Зарубежные персонажи зимних праздников

                Н И К О Л А А С , С И Н Т Е Р     К Л А А С
Мери Мейп Додж. Серебряные коньки
Перевод с английского М. И. Клягилой-Кондратьевой


Глава IX. ПРАЗДНИК СВЯТОГО НИКОЛААСА


     Мы  все  знаем,  что  еще  до  того,  как  рождественская  елка  заняла
подобающее ей место в домашнем быту нашей родины  Америки, некий "развеселый
старый эльф" в санках,  запряженных  "восемью крошечными северными оленями",
привозил множество игрушек на крыши наших домов и затем спускался по дымовой
трубе,  чтобы наполнить  чулки  детей, с надеждой вывешенные  ими  у камина.
Друзья величали его "Санта-Клаус", а наиболее близкие осмеливались  называть
"Старый Ник". Говорят, он впервые пришел к нам из Голландии. Несомненно, так
оно  и было;  но, подобно многим другим иностранцам,  он, высадившись на наш
берег,  резко изменил свои повадки. В Голландии святой Николаас  - настоящий
святой  и зачастую появляется  там в полном парадном  облачении: в  расшитых
одеждах, сверкающих  золотом и драгоценными камнями, в митре,  с посохом и в
перчатках, украшенных самоцветами. В Америке веселый Санта-Клаус является 25
декабря - в рождественское утро. В  Голландии святой Николаас посещает землю
5 декабря, в день своего праздника. Рано утром 6-го он раздает детям сласти,
игрушки и прочие сокровища, затем пропадает на целый год.
     В день рождества  голландцы только ходят  в церковь, а потом в  гости к
родственникам.  Зато в канун праздника святого Николааса голландская детвора
просто с ума сходит от радостного  ожидания. Надо, впрочем, сказать, что для
некоторых ожидание не очень  приятно, так как святой любит говорить правду в
глаза,  и,  если кто-нибудь  из ребят в этом  году  вел себя  плохо,  он  не
постесняется сказать об этом. Иногда  он приносит под мышкой березовую розгу
и советует родителям задать детям  головомойку  вместо  сладостей  и  трепку
вместо игрушек.
     Хорошо, что в этот ясный зимний вечер наши мальчики поспешили домой: не
прошло и часа, как святой  появился  чуть ли не во всех домах  Голландии. Он
пришел в королевский дворец и в то же самое мгновение появился в уютном доме
Анни Боуман. Подарки, которые  его  святейшество оставил  в доме крестьянина
Боумана,  стоили, наверное, не  больше  серебряного полудоллара,  но  бывают
случаи, когда бедняк больше радуется медной монете, чем богач куче золота.
     В тот вечер младшие братья  и  сестры Хильды ван Глек  были чрезвычайно
взволнованы.  Им  позволили  играть в  большой гостиной,  их одели в  лучшие
платья и за ужином дали каждому по два пирожных. Хильда была так  же весела,
как и  все прочие. А почему бы и нет? Ведь она знала, что святой Николаас не
вычеркнет из своего списка четырнадцатилетнюю девочку только за  то, что она
высока ростом и на вид почти взрослая. Напротив, он, может быть, постарается
воздать должное такой  великовозрастной девице. Почем  знать? Поэтому Хильда
резвилась, смеялась и танцевала так же радостно, как и самые маленькие дети,
и была душой всех  их  веселых игр. Отец, мать  и  бабушка  смотрели на  нее
одобрительно;  так  же смотрел  и  дедушка - до того,  как  закрыл себе лицо
большим красным  носовым  платком, оставив  непокрытой  лишь верхушку  своей
ермолки. Этот  носовой  платок был флагом,  возвещавшим о  том,  что дедушка
собирается вздремнуть.
В начале вечера все забавлялись вместе и так расшалились, что казалось,
будто  дедушка  отличается от самого маленького своего внучка только ростом.
Больше  того,  иногда  на  лицах  младших  членов  семейства  мелькала  тень
торжественного ожидания, и они становились по-взрослому серьезными.
     Дух  веселья  безраздельно  царил   в  доме.   Пламя  и  то  плясало  и
подпрыгивало в начищенном до блеска камине. Две свечи, надменно взиравшие на
небесное  светило,  начали подмигивать  другим далеким свечам  в зеркалах. В
углу  с потолка свешивался  длинный шнур от звонка,  снизанный из стеклянных
бус, которые сеткой оплетали канат в руку толщиной. Обычно этот шнур висел в
тени,  и его никто не замечал; но сегодня вечером он сверкал  сверху донизу.
Его  ручка  из  малинового  стекла дерзко  бросала  красные блики  на  обои,
окрашивая  их  красивые   голубые   полосы  в   пурпурный   цвет.   Прохожие
останавливались послушать веселый  смех, который  доносился до улицы  сквозь
оконные занавески и рамы,  затем шли  своей дорогой,  вспомнив, что  сегодня
вечером у всей деревни сна нет ни в одном глазу.
     Наконец  шум  поднялся  такой, что  красный  платок вдруг соскользнул с
дедушкиного  лица. Да  и какой почтенный пожилой  человек  мог бы спать  под
такой  гам! Мейнхеер  ван Глек удивленно смотрел на своих детей. Даже  самый
маленький и тот хохотал  до  упаду. Давно пора было приступить  к делу. Мать
напомнила детям,  что, если они хотят увидеть  доброго святого Николааса, им
надо  спеть ту самую  ласковую призывную песенку, которая привела его сюда в
прошлом году.
     Малыш выпучил глазенки и сунул в рот кулачок, когда отец спустил его на
пол.  Вскоре он уже сидел прямо и мило хмурил бровки на всю компанию. Весь в
кружевах и вышивках, в чепчике из  голубых лент и китового уса (ведь  он еще
не вышел  из  того возраста,  когда ребята то и дело  шлепаются  на пол), он
казался королем всех малышей на свете.
     Остальные  дети  сейчас  же  взяли  в   руки  по  хорошенькой,   ивовой
корзиночке, стали  в круг и завели медленный  хоровод  вокруг малыша, подняв
глаза  вверх, ибо  святой, которого  они сейчас  собирались  призвать  своей
песенкой,  пока еще пребывал в каких-то таинственных областях. Мать негромко
заиграла  на  рояле;  вскоре  зазвучали,  голоса  - нежные  детские  голоса,
дрожащие от волнения, а потому казавшиеся еще милее.
     Друг святой, приди к нам в гости!
     Только с розгой не ходи!
     Все приветствуем мы гостя,
     И восторг у всех в груди!

     А за то, в чем виноваты,
     Побрани своих ребяток:
     Мы поем, мы поем,
     Наставлений скромно ждем!

     О святой, приди к нам в гости,
     В наш веселый дружный круг!
     Все приветствуем мы гостя,
     Всех ты радуешь, наш друг!

     А подарки, просят дети,
     Положи в корзинки эти,
     Мы поем, мы поем!
     Принеси нам радость в дом!

     Так пели дети, и глаза их, исполненные страха и нетерпеливого ожидания,
были  устремлены  на  полированную двустворчатую дверь.  Но  вот  послышался
громкий стук. Круг разомкнулся мгновенно. Младшие дети со смешанным чувством
ужаса  и  восторга прижались  к коленям  матери. Дедушка наклонился  вперед,
опершись подбородком на руку; бабушка сдвинула очки  на  лоб;  мейнхеер  ван
Глек, сидевший у камина, неторопливо вынул пенковую трубку изо рта, а Хильда
и другие дети в ожидании сгрудились вокруг него.
     Стук послышался снова.
     - Войдите, - негромко сказала мать.
     Дверь медленно открылась, и святой Николаас в полном парадном облачении
предстал перед своими почитателями.  Стало так тихо,  что и булавка не могла
бы упасть  неслышно! Но  вскоре святой нарушил молчание.  Какое таинственное
величие звучало в его голосе! Как ласково он говорил!
     -  Карел ван  Глек,  я рад приветствовать  тебя и  твою  почтенную вроу
Катрину, а  также твоего сына и его добрую вроу Анни!.. Дети, я  приветствую
всех  вас - Хендрика, Хильду,  Броома, Кати, Хейгенса  и Лукрецию,  и  ваших
двоюродных братьев и сестер - Вольферта, Дидриха, Мейкен, Вооста и Катринку!
С тех пор как я в последний раз беседовал с вами, все вы, в общем, вели себя
хорошо. Правда, в прошлую осень, на хаарлемской ярмарке, Дидрих грубил, но с
тех  пор он старался исправиться.  Мейкен в последнее  время плохо  училась;
слишком  много конфет  и всяких  сластей  попадало ей в рот и  слишком  мало
стейверов в  ее  копилку для  раздачи милостыни. Надеюсь, что  Дидрих  будет
впредь вежливым, хорошим  мальчиком, а Мейкен  постарается достичь блестящих
успехов в науках.  Пусть она запомнит  также, что экономия и  бережливость -
основа достойной и добродетельной жизни. Маленькая Кати не раз мучила кошку.
Ведь святой Николаас слышит, как кричит кошка, когда ее дергают за  хвост. Я
прощу  Кати,  если  она  отныне  твердо  запомнит,  что  и  самые  маленькие
бессловесные твари тоже умеют чувствовать и обижать их не надо.
     Перепуганная  Кати разревелась, а святой  вежливо  молчал, пока  ее  не
успокоили.
     - Тебя, Броом, - продолжал он, - я предупреждаю,  что мальчики, которые
повадились сыпать нюхательный  табак в ножную грелку школьной учительницы, в
один прекрасный день могут попасться и получить трепку...
     Броом побагровел и выпучил глаза от величайшего изумления.
     -  Но ты прекрасно учишься,  и я  больше  ни  в чем  не стану  упрекать
тебя... Ты, Хендрик, прошлой весной отличился на состязаниях в  стрельбе  из
лука и попал в самый центр мишени,  хотя перед нею раскачивали птичку, чтобы
мешать тебе прицеливаться. Я воздаю  тебе должное за твои успехи в  спорте  и
гимнастических  упражнениях...  однако  я  не  советую  тебе  участвовать  в
лодочных гонках, так  как  у тебя остается слишком мало времени для школьных
занятий...  В эту ночь Лукреция и Хильда будут  спать спокойно.  Они добры к
людям, преданы своим близким, охотно и весело слушаются взрослых дома, и все
это  принесет  им счастье. Объявляю, что  я очень  доволен всеми  и  каждым.
Доброта,  прилежание, благожелательность  и бережливость процветали  в вашем
доме.  Поэтому  благословляю  вас,  и  пусть Новый  год  застанет  вас  всех
вступившими на путь послушания,  мудрости  и любви!  Завтра вы найдете более
существенные доказательства моего пребывания среди вас. Прощайте!
     Не успел  он сказать эти  слова, как целый ливень леденцов посыпался на
полотняную  простыню,  разостланную  перед дверью. Началась всеобщая свалка.
Дети  чуть не падали друг на друга, спеша наполнить леденцами свои корзинки.
Мать осторожно  придерживала малыша  в этой  толкотне,  пока он  не  стиснул
несколько леденцов в своих пухлых кулачках.
     Тогда самый смелый из мальчиков вскочил  и распахнул закрытую  дверь...
Но  тщетно заглядывали дети в таинственную  комнату:  святой Николаас  исчез
бесследно.
     Вскоре  все  устремились  в другую  комнату, где  стоял  стол, накрытый
тончайшей белоснежной скатертью.  Трепеща  от возбуждения, дети поставили на
него по  башмаку. Дверь заперли крепко-накрепко,  а ключ  спрятали в спальне
матери. Потом все перецеловались, желая друг другу спокойной ночи, поднялись
торжественной семейной  процессией на  верхний  этаж, весело  распрощались у
дверей своих спален - и наконец молчание воцарилось в доме ван Глеков.
     * * *
На  другой день рано утром все  домашние собрались  у  запертой  двери. Дверь торжественно отперли, распахнули - и что же? Всем взорам представилось
зрелище, доказавшее, что святой Николаас свято держит свое слово.
     Каждый башмак был полон  до краев, и рядом с ним  лежали  пестрые груды
всяких  вещей...  Стол  ломился   под  грузом  подарков:  сластей,  игрушек,
безделушек, книг и всякой всячины. Каждый получил подарки, начиная с дедушки
и кончая малышом.
     Маленькая Кати восторженно хлопала в ладоши, давая себе обещание, что у
кошки  теперь  не  будет   никаких  горестей.  Хендрик  скакал  по  комнате,
размахивая над  головой великолепным  луком  и стрелами. Хильда смеялась  от
радости, открывая малиновый  футляр  и вынимая  из него сверкающее ожерелье.
Все  остальные  захлебывались  от  счастья,  любуясь  своими  сокровищами  и
восклицая  то  "ох!",  то  "ах!"  -  точь-в-точь,  как   мы,  американцы,  в
прошлогоднее рождество.
     Держа в руках сверкающее ожерелье и стопку  книг, Хильда протиснулась к
родителям и  протянула им  свое сияющее личико для поцелуя.  Взгляд ее ясных
глаз  был исполнен такой  искренней нежности,  что  мать,  наклонясь  к ней,
шепотом благословила ее.
     - Я в восторге от этой книги, благодарю вас, папа! - промолвила Хильда,
дотрагиваясь подбородком до верхней  книги в стопке. - Я буду читать ее весь
день напролет.
     - Да, милочка, - сказал мейнхеер ван Глек,  - правильно сделаешь: Якобу
Катсу равных нет. Если  дочь моя выучит  на память его "Моральные  эмблемы",
нам с матерью  будет нечему  учить тебя. Книга, которую ты держишь,  - это и
есть "Эмблемы",  лучшее  его  произведение. Она  украшена редкими  гравюрами
работы ван дер Венне.
     Надо  сказать,  что  корешка  этой  книги  не  было видно, и  никто  из
присутствующих еще не успел открыть ее.  Так  что трудно  объяснить, как мог
мейнхеер  ван  Глек  догадаться,  какую  книгу  подарил  его  дочери  святой
Николаас. Странно также, что святой каким-то образом добыл вещи, сработанные
старшими детьми, и  положил их  на стол, прикрепив к ним  ярлычки  с именами
родителей, дедушки и бабушки. Но  все были слишком поглощены своим счастьем,
чтобы заметить эти маленькие несообразности. От Хильды не укрылось выражение
восторга,  которое  всегда появлялось  на  лице ее отца,  когда он говорил о
Якобе  Катсе;  поэтому  она  положила  свою  стопку книг на  стол  и покорно
приготовилась слушать.
     Мейнхеер  ван  Глек говорил очень-очень долго. Длинная его речь на всем
ее протяжении  сопровождалась  приглушенным хором  лающих  собак,  мяукающих
кошек  и  блеющих  ягнят,  не  говоря  уж о погремушке - сверчке из слоновой
кости,  которую  малыш  вертел  с  невыразимым  упоением. В довершение всего
маленький Хейгенс, придравшись к тому, что отец его повысил голос, осмелился
затрубить  в свою новую трубу,  а  Вольферт принялся аккомпанировать  ему на
барабане.
     Добрый  святой Николаас! Что до меня, я ради юных голландцев,  пожалуй,
признаю  его  и  буду  защищать  от  всех  неверующих,  доказывая,  что   он
существует.
     Карл  Схуммель в тот день  был очень  занят: он  по  секрету  доказывал
маленьким детям, что это вовсе не сам святой Николаас к ним приходил. Просто
их же  родные отцы  и  матери  привели в дом человека, переодетого святым, и
сами  завалили столы подарками. Но мы-то с вами лучше знаем, как все было на
самом деле.
     Однако,  если  это действительно приходил святой, почему же  он  в  тот
вечер не  наведался  в дом  Бринкеров? Почему один этот  дом, такой темный и
печальный, был обойден?


    
Глава XIX. НА КАНАЛЕ

В  эту  минуту красивый буер с распущенными  парусами  и развевающимися
вымпелами  неторопливо  скользил  мимо   них.   Палуба  его  кишела  детьми,
закутанными  до  подбородка.  Были   видны  только  их  улыбающиеся  личики,
обрамленные  цветистыми  шерстяными шалями. Они  хором пели  песню  в  честь
святого Николааса.  Мелодия, начатая вразброд, скоро  была подхвачена сотней
голосов и, окрепнув, зазвучала красиво и стройно:

     Покровитель мореходов,
     Добрый друг ребят,
     Мчится вдаль под парусами
     Юный наш отряд.
     "Николаас! Николаас!" -
     Голоса звучат.

     Мы несемся в день морозный -
     Воды подо льдом.
     Друг, ты близко? Друг, ты слышишь?
     Мы тебе поем!
     "Николаас! Николаас!" -
     Мы тебя зовем.

     Солнце яркое весною
     Весь растопит лед.
     Если в сердце светит солнце,
     Юность не уйдет.
     "Николаас! Николаас!" -
     Старость не придет.

     Весел, счастлив, благодарен
     Юный наш отряд;
     Наставленья и подарки
     Он принять был рад!
     Николаас! Николаас! -
     Щедрый друг ребят!
1865

               
                С А Н Т А        К Л А У С

Брет Гарт. Как Санта Клаус пришел в Симпсон-бар


     Пер. - Н.Дарузес.
  В долине реки Сакраменто шли дожди. Северный рукав выступил из берегов,
а через Змеиный ручей нельзя было перебраться.  Валуны,  отмечавшие  летом
брод,  скрылись  под  широкой  пеленой  воды,  простиравшейся   до   самых
предгорий. Дилижанс застрял у Грэнджера, последняя почта увязла в камышах,
и верховой едва спасся вплавь. "Под водой, -  с  патриотической  гордостью
сообщал еженедельник "Лавина Сьерры", - находится  площадь,  равная  штату
Массачусетс".
   И в предгорьях стояла погода не лучше. Горная тропа была покрыта густым
слоем грязи; путь загромождали фургоны, которые  нельзя  было  сдвинуть  с
места  ни  физической  силой,  ни  моральным   воздействием;   дорогу   на
Симпсон-Бар указывали загнанные упряжки и немилосердная брань.  А  дальше,
отрезанный от мира и недоступный человеку, Симпсон-Бар ласточкиным гнездом
лепился к  каменистому  фризу  и  острым  капителям  [фриз  и  капитель  -
архитектурные  детали;  фриз   -   изображение   или   орнамент   в   виде
горизонтальной полосы наверху стены здания;  капитель  -  венчающая  часть
колонны или столба] Столовой горы, содрогаясь под  ураганным  ветром.  Был
канун рождества 1862 года.
   Над поселком спустилась ночь, и огоньки замерцали сквозь туман в  окнах
лачуг по сторонам дороги, вдоль которой теперь с шумом неслись беззаконные
ручьи и гулял мародер-ветер. Большинство жителей, как всегда, собралось  в
лавке Томсона. Они теснились возле раскаленной докрасна печки и в молчании
поплевывали на нее, что являлось принятой среди  них  формой  общения,  до
известной степени заменявшей беседу.  В  самом  деле,  почти  все  способы
увеселения  в  Симпсон-Баре   давно   уже   были   исчерпаны;   наводнение
приостановило работы в ущельях и на реке; денег  на  виски  не  было,  что
лишало  привлекательности  самые  запретные  удовольствия.  Даже   мистеру
Гемлину пришлось покинуть Симпсон-Бар с пятьюдесятью долларами в кармане -
это было все, что  он  смог  реализовать  из  тех  крупных  сумм,  которые
выиграл, успешно практикуясь в своей многотрудной профессии. "Если бы меня
попросили, - говаривал он впоследствии, - если бы меня  попросили  указать
хорошенькую деревушку,  где  отставному  игроку,  который  не  гонится  за
деньгами, можно без скуки поупражняться  в  своем  ремесле,  я  назвал  бы
Симпсон-Бар; но  для  молодого  человека,  обремененного  семейством,  это
занятие  невыгодное".  Так  как   семейство   мистера   Гемлина   состояло
преимущественно из совершеннолетних  особ  женского  пола,  это  замечание
приводится  больше  для  того,   чтобы   продемонстрировать   сатирическое
направление его ума, нежели точный объем его семейных обязанностей.
   Как бы то ни было, жертвы его насмешек проводили этот  вечер  в  лавке,
погрузившись  в  полную  апатию,  порожденную  праздностью  и  скукой.  Их
нисколько не оживило даже неожиданное чмоканье копыт перед крыльцом.  Один
только Дик Буллен перестал прочищать свою трубку и  поднял  голову;  никто
другой не проявил интереса к вошедшему и ничем не показал, что узнает его.
   Это была фигура, достаточно  знакомая  всему  обществу  и  известная  в
Симпсон-Баре под именем Старика, - человек лет пятидесяти,  с  проседью  и
почти лысый, но со свежим,  румяным  лицом,  которое  выражало  готовность
сочувствовать чему угодно, впрочем, не слишком сильную, и  могло,  подобно
хамелеону, принимать любой цвет или оттенок чужих настроений и чувств. Он,
по-видимому, только что покинул какую-то веселую компанию  и,  не  заметив
сначала унылого настроения общества, шутливо хлопнул по плечу первого, кто
подвернулся под руку, и развалился на свободном стуле.
   - Ну и слышал я историю, ребята! Знаете Смайли,  нашего  Джима  Смайли?
Самый занятный парень во всем Симпсон-Баре! Ну так вот, Джим рассказал мне
потешную историю насчет...
   - Болван твой Смайли, - прервал его мрачный голос.
   - Хорек вонючий, - прибавил другой похоронным тоном.
   После таких решительных высказываний наступило молчание.  Старик  обвел
всех быстрым взглядом. Выражение его лица сразу изменилось.
   - Это-то верно, - помолчав, сказал он в раздумье, -  верно,  что  вроде
как болван, да, пожалуй, и на хорька смахивает. Это конечно. - Он помолчал
с минуту, видимо с грустью размышляя о непривлекательности и глупости всем
опротивевшего Смайли.
   - Скверная погода, а, ребята? -  прибавил  он,  входя  в  русло  общего
настроения. - Все мы по уши в долгах, а денег в этом сезоне, должно  быть,
не увидим. А завтра рождество.
   При этих словах среди присутствующих можно было заметить  движение,  но
трудно было сказать, что оно выражало: одобрение или недовольство.
   - Да, - продолжал Старик унылым тоном, который он бессознательно усвоил
за последние минуты, - да,  завтра  рождество,  а  нынче  сочельник.  Вот,
ребята, я и подумал, то есть мне мысль такая пришла, так, ни с того  ни  с
сего, знаете ли, чтобы вы собрались сегодня у меня, повеселились  бы,  что
ли, вместе. А теперь, я думаю, может, вы и не захотите? Не  в  настроении,
может? - прибавил он, заискивающе и тревожно вглядываясь в лица товарищей.
   - Не знаю, право, - ответил Том Флинн, несколько оживляясь. - Может,  и
придем. А как твоя жена, Старик? Что-то она скажет?
   Старик замялся. Его супружеская жизнь была не из удачных,  о  чем  знал
весь Симпсон-Бар. Его первая жена, нежная, милая женщина,  долго  страдала
втайне от ревнивых подозрений мужа, пока в  один  прекрасный  день  он  не
пригласил к себе весь Симпсон-Бар, чтобы уличить ее в неверности. Нагрянув
всей компанией к Старику, они застали робкую  малютку  одну  -  она  мирно
занималась домашним хозяйством - и ретировались, пристыженные и  сбитые  с
толку. Но чувствительной женщине нелегко было  оправиться  от  потрясения,
вызванного  этой  неслыханной  обидой.  С  трудом   восстановив   душевное
равновесие, она выпустила любовника из чулана,  куда  он  был  спрятан,  и
бежала с ним. В  утешение  покинутому  супругу  она  оставила  трехлетнего
мальчика. Теперешняя жена Старика прежде служила у него кухаркой. Это была
крупная женщина, преданная и весьма воинственная.
   Старик еще не успел ответить, как Джо Диммик напрямик высказал  мнение,
что дом не  чей-нибудь,  а  Старика  и  что  на  его  месте  (он  поклялся
всевышним) он приглашал бы кого вздумается, даже если бы это угрожало  его
вечному блаженству; никакие силы  ада,  заметил  он  далее,  не  могли  вы
воспрепятствовать его намерению.
   Все это было изложено в сильных и энергичных выражениях и много  теряет
в неизбежном пересказе.
   - Само собой, оно конечно. Это-то верно, - сказал Старик,  сочувственно
хмурясь. - Насчет этого беспокоиться нечего. Дом мой  собственный,  каждый
гвоздик моими руками вколочен. Вы  ее  не  бойтесь,  ребята.  Она,  может,
малость  поругается  сначала,  по  бабьему  обычаю,  а  там,  глядишь,   и
обойдется.
   Втайне Старик надеялся, что в трудную  минуту  его  поддержат  виски  и
пример более храбрых приятелей.
   Дик Буллен, оракул и вожак Симпсон-Бара, до сих пор молчал.  Теперь  он
вынул трубку изо рта.
   - А как поживает твой Джонни, Старик? По-моему, он что-то  заскучал:  я
его видел на берегу, он швырял камнями в китайцев.  И,  сдается  мне,  без
всякого удовольствия. Вчера их целая партия утонула - выше по реке, - я  и
вспомнил про Джонни, каково-то ему без них будет! Так  если  он  захворал,
может, мы помешаем?
   Отец, явно растроганный не только чувствительной  картиной  предстоящих
Джонни лишений, но и видимым вниманием оратора, поспешил его уверить,  что
Джонни лучше и что "ему полезно будет  немножко  развлечься".  Дик  встал,
встряхнулся и со словами: "Я готов. Ступай вперед, Старик, мы за тобой", -
оказался впереди всех, с диким  воплем  бросился  к  двери  и  выскочил  в
темноту. Пробегая через переднюю комнату, он  выхватил  из  огня  пылающую
головню. Это движение повторили все  остальные.  Толкая  друг  друга,  они
кинулись вслед за ним, и не успел удивленный хозяин понять,  что  задумали
гости, как лавка опустела.
   Ночь была темная,  хоть  глаз  выколи.  Первый  же  порыв  ветра  задул
самодельные факелы, и  только  по  красным  головням,  которые  плясали  и
кружились во мраке, словно пьяные болотные огоньки, можно было догадаться,
где находятся люди. Дорога шла вверх по Сосновому ущелью, в конце которого
широкий и низкий дом, крытый корой, притулился к горному склону.  Это  был
дом Старика и вход в шахту, где он работал, когда приходила  такая  охота.
Здесь компания задержалась на  минуту  из  уважения  к  хозяину,  который,
пыхтя, догонял их.
   - Может, вы здесь минуточку обождете, а  я  пойду  взгляну,  все  ли  в
порядке, - сказал Старик спокойным тоном, который нисколько не выражал его
чувств.
   Это предложение было принято благосклонно,  дверь  отворилась  и  снова
закрылась за хозяином, а компания, прячась под выступом  кровли,  ждала  и
слушала, прижавшись к стене.
   Несколько минут ничего не было слышно, кроме звонкой капели, падавшей с
крыши, да шороха и шума качающихся ветвей.  Они  забеспокоились  и  начали
перешептываться, делясь друг с другом своими подозрениями:
   - Должно быть, старуха проломила ему голову с первого удара!
   - Заманила в шахту да и заперла там, пожалуй!
   - Сбила с ног и сидит на нем верхом!
   - А может, кипятит что-нибудь, обварить нас хочет;  ребята,  станьте-ка
подальше от дверей!
   Как раз в это время звякнула  щеколда,  дверь  медленно  отворилась,  и
чей-то голос сказал:
   - Ну входите, чего мокнуть на дожде!
   Голос не принадлежал ни Старику, ни его жене. Это был  голос  мальчика,
слабый  дискант,  разбитый,  с  той  неестественной   хрипотцой,   которую
порождают только бродяжничество и умение с малых  лет  постоять  за  себя.
Снизу вверх на них смотрело мальчишеское лицо -  лицо,  которое  могло  бы
быть миловидным и даже тонким, если бы изнутри его  не  омрачало  познание
зла, а снаружи - грязь и жизненные лишения. Мальчик кутался  в  одеяло  и,
как видно, только что встал с постели.
   - Входите, - повторил он, - и не шумите. Старик  там,  разговаривает  с
матерью, - продолжал он, указывая на  комнату  рядом,  по-видимому  кухню,
откуда слышался заискивающий голос Старика. - Пусти  меня,  -  буркнул  он
недовольно Дику Буллену, который подхватил его  вместе  с  одеялом,  делая
вид, будто хочет бросить его в огонь, - пусти, старый черт, слышишь?
   Дик, сдерживая улыбку, опустил Джонни на пол, а все остальные, стараясь
не шуметь, вошли и расселись вокруг длинного некрашеного стола в  середине
комнаты. Джонни важно подошел к шкафу, достал оттуда кое-какую провизию  и
выложил ее на стол.
   - Вот виски. И сухари. И копченая селедка. И сыр. - По дороге  к  столу
он откусил кусок сыру. - И сахар.  -  Он  запихнул  горсть  сахару  в  рот
маленькой, очень грязной рукой. - И табак. Есть еще сушеные яблоки, только
я до них не охотник. От яблок живот пучит. Вот, - заключил  он,  -  теперь
валяйте ешьте и  не  бойтесь  ничего.  Я-то  старухи  не  боюсь.  Она  мне
неродная. Ну, всего.
   Он шагнул на порог маленькой комнатки,  чуть  побольше  чулана,  где  в
темном углу стояла детская кровать. С минуту он стоял и глядел на  гостей,
закутавшись в одеяло, из-под которого виднелись босые ноги,  потом  кивнул
им.
   - Эй, Джонни! Ты не собираешься ли опять ложиться? - спросил Дик.
   - Да, собираюсь, - решительно ответил Джонни.
   - Что с тобой, старик?
   - Болен.
   - Чем же ты болен?
   - У меня лихорадка. И цыпки на руках. И ревматизм,  -  ответил  Джонни,
скрываясь в чулане. После  минутного  молчания  голос  его  послышался  из
темноты, должно быть из-под одеяла: - И чирьи.
   Наступило неловкое молчание. Гости поглядывали то друг на друга, то  на
огонь. Не помогло и соблазнительное угощение на столе;  казалось,  вот-вот
ими овладеет то же уныние, что и  в  лавке  Томсона,  но  вдруг  из  кухни
донесся заискивающий голос Старика; он неосторожно заговорил громче:
   - Конечно,  это-то  верно.  Само  собой,  все  они  лентяи,  пьяницы  и
бездельники, а этот Дик Буллен почище всех остальных.  Хватило  же  смысла
тащиться в гости, когда в доме больной и есть нечего. Я им так  и  сказал.
"Буллен, - говорю, - ты либо пьян вдребезги, либо совсем дурак, -  говорю,
- что это тебе в голову взбрело? Стэйплс, - говорю, - будь же человеком, и
не стыдно тебе поднимать дым коромыслом у меня в  доме,  когда  все  лежат
больные?" Так вот нет же, взяли и пришли. Чего и ждать  от  этого  сброда,
который шляется тут по Симпсон-Бару!
   Компания разразилась хохотом. Был ли этот хохот слышен  на  кухне,  или
взбешенная супруга Старика  истощила  все  другие  способы  выразить  свое
презрение и негодование, сказать трудно, но кухонная  дверь  вдруг  сильно
хлопнула. Через минуту вошел Старик  в  полном  неведении  причины  общего
веселья и кротко улыбнулся.
   -  Старухе  вздумалось  сбегать  тут   неподалеку,   навестить   миссис
Мак-Фадден, - развязно объяснил он, садясь к столу.
   Как ни  странно,  этот  досадный  случай  пришелся  кстати  и  разогнал
неловкость, которую начинали чувствовать все гости, и  вместе  с  хозяином
вернулась свойственная им непосредственность.  Я  не  собираюсь  описывать
застольное  веселье   этого   вечера.   Любознательный   читатель   должен
удовлетвориться указанием, что разговоры  отличались  той  же  возвышенной
содержательностью, той же осторожностью в выражениях, тем же  тактом,  тем
же изысканным красноречием и той же  логикой  и  связностью  речи,  какими
отличаются подобные мужские сборища к концу вечера в более  цивилизованных
местностях и при более счастливых обстоятельствах. Рюмок не  били,  оттого
что их вовсе не было; виски не лили без толку на пол и на стол, оттого что
его и так не хватало.
   Около полуночи веселье было прервано.
   - Тсс, -  сказал  Дик  Буллен,  поднимая  руку.  Из  чулана  послышался
ворчливый голос Джонни: "Ох, па!"
   Старик поспешно встал и скрылся в чулане. Вскоре он появился снова.
   - Опять у него ревматизм разыгрался, - объяснил он. - Надо бы растереть
мальчишку.
   Он взял со стола оплетенную бутыль и встряхнул ее. Она была пуста.  Дик
Буллен, сконфуженно улыбаясь,  поставил  на  стол  свою  жестяную  кружку,
другие тоже. Старик обследовал содержимое кружек и  сказал  с  надеждой  в
голосе:
   - Пожалуй, хватит: ему ведь немного нужно. А вы все подождите минуту, я
скоро вернусь. - И скрылся в чулане,  захватив  с  собой  виски  и  старую
фланелевую рубашку. Дверь закрылась неплотно, и последовавший  диалог  был
отчетливо слышен.
   - Ну, сынок, где у тебя больше всего болит?
   - Иногда повыше, вот здесь, иногда пониже, вот тут, а  всего  хуже  вот
где, отсюда и досюда. Потри здесь, па.
   Молчание как будто указывало на то, что растирание  идет  вовсю.  Потом
Джонни сказал:
   - Веселитесь там, па?
   - Да, сынок.
   - Ведь завтра, рождество?
   - Да, сынок. Ну, а теперь как тебе?
   - Лучше. Потри немножко пониже. А что это за рождество все-таки?  Зачем
оно?
   - Это уж такой день.
   Такого исчерпывающего объяснения было, по-видимому, достаточно,  потому
что растирание продолжалось молча.
   Скоро Джонни заговорил снова:
   - Мать говорила, будто везде, кроме Симпсон-Бара, все дарят друг  другу
на рождество подарки, а потом как начала тебя ругать!  Она  говорит,  есть
такой человек, зовут его Санди Клас, понимаешь, не белый, а вроде китайца,
он спускается по трубе в ночь под  рождество  и  приносит  подарки  детям,
мальчикам вроде меня. Кладет будто бы в башмаки! Вот  ведь  как  она  очки
втирает! Полегче теперь, па, где же ты трешь, совсем не  там  болит.  Врет
небось лишь бы позлить нас с тобой? Не три здесь... Да что с тобой, па?
   В торжественной тишине, окутавшей дом, ясно  слышались  вздохи  ближних
сосен и капель, падавших с листьев. Голос Джонни тоже стал тише, когда  он
опять заговорил:
   - Нечего тебе расстраиваться, ведь я теперь скоро поправлюсь. А что там
гости делают?
   Старик приоткрыл дверь и выглянул. Гости сидели довольно  мирно,  а  на
столе валялось несколько серебряных монет и тощий кошелек из оленьей кожи.
   - Бьются об  заклад,  а  может,  хотят  сыграть  партию-другую.  Все  в
порядке, - ответил он Джонни и снова принялся за растирание.
   -  Мне  бы  тоже  хотелось  перекинуться  в  картишки,  выиграть   хоть
что-нибудь, - задумчиво сказал Джонни, помолчав немного.
   Старик бегло повторил привычную, как видно, формулу, что  пусть  только
Джонни подождет, вот попадется отцу богатая жила, тогда у них  будет  уйма
денег и т.д. и т.д.
   - Да, - сказал Джонни, - только ничего тебе не попадется. И не  все  ли
равно - тебе попадется или я  выиграю?  Лишь  бы  повезло.  А  вот  насчет
рождества - занятная штука, верно? Почему она называется "рождество"?
   Может быть, из опасения, как бы не подслушали гости, а может  быть,  из
смутного чувства неловкости Старик отвечал  так  тихо,  что  его  не  было
слышно в соседней комнате.
   - Да, - сказал Джонни, проявляя теперь меньше интереса к разговору, - я
уж о нем слышал. Ну ладно, хватит, па. Как будто полегче стало.  А  теперь
закутай меня получше одеялом.  Вот  так.  Ну,  а  теперь,  -  прибавил  он
приглушенным шепотом, -  посиди  тут  со  мной,  пока  я  не  усну.  -  Он
высвободил руку из-под одеяла и, уцепившись  за  отцовский  рукав,  улегся
снова.
   Несколько минут Старик терпеливо ждал. Потом его любопытство  возбудила
странная тишина; не  отходя  от  постели,  он  осторожно  приоткрыл  дверь
свободной рукой  и  заглянул  в  большую  комнату.  К  его  беспредельному
удивлению, там было темно и  пусто.  Но  как  раз  в  это  время  головня,
дотлевавшая на очаге, подломилась, и при свете взметнувшегося  пламени  он
увидел у гаснущего очага фигуру Дика Буллена.
   - Эй!
   Дик вздрогнул, поднялся в места и нетвердыми шагами подошел к нему.
   - Где ребята? - спросил Старик.
   - Пошли немножко пройтись вверх по каньону. Скоро зайдут за мной. Я жду
их с минуты на минуту. Ты что так  уставился.  Старик?  -  прибавил  он  с
принужденным смехом. - Думаешь, я пьян?
   Старику была бы простительна такая мысль, потому что глаза у Дика  были
влажные и лицо  раскраснелось.  Он  сделал  несколько  шагов  по  комнате,
подошел к очагу, зевнул, встряхнулся, застегнул куртку и засмеялся.
   - Маловато было виски, Старик. А ты не вставай, - продолжал  он,  когда
Старик сделал попытку высвободить  рукав  из  пальцев  Джонни.  -  Что  за
церемония! Сиди где сидишь, я сию минуту ухожу. Да вот и они.
   В дверь негромко постучали. Дик Буллен быстро отпер, кивком простился с
хозяином и скрылся.
   Старик пошел  бы  за  ним,  если  бы  не  ребенок,  который  и  во  сне
бессознательно цеплялся за его рукав. Он легко мог бы высвободиться:  рука
была маленькая, слабая, исхудалая. Но может быть, именно потому, что  рука
была маленькая, слабая и худая, он раздумал и,  подтащив  стул  поближе  к
постели  ребенка,  опустил  на  нее  голову.  Как  только  он  принял  эту
беззащитную позу, на нем сказались недавние возлияния. Комната светлела  и
темнела, появлялась и пропадала, наконец совсем исчезла из  глаз  -  и  он
уснул.
   Тем временем Дик Буллен, закрыв дверь, очутился лицом к лицу со  своими
товарищами.
   - Ты готов? - спросил Стэйплс.
   - Готов, - сказал Дик. - Который час?
   - За полночь, - ответил тот. - Смотри, справишься ли? Ведь это чуть  ли
не пятьдесят миль туда и обратно.
   - Знаю, - коротко ответил Дик. - А где кобыла?
   - Билл и Джек ждут с ней на перекрестке.
   - Пусть подождут еще минутку, - сказал Дик.
   Он повернулся и тихо вошел в дом. В свете оплывающей свечи и  гаснущего
очага он увидел, что дверь  в  чулан  открыта.  Подойдя  на  цыпочках,  он
заглянул туда. Старик храпел на стуле, его  плечи  сползли  вниз,  длинные
ноги беспомощно вытянулись, шляпа съехала на глаза. Рядом с ним, на  узкой
деревянной кроватке, спал Джонни,  укутанный  в  одеяло  так  плотно,  что
виднелась только светлая полоска лба да влажные от пота вихры. Дик  Буллен
сделал шаг вперед, остановился в нерешимости и оглянулся  через  плечо  на
пустую комнату. Все было тихо. Вдруг, набравшись  смелости,  он  расправил
обеими руками свои огромные усы и наклонился над спящим мальчиком. Но  как
раз в это время коварный ветер, притаившийся в засаде, метнулся по  трубе,
раздул уголья и осветил комнату наглым блеском - и Дик бежал в смущении  и
страхе.
   Товарищи уже дожидались его на перекрестке.  Двое  из  них  боролись  в
темноте с  какой-то  неясной,  бесформенной  массой,  которая,  когда  Дик
подошел ближе, приняла образ крупной чалой лошади.
   Это была та самая кобыла. Ее нельзя было  назвать  красавицей.  Римский
профиль,  выпирающий  круп,   горбатая   спина,   крытая   жесткой   лукой
мексиканского седла, и  прямые,  как  палки,  костлявые  ноги  с  широкими
бабками - и во всем этом ни тени грации. Полуслепые, по  полные  коварства
белесые глаза, отвислая нижняя губа,  нелепая  масть  -  все  в  ней  было
сплошное безобразие и норовистость.
   - Ну, ребята, - сказал Стэйплс, - станьте-ка подальше  от  копыт  и  не
зевайте! Хватайся сразу за гриву да смотри не упусти правое стремя. Пошел!
   Прыжок в седло, недолгая борьба,  скачок  коня,  и  люди  шарахаются  в
стороны, копыта описывают в воздухе круг, еще два скачка на месте -  земля
дрожит, быстро звякают шпоры, и голос Дика доносится откуда-то из темноты:
   - Все в порядке!
   - Не возвращайся по нижней дороге, разве только если  времени  будет  в
обрез! Не натягивай поводья, когда будешь спускаться с горы.  Мы  будем  у
брода ровно в пять. Пошел, ого-го! Вперед!
   Короткий плеск, искра, выбитая  из  камня  на  дороге,  стук  копыт  по
каменистой тропе за поселком - и Дик скрылся из виду.


   Воспой же, о муза, поездку Ричарда Буллена! Воспой рыцарскую  доблесть,
благородную цель, смелый подвиг и схватку с бродягами, трудный путь и  все
опасности, каким подвергался цвет  и  гордость  Симпсон-Бара!  Увы,  какая
привередница, эта муза! Она не хочет и слышать о норовистом коне и дерзком
всаднике в лохмотьях, мне приходится следовать за ними пешком, в прозе!
   Был час ночи, и Дик только что доехал до Змеиной  горы.  За  это  время
Ховита проявила все свои недостатки и выкинула все свои фокусы. Трижды она
споткнулась. Дважды задирала она свой римский нос, натягивая  поводья,  и,
не обращая  внимания  на  удила  и  шпоры,  с  бешеной  быстротой  неслась
напрямик. Дважды становилась она на дыбы и,  встав,  падала  на  спину,  и
проворный Дик дважды садился в седло  невредимый,  прежде  чем  она  снова
начинала брыкаться. А милей дальше, у подножия Змеиной горы,  был  Змеиный
ручей. Дик знал, что именно там решится, может ли  он  выполнить  то,  что
задумал, и, свирепо стиснув зубы, дал  шенкеля  и  перешел  от  обороны  к
энергичному наступлению. Разъяренная Ховита начала спускаться с горы.  Тут
хитроумный Ричард сделал вид, будто хочет сдержать ее, притворно бранясь и
тревожно вскрикивая. Нечего и говорить, что Ховита немедленно понесла.  Не
стоит говорить и о скорости спуска - она занесена в  анналы  Симпсон-Бара.
Достаточно сказать, что  всего  мгновение  спустя,  как  показалось  Дику,
Ховита уже разбрызгивала грязь на топких берегах  Змеиного  ручья.  Как  и
ожидал Дик, с разбегу она пронеслась  далеко  вперед  и  не  смогла  сразу
остановиться, и  Дик,  натягивая  поводья,  очутился  на  середине  быстро
несущегося потока. Еще несколько минут  вплавь  и  вброд,  и  Дик  перевел
дыхание на другом берегу.
   Дорога от Змеиного ручья до Красной горы была довольно  ровная.  То  ли
Змеиный ручей охладил пыл Ховиты, то ли искусство наездника  показало  ей,
что он хитрее, но Ховита больше не тратила энергии на пустые капризы. Один
раз она брыкнулась, но только по привычке; один раз шарахнулась в сторону,
но только потому, что завидела на  перекрестке  свежевыкрашенную  часовню.
Под  ее  звонкими  копытами  мелькали  овраги,  канавы,  песчаные   бугры,
зеленеющие луговины. Она  сильно  вспотела,  раза  два  кашлянула,  но  не
ослабела и не сдала. К двум часам всадник  миновал  Красную  гору  и  стал
спускаться  на  равнину,  десятью  минутами  позже   возницу   курьерского
дилижанса настиг и обогнал "человек верхом на кляче",  -  событие,  вполне
достойное упоминания. В половине третьего  Дик  привстал  на  стременах  и
громко закричал.
   Сквозь разорванные облака блестели звезды, и среди равнины перед  Диком
встали две колокольни, флаг на шесте и неровный ряд черных  строений.  Дик
звякнул шпорами, взмахнул риатой, и Ховита рванулась вперед. Минутой позже
она  проскакала  по  улице  Татлевилла  и  остановилась  перед  деревянной
верандой гостиницы "Всех Народов".
   То, что произошло  в  ту  ночь  в  Татлевилле,  собственно  говоря,  не
относится к нашему повествованию. Однако я могу кратко сообщить, что, сдав
Ховиту сонному конюху,  которого  она  сразу  привела  в  чувство,  лягнув
хорошенько, Дик вместе с барменом отправились в обход  спящего  города.  В
салунах и игорных домах еще кое-где мерцали огни, но, минуя эти дома,  они
останавливались перед запертыми лавками и настойчивым  стуком  и  громкими
криками поднимали хозяев с постели, заставляли отпирать лавки и показывать
товар. Иногда их встречали бранью, но чаще внимательно и  с  интересом,  и
переговоры неизменно заканчивались выпивкой. Было уже три часа, когда  эта
увеселительная прогулка кончилась и Дик с небольшим  прорезиненным  мешком
за плечами вернулся в гостиницу.  Но  здесь  его  подстерегала  Красота  -
Красота, полная очарований, в пышной одежде, с обольстительными речами и с
испанским акцентом. Напрасно повторяла она  приглашение  в  "Эксцельсиор".
Это приглашение было решительно отвергнуто сыном  Сьерры;  отказ  смягчила
улыбка и последняя золотая монета. Потом Дик вскочил в седло и помчался по
пустынной улице и дальше - по еще более пустынной равнине, и  скоро  огни,
черная линия домов, колокольни и флаг затерялись за его спиной  и  ушли  в
землю.
   Буря  рассеялась,  воздух  был  живительный  и  холодный,  стали  видны
очертания придорожных вех.  В  половине  пятого  Дик  добрался  только  до
часовни на перекрестке. Чтобы не подниматься в гору,  он  поехал  окольной
дорогой; в густой грязи этой дороги Ховита на каждом шагу увязала по самые
щетки. Это была плохая подготовка к непрерывному  подъему  следующих  пяти
миль, но Ховита, подбирая под себя ноги, взяла этот подъем, как всегда, со
слепой, безрассудной яростью, и через полчаса добралась до ровной  дороги,
которая вела к Змеиному ручью. Еще полчаса -  и  Дик  будет  у  ручья.  Он
бросил поводья на шею лошади, свистнул ей и запел песню.
   Вдруг Ховита шарахнулась в сторону с такой  силой,  что  менее  опытный
наездник не усидел бы в  седле.  С  насыпи  спрыгнула  какая-то  фигура  и
повисла на поводу, а в то  же  время  впереди  на  дороге  выросли  темные
очертания коня и всадника.
   - Руки вверх! - с бранью скомандовало это второе видение.
   Дик почувствовал, что лошадь пошатнулась, задрожала и  словно  подалась
под ним. Он понял, что это означает, и приготовился к самому худшему.
   - Прочь с дороги, Джек  Симпсон,  я  тебя  узнал,  окаянный  грабитель.
Прочь, не то...
   Он не кончил фразы. Ховита могучим  прыжком  взвилась  на  дыбы,  одним
движением упрямой головы отбросила повисшую на поводьях  фигуру  и  бешено
ринулась вперед, на преграду. Проклятие,  выстрел  -  и  лошадь  вместе  с
грабителем покатилась на дорогу, а через секунду Ховита была уже далеко от
места встречи.  Но  правая  рука  наездника,  пробитая  пулей,  беспомощно
повисла вдоль тела.
   Не замедляя бега Ховиты, он переложил поводья в левую  руку,  но  через
несколько минут ему пришлось остановиться и подтянуть подпругу, ослабевшую
при падении. С больной рукой на это ушло  немало  времени.  Погони  он  не
боялся, но, взглянув на небо, заметил, что звезды на востоке уже гаснут, а
отдаленные вершины утратили свою призрачную белизну  и  чернеют  на  более
светлом фоне неба. Близился день. Весь поглощенный одной мыслью, он  забыл
о ноющей ране и снова, вскочив в седло,  поскакал  к  Змеиному  ручью.  Но
теперь дыхание Ховиты стало прерывистым. Дик шатался в седле, а  небо  все
светлело и светлело.
   Погоняй, Ричард, скачи, Ховита! Помедли, рассвет! Когда он подъезжал  к
ручью, в ушах у него шумело. Была ли это  слабость  от  потери  крови  или
что-нибудь другое? Когда он съехал с холма, голова  у  него  кружилась,  в
глазах темнело, и он не узнавал местности. Неужели он  поехал  не  по  той
дороге, или это в самом деле Змеиный ручей?
   Да, это был он. Но шумливый ручей, который он переплыл несколько  часов
назад, вздулся больше чем вдвое и  теперь  катился  быстрой  и  неодолимой
рекой, отделяя от него Змеиную гору. В первый раз за  эту  ночь  сердце  у
него дрогнуло. Река, гора, светлеющая полоса на востоке поплыли перед  его
глазами. Он закрыл глаза, чтобы прийти в  себя.  В  этот  краткий  миг  по
какой-то причуде воображения перед ним возник чуланчик  в  Симпсон-Баре  и
фигуры спящих отца и ребенка. Широко раскрыв  глаза,  он  сбросил  куртку,
пистолет, сапоги и  седло,  привязал  свою  драгоценную  ношу  покрепче  к
плечам, стиснул голыми коленями бока Ховиты и с криком бросился в  мутную,
желтую  воду.  С  противоположного  берега  тоже  послышался  крик,  когда
человека  и  лошадь,  несколько  минут  боровшихся  с  сильным   течением,
подхватило и понесло вниз среди крутящихся бревен  и  вырванных  с  корнем
деревьев.


   Старик вздрогнул и проснулся. Огонь в  очаге  погас,  свеча  в  большой
комнате догорала, вспыхивая, и в дверь кто-то стучался. Он отпер дверь, но
с испугом отступил перед насквозь промокшим полуголым человеком,  который,
пошатнувшись, ухватился за косяк.
   - Дик?
   - Тише! Он еще не проснулся?
   - Нет. Но послушай. Дик...
   - Молчи, старый дурень, дай мне виски, живей! Старик побежал и вернулся
с пустой бутылкой. Дик хотел было выругаться, но сил у него не хватило. Онзашатался, ухватился за ручку двери и сделал знак Старику.
   - Там в мешке у меня есть кое-что для Джонни. Сними его. Я не могу.
   Старик отвязал мешок и положил его перед измученным Диком.
   - Развяжи, да поживее!
   Старик дрожащими руками  развязал  веревку.  В  мешке  были  плохонькие
игрушки, дешевые и довольно грубые,  -  разумеется,  откуда  было  взяться
изяществу! - но ярко раскрашенные и блестевшие фольгой. Одна из  них  была
сломана, другая безнадежно попорчена водой, а на третьей - такая  беда!  -
виднелось зловещее красное пятно.
   - Не бог знает что, это верно, - сказал мрачно Дик, - но лучше этих  мы
не достали... Возьми их, Старик, и положи ему в чулок, да скажи...  скажи,
знаешь ли... Поддержи меня, Старик... - Старик  успел  подхватить  его.  -
Скажи ему, - говорил Дик, слабо улыбаясь, - что приходил Санта Клаус.
   Вот так, весь в грязи, оборванный, взлохмаченный и небритый, с повисшей
беспомощно рукой, Санта Клаус пришел в Симпсон-Бар и свалился  без  чувств
на первом пороге. А следом за ним явилась рождественская  заря  и  тронула
дальние вершины теплым светом неизреченной любви. Она так ласково смотрела
на Симпсон-Бар, что вся гора, словно застигнутая врасплох за добрым делом,
покраснела до небес.
1872

Лаймен Фрэнк Баум

Жизнь и приключения Санта-Клауса

МОЛОДОСТЬ
Глава первая. Бурзи
Вы слыхали про огромный Лес Бурзи? Моя няня часто пела мне о нём, когда я был маленьким. Она пела о больших деревьях, прижавшихся друг к другу, об их корнях, переплетающихся под землёй, об их одежде из грубой коры и причудливо раскинутых кривых ветвях; о густой листве, покрывающей весь Бурзи, как шатёр, и о солнечных лучах, проскальзывающих сквозь неё, — они падают на землю маленькими пятнышками и отбрасывают затейливые, странные тени на мхи, лишайники и кучки сухих листьев.Лес Бурзи необъятный, величественный и страшный для тех, кто в нём оказался. С залитой солнцем поляны забредаешь в его лабиринты — сначала он кажется угрюмым, потом приятным, и постепенно открываешь, что он полон бесчисленных сокровищ.Сотни лет стоит он в своём великолепии, храня тишину, которая нарушается только шорохом бурундуков, ворчаньем диких зверей и пением птиц.Но есть здесь и другие обитатели. Природа с самого начала заселила Лес феями и нимфами, карликами-нуками и коротышками-рилами. И пока Бурзи стоит, он будет и домом, и убежищем, и местом для игр этих милых бессмертных созданий, которые припеваючи живут в его чаще.Цивилизация ещё не добралась сюда. И доберётся ли когда-нибудь?
Глава вторая. Сын Леса
Однажды давным-давно, наши прадедушки едва помнят это время, жила в огромном Бурзи лесная нимфа по имени Несил. Она была близкой родственницей могущественной Королевы Зурлины. Домик её стоял под сенью раскидистого дуба. Каждый год, в День Цветения, когда на деревьях распускаются почки, Несил подносила Золотой Кубок Великого Ака к губам Королевы, которая выпивала напиток в честь процветания Леса. Видно, она была важной персоной, эта нимфа. Кроме того, говорят, что её высоко ценили за красоту и грацию.Она сама не знала, когда появилась на свет; не знала и Королева Зурлина, и даже сам Великий Ак. Это было давно, когда мир был молод и нимфы были нужны, чтобы охранять леса и ухаживать за молодыми деревцами. И вот в один прекрасный день, который никто не помнит, появилась Несил — сияющая, прелестная, стройная, как молодое деревце, ради которого она и была создана.Волосы её были цвета молодого каштана, глаза — голубые на солнце и тёмные в тени, на щёчках цвели розы — нежные, как облака на закате, а полные губы были ярко-красными и сладкими. Она одевалась в одежды цвета дубовых листьев, как и все нимфы: это их самый любимый цвет. На свои маленькие ножки она надевала сандалии, а шёлковые локоны ничем не покрывала.Обязанностей у неё было немного, и они были немного, и они были несложные. Несил не позволяла вредным сорнякам расти под её деревьями, чтобы они не высасывали из земли соки, нужные её подопечным. Она отпугивала злых гадголов, которые летали вокруг деревьев и ранили их стволы, чтобы деревья поскорее поникли и умерли от их яда. В сухую погоду она приносила воду из ручьёв и прудов и поливала корни своих чахнувших питомцев.Так было в самом начале. А потом сорняки поняли, что им нельзя расти там, где живут лесные нимфы; противные гадголы больше не смели подлетать близко; деревья выросли и окрепли и лучше переносили засуху. Время же тянулось медленно, год за годом, скучно, без событий. Весёлые нимфы этого не любят.Правда, у обитателей Леса было много праздников. В каждое полнолуние они водили Королевский Хоровод вокруг Королевы. Были ещё Ореховые Пиры, Фестивали Осенних Цветов, Торжественные Церемонии Падающей Листвы и пирушки в День Цветения. Но между ними всё же оставалось много скучных часов.Сёстрам Несил и в голову не приходило, что лесная нимфа может быть чем-то недовольна. Она же поняла это после многих лет размышлений и, решив, что жизнь скучна и утомительна, уже не могла более терпеть такого положения — она страстно захотела делать что-нибудь действительно интересное, посвятить свою жизнь таким вещам, о которых лесные нимфы раньше и мечтать не могли. Только Закон Леса удерживал её от того, чтобы пуститься на поиски приключений.И вот когда нашей хорошенькой нимфой овладели такие настроения, Великий Ак навестил Лес Бурзи и позволил лесным нимфам, по традиции, пристроиться у его ног и слушать мудрые речи, которые произносили его уста. Ак — Лесной Хозяин Мира; он всё видит и знает больше, чем человек.В ту ночь он держал руку Королевы нимф. Всех нимф он любил, как отец любит своих детей. Несил лежала у его ног среди своих сестёр и внимательно слушала его слова.— Мы так счастливы, красавицы мои, на наших лесных полянах, — говорил Ак, задумчиво поглаживая седую бороду, — что ничего не знаем о печалях и несчастьях, выпавших на долю бедных смертных, которые живут на открытых пространствах земли. Правда, они не нашего племени, но у тех, кто так богато одарён, как мы, должно быть сострадание. Часто, проходя мимо жилища какого-нибудь страдающего смертного, я испытываю желание остановиться и избавить беднягу от его несчастий. Однако страдание в меру — естественный удел смертных, и нам не следует вмешиваться в законы Природы.— Тем не менее, — сказала прекрасная Королева, наклонив свою золотистую головку к Лесному Хозяину, — нетрудно догадаться, что Ак не раз помогал этим несчастным смертным.Ак улыбнулся:— Иногда, когда в беду попадают совсем ещё маленькие дети, смертные зовут меня — и я спасаю их. В жизнь мужчин и женщин я не смею вмешиваться: они должны нести ношу, которую Природа им предназначила. Но беспомощные младенцы, невинные дети людей, имеют право на счастье, пока не станут взрослыми и не смогут переносить испытания, которым подвергается род человеческий. Поэтому я стараюсь помочь им. Недавно — может быть год тому назад, я обнаружил четырёх бедных малышей, ютившихся в деревянной хижине. Они могли замёрзнуть до смерти. Их родители ушли в соседнюю деревню, чтобы добыть еду, и оставили в очаге огонь, чтобы дети не замёрзли. Но поднялась буря и снег занёс дороги; их путь оказался долгим. Между тем огонь погас и мороз пробрал ребятишек до костей.— Бедняжки! — прошептала Королева. — Что же ты сделал?— Я позвал Нелько, приказал ему принести дров из моих лесов и дуть на огонь, пока он хорошенько не разгорится и не согреет комнатушку, где лежали дети. И они перестали дрожать и спокойно спали, пока не вернулись родители.— Я рада, что ты это сделал, — сказала добрая Королева, с сияющей улыбкой глядя на Хозяина, а Несил, которая жадно ловила каждое слово, шёпотом вторила ей: «Я тоже рада».— И как раз сегодня ночью, — продолжал Ак, — подходя к Бурзи, я услышал слабый голос, как мне показалось, детский. Я огляделся вокруг и обнаружил на траве у опушки Леса, беспомощного младенца, совершенно голого и жалобно плачущего. Неподалёку под пологом Леса притаилась львица Шигра, готовая сожрать младенца на ужин.— И что же ты сделал, Ак? — затаив дыхание, спросила Королева.— Почти ничего, потому что спешил на встречу с моими нимфами. Но я приказал Шигре лечь около ребёнка и накормить его своим молоком, чтобы он не плакал от голода. И я велел ей предупредить всех зверей и гадов лесных, чтобы они не причинили вреда малышу.— Я рада, что ты это сделал, — сказала Королева с облегчением; но на этот раз Несил не повторила её слова, ибо со странной решимостью она вдруг незаметно удалилась.Гибкая фигурка нимфы быстро мчалась по лесным тропинкам, пока не достигла края дремучего Леса Бурзи. Здесь она остановилась и с любопытством огляделась. Никогда раньше Несил не забиралась так далеко, ибо Закон Леса повелевал нимфам жить в самой чаще.Несил знала, что нарушает Закон, но это её не остановило.Она решила своими глазами увидеть младенца, о котором говорил Ак, ибо ещё никогда не видела человеческое дитя. Все бессмертные — взрослые, среди них нет детей.Вглядевшись в тень под деревьями, Несил увидела лежащего на траве ребёнка. Сейчас он сладко спал, напившись молока, которое дала ему Шигра. Он был ещё слишком мал, чтобы чувствовать опасность, и, если голод не мучил его, он был доволен.Нимфа тихонько подобралась к малышу и опустилась на траву; длинное платье цвета дубовых листьев окутало её, как паутина. Прелестное личико Несил выражало любопытство и удивление, но прежде всего нежность и жалость, свойственные женщине. Ребёнок, видно, недавно появился на свет; он был розовый, с пухлыми щёчками и совершенно беспомощный. Нимфа глядела на него, пока он не открыл глаза, улыбнулся ей и протянул маленькие ручки в ямочках. В следующее мгновение Несил прижала его к груди и поспешила по тропинкам в Лес.
Глава третья. Ребёнка принимают
Лесной хозяин вдруг встал и нахмурился:— Я чувствую присутствие чужого в Лесу.Королева и её нимфы обернулись и увидели, что перед ними стоит Несил, крепко прижимая к груди спящего ребёнка и с вызовом глядя на всех тёмными синими глазами.Так они и стояли какое-то время — нимфы в изумлении и оцепенении, а Лесной Хозяин, постепенно добрея, внимательно разглядывал прекрасную бессмертную, которая сознательно нарушила Закон. Потом Великий Ак, к удивлению всех, ласково погладил вьющиеся локоны Несил и поцеловал её в лоб.— Сколько себя помню, — сказал он с нежностью, — впервые нимфа ослушалась меня и нарушила мой Закон, но в душе я не могу найти слов порицания. Чего ты хочешь, Несил?— Позвольте мне оставить ребёнка себе! — взмолилась Несил, задрожав и упав на колени.— Здесь, в Лесу Бурзи, куда ещё никогда не проникало человеческое племя? — изумился Ак.— Да, здесь, в Лесу Бурзи, — смело ответила Нимфа. — Это мой дом, и я устала от безделья. Позвольте мне заботиться о ребёнке! Посмотрите, какой он слабый и беспомощный. Он же не может причинить вреда Бурзи и Лесному Хозяину Мира!— Но Закон, дитя моё, Закон! — воскликнул Ак со всею строгостью.— Закон создан Лесным Хозяином, — возразила Несил, — и если он разрешит мне заботиться о ребёнке, которого он сам спас от смерти, кто во всём мире посмеет мне помешать?Королева Зурлина, которая всё время внимательно прислушивалась к разговору, радостно захлопала в свои хорошенькие ладошки, услышав ответ нимфы.— Ты попался, Ак! — воскликнула она со смехом. — Я умоляю тебя, прислушайся к просьбе Несил.Как обычно в задумчивости, Хозяин медленно поглаживал седую бороду. Потом он сказал:— Она оставит дитя себе, и я возьму его под свою защиту. Но предупреждаю вас, что я смягчил Закон в первый и в последний раз, впредь я его не нарушу. Никогда, до скончания Света, смертный не будет принят бессмертными. Иначе нам придётся отказаться от нашей счастливой жизни и подвергнуть себя волнениям и несчастьям. Спокойной ночи, мои нимфы!Ак покинул их, а Несил поспешила в свой домик, чтобы там радоваться обретённому сокровищу.
Глава четвёртая. Клаус
На следующий день домик Несил стал самым популярным местом в Лесу. Нимфы толпились вокруг ребёнка, спавшего у Несил на коленях. Глядя на обоих с любопытством и восхищением, они не скупились на хвалу доброму Великому Аку, который позволил Несил оставить себе ребёнка и заботиться о нём. Даже Королева пришла взглянуть на невинное дитя и подержать беспомощную пухлую ручку в своей прекрасной руке.— Как мы его назовём, Несил? — спросила она, улыбаясь. — Ты же понимаешь, что у него должно быть имя.— Пусть его зовут Клаус, — ответила Несил, — что значит «малыш».— А ещё лучше Неклаус, — предложила Королева. — Это будет значить «малыш Несил».Нимфы захлопали в ладоши от восторга, и ребёнку дали имя Неклаус*, хотя Несил всё-таки больше нравилось называть его Клаусом, и спустя какое-то время сёстры последовали её примеру.Несил собрала для Клауса самый мягкий мох по всему Лесу и устроила ему постельку в своём домике. Еды малышу хватало. Нимфы искали в Лесу цветочное вымя — плоды козьего дерева. Внутри плодов было сладкое молочко, и лани с нежными глазами также охотно делились своим молоком, чтобы накормить маленького незнакомца, и львица Шигра часто украдкой подползала к домику, ложилась около ребёнка и, тихо мурлыча, кормила его.Итак, малыш процветал, становился больше и крепче с каждым днём, а Несил учила его говорить, ходить и играть.И мысли, и слова его были добрыми и нежными, потому что нимфы не знали, что такое зло, и их сердца были любящими и чистыми. Он стал любимцем обитателей Леса. Ак своим декретом запретил птицам, зверям и гадам нападать на него, и поэтому Клаус без страха мог гулять там, где хотел.Скоро и другие бессмертные узнали, что нимфы Бурзи приняли человеческое дитя и что это было сделано с позволения Великого Ака. Поэтому многие из них приходили навестить маленького приёмыша и разглядывали его с большим интересом. Сначала коротышки рилы, которые приходились двоюродными братьями лесным нимфам, хотя совсем на них не походили. Рилы ухаживают за цветами и растениями, так же, как нимфы ухаживают за деревьями. Они бродят по всему свету в поисках удобрений, необходимых цветущим растениям, и своей яркой раскраской распустившиеся цветы обязаны тем красителям, которыми рилы поливают землю и которые текут по тонким венам корней и стеблям растений, помогая им расти. Доверенные им цветы постоянно расцветают и увядают, поэтому рилы обычно очень заняты, но они веселы и беззаботны, и другие бессмертные любят их.Потом пришли карлики нуки, которые следят за всеми зверями в мире, и добрыми, и злыми хищниками. Нукам приходится нелегко, потому что многие звери не хотят повиноваться. Но в конце концов рилы справляются с ними, и некоторые правила нуков соблюдают даже самые свирепые животные. Из-за множества забот нуки выглядят старыми, усталыми и сгорбленными, а по характеру они грубоваты, так как постоянно имеют дело с дикими существами; зато их правила — единственные, помимо Законов Лесного Хозяина, которые соблюдают лесные звери.Ещё приходили феи, опекавшие людей. Их очень заинтересовало то, что Клауса приняли в Лесу, потому что законы фей запрещают им знакомиться с их подопечными-людьми. Известны случаи, когда феи являлись людям и даже разговаривали с ними, но вообще они должны охранять жизни человеческих существ невидимо и неслышно, и если они любят одного человека больше, чем другого, то, значит, этот человек заслужил их уважение, потому что феи очень справедливы и беспристрастны. Однако мысль усыновить человеческое дитя никогда не приходила им в голову — ведь это во всех отношениях нарушает Закон. Поэтому они с таким любопытством разглядывали маленького человека, усыновлённого Несил.Клаус бесстрашно смотрел на бессмертных, столпившихся вокруг него, и улыбался. Он смеялся, когда весёлые рилы сажали его себе на плечи, озорно щипал за седые бороды низколобых нуков и доверчиво прижимал свою кудрявую головку к нежной груди самой Королевы фей. И рилы радовались его смеху, нуки — его бесстрашию, а феи — его невинности.Мальчик подружился с ними и узнал их Закон. Он не затоптал ни одного лесного цветка, чтобы не огорчить дружелюбных рилов. Он никогда не мешал лесным зверям, чтобы не рассердить своих друзей нуков. Фей он очень любил и, ничего не зная о людях, не понимал, что он единственный из своего племени мог дружески беседовать с бессмертными.Конечно, Клаус скоро понял, что во всём Лесу только он не имеет себе подобных. Лес заменял ему мир. Он не знал о существовании миллионов страждущих, изнывающих от тяжёлого труда человеческих существ.Он был счастлив и всем доволен.
Глава пятая. Лесной Хозяин Мира
Годы быстро летели в Бурзи, ибо нимфы никогда не наблюдают за временем. Даже века не меняют этих хрупких существ; они всегда всё те же — бессмертные и неизменные.Клаус же, поскольку был смертным, постепенно взрослел. Несил беспокоило, что он так вырос и уже не хотел сидеть у неё на коленях, пить молоко — ему уже требовалась другая еда. Крепкие ноги уносили его далеко в чащу Бурзи, и там он собирал орехи и ягоды, а также сладкие полезные коренья, которые были лучше для его желудка, чем цветочное молочко. Он всё реже сидел в домике Несил и постепенно стал приходить туда, только чтобы переночевать.Несил, которая горячо любила Клауса, не могла понять, почему так меняется характер её питомца, и, сама того не замечая, стала подчинять свою жизнь его интересам. Она охотно бродила с ним по лесным тропинкам, как и многие из её сестёр-нимф, объясняя ему все тайны гигантского Леса, повадки и характер существ, которые живут под его сенью.Маленький Клаус научился понимать язык зверей, но не мог постичь, почему у них такие угрюмые, мрачные характеры. Казалось, только белки, мыши и кролики бодры и веселы. Но мальчик смеялся, когда пантера рычала, и гладил блестящую шерсть медведя, когда тот ревел и угрожающе скалил зубы. Ведь он рычал и ревел не на Клауса, который это хорошо знал и не обращал внимания.Он мог жужжать, как пчёлы, он слышал поэзию цветов и знал историю каждой лупоглазой совы в Бурзи. Он помогал рилам кормить растения, а нукам — поддерживать порядок среди животных. Маленькие бессмертные считали его важной персоной, потому что ему покровительствовала Королева Зурлина и её нимфы и он пользовался любовью самого Великого Ака.Однажды Лесной Хозяин вновь пришёл в Лес Бурзи. Он по очереди посещал все леса в мире, а их было много повсюду.Только выйдя на поляну, где Королева и её нимфы собрались, чтобы приветствовать его, Ак вспомнил о ребёнке, которого усыновила Несил. Потом, сидя, как обычно, в кругу прелестных бессмертных, он увидел широкоплечего рослого юношу, который уже доставал самому Хозяину до плеча.Ак помолчал, нахмурившись, и, склонив голову, стал внимательно рассматривать Клауса. Ясный взгляд юноши говорил о том, что он бесстрашно принял вызов, и Хозяин вздохнул с облегчением, увидев покой в глубине его глаз и прочитав историю его храброго, чистого сердца. Однако, сидя рядом с прекрасной Королевой, пока Золотой Кубок, наполненный нектаром из редких цветов, передавался по кругу, Лесной Хозяин был странно молчалив и сдержан и в задумчивости всё поглаживал бороду.Когда наступило утро, он отозвал Клауса в сторону и сказал добрым голосом:— Попрощайся на время с Несил и её сёстрами, ибо ты будешь сопровождать меня в странствиях по свету.Это предложение обрадовало Клауса, который хорошо понимал, какая это высокая честь — сопровождать Лесного Хозяина по свету. Но Несил зарыдала впервые в жизни и прижалась к юноше так, будто не вынесет разлуки. Нимфа, которая вырастила этого крепкого молодца, была всё такой же хрупкой, такой же прекрасной и очаровательной, как и в тот день, когда осмелилась явиться к Аку с ребёнком на руках, и любовь её была не менее пылкой. Ак посмотрел, как они прижались друг к другу, будто брат и сестра, и взгляд его снова стал задумчивым.Глава шестая. Клаус узнаёт людейЛесной Хозяин привёл Клауса на небольшую поляну посреди Леса и сказал:— Положи руку мне на пояс и крепко держись. Сейчас мы взлетим, облетим весь мир и увидим множество мест, где живут люди, от которых ты произошёл.Эти слова удивили Клауса, потому что до сих пор он считал себя единственным в своём роде. Однако он молча ухватился крепкой рукой за пояс Великого Ака — он был так поражён, что не мог говорить.И вот бесконечный Лес Бурзи будто опадает с их ног, и они быстро несутся по воздуху на большой высоте.Скоро внизу показались шпили множества зданий самых разных форм и расцветок. Это был город людей. Ак приостановил полёт, спустился и повёл Клауса в город. Лесной Хозяин молвил:— Пока ты крепко держишься за мой пояс, никто из людей тебя не увидит, хотя ты будешь видеть их хорошо. Если же ты отпустишь пояс, то навсегда расстанешься и со мной, и со своим домом в Бурзи.Первый Закон Леса — повиновение, и Клаусу в голову не пришло ослушаться Хозяина. Он крепко держался за его пояс и оставался невидимым.Тем временем удивление юноши, шедшего по городу, росло с каждым мгновением. Он, который считал, что сотворён не таким, как все, вдруг обнаружил, что земля кишит существами, подобными ему.— На самом деле, — говорил Ак, — бессмертных мало, а смертных много.Клаус внимательно вглядывался в своих соплеменников. У одних лица были печальные и озабоченные, у других весёлые и бесшабашные, приятные и добрые.Одни выполняли утомительную работу, другие ходили с важным, напыщенным, нахально-надменным видом; одни были задумчивы и грустны, а другие казались счастливыми и довольными. Здесь были люди с разными характерами, как и везде, и Клаусу многое понравилось, но многое его и опечалило.Больше всего его привлекали дети — сначала они вызвали любопытство, потом любовь. Малыши в лохмотьях возились в пыли улиц, играли с мусором и камешками. Другие, нарядно одетые, восседали на подушках, поедая сладости. Но Клаусу казалось, что дети богачей не счастливее тех, которые играли с камнями.— Детство — такое время, когда человек всем доволен, — сказал Ак, прочитав мысли юноши. — Это годы невинных удовольствий, когда малыши ещё не знают забот.— Скажи мне, — попросил Клаус, — почему у этих малышей такие разные судьбы?— Потому что дети рождаются и в хижинах, и во дворцах, — ответил Хозяин. — От состояния родителей зависит судьба ребёнка. Богатым уделяют много внимания, их наряжают в шелка и тонкое бельё, бедных не замечают, и они ходят в лохмотьях.— Но все они кажутся одинаково невинными и милыми, — задумчиво проговорил Клаус.— Пока они совсем маленькие — да, — согласился Ак. — Они радуются жизни и не задумываются. Но с годами судьба человечества настигнет и их, и они обнаружат, что должны бороться, беспокоиться, работать, добиваться состояния, которое так дорого сердцу человека. Такие вещи неизвестны в Лесу, где ты вырос.Клаус помолчал и затем спросил:— Почему я вырос в Лесу, среди других племён?Тогда Ак поведал ему историю его детства: как его бросили на краю Леса и оставили на съедение диким зверям, и как любящая нимфа Несил спасла его и вырастила под защитой бессмертных.— Но я другой, — всё так же задумчиво сказал Клаус.— Ты другой, — ответил Хозяин. — Нимфа, которая заботилась о тебе, как мать, теперь для тебя — словно сестра, а потом, когда ты состаришься и поседеешь, она будет тебе, как дочь, пройдёт ещё совсем немного времени — и от тебя останется только память, а Несил будет всё такая же.— Тогда почему, если человек должен умереть, он рождается? — в голосе юноши звучал вызов.— Всё умирает, кроме самого мира и тех, кто его поддерживает, — ответил Ак. — Но пока жизнь продолжается, всё на земле имеет своё назначение. Мудрые стремятся быть полезными миру, потому что те, кто полезен, обязательно родятся вновь.Многое из сказанного Клаус так до конца и не понял, но его охватило желание быть полезным своим соплеменникам. Погружённый в свои мысли, он снова отправился в путь с Аком.Они посетили множество мест, где живут люди, — во всех частях света; они видели, как фермеры трудятся на своих полях, как воины бросаются в страшный бой, как купцы обменивают товары на кусочки белого и жёлтого металла, и повсюду глаза Клауса с любовью и жалостью выискивали детей, ибо мысль о его собственном беспомощном детстве завладела им, и он жаждал помочь невинным малышам своего племени, подобно тому как сам он был вскормлен доброй нимфой.День за днём Лесной Хозяин и его ученик странствовали по земле, и Ак лишь изредка беседовал с юношей, который крепко держался за его пояс. Он старался показать ему все места, где он мог узнать, как живут люди.Наконец они вернулись в огромный старый Лес Бурзи, и Хозяин опустил Клауса на землю, в круг нимф, среди которых красавица Несил с нетерпением ждала его.Теперь Ак был спокоен и умиротворён. Клаус же, напротив, погрузился в глубокую задумчивость. Несил вздыхала, видя, как переменился её приёмный сын, который раньше был всегда весел и улыбчив, и она подумала, что никогда больше жизнь юноши не будет такой, как до этого полного приключений путешествия с Лесным Хозяином.Глава седьмая. Клаус покидает ЛесКогда добрая Королева Зурлина поднесла золотой кубок к своим прекрасным губам, а потом пустила его по кругу и все стали пить за возвращение путешественников, Лесной Хозяин, который до сих пор молчал, обратил свой открытый взгляд на Клауса и сказал:— Ну?Юноша понял и медленно поднялся, встав рядом с Несил. Он лишь взглянул на знакомых нимф, каждую из которых помнил как любящего друга. Он не мог сдержать слёз, которые мешали ему смотреть на них, и остановил свой взгляд на Лесном Хозяине.— Я ничего не знал, — сказал он просто, — пока Великий Ак не сказал мне, кто я есть на самом деле. Вы, невинно живущие в своих лесных хижинах, вечно прекрасные, молодые и чистые, не можете быть друзьями сына человеческого, ибо я увидел людей и понял, что их жизнь на земле коротка, они обречены тяжким трудом зарабатывать себе необходимое, стариться и умирать, как осенние листья. Но у каждого человека есть миссия — сделать мир лучше, чем он был, когда человек пришёл в него, я принадлежу к человеческому роду, и судьба человека — моя судьба. Благодарность за вашу нежную заботу о бедном брошенном ребёнке, которого вы усыновили, за вашу любовь и дружбу, которой вы окружили меня в детстве, всегда будет переполнять моё сердце. Мою приёмную мать, — здесь он остановился и поцеловал Несил в её белоснежный лоб, — я буду всегда любить и лелеять, пока жив. Но я должен покинуть вас, принять участие в извечной борьбе, на которую обречены люди, и прожить свою собственную жизнь.— Что же ты будешь делать? — печально спросила Королева.— Я буду заботиться о детях человеческих и попытаюсь сделать их счастливыми, — ответил он. — Ведь ваша нежная забота сделала меня счастливым и сильным, поэтому будет справедливо, если я посвящу свою жизнь тому, чтобы дарить радость другим малышам. Так память о любящей нимфе Несил будет жить в сердцах тысяч людей многие годы, и о её добрых делах будут слагать песни и рассказы, пока стои;т мир. Я хорошо объяснил, Хозяин?— Ты хорошо объяснил, — ответил Ак и, поднявшись, продолжил: — Но нельзя забывать ещё одну вещь. Тебя приняли как Сына Леса, твоими товарищами по играм были нимфы, и ты приобрёл характер, который отличает тебя от других людей. Поэтому, когда ты уйдёшь в их мир, ты по-прежнему можешь пользоваться защитой Леса и сохранишь свои способности, которые помогут тебе в твоей работе. Если тебе что-то понадобится, ты всегда сможешь позвать на помощь нимф и фей, нуков и рилов, и они с радостью будут служить тебе. Это говорю я, Лесной Хозяин Мира, а моё слово — Закон!Клаус посмотрел на Ака с благодарностью.— Это сделает меня могущественным в мире людей, — ответил он. — Под защитой таких добрых друзей я смогу дарить радость тысячам маленьких детей. Я буду всё делать, чтобы выполнить свой долг, и я знаю, что обитатели Леса всегда будут сочувствовать и помогать мне.— Конечно! — серьёзно сказала Королева фей.— Конечно! — весело закричали рилы и рассмеялись.— Конечно! — громко и сердито воскликнули горбатые нуки.— Конечно! — гордо заявили добрые нимфы.Но Несил ничего не сказала. Она только обняла Клауса и нежно поцеловала его.— Мир велик, — продолжал юноша, снова обращаясь к своим верным друзьям, — но люди есть повсюду. Я начну работать где-нибудь поблизости от моих друзей, и, если у меня будут трудности, я смогу прийти в Лес за советом и помощью.С этими словами он обвёл всех любящим взглядом и отвернулся. Не было нужды прощаться, но чудная вольная жизнь в Лесу для него закончилась. Он храбро шагнул навстречу своей судьбе — судьбе человеческого рода: необходимости беспокоиться и работать.Но Ак, зная душу юноши, был милосерден и руководил им.
*

