Катюха

               
На ту самую пору лет мне было совсем немного (жениться-то ещё не успел), и девяностые застали меня за вполне крутым намерением — состояться в бизнесе! Впрочем, выглядело всё незатейливо да просто: купил-продал, купил опять и снова продал. Тогда почти полстраны такого рода «бизнесом» занималось.

Я мало чем отличался от многих других доморощенных предпринимателей той поры, разве что величиной своего стартового капитала. Дела мои продвигались с переменным успехом, и денег мне постоянно не хватало.

Приходилось занимать. Занимал, «прокручивал» и отдавал. При необходимости занимал ещё и вновь пускал в оборот. Отдавал. И опять... Сей бесконечный цикл порядком утомлял. Но амбиции не отпускали, и данный период моей жизни продолжался достаточно долго. Только не о том рассказ.

Мой батя, известный в посёлке бабник, любил заводить шумные и весёлые компании прямо у себя на дому. Соседи его лет глядели на безалаберную жизнь того с иронично-едкой, подчас горькой укоризной. Только вот состояние общественного мнения вряд ли всерьёз тяготило престарелого моего родителя, спешившего разменять остаток жизни на удалой разгул да самогонку.

Но молодых девок любил он всё же более, нежели алкоголь. Регулярные любовные утехи помогали пребывать в сносной физической форме и, кстати, совсем неплохо выглядеть на склоне лет. К слову сказать, сожительница родителя моего (одна селянка со смазливым личиком) была моложе своего друга без малого на сорок лет! Припомню обстоятельства, при которых я впервые увидел эту особу.

Недалеко от центра посёлка находился небольшой ларёк, в котором днём мы с приятелем моим ковали свои трудовые рубли. По ночам же дежурили по очереди, как сторожа. Раз вечером, придя на смену, я неожиданно застал напарника чуть навеселе. Валера деловито спрятал под прилавок початую бутыль «Гжелки» и достал кассу.

В пустой картонной коробке из-под «Сникерса» лежала солидная пачка денежных знаков. Напарник достал небрежно деньги и хлопнул ими о прилавок. Я взял пачку и зачем-то помахал ею в воздухе, ощутив слабый запах шоколада и жевательной резинки.

- А говорят, деньги не пахнут.

Валера хохотнул: «Учись, балбес!»

- Да где уж нам до вас, таких бывалых! - беззлобно огрызнулся я, начав пересчитывать купюры.

Подбить выручку было делом привычным и скорым, обсудив прочие наши дела, мы быстро расстались. Приятель мой отправился к жене и детям, как и подобало примерному семьянину (хотя мы и были ровесниками, но на ту пору он уже имел двоих детей). Я же, заперев за ним дверь, поддавшись переменчивому настроению, отыскал его заначку и тоже пригубил немного.

Лишь немного! Только мне и этого хватило, чтобы круто поменять свои планы, и вместо того, чтобы, попив чайку, усесться на топчан с книгой, я вдруг вознамерился нанести визит своему бате, у которого давненько уже не появлялся.

Проживали мы порознь, и это обстоятельство (подробности позвольте здесь не упоминать) долгое время портило тому кровь. При каждом удобном и не очень случае отец охотно напоминал мне о моём неуважении к нему, любил пристыдить, не стесняясь бранных слов, когда бывал во хмелю. Хотя, кажется, и никогда не бывал против моих визитов к нему.

И вот, запахнув на себе куртку и накинув капюшон, я потрусил под сильным боковым ветром по скользкому зимнему насту по прежнему адресу. Шёл и гадал по дороге, а какую компанию застану там у него на сей раз. И что брякнет отче, узрев блудного сына на своём пороге, поскольку был весьма остёр на язык и, что называется, за словом в карман никогда не лез.

Наконец я пришёл, приблизился к изгороди.

За моей спиной глухо стукнула тугая калитка, как обычно, громким лаем сейчас же отозвался Шарик. Я весело окликнул его, дворняга узнала мой голос и радостно заскулила через высокий забор. Подождал. В освещённых окнах не дёрнулась ни одна занавеска, никто не поспешил выглянуть наружу.

Я уж было решил, что зря проделал вовсе неблизкий путь. Немного помёрзнув в синих сумерках на углу каменного, ещё дедовской поры, дома, не без сожаления вздохнул, готовясь уйти восвояси и несолоно хлебавши. Однако сойти с места всё же не успел.

За забором с колючим скрипом внезапно отворилась дверь бревенчатого домика, задуманного поначалу как «летняя кухня». Однако приспособленная со временем прихотливой фантазией папани для известных утех...

Вот отцовский голос смешался с другими голосами, выплыл за порог и принялся по-хозяйски солировать, оглашая ещё прозрачную темноту вечера добродушной, отрывистой и негромкой бранью. Он сердито цыкнул на собаку, потом принялся ласково стыдить псину: «Ну и чего... Чего разволновался? Ишь ты... Всё, хватит. Отстань... Не мешай. Пусти! Ну!..»

Сходив, видимо, до ветру, хозяин заторопился назад в избу. Мне удалось разглядеть только светлое пятно макушки, когда родитель мой неуверенно поднялся по ступенькам и схватился за дверную ручку.

Дверь дёрнулась и немного приоткрылась, сквозь протяжный скрип на свежий воздух вырвалась шумная вечеринка. Опять послышалось укоризненное нетрезвое бормотание, он что-то забубнил собаке, склонился, пропав вовсе за обрезом забора.

- Ну ты скоро там? Застрял, что ли?..

Вслед окрику вынеслась нестройная срамная песня, прозвучавший в ответ звонкий смех прервал пьяное пение. Кто-то врубил погромче телевизор, на него заругались. Под потолком вдруг зажглась лампочка без плафона, ослепляя меня, и за порог выглянула некая светловолосая дамочка, полногрудая и изрядно набравшаяся.

- Ну ты скоро?..

