты можешь помолиться за меня; помолись, чтобы мрак рассеялся
и эта комната смерти осветилась светом моего отца.
прощение. Вот, возьми меня за руки. Встань на колени рядом со мной. Я бы ловил
каждое слово. Кажется, тень нависла над всем! Сейчас."

Охваченная волнением, Элиза опустилась на колени и одной рукой
обняла рыдающего ребенка, другой - умирающую
женщину, она молилась:

"Вечный Бог, наш Небесный Отец, в слабости, в темноте, и еще
по секрету, мы обращаемся к тебе за помощью. В жизни, как и в смерти,
мы зависим от Твоей милости и любви, и все же, никогда не забывая о
Твоей доброте, мы должны постоянно молить Тебя о прощении.

"Даруй сейчас, дорогой Отец, - сейчас, в этот темный час распада
природы - ясный и поддерживающий взгляд на Твою благость и милосердие.

"Рисовать совсем рядом, милосердный Бог, с заверениями в твое полное и
бесплатная помиловании. Рассеяй Своим сиянием тьму смерти, которая
сейчас окутывает беспомощную душу; и возьми ее, в Своей безграничной любви,
в вечный покой. Яви Свое прощение, о Боже, за
дела, совершенные в теле, и освяти эту душу для обитания
Твоих Святых. Поскольку земля была темной и печальной, пусть небеса будут
светлыми и благословенными; и пусть вера будет дана сейчас, в этот час
ужасная крайность -вера, чтобы рассеять мрак, который сейчас окутывает Тебя.
благость, милосердие и сила.

"Даруй свет, свет, о Боже, тьме и ужасу, и мир и
радость предчувствиям и скорби. Вечный, вечно благословенный,
неизменный Боже, пошли сейчас Твой Дух и яви Свое прощение.
О Отец, пусть Твоя жертва принесет пользу! Пожалей также беспомощного сироту,
сострадательный Отец, и, как мантией, укутай его Своей любовью.
Направь его по стопам с мудростью, направь его путь с любовью, и пусть
он живет в Твоей чести и славе. Услышь нас в нашей слабости,
беспомощности и греховности, и Да пребудет с Тобой вечное Существо.
вечная честь и прославление. Аминь".

Отпустив маленького ребенка и разжав руку умирающей, Элиза
встала и сказала:

"Теперь, Лия, я пошлю за твоим отцом".

- Хорошо. Поторопись! - и когда серафическая улыбка озарила ее лицо, она
добавила: - Оставь меня в покое, пока он не придет, Лиззи, но поторопись. Я бы хотела
увидеть его сейчас, сейчас; все светло, светло, светло! Радость, любовь, покой - наконец-то.
"

Час спустя мистер Мордехай - в ответ на сообщение, в котором говорилось, что его
дочь умирает в приюте Бельвью и желает его видеть - пришел
ковыляя, он вышел в коридор, его лицо выражало глубочайшую
скорбь; его голова стала почтенной и седой, фигура согнулась
под тяжестью горя, которое могло бы сокрушить каменное сердце.
Не было произнесено ни слова, когда он молча взял за руку миссис
Маршалл, который встретил его на пороге и проводил в комнату Лии
. Выражение его лица говорило о душевной муке.
Бесшумно войдя в комнату, они обнаружили, что маленький ребенок
заснул у подножия ее матери кровати, измученный
плач. Покрывало было небрежно наброшено на лицо Лии,
скрывая ее черты. Тихо приблизившись к ней, Лиззи, дрожа
откинул покрывало. Увы! она была мертва.

На груди мертвой, когда ее готовили к погребению, была
найдена миниатюра ее матери, подарок на день рождения много лет назад.
Драгоценности исчезли. Одного за другим их снимали со своих
мест, чтобы удовлетворить настоятельные требования голода и нужды. Но лицо
, любимое лицо матери, всегда было прижато к
сердцу несчастной дочери. И теперь это не могло быть удалено,
даже самой смертью; ибо охваченный агонией отец, увидев
доказательство преданности Лии, сказал: "Как она хранила это при жизни, так и будет
она сохранит его после смерти. Снова положи его себе на грудь. Слава Богу, я
скоро усну рядом с ней в тихом месте захоронения моего
народа; и пусть вечный Бог простит мой грех по отношению к ней".

КОНЕЦ.