Выйдя через Бурзи на восточный край Леса, Клаус увидел Смеющуюся Долину Ха-Ха-Ха. Со всех сторон её окружали мягкие холмы, между ними бежал ручей, унося свои воды далеко за пределы Долины. За спиной Клауса был угрюмый Лес, за Долиной расстилалась широкая равнина. Молодой человек стоял молча, глядя на Смеющуюся Долину, и его глаза, которые до сих пор отражали лишь серьёзные мысли, постепенно становились светлее и веселее. Потом вдруг в них загорелись огоньки, как звёздочки в ясную ночь, и они широко распахнулись. Ведь у его ног заулыбались примулы и ромашки, внимательно и дружелюбно разглядывая его; ветерок, весело посвистывая, пролетел мимо и пошевелил его волосы; ручей радостно смеялся, прыгая по камешкам, умывая извилистые зелёные берега; пчёлы пели свои сладкие песни, перелетая с колокольчиков на нарциссы; жуки довольно жужжали в высокой траве, и солнечные лучи мягко освещали всё вокруг.
— Здесь, — воскликнул Клаус, протягивая руки, как будто хотел обнять Долину, — здесь будет мой дом!Это было много-много лет тому назад. Его дом и до сих пор там.

ЗРЕЛОСТЬ
Глава первая. Смеющаяся Долина
Когда Клаус вышел из Леса, Долина была пуста — только трава, ручей, цветы, пчёлы и бабочки. Если он собирался поселиться здесь и жить, как живут люди, ему нужен был дом. Сначала это его озадачило, но, стоя, улыбаясь, на солнышке, он вдруг увидел старого Нелько, слугу Лесного Хозяина, у Нелько был топор, большой и крепкий. Его остриё сверкало, как отполированное серебро. Нелько протянул топор молодому человеку, а потом исчез, не сказав ни слова.Клаус всё понял и, вернувшись в Лес, стал выбирать поваленные деревья и очищать их от веток. Он не хотел губить живые деревья. Нимфы, которые охраняли Лес, научили его, что живое дерево — священное творение, наделённое чувствами. Вот засохшие и поваленные деревья — другое дело. Они выполнили своё назначение как активные члены лесного сообщества, и теперь их останки могут послужить нуждам человека.С каждым ударом топор глубоко врезался в бревно. Казалось, он обладает своей собственной силой, а Клаусу оставалось лишь замахиваться и направлять его.К тому времени, когда тени поползли по зелёным холмам и стали укладываться на ночь в Долине, молодой человек заготовил уже много брёвен одинаковой длины и нужной толщины для постройки дома — такого, какие он видел у бедняков. Решив дождаться следующего дня, чтобы подогнать брёвна друг к другу, Клаус поел сладких корешков, которые умел находить, напился из ручья и лёг спать на траве, выбрав место, где не росли цветы, чтобы не помять их.Пока он спал, вдыхая аромат чудесной Долины, Дух Счастья прокрался в его сердце, прогнав страх, тревогу и плохие предчувствия. Никогда больше на лицо Клауса не упадёт тень тревоги; никогда больше жизненные испытания не лягут на него тяжёлым грузом. Смеющаяся Долина признала его своим.Ах, если бы мы все могли жить в этом восхитительном месте! Но тогда, наверное, там стало бы слишком тесно. Многие века счастливая Долина ожидала своего обитателя. Случай ли привёл сюда молодого Клауса? Или, может быть, заботливые друзья-бессмертные направляли его шаги, когда он уходил из Бурзи в поисках своего дома в огромном мире?Во всяком случае, пока луна, выглядывавшая из-за холмов, освещала своими мягкими лучами фигуру спящего Клауса, Смеющаяся Долина заполнилась странными горбатыми тенями его друзей нуков. Не произнося ни слова, они быстро и искусно работали. Брёвна, которые Клаус обтесал своим блестящим топором, они отнесли поближе к ручью и подогнали друг к другу, так что за ночь на этом месте вырос крепкий просторный дом.На рассвете в Долину слетелись птицы, и их песни, которые так редко можно услышать в чаще Леса, разбудили Клауса. Он смахнул с глаз паутину сна и огляделся. Взгляд его упал на дом.— Это, конечно, нуки, — произнёс он с благодарностью. Потом он подошёл к дому и открыл дверь. Он увидел большую комнату с камином в дальнем конце, столом и скамьёй посередине. Около камина стоял шкаф. За ним была ещё одна дверь. Клаус прошёл в неё и увидел комнату поменьше, где у стены стояли кровать и табурет. Кровать была застелена толстым слоем сухого мха, принесённого из Леса.— Да это просто дворец! — воскликнул Клаус, улыбаясь. — И построили его нуки: они знают, что нужно человеку, и потрудились ради меня.Он вышел из своего нового дома с радостным чувством, что не одинок в мире, хотя и покинул Лес. Дружба так просто не кончается, и бессмертные есть повсюду.Спустившись к ручью, он попил чистой воды и присел на берегу, наблюдая за весёлыми, озорными прыжками волн, которые толпились вокруг камней или толкались в отчаянной попытке прорваться вперёд. Ручей бежал вдаль, а Клаус слушал песню его волн:
Вдаль спешим не уставая,
Мчимся вслед одна другой,Торопясь, не поспевая, —К цели близимся благой:Мы по капле от истокаМчимся, мчимся в глубь потока.
Клаус стал собирать съедобные коренья, а нарциссы поднимали к нему свои маленькие глазки и весело бормотали свою тихую песенку:

Вас одаряем
Радужным раем,
Красок сияньем,
Благоуханьем,
Нежным дыханьем!
Клаусу стало весело от этих счастливых слов, грациозно танцевавших цветов. Но тут до его уха долетела другая мелодия. Это солнечные лучи нежно коснулись его лица и прошептали:
Отрада — после тёмных ночей
Согреть Долину лаской лучей!Что за счастье: зимой и летомСветить живым — небесным цветом.— Да, — закричал Клаус, — здесь всё наполнено счастьем и радостью. Смеющаяся Долина — это Долина мира и добра.Он весь день беседовал с муравьями и жуками, шутил с беззаботными бабочками. А вечером лёг на свою мягкую постель из мха и крепко заснул.Тогда появились феи, весёлые, но бесшумные, и принесли кастрюли, горшки, сковородки и множество других вещей, необходимых для приготовления пищи и создания уюта в доме смертного. Они заполнили шкаф и каминную полку, а на табурет рядом с кроватью поставили большой сундук с шерстяной одеждой.Когда Клаус проснулся и протёр глаза, он засмеялся и стал громко благодарить фей и Лесного Хозяина, который послал их. С нетерпеливым любопытством он рассматривал свои новые пожитки, иногда с трудом понимая, для чего они предназначены. Но за то время, что он путешествовал, держась за пояс Великого Ака, он побывал во многих городах людей, где его глаз зорко отмечал привычки и обычаи рода, к которому он принадлежал, и он догадался по тем дарам, которые принесли ему феи: Лесной Хозяин Мира хочет, чтобы он жил так, как его соплеменники.«А это значит, что я должен возделывать землю и сеять хлеб, — размышлял он, — чтобы, когда настанет зима, у меня в закромах было довольно еды».Но, глядя на поросшую травой Долину, он понял, что если вспашет эту землю, то уничтожит красивые беззащитные цветы и нежные травинки. Этого он не мог сделать.Поэтому он протянул руки и издал особый свист, которому научился в Лесу, а потом крикнул:— Рилы, хозяева полевых цветов, придите ко мне!В ту же секунду десятки рилов-коротышек уселись на земле вокруг Клауса и весело закивали, приветствуя его.Клаус внимательно посмотрел на них.— Вы мои лесные братья, — сказал он. — я знаю и люблю вас много лет. И буду любить и впредь. Для меня Законы рилов, лесные и полевые, священны, я ни разу по своей воле не сорвал ни одного цветка, за которыми вы так заботливо ухаживаете. Но мне надо посеять хлеб, чтобы холодной зимой у меня была еда, а как это сделать, не убивая тех маленьких существ, которые поют мне свои песенки о благоухающих цветах?Жёлтый рил, который ухаживал за бабочками, ответил так:— Не бойся, друг Клаус. Великий Ак говорил с нами о тебе. Тебя ждёт более важная работа, чем труд ради пищи, и, хотя Ак не живёт в Лесу и не может приказывать нам, мы с радостью окажем услугу тому, кого он любит. А ты посвяти жизнь тем добрым делам, которые решил предпринять. Мы, полевые рилы, обеспечим тебя едой.После этой речи рилы исчезли, и Клаус понял, что возделывать землю ему не придётся.Когда он вернулся в свой дом, на столе стоял кувшин со свежим молоком, в шкафу лежали хлеб и сладкий мёд. И ещё его ждала красивая корзина с красными яблоками и свежайшим виноградом.— Спасибо вам, друзья! — крикнул он, обращаясь к невидимым рилам, и приступил к еде.И с тех пор, проголодавшись, он лишь заглядывал в шкаф и обнаруживал там еду, принесённую добрыми рилами. Нуки заготавливали и складывали дрова для камина. Феи приносили ему тёплые вещи.Так началась его жизнь в Смеющейся Долине, где бессмертные окружили его любовью, взяв на себя заботу о его нуждах.Глава вторая. Как Клаус сделал свою первую игрушкуКлаус был очень умён, потому что чем счастливее он жил, тем больше в нём крепло решение помогать самым юным в своём племени. Он знал, что бессмертные одобряют его план, иначе они не любили бы его так сильно.И вот Клаус начал знакомиться с человечеством. Он прошёл через Долину и вышел на равнину, которую надо было пересечь, чтобы добраться до жилищ людей. Дома стояли по одиночке и группами и назывались деревнями, и почти в каждом доме, большом или маленьком, жили дети.Малыши скоро стали узнавать его весёлое, смеющееся лицо с добрыми глазами, а их родители, хотя и смотрели на молодого человека с некоторым неодобрением, потому что он любил детей больше, чем взрослых, всё же были рады ему: ведь у девочек и мальчиков появился товарищ по играм, который, казалось, только и желает их веселить.Итак, дети возились с Клаусом, играли с ним, мальчики катались у него на плечах, девочки устраивались на коленях, а младенцы прижимались к его груди. Где бы ни оказывался Клаус, повсюду за ним следовал детский смех. А чтобы вы лучше поняли, нужно сказать, что в то время детьми мало занимались, родители почти не обращали на них внимания, и для ребят было просто чудом, когда такой большой человек, как Клаус, тратил своё время, чтобы сделать их счастливыми. И можете не сомневаться — те, кто его знал, были по-настоящему счастливы. Печальные лица бедных и обиженных впервые повеселели; калеки улыбались, несмотря на своё несчастье, больные переставали стонать, а обездоленные — плакать, когда их весёлый друг приходил утешить их.Только в прекрасный дворец лорда Лерда и в хмурый замок барона Брауна не пустили Клауса. Там тоже были дети, но слуги захлопывали двери перед самым носом незнакомца, а свирепый Барон грозился повесить его на железном крюке в стене замка, и Клаус, вздыхая, возвратился в жилища бедняков, где ему всегда были рады.Приближалась зима.Цветы увядали, жуки зарывались поглубже в тёплую землю, бабочки покинули луга, и голос ручья стал хриплым, как будто он простудился.Однажды в воздухе над Смеющейся Долиной закружились снежинки. Они весело танцевали, спускаясь на землю, и одели в чистый белый наряд крышу дома, в котором жил Клаус.Ночью в дверь постучал молодой Мороз Джек.— Войдите! — сказал Клаус.— Выйди ко мне, — ответил Джек. — У тебя там огонь горит.И Клаус вышел. Он познакомился с Джеком в Лесу и любил этого весёлого бродягу, хотя и не совсем доверял ему.— Сегодня я здорово повеселюсь, Клаус, — громко сказал Волшебник Мороз. — Правда, великолепная погода? Вот уж я пощиплю на рассвете носы, уши и пальчики!— Если ты меня любишь, пощади детей, — стал умолять его Клаус.— Это почему же? — удивился Мороз.— Они нежны и беззащитны, — ответил Клаус.— Но я как раз и люблю щипать нежных и беззащитных! — заявил Мороз. — Те, кто постарше, слишком жёсткие, их и не ухватишь.— Но малыши слабые и не могут с тобой бороться, — сказал Клаус.— Что правда, то правда, — задумчиво согласился Мороз. — Ну да ладно, не буду я щипать детей на этот раз, если, конечно, смогу устоять перед искушением, — пообещал он. — Спокойной ночи, Клаус!— Спокойной ночи.Молодой человек вернулся в дом и закрыл дверь, а Мороз побежал в ближайшую деревню.Клаус подбросил дров в огонь, и тот ярко разгорелся. Рядом с очагом сидел Щур, большой кот, подарок карлика Питера, у кота была мягкая блестящая шерсть, и он постоянно мурлыкал от удовольствия.— Я теперь не скоро увижу детей, — сказал Клаус, обращаясь к коту, который любезно перестал мурлыкать, чтобы лучше расслышать. — Зима наступила, на много дней дороги будут засыпаны глубоким снегом, и я не смогу играть со своими друзьями.Кот поднял лапу и в раздумье погладил свой нос, но ничего не ответил. Пока горел огонь, Клаус сидел в кресле у очага и мог не обращать внимания на погоду.Так прошло много дней и длинных вечеров, в шкафу всегда было полно еды, но Клаус устал от безделья. Ему совсем нечего было делать, кроме как подбрасывать в огонь дрова, которые он брал из большого штабеля, заготовленного нуками.Однажды вечером он взял в руки полено и стал ковырять его своим острым ножом. Сначала он резал просто так, чтобы хоть чем-то занять время. Он посвистывал и пел коту песенку, снимая с полена стружку. Кот сидел на задних лапах и наблюдал за ним, прислушиваясь к весёлому свисту хозяина, который любил ещё больше, чем собственное мурлыканье.Клаус взглянул на кота, потом на полено, с которым возился, — и вот дерево стало приобретать форму, а эта форма напоминала голову кота с торчащими вверх ушами.Клаус перестал свистеть и рассмеялся, оба, и кот, и его хозяин, с удивлением смотрели на деревянную голову. Потом Клаус вырезал глаза и нос, закруглил нижнюю часть головы.Кот не знал, как на это реагировать, и сидел неподвижно, с подозрением ожидая, что же будет дальше.Клаус знал. Эта деревянная голова подкинула ему идею. Он работал ножом осторожно и искусно, вырезая туловище кота, и изобразил его сидящим так, как сидел настоящий кот, а хвост обвивался вокруг лап.Работа заняла много времени, но вечера зимой длинные и никакого более полезного дела у Клауса не было. Наконец он громко и восхищённо рассмеялся, оглядывая результат своей работы, затем поставил деревянного кота — уже совсем готового — на полку над очагом, прямо напротив настоящего.Кот уставился на своё деревянное изображение, шерсть у него вздыбилась от гнева, и он возмущённо зашипел. Деревянный кот не обратил на него никакого внимания, а Клаус очень развеселился и снова засмеялся.Тогда Щур приблизился, чтобы получше рассмотреть двойника и изучить его запах: глаза и нос говорили ему, что кот деревянный, хотя выглядел он как живой. Потом кот вернулся на своё место и снова замурлыкал, но, аккуратно умываясь своими мягкими лапками, не переставал поглядывать с восхищением на хитрого хозяина. Наверное, ему было так же приятно, как и нам, когда мы смотрим на свой удачный портрет.Хозяин кота и сам был доволен своей работой, хотя и не совсем понимал почему. На самом деле он мог бы поздравить себя в тот вечер, и все дети в мире могли бы радоваться вместе с ним, ведь Клаус сделал свою первую и игрушку.
Глава третья. Как рилы раскрасили игрушки
Смеющаяся Долина теперь была погружена в тишину. Снег укутал сё белым одеялом, и вокруг дома, в котором перед огнём сидел Клаус, выросли сугробы из пушистых снежинок. Ручей по-прежнему журчал подо льдом, а все живые растения и насекомые прижимались к Матери-Земле, чтобы не замёрзнуть. Луну скрывали тёмные тучи, и ветер, играя в зимние игры, кружил снежинки, так что они даже не могли упасть на землю.Клаус слышал, как ветер свистит и воет, забавляясь, и мысленно снова и снова благодарил добрых нуков за своё уютное жилище. Щур лениво умывался и поглядывал в огонь с видом полного удовлетворения. Игрушечный кот сидел напротив настоящего и смотрел прямо перед собой, как и положено игрушечным котам.Вдруг Клаус услышал шум, не похожий на вой ветра. Это был скорее стон страдания и отчаяния.Он встал и прислушался, но ветер громко выл, стучал в дверь и громыхал оконными рамами, чтобы отвлечь его внимание. Клаус ждал, когда ветру это надоест, и прислушивался. Вдруг он услышал ещё один крик о помощи.Он быстро натянул пальто и шапку и открыл дверь. Ветер ворвался в комнату и раскидал угли в очаге, а на Щура набросился с такой яростью, что тому пришлось спрятаться под столом. Тут дверь захлопнулась, и Клаус остался снаружи, тревожно вглядываясь в темноту.Ветер ворчал и пытался сбить его с ног, но Клаус стоял твёрдо. Беспомощные снежинки падали ему на ресницы и мешали что-либо увидеть, но он смахивал их и продолжал вглядываться. Снег был повсюду, белый и блестящий. Он покрывал землю и кружился в воздухе.Криков больше не было слышно.Клаус хотел вернуться в дом, но ветер снова набросился на него, и он споткнулся и упал в сугроб. Рука его погрузилась в снег и вдруг нащупала там что-то.Он схватил это что-то и, осторожно потянув к себе, увидел ребёнка, в следующее мгновение он поднял его и занёс в дом.Ветер хотел последовать за ним, но Клаус крепко захлопнул дверь. Он положил спасённого ребёнка поближе к очагу, смахнул с него снег и обнаружил, что это Викум, маленький мальчик, который жил в доме на краю Долины.Клаус завернул малыша в тёплое одеяло и растёр его замёрзшие ножки. Скоро мальчик открыл глаза и, увидев где находится, радостно улыбнулся. Потом Клаус согрел молоко и осторожно напоил ребёнка. Всё это время кот смотрел на него серьёзно и с любопытством. Наконец малыш свернулся калачиком на коленях у Клауса, вздохнул и заснул, а Клаус, переполненный радостью, оттого что нашёл бедняжку, крепко прижал его к груди.Ветер, не зная, что бы ещё такое натворить, взобрался на горку и полетел на север. Усталые снежинки смогли наконец опуститься на землю, и в Долине воцарилась тишина.Мальчик, хорошо выспавшись на руках у своего друга, открыл глаза и сел. Потом, как все дети, с любопытством стал рассматривать комнату и всё, что в ней было.— У тебя хороший кот, Клаус, — наконец сказал он. — Можно мне его подержать?Но кот не пожелал идти к мальчику и убежал.— Тот, другой, не убежит, Клаус, — снова попросил мальчик. — Дай мне подержать его.Клаус положил игрушку в руки мальчика, который стал её гладить и целовать в кончики деревянных ушей.— Почему ты оказался здесь в такую бурю, Викум? — спросил Клаус.— Я пошёл к своей тёте и заблудился, — ответил малыш.— Было холодно, — сказал Викум, — снег залепил мне глаза, и я ничего не видел. Тогда я пошёл вперёд, пока не упал в снег, я не знал, где оказался, а ветер занёс меня снегом с головой.Клаус нежно погладил его по голове, а мальчик посмотрел на него и улыбнулся.— Теперь мне хорошо, — сказал Викум.— Да, — ответил Клаус со счастливой улыбкой. — Теперь я уложу тебя в свою тёплую постель, и ты будешь спать, а утром я отнесу тебя обратно к маме.— А можно мне взять кота с собой в постель? — спросил мальчик.— Да, если хочешь, — разрешил Клаус.— Это очень красивый кот! — сказал Викум, улыбаясь, когда Клаус укрывал его одеялом. Скоро малыш уснул с деревянным котом в руках.Наступило утро, и в Смеющуюся Долину заглянуло солнце, залив её своими лучами. Тогда Клаус собрался отнести заблудившегося ребёнка матери.— Можно мне взять с собой кота, Клаус? — спросил Викум. — Он лучше настоящего, потому что не убегает, не царапается и не кусается. Можно мне его взять себе?— Да, конечно, — ответил Клаус, довольный, что игрушка, которую он сделал, так понравилась ребёнку. Он завернул мальчика вместе с котом в тёплое одеяло, взвалил их на плечи и пошёл по занесённой снегом дороге, мимо сугробов, по равнине, в бедный домик, где Викум жил со своей мамой.— Смотри, мама! — закричал мальчик, как только они вошли в дом. — У меня кот!Добрая женщина заплакала от радости, увидев своего спасённого ребёнка, и стала благодарить Клауса за его доброту.Клаус возвращался домой в Долину с теплом и счастьем в груди. Так начался его нелёгкий труд.Следующий кот был ещё лучше первого. Когда Клаус вырезал его, в гости к нему зашёл жёлтый рил и так восхитился искусством человека, что побежал и привёл своих друзей — красного, чёрного, зелёного и голубого рилов.Они уселись в кружок на полу, а Клаус трудился, посвистывая, и деревянный кот приобретал форму.— Он мог бы быть того же цвета, что и настоящий кот, и никто не смог бы их различить, — сказал жёлтый рил задумчиво.— Малыши, наверное, не смогли бы отличить, — ответил Клаус, которому эта мысль понравилась.— Я принесу тебе немного красной краски, которой я подкрашиваю розы и тюльпаны, — воскликнул красный рил. — И тогда ты сможешь покрасить коту губы и язык.— А я принесу зелёную, которой я окрашиваю траву и листья, — пообещал зелёный рил, — и тогда ты сможешь нарисовать коту глаза.— Тут понадобится и немного жёлтого, — сказал жёлтый рил. — Я принесу немного жёлтой краски, которой я раскрашиваю лютики и золотые шары.— Настоящий кот — это чёрный кот, — заметил чёрный рил. — Я принесу чёрную краску, с помощью которой я делаю глазки на анютиных глазках, и ты покрасишь деревянного кота в чёрный цвет.— Я вижу у Щура на шее голубую ленту, — добавил голубой рил. — Я принесу тебе голубую краску, которой окрашиваю незабудки и колокольчики, и ты вырежешь ленту на шее деревянного кота и покрасишь её в голубой цвет.И тут рилы исчезли, но к тому моменту, когда Клаус закончил вырезать кота, они уже все вернулись с красками и кисточками.Они заставили Щура сидеть на столе, чтобы Клаус смог раскрасить игрушку точно в такие же цвета, и, когда работа была завершена, объявили, что кот получился как живой.Щур, видно, обиделся, что всё внимание приковано к игрушке, и, всем своим видом показывая, что не одобряет подделку, с достоинством уселся у очага.Но Клаус был в восторге, и, как только рассвело, он отправился через занесённую снегом Долину и равнину в деревню. Там, в бедной лачуге, приютившейся у стен прекрасного дворца лорда Лерда, лежала в своей жалкой кроватке девочка и стонала от боли.Клаус подошёл к малышке, поцеловал её и стал утешать. Потом он достал игрушечного кота, которого прятал под пальто, и положил его девочке в руки.Как же он был вознаграждён за свой труд и долгий путь, когда увидел, как глаза малышки засияли от удовольствия! Она прижимала котика к груди, как драгоценный камень, и ни на минуту не выпускала его из рук. Её уже не так лихорадило, боль стала меньше, и скоро она заснула спокойным оздоровительным сном.Клаус смеялся и насвистывал всю дорогу домой. Никогда он не был так счастлив, как в тот день.Войдя в свой дом, он обнаружил там львицу Шигру. Львица любила Клауса с самого детства, и, когда он жил в Лесу, она часто навещала его в домике Несил. Когда же Клаус ушёл жить в Смеющуюся Долину, Шигра почувствовала себя одинокой и заскучала. И вот она не побоялась снежных буранов, которые все львы терпеть не могут, и пришла повидать своего любимца. Шигра состарилась, зубы у неё начали выпадать, а шерсть на кончиках ушей и хвоста стала из тёмно-жёлтой совсем белой.Когда Клаус вошёл, она лежала у огня. Он обнял львицу и с любовью прижал к груди. Кот удалился в дальний угол. Он не хотел находиться рядом с Шигрой.Клаус рассказал старой подруге про котов, которых он делал, и о том, как они понравились Викуму и больной девочке. Шигра почти ничего не знала про детей. На самом деле, попадись ей ребёнок, она вполне могла бы его съесть. Но её заинтересовало то, что делает Клаус, и она сказала:— Эти игрушки, наверное, очень красивые. Но я не понимаю, почему ты делаешь котов, — ведь это такие мелкие животные. Почему бы тебе, пока я здесь, не сделать львицу, королеву зверей? Вот когда дети действительно обрадуются — и в то же время они будут в безопасности!Клаусу это предложение понравилось. Он взял кусок дерева, наточил нож, и, пока Шигра лежала у его ног около очага, стал осторожно вырезать львиную голову и даже выпилил два страшных клыка над нижней губой и глубокие морщины над широко раскрытыми глазами.Когда голова была готова, он сказал:— У тебя страшный вид, Шигра.— Тогда это похоже на меня, — ответила она, — ведь я и в самом деле страшная для всех, кроме моих друзей.Потом Клаус вырезал туловище с длинным хвостом, как у Шигры. Изображение лежащей львицы получилось очень правдоподобным.— Мне нравится, — зевая и грациозно потягиваясь, сказала Шигра. — Теперь я посмотрю, как ты будешь раскрашивать.Клаус достал из шкафа краски, которые ему дали рилы, и раскрасил изображение так, что получилась вылитая Шигра.Львица положила большие мягкие лапы на край стола и поднялась, внимательно разглядывая игрушку — свой портрет.— Ты и правда искусник! — горделиво сказала она. — Детям она понравится больше, чем кошки, я уверена.Потом, оскалившись на Щура, который выгнул спину от страха и боязливо визгнул, она величественно удалилась домой в Лес.
Глава четвёртая. Как испугалась маленькая Мэри
Зима прошла, и вся Смеющаяся Долина наполнилась радостным возбуждением. Ручей был так счастлив, наконец освободившись ото льда, что журчал громче обычного и бесшабашно нёсся по камням, рассыпая вокруг фонтаны брызг. Острые маленькие травинки, до сих пор прятавшиеся под снегом, пробивались сквозь толщу сухих стеблей. Только цветы ещё боялись показаться на свет, хотя рилы уже подкармливали их корешки. Солнце было в особенно хорошем настроении, и его лучи весело плясали по всей Долине.Однажды Клаус обедал в своём доме, как вдруг услышал робкий стук в дверь.— Войдите, — откликнулся он.Но никто не входил, а через некоторое время стук повторился.Клаус вскочил и распахнул дверь. Перед ним стояла маленькая девочка, которая крепко держала за руку братишку ещё меньшего роста.— Ты Клаус? — спросила она.— Да, это я, милая! — ответил он, засмеявшись, поднял обоих детишек на руки и поцеловал. — Я вам очень рад, вы как раз вовремя — пообедаем вместе.Он поднёс их к столу и накормил свежим ореховым печеньем с молоком. Когда они наелись, он спросил:— Почему вы проделали такое длинное путешествие, чтобы повидать меня?— Я хочу кота! — ответила маленькая Мэри, а её братишка, который знал совсем мало слов, кивнул и повторил, как эхо: «Кота!»— А, вы хотите моего игрушечного кота, да? — спросил Клаус, очень довольный, что его создания так полюбились детям.Маленькие гости живо закивали.— Жаль, — продолжил он, — у меня сейчас готов только один кот, потому что двух других я уже отнёс вчера детям в город. А этого я дам твоему брату, Мэри, потому что он маленький, а следующего я сделаю для тебя.Мальчик сиял, когда брал драгоценную игрушку из рук Клауса, но маленькая Мэри закрыла лицо руками и горько заплакала.— Я-я-я хочу кота сейчас! — причитала она.Её разочарование огорчило Клауса. Но вдруг он вспомнил про Шигру.— Не плачь, милая! — сказал он ласково. — У меня есть игрушка получше, и я тебе её подарю.Он подошёл к шкафу, достал львицу и поставил её на стол перед Мэри.Девочка протянула руку, но, увидев свирепый оскал и страшные глаза зверя, закричала от страха и выбежала из дома. Мальчик, тоже громко крича, побежал за ней, в испуге уронив своего драгоценного кота.Клаус застыл на мгновение, поражённый и озадаченный. Потом он швырнул деревянную Шигру в шкаф, и побежал за детьми, крича им вслед, что не надо бояться.Маленькая Мэри остановилась, и братишка прижался к ней. Оба со страхом смотрели на дом, пока Клаус не убедил их, что запер зверя в шкафу.— И потом, чего вы так испугались? — спросил он. — Ведь это же просто игрушка!— Она плохая, — сказала Мэри решительно. — П-п-просто ужасная, совсем некрасивая, не то что коты!— Возможно, ты права, — ответил Клаус, задумавшись. — Но если ты пойдёшь со мной обратно в дом, я скоро сделаю тебе красивого кота.И дети боязливо вошли в дом, поверив словам своего друга. А потом Мэри с интересом смотрела, как Клаус вырезал кота из куска дерева и раскрашивал его, чтобы он был похож на настоящего. Клаус быстро управился, потому что он уже научился очень ловко работать ножом, и Мэри была в восторге от своей игрушки, тем более что она видела, как её делали.Маленькие гости Клауса отправились домой, а он ещё долго сидел, задумавшись. Тогда-то он и решил, что больше не будет брать за образцы для своих игрушек таких свирепых зверей, как его подруга-львица.«Ничто не должно пугать моих милых детишек, — размышлял он. — И хотя я хорошо знаю Шигру и не боюсь её, вполне естественно, что ребёнку её изображение внушает ужас. Теперь я всегда буду делать таких невинных животных, как белки, кролики, олени или ягнята, потому что малыши должны любить свои игрушки, а не бояться их».Он начал работать в тот же день, и к наступлению ночи сделал деревянных кролика и барашка. Они не были так похожи на настоящих, как коты, потому что Клаус вырезал их по памяти, а не так, когда Щур сидел неподвижно, и можно было смотреть на него, вырезая игрушку.Но новые игрушки всё же нравились детям, и слух о них быстро дошёл до каждого домика на равнине и в деревне. Клаус всегда приносил подарки больным детям, а те, кто мог, сами прибегали в его дом в Долине и получали зверушек, так что скоро дети протоптали дорожку к двери мастера.Сначала приходили малыши, с которыми Клаус играл, когда ещё не делал игрушки. Они конечно же не уходили с пустыми руками. Потом другие дети, которые жили подальше, тоже услыхали про чудесных зверушек и стали приходить за ними в Долину. Всем малышам Клаус был рад, и ни один ребёнок не ушёл без подарка.Его игрушки были всем нужны, и Клаус трудился не покладая рук, но он был счастлив, оттого что доставляет радость милым детям. Его друзья-бессмертные тоже радовались его успехам и всячески ему помогали.Нуки выбирали для него самые лучшие куски мягкого дерева, чтобы его нож не тупился, рилы приносили краски всех цветов и кисти, которые они делали из луговых трав, феи обнаружили, что кроме ножей, ему нужны ещё пилочки, резцы, молоточки и гвозди, и подарили ему хороший набор инструментов.Скоро Клаус превратил свою гостиную в самый замечательный цех. Он сделал скамейку и, поставив её под окном, разложил на ней инструменты и краски, чтобы всё было под рукой. И, заканчивая игрушки одну за другой, на радость детям, он и сам становился веселее и счастливее и просто не мог не петь, не смеяться и не свистеть весь день.«Это потому, что я живу в Смеющейся Долине, где всё смеётся!» — подумал Клаус.Но причина была не в этом.Глава пятая. Как Бесси Блайтсэм пришла в Смеющуюся ДолинуОднажды, когда Клаус сидел на пороге своего дома, греясь на солнышке и вырезая голову оленя с рогами, он поднял глаза и обнаружил, что к нему через Долину приближается кавалькада всадников.Когда они были уже совсем близко, он увидел около двадцати вооружённых солдат, одетых в блестящие доспехи, с копьями и боевыми топорами в руках. Впереди ехала маленькая Бесси Блайтсэм, хорошенькая дочка того гордого лорда Лерда, который однажды прогнал Клауса из своего дворца. Её лошадка была белоснежна, седло покрыто золотистой тканью с богатой вышивкой, а уздечка сверкала драгоценными камнями. Солдаты должны были защищать её во время путешествия.Клаус удивился, но продолжал вырезать и напевать, пока кавалькада не остановилась прямо перед ним. Девочка наклонилась через голову лошадки и сказала:— Пожалуйста, господин Клаус, я хочу игрушку!В голосе её звучала такая мольба, что Клаус вскочил. Но он не знал, что ответить на её просьбу.— Ты — дочь богатого лорда, — сказал он, — и у тебя есть всё, что ты пожелаешь.— Кроме игрушек, — возразила Бесси. — Во всём мире нет таких игрушек, как твои.— Но я их делаю для бедных детей, у которых больше ничего нет, — настаивал Клаус.— Разве богатые дети меньше любят игрушки, чем бедные? — спросила Бесси.— Пожалуй, нет, — задумчиво сказал Клаус.— Разве я виновата, что мой отец — лорд? Разве я не могу иметь твои замечательные игрушки, которых мне так хочется, только потому, что другие дети беднее меня? — продолжала спрашивать Бесси.— Боюсь, что не можешь, — ответил Клаус. — Ведь у бедных нет ничего другого, никаких других развлечений, а у тебя есть пони, на котором ты катаешься, тебе прислуживают, окружают комфортом, который можно купить за деньги.— Но я хочу игрушку! — плакала Бесси, утирая слёзы, катившиеся из глаз. — Если ты не дашь мне игрушку, я буду очень несчастна.Клаус не знал, что делать, потому что её горе напомнило ему, что он хотел дарить счастье всем детям, в каких бы условиях они ни жили. Но пока столько бедных детей ждали его игрушек, он не мог отдать их Бесси Блайтсэм, у которой уже так много есть для счастья.— Послушай, дитя моё, — сказал он нежно. — Все игрушки, которые я сейчас делаю, уже обещаны другим детям. Но потом я обязательно сделаю тебе игрушку, раз уж ты так сильно хочешь. Приходи через два дня, и она будет ждать тебя.Бесси даже вскрикнула от радости и, наклонившись через голову лошадки, поцеловала Клауса своими хорошенькими губками. Потом она позвала своих стражей и весело помчалась домой, а Клаус вернулся к своей работе.«Если я буду делать игрушки не только для бедных, но и для богатых, — думал он, — у меня ни минуты не останется свободной, мне придётся трудиться целый год. Но правильно ли это — дарить игрушки богатым? Надо посоветоваться с Несил».Итак, закончив вырезать оленя, очень похожего на того, которого Клаус видел на полянах Леса, он пошёл в Бурзи к домику прекрасной нимфы Несил, своей приёмной матери.Она нежно, с любовью приветствовала его и с интересом выслушала рассказ о визите Бесси Блайтсэм.— А теперь скажи мне, — сказал он, — должен ли я дарить игрушки богатым детям?— Мы в Лесу ничего не знаем о богатстве, — ответила нимфа. — Мне кажется, что все дети одинаковые, они все из одного теста, а богатство — как одежда, которую можно надевать и снимать. Ведь ребёнок всё тот же. Но людей опекают феи, они лучше знают детей смертных, чем я. Давай позовём Королеву фей.Так они и сделали. Королева фей села рядом с ними и стала слушать, как Клаус объяснял, почему богатые дети могут обойтись и без его игрушек, но также и то, что говорила нимфа.— Несил права, — заявила Королева, — богат ребёнок или беден, он всё равно хочет иметь красивые игрушки, это естественно. Богатая Бесси может страдать не меньше, чем бедная Мэри; она может быть так же одинока и несчастна или так же весела и счастлива, я думаю, друг мой, что твой долг дарить радость всем малышам, живут ли они во дворцах или в хижинах.— Твои слова мудры, прекрасная Королева, — ответил Клаус, — и моё сердце говорит мне, что они так же справедливы, как и мудры. Отныне все дети могут рассчитывать на мою помощь.И он склонил голову перед любезной Королевой фей, а потом, поцеловав Несил в красные губы, пошёл обратно в свою Долину.У ручья он остановился напиться, присел на берегу и взял в руки ком влажной глины, раздумывая, какую бы игрушку сделать для Бесси Блайтсэм. Он и не заметил, как его пальцы принялись лепить из глины, а когда взглянул, обнаружил, что получилась головка, напоминающая нимфу Несил!Клаус заинтересовался. Набрав ещё глины на берегу, он отнёс её домой. Потом с помощью ножа и кусочка дерева сделал из неё игрушечную нимфу. Он старательно вылепил длинные волнистые волосы и накинул на фигурку платье из листьев дуба, на ножки, видневшиеся из-под края платья, надел сандалии.Но глина была мягкая, и Клаусу приходилось быть очень осторожным, чтобы не испортить такую удачную работу.«Может быть, на солнце влага испарится и глина затвердеет», — подумал он и положил фигурку на доску в солнечном месте.Покончив с этим, он сел у своей скамьи и стал раскрашивать оленя. Клаус так увлёкся работой, что совсем забыл о глиняной нимфе, но на следующее утро, взглянув на неё, обнаружил, что глина высохла и стала твёрдой как камень, и теперь её не страшно было брать в руки.Тогда Клаус раскрасил нимфу, стараясь, чтобы она была похожа на Несил: глаза синие, зубы белые, губы красные, а волосы каштановые с красноватым оттенком. И когда краски высохли, он залюбовался новой игрушкой. Конечно, она не могла сравниться по красоте с настоящей Несил, но, учитывая, из какого материала она сделана, Клаус решил, что она прекрасна.Когда на следующий день Бесси прискакала на своём белом пони и вошла в его дом, Клаус подарил ей новую игрушку. Глаза девочки засияли, как никогда прежде, и она долго рассматривала фигурку. Она сразу же полюбила нимфу и прижала её к груди, как мать своё дитя.— Как её зовут, Клаус? — спросила она.Клаус знал, что нимфы не любят, когда смертные говорят о них, поэтому он не сказал Бесси, что это изображение Несил. Однако он стал подыскивать имя для новой игрушки, и первое же слово, пришедшее ему в голову, показалось подходящим.— Её зовут Куколка, Бесси, — сказал он.— Я буду называть её моя маленькая Куколка, — ответила Бесси, с нежностью целуя игрушку. — И буду ухаживать и заботиться о ней, как моя няня заботится обо мне. Большое тебе спасибо, Клаус, за подарок — я никогда ещё не была так счастлива!Потом она ускакала, крепко прижав игрушку к груди, а Клаус, видя, как она счастлива, подумал, что сделает другую куклу, ещё более похожую на живую.Он принёс глину и, вспомнив, как Бесси назвала игрушку своей маленькой Куколкой, решил, что теперь вылепит малышку. Такому искусному мастеру, как Клаус, это было нетрудно, и скоро маленькая куколка лежала на доске и сушилась на солнце. Потом, из остатков глины, Клаус стал лепить саму Бесси Блайтсэм.Оказалось, что это непросто, так как он обнаружил, что не может вылепить из глины шёлковое платье, которое было на дочери лорда. Тогда он призвал на помощь фей и попросил их принести цветной шёлк, чтобы одеть глиняную фигурку. Феи немедленно отправились выполнять поручение и ещё до наступления ночи вернулись с множеством лоскутков шёлка и кружев и с золотыми нитками в придачу.Клаусу не терпелось закончить новую куклу, и, не дожидаясь утра, он положил фигурку в очаг, зарыв в горячие угли. Когда утром он достал куклу из кучки пепла, она стала такой твёрдой, как будто пролежала целый день на солнце.Теперь наш Клаус научился не только вырезать и лепить игрушки, но ещё и шить. Он выкроил красивое платьице из шёлка цвета лаванды и примерил его новой куколке. На шею ей он надел кружевной воротничок, а на ножки — шёлковые туфельки. Естественный цвет высохшей глины — серый, но Клаус раскрасил личико куклы, и оно стало как живое, у неё были карие глаза Бесси, золотистые волосы и румяные щёчки.На куклу было действительно приятно смотреть, и она наверняка порадовала бы ребячьи сердца. Клаус любовался игрушкой, как вдруг услышал стук в дверь, и в комнату вошла маленькая Мэри. Лицо её было печально, а глаза покраснели от слёз.— Что тебя так опечалило, моя дорогая? — спросил Клаус, обнимая девочку.— Я-а-а сломала кота! — рыдала Мэри.— Как? — строго спросил Клаус, но в глазах его сверкали озорные огоньки.— Я… я уронила его, и у него отломался хвост, а потом я ещё раз уронила его, и у него отлетело ухо! И теперь он совсем сломанный!Клаус рассмеялся.— Ничего, милая Мэри, — сказал он. — А хочешь, я дам тебе эту новую куколку вместо кота?Мэри посмотрела на куколку в шёлковом платье, и глаза её расширились от удивления.— Ах, Клаус! — воскликнула она и в восторге захлопала в ладоши. — Ты правда подаришь мне эту красивую даму?— Она тебе нравится? — спросил Клаус.— Очень! — сказала девочка. — Она лучше кота!— Тогда бери её, милая, и постарайся не разбить.Мэри взяла куколку с радостью, почти с благоговением, и улыбка озаряла её лицо всю дорогу домой.
Глава шестая. Злые огвы
А теперь я должен рассказать вам кое-что об огвах — ужасных существах, которые причинили Клаусу так много неприятностей, что дети чуть не потеряли своего самого лучшего друга.Мне неприятно говорить об огвах, но они тоже участвуют в событиях, и о них никак нельзя умолчать. Они не были ни смертными, ни бессмертными, они находились посередине. Обычные люди не могли видеть огвов, зато бессмертные могли. Огвы быстро перелетали из одной части света в другую и заставляли человеческие существа выполнять свою злую волю.Они были гигантского роста, с грубыми, хмурыми лицами, откровенно выражавшими ненависть, которую питали к человечеству, у них совсем не было совести, и единственным удовольствием для них было делать гадости.Огвы жили в горах, и спускались внезапно, чтобы выполнить очередной свой злой план.Огв, который мог придумать что-нибудь самое ужасное, становился Королём огвов, и все ему подчинялись. Эти существа жили иногда по сто лет, но так как они всегда яростно сражались друг с другом, то многие погибали в этих битвах. Смертные не могли причинить им вреда, а бессмертные содрогались при одном упоминании о них и старались их избегать. Поэтому они процветали многие годы, не встречая никакого сопротивления, и сделали много зла.Но я с удовольствием хочу вам сообщить, что эти отвратительные существа уже давно исчезли с лица земли. Однако когда Клаус начал делать свои первые игрушки, племя огвов ещё было многочисленным и могущественным.Одно из основных занятий огвов — возбуждать злобу в душах маленьких детей, чтобы они ссорились и дрались друг с другом. Они соблазняли мальчишек есть незрелые фрукты и потом радовались, наблюдая, как дети корчатся от колик; они заставляли маленьких девочек не слушаться родителей и потом веселились, когда их наказывали. Сегодня я не понимаю, почему ребёнок вдруг начинает шалить, но когда на земле жили огвы, это обычно было делом их рук.Клаус, даря детям радость, таким образом защищал их от влияния огвов. Потому что дети, у которых такие прекрасные игрушки, не хотят подчиняться воле огвов, которые внушали им злые мысли.В тот год это отвратительное племя выбирало нового Короля. Им стал огв, который предложил уничтожить Клауса, отнять его у детей.— Как вам известно, с тех пор как Клаус поселился в Смеющейся Долине и начал делать игрушки, в мире совсем не осталось непослушных детей, — сказал новый Король, сидевший на большом камне. Он обвёл взглядом хмурые лица своих соплеменников и продолжил: — Даже Бесси Блайтсэм ни разу за целый месяц не топнула ножкой, и брат Мэри ни разу не ударил её по лицу и не бросил щенка в бочку с водой. Маленький Викум вчера не кричал и не сопротивлялся, когда его мыли, потому что мама обещала ему, что он будет спать со своим деревянным котом! Все огвы в ужасе от этого, и единственный способ, чтобы дети снова стали непослушными, — это отнять у них Клауса.— Отлично! Отлично! — хором закричали великаны-огвы и захлопали, приветствуя речь Короля.— Но что же мы с ним сделаем? — спросил один из них.— У меня есть план, — ответил Король злого племени.А каков был этот план, вы скоро узнаете.В ту ночь Клаус лёг спать очень счастливым: он закончил четыре красивые игрушки за один день и был уверен, что они порадуют четырёх малышей. Но пока он спал, банда невидимых огвов окружила его кровать, связала его толстыми верёвками, унесла в чащу тёмного леса, в далёкий Этоп, и бросила там на землю.Когда наступило утро, Клаус понял, что стал пленником диких джунглей в незнакомой стране за тысячи миль от человеческого жилья.С ветки дерева над его головой свисал огромный питон — одна из тех змей, что способна переломать человеку все кости, стиснув его своими кольцами, в нескольких шагах от него сидела свирепая пантера, уставившись злыми красными глазами на беспомощного человека. Чудовищный пятнистый паук, чей укус смертелен, бесшумно подкрадывался к нему по листьям, которые свёртывались и чернели от его прикосновения.Но Клаус вырос в Бурзи и не испугался.— Придите ко мне, лесные нуки! — крикнул он и тихо просвистел сигнал, который нуки хорошо знали.Пантера, уже готовая прыгнуть на свою жертву, вдруг повернулась и бесшумно удалилась. Питон уполз на дерево и исчез в его кроне. Паук замер на месте, а потом спрятался под полусгнившим стволом.Клаус не успел даже заметить их, потому что его окружила команда нуков с такими грубыми лицами, горбатыми спинами и кривыми ногами, каких он никогда ещё не видел.— Кто ты и почему позвал нас? — закричал один из них хриплым голосом.— Я друг ваших братьев из Бурзи, — ответил Клаус. — Меня принесли сюда враги, огвы, и бросили тут умирать. Но я умоляю вас помочь мне выбраться отсюда и вернуться домой.— А ты знаешь наш знак? — спросил другой нук.— Да, — ответил Клаус.Они разрезали верёвки, которыми он был связан, и, высвободив руку, он сделал тайный знак нуков.В ту же секунду они подняли его, принесли пищу и воду, чтобы он восстановил силы.— У наших братьев из Бурзи странные друзья, — проворчал один старый нук с белоснежной длинной бородой. — Но он знает наш тайный знак, а это сигнал, по которому мы должны оказать помощь любому, кто бы он ни был. Закрой глаза, чужеземец, и мы принесём тебя в твой дом. В какой стороне он находится?— В Смеющейся Долине, — ответил Клаус и закрыл глаза.— Во всём мире нам известна только одна Смеющаяся Долина, так что мы не ошибёмся, — заметил нук.Не успел он договорить, как звук его голоса стал едва слышен, и Клаус открыл глаза посмотреть, что случилось. К своему изумлению, он обнаружил, что сидит на скамейке около своего дома, и перед ним расстилается Смеющаяся Долина. В тот же день он навестил лесных нимф и рассказал о своих приключениях Королеве Зурлине и Несил.— Значит, огвы — твои враги, — сказала прелестная Королева задумчиво, — и мы должны сделать всё, чтобы защитить тебя от них.— Трусы! Они связали его спящего, — возмутилась Несил.— Злые всегда трусливы, — ответила Зурлина, — но больше никто не потревожит сон нашего друга.В тот же вечер Королева сама пришла в жилище Клауса и приложила свою печать на дверь и окно, чтобы огвы не могли забраться в дом. А под печатью Королевы Зурлины приложили свои печати феи, рилы и нуки, чтобы магическая сила умножилась.И Клаус снова стал раздавать детям свои игрушки и доставил удовольствие ещё многим малышам.Можете себе представить, как злились Король огвов и его свирепая банда, когда они узнали, что Клаус выбрался из Этопского Леса.Они бесились целую неделю, а потом снова собрались на своих скалах, и Король сказал:— Бесполезно тащить его туда, где правят нуки, потому что они защищают его. Давайте бросим его в пещеру в наших горах — уж там-то он наверняка погибнет.Все сразу согласились, и в ту же ночь бандиты отправились к дому Клауса, чтобы схватить его. Но они обнаружили, что его дом охраняется печатями бессмертных, и ушли, обескураженные и разочарованные.— Ничего, — сказал Король. — Не всегда же он спит.На следующий день, когда Клаус пошёл в деревню за равниной, где он собирался подарить игрушечную белку хромому мальчику, на него внезапно напали огвы, схватили и унесли в горы.Там они затащили его в глубокую пещеру и завалили вход огромными камнями, чтобы он не смог убежать.Без света и пищи, в духоте пещеры у нашего Клауса был, конечно, жалкий вид. Но он сказал волшебные слова, которым его научили феи и которыми всегда можно призвать друга на помощь. Феи пришли спасти его, и в мгновение ока он снова оказался в Смеющейся Долине.Так огвы поняли, что не могут уничтожить того, кто дружит с бессмертными, и тогда злые существа стали искать другие возможности помешать Клаусу дарить детям радость. Им очень хотелось, чтобы дети снова стали непослушными.Стоило Клаусу отправиться к малышам с игрушками, как какой-нибудь огв, который следил за каждым его шагом, нападал на него и отнимал подарки. Клаус горевал даже больше детей и возвращался домой безутешным. Но он не отступался и снова делал игрушки для своих маленьких друзей и отправлялся с ними в деревню, и каждый раз огвы грабили его, как только он выходил из Смеющейся Долины.Игрушки, которые огвы отбирали у Клауса, они бросали в одну из своих пустых пещер, и вскоре там образовалась целая гора из игрушек, и Клаус, наконец, отчаялся и отказался от попыток покидать пределы Долины. Тогда дети сами решили приходить к нему. Но злые огвы окружали их, сбивали с пути, запутывали тропинки, так что ни один ребёнок не мог добраться до Смеющейся Долины.Клаус был теперь очень одинок, его лишили удовольствия дарить радость детям, которых он так полюбил. Но он не падал духом и знал, что обязательно настанет день, когда огвы откажутся от своих злых намерений помешать ему.Он всё время мастерил игрушки и, закончив, ставил их на полку, которую специально для этого сделал. Когда вся полка заполнилась игрушками, он сделал ещё одну. Скоро у него уже было много полок с яркими красивыми игрушками — лошадками, собачками, кошками, слонами, барашками, кроликами и оленями, а также красивыми куклами всех размеров и разноцветными шариками из глины.Часто при взгляде на эти сокровища Клаусу становилось грустно — ему так хотелось отнести игрушки детям. Наконец он больше не мог этого вынести и решил отправиться к Великому Аку — рассказать ему о том, как его преследуют огвы, и умолять Лесного Хозяина о помощи.
Глава седьмая. Великая битва Добра со Злом
Ак внимательно слушал рассказ Клауса, всё время поглаживая бороду медленными изящными движениями. Это означало, что он глубоко задумался. Ак одобрительно кивал, когда Клаус рассказывал, как нуки и феи спасали его от смерти, и хмурился, когда слушал, как огвы отнимали у него игрушки. Наконец он сказал:— Я с самого начала одобрял то, что ты делаешь для детей человеческих, и мне больно слышать, как твоим добрым делам мешают огвы. Мы, бессмертные, не имеем никакого отношения к злым существам, которые нападают на тебя. Мы всегда старались избегать их, а они всегда следили за тем, чтобы наши пути не пересекались. Но теперь я считаю, что они вмешиваются в дела нашего друга, и я попрошу их, чтобы они больше не трогали тебя, потому что ты находишься под нашей защитой.Клаус горячо поблагодарил Лесного Хозяина и вернулся в свою Долину, а Ак, который никогда не откладывал выполнение своих обещаний, немедленно отправился в горы, где обитали огвы.Там, стоя на голой скале, он стал звать Короля и его соплеменников. Вскоре его окружила толпа хмурых огвов, а их Король, усевшись на вершину скалы, свирепо зарычал:— Кто посмел вызвать меня?— Это я, Лесной Хозяин Мира, — ответил Ак.— Здесь нет твоих лесов, — злобно крикнул Король. — Мы тебе не подчиняемся и другим бессмертным тоже!— Это верно, — спокойно ответил Ак. — Но ты посмел вмешаться в дела Клауса, который живёт в Смеющейся Долине и находится под нашим покровительством.Огвы заворчали, услышав эти слова, а их Король бросил на Лесного Хозяина угрожающий взгляд.— Твоё дело править в Лесу, а равнины и долины наши! — крикнул он. — Сиди в своём тёмном Лесу! Мы будем делать с Клаусом всё, что захотим.— Вы не причините никакого вреда нашему другу! — ответил Ак.— Неужели? — нагло спросил Король. — Посмотрим! Наша власть намного сильнее, чем у смертных, и ничем не уступает бессмертным.— Ты слишком самонадеян и глубоко ошибаешься! — сурово произнёс Ак. — Вы промежуточное племя между смертными и бессмертными. Мы живём вечно и испытываем к вам не только жалость, но и презрение. Все живущие на земле ненавидят вас, и на небе вам нет места! Даже смертные после земной жизни попадают в Вечное Царство, и потому они сильнее вас. Как же смеете вы, не смертные и не бессмертные, ослушаться меня?Огвы вскочили и угрожающе замахали руками, но их Король приказал им сесть.— Никогда ещё бессмертный не объявлял себя господином над огвами! — крикнул он дрожащим от гнева голосом. — Никогда бессмертный не посмеет нам помешать! Ибо мы отомстим тебе за твои презрительные речи и убьём твоего друга Клауса — и трёх дней не пройдёт. Ни ты, ни твои бессмертные не смогут спасти его от нашей ярости. Мы презираем твою власть! Убирайся, Лесной Хозяин Мира! В стране огвов тебе не место!— Это война! — сверкая глазами, объявил Ак.— Это война! — подтвердил Король свирепо. — Через три дня твой друг будет мёртв.Хозяин отвернулся и пошёл в свой Лес Бурзи, где собрал всех бессмертных и рассказал им о вызове огвов и их намерении убить Клауса в течение трёх дней.Его маленький народ слушал молча.— Что будем делать? — спросил Ак.— Эти существа не приносят миру никакой пользы, — сказал Повелитель нуков, — и мы должны их уничтожить.— Они несут только зло, — сказал Повелитель рилов, — и мы должны их уничтожить.— У них совсем нет совести, и они стараются сделать всех смертных такими же злыми, как они сами, — сказала прекрасная Королева Зурлина. — Мы должны их уничтожить.Лесной Хозяин улыбнулся.— Правильно, — сказал он. — Мы знаем, что эти огвы — могущественное племя и будут отчаянно драться, но исход предопределён. Потому что мы не можем умереть, даже если наши враги будут побеждать нас, а каждый поверженный огв означает, что врагов стало на одного меньше. Готовьтесь же к битве, раз мы решили, что Злу нет пощады!Так началась беспощадная война бессмертных со злыми огвами, о которой в Волшебной Стране до сих пор поют песни.Король огвов и его банда решили выполнить свою угрозу и уничтожить Клауса. Теперь у них были две причины ненавидеть его: он дарил детям радость и был другом Лесного Хозяина. Но после визита Ака они стали опасаться сопротивления бессмертных и своего поражения. Поэтому Король огвов разослал гонцов во все части света, чтобы позвать на помощь всех злых существ.И на третий день после объявления войны он уже командовал мощной армией, в ней было триста азиатских драконов, извергающих огонь, который пожирал всё вокруг. Они ненавидели человечество и всех добрых духов. Были там и трёхглазые великаны — большие любители подраться. Потом пришли чёрные демоны из Паталонии с огромными, распростёртыми крыльями, как у летучих мышей, которые наводили на всех ужас, к ним присоединились и гоблины-гузлы с длинными когтями, острыми, как сабли, которыми они терзали тела своих врагов. Наконец, со всех гор мира спустились огвы, чтобы поучаствовать в битве с бессмертными.Король огвов окинул взглядом эту громадную армию, и сердце его забилось сильнее от злой гордости, ибо он был уверен, что одержит победу над своими врагами-неженками, которым никогда раньше не приходилось драться.Но Лесной Хозяин тоже не тратил времени даром. Никто из его подданных никогда не воевал, но теперь, когда их призвали бороться со злыми огвами, они с нетерпением готовились к бою.Ак приказал всем собраться в Смеющейся Долине, где Клаус, не подозревающий о страшной битве, которая готовилась из-за него, спокойно делал свои игрушки.Скоро вся Долина, от одной гряды холмов до другой, заполнилась маленькими существами. Перед ними стоял Лесной Хозяин с топором, который сверкал, как отполированное серебро, в первых рядах были рилы, вооружённые острыми шипами с ежевичных кустов. Далее — нуки с копьями, которыми они обычно пользовались, когда нужно было заставить диких зверей слушаться. Феи, одетые в белые прозрачные платьица с крылышками всех цветов радуги и с золотыми волшебными палочками, и лесные нимфы в своих зелёных одеяниях с прутиками ясеня в качестве оружия.Громко засмеялся Король огвов, когда увидел этих малюток и их оружие. Конечно, следовало опасаться грозного топора Лесного Хозяина, но миловидные нимфы и хорошенькие феи, неженки-рилы и горбатые нуки казались совсем безобидными, и он чуть было не засомневался, что зря созвал свою страшную армию на битву с ними.— Но раз уж эти дураки хотят драться, — сказал он вожаку великанов, — я поражу их всей мощью моей армии!Чтобы подать знак к началу боя, он взял в левую руку огромный камень и швырнул его со всей силой в крепкую фигуру Лесного Хозяина. Но тот отбил его своим топором. Потом трёхглазые великаны набросились на нуков, гоблины-гузлы — на рилов, а огнедышащие драконы — на милых фей. Так как нимфы были приближёнными самого Ака, банда огвов выбрала их, считая, что справится с ними без труда.Но таков Закон, что, хотя Зло может вершить ужасные дела, если ему не сопротивляться, силу Добра победить нельзя, когда оно выступает против Зла. Если бы только Король огвов знал этот Закон!Его невежество стоило ему жизни, потому что одним взмахом топора Лесной Хозяин рассёк злого Короля надвое и освободил землю от самого злого существа, которое она когда-либо носила на себе.Очень удивились великаны, когда копья маленьких нуков вонзились в их толстые шкуры так, что они взвыли от боли и стали кататься по земле.Ужас овладел гоблинами с их острыми когтями, когда рилы воткнули шипы прямо в их беспощадные сердца, и кровь залила всю равнину. Позже на месте каждой капли крови вырос чертополох.Драконы остолбенели, когда феи своими волшебными палочками повернули обратно огонь, который извергали их глотки. Они испеклись и сдохли.Огвы, едва успев сообразить, что происходит, были уничтожены, ибо прутики нимф обладали невиданной силой, и при первом же прикосновении враг превращался в ком глины.Когда Ак опустил свой сверкающий топор и обернулся, чтобы взглянуть на поле боя, то увидел, как несколько великанов, которые ещё могли передвигаться, скрылись за дальними холмами. Гоблины погибли все, и страшные драконы тоже, а от злых огвов осталось только множество бугорков по всей равнине.Бессмертные также исчезли из Долины, как роса под солнечными лучами. Они снова занялись своими делами в Лесу, а Ак медленно, в задумчивости подошёл к дому Клауса и открыл дверь.— У тебя так много уже готовых игрушек для детей, — сказал он. — Теперь ты можешь, ничего не опасаясь, отнести их за равнину в дома людей.— И огвы мне не помешают? — обрадованно спросил Клаус.— Их больше нет! — ответил Ак. *

