Пушкин и рабовладение

Однажды я опротестовал публичное мнение одной барышни из «школы научного патриотизма»: она уверяла что Пушкин – этот аристократ духа, дворянин (человек чести), избранник богов и вообще Русский гений с титулом Наше Всё – не мог относиться к людям как к рабам, а потому крепостных отца и своих не продавал и рабовладельцем не был. Я уверял, что неважны аспекты этого дела (залог, продажа, аренда итп) - важна суть: принципиальное отношение помещика к крепостному как к вещи, к  товару с непризнанием его права быть свободным от Бога и иметь любому равное не унижаемое человеческое достоинство. Но флеши барышни были неприступны и она поносила меня как  могла. А она могла…. Ее муж натренировал.

***
Первым о Пушкине как помещике рассказал П.Е. Щеголев в книге «Пушкин и мужики».
Центральным в  нашей теме о практической стороне дела в отношениях Пушкина с крепостными и судьбе его владениями ими, является история о залоге крепостных сельца Кистенево.  В сборнике, составленном А. А. Белых «Пушкин и финансы» (2021), мы находим следующие материалы об этом:
1) А.А. Белых. А. С. Пушкин: доходы и долги. Помещик
2) С. В. Березкина. Очерки материального быта  Пушкина . II. Залог имения в Опекунском совете (1830–1831 гг.)  III. Несостоявшийся «перезалог» Кистенева  (1832–1833 гг)
3) П. Е. Щеголев. Пушкин и мужики.  По неизданным материалам. Глава вторая. Помещик. Глава четвертая. Кистеневское изнурение
4) Документ 35. Письмо А. С. Пушкина Е. Ф. Канкрину  с предложением имения Кистенево в уплату долга казне.

Выпишем наконец все тексты о том, как крестьяне сельца Кистенево (от слова Кистень – оружия бандитов и татей) фактически невольно сгубили Нашего Всего и навсегда – ведь, не будь их, Пушкин не собрал бы денег, не смог бы выкупить невесту ННГ, устроив свадьбу «с приданным наоборот»,  и не позволил бы бомонду «свинского Петербурга» (его дефиниция) его извести и загнать молвой, сплетнями и клеветой в западню загона ликвидации из одного лишь пуличного поведения его жены.

(1)
Глава Помещик
Отец Пушкина, Сергей Львович, узнав о намерении сына жениться, в июне 1830 г. передал ему часть крестьян из принадлежавшего ему села Кистенево — 200 душ. Пушкин имел право получать от них доход, использовать в качестве залога по банковскому кредиту, но не мог продавать. Из-за административных проблем, связанных с наличием к С. Л. Пушкину финансовых требований, оформление затянулось, и Пушкин вступил во владение имением лишь 16 сентября 1830 г [==]

Крестьяне находились на оброке, который взимался трижды в год (так же, как и выплачивалось жалованье чиновникам). Но время сбора оброка отличалось – были мартовская, июльская и ноябрьская трети. У исследователей по поводу Кистеневки господствовала точка зрения, высказанная еще Б. М. Модзалевским: «Именьице было небольшое и захудалое, и пользы Пушкину было от него мало (см. в письмах его от 1 и 2 мая и 3 июня 1835, 3 и 14 июня 1836 г.), – тем более что перед свадьбой он заложил его тысяч за 40,– и впоследствии доходы шли главным образом на покрытие долга Опекунскому совету» [Модзалевский Б. М. Примечания //Пушкин А.С. Письма. Т. 2: 1826–1830. М.: Государственное издательство, 1928. С. 464].

Прежде всего отметим, что единовременное получение под залог имения крупной суммы денег – уже немалая польза. Рассмотрим структуру кредита, условия его погашения и ответим на вопрос, шли ли доходы от кистеневских крестьян на погашение кредита.
 Пушкин взял кредит в Московской Сохранной казне Воспитательного дома, хотя основное время он проводил не в Москве. Понятно, почему он обратился в Московскую, а не в С.-Петербургскую казну. Это был прежде всего вопрос логистики и пересылки документов. Для получения кредита необходимо было собрать справки о залоге, а Кистеневка находилась в Нижегородской губернии, намного ближе к Москве, чем к Санкт-Петербургу.
 Пушкин писал Плетневу 16 февраля 1831 г.: «…заложил я моих 200 душ, взял 38000 – и вот им распределение: 11000 теще, которая непременно хотела, чтоб дочь ее была с приданым – пиши пропало. 10000 Нащокину, для выручки его из плохих обстоятельств: деньги верные. Остается 17000 на обзаведение и житие годичное»[===]. Но при этом возникает вопрос – почему Пушкин пишет только о 38 тыс. руб.? По закону, за заложенную крестьянскую душу из деревень, расположенных в губерниях первого разряда, полагалось выдавать 200 руб. кредита. Сельцо Кистеневка находилось как раз в такой губернии – в Нижегородской, т. е. при залоге 200 крестьян общая сумма кредита должна быть равна 40 тыс. руб.
 Ссуда действительно составила 40 тыс. руб., но на руки Пушкин получил только 38 000: часть средств (1000 руб.) была заблокирована в связи с требованием В. И. Кистера [прим. Кистер был дельцом, покупавшим и продававшим векселя. Забавно, что в современном справочном издании о Пушкине Кистер удостоился только одной строчки: «Кистер (нем.) – причетник лютеранской церкви» (Путеводитель по Пушкину. М.: Эксмо, 2009. С. 237). Впрочем, эта книга – перепечатка старого издания 1931 г] об оплате старого заемного письма [Обстоятельства, связанные с получением кредита, рассмотрены в статье С.В.Березкиной в настоящем издании, см. с. 82–108. См. также: Белых А. А. Мог ли Пушкин вернуть долги? // Экономическая политика. 2019. № 3. С. 176–191]. При этом по правилам Сохранной казны Пушкин должен был стать вкладчиком и внести определенную сумму на депозит. «И он внес в кассу казны 1000 руб. В алфавите вкладчиков появляется запись: „1831 г. февраль. 10 класса Пушкин Александр Сергеевич № 41862“» [Пушкин Ю. История пушкинского вклада // Вечерняя Москва. 1974. 30 ноября. № 280. С. 3. См. с. 473–474 настоящего издания]. Отметим, что с условиями кредитования Пушкину повезло – решение о выдаче ему кредита было принято 5 февраля 1831 г.[ ЦИАМ. Ф. 127. Оп. 1. Д. 321. Л. 41], а с 1 января 1830 г. были снижены ставки по кредитованию. По долгосрочным кредитам на срок 37 лет ставка устанавливалась в 5 % годовых, годовое погашение основного долга – в размере 1 %. При этом не производился вычет в пользу увечных, но взималась премия в размере 1,5 % [ЦИАМ. Ф. 127. Оп. 1. Д. 321. Л. 41]. Для «банковых установлений», как тогда назывались банки и сохранные казны, законодательно определялся и график погашения долга. Стандартный расчет для суммы в 10 тыс. руб. носил обязательный характер.
 
