Культура метафоры

2024

«Тот самый Мюнхгаузен» Захарова и Горина – фильм культовый, что называется. Фильм более, чем знаковый – ведь, правда же? Фильм – явление КУЛЬТУРЫ, вы согласны? Его и смотрят-то у нас до сих пор с восхищением и предыханием… те, конечно, кто помнит ещё советские умолчания и моления, те, кто помнит ещё, как правильно надо говорить слово «ДУХОВНОСТЬ» – с подъёмом подбородка, с прищуром дальнозорким век и с тем самым горловым предыханием.
Ну, и нынешние похвалы и поклонения ВЕЛИКОМУ МЮНХГАУЗЕНУ Захарова-Горина-Янковского имеют место быть совершенно нешуточно:
«Мюнхгаузен верен самому себе несмотря ни на что!»,
«Он щедро дарит людям радость!»,
«Он призывает улыбаться и мечтать!»

Меня, представьте, нешуточно корёжит от этого всего.
Уж извините великодушно, коли вам этот фильм как раз пришёлся по душе!

Прекрасно поставленный и прекрасно сыгранный великими, без дураков, актёрами фильм, в котором два-три эпизода выписаны с юмором великолепным, первосортным, в котором просто остроумия в полную меру вложено в реплики создателем сценария… В котором для задания действу этому ВЫСОКОГО УРОВНЯ ДУХОВНОСТИ вставлены слова о том, что бывают в жизни ситуации, когда приходится вытаскивать себя с лошадью буквально за собственные волосы. Безусловно, сильные и нужные слова – единственные, которые только и можно вычленить из всего ряда многочисленных анекдотов беспечного враля и сказочника. Единственные, которые дают хоть какое-то «высокое» направление мыслям среди половинок лошади и впечатляющих фокусов в виде падающих на тарелку уток, готовых к употреблению.
Что ещё духовного можно вытащить из историй о перепрыгивании с одного летящего ядра на встречное другое … о выворачивании наизнанку волка собственной могучей рукой … о метком выстреле в уздечку лошади, повисшей на кресте оттаявшей церквушки… Что ещё – из действительного, а не метафорического барона можно выковырять? Да ничего, ей бо! Ну скажите мне откровенно – разве потешное личное объявление войны Англии придёт в голову настоящему барону? По-моему, независимость любых, а не только североамериканских, колоний – довольно серьёзная тема для, того, чтобы устраивать искромётную комедию с вечерней газетой.
Как вы думаете?
Но имя-то оставили – Мюнхгаузен! Стало быть, и подлинные анекдоты его, смешные в силу нелепости, привязались весьма однозначно к выдумке авторской – хотите вы или не хотите.

Судя по сценарию, из него можно было сделать весёлый фильм об энергичном сумасшедшем среди безобидных и добропорядочных сумасшедших, о бесконечном выдумщике фантастических сюжетов среди осторожных и медленных работяг – такие форматы позволяют, я уверен, много и серьёзного задеть исподволь, вполне позволяют. Конечно, нешуточное умение придётся при этом употребить, по полной программе придётся выложиться тому, кто попробует! Ещё бы! Главное только – не поддаться искушению прямого морализаторства. Не уйти в ВЫСОКОЕ И ДУХОВНОЕ, которое и тогда, и сейчас у нас с вами тут по какой-то причине на все случаи одно – непонимание диким народом учения одинокого, как водится, гуманитария-свободолюбца-демиурга.
А режиссер «Того самого…» захотел в ВЫСОКОЕ просунуться. Откровенно захотел, как мне кажется.
Откровенно сказал нам с экрана, что всем туповатым приятелям барона никогда не увидеть волшебного оленя с сияющим деревцем во лбу, пока гений-творец не выстрелит вишнёвой косточкой, только что сплюнутой себе в ладонь.
И ещё главное тут – не лгать. Не лгать ни фактами, ни метафорами, которыми набит фильм, гораздо более того уровня, который мыслился, скорее всего, создателями его. Врать и выдумывать должен только главный герой – враль и симпатяга.