*
Я бы с удовольствием забыл о злых духах, и битвах, и кровопролитиях. Но я не мог не рассказать об огвах и их союзниках, об их великой битве с бессмертными. Ведь они участвовали в событиях, и нельзя было умолчать о них.
Глава восьмая. Первое путешествие с северными оленями
Счастливые дни настали для Клауса. Он разносил скопившиеся игрушки детям, которые так заждались их. Во время своего заточения в Долине он так много трудился, что заполнил все полки в доме и быстро одарил всех детей в округе, а потом понял, что должен отправиться ещё дальше.Вспоминая своё путешествие с Аком по всему свету, он думал о том, что дети живут повсюду, и мечтал одарить подарками всех детей.И вот он взвалил мешок со всевозможными игрушками на спину, чтобы было удобнее, и пустился в своё самое долгое странствие.И где бы ни появлялось его весёлое лицо, в посёлке или на ферме, ему оказывали сердечный приём, ибо слава о нём разнеслась далеко, в деревнях дети окружали его и следовали за ним повсюду, а женщины горячо благодарили его за радость, которую он дарил их малышам; мужчины смотрели на него с любопытством, удивляясь, что он тратит время на такие странные вещи. Но все улыбались ему и говорили добрые слова, и Клаус чувствовал себя вознаграждённым за тот долгий путь, который он проделал.Когда мешок опустел, он вернулся в Смеющуюся Долину и снова заполнил его до краёв. На этот раз он выбрал иную дорогу, в другую часть страны, и очень порадовал ребятишек, у которых никогда раньше не было игрушек и они даже не знали, что на свете существуют такие восхитительные вещи.После третьего путешествия, такого длинного, что Клаус много дней шёл без передышки, запас игрушек кончился, и он без промедления принялся делать новые.Теперь он повидал так много детей и так хорошо узнал их вкусы, что придумал несколько новых игрушек, которых раньше не делал.Он убедился, что куклы больше всего нравятся совсем маленьким, хотя часто они даже не могут сказать слово «кукла» и лепечут что-то вроде «ку», и девочкам. Он решил сделать кукол разных размеров и нарядить их в яркие платьица. Мальчикам постарше и даже некоторым девочкам нравились животные, поэтому он, как и прежде, мастерил котов, слонов и лошадок. Многие малыши любили музыку и обожали барабаны, бубны, дудочки и свистки. Поэтому он делал барабанчики с маленькими палочками, свистульки из ивы, дудочки из камыша и музыкальные тарелочки из кусочков металла.Клаус так много работал, что не заметил, как наступила зима. Снегу в ту зиму намело больше обычного, и он понял, что не сможет пройти через Долину с такой тяжёлой ношей. Ведь на этот раз ему придётся идти ещё дальше, и Мороз-проказник, пожалуй, отщипнёт ему нос и уши, если он отправится в такой долгий путь во время царствования Короля Мороза. Король Мороз был отцом молодого Мороза Джека, и он никогда не ругал сына за его забавы.Итак, Клаус не выходил из дому и не покидал своей рабочей скамьи, но он, как всегда, весело посвистывал и напевал, ибо не мог допустить, чтобы разочарование испортило ему настроение.Однажды ясным морозным утром он выглянул из окна и увидел двух оленей, с которыми познакомился в Лесу. Они направлялись к его дому.Клаус удивился — не тому, что друзья-олени решили навестить его, а тому, что они шли по снегу, не проваливаясь, и так легко, будто по твёрдой земле. А ведь по всей Долине снегу намело многофутовым слоем. Он выходил из дому пару дней тому назад и провалился в сугроб по самые плечи.Когда олени приблизились, он открыл дверь и сказал:— Доброе утро, Флосси! Скажите, как это вам удаётся ходить по снегу, не проваливаясь?— Но он крепко подмёрз, — ответила Флосси.— Король Мороз подышал на него, — сказал Глосси, приближаясь, — и он стал сверху крепкий, как лёд.— Может быть, — сказал Клаус в раздумье, — я смогу отнести детям свой мешок с игрушками.— А это далеко? — поинтересовалась Флосси.— Да. Мне понадобится много дней, тем более с тяжёлым мешком, — ответил Клаус.— Тогда снег может подтаять, прежде чем ты вернёшься, — сказали олени. — Придётся тебе дожидаться весны, Клаус.Клаус вздохнул:— Если бы у меня были такие быстрые ноги, как у вас, я бы обернулся за один день.— Но у тебя они не такие, — возразил Глосси, с гордостью взглянув на свои стройные ноги.— А если бы я сел тебе на спину? — помолчав, отважился спросить Клаус.— Ну нет, наши спины не такие крепкие, ты для них слишком тяжёлый, — сказала Флосси решительно. — Но если бы у тебя были санки, ты смог бы запрячь нас и мы бы легко отвезли и тебя, и твой мешок.— Если я сделаю санки, вы согласитесь отвезти меня? — спросил Клаус— Ну, — ответила Флосси, — сначала мы должны спросить разрешения у нуков, которые заботятся о нас, и, если они согласятся, а ты сможешь сделать санки и упряжь, мы с удовольствием тебе поможем.— Так бегите немедленно! — обрадовался Клаус. — Я уверен, что мои друзья нуки согласятся, а к тому времени, когда вы вернётесь, у меня будут готовы и сани, и упряжь.Флосси и Глосси были умными оленями и давно хотели посмотреть мир, поэтому они весело побежали по подмёрзшему снегу спрашивать у нуков, можно ли им отвезти Клауса.Тем временем наш мастер соорудил санки из поленьев. Длинные полозья загибались спереди вверх, а поперёк были прибиты доски покороче, и получилась платформа. Клаус быстро управился, правда, сани получились грубоватыми на вид.Сделать упряжь оказалось более трудной задачей, но Клаус скрутил вместе две крепкие верёвки и, завязав узлом, сделал по два хомута для оленей, вроде воротников. К этим верёвкам он прикрепил другие, чтобы привязывать оленей к передку саней.Не успел он закончить, как вернулись из Леса Флосси и Глосси. Они получили разрешение от нука по имени Вилл отвезти Клауса, только при условии вернуться в Бурзи до рассвета.— У нас совсем немного времени, — сказала Флосси, — но мы сильные и быстрые, и если отправимся вечером, то за ночь сможем пробежать немало миль.Клаус решил попытать счастья и поспешил закончить приготовления как можно быстрее, и вот он закрепил верёвочные хомуты на оленьих шеях и запряг их в свои грубо сколоченные сани. Потом поставил на платформу табурет и уложил в мешок самые красивые игрушки.— А как ты будешь нами править? — спросил Глосси. — Мы никогда не выходили из Леса дальше твоего дома. Мы не знаем дорогу.Клаус ненадолго задумался. Потом принёс ещё две верёвки и привязал их к ветвистым рогам оленей — одну справа, другую слева.— Вот мои поводья, — сказал Клаус, — когда я потяну за правую верёвку, вы должны повернуть вправо, а когда за левую — влево. Если я не тяну за поводья, значит, вы должны идти прямо.— Очень хорошо, — ответили Флосси и Глосси. — Ты готов?Клаус сел на табурет, поставил мешок у ног и взял в руки поводья.— Всё готово! — крикнул он. — В путь!Олени напрягли спины, и в следующее мгновение сани уже летели по подмёрзшему снегу. Такая скорость поразила Клауса, ибо они пересекли Долину в несколько секунд и заскользили по широкой равнине.День незаметно перешёл в вечер ещё до того, как они отправились в путь: как ни быстро работал Клаус, всё же много времени ушло на приготовления. Но луна ярко светила им, и Клаус понял, что ночью путешествовать так же приятно, как и днём.А оленям ночное путешествие понравилось ещё больше. Несмотря на то что они хотели посмотреть мир, встреча с человеком пугала, но ночью все обитатели городов и ферм крепко спали и не могли их увидеть.Они неслись вперёд, всё дальше и дальше, за горы, через долины и равнины, пока не домчались до деревни, где Клаус ещё не бывал.Тут он приказал оленям остановиться, и те немедленно повиновались. Но возникла новая трудность: ложась спать, люди заперли двери своих домов, и Клаус не мог войти, чтобы отдать игрушки.— Боюсь, друзья мои, мы напрасно проделали такое путешествие, — сказал он. — Придётся везти игрушки обратно: я не могу отдать их детям.— Но в чём дело? — спросила Флосси.— Все двери заперты, — ответил Клаус. — Я не могу войти.Глосси стал рассматривать дома. Снега намело так много, что прямо перед ним, всего на несколько футов выше санок, находилась крыша. Из неё торчала большая труба, и Глосси решил, что Клаус вполне сможет в неё пролезть.— Почему бы тебе не залезть через трубу? — спросил Глосси.Клаус посмотрел на трубу.— Это будет нетрудно, если я заберусь на крышу, — ответил он.— Тогда держись покрепче, и мы поможем тебе, — сказали олени. Они подняли Клауса и посадили на крышу прямо перед трубой.— Здорово! — воскликнул Клаус, очень довольный, перекинул мешок с игрушками через плечо и полез в трубу.Там было много сажи, но он не обращал внимания и, упираясь в стенки трубы руками и коленями, полз вниз, пока не очутился в камине. Легко перепрыгнув через затухавшие угли, он обнаружил, что стоит в гостиной, где горит тусклый свет.Из этой комнаты две двери вели в другие, поменьше. В одной спала женщина, а рядом, в колыбели, ребёнок.Клаус засмеялся, но негромко, чтобы не разбудить дитя. Он вынул из мешка большую куклу и положил её в колыбель. Малыш улыбнулся, как будто ему приснилась красивая игрушка, которую он увидит утром, а Клаус тихонько вышел из комнаты и открыл другую дверь.Здесь крепко спали, обняв друг друга за шею, два мальчика. Клаус недолго полюбовался ими, а потом положил рядом с ними барабан, две дудки и деревянного слона.Он больше не медлил и, закончив дело, забрался в камин, вылез через трубу и уселся в сани.— Найдёте ещё трубу? — спросил он оленей.— Запросто, — ответили Глосси и Флосси.Они понеслись к следующей крыше, и, не останавливаясь, запрыгнули на неё, прямо в то место, где торчала огромная старинная труба.— Поторопись, — крикнула Флосси, — а то мы не успеем вернуться в Лес до рассвета.Клаус спустился по трубе и, обнаружив в доме пятерых спящих детей, быстро разложил игрушки, которых с лихвой хватило на всех.Он вернулся к оленям, и они понеслись к следующей крыше. Но, спустившись по трубе, Клаус не нашёл здесь ни одного ребёнка. Однако таких домов было в деревне немного, поэтому он не потратил времени на эти унылые бездетные жилища.Побывав во всех домах и оставив игрушки всем спящим детям, он увидел, что мешок опустел меньше чем наполовину.— Вперёд, друзья! — крикнул он. — Мы должны найти ещё одну деревню.Хотя было уже далеко за полночь, они понеслись вперёд и на удивление быстро оказались в большом городе. Это был самый большой город, в котором Клаус побывал с тех пор, как стал делать игрушки. Но, не оробев от такого количества домов, он сразу принялся за дело. Его красавцы олени быстро переносили его с крыши на крышу, минуя только самые большие дома, которые были слишком высоки даже для таких шустрых прыгунов.Наконец все игрушки были розданы. Клаус уселся в сани, бросив пустой мешок под ноги, и они повернули назад к дому.Спустя некоторое время Флосси спросила:— Что это за серая полоса на небе?— Это приближается заря, — ответил Клаус, удивившись, что время пролетело так быстро.— Боже мой! — воскликнул Глосси. — Мы же не успеем добраться домой до зари, и нуки накажут нас. Они никогда больше не разрешат нам путешествовать.— Надо бежать быстрее, изо всех сил, — ответила Флосси. — Держись, Клаус!Клаус ухватился покрепче, и в следующее мгновение они помчались так быстро, что он перестал различать деревья, мимо которых вихрем пролетали сани. Вверх в гору и вниз в долину, быстро, как стрела, выпущенная из лука! Клаус закрыл глаза, чтобы защитить их от ветра, и предоставил оленям самим находить дорогу. Ему казалось, что они летят в пустом пространстве, но страшно не было.Нуки строги, и их надо слушаться, что бы ни случилось, а серая полоса на небе становилась ярче с каждой минутой.Наконец сани остановились, и Клаус от неожиданности свалился в сугроб. Поднявшись, он услышал крик оленей:— Быстрее, быстрее! Распряги нас!Он вытащил нож и обрезал верёвки, потом протёр глаза от снега и огляделся вокруг.Сани стояли в Смеющейся Долине в нескольких шагах от дома. На востоке занималась заря и, взглянув в сторону Бурзи, Клаус увидел, как Глосси и Флосси исчезли в Лесу.Глава девятая. Санта-Клаус!Клаус думал, что никто из детей никогда не узнает, откуда взялись игрушки, которые они нашли у своих постелей, когда проснулись на следующее утро. Но о хороших делах всегда известно, и добрая слава, как на крыльях, разносится в самые дальние края. И вот на много миль вокруг все заговорили о Клаусе и его замечательных подарках для детей. Его доброта и щедрость раздражала эгоистов, но даже они были вынуждены признать, что такой благородный человек, который посвящает свою жизнь тому, чтобы доставлять удовольствие беспомощным малышам, заслуживает уважения.Поэтому во всех городах и деревнях, где дети не дождались Клауса, родители сказали им, чтобы они немного потерпели и не сердились.На следующее утро после первого путешествия Клауса на оленях малыши показали родителям красивые игрушки, которые они нашли у своих кроваток, и спросили, как они там оказались. Вот что ответили родители:— Наверное, у нас побывал добрый Клаус. Больше никто в мире не может принести такие замечательные игрушки!— Но как же он попал в дом? — спрашивали дети.На этот вопрос отцы качали головами, потому что они сами не могли понять, как он это сделал. Но матери, глядя на счастливые лица детей, шептали, что добрый Клаус не такой, как все люди, он наверняка святой. И они благословляли его имя за ту радость, которую он подарил их малышам.— Святой, — говорили женщины, — может входить в запертые двери, если захочет.А потом, когда ребёнок шалил или не слушался, матери стали говорить:— Ты должен помолиться доброму Клаусу и попросить прощения. Он не любит непослушных детей, и, если ты не раскаешься, он больше никогда не принесёт тебе красивую игрушку.Но сам Клаус не одобрил бы их речи. Он дарил игрушки детям, потому что они маленькие и беззащитные и потому что он любил их. Он знал, что даже самые лучшие дети иногда бывают непослушными и что непослушные часто даже очень хорошие. Просто они ещё дети, и такие они повсюду, и он не хотел бы изменить их, даже если бы мог.Вот как Клаус стал Санта-Клаусом. Любой человек может добрыми делами заслужить право называться Санта, то есть святым, если люди поверят в это всем сердцем.Глава десятая. Канун РождестваУтро после ночного путешествия с Глосси и Флосси принесло Клаусу новую заботу. Главный хранитель оленей Вилл пришёл к нему хмурый и злой, недовольный тем, что он задержал его подопечных и те явились после рассвета, вопреки приказу.— Но они, наверное, не намного опоздали, — пытался оправдаться Клаус.— На одну минуту, — ответил Вилл, — но это не лучше, чем на час. Я напущу на них голодных москитов, — пусть как следует помучаются за то, что ослушались.— Не надо! — умолял его Клаус. — Это я виноват.Но Вилл не стал слушать никаких объяснений и ушёл, сердито ворча и бормоча, как обычно.Вот почему в тот день Клаус отправился в Лес. Он хотел посоветоваться с Несил, как спасти добрых оленей от наказания. К своей радости, у Несил он застал Лесного Хозяина, окружённого нимфами.Ак выслушал рассказ Клауса о ночном путешествии, о том, как олени помогли ему — отвезли в санях по подмёрзшему снегу.— Я не хочу, чтобы моих друзей наказали, я хотел бы выручить их, — сказал наш мастер, закончив свою историю. — Они опоздали всего на одну минуту и летели быстрее птицы, чтобы успеть домой до рассвета.Ак задумчиво гладил бороду, но уже через минуту послал за Повелителем зверей, которому подчинялись все нуки — хранители зверей в Бурзи, и ещё за Королевой фей и Повелителем рилов — хранителей деревьев, трав и цветов.Когда они прибыли, Клаус по просьбе Ака вновь рассказал, как всё было, а потом Хозяин обратился к Повелителю зверей:— Доброе дело, которое делает Клаус для людей, заслуживает поддержки любого честного бессмертного. Его уже называют святым в некоторых городах, и скоро Санта-Клауса будут знать и любить в каждом доме, которому Бог дал детей. Кроме того, он сын нашего Леса, и мы обязаны помогать ему. Ты, Повелитель зверей, знаешь его уже много лет — разве я не прав и он не заслуживает нашей дружбы?Горбатый и хмурый, как все хранители зверей, Повелитель не отрывал взгляда от опавших листьев под ногами и только бормотал:— Ты — Лесной Хозяин Мира!Ак улыбнулся и продолжал негромко:— Оказывается, олени, о которых ты заботишься, могут здорово помочь Клаусу, и, раз они готовы возить его в санях, я умоляю тебя — разреши ему пользоваться их услугами в любое время.Повелитель не отвечал, лишь постукивал копьём по загнутому носку сандалии, как будто задумавшись.Потом Королева фей обратилась к нему с такими словами:— Если ты выполнишь просьбу Ака, я прослежу, чтобы с твоими оленями ничего не случилось, пока они не вернутся в Лес.А Повелитель деревьев, цветов и трав добавил:— Со своей стороны я разрешу любому оленю, который помогает Клаусу, есть мою сил-траву, которая придаёт силу, и мой волшебный корень, который делает ноги быстрыми, и мой долголетник, продлевающий жизнь.А Королева нимф сказала:— Олень, который возит в санях Клауса, может купаться в моём озере Нэрс, и тогда его шерсть будет изумительно красивой.Слушая эти речи, Повелитель зверей переминался с ноги на ногу от смущения, потому что на самом деле он терпеть не мог отказывать своим собратьям-бессмертным, хотя сейчас они просили его о необычной услуге, а хранители зверей вообще не привыкли оказывать услуги. Наконец он повернулся к своим помощникам и сказал:— Позовите Вилла.Когда пришёл угрюмый Вилл и услышал, чего хотят бессмертные, то стал громко протестовать:— Олень это олень, и больше ничего. Если бы это были лошади, то запрягать их было бы вполне естественным. Но нельзя же запрягать оленей, ведь это свободные дикие животные, и они не обязаны служить людям. Трудиться на Клауса унизительно для оленя — ведь он всего лишь человек, несмотря на дружбу, которой одарили его бессмертные.— Вы слышите? — обратился Повелитель Вилла к Аку. — В том, что говорит Вилл, есть доля справедливости.— Позовите Глосси и Флосси, — ответил Хозяин.Привели оленей, и Ак спросил их, согласны ли они возить Клауса в санях.— Конечно! — ответил Глосси. — Нам очень понравилось это путешествие.— И мы так старались успеть домой до рассвета, — добавила Флосси, — но нам не повезло, и мы на минуту опоздали.— Минута после рассвета — это пустяк, — сказал Ак. — За это я вас прощаю.— При условии, что это не повторится, — сурово добавил Повелитель зверей.— И вы позволите им ещё раз отвезти меня? — обрадовался Клаус.Повелитель задумчиво поглядел на хмурого Вилла и на Лесного Хозяина, который улыбался.Потом он встал и обратился ко всем со следующими словами:— Раз вы уговариваете меня дать согласие, я позволю оленям путешествовать с Клаусом один раз в год, в канун Рождества, при условии, что они будут всегда возвращаться в Лес к рассвету. Он может выбрать столько оленей, сколько захочет, и они будут возить его в санях, а называть мы их будем северными оленями, чтобы отличать от других. Они будут купаться в озере Нэрс и есть сил-траву, волшебный корень и долголетник и находиться под особой защитой Королевы фей. А теперь хватит ворчать, Вилл, ибо моё слово — Закон!Он заковылял прочь в чащу, чтобы не слышать, как его благодарит Клаус и хвалят другие бессмертные. И Вилл, всё такой же сердитый, последовал за ним.Ак был доволен. Он знал, что Повелитель сдержит обещание, как бы скупо он ни выразил своё согласие.И Флосси и Глосси побежали домой, подпрыгивая от радости.— А когда будет канун Рождества? — спросил Клаус Хозяина.— Осталось дней десять, — ответил тот.— Значит, в этом году олени мне не понадобятся, — задумчиво произнёс Клаус, — ведь я не успею сделать мешок игрушек.— Хитрый Повелитель знал это, — откликнулся Ак, — потому и выбрал канун Рождества как день, когда оленям разрешено возить тебя. Он знал, что тебе придётся ждать ещё год.— Если бы у меня сейчас были те игрушки, которые отняли огвы, — грустно сказал Клаус, — я бы мог отвезти детям целый мешок.— А где они? — спросил Хозяин.— Я не знаю, — ответил Клаус, — но злые огвы могли спрятать их в горах.Ак посмотрел на Королеву фей.— Ты сможешь их найти? — спросил он.— Попытаюсь, — пообещала Королева.Клаус пошёл в свою Смеющуюся Долину и принялся за работу, а несколько фей немедленно полетели в горы, где хозяйничали огвы, и принялись искать украденные игрушки.Как мы хорошо знаем, феи имеют волшебную силу, но хитрые огвы спрятали игрушки в глубокой пещере и завалили вход камнями, чтобы никто не смог туда забраться. Поэтому несколько дней поиски не давали результатов, и Клаус, ожидавший известий от фей, почти потерял надежду, что игрушки будут найдены до Рождества.Он работал, не отдыхая ни минуты. Но нужно было время, чтобы вырезать и слепить игрушки и хорошо их раскрасить. Так что к утру в канун Рождества только одна небольшая полка над окном была заполнена готовыми фигурками.Но в то же утро феям, которые искали игрушки в горах, пришла в голову новая мысль. Они взялись за руки и пошли в одном направлении, прямо по скалам, с самой высокой точки вниз, чтобы их зоркие глаза не пропустили ни одного уголка, и наконец они нашли пещеру, где злые огвы спрятали игрушки.Феи без труда освободили от камней вход, и каждая взяла с собой столько игрушек, сколько смогла. Они прилетели к Клаусу и положили всё это богатство у его ног.Добрый Клаус был в восторге, оттого что в последнюю минуту получил так много игрушек. Теперь можно было загружать сани, и он послал за Флосси и Глосси и попросил их собираться к ночи в путешествие.Со времени последней поездки, несмотря на свои заботы, он нашёл время починить упряжь и укрепить сани, чтобы вечером можно было быстро запрячь оленей.— Сегодня поедем в другом направлении, — сказал он, — к детям, у которых я ещё не был. И надо ехать побыстрее, а то мой мешок лопается от игрушек!И вот, как только взошла луна, они поскакали через Смеющуюся Долину и равнину за горы на юг. Воздух был свежим и морозным. Снежинки танцевали в свете звёзд и сверкали, как бриллианты. Олени скакали вперёд большими, сильными прыжками, на сердце у Клауса было так легко и весело, что он смеялся и пел, ветер свистел у него в ушах.
Ха-ха-ха!
Ха-ха-ха!Эх, дорога неплоха!Скорей — оленямДомчаться к селеньям;Наш путь таков:К домам бедняков!
Молодой Мороз Джек, услыхав, как кто-то распевает, прибежал пощипать весельчака, но, когда увидел, что это Клаус, рассмеялся и повернул обратно.
Матушка-сова услышала, как кто-то проехал по краю Леса и высунула голову из дупла. Но когда увидела Клауса, стала успокаивать своих птенцов: это же Санта-Клаус, и он везёт детям игрушки. Интересно, откуда эти совы всё знают?!Клаус остановился у крестьянских домов и, забравшись по трубам, оставил подарки малышам. Спустя немного времени показалась деревня, и он ещё час весело трудился, разнося подарки спящим детям, и снова в путь, и снова он напевает весёлую рождественскую песенку:
Мы, олени,
Словно тени —Только блещет снег на пути:Быстрее лети!Пусть подарки получат детиЛучшие на свете!
Оленям нравилась его песня, и они старались скакать в такт. Но скоро они остановились, и Санта-Клаус, раскрасневшийся, с сияющими глазами, снова спустился по трубе и оставил подарки детям в доме.
Это была весёлая и счастливая ночь. Быстро бежали сани, и без устали трудился их седок, раздавая подарки спящим детям.Наконец мешок опустел, и олени повернули в сторону дома. Вновь им пришлось соревноваться с зарей. Глосси и Флосси вовсе не хотели получить выговор за опоздание, и они летели с такой скоростью, что обогнали самого Короля Мороза. Скоро они уже были в Смеющейся Долине.Правда, когда Клаус распряг их, в небе на востоке появилась светлая полоса, но Глосси и Флосси были уже в чаще Леса.Клаус так устал после ночных трудов, что повалился на постель и крепко заснул. А пока он спал, взошло рождественское солнце и осветило сотни счастливых домов, где детский смех возвестил, что здесь побывал Санта-Клаус.Да благословит его Бог! Это была его первая поездка в канун Рождества, и с тех пор уже сотни лет он творит свои добрые дела, дарит радость маленьким детям.
Глава одиннадцатая. Как появился обычай вешать чулки у камина
Если вы помните, до того как появился Клаус, у детей никогда не было игрушек, и вы можете себе представите, какое счастье пришло в те дома, которые посетил этот благородный человек. Все ещё долго горячо и с любовью благодарили его за добрые дела. Правда, вспоминали и о славных воинах, могущественных королях и мудрых учёных, но ни одного из них так не любили, как Санта-Клауса, потому что ни один из них не был таким бескорыстным, не посвятил свою жизнь людям. Ибо память о щедрости дольше живёт в сердцах людей, чем воспоминания о великих битвах, или указах королей, или открытиях учёных. Слава о ней быстро облетает мир и передаётся из поколения в поколение.Договор, заключённый с Повелителем зверей, изменил планы Клауса: ведь олени могли помогать ему только один раз в году, и он решил всё остальное время изготавливать игрушки, чтобы в канун Рождества раздать их всем детям мира.Однако он понял, что за год можно сделать такое огромное количество игрушек, что в старых санях они не поместятся, и Клаус решил соорудить новые сани, побольше и покрепче, лучше приспособленные для быстрой езды, чем прежние, которые он сколотил на скорую руку.Сначала он навестил Короля гномов и договорился с ним, что в обмен на три барабана, трубу и две куклы тот даст ему стальные красиво загнутые полозья. Ведь у него тоже были дети, они жили в глубоких пещерах, шахтах и карьерах, и им тоже хотелось повеселиться.Через три дня стальные полозья были готовы, и, когда Клаус принёс Королю гномов игрушки, его величество был так доволен, что подарил ему ещё и связку сладкозвучных колокольчиков.— Вот уж Глосси и Флосси будут довольны! — сказал Клаус, позвякивая колокольчиками и прислушиваясь к их весёлому звону. — Но мне нужны две связки — каждому оленю по одной.— Принеси мне ещё трубу и деревянного кота, — ответил Король, — и я дам тебе ещё одну связку колокольчиков, точно такую же.— Договорились! — воскликнул Клаус и поспешил домой делать игрушки.Над новыми санями он трудился очень старательно. Хранители деревьев принесли ему крепкие, хотя и не толстые доски. Клаус сделал высокий щиток, чтобы снег из-под быстрых копыт оленей не залетал в сани, и высокие борта, чтобы можно было уложить побольше игрушек, и, наконец, прикрепил тонкие полозья, которые ему сделал Король гномов.Сани получились очень красивые, большие, просторные. Клаус раскрасил их в яркие цвета, хотя вряд ли кто смог бы их увидеть во время ночных путешествий.Теперь, когда всё было готово, он послал за Глосси и Флосси, чтобы они посмотрели на его работу.Олени были в восторге от саней, но решительно объявили, что они слишком большие и тяжёлые и им такие не утащить.— По снегу мы, конечно, проедем, — сказал Глосси, — но не так быстро, чтобы добраться до далёких городов и деревень и вернуться в Лес до рассвета.— Тогда придётся взять ещё двух оленей, — поразмышляв, сказал Клаус.— Повелитель зверей разрешил тебе взять хоть десять. Почему бы тебе так и не сделать? — предложила Флосси. — Тогда мы неслись бы, как молния, и взлетали бы на самые высокие крыши, как птицы.— Десять оленей! — обрадовался Клаус. — Это будет превосходно. Пожалуйста, немедленно бегите в Лес и выберите восемь оленей не хуже вас. И все вы должны есть сил-траву, чтобы быть ещё сильнее, и волшебный корень, чтобы стать ещё быстрее, и долголетник, чтобы жить дольше и путешествовать со мной, и ещё вам полезно плавать в озере Нэрс — ведь Королева Зурлина сказала, что после купания в этом озере вы станете на редкость красивыми. Если вы всё это выполните, можно не сомневаться, что к следующему Рождеству мои олени будут самыми сильными и красивыми в мире!Итак, Глосси и Флосси вернулись в Лес, чтобы выбрать себе помощников, а Клаус занялся приготовлением упряжи для десяти оленей.В конце концов ему пришлось позвать на помощь Питера — очень доброго горбатого нука — хранителя зверей, но при этом страшно хитрого. Питер согласился сделать крепкие кожаные ремни для упряжи.Он вырезал их из шкуры льва, который состарился и умер естественной смертью. С одной стороны ремни были покрыты рыжеватой шерстью, а с другой — тщательно выделаны искусным карликом и стали мягкими, как бархат. Клаус аккуратно сшил из них упряжь для десяти оленей. Она оказалась крепкой и удобной и прослужила много лет.Упряжью и санями Клаус занимался в свободное время, а главное — надо было сделать побольше игрушек. Они теперь были намного лучше, чем его первые поделки, потому что бессмертные, которые часто приходили смотреть, как он работает, давали Клаусу полезные советы. Например, Несил придумала, что кукол надо научить говорить слова «папа» и «мама». Нуки подсказали, что барашков надо снабдить пищалками, чтобы, если в них подуть, они издавали бы звук «бе-е-е-е». А Королева фей посоветовала Клаусу сделать свисточки, чтобы вырезанные им птички могли петь, а ещё колёса для лошадок, чтобы дети могли их возить за верёвочку. В Лесу по разным причинам умирало много животных, и их мех Клаус использовал для своих игрушек. Один весёлый рил подсказал Клаусу сделать ослика с качающейся головой, и малышам он очень понравился. Так постепенно игрушки становились всё красивее и интереснее, и даже бессмертные восхищались ими.Приближалось Рождество, и Клаус приготовил невероятное количество игрушек. Оставалось только погрузить их в новые сани. Клаус наполнил до краёв три мешка и ещё множество игрушек рассовал по углам саней.И вот когда стало смеркаться, появились десять оленей, и Флосси представила их Клаусу. Это были Бегун и Скакун, Отважный и Бесстрашный, Беспечный и Безупречный, Проворный и Задорный, и с тех пор вот уже сотни лет они вместе с Флосси и Глосси возят по всему свету своего хозяина. Они были изумительно красивы и стройны, с раскидистыми рогами, бархатными тёмными глазами, шерсть у них была гладкой, желтовато-коричневого оттенка и с белыми пятнышками.Клаус полюбил их раз и навсегда, они стали его верными друзьями, и услуги их были неоценимы.Новая упряжь оказалась оленям в самую пору, и вскоре они уже стояли, запряжённые в сани по двое. Впереди — Глосси и Флосси. Своим старым друзьям Клаус надел на шею колокольчики, и они наслаждались звоном, всё время потряхивая головами.Теперь Клаус мог садиться в сани. Он укрылся тёплой шубой и, натянув меховую шапку пониже, чтобы прикрыть уши, взмахнул кнутом. Это был сигнал.Тут же десять оленей рванули вперёд и понеслись как ветер, а счастливый Клаус весело смеялся, любуясь их бегом, и запел своим сильным, громким голосом:
Ха-ха-ха!
Ха-ха-ха!Эх, дорога неплоха.Скорей — оленямДомчаться к селеньям.Нынче самая пора!Мы успеем до утраДовезти свои дарыДо счастливой детворы!Подарки нашиВсех на свете краше!Ха-ха-ха!Ха-ха-ха!Эх, дорога неплоха.
И вот как раз в этот вечер маленькая Марго и её брат Дик, а также их кузен Нед и кузина Сара, которые гостили у них, делая снежную бабу во дворе, совершенно промокли — и варежки, и ботинки, и чулки были хоть выжимай. Но родители не стали ругаться. Спать дети легли рано, развесив одежду на стульях для просушки. Обувь поставили на черепичный навес над очагом, где жар от горячих углей не мог её испортить, а чулки аккуратно развесили у трубы, прямо над камином. Санта-Клаус, спускаясь ночью по трубе, сразу их заметил. Все в доме спали. Клаус очень спешил и, увидев, что все чулки детские, быстро наполнил их игрушками и вылез по трубе обратно на крышу. Олени не ожидали его так скоро и даже вздрогнули от неожиданности.
«Хорошо бы дети всегда так развешивали чулки, — подумал Клаус, подъезжая к следующему дому. — Я бы сэкономил массу времени и успел посетить гораздо больше ребятишек до рассвета».Когда Марго, Дик, Нед и Сара проснулись утром и побежали вниз за чулками, которые висели у камина, к своему восторгу, они обнаружили в них подарки Санта-Клауса, я даже думаю, что им досталось больше игрушек, чем другим детям этого города, потому что Санта-Клаус так спешил, что не считал, когда набивал чулки.Конечно, дети всё рассказали своим друзьям, и все решили, что обязательно повесят свои чулки у камина на следующее Рождество. Даже Бесси Блайтсэм, которая со своим отцом, великим лордом Лердом, гостила в том городе, услышала от детей эту историю, и на следующее Рождество она повесила свои красивые чулочки у камина.На следующее Рождество Клаус обнаружил так много чулок, развешанных у каминов в ожидании подарков, что раздал игрушки в два раза быстрее, чем тогда, когда ему приходилось разыскивать детей, чтобы положить подарки к их кроваткам.С каждым годом всё больше детей узнавало об этом обычае, и Клаусу становилось всё легче. А ведь ему надо навестить так много своих маленьких друзей, и мы должны ему помогать во всём.Глава двенадцатая. Первая рождественская ёлкаКлаус всегда выполнял обещание, данное Повелителю зверей, и возвращался в Смеющуюся Долину до рассвета благодаря быстрым оленям, потому что разъезжать ему приходилось по всему свету.Он любил мчаться морозной ночью в санях и слушать весёлый звон колокольчиков. В первый раз отправившись с десятью оленями, он надел колокольчики только на Флосси и Глосси. Но следующие восемь лет подряд он приносил подарки детям Короля гномов, и этот добрый правитель каждый раз давал ему взамен по связке колокольчиков, так что, в конце концов, у всех оленей были колокольчики, и можете себе представить, какой весёлый звон раздавался, когда сани неслись по снегу!Так как чулки у детей были довольно длинные, подарков требовалось гораздо больше, чтобы их наполнить. И Клаусу пришлось придумать другие вещи, кроме игрушек, которые могли бы понравиться малышам. Он послал своих старых друзей фей, в тропические леса, и они принесли апельсины и бананы. А другие феи полетели в чудесную Вкусную Долину, где прямо на кустах росли вкусные конфеты и шоколадки, и вернулись нагруженные большими коробками. Всё это Клаус каждое Рождество раскладывает в длинные детские чулки вместе с игрушками, и малыши всегда очень радуются.Есть на земле тёплые страны, где зимой нет снега, но Клаус со своими оленями бывает и там, потому что к полозьям его саней можно прикрепить маленькие колёсики, и сани катятся по земле так же хорошо, как и по снегу. И дети в этих тёплых странах тоже знают о Санта-Клаусе.Однажды, когда олени уже готовы были отправиться в очередное путешествие, к Клаусу пришла одна фея и рассказала о троих малышах, живущих в юрте из толстых шкур посреди широкой северной равнины, где не росли деревья. Эти дети были очень несчастны, потому что их родители, невежественные люди, не обращали на них никакого внимания. Клаус решил обязательно навестить этих детей и по дороге прихватил для них макушку большой ели, которую сломал ветер.Уже светало, когда олени остановились у одинокой юрты, в которой спали бедные дети. Первым делом Клаус укрепил деревце и украсил его ветки свечами. Потом развесил самые красивые игрушки и конфеты. Он работал очень быстро, а когда всё было готово, зажёг свечки и, просунув голову в окошко, крикнул: «Весёлого Рождества!» Потом вскочил в сани и скрылся из виду, прежде чем проснувшиеся дети успели открыть глаза и увидеть, кто это там кричит.Представьте себе удивление и радость малышей, никогда в жизни не получавших подарков, когда они увидели дерево, сиявшее огнями в сером свете занимавшегося дня, с игрушками, которых им хватит на много лет! Они взялись за руки и заплясали вокруг дерева, смеясь и крича от счастья, пока им не пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Их родители тоже вышли посмотреть на чудо и с тех пор стали обращать больше внимания на детей — ведь сам Санта-Клаус подарил им такие красивые подарки.Идея рождественской ёлки так понравилась Клаусу, что на следующий год он нагрузил ёлочками свои сани. Забравшись в дом бедняка, который редко видел деревья, Клаус ставил ёлку и украшал её свечами и игрушками. Конечно, он не мог за одну ночь раздать ёлки всем детям, которым хотелось бы их иметь. Поэтому в некоторых семьях отцы стали сами приносить деревца и устанавливать их до прихода Санта-Клауса. А тот всегда старался украсить их как можно красивее и вешал на ветки столько игрушек, сколько хватило бы всем детям, которые придут посмотреть, как зажигают свечи.Благодаря этим новым идеям и щедрости, ночь перед Рождеством — самая желанная для детей. Они с нетерпением ждут дорогого Санта-Клауса, а такое ожидание всегда очень приятно. Малыши радостно предвкушают, что же ещё приключится, когда придёт Санта-Клаус.Может быть, вы помните сурового барона Брауна, который однажды прогнал Клауса из своего замка и запретил ему приходить к своим детям? Так вот, когда старый барон умер, хозяином замка стал его сын, новый барон Браун. Он пришёл к Клаусу в сопровождении своих рыцарей, пажей и оруженосцев, слез с коня и смиренно снял шляпу перед другом детей.— Мой отец не знал, что ты так благороден и добр, — сказал он, — и потому грозил повесить тебя на стене замка. Но у меня есть дети, и они мечтают, чтобы их навестил Санта-Клаус. Я пришёл умолять тебя не лишать их своей милости и любить, как всех других детей.Клаусу понравились его слова. Ведь замок барона Брауна был единственным местом, которое он ни разу не посетил. Он с радостью пообещал, что принесёт подарки детям барона на следующее Рождество.Барон ушёл довольный, и Клаус сдержал своё обещание.Вот как человек своей щедростью и благородством покорил сердца всех, и неудивительно, что он сам был весел и бодр — ведь во всём мире не было семьи, где бы его не считали более почётным гостем, чем сам король.

СТАРОСТЬ
Глава первая. Мантия Бессмертия
Теперь мы подходим к важному моменту в судьбе Клауса, и я должен рассказать о самом замечательном событии с начала сотворения мира.Мы следили за жизнью Клауса с того дня, когда лесная нимфа Несил нашла его беспомощным ребёнком и вырастила в Великом Лесу Бурзи. И мы помним, как он начал делать игрушки и раздавать их малышам во всех уголках Земли.Много лет он выполнял эту благородную миссию. Он вёл жизнь простого труженика и отличался крепким здоровьем и силой. Кроме того, в Смеющейся Долине человек может прожить дольше, чем в другом месте, потому что здесь ему не о чем заботиться и живёт он в мире и согласии.Но прошло много лет, и Санта-Клаус состарился. Его длинная золотисто-каштановая борода поседела и стала совсем белой. Волосы на голове тоже побелели, а вокруг глаз появились морщины, которые были особенно хорошо видны, когда он смеялся. Он никогда не был высоким, а теперь ещё и располнел и стал переваливаться при ходьбе, как утка. Но, несмотря на всё это, он был всё так же энергичен, весел и бодр, и его добрые глаза сияли так же ярко, как и в тот день, когда он впервые пришёл в Смеющуюся Долину.И всё же настаёт время, когда смертному, прожившему долгую жизнь, приходится покинуть этот мир. И неудивительно, что, проделав с Санта-Клаусом много-много путешествий в канун Рождества, его верные друзья-олени стали перешёптываться между собой: не будет ли это путешествие последним?Все в Лесу Бурзи погрустнели, а в Смеющейся Долине стало совсем тихо, у всех живых существ, которые знали Клауса, любили его и радовались звукам его шагов или весёлому свисту, не оставалось сомнений, что силы покидают старика, ибо он больше не делал игрушек, а лежал в забытьи в постели.Нимфа Несил, которая вырастила его и стала ему матерью, была по-прежнему молода, полна сил и красива, и ей казалось, что ещё совсем недавно этот состарившийся седой человек был ребёнком, лежал у неё на руках и улыбался своей невинной младенческой улыбкой.Вот в этом-то и есть различие между смертными и бессмертными.К счастью, Великий Ак как раз в это время был в Лесу. Обеспокоенная Несил нашла его и рассказала, что ждёт Клауса.Лесной Хозяин опечалился и долго стоял, опершись на свой топор и задумчиво поглаживал седеющую бороду. Потом вдруг выпрямился, решительно поднял голову и простёр могучую правую руку. Ему пришла в голову такая грандиозная идея, что весь мир с тех пор должен был бы преклоняться перед ним и чтить его имя!Хорошо известно, что, если Великий Ак принимает решение, он никогда не колеблется ни минуты, и вот он позвал своих самых быстрых гонцов и, не медля, послал их во все концы света. Когда они отправились в путь, он обратился к Несил со словами утешения:— Да успокоится твоё сердце, дитя моё; наш друг пока жив. А сейчас беги к Королеве и скажи ей, что я созываю совет всех бессмертных мира — здесь, в Бурзи, сегодня ночью. Если они повинуются и прислушаются к моим словам, Клаус будет путешествовать со своими оленями ещё много-много веков.В полночь в древнем Лесу Бурзи происходили чудеса: здесь впервые за много столетий собрались повелители всех бессмертных, населяющих землю.Среди них была Королева воды, чьё прекрасное тело прозрачно, как хрусталь, и с него постоянно капала вода на мох там, где она сидела. А рядом с ней — Король снов со своей волшебной палочкой, рассыпающей тончайшую пыль. Любой смертный заснул бы прежде, чем увидел его, ибо глаза смертного сразу закрываются, когда в них попадает эта пыль. А дальше — Король гномов, чьи подданные населяют всё пространство под поверхностью земли, где они охраняют драгоценные металлы и камни. По его правую руку стоял Король звуков, у которого на ногах были крылья. Его племя мгновенно разносит звуки. Если они очень заняты — то на короткое расстояние, потому что звуков очень много, но иногда — на много миль вокруг. Король звуков выглядел озабоченным и усталым, потому что большинство людей совершенно не считаются с его подданными, особенно мальчишки и девчонки, которые обычно часто шумят, и этот шум тоже приходится разносить, в то время как можно было бы заняться чем-нибудь более полезным.Следующим в кругу бессмертных был Король ветров — стройный, вечно в движении, не способный и минуты оставаться на одном месте. Он то и дело вскакивал и облетал поляну, и каждый раз после этого Королеве фей приходилось распутывать свои золотые локоны и заправлять их за розовые ушки. Но она не жаловалась — ведь Король ветров не так часто появлялся в чаще Леса. Вслед за Королевой фей, которая, как вы знаете, жила в старом Бурзи, пришёл Король эльфов с Принцем света и Принцем тьмы. Он никуда не ходил без своих принцев, ведь они были такими озорниками и их нельзя было оставлять без присмотра.Принц света держал в правой руке молнию, а в левой — рожок с порохом. Его сверкающие глаза оглядывали всё вокруг, как будто ему не терпелось сделать свои ослепительные вспышки, у Принца тьмы в одной руке были огромные щипцы для тушения свечей, а в другой — большой чёрный плащ, и все знали, что если за ним хорошенько не следить, то с помощью этих предметов он может погрузить всё в кромешную тьму, а тьма — самый большой враг Короля эльфов.Кроме бессмертных, которых я назвал, здесь был Верховный Повелитель зверей, который прибыл из джунглей Индии; и Верховный Повелитель деревьев, цветов и трав, который живёт в Валенсии, где так много ярких цветов и сочных фруктов. Добрая Королева Зурлина, повелительница лесных нимф, завершала круг бессмертных.Но в центре круга сидели ещё трое бессмертных, обладавшие такой большой властью, что все короли и повелители чтили их.Это были Ак, Лесной Хозяин Мира, правящий в лесах, садах и рощах, Керн, Полевой Хозяин Мира, который правит полями, лугами и огородами, и Бо, Морской Хозяин Мира, — правитель всех морей и судов, плавающих по ним. Все остальные бессмертные так или иначе подчиняются им.Когда все собрались, Лесной Хозяин Мира встал и обратился к ним, потому что это он собрал их на совет.Он рассказал им историю Клауса, начав с того, как тот стал Сыном Леса. Хозяин говорил о его благородстве и щедрости и постоянных трудах ради детей, которым подарил столько радости.— А теперь, — сказал Ак, — когда он завоевал любовь людей всего мира, Дух Смерти витает над ним. Никто из живущих на земле не заслуживает бессмертия больше, чем Клаус, и такую жизнь необходимо сохранить, пока есть дети человеческие, которые ждут его и будут его оплакивать, если он умрёт.Он замолчал и огляделся вокруг, убеждаясь, что все бессмертные внимательно слушают и одобрительно кивают. Наконец Король ветров, который до сих пор тихонько посвистывал, громко спросил:— Чего ты желаешь, о Ак?— Передать Клаусу Мантию Бессмертия! — ответил Ак решительно.Такое неожиданное требование заставило бессмертных вскочить со своих мест, с удивлением смотрели они друг на друга и с негодованием на Ака. Ибо это был очень серьёзный вопрос — передача Мантии Бессмертия.Королева воды заговорила своим тихим чистым голосом, и слова её звенели, как капли дождя об оконное стекло.— Во всём мире есть только одна Мантия Бессмертия, — сказала она.Король звуков добавил:— Она существует с начала времён, и ни один смертный ещё не осмелился посягнуть на неё.А Морской Хозяин Мира поднялся и, разминая ноги, сказал:— Её можно передать смертному только после единогласного решения бессмертных.— Я всё это знаю, — спокойно ответил Ак. — Но Мантия существует, и если, как вы говорите, она была создана, то лишь потому, что Верховный Хозяин знал: настанет день, когда она потребуется. До сих пор ни один смертный не заслужил её, но кто из вас осмелится сказать, что добрый Клаус не достоин бессмертия? Неужели вы не проголосуете за то, чтобы передать ему Мантию?Все молчали, по-прежнему вопросительно глядя друг на друга.— Какой толк от Мантии Бессмертия, если она никому не принадлежит? — настаивал Ак. — Какая польза нам, если она вечно будет одиноко лежать в своём святилище?— Хватит! — резко выкрикнул Король гномов. — Давайте голосовать, «за» или «против». Лично я «за»!— И я! — быстро откликнулась Королева фей, и Ак благодарно улыбнулся ей.— Мои подданные в Бурзи говорили мне, что полюбили его, поэтому я голосую за передачу Клаусу Мантии, — сказал Повелитель деревьев, цветов и трав.— Он стал другом моих хранителей зверей, — объявил старый Повелитель нуков. — Пусть будет бессмертным!— Пусть, пусть будет бессмертным! — вздохнул Король ветров.— Почему бы и нет? — сказал Король снов. — Он никогда не нарушает сон, который мои подданные дают людям. Пусть добрый Клаус будет бессмертным!— Я не против, — сказал Король звуков.— И я, — прожурчала Королева воды.— Если уж Клаус не получит Мантию Бессмертия, то совершенно ясно, что никто другой не сможет претендовать на неё, — заметил Король эльфов. — Давайте уж покончим с этим раз и навсегда.— Лесные нимфы первые приняли его, — сказала Королева Зурлина. — Конечно, я проголосую за то, чтобы сделать его бессмертным.Теперь Ак посмотрел на Полевого Хозяина Мира, который поднял правую руку и сказал:— Да!Морской Хозяин Мира сделал то же самое, и тогда Ак, улыбаясь, с сияющими глазами, воскликнул:— Благодарю вас, собратья-бессмертные! Вы все проголосовали «за». Итак, наш дорогой Клаус получает Мантию Бессмертия, которую мы своей властью передаём ему!— Так принесём её сейчас же, — сказал Король снов. — Я спешу.Все закивали в знак согласия, и поляна сразу же опустела. Но между землёй и небом появился сияющий ковчег из золота и платины. Его бесчисленные драгоценные камни излучали мягкий свет. Под его высоким куполом находилась драгоценная Мантия Бессмертия, и каждый бессмертный прикоснулся к краю великолепного покрова, и все как один сказали:— Мы передаём Мантию Бессмертия Клаусу, который будет впредь носить звание Святого Покровителя детей!И тогда Мантия спустилась из своего святилища, и они понесли её в Смеющуюся Долину, в дом Клауса.Дух Смерти витал над постелью Клауса, но, когда бессмертные приблизились, он отскочил и сердито замахал руками, прогоняя их. Потом он увидел Мантию Бессмертия, которую они несли, и с тихим стоном разочарования отступил и скрылся из этого дома навеки.Осторожно, не говоря ни слова, бессмертные опустили драгоценную Мантию, и она окутала Клауса, потом как бы растворилась на нём и исчезла из виду. Она стала частью его, и теперь ни смертный, ни бессмертный не мог отнять её у него.Тогда короли и повелители, совершившие это великое дело, разошлись по своим владениям, довольные тем, что племя бессмертных увеличилось.Между тем Клаус спал, и красная кровь вечной жизни быстро бежала по его жилам. На лбу у него блестела капелька воды, которая упала с вечно струящихся одеяний Королевы воды, а на губах его остался след поцелуя прекрасной нимфы Несил. Она украдкой пробралась в дом, когда все любовались её, теперь бессмертным, приёмным сыном.Глава вторая. Когда мир состарилсяНа следующее утро Санта-Клаус открыл глаза и оглядел такую знакомую комнату, которую уже не надеялся увидеть вновь. К своему удивлению, он почувствовал, что силы возвращаются к нему и в жилах его течёт здоровая кровь, в окно лился яркий солнечный свет, и комната заполнилась весёлыми танцующими лучами. Он не понимал, что произошло, как к нему вернулась его молодая энергия. Но несмотря на то, что борода его была по-прежнему бела как снег, и морщинки всё так же окружали его сияющие глаза, старый Санта-Клаус был бодр и свеж, как шестнадцатилетний юноша, и скоро уже, весело посвистывая, стал делать новые игрушки.Потом пришёл Ак и рассказал о Мантии Бессмертия: как она была передана Клаусу за его любовь к маленьким детям. Клаус понял, какой большой чести он удостоился, и стал очень серьёзным. Но он был очень рад, что теперь может не опасаться разлуки с детьми, и начал готовиться к Рождеству. На этот раз он должен сделать игрушек гораздо больше, чем раньше. Теперь он полностью посвятил себя любимому делу и решил, что в мире не останется ни одного ребёнка, бедного или богатого, который не получил бы подарка на Рождество, если только он, Санта-Клаус, справится со своей задачей.Мир был ещё молод в те дни, когда Санта-Клаус начал делать игрушки и своими добрыми делами заслужил Мантию Бессмертия. Ему было нетрудно дарить каждому ребёнку доброе слово, сочувствие и красивую игрушку. Но с каждым годом детей становилось всё больше и больше, и, вырастая, они расходились во все концы света, так что в канун Рождества Санта-Клаус всё дальше и дальше уезжал от Смеющейся Долины, а мешки с игрушками становились всё больше и больше.Наконец он решил посоветоваться с другими бессмертными: как сделать, чтобы подарки получили все дети — сколько бы их ни было. Бессмертные посочувствовали ему и с радостью предложили свою помощь. Ак дал ему своего подданного Китлера, молчуна и бегуна, а Повелитель нуков — карлика Питера, самого горбатого, но не такого хмурого, как его братья. Повелитель рилов дал ему коротышку Нютера, самого славного из всего его племени. Королева фей дала ему Виску — крошечную озорную прелестную фею, которая знала столько же детей, сколько сам Санта-Клаус.С такими помощниками Клаус мог делать игрушки, поддерживать порядок в доме, чинить сани и упряжь, готовясь к Рождеству. Дни его текли без тревог.Но прошло ещё много лет, и он снова забеспокоился, ибо количество людей увеличивалось всё быстрее, и всё больше детей ожидало рождественских подарков. Заполнив города и деревни, люди забирались в самые отдалённые уголки, рубили деревья в старых лесах, которыми правил Ак, а из деревьев строили новые дома. И там, где раньше были непроходимые чащи, теперь тянулись поля и пасся скот.Но не думайте, что Лесной Хозяин протестовал. Вовсе нет. Ведь Ак был очень мудрым и видел далеко вперёд.— Мир создан для человека, — сказал он Санта-Клаусу, — а я лишь охраняю леса до тех пор, пока они не понадобятся человеку. Я рад, что мои крепкие деревья дают приют его слабому телу и согревают его холодной зимой. Но я надеюсь, что люди не срубят все деревья — ведь летом им тоже надо где-то укрываться, а это так же важно, как хороший огонь зимой, и сколько бы ни было в мире людей, я думаю, что они никогда не доберутся до Бурзи, или до Великого Чёрного Леса, или до дикой чащи в Бразе, разве только чтобы отдохнуть, но не уничтожать деревья-великаны.Люди научились делать корабли из стволов деревьев, пересекают на них океаны и строят города в далёких странах. Но океаны не были помехой для Санта-Клауса: его олени неслись над водой так же быстро, как и над землёй, его сани мчались вслед за солнцем с востока на запад, в его распоряжении было двадцать четыре часа, и за это время он успевал повсюду. А быстрым оленям всё больше нравились эти путешествия.Итак, год за годом, столетие за столетием мир старел, людей становилось всё больше и больше, и работы у Клауса прибавлялось. Слава о его добрых делах доходила до каждого дома, где был ребёнок, и все малыши горячо любили его, а все мамы и папы были ему благодарны за ту радость, которую он подарил им, когда они сами были детьми, и все бабушки и дедушки тоже вспоминали его с нежностью и благословляли его имя.Глава третья. Посланники Санта-КлаусаОднако существовала ещё одна проблема, которую принесло с собой развитие цивилизации и которая озадачила Клауса. Правда, потом он нашёл выход, и, к счастью, это было последнее испытание, которое выпало на его долю.Однажды в канун Рождества, когда олени вскочили на крышу нового дома, Клаус, к своему удивлению, обнаружил, что труба здесь намного уже обычной. Ему некогда было размышлять об этом, он просто сжался так, чтобы занимать как можно меньше места, и забрался в трубу.«Пора бы мне уже спуститься», — подумал он, но камина всё не было, и когда он наконец добрался до другого конца трубы, то очутился в подвале.— Странно! — озадаченно пробормотал Клаус. — Если здесь нет камина, для чего же тогда труба?Он стал подниматься обратно и обнаружил, что это довольно трудное дело — труба-то слишком узкая. При этом он заметил тонкую круглую трубку, торчавшую сбоку, но не понял, для чего она.Наконец он выбрался на крышу и сказал оленям:— Зря я спускался по этой трубе, я не нашёл камина и не смог попасть в дом. Боюсь, дети, которые здесь живут, останутся без подарков в это Рождество.И он поехал дальше, но скоро увидел ещё один дом с такой же узкой трубой. Санта-Клаус в сомнении покачал головой, но всё же попытался забраться в дом. Однако результат был тот же, что и в прошлый раз. Более того, он чуть не застрял и порвал одежду, пытаясь выбраться. В ту ночь ему попалось ещё несколько таких же труб, но он больше не рисковал спускаться по ним.— О чём эти люди думают, когда делают такие бесполезные трубы? — возмущался он. — За все годы, что я путешествую с моими оленями, никогда не видел ничего подобного.Санта-Клаус не знал, что люди изобрели новые печи. Их становилось всё больше. Когда же он это понял, то удивился, что строители не подумали о нём — ведь они прекрасно знали, что он всегда забирается в дом по каминной трубе. Может быть, люди, которые строили дома с такими печами, уже разлюбили игрушки и им было всё равно, придёт ли к их детям Санта-Клаус? Как бы то ни было, бедных детей ждало большое разочарование.На следующий год таких труб стало очень много, а год спустя — ещё больше. На третий год узких труб было так много, что у Клауса даже остались в мешке игрушки, которые он не сумел раздать, потому что не смог забраться в эти дома.Дела обстояли так плохо, что он очень расстроился и решил поговорить с Китлером, Питером, Нютером и Виской.Китлер уже кое-что знал, потому что он обычно перед самым Рождеством заходил в дома и собирал записки и письма, в которых дети писали Санта-Клаусу о тех подарках, которые они хотели бы найти в чулках или на ёлке. Но Китлер был молчун и редко говорил о том, что видел в городах и деревнях.Остальные очень рассердились:— Эти люди ведут себя так, будто не хотят, чтобы их дети были счастливы! — сердито сказал благоразумный Питер. — Не пускают к своим малышам их старого друга!— Но я хочу дарить радость всем детям независимо от того, что думают их родители, — ответил Санта-Клаус. — Много лет тому назад, когда я только начал делать игрушки, родители ещё меньше заботились о своих детях, чем сейчас, и я научился не обращать внимания на беззаботных или эгоистичных мам и пап и думать лишь о их детях.— Ты прав, хозяин, — сказал крошка Нютер. — У многих детей не было бы друга, если бы ты о них не подумал и не постарался подарить им радость.— Тогда, — со смехом заявила Виска, — мы должны забыть об этих новых трубах и, как грабители, пробираться в дом другим способом.— Каким? — спросил Санта-Клаус.— Ну, для фей кирпичные, деревянные или глиняные стены — не препятствие, я могу без труда пройти через любую, когда захочу, и Питер, и Нютер, и Китлер тоже. Разве не так, друзья мои?— Я часто прохожу сквозь стены, когда собираю письма, — сказал Китлер, и это была для него очень длинная речь. Она так удивила Питера и Нютера, что у них глаза полезли на лоб и чуть не лопнули.— Так что, — продолжала фея, — ты мог бы брать нас с собой, и, когда попадётся дом с узкой трубой, мы сами отнесём игрушки детям, ведь нам не нужно лезть по трубе.— По-моему, это неплохой план, — ответил Санта-Клаус, очень довольный, что проблема решилась. — В следующий раз так и сделаем.Итак, в канун Рождества Виска, Нютер, Питер и Китлер поехали со своим хозяином и без всякого труда входили в новые дома и оставляли игрушки детям, которые там жили. Их помощь очень облегчила Санта-Клаусу работу, и он смог закончить все свои дела быстрее обычного. Сани его опустели, и вся весёлая компания уже была дома за целый час до рассвета.В этом путешествии озорница Виска всё время норовила пощекотать оленей своим длинным пером, и Санта-Клаусу приходилось постоянно следить за ней. Пару раз ему даже пришлось потрепать её за уши, чтобы она вела себя как следует.Но в целом путешествие было очень удачное, и с тех пор четверо маленьких друзей всегда сопровождают Клауса и помогают ему раздавать подарки.И родители недолго оставались такими равнодушными к доброму Санта-Клаусу. Вскоре он обнаружил, что на самом деле они очень хотят, чтобы он пришёл в их дома в канун Рождества и оставил их детям подарки. И для того чтобы облегчить себе задачу, которая становилась всё труднее, Клаус решил попросить родителей о помощи.— Приготовьте к моему приходу ёлки, — сказал он им, — и тогда я быстро разложу подарки, а вы повесите их на ёлку, когда я уйду.Другим он сказал:— Проверьте, чтобы чулки висели на месте к моему приходу, и тогда я наполню их в мгновение ока.Часто, если родители были добрые и заботливые, Санта-Клаус просто бросал им пакет с подарками и они сами раскладывали их в чулки, а он мчался в своих санях дальше.— Все любящие родители будут моими помощниками! — радовался весёлый старик. — Они помогут мне выполнить мою миссию. Так я сэкономлю драгоценные минуты, и ни один ребёнок не останется без подарка только потому, что я не успел до него добраться.Старый Клаус не только сам развозил подарки, но и посылал игрушки в магазины, чтобы родители, если захотят подарить детям побольше игрушек, без труда нашли бы их там. И если по какой-либо причине Клаус не сможет принести подарок какому-нибудь ребёнку, тот сможет сам сходить в магазин и получить там столько игрушек, сколько захочет. Ибо друг малышей решил, что ни один ребёнок не должен остаться без подарка, о котором мечтает. И если малыш вдруг заболеет и захочет новую игрушку, чтобы развлечься, он всегда сможет выбрать её в магазине. А иногда, накануне дня рождения ребёнка, его родители могут купить в магазине красивую игрушку на память об этом знаменательном дне.Теперь вы, наверное, понимаете, как, несмотря на то что мир такой огромный, Санта-Клаусу удаётся одарить всех детей красивыми игрушками. Конечно, старика редко можно увидеть, но это не потому, что он не хочет попадаться нам на глаза, можете мне поверить. Санта-Клаус всё так же любит своих маленьких друзей, как и в прежние времена, когда он играл и возился с ними часами, и я знаю, что он и сейчас с радостью делал бы то же самое, если бы у него было время. Но он так занят круглый год изготовлением игрушек и так спешит за одну-единственную ночь в году забраться в наши дома с подарками, что лишь на мгновение появляется среди нас и его почти невозможно увидеть.И хотя детей в мире стало на много миллионов больше, чем раньше, Санта-Клаус никогда на это не жалуется.— Чем больше, тем лучше! — радуется он и весело смеётся; для него это значит только то, что пальчики его маленьких помощников должны двигаться с каждым годом ещё быстрее — иначе они не успеют сделать подарки для всех малышей.— Во всём мире нет ничего прекраснее счастливого ребёнка, — говорит добрый Санта-Клаус, и он очень хочет, чтобы все дети были красивы и счастливы.
1902

