Приворот

— Ну чё плошки вытаращила? Да, да, именно, эту самую, женскую, женскую.

— Да... да... — я захлебнулась воздухом, — как это?.. Да ты что?! Я так не смогу!

— Не сможешь ты штаны через голову надеть! И спать на потолке не сможешь — одеяло свалится. А всё остальное — сможешь!

— Ну... нет, я не могу. Это же ужас какой-то!

— Ну, ужас. А ты думала что? Подаришь ему ромашку — и он твой? Кончай маяться дурью! Ты мне скажи: он тебе нужен? Ты его хочешь или нет? Быть с ним хочешь или нет?

— Хочу! Но вот так...

— А как тебе надо?! Чтоб тебе его принесли на блюдечке? Да он, может, уже с какой другой встречается, да ещё и ленинградкой с квартирой, не чета нам, общежитским, третьесортным. Не просто же так он вдруг пропал. Вы встречались? Встречались. Любовь, всё такое. И вдруг он пропадает без вести, ни слуху ни духу. Ты даже по телефону не можешь его поймать. Просто так это, думаешь? Да-да. Наивная. И что? Ты согласна — вот так? Будешь сидеть в своей комнатёнке и лить слёзы? Лей, тебе ещё только двадцать, лить долго, жизнь большая. И я не всегда буду рядом. Вот поверь старшей подруге: желаю тебе только добра.

Я умолкла. Нет, так я не хотела. Я хотела Антона. Он стоял перед моими глазами, и его сияющий взгляд завораживал меня. Я хотела держать его руку, прижиматься к широкой груди, гладить вьющиеся волосы, слушать голос. Я даже ощутила его запах. А Галка продолжала вбивать мне гвозди в мозг:

— И всего-то надо немного решимости и ловкости. А приворот этот — стопроцентный, проверено не раз. Ты послушай опытного человека: гарантия. Таньку знаешь? Ну вот, уже замужем. А Людку? Во-от... Ну! Что молчишь? Хочешь вернуть его или не хочешь? Отдашь другой, значит?

— Нет! — вскрикнула я.

Воцарилось молчание. Наконец Галка сказала:

— Ну, значит, действуем. Пригласим его, угостишь его кофе, как отвернётся — вольёшь в чашку, и готово, он будет твоим, никуда не денется. Ты пойми: девок ведь много, и ты не самая раскрасивая из них, ты свеженькая и миленькая, но таких — на каждом шагу. Глазом моргнуть не успеешь, как уведут. Парень-то видный. А чтоб пришёл, ты не беспокойся, я беру это на себя, тебе только подготовить всё надо.

— Хорошо... Так ты говоришь...

— Да. Да. Соберёшь в пузырёк вот эту самую кровь и дашь ему выпить. Действует, точно, много кто подтвердит.

— Ой... ой.

— Не «ой»!

— А... кровь ведь засыхает, как?..

— Ты совсем тупая, что ли? Разведёшь её водой, ничего с ней не будет.




К назначенному дню всё было готово. Пузырёк с кровью стоял на тумбочке рядом с такими же, в которых я держала отвар крушины от запоров, настойку коры дуба, ромашку и прочие травы. Комната блестела чистотой. Запечённая курица источала запахи. А я не находила себе места. Но вот в дверь постучали, я открыла. Соседка по этажу.

— Спустись, там к тебе пришли, а их не пускают.

Что случилось?.. Лифт полз черепахой. Выйдя в холл, я увидела Антона и его друга Джоника. Они сидели в креслах возле кадки с пальмой, стоявшей у высоченного окна. Яркое солнце светило им в спины. При виде Антона я затрепетала. Но зачем тут Джоник? Однако разбираться было некогда и неудобно. Я посмотрела на насупленную бабку-вахтёршу.

Вахтёрша была неумолима.

— Не пропущу! Они без паспортов!

— Мы забыли, — донеслось из кресел.

— Марья Дмитриевна, ну пропустите!

— Не положено! Ты что, вчера заселилась? Правил не знаешь? Гости могут прийти с восьми утра, оставляют на вахте свои паспорта и забирают их, когда уходят. Уйти должны не позднее двадцати трёх! Всё! А они без паспортов! Не пропущу!

— Так давайте я за них свой паспорт оставлю, мы же часто делаем так. И уйдут они вовремя, я обещаю.

— Нет!

— Почему?!

— Я сказала — нет!

Что-то тут было не так. Я глянула на молчаливых недвижных гостей. По их невинно-безмятежным лицам я поняла, что мальчики уже успели накачать свои права и бабка озлилась на них и на меня заодно. Но не отпускать же их?! Так ждала, старалась, надеялась... Настроилась! И всё прахом?! Собрав остатки надежды, я снова повернулась к вахтёрше:

— Марья Дмитриевна, ну пожалуйста!