Вопрос, обращённый ею куда-то вниз, оборвался внезапно, потому как отец резко выпрямился; двое столкнулись на узких ступеньках и едва разошлись. Гостеприимный хозяин галантно, как мог, попытался пропустить даму вперёд, а та, смеясь и хлопая его по спине, норовила прежде втолкнуть поддатого джентльмена за порог.

В этот момент я его и позвал. Шарик вновь залился лаем, заглушив простуженное «Кто там ещё?», брошенное смешным, неожиданным дискантом поверх забора наугад в заметно сгустившуюся темноту.

Родитель совсем не удивился моему приходу, а лишь, откашлявшись, заговорщически поманил и молча скрылся за дверью, уже без церемоний увлекая за собой оглянувшуюся на мой зов подружку.

Я миновал забор, погладил пёсика и ощупью ступил на первую ступеньку довольно шаткого деревянного крылечка. Поднялся. Едва только закрылась за мной дверь, как яркий свет с потолка погас. Неожиданное зрелище заставило очумело замереть у самого порога спёртого от вина и дыхания помещения.

Под неровным светом работающего на старомодной тумбочке слева от двери телевизора посреди избы танцевала… совершенно голая девица! В розовом полумраке от самодельного абажура настольной лампы, что всегда стояла на подоконнике, она казалась какой-то ненастоящей. Я даже зажмурился на миг.

Раз она так близко прошлась от меня, что едва не потеснила обратно за дверь. Её короткие волосы ритмично двигались по худым плечам, спадали на груди с острыми сосками, довольно стройные ножки подпирали куцый зад. Роста она была совсем невысокого, так что я поначалу даже испугался за своего папашку, заподозрив юные лета его подружки.

Была она так себе, ничего примечательного, и была совершенно пьяна, что, впрочем, не отменяло осмысленной, нагловатой гримасы на её бесстыжей физиономии. Пару раз она царапнула по мне мутным взором, мой ступор от вида её эротических плясок начал уже проходить.

Неуклюжая танцовщица, оборвав свой нелепый оргастический танец, окатив меня напоследок волной смешанных запахов, предприняла безуспешную попытку влезть на железную кровать с высоким пружинным матрасом на правой стороне помещения. Полногрудая незнакомка громко хохотнула, её дружок лишь сдержанно оскалился.

Организатор вечеринки, чему-то ухмыляясь, смяв одну из ягодиц, впихнул худосочное тело на кровать. Девка рухнула плашмя и сразу же затихла, будто её выключили. Батя заботливо укрыл голую спину, стянул угол одеяла в ноги, сам же уселся на краю своего лежбища. Другая особа женского пола принялась бесцеремонно разглядывать меня, стоявшего по-прежнему у самого порога.

- А это твой сын, что ли?

Гостеприимный хозяин, влив в рот очередную порцию алкоголя, согласно мотнул головой, щедро проливая последние капли из демонстративно опрокинутой рюмки.

Старший. Предатель... - затянул он излюбленную свою песню. Впрочем, вполне добродушно.

- За что ты с ним так?..

Полногрудая приманила меня глазами, подвинулась в кресле, освобождая широкий подлокотник.

С нарочитой серьёзностью в лице я шумно выдохнул из себя воздух и с достоинством прошествовал на середину комнаты с невысоким потолком, присел, не смущаясь её бойфренда, рядом с нею. Откинул капюшон, с интересом оглянулся на кровать: девица там пребывала в той же позе, лежала и не подавала никаких признаков жизни.

- Выпьешь?

Моя новая знакомая, назвавшаяся Ольгой, приподняла со стола опустевшую бутылку.

- Давай! - разрешил я.

Остатки самогонки пролетели по моей глотке, словно наждаком расцарапав пищевод. Я поморщился и сдержанно прокашлялся, смущённо отвернувшись.

- Да-а-а... - многозначительно протянул мой папаша и едко глянул на меня.

Алкоголь закончился, и надо было кому-то идти за добавкой. Бойфренд Ольги без слов демонстративно вывернул свои карманы наизнанку, стряхнул белые, как перхоть, соринки со штанов. Получив мятые хозяйские десятки, также молча канул в темноту снаружи. Проводив его взглядом, я поднялся и плотнее прикрыл за ним дверь.

Отец мой, находясь в обычной хмельной задумчивости, безучастно с кровати взирал на телевизор, оттеснив бесчувственное тело плясуньи поближе к стене. Я пересел в освободившееся кресло, в другом оставалась Ольга. Наша милая болтовня, пожалуй, могла бы продолжаться и после возвращения гонца, только настроение как-то вдруг необъяснимо подпортилось, и я решил откланяться.

Моё душевное состояние требовало куда большей компании. Мне нравилось, иной раз бывая у отца, наблюдать за всеми этими знакомыми мне или вовсе незнакомыми людьми, трезвыми или уже мутными, делая вид, что тоже с ними, в гуще событий, так сказать.

А тут такой облом. Огорчился ли я этому? Пожалуй.

Простившись со своей новой знакомой, пообещав заглянуть на днях, я сдержанно кивнул молчаливому родителю моему и решительно шагнул за порог в холодный зимний воздух. Возле самой калитки меня, как показалось, сердито окликнули:

- Ну ты чего приходил-то?.. У тебя всё нормально?

- Да. Просто так зашёл. Надумал вот, - прокричал я ему.
 
В темноте фигура отца казалась немного крупнее. Он вышел за дверь забора без верхней одежды, как был, в тёплой вылинявшей рубахе поверх поношенной футболки, приблизился и протянул руку для прощания. В глазах его мне почудилась грусть, что вызвало во мне неожиданный прилив щемящего сердце сочувствия. В сущности, мой старый безобразник оставался крайне одинок.

- Да всё в порядке… Зашёл просто так, - повторил я, закашлявшись на ветру.
 
- Как девочка, понравилась? - спросил он, запахивая на груди рубашку.