                Н И С С Е

Эльсе Бесков
Домовой в витрине
Жили-были когда-то две добрые старые барышни. Жили они за городом в небольшом белом домике и зарабатывали на хлеб тем, что шили кукол, а потом продавали их в игрушечный магазин в городе. До чего ж умелые руки были у сестер и каких только кукол они не придумывали! Они шили изящных дам в шелках, и кукол-младенцев, и моряков, и трубочистов, и балерин, и клоунов, и негров. И всегда придумывали что-нибудь новое. Самое горячее время наступало у них за несколько недель до рождества. Тогда засиживались они за работой допоздна, до глубокой ночи.
Однако это не нравилось их старому домовому. Ведь он помнил их совсем маленькими, и даже теперь они оставались для него детьми. Ему хотелось, чтобы по вечерам они всегда вовремя ложились спать. И потому иногда он невидимкой прокрадывался в комнату, где работали барышни, и прикручивал фитиль в лампе или же чуть-чуть смачивал фитильки свечей - электричества в доме у барышень не было! Только тогда они вдруг замечали, что уже поздно и что им давно хочется спать. Вот так домовой и заставлял их прекращать работу. Сам же, обойдя по своему обыкновению дозором весь дом и проверив, заперты ли двери и погашен ли всюду огонь, заползал наконец в собственную кровать, в горнице домовых под половицами кухни.
Однако старый отец-домовой даже не подозревал о том, что случалось порой в светлые лунные ночи. Его сынки - маленькие домовые Ниссе и Нуссе - тайком выбирались тогда из своих постелек, карабкались по лестнице к лазу в кухонном полу и прокрадывались прямо в комнату, где барышни шили кукол. Там они играли в куклы и развлекались все время, пока светила луна.
Вот такой лунной ночью, за несколько недель до рождества, Ниссе и Нуссе, развеселившись, решили сами нарядиться в кукольные платья. В тот раз барышни сшили несколько кукол-домовых, и их красивые красные кафтанчики оказались как раз впору Ниссе и Нуссе, ну словно на них были сшиты! Нуссе счел, что ему очень идет красный кукольный наряд, и не захотел его снимать. А старое изношенное серое платье, которое матушка маленького домового столько раз латала, он и видеть больше не желал. Надев на себя пояс с финским ножом, а домовые всегда носят при себе нож, он вскочил на комод, чтобы посмотреться в зеркало. И ему показалось, что он - самый красивый домовой на свете. Ниссе дважды сказал ему, что пора снять кукольные платья, положить их на место, спуститься в подпол и лечь спать, пока не проснулся батюшка-домовой. Куда там! Нуссе только вертелся во все стороны перед зеркалом и ничего не слышал.
Как раз в ту самую ночь фрекен Тересе, старшей из барышень, никак не спалось. Утром сестрам нужно было запаковать кукол в коробки и отослать их поездом в город. И когда чуть забрезжил рассвет, фрекен встала, решив, что раз она все равно не спит, то может с тем же успехом заняться посылкой, чтобы вовремя отправить ее. Надев халат, фрекен взяла свечу и отворила дверь в рабочую комнату.
Ниссе, словно шустрый крысенок, шмыгнул в лаз. Нуссе же, который так и не успел снять с себя красное кукольное платье, быстренько залез в одну из коробок, стоявших на столе, улегся там, словно кукла, и замер. Он думал, что фрекен Тересе сразу же уйдет, но вместо этого она закрыла коробку, в которой лежал Нуссе, крышкой и перевязала ее веревочкой. А потом разложила по коробкам и всех остальных, предназначенных для продажи кукол. Обернув их большим листом коричневой оберточной бумаги, барышня крепко обвязала пакет и написала адрес. Потом вышла на кухню, поставила на огонь кофейник, чтобы подать кофе своей сестре, Марии, когда та проснется, в постель.
Между тем Нуссе, не спавший всю ночь, крепко заснул в своей коробке. Проснулся он уже в товарном вагоне поезда, идущего в город. Было душно и темно, посылку с маленьким домовым трясло и швыряло из стороны в сторону. Сначала он ничего не мог понять, но внезапно все вспомнил и понял, что едет в город, в игрушечный магазин. Вытащив свой финский нож, он проделал небольшую дырку в коробке и теперь мог дышать свободнее. Вот только в коробке было темно по-прежнему.
Наконец поезд остановился на какой-то станции, посылку погрузили, кажется, в машину и опять повезли. Вдруг совершенно неожиданно полоска света просочилась сквозь дырочку в коробку, где лежал Нуссе. Кто-то, видно, снял с посылки оберточную бумагу. Домовой глянул через отверстие и увидел, что попал в большой игрушечный магазин. Кто-то поднял крышку с его коробки, и Нуссе сразу же притворился немой и неподвижной куклой.
Толстая, веселая дама и господин с черной бородой - вот кто распаковывал коробки с куклами. Дама вытащила Нуссе из коробки и стала осматривать его.
- Этот кукленок-домовой и вправду очень мил, - сказала она, прижимая его к себе, - он совсем как настоящий.
И потянула Нуссе за нос. Домовому стало щекотно, но он, едва удержавшись, чтобы не чихнуть, остался по-прежнему нем и недвижим.
- Эту куклу мы посадим в витрину, - сказал господин с черной бородой, видимо, хозяин.
И не успел Нуссе ахнуть, как уже сидел в центре витрины, окруженный мишками и собачками, игрушечными поездами, автомобилями и всякими разными куклами. А за его спиной стояла маленькая рождественская елка с крошечными электрическими лампочками на ветвях.
Нуссе мог бы хорошенько повеселиться среди всех этих игрушек, но он не смел шевельнуться. Перед витриной все время кто-то стоял, разглядывая игрушки, и Нуссе изо всех сил старался держаться как настоящая кукла.
Лишь изредка, когда перед витриной бывало пусто, он чуточку распрямлялся и тихонько шевелил руками и ногами, чтобы они не затекли вконец.
Однажды, когда он вот так чуть-чуть потягивался и зевал, он увидел вдруг круглые от удивления детские глаза, неотрывно глядевшие на него. Это был маленький мальчик, который неизвестно когда подошел к витрине. Он стоял, прижавшись носом к стеклу, и Нуссе тут же снова сел и застыл, неподвижный, как кукла. Мальчик продолжал таращить на него глаза, Нуссе, не в силах удержаться, стал кивать мальчику и смеяться. И мальчик тотчас же рассмеялся и стал кивать ему в ответ. Так продолжалось некоторое время, пока не пришел какой-то взрослый человек и не увел мальчика.
"До чего было весело", - подумал Нуссе. И с тех пор он немного осмелел. Он по-прежнему был неподвижен, когда на него смотрели взрослые. Но стоило ему остаться наедине с детьми, как он начинал строить им гримасы, кивать и подмигивать. Вскоре возле витрины стала собираться огромная толпа детей, чтобы посмеяться над домовым, который мог двигаться. Они думали, что это заводная кукла и что ее заставляют двигаться с помощью ключа. Многие дети заходили в магазин и спрашивали, сколько стоит домовой в витрине. Им хотелось достать из копилки деньги и купить его. И все хотели получить эту куклу в подарок на рождество.
Маленький мальчик, которому домовой кивнул первому, через некоторое время вернулся и целый день стоял у витрины, несмотря на плохую погоду, на снег и ветер, даже когда другие ребята ушли домой. Нуссе так понравился этот мальчик, что когда они остались одни, он, желая повеселить его, начал придумывать самые веселые фокусы. Он кувыркался, заводил автомобили и поезда, он танцевал с медведями и крокодилами. Мальчик так хохотал, что даже не замечал холода, да и Нуссе забыл, что надо поесть, - он веселился.
Внезапно электрический свет в витрине с игрушками погас, и магазин закрылся. Тогда мальчик направился к высокому дому и поднялся по лестнице на чердак, где он жил со своей мамой-швеей.
Теперь Нуссе был свободен и тотчас отправился осматривать дом, как это делают все домовые, где бы они ни появились. Вскоре он набрел на кладовую в квартире, прилегавшей к игрушечному магазину. Там он обнаружил на полке хлеб, масло, колбасу и досыта наелся. Совесть его не мучила, он считал, что честно заработал себе обед, так долго прослужив манекеном в витрине.
Время шло, и Нуссе уже хорошо знал каждый уголок этого большого дома. Он влезал даже на крышу и, озирая оттуда соседние крыши, не переставая, ломал голову над тем, как бы ему вернуться домой.
Снова стоять в витрине ему не хотелось. Поэтому однажды он спрятался на одной из полок игрушечного магазина, за спиной у большого игрушечного мишки, чтобы послушать, о чем говорят между собой хозяин и хозяйка магазина. Он думал, что, может, они пошлют несколько пустых коробок обратно к барышням домой и тогда он попытается залезть в посылку.
Он узнал, что хозяин и хозяйка уже хватились куклы-домового из витрины и теперь повсюду ее ищут. Под конец они посадили туда другого домового. Но тут в магазин стали приходить люди, и почти все хотели купить того домового, который накануне стоял в витрине и умел кивать головой и подмигивать. Поэтому все дети желали получить этого домового в подарок на рождество. И хотя хозяин и хозяйка уверяли всех, что это, должно быть, ошибка, потому что заводных кукол у них нет, они все равно очень быстро распродали всех кукол-домовых. Обрадованные хозяева тотчас послали телеграмму фрекен Тересе, в которой просили как можно быстрее выслать несколько дюжин кукол-домовых. Потом в магазин стали ходить дети; они просили завести ключиком того домового, который стоял в окне, чтобы он покивал им головой, подмигнул и также весело посмеялся, как вчера. Но хозяева отвечали, что это невозможно; этот домовой не заводится.
Домовой лежал, прислушиваясь, и смеялся про себя: все, что происходило, казалось ему таким забавным! Под конец он забрался в солому, которой был набит пустой ящик из-под игрушек, и заснул.
Проходили дни, а Нуссе никак не мог уехать домой. И вот настало наконец рождественское утро. Нуссе больше, чем всегда, тосковал по отцу с матушкой, по своему уютному дому под половицами кухни. Правда, он вполне освоился и в большом городском доме, но ведь сельскому домовому трудно ужиться в городе! Больше всего ему нравилось наверху, на чердаке, возле комнатки Сванте и его мамы. Сванте был тот самый маленький мальчик, который столько времени простоял у витрины с игрушками. Но с тех пор, уже довольно давно, домовой не встречал Сванте.
Нуссе сидел на своем обычном месте, за спиной игрушечного мишки на полке с игрушками, когда в магазин вошла мама мальчика Сванте. Она спросила, сколько стоит кукла-домовой, которая может плясать и кувыркаться. Тут хозяин магазина чуть не рассердился.
- У меня нет и никогда не было таких домовых, - пробурчал он.
Но мама Сванте стала умолять его найти именно того домового, о котором мечтал ее мальчик. Теперь ее сын болен - простудился, он стоял целый день на ветру возле витрины с игрушками. Зима нынче такая холодная!
Она была в это время на работе и недоглядела. А теперь Сванте все время бредит этой куклой и хотел бы получить ее в подарок на рождество. "Может, он выздоровеет от радости, если получит домового", - с надеждой сказала мама. Под конец она даже расплакалась, потому что очень боялась потерять своего мальчугана.
- К сожалению, у нас не осталось ни одной такой куклы, - сказала хозяйка лавки. - Они все проданы.
И тут вдруг она услышала, как за спиной у нее что-то упало. Оглянувшись, она увидела, что это большой игрушечный медведь свалился на пол. Хозяйка подняла его и, когда снова стала усаживать на полку, обнаружила там куклу-домового.
- Смотрите! - сказала она. - Здесь еще один домовой. Должно быть, это тот самый, который исчез из витрины. Мы продадим его, фру Ларсон, по сниженной цене; я вижу, кафтанчик домового чуточку загрязнился.
Тут Нуссе снова положили в коробку, но теперь уже по его собственному желанию. Это ведь он нарочно толкнул мишку, чтобы тот упал на пол. Нуссе так хотелось, чтобы его преподнесли Сванте в подарок на рождество.
Когда мама Сванте вошла в комнату и положила коробку в кроватку сына, Сванте тут же схватил ее своими горячими от жара руками. Когда же он вытащил домового из коробки и тот кивнул ему головой и расхохотался, Сванте так обрадовался, что и сам засмеялся. А мама его была просто счастлива. Целую неделю до этого мальчуган даже не улыбался.
"Ну теперь-то Сванте наверняка выздоровеет", - радостно думала она, зажигая все свечи на маленькой елке, стоявшей на столе.
У матери с сыном был настоящий рождественский вечер.
И в самом деле Сванте становилось все лучше и лучше с каждым днем. Когда после праздника маме пришлось пойти на работу, Сванте оставался с Нуссе. Трудно даже представить, сколько веселых игр и развлечений мог придумать Нуссе.
Однако же каждый день, ранним утром, когда Сванте еще спал, Нуссе взбирался на крышу, садился на край трубы и смотрел в ту сторону, где, как ему было известно, за городом находился его дом. С каждым днем он все больше и больше тосковал по нему. Однажды утром, сидя вот так на крыше, он увидел огромную ворону, которая неподалеку от него описывала большие круги над домами. Казалось, она что-то искала. Он свистнул, и птица тотчас же подлетела к нему. Она рассказала, что батюшка-домовой послал ее в город поискать Нуссе. Почти три недели кружила она над городом, не обнаружив ни малейшего следа Нуссе. А теперь Нуссе нужно тотчас же сесть на спину вороны и лететь с ней домой. Ведь ей больше не выдержать разлуки с мужем и воронятами. Нуссе очень обрадовался, признав в ней ворону из родных краев, но лететь домой сразу не хотел. Сначала ему надо было попрощаться со Сванте и найти мальчику вместо себя другого товарища, с которым бы он мог играть.
- Подожди четыре дня, - попросил Нуссе ворону.
Она сначала рассердилась и хотела лететь домой одна. Нуссе пришлось долго уговаривать ее. Наконец они сговорились встретиться здесь, у трубы, ровно через четыре дня.
Спустившись с крыши, Нуссе прежде всего рассказал Сванте всю историю о том, как он попал в город, в магазин с игрушками. Но когда он было заикнулся о том, чтобы вернуться домой, Сванте так огорчился, что домовой не стал больше говорить об этом, и занялся тем, что стал искать Сванте другого товарища.
Нуссе знал, что в одной из квартир живет семья с тремя детьми. Двое уже выросли и ходили в школу, но младший мальчик, которого звали Улле, целые дни играл в одиночестве. Игрушек у Улле была тьма-тьмущая: поезда, которые ходили по рельсам, и автомашины, и чего только душа пожелает. Но ему все равно было не весело, потому что не с кем было играть.
Ночью, когда Улле спал, Нуссе прокрался в его комнату, сел на край кровати и прошептал ему на ухо:
- Попроси разрешения поиграть со Сванте, который живет на чердаке. Не забудь об этом.
Утром Улле сказал, что хочет поиграть со Сванте, который живет на чердаке, однако никто не обратил внимания на его слова. Но на следующую ночь Нуссе снова прошептал в ухо Улле то же самое и на всякий случай прошептал эти же слова на ухо его маме. И назавтра Улле без умолку говорил про Сванте. Мама Улле пошла к жене привратника и спросила ее, хороший ли мальчик этот Сванте, который живет на чердаке. И жена привратника ответила, что мальчика добрее Сванте нет на свете.
Тогда Сванте пригласили к Улле, разрешили играть с его паровозиками и автомобилями. Улле и Сванте было вместе так весело, что Сванте почти забыл своего домового.
Тогда Нуссе встретился с Вороной в назначенное время на крыше у трубы. Нуссе нашел на чердаке большую толстую варежку, натянул ее на свой тоненький кукольный кафтанчик и пустился в путь на вороньей спине.
То-то было радости и у ворон, и у домовых, когда Нуссе и Ворона вернулись домой. Уж поверьте мне! Батюшка-домовой и матушка-домовиха плакали от счастья. Нуссе стоял на голове от радости, а отец его даже позабыл о том, что вообще-то собирался задать сынку трепку за проделку, которую он учинил. Нуссе же все снова и снова пришлось рассказывать о своих приключениях в большом городе. И батюшка-домовой счел, что Нуссе вообще-то вел себя вполне достойно, как приличествует настоящему домовому.
Старые барышни были тоже довольны, потому что получили толстое письмо и много-много денег из игрушечного магазина в городе. Никогда прежде не удавалось им продать столько кукол перед рождеством. Они и не знали, как это получилось. А все оттого, что среди кукол, которых они послали в город, был самый настоящий живой домовой!

 
Фрид Ингульстад

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ НИССЕ

Современных рождественских ниссе иногда считают переодетыми людьми. Особенно, когда они на Рождество надевают нарядные красные шубы. Но попробуйте заговорить с ними и вы сразу поймете, что перед вами не человек, а ниссе. В действительности рождественские ниссе — это дворовые, только большого роста, которые в свое время случайно занялись раздачей рождественских подарков. Отсюда и их название.
Это началось в 1580 году, в ту пору король Кристиан IV был еще ребенком. Вечером в сочельник ниссе, выходя из хлева, услыхал, как один маленький мальчик сказал сестренке, ставя в снег свою миску: «Если будешь послушной девочкой, ниссе положит нам в миску какой-нибудь подарок. А не будешь слушаться, не положит». Потом дети ушли домой, а ниссе еще долго смотрел на их миску. Он вспомнил, как конунг Олав Святой пятьсот лет тому назад раздавал своим людям подарки на восьмой день Рождества, а потом тихо сказал себе под нос: «Добро творить — себя веселить».
Сегодня мы пользуемся этой поговоркой и не знаем, что ее придумал один добрый ниссе. Как бы то ни было, он подкрался к миске, положил в нее две серебряные монетки и убежал к себе на сеновал. Ему так понравилась эта шутка, что с тех пор он каждое Рождество клал в пустые кружки и миски серебряные монетки и сладости. Люди так радовались его подаркам, что прозвали его Рождественским ниссе. Его сын продолжал дело отца, и сегодня он считается главой всех рождественских ниссе Норвегии.
В наши дни эти ниссе живут по всей стране. У них есть свои усадьбы и свои мастерские.
Главный рождественский ниссе живет в Дребаке. Впрочем, не в самом городе, а в пригороде, в городе у него только почтовая контора, куда перед Рождеством приходят письма из всех уголков Норвегии и из других стран. Развозятся подарки на санях, телегах, двуколках, розвальнях и даже на финских санях, и движение это столь оживленно, что Дорожная служба Норвегии разрешила Главному рождественскому ниссе устанавливать временно дорожные указатели с предупреждением: ОСТОРОЖНО НИССЕ!
Главный рождественский ниссе наблюдает за приготовлением подарков и отправкой их по всем адресам, он же возглавляет работу основной мастерской, где делают подарки. Правда, со временем он уступил часть своих обязанностей другим.
К сожалению, число рождественских ниссе растет чрезвычайно медленно, а ведь только они поддерживают с людьми постоянную связь, хотя и показываются людям только на Рождество.
Кроме изготовления и доставки подарков, рождественские ниссе, как и дворовые, трудятся в своих усадьбах. Чтобы приобрести собственную усадьбу, ниссе приходится несколько столетий копить деньги, и потому им кажется, что с ними обходятся не совсем справедливо. Ведь они не получают ни пенсий, ни жилищных льгот, ни пособий. Им хотелось бы, чтобы люди с большим пониманием относились к их вкладу в жизнь общества. Должны же они понять, какую важную работу выполняют ниссе. Что за Рождество было бы у нас без них!
Каждый ноябрь ниссе устраивают на каком-нибудь сеновале большой бал, чтобы повеселиться и набраться сил перед рождественскими хлопотами. Приглашение на бал звучит так:
Приветствуем всех рождественских ниссе и тех, кто им помогает!
В субботу состоится наш традиционный праздничный бал! Главное внимание будет обращено на поднятие мешков. Стокилограммовые мешки будут поднимать ниссе от ста пятидесяти до двухсотпятидесяти лет, а пятидесятикилограммовые — более молодые.
Поскольку многие начинают жаловаться на ишиас, радикулит и неврозы, связанные с поднятием тяжестей, мы, чтобы ослабить нагрузку на правое плечо, будем тренировать левое и учиться носить мешки на нем.
После этого будут танцы до утра. В перерывах между танцами состоятся состязания в скачках на свиньях, а также в прыжках в сено с пяти, семи и десяти метров. Оценки выставляются за мужество и художественное исполнение.
Хорошенько отдохните перед праздником и не забудьте взять с собой домашнюю обувь, чтобы переобуться перед входом на сеновал.
Как обычно, еду все приносят с собой.
Главный рождественский ниссе
Если в ноябре или декабре подойти потихоньку к сеновалу, где рождественские ниссе устроили свою мастерскую, можно услышать там на чердаке скрежет пилы, стук молотков и оживленные голоса. Это ниссе мастерят подарки для всех детей Норвегии и многих других стран.
Одни вяжут варежки и шапочки и шьют кукол, мышат и зайчиков, а другие бегают между кухней и мастерской с мисками и котелками, потому что когда рождественские ниссе готовят подарки, они могут съесть в десять раз больше, чем за весь год. За один день они съедают по несколько больших мисок сливочной каши, груды лепешек и булочек, а масла и козьего сыра столько, что даже трудно себе представить. Дедушкам же к старому выдержанному сыру положено еще и по рюмочке водки.
Но едва лунный луч достигнет сеновала и упадет на грубый дощатый пол, ниссе откладывают в сторону пилы, молотки и рубанки и начинают танцевать под музыку собственного оркестра. Внизу коровы перестают жевать жвачку и начинают перебирать ногами в такт музыке, а лошадь весело ржет в своем стойле, вертит задом и размахивает хвостом.
РЕЦЕПТ СЛИВОЧНОЙ КАШИ НИССЕ
3/4 литра сливок,
1 литр молока,
примерно 250 гр. пшеничной муки.
Взбейте сливки в кастрюле, недолго покипятите, добавьте в них часть муки. Перемешайте и покипятите еще немного. Сверху покажутся капельки масла. Соберите их ложкой, высыпьте остальную муку и как следует размешайте. Вскипятите молоко и постепенно вылейте его в кашу. Закройте кашу салфеткой, но ни в коем случае не крышкой. Едят кашу с маслом, корицей и сахаром.
Глинтвейн ниссе. В старой кузнице за сеновалом ниссе по прозвищу Умник, мы о нем уже говорили, оборудовал себе мастерскую для изобретений. Свое прозвище он получил за изобретательность. В 1947 году Умник изобрел рождественский напиток, который всем очень понравился и в честь изобретателя тоже был назван «Умником». Только в 1969 году люди обратили внимание на этот напиток, они стали готовить похожий и назвали его «Глинтвейном ниссе».
Для приготовления этого глинтвейна они брали имбирь, кардамон, гвоздику, корицу, воду и сахар по рецепту Умника, однако нигде не указали, что рецепт этого напитка принадлежит ему, а не им.
Поскольку Умник самый сообразительный из всех, ниссе поручают ему мастерить все, в чем у них возникает нужда. Это он придумал соединить ленточную пилу с колесом велосипеда, чтобы пилить дощечки для игрушек. Кто-нибудь крутит педали велосипеда, и пила прекрасно пилит. Кроме того, он изобрел агрегат, который вырабатывает электрический ток, необходимый для радиоприемника Главного рождественского ниссе. Этот агрегат похож на велосипед и, чтобы получить ток, тоже надо крутить педали. Колода, на которой колют дрова, также изобретение Умника, как и вращающееся точило. Он же придумал переворачивать на сковородке блины, подбрасывая их в воздух, маску-противогаз, незаменимую при изготовлении некоторых сортов сыра, и машинку для чистки картофеля. Она состоит из вилки, к которой прикреплена ручка для вращения. Один ниссе крутит ручку и вращает надетую на вилку картофелину, а другой с помощью токарного резца срезает с нее шелуху. Гениально просто!
Умник умеет считать до шестидесяти и писать почти все буквы. Во время подготовки к Рождеству он просто незаменим.
У главного рождественского ниссе. Перед Рождеством у Главного рождественского ниссе бывает больше дел, чем у самого занятого человека в мире. Так во всяком случае утверждает Умник, а уж он-то знает. Главный рождественский ниссе командует всеми, кто собирается в мастерской, чтобы готовить подарки, и это ничуть не легче, чем быть премьер-министром Норвегии, говорит Умник. В одной только Норвегии живет четыре миллиона человек, и каждый получает подарок, а некоторые даже по два. Не забывайте при этом, что ниссе делают и доставляют подарки во многие страны. А почта! Главный рождественский ниссе получает сотни тысяч писем и отвечает на все.
Свою контору он устроил у себя же в гостиной. Самое трудное следить за тем, кому какой подарок предназначен и где живут самые добрые и послушные дети. Умник составил список послушных детей, но тут же к нему явился чиновник из Компьютерной Службы и заявил, что частным лицам запрещено составлять какие-либо списки граждан Норвегии.
Все письма и пожелания Главный рождественский ниссе складывает в ящик для дров, что стоит у стены, а пожелания, заказы, имена и адреса записывает на большом рулоне туалетной бумаги. Рулон подвешен над столом, за которым он сидит. Одновременно он крутит ручку старинного телефона, принимает новые пожелания и сортирует письма, пришедшие в почтовую контору в Дребаке. У этой конторы имеется собственный почтовый штемпель.
Когда рулон туалетной бумаги бывает заполнен, его отправляют экспрессом — олень и сани, если позволяет погода, — к рождественскому ниссе соответственного округа. В округах подарки сортируют, прикрепляют к ним именные поздравительные открытки и раскладывают по мешкам для раздачи в сочельник. Эти мешки хранятся на галерее амбара, на мосту сеновала, в дровяном сарае, в конюшне — все бывает забито подарками.
В сочельник у ниссе особенно много дел: все, кто может, помогают развозить подарки по назначению. Ниссе являются со своими двуколками, тачками, волокушами и санями. Часть подарков отвозят в ближайший аэропорт для отправки в другие страны.
Когда подарки отправлены и суета утихает, Главный рождественский ниссе почти не может говорить от усталости. В голове у него ералаш. В таком состоянии ему ничего не стоит надеть левый башмак на правую ногу и правый — на левую, натянуть штаны задом наперед или засунуть свою трубку в футляр для очков. Однажды он привязал в стойле Нильса Малыша, а мерина Ганнибала привел в гостиную.
Когда все уже позади, он, сонный и усталый, устраивается в качалке и отдыхает несколько недель подряд. И думает о том, что Рождество в наше время сделалось слишком суетливым и хлопотным. Теперь у ниссе нет времени следить, как танцуют в воздухе снежинки, скакать по сугробам на поросятах, выслеживать в лесу маленьких троллей и горных духов. Даже съесть спокойно свою рождественскую кашу им и то некогда! Мысли его уносятся к прежним дням, когда он не спеша ел у себя на чердаке сливочную кашу. Потом мысли его путаются, и он засыпает до того дня, когда начинаются ежегодные состязания по прыжкам с трамплина Холменколлен.

Перевод с норвежского Любови Горлиной
               

                Й О У Л У П У К К И


Топелиус Сакариас
Как тролли на свой лад Рождество справляли.
Красивый домик на углу улицы был в Сочельник ярко освещен. Там зажгли высокую елку, украшенную блестящими звездочками, конфетами и яблоками; на столе горели свечи в пышных подсвечниках, а дети вели себя невообразимо тихо всякий раз, когда в прихожей что-то скрипело или шелестело. Вдруг в комнату вошел Рождественский Козел и, как водится, спросил:
- Есть ли здесь добрые, послушные дети?
Все в один голос ответили:
- Да! Есть!
- Вот как! - воскликнул Рождественский Козел. - Раз дети здесь добры и послушны, никто не останется без подарка. Но, увы, в этом году у меня подарков в два раза меньше, чем в прошлом!
- Почему? - хором завопили дети.
- Об этом я вам скажу, - пообещал Рождественский Козел. - Я прибыл с Дальнего Севера, где заглядывал в двери многих бедных лачуг и видел много-премного маленьких детей, у которых и куска хлеба в Сочельник не будет. Поэтому я и отдал им половину моих подарков. Разве я неправильно поступил?
- Да, да, - правильно, какой ты добрый! - закричали дети. Промолчали сперва только Фредрик да Лотта, так как вдруг почувствовали себя совсем обделенными. Ведь Фредрик раньше почти всегда получал двадцать подарков, а Лотта - тридцать. А сейчас им достанется только половина.
- Разве я неправильно поступил? - во второй раз спросил Козел.
Тогда Фредрик, повернувшись на каблуках, угрюмо ответил:
- Что за скверное нынче Рождество! У троллей - и то Рождество получше, чем то, какое ты приберег для нас!
А Лотта, в свою очередь, заревела и воскликнула:
- Значит, я получу всего пятнадцать подарков? Даже у троллей нынче вечером Рождество будет во сто крат лучше!
- Вот как! - отозвался Рождественский Козел. - Раз так, я тотчас отнесу вас к ним!
И, схватив за руки Фредрика и Лотту, он потащил их за собой, хотя они изо всех сил сопротивлялись.
Как они мчались, как неслись по воздуху!
Не успели дети опомниться, как уже утопали в снегу посреди бескрайнего леса. Было ужасающе холодно и мела метель, так что едва можно было различить во мраке высокие ели, стоявшие вокруг, а совсем близко в лесу слышался вой волков. Однако у Рождественского Козла не было времени ждать, и он вскоре умчался вновь: ему нужно было еще нынче вечером навестить великое множество детей, что куда добрее Фредрика и Лотты.
Они принялись кричать и плакать, но чем громче они кричали, тем ближе сжималось вокруг них кольцо воющих волков.
- Идем, Лотта! - одумавшись, позвал Фредрик, - надо попытаться найти какую-нибудь хижину в лесу!
- Кажется, я вижу вдалеке среди деревьев слабый свет! - воскликнула Лотта. - Идем туда!
- Никакой это не свет, - объяснил Фредрик, - это всего лишь льдинки, что блестят в темноте на деревьях.
- Кажется, я вижу впереди высокую гору, - сказала Лотта. - Уж не гора ли это Растекайс, куда Рождественской ночью на спине верховного волка прискакал Сампо-Лопаренок?
- Что ты болтаешь! - ответил Фредрик. - Растекайс находится милях в семидесяти от нашего дома. Идем! Поднимемся на вершину горы, оттуда лучше осмотреться вокруг.
Сказано - сделано! Они пробирались вперед через высокие снежные сугробы, через кусты и упавшие деревья, а вскоре подошли к горе. Там виднелась маленькая дверца, и сквозь щели в дверце пробивалось нечто похожее на свет. Фредрик с Лоттой двинулись на этот свет, и к своему величайшему удивлению тут же поняли: это все-таки гора Растекайс, и они попали к троллям! Но поворачивать назад было уже слишком поздно, к тому же волки были так близко! Они чуть ли не заглядывали в дверные щели, когда дети захлопнули за собой дверцу. Фредрик и Лотта в страхе остановились и увидели пред собой большой зал, где тролли праздновали Рождество. Их было, верно, много тысяч, но все в сером одеянии и совсем крошечные, высотой едва ли в один альн, морщинистые и очень шустрые. То есть примерно такие же, как в сказке о Сампо-Лопаренке. Темноты тролли не боялись, так как вместо свечей они держали замерзших насмерть светлячков и обрубки гнилых пней, светившихся во мраке. Но когда троллям хотелось устроить особенно яркую праздничную иллюминацию, они гладили по спине большую черную кошку так, что та вся искрилась, и тогда многие кричали:
- Нет, стоп, стоп, уже слишком светло, этого никому из нас не вынести!
Ведь все тролли несколько своеобычны: они чуждаются света и им не по себе, когда кто-нибудь видит их такими, какие они есть. Потому-то и задан был грандиозный пир, что тролли заметили: дни становятся все короче, а ночи все длиннее, когда год близится к концу. И тогда тролли снова надумали (как они думают всегда во время Рождества; ведь так охотно веришь в то, чего больше всего желаешь), что в конце концов день вовсе исчезнет и наступит сплошная ночь. И поэтому они снова так искренне и сердечно обрадовались, что стали плясать в недрах горы и весело, на свой лад, справлять Рождество! Ведь все они до единого были язычниками и ни о каком лучшем Рождестве понятия не имели.
Вскоре стало заметно, что троллям вовсе не холодно. Они угощали друг друга в мерзлую зимнюю ночь конфетами изо льда, и прежде чем взять их в рот, дули на ледяшки, чтобы они не были слишком горячи для них. Имелось там и другое великолепное угощение из папоротника и паучьих ножек. Да и рождественская елка вся была из кристаллов льда, а один из старичков-домовичков выступал в роли Рождественского Козла.
В этот год свирепого великана Горного короля - у троллей на Растекайсе не было, так как после того, как он лопнул возле усадьбы священника в Энаре, никто ведать не ведал, что с ним сталось. Но многие полагали, что он переселился на Шпицберген, дабы править языческой страной и бежать как можно дальше от христиан. Свое королевство на Севере он оставил ныне королю Греха и Мрака по имени Мундус, сидевшему здесь же посреди зала.
Рядом с ним расположилась королева троллей по имени Каро (хотя имя это и звучит, как собачья кличка). И у них обоих были длинные-предлинные бороды.
Они дарили друг другу рождественские подарки, как водится и у всех прочих народов на земле. Король Мундус преподнес королеве Каро пару ходулей, да таких высоких, что, встав на них, королева сделалась самой высокой и самой знатной фру на всем свете.
Королева же Каро подарила королю Мундусу свечные ножницы, какими подрезают фитильки горящих свечей, да такие огромные, что он мог подрезать ими фитильки всех свечей мира, а подрезая их, гасил бы свечи. Многие бы хотели получить в подарок от троллей на Рождество такие свечные ножницы!
Но вот король Мундус поднялся на своем троне и стал держать пред собравшимися воистину судьбоносную речь. Он надменно возвестил троллям, что ныне настанет конец всякому свету. Ныне тени и мрак вечно будут витать над всей страной, а миром должно управлять троллям!
Тут тролли изо всех сил заорали:
- Ура! Ура нашему великому королю Мундусу! Ура нашей красавице королеве Каро! Ура! Ура вечному владычеству Греха и Мрака! Гип, гип, гип! Ура! Король спросил:
- Где мой верховный лазутчик? Я послал его на самую высокую вершину горы разведать, есть ли еще где-нибудь в мире хоть какая-нибудь полоска света?
Явился лазутчик и промолвил:
- Господин король, власть твоя велика! Все потонуло во мраке!
Немного погодя король спросил опять:
- Где мой лазутчик?
И лазутчик явился.
- Господин король, - промолвил он, - далеко-далеко у края неба я вижу совсем слабую полоску, похожую на мерцающий свет звезды, когда та выходит из черной тучи.
И король повелел:
- Ступай назад, на горную вершину!
Немного погодя король спросил опять:
- Где мой лазутчик?
И лазутчик явился.
- Господин король, - промолвил он. - Небо пасмурно от нависшей там тяжелой снежной тучи, а слабую полоску света я больше не вижу.
Король повелел:
- Ступай назад на горную вершину!
Немного погодя король спросил опять:
- Где мой лазутчик?
И лазутчик явился.
Но тут король увидел, что лазутчик весь дрожит и кажется совсем слепым.
Король спросил:
- Мой верный лазутчик, почему ты дрожишь? И почему ты ослеп?
Лазутчик ответил:
- Господин король, туча рассеялась, а звезда - больше и ярче всех остальных звезд сияет на небосводе. Поэтому я дрожу, а при виде ее я ослеп!
Король спросил:
- Что это значит? Разве Свет ныне не тленен? Разве он не погас, а власть Тьмы - не вечна?
Однако же все тролли, молча и трепеща от страха, стояли вокруг, и ни один из них не ответил.
Наконец кто-то из толпы произнес:
- Господин король, здесь у дверей стоят двое детей человеческих. Дозволь спросить их, может, они знают больше?!
Король повелел:
- Позвать сюда детей!
И тотчас же Фредрика с Лоттой подтащили к королевскому трону, и можно представить себе, до чего худо было у них на душе! Увидев, что дети боятся, королева сказала одной из старух-домових, стоявших вокруг ее трона:
- Дайте бедным детям малость драконьей крови да кожуры навозных жуков. Пусть полакомятся, им нужны силы, чтобы открыть рот!
- Ешьте и пейте! Ешьте и пейте! - понукала детей домовиха.
Но есть кожуру навозных жуков и пить драконью кровь у детей никакой охоты не было.
Король обратился к ним:
- Ныне вы в моей власти, и я могу превратить вас в ворон или в пауков. Но я хочу загадать вам загадку, а коли вы ее отгадаете, велю отвести вас - целых и невредимых - обратно к вам домой. Желаете?
- Да! - в один голос ответили дети.
- Быть по сему, - молвил король. - Что это значит, ежели посреди города, в самую темную ночь, когда весь Свет погас, а Мрак и тролли правят миром, вдруг снова появляется Свет? Далеко на Востоке видна звезда, и она сияет ярче всех других звезд, грозя низложить всю мою власть! Скажите, дети, что означает эта звезда?
Лотта ответила:
- Эта звезда поднимаете в Рождественскую ночь над городом Вифлеемом в земле Иудейской и освещает весь мир.
Король спросил:
- Почему она так ярко светит?
Фредрик ответил:
- Ведь нынче ночью родился наш Спаситель, а он - и есть тот Свет, что озаряет весь мир. И с нынешнего дня Свет начнет все прибывать, а дни снова станут длиннее.
Короля на троне стала бить сильная дрожь, и он снова спросил:
- Как зовут Владетеля Света и Короля, что родился нынче ночью и явился, дабы спасти мир от власти Тьмы?
Брат и сестра в один голос ответили:
- Иисус Христос, сын Божий!
Не успели они произнести эти слова, как гора содрогнулась, а шквальный ветер пронесся по большому залу и опрокинул королевский трон. Звезда же сияла над мрачнейшими ущельями и расселинами; и все тролли вдруг исчезли, словно тени или дым, и на Растекайсе ничего не осталось, кроме елки изо льда, но и она начала мерцать и таять. А высоко в воздухе послышались ангельские голоса, они звучали, словно музыка арфы.
Дети же закрыли лица руками, не смея взглянуть вверх, и на них напало нечто похожее на сон, который приходит, когда очень-очень устанешь. И они так и не узнали больше о том, что происходило затем в недрах горы. Когда же они снова пробудились ото сна, брат и сестра лежали каждый в своей кровати, в печке горел огонь, а старая Кайса, что обычно будила их, стояла рядом и поторапливала:
- Быстрей вставайте, надо поспеть в церковь!
Фредрик и Лотта сели и в недоумении посмотрели на Кайсу. Может, она тоже ростом с альн, и у нее борода, и она собирается поднести им малость драконьей крови да кожуру навозных жуков! Но вместо этих лакомств они увидели уже накрытый кофейный столик, где лежали на подносе свежие рождественские булочки. Ведь в рождественское утро детей угощают кофе, хотя в другое время этого не делают. А за дверью дома звучали колокольчики, люди длинными рядами ехали в церковь, во всех окнах горел свет, но ярче всех сияла церковь.
Фредрик и Лотта взглянули друг на друга, они ведь так и не посмели рассказать Кайсе, что были на Рождестве у троллей. Может, она и не поверила бы им и высмеяла их, сказав, что всю ночь они проспали в своих постелях.
Ты этого не знаешь, и я не знаю, да и никто толком не знает, как все было. Но если ты все-таки знаешь это, да и я знаю это, то мы сделаем вид, будто этого не знали. А если все-таки никто этого не знает, то никто не знает также, знаешь ли это ты. А если это знаю я, а теперь знаешь и ты, что я знаю то, чего никто не знает, было бы приятно узнать, что знаешь ты, и знаешь ли ты больше, чем знаю я!
Одно лишь мне известно, а именно то, что вечно недовольные дети всегда - раньше или позже - попадают к троллям. Там им преподносят льдинки, драконью кровь и кожуру навозных жуков вместо чудесных подарков, какими они пренебрегли у себя дома.
Фредрик и Лотта никогда не смогли забыть Рождество у троллей. Мало того, что они утратили все рождественские подарки, им было стыдно за самих себя, да, они стыдились так, что рождественским утром не смели в церкви и глаз поднять.
Там было светло и прекрасно, там спустилась вниз, и зажгла все свечи, и засияла в веселых глазах всех добрых детей звезда Вифлеема. Фредрик и Лотта заметили это, но все равно не смели глаза поднять. Они решили тоже стать хорошими детьми. Сдержали ли они свою клятву? Не знаю, но охотно думаю, что это так.
Встретишь их, спроси об этом у них самих.



                Г Р И Л А,  Л Е П П А Л У Д И, Й О Л А С В Е Й Н А Р Ы
ГУННАР ХЕЛЬГАСОН
ГРИЛА
Рисунки Тоурарина Гуннарссона Блёндаля
Перевод Татьяны Шенявской

А вот и я!
Здрасти-мордасти и синячков вам побольше. Меня зовут Грила. Это я подглядываю за вами внизу страницы. Я не хочу показывать себя всю сразу. Я тут недавно узнала, что вы, люди, страсть как меня боитесь, потому что думаете, что я до ужаса безобразна. Но я не ужасна. По правде сказать, я просто-напросто красива. И вовсе не так плоха. Пятнадцать хвостов пистолетом и баю-бай! Если вы мне верите и отважитесь посмотреть на меня в полный рост, то смело переверните страницу. А если нет – читайте другие книжки. Ну как, готовы? Не тр;сите? Тогда берите страницу и переворачивайте.
Вот я какая. Разве не хороша, хоть мне и перевалило за пять тысяч лет? Обратите внимание на уши. Не у всех тролльчих по шесть ушей с каждой стороны. А хвосты видите? Целых пятнадцать! Это мировой рекорд и дили-дон! А рот, рот-то какой?! Разве я не мила? Все зубы у меня настоящие, а бороду я отращивала три тысячи очаровательная плешинка. Многие принимают ее за глаз. Глаз на затылке? Полная чушь! Ну, что скажете? Разве я не красавица?
Грила скачет по двору,
Пятнадцать хвостов торчат,
По сотне мешков на каждом хвосте,
А в каждом мешке по двадцать ребят.
Не хватает одного,
Я иду искать его.
Из этого стишка можно понять, что я ворую и поедаю детей. Неправда ваша. Я ем только плохих детей, с черникой и березовыми ветками… Вернее, ела когда-то в стародавние времена. А теперь по-настоящему непослушных детей просто нет. И уже давным-давно.
 
Я сама мать семидесяти двух троллей и все они хулиганы. Так что я знаю, о чем говорю. Однажды лет так триста назад я отправилась в ближайший город посмотреть, нет ли там каких-нибудь сорванцов, от которых мамы хотели бы избавиться. Но  ведайте люди и тролли! Какой же там поднялся крик и шум, шум и гам. Они решили, что я пришла съесть всех детей. А я-то вовсе не собиралась! Ну, может быть, только самых непослушных. И вот тогда я впервые услышала, что вы, люди, считаете меня безобразной. Я так и свалилась от удивления. И там, где я упала, образовалось озеро. А город этот назывался и наверняка все еще называется Рейкьявик. С тех пор я и не осмеливаюсь показываться на люди. Я лишь наблюдаю за детьми из укромного места и мечтаю о лучших временах.
Рождество
и рождественские деды
Однажды я не очень удачно упала, и тогда появился такой стишок:
Ходит Грила там и сям,
                озираясь по углам.
                Ищет, где бы ей поспать,
                Рождество бы переждать.
                Не хочется ей слышать
                празднич ную песнь.
                Она проголодалась,
                но нечего ей есть.
Именно об этом я и хочу вам рассказать. Рождество у меня. Рождество у Грилы. У меня, у Грилы, и ти-ли-ли.
На Рождество у меня хлопот полон рот. И совсем некогда поесть, да и еды не найти в моей пещере. Раньше я то и дело бегала к человеческому жилью за непослушными детьми на обед. Теперь же на это просто не хватает времени. Мне нужно заботиться о муже моем Оборванце, о Грубияне, Оборвыше и других детях. А еще я должна снаряжать к людям моих рождественских дедов. В прошлом чиханном году это прошло не так уж гладко. Вот послушайте.
Жердила пришел ко мне первым, как обычно. Я с трудом его узнала. Он вымыл бороду, и она стала такой чистой и страшной, чистой и ужасной.
– Что это ты сделал? – просвистело во мне.
– Т-то-только вы-вы-вымылся, м-ма-мамочка, – заикался он, потому что очень меня боится.
– Что значит вымылся? Разве что-нибудь случилось с твоим мхом и вереском, разве они уже не начали расти и завиваться?
– Д-да…н-не… – все заикался Жердила. Коротышка пришел к нему на помощь:
– Но мы ведь должны меняться в соответствии с теми современными требованиями, которые к нам предъявляют дети, – заявил он твердо и решительно, хотя и мал.
– Современными что? – заорала я что есть мочи и плюхнулась на камень, да с такой силой, что случилось землетрясение целых 2,3 балла по шкале Рихтера.
– Требованиями, любимая мамочка, – ответил Коротышка и продолжил:
– Мы должны раз в год мыться и надевать чистую одежду, нарядную одежду. А иначе дети нас испугаются, не говоря уже о запахе.
– О запахе? Я не мылась сотни лет, а запах от меня становится все лучше и лучше, – сказала я. Подошли остальные рождественские деды и окружили меня.
– Верно, мамочка, от тебя так вкусно пахнет плесенью и гнилью, – принюхался ко мне Нюхач. – Да вот беда – людям тролльский запах совсем не нравится.
А Коротышка добавил:
– Кроме того, мы теперь звезды эстрады и телевидения. Так что современность требует, чтобы мы были чистыми и …
– Современностьтребует?!! Взяла бы я этот современностьтребует и спустила бы в самый горячий источник, – заорала я так громко, что в Акурейри разразилась снежная буря. – В моей пещере никто не моется, и петушиный хвост, и конские удила, и север, и юг, и вниз, и вон, и больше ни слова об этом.
Рождественские деды почли за благо спастись бегством, настолько я разозлилась, хотя совсем и не вспыльчива от природы.
– Грилочка, – позвал меня Оборванец, войдя в комнату.
– Что?!! – громыхнула я.
– Нет-нет, ничего, – пролепетал мой любимый и выскользнул прочь.
Баня, ой, баня!
Когда рождественские деды говорили, что хотят пойти в баню, я не приняла это всерьез. А они вдруг ушли. Испарились как роса на солнце. Я посмотрела в пещере – их нигде не было. Тогда я решила непременно их отыскать, пока они не наделали глупостей и не вымылись где-нибудь. Я навострила все свои двенадцать ушей и стала прислушиваться. Сначала я услышала, как блеют овцы на лавовом поле, и отправила туда Грубияна, чтобы у нас был праздничный обед на Рождество. Потом я услышала какой-то подозрительный шум на Полях Горячих Источников. И как раз в эту минуту пришла Нюня, моя невестка, и сказала:
– Послушай, Грила, а рождественские деды пошли мыться на Поля Горячих Источников. Я слышала, как они договаривались, и решила, что ты должна об этом знать. Я ведь хорошая.
Ох, не терплю я заискивающий тон Нюни и уж совсем не выношу, когда она ябедничает. Поэтому я сделала вид, будто ничего не слышала, а сама поплелась на Поля Горячих Источников. Путь туда недолог, только через один ледник перейти. Несколько шагов – и я на месте. Но ведайте люди и тролли! В одном из источников мылись, плескались, игрались мои рождественские деды.
– Черт полосатый!!! Что здесь происходит? – прогремела я.
Деды от страха вздрогнули, а Коротышка и вовсе чуть не пошел ко дну. Я вытащила его и трясла, пока он не высох.
– Разве я не запретила вам мыться? А это что и что это?
Я заметила груду красной одежды и более того – увидела, что Жердила уже облачился в этот странный наряд. Первый во всем, кроме речей, он опять начал заикаться:
– Э-э-это ро-ро-…
– Это ро-ро? – спросила я, потому что никогда раньше такой одежды не видела.
– Да нет, мамочка, это наши рождественские костюмы, – выдавил из себя Коротышка и добавил: – А ты бы не могла меня опустить, я совсем задыхаюсь.
Я, конечно, его опустила, и сама опустилась на землю и запричитала:
– Что же случилось с той одеждой, что я сшила вам четырнадцать веков и столетий назад? Она ведь как раз стала такой рваной и хорошей, изношенной и хорошей.
Мои мальчики утешали меня как могли. Они такие славные. Оказывается, люди совсем не считают нашу тролльскую одежду красивой. Вот и приходится моим дедам перед Рождеством одеваться во все эти красные курточки да шапочки.
Давайте же
красть и дразниться!
Я все поняла, однако взяла с дедов слово хотя бы иногда надевать старую одежду, а иначе ведь совсем забудут, что они дети Грилы. Они обещали и даже вызвались по пути домой после Рождества искупаться в грязной луже, чтобы глаза мои их чистыми не видели. На этом Жердила поковылял к людям, и мы долго махали ему на прощанье.
На следующий день ко мне пришел Пролаза, чтобы поносоваться на дорожку. Я приподняла его, и мы крепко по-тролльски поносовались. А вы ведь, наверное, не знаете, что значит «носоваться»? Вы в человеческом мире называете это «целоваться», кажется мне, помнится мне. Мы же тролли тремся носами вместо поцелуя. Так на чем же я там остановилась? Ах да, Пролаза поносовал меня на прощанье и совсем уже собрался в путь вслед за своим братом, как вдруг я заметила, что он держал большой мешок, от которого исходит странный запах.
– Что это у тебя в мешке? – поинтересовалась я, поскольку запах был не так уж плох.
Он начал вилять и юлить, и не хотел отвечать. Но я нахмурилась и насупилась, чтобы он понял, что лучше ответить, а иначе я рассержусь. Ему пришлось сдаться.
– Там только безделушки и сласти для детей.
– Безделушки и сласти?! Что это такое? – спросила я, потому что не знала, что такое сласти, и, прежде чем Пролаза успел ответить, влезла в мешок. Ох, этот запах-аромат. Я не совладала с собой и в мгновенье ока съела все, что было в мешке.
– Не надо! Нет!!! – вопил Пролаза. – Братцы, на помощь!!! Мама поедает подарки из моего мешка.
Рождественские деды примчались его выручать, но было поздно. В мешке осталась лишь маленькая косточка.
– Какая она странная, – сказала я, показывая им кость.
– Это не кость, а игрушечная машина, – пояснил Пролаза, чуть не плача. – Теперь мне нечего положить детям в рождественский сапожок, о-хо-хо…
В жизни не слышала ничего подобного. Мои родные дети, мои рождественские деды начали дарить человеческим детям подарки?!! И в их рождественские сапожки! Все объяснения были выше моего понимания.
– Вы что, прекратили ходить по хуторам и высасывать молоко из овец, вылизывать кринки и скалки, красть колбасу и копченое мясо? – Давным-давно, – ответил Коротышка. Он всегда такой важный.
– Дети научили нас, что красть и дразниться нехорошо.
– Как это красть и дразниться нехорошо? Что за тролльская чепуха и ерунда! – закричала я.
Деды переминались с ноги на ногу и пытались мне возражать, но бесполезно. Я приказала Пролазе отправиться на какой-нибудь хутор и сделать то, что он делал все свое собаче-кошаче-тролльское время. А именно пробраться к ведрам с молоком и снять пенку. Он сказал, что не смеет ослушаться маму, и отправился на дело. Мы побежали за ним.
Он тайком прокрался на хутор и вбежал в хлев, ко всеобщему восторгу. Время шло и шло, мы ждали и ждали, но ничего не происходило. Терпением я не отличаюсь и хотела было позвать Пролазу, однако деды на меня зашикали. Мы еще подождали. Наконец, он выбежал из хлева, и за ним попятам хозяин. Хозяин орал и вопил, и размахивал ружьем, а Пролаза мчался от него во весь опор. Едва переведя дух, он рассказал нам, что же все-таки случилось:
– Представляете, молоко теперь течет прямо из коров в какую-то трубу. И никаких ведер!
– Никаких ведер? – переспросила я.
– Никаких. Такова современность, мамочка, – пояснил Коротышка. Другие ему поддакивали.
– И никаких жбанов не полижешь, – сказал Жбанолиз.
– И кринок с простоквашей тоже нет, – добавил обжора Простоквашник.
– И даже колбасы, – вторил им Колбасник.
– Что? Никакой колбасы? – Это показалось мне особенно странным.
– Ну да, теперь колбасы не украдешь. Люди больше не вешают ее под крышей, – уточнил он.
– Неужели у людей все так сильно изменилось, с тех пор как я была у них в последний раз?
– А мы что говорим! – заорали деды хором. И мне ничего не оставалось, как только благословить изменившиеся привычки своих детей. На прощанье они пообещали продолжать понемногу дразниться, хотя и бросили воровать. Потом Пролаза собрался в путь. Каждый из братьев дал ему что-нибудь из своего мешка, так что он пошел не с пустыми руками. Я же вернулась в пещеру, и на этом мы с вами простимся с рождественскими дедами, потому что они больше не появятся в этой книжке. А после съеденных из мешка безделушек я извергала лаву весь оставшийся день. И уж не знаю, действительно ли эти сласти полезны людям и троллям.
Как я кота объезжала
Теперь нужно рассказать вам о рождественском коте. Когда-то в прошлом он ел детей, которые не получали новой одежды к Рождеству. Но теперь всем детям дарят что-нибудь новенькое, а киса вкуса и запаха новой одежды терпеть не может. Раньше он был таким большим и толстым, а сейчас страшно отощал и характер у него испортился. Он даже вынужден ловить мышей, как самый обычный кот.
В прошлом году он затеял мышиную охоту здесь, в пещере Грилы, вместе с моим Оборвышем. Они лежали в засаде каждый со своей стороны норки и ждали, когда мышка вылезет наружу. Так лежали они и ждали. Наконец мышка высунула мордочку. Кот с Оборвышем бросились к мышке и хотели ее схватить, но столкнулись лбами, да так сильно, что обоих оглушило, а норушка убежала. Придя в себя, они впали в раж и принялись носиться по пещере в поисках мыши, как ураган. Они перевернули мебель, кастрюля покатилась по полу, и ее содержимое разлилось по всей кухне. Все было верх дном.
Наконец Оборвыш нашел мышь в моих тряпках и, чтобы кот ее не выхватил, проглотил всю целиком. Котику оставалось лишь наблюдать за тем, как тот чавкает, и вид у него был жалкий. После того, как суматоха улеглась, я стала наводить порядок на кухне. И когда я пыталась снова засунуть в кастрюлю те несколько косточек, которые там варились, ко мне опять  пришел киса. И был в отличном настроении. Я ничего не понимала. Он мурлыкал и ластился как в былые дни, когда у него было вдоволь детей на обед, а потом улегся у плиты и начал вылизывать лапы и мордочку.
В это время на кухню вошел Оборванец и позвал меня:
– Грилочка?!
– Что? – громыхнула я по старой привычке.
– Нет-нет, ничего, – ответил он и собрался было ускользнуть.
Но, глядя на умиротворенного кота, я пришла в такое хорошее расположение духа, что окликнула Оборванца:
– И что же ты собирался мне сказать, не молчать, а сказать? – спросила я мягким голосом.
– Да так, ничего особенного, просто я видел, как этот бедолага-кот проглотил нашего Оборвыша всего целиком с потрохами и мышью вместе.
– Сожрал Оборвыша? Какая чепуха!
Но, посмотрев на кота, я увидела, что кто-то стучит по его животу изнутри. Подскочив, я схватила котищу за задние лапы и трясла его вниз головой до тех пор, пока малыш Оборвыш не выпал наружу, весь мокрый и липкий. Он хохотал и дразнил  кота:
– Мне-то досталась мышь, а тебе нет! – и торжествующе тыкал в него пальцем, а тот шипел в ответ.
Оказалось, что когда Оборвыш съел мышь, кот не смирился с поражением. Он с обидой думал о новой одежде у детей, которую он на дух не переваривал, о мышке, которая ему не досталась, и тут его осенило. Ведь Оборвыш-то ходит в своих лохмотьях уже много сотен лет! Именно поэтому его так и прозвали.
И киса мой не нашел ничего лучшего, как подскочить к Оборвышу сзади и заглотить его с потрохами и мышью.
Кота надо было проучить. Поэтому я достала седло по имени Палач. Это седло мне подарили на свадьбу, когда я выходила замуж за своего прежнего мужа Вихря, а он наполовину тролль, наполовину конь. Я оседлала кота и вскочила в седло. Котик совсем ошалел и пытался меня сбросить. Но я, в свое время с лихвой натерпевшись от Вихря, усидела. И в конце концов мне удалось объездить рождественского кота, как коня. С тех пор он пасется в горах или на пустоши и ржет, когда к нему обращаются. Вот только не знаю, как долго он будет считать себя лошадью.
Ну и Нюня
А еще я расскажу вам о Нюне, моей невестке по косой. Однажды я слегла на несколько дней. Или нет, я пролежала тогда прикованная к постели целый год. Оборванец безумно хотел взять работницу, потому что сам не справлялся, хотя я все время делала всю домашнюю работу одна. Так в нашем доме появилась Паинька и родила Оборванцу сына, которого назвали Старикашка. Поднявшись на лапы, я выгнала их прочь, а мальчик вырос и нашел себе жену из альвов. Это и есть Нюня. Поскитавшись по белу свету, Старикашка и Нюня вернулись ко мне и живут в моей пещере по сей день. Ну что мне еще два рта в придачу к моим 72 детям. Тем более что едят они так мало, можно сказать, почти ничего. Только вот скука с ними смертная. Старикашка он такой тихий и все время сидит в своем углу. Нюня же порхает по пещере и всем рассказывает, что она из альвов. А на Рождество и того хуже: так и норовит украсить все вокруг.
В прошлом году она прямо в пещере соорудила скульптуры из льда и мха, расставила в ряд несколько камней и сказала, что это будет сцена. Потом она созвала всю семью. Народу набилось как сельдей в бочке, и началось такое. Редда и Следда передрались из-за места, Дурачок, Чернявый и Узелок не поделили рыбий хвост, а Толстячок и Сквознячок пытались заглотить одну из Нюниных скульптур.
– Молчать! – заорала Нюня. От неожиданности все замерли на месте, как вкопанные, и воцарилась тишина.
– А теперь, дорогие мои свойственнички, я спою вам несколько рождественских песен, – продолжила было Нюня, но Оборванец ее перебил:
– Что-что ты будешь петь?
Он, как всегда, ничего не понял. По рядам троллей пробежал легкий шумок.
– Рождественские песни! Ну, помнишь, те самые, их наши рождественские деды иногда напевают и насвистывают, – ответила я за Нюню.
Дети мои были явно недовольны: рождественские деды всем порядком надоели своим вечным пением.
– Не хотим мы никаких рождественских песен! – завопили Рыжий и Лис.
– А, может, споешь лучше пару тролльских бормотушек? – осведомился Сопливый Нос.
– Вот-вот, они намного интереснее! – орали все мои дети хором.
– Да не знаю я никаких бормотушек, – заныла обиженная Нюня. – Но я могла бы, пожалуй, спеть какую-нибудь новогоднюю песенку.
– Новогоднюю! Новогоднюю! – скандировали Рыжий и Лис.
– Ну, тогда я начинаю. «Стояла я как-то при полной луне, стояла у леса…»
– Дальше! Дальше! – перебили Рыжий и Лис.
– Будет вам дальше!!! – взвизгнула Нюня так пронзительно, что в ушах зазвенело. – «Смотрела, как альвы…»
– Никаких альвов! – снова перебили Рыжий и Лис. – Никаких альвов!
– Не надо нам альвов! – подхватили остальные мои тролльские дети. – Ох, не любим альвов.
– Но я же сама альв, – заплакала Нюня.
– Раз ты вышла замуж за тролля, то ты уже только наполовину альв, и баю-бай, – сказала я, а дети закричали:
– Она из альвов, наполовину мальва, ха-ха-ха… И захохотали так, что гора наша задрожала.
Больше нас Нюня своими концертами не мучила. Но с этого дня она на каждом шагу напоминала нам о своем происхождении. За это дети мои теперь её и вовсе не выносят и иначе как Рёвой или Занудой не называют.
Как я уже вскользь упомянула, в прошлом году в кладовке Грилы перед Рождеством было чертовски мало еды. Овец, которых Грубиян нашел на лавовом поле, мы съели за один день, а потом еда в пещере опять кончилась. Дети мои грызли корни и бегали по горам и пустошам в надежде поймать мышь или куропатку. Сама же я стала стара для этого, да и Оборванец не лучше, а Нюня слишком хороша, чтобы грызть корни. Вот мы и оставались в пещере втроем.
Однажды у нас с Оборванцем так громко заурчали кишки, что я заткнула все свои двенадцать ушей, а Нюня и вовсе сбежала.
– Я пошла на север к папе, – послышалось мне, но я не придала этому значения.
Нюня ушла, а я, чтобы убить время, принялась стыдить Оборванца.
– Ты никогда ничего по дому не делаешь, позорище, – кричала я, пытаясь заглушить бурчание в животе.
– Ты совершенно права, Грилочка, – оправдывался бедолага, – но я ведь плох на…
– Плох на, плох на. На что? – гаркнула я, потому что не терплю слез и жалоб.
– Не помню. Не имеет значения, – пролепетал он, а потом добавил:
– Да на ноги я плох.
Я, конечно, поняла, что он все это выдумал, и совсем рассвирепела.
– Как ты посмел солгать своей Гриле, своей старухе? Да чтоб тебя…
Продолжить, однако, мне не удалось, потому что на этих самых словах я потеряла голос. Я, видимо, гаркнула так гром-ко, что в одно мгновение охрипла.
– Чтоб меня что? – переспросил Оборванец, удивившись, что я перестала его стыдить. Но я, естественно, не смогла ему ответить.
– Я пришла, я пришла! – услышала я у входа в пещеру. Это вернулась Нюня. Но ведайте люди, тролли и дверги! Она ехала верхом на олене. На большом и красивом олене.
– Я нашла его к северу от Озерного Ледника. Теперь мы сможем наесться досыта. Всем хватит.
Да, Нюня моя все-таки не самого плохого сорта, хоть и наполовину альв. Я хотела поприветствовать ее, но не смогла издать ни звука. Я только прыгала и махала руками и хвостами.
– Что это с Грилой? – спросила Нюня Оборванца.
– Она вдруг замолчала и теперь ничего не говорит. Так долго она не молчала много веков.
– Ну и ну. Как бы то ни было, милая моя свекровь по косой, вот тебе олень и теперь ты можешь устраивать свой рождественский пир.
Мой рождественский пир! Я и думать о нем забыла. А ведь к нам придут Бычок и Вихрь, мои бывшие мужья-тролли, и их теперь есть чем накормить. И все Нюня постаралась. Позаботилась о еде, достала оленя. И я сделала то, чего раньше никогда не делала. Я обняла Нюню. На меня нахлынуло удивительное чувство, приятное чувство. Но Оборванец, конечно, должен был все испортить. Он всхлипнул и сказал:
– Как это мило. И меня тоже. – И полез обниматься.
Доброе чувство сразу схлынуло, и я разжала объятья. Да так резко, что одной рукой неожиданно задела Оборванца. Он пробил собой потолок пещеры и вылетел на вершину нашей горы. Когда люди увидели вылетающего Оборванца, они решили, что началось извержение вулкана, но это было не так.
В это время вернулись домой мои мрачные дети. Они так и не нашли никакой еды. При виде оленя слюни так и полились у них изо рта, они стекали по склонам моей горы и накрыли Оборванца, который изо всех сил карабкался назад в пещеру. Тогда люди подумали, что сошла снежная лавина, но это было не так.
Нюня, как могла, уговарила моих мальчиков не есть оленя. Но те не обращали на нее никакого внимания. Они бросали на меня вопрошающие взгляды, а я стояла, как вкопанная, и молчала. Тогда они набросились на оленя и съели, оставив только косточки. Нюня ныла и ревела.
– Рева-корова, – дразнили Нюню Рыжий и Лис. С меня было довольно. Я схватили их и, выпоров, молча повесила на позорный крюк вместе с другими детьми. А потом подошла к Нюне и снова обняла ее, потому что на душе у меня было так хорошо.
Рождественский обед
И вот наступило Рождество. А еды в пещере все не было. Я простояла на улице целый день, прислушиваясь всеми своими ушами, но не слышала ни овцы, ни северного оленя. И все-таки я отправила дедов на поиски. Но они вернулись с пустыми руками, злые-презлые от голода.
Тем временем наступил вечер, а затем и ночь. Для вида я положила в кастрюлю оленьи косточки и сварила их. Тут с шумом и криками пришли Бычок и Вихрь. Они ругались и ссорились всю дорогу.
– Ты никогда не был достаточно хорош Грилы, таким уж ты уродился, наполовину бык, наполовину тролль, – звонко ржал Вихрь.
– На себя посмотри, наполовину конь, – басовито мычал Бычок в ответ.
Они ругались из-за меня. Это было приятно слышать.
– Здрасти-мордасти, добро пожаловать, – сказала я совсем не хрипло и так энергично хлопнула их по спине, что оба растянулись на полу. Бычок и Вихрь смотрели на меня снизу. Ошибиться было невозможно: оба все еще в меня влюблены. Я увидела это в их глазах.
– И веселого Рождества, – добавила я, подражая человеческому голосу, и мы расхохотались. Мы смеялись и фыркали так громко, что Рождество в Роговом Фьорде в тот год стало бесснежным.
– Оборванец, поприветствуй своих собратьев, пригласи их в дом и ти-ли-бом! – тролльски весело приказала я мужу, отсмеявшись.
– Ну да, проходите.
Оборванец был мрачен и хмур. Ох, не любит он моих прежних мужей. А те двое, казалось, не замечали его дурного настроения и направились прямо на кухню.
– А что мы будем сего-го-годня жрать? – спросил Вихрь и облизнулся. – Может быть, жирную говядину?
– Ну нет, я предпочту копченую конину.
– Потише, мальчики, наберитесь терпения.
У меня не было ни тени сомнения в том, что они разнесут все в тартарары, когда узнают, что в доме нет никакой еды, кроме костного супа. Но Оборванец твердо решил быть несносным:
– Да нет у нас никакой еды, слышите! Сегодня мы можем предложить вам только несколько оленьих косточек.
Что тут началось. Бычок и Вихрь мычали и ржали и обвиняли Оборванца в том, что он никогда не был мне хорошим мужем. Тот завелся, и завязалась всеобщая драка. Оборванец потерял все свои передние зубы, Вихрь наполовину застрял в оконной раме, а Бычок… Бедный Бычок. Он упал в кастрюлю и сварился.
Видите, что вы натворили?!! – заорала я вне себя от горя.
Я села и заплакала, да так горько, что случилось наводнение. Оборванец рвал на себе лохмотья и винил во всем себя. Вихрь высвободился из рамы и причитал. А бедняга Бычок варился в кастрюле.
Наконец я набралась смелости и выставила Оборванца и Вихря прочь. Не буду рассказывать, что я делала, пока эти два друга-врага предавались угрызениям совести во дворе, но когда они вернулись в дом, на столе их ждало отменное говяжье жаркое. Так что и у нас был рождественский ужин, и детям досталось. А Бычка мы с тех пор не видели.
Вот какое Рождество выдалось в том году у Грилы. И есть у меня одно заветное желание. Я мечтаю, чтобы вы, человеческие дети, к следующему Рождеству стали непослушными. Тогда мне будет что приготовить на праздничный обед.