 Расчет платежей по кредиту в 10 000 руб. на срок 37 лет [Приложение к Манифесту о вкладах и ссудах в Банковых установлениях (ПСЗ-2, № 3399 от 1 января 1830 г.)]
 
 Поскольку долг Пушкина составлял 40000 руб., он должен был ежегодно выплачивать в 4 раза больше, чем указано в таблице, т. е. 2400 руб. Но Пушкин, как можно было ожидать, не был самым аккуратным заемщиком. Получив деньги в феврале 1831 г., он только в августе, через 6 месяцев, решил поинтересоваться, сколько, когда и каким способом ему надо платить в Сохранную казну, которую он, с некоторым основанием, называл ломбардом. Об этом Пушкин спрашивал Нащокина: «…покорнейшая просьба: узнай от Короткого [ Д. В. Короткий – служащий в Сохранной казне, знакомый Нащокина], сколько должен я в ломбард процентов за 40000 займа, и когда срок к уплате?.. Да растолкуй мне, сделай милость, каким образом платят в ломбард? Самому ли мне приехать? Доверенность ли прислать? Или по почте отослать деньги?» [==] На самом деле все три варианта оплаты были вполне «рабочими», но Пушкин достаточно долго не занимался своим кредитом – три срока платежа (1832, 1833, 1834) были просто пропущены, и деньги не вносились.

 Между тем оброк с кистеневских крестьян поступал. Предполагалось, что сумма его должна была составлять 3600 руб. в год. Судя по документам, собираемость была вполне удовлетворительной. Так, 19 октября 1831 г. Михайла Калашников, управляющий, писал Пушкину: «…препровождаю к вашей милости оброку 1200 руб. изволите приказывать счет вашей милости со вступления к вам во владение, декабрьскую – треть Василий Козлов вашей милости в бытность в Болдине доставил; мартовскую треть получено мною от Никана Семенова 890 руб. и доставлены вашей милости из которого мне приказали вычесть 400 руб. издержанные по свидетельству и введение во владение; теперь 1200 р. и 1200 – декабрьской до марта и кончится 3600 руб…»[==]. Несмотря на несколько корявый стиль письма, смысл его ясен – разделенная на три части общая сумма годового оброка в 3600 руб. Пушкину доставлена.
 Судя по письмам Калашникова от 7 марта 1832 г.[199] и в начале января 1833 г.[==], оброк за 1832 г. тоже поступил. В счете старосты Кистеневки Петра Петрова о доходах и расходах за 1833-й и за первую половину 1834 г. указано, что в 1833 г. «собрано аброку на 3 части 3860 [руб.] 8 [коп.]», а за две трети 1834 г. – 1169 [руб.] 67 к[оп.] и 285 [руб.] 10; [коп.]» плюс 543 руб. 55 коп. недоимки прежних лет, итого 1810 руб.[201] Да, по данному счету в 1834 г. оброка было собрано меньше, чем полагалось, но в первую треть до суммы 1200 руб. не хватало только 31 рубля, вторая треть «провалилась», но «щет» относится к первой половине года. Итоговая сумма за 1834 г. могла быть существенно больше.
 Важен еще один момент. При описании экономики книгоиздательства я рассматривал выручку, затраты и итоговый доход. Такой же подход применим и к анализу крестьянского хозяйства. Часть собранного оброка могла расходоваться на текущие нужды. Собранный оброк был аналогичен выручке, а оброк, отправленный Пушкину, являлся доходом. Но по тому же «щету» Петрова видно, что оброк был не только собран, но и отправлен барину. За 1833 г. такого «расходу» – 3896 руб., за первую половину 1834 г. «в расходе аброка отправки» – 1842 руб. 20 коп.[--] За вторую половину 1834, за 1835 и 1836 гг. подобных данных у нас нет, но вполне можно предположить, что ситуация с оброком если и ухудшилась, то не столь сильно. Допустим, оброк в 1834 г. составил 3000 руб., а в 1835 и 1836 гг. – 2500 руб., т. е. всего – 8000 руб.
 В апреле 1834 г. Пушкин взял на себя управление Болдиным [==]и отказался от этой обязанности в мае 1835 г.[Пушкин завел специальную тетрадь – «Щеты по части управления Болдина и Кистенева». Записи в ней производились с 6 апреля 1834 г. по 20 июня 1835 г. См.: Рукою Пушкина, 1997. С. 343] . Действия Пушкина в качестве менеджера, его управленческие решения[  См., напр., распоряжение от 30 октября 1834 г. о довольствии И. М. Пеньковскому, в котором указывается: «угощении приезжих по должности чиновников делать умеренные» (ДБ II. С. 468)] или отсутствие таковых [ 9 апреля 1835 г. Пеньковский предложил Пушкину перевести крестьян с оброка на барщину, что, по его мнению, увеличило бы его доход до 30 тыс. руб. (ДБ II. С. 526). Пушкин ответил только 14 июня 1836 г.: «Оброка прибавлять не надобно. Если можно и выгодно Кистенево положить на пашню, то с Богом. Но вряд ли это возможно будет» (XVI, 127)], его финансовые взаимоотношения с родителями, братом, сестрой и ее мужем, причины отказа от управления Болдиным – все эти вопросы будут рассмотрены в нашей отдельной, значительной по объему публикации [Отметим, что в литературе есть позитивные суждения о деятельности Пушкина как менеджера: «Если же оценивать в целом период болдинского управления Пушкиным, то необходимо отметить, что ему удалось осуществить дополнительный заклад кистеневских крестьян и была погашена большая часть многолетнего долга Опекунскому совету: с февраля 1834 г. по июнь 1835 г. болдинским управляющим было выплачено 20 682 руб. И, хотя долг был погашен не целиком (остаток его равнялся 7260 руб. 28 коп.), реальной угрозы описи имения и взятия его в опеку уже не существовало» (Сергеев В. М. Материальное положение А С. Пушкина в 1830-е годы. С. 67). По моему мнению, это очень спорная оценка]. Поскольку предполагалось, что в Болдино Пушкин вел дела только в пользу родителей и не получал вознаграждения, здесь нас интересуют только его доходы от Кистеневки и судьба его ипотечного кредита.
 Пушкин не только отказался от управления Болдиным, он отказался от своих доходов. 1 мая 1835 г. Пушкин написал Пеньковскому, управляющему Болдиным и Кистеневкой: «Все ваши распоряжения и предположения одобряю в полной мере. <…> По условию с батюшкой, доходы с Кистенева отныне определены исключительно на брата Льва Сергеевича и на сестру Ольгу Сергеевну. <…> Болдино останется для батюшки»[==].
 Какова же была общая величина доходов Пушкина как помещика? Прежде всего, это сумма оброка. Как уже показано, в 1831–1833 гг. оброк получался в сумме 3600 руб. в год, т. е. всего 10800 руб. Наша оценка за последующие годы – 8000 руб. Итого— 18800 руб. При этом с мая 1835 г. доходы поступали сестре Пушкина. Очевидно, Модзалевский, считавший доходы Пушкина незначительными, ошибался. Неверной была и его мысль о том, что эти доходы шли на покрытие долга за имение. Ежегодного оброка в 3600 руб. с избытком хватало бы на годовой платеж в 2400 руб. Что на самом деле происходило с ипотечным кредитом Пушкина?
 Прежде всего отметим, что Пушкин пытался получить дополнительный кредит под своих уже заложенных крестьян – по 50 руб. за душу, и в принципе это соответствовало действующим правилам. Но для этого требовалось, чтобы у его крестьян было достаточно земли – не менее 5 десятин на душу. Оказалось, что земли у пушкинских крестьян недостаточно, поскольку основная территория Кистеневки – земля, вместе с другими кистеневскими крестьянами, – уже была заложена Сергеем Львовичем. Дополнительный кредит под своих крестьян Пушкину получить не удалось. Этот сюжет достаточно подробно описан С. В. Березкиной [==].
 Зато Пушкин смог оформить кредит под еще не заложенных отцовских крестьян. 19 июля 1834 г. при залоге 74 душ Сергеем Львовичем было получено 13 242 руб.[==] Формально, при официальном размере кредита в 200 руб. за душу, общая сумма составила бы 14800 руб., но у Сергея Львовича были долги по ипотеке, и соответствующая сумма долга была вычтена из суммы нового кредита.
 К 1834 г. число принадлежащих Пушкину мужчин в Кистеневке, по сравнению с 1831 г., увеличилось, и по новой переписи их числилось уже 226 человек [ДБ II. С. 409. Число 26 – это количество юношей, достигших совершеннолетия, за вычетом, возможно, числа умерших мужчин].  2 мая 1834 г. Калашников посоветовал Пушкину заложить этих крестьян, поскольку все равно нужно было заниматься закладом 74 крестьян Сергея Львовича [==]. Действительно, оформлять в залог 100 или 74 человека— разница невелика. И дополнительные доходы – 26 душ ; 200 руб. = 6200 руб. – были бы для Пушкина совсем не лишними. Но, по неизвестным причинам, Пушкин этому совету не последовал. То, что Сергей Львович кредитовался в Петербургской Сохранной казне, а Пушкин – в Московской, вряд ли существенно увеличило бы административные издержки.