Я саркастически хмыкнул, но папа не обиделся и продолжал:

- С села привезли, Надькой зовут... Потом расскажу. Ну, я пошёл, замёрз... Не простудись, одевайся теплее.
 
- Ты тоже.

Отец досадливо махнул рукой и быстро пошёл назад. Я спросил:
 
- Сколько ей лет? Проблем не огребёшь?
 
- Ты чего?! - Батя энергично крутанул пальцем у виска. - Я что, с приветом?! Почти девятнадцать. Ну тебя, потом... В другой раз поговорим, - и поспешил скрыться за забором.

В калитке пришлось посторониться, наш гонец, не глянув в мою сторону, не спеша прошествовал мимо. Я с любопытством посмотрел ему вслед.

Потекли дни за днями, похожие один на другой: с дневной торговлей в ларьке и ночными дежурствами по очереди. Когда я наведался в дом моего компаньона и поведал тому о новой пассии папаши, то немало удивился его осведомлённости. В ответ на моё недоумение он лишь многозначительно развёл руками, весьма довольный произведённым впечатлением (мол, у него свои источники).

Спустя неделю я снова посетил родительский дом. На этот раз принимали меня уже в жилом доме. Комната, где мы поместились, была самой дальней, угловой. Несмотря на работающее отопление, здесь нередко в холода включали самодельный «козёл», жгли подворованное электричество, чтобы было теплее. Надька приветливо со мной поздоровалась, был вежлив и я с ней.

Похоже, она успела немного обжиться и чувствовала себя уже хозяйкой на новом месте. Посидели. Помолчали. Всё внимание забрал работающий телевизор; отец, делая продолжительные паузы, вяло интересовался моими делами. За его спиной на кровати пряталась, лёжа на боку, его новая подружка. Подперев голову худой рукой, с неподдельным интересом она глядела на продолговатый экран.

- Что ж такое?.. Хоть позвонил бы кто!..

Хозяин со скучающей гримасой, унылым взглядом следил за всем происходящим в телевизоре. Он медленно и ритмично покачивался, сидя на краю постели, в свойственной ему манере, обхватив сцепленными пальцами обеих рук острый угол колена.

Мне сделалось вдруг весело. Казалось, батя принялся намагничивать пространство далеко вокруг, за стенами дома, привычно созывая прошенных и нежданных гостей. Подумалось: «А должно быть, вот так и начинаются обычно его вечера?» В этот момент зазвонил телефон, он метнулся к трубке, ответил — и надолго прирос к ней ухом. От нечего делать я принялся рассматривать Надьку.

На ней был старенький, не по росту, халат цвета спелой вишни, рукава которого были аккуратно ею подвернуты. Лицо несколько грубовато, однако молодость обычно смягчает его черты. Волосы Надька убрала в небольшой, смешно торчащий на затылке пучок, обнажив правильной формы уши с маленькими серёжками.

Подведённые синей краской нижние веки были заметно припухшими, близко посаженные карие глаза, живо бегающие в глазницах, прикрывались время от времени, когда их обладательница хваталась за голову и начинала болезненно морщиться.

Вовсе и не скрывая ехидной ухмылки, я, довольный, со злорадством наблюдал похмельные страдания её. Каждый день, что ли, у них праздник?..

- Эх, жизнь бекова...

Отец, не договорив излюбленного присловья, с досадой водворил трубку телефона на прежнее место. Я поднялся и прошёл на кухню, чтобы сотворить себе чайку, ответив на ходу выразительным жестом на немой его вопрос.

В неубранной кухне, дальше находились холодные сени, отыскалась моя кружка, теперь покрытая изнутри бурым налётом чайной заварки (батя всегда любил покрепче). Её я тщательно отмыл, прогрел порцией крутого кипятка, слил воду, всыпал добрую щепоть чёрного чая и, вновь залив кипятком, накрыл перевёрнутым блюдцем.

За этим занятием меня и застали незваные (незваные ли?) гостьи. Две дамы возникли неожиданно. Я увидел их, глянув в окно кухни, выходящее на веранду. Шарик облаял их в последний момент.

Послышался дробный стук каблуков по дощатому полу, заглушаемый гневным собачьим лаем. Старичок, облаяв вслед визитеров, обиженно отвернулся и, сгорбившись, выбежал прочь. Я же с любопытством повернулся к двери, тягучий скрип петель, и меня обдало холодом.

Ольгу я узнал тотчас, громким возгласом выражая своё вполне радостное удивление, чем невольно привлёк внимание хозяина дома. Особа рядом с нею была мне незнакома. Разглядеть её не позволил прилетевший на мой возглас отец.

- Ба-а, какие люди... Вот те на!..

Глаза родителя оживились. Смеясь и отпуская шутки, он застрял на пороге, прижавшись спиной к дверному косяку, чтобы пропустить женщин в горницу. Следующую последней Ольгу успел-таки ущипнуть под курткой, пониже спины, та отмахнулась с явно притворным негодованием.

Я аккуратно выбрал ложечкой плавающие чаинки, подобрал со стола горячую кружку и отхлебнул немного, с интересом отметив про себя бордовое пальто и чёрную шляпу незнакомки.

Голоса отдалились. В дальней комнате мгновенно воцарилось праздничное оживление, задорный Надькин голос что-то неразборчиво предлагал, её не слушали.

Когда я присоединился к остальным, то увидел Ольгу без верхней одежды возле окна за столом, уже уставленным рюмками, нехитрой снедью, а середину «поляны» украшала большая коричневая бутылка «Амаретто».

Надька вышла, хозяин же, в ожидании завершения приготовлений, поместился пока в кресле сбоку от телевизора и с ленивым довольством кота отпускал шутливые реплики в адрес своей новой пассии, впрочем, не обидные.

Вторая гостья уселась на краю кровати у металлической боковины. Женщина некоторое время не сводила с меня глаз, вынудив в конце концов смущённо уткнуться в кружку с остывающим чаем.