 
                Ф А З Е Р    К Р И С Т М А С

Алан Александр Милн.
Рождественский дед
 

На улице лил холодный дождь, зато в магазине игрушек было светло, сухо и тепло. Повсюду я видел счастливые молодые лица всех возрастов и, как только я перетупил порог, поток покупателей унес меня в Сказочную страну. Какоето время спустя я случайно толкнул пожилого, седобородого джентльмена. Мгновенно шляпа оказалась у меня в руке.

— Прошу меня извинить, — я поклонился. — Я… О, простите, я думал, вы настоящий, — я выпрямился. Взглянул на ценник, прикидывая, стоит ли мне его купить.

— Что значит, настоящий?

Меня тряхнуло, как от удара электрическим током, я вновь снял шляпу.

— У меня с утра совсем плохо с головой. Дело в том, что я принял вас за игрушку. Глупая ошибка.

— Я — игрушка.

— В таком случае, — в моем голосе послышались нотки раздражения, — я не могу спорить с вами весь день. Счастливо оставаться, — и я в третий раз снял шляпу.

— Не уходите. Останьтесь и купите меня. Если не возьмете меня с собой, вы не найдете того, что вам действительно хочется купить. Я провел в этом месте много лет и точно знаю, где что продается. Кроме того, мне придется вручать за вас все подарки, поэтому будет справедливо, если…

Подошел продавец, вопросительно взглянул на меня.

— Сколько стоит эта вещь? — я ткнул в него пальцем.

— Рождественский Дед?

— Да. Думаю, я его куплю. И возьму с собой… заворачивать не надо.

Я протянул продавцу деньги и дальше мы отправились вместе.

— Слышал, как я тебя назвал? — обратился я к нему. — Вещью. Поэтому знай свое место.

Он скромненько поглядывал на меня изпод мышки.

— С чего начнем? — спросил он.

— С секции механической игрушки. Мне нужен локомотив. Пожалуй, целая железная дорога.

— Это внизу. Вы действительно хотите купить локомотив? Я хочу сказать, он такой большой и тяжелый. Почему бы…

Я хлопнул его по голове и мы спустились вниз.

Секция меня приятно удивила. Я увидел перед собой миниатюрную Великую западную железную дорогу, в точности копирующую настоящую.

— Локомотив, три пассажирских вагон, один вагон для охранников, перечислял я. — И, разумеется рельсы… Замолчи, а? — сердито добавил я, когда продавец отошел.

— Это же лишний вес, — вздохнул он. — Оленям не понравится. И эти современные трубы. Вы и представить себе не можете, сколь они занимают места. Кроме того…

— Какие блестящие рельсы, — прервал я его. — Надо взять целую милю. Три пенса и полпенни за фут? Нет, тогда миля мне не нужна.

Я остановился на тридцати футах, перешел к стрелкам, семафорам, фонарям и всему остальному, необходимому в железнодорожном хозяйстве. Накупил всего. Мне же не хотелось, чтобы на полу в детской случилась катастрофа изза того, что не хватило стрелки. Я бы никогда себе этого не простил.

Мы уже уходили из секции механической игрушки, когда я заметил маленький, удивительно красивый заводной торпедный катер. И уже потянулся к нему.

— Давайте без глупостей, — раздалось у меня изпод руки. — После такого подарка вам откажут от дома.

— Это еще почему?

— А вы подождите, пока дети раз или два во всей одежде свалятся в ванну, и спросите у мамы, почему.

— Понятно, — сухо ответил я и мы двинулись вверх по лестнице. — Теперь нам нужны кубики.

— Кубики, — повторил Рождественский Дед. — Кубики. Конечно, кубики. А почему бы остановить свой выбор на одном из этих мягких, пушистых кроликов…

— Где нам купить кубики?

— Кубики. Знаете, я не думаю, что мамы в восторге от всех этих кубиков.

— Маме я купил подарок вчера, можешь не беспокоиться. А кубики — для одного из детей.

Мне показали кубики, показали картинки сложенных из них зданий. Дворцы, просто дворцы. Простенькие домики и форты с больницами остались в моем детстве, уступив место величественным храмам и мавританским дворцам.

— Господи, как бы понравился мне такой подарок. Я хочу сказать, понравился бы ему. Для такого дома требуется много места? По моим прикидкам, его удастся построить в детской. А если нет, развернем стройку в коридоре, что ведет в бильярдную.

Мы заплатили и продолжили наше путешествие.

— Что ты там бубнишь? — спросил я.

— Я сказал, что вы вызовите у ребенка неприязнь к собственному дому, если научите его строить только замки да разрушенные аббатства. И вы перегрузили сани. Для подарка хватило бы и половины купленных вами кубиков.

— Да, а если в замок приедет погостить особа королевской крови, куда мы ее поселим? В чулан? Если уж мы строим дворец, он должен быть как настоящий.

— Очень хорошо. Что оставляют ваши дети для подарков? Чулки или наволочки?

Мы вновь спустились вниз.

— Об инженере и архитекторе мы позаботились, — сказал я. — Теперь займемся молочником. Мне нужна тележка для развозки молока.

— Ему нужна телега для развозки молока! Ему нужна тележка для развозки молока! Ему нужна… А почему бы не взять грузовую подводу. Олени возражать не будут. Они всю эту неделю не знают отдыха, но им это нравится. Как насчет очень милого катка? Или…

Я сунул его голову в карман и подошел к продавцу.

— У вас есть тележки для развозки молока? — робно спросил я.

Продавец скорчил гримаску, задумался.

— Я могу найти вам одну.

— Я не хочу, чтобы вы собирали ее специально для меня. Если из не изготовляют, значит, они не нравятся мамам. Просто у меня возникла такая идея…

— Да нет, их изготовляют. Я могу показать вам такую тележку в нашем каталоге.

Он показал. Размером с детскую коляску, с полным набором бутылок, банок, бидонов. Мне просто пришлось достать из кармана Рождественского Деда, чтобы и он полюбовался на это чудо.

— Ты только посмотри! — радостно воскликнул я.

— Господи! — охнул он и вновь нырнул в карман. Там и остался, пока я рассчитывался с продавцом.

С того момента Рождественский Дед не произнес ни слова. Иной раз я гадаю, а говорил ли он вообще, или для человека, попавшего в магазин детских игрушек, фантазии становятся реальностью. Сейчас он стоит на моем письменном столе и дружелюбно мне улыбается. Улыбается с тех самых пор, как я принес его домой.

1912
Перевод В.Вебер

Джон Рональд  Руал  Толкиен
ПИСЬМА РОЖДЕСТВЕНСКОГО ДЕДА
Предисловие
Для детей Дж. Р. Р. Толкина Рождественский Дед был существом вполне реальным. Он не только приносил им подарки на Рождество, но и присылал каждый год письма с поздравлениями и рисунками. В этих письмах он описывал свой дом, своих друзей и те события, порой забавные, а порой тревожные, которые происходили на Северном полюсе. Первое письмо пришло в 1920 году, когда Джону, старшему сыну профессора Толкина, было три года; с тех пор письма приходили каждое Рождество, свыше двадцати лет подряд, пока не подросли остальные дети — Майкл, Кристофер и Присцилла. Иногда запорошенные снегом конверты с маркой Северного полюса находили в доме наутро после праздника, иногда их приносил почтальон. А письма, которые дети сочиняли в ответ, словно сами собой исчезали с каминной полки.
С течением времени хозяйство Рождественского Деда разрасталось. Поначалу в письмах упоминался лишь Белый медведь, затем появились снежные эльфы, рыжие гномы, снеговики, пещерные медведи и племянники Белого медведя, Паксу и Валкотукка (они однажды пришли в гости к дядюшке, да так и остались жить у Деда). Белый медведь был главным советчиком Рождественского Деда и главным источником неприятностей. Это из–за него Рождественский Дед путал подарки. Порой Белый медведь приписывал строчку–другую к письмам хозяина своим угловатым почерком.Какое–то время спустя Рождественский Дед взял в секретари эльфа по имени Илберет. В поздних письмах эльфам уделяется много места. Еще бы, ведь они помогали защищать дом и кладовую от нападений гоблинов!К сожалению, в настоящем издании не удалось воспроизвести все письма Рождественского Деда. Зато вы найдете здесь алфавит гоблинов, срисованный Белым медведем со стены в пещере, в которой он заблудился, и письмо, написанное на языке гоблинов.
1920
Дом Рождественского Деда
Северный полюсМилый Джон!Я слышал, ты спрашивал у папы, кто я такой и где живу. Смотри — я нарисовал себя и свой дом. Пожалуйста, не потеряй эту картинку — другой у меня нет. На картинке я выхожу из дома с мешком подарков (там найдется подарок и для тебя, ведь я иду в Оксфорд). Надеюсь, что не опоздаю и приду вовремя. На Северном полюсе намело столько снега, что идти трудно.Передавай привет папе, маме, Майклу и тете. Твой Рождественский Дед
1925
Этот год выдался для меня не слишком удачным: хлопот не оберешься, а припасы тают. Моя рука дрожит сильнее обычного, когда я пишу эти строки. У нас тут творятся жуткие вещи — часть подарков пришла в негодность, Белый медведь отказывается мне помогать, да еще перед самым Рождеством пришлось переезжать в новый дом (вот откуда взялся мой новый адрес). А началось все с того, что в один ветреный ноябрьский денек ветер сорвал с моей головы колпак и забросил его на макушку шеста, который торчит на Северном полюсе. Как я его ни отговаривал, Белый медведь полез на шест. Разумеется, ничего хорошего из этой затеи не вышло. Шест переломился пополам, обломки рухнули на крышу моего дома и пробили в ней дырку, а Белый медведь провалился в эту дырку и упал в гостиную с моим колпаком на носу. Повалил снег, гостиную замело, очаг погас, вода залила погреб, в котором я хранил подарки. Вдобавок Белый медведь ухитрился сломать себе лапу. Теперь–то он уже выздоровел, но тогда я так на него рассердился, что он обиделся и заявил, что никогда больше не будет мне помогать. Надеюсь, к следующему Рождеству он подобреет и забудет о своей обиде. Я нарисовал, как все было; на второй картинке изображен мой новый дом, на ледяной глыбе прямо над Северным полюсом (в этой глыбе я построил новый погреб для подарков).
Если Джон не разберет мой корявый почерк (ведь мне уже 1925 лет!), пускай попросит папу. Когда Майкл научится читать и тоже будет сочинять письма ко мне? С любовью к вам обоим и к Кристоферу (мне кажется, он немного похож на меня). Ваш Рождественский Дед
1926
В этом году я пишу хуже обычного. А все из–за Белого медведя! Сколько было грохоту! Какой он устроил фейерверк — наверно, самый пышный на свете! На Северном полюсе сделалось темным–темно, звезды спрыгнули с неба, луна раскололась на четыре четвертинки, а человек–с–луны упал в садик позади моего дома. Пришлось накормить беднягу шоколадом, чтобы он хоть немного развеселился. Съев добрую половину шоколада, который я приготовил в подарок детишкам, он взобрался обратно на небо и принялся чинить луну и ставить на место звезды. Потом я обнаружил, что мои олени сорвались с привязи и куда–то удрали вместе с санками, в которых лежали подарки. Я гонялся за ними по всему полюсу, а они носились туда–сюда. Представьте себе — только утром я аккуратно сложил в сани все подарки (там были шоколадки для английских ребятишек), и на тебе! Конечно, я все же поймал оленей и собрал подарки, но сколько их поломалось! Надеюсь, ваши шоколадки не слишком пострадали?
Видите, что устроил Белый медведь? И даже не подумал извиниться! Помните, из–за него в прошлом году мне пришлось переселиться в новый дом? Так вот, на сей раз он выкинул шутку похлеще. Рубильник, который включает северное сияние, находится в подвале моего старого дома. Белый медведь прекрасно знал, что ему строго–настрого запрещено трогать этот рубильник. Сам я включаю северное сияние лишь по особым случаям — таким, как Рождество. Ну вот, потом медведь оправдывался: дескать, он думал, что питание не работает, и так далее. В общем, утром после завтрака он возился в развалинах (там у него склад личных припасов) и нажал на рубильник. В итоге на ближайшие год–два северное сияние отменяется — медведь сжег все ракеты и шутихи. Уверяю вас, вы никогда не видели и не слышали ничего подобного. Я попытался нарисовать, как было дело, но меня подвели дрожащие руки; и потом, разве можно нарисовать мерцающие огни? С любовью Рождественский Дед
1927
У нас на Северном полюсе такие холода, что Белый медведь почти все время спит, и на это Рождество помощи от него было меньше обычного. Шест на полюсе такой холодный, что просто обжигает; Белый медведь потерся об него носом, и кожа прилипла. Вот почему на рисунке у медведя нос обмотан красной тряпкой (правда, она сползла). Интересно, неужели ему не жалко собственного носа? Не знаю, не знаю… Впрочем, мой медведь из тех, кто вечно сует нос куда не следует — например, в кладовую.
С наступлением зимы на полюсе стало не только холодно, но и темно. Солнца мы не видели уже три месяца, северного сияния тоже — помните ужасные события прошлого года? Никаких фейерверков до следующего года не ожидается, так что сидим в темноте. Белый медведь попросил своего двоюродного брата (и приятеля) принести огня, а я залучил к нам комету, чтобы паковать подарки при ее свете, но, как видно по рисунку, это мало чем помогло. К сожалению, прошлогодняя история Белого медведя ничему не научила: вчера он слепил в саду снеговика и столкнул беднягу с обрыва. Снеговик упал на мои сани и поломал множество вещей, да и сам разбился. Снегом, который от него остался, я раскрасил свой рисунок.
1928
Макушка мира Северный полюс 20 декабря 1928 г., четверг
Как по–вашему, что на сей раз вытворил мой злополучный мишка? Нет, фейерверков он больше не устраивал. Зато свалился с лестницы и пересчитал носом все ступеньки! Мы с ним вытаскивали из кладовой первую порцию подарков. Он ухватил целую груду, часть держал в лапах, а часть взгромоздил себе на голову. Вдруг — бум! Бах! Тара–рах! Стоны, громкое рычание… Я выбежал на площадку и увидел, что медведь лежит на полу, а по всей лестнице разбросаны пакеты и свертки Мало того что сам упал, он еще умудрился подавить некоторые подарки! Надеюсь, вам по случайности не попали такие? Я нарисовал картинку, на которой все видно. Пока я рисовал, Белый медведь не переставал ворчать: мол, вечно я над ним потешаюсь, и как–нибудь он тоже изобразит меня в глупом виде (ну, во–первых, со мной такого не бывает, а во–вторых, не очень–то он умеет рисовать). Знаете, когда он кое–как поднялся с пола, то сразу выбежал за дверь, а я сидел на лесенке и хохотал. Убирать пришлось одному, потому что мишка долго не возвращался.Теперь вы будете знать, как мой новый дом выглядит изнутри. Это большая зала с куполом, в ней мы складываем подарки, которые потом перетаскиваем в сани. Этот дом мы выстроили вдвоем с Белым медведем, а крышу выложили голубой и лиловой черепицей. И ничего страшного, что крыша вышла кривоватой, да и стропила слегка косят! На стенах я нарисовал деревья, звезды, солнце и луну.С Рождеством вас! Ваш Рождественский Дед
1929
Наконец–то стало светло! Я очень рад. И фейерверк в этом году удался на славу. А еще мы зажгли костер (так захотелось Белому медведю), чтобы отпраздновать наступление зимы. Фейерверком заведовали снежные эльфы. Они выпустили все ракеты разом, что сильно удивило нас с мишкой. Я попытался нарисовать, как было дело, но у меня не получилось — ведь ракет были сотни. Эльфов на картинке не видно, они сливаются со снегом. Костер растопил лед и разбудил Большого Тюленя, который мирно спал в море. Белый медведь истратил 20000 бенгальских огней, израсходовал весь мой запас (вот почему я в этом году не прислал вам огоньков). А потом отправился отдыхать — в северную Норвегию. Он там жил у лесоруба по имени Олаф, вернулся с перевязанной лапой, как раз когда надо было приниматься за упаковку подарков.
Похоже, что в тех странах, за которыми я приглядываю, детей становится все больше и больше. Какое счастье, что часы в разных странах показывают разное время, иначе 'я никуда бы не успел, пускай даже под Рождество моих волшебных сил прибывает настолько, что я могу за минуту упаковать тысячу подарков (если, конечно, заранее их подготовлю)! Вы и не представляете, какие длинные у меня списки. Я редко путаюсь в них, но этого праздника жду с беспокойством. Если вы посмотрите на картинку, вам станет ясно, почему. На верхнем рисунке мы с Белым медведем сидим в моем кабинете: он зачитывает имена из списков, а я их записываю. У нас тут жуткий ветер, у вас такого не бывает; разрывает в клочья облака, воет как стая демонов, завалил мой дом снегом по самую крышу. В самый неподходящий момент Белый медведь заявил, что ему душно, и, прежде чем я успел вмешаться, распахнул окно. И вот результат — правда, больше всего пострадал сам мишка, его завалило бумагами. А он еще и смеялся!
1930
Я очень обрадовался вашим письмам. Надеюсь, вам понравились подарки: я попытался найти то, о чем вы просили, но в кладовых было не разобраться — мой главный кладовщик, Белый медведь, приболел, а без него я — как без рук. Еще в ноябре у него начался полярный кашель. Я запретил ему помогать мне с упаковкой подарков — ведь было бы просто ужасно, если бы кто–нибудь из детишек заразился полярным кашлем! Они бы дохали, как медведи! Ужас! Поэтому пришлось все делать самому. Конечно, Белый медведь старался изо всех сил — он починил мои сани и, пока я возился с подарками, присматривал за оленями. Вот тут–то и случилась очередная неприятность. В начале месяца у нас разразилась снежная буря (снегу выпало целых шесть футов), а потом лег туман, такой густой, что не видно было ни зги. Бедный мишка пошел в загон к оленям, заблудился и чуть не замерз. Я долго не замечал его отсутствия, но потом все же забеспокоился. Он еще не до конца оправился от полярного кашля, а когда замерз, подхватил жуткую простуду и встал с постели только три дня назад. Все пошло наперекосяк, и некому все это время было приглядывать за моими посланцами.Вы рады, что Белому медведю стало лучше? В субботу мы устроили вечеринку со снеговичками (это дети снеговиков, которые только и живут поблизости от нас; это настоящие снеговики, не те, которых лепят люди, — правда, мой садовник, самый старший из снеговиков, порой вместо подписи рисует в письмах фигурку снеговика) и с медвежатами (племянниками Белого медведя), едва моему мишке стало лучше. Чая он выпил совсем чуть–чуть, но когда к столу подали большой пирог, мишка отшвырнул одеяло и вскочил с постели, и больше в нее уже не ложился.На верхнем рисунке Белый медведь рассказывает свою историю. Видите, все уже убрано. На маленьких картинках я разыскиваю мишку в снегу, а он парит лапы в горячей воде с горчицей, чтобы хоть немного согреться. Правда, вода не слишком помогла — он расчихался, да так, что погасил пять свечей. Но теперь с ним все в порядке, и он снова принялся за свои фокусы: ссорится со снеговиком (моим садовником), сталкивает того с крыши его собственного дома, кладет избалованным детям льдинки вместо подарков. Мысль неплохая, но ему следовало меня предупредить: ведь подарки лежали все вместе в тёплой комнате, лед растаял, и вода залила подарки хороших детей.Что ж, мои милые, я мог бы поведать еще многое — рассказать о Зеленом братце, о моем отце, о дедушке Сочельнике, о том, почему нас обоих назвали Николасами (в честь святого, день которого — шестое декабря, и который любил делать тайные подарки, иногда даже подкидывал в окна беднякам кошельки с деньгами). Но мне нужно торопиться — я и так опаздываю. Как бы не получилось, что мое письмо придет к вам после Рождества.
1931
Вот мой самый свежий портрет — я упаковываю подарки к Рождеству 1931 года. Если вы не получили всего, что заказывали, и если вообще подарков меньше обычного, вспомните, что на свете множество бедняков, которые голодают. Нам с Зеленым Братцем пришлось упаковать одежду и еду для этих людей, а еще игрушки для детишек, чьи папы и мамы не могут ничего им подарить и даже как следует накормить.
У нас немного потеплело — для Северного полюса, конечно; по–вашему–то здесь по–прежнему холодно. Снега тоже мало. Белый медведь разленился и почти все время спит. Любое дело он делает медленно, вот только ест быстро; он с охотой упаковывал продуктовые посылки и пробовал каждую (по его словам, определял, не испортились ли продукты). Но это еще цветочки. Я уже настолько привык к его выходкам, что Рождество без очередного мишкиного фокуса — как бы и не Рождество вовсе. Вы ни за что не догадаетесь, чем он отличился на сей раз! Я отправил его в погреб — мы называем его «хлопушечная дыра», там у меня тысячи коробок с хлопушками (вы бы видели — бесконечные ряды, крышки откинуты, чтобы были видны разноцветные хлопушки). Так вот, я попросил Белого медведя принести двадцать коробок, а сам занялся солдатиками и игрушечными животными. А он, лентяй этакий, поручил дело снеговичкам, хотя прекрасно знал, что им запрещено входить в погреб! Снеговички принялись вытаскивать хлопушки из коробок, мишка пригрозил оборвать им уши, они улизнули, а он упал. В лапе у него была свечка, которая угодила в коробку с хлопушками. Ба–бах! Грохот был слышен даже в доме, и запах был чудовищный. Выбежав на улицу, я не увидел ничего, кроме дыма и множества бенгальских огней, а бедняга медведь катался по снегу, чтобы затушить тлеющую шкуру. На спине у него была большая проплешина. Снеговички просто покатывались со смеху, а потом убежали. По их словам, зрелище было великолепное, но на праздник святого Стивена они ко мне не придут: мол, с них праздников уже достаточно.Все это нарисовал Белый медведь. По–моему, он растет как художник, а? Вот только чернила он взял мои, а разрешения не спросил.У нас гостят двое племянников Белого медведя — Паксу и Валкотукка (они говорят, что это означает соответственно «толстый» и «белая шкура»). Это упитанные медвежата, очень забавные. Целыми днями они дерутся друг с другом и путаются под ногами. Но на следующий год я приглашу их, правда в другое время, чтобы не мешали паковать подарки. На прошлой неделе я спотыкался о них дюжину раз на дню! Вдобавок Валкотукка проглотил моток красной тесьмы, приняв его за пирожное. Тесьма у него в желудке размоталась, и у бедняги начался сдавленный кашель, он даже не мог спать по ночам. Впрочем, он получил поделом — за то, что подложил мне в постель ветку падуба. А еще именно он вчера вылил в очаг весь запас черных чернил — чтобы наступила ночь. Скажу вам, было очень дымно и пахло мерзко. В прошлую среду мы потеряли Паксу, а нашли его только утром в четверг: он спал в кухонном шкафу, после того как съел два сырых пудинга. Похоже, медвежата обещают вырасти точными копиями своего дядюшки.Всего хорошего, мои милые. Вскоре я отправлюсь в путь. Не верьте тем картинкам, на которых меня рисуют сидящим в автомобиле или в самолете. Я не умею водить ни то ни другое и не хочу учиться; и потом, это слишком медленные средства передвижения (и слишком дымные), мои олени, которых я вырастил, легко их обгоняют. В этом году все олени здоровы, и я надеюсь, что детишки получат свои подарки вовремя. Кстати, к Рождеству мне прислали нескольких оленят из Лапландии.
1932
У нас произошло множество событий, о которых вы обязательно должны узнать. Все началось с загадочного стука, который раздался летом под полом моего дома и с каждым днем становился все громче. Я даже испугался, что нам грозит землетрясение. Белый медведь говорит, что с самого начала был уверен — причина в другом. Нет чтобы сказать об этом тогда! Впрочем, он, как всегда, привирает, поскольку в то время крепко спал и проснулся лишь ко дню рождения Майкла (22 октября). Так или иначе, однажды, по–моему, в конце ноября, он отправился на прогулку и не вернулся домой! Неделю–другую спустя я забеспокоился всерьез; ведь при всех его недостатках от мишки было много пользы и он всегда доставлял мне радость. Вечером в пятницу 9 декабря в дверь постучали. Я решил, что это вернулся мишка, который, как это частенько с ним случалось, потерял свой ключ. Но когда я открыл дверь, то увидел перед собой другого медведя, очень толстого и какого–то смешного. Вообще–то это оказался самый старший из уцелевших по сей день пещерных медведей (я не видел его целую вечность).
— Ты хочешь вернуть своего медведя? — спросил он. — Если хочешь, тогда пошли со мной.Выяснилось, что Белый медведь заблудился в пещерах (в его владениях, как подчеркнул пещерный медведь) неподалеку от развалин моего старого дома. Он забрался в пещеру через отверстие в склоне холма, чтобы спрятаться от снега, поскользнулся и скатился по крутому склону. Сверху обрушились камни и завалили вход, так что мишка уже не сумел выбраться обратно. Вдобавок он учуял гоблинов, заинтересовался и пошел на разведку. Что с его стороны было не слишком разумно: конечно, гоблины ему вреда не могут причинить, зато их пещеры опасны сами по себе. Вскоре мишка окончательно заблудился, а гоблкны погасили все огни и принялись стращать мишку жуткими звуками.Для нас гоблины — то же самое, что для вас крысы, только хуже, потому что они очень умны; к счастью, в наших краях они почти не водятся.Мы думали, честно говоря, что вообще никого не осталось. Давным–давно у нас из–за них были серьезные неприятности, по–моему, году в 1453, но с помощью гномов, злейших врагов гоблинов, мы с ними справились. Короче говоря, бедняга медведь заблудился в темноте в пещерах гоблинов и блуждал в одиночестве, пока не встретил пещерного медведя, который жил в пещере. Пещерный медведь хорошо видел в темноте и предложил мишке отвести его к потайному ходу. Они двинулись в путь, но гоблины рассердились (мой мишка как следует отдубасил парочку наиболее надоедливых, а остальным сказал пару ласковых), а потому они заманили мишку прочь, подражая голосу пещерного медведя, которого очень хорошо знали. Поэтому мой мишка остался в пещерах, где полным–полно извилистых коридоров и закоулков, а пещерный медведь его потерял.— Нам понадобится свет, — сказал пещерный медведь. Я прихватил с собой несколько факелов, которые горят, разбрасывая искры (я спускаюсь с ними в самые глубокие из моих погребов), и мы тронулись в путь. Пещеры были просто великолепны. Я знал о том, что они существуют, но даже не догадывался, сколько их и какие они огромные. Разумеется, при нашем появлении гоблины спрятались в укромные уголки, так что мы без труда разыскали Белого медведя. Он отощал от голода, потому что провел в пещерах около двух недель. «По–моему, — сказал он, — я такой худой, что смогу протиснуться в гоблинову щель».При свете факелов мы разглядели то, чего никак нельзя было увидеть в темноте. Стены пещер были покрыты резьбой и рисунками, нанесенными красной, коричневой и черной краской. Некоторые рисунки (в основном животных) были поистине замечательны, некоторые — странные, а некоторые просто отвратительны. Еще на стенах были диковинные значки и надписи, довольно омерзительного вида; скорее всего, они имеют какое–то отношение к черной магии. Пещерный медведь говорит, что эти пещеры принадлежат ему, что его семья владела ими со дней его пра–пра–пра–пра–пра–пра–пра–пра–прадедушки в десятой степени и что сначала медведи хотели просто украсить стены, поэтому не просто точили об них когти, а старались что–то нарисовать. А потом — представляете? — появились люди. Пещерный медведь говорит, что одно время, когда Северный полюс находился где–то в другом месте, людей было великое множество (это было задолго до меня, а дедушка Сочельник никогда ни о чем подобном не упоминал, так что решайте сами, верить или нет). Многие рисунки нанесли на стены пещерные люди — самые лучшие, особенно самые большие (почти в натуральную величину) изображения животных, многие из которых с тех пор исчезли — на рисунках много драконов и мамонтов. Еще люди нанесли часть черных меток, но вот с надписями постарались гоблины. Рисовать они не умеют, да и когда рисуют, то каких–нибудь мерзких уродов.Я срисовал изображения со стены в центральной пещере. Возможно, копия получилась хуже оригинала (который гораздо больше); легче всего было срисовывать художества гоблинов. Внизу страницы вы увидите целую строку гоблинских рисунков — очень древних, потому что воины гоблинов сидят на драсилях: это диковинная разновидность карликовых «собачек», которые давно вымерли. По–моему, их уничтожили рыжие гномы, приблизительно во времена Эдуарда Четвертого. На рисунке, который изображает пещеру, виден столб; на нем тоже имеются художества гоблинов.Вам не кажется, что косматый носорог выглядит каким–то злобным? И у мамонта кровожадный взгляд? Еще на рисунке изображены бык, олень, кабан, пещерный медведь (семьдесят первый по обратному счету предок моего знакомца) и еще какой–то медведь, вроде и белый, и не белый. Мой мишка заявил, что это портрет одного из его предков. Под изображениями медведей — северный олень, каким его себе представляют гоблины.Но на освобождении Белого медведя наши приключения не закончились. В начале прошлой недели мы спустились в погреба, чтобы достать подарки английским детям.Я сказал мишке:— Кто–то все здесь разбросал.— Наверно, Паксу с Валкотуккой, — ответил он. Но выяснилось, что его племянники тут ни при чем. В прошлую субботу мы обнаружили, что из главного погреба исчезло почти все! Вообразите мое состояние! Не осталось почти ничего из подарков, а времени собирать новые нет.— Пахнет гоблинами, — заметил Белый медведь. Какое–то время спустя мы отыскали большую дыру (большую для гоблинов или для крыс, но не для нас с мишкой) за ящиками в западном погребе. Тогда–то нам стало ясно, что это был за загадочный стук. Гоблины прорыли туннель от своих пещер к моему старому дому (который стоял поблизости от их холмов) и принялись воровать мое добро. В пещерах нашлись подарки столетней давности, даже те, которые предназначались вашим прадедушкам и прабабушкам. Впрочем, гоблины — существа умные и не слишком жадные; они таскали так, чтобы я не заметил пропажи. Когда я переехал в новый дом, они принялись рыть ход к моему новому дому, стараясь не шуметь, насколько это возможно, когда буришь и взрываешь камень. Наконец добрались до погребов. Вида накопленных подарков они не вынесли и стащили почти все! Наверно, так они срывали свою злость на Белого медведя. И были уверены, что мы до них не доберемся.Я пустил в туннель свой патентованный зеленый светящийся дым, а Белый медведь притащил с кухни мехи и принялся качать. Гоблины гурьбой посыпались с воплями наружу из дальнего, пещерного конца туннеля. Там их поджидали рыжие гномы. Я позаботился послать им весточку в Норвегию, где по–прежнему обитали несколько старинных семейств. Гномы захватили в плен сотни гоблинов, а многих загнали в снег, который они терпеть не могут. Мы заставили показать, где спрятано награбленное, что–то забрали сами, что–то нам принесли, и к понедельнику практически все подарки были на месте. Гномы продолжают сторожить гоблинов. Они обещали, что к Новому году в окрестностях не останется ни одного гоблина, но я не очень–то этому верю. Наверняка в ближайшие сто лет они появятся снова.
1933
С новым Рождеством! Честно говоря, в ноябре мне вдруг показалось, что в этом году оно не наступит. То есть, конечно, будет 25 декабря, но вы не получите ничего в подарок от своего старого прапрапра и так далее дедушки. Рисунки отчасти объяснят вам, почему я так думал. Гоблины! На нас напали гоблины, и в таком количестве, какого я и не припомню. Они злились с тех самых пор, как мы в прошлом году выкурили их из пещер зеленым дымом и отобрали у них похищенные игрушки. Помните, рыжие гномы обещали истребить всех гоблинов, поголовно? К Новому году в окрестностях моего дома и вправду не осталось ни единого гоблина. Но я говорил, что они обязательно проявятся в ближайшие сто лет. К несчастью, гоблины не стали ждать так долго! Должно быть, они созвали своих родичей из–под гор со всего света, и все лето, пока мы пребывали в блаженном неведении, готовились к нападению. На сей раз мы не получали никаких предупреждений. Вскоре после Дня всех святых Белого медведя обуяло беспокойство. Теперь–то он утверждает, что учуял дурной запах, — но в ту пору он, как обычно, промолчал: мол, ему не хотелось меня понапрасну тревожить. Негодник! Надо отдать ему должное: если бы не он, не было бы у нас Рождества. Он стал спать в кухне, носом к двери в погреба — эта дверь находится на лестничной площадке и ведет в кладовые.
Как–то ночью, сразу после дня рождения Кристофера (21 ноября), я неожиданно проснулся. В комнате раздавались ужасные звуки, чмоканье и пыхтенье, а пахло просто мерзко. И это в моей любимой, зеленой с фиолетовым комнате, которую я так красиво обставил! В окне мелькнуло злобное, перекошенное от ярости личико. Тут я и вправду забеспокоился, ибо мое окно находится высоко над землей; лицо в окне означало, что над домом кружат гоблины на летучих мышах — а такого не случалось с приснопамятного 1453 года, в котором, как я упоминал, была у нас последняя война с гоблинами. Словом, только я проснулся, как снизу донесся чудовищный грохот. Грохотало в погребах. Рассказывать получается слишком долго, поэтому я нарисовал картинку — что именно я увидел, когда спустился вниз, наступив по дороге на гоблина. (ВООБЩЕ–ТО ГОБЛИНОВ БЫЛО НЕ 15, А БОЛЬШЕ. Б . М.) (Неужели мишка думает, что я нарисую целую тысячу гоблинов?) Так вот, внизу Белый медведь сражался с гоблинами. Он пинал, кусался, рычал, как в зоопарке, топал лапами, подкидывал гоблинов под потолок, а гоблины пронзительно вопили, будто паровозы на вокзале. На мишку стоило посмотреть, он был великолепен! (НИ СЛОВА БОЛЬШЕ! Я В ВОСТОРГЕ!) В общем, история длинная. Сражение растянулось на две недели с лишним, и я уже начал опасаться, что в этом году не доберусь до своих саней. Гоблины подожгли погреба и захватили нескольких гномов, которые спали внизу, на страже. Прежде чем я спустился в кладовые, мишка вместе с другими гномами перебил целую сотню гоблинов. Но даже когда мы потушили пожар и прибрались в погребах и в доме (понятия не имею, что гоблины делали в моей комнате — разве что хотели подпалить мою кровать?), неприятности не закончились. В окна было видно, что вокруг дома черным–черно от гоблинов. Они разломали стойла и увели оленей. Я призвал на помощь. Выдержав несколько битв (ночь за ночью гоблины пытались пробиться в погреба и спалить их дотла), мы одержали победу — дорогой ценой, боюсь, многие из моих друзей–эльфов серьезно пострадали. К счастью, потеряли мы немного — мои лучшие ленты, золотые и серебряные, упаковочную бумагу и подарочные коробки. Мало того что не хватает коробок; не хватает и посланцев. Большинство моих помощников по–прежнему преследуют гоблинов (надеюсь, они вернутся целыми и невредимыми). Они, кстати, возвратили всех моих оленей. Теперь у нас все спокойнее и гораздо, гораздо безопаснее. Прежде чем гоблины вновь соберутся с силами, пройдет наверняка не одно столетие. Благодаря Белому медведю и гномам, наших врагов осталось совсем чуть–чуть. (И БЛАГОДАРЯ ДЕДУ. ЖАЛКО, НЕ БЫЛО ВРЕМЕНИ РИСОВАТЬ — А ТО БЫ УВИДАЛИ, НА ЧТО СПОСОБЕН СТАРИК! ОГНИ, ШУМ, ГРОХОТ ВЫСТРЕЛОВ!) Мишка трудился не покладая лап; правда, второпях он перепутал часть подарков для девочек с подарками для мальчиков. Ну ничего, мы успеем все исправить — но если кто–нибудь из мальчиков получит куклу вместо заказанной машинки, вы будете знать почему. Белый медведь говорит, что я ошибаюсь, что у нас почти не осталось железных дорог (почему–то гоблинам особенно нравятся игрушечные поезда), что гоблины многое попортили. Так что лето предстоит хлопотное. Всегда ваш Рождественский Дед
1934
Новостей почти нет. После ужасных событий прошлого года на двести миль вокруг моего дома не осталось ни единого гоблина. Но, как я и говорил, все лето напролет мы чинили сломанные игрушки и почти не отдыхали и не спали. Когда наступил ноябрь, мы поняли, что нам не хочется приниматься за упаковку подарков, поэтому поначалу мы работали медленно, а ближе к Новому году пришлось поторапливаться. На Северном полюсе стоит необычно теплая погода; Белый медведь непрерывно зевает.
Паксу и Валкотукка по–прежнему живут у нас. Они сильно подросли, но все так же любят пошалить и что–нибудь испортить, пытаясь помочь. В этом году они украли мои краски и размалевали белые стены погреба; еще съели все мясо для рождественских пирогов; только вчера распаковали половину подарков, чтобы найти железную дорогу и поиграть. С пещерными медвежатами они не ладят (в моем доме живут несколько медвежат, за которыми присматривает их дядя, прадядя, дедушка, прадедушка и так далее, старый пещерный медведь). Паксу постоянно их кусает, потому что, на его взгляд, они так забавно пищат и ворчат. Белому медведю приходится частенько его шлепать — а это вам не шутки.Поскольку нет ни гоблинов, ни ветра, а снега гораздо меньше обычного, мы собираемся устроить День поединков — разумеется, на улице. Я пригласил сто эльфов и рыжих гномов, множество медвежат, полярных и пещерных, и снеговичков; будут, конечно, Паксу с Валкотуккой и мой мишка, и пещерный медведь со своими племянниками и так далее. Мы доставили из Норвегии высокое дерево и поставили его в ледяном пруду. На моем рисунке трудно понять, какое оно высокое, и нельзя даже представить, какие чудесные на нем разноцветные огоньки. Мы зажгли их вчера вечером, чтобы проверить, — смотрите на картинку. Если увидите яркое зарево на севере, знайте — это мы. За деревом виднеются такие древообразные штуковины, это снежные растения. Сугробам мы придали различную форму; они черные и лиловые из–за темноты и игры теней. Лед разноцветный потому, что мы его подкрасили. Паксу с Валкотуккой уже катались по нему, хотя им было запрещено до праздника.
1935
В этом году у меня нет ни чернил, ни воды, поэтому рисунки не цветные. Стоят страшные холода, руки у меня замерзли, а потому мой почерк корявее обычного. Валит снег. Сплошной снег и лед. Нас буквально завалило, мои посланцы заблудились по дороге и очутились в Новой Шотландии (вы знаете, где это?), хотя их отправили просто в Шотландию. А Белый медведь вообще не мог попасть домой.
На рисунке мой дом, каким он был за неделю до того, как мы откопали сани. Вы видите туннель, который ведет к двери? Нам пришлось его прокопать. Наверху только три окошка, в них горят огни, а над крышей поднимается дымок. Снег растаял хотя бы там!Даже Белому медведю пришлось надеть куртку из овечьей шкуры и теплые красные рукавицы!Обычно мне много помогали рыжие эльфы. Они очень милые и забавные, а уж какие резвые! Но работа у них не спорится, потому что они всякую работу превращают в забаву! Даже копать снег для них — развлечение.Белый медведь говорит, что мы еще увидим гоблинов — и это несмотря на ужасную битву 1933 года. Они пока не осмеливаются приближаться к моему дому, но мне доносят, что в других местах их вновь полным–полно. Какая неприятность! Впрочем, мишка утверждает, что в Англии гоблинов не слишком много. Думаю, нам предстоит новая стычка. Я подарил эльфам волшебные зажигательные копья, которые вселяют в гоблинов ужас.
1936
Мне очень жаль, что я не могу написать вам длинное письмо в ответ на ваши письма. Посылаю рисунок, который должен объяснить, что у нас произошло. Надеюсь, вам понравятся ваши подарки и вы простите мне мои ошибки, и что ни один подарок не промок. Я сам никак не могу успокоиться, поэтому попросил одного из моих эльфов описать случившееся поподробнее.
Меня зовут Илберет. Многие из нас, рыжих и зеленых эльфов, переселились в Дом на утесе, и сейчас мы учимся упаковывать подарки. Это была идея Белого медведя. Он сказал: «Я собираюсь вести записи и помогать Рождественскому Деду так, чтобы мы тоже могли повеселиться в Рождество». Мы трудились не покладая рук, и вы наверняка удивитесь, узнав, что все подарки были разобраны и упакованы к прошлой субботе (19 декабря). Потом Белый медведь сказал: «Я устал, я хочу принять горячую ванну и пойти спать». Что ж, вы видите, что случилось потом. Рождественский Дед в последний раз проверял подарки для английских ребятишек, и тут, около 10 вечера, с потолка хлынула вода и залила все! На полу ее было целых шесть футов. Белый медведь забрался в ванну, открыл оба крана и заснул, заткнув лапой сливное отверстие. К тому времени, как мы его разбудили, он проспал уже два часа. Рождественский Дед рассердился. Но медведь сказал только: «Мне снился такой замечательный сон! Мне снилось, будто я плыву на тающем айсберге и охочусь на тюленей». Рождественский Дед рассердился пуще прежнего, и медведь сказал: «Ладно, нарисуй картинку и спроси у ребят, смешно это или нет». Так Дедушка и поступил. Правда, ему и самому уже кажется, что это хоть и неприятно, но очень смешно, — теперь, когда мы прибрали в доме и заново упаковали промокшие подарки. Как раз вовремя.
1937
Боюсь, в этом году мне некогда рисовать вам картинки. Дело в том, что я потянул мышцы, когда в ноябре передвигал в погребе тяжелые ящики. В итоге письма я начал писать позже обычного, а рука до сих пор быстро устает. Но Илберет — он теперь мой секретарь — нарисовал для вас то, что сам называет дневником в картинках. Надеюсь, вам понравится.
Милые дети! Нужно ли объяснять мои картинки? Белый медведь, Паксу и Валкотукка всегда становятся ленивее обычного после Рождества, точнее, после праздника святого Стивена. Рождественский Дед тщетно звонит в звонок. На другой день, когда Белый медведь как обычно спал, Паксу сунул ему под нос мокрую губку. Медведь гонялся за своим племянником по всему дому и по саду, а потом простил его, потому что не мог поймать, зато набегал аппетит. В конце зимы установилась ужасная погода, на полюсе идет дождь. Мы несколько дней не могли выйти на улицу. Я нарисовал, как Белый медведь и его племянники отважились выглянуть наружу. Паксу и Валкотукка так никуда и не ушли. Им так у нас нравится, что они попросились остаться. В этом году на Северном полюсе очень тепло. У подножия утеса возникло настоящее озеро, а шест Северного полюса стоит теперь на острове. Я нарисовал вид с юга, так что утес с другой стороны. Время — середина лета. Белый медведь попытался поплавать на лодке или на каноэ, но так часто падал за борт, что тюлени решили, будто ему нравится, и стали всякий раз переворачивать лодку. Медведь разозлился. Развлечение продолжалось недолго, потому что в начале августа вода снова замерзла. Тогда мы начали думать о предстоящем Рождестве. На рисунке Дедушка распределяет списки и отдает мне мою долю — вы, кстати, именно в моих списках. Белый медведь, естественно, делает вид, что это он всем руководит: вот почему на рисунке он тычет указкой, хотя я слушаю Дедушку и салютую ему, а вовсе не медведю.Наступление зимы и начало «приготовлений» мы отпраздновали большим костром и фейерверком. В ноябре повалил густой снег, и эльфы со снеговичками устроили катание на санках. Медвежата тоже катались, но у них получалось плохо. Они постоянно падали, поэтому стали кататься сами по себе, без санок. Сегодня… Вот главная новость! Жаль, что я уже нарисовал картинку, надо было рисовать иначе. Белому медведю разрешили самостоятельно украсить большое дерево в саду. Он взял садовую лесенку. Неожиданно мы услышали жуткие звуки, рычание и стоны. Выбежали из дома и увидели, что белый медведь висит на дереве. «Ты же не украшение! — сказал Дедушка». — «Зато я горю», — отозвался мишка. Он и вправду горел. Мы плеснули на него водой, что испортило многие украшения, но спасло его шкуру. Старый глупец прислонил лесенку к ветке (а не к стволу, как полагается), а потом решил зажечь свечи, чтобы проверить, все ли в порядке (хотя никто ему не разрешал). Он забрался на самый верх, и тут ветка треснула, лесенка выскользнула у него из–под лап, он повис на проводах, случилось замыкание, и медвежья шкура загорелась. По счастью, он был мокрый, иначе бы мгновенно сгорел дотла. Интересно, каков на вкус жареный белый медведь? Последний рисунок придуманный и не очень хороший. Но я думаю, что рано или поздно он окажется правдой. Если, конечно, Белый медведь будет как следует себя вести. Надеюсь, вы разбираете мой почерк. Я пытаюсь писать, как Дедушка, только руки у меня не дрожат, поэтому получается не совсем. По–эльфийски я пишу лучше.Вот вам пример. Но Дедушка говорит, что мой почерк мелкий и вы ничего не поймете. Поэтому перевожу: «Веселого вам всем Рождества».С любовью Илберет
1938
Узнать хотите вы, наверно,
Живем мы хорошо иль скверно
И не случилось ли чего
На этот год под Рождество.
Начну с медведя я, пожалуй.
(Он славный, хоть и вредный малый.)
Увы, ему досталось крепко:
Сперва он наступил на щепку [1]
И весь ноябрь — ох и ax! —
Проковылял на костылях.
А в декабре и нос, и лапы
Обжег приятель косолапый —
И поделом: не лезь в очаг,
Покуда пламень не зачах!
Ожоги маслом мы лечили
(Едва хватило нам бутыли).
Поправился медведь — и сразу
По новой взялся за проказы.
Нет чтоб вести себя потише!
Взобрался как–то он на крышу —
Решил прочистить дымоход,
Забитый снегом… Ну так вот,
Снег рухнул вниз, и мы постели
Сушили целую неделю.
Еще медведь неугомонный
Конфет умял не меньше тонны,
Посуду бил, топтал подарки,
Куда попало клеил марки,
Повырывал страниц из книг,
Мой шарф пустил на половик…
Но все же он — мой лучший друг
;И без него я как без рук 
Не верите? Судите сами:
Он помогал мне ладить сани,
Носил подарки, паковал,
Советы всякие давал
И торопил меня в дорогу –
Ну что за молодец, ей–богу!
Я также передать вам рад
Поклон от белых медвежат.
Я раньше их ругал, бывало,
А ныне с ними проще стало;
Нельзя об этом не сказать —
Они взрослеют на глазах.
О гоблинах не слышно что–то.
Видать, отбили мы охоту
У них на дом мой нападать.
А коль заявятся опять —
Мы лиходеев и воров
Проучим так, что будь здоров!
Рождество: приписка Илберета
И вновь Рождество, и вновь круговерть,
И вновь отличился Белый медведь.
Сейчас уже с ним все хорошо,
А то он слопал орехов мешок,
Причем глотал их как есть, в скорлупе
(Наверное, был слегка не в себе).
Откушал медку, подзаправился рыбой
(Мы вместе его удержать не смогли бы),
Отведал грудинки, попил молока,
Довольно похлопал себя по бокам,
Уплел на закуску сладкий пирог,
На голову встал — и занемог.
Еще бы! Кому о том ни расскажи,
Не верит никто, что остался он жив.
ВСЕ ЕРУНДА,
БЕЛИБЕРДА!
Я НИКОГДА
МЯСА НЕ ЕМ–НЕ ЕМ СОВСЕМ.
КУДА ЛУЧШЕ ДЖЕМ
И ПОБОЛЬШЕ КОНФЕТ.
А ТЫ, ИЛБЕРЕТ,
МАЛ ДА УДАЛ–ТОЩИЙ НАХАЛ!
ПРИВЕТ!
Не бойтесь, тут не пахнет ссорой.
Все это только разговоры,
А если проще — болтовня!
Эй, вы, смотрите у меня!
Других забот как будто мало —
Нам свары лишь и не хватало!
Ну что ж, письму пора в дорогу.
Доставит к вашему порогу
Его посланец мой особый.
Он лихо скачет чрез сугробы
И к вам поспеет точно в срок.
Никто б иной поспеть не смог.
Здоровья! Счастья! Долгих лет!
Пишите. Любящий вас Дед.
Последнее письмо
Я так рад, что вы не забыли написать мне в этом году! Похоже, все меньше детей на свете верят в то, что я существую. Наверно, из–за этой ужасной войны; а когда все пойдет на лад, я буду так же занят, как обычно. Но пока так ужасно много людей потеряли свои дома или покинули их; половина мира словно сошла с ума. И даже здесь, у нас, были кое–какие неприятности. Я имею в виду не только мои погреба — они, естественно, пустеют. В прошлом году в них не осталось почти ничего, и наполнить их заново мне не удалось, так что теперь посылаю то, что есть, вместо того, что вы заказывали. Но случилось кое–что и похуже этого.Надеюсь, вы помните, что несколько лет назад у нас были стычки с гоблинами. Мы думали, что все кончено. Как бы не так! Этой осенью все началось снова, и как началось! Ничего подобного не было целые столетия. Нам пришлось выдержать несколько битв, и некоторое время мой дом был в осаде. В ноябре стало похоже, что его захватят, вместе со всеми подарками, и детишки во всем мире не получат ничего к Рождеству. Представляете, какая была бы несправедливость? Но этого не произошло — во многом стараниями Белого медведя; однако лишь в начале этого месяца мне удалось отправить первых посланцев. Видно, гоблины думали, что во всеобщей суматохе у них получится без труда захватить север. Они, должно быть, готовились много лет, прорыли громадный туннель, выход из которого — во многих милях от моего дома. В начале октября они вдруг повалили из туннеля, и повалили тысячами. Белый медведь говорит, их было по меньшей мере миллион, но это просто его любимое число. Во всяком случае, в то время он крепко спал, да я и сам частенько подремывал.Погода была довольно теплой для этого времени года, а Рождество казалось таким далеким. У меня в доме гостила парочка эльфов, а также, разумеется, Паксу с Валкотуккой (оба спали, как и их дядюшка). По счастью, гоблины не умеют нападать молча, не колотя в барабаны, так что мы все проснулись вовремя и успели запереть и забаррикадировать все двери и закрыть ставнями окна. Белый медведь забрался на крышу и принялся стрелять ракетами в гоблинов, которые приближались к дому по оленьей тропе, но это их надолго не задержало. Скоро нас окружили. Рассказывать в подробностях, увы, некогда. Мне пришлось трижды протрубить в великий рог Зов Ветра. Он висит над камином в гостиной; если я не упоминал о нем раньше, так это потому, что мне не приходилось трубить в него свыше четырехсот лет. Его звук разносится далеко–далеко, повсюду, где дует северный ветер. Все равно, прошло целых три дня, прежде чем прибыла подмога — снеговички, полярные медведи и сотни и сотни эльфов. Они напали на гоблинов с тыла, а мой мишка (он уже окончательно проснулся) спрыгнул с крыши, сжимая в каждой лапе по ослепительно сверкающей ветке. Должно быть, он сразил дюжины гоблинов (сам он утверждает, что миллион). На равнине поблизости от Северного полюса в ноябре разыгралась великая битва, в которой на стороне гоблинов сражались подкрепления, вылезшие из туннеля. Нас оттеснили к утесу, и нам приходилось туго, пока Белый медведь со своими младшими собратьями не прокрался ночью к туннелю и не взорвал вход сотней унций пороха. Мы победили, но какой ценой! Пропали все запасы ракет и фейерверков на несколько лет вперед. Шест на полюсе снова треснул и упал, и до сих пор мы его еще не починили. Белый медведь показал себя героем (надеюсь, сам он о себе так не думает). Конечно, ведь он — животное волшебное во всех смыслах, и гоблины не могут причинить ему особого вреда, когда он бодрствует и злится. Я видел собственными глазами, как гоблинские стрелы отскакивали от его шкуры.Вот вкратце что у нас тут творилось. Теперь вы понимаете, почему я не успел нарисовать картинку — жаль, конечно, потому что рисовать было что — и почему я не смог собрать для вас обычные подарки и положить то немногое, о чем вы просили…Наверно, на следующий год вы уже не будете ждать подарков от Рождественского Деда. Значит, настала пора прощаться. Но я вас не забуду. Мы сохраняем письма наших добрых друзей и помним их имена. Когда–нибудь, когда вы подрастете, у вас будут свои дома и свои дети, мы обязательно к вам вернемся. С любовью Рождественский Дед
Приложение
Белый медведь очень редко посылал письма от себя. В одном случае он открыл, что его настоящее имя — Карху, и извинился за то, что пишет с ошибками: ведь на Северном полюсе говорят совсем на другом языке — арктическом. В качестве примера он написал фразу «Маrа mesta an ni vela tye ento, ya rato nea», которая означает: «До свидания, надеюсь, мы скоро встретимся».Во время пребывания в пещерах гоблинов Карху тщательно изучил значки на стенах и составил алфавит и даже написал на нем коротенькое письмо. Впоследствии по просьбам детей он прислал им алфавит целиком. Вот алфавит и письмо, написанное этими знаками.





                М И К У Л А Ш,   К Р А М П У С  И    С Н Е Ж И Ш К А
Мария Дюричкова
Как чёрт работал чёртом

За неделю до Нового года в Братиславе начинались веселые времена, с гуляньями на улицах, с шутками и смехом. Все жители города радовались празднику, но больше всех – вечно голодные студенты, школяры, дети из бедных семей.

В эту пору из дома в дом ходят колядовать веселые, шумные толпы, и всем что-нибудь перепадает от гостеприимных хозяев. Во главе каждой толпы идет Дед Мороз – Микулаш, с посохом, с заплечной корзиной, в корзине – медовые пряники для послушных детей. А рядом с Микулашем – его непременный спутник, веселый черт Крампус , подпоясанный цепью, рогатый, с красным суконным языком и с метлой в руках.
Черт бренчит цепью, корчит рожи, пугает непослушных детей и шлепает их метлой.
Такой вот Крампус ходил за своим Микулашем по набережной под Братиславским замком. Он ухал, неуклюже подпрыгивал, а его рога свисали с головы как плохо начиненные колбаски.

"И это называется Крампус ?" возмущался настоящий братиславский черт, которому всё было отлично видно из его логова на склоне Замкового холма. Он жил там с незапамятных времен и не убрался даже тогда, когда прямо у него над головой возвели церковь святого Микулаша.

"И это называется Крампус ? Рога тряпичные, хвост веревочный, а копыт и вовсе нет!"
Черт рассвирепел, закутался в свой форменный красный плащ и помчался к своему начальнику, сатанинскому князю Вельзевулу.

– Ваше превосходительство, – черт отвесил низкий поклон, – нельзя ли мне сыграть роль Крампуса , уж очень хочется.

Вельзевул сидел в своем красном кресле и мыслил.

– Не думай, что это такая уж невинная игра, – сказал он после непродолжительного размышления. – Но поскольку ты черт способный и шустрый – разрешаю. Верю, что в роли Крампуса ты не только повеселишься на славу, но и сотворишь что-нибудь полезное для нашего ада.
Взвизгнул черт от радости и поспешил домой, переодеваться Крампусом . Ха–ха, что значит переодеться? Да разве пекарю нужно наряжаться пекарем? Или трубочисту – трубочистом? Или угольщику угольщиком? Вот так и черту незачем было рядиться. Повесил на гвоздь красный плащ надел бараний полушубок и подпоясался цепью. Глянул на себя – то что надо! Вот как должен выглядеть настоящий Крампус !

Что–то он не припомнит, чтобы ему случалось когда-нибудь появляться в своем подлинном чертовском обличье. Кажется, это – первый раз.

Внизу, на площади, народ так и кишит. Кто просто гуляет, кто запасается лакомствами к Новому году: у торговок выложены в корзинах яблоки, орехи.
Ходит черт среди корзин, там хапнет яблоко, тут горстку орехов. Никто глазом не успевает моргнуть – на то он и черт! Вскоре карманы у него полны.

– Крампус ! Крампус ! – выкрикивают дети. – А где твой Микулаш?

Осклабился черт, задребезжал цепью: у-ух, сейчас всех проглочу! Дети завизжали, разбежались, а через минуту начинают снова: – Крампус ! Крампус !
Сбежал черт от детей, забрел на соседнее кладбище. Гуляет по свежему снежку, радуется, какие славные отпечатки делают его копыта, а еще больше радуется, когда ему удается свалить какой-нибудь покосившийся надгробный камень. Как приятно среди бела дня чувствовать себя самим собою! Еще бы только подыскать себе подходящего Микулаша!
А вот и Микулаш откуда–то появился: в руках посох, за спиной короб.
– Хочешь быть моим Крампусом ? – спрашивает Микулаш.

– С удовольствием! – Черт подпрыгнул от радости и забренчал цепью. Очень ему понравился этот Микулаш.

– А ты Крампус хоть куда! – с восхищением разглядывает его Микулаш. – Волосатый, с копытами – и прямо–таки пахнешь адской серой!

– Зато ты, хоть и Микулаш, а попахиваешь добрым винцом! – засмеялся черт.
И у Микулаша от добродушного смеха пряники в коробе запрыгали.

И вдруг – бац! Здоровенный снежок залепил черту глаз и чей–то злобный голос выкрикнул:
– Какого черта ты лезешь на чужой участок?

Перед чертом возник Крампус в черном наряде, с жалкими надломленными рогами и с красным суконным языком, съехавшим с подбородка на шею.

Размахивая кулаками, он набросился на черта.

– Крампусы дерутся ! Крампусы дерутся !–верещали дети, прыгая вокруг них.
Даже в пылу боя Крампус успел показать им свой длинный язык: бэ–э!

– Крампус с двумя языками! Крампус с двумя языками! – вопили дети.
Черт не был привычен к подобным сражениям, а к перестрелке снежками и подавно. Руки у него быстро озябли. Сгребая снег для снежков, он ободрал себе руки, потому что снегу выпало не так уж много. Тогда он присел на корточки и начал сгребать снег в кучу хвостом, да так ловко, что Микулаш заподозрил неладное.

– А кто ты, собственно, есть? – спросил он.

– Я? – Черт стал дуть на ободранные руки, чтобы выиграть время. – А вы меня разве не знаете? Я подмастерье у кузнеца Нагеля, Варга меня зовут. Уже второй месяц у него работаю.

– А живешь где? – включился в допрос Крампус .

– Да прямо здесь, на горе, под церковью Микулаша, – ответил черт.
– Выходит, ты живешь у нас, – примирительно сказал Микулаш. – И ты, Крампус , не имеешь права бить его или прогонять отсюда.

– Тогда что ж нам делать? – пробурчал Крампус .

– Пойдете со мной оба и баста! – решил Микулаш. Забренчали цепи: одна от радости, другая от злости. Крампус и черт еще потолкались, кто пойдет за Микулашем первым, а кто вторым, но в это время Микулаш уже стучался посохом в двери ближайшего дома. Им тут же отворили, так как хозяева давно уже наблюдали за этой троицей в окно.

Посреди небольшой комнаты, прячась за мамину юбку, стояли у стола мальчик и девочка.
– Ну, дети, хорошо ли вы себя вели в старом году? – спросил Микулаш.

Дети робко кивнули, но отец, сидевший за столом, неумолимо сказал:
– Да не так уж и хорошо. Слушались не всегда, а то и врали. А ну, Крампусы , всыпьте–ка им!

Крампус с суконным языком тут же принялся охаживать их по спине метлой,

"Как, наказывать за непослушание и вранье? – возмутился в душе черт. – А вот я их за это вознагражу!"

Он незаметно дунул на метлу Крампуса , и она тут же рассыпалась. Потом дал мальчику и девочке по яблоку, украденному на площади.
– Врать нужно так, чтобы все думали, будто вы говорите правду, – прошептал он им на ухо и при этом так завертел хвостом, что дети весело рассмеялись.

– А чему вы научились за этот год? – спросил Микулаш.

Дети прочитали по стихотворению и получили в награду по медовому прянику. А благодарные родители сунули в карман Микулашу серебряную монету.

Для Крампуса день выдался на редкость неудачный. Во-первых, появился неприятный соперник, во-вторых, развалилась метла, и любой прутик, который он подбирал по дороге, ломался при первом же ударе. Оставалось только пугать детей цепью и суконным языком.
Фрукты в кармане черта убывали. Румяной Зузке он отдал последний орех, этого было чертовски мало для такой девчонки; ведь она, как выяснилось, не только дерзит и врет, но еще и тащит где что плохо лежит.

– Когда стащишь что-нибудь, обязательно говори "спасибо", – шепнул ей черт и ласково погладил по волосам.

– И всё–то ты делаешь не так, как надо! – выговаривал ему Крампус . – Сразу видно, что никогда не был чертом!

А черт заливался веселым ржанием и высекал копытом искры. Дети ликовали, такого веселого Крампуса они еще не видели. Они табуном ходили за ним от дома к дому, от двери к двери.
На Рыбной площади тоже были разбиты палатки с лакомствами и игрушками. У детей слюнки текли при виде знаменитых братиславских медовых пряников, соблазнительных рожков с маком и орехами. За самую мелкую монетку здесь можно было купить „сливового чертика", сделанного из чернослива.

Микулаш с обоими Крампусами и стайкой детей начали обход палаток. Они не столько покупали, сколько любовались сладостями, игрушками, картинками, изображавшими Микулашей, Крампусов, королей и солдат в красочных мундирах.
Мороз крепчал, над Дунаем сгущалась белесая мгла. Вся компания топала ногами, дышала на пальцы, слушая хриплый голос шарманки, наигрывавшей новогодние колядки.

У Микулаша уже опустел короб, придется сходить к кондитеру Хаберману, который продает ему медовые пряники со скидкой.
Интересно, как это получается, что у черта опять полны карманы и он раздает сливовых чертиков всем подряд? У каждого в перемазанной ручонке по черному чертику из чернослива, у каждого радостно и гордо сияют глаза, хотя все озябли не на шутку. И черт сияет. На душе у него почему–то радостно, а почему – он сам толком не понимает. "Наверное, оттого, что я сегодня столько народу облапошил!" – думает он.

– И мне! И мне дайте! – Перед чертом встал мальчишка в грязной рубахе и дырявых штанах; лицо неумытое, волосы забыли, что такое гребень, глаза горят, как у голодного волчонка.

„Ну, брат, ты, я вижу, мой будущий клиент, – обрадовался черт, – уж тебя–то непременно нужно угостить!" Стал шарить по карманам, вывернул их наизнанку – пусто, хоть бы одна черносливинка нашлась! И стащить негде, палатки давно уже остались позади.
"Что же тебе дать? – думает черт. – Неужто ты уйдешь от меня с пустыми руками? Ну нет, сегодня каждому перепало, значит, и тебе нужно что–то подарить". И в неожиданном порыве черт скинул свой полушубок и набросил его на плечи мальчика:

– На, держи!

– Спасибо, пан Крампус ! – хрипло сказал мальчик, схватил черта за волосатую руку и поцеловал ее.

– Эх, ты! – черт дружелюбно хлопнул его по спине.

А Микулаш и Крампус тем временем куда-то исчезли.
Побрел черт домой. Идет, то и дело копытом искры высекает, вспоминая сегодняшнее веселье. И все время ему кажется: где-то в чем-то он маху дал. Но в чем?

Ввалился он в свое логово – и что же он видит? В хорошо знакомом ему красном кресле сидит сам сатанинский князь Вельзевул.

– Ваше превосходительство, случилось что-нибудь? – выдавил из себя черт.

– Обманул ты мое доверие, братиславский черт, – произнес Вельзевул ледяным тоном.

– Чем же я, простите, провинился?

– Ты сделал доброе дело, а страшнее этого греха у чертей не бывает.
– Ваше превосходительство, не может этого быть!

– Тем не менее! Скажи-ка, братец, где твоя шуба?

Черт задрожал. Точно, в ней все дело!

Ваше превосходительство, я ее отдал одному оборванцу. Он был совсем одичавший и злой, как бродячая собака.

– Ха–ха! – мрачно засмеялся сатанинский князь. – Да знаешь ли ты, кто он такой, этот оборванец? Это самый несчастный сирота в Братиславе, которого никто знать не хочет. Не сегодня-завтра из него вышел бы душегуб или мошенник, наш человек. А ты своим подарком повернул всю его судьбу. Страшно вымолвить: ты вернул ему веру в людей! Да знаешь ли ты, что он сейчас делает? Он сейчас кутается в твою баранью шубу и мечтает, как выбьется в люди, чтобы отблагодарить тебя, доброго Крампуса ! Тьфу!
Черт взвыл, словно его огрели плетью.

– Смилуйся, владыка ада!

Он рухнул на землю и стал кататься у подножия красного кресла.

Наконец Вельзевулу это надоело, и он поднял руку.

– Ну всё, довольно! До сих пор у тебя была безукоризненная репутация, поэтому я прощаю тебя. Первый раз не считается – это правило и в аду в ходу. Но играть в Крампуса я тебе запрещаю раз и навсегда. Этот предновогодний дух для тебя опасен. Люди делают друг другу подарки, желают всяческого добра. Тут даже хорошо подкованный дьявол может заразиться добрыми людскими помыслами. Итак, запомни: никаких Крампусов! Запрещено – и баста!