 Сохранная казна длительное время не обращала внимания на то, что Пушкин не платил по кредиту, что свидетельствовало о низкой эффективности ее работы. По уставу Сохранной казны, при отсутствии своевременного платежа заемщику предоставлялся льготный период в 4 месяца— «на исправление». Если заемщик за это время вносил хотя бы треть от нужной суммы, ему давалось дополнительно 4 месяца, а при внесении еще одной трети суммы – еще 4 месяца на уплату всего оставшегося долга. При невыполнении хотя бы одного из этих условий заемщику должно было поступать требование о немедленной уплате всего долга, а в случае неуплаты заложенное имение поступало в управление Опекунского совета [Устав Опекунского совета и его экспедиций. СПб.: типогр. Императорского Воспитательного дома, 1829. С. 69–70]. Схема вполне логичная и достаточно лояльная по отношению к заемщикам.

 Пушкин получил кредит в феврале 1831 г., и первый платеж в сумме 2400 руб. должен был совершить через год. Он не заплатил ни в феврале 1832 г., ни по прошествии 4 месяцев – в июне. В июле 1832 г. Кистеневка (точнее, ее пушкинская часть) [К заложенной Сергеем Львовичем части имения тоже должны были быть аналогичные претензии, но здесь это не рассматривается] должна была быть описана и передана в Опекунский совет для последующей продажи с торгов. Однако первый тревожный сигнал поступил только осенью 1834 г. Сергачский земский суд 15 октября 1834 г. потребовал от дворянского заседателя Трескина, чтобы тот за две недели провел опись Кистеневки [==]. В этот день Пеньковский сообщил Пушкину, что в Кистеневке «все благополучно»[==], но уже 30 октября он писал об угрозе описи имения. 10 ноября Пушкин ответил, что долг (речь шла о 7200 руб.) оплатит сам, «а из доходов Болдина не должно тратить ни копейки» [==].
 
Пушкин платеж не произвел, и Пеньковский стал действовать самостоятельно. 15 января 1835 г. он сообщил Пушкину, «уже в Губер[нское] Правление и в Земский Суд чиновникам отдал 200 руб., дабы не приступали к описи имения, еслибы в свое время уплачивать, тогда [бы] небыло бы хлопот и лишних расходов»[==]. Из письма Пеньковского Пушкину от 19 февраля 1835 г. известно, что еще 27 января Пушкин поручил ему добиться отсрочки в платеже 7200 руб. на 4 месяца [==]. После трех лет просрочки и при полном отсутствии платежей добиваться еще 4 месяцев отсрочки – эта задача была невыполнима. Пеньковскому, конечно, отказали, и он, понимая, что Кистеневку вот-вот отнимут, без разрешения Пушкина произвел требуемый платеж 7200 руб. При этом Пеньковский частично использовал пушкинские деньги, а 4920 руб. взял из болдинских доходов Сергея Львовича. Об этом он написал Пушкину 9 апреля 1835 г., добавив, что он и так добился отсрочки на 5 месяцев[220] и что «заседателя Сергачского Зем[ского] Суда отдано под суд за не исполнений описи Вашего имения»[==].
 Комментируя эту ситуацию, Березкина делает правильный вывод: «Деньги за Кистенево, взятые из доходов Сергея Львовича, не были возмещены сыном, и это, по сути дела, было вознаграждение за управление нижегородскими имениями»[==]. По ее словам, Щеголев, считавший, что «с момента вступления в управление имением для себя лично Пушкин не пользовался крепостными доходами»[223], допустил ошибку[==].
 Итак, угроза описи Кистеневского имения отступила. На какую сумму платеж в 7200 руб. уменьшил долг Пушкина? Формально это была как раз та оплата, которую он и должен был производить – по 2400 руб. за три года (1832, 1833 и 1834 гг.), и тогда уменьшение основного долга можно было бы вычислить по приведенной выше таблице. Но на самом деле платеж был внесен с запозданием на три года, поэтому сначала была засчитана просрочка в 366 руб., затем— уплата процентов в сумме 5939 руб.[ Легко убедиться, что размер процентов был подсчитан верно. В соответствии с законодательством, при сумме долга в 10 тыс. руб. за первые три года проценты должны были составить: 500 + 495 + 489,75 = 1484 руб. 75 коп. Пушкин взял в долг 40 тыс., соответственно, проценты составляли 1484 руб. 75 коп. ; 4 = 5939 руб], и только оставшаяся сумма в 895 руб. пошла в погашение основного долга [==]. Это нормальная банковская практика, которая существует и в наши дни.
 Погашение основного долга в 10 тыс. руб. за три года должно было составлять: 100 + 105 + 110,25 = 315 руб. 25 коп., а для долга Пушкина – 315,25 ; 4 = 1261 руб. Но, как мы видим, ему было засчитано только 895 руб. – на остальное не хватило денег.
 Более поздняя запись 1836 г.[==] гласит, что на 6 апреля 1836 г. уже был внесен 1261 руб. и 7 мая получено еще 900 руб., всего – 2161 руб. Если по поводу второй суммы все ясно (ее внес Пеньковский по распоряжению Павлищева, мужа сестры Пушкина[==]), то никаких документов, объясняющих источник первого платежа, у нас нет. Возможно, что и первая сумма, так же, как и вторая, была внесена из оброчных денег, по распоряжению Павлищева. Но не исключено, что для платежа были использованы средства Пушкина, находившиеся на депозите в Сохранной казне.
 В 1835 г. Пушкину полагалось уплатить 2400 руб., из них – 463 руб. в погашение основного долга и 1937 руб. процентов. Поступившие 900 руб. были распределены следующим образом: 366 руб. – погашение капитального долга, 55 руб. 5 коп. – проценты и 478 руб. 95 коп. – просрочка. По нашему расчету, за 1835 г. было погашено 366 руб. основного долга и 1316 руб. 5 коп. процентов[  В имеющемся документе не указано, как учитывалось погашение задолженностей из ранее поступивших 1291 руб., но это можно определить. Общая], а задолженность по процентам по этому году составила 2161–1316 = 845 руб.

