Обретённое счастье

   Через открытое окно в комнату ворвался внезапный женский вопль:
— Пива хочу! Слышите? Пива хочу!
Было около пяти утра, но мне жутко захотелось посмотреть, кому в такую рань понадобилось пиво. Я подошёл к окну. У щербатого, облепленного майской листвой тополя стояла молодая женщина. Она упёрлась в дерево рукой и, слегка покачиваясь, смотрела в наполняющееся рассветом небо. Со второго этажа я не мог разглядеть черты её лица, но сумрачную озабоченность увидеть всё же удалось. Женщина заметила меня и улыбнулась. Улыбнулась открыто, искренне, как-то очень по-доброму.
— Пиво есть? — спросила она.
— Нет.
Дамочка безнадёжно махнула рукой и моментально потеряла ко мне интерес. Теперь она разглядывала кору тополя, ковыряя её пальцем.

Я уже отошёл от окна, как она снова заголосила:
— Дайте мне пива, в конце концов!
Где-то на верхнем этаже подъезда хлопнула дверь и послышались тяжёлые удары — бум-бум-бум. Это спускался Коля Лоб — только он умудрялся ходить так, что при каждом шаге лестница тревожно сотрясалась, а стены испуганно вздрагивали.
«Ну всё, — решил я, — не повезло женщине. Сейчас он ей устроит!»
И основания так подумать у меня были.

Когда я переехал в этот дом, сердобольные соседи предупредили меня сразу: с Колей надо поаккуратнее, а лучше не связываться вообще. Характер у него норовистый, особенно когда прибухнёт, а бухает он постоянно. Кличку «Лоб» Коля получил за то, что при любой пьяной разборке без раздумий наносил противнику быстрый удар в нос лбом, покрытым грубыми, рубцеватыми шрамами. Дрался Лом только с чужаками, которые выбирали наш двор, чтобы по-быстрому распить бутылочку-другую, но, войдя в раж, уже не могли остановиться, засиживались до глубокой ночи и не давали нам спать пьяными криками и ржанием. Соседи наперебой рассказывали жуткие истории о том, как Коля в одиночку разгонял эти компании, и к концу разговора он представлялся мне настоящим монстром, от которого и правда стоило держаться подальше. Но как можно это сделать, если живёшь с человеком в одном подъезде? Мы общались просто, по-соседски. При встрече жали руки, но с расспросами не лезли. Обменивались стандартными «как дела, как жизнь?» и, порой не дожидаясь ответа, шли по своим делам.
И вот сейчас, зная Колину нетерпимость к ночным крикам во дворе, я понял, что жаждущую пива женщину надо спасать.

Дождавшись, когда Лом поравняется с моей дверью, я резко открыл её.
— Привет, Коля!
— Здорово, батя! Тебя тоже эта чеканутая разбудила?
— Да, но это неважно. Ты, Коля, с ней аккуратнее, женщина всё же.
Коля рассмеялся.
— Да ты чего, батя? Чтобы я женщину обидел? Я же её спасать иду. Во, смотри! — быстро проговорил Лом, поднял руку и сунул мне под нос двухлитровую пластиковую бутыль с пивом, зажатую между двумя пальцами. — На утро оставлял, да ладно, раз такое дело.
Коля, отбивая шаги, спустился на пролёт, но неожиданно остановился.
— Слышь, батя, — доверительно, вполголоса добавил он, — ты её лицо видел?
— В общих чертах, а что? — ответил я, не понимая, к чему вопрос.
— Скажи — на Ахматову похожа? Один в один Анна Андреевна!

Я замер в недоумении. Можно с лёгкостью поверить в то, что Коля нашёл внешнее сходство орущей женщины с любой исполнительницей почитаемого им шансона, но в то, что он увидел в ней Ахматову, о которой, по моему мнению, он даже не слышал, поверить было невозможно. Ну а отчество поэтессы сразу вспомнит лишь пара человек из десяти.
Я снова посмотрел в окно: наполовину опустошённая бутыль с пивом стояла на асфальте. Женщина улыбалась и смотрела на Колю, который наигранно жестикулировал и что-то негромко ей говорил.
Так в нашем доме появилась Нина.

