Тайна Прикамского луга

Сразу за деревней начинались луга. Пёстрой лентой из цветов, осок и трав шли они по старому руслу Камы куда-то за дымный горизонт, где должно быть ночует солнце, спят дожди и туманы, а высокое синее небо целует землю, примеряя небрежно облачный убор. В жаркий полдень наши луга звенят: кру;жат пчёлы, слышится треск кузнечиков, льётся гомон жуков, а как настанет вечер из кустов рябины, стерегущих Спасский ключ, до первых петухов затянут свои песни соловьи…
 Камский луг, говорят на деревне, подобен Беловодью, далёкой стране, там, где тучи, цепляясь за Камень, обращаются в реки, а по их брегам цветут волшебные сады, царят покой и мир, да люди живут по чести, не ведая зло. От того то луга у нас почитали заповедным царством, и до Егория Вешнего на них ногой. И не приведи Господь послать туда крестьянину свой скот на выпас до этого дня. А как придёт Егорий, так сам Великий святой под личиной седовласого старца, объезжает сутра леса да чащи на огромном белом коне, раздавая наказы всем зверям и птицам. От того-то говорят в народе «что у волка на зубах, то Егорий дал». С обеда святой Егорий садится в громовую колесницу да ездит по небу до самых Петровок, надзирая за тем, как травы наливаются, как луга цветут, как соловей поёт в ночи, да как зеленеют под солнцем поля. Начиная с петровок и до Августа месяца, уступал он место в колеснице Петру и Павлу, а как спадёт жара, объезжать небесные угодья начинал Илья Пророк…
Утром на Егория Вешнего хозяйки первый раз за год выгоняли скотину на луга. Гнать её надлежало вербой, что хранилась на божнице со святого воскресенья, а в воротах постелить на землю пояс и сказать уходящей корове в след такие слова: «как мой пояс на месте лежит, так чтобы скотинка на месте была».
На четвёртое июня приходился соловьиный день, время лучших песен за год, когда надлежало прокрасться сутра на луг, уйти к ручью под заросли рябины да ивняка, сесть и слушать лесного баяна, покуда солнце не встанет высоко над землёй и в царство душистой земляники, ароматных цветов да трав не придёт дневная жара.
Ближе к Троицинному дню наступал в Прикамье настоящий зной, пашня исходилась трещиной, по лесам подымалась смолистая дымка, долгую протяжную песню заводили стрижи, а травы давали  самый рост.  В свои права заступало Прикамское лето, с его жарой, раскатистыми громами да полночной синью, когда и в поздний час под мигающими звёздами, даль стоит светла.
В Троицкое утро девки  да парни собирались вместе, рубили берёзку и шли с ней на луг. Там заплетали ей ленты, водили хороводы, пели песни да играли в округа. Когда подходило время обеда, тут же разводили костёр и жарили в складчину яичницу, а потом уплетали, разместившись на земле среди белоснежных ромашек, золотистых люпинов, синих колокольчиков и других полевых цветов.
Сразу за Троицей наступала русальная неделя, - особая пора, середина лета, когда ни на луг, ни в лес нельзя человеку идти в одного. В эту пору из всех озёр и рек вылезали на грешную землю русалки, чесали гребнями волосы, водили хороводы, норовя закружить меж собой случайного путника, а потом щекотать его до; смерти, или, того  гляди затянуть обманом в омут, а оттуда смертным нет пути назад. До самого Иванова дня резвились они по опушкам да лугам, то напевая колдовские песни, от которых в голове начинались грезы и вставал сладковатый туман, то  разражаясь в но;чи  неудержимым хохотом, от которого кровь застывала в жилах, дети заводились плачем, а у сельских коров исчезало молоко.
Да и наши парни не лыком шиты, соберутся, бывало, ватагой, возьмут сомовью сеть и идут в ночи на луг ловить ундин. А если не сробеть, изловчиться да надеть на такую девицу, покуда она шипит и мечется в сети, свой крест, то всё. Станет русалка тебе женой. Правда за такой благоверной нужен глаз да глаз, чуть не доглядишь, почует воду, кинется в болотце или пруд, и всё, больше тебе её не сыскать, была русалка такова.