Вельзевул ударил кулаком по подлокотнику кресла – и был таков.
1978

 


Б Е Ф А Н А
 Джанни Родари.
Путешествие Голубой Стрелы
Перевод  - Юрий Ермаченко
Глава I. СИНЬОРА БЕЗ ПЯТИ МИНУТ БАРОНЕССА


      Фея была старая синьора, очень благовоспитанная и благородная, почти баронесса.
      -- Меня называют, -- бормотала она иногда про себя, -- просто Фея, и я не протестую: ведь нужно иметь снисхождение к невеждам. Но я почти баронесса; порядочные люди это знают.
      -- Да, синьора баронесса, -- поддакивала служанка.
      -- Я не стопроцентная баронесса, но до нее мне не хватает не так уж много. И разница почти незаметна. Не так ли?
      -- Незаметна, синьора баронесса. И порядочные люди не замечают ее...
      Было как раз первое утро нового года. Всю ночь напролет Фея и ее служанка путешествовали по крышам домов, разнося подарки. Их платья были покрыты снегом и сосульками.
      -- Затопи печку, -- сказала Фея, -- нужно просушить одежду. И поставь на место метлу: теперь целый год можно не думать о полетах с крыши на крышу да еще при таком северном ветре.
      Служанка поставила метлу на место, ворча:
      -- Хорошенькое дельце -- летать на метле! Это в наше-то время, когда изобрели самолеты! Я уже простудилась из-за этого.
      -- Приготовь мне бокальчик цветочного отвара, -- приказала Фея, надев очки и садясь в старое кожаное кресло, стоявшее перед письменным столом.
      -- Сию минутку, баронесса, -- сказала служанка.
      Фея одобрительно досмотрела на нее.
      "Немножко она ленива, -- подумала Фея, -- но знает правила хорошего тона и умеет держать себя с синьорой моего круга. Я пообещаю ей увеличить заработную плату. На самом-то деле я ей, конечно, не увеличу, и так денег не хватает".
      Нужно сказать, что Фея при всем своем благородстве была довольно скуповата. Два раза в год обещала она старой служанке увеличить заработную плату, но ограничивалась одними обещаниями. Служанке давно уже надоело слушать только слова, ей хотелось услышать звон монет. Как-то раз у нее даже хватило мужества сказать об этом баронессе. Но Фея очень возмутилась:
      -- Монеты и монеты! -- проговорила она, вздыхая, -- Невежественные люди только и думают, что о деньгах. И как нехорошо, что ты не только думаешь, но и говоришь об этом! Видно, учить тебя хорошим манерам -- все равно, что кормить осла сахаром.
      Фея вздохнула и уткнулась в свои книги.
      -- Итак, подведем баланс. Дела в этом году неважные, денег маловато. Еще бы, все хотят получить от Феи хорошие подарки, а когда речь заходит о том, чтобы платить за них, все начинают торговаться. Все стараются брать в долг, обещая уплатить потом, как будто Фея -- это какойто колбасник. Впрочем, сегодня особенно жаловаться нечего: все игрушки, которые были в магазине, разошлись, и сейчас нам нужно будет принести со склада новые.
      Она закрыла книгу и принялась распечатывать письма, которые обнаружила в своем почтовом ящике.
      -- Так и знала! -- заговорила она. -- Я рискую заболеть воспалением легких, разнося свои товары, и никакой благодарности! Этот не хотел деревянную саблю -- подавайте ему пистолет! А знает ли он, что пистолет стоит на тысячу лир дороже? Другой, представьте себе, хотел получить аэроплан! Его отец -- швейцар курьера секретаря одного служащего лотереи, и было у него на покупку подарка всего триста лир. Что я могла подарить ему за такие гроши?
      Фея бросила письма обратно в ящик, сняла очки и позвала:
      -- Тереза, отвар готов?
      -- Готов, готов, синьора баронесса.
      И старая служанка подала баронессе дымящийся бокал.
      -- Ты влила сюда капельку рома?
      -- Целых две ложечки!
      -- Мне хватило бы и одной... Теперь я понимаю, почему бутыль почти опустела. Подумать только, мы купили ее всего четыре года тому назад!
      Потягивая маленькими глотками кипящий напиток и умудряясь не обжигаться при этом, как это умеют делать только старые синьоры. Фея бродила по своему маленькому царству, заботливо проверяя каждый уголок кухни, магазина и маленькой деревянной лесенки, которая вела на второй этаж, где была спальня.
      Как печально выглядел магазин с опущенными шторами, пустыми витринами и шкафами, заваленными коробками без игрушек и ворохами оберточной бумаги!
      -- Приготовь ключи от склада и свечу, -- сказала фея, -- нужно принести новые игрушки.
      -- Но, синьора баронесса, вы хотите работать даже сегодня, в день вашего праздника? Неужели вы думаете, что кто-нибудь придет сегодня за покупками? Ведь новогодняя ночь, ночь Феи, уже прошла...
      -- Да, но до следующей новогодней ночи осталось всего-навсего лишь триста шестьдесят пять дней.
      Надо вам сказать, что магазин Феи оставался открытым в течение всего года и его витрины были всегда освещены. Таким образом, у детей было достаточно времени, чтобы облюбовать ту или иную игрушку, а родители успевали сделать свои расчеты, чтобы иметь возможность заказать ее.
      А кроме того, ведь есть еще дни рождения, и все знают, что дети считают эти дни очень подходящими для получения подарков.
      Теперь вы поняли, что делает Фея с первого января до следующего Нового года? Она сидит за витриной и смотрит на прохожих. Особенно внимательно вглядывается она в лица детей. Она сразу понимает, нравится или не нравится им новая игрушка, и, если не нравится, снимает ее с витрины и заменяет другой.
      О, синьоры, что-то теперь на меня напало сомнение! Так было, когда я был еще маленьким. Кто знает, есть ли теперь у Феи этот магазинчик с витриной, уставленной игрушечными поездами, куклами, тряпичными собачками, ружьями, пистолетами, фигурками индейцев и марионеток!
      Я помню его, этот магазинчик Феи. Сколько часов я проводил у этой витрины, считая игрушки! Чтобы пересчитать их, требовалось много времени, и я никогда не успевал досчитать до конца, потому что нужно было отнести домой купленное молоко.
Глава II. ВИТРИНА НАПОЛНЯЕТСЯ


      Склад был в подвале, который находился кар; раз под магазином. Фее и ее служанке пришлось раз двадцать спуститься и подняться по лестнице, чтобы наполнить новыми игрушками шкафы и витрины.
      Уже во время третьего рейса Тереза устала.
      -- Синьора, -- сказала она, останавливаясь посреди лестницы с большой связкой кукол в руках, -- синьора баронесса, у меня бьется сердце.
      -- Это хорошо, моя дорогая, это очень хорошо, -- ответила Фея, -- было бы хуже, если бы оно больше не билось.
      -- У меня болят ноги, синьора баронесса.
      -- Оставь их на кухне, пусть отдохнут, тем более что ногами ничего носить нельзя.
      -- Синьора баронесса, мне не хватает воздуха...
      -- Я не крала его у тебя, моя дорогая, у меня своего достаточно.
      И действительно, казалось, что Фея никогда не устает. Несмотря на свой преклонный возраст, она прыгала по ступенькам, словно танцуя, как будто под каблуками у нее были спрятаны пружинки. Одновременно она продолжала подсчитывать.
      -- Эти индейцы мне приносят доход по двести лир каждый, даже, пожалуй, по триста лир. Сейчас индейцы очень в моде. Не кажется ли тебе, что этот электрический поезд просто чудо?! Я назову его Голубой Стрелой и, клянусь, брошу торговлю, если с завтрашнего дня сотни ребячьих глаз не будут пожирать его с утра до вечера.
      И правда, это был замечательный поезд, с двумя шлагбаумами, с вокзалом и Главным Начальником Станции, с Машинистом, и Начальником Поезда в очках. Пролежав столько месяцев на складе, электропоезд весь покрылся пылью, но Фея хорошенько протерла его тряпочкой, и голубая краска засверкала, как вода альпийского озера: весь поезд, включая Начальника Станции, Начальника Поезда и Машиниста, был выкрашен голубой краской.
      Когда Фея стерла пыль с глаз Машиниста, он огляделся вокруг и воскликнул:
      -- Наконец-то я вижу! У меня такое впечатление, будто я несколько месяцев был похоронен в пещере. Итак, когда мы отправляемся? Я готов.
      -- Спокойно, спокойно, -- прервал его Начальник Поезда, протирая платочком очки. -- Поезд не тронется без моего приказа.
      -- Посчитайте нашивки на вашем берете, -- раздался третий голос, -- и увидите, кто здесь старший.
      Начальник Поезда пересчитал свои нашивки. У него было четыре. Тогда он сосчитал нашивки у Начальника Станции -- пять. Начальник Поезда вздохнул, спрятал очки и притих. Начальник Станции ходил взад и вперед по витрине, размахивая жезлом, которым дают сигнал отправления. На площади перед станцией выстроился полк оловянных стрелков с духовым оркестром и Полковником. Немножко в стороне расположилась целая артиллерийская батарея во главе с Генералом.
      Позади станции расстилалась зеленая равнина и были разбросаны холмы. На равнине вокруг вождя, которого звали Серебряное Перо, раскинули лагерь индейцы. На вершине горы верховые ковбои держали наготове свое лассо.
      Над крышей вокзала покачивался подвешенный к потолку аэроплан: Пилот высунулся из кабины и смотрел вниз. Надо вам сказать, что этот Пилот был сделан так, что он не мог подняться на ноги: ног у него не было. Это был Сидящий Пилот.
      Рядом с аэропланом висела красная клетка с Канарейкой, которую звали Желтая Канарейка. Когда клетку слегка покачивали, Канарейка пела.
      В витрине были еще куклы, Желтый Медвежонок, тряпичный пес по имени Кнопка, краски, "Конструктор", маленький театр с тремя Марионетками и быстроходный двухмачтовый парусник. По капитанскому мостику парусника нервно расхаживал Капитан. Ему по рассеянности приклеили только половину бороды, поэтому он тщательно скрывал безбородую половину Лица, чтобы не выглядеть уродом.
      Начальник Станции и Полубородый Капитан делали вид, что не замечают друг друга, но, может быть, ктонибудь из них уже собирался вызвать другого на дуэль, чтобы решить вопрос о верховном командовании в витрине.
      Куклы разделились на две группы: одни вздыхали по Начальнику Станции, другие бросали нежные взгляды на Полубородого Капитана, и лишь одна черная кукла с глазами белее молока глядела только на Сидящего Пилота и больше ни на кого.
      Что касается тряпичного пса, то он бы с удовольствием вилял хвостом и прыгал от радости. Но он не мог оказывать эти знаки внимания всем троим, а выбрать когонибудь одного не хотел, чтобы не оскорблять остальных двух. Поэтому он сидел тихо и неподвижно, и вид у него был немного глуповатый. Его имя было написано красными буквами на ошейнике: "Кнопка". Может быть, его назвали так потому, что он был маленьким, как кнопка.
      Но тут произошло событие, которое сразу же заставило забыть и ревность и соперничество. Как раз в это мгновение Фея подняла штору, и солнце хлынуло в витрину золотым каскадом, вызывая у всех жуткий страх, потому что никто его раньше не видел.
      -- Сто тысяч глухих китов! -- рявкнул Полубородый Капитан. -- Что случилось?
      -- На помощь! На помощь! -- завизжали куклы, прячась друг за друга.
      Генерал приказал немедленно повернуть пушки в сторону неприятеля, чтобы быть готовым отразить любую атаку. Только Серебряное Перо остался невозмутимым. Он вынул изо рта длинную трубку, что делал только в исключительных случаях, и сказал:
      -- Не бойтесь, игрушки. Это Великий Дух -- Солнце, всеобщий друг. Смотрите, как повеселела вся площадь, радуясь его приходу.
      Все посмотрели на витрину. Площадь и в самом деле сверкала под лучами солнца. Струи фонтанов казались огненными. Нежное тепло проникало сквозь запыленные стекла в магазинчик Феи.
      -- Тысяча пьяных китов! -- пробормотал снова Капитан. -- Я ведь морской волк, а не солнечный!
      Куклы, радостно болтая, сразу же стали принимать солнечные ванны.
      Однако в один угол витрины солнечные лучи не могли проникнуть. Тень падала как раз на Машиниста, и тот очень рассердился:
      -- Должно же было так случиться, чтобы именно я оказался в тени!
      Он выглянул за витрину, и его зоркие глаза, привыкшие часами смотреть на рельсы во время долгих поездок, встретились с парой огромных, широко раскрытых глаз ребенка.
      В эти глаза можно было заглянуть, как заглядывают в дом, когда на окнах нет занавесок. И, заглянув в них. Машинист увидел большую недетскую печаль.
      "Странно, -- подумал Машинист Голубой Стрелы. -- Я всегда слышал, что дети -- веселый народ. Они только и знают, что смеются и играют с утра до вечера. А этот мне кажется грустным, как старичок. Что с ним случилось?"
      Грустный мальчик долго смотрел на витрину. Его глаза наполнились слезами. Время от времени слезинки скатывались вниз по щеке и пропадали на губах. Все в витрине затаили дыхание: никто еще не видел глаз, из которых текла бы вода, и это всех очень удивило.
      -- Тысяча хромых китов! -- воскликнул Капитан. -- Я занесу это событие в бортовой журнал!
      Наконец мальчик вытер глаза рукавом курточки, подошел к двери магазина, взялся за ручку и толкнул дверь.
      Раздался глухой звонок колокольчика, который, казалось, жаловался, звал на помощь.
Глава III. ПОЛУБОРОДЫЙ КАПИТАН ВЗВОЛНОВАН


      -- Синьора баронесса, кто-то вошел в магазин, -- сообщила служанка.
      Фея, которая причесывалась в своей комнате, быстро спустилась по лесенке, держа во рту шпильки и закалывая на ходу волосы.
      -- Кто бы это ни был, почему он не закрывает дверь? -- пробормотала она. -- Я не слышала звонка, но сразу же почувствовала сквозняк.
      Она для солидности надела очки и вошла в лавку маленькими медленными шагами, как должна ходить настоящая синьора, особенно если она почти баронесса. Но, увидав перед собой бедно одетого мальчика, который комкал в руках свой голубой беретик, она поняла, что церемонии излишни.
      -- Ну? В чем дело? -- Всем своим видом Фея как бы хотела сказать: "Говори побыстрее, у меня нет времени".
      -- Я... Синьора... -- прошептал мальчик.
      В витрине все замерли, но ничего не было слышно.
      -- Что он сказал? -- шепнул Начальник Поезда.
      -- Тс-с! -- приказал Начальник Станции. -- Не шумите!
      -- Мальчик мой! -- воскликнула Фея, которая чувствовала, что начинает терять терпение, как всякий раз, когда ей приходилось говорить с людьми, не подозревающими о ее благородных титулах. -- Дорогой мой мальчик, времени у меня очень мало. Поторопись или же оставь меня в покое, а лучше всего напиши мне хорошее письмо.
      -- Но, синьора, я уже написал вам, -- торопливо прошептал мальчик, боясь потерять мужество.
      -- Ах, вот как! Когда?
      -- Около месяца тому назад.
      -- Сейчас посмотрим. Как тебя зовут?
      -- Монти Франческо.
      -- Адрес?
      -- Квардиччиоло...
      -- Гм... Монти, Монти... Вот, Франческо Монти. Действительно, двадцать три дня тому назад ты просил у меня в подарок электрический поезд. А почему только поезд? Ты мог бы попросить у меня аэроплан или дирижабль, а еще лучше -- целый воздушный флот!
      -- Но мне нравится поезд, синьора Фея.
      -- Ах, дорогой мой мальчик, тебе нравится поезд?! А ты знаешь, что через два дня после твоего письма сюда приходила твоя мать...
      -- Да, это я попросил ее прийти. Я ее так просил: пойди к Фее, я ей уже все написал, и она так добра, что не откажет нам.
      -- Я не хорошая и не плохая. Я работаю, но не могу работать бесплатно. У твоей матери не было денег, чтобы заплатить за поезд. Она хотела в обмен на поезд оставить мне старые часы. Но я видеть их не могу, эти часы! Потому что они заставляют время двигаться быстрее. Я также напомнила ей, что она еще должна заплатить мне за лошадку, которую брала в прошлом году. И за волчок, взятый два года тому назад. Ты знал об этом?
      Нет, мальчик этого не знал. Мамы редко делятся с детьми своими неприятностями.
      -- Вот почему в этом году ты ничего не получил. Ты понял? Не кажется ли тебе, что я права?
      -- Да, синьора, вы правы, -- пробормотал Франческо, -- Я просто думал, что вы забыли мой адрес.
      -- Нет, напротив, я помню его очень хорошо. Видишь, вот он у меня записан. И на днях я пошлю к вам моего секретаря, чтобы взять деньги за прошлогодние игрушки.
      Старая служанка, которая прислушивалась к их разговору, услышав, что ее назвали секретарем, чуть не потеряла сознания и должна была выпить стакан воды, чтобы перевести дух.
      -- Какая честь для меня, синьора баронесса! -- сказала она своей хозяйке, когда мальчик ушел.
      -- Хорошо, хороню! -- грубовато пробормотала Фея. -- А пока повесь на дверь объявление: "Закрыто до завтра", чтобы не приходили другие надоедливые посетители.
      -- Может быть, опустить штору?
      -- Да, пожалуй, опусти. Я вижу, что сегодня не будет хорошей торговли.
      Служанка побежала выполнять приказания. Франческо все еще стоял у магазина, уткнувшись носом в витрину, и ждал сам не зная чего. Штора, спускаясь, чуть не ударила его по голове. Франческо уткнул нос в пыльную штору и зарыдал.
      В витрине эти рыдания произвели необыкновенный эффект. Одна за другой куклы тоже стали плакать и плакали так сильно, что Капитан не выдержал и выругался:
      -- Что за обезьяны! Уже научились плакать! -- Он плюнул на палубу и усмехнулся: -- Тысяча косых китов! Плакать из-за поезда! Да я не променял бы свой парусник на все поезда всех железных дорог мира.
      Великий вождь Серебряное Перо вынул изо рта трубку, что ему приходилось делать каждый раз, когда он хотел что-либо сказать, и промолвил:
      -- Капитан Полубородый не говорить правды. Он есть очень взволнован из-за бедный белый ребенок.
      -- Что -- я? Объясните мне, пожалуйста, что значит "взволнован"?
      -- Это значит, что одна сторона лица плачет, а другая стыдится этого.
      Капитан предпочел не поворачиваться, так как его безбородая половина лица в самом деле плакала.
      -- Замолчи ты, старый петух! -- крикнул он. -- Не то я спущусь вниз и ощиплю тебя, как рождественского индюка!
      И долго еще продолжал изрыгать проклятия, такие цветистые, что Генерал, решив, что вот-вот начнется война, приказал зарядить пушки. Но Серебряное Перо взял в рот трубку и замолчал, а потом даже сладко задремал. К слову сказать, он всегда спал с трубкой во рту.
Глава IV. НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ДЕЛАТЬ



      На следующий день Франческо вернулся, и его печальные глаза снова были устремлены на Голубую Стрелу. Пришел он и на второй день, и на третий. Иногда он останавливался у витрины всего на несколько минут и потом, не оборачиваясь, убегал прочь. Иногда простаивал перед витриной долгие часы. Нос его был прижат к стеклу, а русый чуб спускался на лоб. Он ласково посматривал и на другие игрушки, но было видно, что сердце его принадлежит чудесному поезду.
      Начальник Станции, Начальник Поезда и Машинист очень гордились этим и с важным видом поглядывали по сторонам, но никто не обижался на них за это.
      Все обитатели витрины были влюблены в своего Франческо. Приходили другие дети, которые тоже подолгу рассматривали игрушки, но обитатели витрины почти не замечали их. Если Франческо не появлялся в обычное время. Начальник Станции нервно ходил взад и вперед по рельсам, бросая тревожные взгляды на часы. Капитан изрыгал проклятия. Сидящий Пилот высовывался из аэроплана, рискуя упасть, а Серебряное Перо забывал курить, так что трубка его ежеминутно гасла, и он тратил целые коробки спичек, чтобы разжечь ее вновь.
      И так все дни, все месяцы, весь год.
      Фея ежедневно получала целые пачки писем, которые она внимательно читала, делая заметки и подсчеты. Но вот писем стало столько, что требовалось полдня только на то, чтобы открывать конверты, и в витрине поняли, что близится день подарков -- Новый год.
      Бедный Франческо! С каждым днем его личико становилось все более грустным. Нужно было что-то сделать для него. Все ждали, что Начальник Станции Голубой Стрелы предложит что-нибудь, подскажет какую-нибудь идею. Но тот только снимал и надевал свой берет с пятью нашивками или смотрел на носки своих ботинок, словно видел их впервые.
Глава V. ИДЕЯ КНОПКИ


      Идею -- кто бы мог подумать -- подал тряпичный пес -- Бедный Кнопка. Никто никогда не обращал на него внимания, потому что, во-первых, трудно было понять, какой он породы, а во-вторых, он все время молчал как рыба. Кнопка был робок и боялся открыть рот. Если какая-нибудь мысль приходила ему в голову, он долго раздумывал, прежде чем сообщить ее друзьям. А впрочем, с кем он мог говорить-то? Куклы были слишком элегантными синьорами, чтобы обращать внимание на пса, принадлежащего бог знает к какой породе. Свинцовые солдаты не отказались бы поговорить с ним, но офицеры, конечно, не разрешили бы им этого. В общем, у всех была какая-нибудь причина не замечать тряпичного пса, и тот вынужден был молчать. И знаете, что из этого вышло? Он разучился лаять...
      Вот и на этот раз, когда он открыл рот, чтобы объяснить им свою блестящую идею, раздался такой странный звук, средний между кошачьим мяуканьем и ослиным ревом, что вся витрина разразилась смехом.
      Только Серебряное Перо не засмеялся, потому что краснокожие не смеются никогда. А когда другие кончили смеяться, он вынул трубку изо рта и сказал:
      -- Синьоры, слушай все, что Кнопка говорить. Пес всегда мало говорить и много думать. Кто думать много, мудрая вещь говорить.
      Услышав комплимент, Кнопка покраснел от головы до кончика хвоста, откашлялся и объяснил, наконец, свою идею.
      -- Этот мальчик... Франческо... Вы думаете, он получит в этом году от Феи какой-нибудь подарок?
      -- Не думаю, -- ответил Начальник Станции. -- Его мать больше не приходила сюда, и писем она больше не пишет -- я всегда внимательно слежу за почтой.
      -- Ну вот, -- продолжал Кнопка, -- мне тоже кажется, что Франческо ничего не получит. Но я, по правде сказать, не хотел бы попасть ни к какому другому мальчику.
      -- Я тоже, -- пробормотал Желтый Медвежонок, почесывая затылок.
      -- Мы тоже, -- сказали три Марионетки, которые говорили все хором.
      -- А что вы скажете, -- продолжал пес, -- если мы преподнесем ему сюрприз?
      -- Ха-ха-ха, сюрприз! -- засмеялись куклы. -- Какой же?
      -- Замолчите, -- приказал Капитан, -- женщины всегда должны помалкивать.
      -- Прошу прощенья, -- крикнул Сидящий Пилот, -- не шумите так, а то наверху ничего не слышно! Пусть говорит Кнопка.
      -- Мы знаем его имя, -- произнес Кнопка, когда восстановилась тишина. -- Знаем его адрес. Почему бы нам всем не пойти к нему?
      -- К кому? -- спросила одна из кукол.
      -- К Франческо.
      На мгновение воцарилась тишина, потом развернулась оживленная дискуссия: каждый кричал свое, не слушая, что говорят другие.
      -- Но это бунт! -- воскликнул Генерал. -- Я никак не могу позволить подобную вещь. Предлагаю повиноваться моим приказам!
      -- А дальше?
      -- Дальше? Ничего! Нужно быть дисциплинированными!
      -- И отправляться туда, куда нас отнесет Фея? Тогда Франческо и в этом году ничего не получит, ведь его фамилия записана в долговой книге...
      -- Тысяча китов!..
      -- Однако, -- вмешался Начальник Станции, -- мы знаем адрес, но мы не знаем дороги.
      -- Я об этом подумал, -- робко прошептал Кнопка, -- я могу отыскать дорогу чутьем.
      -- А я умею читать земля, -- промолвил Серебряное Перо. -- Я тоже говорить, чтобы всем ходить к Франческо.
      Теперь нужно было не болтать, а принимать решение. Все посмотрели в сторону Генерала артиллерии.
      Некоторое время Генерал, почесывая подбородок, расхаживал перед своими пятью пушками, выстроенными в боевом порядке, затем произнес:
      -- Хорошо. Я буду прикрывать движение моими войсками. Признаться, мне тоже не очень нравится находиться под командованием старой Феи...
      -- Урра! -- закричали артиллеристы.
      Оркестр стрелков заиграл марш, способный воскресить мертвого, а Машинист включил гудок локомотива и гудел до тех пор, пока все чуть не оглохли.
      Поход назначили на следующую новогоднюю ночь. В полночь Фея должна была прийти, как обычно, в магазин, чтобы наполнить игрушками свою корзину... Но витрина будет пустой.
      -- Представьте, какая у нее будет физиономия! -- ухмыльнулся Капитан, сплюнув на палубу своего парусника.
      А на следующий вечер...
Глава VI. НА СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР


      Первым делом игрушкам предстояло решить вопрос, как выйти из магазина. Прорезать штору, как это предлагал Главный Инженер, оказалось им не под силу. А дверь магазина запиралась на три замка.
      -- Я и об этом подумал, -- сказал Кнопка.
      Все с восхищением посмотрели на маленького тряпичного щенка, который целый год думал, не сказав ни одного слова.
      -- Вы помните склад? Помните ворох пустых коробок в углу? Ну вот, я был там и обнаружил в стене дырку. По ту сторону стены -- погреб с лесенкой, которая ведет на улицу.
      -- И откуда ты это все знаешь?
      -- У нас, собак, есть такой недостаток -- совать повсюду свой нос. Иногда этот недостаток бывает полезным.
      -- Очень хорошо, -- резко возразил Генерал, -- но я не представляю, как можно спустить в склад артиллерию по всем этим лестницам. А Голубая Стрела? Вы видели когданибудь, чтобы поезд спускался по лестнице?
      Серебряное Перо вынул трубку изо рта. Все выжидающе замолкли.
      -- Белые люди всегда ссориться и забывать Сидящий Пилот.
      Что ты хочешь этим сказать, великий вождь?
      Сидящий Пилот перевозить всех на аэроплане.
      Действительно, это был единственный способ спуститься в склад. Сидящему Пилоту предложение пришлось по душе:
      -- Десяток рейсов -- и переход сделан!
      Куклы уже предвкушали удовольствие путешествия на аэроплане, но Серебряное Перо разочаровал их:
      -- У кого есть ноги, тому крылья не нужны.
      Таким образом, все, у кого были ноги, спустились сами, а на самолете перевезли артиллерию, вагоны и парусник.
      Но Капитан даже во время полета отказался сойти с мостика. На зависть Генералу и Начальнику Станции, которые спускались вниз по крутым ступеням, Капитан летел над их головой.
      Последним спустился Мотоциклист-Акробат. Для него спуститься на мотоцикле по лестнице было все равно что выпить стакан воды.
      Он был еще на полпути, когда в магазине раздался крик служанки:
      -- На помощь, на помощь! Синьора баронесса, воры, разбойники!
      -- Кто там? Что случилось? -- ответил голос хозяйки.
      -- Из витрины украли все игрушки!
      Но Главный Инженер "Конструктора" уже пробил дверь склада, и беглецы ринулись в угол, заваленный ворохом пустых коробок. Едва они скрылись, послышались шаги двух старушек, которые торопливо сбежали с лестницы и ткнулись носом в запертую дверь.
      -- Скорее ключи! -- закричала Фея.
      -- Замок не открывается, синьора баронесса.
      -- Они заперлись изнутри! Хорошо, оттуда им не выйти. Нам придется сидеть здесь и ждать, пока они не сдадутся.
      Нечего и говорить. Фея была храбрая старушка. Но на этот раз ее мужество было ни к чему. Наши беглецы следом за Кнопкой, который указывал дорогу, уже пересекли гору пустых коробок и один за другим через дыру в стене пробрались в соседний подвал.
      Голубой Стреле проходить через тоннели было не впервой. Начальник Станции и Начальник Поезда заняли места рядом с Машинистом, самые маленькие куклы, которые уже стали уставать, сели по вагонам, и чудесный поезд, тихонько свистнув, вошел в тоннель.
      Труднее было протащить сквозь дыру парусник, который мог передвигаться только по воде. Но об этом позаботились рабочие "Конструктора". Они в один миг построили тележку на восьми колесиках и погрузили на нее судно вместе с Капитаном.
      Они успели как раз вовремя.
      Фея, устав ждать, толчком плеча распахнула дверь и стала обыскивать склад.
      -- Что за странная история! -- дрожа от страха, бормотала старушка.
      -- Никого нет, синьора баронесса! -- взвизгнула служанка, уцепившись от страха за юбку хозяйки.
      -- Это я и сама вижу. И нечего дрожать.
      -- Я не дрожу, синьора баронесса. Может быть, тут виновато землетрясение?
      -- Голубая Стрела исчезла, -- грустно прошептала Фея. -- Исчезла, не оставив никаких следов.
      Покинем на время бедных старушек и последуем за нашими друзьями. Они даже не представляли себе, какие приключения ожидают их впереди. Я же все их знаю от начала до конца. Есть среди них страшные, есть и веселые, и я вам расскажу все по порядку.
Глава VII. ЖЕЛТЫЙ МЕДВЕЖОНОК ВЫХОДИТ НА ПЕРВОЙ
ОСТАНОВКЕ

      Сразу же по другую сторону стены начались приключения. Поднял тревогу Генерал. Как вы уже могли заметить, Генерал обладал пылким темпераментом и постоянно ввязывался во всякие ссоры и происшествия.
      -- Мои пушки, -- говорил он, покручивая усы, -- мои пушки заржавели. Чтобы почистить их, нужна небольшая война. Пусть небольшая, но все-таки нужно пострелять хотя бы с четверть часика.
      Эта мысль, как гвоздь, засела у него в голове. Едва только беглецы очутились за стеной склада. Генерал выхватил шпагу и закричал:
      -- Тревога, тревога!
      -- В чем дело, что случилось? -- спрашивали друг друга солдаты, которые еще ничего не заметили.
      -- На горизонте неприятель, разве вы не видите? Все к пушкам! Зарядить орудия! Приготовиться к стрельбе!
      Поднялась невероятная суматоха. Артиллеристы выстраивали пушки в боевой порядок, стрелки заряжали ружья, офицеры звучными голосами выкрикивали слова команды и, подражая Генералу, покручивали усы.
      -- Тысяча глухонемых китов! -- рявкнул Капитан с высоты своего парусника. -- Прикажите немедленно перетащить несколько пушек на борт моего корабля, а то меня пустят ко дну.
      Машинист Голубой Стрелы снял берет и почесал затылок:
      -- Не пойму, как это можно здесь пойти ко дну. Помоему, здесь только и есть воды, что в умывальном тазу, а кругом каменный пол.
      Начальник Станции строго посмотрел на него.
      -- Если синьор Генерал говорит, что появился неприятель, значит, так оно и есть на самом деле.
      -- Я видел, я тоже видел! -- закричал Сидящий Пилот, пролетев немножко вперед.
      -- Что ты видел?
      -- Неприятеля! Я говорю вам, что видел его своими собственными глазами!
      Испуганные куклы попрятались в вагоны Голубой Стрелы. Кукла Роза жаловалась:
      -- Ах, синьоры, сейчас начнется война! Я только что уложила волосы, и, кто знает, что будет теперь с моей прической!
      Генерал приказал протрубить тревогу.
      -- Замолчите все! -- скомандовал он. -- Из-за вашей болтовни солдаты не слышат моих приказаний.
      Он хотел уже открыть огонь, как вдруг раздался голос Кнопки.
      -- Остановитесь! Пожалуйста, остановитесь!
      -- Это что такое? С каких пор собаки стали командовать войсками? Застрелить его немедленно! -- приказал Генерал.
      Но Кнопка не испугался.
      -- Пожалуйста, я прошу вас, дайте отбой! Уверяю вас, это на самом деле не неприятель. Это всего-навсего ребенок, спящий ребенок!
      -- Ребенок?! -- воскликнул Генерал. -- Что делает ребенок на поле боя?
      -- Но, синьор Генерал, мы ведь не на поле боя -- в этом-то все дело. Мы находимся в подвале, разве вы не видите? Синьоры, я попрошу вас осмотреться по сторонам. Мы находимся, как я уже сказал, в подвале, из которого можно выйти на улицу. Оказывается, этот подвал обитаем. И в глубине его, где горит огонек, стоит кровать, а в кровати спит мальчик. Неужели вы хотите разбудить его выстрелами?
      Тут раздался голос Серебряного Пера, который все это время продолжал спокойно курить трубку:
      -- Пес прав. Я видеть ребенка и не видеть неприятеля.
      -- Это, конечно, какая-то уловка, -- настаивал Генерал, не желая отказаться от сражения. -- Неприятель прикинулся невинным и безоружным созданием.
      Но кто слушал его теперь?
      Даже куклы вышли из своих убежищ и устремили взгляды в полумрак подвала.
      -- Правда, это ребенок, -- сказала одна.
      -- И очень худенький, -- добавила вторая.
      -- Это невоспитанный ребенок, -- изрекла третья, -- он спит и держит палец во рту.
      В подвале около стен стояла старая ободранная мебель, на полу лежал ободранный соломенный тюфяк, стоял таз с отбитым краем, потухший очаг и кровать, в которой спал ребенок. Очевидно, его родители ушли на работу, а может быть, они просили милостыню, и ребенок остался один. Он лег спать, но не потушил маленькую керосиновую лампу, стоявшую на тумбочке. Может быть, он боялся темноты, а может быть, ему нравилось смотреть на большие колеблющиеся тени, которые отбрасывала лампа на потолок. И, глядя на эти тени, он заснул.
      Наш храбрый Генерал был наделен богатой фантазией: он принял керосиновую лампу за огни вражеского лагеря и поднял тревогу.
      -- Тысяча новорожденных китов! -- загремел Полубородый Капитан, нервно поглаживая безбородую половину подбородка. -- А я уж подумал, что на горизонте появилось пиратское судно. Но, если не обманывает меня моя подзорная труба, этот ребенок не похож на пирата. У него нет ни абордажных крючьев, ни черной повязки на глазу, ни черного пиратского флага с черепом и костями. Мне кажется, что эта бригантина мирно плавает в океане снов.
      Сидящий Пилот полетел на разведку к самой кровати, пролетел два-три раза прямо над мальчиком, который махнул во сне рукой, как бы отгоняя назойливую муху, и, вернувшись, доложил:
      -- Никакой опасности, синьор Генерал. Неприятель, простите, я хотел сказать, ребенок, заснул.
      -- Тогда мы захватим его врасплох, -- объявил Генерал.
      Но на этот раз возмутились ковбои:
      -- Захватить ребенка? Неужели для этого предназначены наши лассо? Мы ловим диких лошадей и быков, а не детей. На первом же кактусе мы повесим того, кто осмелится причинить вред ребенку!
      С этими словами они пустили лошадей в галоп и окружили Генерала, готовые в любую минуту набросить на него лассо.
      -- Я говорил просто так, -- проворчал Генерал. -- Нельзя и пошутить немножко. Нет у вас никакой фантазии!
      Колонна беглецов приблизилась к кровати. Я не стану вас уверять, что все сердца бились спокойно. Некоторые куклы еще не оправились от испуга и прятались за других, например за спину Желтого Медвежонка. Его маленький мозг из опилок соображал очень медленно. Происходящие события он воспринимал не сразу, а в порядке их очередности. Если нужно было одновременно понять две какие-нибудь вещи, у Желтого Медвежонка сразу же начиналась ужасная головная боль. Зато у него было хорошее зрение. Он первый увидел, что за неприятеля приняли маленького спящего мальчика. Медвежонка сразу охватило желание прыгнуть на кровать и поиграть с ним. Он даже не подумал о том, что спящие мальчики не играют с медвежатами, хотя бы и игрушечными.
      На тумбочке рядом с лампой лежал сложенный вчетверо листок. На одной стороне его большими буквами был написан адрес.
      -- Ручаюсь вам, что это шифрованное послание, -- сказал Генерал, который уже заподозрил в мальчике вражеского шпиона.
      -- Возможно, -- согласился Начальник Станции. -- Но, так или иначе, все равно мы не могли бы прочесть его. Оно адресовано не нам. Видите? Здесь написано: "Синьоре Фее".
      -- Очень интересно, -- сказал Генерал. -- Письмо адресовано синьоре Фее, то есть нашей хозяйке. А может быть, мальчик сообщает ей сведения о нас? Может быть, он следил за нами? Мы должны во что бы то ни стало прочесть это письмо!
      -- Нельзя, -- упорствовал Начальник Станции. -- Это нарушение почтовой тайны.
      Но, как ни странно, на этот раз с Генералом согласился Серебряное Перо.
      -- Прочтите, -- неожиданно произнес он и снова сунул в рот свою трубку.
      Этого оказалось достаточно. Генерал вскарабкался на стул, развернул листок, откашлялся, как будто он собирался огласить указ о начале войны, и стал читать:
      "Синьора Фея, я услышал о вас впервые в этом году; до этого я никогда ни от кого не получал подарков. В этот вечер я не тушу лампу и надеюсь увидеть вас, когда вы придете сюда. Тогда я расскажу вам, какую игрушку мне бы хотелось получить. Я боюсь заснуть и поэтому пишу это письмо. Очень прошу вас, синьора Фея, не откажите мне: я хороший мальчик, это все говорят, и буду еще лучше, если вы сделаете меня счастливым. А не то зачем же мне быть хорошим мальчиком? Ваш ДЖАМПАОЛО".
      Воинственный тон, которым Генерал начал читать письмо, к концу чтения стал нежным. Нечего скрывать, старый солдат был взволнован.
      Игрушки затаили дыхание, и только одна кукла вздохнула так сильно, что все обернулись и посмотрели на нее, и она очень смутилась.
      -- Тысяча дохлых китов! -- раздался голос Полубородого Капитана. -- Мне кажется, что наша старая хозяйка несправедлива. Вот ребенок, который по ее вине может стать плохим.
      -- Что значит стать плохим? -- спросила кукла Роза.
      Но никто ей не ответил, а другие куклы потянули ее за юбку, чтобы она замолчала.
      -- Нужно что-то сделать, -- сказал Начальник Станции.
      -- Требуется доброволец, -- подсказал Полковник.
      В это время раздался какой-то странный кашель. Когда люди так кашляют, это значит, что они хотят что-то сказать, но боятся.
      -- Смелее говори! -- крикнул Пилот, который сверху всегда первым видел, что случилось.
      -- Так вот, -- проговорил Желтый Медвежонок, еще раз кашлянув, чтобы скрыть свое смущение, -- по правде сказать, слишком длительные путешествия мне не нравятся. Я уже устал бродить по свету и хотел бы отдохнуть. Не кажется ли вам, что я мог бы остаться здесь?
      Бедный Желтый Медвежонок! Он хотел выдать себя за хитреца, хотел скрыть свое доброе сердце. Кто знает, почему люди с добрым сердцем всегда стараются скрыть это от других?
      -- Не смотрите так на меня, -- сказал он, -- не то я превращусь в красного Медведя. Мне кажется, что на этой кроватке я могу чудесно подремать в ожидании рассвета, а вы будете бродить по улицам в такой холод и искать Франческо.
      -- Хорошо, -- сказал Капитан, -- оставайся здесь. Дети и медведи живут дружно, потому что хотя бы в одном они схожи: они всегда хотят играть.
      Все согласились и стали прощаться. Каждому хотелось пожать лапу Желтого Медвежонка, пожелать ему счастья. Но в это время раздался громкий продолжительный гудок. Начальник Станции поднес к губам свой свисток, Начальник Поезда закричал:
      -- Скорее, синьоры, по вагонам! Поезд отправляется! По вагонам, синьоры!
      Куклы, боясь отстать от поезда, подняли невообразимую суматоху.
      Стрелки устроились на крышах вагонов, а парусник Капитана погрузили на платформу.
      Поезд медленно тронулся.
      Дверь подвала была открыта и выходила в темный узкий переулок. Желтый Медвежонок, примостившись около подушки, рядом с головкой Джампаоло, с некоторой грустью посмотрел на своих товарищей, которые медленно удалялись. Медвежонок вздохнул так сильно, что волосы мальчика зашевелились, как от дуновения ветра.
      -- Тише, тише, друг мой, -- сказал самому себе Медвежонок, -- не разбуди его.
      Мальчик не проснулся, но легкая улыбка промелькнула на его губах.
      "Ему снится сон, -- сказал про себя Медвежонок. -- Он видит во сне, что именно сейчас Фея прошла около него, положив ему на стул подарок, а ветерок, поднятый ее длинной юбкой, взъерошил его волосы. Готов держать пари, что он видит сейчас именно это. Но кто знает, какой подарок преподнесет ему Фея во сне?"
      И вот Медвежонок пустился на хитрость, которая вам никогда не пришла бы в голову: он наклонился к уху мальчика и тихо-тихо стал нашептывать:
      -- Фея уже пришла и оставила тебе Желтого Медвежонка. Чудесный Медвежонок, уверяю тебя! Я хорошо его знаю, ведь я столько раз видел его в зеркале. Из спины у него торчит ключик для завода пружины, и, когда она заведена, Медвежонок танцует, как танцуют медведи на ярмарках и в цирке. Сейчас я тебе покажу.
      Желтый Медвежонок с большим трудом дотянулся до пружины и завел ее. В тот же момент он почувствовал, что с ним творится что-то странное. Сначала по спине Медвежонка пробежала дрожь, и ему стало необыкновенно весело. Потом дрожь пробежала по его ногам, и они сами пустились в пляс.
      Желтый Медвежонок никогда еще не танцевал так хорошо. Мальчик засмеялся во сне и от смеха проснулся. Он похлопал ресницами, чтобы привыкнуть к свету, и, увидев Желтого Медвежонка, понял, что сон не обманул его. Танцуя, Медвежонок подмигивал ему, как бы говоря: "Увидишь, мы будем друзьями".
      И первый раз в жизни Джампаоло почувствовал себя счастливым.
Глава VIII. ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР СООРУЖАЕТ МОСТ


      Переулок шел в гору, но Голубая Стрела без труда преодолела подъем и выехала на большую площадь как раз перед магазином Феи. Машинист высунулся из окошка и спросил:
      -- В какую сторону ехать теперь?
      Все время прямо! -- закричал Генерал. -- Лобовая атака -- самая лучшая тактика, чтобы опрокинуть неприятеля!
      -- Какого неприятеля? -- спросил Начальник Станции. -- Прекратите, пожалуйста, ваши вымыслы. В поезде вы такой же пассажир, как и все остальные. Понятно? Поезд пойдет туда, куда велю я!
      -- Хорошо, -- ответил Машинист, -- но говорите быстрее, потому что мы вот-вот врежемся в тротуар.
      -- Направо! -- раздался голос Кнопки. -- Немедленно сворачивайте направо: я чую след Франческо.
      -- Итак, направо! -- произнес Начальник Станции.
      И Голубая Стрела на полном ходу свернула направо. Сидящий Пилот летел на высоте двух метров от земли, чтобы не потерять поезд из виду. Он попробовал подняться выше, но чуть не наткнулся на трамвайные провода.
      Молчаливые ковбои и индейцы скакали справа и слева от поезда и были похожи на окруживших его бандитов.
      -- Гм-гм, -- недоверчиво сказал Генерал, -- ставлю свои эполеты против дырявого сольдо, что это путешествие добром не кончится. У этих всадников очень ненадежный вид. На первой же остановке я переберусь на платформу, где стоят мои пушки.
      Как раз в этот момент послышались вопли Кнопки. Очевидно, он почуял какую-то опасность. Но было уже поздно. Машинист не успел затормозить, и Голубая Стрела на полном ходу вошла в глубокую лужу. Вода поднялась почти до уровня окошек. Куклы очень испугались и перебрались к стрелкам, на крыши вагонов.
      -- Мы на земле, -- произнес Машинист, вытирая с лица пот.
      -- Вы хотите сказать, что мы в воде, -- поправил Капитан. -- Ничего не остается делать, как спустить в воду мой парусник и принять всех на борт.
      Но парусник был слишком мал. Тогда Главный Инженер предложил соорудить мост.
      -- Прежде чем мост будет построен, нас поймают, -- качая головой, произнес Капитан.
      Впрочем, другого выхода не было. Рабочие "Конструктора" под руководством Главного Инженера принялись за постройку моста.
      -- Подъемным краном мы поднимем Голубую Стрелу и поставим ее на мост, -- пообещал Инженер, -- пассажирам даже выходить не придется.
      С этими словами он бросил горделивый взгляд на кукол. Те с восхищением смотрели на него. Только кукла Нера оставалась верна своему Пилоту и не сводила с него глаз.
      Пошел снег. Уровень воды в луже стал подниматься, и сложные расчеты Инженера были сведены на нет.
      -- Нелегкая вещь -- построить мост во время наводнения, -- сквозь зубы проговорил Инженер. -- Но мы все же попытаемся.
      Чтобы ускорить работы. Полковник предоставил в распоряжение Инженера всех своих стрелков. Мост поднимался над водой. В темной снежной ночи слышался звон железа, удары молотков, скрип тачек.
      Индейцы и ковбои переправились через лужу на лошадях и расположились лагерем на другом берегу. Далеко внизу виднелась красная точечка, которая то угасала, то ярко вспыхивала, как светлячок. Это была трубка Серебряного Пера.
      Выглядывая из окошек вагонов, пассажиры следили за этим красным огоньком, который сиял, как далекая надежда.
      Три Марионетки предположили хором:
      -- Кажется, это звезда!
      Это были сентиментальные Марионетки: они умудрялись видеть звезды даже в снежную ночь. И, пожалуй, они были счастливы, не так ли?
      Но вот загремели крики "ура". Люди Главного Инженера и стрелки достигли берега -- мост был готов!
      Подъемный кран поднял Голубую Стрелу и поставил ее на мост, на котором, как на всех железнодорожных мостах, уже были проложены рельсы. Начальник Станции поднял зеленый семафор, давая сигнал к отправлению, и поезд с легким скрежетом двинулся вперед.
      Но не успел он проехать несколько метров, как Генерал снова поднял тревогу:
      -- Потушить все огни! Над нами вражеский самолет!
      -- Тысяча сумасшедших китов! -- воскликнул Полубородый Капитан. -- Съесть мне мою бороду, если это не Фея!
      С грозным гулом огромная тень спускалась на площадь. Беглецы уже могли различить метлу Феи и сидевших на ней двух старушек.
      Фея, надо вам сказать, уже почти примирилась с потерей своих лучших игрушек. Она собрала все игрушки, оставшиеся в шкафах и на складе, и отправилась по своему обычному маршруту, как всегда вылетев из трубы на метле.
      Но она не добралась еще и до половины площади, как восклицание служанки заставило ее повернуть обратно.
      -- Синьора баронесса, посмотрите вниз!
      -- Куда? А, вижу, вижу!.. Да ведь это фары Голубой Стрелы!
      -- Мне кажется, что это именно так, баронесса.
      Не теряя времени, Фея повернула ручку метлы на югозапад и спикировала прямо на свет, отражавшийся в воде лужи.
      На этот раз Генерал поднял тревогу не напрасно. Свет погасили. Машинист включил мотор на полную скорость и в одно мгновение переехал мост. Платформа, на которой стоял парусник Капитана, и два последних вагона едва успели стать на твердую землю, как мост с грохотом рухнул.
      Кто-то предположил, что Фея принялась бомбить мост, но оказалось, что это Генерал, никого не предупредив, заминировал мост и взорвал его.
      -- Я лучше проглочу его по кускам, чем оставлю неприятелю! -- воскликнул он, покручивая усы. Фея уже спустилась почти к самой воде и с огромной соростью приближалась к Голубой Стреле.
      -- Быстрее налево! -- закричал один из ковбоев.
      Не дожидаясь, пока Начальник Станции подтвердит приказание, Машинист свернул влево, да так быстро, что поезд чуть не разорвался пополам, и вошел в темный подъезд, в котором мерцал огонек трубки Серебряного Пера.
      Голубую Стрелу поставили как можно ближе к стене, дверь подъезда закрыли и заперли на засов.
      -- Интересно, она нас увидела? -- прошептал Капитан.
      Но Фея не заметила их.
      -- Странно! -- бормотала она в этот момент, описывая круги над площадью. -- Можно подумать, что их проглотила земля: нигде никаких следов... Голубая Стрела была лучшей игрушкой моего магазина! -- со вздохом продолжала Фея. -- Ничего не понимаю: может быть, они убежали от воров и ищут дорогу домой? Кто знает! Но не будем терять времени. За работу! Нам нужно разнести бесчисленное множество подарков. -- И, повернув метлу на север, она исчезла в снегопаде.
      Бедная старушка! Представьте себя на ее месте: ее магазин обворовали как раз в новогоднюю ночь, а она знает, что в тысячах домов в этот день ребята подвешивают к камину чулок, чтобы утром найти в нем подарок Феи.
      Да, есть отчего схватиться за голову!.. А вдобавок еще этот снег: он бьет в лицо, залепляет глаза, уши. Что за ночь, синьоры мои, что за ночь!
Глава IX. ПРОЩАЙ, КУКЛА РОЗА!


      Здесь темно, как в бутылке с чернилами, -- сказал Начальник Станции.
      -- Неприятель может устроить нам здесь любую ловушку, -- добавил Генерал. --
      Пожалуй, лучше зажечь фары.
      Машинист включил фары Голубой Стрелы. Беглецы осмотрелись. Они находились в подъезде, загроможденном пустыми ящиками из-под фруктов. Это был подъезд фруктового магазина.
      Куклы вышли из вагонов, собрались в уголок и подняли там невероятный шум.
      -- Тысяча китов-болтунов! -- заворчал Полубородый Капитан. -- Эти девчонки ни минуты не могут помолчать.
      -- Ой, здесь кто-то есть! -- воскликнула кукла Роза своим милым голоском, похожим на трель кларнета.
      -- Мне тоже кажется, что здесь люди, -- сказал Машинист. -- Но кому могла прийти в голову глупая мысль сидеть в подъезде в такую холодную ночь? Что касается меня, то я отдал бы колесо моего паровоза за хорошую постель с грелкой в ногах.
      -- Это девочка, -- заговорили куклы.
      -- Посмотрите, она спит.
      -- Как она замерзла! У нее ледяная кожа.
      Самые смелые куклы протягивали свои ручки, чтобы пощупать, какая холодная у девочки кожа. Делали они это очень тихо, боясь разбудить девочку, но та не просыпалась.
      -- Какая она оборванная! Может быть, она поссорилась с кем-нибудь?
      -- А может быть, подруги побили ее, и она боится теперь вернуться домой в такой грязной и изорванной одежде?
      Незаметно они стали говорить громче, но девочка ничего не слышала, оставаясь неподвижной и белой как снег. Она сжала руки под подбородком, как бы желая согреться, но и руки ее были ледяные.
      -- Попробуем согреть ее, -- предложила кукла Роза.
      Она ласково коснулась своими ручонками рук девочки и стала растирать их. Бесполезно. Руки девочки были как два куска льда. Один стрелок спустился с крыши вагона и подошел к девочке.
      -- Э-э-э, -- протянул он, бросив взгляд на маленькую, -- много я видел таких девочек...
      -- Вы ее знаете? -- спросили куклы.
      -- Знаю ли я ее? Нет, именно эту не знаю, но встречал похожих на нее. Это девочка из бедной семьи, и все тут.
      -- Как мальчик из подвала?
      -- Еще беднее, еще беднее. У этой девочки нет дома. Снег застал ее на улице, и она укрылась в подъезде, чтобы не умереть от холода.
      -- А сейчас она спит?
      -- Да, спит, -- ответил солдат. -- Но странный у нее сон.
      -- Что вы хотите этим сказать?
      -- Не думаю, чтобы она проснулась когда-нибудь.
      -- Не говорите глупостей! -- решительно возразила кукла Роза. -- Почему она не должна проснуться? А вот я останусь здесь до тех пор, пока она не проснется. Я уже устала путешествовать. Я домашняя кукла, и мне не нравится бродить ночью по улицам. Я останусь с этой девочкой и, когда она проснется, пойду вместе с ней.
      Кукла Роза совершенно преобразилась. Куда только делся ее глупый и хвастливый вид, который так раздражал Полубородого Капитана! Удивительный огонь зажегся в ее глазах, и они стали еще более голубыми.
      -- Я останусь здесь! -- решительно повторила Роза. -- Конечно, это нехорошо по отношению к Франческо, но вообще-то я не думаю, чтобы его огорчило мое отсутствие. Франческо -- мужчина, и он даже знать не будет, что ему делать с куклой. Вы передадите ему мой привет, и он простит меня. А потом, кто знает, может быть, эта девочка пойдет в гости к Франческо, возьмет меня с собой, и мы еще увидимся.
      Но почему это она говорила и говорила без конца, как будто в горле у нее было полно слов и ей приходилось выбрасывать их наружу, чтобы не задохнуться?
      Потому, что она не хотела, чтобы заговорили другие. Она боялась услышать отрицательный ответ, боялась, что ей придется покинуть одинокую девочку в темном подъезде в такой холод. Но никто не возразил ей. Кнопка вышел на разведку из подъезда и, вернувшись, объявил, что дорога свободна и можно отправляться в путь.
      Один за другим беглецы садились в поезд. Начальник Станции на всякий случай приказал ехать с потушенными огнями.
      Голубая Стрела медленно двинулась к выходу.
      -- Прощай, прощай! -- шепотом говорили игрушки кукле Розе.
      -- До свидания, -- дрожащим голосом отвечала она. Нечего скрывать, ей было страшно оставаться одной. Она прижалась к спящей девочке и повторила: -- Прощайте!
      Три Марионетки все вместе высунулись из окошка.
      -- Прощай! -- хором прокричали они. -- Нам хочется плакать, но ты ведь знаешь, что это невозможно. Мы сделаны из дерева, и у нас нет сердца. Прощай!
      А у куклы Розы было сердце. По правде сказать, она никогда раньше не чувствовала его. Но сейчас, оставшись одна в темном, незнакомом подъезде, она почувствовала в груди глубокие, учащенные удары и поняла, что это билось ее сердце. И билось оно так сильно, что кукла не могла произнести ни слова.
      Сквозь удары сердца она едва расслышала стук колес удалявшегося поезда. Потом шум затих и ей показалось, что кто-то произнес: "Не видать тебе больше твоих подруг, маленькая".
      Ей стало очень страшно, но усталость и волнения, перенесенные во время путешествия, дали себя знать. Кукла Роза закрыла глаза. Да и к чему было держать их открытыми. Ведь было так темно, что она не видела даже кончика своего носа. Закрыв глаза, она незаметно уснула.
      Так и нашла их утром привратница: обнявшись, как сестренки, на полу сидели замерзшая девочка и кукла Роза.
      Кукла не понимала, почему все эти люди собрались в подъезде, и с недоумением смотрела на них. Пришли настоящие живые карабинеры, такие большие, что просто ужас.
      Девочку отнесли в машину и увезли. Кукла Роза так и не поняла, почему девочка не проснулась: ведь до этого она никогда не видела мертвых.
      Один карабинер взял ее с собой и отнес к командиру. У командира была девочка, и командир взял куклу для нее.
      Но кукла Роза не переставала думать о замерзшей девочке, около которой она провела новогоднюю ночь. И каждый раз, думая о ней, она чувствовала, как леденеет ее сердце.
Глава Х. ГЕРОИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ ГЕНЕРАЛА


      Опустив мордочку к самой земле. Кнопка бежал перед паровозом. Снег покрывал мостовую плотным одеялом. Все труднее и труднее было отыскивать под снегом запах порванных башмаков Франческо. Кнопка часто останавливался, нерешительно оглядывался по сторонам, возвращался назад, менял направление.
      -- Может быть, Франческо останавливался здесь поиграть? -- говорил пес про себя. -- Поэтому следы такие запутанные.
      Машинист, прищурив глаза, медленно вел поезд за Кнопкой. Пассажиры в поезде стали мерзнуть.
      -- Нужно ехать быстрее, -- торопил Капитан. -- Я боюсь, что таким ходом мы приедем только на будущий год или нас раздавит утром первый же трамвай.
      Следы шли зигзагами, и Голубой Стреле приходилось подниматься на тротуары, спускаться с них, описывать кривые по площадям, по три-четыре раза пересекать одну и ту же улицу.
      -- Что за манера бродить по улицам! -- ворчал Начальник Станции. -- Учат, учат детей, что кратчайшее расстояние между двумя точками -- прямая линия, а они, как только выйдут на улицу, сразу же начинают бродить по окружности. Возьмите этого Франческо: на пути в десять метров он десять раз пересек улицу. Удивляюсь, как он не попал под машину.
      Кнопка неустанно искал в снегу следы Франческо. Он почти не чувствовал ни холода, ни усталости и дорогой мысленно разговаривал с Франческо, как будто тот мог слышать его: "Мы все идем к тебе, Франческо! Это будет чудесный сюрприз для тебя. Вот увидишь".
      Он так увлекся мысленным разговором с Франческо, что не заметил, что следы куда-то исчезли. Он рыскал по всем направлениям, но никак не мог отыскать их. След кончался здесь, посередине этой узкой, слабо освещенной улицы, а не перед подъездом или где-нибудь на тротуаре.
      "Невероятно! -- подумал Кнопка. -- Не мог же он подняться в воздух?"
      -- Что там случилось? -- закричал Генерал, которому повсюду чудились враги.
      -- Кнопка никак не отыщет следов Франческо, -- хладнокровно сообщил Машинист.
      Раздался общий стон. Куклы уже видели себя погребенными под снегом посередине улицы.
      -- Тысяча мороженых китов! -- воскликнул Полубородый. -- Только этого еще нам не хватало!
      -- Его украли! -- возбужденно проговорил Генерал.
      -- Кого украли?
      -- Ребенка, черт возьми! Нашего Франческо! Его следы доходят до середины улицы и там кончаются. Что это означает?
      -- Ребенка подняли в воздух, швырнули в машину и увезли.
      -- Но кто же мог украсть его? Кому нужен ребенок?
      Выручил Сидящий Пилот. Он предложил слетать на разведку, и, так как никто не мог придумать ничего лучшего, предложение Пилота было принято. Самолет набрал высоту. Некоторое время его еще видели в слабом свете уличного фонаря, но вот уже он исчез из вида, а вскоре затих и шум мотора.
      -- Ручаюсь, что мальчика украли, -- продолжал настаивать Генерал. -- Это значит, что опасность угрожает всем нам. Ко мне, солдаты! Зарядите быстрее пушки, поставьте их вдоль поезда и приготовьтесь открыть огонь!
      Артиллеристы заворчали:
      -- Чтоб он простудился! Заряжать и разряжать всю ночь! А заряды уже промокли и не взорвутся, если даже их бросить в Везувий!
      -- Молчать! -- прикрикнул на них Генерал.
      Стрелки, неподвижно стоявшие на крышах вагонов, смотрели сверху вниз на своих братьев, которые потели, таская тяжелые пушки.
      "Везет артиллеристам! -- думали стрелки. -- Они работают, а нас уже до колен засыпало снегом. Пройдет немного времени, и мы превратимся в снежные статуи!"
      Музыканты тоже были в отчаянии: снег набился в трубы и закупорил их.
      Тут произошло нечто непонятное: как только первую пушку сняли с платформы, она исчезла под снегом. Вторая провалилась, как будто под ней было озеро. Земля проглотила и третью пушку. Короче говоря, как только пушку спускали с платформы, она исчезала под снегом.
      -- Что такое... Это же... -- от удивления и негодования Генерал потерял дар речи. Он опустился на колени и принялся разрывать снег руками.
      И тут все разъяснилось. Оказалось, что пушки ставили прямо на прикрытую снегом яму и они проваливались в воду, журчавшую под снегом.
      Генерал так и остался стоять на коленях, как будто сраженный молнией. Он сорвал берет, стал рвать волосы на голове, и, может быть, содрал бы и кожу, если бы не услышал, что артиллеристы смеются.
      -- Несчастные! Лучшие, единственные орудия нашей армии попали в ловушку неприятеля, а вы смеетесь! Разве вы не понимаете, что теперь мы безоружны? Все под арест! По возвращении в казарму вы все предстанете перед судом военного трибунала!
      Артиллеристы сразу же приняли серьезный вид, но продолжали вздрагивать от едва сдерживаемого смеха.
      "Не так уж плохо, -- думали они, -- по крайней мере, мы не будем больше заряжать и разряжать пушки! Пусть синьор Генерал кричит, сколько ему угодно. Нам и без пушек хорошо: меньше работы".
      Генерал, казалось, постарел лет на двадцать. Волосы его побелели, может быть, еще и оттого, что он снял берет и снег падал на его голову со скоростью сантиметра в секунду.
      Камни прослезились бы при виде этой сцены! Но, к несчастью, камни не могли видеть этого: ведь они сами были под снегом.
      -- Все кончено! -- рыдал Генерал. -- Кончено! Мне нечего больше делать!
      У него было такое ощущение, словно он ел чудесное пирожное и вдруг, неизвестно каким образом, вся сладость исчезла, и он обнаружил, что жует что-то вроде безвкусного картона. Без пушек жизнь Генерала была безвкусной, как еда без соли.
      Он продолжал неподвижно стоять на коленях, не обращая внимания на все просьбы, и даже не отряхивал с себя снег.
      -- Синьор Генерал, на вас падает снег, -- заметили артиллеристы и хотели стряхнуть снег с его плеч.
      -- Оставьте меня, оставьте меня в покое!
      -- Ведь снег совсем засыплет вас. Он дошел уже до колен.
      -- Неважно.
      -- Синьор Генерал, снег уже вам по грудь.
      -- Я не чувствую холода. Сердце у меня сейчас холоднее снега.
      В одно мгновение Генерал был почти целиком покрыт снегом. Некоторое время еще виднелись его усы, но вот и они исчезли. Вместо Генерала осталась снежная статуя, статуя коленопреклоненного Генерала, вцепившегося руками в края ямы, в которую провалились его пушки. Бедный Генерал, что за гибель!
      По-моему, он не заслужил такой участи, хотя и желал ее. Никто не мешал ему подняться, отряхнуть снег и укрыться в вагоне. Будучи Генералом, он имел право ехать в вагоне первого класса. Однако он предпочел превратиться в снежную статую.
      Но оставим Генерала с его холодной судьбой. Прощай, синьор Генерал! Мы не забудем тебя.
      Я-то хорош! Теряю время на поминки по Генералу, когда пассажирам Голубой Стрелы угрожают очень серьезные неприятности. На этот раз речь идет о Кошке. Настоящей, не игрушечной Кошке, величиной с целых два вагона Голубой Стрелы.
      Пока мы все смотрели на Генерала и мысли наши были заняты его самопожертвованием, страшная хищница тихонько подобралась по снегу, осмотрела всех своими зелеными глазищами и выбрала добычу.
      Вы еще не забыли о Канарейке в клетке, которая прыгала на своей пружине и все время напевала "чик-чик"? Ну вот, добавлю только, что клетка с Канарейкой была подвешена снаружи к окошку Голубой Стрелы. Вообще-то клетка должна была висеть в вагоне, но Канарейка своим несмолкаемым пением так всем надоела, что клетку подвесили снаружи.
      Кошка приметила неосторожную Канарейку и решила полакомиться ею.
      "Я сломаю клетку одним ударом лапы", -- подумала она.
      Так и вышло.
      "Еще одним ударом я заставлю Канарейку замолчать", -- подумала Кошка.
      Но так не вышло.
      Канарейка почувствовала, как острые когти скользнули по ее крыльям, и испустила отчаянное "чик-чик".
      Затем что-то треснуло, щелкнуло -- и распрямившаяся пружина больно ударила агрессора по носу.
      Полуослепшая от боли и напуганная неожиданным ударом -- кто мог ожидать такую энергичную защиту от Канарейки? -- Кошка убралась прочь. Ковбои некоторое время пытались преследовать ее, но их кони проваливались в снег и не могли бежать быстро.
      Да, на этот раз Кошка вместо добычи получила удар по носу. Но и бедная Канарейка лежала в снегу вся изуродованная.
      Из-под крыльев у нее торчала стальная пружинка. Раскрытый клюв замолк навсегда.
      В течение нескольких минут Голубая Стрела потеряла двух своих пассажиров.
      Третий -- Сидящий Пилот -- в этот момент летел неведомо где на своем самолете. А может быть, уже порыв ветра ударил его о печную трубу? Или он рухнул на землю под тяжестью снега, облепившего слабые крылья его самолета? Кто знает?
      Канарейку с воинскими почестями похоронили под снегом. Стрелки вытряхнули из своих труб снег и сыграли похоронный марш. Сказать по правде, звук труб был какой-то простуженный: казалось, что музыка доносилась издалека, с соседней улицы. Но все же это было лучше, чем ничего.
      Впрочем, история Канарейки на этом не кончается. Ее друзья из Голубой Стрелы не знают продолжения этой истории, потому что, похоронив Канарейку, они возобновили свой ночной марш. Но я на некоторое время задержался здесь и видел, как ночной сторож слез со своего велосипеда, колесо которого наткнулось на клетку Канарейки.
      Ночной сторож подобрал ее, подвесил к велосипеду и тут же, прямо посреди улицы, попробовал вправить пружину. Чего только не сделают две искусные руки! Через несколько минут прозвучало "чик-чик" Канарейки, немного приглушенное, но от этого еще более веселое и беспечное.
      "Она понравится моему сыну, -- подумал ночной сторож. -- Я скажу ему, что Канарейку мне дала Фея. Скажу, что встретил ее ночью на улице и она передала ему привет и пожелания веселой, счастливой жизни".
      Так подумал ночной сторож. Может быть, он думал еще о чемнибудь, но у меня нет времени сообщить вам об этом, потому что я должен продолжить рассказ о приключениях Голубой Стрелы.
      А ночной сторож поехал дальше и на поворотах, вместо того чтобы звонить в велосипедный звонок, толкал клетку, и тогда раздавалось веселое "чик-чик" Канарейки. Мне кажется, что он неплохо придумал.
Глава XI. ПОЛЕТ СИДЯЩЕГО ПИЛОТА


