Ключник 13

***
   В тех кварталах города, куда он забрёл, царили чёрно-белый «нуар», весенняя слякоть с остатками уже изгаженного снега и грязь – уличная и душевная. По мере того, как он уходил всё глубже в лабиринт улиц между серых высоких домов – снега становилось всё меньше, а мусора и грязи всё больше.
   Потом снег и слякоть исчезли – вместо них под ногами теперь была щербатая брусчатка с наносами серого песка и мелкого мусора. Он мотался по улицам, проходил под арками и сквозными подъездами старых монументальных домов, иногда поднимаясь на широкие площадки этажей. Он снова что-то, или кого-то искал. И наконец нашёл.
   Поднявшись на очередную огромную лестничную площадку он увидел двух испуганных девочек подростков в скромного вида пальтишках, к которым цеплялся пузатый обрюзгший тип. В шляпе-панаме на голове, в дорогом пальто нараспашку, под которым виднелись черный кожаный жилет и на его фоне - массивная цепочка на пузе. Изящная трость в руках и запонки с черными камнями на манжетах. Он попытался вспомнить что-то про этого типа. На память пришло лишь, что этот тип по жизни обожал молоденьких девчонок и жрал не зная меры, по возможности руками и как свинья, засунув рыло в тарелку. Давясь от жадности, чавкая и брызгая во все стороны.
   - Отвали от них…
   Урод обернулся на голос. Оставленные в покое девчонки порскнули в угол и затаились там, взявшись за руки.
   - Ты пришел… А, я знал, что ты придешь, - по оплывшему лицу перекатилась улыбка. – Тебе надо попробовать снова. Как тогда. Тебе понравится…
   Пузан, не переставая что-то бормотать, и держа трость перед собой наперевес, начал нарезать круги по просторной площадке, постепенно сужая их. Эта скотина была опасна, и подпускать его близко было нельзя. Ни в коем случае.
   - Подойдешь – убью. Ты знаешь меня…
   - Да… знаю… талант у тебя… обязательно попробуй сделать это… тебе должно понравиться… Ты сорвешься… Сорвешься… Сорвешься…
    Бормотание усыпляло, а толстяк вдруг одним движением оказался вплотную к нему, и он неожиданно для себя, схватил правой рукой трость и умело ударил головой толстяка в лицо. Хрустнуло, панама покатилась по плитке пола, полы пальто мотнулись вперед-назад. В левой руке откуда ни возьмись появилась и щёлкнула, раскрывшись, выкидуха, и отработанным движением пошла вперед, в раскрытый правый бок толстяка. Нанес удар и с кошачьей ловкостью скользнул пузану за спину, одновременно извлекая нож из раны. И в следующее мгновение уже снова бил, сзади в здоровенную шею… и остановился, едва вогнав длинное узкое лезвие, и увидев, что отбежавшие в угол девчонки восторженно смотрят на него. А толстяк замер под его ножом, точно статуя. Он двинул нож дальше, и лезвие без особого усилия пошло вглубь.
   - Ему нравится! Нравится! Получилось! – защебетали девчонки. Тогда он выдернул нож и разжал ладонь. Складень упал на пол площадки, а он выхватил трость из рук толстяка, который совсем не реагировал на полученные раны, и со всей силы рубанул его по жирной спине. И… толстяк просто исчез. Оставалось лишь самому растерянно замереть посередине площадки. Из угла раздалось расстроенное фыркание на два голоса.
   - Брысь! – туда полетела трость. Девчонки, взвизгнув, тоже исчезли, а палка косо вонзилась в стену. Ноги вдруг стали точно ватные. Он оттолкнул ногой лежавший нож, и подошел к перилам.
Отпечатки пальцев на ноже и трости? Да ладно… здесь всем наплевать на отпечатки…
   Петляя серыми кварталами он, наконец, вышел на окраину города. Он уже был здесь… Он снова оказался на широкой объездной дороге, за которой простиралось огромное пустое поле, местами заснеженное и редко утыканное чахленькими деревцами. А далеко-далеко за ним, за чёрными водами реки, видны были кварталы другого города, где была совсем другая жизнь и всё было по-другому. Всего то – поле перейти. Он и перешёл его, когда направился сюда, но, уже не мог вернуться назад. Он своей волей ушёл оттуда, и назад дороги уже не было. Его предупреждали.
   Да, перед тем, как забрести сюда, он шел белой заснеженной дорогой в компании весёлых парней и девчонок. Смеялись, шутили. И он тоже перешучивался с девушкой, которая ему нравилась. Той самой девушкой, лицо которой он никак не мог запомнить. Зато он точно помнил, что всё происходящее - всего лишь разыгрываемая «пиеса», и по сценарию эта девушка так и будет флиртовать с вон тем розовощеким жизнерадостным увальнем. Он это знал. И девушка это знала. В этой постановке все роли расписаны. Изменить сценарий, невозможно. Но, и продолжать играть со счастливой мордой тоже было невыносимо, и потому он отстал от компании, остановился и долго смотрел на серые шпили и глыбы зданий, возвышающимися вдалеке. За полем. Там тоже ещё оставались души людей, которые были ему дороги.
   - Зачем ты здесь стоишь? Тебе не нужно туда.
   Он обернулся – позади стояла девушка. Та самая. И как обычно, он видел её лицо, но не мог запомнить его черты. Он растерянно замер.
   - Ну, что ты застыл?
   - Там остаются те, чья судьба мне небезразлична. Они могут натворить непоправимых глупостей. 
   - Не надо…
   Фисташковые стены зданий за её спиной вдруг начали терять очертания.
   - Не надо. – она сделала шаг к нему. – Ты не сможешь им помочь, но вспомнишь то, отчего потом будет тяжело. Зачем ты это делаешь?
   - Мы никому ничего более не должны. Почему мы не можем уйти?
   - Рано… Никому мы не должны, кроме самих себя. Мы можем не понять друг друга. Не смотри туда. Дороги назад уже не будет.
   - Я знаю.
   - Упрямый…
   По лицу его хлестнул порыв ветра. И больше никого рядом не было. Его вдруг прошиб приступ тоски. Тогда он и шагнул в поле. Долги надо отдавать. Даже самому себе…