Дальше был Иванов день – колдовское время, когда подымались чудесные травы, воздух над лугом становился вязким да густым, а если пойти по тропе, что петляет в люпинах до первой песни петуха, можно и вовсе оказаться в волшебном мире, проблуждать там пару дней, а вернувшись на землю узнать, что здесь прошли века.
Утром на Иванов день деревенские бабы брали скатерть и, ещё до зари, отправлялись на луг сбирать росу. Говорили, что такая роса целебна, она любого хворого на ноги ставит, а если ей умыться, то не будет ни морщин, ни веснушек ни угрей. Вечером в лугах разводили костры, прыгали сквозь пламя, пели песни, заводили хороводы, а когда темнело, те из деревенских, кто посмелей, отправлялись в лес искать цветок  папоротника.  Исстари идёт молва, что такой цветок и жизнь устроит, и богатством наделит и счастьем семейным одарит до скончания веков.
На Петра и Павла над деревней льётся перезвон: точат крестьяне косы, чтобы на утро выйти на луга на первый сенокос. Травы в это время входят в самую пору, а косить надлежало утром по росе, чтобы стебли срезались легче да ложились вровень по покосу, узкой зелёной полосой.
Машет коса, бывало, машет, и вдруг среди травы найдёшь шалаш из листьев да стеблей. Старики говорят это дом лугового. Верно спугнул его косарь своей весёлой песней, тот и убежал, затерявшись среди осок. А впрочем, луговой не злился на людей. Люб ему крестьянский труд, любо старание. А вот ленивых мог и покарать: то травы пустит в рост, то стебли закрутит в узел, а то и вовсе набросает на покос невидимых камней. Будут на лугу такие буераки, что не взять их ни одной косой.
Скошенное сено сбивали в копны, а как доходили до конца покоса, брали вилы, начиная метать стога. И тут уж главное что: чтобы небо стояло чистым, ведь не приведи Господь, ударит гром да начнётся дождь.  Вот тогда пиши пропало, снова раскидывать сено по лугу, снова ждать пока оно просохнет, а потом опять сгребать его в копны, а из них мостить стога. Тяжкий этот труд, но с песней веселей. А девицы на сенокос так вообще обряжались в лучшее платье. Сами вилами машут да глядят украдкой на парней, словно гадая меж собой кому на этот  год ожидать сватов.
Целый месяц шёл сенокос, а кончали его в день Степана-сеновала, когда повсюду по лугам точно башни подымались серые стога. Прямо на покосы привозили в этот день хозяйки квас и брагу, началась веселье, и до первых звёзд меж стогов гуляла гармошка, зачинались игры, и подобно ручейку  звенел девичий смех.
С той поры луг пустел, и только на Семёнов день заходили сюда старухи посмотреть, как летят на ветру паутинки  да  месте ли крикливые скворцы. Побродив по лугам, побродив,  говорили они какой случиться осень, ударят ли дожди, будет ли холод ранним или вовсе долго простоит тепло, а дни пойдут ведром.
На Покров когда на селе разжигали печи, землю укрывал пушистый белый снег, ударяли первые морозы, а ночи, окутанные сизой тьмой, становились всё бездонеей и длинней, сюда прибегали ребятишки посмотреть на звёзды и на тот Омофор, что Владычица Небесная расстилала над целым миром, над всей землёй. Говорят, что его из деревни не видно, а здесь над бескрайними кручами он, бывало, промелькнёт искрой в небесной вышине.
Всё уснуло на лугу, дремлет он под святым Покровом, и наверно видит сны о тёплом солнце, знойном лете о весёлых косарях да песнях, что звенят здесь без умолку, вторя кузнечикам, стрекозам да  пчёлам от авроры до авроры,  от зари и до зари…
Кощеев Д.А. 08.06.2024