— Нечего мне тут всякие «пожалуйста»! Правила есть правила! Не нравится — увольняйся, выезжай и в три дня вон из города! Ты кто? Ты — лимитчица! Не тебе порядки устанавливать! Гости должны приходить с паспортами! Пусть едут за паспортами, тогда пропущу.

Бред какой-то. Это они её настолько взбесили?! Что же тут было? Я попыталась снова:

— Но им ехать через полгорода! Они просто не вернутся!

— Не моё дело! Я сказала! — Бабка продемонстрировала собой неколебимое изваяние.

Я почувствовала полную беспомощность. Вахтёр в общежитии — главный человек, главнее только комендант. Но у коменданта сегодня выходной, обратиться не к кому. Я ещё раз бросила взгляд на каменную маску вахтёрши — нет, её теперь не свернёшь! — и спустилась в холл к гостям.

— Ну я не знаю, что делать, — убито сказала я.

— Цербер, — отозвался Антон.

Джоник, сидевший рядом с Антоном, пошевелился и произнёс:

— А чего вообще с ней спорить? У меня предложение: поехали ко мне. У меня своя хата, однокомнатный кооператив, родители подарили. Они на первом этаже, а я на пятом. Сам себе хозяин, могу делать всё что хочу.

Антон вопросительно посмотрел на меня.

— Поехали! — не раздумывая, согласилась я.

Десять минут сборов, пузырёк — самое главное! — в сумку. Паспорт, ключи, деньги, вроде ничего не забыла. Глянула в зеркало — щёки раскраснелись, фу, матрёшка! Спустилась.

Бабка проводила нас осуждающим взглядом, но смолчала.

— Поехали на такси! — залихватски предложил Джоник.

— За чей счёт банкет? — это Антон.

— За мой!

Такси на стоянке не было. Зато была семья с двумя детьми и тремя чемоданами.

— Ребят, мы что, без шика помрём? Давайте на трамвае или метро.

Тут трамвай издевательски прозвенел и отошёл от остановки.

— Ждём следующего?

Через двадцать минут парни начали переминаться с ноги на ногу.

— Слушайте, до метро всего-то две остановки. Быстрей дойдём до него.

Антон скорчил гримасу, но мы пошли, обсуждая по дороге работу городского транспорта. Джоник старался идти ко мне поближе, как бы невзначай задевая меня — руку, плечо, бедро — и изрядно мне надоев. Как будто я не Антону назначила свидание, а ему. Внезапно он чертыхнулся, остановился и стал растирать ногу. Оказалось, споткнулся о лежавший краем на тротуаре бетонный блок. Потом попробовал сделать шаг, другой. Но сильно хромал. И всё-таки храбро заявил:

— Доползу!

Да что же это такое?! То одно, то другое, всё не так и всё не как надо. Словно весь мир ополчился против меня. А ведь я всего-то хотела побыть с любимым! Ну и... Но ему про «ну и» знать не обязательно.

Пятиэтажная серая панелька. Джоник отпер дверь в квартиру и с видимым облегчением сбросил ботинки.

— Болит? — спросила я.

— Ничего, просто ушиб. Пройдёт. Уже почти прошло.

— Ну, раз прошло, хозяйствуй, — безапелляционно заявил Антон.

Мы прошли в комнату. Я огляделась. Небогато. Квадратный стол, три стула, кровать, два окна без штор, почти голые серые стены, зато пол паркетный. Гитара в углу. Аскетично. Но ведь главное-то — квартира своя, отдельная. Хорошо Джонику.

— Джоник, всё не знаю: а у тебя почему такое прозвище? — спросила я.

Антон хохотнул.

— На Джона Леннона похож. И на гитаре брякает. Три аккорда, правда. Но ещё и поёт. Слышь, Леннон, шёл бы ты на кухню, кофе заварил. Ты же кофе будешь? — обратился он ко мне.

— Мог бы и сам заварить, руки есть, — пробурчал Джоник, стелившийся вокруг меня.

— Мог бы, но дом твой, ты хозяин, вот и принимай гостей.

Джоник возмущённо вздёрнул брови, но наконец-то оставил меня в покое и поплёлся на кухню. Мы остались вдвоём.

Антон закурил, выпустил дым и спросил:

— А ты замуж хочешь?

Что-то в его голосе насторожило меня. Как будто передо мной вспыхнула красная лампочка. Зачем он это спросил? Что-то не так. Подвох какой-то. И я ответила, постаравшись придать голосу беззаботность:

— Нет.