Вы помните, как многозначительны улыбки и взгляды героя (который, разумеется, по всему настрою фильма и есть тот самый непонятый народом творец-интеллигент), вы помните, как он подсовывает автографы Платона и Гомера очередному ошалевшему пастору-простолюдину?
И – лжёт сценарист вместе с режиссёром, поскольку автор выдумки о половине лошади и дереве во лбу оленя, ну, никак не пересекается с античностью и её духом. Где-то совсем далеко внизу от великих эллинов, в области вдохновенных пустяков и острот, остаётся то, что показано в фильме, как жизнь знакомца великих греков. Никак не отразилось на Мюнхгаузене-Янковском, на его жизни в предъявленном сюжете ни знакомство с «Иллиадой», ни, предположим, с «Апологией Сократа» или «Послезаконием». Вспомните: герой фильма показывает (не нам с вами, а ПРОСТОЛЮДИНУ) книгу, где, возможно, и впрямь, неутомимый барон, что-то изобразил вроде подписей великих.
Вам весело?
Мне – неловко. Суета. Удовлетворение от случайного знакомства со ЗНАЧИТЕЛЬНЫМИ ЛИЦАМИ.
Или подготовка условий для чего-то мутноватого.

Вы помните, как трагедийно под оглушительный грохот и вопль Марты он кончает жизнь самоубийством, а потом, вдруг, остаётся жив? Метафора духовной смерти – видимо, но ведь – грубая, рассчитанная на невзыскательность глядящих на эту ловкую комбинацию ухода от позорища.
Вы помните, как он устраивает торжественное действо с выстрелом из пушки собственным телом, и пушка, таки, не стреляет, а целёхонькое его тело карабкается по лесенке к небесам? К бессмертию карабкается – чего ж тут не понять!
Но нас с вами опять обвели вокруг пальца – выстрела из пушки не было!

Повторю ещё раз – честно врать в этом сюжете может только герой-выдумщик.

На мой взгляд – откровенно вылетели авторы фильма из тонкой ткани аккуратных и (употребим уж это слово) поэтичных метафор в область принуждения к приятию метафор чугунных, но обязательных для восхищения.

А как вдохновенно предлагает он людям элементарную сдвижку чисел календаря, под видом бесплатного лишнего дня весны и жизни!

Метафоры, метафоры…

Вам не вспоминается, как разводят лохов профессиональные мошенники – энергично, доброжелательно, остроумно, обаятельно. Как предъявляют самые настоящие сертификаты от Кембриджа и Оксфорда (ну, не от Платона же с Гомером – понятно!) Вам не вспоминаются бесконечные сообщения: «Мы очень рады сообщить, что Вы выиграли… нет, не лишний день весны… полмиллиона!».
Вся надежда ловкача-манипулятора только на невежество разводимого, только на простое отсутствие спокойствия душевного у объекта воздействия. Вся надежда на то, что тот не спросит: «А почему, собственно, год удлиняется за счёт одного 32 мая, а не за счёт просто удлинения всех, обыкновенных дней года?». «А почему 32 мая будет днём весны, а не днём лета? Из-за названия?»
Вам не кажется, что подход к определению весны через директивное наименование дня в календаре разит жутким бюрократизмом?

Уверяю вас, я умею правильно понимать, что должны означать поэтические взлёты автора сего творения, умею.
Летал ли он на Луну – это неважно! Важно, что он никогда не врал. Это прямо и торжественно озвучивается до сих пор. (Многие добавляют: «Главное – он не врал самому себе», забывая уточнить, а не врал ли он всем остальным?)
Важно, что он успел заменить сырой порох сухим (очень талантливая подробность исключительной достоверности). Но я увидел, что он всё-таки ухитрился в финале, в самых уже титрах, не залезть в пушку. Ведь режиссёр фильма изящно обошёл момент тесноты пушечного ствола, поджигания пороха и остатков после выстрела того, что в ствол должно было засунуто.

Метафора это, господа! Это – великая, но совсем не предусмотренная авторами, метафора, вылезающая вдруг в одну из многочисленных прорех предъявленной идеи.
Понарошку тут всё. Разводят нас, но разводят талантливо.

Как во всяком профессиональном мошенничестве

Там, где придумали Карла Иеронима, он был шутом к обеду, он зарабатывал себе уважение у соотечественников не шибко хитрым, но неиссякаемым, остроумием. Легче надо жить, господа!
Там, где его потащили в метафору, он стал мудрецом и воспитателем.
Зачем?