На вид ей было недалеко за тридцать. Бордовое пальто ладно облегало полноватую фигуру, черты лица достаточно миловидны. Получше рассмотреть её мешала мне тень от самодельного абажура настенного светильника.

- Ну ты чего, Кать, как неродная... Разденься уж! Мы здесь зависнем, пожалуй. - Ольга с удовольствием потёрла ладонь об ладонь, после принялась деловито переставлять низкие пузатые рюмки ближе к бутылке.

Папаша, кряхтя, поднялся с насиженного места и, приняв из её рук пузырь, повертел в руках, вглядываясь в иностранную этикетку.

Когда алкоголь был разлит, вернулась Надька и тоже взяла свою рюмку, примостив на краю стола суповую тарелку с нарезанными неровно вдоль солёными огурцами и крупным пучком квашеной капусты рядом, в который была воткнута вилка с выщербленной ручкой.

- По поводу кого пьём? - поинтересовался я, проглотив свою порцию горьковато-терпкого ликёра.

Родитель мой громко и с чувством крякнул, произнёс несколько одобрительных слов, посетовав, что алкоголь всё же слабоват.

- Катерина, вот угощает, - провозгласила Ольга, подцепив вилкой кусочек колбасы на тарелке. - Кать, разденься уж! И давай сюда поближе.

Женщина, привстав, стащила с себя пальто. Я протянул руку и отнёс его на вешалку, вернувшись, уселся на стул рядом с ней. Катерина благодарно улыбнулась мне.

- Что, по второй? - Ольга подняла бутыль и неторопливо наплескала каждому. - У Кати был день рождения... - Она смешливо посмотрела на виновницу торжества, спрашивая глазами: «Мол, ты как?»

Эта новость сейчас же вызвала всеобщее оживление. Мне сделалось совсем хорошо, я поглядывал время от времени на Катю, а она — на меня. Присоединившись к пожеланиям других, произнёс короткий тост. Как-то сразу мы прикончили бутылку достаточно крепкого, как мне показалось, напитка.

Ольга с Надькой пошли покурить. Всунув в рот зачищенную спичку, вслед за ними отправился и отец. В комнате остались мы вдвоём. Спиртное сделало Катерину заметно раскованней. Я принялся, не показывая того, рассматривать свою соседку, не без удовольствия сознавая, что и за мной следят краешком глаза.

На женщине был тёмно-серый костюм-двойка. Под пиджаком жадно прильнувший к телу молочного цвета джемпер с высоким горлом и полукружье тяжёлых чёрных бус на крупных грудях.

На той стороне дома, куда ушли остальные, кто-то из девчонок залился громким смехом. Раздался протяжный скрип, глухо шмыгнул по дощатому полу край двери, и голоса затихли. Лариса Долина пела что-то, а мы с Катей молчали, сидели и глядели в экран.

- Я тебя видела на днях в ларьке. Такой серьёзный из себя... Там ещё какой-то наголо бритый был. - Проговорила Катерина приятным грудным голосом.
 
- Ты видела моего компаньона.

Моя соседка смерила меня мутным взором и смешно икнула. Затем потрогала пальцами себе горло и натужно проглотила слюну. Я был весел и непринуждён. Перехватив мой взгляд, женщина облегчённо выдохнула воздух, отняла руку от горла и засмеялась, смущённо отворачиваясь.
 
- Как торговля? - спросила она меня, мне показалось, скорее из желания поддержать разговор, нежели из любопытства.

- Идёт помаленьку. - Меня немного развезло и потянуло на откровенность. - Проблем, конечно, хватает, иногда хочется всё бросить к чёрту и...

Договорить не дали, остальные вернулись без Ольги. Оказалось, неожиданно заявился её парень, и они остались вдвоём поговорить. Надька прошла за моей спиной, обдав волной прохладного воздуха и запахом табачища.

Отец зябко передернул плечами и пару раз энергично скрестил согнутые в локтях руки перед грудью, чтобы согреться. Его подружка влезла на кровать, я невольно обернулся и проследил за ней.

Она уселась, по-турецки подобрав под себя ноги, запахнув их полами халата, прислонившись поясницей к водяным трубам отопления на стене, наслаждаясь их теплом.

Хозяин дома, вполне довольный царящим вокруг настроением, кряхтя полез в тумбочку под телевизором и представил всем свою драгоценную заначку — прозрачную поллитру самогона.

- Может, лучше коньячку? - перебил его порыв я. Отец молча убрал бутылку на прежнее место.

Я поднялся со стула, тот скрипнул, с неохотой отпуская моё седалище, застегивая на ходу куртку, направился к выходу. Шарик высунул голову из утлой конуры, не признав, облаял меня.

Сверху слетал редкий снежок, будто кто обметал края неразличимых во тьме облаков, было тихо и хорошо. В моей опустевшей под влиянием алкогольных паров голове не осталось никаких мыслей (ни задних, ни передних).

Даже впечатление от нового знакомства сместилось куда-то на край заторможенного сознания. Заботы и разные проблемки, донимавшие меня последнее время, как-то сгладились и уже не воспринимались болезненно и всерьёз.

Идти было недалеко. Благо на соседней улице, через пару-тройку домов, имелся круглосуточный ларёк. Загрузившись кое-какой закуской и спиртным, пошёл обратно.

Повернув на свою улицу, неожиданно повстречал Ольгу, та была не одна. В её спутнике я признал того самого парня, что видел с нею неделю назад при уже известных вам обстоятельствах.

Парочка прошла стороной по краю оврага, разрезавшего улицу, захотелось позвать их, но что-то удержало. Я лишь остановился и проводил их взглядом; расслышал, как молодая женщина вяло огрызается в ответ на ожесточенную жестикуляцию хахаля. Меня это позабавило.

- А наши ряды редеют. Ольга-то, похоже, ушла! - сообщил я первым делом, переступив порог комнаты, где меня с нетерпением дожидались.
 