      -- Все мы в сборе? Нет, не хватает Сидящего Пилота, который отправился на своем аэроплане на поиски следов Франческо. Это был опасный полет: ведь погода была совсем нелетная.
      Стараясь держаться середины улицы, чтобы не запутаться в электрических проводах или не натолкнуться на какое-нибудь здание. Сидящий Пилот с завистью думал о Фее:
      "Интересно, каким образом эта старая синьора летает на своей метле, если я на самолете новейшей конструкции и то ежеминутно рискую рухнуть на землю?.. Хотел бы я знать, -- продолжал про себя доблестный авиатор, -- в какую сторону мне сейчас направиться? Ничего не видно ни вверху, ни внизу, ни слева, ни справа, да я и не верю, чтобы Франческо оставил какие-нибудь следы в облаках. По-моему, нужно спуститься ниже".
      Он пошел на снижение, но ему моментально снова пришлось набрать высоту, чтобы не приземлиться на голову ночного сторожа, который быстро ехал по улице на своем велосипеде. Возможно, это был тот самый сторож, который нашел Канарейку.
      Спустя некоторое время Пилоту показалось, что ночь стала чуть посветлее.
      "Может быть, я вылетел на площадь? -- проговорил он про себя. -- Попробую спуститься еще раз".
      Он снова пошел на снижение, но вдруг перед ним выросла огромная мрачная тень, из глубины которой прозвучал громкий голос:
      -- Эй, синьор Пилот, приземляйтесь, пожалуйста, сюда!
      Сидящий Пилот моментально принял решение: "Сделаю вид, что не расслышал. Я никого не знаю в этих краях и не хотел бы нарваться на какую-нибудь неприятную встречу".
      Но только он это подумал, как чья-то гигантская рука осторожно взяла аэроплан и потащила его к себе.
      -- Я пропал, -- громко воскликнул Сидящий Пилот.
      -- Почему пропал? Я никогда не был ни бандитом, ни разбойником, -- ответил хозяин руки. А теперь я всегонавсего мирный бронзовый Памятник, стоящий в центре площади, и у меня даже в мыслях нет сделать вам чтонибудь плохое.
      Сидящий Пилот облегченно вздохнул и осмелился наконец посмотреть, откуда исходил голос. Он увидел огромное добродушное лицо, на котором между усами и бородой скользнула приветливая улыбка.
      -- Кто вы такой?
      -- Я же сказал вам. Я Памятник. Раньше я был патриотом и с высоты моего коня призывал воинов к освобождению родины.
      -- А сейчас вы тоже на лошади?
      -- Да. Лошадь довольно большая, как же вы ее не заметили?
      -- Я летел высоко. Сейчас, с вашего разрешения, я отправлюсь дальше. Я сделаю над вами круг, чтобы лучше осмотреть вас и вашу лошадь.
      -- К чему спешить? -- улыбнулся Памятник. -- Подождите еще минутку, давайте немного поболтаем. Мне так редко случается говорить с кем-нибудь, что я чувствую, как у меня онемел язык и губы двигаются с трудом. Я уже давно услышал жужжание вашего самолета и очень удивился. "Неужели, -- думаю, -- летает муха в такое время года?" Что за история! Клянусь, что такие маленькие аэропланы я видел только в руках детей!
      Сидящий Пилот рассказал, что его аэроплан -- тоже детская игрушка, и в нескольких словах сообщил Памятнику о своих делах и о Голубой Стреле.
      -- Очень интересно, -- ответил Памятник, внимательно выслушав рассказ. -- Я тоже люблю детей. В хорошую погоду они всегда прибегают поиграть около моего коня. А сейчас выпал снег, и они оставили меня одного. Но это вполне естественно, и я не обижаюсь. Правда, один из них частенько навещает меня и сейчас, хотя я не могу поручиться, что он приходит именно ко мне. У этого мальчугана каштановые волосы, и чуб спускается ему на самые глаза. Он приходит, садится на ступеньки и долго думает о чем-то. Потом уходит. Мне кажется, что он чем-то очень расстроен.
      -- Если бы его звали Франческо, -- вздохнул Сидящий Пилот, -- он мог бы оказаться нашим другом. Что вы об этом думаете?
      -- К сожалению, я никогда не слышал, чтобы ктонибудь произносил его имя. Вообще-то у людей не принято, чтобы они сами себя называли по имени: они ждут, пока их позовут другие. Но этот мальчик мне кажется одиноким, и в этих краях никто его не знает.
      -- Если бы его звали Франческо... -- снова вздохнул Сидящий Пилот.
      Неожиданно его осенила блестящая идея:
      -- Только Кнопка может решить этот вопрос. Он обнюхает ступеньки и скажет нам, Франческо это или нет.
      -- Хорошо сказано -- хорошо сделано. И я буду иметь удовольствие познакомиться со всей вашей компанией.
      -- Но... -- пробормотал Сидящий Пилот, становясь грустным, -- как он мог попасть сюда? Ведь следы теряются там, посреди улицы?
      Памятник усмехнулся в усы.
      -- Вижу, что вы не совсем хорошо знаете ребят, -- вежливо заметил он. -- В противном случае вы бы знали, что они любят путешествовать на подножке трамвая. Они не должны этого делать, потому что это запрещено. Но иногда они нарушают это правило. Как раз я вспомнил: вчера на подножке трамвая мимо меня проезжал мальчик с каштановыми волосами, и полицейский заставил его слезть.
      -- Тогда нечего сомневаться, это наверняка был Франческо! -- весело воскликнул Сидящий Пилот.
      Через четверть часа вся компания уже находилась у подножия Памятника.
      Кнопка нервно бегал по ступенькам, обнюхивая их так, как будто хотел втянуть эти массивные мраморные ступени в свои ноздри. Он нюхал долго, чтобы не ошибиться. В действительности он сразу же почувствовал запах башмаков Франческо.
      "Наконец-то мы тебя отыскали!" -- ликовал он про себя.
      -- Ну! -- нетерпеливо воскликнул Полубородый Капитан, у которого лопнуло терпение.
      -- Это Франческо, -- изрек Кнопка, -- мы отыскали его!
      -- Урра, тысяча треугольных китов!
      Кто знает, что подразумевал Капитан, говоря о треугольных китах, которых не было и никогда не будет на свете. В порыве энтузиазма он не соображал, что говорил.
      Памятник тоже был доволен. Где-то сверху среди ночи и снега загремел его смех. Затем смех передался ногам лошади -- и ноги задрожали.
      Полковник стрелков решил отметить это событие небольшим концертом своего оркестра. И тут случилась необыкновенная вещь. Когда трубы стрелков заиграли один из их дьявольских маршей, ноги лошади отделились от пьедестала и принялись танцевать. Старый патриот почувствовал, как при звуке фанфар в его груди забилось сердце.
      -- Урра! -- радостно закричал он. -- Вон, иностранец! Ура! Иностранец, убирайся прочь!
      Фанфары стрелков вернули его к жизни. Старый патриот пришпорил коня, съехал с мраморного пьедестала и рысью сделал круг по площади. Копыта глухо цокали по снегу в такт музыке.
      Это была такая волнующая сцена, что пассажиры Голубели Стрелы забыли о холоде и перенесенных невзгодах. Но Кнопка ни минуты не переставал думать о цели их путешествия.
      -- За мной! -- воскликнул он своим смешным голосом и помчался впереди Голубой Стрелы по следу Франческо.
      Голубая Стрела с трудом поспевала за ним. А Памятник мчался на лошади без всякого труда. Как, и Памятник?.. Да, Памятник тоже ехал рысью за Кнопкой. Слова из знаменитого "Гимна Гарибальди".
Глава XII. БРОНЗОВЫЙ ПАМЯТНИК


      Тысяча китов-велосипедистов! -- растерянно пробормотал Полубородый Капитан. -- Никогда мне не приходилось видеть, чтобы Памятник скакал по улице, как на бегах!
      -- Да, это не часто увидишь, -- засмеялся Памятник. -- Я не могу ездить по улицам, когда хочу. Но иногда я не прочь прогуляться.
      -- Конечно, ведь быть Памятником не очень-то весело.
      -- Ну нет, я бы не сказал. Некоторое удовлетворение мы тоже получаем. В городе мы важные персоны. Прежде всего вокруг нас должна быть площадь, несколько деревьев и хотя бы пара скамеек. На скамейках нищие могут подышать свежим воздухом летом или погреться на солнышке зимой. А, кроме того, нас обычно ставят на высокие пьедесталы, окруженные ступеньками. На этих ступеньках играют дети. Мы, памятники, тоже приносим пользу и поэтому не жалуемся на свою судьбу. Однако иногда неплохо размять ноги хорошей прогулкой. Мне такое счастье выпадает раза два в год, когда случается чтонибудь необыкновенное. В эту ночь, например, марш оркестра стрелков... Если бы я не знал совершенно точно, что сделан из бронзы, я готов был бы держать пари, что кровь в моих жилах потекла вдвое быстрее.
      -- А что произошло, когда вы в последний раз прогуливались в свое удовольствие? -- спросил Полубородый.
      Собеседникам было довольно трудно понимать друг друга. Чтобы Памятник лучше слышал, Полубородый забрался на самую высокую мачту своего парусника и ежеминутно рисковал упасть и разбиться о палубу.
      Памятник немножко замешкался с ответом: возможно, он не мог сразу вспомнить. Кто знает, как работает память у бронзовых памятников...
      -- Это, -- заговорил он наконец, -- было месяцев шесть тому назад. Помню, было воскресенье. На площади собралось много людей.
      -- И все видели, как вы гуляете?
      -- Нет, прогулка состоялась позже. Дайте же мне рассказать! Собралось много народу, и все они кричали. Сначала я не мог понять, чего они хотят, но потом слова стали доноситься отчетливее. И когда я разобрал, что они кричали, клянусь, сердце забилось у меня в груди. "Вон из Италии! -- кричали они. -- Прочь, иностранец!" Черт возьми, ведь это когда-то был мой победный клич! Мне казалось, что я вот-вот закричу вместе с ними: "Прочь, иностранец! Прочь, иностранец!" Вот как было дело.
      -- На этом все кончилось?
      -- Нет, самое главное впереди. Пока люди кричали, приехали карабинеры. Я, конечно, не испугался их, но люди на площади стали разбегаться в разные стороны. Только один остался. Он взбежал по ступенькам пьедестала, вскарабкался на моего скакуна и принялся кричать: "Вон, иностранец!" "Молодец, -- думал я про себя. -- Видно, это настоящий патриот. Его непременно наградят медалью..."
      Памятник замолчал.
      -- Ну, и дали ему? -- спросил Полубородый.
      -- Что?
      -- Медаль.
      -- Какая там медаль, его посадили в тюрьму! Я не верил своим бронзовым глазам. На него надели кандалы и увели. Мое негодование было так велико, что, сам не заметив как, я спустился с пьедестала и галопом помчался по улице. Прежде чем я понял, что со мной происходит, я уже очутился перед тюрьмой.
      -- И вы увидели вашего друга?
      -- Да, я разглядел его в окошке на третьем этаже. Окошко было такое маленькое, что виднелись только его глаза и нос. Но я сразу узнал его взгляд и голос, когда он окликнул меня... Послушайте, мне пришла в голову неплохая мысль. Что, если он еще там?
      -- Но прошло уже шесть месяцев, его уже, наверное, освободили.
      -- Пойдемте посмотрим: тут всего два шага. Тюрьма находится в конце этой аллеи. Пойдемте, это будет неплохой сюрприз нашему пленнику... Потом вы отправитесь дальше, а я вернусь на пьедестал.
      И Машинист полным ходом повел Голубую Стрелу в сторону тюрьмы, которая виднелась невдалеке, серая и огромная, с сотнями черных узких дыр вместо окон.
      -- Никого не видно, -- сказал Памятник, внимательно осмотрев все этажи.
      -- Давайте я посмотрю, -- сказал Сидящий Пилот.
      И вот он уже летит на высоте крыши и внимательно осматривает окошко за окошком. В камерах было полно заключенных, но Сидящий Пилот никого из них не знал. К счастью, на помощь пришла лошадь Памятника: она звонко заржала.
      -- Молодец, -- воскликнул Памятник, -- ты тоже вспомнила о нашем друге!
      На этот раз из окошка третьего этажа сразу же высунулось исхудалое лицо.
      -- Привет! -- закричал Памятник, узнав заключенного.
      -- Привет! А я-то думал, что ты являлся мне во сне.
      -- А вот и не во сне! Так тебя все еще не освободили?
      -- А-а-а, здесь такая же история, как в книге о Пиноккио: воры выходят из тюрьмы, а патриоты остаются. Мне жаль только, что в эту новогоднюю ночь я нахожусь далеко от моей семьи. Мой мальчик ждет, конечно, подарка Феи, но какой подарок я смогу ему послать? Здесь нет игрушек.
      -- Нет? А мы что такое? -- воскликнул тогда Сидящий Пилот.
      Заключенный прищурился и увидел маленький аэроплан, порхавший перед его глазами, потом он посмотрел вниз и увидел Голубую Стрелу и ковбоев, гарцевавших на снегу на своих лошадях, которые с высоты казались маленькими мышатами.
      Заключенный вздохнул:
      -- Ах, если бы здесь был мой сынок!
      -- А кто из нас, по-вашему, ему бы понравился? -- спросил Кнопка, которого осенила новая идея.
      "В конце концов, -- подумал он, -- не обязательно всем идти к Франческо. Многие дети остаются без подарков, и нам не мешало бы разделиться, чтобы понемногу порадовать всех".
      -- Не знаю, -- смутившись, ответил заключенный, -- когда я был дома, он очень любил запускать бумажного змея.
      -- Тогда ему, без сомнения, понравится змей, который летает без ниток! -- воскликнул Сидящий Пилот.
      -- Что вы этим хотите сказать?
      -- Хочу сказать, что, если вы дадите ваш адрес, я полечу туда и приземлюсь на подушку вашего сына, как на самый лучший аэродром.
      На этот раз Сидящий Пилот побил рекорд доброты.
      Тут совершенно неожиданно Памятник разразился смехом.
      -- Прекрасно, -- воскликнул он сквозь смех, -- меня повысили! Меля повысили в должности! Я был простым памятником, а стал Феей, которая разносит подарки!
      -- Ну, как, -- напомнил Сидящий Пилот, -- вы дадите мне ваш адрес?
      -- Я... ну конечно, конечно! -- заторопился заключенный. -- Летите по этой аллее, потом свернете направо и долетите до самого холма; сделайте круг над холмом и увидите дом с тремя трубами. Самая низкая труба -- от моего камина. Вы не ошибетесь!
      Сидящий Пилот повторил адрес, чтобы лучше запомнить его, попрощался со всеми и приготовился к полету.
      Во время этого разговора кукле Пере, по правде сказать, было очень грустно. Вы помните ее? Это она не сводила глаз с Сидящего Пилота, а он даже не замечал этого. А сейчас Сидящий Пилот собирается улетать, и она никогда больше его не увидит. Слезы выступили у нее на глазах. Но она собрала все свое мужество и крикнула:
      -- Синьор заключенный, а дочери у вас нет?
      -- Есть, но она еще очень мала и не понимает, что такое подарки.
      -- Но ведь она вырастет! И вырастет без подарков. Хороший же вы отец: совсем не беспокоитесь о вашей дочери!
      Серебряное Перо вынул трубку изо рта и в первый раз за все время рассмеялся.
      Это было настолько странно, что все обернулись: никто еще никогда не видел, чтобы он смеялся. Ведь известно, что краснокожие никогда не смеются.
      -- Кукла Нера обманывать. Она хочет лететь с Сидящий Пилот.
      Кукла Нера была чернокожей, но она так покраснела, что чуть не превратилась в краснокожую.
      Сидящий Пилот рассмеялся, сделал круг над площадью, подхватил на лету куклу Неру, посадил ее в кабину и крикнул:
      -- Вот кукла для вашей девочки! Можете не сомневаться: когда она вырастет, кукла ей понравится.
      И самолет с рокотом умчался вдаль.
      Так мы расстались с этим симпатичным героем. Расстаемся мы и с заключенным, потому что пришел надзиратель и заставил его отойти от окна. Расстаемся и со старым Памятником, который, проводив наших друзей, вернулся на свою площадь.
      Сколько расставаний! Наверно, к концу путешествия, когда мы приедем к двери Франческо, нас останется очень мало.
      Но тес -- мы же еще не приехали. Кнопка отыскал след. Голубая Стрела мчится вперед. А кто это зловеще улыбается за ветками деревьев? Кто следует по пятам за нашими друзьями?
Глава XIII. ПОДВИГ СЕРЕБРЯНОГО ПЕРА


      Синьора баронесса, это они!
      -- Тише, Тереза, тише, а то они услышат и убегут!
      -- Бог мой, только этого еще не хватало после всех лишений, которые мы перенесли, отыскивая их!
      -- Замолчи, говорят тебе, а то я снижу тебе заработную плату!
      Старая служанка замолчала, потому что, когда Фея обещала увеличить заработную плату, это можно было не принимать всерьез, но, когда она угрожала ее снизить, можно было держать пари, что она сдержит свое обещание. Из всех арифметических действий сложение нравилось ей тогда, когда она подсчитывала свои доходы, а вычитание -- когда ей приходилось платить другим. Она считала, что сложение и умножение были действиями синьоров, а вычитание и деление -- удел бедняков.
      Всю ночь Фея и ее служанка мчались как сумасшедшие, рискуя сломать метлу, на которой летели. Когда они уже выбились из сил и собирались повернуть назад, острые глазки Феи заметили сквозь снегопад Голубую Стрелу, которая с потушенными фарами мчалась вдоль трамвайной линии в сторону городской окраины.
      -- Вот они, -- сказала Фея.
      Наши друзья еще ничего не заметили: они так радовались, что наконец отыскали следы своего Франческо.
      -- Следы совсем свежие, -- ликовал Кнопка, -- без сомнения, мы уже близки к цели.
      Внезапно Серебряное Перо вынул трубку изо рта, как будто хотел что-то сказать. Однако не сказал ничего, но его уши стали двигаться во всех направлениях, как у волка; все краснокожие тоже стали прислушиваться.
      Один из ковбоев, который был хорошо знаком с краснокожими, помчался предупредить Начальника Станции.
      -- Краснокожие что-то услышали.
      -- Ну и что же? На то у них и уши, чтобы слышать.
      -- Серебряное Перо чем-то озабочен. Может быть, он почуял какую-нибудь опасность?
      -- Он что, тоже нюхает? Ну и поезд: вместо того чтобы двигаться по рельсам, двигается по запаху! Кнопка нюхает уже несколько часов подряд, а теперь за это же принялся этот старый дурак. Оставьте меня в покое. Голубая Стрела больше не остановится ни на секунду.
      Должен вам признаться, что иногда на нашего Начальника Станции находит необъяснимое упрямство. Но ему все же пришлось остановить поезд, потому что Серебряное Перо и все его люди выпрыгнули на ходу из вагона, рискуя сломать себе шею, и расположились вокруг Голубой Стрелы, держа наготове свои боевые топоры.
      -- Что все это значит, в конце концов? -- яростно воскликнул Начальник Станции. -- Не кажется ли вам, что вы выбрали неподходящее время для шуток?
      Серебряное Перо невозмутимо посмотрел на него.
      -- Мы слышать шум. Кто-то ходит по деревьям.
      -- Вы слышали шум? -- воскликнул Начальник Станции.
      И вдруг на дереве хрустнул сучок. Это старая служанка, боясь упасть, уцепилась за ветку, которая не выдержала ее тяжести и треснула.
      -- Шш! -- прошипела Фея. -- Тихо! Не шевелись! Останься на месте нас услышали!
      -- Не могу остаться на месте, я вот-вот упаду.
      -- Я говорю тебе: останься на месте.
      -- Скажите это ветке, синьора баронесса. Она трещит, я слышу. Ради бога, синьора хозяйка, помогите!
      Услышав, что служанка назвала ее "синьора хозяйка" вместо "синьора баронесса". Фея ужасно рассердилась. Служанка подумала, что Фея хочет поколотить ее, и отпрянула назад. Но от слишком быстрого движения она потеряла равновесие и с криком рухнула вниз. Правда, она упала на снег и не ушиблась, но в тот же миг краснокожие окружили ее и своими топорами, как кольями пригвоздили к земле ее юбку.
      -- Вернись назад! -- закричала испуганная Фея. -- Лезь скорее на дерево!
      -- Помогите, синьора хозяйка, помогите! Я попала в плен к индейцам! Они вырвут мне волосы!
      Но Фея боялась ввязываться в сражение. Долгие годы игрушки повиновались ей беспрекословно. А сейчас хозяйка не была уверена в своей власти над ними. Они сами захотели убежать, теперь она это поняла. И, если судить по тому, как они обошлись с бедной служанкой, вряд ли захотят вернуться.
      -- Хорошо! -- крикнула она. -- Я полечу одна! Но не приходи потом жаловаться, если я снижу тебе заработную плату. Я не могу позволить себе роскошь платить тебе деньги за то, что ты в рабочее время спокойно развалилась посреди улицы.
      -- Какое тут спокойствие, синьора хозяйка! Разве вы не видите, что они пригвоздили мою юбку к земле своими топорами?
      Но Фея не стала ее слушать. Бормоча проклятия, она улетела.
      Серебряное Перо стоял в двух сантиметрах от носа служанки и с любопытством наблюдал за ней.
      -- Синьор индеец, -- стала спрашивать бедная старушка, -- вы вырвете мне волосы, не так ли? Ведь такой у вас обычай?
      -- Мы не вырывать ни один волос, -- строго произнес Серебряное Перо. -- Мы есть храбрый индеец, никого не убиваем, а только играть с детьми.
      -- Ах, спасибо, синьор индеец! А что вы будете делать со мной? Если вы отпустите меня, то я обещаю вам...
      -- Что вы обещаете?
      -- Вот видите, я сделала список всех детей, которые не получат подарков от Феи. Что ж вы думаете, мне ведь тоже их жаль... Я не могу видеть их грустные лица, когда они приходят к моей хозяйке. Я записала их имена, видите? Вот он, список... Может быть, вы захотите отправиться к кому-нибудь из них?
      Если бы ей позволили продолжать, она болтала бы еще до сих пор, а ведь все это случилось десять лет, шесть месяцев и пять дней тому назад.
      Но Серебряное Перо молниеносно принимал решения.
      Он выхватил список, который протягивала ему служанка, приказал освободить ее, вскочил в вагон вместе со своими людьми и снова взял в рот трубку.
      -- Что же теперь делать? -- спросил Начальник Станции.
      -- Нас ждет Франческо, -- робко промолвил Кнопка. -- Мы, наверно, находимся в десяти шагах от его дома.
      -- Сначала ходить в дом к Франческо, и кто хочет -- остаться с ним. Потом ходить к другим мальчишкам, -- сказал Серебряное Перо.
      -- Тысяча бродячих китов! Если вы думаете, что я хочу путешествовать всю мою жизнь, как Летучий Голландец, то вы жестоко ошибаетесь. Как только мы приедем к Франческо, я поставлю мой корабль в таз, подниму паруса, выберу якорь и попрощаюсь с вами тремя гудками сирены.
      Последние слова Полубородого потонули в грохоте колес. Голубая Стрела снова тронулась в путь. Никто даже не взглянул в сторону бедной старой служанки, которая отряхивала снег с юбки и печально вытирала глаза.
      -- Я не обижаюсь, -- шептала старуха. -- Они ничего мне плохого не сделали. Но неужели они думают, что моя хозяйка на самом деле такая скупая, какой она кажется? Нет, нет, я всем скажу, даже если вы не захотите выслушать меня: хозяйка, конечно, скуповата, но она ведь бедная. Она ничего не может дарить даром, потому что ей самой приходится покупать эти игрушки. Если бы она была так богата, как сказочная Фея, она всем раздавала бы подарки бесплатно. Но ведь она не Фея из сказки, а самая обыкновенная женщина. Поэтому она и дает игрушки только тем, кто платит.
      И старушка, прихрамывая, направилась к магазину Феи, чтобы дождаться там своей хозяйки, которая в полночь обычно возвращалась домой, чтобы подкрепиться чашечкой кофе.
      "Я волью ей в кофе три ложечки рома, -- подумала старая служанка, -- она будет довольна и не станет особенно ругать меня".
      Тем временем Кнопка бежал все быстрее. Следы привели его в очень узенькую улочку, в которой было столько снегу, что пришлось пустить в ход снегоочиститель. Перед одной дверью следы кончились. Кнопка остановился так внезапно, что Машинист едва успел затормозить, чтобы не задавить щенка.
      -- Мы приехали? -- спрашивали пассажиры.
      -- Да, приехали, -- подтвердил Кнопка, сердце которого стучало, как молоток: тук, тук, тук...
      -- Тогда войдемте, -- предложил Начальник Станции, с любопытством глядя на дверь.
      Это была такая же дверь, как и все остальные, только все двери были закрыты, а эта открыта.
      -- Что за люди? -- воскликнул Начальник Станции. -- Спят в январе с открытой дверью, да еще в такую метель! Может быть, они не чувствуют холода?
Глава XIV. СЕРДЦА ТРЕХ МАРИОНЕТОК


      Пассажиры Голубой Стрелы огорченно посмотрели друг на Друга. -- Бедный мальчик! -- вздохнул Машинист. -- Что же с ним случилось?
      -- Сколько мы проехали, и все без толку! -- добавил Начальник Станции.
      -- Тысячи бродячих китов! -- послышалось ворчание Полубородого Капитана. -- Мы думали, что прибыли в порт, а на самом деле снова находимся в открытом море.
      Куклы выглянули из окошек и вышли из поезда, но тут же вскочили обратно в вагоны, чтобы не промочить ноги в снегу.
      Лошади ковбоев топтались на месте.
      -- Нам ничего не остается, как вернуться в лавку Феи, -- грустно прошептал Начальник Станции.
      -- Никогда! -- решительно воскликнул Полубородый. -- Скорее я буду плавать в луже или сделаюсь пиратом!
      -- Что же вы предлагаете?
      -- Я уже сказал: что касается меня, то к хозяйке я не вернусь.
      Серебряное Перо вспомнил о списке, который он взял у служанки Феи. Он вытащил список из кармана и принялся изучать его.
      -- Здесь есть много Франческо, -- сказал он.
      Перед пассажирами Голубой Стрелы сверкнул луч надежды.
      -- А наш здесь есть?
      -- Нет. Здесь много других Франческо и много Пьеро, Анн, Марий, Джузеппе.
      -- Все эти дети не получат подарков от Феи, -- прошептал Полубородый. -- Кто знает! Может быть... Правильно я говорю?
      -- Да, -- неохотно согласился Начальник Станции, -- я понял, что вы хотели сказать. Если мы не найдем нашего Франческо, то можем осчастливить других детей. Что скажет на это Серебряное Перо?
      Старый вождь еще никак не мог понять, что в мире есть много мальчиков по имени Франческо и большинство из них остались без подарков. Может быть, он думал, что в мире существует только один Франческо или, по крайней мере, два: богатый и бедный. А тут в одном списке бедняков оказалось так много Франческо, что, только, чтобы перечислить их всех, нужно кончить хотя бы третий класс начальной школы.
      -- Как много Франческо! -- продолжал повторять он. Казалось, лишь сейчас он обнаружил, что мир такой большой. А ведь они всю ночь кружили по городу, видели тысячи домов с тысячами окон.
      -- Мы ходить искать все Франческо, -- сказал наконец Серебряное Перо.
      -- Все по вагонам! -- закричал Начальник Станции.
      Но в этой команде уже не было необходимости: все пассажиры и без того сидели в вагонах, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться.
      Три Марионетки мерзли за троих и так сильно стучали зубами, что в их купе никто не мог уснуть.
      -- Нельзя ли потише? -- ворчали пассажиры. -- Разве вы не видите, что мы устали и нуждаемся в отдыхе? Сердца у вас нет!
      -- Да, у нас нет сердца, -- грустно ответили Марионетки.
      -- Ах, оставьте ваши шутки!
      -- Это не шутки, у нас действительно нет сердца. Мы сделаны из дерева и из папье-маше. Если бы у нас было сердце, нам не было бы так холодно.
      Из коробки карандашей наружу выскочил Красный.
      -- Я позабочусь об этом, -- сказал он.
      И тремя штрихами он нарисовал сердца на платьях трех Марионеток. Получилось три чудесных красных сердца. Они были немножко кривые с одной стороны и такие большие, что занимали всю грудь.
      -- Готово, -- удовлетворенно объявил Красный Карандаш.
      -- Спасибо, -- поблагодарили три Марионетки.
      -- Лучше вам теперь?
      -- О, гораздо лучше! Теперь мы чувствуем тепло на груди, под сердцем.
      А через несколько минут они почувствовали тепло в ушах, в руках и в ногах -- словом, в самых отдаленных от сердца местах, где холод особенно мучает бедных людей.
      -- Теперь мы совсем согрелись, -- сказали три Марионетки. -- Как хорошо иметь сердце!
      И, довольно поглядывая на грудь, где три больших красных сердца сверкали, как медали за отвагу, они спокойно заснули.
      Тем временем Голубая Стрела медленно двинулась вперед. Дорогу паровозу указывал... "Кнопка!" -- скажете вы. Нет, друзья, вы ошиблись. Кнопка не поехал. Кнопка остался на пороге дома Франческо, своего Франческо.
      -- Я не пойду с вами, -- робко сказал он, -- я хочу найти Франческо.
      -- Но ведь их так много! -- сказали ему.
      -- Я знаю, но я хочу отыскать нашего.
      Верный маленький песик печально смотрел на удалявшуюся Голубую Стрелу.
      Перед паровозом ехал Мотоциклист, который держал на руле, как на пюпитре, список с адресами детей.
      -- Счастливого пути! -- чуть слышно крикнул Кнопка.
      Но никто его уже не слышал.
Глава XV. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ФРАНЧЕСКО


      Бедный Кнопка! Конечно, он не мог знать, где Франческо. Разве только я сказал бы ему это на ухо. Я единственный человек, который это знает, потому что я выдумал эту историю.
      Я могу отправить Франческо куда захочу. Могу заставить его спать или бодрствовать, могу посадить его на верхушку самой высокой башни или заставить ехать в автомобиле.
      Так где же Франческо?
      Лучше сказать вам об этом, и прежде всего я должен признаться, что обманул вас. Это неправда, что я выдумал Франческо. Франческо существует на самом деле; сейчас он уже вырос и, может быть, даже не помнит о своих приключениях в ту новогоднюю ночь. Но я помню, что Франческо было десять лет, он учился в четвертом классе, а после уроков продавал газеты.
      Свой маленький заработок Франческо должен был приносить домой. Его отец болел, а мать работала прислугой у богатых синьоров.
      За несколько дней до Нового года отец умер. Франческо и его матери пришлось переехать, потому что их комната стоила слишком дорого. Они погрузили свои скудные пожитки на тележку и отправились на окраину города, туда, где стояли деревянные бараки с окнами без стекол, заклеенными старыми плакатами.
      А знаете, почему Кнопка не мог найти следов Франческо? Потому что мальчику пришлось выбросить свои старые башмаки и надеть башмаки отца. Они тоже были старые, но пока еще не совсем развалились. Ноги Франческо так свободно болтались в них, что туда могли поместиться вдобавок ноги обоих его братьев.
      Впрочем, даже если бы Кнопка каким-нибудь чудом отыскал в этот вечер новый дом Франческо, этот старый, полуразвалившийся деревянный барак, наши друзья и там не застали бы мальчика. Дело в том, что Франческо нашел себе новую работу. Он поступил в маленький кинотеатр, где в перерывах между сеансами продавал зрителям конфеты. Кинотеатр закрывался довольно поздно, после полуночи, но Франческо оставался там еще на целый час, чтобы подмести пол, заваленный окурками и конфетными обертками. После этого он пешком возвращался через весь город домой.
      Понимаете теперь, почему Франческо приходил утром в школу рассеянный и сонный?
      -- Франческо, -- строго говорил иногда учитель, -- ты сегодня не умывался, вот почему тебя клонит ко сну. Ступай немедленно приведи себя в порядок.
      Франческо вставал и выходил из класса, не глядя на товарищей, которые посмеивались за его спиной.
      Он скорее умер бы, чем рассказал им о своих несчастьях. Он был горд! И никто даже не подозревал, что этот худенький и бледный мальчуган содержит на свой заработок всю семью. Ведь сейчас, когда умер отец, мама не могла оставить двух младших братьев на целый день одних и зарабатывала гораздо меньше.
      Теперь вы знаете, кто такой Франческо. Но вы еще не знаете, что случилось с ним в новогоднюю ночь.
      Окончив работу, Франческо возвращался домой. Вдруг он почувствовал, как чья-то рука зажала ему рот, а другая обхватила шею. В тот же миг его втащили в подъезд.
      Чей-то голос произнес:
      -- Он маленький, сможет пролезть.
      -- Сейчас увидим, -- шепнул второй голос.
      Голоса звучали как-то приглушенно. Когда глаза Франческо немного привыкли к темноте, он увидел, что на незнакомцах были надеты черные маски, закрывавшие нижнюю часть лица. Франческо сразу понял, что это бандиты. Как раз сегодня он видел таких же на экране кино.
      Но что от него хотят эти типы?
      Один из них все еще зажимал ему рот. Франческо не пытался даже укусить его. Все равно ему одному не справиться с двумя мужчинами.
      Один из воров показал Франческо узенькое окошко.
      -- Видишь?
      Франческо кивнул.
      -- Мы никак не можем открыть дверь магазина. Полезешь в это окошко и отопрешь нам изнутри. Понял? И смотри, не устрой с нами какую-нибудь хитрую штуку, а не то поплатишься за это!
      -- Лезь, нечего терять время! -- прервал второй вор.
      Франческо попытался вырваться, но сильный удар кулака посоветовал ему успокоиться. Ничего не оставалось делать, как повиноваться. Один из воров подхватил его и поднял на высоту окошка.
      -- Оно слишком узкое, -- попытался возражать Франческо, -- я не пролезу.
      -- Сначала просунь голову. А где пройдет голова, там пролезет и туловище. Быстрее!
      Приказание сопровождалось новым ударом, на этот раз по ногам.
      Франческо просунул голову в окошко. Внутри было темно. Они сказали, что это магазин. Интересно, какой магазин?
      Франческо скользнул вдоль стены и добрался до пола.
      Несколько секунд он стоял неподвижно, пока свистящий шепот одного из воров не сдвинул его с места.
      -- Что ты там делаешь? Шевелись! Дверь направо. Там должен быть засов. Если он не открывается, подойди к шторе и приоткрой ее. Шевелись, ты, улитка!
      Франческо шагнул вперед и провел рукой по стене. Вот дверь. Он почувствовал пальцами холодный металл засова, нашел рукоятку и уже хотел было открыть дверь, как вдруг его осенила мысль.
      "Здесь я в безопасности, -- подумал он, -- здесь они не поймают меня. Не буду я открывать дверь. Ворам поневоле придется уйти, чтобы на них не наткнулся ночной патруль". Из окошка до него донесся приглушенный голос одного из воров, приказывающий ему поторопиться. Но Франческо не шевельнулся. Он даже улыбался.
      "Хоть лопните от злости! -- говорил он про себя. -- Вы не сможете проникнуть сюда. Вы же сами сказали, что не пролезете в окошко".
      Но тут другая мысль пришла ему в голову: "Воры-то уйдут, а как я выйду отсюда? Если я захочу вылезти, меня поймают. Подумают, что я вор. Кто поверит, что воры насильно протолкнули меня в окошко?"
      Выход подсказали ему сами воры. Внезапно он услышал, что они осторожно постучали в дверь.
      -- Открой, -- прошептал прерывающийся от злости голос, -- открой немедленно, а то хуже будет.
      "Стучите, стучите, вас услышат и поймают", -- подумал Франческо.
      И сразу же его осенила новая мысль: нужно поднять шум, разбудить кого-нибудь, поднять тревогу. Тогда все поймут, что он не был заодно с ворами.
      Он пересек комнату, натыкаясь в темноте на мебель. Почувствовал пальцами скользкую поверхность витрины, отыскал ручку и открыл окно. Через опущенную штору в комнату ворвался свежий ночной воздух. Франческо закричал и изо всех сил заколотил кулаком по железному листу шторы:
      -- На помощь! На помощь! Воры! Воры!
      Кто-то торопливо побежал по улице. Франческо удвоил силу ударов и продолжал кричать во весь голос.
      Раздался свисток, ему ответил другой. Ночные патрули спешили к месту происшествия.
      Франческо продолжал стучать по шторе до тех пор, пока не услышал шаги и грозные голоса:
      -- Эй, там! Стой, стрелять буду! Ни шагу, или умрете!
      -- К счастью, их заорали, -- прошептал Франческо, опускаясь на землю.
      Через некоторое время кто-то постучал по шторе.
      -- Есть кто внутри? Открывайте и выходите наружу, все равно никуда не денетесь.
      Франческо поднял штору на несколько сантиметров, и сразу же чья-то сильная рука подняла ее до самого верха.
      На пороге появился полицейский с пистолетом в руке. Посреди улицы другие полицейские надевали наручники на воров.
      -- Да это же ребенок! -- воскликнул полицейский, схватив Франческо за плечо.
      -- Я тут ни при чем! -- пробормотал Франческо прерывающимся от волнения голосом. -- Это они!..
      -- Ни при чем? А как ты очутился здесь в такое время? Может быть, ты хотел захватить здесь себе подарочек к Новому году?
      Франческо оглядел магазин, освещенный карманным фонариком полицейского, и кровь остановилась у него в жилах. Он узнал магазин игрушек, магазин Голубой Стрелы! Но воры, конечно, лезли сюда не за игрушками, их больше интересовал несгораемый шкаф, который стоял в соседней комнате.
      -- Я ничего не понимаю...
      -- Ах, не понимаешь! Может быть, ты пришел сюда во сне? Пойдем живее с нами, нечего ломаться! Объяснишь все в полиции.
      Прибыла полицейская машина. Франческо посадили вместе с ворами, которые не замедлили отомстить мальчику: несколько раз они больно стукнули его в грудь.
      -- Ты тоже не отвертишься! -- прошипел один из бандитов. -- Мы скажем в полиции, что ты был вместе с нами. Даже скажем, что это ты указал нам дорогу.
      -- Эй, вы, потише, -- крикнул полицейский, -- а то я прикажу зашить вам рот!
      -- Синьор, -- взмолился Франческо, -- я не виноват! Я совсем не знаю этих людей, клянусь вам!..
      -- Ладно, ладно. Помолчи. Подумать только, даже в новогоднюю ночь не дают нам покоя!
      -- Для нас нет праздников, -- ухмыльнулся один из воров. -- У нас все дни рабочие.
      -- Ты, видно, хотел сказать "ночи", -- возразил полицейский. -- А сейчас помолчи и оставь свои шутки при себе.
      Через полчаса печальный Франческо сидел на скамейке в коридоре полицейского участка.
      Он хотел рассказать свою историю, объяснить, как было дело, но никто даже не слушал его. Полицейские были убеждены, что Франческо -- вор. Один из них даже стал читать ему нравоучения:
      Постыдился бы заниматься этим в твои годы! Спал бы спокойно и видел бы во сне Фею, а ты грабишь магазины в компании с самыми закоренелыми преступниками города. Если бы мой сын сделал то же самое, я оторвал бы ему уши и надавал бы таких пощечин, что он забыл бы и думать о таких вещах.
      Франческо молча глотал слезы: они были горькие и соленые.
      -- Плачешь теперь, как крокодил!..
      Другой полицейский был повежливее. Он даже предложил мальчику остатки своего кофе.
      Вконец измученный, Франческо прислонил голову к стене и заснул.
Глава XVI. МОТОЦИКЛИСТ УКАЗЫВАЕТ ДОРОГУ


      Пока Франческо спит на скамейке в коридоре полицейского участка, склонив голову на грязную каменную стену, у нас есть достаточно времени, чтобы посмотреть, что же случилось с Голубой Стрелой.
      Будем надеяться, что ее пассажиры, следуя по указанным в списке адресам, без особых происшествий прибудут к месту назначения. До рассвета было не так уж далеко. Игрушки боялись опоздать и приехать, когда дети выплачут все свои слезы, не найдя утром подарков Феи.
      Мотоциклист несказанно гордился своей новой ролью проводника.
      Сидя верхом на седле, крепко держа руками руль, он мчался на полной скорости, бесстрашно преодолевая снежные сугробы, пересекая лужи и попадающиеся на пути дороги. Хитрец оставил открытой выхлопную трубу, и время от времени паровоз Голубой Стрелы окутывался дымом от мотоцикла, что вызывало у Машиниста приступ невероятной злости.
      Когда нужно было остановиться, мотоциклист поднимал руку, и поезд тормозил.
      -- Мы находимся перед домом Франческо Цепполони. Кто сходит?
      Куклы устроили небольшое совещание:
      -- Пойду я.
      -- Нет, я...
      -- Пойдем вместе, так будет веселее. Кто знает, может быть, эта Франческа -- плохая девочка!
      Они всегда оставались вдвоем, чтобы не было так страшно. Осматривали дом (иногда это был бедный одноэтажный домишко), перед которым останавливалась Голубая Стрела, просили Мотоциклиста повторить адрес, прощались с товарищами и исчезали в подъезде.
      Высадив пассажиров. Мотоциклист нажимал на стартер и отправлялся дальше.
      -- На следующей остановке живет Паоло ди Паоло, пятилетний мальчик. Предлагаю подарить ему одну из Марионеток.
      -- Одну Марионетку? -- воскликнули хором три Марионетки, которые любовались из окошка панорамой занесенного снегом города. -- Это невозможно! Вы, наверно, хотели сказать "трех Марионеток"? Ведь мы не можем разделиться. Тем более, что теперь у нас есть сердца, вернее, три сердца. Для нас расставание было бы втрое тяжелее обычного.
      Кончилось тем, что они все втроем слезли с поезда и, подпрыгивая, направились к указанной двери, не обращая внимания на окрики Начальника Станции, которому не хотелось терять сразу трех пассажиров. Шли они, конечно, пешком, и одновременно поворачивали головы налево, потом направо, потом опять налево. И если поворачивалась одна Марионетка, то две другие делали то же самое.
      -- Мальчик будет очень доволен, -- говорили они. -- С тремя Марионетками он сможет играть в театр. А что бы он делал с одной?
      -- Хорошо, хорошо, тысяча бесхвостых китов, идите -- и счастливого пути!
      -- Спасибо, синьор Капитан!
      Поднимаясь по лестнице, они размышляли: "Мы так будем любить нашего мальчика! Пусть его зовут Паоло, а не Франческо. Мы будем втрое сильнее любить его, потому что у нас три сердца".
      И они горделиво посматривали на грудь, чтобы убедиться, что их сердца на месте, красные, как вишни, и горячие, как три маленькие печки.
      "Если он замерз, мы согреем его", -- думали они о Паоло. Что за странные мысли! Игрушка, которая греет... А впрочем, ведь согревают не одни только печки. На свете есть много вещей, которые согревают: добрые слова, например, и даже три Марионетки, подведенные к ниточке.
Глава XVII. ПОЛУБОРОДЫЙ КАПИТАН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПЛАВАНИЕ


      На следующей остановке сошел Полубородый Капитан.
      Вот как это произошло. Мотоциклист поднял руку, и колонна остановилась.
      -- Дом Марине Росси, -- объявил он, не заглушая мотора.
      -- Марине? Есть мальчик, которого зовут Марине? -- послышался возглас. -- Тысяча китов-моряков! Это как раз по мне.
      Вы, конечно, узнали голос Полубородого.
      -- Если его зовут Марине, то ему должно нравиться море. А если ему нравится море, то он нуждается в корабле. А если ему нужен корабль, то к его услугам самый быстрый и прочный парусник в мире. Друзья, помогите мне снять корабль!
      Чтобы пройти в дом Марине, нужно было подняться на три ступеньки. Главный Инженер "Конструктора" выстроил наклонный желоб, в желоб поставили корабль, и все вместе втащили корабль на порог.
      -- Спасибо, остальное я сделаю сам, -- заявил Полубородый. -- А вы идите по своим домам. Мне не терпится посмотреть, что меня ожидает. Ну, двигайтесь дальше, чего же вы ждете? Тысяча копченых китов, что вы заснули, что ли?
      Игрушки высыпали из поезда и грустно глядели на Капитана. Полубородый был дорог всем. Правда, он так ругался все время, но ведь это не со зла: в сущности он был добрый человек.
      -- Мы есть все взволнованы, -- произнес Серебряное Перо, вынув изо рта трубку.
      -- Взволнованы? Взволнованы? Что такое? Мне незнакомо это слово! И у меня под рукой нет словаря, чтобы посмотреть, что оно означает. А даже если бы у меня был словарь, я совсем не хочу смотреть в него.
      Но в действительности он тоже был взволнован, этот старый морской волк, Полубородый командир славного парусника.
      -- Мы встретимся, -- сказал он. -- Земля вертится, разве вы не учили географию? Только горы остаются на своих местах, а здесь я не вижу гор.
      Но никто не двинулся с места до тех пор, пока он не вошел в дом, таща за собой на цепях свой парусник.
      Глаза Полубородого привыкли к бурям и тайфунам, и он без труда освоился в комнате, куда попал. Он сразу же заметил то, что ему требовалось: чудесный таз с водой, как раз подходящий для его парусника.
      -- Таз приготовили, наверно, для умывания? -- спросил себя Полубородый Капитан. Оставаясь один, он любил беседовать сам с собой. И сам же себе ответил: -- Конечно. Хочу посмотреть, что за лицо будет утром у нашего Марине, когда он прибежит сюда умываться. Могу спорить, что он еще будет совсем сонный. Глаза у него будут слипаться, и сначала он ничего не заметит. Сунет руки в таз и наткнется на паруса моего трехмачтовика или же зацепится рукой за верхний мостик. Уж тогда-то он откроет глаза. В этот момент я отдам ему честь и скажу: "Я Капитан Полубородый, мой флот ждет ваших приказаний".
      Бормоча таким образом. Капитан с помощью скамеек, щепок, якорных цепей поставил свой трехмачтовик в таз, и тот мирно закачался в нем.
      -- Наконец-то мы на воде! -- удовлетворенно воскликнул Полубородый. -- Ночь ясная, снег падать перестал, время муссонов еще не наступило, на горизонте нет ни акул, ни пиратов, в ожидании рассвета можно будет немножко вздремнуть.
      Так он и сделал.
      А при его пробуждении все произошло так, как он мечтал.
Глава XVIII. ЧУДЕСНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОРОБКИ КАРАНДАШЕЙ


      Так, дверь за дверью, таяла наша колонна. Целые вагоны Голубой Стрелы уже остались без пассажиров. Оставшиеся бродили по вагонам, к большому неудовольствию Начальника Поезда, который хотел заставить их уважать железнодорожные правила.
      -- Пассажиры не должны переходить из вагона в вагон, -- говорил он. -- Не высовывайтесь из вагонов: это опасно! У кого билет третьего класса, тот не имеет права даже появляться в первом, иначе я оштрафую его.
      Но все его усилия ни к чему не приводили. Пассажиры были беспокойные и напоминали детей, возвращавшихся из лагерей домой.
      На каждой остановке кто-нибудь сходил, прощался с остальными, и поезд отправлялся дальше.
      Я не могу рассказать вам историю всех пассажиров Голубой Стрелы, потому что сам всего не знаю. Знаю, например, что части "Конструктора", которые уцелели после крушения моста через лужу (вы помните?), собрались под командование Главного Инженера и в одно мгновение построили ветряную мельницу на подушке у мальчика, к которому они попали. Мальчик проснулся, стал крутить рукоятку, и крылья мельницы завертелись в воздухе, ожидая, когда какой-нибудь Дон-Кихот набросится на них.
      Мотоциклисту надоел его мотоцикл, и он решил остановиться: он выбрал дом маленького механика и передал список с адресами Машинисту Голубой Стрелы, который отныне мог вести поезд в свое удовольствие, а не тащиться еле-еле за собачьим хвостом или же в облаке синего дыма из выхлопной трубы мотоцикла.
      Индейцы и ковбои с трудом поспевали за Голубой Стрелой. Паровоз не устает никогда, но кони время от времени должны отдыхать. Лошади индейцев еще могли скакать по снегу, но лошади ковбоев сдали.
      И вот караван прибыл к дому, где окна вместо стекол были затянуты обрывками газет и журналов, на картинках которых красовались ковбои и индейцы.
      Наши герои почувствовали себя дома. Они расседлали лошадей и расположились лагерем на соломенном тюфяке, лежащем на полу, где, обнявшись, спали два мальчика, немножко чумазые, но с симпатичными и даже во сне веселыми лицами.
      Они не зажгли походных огней, чтобы не поджечь тюфяк, но натянули свои палатки, привязали лошадей и преспокойно расположились спать. Только Серебряное Перо не заснул. Великие индейские вожди никогда не спят. Днем и ночью они курят свои трубки и думают. А о чем думают -- неизвестно, потому что говорят они мало, из десяти мыслей расскажут кое-что об одной, а остальные девять остаются в секрете. Поэтому они становятся такими мудрыми. Есть индейская пословица, которая гласит: "Тот, кто молчит, знает в два раза больше, чем болтун".
      В поезде остались только Начальник Станции, Начальник Поезда, Машинист и Карандаши, которые вылезли из коробки, и каждый занял себе отдельное купе. Таким образом, они не мешали друг другу, потому что, как вы знаете, у Карандашей очень длинные ноги и они любят простор.
      В списке адресов теперь было только два имени: Франко и Роберто.
      У дома Франко слезли Карандаши, на долю которых, надо вам признаться, выпали самые комические приключения. Франко не спал: он растянулся в своей кроватке и, положив руки под голову, смотрел, как Карандаши один за другим пролезали в замочную скважину и с легким стуком падали на пол.
      -- Привет! -- весело сказал Франко.
      -- Привет! -- моментально ответили Карандаши.
      А Желтый, который любил смеяться по любому поводу, сразу же добавил:
      -- Почему ты не спишь? Это неправильно! В новогоднюю ночь дети должны спать.
      -- Я это знаю, но...
      -- Правда, мы добрались до тебя сами, а не на метле Феи, но это не оправдание. Ты ничего не должен знать об этом.
      -- Но я...
      Голубой прервал Желтого, который хотел было продолжать свою проповедь, и заметил:
      -- Но, в конце концов, что за беда, что он не спит? Это даже лучше: мы можем сразу же подружиться.
      -- Я тоже такого мнения, -- пропищал Красный, который был самый веселый из всех.
      -- Что касается меня, то я согласен с Желтым, -- сказал Зеленый, -- тем более что он мой двоюродный брат.
      Ах да, я же вам еще не рассказал историю этого родства. Это довольно сложная история. Зеленый был двоюродным братом Желтого и Голубого, Оранжевый -- двоюродным братом Желтого и Красного, Лиловый -- Красного и Голубого, и, кроме того, между ними было еще множество родственных связей, сложных, как и все родства на этой земле.
      -- Ну, хватит! -- примирительно воскликнул Франко. -- Вижу, что вы начинаете ссориться. А я-то думал, что цвета всегда живут в мире между собой.
      -- Ты ошибаешься, -- изрек Желтый. -- Разве ты никогда не слышал о контрастах в цветах? Однако ты еще не объяснил нам, почему ты не спишь.
      -- Просто потому, что сон никак не приходит.
      -- Это признак того, что ты был плохим мальчиком. Не могут спать только те дети, у которых совесть нечиста.
      -- Совесть у меня чиста, но пуст желудок, потому что мне нечего было есть на ужин.
      -- Видите! -- торжествующе воскликнул Голубой, -- я сразу же сказал, что он хороший мальчик.
      -- Наоборот, -- возразил Зеленый, -- раз его оставили без ужина, значит, он плохой мальчик.
      -- Нет, -- объявил Франко, -- это значит, что у нас в буфете пусто. Мама поскорее уложила меня спать, надеясь, что сон прогонит голод, а получилось наоборот: голод прогнал сон. Но я не жалуюсь: мне так интересно было видеть, как вы пролезали в замочную скважину. Вы знаете, я до сих пор еще ни разу не получал подарка от Феи. А вы для меня самый лучший подарок, который я только мог получить. Представьте себе, я хочу стать художником.
      Франко говорил так ласково, что Карандаши, подпрыгивая, приблизились к нему, довольные, что они пришлись по душе мальчику. Для типов вроде Желтого и Зеленого достаточно одного доброго слова, и они сразу же прекращают ссориться и становятся очень хорошими.
      -- Если хочешь стать художником, -- сказал Коричневый, самый спокойный из всех цветов, -- я советую тебе рисовать сцены из деревенской жизни. Можешь для этого использовать меня.
      -- А для меня все равно из какой жизни, -- произнес Голубой, -- на любой картине всегда найдется место для кусочка неба.
      -- Ребята! -- воскликнул Красный, которому всегда хотелось предложить что-нибудь новое. -- Зачем терять время на болтовню? У меня появилась идея.
      -- Слушаем!
      -- Раз уж Франко не спит, давайте развлекать его. Нарисуем для него что-нибудь?
      -- Чудесно! Что за хорошая мысль! -- обрадовался Франко. -- Посмотрите на столе: там должно лежать несколько листов чистой бумаги. Конечно, это не чудесные белые листы из альбома -- в эту бумагу лавочник заворачивал кофе, но я собираю ее для рисования.
      -- Начну я, -- торжественно произнес Черный.
      Он положил листок бумаги на ночной столик, стоявший рядом с кроватью Франке, и запрыгал по листу. На бумаге появился ствол и ветви дерева.
      Франко захлопал в ладоши, но Желтый наморщил нос (я не знаю точно, где у карандаша находится нос, но подтверждаю тот факт, что Желтый наморщил нос).
      -- Этот рисунок не по сезону, -- сказал он, -- всем известно, что зимой на ветвях нет листьев. В лучшем случае сохраняется несколько желтых листьев...
      -- А ты забыл про сосны и ели, которые никогда не теряют листву?
      -- У меня есть еще одна замечательная идея, -- объявил Голубой.
      Он взял листок, начертил на нем причудливую линию, и через несколько минут чудесная Голубая Корова, вежливо мыча и позвякивая висевшим на шее голубым колокольчиком, поднялась с листа и застучала копытцами по столику.
      -- Замечательно! -- воскликнул Франко. -- Если бы я тоже мог рисовать живые вещи. Мои рисунки остаются на бумаге и никогда не сходят с нее.
      -- Мууу! -- жалобно замычала Голубая Корова.
      -- Может быть, у нее накопилось много молока? -- сказал Франко. -- Когда коровы жалуются, их обязательно нужно доить. Но я не умею.
      На помощь пришел Коричневый, который был деревенским цветом и умел доить коров. Молоко Голубой Коровы было чудесного голубого цвета.
      -- Такого молока я никогда не видел, -- засмеялся Франко.
      -- Это Голубой виноват, -- ответил Желтый. -- Он все хотел сделать сам. Все ведь знают, что молоко бывает желтое.
      -- Желтое! Что ты там рассказываешь?
      -- Ах, довольно спорить, -- сказал Красный, -- теперь моя очередь.
      И он со скоростью балерины запрыгал по листу бумаги, распространяя вокруг невероятное веселье. Еще ничего не было готово, но можно было поручиться, что рисунок получится очень смешной.
      -- Готово! -- прыснув со смеху, объявил Красный.
      Знаете, что он нарисовал? Человечка, который какимто чудом не рассыпался, хотя и был весь сделан из отдельных кусков. Руки не соединялись с плечами, ноги с туловищем, нос с лицом, а голова с шеей.
      -- Да здравствует Человечек из кусочков! -- закричал Франко.
      Человек попытался подняться с листа и сразу же потерял одну ногу.
      Он нагнулся и с большим трудом поставил ее на место, но тут же у него отскочила рука.
      -- Я потерял руку! Где моя рука?
      Он опустился на колени в поисках, а голова тем временем скатилась с его плеч, как мячик. Голова катилась по полу, но не переставала кричать и жаловаться.
      -- На помощь! На помощь! Я не виноват, зачем вы хотите отрубить мне голову?
      У Франко от смеха на глазах выступили слезы.
      -- Не бойся! -- ободрял он, стараясь сложить кусочки вместе. -- Ну, вот, теперь все в порядке, покажи, как ты умеешь ходить.
      Это легко было сказать, но нелегко выполнить. Человечек из кусочков не успел сделать и двух шагов, как потерял половину левой и правую руку. Бедняжка зашатался и рухнул на землю.
      Каждый из Карандашей что-то рисовал. Фигурки, как только их кончали рисовать, поднимались с бумаги и с любопытством оглядывались по сторонам. Голубой нарисовал лодочку с моряком. Моряк принял молоко Голубой Коровы за море и принялся плавать в нем.
      Внезапно послышался чей-то голосок:
      -- Эй! Эй вы!
      -- Кто это? -- спросил Желтый, который знал все обязанности, включая обязанности часового.
      -- Э-э-э, не поднимай такой шум, дружище! Я бедная голодная Мышь и думаю, что кому-то из вас придется пожертвовать собой, чтобы я могла поужинать. Мне всегда нравились карандаши, простые или цветные -- все равно.
      Карандаши поспешно столпились около Франко, который поднял руку, чтобы защитить их.
      -- Синьора Мышь, если вы думаете утолить голод за счет моих друзей, то предупреждаю вас, вы ошиблись адресом.
      -- В этом доме невозможно жить, -- проворчала Мышь, оскалив зубы. -- Нет ни корки сыра, ни яйца, ни бутылки масла, чтобы я могла окунуть хвост и облизать его, ни мешка с мукой или зерном, чтобы я могла прогрызть его. За последнюю неделю я потеряла половину веса.
      -- Мне очень жаль, -- ответил Франко, -- но я тоже лег спать без ужина, и это не в первый раз. Ничем не могу помочь тебе: мои Карандаши не для твоих зубов.
      -- Прикажи им, пусть они хоть нарисуют для меня чтонибудь съедобное! -- взмолилась Мышь. -- Я видела, какие они чудесные мастера.
      -- Против этого я ничего не имею.
      -- Об этом позабочусь я, -- предложил Желтый.
      И в одно мгновение он нарисовал ломтик сыра с дырочками и слезою, который вызвал бы аппетит даже у индийского факира.
      -- Большое спасибо! -- воскликнула Мышь, облизывая усы.
      Никто даже не успел заметить, как сыр исчез в ее пасти.
      -- Чудо что за аппетит, -- сказал Красный. -- Но подожди, сейчас я тебя накормлю.
      Он взял чистый лист и нарисовал на нем круг.
      -- Это, наверно, голландский сыр, -- сказала Мышь. -- Однажды я наелась его вволю. У него была такая же красная корочка.
      -- Подожди, я еще не закончил.
      Красный нарисовал рядом с первым кругом кружок поменьше и некоторое время выводил какие-то странные палочки и закорючки.
      -- Странно, -- заметила Мышь, -- никогда не видела голландского сыра с такими большими дырками. Над этим сыром, наверно, потрудилась целая мышиная семья. А теперь отойдите, пожалуйста, в сторону.
      -- И-и, какая спешка, -- усмехнулся Красный, -- да я еще только начал. Я хочу приготовить такое блюдо, что ты запомнишь его на всю жизнь.
      И, продолжая рисовать, приделал к своей странной фигуре какое-то подобие хвоста, которое Мышь приняла за сосиску.
      -- Сосиска? Это неплохая идея. Даже не помню, когда я ела ее в последний раз. А может быть, и совсем не ела, а просто представляю ее себе по рассказам моего отца, который жил в лавке одного колбасника. Но теперь отойдите, пожалуйста, в сторону и позвольте мне отведать этот чудесный сыр, а то как бы мне не захлебнуться слюной.
      -- Одну минуточку, -- сказал Красный и коснулся листа бумаги.
      Мышь беспокойно смотрела на ожившую фигуру, которая лениво поднималась с бумаги.
      -- Но ведь это... Что за шутки?.. Ай, на помощь! Мама!
      И Мышь бросилась прочь с такой быстротой, что потеряла хвост. Красный весело рассмеялся. Что же он нарисовал? Огромного Кота, друзья мои. Красного Кота, который облизал усы и сразу же принялся точить когти. К счастью для Мыши, Кот был немного ленив и слишком долго раскачивался, иначе не сдобровать бы ей.
      Кот нежно замурлыкал и стал тереться о руку Франко, чтобы тот приласкал его.
      Для Франко это была незабываемая ночь. Карандаши по очереди показывали ему свое искусство. Например, они нарисовали столько флажков, что разукрасили комнату, как в день национального праздника.
      Они нарисовали трехцветный флаг, красный флаг, немного поспорили, потому что каждый хотел, чтобы его флаг был самый лучший, потом помирились, и все вместе нарисовали шестицветный флаг.
      -- Ну вот, на флаге есть цвет каждого из нас: никому не обидно. Теперь-то уж мы не будем ссориться.
      Затем Черного осенила блестящая идея, так не соответствующая его отнюдь не блестящему виду. Но так уж случилось, и я должен рассказать вам об этом.
      Черный нарисовал телефон, маленький, как игрушечный, но совсем настоящий: с трубкой, с диском для номеров, с проводами и со звонком, который сразу же зазвонил.
      -- Отвечай скорее, -- сказал Черный.
      -- Но я не знаю, как это делать, я никогда в жизни не разговаривал по телефону, -- ответил Франко.
      -- Смелее, ты должен сказать "алло" и слушать.
      Франко взял трубку, приложил ее к уху и сказал:
      -- Алло!
      -- Алло! -- ответил бас, выходящий, казалось, из глубокого подземелья. -- Кто говорит?
      -- Я, Франко. А вы кто?
      -- Я телефонный Маг. Могу сделать так, что ты будешь говорить с кем угодно.
      -- Так поздно? В это время люди спят, и, если я разбужу их, чтобы только поболтать, кто знает, какие проклятия ПОСЫПАЮТСЯ на мою голову.
      -- Не все спят, Франко. Вот ты, например, не спишь...
      -- Но я не сплю, потому что не поужинал.
      -- Думаешь, ты один такой? Вот поговори-ка...
      -- Алло! -- произнес дрожащий голос.
      -- Кто говорит? Я, Франко.
      -- Доброй ночи, Франко. А я старушка, живу на последнем этаже.
      -- А почему ты не спишь, бабушка?
      -- Мальчик мой, старики спят мало. Кроме того, сказать тебе по правде, пошла я сегодня посмотреть, нет ли у меня в шкафу чего-нибудь съедобного... Ты же знаешь, у стариков мало денег...
      -- Нашли вы что-нибудь?
      -- Что ты! Там лежала когда-то корочка сыра, но ее, очевидно, съел кот. Мне ничего не оставалось делать, как снова лечь в постель.
      -- А если вы не заснете?
      -- Что же делать!.. У меня есть о чем подумать. Я вспоминаю о моих сыновьях, которые бродят по миру в поисках работы. Может быть, кто-нибудь разбогатеет или же заработает столько, что сможет прислать мне много денег... Не так ли?
      -- От всей души желаю вам этого, бабушка.
      -- Спасибо, Франко! Спокойной ночи!
      -- Спокойной ночи, бабушка!
      Франко положил трубку, но сейчас же раздался звонок.
      -- Алло! Ну как, поговорил?
      Это звонил телефонный Маг.
      -- Да. Мне так жаль эту бедную старушку!
      -- Поговори сейчас еще с одним человеком.
      -- Алло! Кто говорит?
      -- Франко.
      -- А, Франко! Я не знаю тебя, но это неважно. Я все равно не сплю.
      -- У вас какая-нибудь неприятность?
      -- Нет, никаких неприятностей. Я студент, и мне некогда огорчаться, мне нужно учить уроки.
      -- Значит, вы не спите, потому что занимаетесь?
      -- Сказать тебе по правде, я не занимался. Открытая книга лежит передо мной на подушке, но я даже не различаю слов, они прыгают у меня перед глазами, как балерины. Это все ужин виноват.
      -- Вы неважно поели.
      -- Я совсем не ел. Пять минут тому назад я встал и пошел в столовую к моей хозяйке. Ты лучше не говори мне, что красть плохо, я это сам знаю. Но мне так хотелось хоть что-нибудь пожевать: кусок хлеба, яблоко -- что угодно. Свет в кухне я не зажигал, чтобы не разбудить хозяйку, тем более что я на память знаю, где мебель стоит. На цыпочках я подошел к буфету, открыл дверцу, осторожно, чтобы ничего не опрокинуть, протянул руку... Палец попал во что-то мягкое. Что это такое? На ощупь мне показалось, что это мармелад. Я сунул палец в рот. Знаешь, что это было? Томат, томат из помидоров. Я съел полбанки этого томата и сейчас умираю от жажды.
      -- Я не люблю томат из помидоров, -- сказал Франко.
      -- Дорогой дружище, я сам его не люблю! Меня просто тошнит от томата! Но ведь больше ничего не было. А теперь до свидания. Звони мне завтра ночью, если не будешь спать. Мы поболтаем немножко.
      Франко еще некоторое время говорил по телефону. Сколько людей не могло спать! Больные, которым даже ночью боль не давала отдохнуть. Мальчики вроде него, которые легли спать без ужина. Старики, которых одолевали грустные мысли, а всем известно, что грустные мысли прогоняют сон. Были еще люди, которые работали по ночам: рабочие у доменных печей и на электростанциях, ночные сторожа, пекари, пекущие хлеб ночью, чтобы он был свежим к утру.
      "А ведь ночью город кажется вымершим", -- думал Франко.
      Карандаши прицепились к телефонному проводу, чтобы подслушать разговоры, но вскоре утомились и заснули.
      Франко осторожно, боясь разбудить, собрал их в коробку, закрыл ее и положил под подушку, чтобы коробку не отыскала Мышь, если она отважится выйти из своей норы.
      Нарисованные Карандашами фигурки одна за другой вернулись на свои листы, и в комнате стало тихо. Франко выключил свет и некоторое время лежал с открытыми глазами. Он ничего не видел, но ему казалось, что комната полна народу. Здесь были все те, с кем он разговаривал по телефону, и они пришли, думал Франко, чтобы составить ему компанию.
      Наконец, он заснул и спал спокойно до самого утра.
      Его мама встала пораньше, чтобы приготовить на кухне ячменный кофе (настоящий кофе стоит так дорого!). Она прошла через комнату Франко и увидела на столике листы бумаги с чудесными рисунками. Мама нежно посмотрела на сына и улыбнулась.
      "Мой мальчик станет художником, -- подумала она про себя. -- Пойду на любые жертвы, лишь бы он у меня учился. Грех погибнуть такому таланту!"
      Она ласково провела рукой по взлохмаченным волосам сына, который шевельнулся во сне, и прошла на кухню.
      Мне жаль, что я не могу рассказать вам историю Франко. Будет ли он художником, или ему придется делать работу, которая ему не нравится, лишь бы только зарабатывать себе на жизнь?
      Кто знает!.. Не все делают то, что хотят. Я знал одного дворника, который хотел стать музыкантом.
      -- Мне так хотелось бы научиться играть на скрипке, -- рассказывал он мне. -- А на самом деле вот какой инструмент приходится держать в руках...
      И он показал мне свою метлу.
      Пожелаем счастья и успехов Франко и проследим за приключениями Голубой Стрелы.
Глава XIX. БУДКА N 27