Думаем…
Он радует всех весёлыми выдумками. Ему хотят поставить памятник после его КАК БЫ смерти. Он – мы понимаем – прославился этим. Чем именно? На память приходит только книжка Распэ, где – ни намёка на Платона, высокие чувства и вычисление хода светил.
Вспоминаем фильм – хоть кто-то там, в фильме радуется трудам барона – оленю с деревом, утке из дымохода, половинке коня? Нет. Нам показан город ИДИОТОВ, которые тупо разбираются в том, чем было заряжено ружьё. Нам показан город унылых ИДИОТОВ.
Нам намекают, что Пушкин, Гоголь, Достоевский… вместе с Гориным и Захаровым, видимо… радуют и веселят нас, лопоухих? А мы, вроде того, тупо смотрим в типографский набор?

Думаю затем потащили безобидного Карла Иеронима в пророки и страдальцы за идею, чтобы всех остальных (нас с вами) принудить к ощущению крайней собственной недостаточности… коли уж все остальные (буквально – все) там, в фильме, показаны ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДОЙ по определению незабвенного Шендеровича. Зеваками. Полуумками. Вы заметили, что работает в этом фильме только герцог, да и то – на швейной машинке, да и то – тайком?

Но я начинаю подозревать, что Пушкина, Гоголя и Достоевского у нас читают те, кто читает ещё пока, гораздо более качественно и глубоко, нежели прочли их Горин и Захаров.
И тут не сходится у меня.

Но я, в силу возраста моего, догадываюсь уже, что метафоры продолжают жить и за эффектным финалом сюжета. Более того. Когда начинают так плотно говорить метафорами, неизвестно, что именно окажется в качестве следующей. Куда надо выстрелить, чтобы на тарелку упала жареная утка? Дымоход, как темнота, куда стреляют, – это метафора чего? Тридцать второе мая, как подарок, – это метафора чего?

Улыбайтесь, господа! Самые большие глупости делают с серьёзными лицами!

Но я, например, знаю уже, что довольно часто убивают людей, не переставая весело улыбаться. А иногда и просто хохотать, держась за бока… Например, сжигая ПРОСТОЛЮДИНОВ в каком-нибудь ДОМЕ ПРОФСОЮЗОВ, или предполагая остроумно, что они, простолюдины, сами себя обстреливают.
Такие вот, например, метафоры…

Но я – инженер, и я смотрю на результат. И я, помня все наши и не наши революции и смуты, уже знаю, что литературная, гуманитарная, сценарная метафора не умрёт, если она талантливо придумана. Капля крови оживит формулу подлинности, метафора потихоньку начнёт собирать вокруг себя дрянь и мусор, другие рифмы и метафоры, и через сто лет безумный МАЙДАН, озверевшая РЕВОЛЮЦИЯ, чудовищный монстр с десятком пёстрых метафор в селезёнке, хохоча и громыхая, пойдёт по живым и мёртвым, сгребая с пути обывательские душные домишки.

Я уже догадываюсь, что КУЛЬТУРА – нужный, действенный, но очень опасный инструмент цивилизации. Что КУЛЬТУРА должна опираться на что-то более фундаментальное, нежели талант и виртуозность, она должна нести в себе какие-то базовые, всеобщие и очень глубокие коды и символы, не дающие даже лёгкой фантазии запустить в цивилизацию неведомый вирус будущей беды.

Как-то так, прошу прощения…
Так как-то начинают просыпаться сомнения и мысли не по проложенному и чётко огороженному маршруту.

Я, разумеется, умею понимать, что должны были означать эти метафоры у авторов. Подумаешь – бином Ньютона! Творческие взлёты и дары откровений ПРОСТОЛЮДИНАМ, понятно же… Но я ещё и знаю, что возле каждой метафоры у опытного автора обязательно (обязательно!) должен стоять значок правильного направления мысли по поводу...
(Просто – обязательно! Иначе съедет идея к пошлому жизненному сюжетцу о ловком проходимце – плюнут, поморщившись, и забудут!)
…ну, например, – обаяние и аристократическое высокомерие известного актёра, его прошлые роли, мастерство режиссёра, начинающего и заканчивающего фильм так, что интеллектуальное превосходство героя его неоспоримо и подавляюще над толпой безобидных идиотов (которые – все мы, ведь, кроме ИДИОТОВ и самого ОДИНОЧКИ-ИНТЕЛЛИГЕНТА, никого в фильме-то и нету, повторюсь) – такие достаточно мощные векторы...