- Тебя за смертью посылать, сын, - с шутливым недовольством проворчал мой папаша.

Я деловито поставил коньяк на стол и уселся на прежнее место. Что поделать, для тех, кто ждёт, время обычно не спешит. Тотчас вскрытая бутылка спешно прошлась по сдвинутым в кучу рюмкам и гордо замерла с небрежно воткнутой пробкой. Выпили. Пожевали. Помолчали. Первым прорезался голос Надьки.
 
- И чего она нашла в этом дураке?.. Да ещё и немой. - Сказала она и сплюнула рыбью косточку на давно немытый пол.

Родитель мой явил ей в ответ неприличный жест из согнутой в локте руки, бицепс которой схватила другая. Фигура пару раз красноречиво качнулась.

Надька брезгливо оскалилась. Катерина отвернулась, давясь беззвучным смехом, лицо её раскраснелось. Я заметил, что папаша мой проявляет к ней весьма определённый интерес. Алкоголь сделал своё дело, и теперь женщина держалась довольно вальяжно.

- Этот крендель упрекал Ольгу за что-то, - произнёс я и подцепил вилкой кусочек колбаски.

Надька хмыкнула и молвила зло: «Припёрся. Развонялся здесь. Зачем ходит без него, да ещё и пьёт... Придурок жизни!».

- А как ты поняла, что он говорит? - постарался я придать больше язвительности голосу.

- Да ладно вам!..

Замлевшая от долгого сидения Катерина закинула руки за голову и чувственно повела плечами, невольно приковав внимание мужчин к своим крепким грудям.

- Давайте лучше выпьем. Хочу на брудершафт. Серёга, разливай!

Она впервые за всю нашу посиделку обратилась ко мне по имени. Когда коньяк был разлит, женщина пересела ко мне, потеснив на стуле. Наши руки сплелись.

Выпивая рюмку, я видел краем глаза, как пьёт она, её полные, сложенные бантиком губы, раскрасневшееся лицо. Терпкий запах духов, исходящий от её тугого и плотного тела, вдруг ударил мне в голову не хуже любого алкоголя. Влажные губы впились в мой рот.

Поцелуй оборвался неожиданно. Катька оставила меня растерянного и, как ни в чём не бывало, вернулась на своё место. Родитель мой как-то неопределённо крякнул. Надька радостно захлопала в ладоши и громко рассмеялась.

Я же, полный смущения, но очень довольный, оказался под пристальным взглядом двух пар глаз: виновницы этого маленького переполоха и папашиных.

Вечер продолжался. Совершённый брудершафт естественным образом сократил дистанцию между мною и Катериной, определив дальнейшее направление нашей шумной посиделки с явно предсказуемым финалом.

Поднабравшийся хозяин дома безуспешно пытался привлечь внимание новенькой, вовсе не замечая протестующих реплик со стороны своей подружки, и искренне сердился, не принимая происходящего.

Вскоре нас с Катькой выпроводили в соседнюю комнату, бывшую проходной между кухней и тем местом, где мы так весело заседали. Тесно усевшись на диване в темноте, обнявшись, мы тихо говорили и терпеливо выжидали, когда наши соседи хоть малость угомонятся.

Скоро с их стороны за едва прикрытой дверью прошелестел чей-то сдавленный смех, и тут же раздался густой и сочный мужской храп.
Моя подружка закатилась беззвучным смехом и повалилась на меня.

Я по-хозяйски запустил руку в её волосы. Женщина подняла голову, не различая лица, я наугад ткнулся ей в губы. 
В этот момент внезапно раздались голоса. Сердито скрипнула пружинная кровать за дверью, и грузные шаги направились в нашу сторону, скрипя половицами.

Вспыхнула лампочка под потолком, сквозь дверную щель кинулся на пол узкий клин света. Я от всего сердца выругался и глянул на Катерину. Мимо нас взъерошенных, с невозмутимым видом, неверной походкой картинно прошествовал хозяин дома.

Прежде чем пройти на кухню, он обернулся и, шутовски подогнув колени, воскликнул, всплеснув руками: «Ну попить… Попить я захотел».
 
Я еле сдерживал готовое прорваться наружу раздражение. Забулькала струйка воды из чайника, стукнул об стол пустой бокал, обиженно звякнуло задетое блюдце. На обратном пути хозяин дома подмигнул Катьке и молча скрылся за своей дверью.

За дощатой перегородкой, оклеенной дешёвыми бумажными обоями, ещё некоторое время раздавались голоса, чей-то сдавленный издевательский смех. «Отомстил-таки», - мелькнула мысль.

- У тебя часы далеко?

Я с сожалением вздохнул, понимая, что упущенной возможности уже не вернуть, запал нашей страсти оказался растраченным впустую.
Разыскав наручные часы в карманах своих штанов, выяснил время.
 
- Где-то около полуночи. Плохо видно.

В этот момент в окошко рядом с нашим диваном постучались, потом ещё и ещё. Звук, прозвучавший в темноте слишком громко и так некстати, заставил вздрогнуть. Поправляя одной рукой ворот рубашки, другой я отодвинул занавеску и выглянул в окно.

В неверном свете уличного фонаря предстала женская фигура. Приблизилась. Я не смог удержаться от восклицания. Сменивший меня у подоконника отец распахнул форточку и позвал Ольгу в дом.

Полусонная Надька, на ходу запахивая халат, присоединилась к нам, полезла в боковой карман, извлекла помятую, как и она сама, сигарету. Через несколько минут перед нами предстала наша пропавшая собутыльница.

С потерянной улыбкой Ольга задержалась на пороге общей комнаты. Все сразу обратили внимание на незначительную припухлость под её нижней губой и нескромный синяк под глазом.

Хозяин дома, застрявший в сенях, чтобы закрыть дверь на засов, приблизился сзади и легонько подтолкнул женщину ладонью пониже спины. Надька протянула ей свою сигарету, по поводу синяка же произнесла, как утвердила: «Любит — значит бьёт!»