 Таким образом, из кредита в 40000 руб. за период с 1831 по 1835 гг. Пушкину удалось погасить только 1261 руб. (895 + 366), при этом у него остались неоплаченные проценты в сумме 845 руб. В итоге сумма долга Московской сохранной казне составила 40000 – 1261 + 845 = 39584 руб. Выплатив за пять лет 9391 руб., Пушкин смог уменьшить свою задолженность только на 416 руб. Впрочем, и это тоже обычная банковская практика, используемая и в наши дни. Так устроен механизм аннуитетного платежа— сначала банк получает основную сумму процентов, а погашение основного долга происходит позже. Пушкин же нес дополнительные издержки в связи с задержками платежей.
 Платеж за 1836 г. полагалось внести только в начале февраля 1837 г. По правилам бухгалтерского учета, оценивая ситуацию на конец января, нам необходимо было бы учесть проценты за 1836 г., которые подлежали уплате в феврале 1837 г. [Мы говорим именно о процентах, ибо уплата части основного долга уменьшила бы его общую сумму. Поэтому прибавление 2400 руб. привело бы к двойному счету. Это увеличило бы задолженность на 1913 руб. 80 коп. Поэтому задолженность Московской сохранной казне на дату смерти Пушкина составляла 39 584 + 1913 руб. 80 коп. = 41 497 руб. 80 коп. Отметим, что при таком подходе из суммарной величины долгов Пушкина надо было бы вычесть полагающееся ему жалование за январь, это 416 руб. 67 коп. (5000/12), которое поступило бы в оплату долга казначейству. Следовательно, этот долг составил бы 43 333 руб. 33 коп. – 416 руб. 67 коп. = 42 916 руб. 66 коп. Следующим шагом в создании финансовой картины жизни Пушкиных может стать учет дебиторской и кредиторской задолженности – 11 000 тыс. руб., данных в долг Н. И. Гончаровой, матери Натальи].
Однако при той степени точности оценок доходов Пушкина, которая нам доступна, это не вполне целесообразно.
 Подведем итог деятельности Пушкина как помещика.
Получено оброка—18 800 руб., 4920 руб. – «вознаграждение за управление», итого – около 27,7 тыс. руб. При этом у него сохранился долг перед Московской сохранной казной – около 39,6 тыс. руб.

(2)
Горожанин и семьянин
Перед  женитьбой  Пушкин  взял  ипотечный  кредит  в  размере 40 000 руб. В  письме Плетневу от 16 февраля 1831 г. Пушкин писал о распределении этих денег: «…11 000 теще, которая непременно хотела, чтоб дочь ее была  с  приданым —  пиши  пропало,  10 000  Нащокину,  для  выручки  его  из  плохих  обстоятельств:  деньги  верные.  Остается 17 000 на обзаведение и житие годичное. Теперь понимаешь ли, что значит приданое и отчего я сердился? Взять жену без состояния —  я в состоянии — но входить в долги для ее тряпок — я не в состоянии».
//РСЛ: Эти строки крайне раздраженного Пушкина – свидетельство понимания им (еще совсем молодым мужем и даже женихом!),  что не только нелюбовь к нему женки, но и любовь ее к тряпкам и светским и блудуарным подиумам станет основой его личной погибели//
Некоторые  прогнозы  Пушкина  оказались  точными.  Деньги, которые Пушкин дал в долг теще, действительно пропали — долг не был возвращен. Предоставленную Пушкину компенсацию в виде заложенных бриллиантов вряд ли можно считать удовлетворительной.  Медную  статую  Екатерины II,  которую Гончаровы  передали  Пушкину  как  приданое,  продать  не  удалось. Нащокину понадобилось меньше денег, чем думал Пушкин, но эти деньги, действительно, оказались «верными», Нащокин достаточно быстро вернул долг.
После того как утром 4 ноября  1836 г.  Пушкин  получил  пасквиль  об  избрании  его  коадъютором  и  историографом  ордена  рогоносцев,  вечером того же дня он посылает вызов Дантесу. По условиям ссуды Пушкину на издание «Истории Пугачева», обязательство возврата  средств  переходило  наследникам 3,  т. е.  прежде  всего — жене. В связи с этим он решил урегулировать свои отношения с  казначейством  и  6  ноября  обратился  с  письмом  к  министру финансов Канкрину. В этом письме он сообщал, что должен был казне 45 тыс. руб. (долг уменьшился, так как 5000 руб. жалованья Пушкина за прошедший с моменты выплаты ссуды год пошли в ее уплату), просил принять в уплату имение в Нижегородской губернии, «которое верно того стоит, а вероятно и более».
Это письмо ясно показывает, в каком состоянии находился Пушкин. Во-первых, он откровенно писал, что крестьян получил во владение от отца и не имел права продавать их до его смерти. Аргумент Пушкина о том, что «казна имеет право взыскивать, что ей следует, несмотря ни на  какие частные распоряжения», выглядит странным —  на самом деле он предлагал нарушить закон, возможно, не понимая этого. Во-вторых, непонятно, почему Пушкин решил, что Кистеневка «верно стоит»  45  тыс.  руб.  В  то  время  действовало  высочайше  утвержденное 25 июня 1832 г. «Положение о порядке описи, оценки и публичной продажи имуществ», вступившее в силу с 1 января 1833 г.2 Согласно этому положению, оценка имения определялась в размере 10-летнего чистого дохода. Даже если считать, что доход от Кистеневки был равен оброку в сумме 3600 руб., то итоговая оценка была бы 36 тыс. руб., но никак не 45 тыс. руб. Более того, имение было обременено долгом в сумме около 39 тыс. руб.
Что  же  толкнуло  Пушкина  на  написание  такого  письма?
Прежде всего, он хотел решить вопрос о задолженности казне и, в случае неблагоприятного исхода дуэли, уберечь жену от нищеты. Но в этом письме есть еще и личная просьба к Канкрину —  поскольку  «это  дело  весьма  малозначуще»,  не  говорить об этом предложении императору, так как государь, вероятно, приказал бы простить долг, а Пушкин был бы вынужден отказаться, что, в свою очередь, могло показаться «неприличием,  напрасной  хвастливостью  и  даже  неблагодарностью»
Однако  делать  этот  моральный  выбор  Пушкину  не  пришлось —  Канкрин написал ему, что, со своей стороны, считает «…приобретения в казну помещичьих имений вообще неудобными», и что в данном случае необходимо «испрашивать Высочайшее повеление» 1. Естественно, на этом история с просьбой о погашении долга закончилась.