Не знаю, стал ли Лом с этого момента меньше пить, но во дворе без дела он больше не болтался. По пятницам их видели вдвоём. Нина всегда шла чуть-чуть впереди, гордо приподняв голову. Следом, раскачиваясь из стороны в сторону, плёлся Коля, удерживая в сильных руках несколько фирменных пакетов, набитых продуктами из магазина «Пятёрочка».

Но как-то мы с Колей всё же разговорились. Я приехал вечером после работы, а Лом сидел на скамейке у подъезда и пил. От предложения замахнуть я отказался, но рядом присел.
— Воздухом дышишь? — спросил я.
— Ага. Нину жду. Она мне не разрешает за ней приходить, когда я поддатый. Стесняется. Не хочет, чтобы коллеги видели.
— А где она работает?
— В парикмахерской на Смирнова. Классно стрижёт, между прочим!
— Понял, — ответил я и хотел подняться со скамейки.
Но Коля уже был в состоянии, когда безудержно хочется поговорить по душам, поэтому он был безгранично откровенен и сентиментален.
— Смотри, батя, что нашёл! — Коля достал из чёрного пакета, лежавшего на скамейке, книгу. — Представляешь, «Три товарища», издание шестидесятого года. Иду, а она у помойки лежит. Твари! Скажи, как можно книги выбрасывать?!
— Согласен, — поддакнул я. — Нехорошо это. Сам-то читал?
— Сто раз, — ответил Коля. — И знаешь, чему я каждый раз поражаюсь? Они же там бухают по-чёрному на каждой странице, но при этом всегда бодрячком. Мне бы так, а то утром болею всегда. А так книга знатная, только я стихи больше люблю.

— Стихи? — я вытаращил глаза.
— Ага, — продолжал он. — Ахматову, Бродского, Мандельштама. Евтушенко с Вознесенским тоже, конечно, неплохо, но скажу тебе, батя, откровенно: мельчает поэзия. Рождественский, Долматовский — как песенники нормально, но читать их не люблю. Хотя — дело вкуса.
Коля поднял с травы помятый пластиковый стакан и расправил его края. Налил водки примерно на глоток и сразу выпил. Зажмурился и, уткнувшись носом в кулак, смачно чихнул.

Я смотрел на него с восхищением и непониманием.
— Коля! Ты вообще кто такой?
Лом пьяно улыбнулся. Молча сложил в пакет недопитую бутылку водки, стаканчик и взял под мышку книгу.
Он поднялся со скамейки и протянул мне руку.
— Прости, батя, мне пора. Проспаться надо до Нинкиного прихода. Ещё поговорим.
С третьего раза он всё же попал ключом в замок домофона. Широко распахнул дверь и повернулся ко мне.

— Слушай, батя, это Мандельштам про меня написал:
«Я от жизни смертельно устал,
Ничего от неё не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал.
Я качался в далёком саду
На простой деревянной качели,
И высокие тёмные ели
Вспоминаю в туманном бреду».
— Всё, пока! — сказал Коля и зашёл в подъезд.

Я сидел и прокручивал наш разговор. Невозможно понять, как в одном человеке уживаются такие противоположности. От мыслей отвлекла Нина. Она подошла неслышно и присела рядом.
— Добрый вечер, дядя Толя, — сказала она.
— Привет, — ответил я. — Коля ждал тебя, ждал, но не выдержал и пошёл отдыхать.
— Пьяный?
— Ну, вроде малость есть.
— Дядя Толя, вы бы поговорили с ним. Мне кажется, он вас послушает. Он очень хороший, только слабый. Всё пытается пить бросить. Но хватает от силы на день, а потом опять.
— А ты ему случайно компанию не составляешь? — спросил я. — Помнится, месяца три назад пиво у всего дома просила.
Лицо Нины полыхнуло румянцем.
— Да, простите меня. Это первый раз в жизни было. Я вообще пить не умею, да и не люблю. Если только шампанского чуть-чуть. А тут мне девчонки незаметно в бокале всего намешали, вот я и улетела. Домой пошла, и к вам во двор попала — сама не знаю как.
— Да ладно, проехали! — усмехнулся я. — А Коля с чего так пьёт? Рассказывал?