Я засмеялся. Остальные тоже. Наша полуночная гостья обвела всех покрасневшими глазами.

- У вас переночую, не прогоните?

- Да запросто, - хозяин дома благодушно опустился на диван. Мы собрались уходить. Осознав это, он обеспокоился: «А почему так — вдруг? Обиделись, что ли?»

- Мне нужно вернуться. Сегодня в ларьке ночую, - не сумев скрыть досады, глянув хмуро на родителя, проворчал я.

- Дочка у меня одна дома. Уже час ночи! - Удивилась моя подруга.

Настенные часы с укоризной показывали начало второго. Никто не спал, а между тем новый день давно уже наступил.
 
Мы с Катей вышли за калитку. Над занавеской в окне показалась голова. Это был мой отец. Торопиться не хотелось, но моя попутчица задала темп. Я шагал вслед. Стоял лёгкий морозец, под ногами чуть слышно похрустывал свежий снежок.

Миновали овраг. Хватаясь за штакетины соседской изгороди, пошли узкой тропкой по краю берега. Вскоре мы свернули на другую улицу. Я посмотрел на ларёк, в который наведывался каких-то три или четыре часа тому назад. Почудилось вдруг, что ошибся во времени и стемнело недавно, вот только сейчас. А я нахожусь ещё во вчерашнем дне.

Мы снова повернули на берег, срезая дорогу. Внизу плавно изгибалась заснеженной ледяной лентой речка. Протоптанная в снегу дорожка сделала крутой поворот, и мы зашагали прочь от обрывистого берега. Вновь начались жилые дома, вереницей уходящие в ночную мглу, с блёклыми пятнами редких фонарей вдали.

Возле ближайшего дома Катерина задержалась ненадолго, чтобы перевести дыхание. Искрился морозный воздух, свет уличного фонаря немного раздвинул темноту, бросив под ноги неприятно мерцающее синее покрывало.

Двинулись опять, голые ветви плодовых деревьев остались за светлыми ребрами чьей-то изгороди. Ночная тишина обещала сны до самого утра, но мы не слышали её тихого шёпота, каждый думал о своём.

С десяток минут спустя мы подошли к старому деревянному мосту, за которым дорога стала много лучше. Спутница моя прибавила шаг, но вскоре запыхалась. Пройдя через центр посёлка, не доходя до старого кладбища, мы нырнули в какой-то переулок, совершенно мне незнакомый. С интересом я начал озираться.

- Ты кого высматриваешь там?

Катерина подошла к своей изгороди, тронула низкую калитку из металлических прутьев в оправе из проржавевшего уголка. Огня в окнах дома не было.

- Подожди малость, схожу посмотрю, - попросила она. Через пару-тройку минут появилась вновь. - Спит, - женщина притворила за собой калитку, подошла ко мне. - Извини, что не отпускаю... Хочу подышать ещё немного.
 
- Да ладно.

Я снисходительно отмахнулся. Катя перехватила мою руку, и мы отправились дальше по переулку. Зайдя через полсотни метров в тупик, повернули обратно. Миновали её притихший дом, прошлись немного ещё.
 
- Одна её воспитываю, - призналась она неожиданно.
 
- А муж?..
 
- А муж объелся груш. - Рассмеялась Катерина.

В ответ я грубовато пошутил, осёкся и извинился. Моя подруга только досадливо скривила рот.
 
- На что живёте? - поинтересовался после минутной неловкости.
 
- Сейчас техничкой в школе. Летом на свеклу езжу, на буксир. А ещё самогоночкой приторговываю.
 
Женщина опять рассмеялась и легонько ткнула меня в бок кулаком. Я лишь сочувственно развёл руками и произнёс: «Ну так!..»

- Так-то оно так, - передразнили меня, - только девчонка моя всё понимает, мужиков чужих в доме видит. Ей это неприятно. Я же чувствую! Она тяжело вздохнула и продолжала: «Меня мать тоже одна воспитывала».

Катя опустила голову и разгребла ногою снег под собой. Сверху начал сыпать редкий снежок. Я молча привлёк свою подружку к себе и поцеловал. Машинально снял языком снежинку со своей губы и тихонько сплюнул под ноги. Это было, похоже, неверно истолковано.

- Мы ещё увидимся? - спросил я.
 
- Давай, коли хочешь, - как-то уж равнодушно согласилась она, начав движение по направлению к своему дому.
 
- Когда же? - я обогнал Катерину и услужливо приоткрыл ей калитку.
 
- Да хоть завтра. Или лучше послезавтра приходи.
 
- Ещё как приду!
 
Я обрадовано тряхнул головой и бодрым шагом отправился обратно, исполненный самого приятного ожидания от новой встречи.

Притулившийся подле здания библиотеки ларёк встретил меня успокаивающей тишиной за витринными ставнями. Я заперся изнутри на крепкий засов и завалился спать до утра.

Через день, с трудом дождавшись окончания рабочего дня за прилавком, после прихода сменщика, воодушевлённый предстоящей перспективой, я покинул ларёк с большой коробкой конфет и бутылкой вина.

В самом приятном волнении добрался до нужного дома, прошёл за калитку, аккуратно прикрыв за собой запор. По-хозяйски, не торопясь, расчистил ботинком снег на ступеньках крыльца, потянулся к кнопке звонка. Простояв напрасно, уже в робкой нерешительности вдавил кнопку вновь.

В глубине дома произошло какое-то смутное движение, натужно скрипнула сенная дверь. За чёрными прямоугольниками окон веранды различился неясный силуэт.

- Кто?..

Я совершенно опешил и не нашёлся с ответом. Недовольный резкий голос смешал моё почти праздничное настроение. Справившись с минутной растерянностью, назвался. Меня не признали. Уходил восвояси сильно обескураженным. Похоже, меня вовсе и не ждали.