(3)
С. В. Березкина. Очерки материального быта  Пушкина. II. Залог имения в Опекунском совете (1830–1831 гг.) 
Одно обстоятельство заставляет пристальнее всмотреться  в  ситуацию  с  первым  заемным  письмом  Пушкина 1819 г.  На  протяжении  1820-х —  начала  1830-х  гг.  поэт  неоднократно  выдавал  заемные  письма  после  проигрыша  в  карты,  причем  на  более  значительные  суммы.  И  ни  разу  после 1821 г. он не решился дезавуировать в полиции происхождение хотя бы одного из них! Более того, в конце 1830 г. всплыло еще одно заемное письмо барону Шиллингу от  8  февраля 1820 г. Пушкина, в тот момент все еще несовершеннолетнего. Шиллинг продал его некоему Серендену, а тот петербургскому ростовщику В. И. Кистеру. Письмо было на 500 рублей, что с процентами составило в 1830 г. 1000 рублей. Не платить долг было нельзя, поскольку заемное письмо было предъявлено к взысканию в момент, когда Пушкин занимался залогом в Опекунском совете своей части нижегородского имения. Между тем для совершения сделки по залогу требовалось разрешение  претензий  по  всем  долговым  обязательствам.  Когда 5  февраля 1831 г. в журнал Московского опекунского совета была внесена запись о выдаче Пушкину ссуды в 40 000 руб. под залог сельца Кистенева, то в ней особо оговаривалось, что 1000 рублей удерживается в Сохранной казне до выплаты долга Кистеру.
Важная сторона жизни дворянского сословия в дореформенное время была связана с получением ссуд в Опекунском совете под залог недвижимости, т. е. имения. В нем принимались капиталы  на  сохранение  (с  приращением  процентов)  и  выдавались ссуды под залог недвижимых имений «с обращением выгоды от процентов в пользу Воспитательного дома» 3. В манифесте «О  вкладах  и  ссудах  в  банковых  установлениях»  от  1  января 1830 г. был определен порядок и сроки выдачи ссуд под залог недвижимости.  Займы  под  залог  имений  выдавались  сроком на 24 и 37 лет с ежегодной выплатой 7% и 6% соответственно. В  доход  Воспитательного  дома  взималась  ежегодная  премия (1% для 24-летней ссуды).
Решение родителей  о материальном обеспечении сына
6 апреля 1830 г. Пушкин получил согласие на брак с Н. Н. Гончаровой. Для поэта брак с ней был большой жизненной удачей.
По матери невеста была связана родственными узами с настоящей аристократией (Строгановы, Загряжские). Деду Натальи Николаевны (по отцовской линии) принадлежало роскошное имение с 12 тыс. крепостных, отягощенное, правда, миллионными долгами, но это не исключало в  будущем какой-то материальной компенсации. Ее сумели получить сестры Натальи Николаевны —  баронесса Екатерина Николаевна Геккерн де Дантес и баронесса Александра Николаевна Фризенгоф. И лишь Пушкину  не  досталось  никаких  денежных  сумм,  поскольку  он не  проявил  должной  настойчивости.  Владельцы  гончаровского  майората,  однако,  числили  впоследствии  за  Натальей Николаевной  некую  собственность  как  долг  за  не  выданное  В 1830 г. родители жениха и невесты начали предпринимать шаги для обеспечения их будущего благополучия. А. Н. Гончаров, дед Натальи Николаевны, попытался отписать ей деревню Верхняя Полянка в имении Катунки Балахнинского уезда Нижегородской губернии, в которой числилось около 300 душ крепостных, однако не смог этого сделать, поскольку имение, кстати, крепкое, известное в Поволжье своим слесарным промыслом, было частью неделимого гончаровского майората. Намерение оказалось неосуществимым даже с «реверсом» Натальи Николаевны, предполагавшим передачу ей имения только после смерти деда 3. По расчету того времени приданое, выделяемое Наталье Николаевне, составляло 112 400 рублей ассигнациями (т. е. по 400 рублей за крепостного), однако на имении Катунки тяготел долг Опекунскому совету в 185 691 руб. На долю Натальи Николаевны приходилось бы из этого долга 61 897 руб. (две другие доли по Катункам А. Н. Гончаров отдавал Екатерине и Александре Гончаровым), и, если вычесть эту сумму из стоимости предназначенного ей, получается, что своей любимой внучке дедушка давал в приданое более 50 тыс. руб. ассигнациями. «Благодеяние» это, однако, осталось лишь в черновых набросках. Намерение А. Н. Гончарова дать своей внучке хорошее приданое дошло до Пушкиных, еще не знавших о формальной подоплеке этого жеста. Н. О. Пушкина писала дочери О. С. Павлищевой 22 июля 1830 г. о сыне: «Он рассказывал мне об имении старого Гончарова, которое великолепно; он дал Натали триста крестьян в Нижнем, а ее мать двести в Ерапельцах [Яропольце]».  В.П. Старк замечает по этому поводу: «Надежда Осиповна судила по себе, когда с восхищением писала дочери о том, что Гончаровы дают дочери 300 душ… не зная, что они уже заложены»
Иначе  подошел  к  проблеме  обеспечения  своего  сына С. Л. Пушкин.  16  апреля  1830 г.  он  писал  ему,  благословляя на брак: «Перейдем, мой добрый друг, к поставленному тобою вопросу о том, что я могу дать тебе. <…> у меня есть тысяча душ крестьян, но две трети моих земель заложены в Опекунском совете. <…> у меня осталось незаложенных 200 душ крестьян, —  пока отдаю их в твое полное распоряжение. Они могут доставить 4000 руб. годового дохода, а со  временем, быть может, дадут и больше» 3. О состоянии Пушкиных, в котором они пребывали после извещения о женитьбе сына, П. А. Вяземский писал ему 26 апреля 1830 г.: «…более всего убедила меня в истине женитьбы твоей вторая, экстренная бутылка шампанского, которую отец твой розлил нам при получении твоего последнего письма. <…> Я мог не верить письмам твоим, слезам его, но не мог не поверить его шампанскому» 4. В. П. Старк в связи с этим заметил: «Вяземский мог сколько угодно, в письмах к своей жене и даже в письмах к Пушкину в той иронической манере,  которая  давно  установилась  в  его  переписке  с  ними, подтрунивать над скупостью Сергея Львовича, но, как оказалось,  в  нужный  момент  родители  сделали  для  сына  все,  что могли» . Помощь родителей сыну по случаю его свадьбы была достаточно щедрой, но с одним недостатком: Сергей Львович дал сыну крестьян с наделом менее двух десятин земли на душу, в то время как у его крестьян было по пяти десятин, и эта земля была им заложена в Опекунском совете (т. е. часть ее отдать сыну было уже невозможно).