— Нет? — удивился Антон. — Вообще? А почему? Наверное, боишься? Уборка, готовка, стирка, дети, пелёнки, быт, хлопот много, трудиться не хочешь?

М-м... Странный какой-то разговор, точно-точно с подвохом. Если честно, я о замужестве ещё не думала всерьёз, наверное, просто не дозрела и была не готова к таким жизненным поворотам. Но начинать подробные объяснения почему-то не хотелось. И я соврала:

— Да.

— А-а, понятно. Ну, не знаю. Упустишь шанс — локти кусать будешь всю жизнь. А то и муж любящий был бы, научный работник, между прочим, и квартира своя, — он обвёл рукой комнату.

Что-о?! Так это он про Джоника? Он хочет отдать меня другу? Чтоб я променяла Антона на Джоника?! Антон, я ведь тебя люблю, а не его! Как ты можешь?! Джоник, Господи! Надоедливый, занудный и суетливый, а вдобавок ещё сутулый и хлипкий. Жить с ним, спать с ним?! И видеть его каждый день? Да даже если бы я не любила тебя, к нему всё равно ни за что не пошла бы. Джоник! Не-ет!!! Но вслух мечтательно протянула:

— Да я думаю, что у меня со временем и своя квартира будет.

— Ну, может быть. Сама смотри, конечно. Да где же он там провалился? Из окна выпал, что ли? Пойду пенделя для скорости дам. — Я осталась в комнате, всё еще под впечатлением от разговора.

Через несколько минут они вернулись. Джоник с порога начал многословно объяснять, что вот пока нашёл пакет с кофе, пока смолол... Я промычала: — Понятно.

Кофе был горячим, но Джоник выпил свой залпом и объявил:

— Нога снова разболелась. Я вас брошу, пойду к родителям на первый этаж, может, чем полечат. Не скучайте тут. — Дверь за ним закрылась. Слава Богу. Я глянула на сумку с пузырьком.

— Вкусный кофе. Антон, а можно ещё попросить? — Антон чуть удивлённо глянул на меня, но поднялся и через пару минут внёс дымящиеся чашки.

Но как же мне достать пузырёк и вылить его в кофе? Не могу же я проделать это у него на глазах. Ах, не дома я. Но делать нечего. И просить кофе в третий раз не будешь. Однако в голову ничего не приходило. Вот совсем ничего. Шаром покати. И я брякнула, отчаявшись:

— Слушай, выйди, пожалуйста, на минуточку. Мне кое-что сделать надо.

— Что? — переспросил Антон.

— Срочно нужно сделать кое-что интимное, без мужского взгляда. Буквально на минуточку. — На лице у него было недоумение, но вновь переспрашивать он не стал, вышел и прикрыл дверь. Я схватила сумку. Руки тряслись от волнения. Вылила из пузырька в его чашку, заслонив её, и выбросила стекляшку в открытую форточку. Стекляшка упала на газон. Меня шатнуло. В груди ухал молот. В голове шумело. Только бы выпил!.. Я судорожно отхлебнула кофе и крикнула:

— Ну где ты там? Заходи, можно.

Антон вошёл. В руке у него дымилась сигарета. Три безумно долгих, тягуче-нескончаемых шага от двери до стола — сердце выпрыгивало наружу, но я старалась вести себя как ни в чём не бывало. Выпьет?! Он сел. Ещё немного — и я задохнусь! Но я не имела права этого показать.

Он устроился на стуле поудобнее, поднял глаза и улыбнулся мне.

— На меня это не действует. Меня уже много раз поили.

Что?

Что?!

ЧТО?!!

— Что? Ты о чём?

— Вот это, — показал он на кофе.

На меня обрушилось небо. Голова поплыла, мысли метались, в ушах зазвенело. Он знает?.. Откуда?.. Подглядывал? Или в окно увидел летящий пузырёк? Ох... Как стыдно. Что же мне теперь делать? И как вести себя? Что ответить? А он невинно смотрит на меня и улыбается. Да, знает и понял. Скорей, видел пузырёк. Ах, дура, вот дура, могла же спрятать его обратно в сумку, зачем мне было кидать его в форточку?! И что теперь?.. Однако молчать было нельзя, и, сгребя остатки самообладания в кучку, я ответила:

— Не поняла, о чём ты. Ты меня в чём-то подозреваешь, что ли? Что — кофе? Если что-то не нравится, можем поменяться чашками. Возьми мою, а я твою возьму.

— Да нет, зачем же. Я выпью, — невозмутимо-спокойно сказал он. И сделал глоток, потом другой — пока его чашка не опустела. Я тоже села. Выпила свой кофе, стараясь держаться так же невозмутимо, как и он. Но внутри — внутри у меня бушевали и дрались между собой шквалы, цунами, тайфуны! Стыд пожирал меня с головой, я не могла опомниться. Всё тонуло в какой-то мутной пелене. Пытаясь вынырнуть из неё, я спросила:

— А как у тебя дела? Почему ты так долго не приходил?