По дороге домой я заглянул в ларёк и поведал о своем жестоком обломе напарнику. Валера в свойственной ему манере лишь саркастически улыбался, слушая меня, и молчал.

- Чего молчишь-то? - не выдержал я.

- Сочувствую. - Вдруг заржал он.

Я обиделся и собрался было уйти, но приятель извлёк из-под прилавка непочатую бутылку водки, нашарил на полке под самым потолком пару дежурных рюмок.

- От сердечных ран, - примирительно глянул он на меня и, не дождавшись ответа, откупорил бутылку.

- Тебе легко говорить, - с досадой проговорил я, - тебе-то, небось, любовные муки неведомы.

- Женись, - последовал короткий совет.

Мы выпили по рюмке, не закусывая, и немного поговорили ни о чём. Прощаясь, я пообещал взять реванш.

- Завтра опять схожу. Но больше не стану! Ну её!..

Валера хмыкнул, очистил мандаринку и махнул ещё рюмашку на сон грядущий. Поднялся, закрыл за мной дверь, пожелав через порог удачи.

Весь следующий день я стоял за прилавком. Из головы всё не шла моя новая знакомая. Почему она так со мной? Обиделась что ли? На что?

В форточку витрины заглянула Ольга. Я обрадовался ей.

- Привет, барыга! - Засмеялась она в ответ на моё иронично-весёлое «здрасьте».

- Куда идёшь? Дела пытаешь, аль от дела лытаешь?

- В смысле? - не поняли меня.

- Ну я хотел сказать, по делу идёшь или как? - Пояснил я.

- Где ты таких слов нахватался? - Ольга смешливо посмотрела на меня.

На душе у меня потеплело, и я испытал к ней неожиданный прилив симпатии. В сущности, она была премилым человеком.

- Книжки люблю читать на досуге. Вот и библиотека рядом.

Ольга залилась непринуждённым смехом, обратив на себя внимание редких прохожих. Вторую половину дня жизнь в посёлке обычно замирала.

- Как проводил? - поинтересовалась она, имея в виду, конечно, Катерину. - Чайку попить не приглашала? - хихикнула Ольга.

Я не удержался и пожаловался ей на вчерашний приём. Женщина посерьёзнела.

- Значит, развязала опять девка. Не до тебя ей было. Если у тебя с ней что-то завяжется... В общем, не давай ей пить. Может, у тебя и получится.

Слова эти многое прояснили, меня отпустило. Однако перспектива нянчиться с её подругой меня мало прельщала. Я так и сказал.

- Ты прав. Насильно ей в рот никто не вливает. Но жалко Катьку. Олеську её жалко ещё больше.

Мне показалось, Ольга утратила интерес ко мне. Перекинувшись парой пустяковых фраз, мы замолчали и скоро попрощались. Я смотрел ей вслед и почему-то чувствовал себя немного виноватым в чужих проблемах.

Вечером того же дня, передав ларёк на попечение компаньона, я взял те же самые подарки и после короткого его напутствия вновь отправился в гости. На этот раз мне повезло больше.

Миновав скудно освещённые ледяные сени, ведомый впотьмах за руку, я свернул за какой-то выступ в стене и через пару шагов споткнулся о высокий порог, едва не упав. Чертыхнулся.

Впереди распахнулась дверь, и меня ослепил свет. Вошёл вслед за хозяйкой и оказался в небольшой прихожей, за моей спиной чуть слышно вошла в косяк тяжёлая дверь.

На лице хозяйки сияла радостная улыбка, она сразу же прильнула ко мне, обвив шею руками. В ответ я потянулся к её губам, ощутив сладковатый привкус алкоголя у себя во рту. Всё было запросто и вполне по-домашнему.

- Уж думала, не придёшь, - пожаловалась Катя. На ней был подвязанный поясом полинявший халат. Помятое припухшее лицо, мокрые губы и копна сбившихся волос на голове. Весь её облик красноречиво свидетельствовал не в её пользу.

- Я же вчера был у тебя. Почему не впустила? - сердито отозвался я.

- Вчера?.. Как это вчера? - Удивилась она. - Ах да, кто-то приходил… Подумала, за самогонкой. Не впустила. Кончилась… - Катерина манерно развела руками и покачнулась немного.

Осваиваясь, я с интересом обвёл глазами тесное помещение прихожей с грудой одежды на настенной вешалке. Напротив входной двери была просто арка в стене. Туда и увлекла за собой меня хозяйка, сняв с моей головы край длинной до самого низа шторы.

Проследовав за нею, я оказался в большой, едва ли не во весь дом, комнате, на противоположной стороне которой между окон с синими занавесками помещался письменный стол. Над столом висела полка с книгами. Возле стоял стул с лежащим школьным портфелем.

К столу подошла девочка лет десяти и очень выразительно посмотрела на меня. Именно — на меня. Сделалось отчего-то неловко, и мне захотелось поскорее укрыться в комнате, куда меня тащила её мать.

Катерина отпустила мою руку и пошла к дочери: «Олеся, на вот конфет... Сходи, поставь чайник, чайку попьём. Что уже?.. Не поняла?»
Я же тем временем поспешил ретироваться, укрывшись за спасительной дверью.

Глазам моим предстало достаточно узкое сумрачное помещение. На левой стене, над кроватью, слабо горел светильник. Я увидел смятую подушку в изголовье неубранной постели и журнальный столик напротив меня под широким подоконником окна, на котором теснились разросшиеся комнатные растения в небольших горшках.

На правой стене был ковёр с тиграми. Под ним деревянный стул с мягким сиденьем. У самой двери пристроилась невысокая этажерка с разной ерундой на полках.

Я перевёл дух и, отпустив за спиной дверную ручку, осторожно опустился на край кровати, сердито ткнул кулаком подушку. Кровать насмешливо скрипнула, «принесла же меня нелегкая», - пронеслось в голове.