Но как поэтично, заметьте, этот Карл Фридрих Иероним выражает свою любовь к женщине, и как виртуозно делает он ей тут же великую пакость во имя ВЕЛИКОЙ ЦЕЛИ продвижения своего ОТКРОВЕНИЯ в народные массы! Дурь эта, с лишним как бы днём, разумеется, прочитывалась с восторгом, как метафора ВЕЛИКОЙ ИДЕИ и трагедия непонимания современниками.
И совершенно не прочитывалась, как ловкий способ избежать брака – подсунуть филькину дату в юридический документ может либо полный болван (который отнюдь не Мюнхгаузен в исполнении Янковского), либо жулик-виртуоз – так мне кажется.
Более того – ход мысли не такой прямолинейный, каким задан в этом фильме, может привести к мысли, разрушающей восторг эпизода кардинально. Кто-то, ведь, может заметить походя, что у влюблённого все дни (до свадьбы, разумеется) весенние, а у ипохондрика и брюзги – все дни года осенние. Не будим уж продолжать далее этот ряд ассоциаций…

Он, ведь, у Захарова-Горина – нарцисс, этот их Мюнхгаузен! Он, заметьте, ни разу не поинтересовался мнением КОГО-НИБУДЬ ДРУГОГО по поводу того же изменения календаря. Он энергично внедряет свои фантазии в мир людей, не озаботившись спросить, нужны ли его фантазии другим, впишутся ли они в жизнь тех, кто там, за кулисами фильма, кормит творческую личность. Да, режиссёр старательно подводит мысль о бесценности любой выдумки ТВОРЧЕСКОГО ЧЕЛОВЕКА, старательно показывает убожество окружающих выдумщика зевак. Но ведь от фильма остаётся его идея. Идея о командной, божественной сущности ТАЛАНТЛИВОГО ПРОХОДИМЦА!
Из которого довольно часто, как приходится признавать, получаются весьма недурственные революционеры, решительные ниспровергатели, вожди обалдевших масс, убийцы государств и империй.

Но он же бескорыстен – возразят мне ценители ПРЕКРАСНОГО. Он же щедро отдаёт людям свои фантазии и шутки!
Да, я это тоже заметил.
Он, Янковский-Мюнхгаузен совершенно бескорыстно разрабатывает технологии манипулирования ИДИОТАМИ.

Это был, поверьте, великий фильм! Очень ЗНАКОВЫЙ фильм!
Фильм о той КУЛЬТУРЕ, которая царила перед той самой, второй, конца двадцатого века, культурной катастрофой нашего Отечества… О той культуре, какая на тот момент образовалась здесь, у нас.
Так я его понимаю теперь.
О метафоре конца культуры.
А может быть – о культуре МЕТАФОРЫ. О культуре подмены.

И один только вопрос остаётся у меня лично – как в конце семидесятых Горин-Захаров-Янковский угадали приёмы, технологию, опорные моменты системных и несистемных мошенничеств и воровских комбинаций девяностых и нулевых?
Талант? Пророческое видение? Или сформировавшаяся неприметно, но всецело, личная или корпоративная ментальность? Которая и вылилась свободно в душевный этот сценарий, а потом и в знаковый этот фильм…

Вы помните другой шедевр (без дураков – шедевр!) Марка Захарова – «Обыкновенное чудо»? Уже по сценарию Евгения Шварца, а не Горина. Вы помните, как безапелляционно заменил он, Захаров, шалопая волшебника из сказки Шварца, чьи причуды расхлёбывают все, кто там, в сказке обозначен, чья шалопайская растерянность перед финалом его каприза может вызвать даже лёгкое содрогание (что ж ты, шляпа, не думаешь хоть немножко перед тем, как чудеса свои творишь!), чьё объяснение: «Я хотел поговорить с тобой о любви» выдаёт просто облегчение от удачно вывернувшейся ситуации – как заменил его Захаров на высокомерного демиурга на фоне золотых книжных корешков? На жуткую личность, бездушного философа, играющего жизнью и смертью людей, да ещё и обвиняющего их, без спросу вкрученных в его фантазию, в то, что они поверили ему же?
«Принцессам полезно влюбляться».
«А если он превратится в медведя?»
«Ну что ж, бывает…»

Я, говоря откровенно, даже ненавижу эти фильмы чуть ли не так же сильно, как когда-то любил! Уж, извините! За то, что они оба стали разоблачённой метафорой! В том числе и – метафорой просто культуры, которой питаться я давно привык, которую любить и наслаждаться ею было до той поры весьма заметной частью существования моего.
Великой нашей культуры.

М-да… Легче надо жить, господа! Вредничать не надо… Понимать надо так, как велят…
Понимаем.