— А вы не знаете? — удивилась Нина. — Странно. Он же педагогический закончил. В школе литературу и русский преподавал. Потом конфликт вышел со старшеклассником, ну Коля ему и напинал. А у того отец крутой какой-то. Вот Колю и попёрли, ещё и год условно дали. Он хотя и не сидел, но блатные замашки появились. Но это всё напускное. Дома он другой. Короче, с судимостью в школу не берут. Выучился на сварщика. Сами понимаете, где учитель, а где сварщик. Всё против воли. Вот и запил. На работе пьяниц не держат, а на шабашках норовят водкой расплатиться. Втянулся. Страшно, что его всё устраивало. Но теперь нет, меня слушает. Пить меньше стал. Поговорите с ним, дядя Толя! Вы же врач.
— Да, ситуация, — пробормотал я. — А когда он университет закончил?
— Лет десять назад. Он же молодой ещё — тридцать три. Выглядит, конечно, старше.
— Тридцать три — возраст принимать решения, — заметил я. — Ты не волнуйся, Нина, поговорю.

Но необходимость разговора отпала сама по себе. Коля бросил пить. Сам, резко, в один день.
— Вы понимаете, дядя Толя, — сказал он мне, попивая томатный сок из яркой коробки. — Проснулся ночью: сердце клокочет, в голове звон. Ну всё, думаю, конец — сто процентов сейчас умру! Я на Нинку посмотрел и представил, как она будет жить без меня. Получается, я же её приручил. И так мне её жалко стало. Пошёл на кухню, покурил, подумал: мужик я или нет, в конце концов? И вот месяц — ни-ни. Так я ещё и курить бросил!
— Да ты герой, Коля! — воскликнул я, соображая, как он быстро с «бати» перешёл на уважительное «дядя Толя».
— Точно, только тяжко — сил нет. Всё раздражает! Поубивал бы всех к чертям. Нина сказал, что если год продержусь, то поженимся. Наверное, не верит в меня. А в меня надо верить, тогда я горы сверну. И если сказал, что не буду больше бухать — значит не буду никогда. Надо к нормальной жизни возвращаться. Сейчас в форму приду, репетиторством займусь, и на свадьбу заработаю.
— Молодец, Коля! — подбодрил его я. — Ты не стесняйся. Совсем трудно будет — приходи. Поговорим. Только не тяни до последнего.
— Спасибо, — сказал Коля. — Мне Нина говорила, что вы заведующий в психиатрическом отделении.
— Не в психиатрическом, а в отделении психосоматики. — ответил я. — Но ты можешь и домой ко мне зайти. В любое время.

За Колиным преображением наблюдали почти все жители нашего дома. А преображался он буквально на глазах. Всегда аккуратно подстрижен, щёки выбриты, лицо расправилось от морщин и перестало напоминать скомканную тряпку. Его больше никто не видел в тельняшке, поношенных спортивных штанах и расплющенных пластиковых сланцах. Теперь только модные ботиночки, куртки и яркие футболки. Вместе с ним менялась и Нина. Она всегда следила за собой, но теперь она словно расцвела, стала какой-то лёгкой, воздушной.
У природы всё и всегда идёт по неизменному плану. Солнечный август плавно перешёл в тёплый, шуршащий листвой сентябрь. Октябрьские дожди закончились, и первые ноябрьские холода затянули людей в пушистую зиму. Но солнце спохватилось, растопило слежавшийся снег и превратило его в извилистые ручьи. А нежные весенние ветры подхватили их и погнали по земле, пропитывая её влагой, наполненной летней свежестью трав.