В ожидании хозяйки я принялся с въедливой сосредоточенностью рассматривать двух грозных тигров напротив, продолжая осмысливать своё положение. До меня доносились голоса, затаившись, я всё старался различить невнятный диалог снаружи и не знал, что мне делать дальше.

Взять да уйти без каких-либо объяснений я не решался, впрочем, как и попытаться покинуть дом втихаря. И то и другое выглядело как бегство. Моя мужская гордость тут же воспротивилась этому.

Катерина долго не появлялась. Время шло. Настроение начало удивительным образом меняться, мысли незаметно переместились в совершенно другую плоскость.

Я со злостью подумал, как отомщу сейчас своей подружке за всё сразу. Сделаю то, ради чего припёрся сюда. В поле зрения оказалась пустая гранёная рюмка на ножке. Словно подброшенный адской пружиной, я вскочил с постели, принимаясь в лихорадочной спешке искать остатки спиртного в комнате. Заглянул и под кровать.

- Что ищешь?

Внезапно раздался голос за моей спиной. Я вздрогнул и обернулся, ещё не поднимаясь с колен.

- Заначку твою ищу, дура. - Зло проговорил я. - Давай сказывай, где пузырь от меня прячешь!

- Что есть, не про твою честь, - засмеялась Катерина.

Пока она возилась с дверной задвижкой, я вскочил на ноги и погасил светильник на стене. Схватив женщину за плечи, с силой притянул к себе, она ахнула и безвольно подалась назад.

- Я смотрю, у тебя есть кому петли на двери смазать, - с неожиданной для себя самого ревностью упрекнул её я.

Старые пружины кроватной сетки скрипнули во весь голос, выдавая нас с головой. Моя подружка принялась нетерпеливо стаскивать с меня джемпер, взялась за рубашку. Запутавшись в пуговицах, я стащил с неё халат, не сумев развязать сбитый узел на поясе.

- Есть кому. - А ты что, ревнуешь, что ли? - Её горячее дыхание вперемешку с самогонным духом ударило мне в лицо. В этот момент во мне будто что-то переключили.

Пожиравшая меня страсть стала стремительно вдруг притупляться. Я быстро перегорел, как слишком короткий фитиль, и не понимал, что происходит со мной.

- Ну ты чего? - Рассердилась Катерина. - Обиделся?

- Ещё не решил, - вяло огрызнулся я.

Женщина придавила меня к постели, её прерывистое дыхание забило мне в висок, влезло в ухо. Я немного отстранился. В прозрачной темноте маленькой комнаты её лицо казалось мне расплывчатым серым пятном.

Она полезла вновь. Скользкие губы ткнулись в мою щеку и, отыскав рот, затолкали обратно в глотку готовые вылететь из меня бранные слова. Я попытался высвободиться из её цепких объятий, и мне это удалось.

- Слушай, Кать, пойду я. Не обижайся. Что-то не в кайф сегодня.

- А зачем тогда приходил?.. Ну и катись, дурак! - Обиделась Катерина.

- А зачем ты нажралась сегодня? - Раздражённо бросил я ей в лицо.

До нас долетел приглушённый расстоянием дверной звонок и сердитый детский голос.

- Зовут тебя, наверное, за самогонкой пришли, - усмехнулся я.

Она вышла, хлопнув дверью. Обиделась. Оделся, но уходить, однако, не спешил, устало опустился на кровать, пребывая в странной и какой-то приятной даже прострации. Неожиданно меня начал разбирать смех, и я закачался на зыбкой, скрипучей кровати.

Вернулась она нескоро, увидев меня одетым, произнесла сердито: «Ну и куда?!.»

- Да наигрались вроде, - я поднялся. - Хватит на сегодня, как ты думаешь?

Катерина неуклюже опустилась на кровать и повалилась назад. Стукнувшись затылком о стенку, она тихо, по-бабьи, завыла, протяжно и со слезой в голосе. Я уложил её на бок, присел рядом. Поддавшись внезапному порыву, примирительно тронул её плечо. Она как-то по-детски всхлипнула, схватила мою руку, ткнулась губами в ладонь, уложила рядом.

Во мне шевельнулась добрая, щемящая сердце жалость. Совсем расчувствовавшись, я другой рукой убрал рассыпавшиеся волосы с её лица.

Катерина всё плакала и смешно шмыгала носом, а я всё более ощущал себя пристыженным. В какой-то момент мне захотелось даже извиниться перед нею, но только дыхание спящей женщины оборвало мой порыв.

С облегчением я тихонько выскользнул из комнаты, неслышно, на цыпочках поспешил к вешалке со своей одеждой, желая только в эту минуту поскорее уйти. Однако уйти незамеченным не получилось.

Почувствовав, что на меня глядят, я повернул голову и увидел Катину дочку на прежнем месте у стола. Девочка держала в руке школьный дневник и смотрела на меня с каким-то презрительным интересом, оценивая нового «маминого друга».

Мне стало ужасно стыдно. От этого не по возрасту взрослого взгляда на душе у меня сделалось нехорошо. Невнятно простившись, я воровато прошествовал вон, вторгшийся на чужую территорию, поспешно покидал её теперь.

Покинув их дом, по дороге домой я ещё долго ощущал на своём лице румянец стыда. Ощущение это, мало востребованное мною в те годы, подзабытое в «лихие девяностые», горело на небритой щеке широкой полосой пощёчины.

Понятное дело, я продолжал навещать своего отца и часто бывало, находил у него самых разных личностей. Стал ли я более настороженно относиться к перспективам новых знакомств на его территории? Конечно, нет.

Я не опасался повторения прошлого опыта, ведь у молодости короткая память. Катерину с тех пор я больше никогда не видел и ничего не слышал о ней. Даже случайно нигде в посёлке наши дороги не пересекались.

А что же мой батя? Тяга к самогонке серьёзно подкосила его здоровье. Родителя давно уж нет. Скольких она сгубила! Эх!..
               

                КОНЕЦ.