Сельцо  Кистенево  Сергачского  (ранее  Алатырского)  уезда  Нижегородской  губернии  досталась  Сергею  Львовичу  после смерти в 1825 г. брата его по отцу Петра Львовича Пушкина (а тому, в свою очередь, от другого брата, ранее умершего Николая  Львовича).  Всего  в  Кистеневе  числилось  474  души, из которых 200 было заложено Сергеем Львовичем. Кистенево («Тимашево тож»), расположенное в восьми верстах от Болдина, находилось во владении Пушкиных с начала XVII века. К  1798 г.,  когда  Кистеневым  владели  Н.  Л.  и  П. Л. Пушкины, единокровные (по первому браку отца) братья С. Л. Пушкина, относится следующее его описание:
«…при двух озерах безыменных, а дачею речки Чеки на правой <…> И та речка в летнее жаркое время в мелких местах глубиною бывает в вершок, шириною в две сажени, а озеро глубиною в три аршина, а в окружности не более 250 саженей, — заливы же от речки Чеки пересыхают. Земля грунт имеет черноземистый, лучше родится рожь и полба, а греча, овес и пшеница, ячмень, горох и лен средственно. Сенные покосы изрядные, лес растет дубовый, березовый, липовый, осиновый, сосновый, ивовый. Крестьяне состоят на оброке, промышляют хлебопашеством, землю запахивают всю на себя, зажитком средственны …»
Небольшой барский дом, в котором жил П. Л. Пушкин, к моменту  приезда  поэта  в  Кистенево  был  уже  разобран.  После смерти владельца была составлена опись «движимому и  недвижимому  имуществу», дающая представление об этом весьма небогатом поместье. Кистеневские крестьяне жили беднее болдинских, причиной чему было малоземелье.
Отдельная  запись  С. Л. Пушкина  на  передачу  части  села Кистенева сыну была утверждена 27 июня 1830 г. В ней от лица Сергея  Львовича  приводилось  следующее  условие  отделения ему двухсот кистеневских душ «с женами и рожденными от них детьми»: «…он, сын мой, до смерти моей волен с того имения получать доходы и употреблять их в свою пользу, также и заложить его в казенное место или партикулярным лицам, продать же его или иным образом перевесть в постороннее владение, то сие при жизни моей ему воспрещаю; после же смерти моей волен он то имение продать, подарить и в другие крепости за кого-либо другого укрепить, притом засим отделом предоставляю ему, сыну моему, Александру, право после смерти моей из оставшегося по мне прочего движимого и недвижимого имения требовать следующей ему узаконенной части, напредь же сей записи означенное отдельное ему, сыну моему, по оной имение, никому от меня не продано, ни у кого ни с чем не укреплено, ни за что не отписано, цену ж тому имению по  совести об’являю государственными ассигнациями восемьдесят тысяч рублей» (далее следует подпись самого С. Л. Пушкина и семи свидетелей,  среди  которых  был  и  П. А. Вяземский).  В  тот  же день, 27 июня 1830 г., отдельная запись была переписана в книгу  Петербургской  гражданской  палаты,  а  С. Л. Пушкин  внес  необходимую плату за гербовую бумагу «двухсотрублевой цены», «припечатание» (т. е. за приложение печати) и «записку» (копирование в книгу).
Ввод во владение имением
«На днях отправляюсь я в нижегородскую деревню, дабы вступить  во  владение  оной», —  сообщал  Пушкин А. Н. Гончарову  в  письме  от  24  августа  1830 г.  По  приезде  туда  (это  было 3–4   сентября)  отдельная  запись  была  передана  болдинскому крепостному, конторщику Петру Кирееву, которому Пушкин поручил вести дело в Сергачском уездном суде. В ближайшую неделю после приезда (не позднее 11 сентября) Пушкин подал прошение о вводе во владение имением Кистенево в Сергачский уездный суд, здесь же была произведена так называемая явка отдельной записи.
11 сентября 1830 г. прошение Пушкина было подано в Сергачский  уездный  суд  и  передано  в  повытье  (канцелярию) с  приказанием  «о  введении  означенного  господина  Пушкина  вышеуказанным  имением  законным  порядком  во  владение, со взятьем от него в приеме оного расписки, а от крестьян о бытии у него в должном повиновении и послушании подписки». 12 сентября был отдан указ Сергачскому земскому суду, исполнительному органу уездного суда. «Надо сказать, —  писал П. Е. Щеголев, —  что срочность проявлена была необыкновенная». 16 сентября в Кистенево приехали три чиновника земского суда. Рукой секретаря суда И. М. Ясницкого был составлен вводный лист на владение имением, который представлял собой «расписку» Пушкина (ее удостоверил дворянский заседатель, губернский секретарь Д. Е. Григорьев) в том, что он принял имение в сельце Кистенево, на которое отец ему дал отдельную запись. В расписке фигурировали двести душ «мужеска пола» с семействами, «крестьянским строением и заведениями», скотом, птицей и приходящеюся на них землею, лесом и покосами.
В  тот  же  день  составили  еще  один  важный  документ —  от имени кистеневских крестьян «мужеска пола» был подписан земским старшиной Капитоном Петровым присяжный лист новому владельцу поместья. В нем было поименовано 68 кистеневских  мужиков  (с  учетом  членов  их  семей  «мужеска  пола» это и были те самые 200 крепостных), но, что любопытно, список от 16 сентября 1830 г. не совпадает с более поздним, в котором фигурировало 69 фамилий. Воссоздавая картину выдела кистеневских крестьян, Щеголев писал: «Приехали власти и стали делить мужиков». Дележ этот имел чисто формальный характер,  поскольку  им  должны  были  заниматься  владельцы имения. Вопрос о том, кто именно из кистеневских крестьян отходит к А. Пушкину, а кто остается за С. Пушкиным, был впоследствии пересмотрен, поэтому в части, принадлежащей поэту, стали числиться уже другие мужики. Присяжный лист был сшит, что называется, на скорую руку. Подтверждение этому мы еще увидим в документах Нижегородского губернского правления.
Все эти действия власти выглядят как рутина, а между тем они несли в себе глубокий смысл, связанный с идеологией самодержавно-крепостнического  государства  (в  пушкиноведческих комментариях он, к сожалению, не отмечен). Земский суд, выполняя свою функцию, удостоверил то, что 200 крепостных (а также женщины, входящие в эти семьи) вверены дворянину, который взял за них ответственность перед коронной администрацией, и что они знают своего господина и подтверждают свою верность ему. Администрации нужно было знать имя помещика, который будет отвечать перед ней за подушный оклад, рекрутский набор, дорожную повинность и т. п. «Около трех недель прошло для меня в хлопотах всякого роду —  я возился с заседателями, предводителями и всевозможными губернскими чиновниками. Наконец, принял я наследство и был введен во владение отчиной» 1 —  так писал Пушкин о своем новом жизненном опыте осенью 1830 г. в «Истории села Горюхина». Название «отчины», несколько изменив его (Кистеневка), Пушкин обессмертил в романе «Дубровский».