Год, который Нина дала Коле на исправление, прошёл незаметно, но свадьбу пришлось отменить.
О трагедии я узнал вечером на суточном дежурстве, когда Нина примчалась ко мне в больницу.
В тот день Коля пошёл в магазин. Вернувшись обратно, он понял, что забыл дома ключи. И нет бы сходить к Нине на работу, в парикмахерскую через пару кварталов, и взять у неё, так он решил залезть в квартиру через окно. Водосточная труба казалась прочной. Коля забрался на неё, протиснувшись через небольшое окошко в подъезде между четвёртым и пятым этажом. Он покрепче вцепился в трубу, перевёл дыхание и потянулся к открытому окну своей кухни. Крепление водостока со скрежетом вылетело из стены, и Коля полетел вниз. Он даже вскрикнуть не успел. Подмяв фонарь над подъездом, Коля ударился о бетонный козырёк и приземлился на куст отцветшей сирени.
— Дядя Толя, его к вам в больницу привезли! Меня не пускают. Говорят, идёт операция, — плакала Нина. — Позвоните туда, пожалуйста! Как он? Что теперь будет?!

Я налил ей чаю и позвонил в нейрохирургию. С врачами из этого отделения у меня давно сложились дружеские отношения. Довольно часто после тяжёлых операций их пациентам нужна была помощь моих специалистов.
— Нина, спокойно, — сказал я, положив трубку. — Операция прошла удачно, но ситуация непростая. Перелом грудного отдела позвоночника, спиной мозг задет, но незначительно.
— Дядя Толя, он ходить будет?
Я смотрел на почерневшее лицо Нины и не знал, что сказать. Как можно обнадёживать в ситуации, когда не всё зависит от врачей? Часто с переломом позвоночника у людей ломается воля, а ведь порой только благодаря ей можно встать на ноги.
— Будем надеяться, — ушёл я от ответа. — Полежит в нейрохирургии, потом переведут в реабилитацию, и начнёте восстанавливаться, но это процесс небыстрый. Ты должна быть к этому готова.

Глаза Нины на секунду вспыхнули.
— Дядя Толя, а можно мне санитаркой к вам устроиться? Я могу бесплатно, только чтобы рядом с Колей быть. Поможете?
— Ну, это совсем не проблема, — ответил я.
Через месяц Колю перевели в отделение реабилитации. Нина работала санитаркой на полторы ставки. Как она всё успевала — представить невозможно. После больницы, чтобы не потерять клиентов, она умудрялась подрабатывать в парикмахерской, а кроме этого — ещё и готовила, чтобы каждый день приносить Коле домашнюю еду. Вечером Нина ходила на курсы лечебного массажа, а днём, под присмотром больничного массажиста Гаврилыча, практиковалась на Коле.
Я частенько заходил к нему в палату. Выглядел Коля неплохо и очень хотел поскорее подняться. Несмотря на боли, он до пота истязал себя упражнениями. Врач по лечебной физкультуре сказал мне, что редко встречал пациентов с такой безоговорочно непобедимой верой в себя.
— Я ему говорю: хватит, много тоже вредно. А он мне стихами отвечает:
«Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет».
Это, говорит, Ахматова не про войну написала, а про меня.
Я вспомнил, как Коля, вроде ещё совсем недавно, читал стихи совсем другого настроя, и засмеялся. Значит, всё будет хорошо.

Коля с Ниной вскоре уехали из нашего дома.
Года через три я встретил их на тихой летней улице, они медленно шли рядом. Коля громко читал стихи маленькой девчушке, сидевшей в коляске, которую он катил перед собой. Нина держала его под руку и улыбалась. Наверное, она улыбалась обретённому счастью, за которое им обоим пришлось побороться.

02.06.2024