Татмос Встреча

Нина и Татмос негромко разговаривали, стоя у полки с книгами. Тамос, раскрыв одну на середине, что-то показывал ей. Нина засмеялась. Очень тихо. Очень сексуально. Зуевс резко развернулся к Клие. Он решил поскорее закончить то ли спор, то ли просто беседу, которую они ранее затеяли с ней: все путано, неоднозначно, не мастак он аргументы искать, да и не может он сосредоточиться на теме, когда Нина продолжает вот так смеяться, глядя на Татмоса. Тихо. Чувственно.

– То есть, исходя из твоей теории изначальных смыслов – кодов языка… которые якобы занесло как песком искаженными смыслами, а изначальные коды не поменялись… Черт! – Зуевс энергично потряс головой, намереваясь взболтать ее содержимое как коктейль. – И так! Если ты, например, предлагаешь мне договориться самому с собой, то… предполагаешь, что нас… меня… двое?

– Ну… это вопрос уложения знаний в систему! – Клие удивилась его внезапной горячности. Они ведь просто беседовали! – Петер, это всего лишь… – судя по нарочито умягченной интонации ее чуть хрипловатого голоса, Клие явно поднимала белый флаг.

– Двое… – не замечая ее сигнала, протянул удивленно Зуевс.

Никто не понял, что произошло, что явилось отправной точкой того, что происходило прямо сейчас на их глазах. Зуевс внезапно встал на цыпочки, на такие высокие полупальцы, что не было полной уверенности действительно ли он стоит на поверхности пола, или завис, хоть и на несколько миллиметров над ней.

Лицо Петера Зуевса выражало глубокую сосредоточенность на процессах, происходящих внутри его. А внутри него как будто подул ветер; робкий и ласковый вначале , он усилился моментально, став вихрем, продирающимся между мышц, костей, болезненно притесняя одни органы к другим, врезался в грудную клетку изнутри, обрушив изнутри на нее самые сильные свои порывы, похожие на удары мощным кулаком по запертой двери, скользнул еще глубже, проник в самое срединное.

«Это ведь не сердце! Что это?» - успел подумать Зуевс, потому что на долю секунды ощущение, открывшееся ему, перевернуло все его представления о внешнем и внутреннем. Личность его, бывшая в нем всегда, и занимавшая в иерархии «человеческого» некое, возможно почетное, но не жизненно важное место, исторгла волю, вырвавшуюся вскриком- звуком из его уст.

Волна этого звука, обжигающая как гнев, поднялась жаркой субстанцией от ступней к горлу. Он слился с ее амплитудой , но против всякой логики, с ее наступлением в нем разрослось неодолимое стремление к энтропии, все существо его истово желало потрясения, взрыва, цунами, чего-нибудь, что захлестнуло бы его целиком и опрокинуло навзничь, меняя положение тела между небом и землей, раздавило и разметало бы на атомы.

Когда желанное было совсем близко, в голове его раздался резкий щелчок, в глаза полыхнул белый, очень жесткий и мощный свет, и… на мгновение он ощутил конечность своего существования. Прямо ему под ноги, откуда-то сверху свалился канат, какой обычно висит в физкультурном зале школы. Видавший виды, замасленный ладонями многих школьников, в разное время крепко цепляющихся за него с желанием протащить свое тело к потолку,он шмякнулся об пол со звуком, как если бы был мокрым. А он и был. К ужасу Зуевса, канат на глазах становился красным,его перекрученные волокна, теперь более похожие на вены, набухли, наполняясь кровью, из -за тока «крови» в «венах», канат стал выворачиваться в разные стороны, будто живой. Где-то с шумом захлопнулось окно, и Зуевс метнулся взглядом в сторону источника звука. Под самым потолком физкультурного зала, в углу витражного окна, прямо в его раму билась форточка, висевшая на одой петеле. Взгляд Зуевса опустился ниже, у стены между лавочками и матами , сложенным кое-как, один на один, он увидел группу ребят из его класса. Они сбились в кучу, жались друг другу и стояли не шелохнувшись, в ужасе глядя на него. " Да вы чего?" – нарочито добродушно улыбнулся Зуевс, и стараясь не смотреть на канат, перешагнул через него.

Петер Зуевс осел плечами, скруглив их так, что пиджак, прежде сидевший на его спортивной фигуре отменно, обвис, линии кроя искривились, потеряли свою точность, придав одежде вид неряшливости и случайности. Петер подался вправо, чтобы запахнуть полы пиджака, и вдруг развернулся ко всем спиной.

Поднял руку, пригладил волосы там, где они еще остались – на затылке зиял приличного размера ареол загорелой блестящей кожи, и после уж окончательно развернулся лицом, так и не застегнув пиджак, под которым оказалась зелено-голубоватая майка- алкоголичка, обтянувшая пузечко, которое его обладатель медленно и вальяжно почесывал, добродушно оглядывая всю компанию. Это точно был не Петер Зуевс.


Картина Витор Ткаченко