Получение свидетельства о благонадежности залога имения Кистенево
Для  Пушкина  введение  во  владение  Кистеневым  было  лишь прелюдией, поскольку еще в апреле 1830 г. он принял решение о том, как распорядится своими крестьянами: «Отец мой, —  писал он В. Ф. Вяземской в конце (не позднее 28) апреля 1830 г., —  дает  мне  200  душ  крестьян,  которых  я  заложу  в  ломбард».
По-видимому, для Пушкина это было единственное применение капитала, полученного им от  отца. В «Барышне-крестьянке»  Пушкин  высоко  оценил  подобный  шаг  Муромского,  который,  по  его  словам,  «почитался  человеком  неглупым,  ибо первый из помещиков своей губернии догадался заложить имение в Опекунский совет: оборот, казавшийся в то время чрезвычайно сложным и смелым».
Пушкин незамедлительно начинает действия, и уже 19 сентября 1830 г. в Сергачский уездный суд подается для заверения письмо на имя Петра Киреева, чтобы получить в Нижегородской  палате  гражданского  суда  свидетельство  для  залога  Кистенева (поскольку оно не попало ни в одно из изданий писем Пушкина, ни в издание 1997 г. «Рукою Пушкина», приведем его полностью):
«Петр Александров. Намерен я заложить в Московский опекунский совет недвижимое имение, доставшееся мне по отдельной записи, данной родителем моим чиновником 5 класса и кавалером Сергеем Львовичем Пушкиным, состоящего Нижегородской губернии Сергачьского уезда в сельце Кистеневе, Тимашеве тож, всего писанного по 7 ревизии 474 души, из числа коих по отдельной записи утвержденные в мое владение по форме законов  200 душ; на сей предмет нужно мне иметь на означенные двести душ узаконенное свидетельство, то поручаю тебе оное свидетельство в Нижегородской палате гражданского суда исходатайствовать и мне доставить, о чем от имени моего прошение подать и вместо меня, где следует, росписаться, в чем я тебе верю и что по  сему  законно  учинишь,  спорить  и  прекословить  не  буду.
10-го  класса  Александр  Сергеев  сын  Пушкин  Сентября  дня  1830 года».
При регистрации (записи) этого письма в книге была сделана  следующая  расписка:  «1830  года  сентября  19  дня  <…>. К сей записки и сказске 10-го класса Александр Сергеев сын Пушкин руки приложил, а подлинное верющее письмо взял к себе.
Для залога полученных Пушкиным от отца крепостных необходимо было свидетельство губернских властей о ценности имения, покрывающей выдачу ссуды в Опекунском совете, а также о том, что их владелец не имеет долгов ни перед казной, ни перед частными лицами.
6 октября 1830 г. было дано определение Сергачского земского суда об освидетельствовании принадлежащего Пушкину имения 2, а 8 октября 1830 г. —  рапорт Нижегородской палате гражданского суда «о действительном исполнении по присланному указу»: «И во исполнение оного Его Императорского Величества указа учинена была чрез запрос справка, по  которой  в  сем  суде  на  вышеписанное  имение  г. Пушкина никакого спора, исков, вступления в явку купчих и закладных не оказалось…»
Cвидетельство о благонадежности залога имения Кистенева (подлинник его, представленный в Московский опекунский совет, не сохранился) было выдано Нижегородской гражданской палатой  17 октября 1830 г.
В тот же день Петр Киреев, названный в приписке «приходчиком», забрал «под росписку» из  Гражданской палаты свидетельство.
В последних числах ноября 1830 г. Пушкин выехал из  Болдина в Москву со свидетельством о благонадежности залога  кистеневского  имения  и  первыми  оброчными  деньгами от своих крестьян.
//РСЛ:  не уловил, как и где Пушкин (весь в долгах как шелках, смог получить документ от властей, что он не имеет долгов перед частными лицами!//
Получение ссуды под залог имения  в Московском опекунском совете
В  ходе  проверки  благонадежности  заемщика  коронная  администрация занималась лишь теми долговыми обязательствами, по которым в то или иное время давались официальные запрещения. Но оставались еще неявленные долговые обязательства, которые хранились, что называется, до поры до времени. Темные дельцы, «спекуляторы», ростовщики скупали просроченные векселя и долговые письма, выжидая, когда должники, затевавшие разного рода сделки с недвижимостью, оказывались перед необходимостью их срочной оплаты. Между повытчиками, ведущими разыскания по поводу затевавшихся сделок с недвижимостью, и  темными дельцами шел активный обмен информацией. Не случайно именно ко второй половине октября (после 16-го) 1830 г. относится выписка (рукой неизвестного) из книги Петербургской палаты гражданского суда о запрещении на имение  Пушкина. Ибо числился непогашенным долг по заему у Кистера
//РСЛ: (причем заемщиком и должником Пушкин стал когда еще был … несовершеннолетним и научился долги долго не отдавать  … вплоть до окончательной своей  кончины//
Долг Кистеру был учтен при выдаче Пушкину займа в Московском  опекунском  совете.  Деньги  из  Сохранной  казны Пушкин  забрал  29  января  1831 г.,  о  чем  свидетельствует  запись  в  журнале  заседаний  экспедиции  по  займам:  «10  класса чиновнику Александру Сергеевичу Пушкину под деревню выдано января 29 дня 40 000 руб.» 3. Некоторая задержка с залогом была связана с тем, что Московский опекунский совет закрывался в 1830 г. из-за холеры. В ближайшие после 29 января дни имя Пушкина было внесено в реестр вкладчиков Московской сохранной казны. О получении денег за Кистенево Пушкин писал П. А. Плетневу около (не позднее) 16 февраля 1831 г.: «Через несколько дней я женюсь: и представляю тебе хозяйственный отчет: заложил я моих 200 душ, взял [40 000] 38 000…»
5 февраля 1831 г. в журнале заседаний Московского опекунского совета о выдаче Пушкину ссуды сообщалось: «…чиновника 10-го класса Александра Сергеева сына Пушкина на 37 лет ас[сигнациями]  40 000  р.  Нижегородской  губернии  Сергачской  округи  в  сельце  Кистеневе,  Тимашево  тож,  200  душ, на которые представил свидетельство, данное ему из Нижегородской  гражданской  палаты  1830-го  года  октября  17-го  дня под № 4217-м для займа денег у сего Совета и должным Совету не состоит. <…> Пушкину сорок тысяч рублей <…> 1000 р., кои обратить в Сохранную казну впредь до разрешения, и билет хранить казначею с денежною казною особо…»
Документ объясняет, почему в руках Пушкина после залога оказалось не сорок тысяч рублей, а  38  (при этом поэт,  по  свойственной  ему  привычке,  сумму,  по-видимому, округлил,  сообщая  о  ней  П. А. Плетневу  в  середине  февраля 1831 г.): из 2 800 рублей (2% от суммы займа 40 000) ушло на премиальные в пользу Воспитательного дома, а 1000 рублей была удержана в Сохранной казне до уплаты числящегося за Пушкиным долга Кистеру (500 руб. плюс набежавшие с 1820 г. проценты).