      Голубая Стрела мчалась сквозь тьму по последнему адресу. Машинист, Начальник Поезда и Начальник Станции собрались на паровозе. Все вагоны поезда были пусты.
      Снег наконец перестал. Холодный ветер разогнал облака, и на огромном небе, как в черном зеркале, засверкали звезды.
      Но блеск их становился все более тусклым: близился рассвет. Первые трамваи уже вышли из парка и медленно двинулись по покрытым снегом рельсам. Машинисту приходилось внимательно смотреть по сторонам, чтобы какоенибудь из огромных чудовищ не раздавило поезд.
      -- Самая безопасная дорога, -- сказал Начальник Поезда, -- это тротуар.
      -- Но это будет нарушением правил, -- возразил Начальник Станции. -- Никогда ни один уважающий себя паровоз не поднимется на тротуар.
      -- Мы можем ехать между двумя рельсами, -- сказал Машинист. -- Я высчитал, что трамвай пройдет над нами и не заденет нас.
      Трамвай проходил над Голубой Стрелой, даже не касаясь ее. Трем железнодорожникам вагоны казались огромными грохочущими тоннелями, которые двигались. Сначала экипаж Голубой Стрелы немножко волновался, но затем все привыкли и успокоились.
      Дом Роберто, последнего мальчика, который остался без подарков, находился за городом, в поле. Так, по крайней мере, было написано в списке. А сейчас посмотрим, правду ли говорит список.
      Машинист, Начальник Поезда и Начальник Станции не поверили своим глазам. Список привел их прямехонько к настоящей железной дороге.
      В окошке маленькой будки горел свет. Обходчик не спал. Он выходил к каждому проходящему поезду, сигналил ему, покачивая своим фонарем, потом отряхивал от снега ноги и скрывался в будке. Перед будкой, вправо и влево, как две стальные змеи вытянулись бесконечные рельсы.
      Что это были за рельсы! Железнодорожники Голубой Стрелы даже во сне таких не видали. А поезда? Земля начинала дрожать, когда их еще не было видно. Потом, как ураган, нарастал, приближался страшный грохот, приходилось затыкать уши, чтобы не оглохнуть. Три наших маленьких железнодорожника боялись за свои головы, которые, казалось, готовы были лопнуть от шума.
      И вот появлялся поезд, огромный, как город на колесах. Вагоны были величиной с дом, с сотнями освещенных окошек. Когда поезд проходил, три наших героя долго не могли прийти в себя. Хотя они плотно закрывали уши, грохот наполнял их головы и не хотел выходить оттуда. Им приходилось трясти головой и совать палец в уши, как делают пловцы, когда хотят, чтобы из ушей вытекла вода. И тогда они снова могли слышать.
      -- Что вы скажете?! -- воскликнул Начальник Поезда, глаза которого сверкали от страха и восторга. -- Вот это поезд!
      -- Да! -- кричал Машинист. -- Никогда в жизни не видел такой красоты!
      -- Ребята, нам подвезло! -- кричал в свою очередь Начальник Станции. -- Роберто, наверно, сын стрелочника. Мы будем жить здесь и ежедневно видеть сотни поездов!
      -- Ну что ж, войдем? -- спросил Машинист, приготовившись запустить мотор.
      -- Давайте немного подождем, -- предложил Начальник Станции. -- Может быть, пройдет еще один поезд.
      Недалеко от будки возвышался плетень. Они укрыли за ним Голубую Стрелу, а сами присели на ветку какого-то кустарника в ожидании проходящего поезда.
      Не прошло и нескольких минут, как волной пронесся глухой шум, загрохотал сильнее грома и вдруг так же внезапно смолк.
      -- Это не поезд! -- воскликнул Начальник Станции.
      Дверь будки отворилась, на пороге появился обходчик. Он поднял фонарь на уровень лица и огляделся. Похоже было, что он чем-то встревожен.
      -- Роберто! -- позвал он. -- Роберто!
      В окошке показалось заспанное лицо мальчугана.
      -- Одевайся скорее, наверно, что-то случилось. Это, может быть, обвал или оползень.
      -- Иду! -- поспешно ответил мальчик.
      Окно затворилось с сухим стуком. Через мгновение появился Роберто. Он одевался на ходу. В его руке раскачивался такой же фонарь, как у отца.
      -- Возьми один из флажков, -- приказал отец, -- и пойди осмотри рельсы слева, а я погляжу с другой стороны. Если заметишь что-нибудь на рельсах, беги скорее ко мне. Осталось десять минут до прихода скорого.
      Отец побежал направо. Роберто схватил красный флажок, стоявший у двери, и побежал в противоположную сторону. Ноги его по колено проваливались в снег, но он не замечал этого.
      -- Скорее, скорее! -- шептал мальчик. -- Через десять минут пройдет скорый. Вдруг произойдет крушение?
      Через сотню метров он наткнулся на огромную кучу снега и камней, рухнувших с холма на рельсы. Если поезд наткнется на обвал, непременно произойдет крушение. Роберто почувствовал, как у него задрожали ноги. Ведь ему было всего одиннадцать лет. Ему показалось, что он слышит вдали шум приближающегося поезда. Он представил себе, как стальное чудовище наткнется на эти камни и вагоны полетят кувырком; ему казалось, что он уже слышит стоны раненых из-под дымящихся обломков вагонов.
      Роберто вздрогнул, повернулся и побежал к будке, бессвязно выкрикивая какие-то слова. Вдруг он поскользнулся и упал в снег, быстро вскочил, снова упал и сильно ударился коленом об рельс. Он попытался подняться, но не смог.
      Тогда мальчик изо всех сил принялся звать отца. Но отец не слышал его: с той стороны с нарастающим грохотом приближался скорый.
      Силы покинули Роберто. Поезд мчался уже в двухстах метрах от него. Он поднялся из последних сил и, стиснув зубы от нестерпимой боли, отчаянно замахал красным флажком, который не выронил при падении.
      -- Стой! Стой! -- кричал он.
      Грохот поезда заглушал его голос. Паровоз мчался вперед на полной скорости, его сверкающие фары надвигались все ближе и ближе. Вот он уже в ста метрах от Роберто, в пятидесяти...
      Внезапно заскрипели тормоза, поезд резко замедлил ход и остановился в двух шагах от Роберто.
      Машинист соскочил с паровоза и бросился навстречу мальчику.
      -- В чем дело? Что случилось?
      -- Обвал, -- прошептал Робертом -- там обвал... -- И потерял сознание. Ему казалось, что он погрузился в мягкий снег, который был почему-то мокрым и горячим. Больше он ничего не слышал
      Через некоторое время мальчик очнулся в своей кроватке.
      -- Обвал, -- прошептал он, -- обвал...
      -- Тише, тише, -- ласково прошептал незнакомый голос. -- Опасности нет.
      Роберто с трудом открыл глаза.
      Комната была полна народу. Какой-то синьор в золотых очках склонился над ним и щупал пульс. Это был доктор, ехавший в скором поезде, его позвали на помощь мальчику.
      -- Папа, -- едва слышно прошептал Роберто.
      -- Я здесь, мой мальчик.
      Собравшиеся в комнате люди, затаив дыхание, следили за мальчиком. Когда он очнулся, все облегченно вздохнули и разом заговорили.
      -- Какой молодец, -- говорили они, -- ты спас жизнь сотням людей.
      -- Если бы не ты, весь состав полетел бы под откос. Ты храбрый мальчуган, -- гладя Роберто по голове, произнес какой-то железнодорожник.
      Это был Начальник Поезда. Роберто улыбнулся ему, но сразу же поморщился: он почувствовал резкую боль в коленке.
      -- Тебе больно? -- спросил доктор. -- Ничего, все быстро заживет. А если бы ты потерял сознание минутой раньше, произошло бы крушение. Ты крепкий храбрый мальчуган.
      Роберто больше не чувствовал боли, так ему было приятно это слышать.
      Через два часа путь расчистили, и поезд отправился дальше.
      Роберто и его отец остались одни.
      И только тогда они заметили, что в комнате находится еще кто-то. Кто-то или что-то? Это была Голубая Стрела, которая в царившей суматохе незаметно пробралась в комнату. Экипаж Голубой Стрелы с волнением следил за всем случившимся. Они заняли свои места, серьезные и молчаливые, как и подобает настоящим железнодорожникам, но сердца их были полны нежности и любви к мальчику, спасшему поезд.
      -- Посмотри! -- воскликнул отец. -- Что это?
      -- Это электрический поезд, папа! Электрический поезд! Какой он чудесный! Я не говорил тебе, но мне так хотелось иметь его. Посмотри, какой он красивый. А на платформах нагружены рельсы... Могу спорить, что, если проложить их, они опояшут всю комнату!
      -- Но это не я купил его, -- смущенно сказал отец, -- я вижу этот поезд впервые в жизни...
      Роберто недоверчиво посмотрел на него.
      -- Ладно, папа, не разыгрывай меня... Ты хотел подарить мне его утром на Новый год, но я встал раньше и увидел его. Правда? Так ведь?
      -- Нет, нет, маленький, уверяю тебя, что ты ошибаешься. Знаешь, что мне пришло в голову: наверно, ктонибудь из пассажиров скорого поезда вез его в подарок своим детям и решил его оставить тебе, потому что ты уже сделал самый лучший подарок его ребятам: спас жизнь их папы. Конечно, это так и было. Видишь, какой прекрасный поезд? Я никогда не смог бы купить тебе такой...
      Роберто улыбнулся.
      -- Пусть будет так, -- сказал он. -- Предположим, что этот поезд оставил мне какой-то синьор, ехавший на скором.
      Машинист, Начальник Поезда и Начальник Станции Голубой Стрелы слышали весь этот разговор и знали, что в действительности было совсем не так. Но они скорее дали бы отрезать себе язык, чем открыли бы свою тайну. У каждого есть своя гордость, не так ли? А впрочем, разве кто-нибудь слышал, чтобы Машинист, Начальник Поезда и Начальник Станции игрушечного поезда могли разговаривать? Одно дело -- в сказках, и совсем другое -- в настоящей жизни. Голубая Стрела еще несколько страниц назад находилась в сказке. Сейчас же она вошла в настоящий дом, где настоящий мальчик совершил настоящий подвиг. Три маленьких игрушечных железнодорожника теперь знают, что недаром проделали они такой путь и приехали к Роберто, в маленькую будку около самой линии железной дороги. Ручаюсь, что, если бы им пришлось повторить весь этот путь и пережить снова все их опасные приключения, они не колебались бы ни минуты.
      Роберто нежно погладил замечательную игрушку, и ему показалось, что она дрожит у него под рукой, но потом он подумал: "Какой я глупый! Это дрожит моя рука".
Глава XX. ФРАНЧЕСКО ЕДЕТ В КОЛЯСКЕ


      Где же мы оставили других героев нашей истории?
      Кнопка, бедный, верный щенок, все еще лежал на пороге пустого дома, откуда исчез Франческо. Было холодно, хотя снег уже перестал падать. Хвост у Кнопки замерз и стал как сосулька, но он не уходил со своего поста.
      А Франческо? Франческо все еще сидел на скамейке в коридоре полицейского участка.
      Неважная подушка -- кирпичная стена! Но Франческо все-таки уснул, да так крепко, что ничего не видел во сне.
      Бедная старушка Фея все еще разносила подарки. Руки у нее замерзли, но она не могла, конечно, оставить свою работу. Старая служанка была с ней: в полночь Фея па минутку вернулась домой выпить чашку кофе и нашла там верную Терезу.
      Кто знает, может быть, мы еще встретимся с ними, прежде чем кончится наша история. А сейчас давайте отыщем ночного сторожа. Того самого сторожа, который подобрал и починил Канарейку.
      Клетка с Канарейкой висела на руле его велосипеда, и, когда ему нужно было поворачивать, вместо резкого звонка раздавалась нежная трель Канарейки. Но вот сторож остановился и прислонил велосипед к стене магазинчика Феи, а сам стал ходить взад-вперед, топая ногами, чтобы согреться. Нам ничего не остается делать, как влезть в его голову и посмотреть, что он думает.
      "Надеюсь, что синьора скоро придет, -- думал ночной сторож, -- а то у меня отмерзнут ноги".
      Итак, ночной сторож ожидал Фею. Может быть, он хотел вернуть ей Канарейку? Нет, нет, дело касалось не Канарейки, а Франческо.
      Видите ли, ночной сторож был знаком с Франческо. Много раз он встречал его, когда мальчик возвращался со своей работы из кинотеатра, и немного провожал его домой.
      -- Почему ты не едешь на трамвае? -- спрашивал ночной сторож.
      -- Потому, что это очень дорого, -- отвечал Франческо.
      -- Да-а, -- соглашался сторож, почесывая затылок.
      -- Мне нужно приносить домой все деньги, которые я зарабатываю. Их и так очень мало...
      -- Да-а, -- бормотал ночной сторож. -- Невесело работать в твои годы, не так ли?
      -- Я не жалуюсь, -- отвечал Франческо, -- я даже доволен этим. Ведь я уже работаю, как большой. Правда, у меня нет времени поиграть, да и игрушек у меня нет и никогда не было...
      -- Конечно, -- говорил ночной сторож, -- конечно.
      Мальчик болтал, мужчина слушал. Он любил этого мальчика, который уже работал, как взрослый, и один ночью ходил пешком через весь город, зажав в кулачке свой жалкий заработок.
      Ночной сторож видел, как арестовали воров, и, к своему удивлению, увидел среди них Франческо, на которого тоже надели наручники и, как преступника, отвезли в полицию.
      "Я не верю этому, -- сразу же подумал ночной сторож, -- этот мальчик не может быть вором. Я знаю его, как своего сына".
      Он побежал в полицию, но его выгнали оттуда.
      -- Думай о своей работе, -- сказали ему полицейские, -- а о ворах позаботимся мы. Иди-ка лучше сторожить, не то, пока ты болтаешь тут, воры успеют ограбить все магазины города. Этот мальчик твой родственник?
      -- Нет, он мне не родственник, но...
      -- Тогда не мешай. Мы сами разберемся. Знаем мы этих воришек!
      Огорченный ночной сторож вернулся к своей работе. Внезапно ему пришла в голову мысль, что в этом деле может помочь хозяйка магазина.
      "Синьора, -- скажет он ей, -- в полиции меня не хотят слушать. В самую новогоднюю ночь бедного мальчика бросили в тюрьму как вора. Почему бы вам не пойти вместе со мной в полицию и не освободить его? Достаточно будет, если вы скажете, что ничего не украдено, что знаете этого мальчика. Сделайте что-нибудь для него. Может быть, с вами полиция согласится".
      Погруженный в свои мысли, сторож не заметил Феи и ее служанки, которые верхом на метле свернули в ворота и через окошко проникли в магазин. На мгновение из-под шторы показался свет, и сторож понял, что внутри кто-то есть.
      Он подошел поближе и постучал.
      -- Кто там? -- спросил голос служанки. -- Что вы хотите в такое время?
      -- Я ночной сторож, мне нужно поговорить с вами по неотложному делу.
      -- Сейчас мы ложимся спать. Приходите попозже.
      -- Но я вам говорю, что дело срочное.
      -- Когда хочется спать, самое срочное дело -- это лечь в кровать.
      Послышался другой голос -- голос Феи, который что-то спрашивал.
      -- Ничего, синьора баронесса, это всего-навсего сторож.
      "Наверно, это хозяйка", -- подумал сторож и позвал:
      -- Синьора баронесса! Синьора баронесса!
      Услышав слово "баронесса". Фея смягчилась.
      -- Одну минутку! Сейчас я прикажу поднять штору. Входите, пожалуйста. Чем я могу быть вам полезна?
      В двух словах сторож рассказал ей о случившемся. Фея без труда вспомнила Франческо.
      -- Я помню этого мальчика, -- сказала она. -- Он бедняк и, к сожалению, не числится в списках моих клиентов. Я никогда не могла ничего подарить ему. И мне было очень жаль мальчика, уверяю вас. Мне хотелось бы, чтобы все дети были довольны. Я очень устала, но я пойду с вами в полицию. Вы довольны?
      Через десять минут Фея и ночной сторож предстали перед дежурным полицейским.
      -- Мы хотим поговорить с начальником, -- сказала Фея.
      -- В такое время? Да вы еще не проснулись, что ли? Начальник придет в девять часов.
      -- Позовите его сейчас же!
      -- Позвать его? Да вы с ума сошли!
      Фея разошлась:
      -- Я сошла с ума? Думай, что говоришь! К твоему сведению, я почти баронесса. И если ты немедленно не вызовешь начальника, будешь раскаиваться в этом всю свою жизнь!
      Словом, она совсем запугала дежурного. Бедняга вызвал начальника, бросая грозные взгляды на сторожа, который исподтишка потирал руки от удовольствия.
      Приехал заспанный начальник. Фея и его отругала.
      Что за темперамент, друзья мои! Эта сердитая старушка умела держать людей в руках!
      -- Хорош начальник! Почему вы позволяете держать целую ночь под арестом бедного мальчика?
      -- Но я никого не держу. Он остался здесь в ожидании допроса.
      -- А, так?! Ну что ж, допрашивайте его. И быстрее, у меня дома уже вскипел кофе.
      Полицейский разбудил Франческо. Мальчик едва стоял на ногах от усталости. Холодок пробежал по его спине, когда он узнал Фею.
      Конечно, она пришла обвинять его! Ведь она столько раз видела его у своего магазина. Может быть, Фея думает, что это он подготовил налет на ее магазин.
      -- Синьора, я ничего не взял, -- прошептал мальчик, -- это я поднял тревогу и позвал полицейских.
      -- Именно так и было, -- энергично сказала Фея, -- а теперь, когда все выяснилось, пойдем.
      -- Минутку, -- всполошился начальник, -- откуда вы знаете, что дело было именно так? Этот мальчик мог солгать! Мы захватили его в компании двух опасных воров.
      -- Солгать? Неужели я стала так стара, что не могу понять, когда мальчик врет, а когда говорит правду? Этот мальчик спас мой магазин, а вы посадили его в тюрьму, вместо того чтобы наградить. Где же справедливость? Но я сама позабочусь о том, чтобы отблагодарить его. Пойдем!
      Начальник развел руками. С этой грозной старушкой ничего нельзя было сделать. Она взяла Франческо за руку, бросила сердитый взгляд на полицейских и направилась к двери. Часовые отдали ей честь, как генералу, и уверяю вас, что в этот момент походка Феи была более величественна, чем походка самых великих генералов истории.
      Ночной сторож от радости не рассчитал разбега и, вместо того чтобы прыгнуть в седло велосипеда, перемахнул через него и свалился в снег.
      -- Не ушиблись? -- спросила Фея.
      -- Чепуха, я чертовски рад за мальчика! -- ответил сторож.
      Он дружески попрощался с Франческо, поцеловал ручку Фее и удалился.
      -- Симпатичный парень, -- заметила Фея, смотря на руку, которую он поцеловал. -- Знает, как вести себя с настоящей синьорой.
      Другой рукой она держала вспотевшую от волнения руку Франческо.
      Фея была не такая уж плохая: это она освободила его, а сейчас держала за руку и вела по темному городу, как старая храбрая бабушка.
      Служанка не поверила своим глазам, когда увидела их обоих. Она сразу же приготовила третью чашку кофе и вынула из шкафа стеклянную вазу со старыми засохшими пирожными. Пирожные были крепкие, как цемент, но зубы Франческо были еще крепче; он жевал до тех пор, пока ваза не опустела.
      -- Смотрю я, как ты перемалываешь эти пирожные, и завидую. Мне бы такие крепкие зубы, -- проговорила Фея.
      Франческо, улыбаясь, смотрел на нее. Потом он встал:
      -- Мне нужно вернуться домой, а то мама уже, наверно, беспокоится.
      Фея почесала за ухом.
      -- Я хотела подарить тебе что-нибудь, -- сказала она. -- Но в эту ночь я опустошила весь магазин, в нем остались одни только мыши. Я знаю, тебе нравится этот чудесный электрический поезд Голубая Стрела, но я не знаю, куда он делся.
      -- Неважно, -- улыбаясь, ответил Франческо. -- Тем более что у меня даже нет времени играть. Вы же знаете, мне приходится работать. В полдень я продаю газеты, а вечером продаю карамели в кинотеатре.
      -- Послушай, -- сказала вдруг Фея, которую осенила какая-то идея. -- Я уже давно собираюсь взять себе в магазин приказчика. Он должен содержать в порядке игрушки, следить за почтой, подсчитывать выручку. По правде сказать, я стала хуже видеть и уже не могу работать так, как раньше. Хочешь быть моим приказчиком?
      Франческо затаил дыхание от радости.
      -- Быть приказчиком Феи! -- воскликнул он.
      -- Приказчиком магазина, конечно. Не думай, что я пошлю тебя разносить на метле подарки клиентам.
      Франческо осмотрелся вокруг. Каким красивым казался ему сейчас магазин, пусть даже с пустой витриной и со шкафами, заваленными бумагой!
      -- На этой работе не обморозишь руки, -- весело проговорил он, показывая распухшие от мороза пальцы. -- А газеты я лучше буду читать, чем продавать.
      -- Значит, договорились, -- сказала Фея. -- Завтра приступишь к работе.
      Франческо поблагодарил и попрощался с ней. Он вежливо раскланялся и со служанкой, которая немножко ревновала его к хозяйке. Но она не могла долго злиться на мальчика, который так доверчиво смотрел на нее, и улыбнулась ему на прощание.
      -- Подожди-ка, -- сказала Фея. -- Я вызову тебе коляску. Теперь ты у меня на службе, и я не хочу, чтобы ты простудился.
      Коляску! До этого дня Франческо несколько раз ездил на коляске, прицепившись сзади, где обычно шалуны прячутся от кучера и его кнута. Теперь же он забрался на кожаное сиденье, кучер покрыл ему ноги чудесным желтым ковриком, влез на козлы и щелкнул кнутом.
      Лошадь тронулась мелкой рысцой.
      "Как жаль, что никого нет на улице, -- думал Франческо, глядя на небо, которое только еще начинало чутьчуть светлеть. -- Никто не увидит меня в коляске. Но когда я приеду домой, то, прежде чем слезть, позову маму. Она и братья подбегут к окну, и в это время я сойду с коляски. Вот вытаращат они глаза!"
      Его веки становились все тяжелее и тяжелее. Потом они сомкнулись, и он крепко заснул, убаюканный мягким покачиванием коляски, плавно катившейся по снегу. Дневной свет вывел Кнопку из оцепенения.
      "Пока я еще двигаюсь, -- подумал он, -- незачем умирать от холода на пороге необитаемого дома. Я слышал о собаках, которые умирают на могиле своего хозяина, но у меня еще нет хозяина, а этот дом не могила. Разомну-ка я немного ноги".
      Он попробовал завилять хвостом, но это ему удалось с трудом, так как хвост совсем замерз. Затем он сунул нос в снег (от этого, он слыхал, согревается кончик носа). Потом Кнопка стряхнул снег со спины и отправился в путь. Куда? Неважно. Не всегда собаки знают, куда они идут. А это ведь настоящие собаки, так что же вы хотите от игрушечного щенка?
      Кнопка бродил по городу, увертываясь от бесчисленных трамваев и проваливаясь в лужи.
      Один раз в витрине он увидел свое отражение.
      "Странно, -- подумал он, -- по-моему, я стал больше. Очень странно: за целый год в витрине Феи я не вырос ни на сантиметр".
      Он прошел мимо бронзового Памятника патриота на лошади и окликнул его. Памятник не шевельнулся и не ответил.
      Выпало много снегу, и борода патриота стала совсем белой, а лошадь покрылась холодным белым покрывалом. Кнопка несколько минут смотрел на него. Затем вздохнул и побежал прочь, потому что большой ком снега сорвался с гривы лошади и устроил щенку хороший душ, в котором он совсем не нуждался.
      Внезапно раздался звонок. Кнопка обернулся и увидел ехавшего на велосипеде приказчика с большой корзиной за плечами. Щенок скрылся в подъезде и подождал, пока тот проедет. Он не очень доверял людям. В конце концов это был дикий пес, почти волк.
      Правда, волк не лесной, а витринный.
      Кнопку тяготило одиночество. Он так хотел бы поболтать с кем-нибудь. Разве можно жить без друзей, товарищей? Он попробовал поговорить сам с собой. Пристроился около лужи и стал разговаривать со своим отражением.
      -- Куда ты идешь, бедный, маленький, заблудившийся и замерзший щенок? -- спросил он.
      -- Куда ты идешь, бедный, маленький, заблудившийся и замерзший щенок? -- ответила ему лужа.
      -- Что ты повторяешь мои слова, как попугай?
      -- Что ты повторяешь мои слова, как попугай? -- ответило отражение.
      -- Дурак! -- разозлился Кнопка.
      -- Дурак! -- ответило ему отражение.
      Видите, как плохо быть одиноким? Вас сразу обзывают разными нехорошими словами.
      Сейчас Кнопка отдал бы половину хвоста, лишь бы найти товарищей. Он попробовал побежать за приказчиком, проехавшим на велосипеде, но тот уже уехал слишком далеко, и Кнопка, высунув язык от быстрого бега, вскоре отстал и потерял его из виду. Но вот из боковой улицы выехал другой велосипедист. Кнопка радостно бросился ему навстречу. От неожиданности велосипедист потерял равновесие и свалился в канаву, заваленную снегом.
      -- Паршивый щенок! -- закричал он, слепил снежок и бросил им в щенка.
      Снежок попал Кнопке прямо в глаз, и бедняжка с воем побежал прочь. Какой успех! Чуть было не подружился с велосипедистом!
      Он присел у какого-то дерева и стал лечить глаз, из которого непрерывно текли слезы. Глаз невыносимо болел. Кнопка согласился бы вырвать глаз, только бы не чувствовать этой боли.
      Рассвело. Небо уже не казалось таким низким и черным, оно стало серым и поднялось высоко над крышами.
      "Будь сейчас луна, я смог бы повыть и полаять бы на нее, как делают другие собаки, -- подумал Кнопка. И тут же возразил себе: -- Другие собаки, но не ты, неумеющий лаять ".
      Над этим вопросом Кнопка размышлял долго. Почему он не умеет лаять? Может быть, он еще маленький? Может быть, он мало упражнялся?
      И вот он стал учиться лаять. Раздались жалкие и пронзительные вопли, от которых прослезились бы камни. Но у камней нет ушей, а у горожан есть. Одно, два, три окна распахнулись над головой Кнопки.
      Несколько тазов холодной воды окатило Кнопку с ног до головы. С жалобным воплем он убежал прочь.
      "Хороший результат! -- думал Кнопка вне себя от отчаяния и смущения. -- Еще один такой душ, и я перейду в другой мир, так и не научившись лаять".
      Бедняга совсем отчаялся: "Лучше бы я пошел с моими товарищами. Теперь они сидят в теплой комнате. Скоро проснутся дети и так обрадуются им! А чего я достиг своей преданностью Франческо? Щенок не должен позволять себе роскошь думать. Что мне теперь делать? Куда идти? Мне ничего не остается, как умереть".
      Решив умереть, он растянулся на трамвайной линии. Первые трамваи уже счистили снег со стальных рельсов, и они отливали голубым светом в бледных лучах восходящего солнца. Но вот рельсы слегка задрожали.
      Приближался трамвай. Пора. Прощай, Кнопка, тебе не повезло в жизни. Так встреть смерть так же смело, как встретил ее Генерал. Бродячие собаки на твоем примере поймут, что нельзя оставаться в мире одиноким.
      Трамвай быстро приблизился, но в нескольких шагах от Кнопки резко затормозил. Вожатый спрыгнул на землю.
      -- Смотрите, щенок! Щенок, который хочет умереть!.. Видали вы когда-нибудь такую картину?
      Кнопка вскочил и, поджав хвост от смущения, побежал прочь. Даже умереть ему не давали спокойно.
      -- Эй ты! -- звал его вожатый. -- Верный, Верный, иди сюда!
      Он называл много имен, но Кнопка не ответил ни на одно, хотя прекрасно понимал, что у вожатого не было плохих намерений. Вернее, именно поэтому он и не отзывался. Он так отчаялся, что не желал больше ничьей дружбы. Ему хотелось только одного -- умереть.
      -- Верный, Тузик, Ральф, Щенок, Послушный, иди сюда!
      Кнопка даже не повернулся. Вожатый сел в трамвай, включил мотор и поехал дальше, сигналя и внимательно смотря на рельсы.
      Кнопка спрятался за уличной тумбой. Трамваи с грохотом проходили в десяти шагах от него, но он не осмеливался выйти из своего укрытия. А как они весело сигналят, эти трамваи! Как сверкает солнце на трамвайных окошках! Какие симпатичные, добрые лица у вожатых! Видно было, что эти люди, не задумываясь, снимут с себя куртку, чтобы укрыть замерзавшего щенка, а по утрам будут кормить его белым хлебом, намоченным в молоке.
      Кнопка вздохнул.
      Неподалеку послышался стук копыт. Старая лошадь медленно тащила по снегу коляску.
      "Брошусь под коляску, -- решил Кнопка. -- Если лошадь не раздавит меня копытами, я все равно попаду под колеса".
      Когда коляска была в двух шагах, он закрыл глаза и бросился под копыта. Но лошадь заметила его. Лошади хорошо видят, даже из-под шор. Копыта лишь пригладили взлохмаченную шерсть Кнопки, не причинив ему никакого вреда. Коляска чуть-чуть отклонилась в сторону -- Кнопка остался цел и невредим. Тогда он всеми четырьмя лапами уцепился за коляску и повис сзади, где обычно цепляются шалуны, чтобы не получить кнута от кучера и проехать бесплатно.
      По правде сказать, он устроился совсем неплохо: колеса поднимали легкую снежную пыль, которая свежей струей обдавала Кнопку. Под ним и по обеим сторонам коляски бежала белая гладкая дорога. Справа и слева отступали дома.
      "Как хорошо ехать в коляске!" -- подумал Кнопка.
      Вы помните, то же самое подумал и Франческо.
      "Буду ездить вместе с коляской взад-вперед, а потом видно будет, -- решил Кнопка. -- По-моему, кучер не заметил меня".
      Через некоторое время Кнопке надоело ехать на запятках. Он решил сравнить, где лучше: в коляске или на запятках.
      "Пожалуй, наверху гораздо лучше, -- подумал он. -- Там, должно быть, красные сиденья, как в купе первого класса Голубой Стрелы. Ручаюсь, что на сиденье можно вытянуться".
      Пустив в ход зубы, лапы и хвост. Кнопка забрался в коляску. Внутри было тепло. Щенок почувствовал под ногами нежный, мягкий бархат.
      "Немножко темновато, -- подумал он, -- но даже лучше, чем в Голубой Стреле. Боюсь, что намочу подушку своими мокрыми лапами. Хотя не все ли мне равно? Я еду в коляске впервые в жизни и хочу как следует насладиться поездкой. Сейчас я растянусь на сиденье и посплю немножко".
      Он вытянулся... но неожиданно стукнулся головой обо что-то, вернее, об кого-то.
      "Кто же сидит в коляске?" -- испуганно подумал Кнопка. Он открыл свои маленькие серые глазки, и вдруг сердце бешено забилось у него в груди.
      Прислонившись к спинке сиденья, подложив под голову руку, в коляске спокойно спал какой-то мальчик.
Глава XXII. КНОПКА УЧИТСЯ ЛАЯТЬ


      Франческо, -- затаив дыхание, пробормотал Кнопка.
      Франческо пошевелился во сне и улыбнулся. Наверно, хороший сон видела сейчас эта каштановая головка с большим чубом, спускавшимся, как обычно, на лоб.
      Кнопка лизнул ему руку. Впервые в жизни он лизнул руку своему другу, и это показалось ему самой приятной вещью в мире.
      "А я бросался под трамвай, -- думал он. -- Я чуть было не погиб под коляской Франческо. Какая ужасная была бы смерть!"
      От счастья он закрыл глаза, но сразу же снова открыл их, боясь хоть на минуту потерять из виду спящего мальчика. Хвост Кнопки тихо постукивал по бархату сиденья. Кнопка бросил рассеянный взгляд на хвост и удивился, как тогда, когда увидел в луже свое отражение.
      "Странно, этот хвост не похож на тот, который был раньше. Не пришили же мне новый!"
      Это замечание Кнопки относилось к тому периоду его жизни, о котором я вам не успел рассказать. Когда он еще жил в магазине Феи, мыши однажды отгрызли ему хвост. Но Фея, осматривая как-то магазин, заметила это и пришила ему новый.
      "Этот мой хвост не похож на те, которые можно пришивать и отрезать, -- думал Кнопка. -- Это не тряпичный хвост".
      Он попробовал ухватить хвост передними лапами, но это ему не удалось. Увлекшись, он несколько раз кувыркнулся на сиденье и в конце концов свалился прямо на Франческо, который поморщился во сне.
      "Как хорошо! Не хватало еще, чтобы я сделал мальчику больно! Пропащий я совсем пес! -- упрекнул сам себя Кнопка, потом стал оправдываться: -- В конце концов рано или поздно он все равно должен проснуться".
      Франческо спал теперь не так крепко. Он поворачивался, двигал руками, открывал рот, как бы желая что-то сказать. Может быть, он подымался на поверхность из сна, глубокого, как море.
      -- Проснись, -- попросил Кнопка, -- проснись, Франческо. Я уже давно здесь, а ты ни разу не взглянул на меня. Проснись, уже пора!
      Франческо открыл глаза и сразу же зажмурился: утренний свет хлынул ему в глаза серебряной струей.
      Он никак не мог вспомнить, что с ним случилось, и с удивлением спросил:
      -- Где я?
      Но стук лошадиных копыт, ставший внезапно более громким (коляска проходила как раз по той части города, где снег уже счистили), напомнил ему все события этой удивительной ночи. Он открыл глаза и увидел пса, который вилял хвостом, смотрел на него и, казалось, по первому знаку готов был броситься к нему в объятия.
      -- Песик! -- весело воскликнул Франческо. -- Откуда ты взялся?
      Он сел поближе, но еще не осмеливался протянуть руку и погладить щенка.
      -- Может быть, мне его подарила Фея? Может быть, это мой новогодний подарок?
      Но потом засмеялся. Фея дарила игрушки, а не настоящих псов с ласковыми, преданными глазами, с настоящим хвостом, который плясал в воздухе, как маленький флажок под порывом ветра. Вы, наверное, уже сами догадались, что Кнопка не был больше игрушкой. Он стал настоящим псом.
      Франческо ласково погладил его по спине, сначала робко, одной рукой, потом смелее, обеими руками. Кнопка только и ждал этого приглашения: проворный, как ящерица, он вскочил на колени к мальчику и весело залаял.
      Да, вы правильно меня поняли: именно залаял. Впервые в жизни Кнопка услышал, как из его горла вылетают сильные, энергичные звуки, так не похожие на его обычный визг. Эти звуки казались ему песней и отдавались в голове, как колокол.
      "Я лаю", -- только и успел подумать он и сразу же перестал думать. Зато теперь он наслаждался этим новым, неиспытанным чувством. Он лаял так громко, что Франческо рассмеялся:
      -- Похоже, что ты лаешь впервые в жизни. Но голос у тебя неплохой.
      Кнопка перестал быть игрушкой из папье-маше и тряпок; он чувствовал, как в его груди бьется настоящее, живое сердце. Когда его гладили, он не оставался теперь холодным и безразличным, как игрушка, а весь был теплый, живой и дрожал, как птица.
      Это произошло потому, что он нашел себе настоящего друга и не был больше одинок.
      Услышав этот лай, удивленный кучер обернулся. Он увидел мальчика и пса, которые весело боролись на старых, потертых подушках сиденья: псы и ребята не видят особой разницы между лужайкой и сиденьем коляски. Как только они найдут немного свободного места, так сразу же начинают вертеться юлой.
      -- Откуда же к нам прыгнул этот пес? -- смеясь, спросил кучер.
      -- Не знаю. Когда я проснулся, он уже сидел здесь и лизал мне руку.
      Кучер кашлянул и принялся рассказывать какую-то длинную историю.
      -- Однажды подобрал я одного пса. Дело было так: ехал я со станции; в коляске лежал багаж и сидели пассажиры. Лошадь в тот день совсем не хотела двигаться. Шел дождь, а у лошадей ведь тоже есть свои капризы. Правду говорит пословица...
      Но Франческо и Кнопка так и не узнали, ни что говорит пословица, ни чем кончилась история кучера. Старик говорил, говорил, а два друга -- я чуть не сказал два мальчика -- уже обнаружили, что вдвоем можно играть, смеяться, развлекаться. И пасмурный день в занесенном снегом городе вдруг показался им светлым и радостным, как солнечный день на берегу моря.
Глава XXIII. ЧТО ТАКОЕ ДРУГ


      На следующий день Франческо пошел на работу в магазин Феи. Кнопка, конечно, последовал за ним. Они не могли расстаться ни на минуту. Франческо брал его на ночь к себе в кровать, и ранним утром Кнопка будил его нетерпеливым лаем, который означал: "Вставай, не трать столько времени на сон. У нас еще тысяча дел. Нам нужно поваляться в снегу, сбегать наперегонки до стены фабрики, проверить, кто дальше прыгает. Вставай, вставай скорее!"
      Всю дорогу они продолжали играть.
      Фея, по правде сказать, сморщила нос при виде пса.
      -- Пес? Ты хочешь держать его в магазине?
      -- Если вы разрешите, синьора.
      -- Гм... Нет ли у него случайно блох?
      -- Нет, синьора. Это чистый пес.
      -- Мне кажется, что я где-то его уже видела. Тереза, взгляни-ка на этого пса! Ты помнишь, где мы его видели?
      -- Нет, синьора баронесса. Впрочем... Подождите-ка... Знаете, на кого он похож? На щенка, который сидел у нас в витрине на прошлой неделе. Посмотрите, у него хвост светлее, чем остальная шерсть.
      -- Ты права, он очень похож на нашего щенка. Правда, тот был поменьше.
      -- Да, синьора баронесса, наш был немного поменьше.
      Кнопка залаял, чтобы они вспомнили его. Но Фея сказала смеясь:
      -- А кроме того, наш не лаял.
      -- Да, синьора баронесса, он не лаял.
      Франческо разрешили держать пса, но только с условием, что тот не будет сорить и ломать игрушки.
      За один день Кнопка научился предупреждать лаем о приходе покупателя. Научился смирно сидеть на задних лапах, держа во рту кружку, куда покупатели бросали чаевые для Франческо. Научился развлекать маленьких ребятишек, пока их мамы беседовали о том о сем с синьорой Феей.
      В свободное время, когда покупателей не было, Франческо и Кнопка играли вместе новыми игрушками, которые Фея привезла к следующему Новому году. Это был все новый народ, незнакомый Кнопке: реактивные самолеты, ружья, стреляющие сжатым воздухом, огромные океанские пароходы с сотнями пассажиров.
      "Бедняжка Полубородый, -- думал Кнопка, -- каким жалким казался бы его парусник рядом с этими гигантами!"
      Со всем этим народом Кнопка не разговаривал. Все они были молчаливые и неподвижные и не желали вступать в разговор.
      Может быть, между собой они и беседовали, как это раньше делал Кнопка со своими друзьями. Но теперь Кнопка не был одним из них: он принадлежал к миру настоящих людей с настоящими, а не нарисованными, как у трех Марионеток, сердцами.
      Франческо тоже почти не играл с игрушками. Он предпочитал целыми часами бороться и кувыркаться с Кнопкой.
      -- Все игрушки мира не стоят одного друга, -- говорил Франческо на ухо Кнопке.
      И Кнопка лаял:
      -- Да! Да!
      _ Мы всегда будем друзьями! Не расстанемся никогда!
      -- Никогда! Никогда! -- лаял Кнопка.
      Фея выглядывала из двери магазина и, глядя поверх очков, спрашивала:
      -- Что он так лает, этот демон?
      -- Он доволен, синьора. Он рад, что живет в этом мире.
      И Кнопка лаял:
      -- Да! Да!

1964


                М О Ш   К Р Э Ч У Н

Жил-был бедный, но очень добрый пастух. Все, что у него было – стадо овец и пастушья собака. С утра пораньше пастух отправлялся в горы, чтобы овечки могли пастись на зеленой траве. Много времени проходило, прежде чем  пастух собирался домой. Cо своим стадом он обошел много мест в поисках плодородных пастбищ. Однажды вечером, когда было уже довольно холодно, и он собирался домой, налетел сильный ветер, а в воздухе закружились первые хлопья снега. Бедный пастух сбился с пути и заблудился. Неожиданно, пес дедушки заговорил человеческим голосом:
 - Хозяин, смотри, на небе появилась звезда, и она двигается. Давай пойдем за ней. Может быть, мы найдем пристанище.
Пастух удивился, что его собака умеет говорить, но с радостью последовал совету друга. Они шли несколько часов и оказались на окраине города, перед хлевом. Дверь была приоткрыта, и овечки тихонько зашли внутрь вместе со своим хозяином. В хлеву было много коров и быков, собравшихся вокруг яслей. А в яслях на соломе лежал младенец и рядом с ним - молодая и красивая женщина. Чтобы согреть ребенка, животные собрались вокруг яслей и дышали на него теплым воздухом, потому что у мамы не было ничего, чтобы укрыть ребенка. Пастух сбросил с плеч кожух и заботливо укрыл мать и сына.
- Спасибо, добрый человек! Но что ты будешь делать без своего кожуха?
- Обо мне не беспокойся! Я прилягу рядом со своими овечками  и подожду рассвета, ненастье утихнет, и мы сможем продолжить путь. Заботься о ребенке и не мерзни.
На следующий день пастух хотел тихо уйти, чтобы не потревожить женщину, но она проснулась и догнала его, говоря:
- Ты забыл свой кожух, дедушка!
- Я его не забыл! Оставляю его тебе, а себе сделаю новый, как доберусь до дома -  смотри, сколько у меня овец!
- Спасибо, добрый человек! Как я могу тебя отблагодарить?
- Мне жаль, если ты подумала, что я сделал это ради награды. Я думаю, что любой человек сделал бы то же самое.
- Это не совсем так, - ответила женщина, - Я буду просить доброго Господа, чтобы он расплатился с тобой за твою щедрость.
Вдруг он почувствовал, что неведомая сила приподняла его над землей, и он поплыл, будто на облаках. Перед ним появился образ с белой бородой и добрыми, пронзительными глазами.
- Добро пожаловать в мое царство, добрый человек! Как звать тебя?
- Крэчун.
- Ну, дедушка, расскажи мне, как ты жил все эти годы, что хорошего совершил, какие беды пережил.
Дед понял, что стоит перед Богом. Падая на колени, он сказал:
- Что мне рассказать тебе, Господи? Я жил так же, как и все другие люди, старался совершать только добрые дела, но, как и всем смертным, мне часто доводилось ошибаться. Суди меня по заслугам!
- Вставай, Мош Крэчун. Мне отсюда видно всех. Ты прожил жизнь без сожаления и делал добрые дела. Вчера ночью ты укрыл своим кожухом ребенка, не зная, что это сын мой - Иисус Христос.
- Я укрыл его, Господи, потому что очень люблю детей. Я всегда хотел своих, но у меня их никогда не было.
- Знаю, Мош Крэчун! Я хотел бы попросить тебя: не мог бы ты помочь мне готовить подарки для всех детей на земле, чтобы каждый из них мог порадоваться рождению моего сына?
- Конечно, Господи, я сделаю это с большой радостью, но и у меня к тебе есть просьба.
- Говори,  не стесняйся.
- Я бы хотел, чтобы мой верный пес был рядом со мной. Ведь на земле он был мне хорошим другом.
- Да будет так, Мош Крэчун! С сегодняшнего дня можешь начинать работу.
С тех пор Мош Крэчун при помощи ангелов, с высоты небес следит за тем, как ведет себя каждый ребенок и записывает в большую книгу хорошие и плохие поступки кристальным пером. Накануне зимних праздников он загружает в сани подарки для детей, которые хорошо себя вели, усердно учились и слушались старших, и готовится заехать к ним в гости. Но перед отъездом к нему всегда подходит пес и спрашивает:
- Мош Крэчун, а с теми детишками, кто получил всего по одной плохой оценке за уроки или поведение, как поступить? Мы им совсем-совсем ничего не подарим?
- Ну, а почему они не вели себя так же хорошо, как остальные? Пускай улучшат оценки, поведение, и в следующем году я к ним обязательно заеду!
- Мош Крэчун, - не унимается пес, - давай их простим на этот раз, ведь они дети и еще не все понимают. Я предлагаю подарить им хоть маленький подарочек, но добавить к нему луковицу или головку чеснока, чтобы они поняли,  что мы не довольны их поведением, но надеемся, что в следующем году оно станет лучше.
- Ну, хорошо, - соглашается дедушка, улыбаясь сквозь усы. - Быстрее неси и для них по подарочку, а то мы уже опаздываем!
 
                В А С И Л И С

ЕВГЕНИЯ ЕВСТАФИУ

История василопиты.
Традиция выпекать новогодний пирог с заветной монеткой, также связана с именем Святого Василиса, от которого она и получила свое название.
Произошло это в Кесарии, где епископом служил наш герой, и где между жителями царили любовь и гармония. В один прекрасный день город осадил некий стратег-тиран, потребовавший от города отдать ему все сокровища, в противном случае он грозился выжечь его вместе со всеми его жителями.
Жестокие были времена, и Святой Василис не сомневался, что жадный до золота изверг, не задумываясь, приведет свою угрозу в исполнение. Поэтому всю ночь он истово молился Богу, прося у него защиты и милосердия.
Стратег не стал долго ждать, вошел со своей свитой в неукрепленный город и потребовал встречи с епископом. Ему ответили, что Святой Василис молится в храме, но стратегу было на это абсолютно наплевать. Бряцая доспехами, он вошел в храм Божий и потребовал от епископа немедленно отдать ему все золото города. Святой Василис ответил, что Василиада – город бедных и неимущих, и отдать им абсолютно нечего, кроме своих цепей.
Когда разгневанный словами епископа, тиран собрался его прибить, горожане, чтобы спасти своего благодетеля, собрали все, что у них было в домах, и отдали свои мелкие украшения тирану. Тот, однако, только разъярился: за кого это они его принимают? За мелкого ростовщика? И отдал приказ наступать на город. Тогда Святой Василис собрал в сундук все, что было ценного в храме, и отдал его ненасытному тирану. Когда тот протянул руку, чтобы забрать его, все стали свидетелями небывалого чуда: в нимбе ослепительного света появился блестящий всадник со своими товарищами, который бросился на тирана и его армию и обратил их в беспорядочное бегство. Всадником был никто иной, как Святой Меркурий, а его товарищами – ангелы небесные.
Так город избежал смертельной опасности. Но перед Святым Василисом встала неразрешимая дилемма: как раздать жителям их золотые украшения, чтобы никого не обделить и не обойти? Вновь провел ночь в молитвах Святой Василис, и утром уже знал, как ему поступить. Позвал епископ своих дьяконов и велел им испечь пироги, в каждый из которых следовало положить по золотому украшению. Все было исполнено, как задумал Святой Василий. Пироги были розданы семьям города, и когда во время торжеств по случаю избавления от тирана, пироги разрезали, то обнаружили в каждом из них нежданный-негаданный сюрприз.
Пирог с драгоценной начинкой получил название «василопиты» – «васильева пирога», который отныне накануне Нового года выпекается в его честь, и внутрь его хозяйки кладут по золотой монетке.
               
                К А Х А Н Д      П А П

Посвящаю эту книжку своим детям: Амасии, Варанде, Вайку и всем тем, кто неизменно верит и дарит нам Надежду.

Раффи Низиблян

КАХАНД ПАП. ВОЗВРАЩЕНИЕ С РИГЕЛЯ

Был канун Нового Года. Маленькая Шушаник ни в какую не соглашалась ложиться спать без сказки на ночь. И как ни просили ее взрослые, как ни умоляли сегодня обойтись без сказки, она ни в какую не соглашалась ложиться просто так. Наоборот, обвив своими ручонками бабушку и поцеловав ее, Шушаник тихонько попросила не оставлять ее без сказки. Бабушка Шушан, растроганная таким поступком, уступила просьбе внучки. И Шушаник бегом отправилась в постель, улеглась и приготовилась слушать сказку.

Бабушка, конечно же, уже рассказывала ей о Ноевом Ковчеге, о всемирном потопе и о горе Арарат. Знала Шушаник также и о том, что праотцом армян является Абет, сын Ноя (Яфет).
И что племянником его был Айк-стрелец, именем которого названа наша родина – Айк. На сей раз Шушаник было интересно, справляли ли в старой Армении Новый Год? Бабушка, в первую очередь, пояснила, что армяне называли Новый Год Аманором, а потом рассказала о Каханд Папе из рода Айков, которого тот же Айк назначил на пост Хранителя Времени. И он в своей большой рукописи – магахате – скрижалями отмечал все дни рождения, все большие и маленькие праздники, в том числе и Аманор – Новый Год. Каханд, которого по прошествии многих лет стали называть Каханд Папом, не только напоминал армянам о наступлении Аманора, но и самостоятельно проводил его празднование. Во время рассказа бабушка Шушан медленно подошла к деревянной тахте, достала из нее сундучок с разноцветной инкрустацией, вытащила из него маленький холщовый мешочек, и прежде чем опрокинуть содержимое в руку, выключила в комнате свет. В ее ладони ослепительно сверкал камень. Спальня озарилась ярчайшим, ослепительным светом, таким, что Шушаник от удивления невольно затаила дыхание. А свет был молочно-белым, с голубоватым отблеском. Бабушка вложила камень, свет которого постоянно переливался, пульсируя подобно биению сердца, в ручку внучки Шушаник и рассказала, что камень этот давно “проживает” в их роду и имеет непосредственное отношение к истории Каханд Папа. Шушаник уютно устроилась в своей постельке, крепко сжимая в руке волшебный камень. Празднование Аманора было большим и значимым событием в жизни Айка. Армяне готовились к его празднованию с большим воодушевлением и любовью. Множество традиций, игр, любимых блюд было связанно именно с этим праздником. Каханд Пап не всегда успевал организовывать празднование в одиночку. Большая группа детворы и молодежи постоянно крутилась вокруг него, выполняя его просьбы. Конечно, были здесь и взрослые, зрелые люди, ведь не только юношеский задор и детская неутомимость, но и ум, и мудрость взрослого человека необходимы для полноценной работы. Из этой самой группы, всюду сопровождающей Каханд Папа, с течением времени выделилась команда из двенадцати человек, которых прозвали Хлвликами за их подвижность и неутомимость. Каханд Пап и Хлвлики стали настолько милы и дороги всем армянам, что те, забыв прежние имена Хлвликов, дали каждому из них новые имена. Более того, люди мастерили куколок, похожих на Хлвликов, и держали их у себя в домах.
И Хлвлики эти, которые сами вышли из народа, были истинным плодом его творчества, его произведением, так и продолжали свое существование благодаря простым людям. Даже спустя многие годы, когда некоторые из первых Хлвликов покинули сей бренный мир и переселились в страну духов, они продолжали участвовать в праздновании Аманора. Просто люди верили в них и в их существование, предполагая, что они населяют склоны Арарата. Именно эта Вера и поддерживала жизнь в Хлвликах. Каждый из них имел подобного себе человека из простого народа, похожего и близкого по характеру. И этот человек, который считался аралезом Хлвлика, помогал ему самосовершенствоваться, понимать и исправлять свои ошибки.Такие люди считались олицетворением, духом Хлвлика. Они наполняли наших героев живым дыханием и жизненной силой. Благодаря аралезам Хлвлики были в состоянии сохранять свою жизненную силу на протяжении долгих лет. Шушаник нетерпеливо села на своем месте, так ей хотелось узнать, куда же все-таки делись эти Хлвлики, где же они сейчас. Бабушка Шушан вновь уложила внучку и неторопливо продолжила свой рассказ.
– В Большом Айке наступили трудные времена. Наша страна была разделена между прочими сильными государствами. Армянин потерял свою Веру, и связь между людьми и Хлвликами ослабилась. Было позабыто также множество праздников, которые в свое время помогали людям любить, работать, жить…
И в один прекрасный день Каханд Пап и Хлвлики вдруг поняли, что никто их не вспоминает и никому они отныне не нужны. Обиделись они и удалились во владения своего далекого предка – в созвездие Айка. Но несмотря ни на что, каждый старый год имеет свое завершение. Теперь армяне отмечают уход старого и приход Нового Года наравне с остальными народами. Но Новый Год сильно отличается от Аманора, не несет такой же роскоши и радости. Более того, не выделяет армян среди остальных народов. Новый Год – это общий праздник, для всех народов, а Аманор принадлежал только армянам. Бабушка Шушан замолчала, когда увидела, что внучка заснула. А поскольку маленькая Шушаник уснула, крепко зажав в кулачке тот самый камень, то бабушка решила оставить его у внучки, боясь ее разбудить. Осторожно укрыла ее одеялом и, выходя, тихо притворила за собою дверь, даже не подозревая, что малюсенький камешек, зажатый в ручке внучки, станет началом новой удивительной истории. Жизненная сила, которую на протяжении долгих веков копили в себе Каханд Пап и Хлвлики, позволила им прожить все эти годы забвения, просуществовать с верой в то, что наступит день и проснется в армянах сила духа и память предков, и вновь призовут они Деда Каханда и Хлвликов, подарив им свою Веру. Но шли годы, жизненная сила Деда Каханда и Хлвликов постепенно иссякала, а память армянская пребывала в глубоком сне, ведомая традициями чужеродных властителей. В ту же ночь на самой большой звезде в созвездии Айка, той, что носит имя Ригель и светится молочным светом с голубыми сполохами, было созвано большое совещание. Каханд Пап, который жил на Ригеле, прежде чем заснуть, по своему обыкновению просматривал свои скрижали в магахате. Знаки на скрижалях подсказывали, что приближается очередной Аманор. И тогда сердце его сжалось от боли, грусти и тоски. Каханд Пап начал быстро сворачивать свои скрижали, и в этот миг в сердце его зародилась робкая, нежная теплота, которая усиливалась…
И Хлвлик Чтптик, который был глашатаем Каханд Папа и поэтому жил с ним на одной звезде, впервые после изгнания увидел улыбку на лице Папа. С радостной улыбкой на лице Каханд Пап попросил Чтптика незамедлительно облететь все звезды созвездия Айка, на которых жили остальные одиннадцать Хлвликов и пригласить их на большой чрезвычайный сбор. Чтптик, не медля, отправился в дорогу. Какая-то надежда родилась в сердце Каханд Папа? Но откуда? Как?..

Чтптик не был далек от истины. Камушек, зажатый в руке маленькой Шушаник, посылал импульсы Каханд Папу, согревая его сердце. Задолго до нашей истории прадед маленькой Шушаник, услышав историю о Каханд Папе, Хлвликах, созвездии Айка и звезде Ригель, решает сам убедиться в их существовании. Направляется в Караундж, чтобы с помощью построенной там астрономической обсерватории убедиться в том, что такое созвездие и такая звезда существуют. Ну, потому что сам, признаться, не очень-то и верил в их существование. Но прадед Шушаник выбрал не совсем удачное время для исследования – созвездие Айка можно изучать только в период с ноября по январь. Он же прибыл в Караундж летом. Так и не обнаружив искомое, вовсе разочаровался, разубедился в существовании и Каханд Папа, и созвездия Айка, и звезды Ригель. Разубедился и вернулся домой.
Каханд Пап, который с нетерпением ждал результатов этого исследования, вконец полностью потерял надежду. И, чтобы доказать прадеду обратное, взял большой валун и зашвырнул его в сторону прадеда. Камень этот, за мгновение проделав весь огромный космический путь от Ригеля до Земли, от скорости попросту истерся, стал маленьким камушком и упал прадеду прямо на голову. Прадед подобрал этот камушек, внимательно осмотрел его со всех сторон, но так ничего и не понял. Он посмотрел на небо и даже не смог предположить, кто и откуда бросил этот камушек. Но камень был такой красивый, цветной, блестящий… «Хорошая игрушка» – подумал прадед, положил его в карман и, придя домой, подарил красивый камушек детям. Камушек не потерял своего сказочного сияния даже спустя время. И поэтому его не выбросили. Он передавался из поколения в поколение до тех пор, пока наконец-то не достался бабушке Шушан, а теперь уютно уместился в теплом кулачке внучки Шушаник. Один за другим прибывали на звезду Ригель Хлвлики, которые вслед за Чтптиком занимали свои места на большой площади, посреди которой Каханд Пап развел огромный костер. Увидев этот символический костер, хлвлики наконец-то осознали, что случилось нечто очень важное. Составив похожий на часы круг, все двенадцать хлвликов выстроились вокруг огня. Каханд Пап был растроган: он понимал, что настал, пожалуй, самый ответственный момент за всю его долгую жизнь. Именно поэтому он разжег такой большой костер: ведь согласно преданию, именно в огне живут духи предков, от которых он намеревался получить силу и мощь. В мгновенье очутившись в центре круга у костра, Каханд Пап поприветствовал всех хлвликов. Те активно задергались, загомонили и сильно обрадовались, поскольку давно уже не собирались вместе. Они очень хотели поскорее узнать, что же все-таки произошло.

Каханд тоскующим взглядом рассматривал своих хлвликов, которых давно не видел. Вот, например, супруги-хлвлики Еран и Ани, которые целостны только тогда, когда они вместе. Сидят бок об бок и даже в этот трудный час лучезарно улыбаются старичку хлвлику Имастуну, который по своему обычаю рассказывает им что-то интересное. Рядом с Имастуном расположился хлвлик Азаран – властелин садов.Каханд Папу вспомнился роскошный сад Азарана, в котором росли все известные деревья и фрукты. Бьет в этом саду и родник с бессмертной водой, которая не только лечит все раны и язвы, но и исполняет желания. Но только те желания, которые высказываются с чистым сердцем и несут с собой добро людям. Именно для армян холил и лелеял Азаран свой чудо-сад. Сейчас, вдали от армян, сад засыхал. И только благодаря волшебному роднику, ни одно растение пока не погибло окончательно. Но и он, родник, постепенно истончался и иссякал, ведь не было в созвездии Айка армян, которые бы пили воду из волшебного родника. Рядом с Азараном сидит хлвлик Зармазан, младенец-старик, который непрестанно забавляется тем, что меняет свое обличье. Зармазан учился у людей, у природы, а сейчас, будучи лишенным своего источника вдохновения, сидит, как обиженный младенец. Хлвлик Арег уселась рядом с Зармазаном, взяв его за ослабевшую руку. Хлвлик Ехег (Тростиночка, дочь Арег) положила голову на плечо своего возлюбленного Аспета (Рыцаря).

Хлвлик Антес расположился так, чтобы быть поближе к Аспету, охраняя возлюбленных от колючих взглядов, которые время от времени бросал в их сторону хлвлик Пуш (Колючка). Сам Пуш не злой хлвлик. Он и сам когда-то был молодым, чувственным юношей. Но за свою жизнь он повидал много трудностей, повстречал много недоброжелателей. Вот почему сам со временем покрылся колючками, и даже иногда выпускал свои шипы без особых причин. Хлвлик Парпар, чувственная и молоденькая девочка, немедленно отошла подальше от Пуша, поскольку ей не хотелось случайно уколоться о его больнющие колючки. Просто отошла в сторонку и уселась между Имастуном и Азараном. Пуш на самом деле частенько подкалывал девочку, что, по его словам, являлось своего рода подготовкой к дальнейшим жизненным трудностям и испытаниям. Вот это и были те самые Хлвлики, которые собрались на большой центральной площади звезды Ригель и внимательно слушали воодушевленного Каханд Папа, который, казалось, с каждой минутой все больше и больше наливался силой и мощью. И исходила эта самая сила и мощь от маленького камня, который согревала в своей ладони маленькая Шушаник. Каханд Пап частенько чувствовал тепло людей, передававшееся ему посредством камня. И каждый раз тайная надежда зарождалась в его душе. Надежда, что армяне наконец-то вспомнят его и хлвликов. Но увы… С камнем просто играли, а потом, когда надоедало, снова возвращали его в холщовый мешок, прятали в сундук. На этот раз камень оказался в ручках Шушаник. В отличие от Каханд Папа, хлвлики не чувствовали тепла, который источал камень. Многие годы назад армяне являлись в буквальном смысле движущей жизненной силой для хлвликов. И для того чтобы они, как и Каханд Пап, обрели источник жизненной силы, было необходимо, чтобы у каждого из них вновь появился собственный аралез, персонаж из народа, питающий жизнью их души. Шли годы, и хлвлики постепенно лишались последних жизненных сил, все больше и больше омрачались их лица. Но вот наконец-то нашелся тот самый ребенок, который не просто поиграл с камнем и в очередной раз бросил его, а искренне заинтересовался им…

И необходимо приложить все усилия, чтобы наконец-то получить помощь в виде истинно армянской Веры и возродиться. Имастун сидел молча, раскуривая свою трубку: – Плоды пожинает тот, кто работает. Пока не постараемся, не добьемся желанного. Мы должны что-то сделать, чтобы возродить их Веру, – в конце концов сказал Имастун. Хлвлики глубоко задумались. Конечно же, созвездие Айка весьма гостеприимно, да и звезда Ригель со своим молочно-белым цветом сияния велика и таинственна. Но ведь это всего лишь одно из тех мест, где они собирались время от времени, как ...

(Конец ознакомительного фрагмента)

                А Я З     А Т А

Политический портрет Аяз Аты
Едил КАРАША
Аяз Павлович Атаев, известный казахскому народу как Аяз Ата, - видный общественный деятель, народный артист - родился 1 января 1937 года в Алма-Ате - столице Казахской ССР, на площади Коминтерна (ныне это пересечение улиц Абылай хана и Маншук Маметовой).


Его родители, скорее всего, были жертвами Голода и всеобщих гонений. Потому что сотрудники НКВД нашли крохотного Аяза у новогодней гигантской елки, которую впервые по приказу партии установили на площади Коминтерна. Малыш, по словам Сабита Муканова, был запеленован в «желтую полосатую вонючую» пеленку и вместо первых «агу» надрывался от плача, призывающего к классовой борьбе. Ребенка сдали в один из детских домов Алматы.

СВЕДЕНИЯ ЛИЧНОГО ХАРАКТЕРА

Есть недостоверная информация о том, что, возможно, отцом Аяза является Павел Постышев, когда-то считавшийся соратником Сталина. В 1935 году через газету «Правда» широкой публике Постышев объявил о том, что для празднования новогодних елок по-советски на свет скоро появится кто-то, подобный Аязу. В основном эту версию распространяют близкие Атаеву лица. А сведений о его матери нет.

До развала Советского Союза Аяз в числе своих родственников называл только двоюродного дядю Деда Мороза, жившего в братских республиках. Всем известно, что его родственник из-за своей любви к горячительным напиткам долго не мог найти постоянного места для проживания и только в 1999 году поселился в российском городе Великий Устюг. В анкетах последних лет Атаев стал указывать и родственников, проживающих в дальнем зарубежье. Так, указывается Санта Клаус, гражданин Канады с 2008 года, проживающий на Северном полюсе. Однако, последний никогда не подтверждал ни своего родства, ни духовной близости с Аязом.

Не удалось установить количество браков Атаева. У него есть внучка Акшакар, рожденная родителями туманного происхождения вне брака. Аяз избегает вопросов о рождении внучки. Но при этом видно, что он подражает Деду Морозу в семейной жизни.

Очень сложно составить биографию Аяз Аты, такой популярной и узнаваемой личности, потому что факты и мифы из жизни Атаева в молодые годы тесно переплелись.

НАЧАЛО СЛУЖБЫ

Аяз Ата с самого начала завладел классовым сознанием и призывал к классовой борьбе и посему был под особым покровительством КПСС. Советская власть, использовавшая Аяза как оружие против религиозных праздников и понятий, не заметила, как со временем Аяз превратился в главный символ советского мистицизма. Многие сказочные образы стали жертвами забвения на пути превращения Аяз Аты в положительного мифологического героя, способного отвратить передовиков Октября и пионеров от плохого и давать наставления к добрым делам.


Дед Мороз и Снегурочка в Татарстане.
Так как в народе не было персонажа, подобного Санта Клаусу, который берет свои корни от византийского христианина святого Николая, Аяз Ата, представленный сверху, остался с громким голосом и холодным выражением лица. По этой причине в 1930-1940 годы после неудачных экспериментов с появлением Аяз Аты, когда дети, только увидев макушку нашего героя, начинали плакать, был введен идеологический проект появления Акшакар. Со временем Акшакар стала незаменимым помощником и переводчиком для Аяз Аты, который был постоянно «навеселе» и невнятно говорил. С развитием сценария праздников, с целью предотвращения психологической травмы и испуга детей от Аяз Аты были введены герои – зверюшки, которые вместе с детьми кружились вокруг елки, и начали появляться специальные костюмы.

Аяз, в середине 1950-х годов принятый в ряды партии, сменил свою синюю шубу на красную. Не известно, что повлияло, то ли европейский внешний вид с густыми серебристо- курчавыми бородой и усами, то ли кроваво-красная шуба, но все-таки в сознании аульных казахов его образ не закрепился как образ Кыдыр Аты. В казахских школах были широко известны такие стихи «К нам с приветом пришел Аяз Ата! Эх, длинная же у него борода, вот бы ее оторвать!», в которых не проявляются какая-нибудь любовь или уважение к главному герою новогодних праздников.

Зато в городской местности Атаев стал «советским святым». Он стал не только благодетелем детских домов, но и символом праздника и торжества, снимки которого можно было найти в альбомах всех советских семей. Он стал для казахско-советской интеллигенции не только Аяз Атой, который из мешка за спиной щедро раздавал подарки в тетрадных кульках, сделанных самими детьми, но и единственным мистическим героем, позволяющим верить в участие серых панельных домов в красно-зеленом «Голубом огоньке».

ПОСТСОВЕТСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

С 1991 года характер Аяз Аты резко изменился. Большим испытанием для Аяз Аты стало возрождение таких праздников, как Маулид, Наурыз и Рождество. Впервые в жизни, чтобы не потерять благосклонность народа, ему пришлось соперничать с такими глубоко традиционными и сакральными образами, хотя это было довольно сложно.

Но Аяз, закаленный школой жизни в самый кровопролитный режим истории человечества, не спасовал. Он объявил себя особенной личностью, потомком Кантарбай батыра и Акпан бия, рожденным у Алатауских сосен по благословению святого Желтоксана. Его шуба снова приобрела голубой оттенок, подол и борты которой стали украшаться узорами текемета. Через некоторое время он был избран председателем партии «Азат Аяз». А с воротничка внучки Акшакар сразу исчез комсомольский значок, и она немного стала говорить по-казахски. Народ, настолько удивленный этими переменами, не заметил, что на верхушке елки по-прежнему горела красная звезда.


Участники международного фестиваля Санта Клаусов в Кыргызстане. 7 февраля 2009 года.
Среди русскоязычной аудитории, чтобы сохранить свою известность, Аяз начал представляться дальним родственником Деда Мороза. Но он терпеть не может тех, кто принимает его как слабое подобие клона российского коллеги. Ему также не нравятся и те, кто путает его с Санта Клаусом, бесстыдно рекламирующим «Кока-колу». Но ему все же очень нравится фотографироваться рядом с Дедом Морозом и Сантой Клаусом.

Еще одно качество, изменившееся в социальном поведении Аяза, – это то, что теперь он раздает подарки не собственноручно, как раньше, а вместе с помощниками-карликами. Ушли в прошлое и те дни, когда он сидел с кнутом в руке на розвальнях, запряженных оленями. Перед народом, который терпеливо ждет его появления в трескучий мороз, он появляется в образе важно ступающего высокомерного старца, помахивающего руками. Акшакар, не расстающаяся со своим мобильным телефоном, как только выпадает свободная минутка, начинает призывать народ, который собрался на новогоднюю елку, не рассказывать пустых новогодних стихов. Вместо этого она в открытой форме требует исполнения песен, возвеличивающих Аяза. "Кто же к вам придет и подарки дарить етеді, если не Аяз Палыч, а!? На елке каждый ойыншы; висит по прямому поучению Аяз Палыча. Забота деп осыны говорят!" - так, причмокивая, говорит на государственном языке Акшакар.

ИДЕЯ О «ВЕЧНОМ АЯЗ АТЕ»

Самая главная задача, о которой постоянно думает Атаев, – это закрепить навсегда свой непоколебимый сакральный статус. Чувствуется, что скоро он и этого добьется. Уже в течение последних нескольких лет за месяц до наступления празднования Нового года на главных площадях всех крупных городов проходит церемония торжественного зажигания елки. В этот день Аяз торжествует, убедившись в том, что он превратился в главный праздничный символ страны.

В декабре 2010 года Аяз Атаев позволил построить в Восточном Казахстане свою первую резиденцию. Бесспорно, Восточный Казахстан, с его долгими зимами и глубокими снегами, – самое удобное место для катания на моторных санях общей стоимостью в 16 тысяч долларов, подаренных Сантой Клаусом.

Не остались в накладе и жители Восточно-Казахстанской области. Собрались все как на подбор в Усть-Каменогорске и предложили Атаеву Аязу Павловичу дать звание «покровителя четырех времен года» и все двенадцать месяцев праздновать новогоднюю елку. «Елка и зимой и летом - одним цветом. Если это так, то и наш Аяз Палыч должен в неизменном виде сидеть на самом почетном месте. Пусть изведутся от зависти и Дед Мороз и Санта Клаус, которым власть дается только раз в году», - сказала инициативная группа.

Со словами «нужно сделать так, чтобы все двенадцать месяцев в году была зима и Аяз Ата всегда оставался с нами» разгорячившиеся инициаторы призвали провести референдум. «Нам ни к чему плаксивая весна, знойное лето с мухами, слякотная осень. Нам нужна стабильность, нам нужна зима с ее постоянной погодой, которая еще и благоприятна для хранения мяса», - так громко переговаривались собравшиеся.

Эта идея пока нравится тем, кто ждет подарков из мешка Аяз Аты. Только безмозглые и лишенные праздничного чувства люди сетуют: «Как же знойным летом Аязеке на санях поднимется на вершину елки? Что будет со Снегурочкой, которая весной имеет свойство таять? Боже мой, когда же у нас будет могущество, способное остановить смену времен года?»
)