Он помолчал.

— Я влюбился. Она разведённая, дочке три года. Чудесная малышка, и уже зовёт меня папой. Мы решили пожениться.

Удар был сильнее прежнего.

— Как её зовут? — зачем-то спросила я.

— Надя.

Я молчала. Перед глазами плыл густой туман, голос я слышала откуда-то издалека. Я словно оцепенела, не могла двинуться. Он встал.

Я плохо помню, что было дальше. Мне уже ничего не хотелось, кроме как уйти. А он неторопливо разделся, обняв меня, подтолкнул к кровати. Не помню. Помню лишь, что была бревно бревном и совершенно не чувствовала ни его и вообще ничего, только то, что это наше прощание, ну и хорошо, Надя так Надя, иди к Наде, ну скорей же ты, я ведь жду, когда же всё закончится. И видеть тебя тоже больше не хочу. Да отпусти меня наконец!

Он проводил меня до метро. Мы шли молча, не касаясь друг друга, словно чужие, да и были уже чужими. Он нарушил молчание:

— Хорошая ты девчонка. Мужика бы тебе ещё хорошего.

В сердце вонзилась ещё одна игла. «Хорошего мужика... Но кто с тобой будет, всё равно, не я.» Внутри взорвалось. Замолкни же и уйди, уйди наконец, это невозможно, это невыносимо — твоё присутствие, освободи меня от него, уйди! Хватит мне и этого непроходящего стыда, от которого я корчусь, как на костре, только не должна показывать! И зачем я только поила его этой гадостью?! Уйди же ты!

...Разбитая и опустошённая, я наконец вошла к себе, обессиленно прислонилась к двери и обвела комнату невидящим взглядом. Услышала, как в тишине тикают часы. Остывшая курица сиротливо жалась на блюде. На тумбочке всё так же стояла батарея пузырьков с травами. Что-то заставило меня ещё раз посмотреть на них. И я увидела.

Пузырёк с кровью горделиво красовался на своём месте. Не веря глазам, я взяла его в руки. Да, вот она, целёхонькая и ждущая своего часа. А... что же я тогда лила в кофе, мне же не приснилось? Я проверила пузырьки. Что? Нет крушины? Крушины, той, которая слабительное? Я привораживала его слабительным? Перепутала в спешке пузырьки? Мир снова пошёл колесом. Я не знала, смеяться мне или плакать. Мелькнула шальная мысль: а он хоть до дому-то добрался? Опять резанул жгучий стыд: но он-то думает, что... Я затрясла головой: нет, не думать об этом! И тут на меня вдруг снизошло чудовищное спокойствие, словно где-то щёлкнул выключатель. Да какая разница, что он там думает, я его больше не увижу, у него Надя, и пусть Надя, и очень даже хорошо, пусть будут счастливы. Стоп, я отказываюсь понимать сама себя. Что со мной? Это же не я. Я ведь люблю? Люблю? Вновь замаячил образ Антона, но какой-то тусклый, размытый и очень, очень-очень далеко. Что это? Я разлюбила? Или что? Образ мутнел и расплывался. Вылила кровь в унитаз, пузырёк полетел в мусоропровод. Вернулась в комнату. Во мне прорастала злость — на себя: ты, дура, ты чего всё это время изображала из себя клоунессу?! Ты зачем вообще занималась всем этим?! Неведомая самой себе я распалялась всё больше, входя в раж. Кретинка!!! Ослица! Где мозги?! Я осыпала себя градом пинков и оплеух. И наконец, утонув в них, торжественно поклялась: больше ни-ког-да! Для крепости клятвы сжала кулаки и помотала головой.



Ночью в диком хороводе передо мной кружились Антон, вахтёрша, Джоник, Надя без лица, Галка и целая карусель пузырьков. Невыспавшаяся и измученная, я наконец открыла глаза. Отбросив одеяло, села на кровати. За окном было хмурое утро, в голове после вчерашнего истерического взрыва — пустота, и во всём сером мире тоже — пустота. Всплыло: «Антон...»; судорожно сжалось что-то внутри. «Не мой. Навсегда...» Глаза полоснула боль — оказалось, это были слёзы. Но я превозмогла себя и резко расправила плечи. Я же сказала: ни-ког-да! Не пала я ещё так низко — бегать за мужиком, которому не нужна! Проживу! И плевать, что скажет Галка, без советчиков обойдусь, сама буду решать! Упрямо мотнула головой и снова произнесла про себя: «Ни-ког-да!»