//Так Пушкин распорядился душами, крепостных = 68 мужиков с бабами и детками … Морально?
Известно, что многие из декабристов и близких к ним современников  стремились  облегчить  участь  своих  крестьян,  давали некоторым вольную, освобождали дворовых. Пушкин по отдельной записи, данной ему отцом, права на такие действия не имел.
И вроде бы морально был чист…. Ну, брал оброчные три раза в год. Но это не он – это управляющий … Ну, «подоил”  малость, образовав риск продажи их с торгов как рабов (вещей). Но сэ ля ви.. Не он это придумал. Не будь этой Наташки Гончаровой и его гона женихания – да он бы и не помыслил…   Он же Первый Поэт России, его ждут звание народного и титул Наше Всё.//
 
Денежная  ссуда  под  залог  Кистенева  быстро  разошлась, и впоследствии кистеневские доходы шли на покрытие выплат в Опекунский совет. Состояли они из двух ежегодных статей —  по  основному капиталу и по процентам (плюс еще проценты из-за задержки с ежегодными выплатами). Знание этой стороны жизни Российской империи отразилась в набросках Пушкина по поводу книги М. Ф. Орлова «О государственном кредите» (1833), в которых он писал о «возвращении капитала» и «умножении оного… посредством процента»

//но игры А.С. Пушкина с не мертвыми вовсе душами крепостных бандитского по погонялу сельца Кистенево на этом не хакончлись = было еще вот что//:

III. Несостоявшийся «Перезалог» Кистенева (1832–1833 гг.)
Деньги, полученные Пушкиным в Опекунском совете в феврале 1831 г., быстро растаяли. В 1832 г. у него появилась идея получить за Кистенево добавочные деньги —  по 50 рублей за крепостного, т. е. 10 тыс. руб. за 200 душ.
30  сентября  1832 г.  Пушкин  выдал  Калашникову  верющее письмо  на  получение  свидетельства   Нижегородской  палаты гражданского суда о благонадежности Кистенева для выдачи новой  ссуды  в  Опекунском  совете.  Калашников  должен  был передать свидетельство П. В. Нащокину, которому поэт поручил закончить дело по «перезалогу» Кистенева в Московском опекунском совете.
//Однако затея оказалось безуспешной из-за неправильной доверенности на имя Калашникова. Когда она была переоформлена власти отказали, ибо за крестьянами Кистенево не числилось положенный пят десятин земли на душу…  а они еще и размножались, пусть и не очень шустро
Пушкин вернулся к этому способу дойки своих крестьян-рабов в апреле 1834 уже будучи придворным ЕИВ: он уже вступил в управление всем болдинским имением отца и решил заложить в опеку последние нетронутые дойкой 74 души//
Они были заложены в Опекунском  совете, и 19 июля 1834 г. С. Л. Пушкин получил за них, с удержанием долга, 13 242 руб. Все дело по залогу вел А. С. Пушкин.
Всего  в  Кистеневе  числилось  474  души, из которых 200 было заложено Сергеем Львовичем. Кистенево («Тимашево тож»), расположенное в восьми верстах от Болдина, находилось во владении Пушкиных с начала XVII века. К  1798 г.,  когда  Кистеневым  владели  Н.  Л.  и  П. Л. Пушкины, единокровные (по первому браку отца) братья С. Л. Пушкина

 (4)
IV. Тяжба с.домовладельцем (1834–1836 гг.)
Весной 1834, после отправки женки в ссылку в Полотняный завод, Пушкин начал судиться с арендодателем Жадимеровским   и вновь в дело пошли души кистеневские …
 
(5)
Попытка продать казне сельцо также не удалась, об этом см выше…

(6)
Мораль сей далеко не басни.
Нам не важны юридические тонкости = продавал Поэт души народные или только отдавал в залог.
Нам важна суть: он относился к живым душам как к вещам, имевшим товарную полезность и альтернативную стоимость
Только такой поэт может назваться народным
А ежели ты народ этот  задушевно душевный не ценишь, то какой же ты народный…

(7)
И это еще не всё!
Пушкин придумал аферу Павлика Чичикова с мертвыми душами и их куплей=продажей!
Идею эту с потрохами он продал Гоголю, коий в оплату написал Арабески, в которых воспел дарителя и учителя как единственное исключительное явление русского духа … второе пришествие кого надо жать с 2033 по 2035 гг

(8)
После большевистского бунта 1917 г крестьяне сожгли дотла имения в михайловской губе, выразив свое искреннее пятибалльное отношение к Пушкину
«В 1918 году, когда горели все помещичьи усадьбы в округе, погибли дома  в  Тригорском,  Петровском  и  отстроенный  В.  А.  Щуко  дом  в  Михайловском».
Подробнее  события  1917–1918  гг.  нашли отражение  в  книге  «Пушкинские  Горы» А.  М.  Савыгина и Гордина А. М. «Пушкин в Михайловском» (- Л.,1989).
См. Козмин В.. ПУШКИНСКОЕ «МИХАЙЛОВСКОЕ»: НОЯБРЬ 1917 - ФЕВРАЛЬ 1918 ГГ

В 1917 г после революции крестьяне Болдино собрались на сход и решили, что разорять барскую усадьбу не будут. Отчего? Да именно от того что  оно не было пушкинское по сути!  И это была месть наоборот.